Володя возвращался с работы. Жил он на берегу нашей матушки Волги в небольшом городке, который растянулся километров на десять вдоль великой русской реки в среднем её течении. В своё время городок этот задумывался как образцовый коммунистический. С тех пор изменилось многое, но названия главных улиц так и остались - Ленина, Карла Маркса, Энгельса. В шестидесятые годы во время хрущёвской оттепели стали появляться другие, более поэтичные - Светлая, Солнечная, Цветочный проезд. Но отцам города не понравилась эта лирика, и их переименовали в честь местных знаменитостей с такими неблагозвучными фамилиями, как Шустров, Заникин, Кривоногов. Может быть эти широко известные в узких кругах люди и заслужили такую честь, но город очень многое потерял в смысле шарма в связи с этими переименованиями.
Как и везде, градообразующие предприятия вытянулись вдоль реки, подойти к которой можно было только через узкие промежутки между ними. Нити официальных и неофициальных сточных труб протянули свои щупальца к Волге, медленно, но верно превращая её в грязную канаву, несущую свою отравленную воду вниз по течению, до самого Каспия. Так уж принято у нас в России - рубить сук, на котором сидишь.
Володя привычно ехал на велосипеде вдоль череды заводов, отгородившихся от мира высоченными заборами с колючей проволокой, зачастую в два ряда, между которыми бегали овчарки из местного клуба собаководства. Здесь, в низине у реки не было жилых кварталов. Город был наверху, на горе высотой метров двадцать. Внизу же вдоль Волги в промзоне было безлюдно, и только редкие машины попадались навстречу в этот вечерний час.
Вдруг на самой вершине автомобильного моста через железную дорогу, по которому ехал Володя, мелькнула человеческая фигура довольно странного вида. Высокий белобрысый мужчина лет тридцати перебегал от одного края моста к другому, заглядывая зачем-то вниз, на железнодорожные рельсы. Одет он был в спортивный костюм, а за спиной выше головы торчал объёмистого вида рюкзак. Пониже странным образом пристроился ещё один, маленький. Человек, увидев Володин велосипед, бросился к нему, размахивая руками и крича что-то нечленораздельное. Володя остановился.
- Вокзал, вокзал... - только одно слово было понятно из бессвязной речи незнакомца.
- Там! - указал рукой велосипедист вперёд, по ходу своего движения.
Услышав, что говорят о вокзале, водитель встречной машины остановился, надеясь "подбомбить", заработать извозом, но так и не разобравшись в потоке слов странного человека, передумал и поехал дальше. Тогда незнакомец бросился опять к Володе, который, припоминая школьный курс английского, произнёс с детства знакомую фразу:
- Вы говорите по-английски?
- О, да, да! - с удивлением услышал он в ответ.
- Пойдём! - сказал Володя уже увереннее.
Они водрузили довольно тяжёлый маленький рюкзак незнакомца, который представился как Вольг, Вольга или что-то в этом роде, на багажник велосипеда и пошли в направлении вокзала, до которого было километра полтора.
- Какая Ваша страна? - продолжал расспрашивать Володя по-английски.
- Австралия, - как ни в чём ни бывало, даже как-то буднично, ответил Вольга.
- Австралия??? - Переспросил ошарашенный Володя.
Он ожидал чего угодно, только этого. Австралиец в их провинциальном городке - это всё равно, что верблюд на Северном Полюсе или пингвин в пустыне Сахара. Но гость с другой стороны Земли, из Южного полушария шагал здесь, рядом, да ещё тащил за плечами тяжеленный рюкзак.
2.
Не так давно, в советские времена такая экзотика была в принципе невозможна. Маленький волжский городок не был закрытым, но градообразующие оборонные предприятия накладывали отпечаток на всё вокруг, в том числе и на людей. Это сейчас в областном центре можно встретить на улице негров - студентов, а в Ульяновске, на малой родине Ленина, всерьёз собираются строить американскую военную базу. (Трудно понять логику наших правителей). Но в семидесятые годы прошлого уже века каждый работник завода давал подписку о неразглашении государственной тайны, и каждый был под бдительным контролем КГБ. Органы работали, пресекая любую возможность постороннему человеку узнать самую страшную тайну, которую знал практически каждый житель маленького городка.
Жили небогато, но не было такой, как сейчас, вопиющей разницы между элитой и всеми остальными. Можно, конечно, вспомнить, что даже в семидесятые годы, на которые приходился пик брежневской эпохи, каждому полагался всего-то килограмм мяса в месяц, за которым приходилось выстаивать немалую очередь, предъявляя продавцу паспорт с пропиской, талоны, купоны и дикие глаза человека, два часа дожидавшегося положенной ему пайки. Возможно, это и была та самая страшная тайна, которую так стойко охраняли наши доблестные компетентные органы.
