Печать Каина. Глава двенадцатая
22 августа 2012 -
Денис Маркелов
Глава двенадцатая
Омар Альбертович не мог рисковать. Он понимал, что Руфину Ростиславовну надо на какое-то время спрятать. Что даже то место, которое он ей избрал, было слишком приметным.
Рублёвск давно позабыл о давней трагедии. Он жил своей жизнью, как радостный и от того очень беззаботный богач, богач, чьи сундуки ещё полны, а совесть спит, прикормленная мелкими, ничего не значащими подачками.
Руфина могла начать новую жизнь. Перестать трясти от страха, находясь между молотом и наковальней, между очередной отсидкой и неминуемым падением на дно, в зловонные кущи помоек и пустырей, туда, куда отправляются со временем все гордецы и гордячки.
Омар Альбертович не был особенно набожен, он даже не пытался разыгрывать из себя верующего, поскольку не знал, в дом какого Бога должен был идти. Не мог же Бог надевать маски, словно хитроумный ловкач Гудвин.
Омару Альбертовичу было по душе настоящее. Он хватался за него, как утопающий за соломинку, пытаясь не попасть в водоворот эпохи. И это ему до поры до времени удавалось.
Даже, когда он собрался навестить пригородное село Маршалово, он не чувствовал никакого страха. В сущности, что может быть естественнее загородной прогулки для человека в его возрасте. К тому же неплохо было присмотреться к парочке домов.
Жить в своём собственном доме он не мог. Тот отошёл его наследникам. Вероятно, те изо всех сил воевали за свою недвижимость с государством, которое хотело отомстить покойному и лишить его родственников комфортной и спокойной жизни.
Жёлтая «Газель» довезла Омара Альбертовича до Маршалово в какие-то полчаса. Тут не было просто попутчиков, тут все ехали за чем-то в это зажиточное село на берегу Волги.
Когда-то оно звалось просто и незатейливо Ворошилово. Но годы шли, и имя первого советского маршала вышло из фавора. И на сельском сходе решили называться Маршалово, жители знали, какого именно маршала имеют в виду.
Омар Альбертович не спешил. Он первым делом полюбовался внушительного вида храмом, и даже весьма патриотично помолчал возле памятного знака, который обозначал место гибели одного военного лётного экипажа.
Затем прошёлся по улицам, глядя по сторонам как турист, стараясь присмотреть для своей сообщницы дом получше.
Руфине больше всего необходим был покой. Она не могла дальше находиться в отеле. Номер ей казался просто комфортабельной одиночкой, а предупредительный персонал – обычных охранниц, переодетых в штатское.
Иногда ей хотелось сделать всё то, что она привыкла делать в неволе. Память тела была крепкой, оно не хотело вновь нарываться на тычки и пощечины.
«Да-да я понимаю, вам трудно, очень трудно, но поверьте, это совсем ненадолго!», - увещевал её Шабанов. Я найду вам жильё за городом, а потом вы поедете за границу…
- Зачем?
- Ну, тут не безопасно. Понимаете, о вашем освобождении сообщили в криминальных новостях. И, разумеется, постарались разукрасить вашу биографию.
- Да, как обычно вывели меня старой злыдней. А я любила этих девочек, любила, как своих младших сестёр.
- И ещё, я думаю, что одна очень влиятельная особа захочет отомстить Вам.
- Кто же это?
- Людмила Степановна Головина. Она, вероятно, не забыла, какую роль играла в вашем мире…
- А она не забыла, что совершила преступление, что это именно она решила надругаться над своей родной сестрой.
Руфина припомнила милую, словно диснеевская героиня, Лору. Эта девушка могла бы стать её наложницей, но отчего-то заупрямилась и стала показывать свой мизерный характер.
То, что потом случилось в купе поезда, оборвало её милую сказку. Сказку маленькой, так до конца и не повзрослевшей девочки. Руфина лишилась своего замка и мнимой ауры неприкосновенности. Теперь уже она играла по чужим правилам.
- Кстати, что произошло с моим мужем?
- Его убили мечом, отсекли голову. Н-да, такова была плата за его поиски рая.
