Предвкушение счастья Глава 6

[Скрыть] Регистрационный номер 0294276 выдан для произведения: 7
Ираида Михайловна предпочитала всегда вставать рано.
Она вышла во двор вывела из сарая своего верного трёхколёсного друга – грузовой велосипед.
Поездка на рынок всегда приводила мысли в порядок. Бумажник приятно грел карман клетчатого пальто, а стопы старательно описывали круг за кругом, давя на педали.
Нефтеморск был гораздо тише опостылевшего ей Рублёввска. Здесь время текло со скоростью улитки, текло, не боясь обернуться вечностью.
Улица Мирная была полна небольших домишек. Они медленно врастали в землю, ожидая момента, когда новые владельцы снесут их, а затем возведут на их месте приличные жилища.
 
Рынок только пробуждался. Ираида Михайловна предпочитала покупать продукты именно здесь, а не в длинном и совершенно безликом супермаркете. К тому же она не нуждалась в полуфабрикатах, словно бы какой-нибудь неумеха-холостяк.
Упаковка со сметаной полиэтиленовый пакет с творогом. Она собиралась ещё заглянуть в «Золотой петушок» - купить бройлерную курочку.
Приезд дочери был, кстати, она устала делить пространство и время только с Андреем. Этот человек был слишком умелым, слишком нужным – она не имела сил ни оттолкнуть его, ни приблизить, превратив и слуги в любовника.
Андрей был недоволен жизнью, своим поспешным браком, своей дочерью. Он был недоволен, как бывает недоволен отличник, не получивший нужного результата в химическом опыте.
Поселяне замечали её, частенько беззвучно здоровались, прицепляя на свои рты улыбки и кивая головами с грацией цирковых ослов. Ираида Михайловна старалась не вспоминать того, как будучи школьницей, прожила тут месяц, отход от страшной роковой последней школьной весны.
Тогда этот мир был совсем другим. Более счастливым и шумным. Тогда ей предлагали сходить за компанию на бассейн или в клуб, но она боялась показываться на людях полуодетой и попросту отсиживалась в пустом и, к счастью, прохладном доме.
Отец приехал за нею в конце июня. Он был уверен, что дочь готова вернуться в Рублёвск, перестать дичиться, а главное дать показания в уголовном деле.
Тогда она была рада сорвать маски с морд своих мучителей. С этого рыжего и с того чёрного, да и со всей их кодлы, жалких и испуганных уродов, не могущих попросить и предпочитающих мучить.
Прошлое наплывало, словно позабытый на время кошмар. Оно было невыносимо, словно бы ей почти пятидесятиоднолетней даме предлагали вновь нарядиться в школьное платье и пройти через этот ужас снова.
Нелли пошла по её стопам, она тоже почувствовала невыносимую тяжесть наготы – и теперь, будучи наполовину сиротой, она ощущала себя всё так же игрушкой – милой куколкой с пустой головой и придуманной наспех биографией.
Кондрат был такой же ошибкой. Он был ненадёжен, словно прогнившая под дождями скамейка. Ираида Михайловна жалела этого никчёмного мальчика – зять напоминал ей внезапно оживший манекен – тот всегда был приторно вежлив и одновременно очень труслив.
В нём не было, почти не было мужских генов. Даже волосы были слишком длинны, словно бы у какого-нибудь британского щёголя – поклонника лорда Байрона и любителя подурачиться. Да, он был хорош на день два, но дольше, дольше его выносить было трудно.
Ираида Михайловна медленно покатила в гору. Она ехала по улице удачно затененной липами. Деревья образовали над улицей, что-то вроде импровизированной крыши, не пропуская на землю дождь. Велосипед двигался ровно. В багажнике покоилась сумка с продуктами, а в душе Ираиды Михайловны звучала торжественная и возбуждающая музыка.
Посёлок был изъезжен ею вдоль и поперёк. Он отчего-то нравился ей – тут можно было хорошо ожидать смерть, что-то вроде хосписа для людей с уставшими душами.
Она сознавала, что вполне радовалась своей судьбе. Жизнь катила к своему завершению, словно бы усталый вагончик на американских горках. Она вот-вот желал притормозить, отпустив на волю её душу.
