Все ещё жизнь

(*)
            Если бы кто сейчас из своих, морских, увидел бы Алану, он бы её и не узнал. И без того изящная, худая, она ещё более исхудала, и как-то совсем осунулась. Весёлость, и до изгнания ещё испарившаяся без следа, не могла проступить на болезненном лице. Впрочем, Алана уже давно поняла – своих среди морских у неё нет, её выбросили, никто не заступился, и она осталась далеко-далеко от моря.
            Нет, глазами его поищешь, даже из того окошка,  где она большую часть дня коротает, найдёшь, и даже подойти к нему можно – ей нет никакой преграды, она же дар, живое признание дружбы Царя Морского с Царём Сухопутным, да только сунуться в ту воду ей нельзя. изгнана! И держит заклятие Морского Царя лучше всякой цепи.
            А приняли её славно. И платья ей дали, и комнату, и девку приставили к ней в служение, велели гостьей быть, подле Царя Сухопутного сидеть на пирах, да ни в чём нужды и тоски не знать. Царь сухопутный тоже вроде бы добр, спрашивал, нуждается ли в чём она?
            Покачала головой Алана: умершему нет ни в чём нужды, а она всё равно что мёртвая.
            Впрочем, сухопутных это не смутило, то ли они сами по себе равнодушные, то ли поняли чего о ней, а расспросами мучить не стали. Объяснили же коротко, что попала Алана в царствие Витольда, сына царя Гвидона, и здесь она дорогая гостья.
            Не знала Алана ничего не про Гвидона, с чего бы ей про сухопутных знать? Не знала и про гостью. Знала верно иное: на погибель ей это царствие!
– Царь наш добрый, – без умолку болтала с нею Бланка, приставленная в услужение, и ничем не могла сдвинуть в своей госпоже мрачности, даже раздражения не выдавала. – Он всегда Морскому Царю дары отправлял щедрые, да и Морской Царь ему тоже жаловал… и отец его также поступал, при нём и собралась наша сокровищница!
            Бланка была восхищена своими же словами и так счастлива, что Алана даже отвернулась от окна и взглянула на неё. Чего так радуется?
            Но Бланка иначе восприняла её поворот.
– Сокровищница, царевна, которой и свет не видывал! И перо там чудо-птицы, и жемчужины из самых глубин…
            Алана отвернулась. Плевать ей на жемчужины, плевать на птиц – на всё плевать, она иссыхает, она умирает и скоро праздновать свою победу Сигеру, который так легко избавился от раздражающей его сестры. И никто про неё в море не вспомнит, и не уйдёт она морскою пеной…
            В глазах защипало. Странно, ей казалось, что и слезам уже места не будет, а всё же есть ещё слёзы, значит, не омертвело сердце, предстоит ему ещё это.
            Украдкой вытерла глаза.
– Царевна, – испуганно сказала Бланка, заметив это, – если тебе чего нужно, ты скажи. Царь мне голову снимет, если ты будешь недовольна.
            Вот оно что. А говорила же – добрый? Или такая у этих сухопутных доброта?
– Всем я довольна, – глухо ответила Алана и поправила непривычную ткань платья. Всё ей здесь чужое. И ткань слишком чувствуется, и постель слишком мягка, и воздух не тот, и сухо уж очень, а еда и вовсе отвратительна – для Аланы и вкуса у неё уж нет. ей, конечно, хотят услужить, и рыбу подают разную, мол, привычнее же? А рыба и то чужая на вкус. То в море, а то здесь, на чужбине.
            И понимает Алана, что недолго ей быть гостьей. Она надоест, станет ей меньше почёта, и это даже лучше, не будут её трогать, не будут замечать, шептаться о ней не будут, коситься – как ест, как говорит? Оставят в покое, в забвении она и умрёт.
            Поскорее бы только. Невыносимо здесь. Душно. Очень душно, дышать невозможно, полной грудью воздуха не вобрать – колет и сушит.
– Царевна…– Бланка замялась, кажется, давно хотела она спросить о чём-то, да только робость побеждала. Ещё бы! Морская гостья! И такое важное поручение, а вдруг разозлится? – Царевна, не гневись на меня, но только спросить хочу.
            Алана кивнула. Говорить было трудно. Каждый лишний вздох на суше отдавался болью где-то в сердце.
– Ты сама сюда пришла? То есть – по  доброй воле? – Бланка потупилась, голову опустила, может быть представляя, как добрый царь Витольд ей голову отсекает? А может быть, сама боялась своего вопроса.
            Алана снова отвернулась от окна. Теперь в ней вскипало маленькое, почти иссохшее море. Сухопутным нельзя было знать про их беды. Им нельзя было знать, что ей брат убил её отца и Царя. Что занял его место. И то, что сестра её – Эва, вступила в борьбу с ним и наплевала на всё другое, тоже было знать нельзя. Ничего нельзя было знать этим сухопутным! Они не смеют касаться моря. И пусть она умрёт в отдалении, изгнанная как дар, а на деле просто наказанная, но чужаки не должны знать о её беде!
            Это вопрос царской крови, это вопрос моря. 
