НАПЕРЕГОНКИ ПО ЖИ ЗНИ Главы 14-20 - роман

   НАПЕРЕГОНКИ ПО ЖИЗНИ Главы 14-20 - роман

Глава 14. Учусь материться

 

 

Материться на флоте было можно и нужно. Надо было только научиться делать это с лихостью и к месту. Пример подавали, как ни странно, офицеры воспитатели.

 

Старшим воспитателем был каперанг. Ростом он был метр с кепкой, с кругленьким животиком, но телом подтянутый. Матерился он аккуратно, стараясь делать это максимально интеллигентно.

 

 Главной его присказкой было переделанное известное непечатное слово, которое звучало у него как «енть». Вставлял он её через два-три слова, примерно так:

 

 

- Товарищи курсанты, енть! Сегодня утром, енть, в кровати курсанта Кутукова, енть, я енть нашёл измятую Анну Коренину енть! Это безобразная хреновина, енть! Курсант Кутуков, енть, выйти из строя! За неположенные предметы в постели, енть, два наряда вне очереди, енть!

 

Вова Кутуков был в нашей среде всеобщим посмешищем. Этому он обязан одной приключившейся с ним истории на строевых занятиях. Вова вместе со всеми старательно выполнял команды. Парень он был боязливый, не складный, весь какой-то скукошенный.

 

 Бравого вида в нём было ни на грош, как ни старался лейтенант Рыжков. Поэтому он всё время к Вове придирался и единственно чего от него добился, так это страха. Вова был Рыжковым запуган насмерть. Вот и произошла с ним коллизия.

 

По команде Рыжкова – На пра-во! – строй шаркнул ботинками – раз – а на счёт – два – чётко прозвучал звук «пук»! Строй грохнул смехом и курсанты, зажимая носы, разбежались в стороны. На плаце остался стоять виновник звука Вова Кутуков. Что произошло с лейтенантом словами не передать – мат-перемат!

 

Естественно всё окончилось гальюном, где Вова уныло ворочал шваброй и краснел. Мальчик не знал, что он стал героем смешного случая и вошёл в историю училища на века!

 

И ещё! На беду Вовы два его передних зуба были из белого металла с двумя царапинами. Чем и как он их поцарапал не известно, но насмешники усмотрели в них разные надписи: «Вова чисть зубы после еды! Мама!»,

 

 « Не забуду брата Мишу погибшему за одну бабу!» и так далее. Много было желающих читать эти надписи на зубах в слух. Вова краснел, потел, оправдывался, злился. То есть делал все, чтобы эти издевательства над ним продолжались. Сам виноват. Нарушал главный закон мужского общежития – не обижайся на подначку!

 

Истоки «дедовщины» поднятые сейчас перед общественностью мамами солдатиков, надо искать, в том числе и в истории с Вовой.

 

 

 

Глава 15. Училище, записали в штурмана

 

Высшее военно-морское училище в Баку было создано во время войны на базе эвакуированного из Ленинграда военно-морского училища имени Фрунзе.

 

 Начальство постаралось и построило на большом отрезке земли у Каспийского моря корпуса не только училища, но и жилого посёлка для преподавателей. Построили и небольшой морской порт для лёгких катеров и шлюпок.

 

Гордостью училищного начальства был заасфальтированный плац для построения всего личного состава училища, а также для строевой подготовки. Пересекать плац можно было только по размеченным дорожкам. Остальное пространство было запретной территорией – по ней можно было ходить только строем.

 

К будущей «перестройке» в нашей стране я начал готовиться в 1952 году со дня моего зачисления курсантом училища. Судите сами.

 

 До моего поступления из училища выпускали офицеров широкого профиля. Попав на корабль, такой офицер мог командовать артиллеристами, минёрами, торпедистами, а иногда стать штурманом. А вот начиная с меня, нас должны были учить будущей работе на трёх факультетах: артиллерийском, минно-торпедном и штурманском.

 

Нам было предложено в письменном виде выбрать желаемый факультет. Что я мог знать об этих военных специальностях? Полный нуль. Поэтому я слушал споры в курилках, где большинство склонялось, что нормальные парни идут в артиллерию и мины с торпедами. Я считал себя нормальным и встал в очередь с другими пацанами на два факультета с численностью по 120-150 человек.

 

И вдруг…Нам зачитали приказ, и я в изумлении узнал, что меня зачислили в сиротливую группу из двадцати человек будущих штурманов. Мне показалось, что это насилие над личностью и я в манере недавнего школяра стал протестовать.

 

Я, дурачок, не знал, что в эту элитную группу меня записала добрая рука полковника Малинина. Он то знал, что штурман это элита флота и самолично исправил мой выбор. Спасибо ему за всё доброе по отношению ко мне!

 

Учили нас на военных штурманов очень квалифицированно, с большой выдумкой, умом и финансовыми затратами.

 

 Всё было продумано до мелочей, вплоть до воспроизведения рабочего места штурмана на плывущем в море корабле. Крутились картушки компасов, лаг отсчитывал пройденные мили и число оборотов гребного винта. Для полной иллюзии стены были любовно раскрашены под морские волны. Не хватало корабельной качки – «Жора, покачай мой стул! Жить не могу без качки!».

 

Такая форма обучения, позволила мне с первых же минут начать самостоятельную работу на боевом корабле после выпуска из училища. В процессе учёбы я понял, что выбор профессии за меня был сделан правильно.

 

Наша группа была маленькой, и преподаватель имел возможность в лекционное время пообщаться с каждым. Отсюда и качество знаний – из меня готовили штурмана очень грамотно и терпеливо.

 

Например, мне никак не давался предмет «навигация». Мне пришлось четырежды сдавать экзамен, прежде чем я назубок выучил все тонкости этой науки и даже её полюбил.

