ПОЛЕТ В МИЛОСЕРДИЕ

Друзья! Я начала  новую книгу, и хочу выкладывать ее  здесь, можете писать свое мнение, оно мне очень важно. 

Тамара Черемнова

ПОЛЕТ В МИЛОСЕРДИЕ

Эстер с тупым чувством равнодушия выплыла из утреннего сна, такого же серого как все ее существование на этом безрадостном свете. Полежав немного без движения с закрытыми глазами, она пинком сбросила с себя одеяло. Вот гад! Этот козел, наверное, опять подмешал ей вчера в пиво «веселуху». «Веселухой» окрестили крепкую забористую настойку, изготавливаемую местными бабками. «Веселуха» стоила дешево и действительно поднимала настроение, но после коктейлей с ней Эстер всегда мутило. «Убью сегодня этого ублюдка!» — мысленно пообещала она своему бой-френду. Ведь говорено было ему не раз, что все, завязываю с этим, нет ведь, все равно потчует ее этим зельем. Странно, но даже на секс она ходит к этому козлу, хотя ни грамма чувств не питает к нему, и никакой душевной теплоты, просто так, чтоб хоть как-то разнообразить свою жизнь. На работе та же серая скука, бульварная газетенка, где Эстер работает, недалека по интеллектуальности от этого бой-френда.

«Ох, чего это я так сегодня разворчалась, начала уже скрипеть как настоящая старуха», — невесело подумала Эстер. И снова на нее навалился этот липкий, как пот больного, вопрос: в чем смысл ее жизни здесь, на земле? Ну вот, снова началось: не успела она еще как следует проснуться, а настроение уже на нуле.

— Хватит! — рявкнула она на себя и кулем свалилась с кровати. — Ой, больно, — пискнула жалобно Эстер, потирая зашибленное колено. Эта боль немного вернула ее к действительности. Она высвободилась из простыни и похромала в душ. Завалившись в ванну, Эстер включила воду, и приятные струйки побежали по ее телу. Это единственное удовольствие, наверное, которое у Эстер еще осталось.

***

Когда-то Эстер была нормальной, умела не обращать внимания на такие пустые, казалось бы, вещи, как то, что их маленький городок весь мышиного серого цвета. И что в нем давно цветет пышным цветом скука, от асфальта и до самого неба. Люди погрязли в своих извечных домовых скандалах. Кто-то умеет не замечать такие вещи, и им живется проще.

Жизнь повернулась к Эстер самой нежеланной и незавидной стороной. Ничего экстраординарного, так часто случается — кому кнут, а кому пряник.

Когда она училась в восьмом классе, у нее появился первый возлюбленный, учившийся в той же школе и окончивший ее двумя годами ранее — Никита Прозоров, видный и уверенный в себе парень, разительно похожий на певца Андрея Разина в молодости.

Родители Никиты, зажиточные люди, отмазали сына от армии, купив ему справку о неизлечимом хроническом заболевании, после чего этот верзила все ночи напролет радостно кутил на дискотеке. Однако недовольные заботливые родители быстренько взяли свое чадо в оборот, поставив ему условие: либо институт либо армейская жизнь, а спасительную медицинскую справку они мигом аннулируют. Огорченный Никита сник, и пришлось ему тянуть вузовскую лямку. Учился из-под палки, институт тянул кое-как, зато с душой занялся вольной борьбой, где преуспел куда больше, нежели в учебе. Однажды по телевизору показали межрегиональные спортивные соревнования, и на тех кадрах все узнали Никиту Прозорова. С тех самых пор он стал местной звездой в городе. Всех девчонок пообжимал, не встречая сопротивления, а многие легковерные барышни искренне и крепко влюблялись и с ума сходили по этому Никите.

Эстер не стала исключением. В Никиту влюбились они вдвоем с подругой Наташкой. Точнее сказать, это Наташка начала сохнуть по Никите и однажды, затащив Эстер за собой в школьный туалет, гордо показала на своей груди большущие синяки:

— Вот, смотри, это его поцелуи. — И, сладко вздохнув, потрогала свое необычное украшение.

Эстер изумленно уставилась на фиолетовые разводы. Она, все еще обитая в дивной стране «детство», даже не представляла, что любовь может быть и вот такой безобразной.

— Пойдем завтра к нему, — жарко зашептала Наташка и потянула Эстер за плечо, желая рассказать ей все подробности любовной встречи.

Но Эстер от увиденного вдруг затошнило, и она, вырвавшись от Наташки, выбежала из туалета.

На уроке Эстер сидела в подавленном состоянии. Наташка весь урок строила ей какие-то знаковые гримасы, но Эстер не обращала на них внимания. Едва прозвенел звонок, возвещая об окончании урока, Эстер сорвалась со своего места и унеслась домой. Дома перед зеркалом она долго разглядывала свою фигуру в обтягивающей маечке. То была обычная фигурка девочки-подростка, едва выступающие грудки, острые от выпирающих косточек плечики. Так себе… Но Эстер не в состоянии была увидеть еще кое-что — свою свежесть. Ей казалось, что в ней все противно. Ужасная внешность! Так часто бывает в подростковом возрасте — потому что некому подсказать, что ты пока еще как птенец лебедя, лебединый цыпленок, но отстучат часы и однажды эта цыпушка оперится, и произойдет удивительное перевоплощение. Ах, ну почему про это мало кто из родителей говорит своим детям тихими вечерами под доверительный шепоток? Как же это нужно взрослеющим дочкам и сыновьям, чтобы почувствовать себя увереннее в этом жестоком зыбком мире!

***

Прошла неделя с того непонятного дня. Эстер перестала думать про Наташкины эротические синяки. Жизнь шла своим чередом, только Наташка почему-то стала избегать Эстер, а при встрече делала вид, что в упор не видит ее. Она сочла это за обиду на нее, что не выслушала Наташкины откровения в туалете. Не почувствовала тогда Эстер, что это была подлость, которая готовилась ей — нет, на этот раз не судьбой, — людьми.

Утром, как всегда, Эстер прибежала в школу. Уроки еще не начинались, а в коридоре все почему-то радостно орали, будто какой-то праздник настал, хотя был будний день.

— Так, ребята, давайте все зайдем в класс и обсудим, какие вопросы мы ему будем задавать, — классный руководитель старалась перекричать весь этот коридорный галдеж.

Все сразу повалили по своим классам. Эстер, заинтригованная, села на свое место, и классная продолжила прерванный разговор:

— Итак, какие же вопросы мы подготовим герою нашего времени?

— А кто решил, что он герой? — въедливо спросил с задней парты Гашотин, и его вопрос стал неожиданностью для всех.

— А ты что, завидуешь ему? — пискнул кто-то из девчонок.

— Никому я не завидую, соревнования были всего лишь региональные, он же еще не стал чемпионом, — не сдавался уязвленный Гарик Гашотин.