Всё Поволжье завидовало землякам великого Ленина, жителям Ульяновска, где были самые низкие цены и лучше в регионе снабжение. Ездили за продуктами в Москву, откуда, порой, привозили то, чего отродясь не видывали местные продмаги. А хлеборобы-сельчане приезжали за выращенным ими же хлебом в районные и областные города, скупая его десятками буханок, мешками. Смешно? Но так было!
Вольга бодро шагал рядом с велосипедом.
- Откуда Вы едете? - спросил его Володя.
- Владимир, город Владимир, - охотно ответил австралиец.
- Куда Вы едете?
- О, Муром, Муром!
Володя вспомнил, что Владимир был первой столицей Руси после монгольского нашествия, а Муром?.. Ну, кто же не знает Илью Муромца? Весьма закономерный выбор для иностранца!
Владимир - одна тысяча километров, - недоверчиво продолжил Володя.
Восемьсот, - улыбнулся австралиец, и добавил уже по-русски, - Автостоп, автостоп!
Интересно, очень интересно, - покачал головой Володя.
- Вы один человек?
- Да, да, один.
Выходило, что этот человек ради спортивного интереса, не зная толком русского языка, в одиночку преодолел без малого тысячу километров, "голосуя" на нашей, ставшей именем нарицательным "большой дороге". Да, времена меняются. И, похоже, в лучшую сторону.
3.
Попутчики шли вдоль железнодорожного полотна. В этом месте в военные годы находились лагеря для военнопленных. Было когда-то и кладбище с однообразными рядами одинаковых крестов. А сейчас - только огромное пустующее здание с выбитыми окнами-глазницами напоминало о тех мрачных временах. Краеведы писали в местной газете, что здесь содержались немцы, румыны, венгры, итальянцы. Наравне с советскими ЗЕКами они работали на лесоповале, рыли землю, строили дома. Только кормили пленных рабов (Да, это было классическое рабство.) похуже, чем наших, отчего смертность среди них была ужасающей, особенно зимой.
Но рачительные хозяева-особисты не допускали полного истребления дармовой рабочей силы. Когда начинался мор, военнопленных немного подкармливали, подлечивали и продолжали использовать на самых тяжёлых работах.
- Нечего было идти на нас войной. Разбили всё, порушили, - теперь пусть поработают на восстановлении, - так говорили многие, но не все.
Во время войны население города существенно изменилось, стало преимущественно женским. Прибыло много эвакуированных, большинство из самого Питера. Тоже, в основном, женщины. Так вот, несмотря на лишения, на потерю близких, на каторжный труд на военных заводах, на жизнь впроголодь, эти женщины жалели пленных, принося им к колючей проволоке лагерей последние крохи своего скудного военного пайка, втайне надеясь, что где-то далеко, в чужой стране, какая-нибудь фрау подкормит и их мужчин, если они живы, если попали в беду...
Володя сообразил вдруг, что Австралия не участвовала ни в одной из мировых войн, что рядом с ним идёт человек, который ни сам, ни его предки во многих поколениях не принимали участия в тех ужасный бойнях, которые унесли жизни десятков, если не сотен миллионов жителей других континентов. И этот человек должен коренным образом отличаться от наших людей, которые чуть ли не на генном уровне впитали в себя последствия двух ужаснейших мясорубок прошлого двадцатого века.
Возможно, именно эта уникальность австралийца и определила такое его нетипичное для наших краёв поведение, такую поистине детскую доверчивость к окружающим его людям. Володя хотел, даже пытался высказать вслух все эти нахлынувшие на него мысли, но английский его был до безобразия скуден, и австралиец, конечно, ничего не понял.
Половину дороги они уже прошли, объясняясь больше жестами, чем словами, когда навстречу попалась весёленькая компания подвыпившей молодёжи. Две девушки, не отставая от парней, посасывали пиво из металлических банок и шли в обнимку со своими кавалерами. Это обстоятельство успокоило Володю. Если бы парни были одни, то встреча с ними могла бы кончиться весьма плачевно. В девяностые годы стаи несовершеннолетних без всякой видимой причины иногда до смерти забивали одинокого прохожего: старика, женщину, ребёнка. Просто потому, что не понравились, не так посмотрели. По своей беспричинной жестокости подростки не могли сравниться даже с отсидевшими свой срок уголовниками. Милиция, и та опасалась встречи с ними - были случаи нападения на стражей порядка.