– По своей, – ответила Алана. – Я сама сюда пошла.
            И что-то было страшное и новое в её голосе. Бланка дёрнулась, напуганная, залепетала:
– Прости, царевна! Не рассказывай царю, он прогневится! И ты не гневись. Ты такая бледная, такая несчастная…
– Я не несчастная, – Алана лгала, чтобы сохранилось море, нетронутым было, не касались его ненавистные сухопутные, – я привыкаю к суше.  Это трудно.
            Бланка закивала и снова принялась извиняться, но Алана жестом попросила её замолчать. От трескотни людской речи неумолимо болела голова. И от всего болела. От сухости, от колкости воздуха, от любопытства других. Вон, прогуливаются у её башенки, поглядывают, хотят её видеть!
            А разве она много чем отличается? Кожа чуть бледнее и серовата, да дышать не может. А так? Те же руки-ноги. И то же сердце. И всё тоже.
            Но слова Бланки внесли что-то своё в её мысли. В самом деле так не могло продолжаться. Нужно было взять себя в руки. Нужно было умирать, но так, чтобы сухопутные не догадались ни о чём, чтобы море гордилось своей дочерью, пусть и изгнанной, но всё же рождённой в море.
            Нет, назад не вернуться. И даже если Эва победит, вспомнит ли она о ней? Едва ли. эта мысль была проста и она даже не поразила Алану. Она давно знала в глубине себя, что кроме отца, её, пожалуй, никто не любит. Братья и сёстры терпели её, Эва играла лучше других, но она лишь играла.
            Она не вступилась за неё. И не вспомнит даже. Она хочет трон.
            А Алана хочет, чтобы всё закончилось. Но Эва может ещё проиграть, а вот Алана точно своё получит – морские дети не могут долго жить без моря, и её агония продлится совсем недолго. Она будет тяжела, она будет полна тошноты и боли в груди, но она закончится. А до тех пор? А до тех пор надо держаться. Надо делать вид, что всё в порядке.
            Иначе сухопутные будут думать, что море ослабело. Сухопутные – враги. Сухопутные не должны знать, что происходит в самом сильном мире. Пусть живут на своей суше, пока море не поднялось! И не лезут…
            Не лезут!
– Бланка! – Алана позвала её впервые, и девушка, кажется, даже испугалась всерьёз. И крика, и зова. Алана всегда говорила тихо-тихо, словно слова сами по себе были для неё мучением. Может быть, так и было. Все слуги, все любопытные и горожане в великом множестве, обсуждали дар Морского Царя, и шептались, какая же она?
– У неё рыбий хвост!
– От неё воняет тиной!
– Она немая, как все рыбы!
            И, хотя Бланка уже видела Алану, и говорила с нею, а всё же она и то нет-нет да и поглядывала на Алану с беспокойством, ожидая увидеть как она пускает пузыри или прячет хвост, или ещё что-нибудь. И то, что Алана позвала её так, как звали до этого нормальные люди, Бланку поразило.
            Но ещё больше поразила просьба:
– Помоги мне одеться.
            С тех пор, как Алана появилась, она одевалась в первое, что попадалось ей в руки. Одевалась сама, не выбирая сложных шнуровок или ремней, только то, во что легко было облачиться. Она была неряшлива эти дни, волосы её были спутанными, одежда примятой, и только то, что она была даром Морского Царя и всё ещё приковывала к себе всеобщее любопытство, спасало её от обсуждений именно внешнего вида. Кто-то гадал ещё – зачем Морской Царь задабривает царя Витольда, а кто-то шептался – мол, всё обман…
            Но сейчас Алана заставляла себя проснуться. Ей было трудно. Её мутило, но нужно было себя заставить, показать, что она царская дочь, пусть и отправленная даром, а всё же! пусть не забывают её происхождения.
            С необыкновенной придирчивостью Алана выбрала для себя платье. Синее, конечно, синее. Из ткани, что напоминала волны. По цвету, как спокойное море, глубины которого она знала, и в которые не вернётся.
            Бланка помогала ей аккуратно, спокойно, но руки у неё всё же не очень-то и слушались, непривычные к тонким тканям, и в какой-то момент она уколола царевну.
            Царевна охнула. Не от боли, от удивления. Всё в себе казалось ей уже чужим, она как будто бы раздваивалась, находясь на суше, но рожденная в море, и тут боль… краткое мгновение, всего лишь лёгкий укол застёжкой, и всё же – отдалось во всём теле удивлением.
            Алана взглянула на себя в зеркало. Бледная, осунувшаяся, с кругами под глазами, но живая. Пока ещё живая. Пока ещё стоящая на ногах, но неизменно должна она была скоро иссохнуть. Алана знала как это будет. сначала кожа её будет как бумага, она будет тончать и рваться. Потом она будет сереть. А потом просто сляжет и не сможет есть и пить. От неё останется жалкое тело. Она не будет пеной. И даже если её бросят в море, она уйдёт в ил, и не растворится в волнах. Море её не узнает.
            Никогда уже не узнает.
– С волосами что-то можешь сделать? – спросила Алана. Голос её был тих, но в нём появилась жизнь. Бланка покорно взялась за щётку.
