Ираида Михайловна не знала, что лучше сделать в эту первую декабрьскую пятницу – поехать в монастырь к дочери, или попытаться подумать о жизни с кем-нибудь другим. Эта мысль была сильнее и она решилась съездить в гости к своему самому близкому другу художнику Михаилу Уланову.
Уланова звали так же, как и последнего Генсека КПСС. Но он не любил официоза и просил называть себя просто по имени. Хотя и жил довольно широко на одной из улиц Рублёвска напротив только что возведенной татарской мечети.
Он как раз был занят новой картиной «Пробуждение княжны Людмилы в замке у Черномора». Выставка к 200-летию со дня рождения Пушкина была важным событием для Рублёвска – в давние времена по этим местам прокатился огонь пугачёвского восстания – и известный поэт наверняка поколесил здесь на своей бричке. Сказочный сюжет пришёлся по душе Михаилу Сергеевичу. Он только сомневался не выйдет ли всё слишком современно, даже сфотографировал пару наиболее стильных кроватей, и делал множество набросков обнаженных женских фигур.
Девушки из художественно-музыкального лицея относились к этому с пониманием. Сейчас одна из них в блаженстве растянулась на чистой простыне, пытаясь представить себя Людмилой, и никак не могла решить была ли наивная княжна онанисткой или нет.
Рука Нади Крылатовой незримо приближалась к заветной щелке, она была не прочь принять позу повульгарнее, но Михаил Сергеевич требовал от неё только испуга и удивления.
«Ну, всё, на сегодня пока хватит. Свари нам кофе, пожалуйста…»
Надя уже была не новичком и поэтому, соскочив с постели разом набросила рабочий халатик и стала хлопотать с кофеваркой. А Михаил Сергеевич, повинуясь зову ярко красного сигнала пошёл открывать дверь для своей посетительницы.
Ираида Михайловна была рада поговорить об искусстве. Она собиралась подать заявку на участие в выставке, но пока ещё не знала с какой картиной.
«А письмо Татьяны к Онегину? Великолепный сюжет по-моему. Милая барышня в пеньюаре. Впрочем, если она собралась гадать, то должна была быть обнаженной и без нательного креста. Только, пожалуйста, не увлекайся. Всё должно быть в меру.
- Я понимаю. А наша первая учительница будет участвовать?
- Да… У неё семейный портрет Александра и Натали. Правда несколько слащаво. Но это её стиль. Милый полулубок.
- Я тут просматривала один альбом и увидела, что Адам и Ева одного из немецких скульпторов очень походят на эту знаменитую пару. Вот бы их написать обнаженными. Но это рискованно.
Надя Крылатова вошла в комнату. Она очень гордилась своими распущенными волосами. Но Ираида Михайловна отчего–то скривилась, взглянув на эту светловолосую девушку.
Она не могла видеть людей хоть отдаленно похожих на прежнюю Людмилу Головину. Сразу же вспоминалась Алисоподобная дочь с её каре и клетчатым платьем. А за ними возникали почти одинаковые абсолютно оголенные фигурки рабынь Мустафы.
«Да, представляю, если бы её обрили и заставили вкалывать…» - пробормотала она вполголоса беря в руку чашечку с кофе и стараясь не замечать оголенного бюста под скромным халатиком Нади.
Надю била мелкая дрожь восторга. Она чувствовала прилив энергии. Страх сменялся ожиданием оргазма, а это ожидание требовало нового сеанса позирования.
Она боялась признаться себе в любви к спокойному и по-богатырски неторопливому человеку. Но ей нравилось чувствовать его силу – оставаться девственницей в его присутствии было как-то неловко, словно бы она была не живым человеком, а манекеном.
До седьмого класса Надя училась в той же школе, что и Станислав. Она даже была его соседкой по парте. Она знала, что Станислав мечтает стать живописцем и пару раз предлагала ему попозировать. Но тогда она была почти плоскогрудой шестиклассницей с нелепыми хвостиками украшенными бабочкообразными бантами.
Надя Крылатова очень стеснялась своей композиторской фамилии. Её принимали за дальнюю родственницу автора «Крылатых качелей», и даже просили познакомить с дедушкой. Но ей не нравились эти пионерские песни. Ей нравились взрослые, уверенные в себе мужчины перед которыми были готовы капитулировать и её душа, а главное чистые и белые трусы.