 

Умение точно определить место нахождения корабля в открытом море, связано с риском гибели всего экипажа. Простую истину, что в руки штурмана вверяют жизнь многих людей, наши преподаватели вдалбливали в наши головы упорно, настойчиво, терпеливо.

 

 Элитарность положения штурмана складывается из умения работать с логарифмической линейкой, знать тонкости меркаторской проекции морской карты, учитывающей округлость земного шара; знания звёздного неба; учили угадывать погоду по местным признакам. Для этого мы заучивали стихотворные формы примет:

 

«Если чайка села в воду, жди хорошую погоду. Чайка ходит по песку, моряку несёт тоску. Если солнце село в воду, жди хорошую погоду. Если солнце село в тучу, жди моряк на завтра бучу. Если красно с вечера, моряку боятся нечего. Если красно по утру, моряку не по нутру».

 

Некоторые мудрые штурманские правила вызывали недоумение. Например, «вижу то, что наблюдаю, а чего не наблюдаю – не вижу! Пиши в журнале карандашом. Ошибки не стирай, а зачёркивай и пиши рядом!», стали понятны только потом. Много морских трагедий было разгадано по записям в штурманских журналах.

 

Права штурмана в автономном плавании огромные. Если штурман не согласен с решением морского начальника, последний своей рукой должен сделать запись об этом в штурманском журнале, а если отказывается - запись делает штурман.

 

 

 

Глава 16. Гибель «Новороссийска»

 

Именно такую запись сделал штурман линкора «Новороссийск», который после страшного взрыва в носовых отсеках стал тонуть у берега Севастопольской бухты.

 

Начальник в звании адмирала отказался от предложения штурмана запустить гребные турбины и выбросить линкор на берег. В результате корабль перевернулся, и сотни моряков погибли.

 

Расскажу про этот линкор. Сразу после окончания войны СССР как страна победитель получил право забрать в Италии это чудо современного кораблестроения. Это был только что спущенный на воду новейший броненосец, которым очень итальянцы гордились.

 

 Поэтому итальянская команда корабля саботировала решение союзников и не пускала русских моряков на борт. Корабль был взят ночью нашими морячками на абордаж.

 

 Говорят, что нашим морячкам пришлось пустить в дело кулаки. Наши победили, запустили, как могли дизеля, и вышли в море, но без документов с описанием корабля. В Севастополе броненосец переименовали в линкор и дали имя «Новороссийск».

 

Чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие документации в 1953 году я ползал вместе со своими товарищами по отсекам линкора, помогая главному механику чертить схемы трубопроводов и переборок бронированного красавца линкора.

 

Через пару лет, так толком и не поняв всех тонкостей конструкции «Новороссийска» его поставили в сухой док для полной модернизации. Как выяснилось уже потом, все, что было не понятно инженерам судоремонтникам, рабочие вырезали автогеном и выбрасывали, а на этом месте прорезали дырки. В результате нарушили герметичность водонепроницаемых отсеков.

 

«Новороссийск» после длительной переделки вышел из сухого дока в море на пробные испытания, а затем вошёл в Севастопольскую бухту и бросил якоря. Ночью произошёл взрыв в носовой части. В образовавшуюся пробоину в 120 квадратных метров хлынула вода.

 

Не встречая сопротивления, она через дырки в переборках стала заполнять корпус корабля. Линкор стал крениться на один борт, а затем перевернулся и затонул. Трагедия произошла в ста метрах от берега, на котором собрались толпы жителей Севастополя и смотрели, как у них на глазах гибнут сотни моряков и тонет красавец линкор.

 

Когда стали известны подробности глупой гибели линкора и сотен утонувших моряков, весь состав военно-морского флота рыдал. Почему командиры не дали ход и не выбросили корабль на берег, стало известно много позже.

 

Виновник позорной трагедии затонувшего возле берега линкора и сотен моряков, был выявлен по записям в штурманском журнале. Глупость растерявшегося и драпанувшего с тонущего корабля адмирала стала всем ясна по записям штурмана – «Пишем то, что наблюдаем, а чего не наблюдаем того не пишем!».

 

 

Глава 17  Внутренне недисциплинирован

 

 

Вернусь к моей учёбе на штурмана. Чем больше знаний я получал, тем интересней становилась для меня перспектива стать «штурманцом». Жизнь в этой части у меня налаживалась, но каждодневную жизнь стал портить ротный начальник.

 

 Это был капитан-лейтенант с фамилией Коноплёв, списанный с флота по здоровью, а ещё …за трусость. Вышестоящих командиров он боялся страшно, а особенно начальника училища – адмирала Ромишвили.

 

Однажды когда рота была на занятиях он увидел, что к ним поднимается адмирал. Страшно перепуганный он попросил дежурного запереть его в подсобном помещении на ключ, а адмиралу сказать, что его в роте нет.

 

 Дежурный адмирала встретил, отрапортовал, что Коноплёва в роте нет и стал ждать указаний. Адмирал осмотрел помещение и остановился возле двери за которой прятался Коноплёв подёргал её и спросил:

 

- Почему закрыто? Немедленно открыть!

- Да я вот…ключи… - мямлил дежурный пытаясь защитить трусливого командира.

 

Адмирал рассердился, топнул ножкой и затянул своё любимое – «Почему я вас спрашиваю? Я вас не спрашиваю почему! Почему я вас спрашиваю?».

 

 Перепуганный дежурный тут же ключи нашёл и открыл дверь. Дверь распахнулась и перед рассерженным адмиралом оказался вытянувшийся «во фронт» бледный ротный. Коноплёв доложил:

 

- Товарищ адмирал, за время моего пребывания в роте никаких происшествий не случилось! – закончив доклад он часто моргая уставился на адмирала.