- И кто же это сделал?
- Иудифь. Я могу показать вам эту девушку.
Имя Инны Крамер было известно Рублёвску. Она умела быть в центре внимания, не переступая, однако дозволенных граней. Вероятно, для неё то, что произошло, там, в усадьбе, давно поросло густой травой забвения.
- Да. Она его убила. А тело… Тело где-нибудь захоронено?
- Ваши служанки так ничего и не сказали. Они были связаны круговой порукой, возможно, они сначала надругались над трупом.
- Боже мой, но ведь там был Артур!
- Ваш сын был всё время заперт в детской. Слава богу, этим дикаркам не пришло в голову выместить свою злобу на нём. Вы должны быть благодарны некой Шуте, именно она уговорила девочек «не делать глупостей».
- Шутя. А это простите кто?
- Как же? Вы не помните? Это же ваша шутиха. Она ещё читала вам стихи одного поэта. Помнится, одно из стихотворений начиналось так: «Я был рождён в средине марта, по-старому в начальный день весны…».
- А припоминаю, она, кажется, заикалась.
- Немного. Совсем немного… Эта девушка сейчас живёт в этом городе.
- И я могу её увидеть?
- Ну, конечно…
Затеряться в толпе посетителей выставки было не сложно. Руфина Ростиславовна была уверенна, что её давняя жертва давно позабыла о ней. Что она также превратила её в воображаемый труп, и теперь относится к ней, как и к другим своим воспоминаниям.
Рисунки на стенах были наивны до неприличия. Дети, не знающие войны, пытались её представить в образах. Они рисовали седовласых стариков с наспех намалеванными медалями, рисовали подбитые танки и попросту отбывали номер, как плохие ковёрные клоуны.
«Клоуны… «, - Руфина зацепилась за это слово, как за колючку на кусте. Она тотчас вспомнила парочку мужниных подручных. Эти двое были бы неплохой парой на арене шапито: долговязый и темноволосый Паук, и низенький вечно недовольный жизнью Боксёр. Пьеро и Незнайка. Белый и Рыжий клоуны.
Девчонки считали их неопасными. Они легко соглашались флиртовать с этой парочкой и вскоре с ужасом понимали, что незаметно для самих себя стали пленницами.
Руфина любила наблюдать, как их, словно свиней приготовленных для забоя выгоняют из развозного мини-фургона. Это было забавно, когда ты сама считаешь себя неуязвимой. Она тогда была глупой дамой, уставшей от скуки семейной жизни. И от того, что каждый натиск мужа заканчивался или разочарованием, или тупым недовольством.
Руфина старалась не слишком выделяться. Она попросту привыкала быть свободной, не держать руки за спиной, не коситься на немолодых женщин, не пытаться быть со всеми ласковой.
На банкете было как-то не слишком ловко, словно бы всё это сборище было обычным кратким сном, и что утром ей пришлось бы вновь нырять в пилотку очередной охочей до быстрой разрядки сиделицы.
Руфина помнила, как последний раз пила шампанское на презентации той удивительной посуды. Она помнила, как радовалась, предвкушая, что будет строить пирамиду из кастрюль и сковород. Что её еда будет вкусной и полезной – но теперь. Она вспомнила о подруге, наверняка та проклинала себя за то, что связалась с бывшей одноклассницей.
Однако это было не так. Омар Альбертович не был жмотом, он оплатил заказ своей протеже. Руфина этого пока не знала, её набор лежал не распакованный, он ожидал свою хозяйку.
Люди пили шампанское, а детям предлагалась минеральная вода и ситро. Вкусные шоколадные конфеты «Рублёвские дали», разрезанные на кусочки бананы. Разломанные шоколадные плитки, удивительный в конце весны виноград.
Пьяное равнодушие поселилось в душе Керимовой. Она смотрел на ярких, как цветы конкурсантов – в толпе девочек терялись редкие мальчики, они были скучны из-за своих нарядных костюмчиков и напоминали столбики в цветниках.
Когда все потянулись к выходу, она была рада. Люди так и не догадались кто она. Кто-то считал её репортёром, кто-то какой-нибудь важной шишкой из управления культуры.
