Кн. 3, Ч. 1, гл. 10 Прощай, стройность

Дракон не мог не прийти  на разведку. Молча проник в зал, понуро сел на диван, чтобы слушать меня, косящуюся на него с безопасного расстояния. Я уже по которому разу почти без эмоций рассказывала эту криминальную историю: на мужа напали сзади. Тот, кто нанёс удар  по голове, подкрался  в темноте хмурого утра, ударил мужа  на  бегу, чтобы так же трусливо скрыться. Виктор как-то однажды  сказал, что предпочтёт из возможной  «мужской разборки» ретироваться самым надёжным способом – бегством. Сейчас я всячески разубеждала себя и отводила подозрения с Дракона: не мог он этого, не Отелло он, не убийца из-за ревности. Он холоден,  как земноводное, и  в мой адрес сдержан.  Дракон логически сам завершил посиделки вопросом, не надо ли чего, и я отослала его в аптеку за «Нафтизином» для детей, кажется. Так как двери моей  пустующей квартиры не закрывались, моя свекровь столкнулась с чужим мужчиной в дверях, чтобы занять меня вздорными разговорами: «Почто привечаешь?» Заканчивались увещевания отнюдь не безобидным без свидетелей: «Ты бы отстала уже от моего сына, оставила бы уже его в покое?»  Старушка, видимо, собиралась под впечатлением немедленно навестить сына и про меня порассказать много интересного. Но в больницу мы всегда прибывали вместе, а потому она ограничивалась замечанием, чтобы мы с её сыном  не целовались при встрече. Надежда Ильинична  смешно вытягивала губы в трубочку и изображала нас с Толиком  Это ещё не было самым крайним из обещанного , потому что Марина А., завуч из школы, подписывая мне отпуск за свой счёт по уходу за раненым, предрекла: «Теперь тебя, Светка, Толина мать сожрёт с потрохами». Сказано было ещё грубее и простонароднее, но это слишком известное выражение, чтобы его дословно цитировать. Вся зарплата была выбрана сверх скромными передачками. В долг просить было не у кого. Подруга Юля А. организовала подписной лист и родной коллектив скинулся на лекарства – купила болеутоляющее что-то и ранозаживляющее – в больницу надо было попадать со своим.  К Толику никто не ходил – моя родня всё это игнорировала, как «достоевщину», размышляя на тему «люмпенизации». Это же я вляпалась. Их, чистеньких, «моё» не касалось.  Мужа навестил только друг детства Саша Брусенцев, посидел с нами тихо рядышком.
Одиноко было и  нам с мальчиками читать вечерами Корнея Чуковского без папы. «Тараканище» перестал быть забавным, и угрозы пародируемого Сталина звучали устрашающе: «Приведите-ка мне, звери, своих детушек! Я сегодня их за завтраком скушаю!» Смерть стояла за спиной, ходила повсюду по пятам. Я чуяла её физически,  но не понимала мотива: «Кому и зачем это надо?» Мысленно я перебирала врагов, но никто не тянул на убийцу, «мокрушника». К Толику приходил следователь: «Не вешайте на нас «глухаря», напишите, что поторопились и упали,  головой ударились об лёд или бордюр». Мы возмутились предложению и отказались. Тогда следователь бесцеремонно заявил на прощанье: «Тогда сами и ищите… в постели у жены надо причину искать!  «Шерше ля фам» Вам!»  А ведь этот «молокосос» не был так уж далёк от истины, как оказалось…
Мужа не выписывали долго-долго. Уже прошло католическое Рождество, когда ему разрешили вставать. У него сильно дрожала голова, он успокаивал тик только усилием воли.  «Садится подкорка», - обнадёжили специалисты. И пообещали, что будет «трясти» всегда. Выписали поддерживающий  «Октовегин», но муж от уколов наотрез отказался, боялся, что вылечат заодно и от гениальности.
