Сага о чертополохе (предварительное название) 11

Полина Никаноровна.

Наступило лето. Едва вернувшись из Астрахани с весенней путины, Василий Иванович занялся погрузкой зерна на баржу а заодно и уладил отъезд детей в деревню на каникулы. Как всегда он отправил следом за ними целый воз гостинцев: паюсной икры, балыков, воблы и леща, круп и сахару. В подарок тестю он послал ценный шерстяной ковер.

Приехал и Владимир Антонович с семейством. На этот раз Леночка была в лучшем расположении духа и даже с удовольствием играла вместе с детьми в лапту. У маленького Антошки была своя собственная нянька, но Паня следила за каждым ее шагом и на правах более опытной давала полезные наставления. Леночка ничего не имела против, сознавая, что для Пани Владимир – это родная семья. К тому-же сама она была неопытной матерью, да и заниматься с прислугой еще толком не научилась. Таким образом вокруг Пани вертелась вся жизнь в поместьи.

Владимир Антонович привез с собой на лето домашнего повара. Паня смотрела на него с подозрением и строго следила за тем, как он отмеривает продукты, сколько кладет в сковородку масла, а то вдруг, прервавши разговор, отвешивала звонкую оплеуху девчонке Наське, сторожовой дочке, приставленной для мытья посуды.
- Чово ты злыдня ногтём-то сковородку скребешь, а? Тебе для этого мочалка дадена!
-Я только поджарку! - завыла девчонка, утирая кулаком поддельные слезы.
- Ты видал, нет, ты видал! Острамит она всех нас тута! Вроде жрать ей в доме не дают! А? А хто с утра всю кашу в доме сожрал, и даже про Степку-дурачка забыл? Ногтём и в рот! Вот грязь деревенская!
Наська не больно расстраивалась, ей нравилось кухня, ее мерцающие медью загадочные предметы и вкуснючие запахи. Дунька – девка, нанятая в помощь городскому повару, прыскала в руку и стреляла глазками.
- Чово ты варить-то нонче будешь? - спрашивала Паня повара и тот, прищурившись, хитро отвечал:
- Мадам приказали с утра: на антре - биск из раков, на горячее - супрем де пуле и жардиньер де легюм, а на десерт – крем брюлле.
- Тьфу, басурман нешшасный, ты бы толком говорил, чово ересь-то несешь!
- А я вам, мадемуазель, все толком и объяснил.
Услышав обращение "мадемуазель”, Паня расхохоталась.
- Чово городишь, какая я тебе муазель! Я, чай, ешшо девица! Вот дурень, так дурень. Смотри, колпак какой напялил, ну, умора!
И она, пригрозив Дуньке пальцем и все еще смеясь, вышла из кухни покачивая юбками.

Благодаря присутствию повара няня не была перегружена работой и все свое время посвящала Ванюшке. Она показала его втихаря Ульяне-ворожее и та, ощупав его голову, руки и ноги, сокрушенно покачала головой и велела носить его на речку купаться и побольше гулять на воздухе. На следующее утро она появилась перед хозяйским крыльцом и подала приготовленную ею мазь из какого-то жиру и пряно пахнущих толченых трав. В винной бутылке, заткнутой травяной пробкой, плескалась загадочная жидкость. Ульяна наказала добавлять по ложке этого взвару Ванюшке в питье. По своему обыкновению, няня для начала сама отхлебнула с полстакана, посмотреть, что будет, и в последующие два дня возобновила операцию. Убедившись, что толку от этой заварки было не больше, чем от морковного чаю, она стала подливать лекарство ребенку, как ей было велено. И неизвестно, от купания-ли в реке, или от натираний травяной мазью, но в начале августа Ванюшка наконец-то пошел.

К этому времени Владимир Антонович с семейством собрались возвращаться в Москву и городской повар уезжал вместе с ними. Пришел конец эскалопам и эклерам и в ход пошли привычные щи и лапша, вареники и всеми любимый пирог с вишнями из рубленого теста.
- От нашей-то еды брюху сытней, - приговаривала няня и все соглашались с ней.