            Бледность и осунувшийся вид никуда не делся, но это было хотя бы на что-то похоже. Она стала выглядеть аккуратнее, волосы её Бланка уложила, да и обрядила не в удобное, а в красивое. Хотя чувство красоты в Алане угасало, она даже не описала бы, не взглянув в зеркало, своего платья. Но это был уже маленький шаг!
– А теперь передай своему царю, что я хочу с ним говорить, – велела Алана и именно велела. Она прежде просила, а приказы и не отдавала. Но повеление сорвалось легко, и Бланка опрометью выскочила прочь, повинуясь.
            Как просто! Оказывается, ей ещё повинуются.
***
– Я удивлён, – признался Витольд, когда она сошла к нему по ступеням в сад. Бланка была весьма расторопна и уже через четверть часа сообщила, что царь ждёт свою дорогую гостью. – Я полагал, ты ещё больна, царевна.
– Я выздоравливаю, – сказала Алана, прекрасно зная, что медленно, но верно умирает. – Спасибо за то, что согласились.
– Дорогая гостья! Как отказать? – Витольд говорил доброжелательно, но в глазах его Алана видела холодность. Он пришёл потому что был и впрямь удивлён. Он не ждал ничего от Аланы, она была красивым даром от Морского Царя, свидетельством его покровительства, дружбы, и от неё ничего не требовалось, кроме как быть здесь. – Так чем могу служить?
– Мне предстоит жить в этом мире, а он мне незнаком, – Алана говорила спокойно. Воздух покалывал её непривычным холодком, но она не морщилась и заставляла себя терпеть, стараясь дышать чуть-чуть. – Совсем неизвестен. Я бы хотела поучиться, поузнавать, если будет на то воля царя.
– Поучиться? – Витольд был удивлён. – Что ж, пожалуй, в этих словах есть смысл. Мир людей кажется тебе, царевна, чужим, это ясно…
– Да, многое мне непостижимо.
– Например?
            Алана даже заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла болезненной – от сухости воздуха губы её потрескивали и болели:
– Например, почему я должна восхищаться сокровищницей царя Витольда? Жемчуга, перья. Разве это ценно?
– Для той, кто жил на морском дне и знает, какие сокровища погребены в морской пучине, пожалуй, нет, – Витольд усмехнулся. Он не удивился, когда Алана заговорила о сокровищнице. Что удивительного? Все знали, что ещё его отец собирал её, гордился. Он продолжил же эту традицию. – Но там не только жемчуга. Драгоценности там вообще не те, какие ты думаешь. Или большинство.
            Алана воззрилась на него с недоумением.
– Бланка сказала мне, что там жемчуга.
– Бланка дура, её предел мечтаний – это жемчужные бусы и платья, – отмахнулся царь, – впрочем, я не виню её. Это для многих работает. Но мой отец был выдающимся человеком. Ты не знаешь этого, царевна, так позволь рассказать. Он был мореплавателем, увлекался магией и науками, которые может быть, тебе и незнакомы, но здесь, на суше, наделали много шуму. Он умел читать по звёздам и умел изобретать новые отвары для исцеления. Думаешь, царевна, он стал бы собирать каменья?
            Алана не думала об этом. она и ничего подобного не слышала прежде о Гвидоне. Все сухопутные казались ей мелкими и ничтожными, ведь они жили не в море, не знали его, не подчиняли! Так какой с них толк?
– Или, думаешь, я собираю их? – спросил Витольд. – Царевна, моя сокровищница не для драгоценностей людских, но пусть люди думают о ней так. Лучше пусть так, чем лезут за настоящими чудесами.
            Чудесами! У людей сухопутных есть чудеса? Они на что-то способны? Впрочем, чего это их чудеса ещё стоят?
– Не веришь мне, – Витольд легко прочёл её сомнение, – а я не верю, что ты здесь по своей воле, царевна. Сослали тебя. А нам сказали, мол, дар.
            Алана испуганно взглянула на него.
– Мы не глупее вашего, – сказал царь, – и уж точно лучше лжём.
            Алана пристыжено молчала. Она собиралась говорить с царём как на равных, а выходило, что она чувствовала себя всё ещё слабее и ничтожнее других. И как это получалось у всех вокруг?
– Не печалься, царевна, у нас всё не так плохо, – заверил Витольд, – и для тебя здесь будет дом. Привыкнешь. Здесь тоже есть жизнь, не такая как прежде, но всё ещё жизнь.
– Недолгая… – прошелестела Алана. Сухость воздуха сдавила её снова, под рёбрами отозвалась.
– Что-что? – он встревожился. Не за неё, конечно, а за то, что Морской Царь может задаться вопросом, где, дескать, его дорогая сестра? Где дар его? а портить отношения с морем – гиблое дело!
– Я умру, – просто призналась Алана, – очень скоро умру без моря.
– Так вот же оно, море? – Витольд явно не понимал. Сухопутный он и есть сухопутный! Сколько рукой не маши, а море её больше не ждёт.
            Алана покачала головой. Не объяснишь ведь. Чего стараться?
