Я счастлив

 Мои глаза зашиты нитями боли. Я не могу видеть свет. Мои уши проткнуты длинными спицами, раскалёнными на огне ненависти, выточенными злобой и отчуждением. Я не могу слышать голоса. Мой рот - неумелый порез, нанесённый тупым лезвием на плоскость лица. Я не могу говорить. Мои ноздри забиты квинтэссенцией отчаяния и безысходности. Я не могу чувствовать. Моё тело измучено тысячью пыток. Я не могу двигаться. Но я знаю, что будет.
Последний луч солнца скользит по стене, прощаясь, а я пытаюсь ползти к нему, протягивая руки, чтобы скрюченными, много раз переломанными пальцами схватить этот отблеск надежды и спрятать глубоко в себе, запечатав на тысячи замков. Я пытаюсь говорить, издавая странные мычащие звуки, растворяющиеся в безмолвии реальности. Но мир меня не услышит, и по щекам потекут кровавые слёзы, стирая грани восприятия, освобождая иллюзии и абстракции. И тогда останется только ждать.
Она придёт сегодня, как приходила всегда. Подойдёт и покачает головой, смотря на кровавые слёзы, завяжет мои глаза белоснежной лентой, на которой будут расцветать кровавые цветы, постепенно забирая историю ещё одной ночи. Мне не будет больно. Сначала... Она коснётся легко моей щеки, проведёт пальцами по шее и груди, слегка царапнет живот и оставит кровавую полосу на бедре. Боль придёт, когда она начнёт шептать. Я не знаю, что за магия царит в этих словах, но каждое из них обжигает мозг раскалённым железом, и кровь ищет выходы из тела, обжигая кожу. И тогда я закричу, захлёбываясь плазмой, в которой можно найти пазл моей личности, расколотой на тысячи осколков Господином Мучением. И каждый звук, что я издам станет ещё одним порезом, хранящим историю жизненного потока. И так будет всегда, пока она шепчет мне о своих чувствах, о своей жизни, о своих проблемах.
Я буду истекать кровью тысячелетия, следя за вечностью в окошко рассечённого тела, а потом всё погрузится в тишину. Она замолчит. Совсем скоро сядет на кресло и, положив голову на руки, станет наблюдать. А я буду танцевать. О, да. Ей нравится, когда я танцую. Она хлопает в ладоши, как маленький ребёнок, увидевший клоуна. И я кривляюсь перед ней, неумело двигая несгибающимися ногами и скрюченными руками, стараясь промычать ей песню о грязном, гротескном, карикатурном счастье мразей и ублюдков, поселившихся в мире. А она смеётся и хлопает в ладоши. Как маленький ребёнок. Маленькая девочка, которой показывают дивное праздничное представление. Но сценой она выбрала пыльный подвал с маленьким окошком, а марионетка двигается сама, стараясь найти смысл жизни в своих рваных движениях, беспорядочных мыслях и смешении реальности и сна. И так может продолжаться вечно.
Я оступлюсь. Я всегда оступаюсь. И смех сменяется громкими рыданиями, а из ребёнка получается хороший палач. Её нежное лицо искажает гримаса гнева, портя чудесную кожу. Я так хочу коснуться её волос, улыбнуться тоскливо и завыть, как собака, прижимаясь к ногам хозяйки, прославляя этот божественный лик примитивным сознанием животного. А она будет бить. Снова и снова. Хруст костей разрежет тишину куда лучше моих неумелых криков, и я увижу, как трескаются стены. А её прекрасные ноги запачкает моя кровь. И вновь ненависть захлестнёт меня: захочется рвать себе плоть и биться головой об пол, сбегая от этой реальности. Спасаясь от вида грязи на ступнях богини.
Мои глаза зашиты нитями боли. Я не могу видеть её свет. Мои уши проткнуты спицами безразличия. Я не могу слышать её голос. Мой язык отрезан ножом лжи. Я не могу сказать ей о своей любви. Мои ноздри забиты пылью глупости и стереотипов. Я не чувствую её запах. Моё тело изломано и иссечено лезвиями. Я не могу чувствовать её прикосновения. Но я могу танцевать, зная, что она будет смеяться и хлопать в ладоши. Я счастлив...