Предвкушение счастья. Гл. 16

Произошедшее  в ночь на воскресение происшествие взволновало районного прокурора.
То, что неказистая машина марки «ВАЗ2101»  была взорвана, было видно невооруженным взглядом. От большей беды спасло только то, что шоссе было в тот час почти пустынным.
От сидящего за рулём не осталось почти ничего. Он превратился в мелкую пыль.
Благодаря оставшемуся на месте происшествия номерному знаку определили хозяина машины. Им оказался Игнат Иванович Дроздов. Машина числилась на нём с 1988 года.
- Интересно, кому  понадобилось убивать Дроздова? Да ещё так дико. Это не похоже на обычную ссору.
- Надо определить, был ли за рулём именно хозяин машины. И не Игнат ли решил расправиться с возможным угонщиком.
- То есть у вас предположение, что машина была угнана, а потом. Потом взорвана. Нет, тут что-то не связывается.
- Вот что надо побеседовать с родными этого Дроздова. Выяснить, какие были поводы для такого дикого поступка.
- Да, не всякий сможет создать такую вот дьявольскую машину. Это явный след. Вероятно, в городе действует группа террористов. Возможно. Хотят взорвать спокойствие, нагадить нам. Нам, русским.
 
В воскресный день тревога Серафимы Григорьевны стала невыносима. Она боялась, что не выдержит этой тревоги, что слишком чуткое сердце вот-вот разорвётся от горя.
Отсутствие мужа её не волновало. А вот дочери – дочери, которым она была чужой по крови – были очень важны. Они слишком долго были рядом – эти светловолосые умницы.
Маша и Даша – только ради них она сносила вечное бурчание пошлого, полного и гадкого мужа. Он явно превращался в жадное пошлое и мерзкое животное – постоянно жрал, гадил в унитаз и разыгрывал роль наглого и гадкого тирана.
Она сама была виновата, когда решила связать с этим человеком свою судьбу. Бросилась в брак, словно бы запоздавшая прохожая в попутную машину, не задумываясь о цене поездки.
Игнат издевался над ней. Издевался нагло и пошло, заставляя стыдиться и своего замужества, и тех, кого она считала своими детьми. Возможно, он догадывался о её тайне – а она, она даже не думала, что виновата в этом кошмаре.
Игнат был помешан на своей особе. Он любил командовать и не любил подчиняться – а Серафима Григорьевна старалась прожить свою жизнь тихо и аккуратно, словно бы она не жила, а писала выпускное сочинение, боясь получить неудовлетворительную оценку.
Телефоны дочерей не откликались. Они словно бы сквозь землю провалились. И это было страшно, подло и гадко.
Серафима ходила по комнатам, словно бы плененное животное. Ходила и старалась понять, что могло произойти – возможно, девочек ограбили и вытащили из аппаратов сим-карты. Но верить в это было страшно. Кто это мог сделать? А если Даша и Маша пошли купаться – и утонули?
Мысли путались. Серафима Григорьевна корила себя за паникёрство. Затем пила валерьянку и старалась понять, понять и простить.
 
Даша и Маша проснулись только к полудню. Их головы страшно болели, а тела напоминали тела ватных кукол.
Боксёр смотрел на испуганных девчонок и сладострастно улыбался. Девушки смотрели то на него, то друг на друга и понимали, что сейчас наги и беспомощны.
- Привет! – почти добродушно проговорил рыжеволосый надсмотрщик.
- Где мы? – почти в унисон выдавили из себя Даша и Маша.
- Где? На Кудыкиной горе! А здорово вы с папашкой своим расправились. Пуф – и нету великана.
- С папашкой. С каким папашкой?
- Да с тем самым. С дядей Игнатом. Сгорел Ваш папашка.
- Как сгорел? - забыв о своей наготе, поинтересовалась Даша.
- Да так – поехал на машине, а машина возьми и взорвись.
- Да, да. А телефончик, с которого бомбу взорвали – ваш.
- Отпустите нас. Вы всё врёте. Нам к ЕГЭ надо готовиться.
Маша попыталась вскочить с дивана, но Боксёр тотчас отправил её в нокдаун.
- Вам не к ЕГЭ, а к тюрьме готовиться надо. Убийцы вы.
- Отпустите нас.
Даша попыталась наброситься на Боксёра, но тот поймал её за нос и зажал пальцами ноздри. Девушка инстинктивно открыла рот.
- Что, хрена мужского захотела? Погоди – всё будет – и хрен, и редька.
Маша сквозь полуприкрытые веки оглядывала эту тесную и душную комнату. На стенах были развешаны репродукции картин – обнаженная Вирсавия кисти Карла Брюллова; одевающая ребёнка  нагая мать – знаменитая «Весна» Пластова.
- Слушайте, барышни. Вы всё равно рано или поздно на зоне окажетесь. Так что не выпендривайтесь, а слушайте. Вам эта роскошь больше не понадобится.
- Какая роскошь? – потухшим голосом пролепетала Маша, душой понимая, что имеет в виду рыжеволосый надсмотрщик.
- Волосы. Вы, милые, теперь не на конкурсе красоты. Так что волосикам надо будет сказать: «Good bay!».
 
