Сага о чертополохе (предв. название) - 42

25 февраля 2014 - Людмила Пименова

Соня.

За эти более, чем полтора года, проведенные Соней в родном городе, она окончательно привыкла к обычной семейной жизни без расставаний и боев, без конспирации и подпольных кватрир. Володя подрос, бегал по квартире, как угорелый и засыпал ее вопросами. Соня истосковалась по настоящему делу, по серьезной работе. А пока она сидела дома и пыталась научиться готовить, хотя это ей не слишком удавалось.

Как-то она заглянула в маленькую, темную лавочку букиниста и надолго застряла бы там, если бы не сын, которому хотелось побегать на улице. В лавочке имелось немалое количество книг, хранившихся в полном беспорядке на запыленных полках и прямо на полу. Старый лавочник, смахивающий не то на старинного генерала, не то на камердинера, сидел на низенькой скамейке в углу с пыльной тряпкой в руках и разбирал книжный завал. На тех полках, что уже были разобраны, хранились старинные фолианты, философские трактаты, труды по военной истории и теологии. Соня потянулась к соседней полке и услышала голос лавочника, сильный и властный.
- Мадам! Там только переводы. Они вас не заинтересуют.
Соня слегка оскорбилась, но не посмела перечить и прошла чуть дальше. Отдельная этажерка была посвящена книгам попроще, но оправленным в дорогие кожаные переплеты с золотым тиснением. Среди них Соня обнаружила даже старинный дневник княжны Орловой, на котором каким-то чудом сохранились еще массивные золотые застежки. Она наскоро полистала его, вдыхая запах пыли и еще какой-то, едва уловимый и тревожащий. Это был запах старого дома, слегка приправленный плесенью. На первой странице дневника стояла дата: 25 декабря 1836 года, и ей стало ясно, что княжна получила дневник в подарок на рождество, наверняка от какой-нибудь тетушки.
- Je l'aime à la folie,' - прочла Соня витиеватую запись с вензелями на одной из страниц и улыбнулась, продолжая листать.
Лавочник покивал седыми бакенбардами. Наивные воздыхания юной княжны Соню не заинтересовали, но когда она наскоро перелистала плотные, немного пожелтевшие по углам страницы, из них, как и положено, выпала засушенная роза. Соня оконфуженно ахнула и роза, упав на пол, рассыпалась в крошки. Она невольно бросила взгляд на хозяина лавки и его сочный, уверенный голос заметил:
- Вы разбили любовь прекрасной молодой девушки.
- Странно, что дневник каким-то образом пережил пожар 906 года, - пробормотала Соня.
- Ничего странного, - ответил лавочник, - Орловы как всегда проводили то лето в именьи, а княжна навряд-ли рассталась бы со своим дневником на столь длительное время.
Соня хорошо помнила лето пожара. Они тоже провели то лето в именьи у деда и только благодаря этому все остались живы, учитывая, что от их старого деревянного дома не осталось даже головешек. Она помнила бесконечные вереницы погорельцев и озабоченную их горем матушку, которая пыталась организовать хоть какую-то помощь несчастным.
- Это было страшно, - сказала она.
- Да, - просто ответил лавочник, - Вы желаете найти что-либо особое, или просто интересуетесь книгами?
- Честно говоря, я рассчитывала купить какую-нибудь кладезь кулинарных рецептов.
- Я так и подумал, - сказал букинист без тени иронии и поднялся.
- Извольте. Хотя я полагаю, что вам будет нелегко в наше время раздобыть все необходимые ингредиенты, - он сдул пыль с тяжелой старинной книги и протянул ее Соне.
Соня с интересом раскрыла книгу и пробежала глазами по заголовкам.
- Да, я не совсем уверена, что мне придется учиться готовить фазанов под лесничьим соусом.
Лавочник вежливо улыбнулся, пошарил пальцем по корешкам и протянул ей книгу поменьше.
- Не думаю, что этот старинный кулинарный фолиант может вам пригодиться. Возьмите лучше эту. Здесь есть даже рецепты самой графини Толстой.
- Я куплю обе, - сказала Соня и полезла за деньгами.
- Благодарю вас, - ответил продавец, - по правде говоря, покупатели заглядывают ко мне не часто. Весьма рад был вас видеть. В случае, если мне попадется нечто интересное из разряда кулинарии, я непременно отложу его для вас.