Дело в том, что вольной борьбой занимался его старший брат Вадим, и Гарик не понаслышке знал, какой ценой достается даже самая маленькая — как короткий миг — победа. Его бесило то, что тренеры подсвистывают и подплясывают деньгам Прозоровых. Однажды Вадим Гашотин уложил Прозорова на обе лопатки, хотя был младше и легче в весе Прозорова в два раза. Но тренер не засчитал ему это и показал штрафной, хотя Вадим не нарушал правил. В тот памятный вечер семье пришлось пережить настоящий стресс. После этого Вадим обмяк, потерял интерес к этому виду спорта. И не потому, что не засчитали его честную победу, а потому что уверился, что здесь все и всегда будут решать деньги. И потихоньку начал попивать, и зеленый змий окончательно добил парня. Сейчас трудно было узнать в Вадиме человека, пышущего здоровьем и подававшего неплохие надежды в спорте. И теперь Гарик, младший в семье, люто ненавидел Прозорова. «Все увидели почему-то только Прозорова, а то, что и другие парни там были, этого почему-то никто не заметил», — зло сплюнул Гарик, доводя свои мысли до конца.

— Лобнина Эстер, ты у нас отличница по русскому языку, вот и приведешь все вопросы в грамматический порядок. Ну а мы начнем писать вопросы нашему герою, — сказала классная руководитель и села за стол.

— Мария Владимировна, а кому мы пишем вопросы? — растерянно спросила Эстер.

— Нашему герою Никите Прозорову. — Мария Владимировна, удивленно вздернув брови, посмотрела на Эстер и добавила: — Не забудь потом все записки проверить, и самые страшные переписать.

Дома Эстер перебрала всю эту корявую малограмотную «почту» — почти все пришлось переписывать заново. И только с запиской Гашотина Эстер не знала что делать — в ней написано было всего лишь пять слов: «Я тебя все равно убью». Повертев ее в руке, Эстер просто-напросто выбросила эту бумажку.

***

Утром Эстер пришла в школу первой, так как была дежурной по классу. Пачку записок она положила на учительский стол. Вскоре класс стал заполняться школьниками. Девчата пришли расфуфыренные, с пышными локонами, парни в строгих костюмах. Лишь Гашотин явился в потертых джинсах и старом растянутом свитере, замызганном до неприличия. На Эстер был новый брючный костюмчик, отлично облегавший ее девичью фигурку, светлые распущенные волосы пушились, она чем-то напоминала певицу Анну Герман, которую, к слову сказать, обожала больше всех. Ребята чинно расселись, зашел директор школы и с ним Никита Прозоров.

— Здравствуйте! — поприветствовал директор Вениамин Петрович, лысый и полный как колобок мужчина. Пройдя к учительскому столу, он махнул рукой, разрешая вставшим ребятам сесть.

— Ну вот, сегодня у нас в гостях наша гордость, замечательный парень Никита Прозоров, прошу любить и жаловать. Можете начинать, — любезно кивнул он учительнице и вышел из класса.

— Садитесь, Никита, — И, мило улыбаясь, Мария Владимировна предложила Никите стул.

Никита вальяжно развалился и принялся разглядывать класс жестким взором хищного ястреба. Через минуту на его лице появилась похотливая улыбка, и он стал обшаривать глазами фигурки девчонок. Эстер невольно съежилась от его взгляда.

— Ну, кто из вас первым задаст свой вопрос гостю? — бодро спросила Мария Владимировна и, обернувшись к Никите, добавила: — Никита, может, вы сами будете читать записки и отвечать на вопросы? А то ребята несколько стесняются.

Никита, хмыкнув, взял пачку записок, молча пробежался глазами по некоторым из них, кашлянул для солидности и важно изрек:

— Зовите меня просто Ник. Что касается ваших записок, мне нравится вот эта. — И он прочел совсем не интересный вопрос, как показалось тогда Эстер.

Потом класс осмелел, и ребята начали задавать вопросы сами. Эту встречу немного подпортил Гашотин — встал и потребовал:

— А теперь расскажи нам, ублюдок, как твои победы покупаются нечестными деньгами твоих предков.

Лицо Ника мгновенно налилось кровью.

— Чего? — взревел он.

— Чего слышал! — зло огрызнулся Гашотин и, сплюнув, выскочил из класса, не дожидаясь окрика учителя.

Молчание длилось минуты три.

— А что, правильно он сказал: нечестно так выигрывать! Он же слабее всех в команде, а побед больше всех приписывают ему, — ляпнул вдруг Генка Невзоров.

— Ой, а ты-то откуда знаешь? — зашипела на него Наташка.

— Я много чего знаю. Знаю, например, кто к нему по вечерам бегает любовь крутить, — огрызнулся Генка. — А про липовые победы я знаю, потому что мой отец работает в этом клубе, и старший брат занимается там же.

— Так, хватит, ребята, спорить, расходитесь лучше по домам, — приказала смущенная Мария Владимировна, убирая свои бумаги.

Класс быстро опустел. Эстер последней вышла из школы и несказанно изумилась увиденному на улице. Она думала, что после всего происшедшего там, в классе, Прозоров разобидится и быстро ретируется. Но происходило обратное: Прозоров весело втискивал в свою машину девчонок из их школы, а те с визгом лезли в его дорогую иномарку.

— О, Эстер, давай к нам! Эстер, иди сюда! — восторженно орали девчонки.

— Нет, спасибо, я домой, — отмахнулась Эстер и торопливо зашага прочь.

***

Спустя два дня после той встречи она вновь увидела Никиту возле своей школы — тот сидел на лавочке и курил. Эстер торопливо прошла мимо него.

— Эстер, привет! Ты почему не хочешь общаться со мной? — спросил Никита, быстро догнав ее.

— Я вас плохо знаю, неудобно как-то… — замямлила Эстер и смутилась.

— Да ну, какое может быть неудобство? И зови меня на «ты», я не такой уж и старый, чтоб мне выкали. Пойдем к нам, у нас сейчас в гостях весь твой класс, — сказал Никита и, взяв Эстер за локоть, настойчиво повел за собой. У магазина «Сластена» остановился и скомандовал: — Подожди меня здесь, торт куплю, будем с ребятами чай пить. Я мигом, ты даже соскучиться не успеешь. — И ногой открыл дверь магазина. А через пять минут, вышел, неся в руках коробку. — На, неси его ко мне домой, там посидите с ребятами, чай пока попьете, а я прибегу позже. — И Никита умчался, предварительно назвав Эстер свой адрес.

Оторопевшая Эстер взяла коробку и неторопливо пошла к дому Никиты. Осенняя погода располагала к грустной улыбке. Было необычно тепло, деревья стояли в полуоблетевшей реденькой золотой листве. Эстер невольно провела сравнение с весной. Весной деревья только-только начинают покрываться первым нежным облаком зелени, а тут золотое облако осени.

Эстер позвонила в квартиру Никиты. За дверью тишина… Эстер нажала на звонок еще несколько раз — никакого ответа. Странно... Эстер уже собралась поставить коробку с тортом возле дверей и уйти, благо был уже пятый час, но в эту минуту заскрежетал замок. И в дверях появился Никита.

— Ну давай проходи, — пригласил он, пропуская ее в прихожую.