«Надеюсь, вы догадались, кто убил вашего мужа?», - вкрадчиво поинтересовался Шабанов.
- Эта девочка с фотоаппаратом? – слегка отрывисто произнесла Керимова.
- Да, удивительно. Эта девочка с фотоаппаратом. Она очень талантлива. Инна Крамер…
Руфина была удивлена. Мир за одно десятилетие так изменился, что она просто не поспевал за ним. Её мир был разрушен, и было глупо скорбеть на его развалинах.
Маршалово было идеальным убежищем. В этом месте никто бы не стал её искать. Главное, было найти охочего для лёгких денег субъекта. Омар Альбертович не сомневался в том, что найдёт такого человека.
Дом, который ему указали, был довольно красив. Он был вполне годен в качестве убежища. К тому же по слухам хозяева уехали на отдых, оставив на хозяйстве своего недавно успешно подшитого родственника.
Разговаривать с любителями зелёного змия Шабанов любил, он умел напустить на себя дружескую небрежность и даже делать вид, что обеспокоен судьбой своего собеседника. Спустя четверть часа его шапочные «друзья» уже клялись ему в вечной дружбе и оплакивали пьяными слезами свою поруганную алкоголем жизнь.
Евсей казался ему довольно легким орешком. Он мысленно представил себя котом Базилио, и поспешно надел свои стильные солнцезащитные очки.
Евсей смотрел на незнакомца с опаской. Он вообще опасался людей в дорогих костюмах и при галстуках, особенно в такую жару. «Наверняка, автомобиль его где-то ждёт. Не на своих двоих он сюда притопал…».
Взгляд этого деревенского хитреца не нравился Шабанову. Он чувствовал себя голым, словно в кабинете врача, когда людям в белом халатах интересно твоё тело, но не ушедшая в пятки душа. Он чувствовал, что теряет уверенность и вдруг неожиданно для себя елейно произнёс: «Добрый день!»
Евсей чувствовал, что делает что-то не так. Что надо посоветоваться с братом. Но мысленно уже представляемые купюры вгоняли душу в неистребимый искус. Он знал, что деньги зло что они тотчас обернутся бутылкою водки, и что тогда – прощай всё, но кивал и соглашался с доводами того импозантного господина.
Волшебное слово «женщина» окончательно смутило его и так не очень крепкий разум. Евсей ещё не мог думать о женщинах иначе, как о любовницах. Импульс, полученный им в дворовой компании, был так силён, что он продолжал играть с огнём, предвкушая всё новые и новые победы.
Даже жизнь вне дома не изменила в нём ничего. Женское тело возбуждало и притягивало, как магнит. А эта женщина обещала быть вкусной, как праздничный торт.
«А пущай, вон в сарайке живёт. Мне что, скажу братина горничная.
Евсей боялся запить от скуки. Возможный, и совсем, кстати, не лишний секс был хорошим противовесом запою. Он бодрил и заставлял задуматься о своём внешнем виде.
Прежде всего, Евсей начисто смыл с себя прежний бродячий запах. Он чудился ему во всём, хотелось прыгнуть в ванну, как в сказочный чан полный очищающего и молодящего кипятка.
Он торопился ухватить удачу за хвост. Вероятно, слишком долгое воздержание что–то сломало в его хрупкой душе, и теперь та скрипела как давно не смазываемая телега.
Прошлое вставало перед глазами как страшный навязчивый сон. Евсей отчаянно тёр мочалкой свою покрасневшую от жара и стыда кожу и мысленно просил прощения сначала у матери, затем у разочаровавшегося в нём младшего брата.
Ему опостылел собственный бродячий характер. Опостылело ощущать каждый день странное, почти пугающее чувство безвоздуушья. Никто не удивился, если бы он просто растаял в окружающем его воздуха, стал для всех невидимкой.
Ночь не принесла успокоения. Незнакомец сказал, что приведёт постоялицу завтра и даже дал задаток пачку хорошо хрустящих купюр.