– Нельзя тебе туда? – догадался Витольд. Конечно, он не мог в полной мере прочувствовать силы Морского Царя, отправляющего кого-то на сушу, но что-то в словах можно и заменить, лишь бы было понимание.
– Нельзя, – подтвердила Алана. – Я там уже чужая.
            Витольд поглядел на неё, потом в сторону моря, вздохнул:
– Стало быть, тебя сюда умирать отправили? Как дар нам, но в наказание самой тебе? Лихо!
            Алана не отвечала. Она собиралась держаться, быть сильной и хранить лицо, но не получилось. Витольд был сухопутным, но она открыла ему свою тайну. Она не бросилась отрицать своего изгнания, не стала заверять его в том, что она пришла сама, потому что он сам легко догадался о её положении.
            Глупо было бы отрицать, но не отрицать вовсе – подло. Алана для себя так решила и подумала даже, что сослали её, пожалуй, справедливо. Она не море. Она так, лужа какая-то. солёная лужа.
– Придумаем что-нибудь, – сказал Витольд спокойно. Он не утешал её, не сочувствовал, просто сказал, и Алана не поверила ему, но кивнула. А что оставалось?  – А ты пока учись, царевна, да меняй своё мнение о нас, привыкай. Это теперь дом твой.
***
– Варно! – Эва старается держаться достойно и даже величественно, но она знает, что приход к ней болотника, да ещё и сподвижника брата её – это переломный момент. Она может делать вид, что вовсе не ждала его, что он застал её врасплох, да только сидела Эва полдня как на морских ежах, вздрагивала от каждого шороха.
            Могут ведь за этим шорохом и за нею идти! А ну как тоже на берег сошлют? Эва же там умрёт! Это Алана мало жила да ничего из себя и не представляет, а без Эвы как же? кто сопротивляться Сигеру будет? кто за трон бороться будет?
            Некому!
            Так думает Эва, и ждёт. Наконец, Варно приходит. Болотник он и есть болотник, помучает прежде. О дне спросит, как, мол, прошёл, не нуждается ли Эва в чём-нибудь, не желает ли поговорить с братом или поплакать об изгнанной сестрице?
– Да говори уже решение, пиявка! – злится Эва и эта злость очень льстит болотнику. Теперь морская царевна от него зависеть будет! от его народа! То-то! не гордитесь, морские, не лучше вы болотников, и вот пришли ж на поклон к ним. как расплата это за всю вашу гордыню.
– Мы подумали, всем своим народом подумали, старейшинами собирались, – Варно начинает медленно, ему некуда спешить, нервность Эвы и её обязательство перед ними веселят его до невозможности.
– И? – Эва улыбается доброжелательно, точно море не готово выскочить у неё из сердца.
– Над твоим предложением подумали, – Варно издевается и не скрывает этого.
– Что-то решили?
– Долго спорили меж собою, рядили-судили…
– Да сколько ж можно! – море оно и есть море, несдержанное, злое, оно не умеет ждать. А болото как стояло, так и стоит. И будет стоять.
            Варно смотрит на отчаянную нервность Эвы, на её бессильно бешенство и снисходит до ответа:
– Мы решили, что если ты клянешься нам дать независимость и не притеснять нас больше никогда, и освободить нас от уплаты дани, то мы пойдём с тобой. Ты клянёшься в этом Океаном, и твои потомки продолжат держать твою клятву.
            Эва выдыхает. Чёртов болотник измучил её ожиданием. Умом-то Эва понимала, что всё разрешится в её пользу, но ум затмевают волны, когда хлещут внутри, налетают друг на друга, тревожатся.
– Клянусь! – Эва не раздумывает. Ей нужен трон. Ей нужно море, шторм. Пусть Сигера сметёт этим штормом, пусть унесёт в пучины на веки вечные!
– Стой, царевна, ещё одно, – равнодушно отзывает Варно, – есть ещё одно условие. Хотим себе новые владения. Есть один город прибрежный. Он из болота встал, так пусть туда и уйдёт.
            Варно тычет пальцем в точку на карте. Эва следит за ним завороженно, размышляет недолго:
– Будет тебе город.
– Как легко ты соглашаешься, – в голосе Варно насмешливое разочарование, – твой отец был против нас, а ты нас в союзники производишь!
– Моего отца больше нет, и я ищу справедливости.
– Трона ты себе ищешь, – возражает Варно, – но воля твоя, я даже спорить не буду. Называй как хочешь – местью, справедливостью, а только на трон ты и при отце смотрела, и после ничего не изменилась, разве что мотив благороднее стал. Но дело твое, царевна, нам наше отдай, а мы тебе поможем.
            Эва пропускает слова мимо ушей. Она знает – не время ссориться с болотниками, время вернуть положенное ей.
(*) Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны» ,«О новых мерах» , «Море не плачет», «Несговорчивые», «Воды гиблые»,  «Алана»,  «Их недуг», «Два чудовища» «Заговор», «Царевна в темнице» и «Изгнанница».  Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0545064

от Сегодня в 21:44

[Скрыть] Регистрационный номер 0545064 выдан для произведения: (*)
            Если бы кто сейчас из своих, морских, увидел бы Алану, он бы её и не узнал. И без того изящная, худая, она ещё более исхудала, и как-то совсем осунулась. Весёлость, и до изгнания ещё испарившаяся без следа, не могла проступить на болезненном лице. Впрочем, Алана уже давно поняла – своих среди морских у неё нет, её выбросили, никто не заступился, и она осталась далеко-далеко от моря.
