Кн. 3, ч. 2, гл 1 О рыжем бельчонке

По поводу расследований нападений на мужа  -  процесс дознания шёл вяло. Все,  хоть как-то причастные к событию с двух сторон,   побывали в кабинете следователя, к вещдокам приобщили одежду мужа, кстати, с концами – куртку, свитер, залитый кровью, даже футболку. Девушка, ведущая расследование, была отчасти мне знакома – выпускница  нашей  школы по имени Ольга. Отсюда  несколько  неформальное общение  со мной по теме – Дракон «достал» и её – у него  же был богатый опыт взаимодействия с «сильными женщинами». Он избрал верную позицию – спал на допросах от равнодушия, демонстративно зевал,  доводил  официальное лицо  до белого каления  односложными  ответами, в которые вкладывал массу иронии.  В итоге его отпустили: мало свидетелей.
В нашей семье было принято решение: держать оборону. Знание, откуда именно придёт беда, вооружало именно против  конкретного противника. Стали понятны многие загадочные прежде эпизоды – Маньяк нас просто выслеживал – маршрут в детский сад, прогулки ночью под нашими окнами,  появление нежданным гостем в доме моих родственников – всё это  спланированные моменты и совсем не от любви к детям, которыми он прикрывался, а от ненависти к Французу. Нужно было срочно ставить решётки на окна – хоть какую-то преграду создать. И дверь железная бы не помешала. На учительские деньги это было невозможно, поэтому кинулась в ноги папе – он долго думал, надо ли вкладываться, сопел, кряхтел, но расценил, что добро всё-таки его, а не наше, ему, как собственнику, всё и будет принадлежать.  Все мы дождались ещё одного ограбления, теперь уже явно указывающего на почерк всё того же Дракона, распалившегося от безнаказанности и вседозволенности, прежде чем   желанная защита  жилища  состоялась.  Это случилось во времена радостного ожидания ребёнка в нашей  семье. Были украдены все документы, в частности справки о беременности и результаты обследований, несколько дорогих детских игрушек, которые мы успели купить с Толиком  после исчезновения   у близнецов прежних огромных плюшевых. Теперь мы все нисколько не сомневались, что это Дракон, обезумевший от злобы и мести.  Иногда мне казалось, что я не смогу положить всему этому конец, пока не уничтожу Маньяка  собственноручно. Муж тоже сокрушался: в Москве среди его «около двухсот женщин»  были дамы замужние, кого только не было. И ему удавалось уходить даже от кулака, не то что от ножа, а тут от «домашнего тихого мужчины» из  «бывших  собственной супруги» он вот уже дважды  чуть не погиб!  
 Мы ждали  чудесного  спасения  и защиты  от Маньяка.  И Дракон вскоре запалил сам себя и даже неожиданно сел в «обезьянник» - был остановлен с поличным на улице, вооружённым до зубов.   Под следствием он проведёт, к счастью для нас, целых восемь месяцев. Можно будет  хоть на это время расслабиться.  Кроме того  знаменитого и памятного мне охотничьего ножа у него извлекли омоновскую , уже нам знакомую  маску и багор, с помощью которого он доставал вещи  с  невысоких балконов, по его собственному признанию. Его интересовали дорогостоящие джинсы – он их сдавал в «комиссионку». Совсем оборзев, он нарвался на семью молодого «мента»,  как-то пробрался в служебную квартиру, откуда похитил даже детские лекарства.   Не так ли цинично  он действовал и в нашей квартире?  Адвокат, чтобы разжалобить суд, скажет, что это Дракон делал для детей. Меня аж подбросило от негодования, но возмутиться вслух  мне не дали – пригрозили вывести из зала. Что подвигло на подобные преступления бывшего  сельского учителя – это осталось загадкой для всех.  Многие свидетельствовали, что не подозревали  о его «тайной» второй натуре. Виктор привык «пускать пыль  в глаза», притворяясь порядочным человеком. 
Он и теперь где-то работает директором училища. Он  социализирован  не в пример мне.  Он живёт в достатке. У него иномарка, как он мечтал.  Он  «вписан в систему». Это его общество. Он такой, как большинство теперешних дельцов.  Он «свой»! Ему тогда дали два года условно. Дважды покушаться на соперника – это от любви, это даже «круто»! 