Их обеих усадили на неудобные скамеечки, усадили, заставив  преклонить колени. А одетый, как маг другой незнакомец стал срезать прядь за прядью с их ошалевших от ужаса голов.
Маша и Даша боялись, что станут тотально похожими. Их похожесть была скорей проклятьем, чем радостью. Если в детстве им ещё нравилось вставать напротив друг друга и играть в Зеркало, то теперь – теперь по лицам катились крупные слёзы.
«Не поедем же мы в Москву лысыми. Значит, значит, они убьют нас. Убьют, а что потом?
Даша едва не поперхнулась, представив своё тело где-нибудь на помойке. Тело было голым и жалким – и было уже не ею, а просто грязным объеденным собаками трупом.
Мысли девушек путались. Они набегали друг на друга, словно волны. Набегали и становились невыносимыми
- Вот молодцы. А теперь для вас радость. Держите.
Рыжеволосый  мужчина кинул девушкам бананы, Те были слегка лежалыми - но Даша и Маша были голодны. Они, не глядя друг на друга, подобрали подачку и, сорвав корки, стали уплетать лакомство.
Им было страшно. Головы стали слишком лёгкими. А души противно шевелились в пятках, словно полусдохшие мыши.
Им казалось, что все, что происходило тут – всего лишь сон. Гадкий сон – и только. Что всё это из-за страха перед экзаменом.
Им казалось, что и Кондрат Станиславович и такая гордая и смелая Викторина – всё это был прежним кошмаром. Что они по голову увязли в нём, как в страшном и опасном болоте.
 
 
 
 
 
* * *
Звонок  телефона застал Людмилу Степановну за завтраком.
Она надеялась, что этот майский день проведёт в обществе своего больного отца, но телефон звал её к новым подвигам.
- Алло. Слушаю. Что? Взрыв машины. Да буду!
- Что-то случилось, дочка? – осторожно поинтересовался  Степан Акимович.
- Взрыв машины. К счастью за городом. Похоже, это теракт.
- И что, дорогая машина?
- Нет, вроде бы нет. Это пока тайна.
 