Приезд дочери слегка взволновал её. Нелли вряд ли нуждалась в таком хосписе. Она была ещё слишком молода для этого, слишком еще наслаждалась мимолётностями бытия, чтобы думать о главном – неизбежной и с годами такой желанной смерти.
Человек не думает о сне, пока он бодр и весел. Ему не хочется думать о постели пока он здоров, - но больной и уставший он сам стремится под её покров.
Кондрат – она всегда желал этого замаскированного ребёнка. Жалела и понимала, что слишком виновата перед дочерью. Молодая женщина подобна рыболову. Она готова вытащить из реки жизни любую годную для жарки  рыбу. Особенно, когда время клёва проходит.
Сама она ухватилась за первого встречного. Как впрочем, и сама Ираида, благодарная своему спасителю. Валерий Сигизмундович – она трепетала перед ним – его именем т отчеством, а главное положением. Нет, не секс свёл их, что-то большое, что-то чему было трудно подобрать название.
Кондрат был полной противоположностью своего покойного тестя. Он был скорее маленьким, потерявшимся мальчиком, чем достойным уважения мужем. Жизнь пугала его, как пугает бурная непредсказуемая река неопытного пловца – никто не спешил учить его плавать. Никто, даже жена.
Она изнемогла от их никчёмной и от того ещё более стыдной связи. Заниматься телесной гимнастикой, делать вид, что ей приятно играть роль гутаперчивой куклой, куклой, которая, так или иначе, продала себя в рабство.
Велосипед миновал жёлтое с белыми украшениями здание. Тут располагался очаг культуры – поселковый Дом Культуры. Когда-то она приходила сюда по воскресениям посмотреть фильм – но это было так давно, что ей казалось, что всё было только в её сне.
Смерть родителей матери была для неё ударом. Они покоились тут на давно уже переполненном кладбище, покоились и ожидали самого главного в жизни суда.
Ираида плохо представляла, что ожидает человека после смерти. Она не спешила утруждать своё воображение, рисуя картины загробного мира. Этот мир был для кого-то обычной галлюцинацией.
Нелли попыталась поверить в эту загробную сказку. Но скоро вернулась обратно, стыдясь своей мимолётной слабости. Мир затягивал её, как болото, предлагая взамен рая его миражное подобие, размалеванный балаган взамен строгого и чинного театра.
Велосипед двигался до первого поворота по улице Кутузова. Затем сворачивал на Октябрьскую и не спеша добирался до Мирной.
Ираида миновала развалины бывшего книжного магазина. Она пару раз забегала сюда, полюбоваться рядами книг, нотных сборников и тетрадей. Тут было тихо и чинно, словно в ломбарде. Люди ходили по скрипучему полу и выбирали небольшие томики, отдавая взамен песочного цвета купюры и небольшие монеты.
Тогда, молодая красивая она не могла подумать, что увидит этот дом окончательно умершим. Что сам посёлок станет скорее милым миражом, чем настоящим живым посёлком.
«Это мираж. Да, именно, вся наша жизнь – обычный мираж, голограмма!»
Она подъехала к воротам и увидела стоящую на балконе дочь. Нелли махала ей рукой.
 
Нелли было неловко. Она ощущала себя не родственницей, но такой же нелепой и пошлой квартиранткой. Посёлок словно бы только снился ей – и она боялась пробудиться в постели с предавшим её мужем.
«Сейчас уже поздно. Да я ничего не смогу доказать, свидетелей не было!».
Она сама жаждала этого безрассудного натиска, сама провоцировала мужа на атаку, заставляя того чувствовать себя неумелым нюней.
Секс должен был сцементировать их друг с другом – словно два кирпича в общей кладке. Она ужаснулась – быть рядом с Кондратом. Нет, она сглупила, подумав, что он чем-то лучше других. Нелли было стыдно и больно думать о своей ошибке, однажды она уже попадала в глупое положение, ублажая нескончаемые аппетиты Руфины.
Ей удалось скрыться от правосудия. Иногда Нелли казалось, что эта женщина была зловещим оборотнем. Она могла улизнуть из любого силка, особенно если силок поставила на неё Людочка.