 

Опешивший Рамишвили затянул привычное – «Почему?» – но вдруг запнулся и схватившись за бока громко захохотал. Хохотал он долго, а потом вдруг закончил фразу – Я вас не спрашиваю почему! – и яростно закончил – Две недели домашнего ареста! – и уже уходя махнул рукой – То же мне офицер! Постеснялся бы подчинённого дежурного!

 

Этот случай стал известен всему училищу и курсанты со смехом обсуждали детали в курилках. Ротный это всё знал и как всякий трусишка стал вымещать свою злобу на слабых, то есть на нас своих подчинённых.

 

В первых рядах оказался я. На моё несчастие я совершил дисциплинарный проступок. Коротко говоря на посту часового я заснул. Перед этим была баня, а вахта мне выпала самая тяжёлая с нуля часов до четырёх утра. Спать в это время хочется зверски.

 

На флоте эту вахту называют «собака». Охранять надо было овощной склад. В самом тёмном месте была куча ящиков, за ней я и присел «на минутку» отдохнуть. Когда я открыл глаза, вместо ночи было утро, а за плечо меня тряс разводящий караула мой товарищ по фамилии Коноплёв.

 

 Он быстро проинформировал, что меня ищут уже два часа. Начальство перепугано – «Пропал часовой!». Вместе с ним мы тут же придумали «отговорку», будто я услышал подозрительный шорох и спрятался за стеной, поджидая воров.

 

Сон на посту у военных считается очень серьёзным дисциплинарным проступком. Начальство иронично выслушало мои объяснения, что я выслеживал за ящиками воров, затаился и потому не слышал громких окриков моих товарищей.

 

 Начальники понимающе усмехаясь объявили мне пятнадцать суток гауптвахты, на всякий случай. На все их вопросы – «Спал?» - я отвечал – «Не спал!». На этом я настаивал даже на выпускном вечере когда меня молоденького лейтенанта подвыпивший Коноплёв спросил:

 

- Теперь уже всё позади, лейтенант. Скажи – спал тогда на посту? – он дышал на меня парами выпитого шампанского и светился доверием к моей честности.

- Нет не спал, а следил за ворами! – торжественно сказал я, вспоминая какую горестную жизнь устроил мне после гауптвахты этот ротный командир. Он сумел превратить её жизнь в сущий ад.

 

Придумал вот какую игру. Вечер пятницы. Я стою у его кабинета. Наконец он выходит.

- Товарищ капитан-лейтенант меня не включили в список на увольнение в город. Почему?

 

- Я в вас сомневаюсь.

- Почему?

- Вы внутренне не дисциплинированны.

- И что мне делать?

- Думать. Посидите в воскресные дни и подумаете.

 

Такой диалог повторялся в конце каждой недели. Словом издевался. Бороться с начальником в армии, всё равно, что писать против ветра. Но на то у меня и голова, чтобы думать, как вывернуться из этой ситуации. Такой случай представился и я им немедленно воспользовался.

 

Нам перед строем прочитали приказ штабного военно морского начальства – практиковать самоподготовку по строевой шагистике. Приказ дурацкий и рождён был в короткий период командования флотом маршала Жукова.

 

 Мы все уважали Жукова за его победу в войне, но когда он взялся наводить порядок на флоте в мирное время, то повёл себя как слон в посудной лавке.

 

Для начала он расформировал институт мичманов, на которых лежала очень трудная работа среди матросов. Мичмана матросиков приучали к морскому делу не злым добрым словом, а иногда и зуботычиной, что действует на нахалов и тугодумов безотказно. Ни о какой «дедовщине» при них и звука не было. Это были опытные старослужащие матросы, прекрасно знающие своё дело.

 

Зуботучины были исключением из правил, и мичмана обычно были душой матросских коллективов и опорой в трудных морских ситуациях. Случись такая нештатная ситуация мичман всегда поможет. Мичмана брали на себя всю черновую воспитательную работу и своими методами добивались от матросов быстрого освоения обязанностей на боевом посту.

 

И вот, маршал Жуков решил, должности этих старослужащих ликвидировать. Это решение было неправильным, и флотский коллектив мгновенно противопоставил ему свою морскую смекалку. Срочно переаттестовали мичманов в младший офицерский состав, и всё осталось на своих местах.

 

Эта ошибка знаменитого военноначальника в отношении флотских традиций была не первой и не последней. Неправильно истолковав Суворовский девиз – «В учении как на войне», на Северном флоте Жуков отправлял в учебную торпедную атаку катера в шести бальный шторм.

 

Он и слушать не хотел разъяснения опытных моряков, что катера старой конструкции и по своим мореходным качествам рассчитаны только на волнение моря только в пять балов. Но маршал никого не слушал и требовал исполнения своего решения.

 

Выполняя маршальский приказ катера, выходили в море и почти все сразу же на крутой волне переворачивались и тонули. Попав в воду офицеры и матросы торпедных катеров гибли от разрыва сердец, которые не выдерживало низкую температуру Ледовитого океана. Такая жестокость , подтверждала слухи, что на войне с гитлеровцами, маршал солдат особенно не жалел.

 

Самым ужасным для моряков было решение Жукова ввести во всех родах войск офицерский кортик. Это решение потрясло глубинные морские традиции – кортик всегда был личным оружием морского офицера.

 

 Этим моряки всегда гордились, так как это оружие было изобретено для рукопашного боя при абордаже вражеского судна в тесном пространстве палубы. И вдруг решением маршала традиционное морское оружие было передано всем родам войск.

 

Флотская братия роптала, возмущалась, всячески критиковала маршала, невзирая на его фронтовые заслуги. Нельзя разрушать традиции и святыни, даже если они на сторонний глаз и несущественны!