Эстер протянула ему коробку с тортом и стала снимать ветровку. Странная тишина в квартире ее поначалу не насторожила. Они прошли с Никитой на кухню. Там царил бардак: после веселого кутежа стояли ополовиненные и пустые винные бутылки, вскрытые консервы, чашки с недопитым чаем, куски покусанного торта, хлеб с вареньем, в общем, все то, что вмещается в русское слово «застолье».

— А где ребята-а-а? — удивленно протянула Эстер.

— Я пришел, а они уже уходили, — небрежно сказал Никита. И, как ни в чем не бывало, налил себе стакан вина, отхлебнул из него, повертел в руке и залпом выпил весь. Снова налил и снова опустошил.

Эстер с ужасом наблюдала, как Никита пьянеет. Его красивые глаза быстро помутнели, нижняя губа обвисла, он как-то весь сгорбился и шатко переминался с ноги на ногу. Сходство с певцом Андреем Разиным исчезло, перед ней стоял малоприятный взрослый пьяный мужик.

До Эстер стало наконец-то доходить, что Никита задумал. И все заранее спланировал… Купил этот второй торт, ненужный… Быстренько побежал домой, отправив ее с тортом «медленной скоростью»… Разогнал ребят…

Как только страшная догадка пронзила ее, она попятилась к двери… Но Никита опередил ее — оперся о косяк и загородил ей проход. В следующую секунду стальное кольцо Никитиных мускулистых рук буквально сдавило ее хрупкую фигурку. Она не могла даже дышать и начала терять сознание. И сквозь короткое забытье Эстер почувствовала, как сильная боль пронзила все ее нутро, но она ничего не могла сделать, ее будто пригвоздила страшная тяжесть сверху. А Никита в своем бычьем азарте безжалостно проник в нее и рвал в клочья ее девственность.

Эстер, корчась от боли, медленно сползла с дивана на пол. Ее стошнило — то ли от боли, то ли от смрада, исходящего изо рта Никиты.

— Ты чего разрыгалась здесь? — рявкнул Никита. — Пошла прочь, слюнтяйка! Хм, девственница! И чего хорошего в этом, никакого удовольствия не получил, только весь в крови измазался, как от резаного барана. Натаха, подь сюда!

Эстер скорее почувствовала на себе, чем увидела Наташкин взгляд: карие глазки той всегда превращались в маленькие колючие буравчики, когда она хотела морально добить врага.

— Чего? — спросила она, усмехаясь, встав на пороге в комнату.

— Чего! Чего! Выброси ее отсюда! — зло скомандовал Никита и брезгливо добавил: — Облевала тут все…

— Что — прям так? — Наташка от удивления открыла рот.

— Да, да, прям так! Слышала, нет? — И Никита, не дожидаясь Наташкиной подмоги, сам схватил Эстер за шиворот и вытолкал за дверь.

По лестнице в это время карабкалась какая-то неадекватная старушка с давно вывернутыми мозгами, жертва нашего искореженного и сошедшего на нет в душевных ценностях общества. Увидев Эстер в разорванной кофте нараспашку, в испачканных кровью расстегнутых джинсах, зло плюнула в нее и пробормотала: совсем стыд потеряли! уже средь белого дня, не таясь… А Эстер в это время было так плохо! И горело лишь одно желание: спрятаться от этого света глубоко в землю.

Она кое-как добралась до подъездной двери и вывалилась на улицу. Ее тут же схватили чьи-то руки.

— А я и не знал, что и ты такая же, как все! Тоже ему продалась? За сколько свою девичью честь продала? Говори! — Гашотин безжалостно тряс ослабевшую Эстер.

Эстер медленно подняла голову, вперила в Гашотина обезумевшие глаза и заорала из последних сил:

— Нет! Нет! Не продалась!!! Он меня… — Эстер уже собралась произнести это страшное слово «изнасиловал», но тут из ее рта полезла пена, в глазах потемнело, и асфальт стал уходить из-под ног… Она потеряла сознание.

***

Эстер пришла в себя уже в больнице, возле ее постели сидела мать, скорбно поджав губы. Зашла врач, равнодушно пощупала пульс и, вздохнув, вышла. Медсестра принесла шприц. Эстер не почувствовала укола, а через минуту провалилась в глубокий без сновидений сон.

Пять дней провела Эстер в больнице, никого не хотела видеть. На шестые сутки пришла мать и забрала ее. А дома, опустив глаза в пол, сказала:

— Знаешь, тебе надо уехать в деревню, к тете Полине, надолго, иначе тебе здесь покоя не будет. Там закончишь девять классов, а дальше видно будет.

Эстер надеялась, что ее обидчик будет наказан, она уже открыла рот, чтобы возмутиться, но мать, словно угадав ее мысли, сухо отчеканила: нет! Затем вытащила жестяную коробку, и, открыв ее, показала Эстер содержимое — деньги.

— Вот, это родители Прозорова дали, чтоб никакого суда не было, — виновато молвила мать. Эстер забилась в истеричном плаче.

— Как ты могла взять эти деньги? Ты же меня продала! — захлебывалась слезами Эстер.

— У нас городок маленький, Прозоровы здесь хозяева. А мне хочется, чтоб ты осталась живая, чтобы кто-то мне на старость лет стакан воды мог поднести, — педантично и нарочито четко проговаривала слова мать, словно вбивала в сердечко своей дочери гвозди. И торопливо вышла из комнаты.

***

Эстер отправили в далекую деревню — как говорится, от греха подальше. Тетя Полина — мамина подруга, вместе выросли в этой деревне.

И началась для Эстер своя, никем не подгоняемая жизнь. Мать регулярно звонила и посылала деньги, а вот часто навещать не получалось, слишком далеко, не наездишься.

Поначалу она целыми днями пропадала в огороде на прополке: молча передвигается на корточках, уткнувшись глазами в грядку, роняет слезы в рыхлый грунт, и вместе с этими слезами потихоньку уходит в землю боль.

Однажды Эстер встала и, не позавтракав, куда-то ушла, вернулась уже под вечер и совсем другой: в туго обтягивающих кожаных брюках, которые без мыла не натянешь, в куртке в тон брюкам, а на голове ирокез как у удода. В один миг она стерла в себе былую Эстер, женственную, мягкую, похожую на певицу Анну Герман! И появился в избе тети Полины худой подросток, напоминающий птенца удода.

Эстер сколотила ватагу из деревенской шпаны — и давай выверты показывать! Вскоре вся деревня зашипела по-змеиному на этого удодика: что ни ночь, то погром амбаров и погребов, а то в садах все плодовые деревья и ягодные кусты ободраны, словно саранча прошлась. Пришли однажды всем миром к тете Полине жители со всей деревни и потребовали наказать этого птенца-хулигана, главаря шпаны, или же они сами до него доберутся. Целый вечер тетя Полина стыдила Эстер за ее ночные похождения, после чего Эстер приуныла и скрылась в свое невесть откуда взявшееся равнодушие. А ватага сорванцов быстро распалась без своего полководца, и деревенские жители облегченно вздохнули.