            Нет, глазами его поищешь, даже из того окошка,  где она большую часть дня коротает, найдёшь, и даже подойти к нему можно – ей нет никакой преграды, она же дар, живое признание дружбы Царя Морского с Царём Сухопутным, да только сунуться в ту воду ей нельзя. изгнана! И держит заклятие Морского Царя лучше всякой цепи.
            А приняли её славно. И платья ей дали, и комнату, и девку приставили к ней в служение, велели гостьей быть, подле Царя Сухопутного сидеть на пирах, да ни в чём нужды и тоски не знать. Царь сухопутный тоже вроде бы добр, спрашивал, нуждается ли в чём она?
            Покачала головой Алана: умершему нет ни в чём нужды, а она всё равно что мёртвая.
            Впрочем, сухопутных это не смутило, то ли они сами по себе равнодушные, то ли поняли чего о ней, а расспросами мучить не стали. Объяснили же коротко, что попала Алана в царствие Витольда, сына царя Гвидона, и здесь она дорогая гостья.
            Не знала Алана ничего не про Гвидона, с чего бы ей про сухопутных знать? Не знала и про гостью. Знала верно иное: на погибель ей это царствие!
– Царь наш добрый, – без умолку болтала с нею Бланка, приставленная в услужение, и ничем не могла сдвинуть в своей госпоже мрачности, даже раздражения не выдавала. – Он всегда Морскому Царю дары отправлял щедрые, да и Морской Царь ему тоже жаловал… и отец его также поступал, при нём и собралась наша сокровищница!
            Бланка была восхищена своими же словами и так счастлива, что Алана даже отвернулась от окна и взглянула на неё. Чего так радуется?
            Но Бланка иначе восприняла её поворот.
– Сокровищница, царевна, которой и свет не видывал! И перо там чудо-птицы, и жемчужины из самых глубин…
            Алана отвернулась. Плевать ей на жемчужины, плевать на птиц – на всё плевать, она иссыхает, она умирает и скоро праздновать свою победу Сигеру, который так легко избавился от раздражающей его сестры. И никто про неё в море не вспомнит, и не уйдёт она морскою пеной…
            В глазах защипало. Странно, ей казалось, что и слезам уже места не будет, а всё же есть ещё слёзы, значит, не омертвело сердце, предстоит ему ещё это.
            Украдкой вытерла глаза.
– Царевна, – испуганно сказала Бланка, заметив это, – если тебе чего нужно, ты скажи. Царь мне голову снимет, если ты будешь недовольна.
            Вот оно что. А говорила же – добрый? Или такая у этих сухопутных доброта?
– Всем я довольна, – глухо ответила Алана и поправила непривычную ткань платья. Всё ей здесь чужое. И ткань слишком чувствуется, и постель слишком мягка, и воздух не тот, и сухо уж очень, а еда и вовсе отвратительна – для Аланы и вкуса у неё уж нет. ей, конечно, хотят услужить, и рыбу подают разную, мол, привычнее же? А рыба и то чужая на вкус. То в море, а то здесь, на чужбине.
            И понимает Алана, что недолго ей быть гостьей. Она надоест, станет ей меньше почёта, и это даже лучше, не будут её трогать, не будут замечать, шептаться о ней не будут, коситься – как ест, как говорит? Оставят в покое, в забвении она и умрёт.
            Поскорее бы только. Невыносимо здесь. Душно. Очень душно, дышать невозможно, полной грудью воздуха не вобрать – колет и сушит.
– Царевна…– Бланка замялась, кажется, давно хотела она спросить о чём-то, да только робость побеждала. Ещё бы! Морская гостья! И такое важное поручение, а вдруг разозлится? – Царевна, не гневись на меня, но только спросить хочу.
            Алана кивнула. Говорить было трудно. Каждый лишний вздох на суше отдавался болью где-то в сердце.
– Ты сама сюда пришла? То есть – по  доброй воле? – Бланка потупилась, голову опустила, может быть представляя, как добрый царь Витольд ей голову отсекает? А может быть, сама боялась своего вопроса.
            Алана снова отвернулась от окна. Теперь в ней вскипало маленькое, почти иссохшее море. Сухопутным нельзя было знать про их беды. Им нельзя было знать, что ей брат убил её отца и Царя. Что занял его место. И то, что сестра её – Эва, вступила в борьбу с ним и наплевала на всё другое, тоже было знать нельзя. Ничего нельзя было знать этим сухопутным! Они не смеют касаться моря. И пусть она умрёт в отдалении, изгнанная как дар, а на деле просто наказанная, но чужаки не должны знать о её беде!
            Это вопрос царской крови, это вопрос моря. 
– По своей, – ответила Алана. – Я сама сюда пошла.