 

 Главным законом для укрепления любого коллектива является создание традиций, как в мелочах, так и в крупных делах. Особенно это касается военных, которые носят свою форму и любят её до мелочей.

 

Моральный дух военного держится на традициях. В атаку на войне с гитлеровцами моряки шли, снимая каски и надевая бескозырки, наводя этим ужас на противника. Этим же объясняется то, что коммунисты были вынуждены вернуться к офицерским погонам, как в царской армии.

 

Маршал продолжал придумывать новые неумные идеи. Так по его приказу была введена строевая подготовка на кораблях. Шагистика как таковая в море на палубе корабля не нужна. Моряки знают, что палубу нужно драить, смазывать маслом, чтобы не ржавела, но что по ней надо ходить строем, отбивая шаг – глупость.

 

Строем можно ходить только по пирсу. И пошли шагать морские экипажи по стенкам портов, поминая про себя маршальский приказ незлым словом. Этим же приказом было велено практиковать в военно-морских училищах не только саму шагистику, но и самоподготовку по отработке строевого шага.

 

Именно на этот приказ и сослался мой заклятый ротный командир, лишая меня в очередной раз увольнения в город. Отказывая мне в увольнении со ссылкой на мою внутреннюю недисциплинированность, он сказал:

 

- Курсант! А почему вы ни разу не занимались строевой самоподготовкой? Вот и займитесь этим в выходные дни!

 

Ротный не подумал, что этим ввергает себя в большую неприятность. Как и полагается у военных, я сказал «Есть!» и пошёл выполнять дурацкий приказ.

 

 Все сделал по уставу. Подпоясал бушлат ремнём с подсумком для патронов. Все пуговки застёгнуты, в руках винтовка – не курсант, а загляденье для строевого начальника.

 

Вскинув винтовку на плечо, я вышел на середину «неприкасаемого» плаца и прямо под окнами заместителя начальника училища по строевой подготовке стал ходить строевым шагом. Сам себе командовал выделывать артикулы с ружьём, ходил налево и направо, стараясь не реагировать на хохот толпы курсантской братии.

 

 Недолго походив, громко скомандовал себе «Стой! Оружие положить! Оправиться! Ррразойдись!». Я, как и положено по строевому уставу бегом направился к радостно ржущей толпе.

 

Всем было понятно, что я протестую против дурацкого приказа, который начальство училища старалось тихо спустить на тормозах. Меня окружили курсанты, хлопали по плечу, одобряли мой поступок. Мы все дружно устроили перекур.

 

На беду моего ротного командира в эту субботу в своём кабинете был сам  Самородный - заместитель начальника училища по строевой подготовке. Он внимательно наблюдал за одинокой фигурой, которая выполняла строевые артикулы с ружьём на запретном месте плаца. Не вытерпев, он вышел на крыльцо и скомандовал:

 

- Товарищ курсант! Ко мне!

Как полагается по уставу, я перешёл на строевой шаг и приложив руку к бескозырке отрапортовал:

- Товарищ капитан первого ранга, курсант такой-то занимается строевой самоподготовкой!

 

- Вы что тут вытворяете? Что за кабак вы устроили на плацу?

- Никак нет! Не вытворяю! Это мне ротный приказал в соответствии с приказом по училищу! После этого он обещал отпустить меня увольнение!

 

- Как фамилия?

- Чья? Моя?

- Нет, ротного!

 

Я назвал и приготовился к самому худшему.

- Курсант! Приказываю! Самоподготовку прекратить! Доложите ротному, что я отпустил вас в увольнение, а его жду у себя в кабинете.

 

Я и тут не потерял бдительности, и громко повторив приказ, повернулся кругом и чётким шагом направился на плац за оружием. Сам себе скомандовал – «На плечо! В роту шагом марш!» – строевым шагом покинул плац.

 

Я не позволил себе расслабиться ни на мгновение и шёл строевым до входа в здание роты. Боковым зрением я видел, что заместитель начальника училища по строевой подготовке внимательно смотрит мне вслед, ожидая расхлябанности.

 

 Не дождался. У входа в здание, я опять себе скомандовал – «Стой! Раз-два! Оружие к ноге! Раз-два! Смирно, вольно, разойдись!» – бегом бросился по лестнице. У входа в кубрик меня уже ждал ротный командир, бледный от страха и на грани обморока. Я вытянулся перед ним во фронт и доложил:

 

- Товарищ капитан лейтенант! Курсант самоподготовку прервал по приказу старшего по званию! – видя, что мой ротный сейчас хлопнется в обморок и не успеет подписать увольнительную, я сказал – Он велел мне немедленно убираться на берег, а вас после этого ждёт у себя в кабинете!

 

Зажав в потной ладони увольнительную я стремглав бросился через проходную к автобусной остановке, пока начальство не передумало.

 

Моя «самоподготовка по строевой» долго обсуждалась в курсантских кругах, да и в офицерских тоже. В результате я на некоторое время стал героем у своих товарищей, ротный обходил меня своим вниманием и увольнительные в город подписывал без звука. Видимо начальство в кабинете вправило ему мозги по первое число.

 

 

Глава 18  Что такое военная служба

 

 

На военной службе очень важно заставить, чтобы тебя уважали товарищи по службе, от начальства быть подальше, но поближе к камбузу.

 

Не даром молодых на флоте называют «салагами», так как они ещё не прошли науку, когда надо быть незаметным, а когда надо и высунуться. Я эту науку проходил ценой собственных ошибок и наказаний за них.

 

Преподавательский состав оставил в памяти самые лучшие воспоминания. Особенно учителя с кафедры навигации. Все они были яркими личностями, умными, остроумными.