Нет, прокурорский  чин не мог сделать из неё неуязвимую мстительницу. Людочка только притворялась строгой и сильной, а сама желала только одного вернуться обратно, в то золотое детство, когда ей позволяли быть куколкой – милой златокудрой белоручкой и задавакой.
Ей было неловко от своих странных мыслей. Нелли догадывалась, что Людочке нравится её муж. Эта девчонка мечтала именно о таком человеке – Нелли представляла их, в чём мать родила и снисходительно улыбалась, словно перелистывая эротический журнальчик.
«Интересно, она помогла бы мне, если бы я призналась?»
Тишина в комнате слегка удивляла. Теперь она согласилась бы поболтать даже с Невидимкой – только бы не упираться в непробиваемую стену одиночества!».
Муж не годился на роль собеседника. Он остался ребёнком, навеки запертый в детской наедине с пианино. Ему хватало этого зубастого чудища, чтобы быть счастливым.
Нелли пыталась не думать о нём, погружалась в хитросплетения финансовых проводок, старалась не думать о том дне, когда столь поспешно, стараясь не остаться одной, согласилась стать первой куколкой своего мужа.
Кондрат не был способен даже на измену. На него клевали лишь начинающие, вроде той красивой балерины, а ещё тех барышень из квартета. Он нравился им – красивый стильный и всегда отменно вежливый.
Ей было мало этой дурацкой вежливости. Было мало красивых слов и жестов – Кондрат даже в любви был неискренен, он играл роль мужа, поминутно прислушиваясь к шепоту, доносящемуся из суфлёрской будки.
Нелли искренне жалела его. Она вдруг подумала, что вела себя глупо, что будь она умнее, этот парень давно валялся в её ногах, подобно глупому радостному щенку.
Секс с ним был  бы весёлой забавой. Она не решалась переступить через грань, начать вновь играть по правилам Руфины – стать развратной и гадкой совратительницей чистого и талантливого парня.
Их сожительство было полно искусов. Кондрат был уверен, что сможет и дальше марать нотную бумагу, просиживать целыми днями в своей музыкальной комнате, вновь и вновь стараясь нащупать ускользающую от него мелодию.
Нелли сама намеревалась вспомнить о своих навыках рисования. Заняться чем-то кроме перебирания бумаг, оформлений платёжных требований и прочего, и перестать чувствовать себя заведенным на восемь часов автоматом. Она боялась слишком повзрослеть, начать смотреть на мужа, словно бы на младшего брата.
Он и так был почти её братом. Чувство неловкости сдерживало её на пороге страсти, заниматься сексом было неловко. Эта детородная возня пугала обе стороны – Нелли понимала, что её химический опыт кончится обычным пшиком.
Сейчас она почти не вспоминала о муже. Как и он о ней – наверняка это Ираида Михайловна успокоила его, не позволив помешать дочери собираться с мыслями.
Теперь Нелли была на распутье. Она смотрела на мир, пытаясь представить, как на этот мир взглянет её сын или же её дочь. Взглянет и засмеётся. Муж был только обычным спермодарителем – он был необходим, словно самец богомола на один раз, словно бы порция крема.
Приезд матери не смог укрыться от её пока ещё достаточно зорких глаз.
Нелли замахала  рукой и поспешила в комнату, собираясь встретить мать в холле.
 
Завтрак был довольно лёгким.
Нелли безропотно ела, сдобренный сметаною, творог. Ела и улыбалась своим мыслям.
- Мама, спасибо. Я так разоспалась.
- Прекрасно. Тебе необходимо отдохнуть.
- От Кондрата?
- И от него тоже. Ну, как тебе здесь?
- Прекрасно. Как в Раю…
- Да, это чудное место. В таком месте хорошо дожидаться её.
- Кого?
-Смерти…
Нелли с трудом прожевала очередную порцию творога. Она старалась не замечать некстати выглядывающих коленок. Те были слишком чисты, хотя  и не столь наивны. Как в далёком году, когда её пленили.