…До прокуратуры Людмила Степановна добралась на маршрутке. Было странно являться туда в воскресение. Но делать было нечего.
- Извините, Людмила Степановна. Но дело прежде всего.
Над головой начальника висела два портрета – вечно строго Президента и генерального прокурора Российской Федерации.
- Значит, это очень важно. И папа был прав.
- Папа? Но ваш отец кажется…
- Инвалид. Но у него больны ноги, а не голова. Он говорил мне о льве.
- О льве?
- Дело в том, что я видела недавно некоторых разыскиваемых лиц. Помните, когда я в 2010 году ездила в Краснодарский край.
- Да, но те беглецы вроде бы утонули. Они попытались сбежать в Крым, кажется.
- Теперь мне кажется случилось  другое. Что они могли только притворились, что тонут. А сами, сами добрались всё-таки до этого полуострова. И возможно, там увиделись с Омаром Альбертовичем Шабановым.
- Прежним смотрящим по Рублёвску? Мне уже приходилось закрывать этого деятеля. Правда, это было давно. При Брежневе. Вы тогда ещё не родились. Я  ведь тогда совсем ещё зелёным был.
- И сколько этому Шабанову было лет?
- 1938 года рождения. Отец у него был репрессирован. Вот и озлобился парнишка. Мать была молодой, глупой, вышла замуж вторично. Этот отчим ещё тот был фрукт – мы прошерстили его биографию. Мутная. Он до 1941 года служил в НКВД  в Краснодарском крае. Выслуживался помаленьку. Потом война. Затем оккупация. Понимаете?
- А что Омар Альбертович?
- А он выучился, в институт даже поступил – работал потом  бухгалтером. Ну, вот и начал всякие аферы проворачивать – деньги любил машины. Друзей со связями. Да, что я говорю, Вы сами от этого деятеля пострадали.
- Пострадала. Это вам Таловеров рассказал?
- Он самый. У него до сих пор на этого Шабанова зуб. Успел, подлец, в Турцию сбежать. Не один, со своей новой женой – вдовой Гафурова. Несчастная семья - сначала Марата убили, потом дети его пропали без вести – Рахман и Роксана. Искать стали…
- Рахман... Я знала одного Рахмана. Это был парень одной моей одноклассницы – Инны Крамер.
- Инны Крамер. Журналистки?
- Именно. Она теперь в Рублёвском вестнике работает.
Людмила крепко задумалась. На неё пахнуло тревожным ветром юности. Словно бы не прошли эти голы – и она не прокурорский работник, а жалкая испуганная избалованная девчонок, лишившаяся своей единственной гордости – длинных светлых волос.
- Так вот взрыв этой машины весьма интересен. Он был совершён с помощью радиотелефона. Один мобильник прикрепили с взрывным устройством к днищу автомобиля, а с другого телефона произвели звонок.
-  И «Qui beneficia?»? – осторожно проговорила  Людмила Степановна.
- Вероятно, кому-то очень крупному. Что тут непонятного? Но Шабанов, Шабанов мёртв. Он погиб в Швейцарии.
- А если нет? Если он восстал из мёртвых?
- Ему в этом году исполнится 75 лет – наверняка это старая и бессильная развалина.
- Ну, у него могут быть сообщники. Например, Боксёр и Паук?
- А, вы с ними встречались. И вы думаете, что они посмеют явиться сюда – в Рублёвск, после всех этих похождений.
- Да, возможно. Ведь у этого самого Шабанова была тут собственность, не так ли?
- Да, вы правы. Но собственность Шабанова перешла к наследнику. К господину Оршанскому. Кое-что было ему подарено.
- Оршанский. Это не его дочь девятого мая давала концерт в ДШИ?
- Она самая. Кстати, Оршанский тоже очень интересная личность. Много тратит средств на благотворительность, спонсирует культурные мероприятия.
- А кстати, о Викторине Оршанской. Она, кажется, учится в МЭЛе. Может сходить туда и спросить, поговорить с её педагогом.
- Да, вы берёте быка за рога.
 
 
Кондрат Станиславович с тревогой прислушивался к звукам в родном парадном.
После того, как оскорбленная им Викторина ушла, он был слегка напуган. От этой совершенно отмороженной девицы можно было ждать любой пакости.
В сущности, он сам был виноват. Сам попался на блеснувшую в мутной воде блесну и заглотал её жадно, словно бы проголодавшаяся щука.
Хотелось спокойствия и упорядоченности – и он включил телевизор, желая увидеть новый сериал, снятый по знаменитому роману Фёдора Михайловича Достоевского.
Он достал из холодильника довольно охлажденную бутыль с «Кока-колой» и довольно вместительный пакет с чипсами. Он этих пластинок высушенного картофеля попахивало солёными огурчиками. На плоском экране возникла заставка кинокомпании, а затем задвигались красивые по-старинному одетые люди.
Кондрат смачно жевал чипсы, прихлёбывал «колу» и делал вид, что увлечён просмотром. Ему нравилось сибаритствовать – мысли о том, что нужно решить вопрос с работой отступал на второй план – ему надоело зависеть от мнения директрисы и капризов учеников.
Образ подловатого юноши в клетчатом костюме показался ему слишком наигранным. Этот молодой человек изображал из себя крупного деятеля – будучи обыкновенным подлым ничтожеством. Кондрат с ужасом понимал, что и в нём живёт подобный Петруша; что и он втайне ненавидит своего уже теперь, к счастью покойного отца.
 
