...он когда-нибудь, лет эдак через сорок, расскажет об этом своим детям, нет, пожалуй, детям не надо - только внукам, нет, пожалуй, им тоже не надо, он не расскажет об этом никому.
- Какого чёрта ты припёрлась, - думал он, глядя на Ларису, говорящую что-то, он не понимал, что именно, и от этого у него было такое чувство, что она говорит не по-русски: её странный голос был одновременно красивым и ужасно чужим, таким же, как его хозяйка - чужая и совершенно нездешняя...
...у него затекла спина, он попытался расправить плечи и понял, что уже двадцать минут стоит перед нею навытяжку, а она хозяйничает в его убогой комнатёнке, для чего-то поменяла наволочки, зажгла свою свечку...свет дрожит, голос её подрагивает: "...интересно, она так плачет или смеётся?" - думал он, - "...красивая. Что ж такое творится со мной, люди добрые?!" - у него начиналась паника.
Он хотел эту женщину, ещё не видя её, от её СМС-ок его било током, от её голоса по телефону его прошибал пот и, когда он увидел её впервые, он совсем сник... Оценивающе оглядев его, Лариса сказала тогда презрительно: "Эт ты, штоль? И тебе тридцать три года?" Он работал рубщиком мяса на мясокомбинате и уже несколько лет жутко замерзал на работе, если бы он знал, что на свете существуют полярники, он чувствовал бы себя полярником и, вероятно, гордился бы, а так, гордиться было нечем и он внутренне съёжился под её прищуренным взглядом... Он припомнил, что за пять минут до этого она прошла мимо него в своём синем плаще, как там сказал кто-то: "дыша духами и...не помню чем", потом она почему-то смутилась, когда он отдал ей коробку конфет, которые принёс для неё,(он знал, что к женщине нельзя идти с пустыми руками, даже если ты несёшь ей всего себя), она не стала есть конфеты при нём и наверняка выбросила коробку в ближайшую урну, наверное, инопланетяне не едят конфет...
...а Лариса всё говорила, она полусидела на столе, отсвет от свечки дрожал на бледной щеке...
- Вот стерва! - думал он со злостью, - Какого чёрта было такие объявления давать? - хотя нет же, вот же, она же сама к нему приехала ночью со своей свечкой, вокруг никого, хватай - делай что хочешь, - Сумасшедшая, а если я маньяк, нападу и изнасилую? - он горько усмехнулся, поймав себя на том, что по-прежнему стоит перед ней навытяжку и, отвечая на её вопросы, вдруг обращается к ней на "Вы" и его тянет упасть перед нею на колени и обнять её колени и держать её, и никуда не отпускать от себя, и пусть она смеётся над ним, а он докажет ей, что именно он самый для неё лучший...но вместо этого не мог даже пошевелиться. - Стерва!
А ведь он он даже держал её за руку, когда в полной темноте вёл сюда, рука была мягкая и тёплая, но женщина отдёрнула её, как только они вошли в комнату - и больше он уже не смог до неё дотронуться...
...а Лариса всё говорила, и он не понимал, о чём, но чувствовал, что ей отчаянно плохо и только поэтому она рванулась навстречу ему из своей инопланетной жизни. "Значит, - подумал он с какой-то странной гордостью, - инопланетянам тоже нужно тепло, почему-то она всё-таки выбрала меня..., а я, дурак, облажался!" Он знал,, что может сейчас сделать с нею всё, что угодно, и она не станет сопротивляться ничему, но выходило, что он хотел совсем не "чего угодно", тогда чего же? Он вздохнул. Выходило, он хотел, чтобы она любила его, как того, о котором она рассказывала на непонятном языке странные вещи.
... в голосе её появилась жалость: "Ну, вот и всё, мне пора." - он поймал себя на том, что начал улавливать смысл сказанного ею, он клял себя на чём свет стоит: "Это же надо так облажаться - хотеть бабу, быть от неё в двух шагах и не смочь к ней прикоснуться!" - нет, об этом нельзя никому, только попу в церкви, нет, даже поп засмеёт, они все многодетные.
...запах Ларисиных духов стоял в его комнате ещё два дня, с той ночи прошло уже два месяца, он хотел её по-прежнему и много раз давал себе обещание больше не писать ей, не звонить и не уговаривать, и опубликовать такое же объявление, и пусть она смотрит, а ему будут звонить разные женщины и он станет перебирать и вертеть носом так же...Но всё заканчивалось, как всегда, тем, что палец уже привычно настукивал по телефону: "Привет, как ты, не надумала ещё снизойти до простых смертных?" И в ответ приходило такое же привычное: "Привет, как всегда, я с друзьями не сплю, пока они на мне не женятся." И было понятно, что никогда не выйдет за него замуж эта женщина без возраста, эта странная женщина, оставившая у него на столе свою свечку, как вечную несбыточную надежду.
... проходило ещё три дня, он снова писал ей, и она отвечала, и они спасали друг друга от одиночества, сами о том не подозревая.
...нет, пожалуй, одному внуку - самому умному - надо будет об этом рассказать, чтобы он знал, какие бывают на свете стервы.
[Скрыть]Регистрационный номер 0000310 выдан для произведения:
...он когда-нибудь, лет эдак через сорок, расскажет об этом своим детям, нет, пожалуй, детям не надо - только внукам, нет, пожалуй, им тоже не надо, он не расскажет об этом никому.