Мысли Ираиды Михайловны были далеко от восторгов дочери. Она понимала, что сейчас, этой весной происходит нечто важное, словно бы все живут в ожидании большого и безжалостного пожара.
Мир затаился, словно бы перед грозой. Она понимала, что сейчас явно глупо давать кому-нибудь жизнь, особенно имея на иждивении такого слабовольного и жалкого человека.
Она не могла привыкнуть к облику зятя. Этот парень явно не смог выбраться из капканов своей мамаши. Когда-то он казался вежливым и талантливым, но теперь был слишком обычен, словно бы засохший батон.
Ираида Михайловна взглянула на часы.
- Нелли, ты не будешь против, если я включу телевизор?
Телесериал о знаменитом американском адвокате. Ей почему-то нравилось любоваться ладным и умным юристом. Он был строже и честнее других мужчин.
Кондрат мог бы поучиться у этого человека. Поучиться уму и сдержанности. Наверняка этот мальчик воображал себя вторым Рихтером или, по крайней мере, Сергеем Рахманиновым.
Нелли молчала и  прислушивалась к своему организму. Она всё ещё надеялась, что соитие с мужем  прошло без последствий, что он не сумел запустить механизм зачатия. Материнство, к нему она была не готова. Ей было стыдно признаться, что ловила кайф, арпеджируя на её самом отзывчивом месте, ожидая неизбежного восторга.
Настенные часы время от времени отбивали четверти. Нелли смотрела на циферблат равнодушно. Фарфоровые мисочки были пусты, но никто не спешил относить их на кухню.
-Мама, а где Андрей?
- Он отпросился к жене.
- Вот как. Просто я хотела съездить в клинику. Наконец, всё выяснить.
- Ты хочешь сделать аборт?
- Нет… это невозможно. Мне просто хочется знать. Знать точно.
- И ты хочешь?
- Что?
- Не «что?», а «кого?»
- Ты намекаешь на ребёнка.
- Да, я предупреждала тебя, что этим всё кончится. Что тебе разонравится этот музыкант.
- Мама, давай не говорить о Кондрате. Я не хочу, чтобы он икал.
 
 
Андрей возвращался с хутора.
Поездка домой лишь растравила его душу – жена, молча, взяла предложенные ей купюры и холодно посмотрела, не допустив его к играющей в гостиной дочери.
Жизнь теперь казалась какой-то неудавшейся, словно бы он, начав писать в новой только что купленной тетради, ухитрился наделать ошибок и наставить мерзких клякс.
Жизнь была давно уже заложена в ломбард. Секс приедался, жена опасалась очередной беременности, а он не собирался тратиться на презервативы.
Да и то, что он в свои годы не поднялся выше должности шофёра его очень возмущало.
Ах, если бы он послушался совета друзей и после окончания службы не вернулся в этот омут!
Андрей налегал на педали. Он отпросился у хозяйки всего на полдня, и к полудню должен был быть дома. То, что он отдал жене деньги, радовало его – он не любил быть должником – и старался отдать вои долги вовремя – без излишних напоминаний.
Ираида Михайловна не делала ему никаких замечаний. Он был доволен такой хозяйкой – в его года найти другую работу было бы сложно, он не привык выпрашивать себе подаяние и совершенно не беспокоился о завтрашнем дне, памятуя евангельские наставления Спасителя.
Его вера в Бога была неосознанной. Как раньше он не мог представить его и от считал несуществующим, как и теперь говорил, что Бог есть, лишь потому, что не мог доказать отсуствия Бога.
Приезд дочери хозяйки взволновал его. Нелли с её грустным взглядом и ощущением проблемы напомнило ему о его первом промахе. Тогда он всё делал ради одного соблюдения ритуала. Его женитьба на его нынешней жене было сродни обыкновенному спектаклю – он понял, что одиночество дурно и оттого решил жениться, дабы не искушать себя случайными, часто незапланированными связями.
Его соседи давно уже остепенились и готовились к тому, чтобы перейти из разряда отцов в разряд дедов. Андрей вообще старался не думать о смерти, он старательно жил, понимая одно, что какой-то инстинкт не позволяет ему согласиться с тем, что он может умереть.