Даша и Маша уставились на экран небольшого плоского телевизора.
Тот ещё принимал сигнал от немудреной антенны, выдавая яркие и красивые картинки.
Девушки старательно щурились, стараясь не разговаривать с ненавистными им надсмотрщиками.
На их ослепительно белые головы старательно пикировали мухи. Они ползали непривычно щекотя кожу, и от этой щекотки обе пленницы едва сдерживались, чтобы не пустить краткую, но оттого ещё более стыдную струю.
В их желудках царила тотальная пустота. Даша была бы рада любому, даже самому заплесневелому сухарю, ей было стыдно перед сестрой, к той на  маленьком порезе  на коже запеклась кровь.
- Ишь, а эти интелектуалки посмирнее будут, - довольно хохотнуд рыжеволосый Боксёр.
- Не каркай. Ещё ничего не известно. Не спалиться бы раньше времени.
- Не спалишься. Чего они расскажут. Мобилки-то ихние. Расправились с мужиком и вся недолга.
- Слушай, Паук, а чего это ты такой спокойный. Думаешь, тебя Хох прикроет, так он сам теперь в дерьме по уши. Скажи спасибо, мы его сторожем устроили. А так бы пришлось ему хавчик таскать, ему, да бабе его.
 
Даша и Маша удивлялись чуткости своих ушей. Те улавливали самый малейший шепот, словно бы были не ушами, а, по крайней мере, локаторами. Им обеим было страшно. Вагончик был заперт, а от стен и пола пахло нестерпимой почти прокисшей от времени похотью.
- Почему они нас не насилуют? Брезгуют, наверное, мы ведь теперь не девочки.
Даша всхлипнула и почти захлюпала носом.
- Машка, мы, нас наверняка из школы исключат. Во всём эта дура Викторина виновата. И почему мы маму не слушали. Как же мы домой попадём, мы же. Мы же голые.
- Эй, вы там, закрыли хлебала! – прозвучал тонкий голосок рыжеволосого. – Да, хватит на нервы действовать.
Маша обняла Дашу и стала целовать её в оголенную макушку. От этих ласк её почти идеальная копия немного успокоилась.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2015

Регистрационный номер №0305450

от 30 августа 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0305450 выдан для произведения: 16
Произошедшее  в ночь на воскресение происшествие взволновало районного прокурора.
То, что неказистая машина марки «ВАЗ2101»  была взорвана, было видно невооруженным взглядом. От большей беды спасло только то, что шоссе было в тот час почти пустынным.
От сидящего за рулём не осталось почти ничего. Он превратился в мелкую пыль.
Благодаря оставшемуся на месте происшествия номерному знаку определили хозяина машины. Им оказался Игнат Иванович Дроздов. Машина числилась на нём с 1988 года.
- Интересно, кому  понадобилось убивать Дроздова? Да ещё так дико. Это не похоже на обычную ссору.
- Надо определить, был ли за рулём именно хозяин машины. И не Игнат ли решил расправиться с возможным угонщиком.
- То есть у вас предположение, что машина была угнана, а потом. Потом взорвана. Нет, тут что-то не связывается.
- Вот что надо побеседовать с родными этого Дроздова. Выяснить, какие были поводы для такого дикого поступка.
- Да, не всякий сможет создать такую вот дьявольскую машину. Это явный след. Вероятно, в городе действует группа террористов. Возможно. Хотят взорвать спокойствие, нагадить нам. Нам, русским.
 