После отъезда Владимира Антоновича их водил на речку сам дед вместе с наней. Он усаживался на коряге и зорко наблюдал, чтобы няня, стоящая по пояс в воде в одной исподней рубахе, не позволяла детям заходить слишком далеко. Няня и сама получала огромное удовольствие от купания, несмотря на то, что приходилось возвращаться домой в прилипшей мокрой блузе. На обратном пути она собирала цветы и плела девочкам восхитительные венки, которые к вечеру увядали и теряли всю свою привлекательность.

Незадолго до отъезда детей в город в имение нежданно-негаданно вдруг нагрянул Назарка. Он разгрузил посланные отцом гостинцы и отозвал няню в сторонку для разговора. Любопытные девочки последовали было за ними, но Назарка обернулся и смущая их своей неулыбающейся узкоглазой улыбкой, отослал резким жестом:
- Вы идите, дети, конфетка кушайте. Кыш!
Сгорая от любопытства, девочки замедлили шаг и остановились на краю дорожки, наблюдая, как няня идет за ним куда-то в заросли смородины.
- Чего это они? - спросила Маня, дергая Соню за руку.
- Да, - задумчиво протянула Соня и пошлепала себя пальцем по губам, - я думаю, что он будет просить ее руки, - сказала она, - иначе зачем им от нас прятаться?
- Назарка? - засмеялась Маня, - ты что, Соня, он же татарин!
- А что, татары, не люди, чтоли? Такую как няня всякий захочет в жены взять.
- А как они венчаться будут? Он же мусульман! А может они у муллы будут венчаться?
- Скажешь тоже. Да, здесь, пожалуй, что-то другое. А что если...
- Если что? - Мане, видно, пришла в голову какая-то мысль, так как она вдруг вытаращила глаза и открыла рот, но Соня прикрыла ей губы ладонью:
- Тшш! Тихо! Двавй спрячемся вон там, в кустах!
Они уже побежали к кустам, но тут появилась Тоня и запищала:
- Где няня! Хочу к няне!
- Да тише ты! - прикрикнула на нее Соня, но прятаться было уже поздно. Няня выходила из-за кустов с раскрасневшимся, замкнутым лицом быстрой сердитой походкой. Назарка с озадаченным видом следовал за ней, пытаясь что-то объяснить.
- И знать ничего не хочу, не мое это дело, - сказала она и, увидев направлявшихся к ней детей, остановилась, чтобы стряхнуть с юбки приставшие сухие листочки. Назарка помялся и, махнув рукой, направился к своей повозке, окинув девочек непроницаемым взглядом.
- Что он тебе сказал? - Соня бросилась к няне и обняла ее за талию, а следом прилепились и младшие.
Няня погладила Соню по спине дрожащей рукой и сказала, борясь волнением:
- Ничего, ничего, мои сладкие.

Соня все никак не могла уснуть. В тот вечер няня довольно долго беседовала с дедушкой, запершись в его кабинете. На ужин дед не вышел, сославшись на дурное самочувствие, няня тоже была немного не в себе. Нужно было окликнуть ее два или три раза, чтобы добиться от нее толку. Когда сестры заснули, Соня сползла с кровати и пошлепала в нянину комнату. Там как всегда, горела одна лишь лампада, и было видно, что няня не спит.
- Сонюшка, что ты здесь делаешь?
- Няня, я никак не могу заснуть.
Соня прокралась в комнату и влезла в нянину постель.
- Я к тебе, нянюшечка ты моя.
Девочка прижалась к ее теплому телу и почувствовала, что подушка ее вся была влажной от слез.
- Няня, нянечка, что с тобой?
- Это я так, моя слатенька, пригорюнилась и все тут.
И няня, похлопывая Соню по мягкому месту, стала привычно нараспев декламировать:
- При-бежали в избу дети, второпях зовут отца: - тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца.
Соня знала этот стишок наизусть, но няня время от времени бесшумно всхлипывала, пробуждая в ней щемящую жалость и сострадание. Засыпая в ее теплых обьятиях, Соня пробормотала:
- "Врите, врите, бесенята, заворчал на них отец...”
Это было единственное стихотворение, которое няня знала. Она выучила его в детстве, в церковно-приходской школе, где она проучилась три месяца, до наступления холодов. А с наступлением морозов школу ей пришлось оставить за отсутствием лишних валенок.