Работа на местном заводе была не слишком изнуряющей. Он был рад этой определенности, хотя понимал, что становится кем-то вроде крепостного, что его желание быть нужным понимают и пользуются этим желанием.
Рождение дочери усилило эту зависимость. Он понижал, что жена страдает от своего выбора, что он сам давно уже не нравится ей, что ничего большего чем небольшой родительский домик и его зарплата он не может дать ей.
Дочь родилась семимесячной – и от того часто капризничала. Мать боялась, что ребёнок подхватит какую-нибудь заразу. Что, наконец, попросту умрёт. Она стала слишком мнительной и уже презирала и себя и мужа за их телесную несдерржанность
Он жил с семьёй до того моментва, как дочь стала школьницей. Теперь жена могла заняться собой, он даже подумывал, подумывал о том, чтобы оформить развод.
Секс, с его страстными содроганиями оказался обычной липкой западнёй. Такие липучки устраивали для мух, те не могли удержаться и гибли от невозможности взлететь вновь.
Андрей помнил, как выглядела жена, когда впервые осознала себя беременной. Она была горда и испуганна одновременно. Наверняка, для женщин беременность что-то вроде трудного, но так необходимого экзамена, что это такой же долг, как для парня служба в армии. Он умсехнулся – было бы забавно ввести такой закон и карать за его несоблюдение всех уклоняющихся.
 
Нелли не хотелось ни гулять, ни видеть кого-либо ещё кроме матери.
Ей казалось, что то, чего она так страшится известно всем. Что наконец, она сама должна решить палач она или жертва.
Неожиданный натиск мужа напугал её. Кондрат явно помешался. Он хватался за её тело, как утопающий за первое попавшееся бревно.
«Неужели, он так сильно желал меня? И почему меня? Почему?»
Она понимала, что слишком долго играла с огнём, избегая своих супружеских обязанностей. Что сама накапливала в душе Кондрата нереалтзованную похоть. Сколько раз они пытались слиться в одно целое, но всё кончалось каким-нибудь смешным и нелепым конфузом.
Страх перед беременностью не проходил. Нелли не могла относиться к ней ни как к геройству, никак к позору. Проще было не думать об этом вовсе, не вспоминать тщетные попытки избавиться от яростной половой атаки мужа.
Она была, словно во сне. Была поражена, напугана и восхищена. Кондрат явно где-то обучился всем этим движениям, с какой-нибудь распутницей.
Страшная мысль, словно молния, ударила в мозг Нелли. Она едва не поерхнулась этой мыслью, а что, если.
Перед взором возникли давно уже позабытые гениталии Руфины. Тогда она также брезговала ими. Наверняка, если бы муж облегчил свой пенис ей в рот, она бы закашлялась и возможно поперхнулась бы спермой.
Она вдруг представила, как голый Кондрат сношается с другой незнакомой ей женщиной, как произносит мерзкие сюсюкающие фразы, как наконец делает то, что делала и она, желая угодить Руфине.
Съеденная за завтраком пища явно требовала возврата в мир. Нелли отвыкла от приступов тошноты. Последний раз её тошнило в далёком детстве после катания на карусели. Но вот теперь.
«Неужели Кондрат, неужели он сумел? Какая мерзость!»
Она была не готова, до сих пор не готова почувствовать себя матерью. Свободная и бесплодная жизнь её вполне устраивало. Университет смешил гимназию, банк сменил университет. Она просто кочевала из одного места в другое, оставаясь прилежным и умным ребёнком.
И вот теперь.
Она не знала с кем посоветоваться. Что делать и как быть с тем, что наверняка уже росло в ней, что скоро потребовало всего того, что необходимо для жизни.
«Ну, вот и залетела, милочка!» - подумала она, чувствуя, как страх уступает место спасительному равнодушию.
 
Ираида Михайловна погрузилась в глубокую задумчивость.
Она также боялась родить, но ей повезло меньще, Валерий Сигизмундович овладел ею до свадьбы. Точнее это она пришла к нему, засиделась до поздна, а затем оказалась в объятиях изголодавшегося по сексу мужчины.