***

Эстер уже заканчивала школу, когда от сердечного приступа умерла ее мать. Приехав на похороны, так и осталась в городе. Коллеги матери помогли ей поменять квартиру — жить на старом месте Эстер не смогла.

Когда Эстер получила аттестат, те же коллеги, оценив ее стопроцентную грамотность и умение работать с текстами, устроили в городскую газету корректором, на место матери. Благодаря врожденному чувству языка и регулярным занятиям с матерью, Эстер по владению русской грамматикой и стилистикой не уступала выпускникам филологических вузов. Помимо газеты, у Эстер появились и другие заказчики — хорошие корректоры везде нужны. А заработки позволили обустроить однокомнатную квартирку — Эстер со вкусом оформила ее, навела уют. А в газете ей постепенно сдали давать и другие поручения: связанные со сбором и обработкой материала.

Так она живет и работает и поныне — по прошествии нескольких лет…

***

Ой, надо же, как это я перешагнула в воспоминания? — подивилась Эстер. Никогда еще такого с ней не было, чтоб она мысленно вернулась в то, свое плохое прошлое. Вода в ванне давно остыла, тело Эстер покрылось гусиными мурашками. А главное — уже пора бежать в редакцию. Она вылезла, растерла полотенцем тело и быстро облачилась в свою привычную экипировку, подняла на голове волосы дыбом, схватила сумку и, хлопнув дверью, выскочила на улицу.

Едва Эстер открыла входную дверь редакции, как ее окутало едким запахом дешевых сигарет и гулом возбужденных голосов. Ясное дело — утренняя летучка. Эстер вошла, когда главред, молодой розовощекий дядька лет тридцати, распределял задания на сегодняшний день. И последним он осчастливил Эстер, милостиво не заметив ее опоздания. Он вообще благосклонно относился к Эстер и даже обещал дать ей рекомендацию для поступления в заочный университет.

— Так, а тебе, Эстер, я уже отправил статью, срочно откорректируй ее, и завтра на первую полосу пойдет. Ну, а теперь все за работу. — И с достоинством удалился в свой кабинет, довольный собственным справедливым и демократичным руководством.

Эстер заварила себе кофе, уселась поудобнее за компьютером, открыла присланный ей файл со статьей и, отхлебнув горячий глоток кофе, взялась за корректуру.

Но ей не дали спокойно проглотить приятно обжигающий глоток кофе. Она даже поперхнулась, услышав над ухом вкрадчивый голос «Фаины Ф!», а в жизни попросту Валентины Уткиной.

— Эстерик, миленькая, ты знаешь, мне сегодня ночью приснился такой сюжет! — И Валька театрально закатила глаза под лоб, сцепив пальцы до побеления костяшек.

— Угу! — неопределенно согласилась Эстер, чтоб не дать ей ни малейшего шанса для продолжения разговора. Но Вальку Уткину крайне сложно было смутить, кажется, не было на свете такой подковырки или сверхъестественного разумного довода, чтобы свернуть ее с намеченного пути.

— Ну, Эстер! — И Валька фальшиво надулась.

— Ну и что тебе на сей раз твой муженек нахрапел в ухо? В прошлый раз была злая мачеха, которая сожгла двух малых детей в детской цинковой ванне прямо у соседа в огороде. А сегодня какой очередной ужас нас ожидает? — не отрывая глаз от монитора, поинтересовалась Эстер. А про себя подумала: что ж за дура Валька, что комп никак не освоит? А уж ее вычурный псевдоним «Фаина Ф!»… А эти из пальца высосанные нелепые сюжеты, которые время от времени их газета публикует в рубрике происшествий, видимо, из педагогических соображений: для устрашения граждан и в напоминание о бренности и тленности…

— Ой, Эстерик, спасибо! — радостно визгнула Валька и, сунув Эстер измятые бумажки, буквально растворилась. Эстер скользнула взглядом по бумагам и, вздохнув, мысленно проговорила вдогонку Вальке: — За то, что перенесу ваши шедевры, уважаемая «Фаина Ф!», в электронный вид, с вас дополнительный взнос в мою пользу, и весьма весомый на этот раз.

— Эстер, шеф вызывает! — крикнули ей. Она оторвала взгляд от монитора, не спеша встала и направилась в кабинет шефа.

Увидев Эстер, главред расцвел. Все в редакции давно уже заметили, что шеф запал на Эстер, об этом говорила его широченная улыбка, неизменно появлявшаяся при виде девушки. Но сама Эстер на сей знак внимания никак не реагировала, ей нравилось показывать себя каменной. Даже разговоры о предстоящем поступлении в университет она вела с холодным лицом.

— Эстер, нужно срочно откорректировать одно письмо, конечно же, за оговоренную плату. Сколько хотите за эту услугу? — молвил главред с дежурной улыбкой. Эстер пожала плечами. — Ну-ну, не стесняйтесь, Эстер, это же ваша работа, требующая оплаты. Да, и еще, пожалуйста, чтобы содержание этого письма никто не видел, хорошо? Письмо я уже вам отправил по электронной почте. А вот это вам за работу, — он протянул Эстер конверт. — Идите, работайте, сказал он, слегка вздохнув и погасив широченную улыбку.

Эстер вернулась на свое рабочее место. Едва сев на стул, услышала над ухом знакомый шепот:

— Ну как, Эстерик?

— Что именно? — не поняла Эстер.

— Да мои записи. Ты их все уже перевела в электронный вид? — Валька как нетерпеливый ребенок смотрела на Эстер.

— Нет, мне сегодня некогда твоими записками заниматься, мне шеф дал срочное задание. Так что забери свои бумаги, — сказала Эстер.

— А где они? — рявкнула разъяренная фурия. Валька не терпела вот таких прямых отказов.

Эстер пошарила по столу руками, хотя и так было видно, что никаких бумаг на нем нет. Эстер заглянула под стол, бумаг и там не было, зато она увидела, что Олег Фомин уткнулся носом в клавиатуру своего компа и, надув щеки, давится смехом. Эстер поднялась и увидела, что все подозрительно хихикают. Она встала, подошла к Фомину со спины — на мониторе красовался рассказ Валентины, только слегка измененный. Фомин спохватился и виновато пробормотал, что мол, хотел помочь Эстер. Но тут стоявшая поодаль Валька сообразила, в чем дело.

— Это мой сюжет! — заорала она и, оттолкнув Эстер с дороги, ринулась на Фомина.

Эстер не стала ждать окончания сей производственной драмы и отошла к своему столику. Заявление о помощи Фомина развеселило ее: она знала его хромающую на все четыре лапы грамматику. Здоровенный мужик, непонятно, каким ветром его занесло в журналистику: ошибки в орфографии и пунктуации на каждой строке. И сегодня или, в крайнем случае, завтра, Валька снова подплывет к ней с этими бумагами и протяжным «Ну Эстерик…», и Эстер придется все набирать заново, это проще, чем править Олеговы многочисленные ошибки.

***

Эстер закончила свою работу как раз к пяти вечера, выключила компьютер и пошла домой. Но что-то непонятное происходило сегодня с ней! Она шла, будто накрытая сверху каким-то вакуумом: звуки улицы, голоса прохожих, тормозной визг машин, все это будто обтекало ее и проносилось куда-то мимо.