Дома, листая кулинарные книги с пятнышками жира и фруктов, Соня вспоминала скромную библиотеку своей матушки. Как жаль, что она так и не решилась наведаться к отцу и подержать в руках хоть одну из материнских книг, вдохнуть запах пыли и слабое дуновение полузабытых духов. А может быть даже и найти засушенный ею цветок или оставленную там записку. Ей не могло даже прийти в голову, что библиотека ее матери была брошена на произвол судьбы вместе с прочими малопригодными для обычного пользования вещами из отцовского дома. Она не могла себе представить, что отныне в доме, где жила ее семья, место для книг не было предусмотрено.

К счастью, ее длительное бездействие подходило к концу. Максим возвращался на работу в Самару. Соня все еще колебалась, не пойти ли ей повидаться с отцом перед отъездом, но она решила, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он наверняка еще не смирился с потерей дома и Соня рискует попасть под горячую руку. Ничего, через год-другой она еще вернется и тогда...

Вещи были уже собраны, оставалось только запастись продуктами на дорогу. Соня не любила ходить на рынок. Несколько дет, прожитые с мачехой, заставлявшей ее ездить туда каждое утро и свирепо торговаться, привили ей стойкое отвращение к этому заведению. С покупками она справилась быстро и свернула в сторону толкучки, посмотреть, не найдется ли там подходящих ботиночек для ее сына. Он рос, ну, просто не по дням, а по часам. Она повертела в руках две или три пары, но за них просили довольно дорого и имеющихся денег у нее не хватало. Махнув рукой на ботинки она поспешила домой. Шла быстро мимо ряда, где женщины продавали постельное белье, споткнулась и остановилась. С противоположной стороны хмурая старуха из простонародья продавала разнообразное дорогое белье прямо из чемодана. Оно явно было скуплено у "бывших" подешевке, она была не из тех, кто нежился в подобном у себя дома. "Когда мы наконец избавимся от спекулянтов!”, - подумала Соня и взглянула на ее товар. Она бы не задержалась, если бы вышитая на уголке одной из простыней монограмма не показалась ей знакомой. "К.Е.А.” , розовое с вензелем. Простыни слежались и немного пожелтели на сгибах. Соне показалось, что именно эти простыни с прошвами и мережкой она видела в детстве на заднем дворе, развеваемые на веревке и весело щелкавшие на ветру. Она не была в этом абсолютно уверена, но вензель показался ей знакомым. "Казанцева Екатерина Антоновна” - ее мать.
- Откуда это у тебя? - спросила она бабку.
- Тебе какое дело! Надо – бери, а не надо – проходи дальше!
Денег у нее хватило на одну простыню и две наволочки, но она даже дрожала от возбуждения. Она была уверена, что в ее доме было теперь хоть какая-то память от покойной матери.

Самара встретила их звонкой капелью и лужами. Квартира, к которой она стала уже привыкать, была занята другими и им пришлось переночевать в доме родителей Максима, у его родной тетки. С тех пор, как умерла его мать и тетка жила одна, к ней подселили пожилого красноармейца с политкурсов. В доме мало что изменилось, разве что комната Максима была теперь занята посторонним человеком, но многочисленные вышитые попугайчики и розочки, хотя и порядком выцветшие, красовались на своих местах. Даже фарфоровая пастушка все еще стояла на своей тумбочке, пережив и войну, и стрельбу. Тетя Надя была безумно рада их появлению и стала строить планы на их будущую совместную жизнь. Но Соня не собиралась поселяться в этом сумрачном музее, а потому отвечала довольно резко, каждый раз смущаясь от укоризненного взгляда мужа.

Все устроилось на другой день, когда Максим получил ключи от новой квартиры и они пошли устраиваться. На этот раз они тоже были в ней не одни. Одну из комнат занимал командированный офицер, но он в скором времени должен был отбыть по назначению. Обстановка квартиры была в плачевном состоянии, запятнанная обивка стульев местами провисала, дверца шкафа висела на одной петле, видно немало народу прошло уже через эти стены. Соня вздохнула с облегчением. Под напором суеты и постороннего присутствия давно уже выветрился дух настоящих хозяев и это избавило ее от скованности под укоризненными взглядами чужих вещей.