Когда Соня крепко заснула, няня подняла ее на руки чтобы отнести в свою постель. Девочка так выросла, что она с трудом смогла поднять ее и ей пришлось бочком протискиваться через дверь, уберегая от косяка ее свисаюшие ноги.

Выехали они из Казанцева ясным солнечным утром, но на полпути попали под дождь. И хотя повозка и была крытой, вода сочилась вовнутрь из всех щелей и пассажиры порядочно промокли. Няня старалась потеплее закутать детей, но несмотря еа все ее усилия, к вечеру маленький Ванюшка подозрительно притих у нее на руках. На подъезде к городу ливень прекратился, но еще моросило. Все встречные городские экипажи ехали с поднятым верхом. Повозка прогремела по булыжной мостовой, свернула в знакомый тупичок, обрамленный мокрыми липами и въехала на аллею. У самого крыльца их встретила запыхавшаяся Настасья Петровна и помогла усталым детям выбраться из повозки.

В доме было тепло и на этот раз все были довольны тем, что доехали. Няня немедленно поднялась с Ванюшкой в детскую, а Настасья Петровна, ласково приговаривая, стала вытряхивать девочек из мокрых одежок. Соня сняла влажный платок и переобулась, и в этот миг на розовой лестнице раздались шаги и легкий отцовский смех. Отец был явно не один. Настасья Петровна, замолчав, еще ниже склонилась над Тониной головкой. Соня подняла глаза: на лестнице стоял улыбающийся папенька, а чуть позади, ступенькой выше, незнакомая женщина.
- С приездом! - весело воскликнул папенька, но в его добродушной улыбке было нечто натянутое, - промокли?
Он так и остался стоять на нижней ступеньке, словно загораживая женщину собой. Соня замерла от удивления, как соляная статуя, и глупо таращила глаза на даму, осмелившуюся подняться в семейные покои. Маня, не обращая внимания на такую странность, радостно взвизгнула и бросилась к отцу, Тонечка попыталась вырваться из рук Настасьи Петровны, снимавшей с нее намокший капот и пыхтела от досады, выдергивая из него руку. Василий Иванович решился, наконец, спуститься и бросился навстречу Маняше.
- Дочурка моя! - воскликнул он, поднял дочь на руки, расцеловал с облегчением и тут же поставил напол, чтобы подхватить младшую, ткнувшуюся носом ему в ноги. Машинально расстегивая пуговицы, Соня не могла оторвать глаз от незнакомки, стоявшей на ступеньке лестницы прямо и неподвижно. Это была женщина редкой красоты: белолицая, с огромными черными глазами и такими-же черными, гладко зачесанными волосами. Две тяжелые рубиновые капли покачивались у ее стройной шеи. На ней было закрытое темно-коричневое платье, напоминавшее Соне ее форменную одежду, а плечи прикрывала большая черная шаль с ярким цветочным орнаментом.

Василий Иванович оставил младших дочерей и обернулся к замершей Соне:
- Ты что-же, Сонюшка, не здороваешься с отцом?
Несмотря на смятение, в котором она пребывала, и смутную, неясную обиду, Соня не выдержала и со слезами бросилась к отцу. Он обнял ее и стал гладить волосы, заправляя пушистые прядки ей за уши слегка дрожащими руками. Его бородка защекотала ей ухо, теплое дыхание пахнуло в шею: "доченька, доченька ты моя”. За спиной его, меж бархатных портьер, возникла фигура деда, уставшего дожидаться в столовой своей порции нежностей и вышедшего навстречу внучкам. Последовал новый взрыв визга и бурные проявления детской радости едва не сбили его с ног.