 

Испытывали радость от любого проявления любознательности с нашей стороны. Делали из нас будущих штурманов на своём личном примере мастерства кораблевождения.

 

Особенно выделялся капитан первого ранга Шмидт Александр Александрович. Высокий, седой, подтянутый и улыбчатый. Моряк до последней надраенной пуговицы на кителе.

 

 Курсантов он приветствовал первым, что вызывало сначала недоумение, а потом и восхищение даже у тупоголовых. Его манера приветствовать младшего по званию первым, оказалась тонкой воспитательной штучкой.

 

 Очень скоро увидев его стройную фигуру издалека, курсанты подтягивались и, отдавая честь, громко его приветствовали – «Здравия желаем, товарищ капитан первого ранга!», что по уставу не требовалось, но и не возбранялось.

 

Помню как он начал свою первую лекцию:

- Молодые люди! Вы здесь, чтобы стать военно-морскими офицерами. И не просто офицерами, а штурманами. Это особый круг людей на флоте. Вот вам первый совет – как должен выглядеть морской офицер! Он должен быть всегда подтянут, гладко выбрит, крепко надушен и слегка пьян! Про эти секреты громко не болтать, особенно при начальстве. Ясно?

 

Ходил слух, что он преподавал в офицерской академии, но за лекции о том, что в войне 1941-45 годов немецкие адмиралы были талантливыми стратегами, и победа наших моряков была двойной победой, его отправили в наше училище.

 

 Может так, а может и нет. Ясно одно – нам повезло встретить на своём пути во флот такого умного и талантливого учителя.

 

Мы были его старательными учениками и рота штурманов благоухала очень модным тогда одеколоном «Шипр». Насчёт знаний навигации говорить не буду, а знание что морской офицер должен быть «крепко надушен» было нам по плечу и выполнялось самым зверским образом.

 

В результате все курилки гальюнов благоухали «Шипром» так, что вызывало чихание слабаков с факультетов минёров и артиллеристов.

 

Живой пример нашего учителя заставлял и нас следить за своим внешним видом, с лихостью носить военную форму и личное оружие. Под личным оружием понимался палаш, который надо было в увольнении носить на левом боку.

 

Эта длинная прямая сабля, страшно тяжёлая и ужасно неудобная на бегу. В ближнем бою палаш очень неудобен, но курсанты ухитрялись в уличных драках прекрасно им владеть – не остриём, а плашмя.

 

В те времена в Баку было очень неспокойно, так как в честь «Победы» над гитлеровскими фашистами, из тюрем по амнистии было выпущено много уголовников.

 

Бывало, что нападали на морячков. Если где-то слышалось громкий крик о помощи – «полундра» - бросалось всё недопитым и недоеденным, забывались подруги и все мчались выручать обижаемого морячка.

 

Однажды я на себе испытал эту «палочку-выручалочку». В тёмном подъезде на меня напали трое парней. Уже падая, я громко заорал «полундра».

 

От одного этого клича хулиганов сдуло как ветром. Очень «гражданские» боялись этого призыва о помощи, так как со всех сторон на него сбегались морячки в тельняшках и бескозырках. Били обидчиков больно. Медными бляхами на морских брючных ремнях с изображением морского якоря.

 

Я и сейчас вздрагиваю как боевой конь при крике «полундра» и готов бежать и кого-то выручать из беды. Жаль, что этот призыв часто доносится, пожалуй, только из телевизора.

 

 

Глава 19  Становлюсь мужчиной

 

 

 

После демонстрации своей любви к «самоподготовке по отработке строевого шага», начальство перестало мне препятствовать приезжать на воскресные дни домой в объятия мамы и бабушки.

 

Но вкусная кормёжка, ласковое воркование моих домашних не могли компенсировать естественные потребности растущего юношеского организма. Требовалось доброе и нежное девичье плечо, на которое можно было бы уронить скупую морскую слезу за незаслуженные обиды при несении воинской службы.

 

Например, можно было оплакать пятнадцать суток гауптвахты, происки ротного начальника, мои гальюнные бдения, адмиральское «почему я вас спрашиваю?».

 

Оказалось, что близкое знакомство во время танцев на школьном выпускном вечере с Надей можно было продолжить и даже углубить. На первом свидании я показался девушке во всей красе формы морского курсанта.

 

 Все стрелки на форменке отглажены, штаны с клешами внизу растянуты и скрывают начищенные до зеркального блеска корочки, гюйс обесцвечен хлоркой до нежной голубизны, на левом боку болтается палаш, на погонах сверкают золотые якоря, а на рукаве один золотой шеврон - первокурсник.

 

Увидев меня во всей красе, девушка Надя восторженно ахнула, и я понял, что половина дороги к её сердцу пройдена. Потянулись долгие недели гуляний на Бакинском бульваре, которые закончились поцелуем в подъезде.

 

На этом я решил остановиться, сдерживаемый хорошим воспитанием,

восьмилетней разницей в возрасте, а также мужем уголовником.

 

 

Молодо-зелено! Не зря говорят, что мальчики развиваются медленнее девочек. Потребности замужней женщины с ребёнком, подвигнули Надю на энергичный шаг.

 

Ей видимо надоело, что месяцы идут, а кроме поцелуев она от меня ничего не дождалась. Тогда она решила взять ситуацию в свои руки.

 

Однажды вечером обычного училищного дня меня разыскал дежурный по роте.

- Звонят из проходной. К тебе пришли. Ребята говорят, что спрашивает хорошенькая девушка. Спеши, а то вахтенные отобьют!

 

На проходной стояла Надя с очень грустным выражением на лице. Увидев меня она разрыдалась, а матросики сочувственно разрешили мне часок погулять с девушкой за воротами училища.