Тетя Надя с радостью согласилась сидеть с Владюшей и Соня вздохнула с облегчением. Отдел по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, в котором она работала до отъезда в командировку, переименовали и перенесли в другое место. Соне не хотелось работать с Прониным, знавшим ее отца, она втайне рассчитывала устроиться в отдел образования. Написалв соответствующее заявление, ей пришлось пока вернуться на старую должность, и она заранее хмурилась в предвкушении язвительных замечаний начальника.
- А вот и наша Софья Васильевна! - воскликнул Пронин, едва она появилась на пороге кабинета, - вернулись? Как там поживает ваш драгоценный батюшка?
- Вам что, действительно это интересно?- спросила она, выискивая глазами свободный стол.
- А как же! Беспокоюсь за него, моего бывшего благодетеля! Вы не стесняйтесь, устраивайтесь вот за этим столом, нашу машинистку Клавочку вы уже знаете.
Соня со вздохом устроилась на колченогом стуле и открыла один за другим ящики с разрозненными бумажками.
- Ну так, как там Василий Иванович? - настаивал Пронин.
- Не имела удовольствия встретить, - холодно ответила Соня.
Пронин укоризненно покачал головой:
- Ай-яй-яй! Как же вы так, а? Отец, все-таки. Опять же братья, сестры...
Соня смутилась и гордо подняв голову, ответила:
- Для меня с семьей все кончено давным-давно. Я выбрала свою дорогу. Давайте-ка лучше займемся делом.

По долгу службы Соне нередко приходилось встречаться со своими армейскими сослуживцами. Встречи бывали торопливыми, радостными, Соню крепко обнимали и хлопали по плечу. В такие дни Пронин избегал заводить с ней лишних разговоров, усиленно углублялся в чтение бумаг и озабоченно хмурил брови. Но Соня чувствовала, что он от нее не отстанет. Ей было тяжко просиживать целыми днями с ним в одном кабинете и чувствовать его осторожное внимание. Она не раз говорила об этом Максиму, но тот только отмахивался.
- Не забивай себе голову ерундой. У него всегда язык был хорошо подвешен, скучает он за бумажной работой, вот и развлекается, как может. Не отвечай ему, он и отстанет.

Криминальная обстановка в городе была очень тяжелой, по иночам нередко постреливали, а по утрам обыватели испуганно рассказывали соседям о новых грабежах и убийствах. Орудовали и свои, местные бандиты и гастролеры с юга. Все, кто имел хоть какой-то военный опыт были призваны патрулировать по вечернему городу.

Вновь открывшиеся рестораны привлекали самую разнообразную и подозрительную публику, от выплывших из ниоткуда "бывших” и новоявленных деловых людей, до прожигающих дурные деньги бандитов. Да и сама эта публика все чаще становились объектом нападений и грабежей, молниеносных и порой жестоких. И хотя в воровской среде очень любили говорить о воровских законах чести, сами воры этими понятиями в жизни не пользовались. О них вспоминали в основном во время долгих отсидок на нарах, а в жизни никого не щадили. Каждая подворотня стала смертельно опасной и горожане избегали выходить на улицу по ночам. То и дело вспыхивали перестрелки, звуки погони будили мирных жителей среди ночи, заставляя осторожно выглядывать в окно и креститься, трясясь от страха от любого стука в дверь.

Выходя патрулировать, Соня одевалась так-же, как на работу: в сапоги, потрепанную кожанку с портупеей, и повязывала короткие темные волосы красной комсомольской косынкой. Они ходили группами по четыре чаловека и после полуночи женщин провожали по домам. Но их присутствие было необходимо в группах для того, чтобы обыскивать подозрительных женщин, которых немало пристроилось в это голодное время в воровскую среду.