Домой Эстер прибыла в полном изнеможении. Не раздеваясь, повалилась на постель, и ее мозг будто отключили — полнейший провал и в чувствах и в мыслях.

Очнулась она, когда в комнате уже совсем стемнело, осенние ночи наступают быстро. Эстер лежала без движения, уставившись в окно, потом вновь закрыла глаза, но через минуту почувствовала, что ее веки резко потянула вверх какая-то неведомая сила. Такого Эстер доселе никогда не ощущала. Открыв глаза, увидела, как привычная пустота комнаты вдруг раскололась. И она, проваливаясь в эту странную дыру, стала куда-то падать. Эстер всем телом ощущала, что летит. Болезненный страх сковал ее всю, она не могла даже выдохнуть. Наверно, вот так умирают, подумала она. Было очень страшно ощущать неведомую бездну, а еще страшнее видеть перед собой смыкающееся пространство — будто тебя заваливают сверху чем-то непроницаемым.

Долго ли она вот так проваливалась в трам-тарарам, она не могла этого определить. Но вот ощущение падения замедлилось, и ее плюхнули в какую-то липкую неподвижность, если можно это как-то определить в земном представлении. Эстер кое-как выдохнула, хотела пошевелиться, да не тут-то было, ее словно распяли заживо на кресте, как Иисуса Христа, а сверху для надежности придавили чем-то тяжелым. Так что Эстер ни одним своим мускулом не могла даже дрогнуть.

Эстер от растерянности не сразу сообразила, что ей теперь надо сделать. А сделать ей надо было хоть что-то, в конце концов, не лежать же ей вечно вот так, истуканом. Но, самое главное, как она попала, в это черт знает что? И куда? И кто ее сюда перетащил? Она еще раз попробовала пошевелить хотя бы пальчиком, но у нее снова не дрогнул ни один мускул. И тогда ей стало до смерти страшно. И что же теперь? Она теперь что — вот так и будет лежать, до конца своего века? Эй, кто-нибудь, отзовитесь! — крикнула Эстер, но ее крик ушел куда-то в глубину ее самой, его бы все равно никто не услышал. И тогда Эстер сорвалась на страшный крик: а-а-а! Так может кричать только раненый зверь. Как же это страшно, когда тебя никто не слышит, когда твой крик уходит в твою же немоту!

Эстер начала изо всех сил метаться в этой липкой неподвижности, пытаясь разорвать то, что ее так сковывало. Через какое-то время она что-то начала чувствовать: в левой стороне головы появился какой-то просвет, словно приоткрылись ресницы закрытого глаза. Эстер, собрав всю свою энергию, силилась расширить этот просвет.

Если это глаз оживился, то надо постараться открыть его, подумала Эстер. Она вспомнила все свои былые эмоции, мимику лица из своего прошлого, которое осталось там, за этой липкой неподвижностью. Эстер минут десять отчаянно кривлялась, прежде чем почувствовала, что светлая полоска расширилась. Процесс пошел, обрадовалась Эстер. Сначала было ощущение, будто что-то отлипается, потом в темноту головы ударил белый свет. И мозг тут же пронзила резкая боль. Эстер застонала...

***

В это время в женскую палату самых безнадежных больных в отделении милосердия местного дома инвалидов вошла нянечка с ведром воды и со шваброй в руках. Антонина Яковлевна до мурашек боялась этой «палаты смертников», как ее называли. И зачем этим доходягам чистый пол? Им же, сердешным, уже все равно, они же на пороге могилы, возмущалась она. По привычке грохнув ведром об пол, она в сердцах плюхнула тряпку в воду. И тут услышала протяжный стон, доносившийся от окна. Она выпрямилась, оглядела палату: кто простонал? Однако подойти близко было боязно. Но коварное людское любопытство взяло верх над страхом, и, осторожно подойдя к кровати, стоявшей возле окна, и наивно отгородившись от полупокойника шваброй (так, на всякий случай), Антонина склонилась над лежащий без движения женщиной. И вдруг женщина шевельнулась, дрогнула лицом, и на Антонину уставился красный воспаленный глаз. И этот страшный глаз стал медленно вылезать из своей орбиты — прямо на остолбеневшую Антонину.

Антонинаотшатнулась, крепко прижала к себе швабру, как воин-призывник свое оружие, и у нее пересохло в горле от страха. Потом она почувствовала, как предательски ослабли колени. Собрав последние силы, Антонина Яковлевна пулей вылетела из этой ненавистной для нее палаты…

***

Сначала у Эстер в глазу было сплошное белое пятно, но потом показался какой-то темный силуэт, она через силу проморгалась воспаленным глазом, хотя это было непросто, глаз ломило, и в то же время он нестерпимо чесался. Да притом опухшим глазом не так-то просто управлять. Глаз казался очень большим и даже чужим, было такое ощущение, что взгляд Эстер уже переместила, а глаз почему-то остался на месте. Эстер вздрогнула, когда увидела незнакомое лицо, склонившееся над ней, и руки, судорожно сжимающие швабру. Потом это странное видение исчезло, и вслед за ним появился человек в белом халате. Постояв немного возле ее кровати, он также безмолвно исчез.

Через какое-то время Эстер освоилась с непослушным глазом и решила осмотреться. Скосив глаз, переместив его влево, она увидела еще две кровати и лежащих на них стареньких людей. Она перевела глаз, глянула на свою руку, покоившуюся поверх одеяла, и ужаснулась: пальцы сведены спазмом в кулак, кожа на кисти огрубевшая, потрескавшаяся и в серо-бурых пятнах. Какая страшная рука! Эстер хорошо помнила свои изящные белокожие ручки с тонкими пальчиками… Когда же она могла так переболеть, до такой неузнаваемости? И тело свое она совсем не чувствовала! Лишь голова работала, могла мыслить, да этот воспаленный глаз мог смутно видеть. А второй глаз бездействовал. Ну не могла она за такой короткий срок так переболеть и измениться! Может, это большой провал памяти? Амнезия? Нет, этого не может быть — она бы помнила хоть небольшой кусочек, как болела. И ведь не могла же она умереть на время, а потом ожить, в мистику и сказки Эстер не верила. Однако она явно находится в другом теле, и подтверждений этому хоть отбавляй, веришь или не веришь в мистику, но это так. Ее мозг, ее мысли, но чужое тело!!!

Тут ход ее невеселых дум нарушил грохот колес в коридоре, это развозили ужин. Молоденькая медсестра с чайником в руках заглянула к ним в палату. Эстер, увидев чайник, вспомнила вкус и запах чая, сглотнула вязкую слюну, и, видя, что медсестра уходит, завизжала изо всех сил. Медсестра обернулась и, подойдя к ней, вопросительно посмотрела. Эстер глазом показала на стоящий на прикроватной тумбочке стакан. Медсестра кивнула в знак понимания, налила туда горячий чай, взяла ложечку и начала поить Эстер. Эстер почувствовала, как по иссохшему нутру побежала живительная теплая влага. Десять ложек, что ей дала медсестра, показались для Эстер настоящим блаженством, она бы, наверное, попила еще, да медсестра торопливо поставила стакан обратно на тумбочку и ушла. Эстер стала терпеливо ждать — может еще придут и напоят, в стакане еще остался чай.