Родители ничего не знали о таких её несвоевременных мыслях. Зато Надя старательно готовилась к тому, чтобы стать для кого-нибудь пленительной красавицей.
Она сожалела, что так затянула дело со Станиславом. Он нравился ей давно, но она вся оттягивала мгновение телесного объяснения, всё чего-то боялась и стыдилась.
Дома, будучи полностью уверенной в собственном одиночестве, она оголялась и садилась играть «Патетическую» сонату Бетховена. Звуки фортепьяно благотворно сказывались на её возбуждающемся теле. В перерывах между частями произведения Надя закатывала глаза и проверяла свою промежность на влажность.
Родителям нравились её успехи в исполнительском искусстве. Они на каждый концерт доставали ей новое платье. Людмила привыкла носить декольте, привыкла к оголенным до плеч рукам, привыкла белозубо улыбаться начищенными до блеска зубами. Даже то, что через лёгкую ткань проглядывали её кружевные шёлковые трусики, так же было приятно.
Одно лишь удручало её, то, что Станислав покинул их лицей. Кто-то говорил, что его родители были не в состоянии платить за учёбу.
«А вдруг он нашёл себе другую девчонку? Надо бы проверить…»
Но теперь надо было быть милой с гостьей Михаила Сергеевича. Та наверняка присматривалась к ней, словно бы коневод к норовистой, но милой кобылке.
Взрослые пили чай и кофе, и, наконец, Михаил Сергеевич с каким-то странным беспокойством взглянул на часы.
«Надя, тебе пора. Уже поздно…»
- Да-да. Хочешь, я подвезу тебя… - предложила Ираида Михайловна.
Надя согласилась. Она нырнула за ширму и быстро натянула разложенную там одежду. Затем с готовностью примерной младшей родственницы вытянулась подле своей благодетельницы.
Дома Надю ожидало стильное пианино и клавир Бетховена.
Она поспешила разнагишаться, и села на угольно-чёрный табурет. Руки подняли крышку клавиатуры и зависли над клавишами.
Размеренно-величавая музыка заполнила всю комнату. Надя старалась, она знала, что этот рождественский концерт решит её судьбу.
Мысли о Станиславе вновь нахлынули на неё. Видимо, музыка Бетховена возбуждала её душу. А Станислав был самым приятным её воспоминанием.
Сыграв сонату до конца, она оторвала зад от табурета и подошла к окну. Тело ещё помнило мягкость чужих простыней, оно было изнеженно предложенной ему ролью, Надя еще не до конца перевоплотилась из пушкинской Людмилы обратно в Надю Крылатову.
Быть на положении полуподпольной красотки на час не хотелось. Михаил Сергеевич подавлял её своей мужской опытностью. Он, словно бы добрый дядя знал, что она ему скажет и делал свой совершенно непредсказуемый ею ход.
Надя любила своё тело. Оно было почти взрослым и нравилось мальчикам даже в одетом состоянии. Надю пока смущал их интерес, о том, что она должна чувствовать она знала из книг – научно-популярных и художественным, где телесное блаженство превозносилось до небес.
Кое-кто из взрослых считал, что музыцирование может заменить ей не слишком приятный для них секс. Видеть свою дочь за такими забавами не хотел ни отец, ни мать. Надя ещё не задумывалась о процессе деторождения, она пока ещё упивалась своей лицейской славой и теми наградами, что украшали её полку.
Мечта о покорении новых высот ещё бродила в её голове, словно милая аристократка по изящному лабиринту. Надя понимала, что может попросту сойти с ума от гордости. Желание блистать приходило внезапно, тем более ей все прочили успех и за пределами лицея….
«А что если меня узнают? Хотя это ведь буду не я, а Людмила. И вообще, какая же она глупая, дался ей этот Руслан. Черномор, по крайней мере, богатый.
Михаил Сергеевич тоже был не слишком бедным человеком. Он показывал Наде свои работы, раскрывая перед ней заветное портфолио, и ещё какую-то книгу-справочник с непонятными шифрами против каждой фамилии.
«У меня первая категория», - с каким-то странным восторгом сообщил он.
Надя дипломатично промолчала. Ей нравилось, что здесь её держат за взрослую и не спрашивают об оценках в школе…
Родители Нади влюблено смотрели на полуодетую дочь. Наденька сияла от восторга. Ей разрешали ходить по квартире в пеньюаре.