Как-то во время вечернего патруля по одной из темноватых улиц окраины, они проходили мимо недавно открытого ресторанчика с громким названием "Паризьен”, единственное освещенное место в округе благодаря светящейся вывеске и широким витринам. До революции в этом здании был большой продуктовый магазин, а сейчас оттуда доносились громкая музыка, смутный гул голосов и вызывающий женский смех. Они уже прошли было мимо, не без любопытства заглядывая за розовые гардины, за которыми двигались темные силуэты, но тут из ресторана радалась пара выстрелов и женский визг. Они торопливо вернулись, хватаясь за оружие и протиснулись в дверь. Женский визг в зале уже перешел в истерический смех. Там было накурено, несмотря на открытые форточки и довольно людно. Хорошо одетая публика, какую редко встретишь в городе днем, издала некое сумбурное восклицание, обернувшись на вошедших, играющий какую-то примитивную песенку оркестр сбился и замолк в последнем стоне виолончели.
- Кто стрелял? - спрсил старший патрульный.
- Да что вы! Это не здесь, с насмешливым удивлением ответила одна из женщин с папиросой в длинном янтарном мундштуке, оправляя у локтя перчатку.
Из-за стойки выбежал запыхавшийся хозяин заведения, подобострастно поклонился и почтительно выдвинул стулья из-под свободного столика.
- Что за стрельбы тут у вас? - снова спросил патрульный, внимательно обводя взглядом зал.
- Прошу вас не беспокоиться, это один из клиентов немножко перепил, вот и пальнул в воздух.
- Кто именно?
- Да он уже сбежал через задний ход. Все в порядке. Позвольте предложить вам легкое угощение! Или, может быть, лучше стопочку?
Хозяин продолжал заискивающе улыбаться, но лица патрульных были настороже. Соня презрительно хмыкнула и дернула плечом.
- Мадам! - еще раз дернул стулом хозяин.
- Не утруждайте себя, - сказала Соня, с удивлением разглядывая женщин, одетых по последней европейской моде. И вдруг одна из них, молоденькая, с яркими губками бантиком вызывающе вышла вперед и звонким, почти детским голосом воскликнула:
- Что же ты, Павел Андреич, не знаешь, как обращаться к господам комиссарам? Не "мадам”, дурак, надо говорить, а"товарищ”! Правда ведь, Сонечка?
Соня никогда не встречала этой девушки, она была в этом уверена, но в то-же время что-то защемило в глубине души от голубых, слишком близко посаженных глаз и этого детского голосочка.
- Так, - услышала она за своей спиной. - документики достаем, быстро, быстро! Всем оставаться на своих местах. Девушка, вот с вас и начнем.
Девушка вскинула голову и негромко засмеялась:
-Хорошо, хорошо. Киска, достань мою бумажку, она у тебя в кармане.
Двое патрульных встали с оружием у выходов из зала, Соня со старшим занялись проверкой документов.
- "Удостоверение личности... Глушкова Клавдия Михайловна” - прочла Соня на мятой бумажке, грациозным движением руки предоставленной крашеной девицей, - это удостоверение уже недействительно. Есть у вас что-нибудь другое?
- Другое? Другого нет!
Соня пристально смотрела в лицо девицы, нервно покусывающей нарисованные губки и не сводящей насмешливых глаз с ее лица. Ее золотичтые волосы были острижены почти так-же, как у Сони, и две претенциозные завитушки подчеркивали детские ямочки на ее щеках. Она слегка покачивалась, изящным жестом поднося к ротику длинный мундштук с папиросой. Соня заметила прелестные зубки, прчем два передних, крупнее остальных, слегка прикусывали нижнюю губу, когда она улыбалась и придавали ее лицу взбалмошное выражение. Но эти подведенные черным глаза, как-то по-волчьи сдвинутые к переносице...
- Что там у тебя, - спросил старший по патрулю, возвращая нарядному господинчику за дальним столом его документы.
- Клавочка! Я тебя узнала! Как же ты изменилась!
Соня приподняла руки, намереваясь обнять двоюродную сестру, но что-то ей помешало сделать это. Та, что стояла перед ней сегодня, совершенно не соответствовала той веселой поповской дочке, с которой они вместе играли в куклы по воскресеньям. Хотя именно с ней они вместе выдумывали какие-то неимоверные рецепты пирогов в тесной теткиной кухне и бросались орехами.
- Ничего, - помедлив, ответила Соня, -все в порядке, - и снова обратилась к кузине:
- Что ты делаешь здесь, в Самаре?
Клавочка посмотрела на нее так, словно она была сумасшедшей, подняла кукольные бровки, ободок на ее лбу дернулся и она резко отвернулась. Серебристая бахрома на ее платье метнулась по стройным бедрам.
- Вы ошибаетесь, товарищ коммисарша, я вас знать не знаю.
- Киса, зачем так невежливо? - протяжно вмешался красивый мужчина у ближайшего стола и отодвинул стул, предлагая Клавочке сесть.
Клавочка дернула бедрами, обернулась еще раз к Соне и едва не упала ему на колени.
- Ой! - игриво взвизгнула она и поцеловала мужчину в макушку.
Соне стало стыдно за нее. Она даже забыла, зачем пришла сюда и смущенно направилась к выходу.