            И что-то было страшное и новое в её голосе. Бланка дёрнулась, напуганная, залепетала:
– Прости, царевна! Не рассказывай царю, он прогневится! И ты не гневись. Ты такая бледная, такая несчастная…
– Я не несчастная, – Алана лгала, чтобы сохранилось море, нетронутым было, не касались его ненавистные сухопутные, – я привыкаю к суше.  Это трудно.
            Бланка закивала и снова принялась извиняться, но Алана жестом попросила её замолчать. От трескотни людской речи неумолимо болела голова. И от всего болела. От сухости, от колкости воздуха, от любопытства других. Вон, прогуливаются у её башенки, поглядывают, хотят её видеть!
            А разве она много чем отличается? Кожа чуть бледнее и серовата, да дышать не может. А так? Те же руки-ноги. И то же сердце. И всё тоже.
            Но слова Бланки внесли что-то своё в её мысли. В самом деле так не могло продолжаться. Нужно было взять себя в руки. Нужно было умирать, но так, чтобы сухопутные не догадались ни о чём, чтобы море гордилось своей дочерью, пусть и изгнанной, но всё же рождённой в море.
            Нет, назад не вернуться. И даже если Эва победит, вспомнит ли она о ней? Едва ли. эта мысль была проста и она даже не поразила Алану. Она давно знала в глубине себя, что кроме отца, её, пожалуй, никто не любит. Братья и сёстры терпели её, Эва играла лучше других, но она лишь играла.
            Она не вступилась за неё. И не вспомнит даже. Она хочет трон.
            А Алана хочет, чтобы всё закончилось. Но Эва может ещё проиграть, а вот Алана точно своё получит – морские дети не могут долго жить без моря, и её агония продлится совсем недолго. Она будет тяжела, она будет полна тошноты и боли в груди, но она закончится. А до тех пор? А до тех пор надо держаться. Надо делать вид, что всё в порядке.
            Иначе сухопутные будут думать, что море ослабело. Сухопутные – враги. Сухопутные не должны знать, что происходит в самом сильном мире. Пусть живут на своей суше, пока море не поднялось! И не лезут…
            Не лезут!
– Бланка! – Алана позвала её впервые, и девушка, кажется, даже испугалась всерьёз. И крика, и зова. Алана всегда говорила тихо-тихо, словно слова сами по себе были для неё мучением. Может быть, так и было. Все слуги, все любопытные и горожане в великом множестве, обсуждали дар Морского Царя, и шептались, какая же она?
– У неё рыбий хвост!
– От неё воняет тиной!
– Она немая, как все рыбы!
            И, хотя Бланка уже видела Алану, и говорила с нею, а всё же она и то нет-нет да и поглядывала на Алану с беспокойством, ожидая увидеть как она пускает пузыри или прячет хвост, или ещё что-нибудь. И то, что Алана позвала её так, как звали до этого нормальные люди, Бланку поразило.
            Но ещё больше поразила просьба:
– Помоги мне одеться.
            С тех пор, как Алана появилась, она одевалась в первое, что попадалось ей в руки. Одевалась сама, не выбирая сложных шнуровок или ремней, только то, во что легко было облачиться. Она была неряшлива эти дни, волосы её были спутанными, одежда примятой, и только то, что она была даром Морского Царя и всё ещё приковывала к себе всеобщее любопытство, спасало её от обсуждений именно внешнего вида. Кто-то гадал ещё – зачем Морской Царь задабривает царя Витольда, а кто-то шептался – мол, всё обман…
            Но сейчас Алана заставляла себя проснуться. Ей было трудно. Её мутило, но нужно было себя заставить, показать, что она царская дочь, пусть и отправленная даром, а всё же! пусть не забывают её происхождения.
            С необыкновенной придирчивостью Алана выбрала для себя платье. Синее, конечно, синее. Из ткани, что напоминала волны. По цвету, как спокойное море, глубины которого она знала, и в которые не вернётся.
            Бланка помогала ей аккуратно, спокойно, но руки у неё всё же не очень-то и слушались, непривычные к тонким тканям, и в какой-то момент она уколола царевну.
            Царевна охнула. Не от боли, от удивления. Всё в себе казалось ей уже чужим, она как будто бы раздваивалась, находясь на суше, но рожденная в море, и тут боль… краткое мгновение, всего лишь лёгкий укол застёжкой, и всё же – отдалось во всём теле удивлением.
            Алана взглянула на себя в зеркало. Бледная, осунувшаяся, с кругами под глазами, но живая. Пока ещё живая. Пока ещё стоящая на ногах, но неизменно должна она была скоро иссохнуть. Алана знала как это будет. сначала кожа её будет как бумага, она будет тончать и рваться. Потом она будет сереть. А потом просто сляжет и не сможет есть и пить. От неё останется жалкое тело. Она не будет пеной. И даже если её бросят в море, она уйдёт в ил, и не растворится в волнах. Море её не узнает.
            Никогда уже не узнает.
– С волосами что-то можешь сделать? – спросила Алана. Голос её был тих, но в нём появилась жизнь. Бланка покорно взялась за щётку.