Тогда она уже не боялась показаться смешной или неумелой. Всё было в руках Валерия, он двигался ритмично, но нежно, стараясь доставить ей удовольствие, а сама Ираида старательно фикмировала наиболее приятный толчок, стараясь гордиться своим занятием.
Мысль о том, что у неё крадут юность, не приходила в её голову. Она вообще ни о чём не думала, кроме этих дурманящих разум толчков, Валерий двигался так уже более четверти часа. Он всё не мог разрядить своё оружие. А Ираида, Ираида, закрыв от восторга глаза, плыла в огромном океане удовольствия.
Она даже не думала, что сможет зачать. Она просто радовалась тому, что Валерий вошёл в неё, что так ласков и нежен с ней – словно бы большой мудрыый слон с вёрткой маленькой ящеркой.
Их свадьба была слишком скромной. Валерий не хотел подволить жену и себя под монастырь. Они честно и тихо расписались – ему претил купеческий разгул, нарочито громкое расставание с девичеством, чтобы наконец попросту бросить его первому встречному.
Дочь прибавила смысла в их отношениях.
Валерий мало чем походил на Кондрата. Он был скромен и уверен в себе, и чувствовал себя всегда правым. Ираида же старалась поскорее привыкнуть быть матерью.
Нелли совершенно не мешала ей. Напротив, она была отличным поводом для домоседства. Прошлое больше не беспокоило Ираиду, она постаралась всё позабыть и начать свою жизнь с чистого листа – ведь она уже не была Ираидой Левиицкой.
Нелли слишком долго зависела от других.
Она металась между обителью и миром. Ираида понимала свою фантаёзрку-дочь – она сама внушила эти мысли своей дочери, не делая того, чтобы дочь сильнее погружалась в омут повседневности.
«Да, мне вовсе не хочется, чтобы она стала детоубийцей!»
Мысль ещё раз попробовать зачать не приходила ей в голову. Долг перед обществом и супругом был исполнен. А ей не хотелось вновь испытывать все неудобства и риски женщины в положении.
Дочь же вообще не думала об этой обязанности. Она презирала секс, словно бы стыдную и отвратительную забаву, что-то вроде табакокурения и выпивки. Её первый опыт оказался неудачным – и теперь в любом сближении с мужчиной или женщиной ей мерещилась неистребимая скверна.
Нелли не хотела вновь опускаться в глубины ада. Страх повторить всё то, что постепенно выветрилось из её, словно бы аромат табачного дыма из квартиры. Она не иогла поверить, что сможет переступить через этот порог – порог стойкой брезгливости.
Кондрат не годился на роль отца. Он, вероятно, боялся этого точно так же, как и она, старательно пряча свой страх за напускной скромностью и вежливостью.
«Наверное, мы просто однополюсные магниты и нам дано постоянно отталкиваться друг от друга!».
Нелли понимала, что  не в силах  ни отпустить на волю этого мальчика, ни поделиться с ним с подругами, передавая, словно надоевшую куклу, из рук в руки.
Людмила, с её строгостью вгоняла Кондрата в краску. Он отчего-то робел перед ней, словно бы неуспевающий и вечно запуганный школьник.
Нелли старалась не вспоминать жалкую и поруганную голышку, что сновала из комнаты в комнату, подобно сгустку тумана. Что не имела права взглянуть на людей и притворялась глухонемой и полоумной.
Людочка на время задавила в себе Какульку. Она вновь верила в свою неуязвимость, верила и стремилась ввысь, словно бы очарованный очередной вершиной альпинист.
Кондрат, с его постоянным нытьем и капризами, был бы для неё только тяжким балластом. Именно она с какой-то злостью оглядывала его за обшим столом, когда Нелли старалась не задохнуться от его страстных, но увы, совсем неумелых поцелуев.
Теперь она могла вновь испытать муки зависти. Беременность и декретный отпуск пока не значились в её  ежедневнике. Да и мужчин Людочка откровенно презирала, видя их часто грязную и потаенную сторону.
Она, как-то намекала, что Кондрат может иметь криминальные наклонности. Нелли тогда отшутилась, что будь она врачом по венерическим заболеваниям, Кондрат казался ей скрытым сифилитиком.