Через полчаса в палату вошла уже знакомая ей Антонина. Опасливо посмотрев на Эстер, она, снова грохнув ведром об пол, схватила заветный стакан, выплеснула чай в ведро и принялась вытирать тряпкой тумбочку. У Эстер в душе проснулся вулкан злости.

— Аааа, аааа, сука! — выговорила Эстер совершено внятно и рванулась на свою обидчицу, но на самом деле всего лишь дернулась.

— Чего? Кто это сука? Ах, ты, дрянь могильная! Ты сегодня сдохнешь, и тебя завалят землей или сожгут как заразу.

— Это ты вперед сдохнешь, — храбро отпарировала Эстер.

— Чего? Смотрите-ка, час назад она подыхала, а сейчас меня матюкает! — взвизгнула Антонина Яковлевна и хотела съездить Эстер тряпкой по лицу, но в это время привлеченная шумом в палату зашла медсестра, что напоила Эстер чаем. Успокаивая кричащую Антонину Яковлевну, взяла ее за плечи и, не оборачиваясь, вывела из палаты.

— А я?! А как же я? — возопила Эстер. — Меня же чаем надо напоить! Я пить хочу! Я же живая еще!

Эстер разревелась. Но напрасно она тратила слезы — к ней больше так никто и не подошел. По-настоящему почувствовав свое бессилие перед этой реальностью, Эстер завыла в голос. В коридоре, видимо, услышали ее вой и прикрыли поплотнее дверь в палату.

Эстер, наплакавшись, стала засыпать, и вдруг снова почувствовала, что летит. Боясь дыханием вспугнуть это чувство полета, Эстер замерла. Сейчас она не падала вниз, а ее несло куда-то ввысь. И плотность, которая давеча смыкалась над ней, сейчас, наоборот, разрывалась, пропуская ее назад.

И вот полет закончился. Эстер открыла глаза (оба глаза! и не воспаленные, а нормальные!) и вскочила, ошарашено разглядывая свои руки. Руки тоже были прежними: тонкими и изящными, это были ее родные руки, и она могла ими двигать.

***

Что это было? Сон? Бред? Кошмар? Глюки? Все, с «веселухой» пора завязывать. Тяжело дыша, Эстер сверлила глазами пространство комнаты, ей казалось, что вот сейчас это пространство вновь разверзнется, и она вновь полетит в тартарары.

В комнате царил сумрак. Единственный яркий объект — светящиеся электронные часы. Эстер устремила на них взгляд — 17:13. Что это — она пропустила рабочий день? Раньше Эстер никогда прогуливала. Интересно — а в редакции ее хватились? Или решили, что ее куда-нибудь отправил с поручением шеф? Но промелькнувшие мысли о работе тут же сменил испуг, что падение в это вязкое нечто вновь повторится. Опять в этой квартире откроется этот коварный пространственный омут и засосет ее. Эстер охватил животный страх, и вновь навалилась слабость, подкосились ноги.

Собрав силы, Эстер добралась до входной двери и попыталась открыть ее — замок заклинило. Она с перепугу заколотила в дверь кулаками. Скорее прочь из этой заколдованной квартиры!

— Люди! Откройте дверь, помогите мне выбраться из этой страшной квартиры, а то я снова упаду в тот жуткий дом! — вопила Эстер.

Гулкие удары летели по этажам. Люди, только что вернувшиеся с работы, слыша эти маловразумительные выкрики, выходили из своих квартир. Под дверью Эстер собралась целая толпа, жильцы переглядывались между собой, не понимая, почему их молодая соседка так странно кричит.

— Не иначе как обкурилась, — кто-то уже сделал вывод.

— А вдруг ей там плохо и требуется вызвать «скорую»?

— Милицию! Полицию надо вызвать!

— Уже вызвали, вон участковый идет.

И правда, по лестнице уже поднимался участковый Сан Саныч, мужчина средних лет, плотного телосложения, с начинающей лысеть макушкой.

— Расступитесь, граждане, расступитесь, не мешайте работать, — усовещивал он жильцов, бестолково толпившихся на лестничной площадке. Подойдя к двери Эстер, он участливым голосом спросил:

— Эстер, девочка моя, открой дверь, я ваш участковый Сан Саныч, ты же меня знаешь.

— Я не могу ее открыть, она чужая, — завыла Эстер. — Сан Саныч, спасите меня, вытащите из этой страшной квартиры, иначе я снова упаду в тот сумасшедший дом, — орала что-то несусветное за дверью Эстер.

— Эстер, сейчас придет слесарь, и мы откроем твою дверь, потерпи. Эстер, скажи мне, пожалуйста, с тобой там кто-нибудь рядом находится? — как можно спокойнее спросил Сан Саныч.

— Здесь комнатное пространство раскалывается, и я падаю, аааааааааа! — отчаянно кричала за дверью Эстер.

«Ну точно обкурилась или выпила какую-нибудь дрянь. А может, кто из друзей «колесами» попотчевал? Или, не приведи Господь, колоться начала? — сокрушенно подумал Сан Саныч. — Просто беда с нашей молодежью. Наркоман на наркомане! Наркоторговля процветает! И зачем только открыли железную занавесь на Запад, жили ведь без этой проблемы. И вообще до чего страна докатилась, уже ничего сами не производим, глобальные закупки делаем, будто у нас некому работать. Страна безголовых инвалидов! А на Западе над нами, наверное, ржут…». Такие невеселые мысли одолевали Сан Саныча, пока он прислушивался к поведению Эстер за дверью.

Пришел слесарь, открыл отмычкой квартирную дверь. Выскочившая из-за двери Эстер испуганной обезьянкой повисла на шее растерявшегося Сан Саныча. У того аж покраснело лицо от стиснутых рук Эстер. Хорошо, что предусмотрительно кто-то из жильцов вызвал «скорую психиатрическую». Медики всадили Эстер укол, и она почувствовала, как от этого укола пошла по телу волна расслабления, а за ней спокойное мягкое равнодушие обволокло мозг. Обмякнув, она сползла с Сан Саныча, как по стволу дерева, на пол. Санитары, без труда надев на нее смирительную рубашку, затолкали ее в машину, и «скорая» умчалась. Сан Саныч, осмотрев квартиру Эстер и не узрев в ней ничего подозрительного, составил протокол, что сия гражданка в истерическом состоянии была доставлена в психиатрическую больницу. Он поначалу хотел написать «в наркотическом опьянении» и указать наличие галлюцинаций, но побоялся, что это навредит Эстер. Хорошая ведь девчонка, хоть и с закидонами.

В своем медикаментозном отупении Эстер была рада, что на нее надели смирительную рубашку — та ее крепко держала, и Эстер знала, что в этой рубашке она никуда не упадет, ни в какое вязкое пространство. Эта рубашка показалась ей надежной защитой от страшного события, постигшего ее накануне.