            Бледность и осунувшийся вид никуда не делся, но это было хотя бы на что-то похоже. Она стала выглядеть аккуратнее, волосы её Бланка уложила, да и обрядила не в удобное, а в красивое. Хотя чувство красоты в Алане угасало, она даже не описала бы, не взглянув в зеркало, своего платья. Но это был уже маленький шаг!
– А теперь передай своему царю, что я хочу с ним говорить, – велела Алана и именно велела. Она прежде просила, а приказы и не отдавала. Но повеление сорвалось легко, и Бланка опрометью выскочила прочь, повинуясь.
            Как просто! Оказывается, ей ещё повинуются.
***
– Я удивлён, – признался Витольд, когда она сошла к нему по ступеням в сад. Бланка была весьма расторопна и уже через четверть часа сообщила, что царь ждёт свою дорогую гостью. – Я полагал, ты ещё больна, царевна.
– Я выздоравливаю, – сказала Алана, прекрасно зная, что медленно, но верно умирает. – Спасибо за то, что согласились.
– Дорогая гостья! Как отказать? – Витольд говорил доброжелательно, но в глазах его Алана видела холодность. Он пришёл потому что был и впрямь удивлён. Он не ждал ничего от Аланы, она была красивым даром от Морского Царя, свидетельством его покровительства, дружбы, и от неё ничего не требовалось, кроме как быть здесь. – Так чем могу служить?
– Мне предстоит жить в этом мире, а он мне незнаком, – Алана говорила спокойно. Воздух покалывал её непривычным холодком, но она не морщилась и заставляла себя терпеть, стараясь дышать чуть-чуть. – Совсем неизвестен. Я бы хотела поучиться, поузнавать, если будет на то воля царя.
– Поучиться? – Витольд был удивлён. – Что ж, пожалуй, в этих словах есть смысл. Мир людей кажется тебе, царевна, чужим, это ясно…
– Да, многое мне непостижимо.
– Например?
            Алана даже заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла болезненной – от сухости воздуха губы её потрескивали и болели:
– Например, почему я должна восхищаться сокровищницей царя Витольда? Жемчуга, перья. Разве это ценно?
– Для той, кто жил на морском дне и знает, какие сокровища погребены в морской пучине, пожалуй, нет, – Витольд усмехнулся. Он не удивился, когда Алана заговорила о сокровищнице. Что удивительного? Все знали, что ещё его отец собирал её, гордился. Он продолжил же эту традицию. – Но там не только жемчуга. Драгоценности там вообще не те, какие ты думаешь. Или большинство.
            Алана воззрилась на него с недоумением.
– Бланка сказала мне, что там жемчуга.
– Бланка дура, её предел мечтаний – это жемчужные бусы и платья, – отмахнулся царь, – впрочем, я не виню её. Это для многих работает. Но мой отец был выдающимся человеком. Ты не знаешь этого, царевна, так позволь рассказать. Он был мореплавателем, увлекался магией и науками, которые может быть, тебе и незнакомы, но здесь, на суше, наделали много шуму. Он умел читать по звёздам и умел изобретать новые отвары для исцеления. Думаешь, царевна, он стал бы собирать каменья?
            Алана не думала об этом. она и ничего подобного не слышала прежде о Гвидоне. Все сухопутные казались ей мелкими и ничтожными, ведь они жили не в море, не знали его, не подчиняли! Так какой с них толк?
– Или, думаешь, я собираю их? – спросил Витольд. – Царевна, моя сокровищница не для драгоценностей людских, но пусть люди думают о ней так. Лучше пусть так, чем лезут за настоящими чудесами.
            Чудесами! У людей сухопутных есть чудеса? Они на что-то способны? Впрочем, чего это их чудеса ещё стоят?
– Не веришь мне, – Витольд легко прочёл её сомнение, – а я не верю, что ты здесь по своей воле, царевна. Сослали тебя. А нам сказали, мол, дар.
            Алана испуганно взглянула на него.
– Мы не глупее вашего, – сказал царь, – и уж точно лучше лжём.
            Алана пристыжено молчала. Она собиралась говорить с царём как на равных, а выходило, что она чувствовала себя всё ещё слабее и ничтожнее других. И как это получалось у всех вокруг?
– Не печалься, царевна, у нас всё не так плохо, – заверил Витольд, – и для тебя здесь будет дом. Привыкнешь. Здесь тоже есть жизнь, не такая как прежде, но всё ещё жизнь.
– Недолгая… – прошелестела Алана. Сухость воздуха сдавила её снова, под рёбрами отозвалась.
– Что-что? – он встревожился. Не за неё, конечно, а за то, что Морской Царь может задаться вопросом, где, дескать, его дорогая сестра? Где дар его? а портить отношения с морем – гиблое дело!
– Я умру, – просто призналась Алана, – очень скоро умру без моря.
– Так вот же оно, море? – Витольд явно не понимал. Сухопутный он и есть сухопутный! Сколько рукой не маши, а море её больше не ждёт.
            Алана покачала головой. Не объяснишь ведь. Чего стараться?
– Нельзя тебе туда? – догадался Витольд. Конечно, он не мог в полной мере прочувствовать силы Морского Царя, отправляющего кого-то на сушу, но что-то в словах можно и заменить, лишь бы было понимание.