Незнакомая дама, наблюдая эту сцену, слегка наклонила голову и улыбнулась. Вспомнив о ней, дети снова замолчали и уставились на нее во все глаза. Создалось смущенное, растерянное молчание и Василий Иванович, бросив короткий взгляд на Настасью Петровну, собиравшую с полу разбросанные вещи девочек, протянул ей руку.
- Пройдемте, Полина Никаноровна. Дети, проходите в столовую, я должен поставить вас в известность о некоторых изменениях в доме. Все потянулись к столу и расселись по привычным местам. Соня исподволь наблюдала, как незнакомка, поддерживаемая твердой папенькиной рукой, прошла и села на маменькино место.

Стол уже был засервирован к ужину. Василий Иванович строго оглядел свое семейство и произнес:
- Ну, вот, значит: перед вами моя новая супруга Полина Никаноровна...Еремина, великодушно согласившаяся скрасить нашу невеселую жизнь и стать вашей новой матушкой. Извольте любить и жаловать.
Тонечка, не внимая всей важности происходящего, влезла с ногами на стул и потянулась за большой краснобокой грушей из вазы. В напряженной тишине слышно было только ее пыхтение да пощелкивание маятника часов. Дед сидел, откинувшись на спинку стула и бесстрастно взирал на детей. Василий Иванович слегка прокашлялся и с досадой обратился к Настасье Петровне, маячившей в дверях:
- Скажите-же Пане, чтоб явилась немедленно, я что, неясно сказал?
Через минуту на лестнице послышались торопливые шаги и в дверях появилась растерянная няня с Ванюшкой на руках.
- Подойди сюда и представь сына моей супруге. Вот, Поля, мой единственный сын Иван. Как тебе известно, материнской ласки он не познал, так что – придется тебе, душенька, отныне стать ему матерью.
Паня просеменила к Полине и протянула ей заоравшего басом мальчика. Полина Никаноровна попробовала усадить ребенка к себе на колени, но он отчаянно отбивался ногами и руками, отворачивал голову и тянулся к няньке.
- Ну что ты, маленький, - стала уговоривать его Полина, но ребенок заорал и того громче и даже попытался отхлестать ей лицо.
- Ну что ты стоишь, забери его! - рассердился папенька на няню.
- Простыл он в дороге, батюшка, жар у него, - попыталась оправдаться няня.
- А раз такое дело, то и нечего вам разъезжать куда попало. Теперь в нашем доме есть хозяйка и все будут под присмотром.
У Сони оборвалось сердце. Неужели она никогда больше не увидит Казанцево?
- Вот, душенька, - снова обратился Василий Иванович к жене, - старшая моя дочь, Софья. Соня, встань.
Соня поднялась, шаркнув стулом.
- Как видишь – она уже почти что барышня.
- Здравствуй, Сонюшка, - красивым звучным голосом произнесла дама и протянула к ней руки.
Соня вышла из-за стола и слегка нагнувшись, получила легкий поцелуй в щеку.
- А вот и Мария. Поди, Маняша, поцелуй маменьку.
- Это не маменька, это дама! - добродушно сказала Маня, болтая ногами на стуле.
- Вот эта дама и станет отныне твоей маменькой,- терпеливо ответил отец, - иди, поцелуй ее.
Маня сползла со стула, подбежала к новой маменьке и протянула ей щеку, поиграв при этом сияющим рубином на ее ухе. Полина Никаноровна улыбнулась и пошлепала ее по спине.
- Ну, а это – наша младшая дочь Антонина. Тонечка, не обращая ни на кого внимания, вгрызалась в грушу. По ее рукам и щекам стекал грушевый сок, она аппетитно хлюпала и вытирала его с подбородка тыльной стороной ладони.
- Тоня, - потребовал отец, иди поцелуй маменьку. Тоня посмотрела на него, но не сдвинулась с места. Испугавшись, что папенька рассердится, Соня, раздраженно потиравшая целованную щеку, спустила ее со стула и шепнула: "Va faire bisou à la dame !' Полина Никаноровна вскинула глаза на папеньку и негромко спросила:
- Что она сказала?
Соня ошарашенно посмотрела на нее: она что, совсем не понимает французкого? Деревенщина. Папенька тоже был не силен во французском, но он понимал хотя-бы самые простые вещи.
- Это она по-французски, сказала, чтобы Тоня поцеловала тебя. Антонина!
Тоня, все еще увлеченно грызущая мокрый от сока фрукт, равнодушно подошла к Полине и получила легкий поцелуйчик в щеку. При этом Соне привиделось, что новоиспеченная маменька слегка поморщилась от отвращения, но быстро спрятала гримасу под ласковой улыбкой. Подозрение ее подтвердилось, когда Полина Никаноровна засмеялась и утерла лицо столовой салфеткой.
- Ступай мыть руки, Тоня. Иди, иди. Настасья Петровна! Помойте ей руки. Приказывай, Поля, подавать.
Полина Никаноровна торопливо встала и попыталась выйти из-за стола, но папенька задержал ее и показал на серебряный колокольчик, свисавший рядом с гардиной. Полина потянулась и позвонила. В дверях столовой появилась новая молодая горничная в белом переднике и отвесила короткий книксен.
- Можете подавать ужин, Мотя - сказала Полина Никаноровна своим прекрасным звучным голосом и щеки ее зарделись.
Дед взирал на все присходящее с неким насмешливым интересом, продолжая молчать. Иногда он встречался глазами с Соней и слегка улыбался ей.