Пока мы дружно противостояли злобному Дракону, я не оставляла своих  попыток  излечиться от бесплодия  и зачать ребёнка.  У нас с мужем на стене спальни висели замысловатые графики, все календари были отмечены  вычёркиванием «напрасных» дат.   Все нужные, напротив, обводились кружочками. Я добилась путёвки от профкома в курортную поликлинику, где мной  всерьёз занялись специалисты высшей категории. С Верой Афанасьевной Безмельницыной мы отважно прошли процесс  «продувания труб», когда проходимость обеих фотографируют после наполнения «веселящим газом». Это я очень  приблизительно излагаю, как поняла медицинскую процедуру.  В тот же вечер я узнала, что такое настоящая «ломка», меня скручивало всю в жгут, ныло  всё тело одновременно, не понять, что же болело сильнее.  Я слушалась врачей беспрекословно, а на операции по «продуванию», по меткому замечанию врача, лежала, как младенец, свежевыбритой  и беззащитной тушкой. Мне была назначена  «грязь» - обёртывание  и другие физиопроцедуры – сразу много.  Путёвка   на лечение  пришлась на  самое начало  каникул в январе, сразу же после  Новогодних школьных ёлок. Там я была завучем-организатором, деля ставку с подругой Юлией А.  и ещё очень неплохим человеком – Таней С. У нас была дружная компания – молодёжи в школе было много, мы не враждовали, вместе пили чай, писали сценарии. К нам прибыл серьёзный дяденька – музыкант из деревни, мы сдружились, он мне очень помог музыкальным сопровождением на открытых уроках. Единственное, что указывало на его деревенское происхождение – это соблюдение статусного режима, он себе и жену по этому принципу выбрал из всех  свободных: никому в голову не приходило называть его чопорную даму в игровой форме. Она была нам всем никак не «Ленка», а исключительно Елена Васильевна. Музыкант на этом настаивал – демонстрация уважения,  прежде всего. А к нам можно было без регалий запросто! На «Светку» и «Юльку» никто не обижался – это от любви и степени партнёрства происходило, так же только к «своим» можно. Итак, музыкант был хорошим товарищем.  Мы весело завершили уходящий 1997-й год. Мне было приятно, что он совсем слегка за мною «волочится», оказывая внимание с огромной дистанции. С ним я не чувствовала стеснения и даже пошутила, что «женщина, по-моему, всегда должна дать шанс мужчине себя соблазнить». Это было несколько вызывающе, слишком смело, но меня позабавила тугодумная глубокомысленность, отразившаяся на лице мужчины, с которым мы флиртовали не всерьёз. Надо ли говорить, что, кроме мужа, мне был не нужен никто. Совсем никто, даже Светило с Арменом. Вина за полученные из-за меня от Дракона  увечья подстёгивала меня поскорее стать уже мамой. И вот на  День Рождения  Толика 31 декабря 1997 года кто только не пришёл к нам на огонёк. Во-первых, обе мои подруги с ночевьём:  Юлия А. и Лариса. Кроме того, одноклассница моей Ларисы Женя Замдвайс принесла гитару – попеть что-то душевное и еврейское, она уезжала в Израиль, и мы её провожали.   Маленькая, миниатюрная,  черноволосая и черноглазая,  очень живая и дружественная Женя работала на  «Скорой помощи» детским педиатром. Даже к близнецам она попадала как-то по вызову. Лариса в ней души не чаяла. А пела она  под гитару неподражаемо. У Жени рано умерла мама. Папа женился ещё раз, но схоронил и другую жену. Теперь они вместе с дочерью  уезжали на другие берега. Папа был истеричен и сентиментален,  часто во время беседы вдруг  принимался заламывать руки по-женски, а Женя держалась перед неведомым. Нам с Ларисой они почти целиком подарили свою прекрасную библиотеку. В нашу семью, кроме того – много-много тарелок и  основательной посуды типа «утятницы», целевого назначения которой точно никто не знал.  