– Нельзя, – подтвердила Алана. – Я там уже чужая.
            Витольд поглядел на неё, потом в сторону моря, вздохнул:
– Стало быть, тебя сюда умирать отправили? Как дар нам, но в наказание самой тебе? Лихо!
            Алана не отвечала. Она собиралась держаться, быть сильной и хранить лицо, но не получилось. Витольд был сухопутным, но она открыла ему свою тайну. Она не бросилась отрицать своего изгнания, не стала заверять его в том, что она пришла сама, потому что он сам легко догадался о её положении.
            Глупо было бы отрицать, но не отрицать вовсе – подло. Алана для себя так решила и подумала даже, что сослали её, пожалуй, справедливо. Она не море. Она так, лужа какая-то. солёная лужа.
– Придумаем что-нибудь, – сказал Витольд спокойно. Он не утешал её, не сочувствовал, просто сказал, и Алана не поверила ему, но кивнула. А что оставалось?  – А ты пока учись, царевна, да меняй своё мнение о нас, привыкай. Это теперь дом твой.
***
– Варно! – Эва старается держаться достойно и даже величественно, но она знает, что приход к ней болотника, да ещё и сподвижника брата её – это переломный момент. Она может делать вид, что вовсе не ждала его, что он застал её врасплох, да только сидела Эва полдня как на морских ежах, вздрагивала от каждого шороха.
            Могут ведь за этим шорохом и за нею идти! А ну как тоже на берег сошлют? Эва же там умрёт! Это Алана мало жила да ничего из себя и не представляет, а без Эвы как же? кто сопротивляться Сигеру будет? кто за трон бороться будет?
            Некому!
            Так думает Эва, и ждёт. Наконец, Варно приходит. Болотник он и есть болотник, помучает прежде. О дне спросит, как, мол, прошёл, не нуждается ли Эва в чём-нибудь, не желает ли поговорить с братом или поплакать об изгнанной сестрице?
– Да говори уже решение, пиявка! – злится Эва и эта злость очень льстит болотнику. Теперь морская царевна от него зависеть будет! от его народа! То-то! не гордитесь, морские, не лучше вы болотников, и вот пришли ж на поклон к ним. как расплата это за всю вашу гордыню.
– Мы подумали, всем своим народом подумали, старейшинами собирались, – Варно начинает медленно, ему некуда спешить, нервность Эвы и её обязательство перед ними веселят его до невозможности.
– И? – Эва улыбается доброжелательно, точно море не готово выскочить у неё из сердца.
– Над твоим предложением подумали, – Варно издевается и не скрывает этого.
– Что-то решили?
– Долго спорили меж собою, рядили-судили…
– Да сколько ж можно! – море оно и есть море, несдержанное, злое, оно не умеет ждать. А болото как стояло, так и стоит. И будет стоять.
            Варно смотрит на отчаянную нервность Эвы, на её бессильно бешенство и снисходит до ответа:
– Мы решили, что если ты клянешься нам дать независимость и не притеснять нас больше никогда, и освободить нас от уплаты дани, то мы пойдём с тобой. Ты клянёшься в этом Океаном, и твои потомки продолжат держать твою клятву.
            Эва выдыхает. Чёртов болотник измучил её ожиданием. Умом-то Эва понимала, что всё разрешится в её пользу, но ум затмевают волны, когда хлещут внутри, налетают друг на друга, тревожатся.
– Клянусь! – Эва не раздумывает. Ей нужен трон. Ей нужно море, шторм. Пусть Сигера сметёт этим штормом, пусть унесёт в пучины на веки вечные!
– Стой, царевна, ещё одно, – равнодушно отзывает Варно, – есть ещё одно условие. Хотим себе новые владения. Есть один город прибрежный. Он из болота встал, так пусть туда и уйдёт.
            Варно тычет пальцем в точку на карте. Эва следит за ним завороженно, размышляет недолго:
– Будет тебе город.
– Как легко ты соглашаешься, – в голосе Варно насмешливое разочарование, – твой отец был против нас, а ты нас в союзники производишь!
– Моего отца больше нет, и я ищу справедливости.
– Трона ты себе ищешь, – возражает Варно, – но воля твоя, я даже спорить не буду. Называй как хочешь – местью, справедливостью, а только на трон ты и при отце смотрела, и после ничего не изменилась, разве что мотив благороднее стал. Но дело твое, царевна, нам наше отдай, а мы тебе поможем.
            Эва пропускает слова мимо ушей. Она знает – не время ссориться с болотниками, время вернуть положенное ей.
(*) Больше историй о Морском Царстве в рассказах  «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении»,  «Об одном колдовстве», «Смута»,  «Первый шаг»,  «Пена расходится морем», «О недоверии», «О болезни» , «Чёрные волны» ,«О новых мерах» , «Море не плачет», «Несговорчивые», «Воды гиблые»,  «Алана»,  «Их недуг», «Два чудовища» «Заговор», «Царевна в темнице» и «Изгнанница».  Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке…
 

 

Заступница (сказочка)