На Новый год произошло воссоединение семьи.  Праздник совпадал с Днём Рождения мужа: 31 декабря.  Всех ожидал сюрприз – мы натянули под потолком флажки из шоколадных обёрток, съеденных за год! Целое царство бывших шоколадок на дальнейшую сладкую жизнь.  Для мальчиков нарядили ёлку. Положили подарки, чтобы всё по-настоящему. Повесили шоколадные «Киндер-сюрпризы» на веточки.  Пришли подруги. Подарили Толику камбалу, чтобы на столе была его любимая жареная рыба.  Стол не был изобильным, но скатерть была белой и праздничной, с вырезанными снежинками из салфеток. Муж, по-больничному  перебинтованный, за столом  полулежал в подушках.  Включили старенький телевизор с неизменным концертом.    Толик поднялся танцевать со мной в обнимку.  Обнимались страстно, но бережно. ВИРа вспоминать было неуместно: «…кто под красным знаменем раненый идёт?» Вот то-то! 
Лариса принесла  декоративные свечи, позвала нас  с Юлей А. гадать на кухню. Там я испугалась головы собаки «на проекциях», ведь в символизме это «зверь», дьявол.
Меня не оставляло чувство, что маньяк всё-таки кого-то убил в нашей семье, стала сниться маленькая девочка, она просилась на ручки и звала меня…   В голове крутилось из Блока:  «Девочка в капоре…» На малышке, лица которой не удавалось рассмотреть,  была красного цвета шляпка с оборками. Видение  преследовало очень натурально. 
За суетой я даже не могла с уверенностью сказать, что была «задержка».  Всё кончилось вместе со стрессом.  Вскоре заметно стал заикаться Ванечка. Мы немедленно забили тревогу! Детям психологическая помощь была нужнее, чем  даже нам. Потребовалось долгое комплексное лечение, включавшее  серьёзное, например, электросон. Мы держали мальчиков за руки и сидели с ними на кушетках в тихой изолированной комнате с  относительно спокойной  и только там безопасной  обстановкой.  Близнецы  даже не пытались подсматривать сквозь повязки на глазах.  Сыновья  как-то резко повзрослели и притихли.
Где-то в середине февраля, когда ко  Дню Рождения братиков (18 августа) добавлялось  календарных полгода, я уговорила  выздоравливающего мужа принять    участие в  традиционной фотосессии у настоящего мастера своего дела  Николая З.   Он держал свой салон и первым снимал на цветное фото посетителей. Мне посчастливилось получить  удивительные по красоте и естественности кадры  своих детей именно  в этой   привокзальной студии.  Мы тщательно собирались всей семьёй. Мальчишеские костюмы  во время ограбления уцелели, потому что были  тогда с нами на отдыхе.  Я купила себе наряд  взамен утраченного «боа» в стиле «барышня – крестьянка» комплект в белый горошек на чёрном фоне с контрастной  молочной блузой. На мне была крупная смелая бижутерия, браслет слегка  напоминал оковы.  Брачные, разумеется.  На муже был белоснежный пиджак, ничем не хуже смокинга, фотограф даже решил по его виду, что мы из «новых русских», а нам пришлось его версию опровергнуть, дабы не вводить в заблуждение…
Я была счастлива, заставив позировать семью, что все мы, слава Богу, живы – здоровы. Стресс проходил. Удар забывался. Мальчики начинали улыбаться. Толик ночами вскрикивал. А несколько раз я находила его причитающим над фотографией из детства: «О, знал ли ты, мальчик с мячиком, что в твои тридцать шесть тебя будут убивать топором?» Я это сентиментальное пресекала немедленно. Не люблю слабость в мужчине.