«Ну, как успехи, Надин?», - с лёгким французским прононсом поинтересовался отец.
- Всё хорошо, папа…
Надя вдруг подумала, что от неё может пахнуть кофе или духами той женщины, что подвозила её. Хуже, если от неё бы пахло дешёвым табаком.
Надя знала, как подольститься к родителям. Они были зачарованы её способностями, и теперь с нетерпением ожидали очередного триумфа на ежегодном рождественском концерте.
Надя же было немного не по себе. Она вновь мельком подумала о Станиславе. Мысль была неотвязна, она то и дело мелькала в мозгу, заставляя лицо немного краснеть о тех картин, что она видела.
«Папа, а у меня сегодня очень хорошо получилось скерцо. Оно такое прикольное. Тари-та, та, та.»
Губы сложились в милую улыбку, а всё тело задрожало.
Ужин семьи Крылатовых состоял из картофельного пюре с говяжьей печёнкой и крепкого английского чая. Обычно заварку из этой пачки заливали кипятком по большим праздникам, но сегодня мать отчего-то расщедрилась…
Надя старалась, есть, как она ела бы в ресторане. Ей было даже забавно представлять себя на банкете. Ощущая, как свободно и чисто дышит тело под легким домашним одеянием. Вообще-то питаться в ресторанах или кафе было бы свойственно будущей звезде эстрады.
Но мысли о той предлетней выставке не отпускали. Надя не хотела быть униженной, Михаил Сергеевич уверял, что никто из учителей её не узнает. Ведь она же не сидит на уроках в чём мать родила, а современные девушки для нынешнего старшего поколения все на одно лицо.
«Интересно, узнает ли меня Станислав? Какой он смешной, не мог даже соблазнить толком…»
Она досадовала на этого парня. Со слов подруг она знала, что Стасик обожает рисовать акварели, но пока что его моделями были помидоры и огурцы…
«И почему я сама не напросилась? Ведь хотела же… Ещё в девятом классе… дурёха.»
Родители были заняты кухонными делами. А она поспешила к себе.
Та женщина слишком долго разглядывала её. Надя даже смутилась. Правда она не думала, что делает нечто плохое, обнажаясь перед Михаилом Сергеевичем, но эта дама…
«Кем я могла бы быть для неё? Какой-нибудь купальщицей, или нимфой. Но сейчас никто не пишет нимф. Ведь сейчас конец ХХ века…»
Она вдруг подумала, как бы хорошо было бы спрятать здесь миниатюрную камеру, а затем смотреть на себя со стороны, как она будет ходить, выглядеть, смеяться. Понять, как же её видят другие.
«Может быть, я вообще законченная шлюха? Нет, это не может быть, у меня даже целка в порядке.
Она вдруг подумала, что эти сеансы в доме напротив мечети были каким-то искусом. Ведь никто. Кто проходил мимо не догадывался, что здесь живет художник, чьи картины висят в частный собраниях Франции и Бельгии, и что ему позирует известная всем людям в их городе Вице-мисс красоты.
Незаметно наступил вечер. Надя решительно разобрала постель и стала думать, как лучше войти в роль пушкинской Людмилы. Ей всюду чудился настырный и пошлый Черномор.
Мать зашла пожелать ей спокойной ночи. Надя всегда спала обнаженной, хорошо зная, что утомленный работой отец будет крепко спать и не увидит её, если она даже поёдет в туалет.
Всю ночь ей снился роскошный дворец. И в этом дворце была то ли она сама, то ли привередливая дочь князя Владимира. Наде было не по себе, всё было слишком натуральным, словно бы она смотрела заказанный ею фильм.
В толпе плененных рыцарей мелькнуло лицо Станислава. Он был какой-то испуганный, словно бы его уже давно опетушили и сменили мужское на женское имя. Надя презирала его. Он был слишком робок, чтобы претендовать на роль её любовника. А возможно он уже изменил ей с другой, какой-нибудь разбитной лаборанткой.
Тема выдержана, но это произведение более зрелое, более многогранное, чем Дщери.И уже не похоже на своего рода ужастик. Здесь вы более внимательны к чувствам своих героев.
Помочь сайту
Поздравления
