Глава двадцать первая
В двадцатых числах декабря Ираида Михайловна задумалась о грядущем новогодье. По вечерам она старательно готовила дочери сюрприз, как-то забывая, что её Нелли уже давно не Алиса.
Внушительный рулон ватмана всегда был наготове. Ираида вспоминала свои школьные навыки и довольно уверенно изображала и Алису с каштановыми волосами, и сидящего под елью Белого Кролика, и скрывающегося в густой хвое знаменитого Шеширского Кота.
Пока картинка приобретала лоск, она достала из чулана пакет со старыми, давно уже надоевшими книжками. Они стоили по советским меркам копейки и интересовали Ираиду только ради иллюстраций.
Она собиралась украсить свою стенгазету несколькими шарадами и ребусами.
Мысли о дочери были нестерпимо колючими. Ещё год назад она желала отдохнуть от этого существа, перестать чувствовать себя актрисой-любительницей на сцене самодеятельного ТЮЗа. Но тогда Нелли не была сама собой, она тоже играла роль и часто не поминала, где игра, а где сознательное самозванство.
Теперь мать с трудом узнавала её. Получалось, что она всю жизнь любила выдуманную кем-то Алису, такую вот ожившую картинку, мультяшку выпавшую из телевизионного экрана.
«Какой же я была дурой! Нет, я всегда ухитряюсь пакостить самой себе. Сначала в школе, когда попросту не замечала окружающих себя людей и так глупо попалась. А ведь могла стать шлюхой. Иди затем, когда поступила в училище. Это было как-то ново, но скоро я поняла, что это не милый кружок, где тобой все довольны и гладят по головке. А потом, когда у меня родилась Нелли. Будь я, например бухгалтером, я бы была полезна мужу. А так…»
Она вспоминала, как вначале радовалась возможности просто творить, просыпаться в удобный для себя час и просто быть творческой личностью. Муж одобрял все её картины. Иногда кое-кто из его друзей был готов купить их.
Даже то, что дочь хорошела с каждым годом, было подарком судьбы. Ираида сразу оценила стройность её тела. Она писала дочь в платье, затем одетой в бикини, когда Нелли играла в бадминтон с подругой на даче. А затем уж и без этого нелепого купальника.
Людочка отчего-то раздражала Ираиду. Может быть, её раздражал несколько полноватый зад Людочки, или как-то слишком быстро налившиеся груди, или то, что они обе были почти раздеты.
Нелли старательно маскировалась под Алису. И скоро этот образ стал привычнее, чем её настоящая сущность.
И вот теперь он раскололся, словно яйцо. Яйцо, в котором пряталась настоящая так и не узнанная ею Нелли. И эту Нелли предстояло ещё полюбить.
«Сколько же времени я потеряла! Нет, это просто невозможно представить. И что теперь. Как вновь стать для неё матерью?».
Она боялась, что эти люди в черных одеяниях заменят Нелли её. И тогда она станет мёртвой, станет какой-нибудь черницей с нелепым именем. Такого поворота событий она бы не пережила.
Газета была уже готова..
Ираида Михайловна повесила её на стену и стала думать стоит ли покупать ёлку. Однако со дня смерти мужа не прошло ещё полугода, и было бы нелепо так дерзко веселиться.
«К тому же сейчас идёт Филиппов пост…» - вспомнила она. Да и дочь вряд ли будет есть все те деликатесы, что я достану.
Тропические фрукты и русские овощи. Этого вполне бы хватило для новогоднего застолья. Она села и стала думать, что купить, как сделать этот маленький праздник светлым…
«А если это последний с ней Новый Год? Ведь я никогда не думала, что Нелли может так измениться. Для меня она была живой игрушкой, игрушкой, которой я забавлялась время от времени.
И вот теперь овдовев, она боялась потерять и дочь.
Мысль привезти в монастырь детские игрушки пришла в голову Нелли. Она догадывалась, что стоит ли горячо и честно помолиться, как её желание сбудется. Ведь не могут же дети из опекаемого монастырём приюта оставаться без игрушек.
Сама она никогда не бывала там. Монахини пока не решались часто отпускать в мир. Даже в дом престарелых она ездила только три раза.
И вот теперь тот приют был для неё самым важным на земле местом.
«А он где?» - спросила она как-то местную просвирню.
«В Рублёвске, милая, в Рублёвске…» - отозвалась та, занимаясь своим послушанием.
- В Рублёвске?
Нелли покраснела. Сколько же она пропустила, глядя на мир из окна отцовской машины!
Думать о помощи сиротам было приятно, она старательно сортировала игрушки, укладывала их по коробкам. За этим занятием мысли о прошлом уходили на второй план. Казалось, что прежняя Нелли была такой же куклой с нечаянно перепутанным ярлычком..