В марте, 17-го, на мой День Рождения, мы встретились всё тем же составом – и почти не пили. Я потенциально весь год береглась – а вдруг как случится забеременеть? Мужу было нельзя, да и не на что особо. Юлия А. совсем не употребляла всего, что уводит от трезвости и молитвы.  Была лишь бутылка шампанского из спиртного.  Нам с Ларисой и  дружной компании из детей и друзей  вполне хватило. Пили соки из коробок.  Смеялись чему-то. За столом болтали легко и непринуждённо. Жена брата утром  завезла мне букет цветов,  дежурно выложила его на стол в яркой упаковке, проходить не стала  - родственники отметились. И опять ничего не предвещало скорых "моря крови" и «горы костей». Маньяк выбрал удачный день для нападения – хорошо поздравил!
Муж пошёл провожать Юлию А., за неё всегда особенно переживала мама. Мне её забота казалась наигранной, очень театральной, близкой к истерике. Но мамин инфантилизм поощрялся  в семье – мама была миниатюрной красавицей, а Юлия А. крупногабаритной маминой дочкой. Имеют право, в конце концов.  Кто как умеет проявлять любовь, так её и проявляет.
 Я вот уложила сыновей спать. Они были почти пятилетними крепкими мальчиками, которые неустанно сновали по квартире, догоняли друг друга, боролись, играли в войну и строили крепости из кубиков  только затем, чтобы сделать громкое: «Ба-бах!»  Но кропотливо лепили солдатиков и расставляли войска, вооружённые настоящими спичками,  прямо на деревянном полу. И кричали на взрослых Гулливеров, раздавивших треть армии невзначай. Они спали вооружёнными до зубов – с пистолетами в кроватках, с какими-то палками  и прутиками под ними.  Сыновья росли  и хотели быть храбрыми, чтобы уметь защищаться и защищать.
Для мужа к его приходу я надела прекрасную новую  ночную сорочку – подарок моих подруг. Она была фиолетовая шёлковая в кружевах и тонкой вышивке – по перелинке  полз вьюнок, его листочки зелёного атласа лёгким холодком прикасались к груди. Я мечтала остаться с Толиком наедине и вспоминала одну одержимую желанием пару из «Скромного обаяния буржуазии», которой всё никак не удавалось это вожделенное обладание.
 Я всё ещё крутилась у зеркала в коридоре, разглядывая свою ладненькую фигуру, когда за дверью  громыхнуло так, словно её вышибло взрывной волной. После какой-то неявной  минутной возни послышался такой страшный крик, что я пулей вылетела прямо на лестницу: ко мне стремительно поднимался муж, зажимая лицо руками, сквозь пальцы его била кровь, я бросилась за льдом из холодильника, муж выплёвывал осколки зубов, одна губа болталась на какой-то узенькой полоске кожи. Я набирала номер «Скорой», искала полис мужа,  одновременно удерживала кусок льда в полотенце, ставшем уже кровавым. Толик пытался меня предупредить о чём-то, но кровь струями била, как только он убирал окровавленную тряпку, попадая на мои шелка и коридорные обои: «Он ждал меня в засаде. Метил в висок. Но струсил и промахнулся».
Муж откашливался, захлёбываясь кровью: «Я с ним схватился. Он мне в капусту порубил руку!» Только теперь я заметила , что весь рукав куртки от «дяди Яна» залит кровью и висит  лохмотьями. «Он был в  маске, как у ОМОНовцев, настоящий маньяк, но я его узнал, хотя он был без бороды и даже выбрит, по его долговязой фигуре, по чёрной косухе, по манере суетиться. Ему не удалось меня повалить. Он убегал характерно.  Я представлял Виктора, и манера совпадала.  Береги детей от маньяка! Я бы его нагнал, но боялся, что щека оторвётся! Да не плачь, меня зашьют, что со мной будет? Вот только целоваться красиво больше мы не сумеем!» «Скорая» забрала мужа, он ехал один, врачи для обезболивания влили  в него медицинский спирт. Операция шла под наркозом несколько часов. 