Евсей не решился светить этой суммой в первый же день. Он попросту сунул пачку подальше. Дав себе слово, что отдаст эти деньги женщине, когда та станет съезжать…
Руфина Ростиславовна также была не в себе. Её душа была разворошена, словно старая муравьиная куча. Мысль о том, что она вновь обретёт крышу над головой, согревала, словно постепенно остывающая печь: хотелось, наконец, остановиться, врасти в почву и перестать быть игрушкой безжалостного ветра.
Она и так слишком долго катилась по земле, собирая на себе весь возможный сор бытия. Слишком долго подчинялась чужим приказам и желаниям изнеженной и от того особенно порочной плоти. Именно эта плоть, гордящаяся своей чистотой и непорочностью, заставляла искать свою противоположность – плоть, чей вид противен заключенной в ней душе.
И теперь, когда она сама была поругана и забита, она жаждала очищения. Так увядший в пышной вазе цветок с завистью смотрит на своих радующихся свободе собратьев.
Приехавший из загородья Шабанов успокоил её. Он нашёл ей уютное гнёздышко на какие-то четыре недели. А там. Там будет видно, сказал он.
Руфина Ростиславовна была рада покинуть опостылевшую ей гостиницу. Ей надоели малознакомые люди. Казалось, что эти люди только притворяются свободными, а сами старательно скрывают свои статьи и сроки, зная, что излишняя откровенность часто может загнать тебя в угол…
«Возможно, мне просто нужен мужчина. Пора забыть о своих безумствах и жить, как живут все…бабы!».
Она вдруг поняла, что никогда не знала мужчины, то ни ненавистный теперь Мустафа, ни те люди, что допрашивали и осуждали её, не были мужчинами. Они были всего лишь фигурами, марионетками дьявольского театра…
«Мысли о мужчинах зацепились об, давно уже забытое ею, имя: Артур!». Она была бы рада считать его мёртвым. Говорили, что Артура наверняка уже давно усыновили, что она в силу своего проступка не имеет на него никаких прав, и что теперь проще считать его безымянным и давно уже призрачным трупом…
[Скрыть]
Регистрационный номер 0071532 выдан для произведения:
Глава двенадцатая
Омар Альбертович не мог рисковать. Он понимал, что Руфину Ростиславовну надо на какое-то время спрятать. Что даже то место, которое он ей избрал, было слишком приметным.
Рублёвск давно позабыл о давней трагедии. Он жил своей жизнью, как радостный и от того очень беззаботный богач, богач, чьи сундуки ещё полны, а совесть спит, прикормленная мелкими, ничего не значащими подачками.
Руфина могла начать новую жизнь. Перестать трясти от страха, находясь между молотом и наковальней, между очередной отсидкой и неминуемым падением на дно, в зловонные кущи помоек и пустырей, туда, куда отправляются со временем все гордецы и гордячки.
Омар Альбертович не был особенно набожен, он даже не пытался разыгрывать из себя верующего, поскольку не знал, в дом какого Бога должен был идти. Не мог же Бог надевать маски, словно хитроумный ловкач Гудвин.
Омару Альбертовичу было по душе настоящее. Он хватался за него, как утопающий за соломинку, пытаясь не попасть в водоворот эпохи. И это ему до поры до времени удавалось.
Даже, когда он собрался навестить пригородное село Маршалово, он не чувствовал никакого страха. В сущности, что может быть естественнее загородной прогулки для человека в его возрасте. К тому же неплохо было присмотреться к парочке домов.
Жить в своём собственном доме он не мог. Тот отошёл его наследникам. Вероятно, те изо всех сил воевали за свою недвижимость с государством, которое хотело отомстить покойному и лишить его родственников комфортной и спокойной жизни.
Жёлтая «Газель» довезла Омара Альбертовича до Маршалово в какие-то полчаса. Тут не было просто попутчиков, тут все ехали за чем-то в это зажиточное село на берегу Волги.
Когда-то оно звалось просто и незатейливо Ворошилово. Но годы шли, и имя первого советского маршала вышло из фавора. И на сельском сходе решили называться Маршалово, жители знали, какого именно маршала имеют в виду.