Накануне дня рождения дочери Ираида Михайловна позвонила в монастырь. Настоятельница долго беседовала с нею. Но в конце беседы согласилась отпустить Нелли на побывку домой.
Ираида Михайловна на этот раз решила приехать в монастырь на «Вольво». Шофёр Серёжа с трудом поднял тяжёлый автомобиль в гору, но ехать с Нелли на троллейбусе было как-то неловко.
Поставив автомобиль на стояночный тормоз, он, молча, наблюдал за окружающим пейзажем. Неподалёку под поленницей дров пряталась маленькая трехцветная кошка. Серёже стало как-то весело на душе. Он представил, как будет готовиться к новогодним праздникам, как станет украшать ёлку, а затем соберёт вместе всех своих приятелей. И они станут пить и веселиться
Нелли получила приказ зайти к настоятельнице. Она привыкла выполнять приказы и даже удивлялась, как ещё недавно могла быть совершенно свободной. Она поспешила к кабинету и осторожно, почти беззвучно прочитала молитву.
«Аминь…» - донеслось из-за двери.
Ираида Михайловна не сразу узнала дочь. С Неллиного лица стёрся милый образ затейливой викторианской девочки. Теперь к тому образу надо было привыкать заново, хотя волосы на голове Нелли становились прежними…
Сергей успел заскучать. Он не понимал, что хорошего в таком уединении. Но Ираида Михайловна задерживалась, а он не решался напомнить о себе, нажав на клаксон.
А настоятельница скита в это время беседовала с матерью и дочерью Оболенскими. Её голос был добр и мягок, и от него веяло уверенностью. Ираида Михайловна даже подумала, что эта женщина когда-то была педагогом, она узнала её дочь гораздо лучше, чем она, вечно порхающая в эмпиреях живописица..
« Я всё понимаю. Всё понимаю…» - вставляла время от времени Ираида Михайловна, словно бы дочь была взятой для знакомства сиротой.
Нелли уже не хотела видеть мир. Она чувствовала, что привыкает к новой сказке. Привыкает к этому новому миру, без мужчин и глупых игр, от которых потом не знаешь, как отмыться.
И она решила, что поедет домой только ради матери. Что теперь её жизнь должна быть иной, не такой яркой и глупой. Что и Людочка вряд ли захочет дружить с ней, как прежде.
Автомобиль ехал по давно не виденным ею улицам. Нелли вдруг показалось, что она здесь впервые, что вообще только что приехала и никого толком не знает. Словно бы её забрали из того самого приюта, куда монахини отправляли игрушки.
Когда она вошла внутрь отцовского дома это чувство только усилилось. Оно было слишком явным, словно бы странный пугающий морок, от которого нужно было бежать прочь, как от гнилого болота.
Она едва не назвала мать тётя. Словно б уже не до конца верила в их родство.
Ираида Михайловна не знала, как развлечь дочь. Она даже думала, что поступает, не слишком правильно, предлагая той в день рождения пойти в кинотеатр на знаменитый оскароносный фильм.
Нелли хотела посмотреть «Титаник», раньше бы она бы говорила об этом желании без умолку, но теперь отчего то стыдилась его. Словно бы это было сродни выклянчиванию порции мороженого…
Виолетта не могла поверить, что Станислав достанет билеты. Она не слишком надеялась, что им достанутся хорошие места. Число желающих увидеть всем известное кораблекрушение прибывало.
В основном это были её ровесницы. Они слегка подрагивали на морозе и молчали, боясь, что словами спугнут очарование момента.
Профили юного художника и нищей аристократки украшали собой афишу. Они слегка загораживали силуэт знаменитого четырёхтрубного судна, но от этого воображение девушек разыгрывалось сильнее. Они уже предвкушали некую сказку наяву.
В этой толпе затерялась и Надя Крылатова. Она пришла в кино с подружкой, юной виолончелисткой Ириной. Девушки весело щебетали, пока Надя не увидела Станислава.
«Что это за кукла рядом с ним? Вот сволочь, сначала вокруг меня увивался, а теперь эту стервочку обхаживает…»
Она не могла бороться с ревностью. Станислав был долгое время её любимой игрушкой, той самой игрушкой, которой уже скучно играть, но и жалко выбросить. Она бы охотно четвертовала его, но отдать другой – никогда.
«Вот ещё фифочка. Наверняка, до сих пор в куклы играет и мамины пирожки трескает. Красная шапочка а ля рюс. Ну, ничего, ты у меня попрыгаешь на одной ножке».
Ираида Михайловна также заметила Станислава. Она узнала Виолетту по фигуре и улыбнулась - обнаженной эта девушка выглядела взрослее.