Боязнь ненароком заразиться . Нелли не желала быть изноем – она верила в то, что хорошие девушки должны избегать незапланированных связей… даже с теми, кто мог назваться законным мужем. Она вдруг подумала о том множестве юных и неускешенных женщин, которые готовы были впустить в свои замочные скважины его волшебный золотой ключик.
Нелли была равнодушна к этим возможным романам. Вряд ли бы Кондрат решился бы стать любовником для начинающей секс-бомбы – да и чему он мог научить жаждующую разврата девочку – глупым гаммам, и только.
Он и впрямь начинал постепенно блекнуть в её глазах. Нелли понимала, что получила взамен вкусной и сладкой, обычную пустышку – яркий фантик с дерьмом.
Она вдруг подумала, как трудно угадать, кто тебе нужен – мирный интеллигент или безтормозной и на всю голову отмороженный злроровяк.
Кондрат так и не сумел выбраться из цепких объятий провинциального  Рублёвска. Он мог думать только об одном – яркой звезде известного исполнителя. Человека, кочующего по миру от Америки до Австралии.
Нелли сама понимала, что сдерживает полёт этого неудачливого человека. В своём концертном одеянии Кондрат напоминал сильно отощавшего пингвина. Он глуповато смотрел сквозь линзы очков, смотрел и выглядел, словно застигнутый за нехорошим делом пай-мальчик.
Нелли боялась поверить в то, что их связь, их почти законная связь происходит наяву. И теперь очень боялась, что Кондрат просто не поверит в результативность своего  подвига.
Возможно, что ему не хватало нё стервячей наглости, наверняка лрустившаяся и наглая Алиса вполне могла провести дл него сексуальный ликбез. Например не бояться общества голых женщин, и не стесняться невзрачности  собственного детородного друга.
Теперь она чувствовала себя, словно бы тяжело, но не смертельно раненый дуэлянт. Мысли о неизбежном выборе пугали – она понимала, что слишком щепетильна и труслива, чтобы пойти ва-банк и прекратить эту комедию в самом начале.
«А что я скажу врачу? Неужели сдам его с потрохами?
 
 
Дочь вышла из своей комнаты только к ужину.
Ираида Михайловна сумела спрятать свой сюрприз – она старательно вязала обновки для будущего младенца, стараясь, хоть так прогнать тревожные мысли.
 - А Андрей сделал нам курицу. Курицу с гречкой.
- Хорошо, мама я буду, есть курицу с гречкой. Только…
- Что?
- Меня уже тошнило. Я залетела, мама. Залетела от Кондрата.
- И что?
- Я не знаю, как сказать ему об этом.
- По-моему, ты этого не хочешь.
- Что?
- Не хочешь говорить ему об этом. Ты считаешь его хаконченным ничтожеством.
- Просто нам надо было раньше попробовать. Но я не могла, мне было страшно.
- Не ври. Просто ты зациклена на иное, на иное, моя бедная девочка.
- Ты считаешь меня законченной дрянью – паршивой лесбиянкой – вроде этой дуры Руфины.
- Но ты эе согласилась.
- Да, согласилась. Но только чтобы не попасть в игру Трибогатыря в роли свежей тушки. Да, я дрянь. Надо было тогда признаться, признаться.
Нелли спрятала лицо в ладони и страстно, почти безостановочно
задрожала от спасительного плача
 
Андрей чувствовал  себя лишним. Он  понимал, что вновь погружается в прошлое, когда такая весёлая Ира стала вдруг дёрганой и нервной.
Он слишком многое ожидал от этого вполне обычного акта. Так гурман предвкушает радость от сытного м вкусного обеда. Он ест не ради сытости – но только ради вкуса.
Нелли слишком устала от этого пустоедения. Она вспоминала, как некогда такая красивая и властная Руфина требовала от неё новых амурных атак, а она обреченно и упрямо повторяла движения языком по влажной и приторно пахнущей щели.
Кондрат не спешил унижать её. Он не ставил её на колени, не хвастался размерами своего пениса. Он вообще не желал видеть нё голой, униженной, слабой.