В воскресный день тревога Серафимы Григорьевны стала невыносима. Она боялась, что не выдержит этой тревоги, что слишком чуткое сердце вот-вот разорвётся от горя.
Отсутствие мужа её не волновало. А вот дочери – дочери, которым она была чужой по крови – были очень важны. Они слишком долго были рядом – эти светловолосые умницы.
Маша и Даша – только ради них она сносила вечное бурчание пошлого, полного и гадкого мужа. Он явно превращался в жадное пошлое и мерзкое животное – постоянно жрал, гадил в унитаз и разыгрывал роль наглого и гадкого тирана.
Она сама была виновата, когда решила связать с этим человеком свою судьбу. Бросилась в брак, словно бы запоздавшая прохожая в попутную машину, не задумываясь о цене поездки.
Игнат издевался над ней. Издевался нагло и пошло, заставляя стыдиться и своего замужества, и тех, кого она считала своими детьми. Возможно, он догадывался о её тайне – а она, она даже не думала, что виновата в этом кошмаре.
Игнат был помешан на своей особе. Он любил командовать и не любил подчиняться – а Серафима Григорьевна старалась прожить свою жизнь тихо и аккуратно, словно бы она не жила, а писала выпускное сочинение, боясь получить неудовлетворительную оценку.
Телефоны дочерей не откликались. Они словно бы сквозь землю провалились. И это было страшно, подло и гадко.
Серафима ходила по комнатам, словно бы плененное животное. Ходила и старалась понять, что могло произойти – возможно, девочек ограбили и вытащили из аппаратов сим-карты. Но верить в это было страшно. Кто это мог сделать? А если Даша и Маша пошли купаться – и утонули?
Мысли путались. Серафима Григорьевна корила себя за паникёрство. Затем пила валерьянку и старалась понять, понять и простить.
 
Даша и Маша проснулись только к полудню. Их головы страшно болели, а тела напоминали тела ватных кукол.
Боксёр смотрел на испуганных девчонок и сладострастно улыбался. Девушки смотрели то на него, то друг на друга и понимали, что сейчас наги и беспомощны.
- Привет! – почти добродушно проговорил рыжеволосый надсмотрщик.
- Где мы? – почти в унисон выдавили из себя Даша и Маша.
- Где? На Кудыкиной горе! А здорово вы с папашкой своим расправились. Пуф – и нету великана.
- С папашкой. С каким папашкой?
- Да с тем самым. С дядей Игнатом. Сгорел Ваш папашка.
- Как сгорел? - забыв о своей наготе, поинтересовалась Даша.
- Да так – поехал на машине, а машина возьми и взорвись.
- Да, да. А телефончик, с которого бомбу взорвали – ваш.
- Отпустите нас. Вы всё врёте. Нам к ЕГЭ надо готовиться.
Маша попыталась вскочить с дивана, но Боксёр тотчас отправил её в нокдаун.
- Вам не к ЕГЭ, а к тюрьме готовиться надо. Убийцы вы.
- Отпустите нас.
Даша попыталась наброситься на Боксёра, но тот поймал её за нос и зажал пальцами ноздри. Девушка инстинктивно открыла рот.
- Что, хрена мужского захотела? Погоди – всё будет – и хрен, и редька.
Маша сквозь полуприкрытые веки оглядывала эту тесную и душную комнату. На стенах были развешаны репродукции картин – обнаженная Вирсавия кисти Карла Брюллова; одевающая ребёнка  нагая мать – знаменитая «Весна» Пластова.
- Слушайте, барышни. Вы всё равно рано или поздно на зоне окажетесь. Так что не выпендривайтесь, а слушайте. Вам эта роскошь больше не понадобится.
- Какая роскошь? – потухшим голосом пролепетала Маша, душой понимая, что имеет в виду рыжеволосый надсмотрщик.
- Волосы. Вы, милые, теперь не на конкурсе красоты. Так что волосикам надо будет сказать: «Good bay!».
 
Их обеих усадили на неудобные скамеечки, усадили, заставив  преклонить колени. А одетый, как маг другой незнакомец стал срезать прядь за прядью с их ошалевших от ужаса голов.
Маша и Даша боялись, что станут тотально похожими. Их похожесть была скорей проклятьем, чем радостью. Если в детстве им ещё нравилось вставать напротив друг друга и играть в Зеркало, то теперь – теперь по лицам катились крупные слёзы.
«Не поедем же мы в Москву лысыми. Значит, значит, они убьют нас. Убьют, а что потом?
Даша едва не поперхнулась, представив своё тело где-нибудь на помойке. Тело было голым и жалким – и было уже не ею, а просто грязным объеденным собаками трупом.
Мысли девушек путались. Они набегали друг на друга, словно волны. Набегали и становились невыносимыми
- Вот молодцы. А теперь для вас радость. Держите.
Рыжеволосый  мужчина кинул девушкам бананы, Те были слегка лежалыми - но Даша и Маша были голодны. Они, не глядя друг на друга, подобрали подачку и, сорвав корки, стали уплетать лакомство.
Им было страшно. Головы стали слишком лёгкими. А души противно шевелились в пятках, словно полусдохшие мыши.
Им казалось, что все, что происходило тут – всего лишь сон. Гадкий сон – и только. Что всё это из-за страха перед экзаменом.
Им казалось, что и Кондрат Станиславович и такая гордая и смелая Викторина – всё это был прежним кошмаром. Что они по голову увязли в нём, как в страшном и опасном болоте.
 