Принесли бульон с горячими пирожками и сметану. Мотя собралась разлить кушанье
по чашкам, но Полина Никаноровна жестом отослала ее на кухню.
- Ну где-же Паня! - возмутился отец,- чего это она прячется? Позовите мне сюда Прасковью! Кто станет кормить ребенка? - и он обернул глаза на Тоню, пытавшуюся ухватиться за фарфоровую чашку для бульона. В последний момент Соня подхватила посудину и привычно заправила салфетку сестре за воротник.
- С сегодняшнего дня Тоня будет сидеть рядом со мной, - послышался ровный голос Полины Никаноровны, разливавшей серебряным половником оранжевый осетриный бульон, щедро сдобренный ароматным укропом, - Сонечка, поменяйся местами с сестрой.
Соня с неудовольствием послушалась и пересадила сестру на всегда принадлежавшее ей место.
- Нянькино место в детской, а здесь я детями сама займусь. Нечего ей у стола торчать.
Соня передернулась. Дед неопределенно хмыкнул.
- С чем пирожки, душенька? - спросил Василий Иванович и во взгляде, связавшим их на секунду просквозило привычное согласие.
- С вязигой и с осетриной, - ответила ласково она.
- Мм! Очень я люблю пирожки с вязигой! - Полина Никаноровна окинула его влюбленным взглядом и наклонилась к Тоне, неловко помогая ей не разлить бульон из ложки. Тоня отворачивалась и спохватившись, она потрогала рукой чашку, чтобы убедиться, что ребенок не обварится. Чашка была горячей. Полина растерялась, не зная, что предпринять, а между тем Настасья Петровна проследила, чтобы для младших детей была подана особая маленькая супница с охлажденным бульоном, на которую она не обратила внимания. Василий Иванович пришел ей на помощь, приказав подать чистую чашку. Полина Никаноровна вздохнула с облегчением и налила Тоне теплого бульону.