Но миновали те жестокие времена, хотя… Стайка подростков прошла мимо, обдав наших путников запахом спиртного. Австралиец немного поморщился, но ничего не сказал.
- Десять лет назад бандиты - бубух! - промолвил Володя, сопровождая свои слова выразительным жестом.
- Нет, нет. Сейчас нет бандитов! - лучезарно улыбнулся гость.
- Да уж, нет. И куда же они делись? - подумал про себя Володя, но промолчал.
4.
Опять вспомнились девяностые, когда бандитские группировки обложили данью всех, кроме, пожалуй, одной милиции, которая тогда грешила крышеванием, подражая тем, с кем она по определению должна была бороться. А люди, видя перед собой организованную силу, шли к уголовным авторитетам за помощью, за поддержкой, будто к законной власти. Потом, правда, банды разгромили, но самые умные и продвинутые из братков ушли во власть, оседая на всех её уровнях и постепенно всё прибирая к своим рукам.
Зона, расположенная неподалёку, исправно продолжала поставлять свои криминальные кадры в небольшой провинциальный городок. За последние десятилетия мало что изменилось в этом плане. Разве что отменили обязательную трудовую повинность в так называемых исправительных учреждениях. Да, рабский труд был отменён, но в остальном всё осталось по-прежнему, и даже стало хуже.
Если в сталинские времена государство держалось на плечах этой дармовой рабочей силы, которая рыла каналы, строила дороги и осваивала Крайний Север, то теперь нежелание заключённых работать вынудило общество содержать их, тратить на них средства, которые уходят в песок, пропадают зря. С помощью этих денег можно было бы перевоспитать сидельцев. Однако, всё происходит с точностью до наоборот. Человек, попавший туда, особенно в молодом возрасте, принимает правила и обычаи этого мира подневольных рабов, и никогда уже не сможет вернуться и стать свободным хотя бы настолько, насколько свободны мы, живущие по эту сторону колючей проволоки.
Освободившиеся заключённые не в состоянии принять ценности и обычаи нашего общества, и до конца дней остаются изгоями, отравляя всё вокруг принесёнными из неволи обычаями, своей идеологией классических рабов, прямой уголовщиной. А чаще, погуляв немного на воле, сознательно возвращаются домой, в родную зону. В советские времена их хотя бы заставляли работать, был закон о тунеядстве, участковые следили за трудоустройством, а сейчас… Свобода, данная рабам, никогда не шла им на пользу.
Очень плохо что, пытаясь избавить себя от этих людей, власть запрещает им жить в столице и больших городах. А это ведёт к значительному засорению человеческим мусором разрешённых для их проживания территорий. В первую очередь - малых городов. Конвейер, производящий неполноценных членов нашего общества, исправно работает, а мы всё ждём, кто и когда разорвёт этот порочный круг. Печально…
5.
Темнело. Путники подходили к железнодорожному переезду. Вереница машин стояла в ожидании приближавшегося поезда. От одного автомобиля к другому шныряли цыганки с детьми, пытаясь клянчить деньги у водителей, которые лениво отбивались от их назойливого «Дай погадаю…».
Цыгане появились в этих местах давно. Им запретили кочевать, чуть ли не под конвоем привезли в большой овраг, который уже потом стали называть цыганским, переписали всех до одного и наказали строить себе дома. Глава поселения вызвал старшего и приказал категорическим тоном: «Чтобы воровства здесь не было!» Старшины пообещали и сдержали своё слово. В посёлке, рядом с цыганским поселением они не воровали: ездили с этой целью куда подальше, и вся округа стонала от творимого ими беспредела. Ловили их, сажали, но, как говорится, чёрного кобеля не отмоешь добела.
Со временем контроль над цыганской вольницей ослаб, но поселение в овраге так и осталось, возможно, как импровизированная перевалочная база. Время внесло свои коррективы, и вместо кибиток и лошадей в арсенале кочевников появились автомобили и электрички, в которых им негласно был обеспечен бесплатный проезд. Ну кто заставит цыганку покупать билет? И кто может запретить ей гадать и попрошайничать в небольшом провинциальном городке? Это же вам не столица!
Володя свернул к переезду, за которым в вечерних сумерках начинали загораться огни городских кварталов, а Вольге наказал идти прямо - к вокзалу. Но, миновав переезд, велосипедист увидел, что несчастного австралийца плотным кольцом окружили цыганки со своим многочисленным потомством, которое дёргало путешественника за края одежды и за свисающие верёвочки рюкзаков. Грудастая мамаша демонстрировала перед ним орущего младенца, а сам Вольга уже лез в карман за кошельком. Надавив на педали, Володя подлетел на своём велосипеде к месту разыгрывавшегося представления, и с помощью собственных рук и какой-то матери разогнал всех актёров.