Омар Альбертович не спешил. Он первым делом полюбовался внушительного вида храмом, и даже весьма патриотично помолчал возле памятного знака, который обозначал место гибели одного военного лётного экипажа.
Затем прошёлся по улицам, глядя по сторонам как турист, стараясь присмотреть для своей сообщницы дом получше.
Руфине больше всего необходим был покой. Она не могла дальше находиться в отеле. Номер ей казался просто комфортабельной одиночкой, а предупредительный персонал – обычных охранниц, переодетых в штатское.
Иногда ей хотелось сделать всё то, что она привыкла делать в неволе. Память тела была крепкой, оно не хотело вновь нарываться на тычки и пощечины.
«Да-да я понимаю, вам трудно, очень трудно, но поверьте, это совсем ненадолго!», - увещевал её Шабанов. Я найду вам жильё за городом, а потом вы поедете за границу…
- Зачем?
- Ну, тут не безопасно. Понимаете, о вашем освобождении сообщили в криминальных новостях. И, разумеется, постарались разукрасить вашу биографию.
- Да, как обычно вывели меня старой злыдней. А я любила этих девочек, любила, как своих младших сестёр.
- И ещё, я думаю, что одна очень влиятельная особа захочет отомстить Вам.
- Кто же это?
- Людмила Степановна Головина. Она, вероятно, не забыла, какую роль играла в вашем мире…
- А она не забыла, что совершила преступление, что это именно она решила надругаться над своей родной сестрой.
Руфина припомнила милую, словно диснеевская героиня, Лору. Эта девушка могла бы стать её наложницей, но отчего-то заупрямилась и стала показывать свой мизерный характер.
То, что потом случилось в купе поезда, оборвало её милую сказку. Сказку маленькой, так до конца и не повзрослевшей девочки. Руфина лишилась своего замка и мнимой ауры неприкосновенности. Теперь уже она играла по чужим правилам.
- Кстати, что произошло с моим мужем?
- Его убили мечом, отсекли голову. Н-да, такова была плата за его поиски рая.
- И кто же это сделал?
- Иудифь. Я могу показать вам эту девушку.
Имя Инны Крамер было известно Рублёвску. Она умела быть в центре внимания, не переступая, однако дозволенных граней. Вероятно, для неё то, что произошло, там, в усадьбе, давно поросло густой травой забвения.
- Да. Она его убила. А тело… Тело где-нибудь захоронено?
- Ваши служанки так ничего и не сказали. Они были связаны круговой порукой, возможно, они сначала надругались над трупом.
- Боже мой, но ведь там был Артур!
- Ваш сын был всё время заперт в детской. Слава богу, этим дикаркам не пришло в голову выместить свою злобу на нём. Вы должны быть благодарны некой Шуте, именно она уговорила девочек «не делать глупостей».
- Шутя. А это простите кто?
- Как же? Вы не помните? Это же ваша шутиха. Она ещё читала вам стихи одного поэта. Помнится, одно из стихотворений начиналось так: «Я был рождён в средине марта, по-старому в начальный день весны…».
- А припоминаю, она, кажется, заикалась.
- Немного. Совсем немного… Эта девушка сейчас живёт в этом городе.
- И я могу её увидеть?
- Ну, конечно…
Затеряться в толпе посетителей выставки было не сложно. Руфина Ростиславовна была уверенна, что её давняя жертва давно позабыла о ней. Что она также превратила её в воображаемый труп, и теперь относится к ней, как и к другим своим воспоминаниям.
Рисунки на стенах были наивны до неприличия. Дети, не знающие войны, пытались её представить в образах. Они рисовали седовласых стариков с наспех намалеванными медалями, рисовали подбитые танки и попросту отбывали номер, как плохие ковёрные клоуны.
«Клоуны… «, - Руфина зацепилась за это слово, как за колючку на кусте. Она тотчас вспомнила парочку мужниных подручных. Эти двое были бы неплохой парой на арене шапито: долговязый и темноволосый Паук, и низенький вечно недовольный жизнью Боксёр. Пьеро и Незнайка. Белый и Рыжий клоуны.