Уже на улице Соню спросили:
- Откуда ты знаешь эту деваху?
- Я обозналась. Чуть было не приняла ее за свою кузину.
- Ничего себе, кузина! Да ты хоть знаешь, кто это?
- Нет, а кто?
- Слыхала о Бароне?
- О каком бароне, знаменитом бандите?
- Видела мужчину рядом с ней? Он и есть Барон. А она - его новая зазноба. Их знает вся ночная Самара.
- А что у него за кличка такая, Барон? Уж больно громко звучит!
- А, ерунда. Фамилия у него Бароновский. Вот и вышло – Барон. Не бойсь, не из "бывших”.
Его бывшая любовница, Нинка Чернушка, чуть ее не застрелила на прошлой неделе, видно не очень ей понравилось, что ее заменила молоденькая девочка.
- А эта откуда взялась?
- А кто ее знает! Она уже несколько лет, как в Самаре толчется. Раньше она была с Митей Карзубым, но вот, видишь... Вечной любви не бывает. Говорят, что Карзубый ее поколачивал, вот Барон и взял ее под свое крылышко.

Соня со щемящей болью думала о Клавочке и о своем дяде, отце Михаиле. Знал ли он, какой жизнью живет его ненаглядная старшая дочь? Бедная тетя Наташа! Наверняка она плачет по ночам, думая о своей заблудшей овечке. Соня была удовлетворена хотя-бы тем, что ей удалось выкрутиться и отказаться от такой сомнительной родственницы. Мало ли, что она назвала ее по имени! Она просто слышала, что так ее называли товарищи. Она все пыталась припомнить, называли ее Соней до, или после? Все равно. Называли-же!

Ей нетерпелось рассказать инцидент Максиму, но, когда она вернулась он уже спал в обнимку с Владюшей. Пришлось умерить свой пыл и лечь спать. Но на другой вечер, как только она вернулась с сыном домой и приступила к готовке ужина, она рассказала ему все до мельчайших подробностей. Максим отложил газету и внимательно ее слушал. Когда она закончила и, накрыв крышкой кастрюльку с картофельным супом, села напротив, он постучал пальцами по столу и серьезно спросил:
- А ты уверена, что это она?
- Конечно! Я почти сразу ее узнала. Когда мы виделись в последний раз, она была еще подростком, и, конечно-же не выглядела таким образом, но все равно... Фамилия у нее другая, наверняка придуманная, но имя и отчество – настоящие.
Максим все еще сомневался, но, убедившись, что Соня была всерьез потрясена произошедшим, предложил ей выяснить все напрямую.
- Если это действительно она, надо вырвать ее из этой компании и куда-нибудь пристроить. Например, в швейную мастерскую, ученицей.
- Она не очень -то любит шитье. Но зато у нее невероятные способности к готовке.
- Вот и прекрасно. Главное – увлечь ее любимым делом, чтобы она снова не сбежала на улицу. Придется найти ей какое-то жилье. Кстати, о жилье: наша старая квартира освободилась и мы можем переселяться на старое место. Завтра мне выдадут ключи.
- Я так устала! Не хочется снова устраивать переселение.
- Ничего, здесь наших вещей почти нет, а там остались и твои кастрюли, и мои книги. Отсюда мы все увезем за один раз. Там просторней, чище и до работы недалеко.
- Откуда ты знаешь, что там чище?
- Знаю. Там жили Поздников с женой, а его переводят в Москву.
Соня вздохнула:
- Я бы тоже с удовольствием уехала в Москву. Я там ни разу не была.
- Съездим как нбудь. В Москву съездить надо. Вот подожди, немного с делами разберемся и нам дадут отпуска.
- Мне так хочется уехать отсюда насовсем! Даже здесь, в Самаре, нет никакого спасения от всяких родственников!

Отправляясь поздним вечером на поиски Клавочки, Максим и Соня прихватили с собой товарища из паспортного отдела. Поскольку он сам водил машину, доехать до "Паризьена” было проще и безопасней, а благодаря ярко освещенной вывеске они нашли его сразу. Вечеринка там еще не достигла своего пароксизма, когда еда уже никого больше не интересовала, и посетители кое-где еще были увлечены своими тарелками. Барона и Клавочку они обнаружили все за тем-же двойным столиком, где они сидели и в прошлый раз. Играл оркестр и две или три парочки топтались на танцплощадке.