 

 Свернув за забор, мы присели на камешек и Надя сквозь слёзы сообщила диагноз гинеколога – у неё реактивный невроз – нарушение структуры личности, из-за личных гормональных потребностях, которые не удовлетворяются.

 

Как студентка медицинского института, она прочитала мне обстоятельную лекцию о своих головных болях, плаксивости, женских расстройствах.

 

Я всё это выслушал и ничего не понял. По тем временам нас мальчишек не встречала грудастая блондинка в Интернете с предложением – «Ты только позвони!», а дальше она всё объяснит, ответит на вопросы и покажет «кое что и кое что иное, о чём не говорят…».

 

В результате я стоял перед Надей дурак-дураком. Посмотрев на меня  жалостью, она уже популярно объяснила, что молодой замужней женщине, уже рожавшей, время от времени необходим мужчина для интимных ласк.

 

Это меня насторожило, а что надо делать в таком случае я не знал. Тогда Надя решительно взяла меня за руку и повела в хилую чащу кустов.

 

Там она сняла с меня бушлат, расстелила его прямо на земле и, раскинувшись на нем в позе не вызывающей сомнения что надо делать, притянула меня к себе. Бушлат и стал нашим брачным ложем, на котором я потерял свою невинность. Всё произошло быстро и немного суетливо.

 

Лёжа под звездным небом c Надей, и медленно спускаясь на землю, я услышал её фразу, которую запомнил на всю жизнь.

 

-Никогда не знала, что такое любить под звёздным небом! Как тебе удалось меня затащить сюда? В другой ситуации я бы никогда на такое приключение не согласилась бы!

Только спустя некоторое время я оценил великодушие молодой женщины, которая в тот вечер протянула мне спасательный круг, чтобы не ущемить моё мужское достоинство и оставить за мной инициативу того, что между нами произошло.

 

Дальнейшие наши встречи с Надей переместились с улиц и бульвара города в квартиры подруг и знакомых. Мама и бабушка - немедленно догадались, что в моей жизни появилась женщина с которой у меня серьёзные отношения и конечно же испугались.

 

 Мама провела со мной беседу о моём раннем возрасте для женитьбы. Пришлось её успокаивать, что у меня и в мыслях нет, что эти отношения с Надей проторят нам дорогу в ЗАГС. Эти же мысли, но уже вслух произнесла Надя.

 

Она девушка тактичная, очень нежная любовница как-то сказала мне прямым текстом – «Жаль, что эти встречи с тобой кончатся для меня ничем! Старовата я для тебя мальчик!» – и по матерински нежно погладила меня по голове. Наши встречи продолжались весь учебный год, а весной случилось вот что.

 

 

 

Глава 20 Загранплавание

 

Весной по училищу поползли слухи о загадочном загранплавании. Это был явный нонсенс, так как наш военный флот передвигался в те годы только вдоль берегов Черного, Балтийского и Северного морей. На Дальнем востоке флот тоже передвигался только в пределах видимости маяков. А тут вдруг загранплавание?!

 

Постепенно стала поступать более точная информация. Плавучая практика в иностранных водах будет, но только для третьего курса штурманского факультета, где обучалось шестнадцать парней и среди них и я. Это был подарок судьбы.

 

Подарок заключался вот в чём. Штаб военно-морского флота запланировал перегнать пассажирский теплоход «Нева», который в войну был базой немецких подводных лодок - из Севастополя в Мурманск.

Такое путешествие вокруг Европы на комфортабельном пассажирском судне, которое немцы приспособили для отдыха своим подводникам, наше начальство решило использовать для штурманской практики курсантов Бакинского, Севастопольского и Ленинградского военно-морских училищ.

 

Как только в училище окончательно стало ясно, что «загранка» светит только штурманам, остальные курсанты нас немедленно возненавидели и в гальюнных курилках мы сразу же оказались в изоляции.

 

На нас смотрели как на изгоев общества. Не счесть насмешек и подколов со стороны бывших друзей минёров и артиллеристов. Нам была понятна обида этих пацанов, что им не светит испытать приключения во вражеских морях.

 

Дружное курсантское сообщество раскололось, включая, между прочим, и офицеров. Сопровождать нас должны были наши преподаватели навигации и астрономии. Как ни странно, мой нелюбимый ротный командир тоже оказался в этой компании.

 

После того как на общем построении училища адмирал Рамишвили зачитал приказ о нашей штурманской практике в походе вокруг Европы, наша изоляция окончилась – начальство решило и амба! Штурмана стали собираться в дорогу, а остальные смирились.

 

Особая проблема была взять с собой всю форменную одежду и для жары, и для холода. На общем построении нашей группы адмирал велел нам переодеваться у него на глазах в различную экипировку. Он придирчиво осматривал нас, одобрительно кивал головой – это пойдёт.

 

Взрыв его негодования наступил, когда мы надели на себя зимнюю форму. Всё было прилично за исключением зимних шапок. Так как в Баку климат тёплый то эти треухи мы использовали для коридорного футбола, всё равно лежат без употребления.

 

 Кто же знал, что они когда-то пригодятся! Увидев у нас на головах эти безобразные малахаи адмирал пришёл в ярость и долго кричал на нашего командира роты «почему я вас спрашиваю?». Успокоился он только когда мичман-баталер вспомнил, что он недавно выдал первокурсникам прекрасные тёплые шапки с кожаным верхом.

 

 Адмирал скомандовал – «головы  штурманов переобуть!». Против нас выстроили первокурсников в новеньких шапках на головах. Адмирал дал команду «шапки поменять!». У салажонок текли слёзы, когда вместо красивой шапки на голову им нахлобучивали нечто отдалённо напоминавшие зимний треух.