- Какого чёрта ты припёрлась, - думал он, глядя на Ларису, говорящую что-то, он не понимал, что именно, и от этого у него было такое чувство, что она говорит не по-русски: её странный голос был одновременно красивым и ужасно чужим, таким же, как его хозяйка - чужая и совершенно нездешняя...
...у него затекла спина, он попытался расправить плечи и понял, что уже двадцать минут стоит перед нею навытяжку, а она хозяйничает в его убогой комнатёнке, для чего-то поменяла наволочки, зажгла свою свечку...свет дрожит, голос её подрагивает: "...интересно, она так плачет или смеётся?" - думал он, - "...красивая. Что ж такое творится со мной, люди добрые?!" - у него начиналась паника.
Он хотел эту женщину, ещё не видя её, от её СМС-ок его било током, от её голоса по телефону его прошибал пот и, когда он увидел её впервые, он совсем сник... Оценивающе оглядев его, Лариса сказала тогда презрительно: "Эт ты, штоль? И тебе тридцать три года?" Он работал рубщиком мяса на мясокомбинате и уже несколько лет жутко замерзал на работе, если бы он знал, что на свете существуют полярники, он чувствовал бы себя полярником и, вероятно, гордился бы, а так, гордиться было нечем и он внутренне съёжился под её прищуренным взглядом... Он припомнил, что за пять минут до этого она прошла мимо него в своём синем плаще, как там сказал кто-то: "дыша духами и...не помню чем", потом она почему-то смутилась, когда он отдал ей коробку конфет, которые принёс для неё,(он знал, что к женщине нельзя идти с пустыми руками, даже если ты несёшь ей всего себя), она не стала есть конфеты при нём и наверняка выбросила коробку в ближайшую урну, наверное, инопланетяне не едят конфет...
...а Лариса всё говорила, она полусидела на столе, отсвет от свечки дрожал на бледной щеке...
- Вот стерва! - думал он со злостью, - Какого чёрта было такие объявления давать? - хотя нет же, вот же, она же сама к нему приехала ночью со своей свечкой, вокруг никого, хватай - делай что хочешь, - Сумасшедшая, а если я маньяк, нападу и изнасилую? - он горько усмехнулся, поймав себя на том, что по-прежнему стоит перед ней навытяжку и, отвечая на её вопросы, вдруг обращается к ней на "Вы" и его тянет упасть перед нею на колени и обнять её колени и держать её, и никуда не отпускать от себя, и пусть она смеётся над ним, а он докажет ей, что именно он самый для неё лучший...но вместо этого не мог даже пошевелиться. - Стерва!
А ведь он он даже держал её за руку, когда в полной темноте вёл сюда, рука была мягкая и тёплая, но женщина отдёрнула её, как только они вошли в комнату - и больше он уже не смог до неё дотронуться...
...а Лариса всё говорила, и он не понимал, о чём, но чувствовал, что ей отчаянно плохо и только поэтому она рванулась навстречу ему из своей инопланетной жизни. "Значит, - подумал он с какой-то странной гордостью, - инопланетянам тоже нужно тепло, почему-то она всё-таки выбрала меня..., а я, дурак, облажался!" Он знал,, что может сейчас сделать с нею всё, что угодно, и она не станет сопротивляться ничему, но выходило, что он хотел совсем не "чего угодно", тогда чего же? Он вздохнул. Выходило, он хотел, чтобы она любила его, как того, о котором она рассказывала на непонятном языке странные вещи.
... в голосе её появилась жалость: "Ну, вот и всё, мне пора." - он поймал себя на том, что начал улавливать смысл сказанного ею, он клял себя на чём свет стоит: "Это же надо так облажаться - хотеть бабу, быть от неё в двух шагах и не смочь к ней прикоснуться!" - нет, об этом нельзя никому, только попу в церкви, нет, даже поп засмеёт, они все многодетные.
...запах Ларисиных духов стоял в его комнате ещё два дня, с той ночи прошло уже два месяца, он хотел её по-прежнему и много раз давал себе обещание больше не писать ей, не звонить и не уговаривать, и опубликовать такое же объявление, и пусть она смотрит, а ему будут звонить разные женщины и он станет перебирать и вертеть носом так же...Но всё заканчивалось, как всегда, тем, что палец уже привычно настукивал по телефону: "Привет, как ты, не надумала ещё снизойти до простых смертных?" И в ответ приходило такое же привычное: "Привет, как всегда, я с друзьями не сплю, пока они на мне не женятся." И было понятно, что никогда не выйдет за него замуж эта женщина без возраста, эта странная женщина, оставившая у него на столе свою свечку, как вечную несбыточную надежду.
... проходило ещё три дня, он снова писал ей, и она отвечала, и они спасали друг друга от одиночества, сами о том не подозревая.
...нет, пожалуй, одному внуку - самому умному - надо будет об этом рассказать, чтобы он знал, какие бывают на свете стервы.
А Вы еще и в прозе пишите, Мира! Хорошо, очень по настоящему. Но у всех стихов и здесь, такое болючее нутро, что даже страшно за Вас. Или это мастерство профессионала?
Спасибо за сопереживание, Яна, не многим дано чувствовать текст так, как Вам. Тогда и мне за Вас страшно, потому что хороший текст - всегда с болючим нутром, даже у профессионалов, а я любитель.