Милиция приехала по вызову часа через два, усталый следователь написал: бытовая драка. Оглядел меня с любопытством - к груди липла окровавленная рубашка – и посоветовал ложиться спать, чтобы не появилось искушения забрать меня в участок и написать, что это я ударила супруга топором.
 - Из ревности чего только не бывает!
От безысходности и недоумения хотелось просто выть. Подступала злоба. Хотелось удушить маньяка собственными руками. Мужчина мой какой-то нежизнеспособный – рохля, не умеет за себя постоять! Куда уж ему семью оградить от крови хотя бы?! Но я быстро взяла себя в руки. Истерике не место. Хорошо, что дети не проснулись, что не на глазах у них. Захлопнув дверь за блюстителями закона, выбросила испорченный подарок, приняла душ и тщательно оттёрла всю кровь. Больше всего она была заметна на зеркальном стекле – просто сюрреализм какой-то. 
После операции из всего количества зубов  у мужа уцелело только восемь. Он сокрушался: мало того, что нервы удалять больно,  что улыбаться нельзя, так ведь это ещё и «хлеб» профессиональный, кому нужен восьмизубый лектор?! На счастье, при таком уроне дикция всё же заметно не пострадала, что удивительно...
 На этот раз всё повторилось – больница, передачки, прогулки по двору с детьми.
 - Бойтесь Маньяка! Не подходите к Виктору! – ничего страшнее этих предупреждений и придумать нельзя.
Мы пребывали в шоке: как такое возможно?
Дракону мало поотрывать три головы! Я хочу спросить его: что от нас надо? Это возмущает больше всего!  Какое предательство!  Кто мне клялся, что он "рад, что наши отношения по инерции закончились"?
Вокруг нашей семьи – культурный вакуум. Несчастья лучше обходить стороной. 
Я защитилась на «высшую категорию»  чудом каким-то, не иначе. Директор Нина Петровна обмолвилась сама: «А какая ещё у Вас может быть, кроме "высшей"?» С неё уверенность и пошла. Всё-таки мировая тётка, особенно если гуляем в общей компании, и она выпьет – золотой человек!  Я всё ещё преподаю на психфаке.  Читаю «Патологии», рассматриваю «свою» тему – жизнь на грани стресса. Не день и не два. Мы ходим,  озираясь.  Мы стережём детей. Муж заходит домой с молотком, носит с собой проволоку, чтобы связать руки преступнику, если что…
Я  невзначай встречаю Дракона.     Он побрит. На самом деле! Впервые в жизни. Он не очень – то и скрывается,  и шифруется, в лицо мне говорит: «Я узнавал: за бабу ничего мне не будет!»
Стоп! Он меня  «хочет»! В этом всё дело! В зверином! Потому что моё тело ему подходит! Оно худое, зовущее, наглое и бесстыдное – универсальное. Я знаю, как надо отвадить от дома Маньяка! Он ненавидит всё телесное!  Я буду толстой и страшной, не в его вкусе!
А лучше – беременной! И то, и другое!
  Н. В. Макарова в «Браке и семье» говорит мне начальственным твёрдым голосом: «Мы, конечно, попробуем еще и гормональную терапию от бесплодия… Но  должна вас предупредить, что уже через месяц Вы перестанете узнавать себя в зеркале!»  Далее следует перечисление средств курса и денежных, чтобы это всё оплатить.
Я не поверила!
Но ровно через месяц вещи 44-46 размера, которые мы могли примерять с Ларисой на пару,  стали казаться мне снятыми с лилипутки.  Я брала их , как кутят, за шкирку, и складывала в угол шкафа.  Всё  тело наливалось какой-то новой плотью. Двадцать килограммов добавилось так стремительно, что к лету меня перестали узнавать коллеги на улице:  «Какая булочка!»
 Не плачь, мамаша! Всё по плану! Прощай, стройность! Летом я была восемьдесят и выбросила  любимый германский купальник яркого  алого цвета.
История с Маньяком ещё не закончилась.