Все молча ели, позвякивая ложками. Несмотря на все усилия новой маменьки, Тоня облилась бульоном и уронила под стол надкушенный пирожок. Сменили приборы и подали жареных кур. Полина доверила Василию Ивановичу разрезать их на блюде и стала накладывать золотистые кусочки в тарелки детей. Увидев перед собой ломтик грудки, Тоня завопила и бросила вилку.
- Василий Иванович привстал и торопливо сказал жене:
- Нет, нет, положи ей крылышко, она всегда хочет крылышко.
- Хорошо, я дам тебе крылышко, Тоня, но не смей больше орать за столом! Ты поняла?
Тоня не слушала ее, она стала неловко ковырять мясо вилкой. С Соней ее разделял теперь Манин стул и сестра никак не могла дотянуться, чтобы помочь ей ножом. Полина без смущения оделила мясо от костей при помощи пальцев и протянула Тоне под нос для обгладывания косточку. Тоня удивленно посмотрела на аппетитно зарумяненный кончик и с радостью ухватилась за него рукой. Соня прыснула и спряталась в салфетку от гневного взгляда отца.
- Софья, в чем дело?
Она стыдливо опустила глаза, не ответив. Ее мнение об этой красивой женщине уже сложилось. После холодного киселя, поданного с вишневым вареньем, принесли самовар и Соня встала из-за стола. Чаю по вечерам детям не полагалось.
- Спасибо... - она вдруг поняла, что забыла отчество этой женщины, - спасибо, мадам.
Полина выдохнула, опустив лицо на грудь а на вдох подняла на нее строгий взгляд:
- Что такое? Ты не желаешь называть меня своей матерью доже из вежливости? - спросила она.

Соня, ища спасения, вскинула умоляющий взгляд на деда.
- Чего вы пристали к детЯм? - сморщился Иван Васильевич, - даже зверушкам привыкнуть надобно, а тут дети! Ступай, Соня. И вы ступайте. Идите к все к себе.

Не заставляя просить себя дважды, дети заторопились наверх. Поднимаясь вверх по лестнице и едва поспевая за Соней, Маня громко спросила:
- Это кто?
- Дура, сердито ответила Соня, - сказали же тебе: это твоя новая маменька!
Маня остановилась посередине пролета и засмеялась:
- Нет, ты что? Это не маменька! Это какая-то тетка!
- Тише, дура! - огрызнулась на нее Соня и обернулась к Тоне, взбирающейся позади и впопыхах помогающей себе руками, - ты все равно должна говорить ей "маменька”.
Маня, все еще стоя на месте, поразмыслила и вдруг заплакала, усевшись на ступеньку. Тут внизу появилась Настасья Петровна и, взяв на руки Тоню, протянула Мане руку.
- Идем-ка я счас что тебе скажу, - громко прошептала она, а из столовой послышался голос Полины Никаноровны:
- Что за шум у вас там, наверху?
- Это мы, мы. Спать идем! - ответила успокаивающе Настасья Петровна.

Вместо того, чтобы пойти в свою комнату, Соня направилась в маменькин будуар. Там горела керосиновая лампа с прикрученным фитилем, сталобыть кто-то был здесь до ужина. Соня огляделась: все было по-прежнему, только на софе лежали пяльцы с вышивкой и маленькие ножницы. Секретер розового дерева был закрыт и украшен наперончиком с вышитыми на нем двумя красивыми попугаями. Соня сдернула салфетку и забросила ее за софу. На крышке секретера по-прежнему тикали старинные матушкины часики с атлантами, но не видно было ни письменного прибора, ни хрустальной чернильницы. Соня подергала дверцу: она была закрыта на ключ. Рядом, на тяжелой этажерке, все еще стояли в идеальном порядке маменькины книги. Соня провела пальцами по корешкам: тут были книги и на русском и на французском языках. Поколебавшись, она выбрала французский перевод "Джейн Эйр” и торопливо вышла из комнаты. Она приняла решение стать лучшей в классе по-французскому.

Няня растолкала Соню на рассвете. Из детской доносились хрипловатые спросонья голоса младших сестер.
- Соня, вставай, - сказала няня.
- Ну чего тебе? - с досадой протянула Соня.
- Вставай, вставай, Полина Никаноровна приказали тебя разбудить.
- Зачем! - возмутилась Соня, - отстань.
- Софья, пора вставать, - услышала она над собой звучный голос и ее одеяло слетело прочь.
Полина кивнула няне на дверь и та удалилась. Соня села на постели и снова со вздохом упала на спину.
- Вставай немедленно, я и не знала, что ты такая ленивица. Уже светло. Чтобы через пять минут ты была за столом умытая и одетая. Я не намерена тебя уговаривать, Полина развернулась и вышла в коридор.
- La vache !' - пробормотала ей вслед Соня, но она не услышала.