Рядом с печальной Женей   за столом была ещё  весёлая Женя -  маленькая – ребёнок моей тёзки и подруги – эзотерика. На этот раз её мама Света Ш.  настаивала, что Толику положено было получить по лицу топором, потому что именно такова его судьба. Если бы это было не предписано, то непременно кто-нибудь помешал Дракону осуществить замысел. Я злилась, слушая спокойные разглагольствования  подруги  о нанесённых «обязательных»  травмах.   Света Ш. явно недолюбливала моего мужа. Однажды она и  Юлия А. не вовремя пришли ко мне на чай: я предстала  в образе самой невинной эротической игры. На мне была какая-то юбка в клетку и оборках, укороченная настолько, что  можно было распознать, как именно  на поясе крепятся чулки.   Сверху   для пущей вольности был на голое тело наброшен прозрачный топик.  Я прикрыла всё это облачение  лёгким халатиком, но посиделок с подругами не вышло – муж должен был вот-вот как выходить из душа. Несколько раз извинившись,  попросила гостей зайти в другой раз, по семейным обстоятельствам. Это показалось обеим настолько обидным, что они проревели полчаса прямо на лавочке рядом с домом.  Сами об  этом позже и доложились.  Им было горько, что я отодвигаю общение с ними ради близости с мужем. Мы с Толиком на это только пожимали плечами. Я жалела мужа, который пострадал из-за меня. Толик был для меня приоритетным – бесспорно и,  как говорит маленькая дочь, «несомненно!» Моим подругам не виделось это предпочтение «своего мужчины»  всему другому справедливым. Мне это казалось странным.
Ещё ранее меня сбил с толку отзыв одного знакомого, который мне нравился в  ранней юности  как   молодёжный лидер  и руководитель комсомольского  штаба «Вперёдсмотрящие»,  тоже Женя, кстати. На мои жалобы, что я чуть было мужа не потеряла, что на него напали, тот позволил себе пошутить: «Крепкая голова, однако, у твоего мужа оказалась!» Прежний хороший и правильный Женя с этой фразы перестал для меня существовать. Впрочем, больше мы и не встречались. 
Кроме моих подруг, пришёл в гости друг Толика – Юра Абазов, поэт. Открытый с нами, несколько хитроватый по обстоятельствам,  недоверчивый с другими, как позже выяснится,  из-за своих восточных корней. Он старше мужа  на шесть лет, но бездетный вдовец, одинокий, вечно в поисках пары. Юра высокий и очень худой.  Несколько отрешённый, как и пристало поэту. В теории академичен, начитан.  Прямые длинные волосы сзади висят седым, но густым «хвостиком»,  хозяин подбирает их аптекарской резинкой.  Глаза светло-зелёные, проницательные. Губы сжатые, тонкие. Носит аккуратную бородку. Упирает на интеллектуальную поэзию. Мои тексты  поэзией не признаёт, что не мешает нам общаться.  Юра стесняется того, что беден. Выглядит опрятно, но всё равно несколько «бомжевато», потому что пиджак единственный и его ворот засаленный;  а мечтает всю жизнь о кожаных ботинках, как я о своей натуральной шубе. 
Все  уже были в сборе, за столом было шумно. Лариса предлагала шампанское. Я привычно собиралась не пить спиртное: вдруг да как – и «пьяное зачатье»! Какой стыд-позор! Но муж, слегка захмелев, отвёл меня в сторону и ткнул в графики: « Смотри, ровно год мы старались зря. Целый год пустых ожиданий! Пей смело, я разрешаю. Вряд ли это случится именно сегодня с такой толпой народа поблизости!» И мы пили шампанское и  красное вино, а потом, глубокой ночью, разместив всех гостей в зале, ушли к сыновьям в спальню и устроились на полу рядом с их новой самодельной  двухъярусной кроватью, что их дед построил на века. Сруб был, как избяной по крепости. Брус прочнейший, пах свежей смолой.  Мальчики спали глубоко и безмятежно, дышали ровно и убаюкивающе.  Мы были счастливы. И совсем не знали, что именно теперь,  в самых экстремальных условиях, нами и будет  зачата наша любимая девочка – миротворец, рыжий бельчонок Василиса.