***

Очнулась Эстер от укола только на следующие сутки. Открыв глаза, она увидела в проеме двери сидящих нянь, которые дежурили в тот день в надзорной палате. Ощутив жажду, она попросила пить, но на ее просьбу никто не обратил внимания. Она снова закрыла глаза, от легкой приятной слабости не хотелось ни о чем страшном думать, и она удовлетворенно затонула в этом спокойствии. Но эту безмятежную идиллию нарушил пришедший врач, худющий мужчина лет тридцати пяти, с острым носом и в больших очках в черной оправе. Взяв стул, он присел возле ее кровати.

— Ну-ка, мадам, просыпайтесь, — сказал он и взял Эстер за руку. Эстер недовольно открыла глаза. — Как вы себя чувствуете? — спросил он, вынимая из кармана фонендоскоп.

— Нормально чувствую, только небольшая слабость да спать хочется, — призналась Эстер.

— Вы знаете, какой сейчас год? — вдруг задал он неожиданный вопрос. Эстер немного растерялась.

— Как это какой? Две тысячи…тый. — Эстер от возмущения проглотила последний полцифры.

— А какое время года сейчас на дворе? — как ни в чем не бывало продолжал задавать нелепые вопросы очкастый доктор, не замечая растерянности Эстер.

— Почему вы со мной так разговариваете? — напрягшись, спросила Эстер. — Почему вы думаете, что я глупая? По каким признакам это видно?

— А по каким признакам должно быть видно, что ты умная? — усмехнувшись, ехидно спросил он. — Уже одно то, что ты здесь, о многом говорит. К нам зря не повезут, — поучительно подняв указательный палец, заключил врач. — Что куришь, глотаешь, вкалываешь и какие дозы, если не секрет?

— Я не увлекаюсь этим, — отперлась Эстер.

— А кто же увлекается? Уж не мама ли с папой? — снова съязвил врач.

— По какому праву вы со мной так разговариваете? Вы врач, ваш долг лечить пациента, а вы сидите, и оскорбляете меня! — заорала Эстер. Все обернулись на ее крик.

— Какие-то проблемы? — спросила у врача зашедшая в палату медсестра.

— Пока никаких. Запишите эту пациентку на завтра на томографию мозга, и снимки сразу ко мне. И анализы крови и мочи возьмите, общие и на наркотики, — распорядился он и вышел из палаты.

Ну вот, только этого ей и не хватало! Вот, поди ж ты, ее запросто записали и в наркоманку, и в идиотку! Сам ты идиот, — буркнула Эстер и закрыла глаза. Но залетевшая в голову тревожная мысль уже успела зародить там с десяток других таких же мыслей. Так что с безмятежным покоем было покончено.

Как же я буду им объяснять, что со мной произошло там, на квартире, думала Эстер. Ведь не скажу же им правду о том, что комнатное пространство вдруг разверзлась, и я улетела в чужое тело. Нет, этого ни в коем случае нельзя говорить, иначе решат, что я шизик. Да еще запротоколируют в медицинских документах! И поставят на пожизненный учет и в психдиспансере, и в наркодиспансере! Клеймо на всю оставшуюся жизнь! И тогда прощайте мечты об университете и личная жизнь во всех ее аспектах!

Но напрасно Эстер так переживала: компьютерная томография мозга показала, что никаких темных пятен там нет, и никаких подозрений на шизофрению, и никакой родовой травмы, отдаленные последствия которой тоже заподозрили. У Эстер был мозг здорового человека. И анализы не выявили никаких следов наркотиков ни в крови, ни в моче. И на коже — никаких следов от уколов. Слава Богу, не наркоманка, облегченно подумала медсестра, оформляя историю болезни. И не шизофреничка.

Эстер поставили диагноз «острый невроз», продержали в стационаре пару недель, понаблюдали, «подкормили» успокоительными, сделали повторные анализы и выписали на работу. Вот и славно! Она уже успела соскучиться по своей редакции и коллегам, даже по запредельно беспардонной Вальке и вопиюще безграмотному Фомину. Да и к университету пора уже готовиться всерьез.

В день выписки ее вызвал к себе очкастый доктор и назидательно молвил:

— Ну вот, Эстер, мы тебя выписываем, все у тебя в порядке. Но хочу тебя предостеречь: не соблазнись наркотиками. Сейчас многие ими увлекаются и стараются вовлечь других. Не поддавайся! Даже недолгий прием их может вызвать необратимые последствия и плохо повлиять на потомство, у мамы-наркоманки может родиться ребенок с глубокой умственной отсталостью. Я не запугиваю тебя, а предупреждаю. И постарайся не доводить себя до нервных срывов. Я не поставил тебе диагнозе «психоз», не упомянул про приступы агрессии, чтобы не портить тебе жизнь, она у тебя еще вся впереди, но и ты больше не попадай к нам, хорошо?

Доверительный тон доктора располагал к откровенности. У Эстер возникло желание признаться, рассказать доктору все, что с ней произошло, ведь он опытный психиатр и добрый человек, поможет ей разобраться… Но страх не позволил ей этого сделать. Может, этого со мной больше не повториться, успокаивала себя Эстер.

***

Эстер вышла за двери психиатрической клиники первым белым зимним днем. Она доехала на автобусе до своего дома, вошла в подъезд, вбежала на свой этаж, отомкнула дверь квартиры. И несмело зашла в прихожую. Здесь все было по-прежнему, полумрак прихожей скрадывал некоторые вещи, сливая их со стенами, до боли знакомая тишина пустой квартиры. Эстер в эти минуты показалось, что она почувствовала это все кожей. Это могло означать одно: она соскучилась по дому.

Дома! Вот я и дома! Эстер шумно вздохнула и почувствовала, что где-то глубоко внутри нее появилось какое-то теплое необъяснимое чувство — новое или напрочь забытое в ее изломанной жизнь. Эстер прошла на кухню, вскипятила чайник, достала кофе, открыла холодильник, нашла там две конфеты, остатки былой, добольничной роскоши. Подкрепившись, прибралась в квартире, ужаснувшись царившему беспорядку: постель скомкана, одежда разбросана, стулья повалены. Для аккуратной Эстер такой бардак был почти что преступлением. Однако состояние, в котором она покидала квартиру, ее извиняло. Приведя в порядок жилище, Эстер глянула на часы. Еще успею сбегать в магазин, подумала она. Надо купить все жизненно необходимое: чай, сахар, хлеб и прочее.

Выйдя на улицу, Эстер направилась в близлежащий супермаркет. Купив продукты, неторопливо зашагала домой. И внезапно ощутила, что кто-то ее преследует. Эстер обернулась: большущий облезлый котяра, весь расписанный серо-белыми полосками, брел за ней, на ее недоуменный взгляд ответил своим настороженным, вдруг жалобно мяукнул и потерся о ее ногу.

— Полосатый, ты чей? — Эстер наклонилась и погладила котяру. Тот в ответ, привстав на задние лапы, обнюхал щеку Эстер. — Ну что, Полосатик, пойдешь ко мне в гости?