 

Всё было необычно и для начальства, и для нас. Надо было и в «загранку» собраться и не ударить в грязь лицом перед моряками военно-морского флота. А для флота было необычно.  За всю историю СССР, впервые приходилось отправляться по чужим морям под своим военно -морским флагом, удаляясь от привычных и родных портов.

 

На трехпалубный корабль «Нева» должны были погрузиться три военно морских училища с большой группой сопровождающих, включая разведчиков и сына писателя Гайдара. Это уже потом у него родился другой сын – не доброй памяти один из авторов «перестройки» в стране.

 

Поход начинался в Севастополе. Туда мы из Баку и отправились на поезде через Москву. Столица мне запомнилась стремительным маршем-броском между двумя вокзалами. Осмотреть город нам разрешили только в пределах вокзального вестибюля.

 

 Чтобы как-то отметиться в Москве в вокзальном ларьке я купил курительную трубку и три пачки табака. Мотивировка была простой. Настоящий мариман в океане мыслим только с трубкой в зубах. Кроме того, табак был дешевле сигарет и издавал приятный аромат. Моему примеру последовали многие.

 

После нас, железнодорожный вагон пропах тремя сортами отечественного табака «Золотое руно», «Капитанский» и «Трубка мира». Обкуривать трубку оказалось делом весьма хлопотливым. Новая трубка вначале обкуривания испускала очень жгучий дым.

 

В результате вся слизистая во рту оказывается обожженной. Так как по инструкции полагалось трубку охлаждать три часа, мы это время коротали покуривая самокрутки с махоркой.

 

Севастополь мы пересекли в чётком строю, опасаясь строгого коменданта города. У портового пирса стоял огромный немецкий океанский лайнер. Он перешёл к нам по репарации, в результате дележа союзниками имущества поверженного врага.

 

Гитлеровцы в войну использовали его как базу подводных лодок и  корабль нёс гордое имя своего фюрера. Наши морские военачальники переименовали его в «Неву». Курсантов трёх училищ разместили в огромных матросских кубриках, а офицеров в каютах.

 

 Все помещения сверкали надраенными медяшками, зеркалами, красным деревом, картинами, дорогой мебелью. Всё это было очень красиво и радовало глаз.

 

После нашего перехода этот прелестный кораблю из Мурманска в составе группы кораблей отправили северным морским путём во Владивосток. По дороге суда не приспособленные к плаванию во льдах тонули, замерзали и их по дороге бросали на произвол судьбы. «Нева» до Владивостока доплыла и прибыла в порт в таком жалком виде, что её вскорости разрезали на металлолом – трофей не жалко.

 

Команда готовилась к автономному плаванию, запасаясь топливом, провиантом, питьевой водой. Кок и его помощники осваивали собственное изготовление хлеба и в корабельной пекарне, пекли белый хлеб, воздушный и очень вкусный.

 

Для нашей практики было приготовлено учебное помещение для сорока штурманов, оборудованных репитерами главного гирокомпаса корабля, лага, оборотов дизелей с командирского мостика.

 

Это давало возможность делать сорок прокладок курса корабля, сверяя результаты с прокладкой штурмана корабля в конце учебной вахты. Вахта была трёхсменная. В конце её наш преподаватель по навигации ставил оценки на каждом учебном месте прямо на карте.

 

Дел у нас на корабле стоящем у пирса не было, и мы целыми днями слонялись по лайнеру, томясь от безделья. Веселил медвежонок Федя. Это был забавный комочек, с добрым и мягким характером, любимец корабельного кока.

 

 Федя вразвалочку двигался по матросским палубам и привлекал к себе всеобщую любовь разными медвежьими штучками. Особенно он любил бороться  и неизменно укладывал на палубу матросских смельчаков.

 

Наконец пришёл день отплытия. Раздалась команда «отдать концы и швартовы» и наше путешествие началось. Корабль пошёл крейсерской скоростью к турецким берегам, а мы старательно высунув языки, вели штурманскую прокладку.

 

Босфор встретил нас удивлённо, так как русский корабль под военно-морским флагом, да ещё не берущий на борт турецкого лоцмана был в диковинку.

 

Босфор коварный пролив. В нём два очень быстрых течения: из Чёрного моря над водой, а обратно – под водой. Отказ от лоцмана вызвал дипломатический скандал и мы простояли у входа в пролив пару суток.

 

 Мне уже много лет спустя рассказывали, что наше Посольство в Турции стояло на ушах, доказывая, что это военно-морская лайба и на борт пускать иностранца никак не положено.

 

 Не дождавшись от дипломатов решения, командир по команде из Москвы махнув на международные правила рукой, двинулся в пролив. Две маленькие пушки для острастки были расчехлены. Турки тоже решили не конфликтовать и пустили перед нашим носом лоцманский катерок, как поводыря.

 

Следуя за лоцманом точно в кильватер, мы глазели на турок, а они на нас. На палубе щёлкали фотоаппараты наших спец подразделений, а на берегу, нас общёлкивали их подразделения.

 

Фотоаппараты наших разведчиков были тяжёлые, так как их сняли с самолётов. После каждого кадра они валились на животы операторов. Те тяжело кряхтели, потели, матерились, но исправно покрывали панораму берегов фотоплёнками.

 

Чуть не сломав какой-то турецкий пирс, мы вошли в Мраморное море, которое встретило нас такой жарой, что немедленно последовал приказ – «Форма одежды трусы-берет!».

 

Штурманская практика профессиональной точки зрения была очень интересной. Преподаватель астрономии велел нам работать с ночным небом и вести расчёты курса по звёздам. Как известно звёздное небо бывает только ночью, когда молодое тело нуждается в покое и сне. Но суровая программа практики требовала каждое утро таблицу расчётов места положения корабля ночью.