«Так, вот же она… Татьяна Ларина. Именно такой она и должна быть. В меру худощавой и стройной. Ей не пойдёт рубенсовская полнота, пышные ягодицы и груди. Но она не должна быть субтильной, словно стебелёк одуванчика. Нет, нет…
Наметанным взглядом Ираида Михайлова «сняла» с этой полунезнакомки её модные одёжки, и повертела на воображаемом поворотном круге, оценив все скрытые прелести будущей модели.
Между тем вся толпа зрителей направилась к дверям кинотеатра.
Нелли смотрела на экран и словно бы вплывала в него. Ей казалось, что это она приближается к остову «Титаника», видит закопанную в ил куклу, добывает драгоценный сейф. Этот лайнер, она знала о нём чуть-чуть, самую малость, только то, что он затонул, напоровшись на айсберг, но теперь.
Начало фильма увлекло её. Казалось, что время бежит незаметно, вот уже сцена в каюте, когда Роза собирается позировать Джеку.
Виолетта покраснела. Она представила на месте этой девушки саму себя, а Джек напомнил ей Станислава. Он так же уверенно держал в руке карандаш и делал свой рисунок.
Надя пыталась угадать в темноте силуэт разлучницы. Ей было не до фильма. Наверняка Станислав пришёл сюда целоваться, что ещё можно делать на таком девчачьем фильме.
Её подруга виолончелистка шмыгнула носом.
Сцены гибели парохода поражали. Он казался раненым китом, огромным Левиафаном, уходящим под воду.
«И всё-таки Бог сильнее. Один айсберг… и всё!», – подумала Нелли.
Она понимала, что глупо рыдать, но глаза были уже на мокром месте. Казалось, что они просто решили умыться слезами. Ведь она слишком долго не плакала.
«А ведь дома нас ждёт шоколадный торт с семнадцатью свечами», - подумала Ираида Михайловна.
На улице уже сгустились унылые декабрьские сумерки. Было неясно удлинился л и день хоть на йоту Зато разыгравшийся к вечеру мороз давал о себе знать. Оболенские, мать и дочь торопливо зашагали по тротуару. Ираида Михайловна понимала, что не стоит брать машину, во-первых, поблизости не было надёжной парковки, а во-вторых, она попросту не желала выделяться.
Мысли о спутнице того юного художника не давали ей покоя. Она решила найти эту девушку и предложить ей позировать. «Моя картина должна затмить картину Михаила Сергеевича. Обязательно».
Виолета пошла к Станиславу, не заходя домой. Перед её глазами всё ещё появлялся тот романтичный рисунок. Хотелось, чтобы и Станислав запечатлел её в похожей позе.
Станислав был рад этому. Его мать давно смирилась с их с Виолеттой романом. Да и мать Виолеты, как бы ни противилась неизбежному событию, не могла ничего изменить.
В комнате Станислава ничего не изменилось с того ноябрьского бдения. Виолетта огляделась, словно миловидная, но уже распущенная девушка. Меньше всего она хотела походить на впервые пришедшую малолетнюю проститутку, которая мысленно считает те деньги, которые получит её сутенёр.
Но всё равно Станислав был ещё не до конца её женихом.
Он смущался, словно бы догадывался о своей роли в этом спектакле. Виолетта решительно стянула себя водолазку, бросила её на постель и принялась освобождать из плена свою грудь.
Станислав смотрел на обнаженную подругу. Она чем-то походила на Психею и Дафну одновременно. Ему вдруг стало страшно – вдруг она станет деревом или пупырчатой и забавной в своей прыгучести лягушкой.
Планшет с натянутым на него куском ватмана всегда был на готове, как и стакан с остро оточенными карандашами всех видов твёрдости. Виолетта как умела, скопировала позу киногероини и стала смотреть, стараясь невинно улыбаться. Она вдруг поняла, что у Розы был оголён лобок, раньше бы она направила бы руку на его защиту, но теперь, теперь его оголенность лишь слегка подзадоривала её.
Станислав вдруг подумал, как бы он поступил во время кораблекрушения: полез бы в шлюпку или погиб вместе с кораблём?
Он и сейчас чувствовал себя на Титанике. Их многоэтажный дом застыл в океане города, а здание хлебокомбината напоминало злополучный айсберг. И от этого становилось немного не по себе.
«А вдруг я не успею её нарисовать?».
Но карандашные линии и пятна уже стали копией Виолетты. Она выглядела слишком сосредоточенной и смотрела как-то уныло…
Так же уныло смотрела и дочь Ираиды Михайловны, не решаясь сдуть со свечных фитильков язычки пламени. Раньше она делала это с азартом, радостно надувая щёки т совсем не замечая неудобств. Но теперь.