Кот незамедлительно согласился, и они продолжили путь уже вдвоем. Открыв дверь, Эстер пропустила Полосатика вперед, и тот сразу же рванул на кухню, будто всегда жил в этой квартире. Выпив целую пиалушку молока, кот сел возле двери туалета и испустил протяжный вой. Эстер поначалу перепугалась, но потом сообразила: ему же в туалет надо. И отругала себя: какая же я недогадливая, хвостатого гостя пригласила, а самого главного для него не приготовила, надо хотя бы газету ему постелить. Но Полосатику ничего не понадобилось: он ловко вскочил на унитаз и успешно сделал свои дела, обойдясь без лотка с наполнителем и без газеты. Явно домашний кот. Но почему оказался на улице? И почему пошел за Эстер?

Ближе к ночи Эстер включила компьютер, просмотрела почту, побродила по соцсетям и, немного уставшая, улеглась спать. И сразу же тихонечко к ее ногам прокрался Полосатик. Уютно прижавшись к Эстер, Полосатик замурчал, заведя мирную кошачью песню. А ведь жизнь, кажется, налаживается, сонно подумала Эстер. И глубокий сон тут же сморил ее.

***

Утром Эстер проснулась от того, что почувствовала на своей голове что-то увесистое. Подняв руки, нащупала Полосатика, по-хозяйски оседлавшего ее макушку и положившего передние лапы ей на лоб.

— Полосатик, так не делают! Сидеть на чужой голове — это некультурно, — рассмеялась она и спустила кота на пол.

Посмотрев на часы, Эстер сокрушенно вздохнула: ведь можно было еще целый час спать! Но с мохнатым питомцем, видимо, долго не поспишь, привыкай, дорогуша. Она встала, сварила себе и Полосатику каши. Наполняя его пиалушку, Эстер поймала себя на мысли: ведь у них с матерью никогда не было кошек, и она к ним была равнодушна, и вот поди ж ты, заявился Полосатик, и он ей очень-очень нравится.

Эстер поставила пиалушку на пол. Полосатик подошел и начал лакать кашу, причем очень аккуратно, не расплескивая и не пачкая пола. Присев на корточки перед котом, девушка погладила его и похвалила:

— Какой же ты умница! Не знаю, у кого ты жил и почему ушел от прежних хозяев. Может, в вашем доме поселился твой личный враг и вынудил тебя покинуть его? А может, твоей хозяйки или хозяина больше нет на этом свете, и ты убежал из опустевшего дома? Смотри, ты оказывается домашний. И такой умный. И такой воспитанный. Вряд ли тебя выгнали, такого замечательного. Таких славных кошаков не выгоняют.

Полосатик внимательно слушал ее и довольно жмурился.

Допив чай, Эстер оделась и, ласково потрепав кота по загривку, заторопилась к автобусу. Во дворе обернулась на свое окно: Полосатик сидел на подоконнике и смотрел ей вслед. И снова у Эстер в груди затеплилась нежное чувство. А жизнь-то и вправду налаживалась.

Открыв дверь редакции, Эстер услышала знакомый гул голосов. Идет летучка, улыбнулась Эстер. Она разделась, повесила куртку и прошла в общую комнату. Сидящие за своими столами коллеги разом замолчали, увидев Эстер. Первой опомнилась Фаина Ф!, то бишь, Валентина Уткина.

— Ой, наша Эстерик вернулась! — пропела она фальшиво. Зато все другие дружески здоровались с Эстер, обнимая и хлопая по плечу.

— Вот и хорошо Эстер, что вы вернулись на работу! А то мы без вас как без рук, чуть было вся работа не встала в редакции. Пришлось даже просить помощи у старой учительницы, хоть и неудобно эксплуатировать ее, — виновато улыбаясь, проговорил шеф. — Ну, вот, коллеги, кажись, все на сегодня обсудили, теперь за работу. — И ушел в свой кабинет.

 Эстер уже соскучилась по своему рабочему месту и поэтому с радостью уселась за свой стол и включила компьютер. Она даже не заметила, как откорректировала большую половину присланных файлов. Решив немного отдохнуть от монотонности текстовой вычитки, она вышла в Интернет и сразу же ввела в поисковик запрос — местный дом инвалидов. Через секунду показался адрес, улица и номер дома. Это же где-то на другом конце города, вспомнила она. А память уже услужливо поднимала подзабытые картинки из детства: когда их возили на «Икарусах» в пионерлагерь, они почему-то всегда молча проезжали мимо этого двухэтажного обшарпанного здания. Облупленная желтая штукатурка и черные дыры в стенах наводили какое-то жуткое чувство неудобного страха. А во дворе жалкого дома иногда стояли инвалидные коляски с сидящими и полулежащими на них людьми и маячили фигуры санитаров в белых одеяниях.

У Эстер, само собой, всплыл вопрос, от которого она предпочитала уйти, отгородиться всеми доступными ей силами. Но не получалось. Как же она попала туда, в дом инвалидов? Вспоминая свои недавние приключения, тот злосчастный полет в вязкое пространство и последующее пребывание в чужом теле, Эстер подумала: ведь, в конце концов, не приснилось же все это! И это не галлюцинация, а явь: галлюцинация не может быть такой безысходно жестокой, такой может быть только немилосердная явь. Реальность всегда оставляет осязаемые страх и боль, а уж это она тогда испытала сполна. Эстер так напряженно впилась глазами в монитор, что не заметить этого было невозможно.

— Эстер, с тобой все порядке? — встревоженно спросил подошедший Олег Фомин.

    — Да, Олег, все океюшки, — рассеянно заверила Эстер и засуетилась, желая спрятать свою растерянность.

Потом, немного успокоившись, закрыла все файлы. Остальную работу решила доделать дома, дистанционно. Никто возражать не стал, и Эстер заспешила домой.

Потом, немного успокоившись, закрыла все файлы. Остальную работу решила доделать дома, дистанционно. Никто возражать не стал, и Эстер заспешила домой. По дороге забежала в магазин, купила свежего молока себе и Полосатику, мысленно отметив, что теперь два «молочника» в доме.

И уже сидя за домашним компьютером, Эстер снова вернулась к интересующей ее теме. Так что же все-таки тогда с ней произошло? В тот злополучный вечер? Неужели такое в принципе возможно — чтобы на время очутиться в чужом теле? Кошмар! Бред! Раздираемая противоречивыми мыслями, Эстер сидела перед компьютером, обхватив голову руками. А если допустить, что такое все же возможно — перенос в другое тело? Тогда почему именно с ней это произошло? Ведь это не просто так, и вряд ли на этом все. Наверное, после этого события она должна что-то сделать, а вот что именно, ей совершенно непонятно. Ясно только одно: просто так забыть это происшествие нельзя, не для того такое посылается свыше, чтобы просто взять да и напрочь забыть. В конце концов, что же ей делать? Эстер вскочила и нервно забегала по комнате: ей вдруг захотелось детально вспомнить те кошмарные события — может, там ответ на все эти вопросы. Эстер поднапрягла память, но, кроме ощущения жуткого страха, в памяти у нее уже ничего не было.