Вся семья впервые собралась в столовой на завтрак. Окно в сад было открыто наполовину, легкая штора колебалась от сквозняка и дети слегка поеживались от утренней свежести. На маленьком столике пыхтел горячий самовар и папенька уже сидел за столом, просматривая газету.
- А! Вот и прекрасно, - сказал он весело и протянул руки подбежавшей к нему Мане.
- Поздоровайтесь с папенькой, дети.
- Доброе утро.
Он поцеловал их по очереди в лоб и Полина позвонила. Маня громко зевала на своем стуле, Соня недовольно хмурилась, и только маленькая Тоня, привыкшая рано вставать, была весела и спокойна.
- А где деда? - спросила Маня.
- Иван Васильевич как человек пожилой, имеет право позавтракать у себя в кабинете, сказала Полина Никаноровна.
- Я надеюсь, ты его предупредила, что мы завтракаем все вместе? - спросил папенька, свертывая газету.
Полина Никаноровна промолчала, но щеки ее зарделись. Не дожидаясь разрешения, Соня сорвалась со своего места и побежала звать деда.

Папенька завтракал второпях. Он съел яичницу с ветчиной, выпил чаю, а от прочей снеди отказался. Ему было вновинку завтракать в компании всего семейства и он остался чрезвычайно доволен подобным новшеством.
- Соня, чем ты занимаешься по утрам? - спросила Полина Никаноровна после его ухода, постукивая ложечкой по яичку Тони.
Вопрос показался Соне странным, но, поразмыслив, она решила, что будет лучше, если она сама выберет себе занатие на утро.
- С утра я упражняюсь в музыке, а затем читаю на свежем воздухе.
Полина Никаноровна удовлетворенно кивала, но вдруг подняла глаза и твердо сказала:
- Иди, одевайся, ты поедешь со мной на базар.
- Куда? - удивилась Соня.
- Поторапливайся, не то пойдешь как есть.

Соня шла за мачехой вдоль торговых рядов и задыхалась от негодования. Как она смеет таскать ее по базарам, словно прислугу! Ряды торгующих, толпа покупающих, хозяйки, прислуга, перекупщики. Мясной ряд, рыбный ряд, овощной...С презрением она наблюдала, как Полина торгуется, отходя в сторонку и делая вид, что она вовсе не с ней. Полина складывала покупки в корзину и кивала кучеру, идущему позади. Тот подхватывал корзину и покорно шел за ней следом. Черная шаль с красными розами и нелепая шляпка удалались сквозь толпу, задерживались то в одном, то в другом месте и плыли дальше. Сердитая Соня тащилась сзади.

Усевшись в коляску, Полина спокойно посмотрела на Соню и спросила:
- Ну, голубушка, почем мы брали морковь?
- Я не обратила внимания, - вежливо ответила Соня.
- Вот как? - удивилась Полина Никаноровна и пожала плечами, - ну что-ж, в следующий раз советую тебе обратить на это внимание. В конце-концов для этого я тебя и взяла с собой.
- Зачем? - удивилась Соня.
- А затем, что каждая девушка должна знать, как вести хозяйство. Вот я тебя и научу.
Соня презрительно подняла подбородок и отвернула голову. Мимо пробегали красивые новые здания: аптека Протасова, торговый дом Крашенинникова, почтовое отделение. Молодые деревья пожелтели и щедро сыпали листьями. Проезжая мимо здания прогимназии, Соня со злорадством подумала, что скоро начнутся занятия и она избавится от назойливого воспитания мачехи.

Вернувшись домой, Соня собралась было взяться за книжку, но Полина Никаноровна напомнила ей о пианино. Соня, вздыхая, уселась за инструмент и стала настойчиво колотить пальцами по клавишам, припоминая полузабытые упражнения. Ей хотелось выйти с книжкой в беседку, но она подозревала Полину в новых уготовленных ею кознях.
__________________________________
' La vache – корова (фр.)

(Продолжение следует)