Свидание
с сестрой взбудоражило Вячеслава Андреевича. Ему вдруг стало совестно за
бездарно прожитые годы. За то мелочное существование, что он вел,
приноравливаясь то к капризам супруги, то к требованиям окружающих его людей.
Сын не оправдывал его надежд. Он рос
мечтателем и маменькиным сынком, словно бы он вовсе отсутствовал в его жизни.
Станиславу нравилось витать в облаках. Он даже влюблялся как-то слишком
поверхностно, словно бы боялся разрушить реальностью свои сладкие грёзы. Запах
живой и потной женщины был бы ему скорее противен, чем желанен. Потная и
грязная она становилась слишком обычной и заставляла думать о чистой губке и
мыле, чем о страстных поцелуях.
Брезгливость и осторожность привила
ему всегда такая чопорная и рвущаяся к власти мать. Станислав был не прочь
увидеть гордячек из класса голыми. Но он относился бы к ним, как к служанкам.
Вячеслав мысленно раздел этих модно одетых девчонок, раздел их догола и
переместил к себе в квартиру, заставив варить борщ и делать другую мелкую
домашнюю работу.
Он даже представил, как они тихо
ругаются и толкают друг друга задами. Он видел эти прелестные голые попки и
невольно превращался с подобие сына такого же соблазненного лёгкостью падения
отрока.
Он дал возможность утолить ему
телесный голод. То, что сын объестся сексом, его волновало мало. Лучше
переесть, чем вечно облизываться и желать то, что ошибочно считаешь
деликатесом.
Отношения Станислава с Алисой пугали
его. Та пошла в свою мать и могла пойти ва-банк в любой момент. Особенно после
того, как её почти, что изнасиловали у гроба отца.
Вячеслав побаивался этой странно
мечтательницы. Он не поверил в россказни сына о каком-то спасении Константина
Ивановича. Он был атеистом и считал чертей обычной народной пугалкой.
- Она попросту решила попробовать.
Пошла в этом вопросе в мать.
Он боялся вспоминать свой
незадачливый проступок. Секс с родной сестрой не входил в его планы, всё
произошло само собой – вероятно, во всём была виновата усталость и лёгкое
опьянение.
Вера сама отдавалась ему. Отдавалась
с обреченностью жертвы или маленькой девочки, играющей во взрослую женщину. Он
не помнил, как кончил, как Вера ушла оставив его лежать в забытье.
В свои восемнадцать она была уже
вполне зрелой. А он впервые почувствовал себя мужчиной. Зоя не давала ему
такого счастья, она командовала им, как младшим братом, стирая их разницу в
возрасте, как нечто ненужное и мешающее жизни.
- Так значит, это я зачал Алису. Я,
а не этот дурацкий хмырь из института.
Вид собственного зятя всегда был
противен Вячеславу Андреевичу. Он боялся признаться в том, что презирает этого
человека. Зоя считала, что он просто завидует Константину Ивановичу, что тоже
мечтает стать наставником юношества, а не корпеть над давным-давно опостылевшими
чертежами.
Теперь он решил действовать. Пора
было возвращать Станислава к действительности. Он слишком заигрался, теперь не
неудачливая и добрая, как корова Олеся, а милая и заплутавшая Алиса нуждалась в
ласке и понимании.
Билеты на поезд были у него в
кармане. Он решил действовать, не боясь, что Зоя может помешать ему. Она
давным-давно отдалилась от мужа и вела себя, как квартирантка или попросту
духовная сожительница.
В вагоне он хранил молчание. Там легко было притвориться спящим.
Гораздо труднее было придумать своё объяснение с сыном. Он как мог, подбирал
слова, но те казались репликами из пьесы бездарного драматурга.
Поезд прибыл на нужную ему
станцию в три часа пополуночи. Прибыл и тут же ушёл, направляясь к приморскому
Городу-Герою. Вячеслав Андреевич ни разу
в жизни не бывал в Новороссийске, он вообще не любил тёплого климата, чувствуя
себя, словно каштан на раскаленной жаровне.
Станислав спал, крепко обняв голую и счастливую
Олесю. Та во сне сладостно причмокивала, словно бы впервые в жизни пробовала
материнское молоко. Станиславу было просто в этой девушкой, он научился входить
и выходить из её влагалища, не давая возможности своей сопостельнице надеяться
на зачатие.
Секс был просто пряной и
опасной игрой. Игрой, в которую играли все взрослые, отчаянно боясь одного,
произвести на свет своё образ и подобие.
«Так вот чего добились Адам
и Ева. Им можно было заниматься этой гимнастикой.
Весеннее утро сладостно
занималось. Солнце уже оторвалось от горизонта, и было готово потревожить их
своими первыми лучами.
… Сын и его сожительница
были голыми и противными.
Вячеслав Андреевич уже
жалел, что потревожил их уединение.
- Стас, я за тобой приехал.
- За мной? – лицо сына
исказила злобная гримаса. – Зачем? Т-тут мой дом. Мы с Олесей поженимся. Она
будет моей женой.
От волнения он заикался и
брызгал слюной. Голая же развратная родственница оставалась невозмутимой,
словно бы олимпийская богиня. Казалось, что она попросту позирует кому-нибудь
вроде Буше.
- А как же Алиса, сынок?
- Алиса. Да что она может? Неумеха.
Станислав злился и
одновременно краснел, отчаянно прикрывая свой непослушный пенис. Тот вновь
желал скрыться в уютной и тёплой норке скрыться и почувствовать прилив бодрости.
Олеся была неумолима, как одесская торговка.
Она чувствовала свою
правоту, чувствовала и издевалась над своим дядей.
- Хорошо забирайте своего
сыночка. Только не за так, заплатите сначала. Он ко мне почитай-ка каждую ночь
в пизду своим огрызком лазил.
Матерное словцо она огранила
словно бы самый драгоценный алмаз. Оно не возмущало.
- Да совесть у тебя есть?
- Совесть… А ежели я скажу,
что ваш Стасик меня снасильничал? Ведь он меня и в попу пробовал… И отсасывала
я ему. Думаете, если я по дурости на эту каторгу подписалась, то меня можно,
как кошку шелудивую прочь отогнать. Погодите, ваша Алисочка ещё его триперком
наградит. Чую, что она-то хуйки-то лучше моего сосёт…
Олеся перекинула ногу на
ногу и плотоядно ухмыльнулась.
- Да, ладно, пошутила я.
Забирайте своего олуха подобру-поздорову. Забавный он у вас. То мялся, словно
телёнок, а потом, блин, в раж вошёл. Только поскорее забирайте, пока я не передумала.
Станиславу стало стыдно. Он уже был готов поверить,
что весь этот безумный роман пригрезился ему во сне. Что все эти ночи он
проводил с развратным фантомом, а не в живой и ласковой женщиной.
Алиса стала пробуждаться в его памяти. Она была
сначала просто ярким чуть размытым пятном, но скоро, очень скоро стала видна
всё чётче и чётче.
Зато голая и счастливо отдающая себя Олеся казалась
теперь только страшным сном. Он сам не понимал, почему согласился ублажать её
похоть, почему так легко пал, словно сгнившее на ветке яблоко?
Отец помог собрать ему вещи. Они решили ехать обратно
первым же поездом
Помочь сайту
Поздравления