 

Изобретательные головы стали искать решение, как обмануть преподавателя. Особой популярностью пользовался приём «заднего хода». Делался он так. На карте выбиралось место плывущего ночью корабля. Снимались координаты и под них подгонялось звёздное небо с соответствующими расчётами.

 

 Не тут-то было. Наш преподаватель, во-первых, был умница, а во-вторых, сам был когда-то курсантом. Он с точностью до одного выявлял наших изобретателей и на их расчетах писал «жопа», а в дневник ставил кол.

 

Тогда народ пошёл на другую хитрость. Морским счётом выбирался дежурный. В его обязанности входило выйти ночью с секстантом на палубу и произвести замеры по одному на каждого из нас. Расчёт делался уже утром «наскоряк» и, был конечно же, очень низкого качества.

 

 В результате и этот способ дал низкую эффективность и на выходе слово «жопа» красовалась почти в каждом расчёте. Это в будущем грозило жестокой расправой – остаться без летнего отпуска.

 

Анализ показал, что курсантские штучки у преподавателя никак не проходят и отсыпаться будем когда-нибудь потом. В ночь стали выходить все. Постепенно к этому стали привыкать и даже получать удовольствие.

 

 Я работал с ночным небом в группе с очень толковыми ребятами. Один был радиолюбитель, а у другого голова была «светлая». Он изобрёл быстрый способ как упростить все расчёты и давать нам лишние минуты ночного сна.

 

Преподаватель оценил наш способ обсервации места корабля в море по звёздам как «курсантскую смекалку» и стал ставить в пример. Это немедленно вызвало отрицательную реакцию в коллективе – народ не любит того, кто сильно «высовывается».

 

Морская наука гласит: «Будь подальше от начальства и поближе к камбузу!». Получилось так, что мы действовали не по науке и нас стали обходить стороной свои же товарищи, что нас невольно сбивало в троицу плотнее.

 

 В этом маленьком коллективе нам удавалось жить достаточно независимо – трое это не один. Постепенно это объединение переросло в дружбу, и каждый старался перенимать полезное у других.

 

В дальнейшей жизни мне приходилось объединяться по трое и в авиационном институте и в конструкторском бюро. Не отсюда ли идёт мужская манера «выпит на троих»?

 

Мы плыли вокруг Европы. Нашу довольно размеренную жизнь на корабле скрашивали американские самолёты-разведчики. Это началось сразу же после Эгейского моря.

 

 Американские лётчики сначала летали над нами высоко, а затем стали летать над нами на бреющем полёте. О приближении вражеских самолётов команду оповещал радостный лай приблудившегося пёсика Юнга. Его принёс на корабль сердобольный кок. Боцман быстро смирился с новым членом экипажа и назначил кока ответственным за эту живность.

 

По сигналу Юнги командир обычно «играл» тревогу для экипажа. Матросы расчехляли наши пушечки и направлял стволы на самолёты. Когда обе стороны пообвыклись начались взаимные шуточки. Против грохота авиационных двигателей наши радисты придумали запускать на радиоволне лётчиков музыку.

 

Лётчикам это нравилось и они пролетая над кораблём показывали большой палец – спасибо, мол. Наш командир узнав про баловство радистов велел не баловаться и глупости прекратить.

 

 Радисты на последок врубили электродрель перед микрофоном. Оглохшие лётчики обозлились и в очередной заход сбросили по нашему курсу какой-то предмет. Нашего командира это врасплох не застало и «Нева», вильнув задом как кокетливая женщина, обошла предмет, а вернее железную бочку.

 

Штурман вышел на волну лётчиков и предупредил на английском языке, что эта их «шуточка» последняя и в следующий раз он пообещал открыть стрельбу по самолётам. Окончил эту связь радист, выругавшись матом.

 

 То ли эти матюги, то ли дипломатические ноты подействовали, но больше на бреющем полёте самолёты нас не облетали. Фотографировали нас, но на приличной высоте.

 

Морское начальство выбрало время похода с учётом минимальных штормовых дней на всём пути. Весь путь по Средиземному морю мы поблаженствовали под ласковым весенним солнцем в форме «трусы-берет».

 

 Штормы начались в Бискайском заливе. Вернее не шторм, а мёртвая зыбь. Небо голубое, никакого ветра, а корабль взмывает на огромной гладкой волне. На вершине он охнув, бухает в пучину с брызгами и вздохом облегчения экипажа.

 

Пока корабль тяжело поднимается вверх ещё ничего, но в момент броска в пучину, внутренности начинают булькать в горла. Эта качка немедленно обнаружила укачивающиеся парней, что немедленно было занесено им в личное дело под грифом «УКЧ», а освободившиеся после них порции завтрака, обеда и ужина попадали на общий стол.

 

 В загранплавании нам полагалась всякая «вкуснятина»: шпроты, шоколад, печень трески, сгущёнка. Глядя на то, как исчезают «лишние» порции в наших голодных ртах, парни «УКЧ» хватались за животы и бежали на палубу травить за борт.

 

Настоящая штормовая погода началась в Северном море. Крен в сорок пять градусов сразу нам объяснил, что такое штормовое море и почему про это сложено так много грустных песен. Описывать жестокий шторм не буду, другие писатели про это уже прекрасно описали. Скажу только одно –страшно аж жуть!

 

Обогнув Скандинавию, мы прибыли в порт Североморск и распрощались с гостеприимной «Невой».

 

 В училище каждый из нас на свой лад описывал страшилки про поход. Наш поход вошёл в анналы истории морского генштаба, как пример плавания кораблей под военно-морским флагом в иностранных территориальных водах.

 

 

СОЗДАНО

Юрий Елистратов

Москва

29 апреля 2014 г.