 
 
 
 
* * *
Звонок  телефона застал Людмилу Степановну за завтраком.
Она надеялась, что этот майский день проведёт в обществе своего больного отца, но телефон звал её к новым подвигам.
- Алло. Слушаю. Что? Взрыв машины. Да буду!
- Что-то случилось, дочка? – осторожно поинтересовался  Степан Акимович.
- Взрыв машины. К счастью за городом. Похоже, это теракт.
- И что, дорогая машина?
- Нет, вроде бы нет. Это пока тайна.
 
…До прокуратуры Людмила Степановна добралась на маршрутке. Было странно являться туда в воскресение. Но делать было нечего.
- Извините, Людмила Степановна. Но дело прежде всего.
Над головой начальника висела два портрета – вечно строго Президента и генерального прокурора Российской Федерации.
- Значит, это очень важно. И папа был прав.
- Папа? Но ваш отец кажется…
- Инвалид. Но у него больны ноги, а не голова. Он говорил мне о льве.
- О льве?
- Дело в том, что я видела недавно некоторых разыскиваемых лиц. Помните, когда я в 2010 году ездила в Краснодарский край.
- Да, но те беглецы вроде бы утонули. Они попытались сбежать в Крым, кажется.
- Теперь мне кажется случилось  другое. Что они могли только притворились, что тонут. А сами, сами добрались всё-таки до этого полуострова. И возможно, там увиделись с Омаром Альбертовичем Шабановым.
- Прежним смотрящим по Рублёвску? Мне уже приходилось закрывать этого деятеля. Правда, это было давно. При Брежневе. Вы тогда ещё не родились. Я  ведь тогда совсем ещё зелёным был.
- И сколько этому Шабанову было лет?
- 1938 года рождения. Отец у него был репрессирован. Вот и озлобился парнишка. Мать была молодой, глупой, вышла замуж вторично. Этот отчим ещё тот был фрукт – мы прошерстили его биографию. Мутная. Он до 1941 года служил в НКВД  в Краснодарском крае. Выслуживался помаленьку. Потом война. Затем оккупация. Понимаете?
- А что Омар Альбертович?
- А он выучился, в институт даже поступил – работал потом  бухгалтером. Ну, вот и начал всякие аферы проворачивать – деньги любил машины. Друзей со связями. Да, что я говорю, Вы сами от этого деятеля пострадали.
- Пострадала. Это вам Таловеров рассказал?
- Он самый. У него до сих пор на этого Шабанова зуб. Успел, подлец, в Турцию сбежать. Не один, со своей новой женой – вдовой Гафурова. Несчастная семья - сначала Марата убили, потом дети его пропали без вести – Рахман и Роксана. Искать стали…
- Рахман... Я знала одного Рахмана. Это был парень одной моей одноклассницы – Инны Крамер.
- Инны Крамер. Журналистки?
- Именно. Она теперь в Рублёвском вестнике работает.
Людмила крепко задумалась. На неё пахнуло тревожным ветром юности. Словно бы не прошли эти голы – и она не прокурорский работник, а жалкая испуганная избалованная девчонок, лишившаяся своей единственной гордости – длинных светлых волос.
- Так вот взрыв этой машины весьма интересен. Он был совершён с помощью радиотелефона. Один мобильник прикрепили с взрывным устройством к днищу автомобиля, а с другого телефона произвели звонок.
-  И «Qui beneficia?»? – осторожно проговорила  Людмила Степановна.
- Вероятно, кому-то очень крупному. Что тут непонятного? Но Шабанов, Шабанов мёртв. Он погиб в Швейцарии.
- А если нет? Если он восстал из мёртвых?
- Ему в этом году исполнится 75 лет – наверняка это старая и бессильная развалина.
- Ну, у него могут быть сообщники. Например, Боксёр и Паук?
- А, вы с ними встречались. И вы думаете, что они посмеют явиться сюда – в Рублёвск, после всех этих похождений.
- Да, возможно. Ведь у этого самого Шабанова была тут собственность, не так ли?
- Да, вы правы. Но собственность Шабанова перешла к наследнику. К господину Оршанскому. Кое-что было ему подарено.
- Оршанский. Это не его дочь девятого мая давала концерт в ДШИ?
- Она самая. Кстати, Оршанский тоже очень интересная личность. Много тратит средств на благотворительность, спонсирует культурные мероприятия.
- А кстати, о Викторине Оршанской. Она, кажется, учится в МЭЛе. Может сходить туда и спросить, поговорить с её педагогом.
- Да, вы берёте быка за рога.
 