На их появление публика отреагировала со скрытам раздражением, легкий шумок недовольства волной пробежал по залу. Максим успокоил присутствующих легким движением руки и выскочивший навстечу хозяин остановился на полпути, сделав вид, что его нисколько не беспокоит появление предвставитлей власти. Товарищ из паспортного отдела напрямую подошел к Клавочке и потребовал документы. Клавочка с оскорбленным видом полезла в сумочку и подала проверявшему свежее удостоверение личности.

Клавочка избегала смотреть Соне в глаза. Она то любовалась тяжелым перстнем на среднем пальце, то оценивала декор интерьера, то увлекалась, вилкой. Наконец схватилась за бокал с вином и выпила его до дна. Соня попыталась что-то сказать, но ей помешал грянувший оркестр и скучающе-заинтересованные взгляды окружающих. Она беспомощно оглянулась на мужа, толковавшего о чем-то у конторки с хозяином. Максим махнул Соне рукой и провел ее в закуток, где находился хозяйский кабинет.
- Проходите сюда, зесь вам будет удобней, - услужливо поклонился хозяин и Соня села в скрипнувшее под ней тяжелое кожаное кресло. На какое-то мгновение ей показалось, что она, снова маленькая девочка, сидит в кабинете у дедушки, и сейчас он поставит перед ней блюдце с изюмом и лущеными орехами.
Максим привел под конвоем недовольную, кривляющуюся Клавочку и затворил за ней обитую кожей дверь. Сразу смолкли все звуки и они опустились в душную, ватную тишину. Клавочка подернула плечами. Сегодня на ней было платье, полностью сшитое из оборок, строптиво вздрагивавших при каждом ее движении. Она беззвучно прошла по ковру, беззастенчиво села на ближайший от Сони стул и облокотилась руками на стол. Ее браслеты брякнули о стекло, лицо злобно передернулось и она зашипела, наклонившись к Соне:
- Чего тебе от меня надо? Чего пристала?
- Клава, я пришла за тобой. Что ты здесь делаешь с этим сбродом? Во что ты превратилась? Ты что, с ума сошла?
- Чему ты собралась учить меня, ты, иуда! Арестовывать собралась? Расстреливать? Давай, я давно уже жду!
- Не собираюсь я тебя пока арестовывать! Я должна хотя-бы попытаться вывести тебя на прямую дорогу. Что ты делаешь в этой бандитской шайке! Этот Барон, он же ворюга, бандит!
Глаза Клавочки сузились в щелку и она прошипела:
- А кто не ворюга? Ты? Твои приятели? Вы, что-ли, не ворюги? Вы только для того и к власти пришли, чтобы людей безнаказанно грабить! Убивать и насиловать!
- Ты что, совсем спятила? Ты знаешь, что за такие речи...
Клавочка откинула голову и рассмеялась:
- Что? К стенке? Я же тебе сказала: я готова. Я давно уже готова. С того самого дня, когда убили моих родителей, а сама я узнала, что такое любовь!
Соня растерянно похлопала ресницами. Она пробыла в родном городе полтора года, но ей и в голову не пришло справиться о родственниках. Она давно уже сбросила со счетов всю свою бывшую родню, но отец Михаил, добрейший и честнейший человек, единственный, с которым она решалась дискуссировать со всей своей юношеской пылкостью... Она проглотила слюну. Ее словно окатили холодной водой.
- Я ничего этого не знала. Что там произошло?
Клавочка встала, прошлась по кабинету, с интересом изучая гравюры на стенах, запустила кончики пальцев в морду медвежьего чучела и, брезгливо стряхнув, отерла их об оборки.
- А тетя Наташа?
Клавочка подернула плечиком и горько усмехнулась.
- Я не знала. Правда не знала. А где Шура? Шура жива?
- Жива, жива. Она у дяди Васи живет. Хорошо, что хоть ее вовремя спрятали. Ничего, вырастет, позабудет все, а там, глядишь, и замуж выйдет за одного из палачей. За нее можно не волноваться.