Делать нечего, снова погрузили маленький рюкзак на велосипед и двинулись по направлению к вокзалу, который Володя знал как свои пять пальцев благодаря тому, что именно отсюда несколько лет подряд приходилось ему ездить на работу в областной центр.
Работа в городе была. Не то, что на каком-нибудь полустанке сельского типа, где ежедневно всё трудоспособное население выстраивалось вдоль платформы в ожидании электрички, а поздним вечером возвращалось с работы, чтобы поужинать, упасть на кровать, а на следующее утро - опять всё сначала. В выходные и в праздники - пьянство до упада или до поросячьего визга, в зависимости от настроения. Так вот и проходила жизнь этих людей - в борьбе за средства для существования семьи и в надежде, что детей минует чаша сия, что они переселятся в город, поближе к жизни лучшей.
Но так уж устроен человек, что от лучшей жизни он бежит к прекрасной, от прекрасной - к расчудесной и так далее, как старуха из пушкинской «сказки о рыбаке и рыбке». Володе тоже не хватало городских заработков. Надо было учить детей, выплачивать ссуду за квартиру, да мало ли… А в областном центре за ту же работу платили вдвое больше, вот и приходилось несколько лет подряд заниматься маятниковой миграцией, как это дело обозвали умные люди из столиц. Им-то, поди, не приходилось насиловать собственный организм ради лишнего рубля. Хотя, везде свои тараканы…
6.
Вольга, конечно, обрадовался возвращению Володи. Об этом говорила улыбка и слова благодарности, которые можно было понять без перевода. В сгустившихся сумерках он смело двинулся за своим провожатым в темноту дороги, подальше от городских огней, которые так манили путешественника, и к которым он неосмотрительно решил идти вслед за Володей, несмотря на полученные на ломаном английском инструкции.
Вот и освещённый вокзал показался впереди. Было видно, как обрадовался ему австралиец. Он влетел в зал ожидания, совмещённый с билетными кассами и начал метаться от электронного табло к стенду с расписанием поездов, но Володя позвал администратора и объяснил молоденькой девушке, занимавшей эту должность, ситуацию. Та взяла верзилу Вольгу за руку, как маленького, подвела его к кассе и начала оформлять билет. Володя попросил вышедших на шум и улыбающихся необычной сцене двоих полицейских проследить за австралийским гостем, затем подошёл к нему и громогласно произнёс:
- Гуд бай, Австралия!
Они пожали друг другу руки, Володя взял свой велосипед и направился к выходу. Его не удивило, что австралиец даже не попытался отблагодарить, не совал в руки деньги, сувениры. Было понятно, что для гостя из другой, ужасно далёкой страны, где всё не так, как у нас, где даже животные почти все сумчатые, помощь любого незнакомого человека была в порядке вещей. Человек с другой стороны планеты! Подумать только, они ходят по отношению к нам вверх ногами! Наверняка - мысли и чувства у них совсем другие, отличные от наших!?
Когда Володя рассказал о необычном путешественнике на работе, удивляясь его доверчивости и бесшабашности, кто-то из ребят в шутку сказал:
- Ты бы его на зону отвёл. Там бы зеки показали ему, где раки зимуют. Похоже, было у него чем поживиться!
Эта реплика вернула Володю на грешную Землю. Вспомнилось всё, о чём он думал, провожая австралийца. Конечно, позитивные перемены, произошедшие в маленьком городке, радовали. Город расцвёл, многое изменилось в лучшую сторону. Праздники, проводимые здесь по старинной традиции, стали более цивилизованными, в отличие от тех, что были лет пятнадцать назад, когда милиция, страшась пьяной толпы, сбивалась в кучу, а о наведении порядка не могло быть и речи. Сейчас просто запретили продажу спиртного в местах массовых гуляний. И всё, горожане стали отдыхать по-человечески.
Многое изменилось, но сознание людей, к сожалению, не меняется так быстро. Нужны десятилетия, возможно, полная смена поколений, чтобы граждане нашей страны почувствовали себя СВОБОДНЫМИ ХОЗЯЕВАМИ СВОЕЙ ЗЕМЛИ. А сейчас осталось только ужасаться: Боже, как мы живём?!
Рад, что Вам понравилось. Написал в надежде, что кто-то прочтёт и сможет посмотреть со стороны, с точки зрения человека с другой стороны Земли на то, к чему мы привыкли и что не замечаем уже, на нашу жизнь. Пусть люди немного задумаются и захотят что-то изменить к лучшему, а это уже немало.
Помочь сайту
Поздравления