 
Кондрат Станиславович с тревогой прислушивался к звукам в родном парадном.
После того, как оскорбленная им Викторина ушла, он был слегка напуган. От этой совершенно отмороженной девицы можно было ждать любой пакости.
В сущности, он сам был виноват. Сам попался на блеснувшую в мутной воде блесну и заглотал её жадно, словно бы проголодавшаяся щука.
Хотелось спокойствия и упорядоченности – и он включил телевизор, желая увидеть новый сериал, снятый по знаменитому роману Фёдора Михайловича Достоевского.
Он достал из холодильника довольно охлажденную бутыль с «Кока-колой» и довольно вместительный пакет с чипсами. Он этих пластинок высушенного картофеля попахивало солёными огурчиками. На плоском экране возникла заставка кинокомпании, а затем задвигались красивые по-старинному одетые люди.
Кондрат смачно жевал чипсы, прихлёбывал «колу» и делал вид, что увлечён просмотром. Ему нравилось сибаритствовать – мысли о том, что нужно решить вопрос с работой отступал на второй план – ему надоело зависеть от мнения директрисы и капризов учеников.
Образ подловатого юноши в клетчатом костюме показался ему слишком наигранным. Этот молодой человек изображал из себя крупного деятеля – будучи обыкновенным подлым ничтожеством. Кондрат с ужасом понимал, что и в нём живёт подобный Петруша; что и он втайне ненавидит своего уже теперь, к счастью покойного отца.
 
Даша и Маша уставились на экран небольшого плоского телевизора.
Тот ещё принимал сигнал от немудреной антенны, выдавая яркие и красивые картинки.
Девушки старательно щурились, стараясь не разговаривать с ненавистными им надсмотрщиками.
На их ослепительно белые головы старательно пикировали мухи. Они ползали непривычно щекотя кожу, и от этой щекотки обе пленницы едва сдерживались, чтобы не пустить краткую, но оттого ещё более стыдную струю.
В их желудках царила тотальная пустота. Даша была бы рада любому, даже самому заплесневелому сухарю, ей было стыдно перед сестрой, к той на  маленьком порезе  на коже запеклась кровь.
- Ишь, а эти интелектуалки посмирнее будут, - довольно хохотнуд рыжеволосый Боксёр.
- Не каркай. Ещё ничего не известно. Не спалиться бы раньше времени.
- Не спалишься. Чего они расскажут. Мобилки-то ихние. Расправились с мужиком и вся недолга.
- Слушай, Паук, а чего это ты такой спокойный. Думаешь, тебя Хох прикроет, так он сам теперь в дерьме по уши. Скажи спасибо, мы его сторожем устроили. А так бы пришлось ему хавчик таскать, ему, да бабе его.
 
Даша и Маша удивлялись чуткости своих ушей. Те улавливали самый малейший шепот, словно бы были не ушами, а, по крайней мере, локаторами. Им обеим было страшно. Вагончик был заперт, а от стен и пола пахло нестерпимой почти прокисшей от времени похотью.
- Почему они нас не насилуют? Брезгуют, наверное, мы ведь теперь не девочки.
Даша всхлипнула и почти захлюпала носом.
- Машка, мы, нас наверняка из школы исключат. Во всём эта дура Викторина виновата. И почему мы маму не слушали. Как же мы домой попадём, мы же. Мы же голые.
- Эй, вы там, закрыли хлебала! – прозвучал тонкий голосок рыжеволосого. – Да, хватит на нервы действовать.
Маша обняла Дашу и стала целовать её в оголенную макушку. От этих ласк её почти идеальная копия немного успокоилась.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 

Предвкушение счастья. Глава 15

Предвкушение счастья. Глава 17