День рождения из радостного праздника превратился в тяжкий ритуал, такой же, как и грядущее новогодье. Они обе перестали верить в Деда Мороза: он умер – растаял жарким летом, и теперь не от кого было ждать подарков. Некому было жаловаться на судьбу.
Нелли уже не могла стать Алисой. Её вытошнило бы от прежнего жеманства.
Праздничный торт был кое-как съеден. Пусть наполовину, но всё же. Он просто казался теперь лишним в этот морозный день, день, когда было холодно не только на улице, но и в доме.
Теперь их окружали призраки. Призрак Валерия Сигизмундовича – он невидимо шелестел своим любимым «Комерсантомъ», и призрак несносной Веры Ивановны, она, словно крыса, шастала по углам и напоминал о себе стойким смрадом.
«Возможно, всё изменится в новом году. Всё встанет на свои места, всё будет просто отлично!»
…Виолетта так и задремала на этом милом диванчике. Станислав прикрыл её пледом, а сам стал смотреть на небо, ловя в своей душе отблески Рая. Он вдруг ощутил некую схожесть с Адамом. Виолетта тоже чем-то напоминала Еву, она не была вульгарна, наоборот, в ней проступала какая-то фарфоровая стыдливость.
Последний вторник декабря уплывал в безвестность. Уплывал вместе с быстро состарившимся годом. От этого становилось немного жутко. Год, который был так полон надежд в начале, напоминал теперь опустевший мешок Деда Мороза – все подарки были розданы, все песни спеты, все огни погашены…
Последние в жизни зимние школьные каникулы.
Виолетта была рада, что её никто не гонит прочь из этой квартиры. И она согласилась сходить за продуктами и помочь матери Станислава с готовкой.
Нужно было привыкать к образу жизни будущей невестки. Да и она сама хотела узнать, чем эта женщина отличается от её матери, которая ещё совсем недавно тиранила её, словно падчерицу.
Декабрьский морозец слегка напоминал о себе. Виолетта шагала довольно быстро, минуя накатанные ледянки и стараясь не слишком увлекаться разглядыванием привычных пейзажей. Список продуктов был надёжно укрыт в кармане куртки. И она чувствовала себя молодой полной сил разведчицей.
Машина похожая на боёк молотка вынырнула откуда-то слева. Виолетта вспрыгнула на заснеженный газон, как вдруг машина притормозила, и со стороны водителя приспустилось стекло.
«Ты – Виолетта?» - довольно уверенно для вопроса произнесла незнакомка.
Хотя Виолетта почувствовала, что где-то совсем недавно видела эту женщину. Но ей было страшно, словно бы её собирались арестовать или похитить.
Она не решалась сказать: «да» - и только слегка торопливо наклонила голову в знак согласия. А женщина знаком предложила ей сесть в машину.
«Вы, правда, знаете Станислава? Вы Ираида Михайловна? А что должна делать я?»
- Просто сидеть за столом и делать вид, что пишешь письмо гусиным пером…
- Голой? – уточнила Виолетта.
- Ну, разумеется, голой. В этом ведь и вся соль картины. Татьяна открывается перед Онегиным, она жаждет его…
Ираида Михайловна на мгновение осеклась, едва не продолжив: «как блядь…»
-Я согласна. Только мне надо купить продукты…», - Виолетта занервничала и вытащила из правого кармана сложенный вчетверо листок со списком. – Вот смотрите – сахарный песок – 2 килограмма, гречка – килограмм. Чай. Хлеб… ведь скоро Новый Год, понимаете. Мне надо быстрее, а то мама Станислава станет сердиться.
Ираида Михайловна отвезла её к небольшому невзрачному магазинчику. Ей самой не мешало сделать покупки. Вместе они представляли удивительно комичную пару – холеная дама и одетая пусть и ярко, но дешёво тинэйджерка с физиономией вкусившей грех Золушки.
Покупок набралось на два пакета. Ираида Михайловна покупала их не столько для себя, сколько для Виолетты. Теперь вблизи она разглядела её худобу и собиралась слегка располнить её не только на холсте, но и в жизни.
Виолетта была благодарна этой женщине, та повела себя, как сказочная фея. И теперь переполненный пакет был легча пушинки. Но как рассказать обо всём Станиславу?
Но тот не о чём не спрашивал. Просто время от времени заглядывал в кухню и смотрел, как они возятся у плиты. Мать не допускала его до этого священнодействия, позволяя лишь изжарить для себя глазунью или попустить пару ломтиков хлеба в новенький тостер.
Лёгкий завтрак был закончен где-то в четверть часа. Виолетта почувствовала себя обнаглевшей квартиранткой. Она уже не понимала, где её дом – здесь или этажом ниже, где наверняка её ждала её настоящая, пусть и не совсем любящая мать…
Помочь сайту
Поздравления
Ва-а-ще-е!