Девчонки считали их неопасными. Они легко соглашались флиртовать с этой парочкой и вскоре с ужасом понимали, что незаметно для самих себя стали пленницами.
Руфина любила наблюдать, как их, словно свиней приготовленных для забоя выгоняют из развозного мини-фургона. Это было забавно, когда ты сама считаешь себя неуязвимой. Она тогда была глупой дамой, уставшей от скуки семейной жизни. И от того, что каждый натиск мужа заканчивался или разочарованием, или тупым недовольством.
Руфина старалась не слишком выделяться. Она попросту привыкала быть свободной, не держать руки за спиной, не коситься на немолодых женщин, не пытаться быть со всеми ласковой.
На банкете было как-то не слишком ловко, словно бы всё это сборище было обычным кратким сном, и что утром ей пришлось бы вновь нырять в пилотку очередной охочей до быстрой разрядки сиделицы.
Руфина помнила, как последний раз пила шампанское на презентации той удивительной посуды. Она помнила, как радовалась, предвкушая, что будет строить пирамиду из кастрюль и сковород. Что её еда будет вкусной и полезной – но теперь. Она вспомнила о подруге, наверняка та проклинала себя за то, что связалась с бывшей одноклассницей.
Однако это было не так. Омар Альбертович не был жмотом, он оплатил заказ своей протеже. Руфина этого пока не знала, её набор лежал не распакованный, он ожидал свою хозяйку.
Люди пили шампанское, а детям предлагалась минеральная вода и ситро. Вкусные шоколадные конфеты «Рублёвские дали», разрезанные на кусочки бананы. Разломанные шоколадные плитки, удивительный в конце весны виноград.
Пьяное равнодушие поселилось в душе Керимовой. Она смотрел на ярких, как цветы конкурсантов – в толпе девочек терялись редкие мальчики, они были скучны из-за своих нарядных костюмчиков и напоминали столбики в цветниках.
Когда все потянулись к выходу, она была рада. Люди так и не догадались кто она. Кто-то считал её репортёром, кто-то какой-нибудь важной шишкой из управления культуры.
«Надеюсь, вы догадались, кто убил вашего мужа?», - вкрадчиво поинтересовался Шабанов.
- Эта девочка с фотоаппаратом? – слегка отрывисто произнесла Керимова.
- Да, удивительно. Эта девочка с фотоаппаратом. Она очень талантлива. Инна Крамер…
Руфина была удивлена. Мир за одно десятилетие так изменился, что она просто не поспевал за ним. Её мир был разрушен, и было глупо скорбеть на его развалинах.
Маршалово было идеальным убежищем. В этом месте никто бы не стал её искать. Главное, было найти охочего для лёгких денег субъекта. Омар Альбертович не сомневался в том, что найдёт такого человека.
Дом, который ему указали, был довольно красив. Он был вполне годен в качестве убежища. К тому же по слухам хозяева уехали на отдых, оставив на хозяйстве своего недавно успешно подшитого родственника.
Разговаривать с любителями зелёного змия Шабанов любил, он умел напустить на себя дружескую небрежность и даже делать вид, что обеспокоен судьбой своего собеседника. Спустя четверть часа его шапочные «друзья» уже клялись ему в вечной дружбе и оплакивали пьяными слезами свою поруганную алкоголем жизнь.
Евсей казался ему довольно легким орешком. Он мысленно представил себя котом Базилио, и поспешно надел свои стильные солнцезащитные очки.
Евсей смотрел на незнакомца с опаской. Он вообще опасался людей в дорогих костюмах и при галстуках, особенно в такую жару. «Наверняка, автомобиль его где-то ждёт. Не на своих двоих он сюда притопал…».
Взгляд этого деревенского хитреца не нравился Шабанову. Он чувствовал себя голым, словно в кабинете врача, когда людям в белом халатах интересно твоё тело, но не ушедшая в пятки душа. Он чувствовал, что теряет уверенность и вдруг неожиданно для себя елейно произнёс: «Добрый день!»