- Клава, тебе тоже пора всерьез подумать о своем будущем. Что было, то было, война. Несправедливости везде хватало. И смертей, и всякого. Твой дружок рано или поздно сядет на нары, и что будет потом с тобой? Пойдешь с другим? До коих пор? Пока молодая? Ну а потом? Молодость пройдет, а что останется? Что делать будешь?
Клавочка со скучающим видом вернулась на стул и картинно вздохнула:
- Как мне сейчас вина выпить хочется! Ты давай тут, заканчивай свою проповедь, мне так надоело! Я хочу жить, я веселиться хочу!
- Подожди, Клава, послушай меня! Пойдем со мной! Я устрою тебя на работу, учиться пойдешь, жить будешь по-человечески. Сестру к себе, наконец, заберешь!
- Слышь, ты не можешь попросить, чтобы нам принесли сюда вина?
- Клава! Перестань! Сегодня переночуешь у нас, а завтра...
- Так, хватит! Завтра. Завтра может и не быть! Сказала тебе, отстань от меня. Никуда я с тобой идти не собираюсь, а на заводе корячиться - тем более. Ну чего уставилась! Ты сама-то чего на завод не пошла? Ходишь в начальничках? С наганом? Ты кто сама-то? Сбежала из дому, как последняя шалашовка! Учить меня вздумала.
Она брезгливо глянула на Соню и стала потихоньку качать ногой. Соня сердито шлепнула по столу ладонью, лицо ее раскаснелось от злости.
- Я ушла из дому, чтобы выйти замуж за любимого человека, чтобы вместе с ним встать на путь революционной борьбы! Мы дело делали! И я не желаю, чтобы все узнали, какая у меня родственница!
- А! Вон оно что! А я давно уж тебе не родственница! Ты мне – нет никто! Где ты была, когда терзали нашу семью? Вот отец твой, он нам родственник! Жена его, Полина, она - родственница! А ты...
Она бросила на Соню короткий взгляд, горящий от ненависти и прикусила язык. Улыбнулась и оправила на груди оборку, пустив ложный вздох.
- Ну что? Разговор окончен? Я могу идти? Или арестована уже?
- Клавдия, я тебя предупреждаю, я сделаю все, чтобы вытащить тебя из грязи, в которую ты залезла. Надо будет – арестуем, но вытащим тебя от этого Барона, из воровской малины.
- Послушай, комиссарша: если бы он был вором – давно сидел бы в тюрьме. Не пойман – не вор. Вот так вот! У нас тут, говорят, свобода! С кем хочу, с тем и якшаюсь!
- Посмотри на себя: разнаряжена, как актриса немого кино! Разве честные девушки так одеваются? Это-же провокация какая-то!
- А кто тебе сказал, что я честная девушка? Это я только сверху чистенькая, а внутри – внутри я напрочь запоганенная! Мойся-не мойся! Хоть кишки выдирай! Там грязь неотмываемая! А Барону я и такая нравлюсь! Он меня никому в обиду не даст! Даже тебе. Поняла? Да пошла ты...
Клавочка удержалась от слез и уверенным шагом вышла из кабинета. В дверь заглянул Максим:
- Ну, что, не вышло? Может арестуем ее, а там видно будет. Ну, подержим денек-другой...
Соня оборвала его коротким жестом:
- Ты что, не надо. Мы совсем ее загубим. Пойдем отсюда.

Они пересекли зал. Клавочка громко хохотала, обняв за шею своего приятеля. Она успела уже опрокинуть пару бокалов и лицо ее разрумянилось, маленький ротик, накрашенный сердечком, пускал ему в ухо беззвучные поцелуи. Соня торопливо прошла к выходу следом за мужем, стараясь не смотреть в ее сторону. Пианист лихо закончил песенку и оркестр грянул "Бублички”. Соня обернулась еще раз. Клавочка поставила туфлю на сиденье стула, а затем вскочила на стол, опрокидывая недопитый бокал вина и звонко запела, тряся многочисленными оборками над недоеденными тарелками:

"Купите бублички, горячи бублички,
Несите рублички, сюда скорей!
И в ночь ненастную,
Меня несчастную,
Торговку частную ты пожалей!”

Соня с ужасом отвернулась и торпливо закрыла за собой дверь.

____________________
' Je l'aime à la folie – схожу по нему с ума

Регистрационный номер №0195299

от 25 февраля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0195299 выдан для произведения:

Соня.