Евсей чувствовал, что делает что-то не так. Что надо посоветоваться с братом. Но мысленно уже представляемые купюры вгоняли душу в неистребимый искус. Он знал, что деньги зло что они тотчас обернутся бутылкою водки, и что тогда – прощай всё, но кивал и соглашался с доводами того импозантного господина.
Волшебное слово «женщина» окончательно смутило его и так не очень крепкий разум. Евсей ещё не мог думать о женщинах иначе, как о любовницах. Импульс, полученный им в дворовой компании, был так силён, что он продолжал играть с огнём, предвкушая всё новые и новые победы.
Даже жизнь вне дома не изменила в нём ничего. Женское тело возбуждало и притягивало, как магнит. А эта женщина обещала быть вкусной, как праздничный торт.
«А пущай, вон в сарайке живёт. Мне что, скажу братина горничная.
Евсей боялся запить от скуки. Возможный, и совсем, кстати, не лишний секс был хорошим противовесом запою. Он бодрил и заставлял задуматься о своём внешнем виде.
Прежде всего, Евсей начисто смыл с себя прежний бродячий запах. Он чудился ему во всём, хотелось прыгнуть в ванну, как в сказочный чан полный очищающего и молодящего кипятка.
Он торопился ухватить удачу за хвост. Вероятно, слишком долгое воздержание что–то сломало в его хрупкой душе, и теперь та скрипела как давно не смазываемая телега.
Прошлое вставало перед глазами как страшный навязчивый сон. Евсей отчаянно тёр мочалкой свою покрасневшую от жара и стыда кожу и мысленно просил прощения сначала у матери, затем у разочаровавшегося в нём младшего брата.
Ему опостылел собственный бродячий характер. Опостылело ощущать каждый день странное, почти пугающее чувство безвоздуушья. Никто не удивился, если бы он просто растаял в окружающем его воздуха, стал для всех невидимкой.
Ночь не принесла успокоения. Незнакомец сказал, что приведёт постоялицу завтра и даже дал задаток пачку хорошо хрустящих купюр.
Евсей не решился светить этой суммой в первый же день. Он попросту сунул пачку подальше. Дав себе слово, что отдаст эти деньги женщине, когда та станет съезжать…
Руфина Ростиславовна также была не в себе. Её душа была разворошена, словно старая муравьиная куча. Мысль о том, что она вновь обретёт крышу над головой, согревала, словно постепенно остывающая печь: хотелось, наконец, остановиться, врасти в почву и перестать быть игрушкой безжалостного ветра.
Она и так слишком долго катилась по земле, собирая на себе весь возможный сор бытия. Слишком долго подчинялась чужим приказам и желаниям изнеженной и от того особенно порочной плоти. Именно эта плоть, гордящаяся своей чистотой и непорочностью, заставляла искать свою противоположность – плоть, чей вид противен заключенной в ней душе.
И теперь, когда она сама была поругана и забита, она жаждала очищения. Так увядший в пышной вазе цветок с завистью смотрит на своих радующихся свободе собратьев.
Приехавший из загородья Шабанов успокоил её. Он нашёл ей уютное гнёздышко на какие-то четыре недели. А там. Там будет видно, сказал он.
Руфина Ростиславовна была рада покинуть опостылевшую ей гостиницу. Ей надоели малознакомые люди. Казалось, что эти люди только притворяются свободными, а сами старательно скрывают свои статьи и сроки, зная, что излишняя откровенность часто может загнать тебя в угол…
«Возможно, мне просто нужен мужчина. Пора забыть о своих безумствах и жить, как живут все…бабы!».
Она вдруг поняла, что никогда не знала мужчины, то ни ненавистный теперь Мустафа, ни те люди, что допрашивали и осуждали её, не были мужчинами. Они были всего лишь фигурами, марионетками дьявольского театра…
«Мысли о мужчинах зацепились об, давно уже забытое ею, имя: Артур!». Она была бы рада считать его мёртвым. Говорили, что Артура наверняка уже давно усыновили, что она в силу своего проступка не имеет на него никаких прав, и что теперь проще считать его безымянным и давно уже призрачным трупом…
Рейтинг: 0
478 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!