Мафия Небесных Братьев (Гл. 12-я)

 Второй допрос Елены Павловны проходил в более спокойной обстановке: без генералов, прокуроров и прочего начальства.
Борис Иванович пришел поздно, вернее, точно к назначенному времени. Проходя по аллее, ведущей к входу в отделение, он не заметил меня, стоявшего под старым огромным платаном, и поднялся по ступенькам, не поднимая головы.
Тогда я решил идти домой, в сердцах подумав: «Если понадоблюсь, пусть вызывают повесткой». И как раз в это время ко мне подошел незнакомый сержант и почтительно сказал:
- Капитан Варновский просит пройти в свой кабинет. Я провожу вас.
Мы прошли сквозь многочисленные заслоны и проверки, прежде чем оказались у двери родного кабинета следователя.
Борис Иванович с сумрачным лицом сидел за столом и перебирал бумаги. Он не поднял головы на шум распахиваемой двери, и только когда я подошел вплотную к столу, махнул рукой, не глядя на меня:
- Садись, где тебе удобно.
И покопавшись в бумагах еще минуты три, добавил:
- Ты извини, я тебя не заметил, когда шел сюда. Увидел только из окна кабинета.
Здесь он впервые взглянул на меня, и я увидел, какие у него усталые глаза. Но потом он улыбнулся, и эта усталость ушла из глаз, сменилась искринкой доброты и смеха:
- Обиделся, небось. Знаю, знаю, не отпирайся, Еще раз извини. Сегодня надо покончить с этим делом, а для этого надо крепко подумать. Вчера было представление для публики, сегодня будет работа. Каторжная работа. Я должен заставить ее говорить. Изворачиваться, лгать, лебезить ради того, чтобы она заговорила. Как ты думаешь, она будет говорить?
- Точно не знаю, но думаю, что нет.
- Вот видишь, и ты так думаешь.
- А кто еще?
- Я.
Мы оба рассмеялись, и у меня отлегло от сердца: Варновский не сдался, он остался прежним - настырным, веселым и находчивым.
- Расскажи мне о своих впечатлениях о вчерашнем допросе, - попросил меня Борис Иванович, закончив смеяться.
- Не буду, - сразу отказался я. - То, что я увидел и услышал, не поддается никакому анализу. Ты ходил по лезвию бритвы, а я человек очень впечатлительный, эмоциональный, и каждый твой неверный шаг повергал меня в шок.
- И много ты насчитал их, этих неверных шагов? - беспечно спросил Борис Иванович.
- Понимаешь, тут такая штука - то, что я считал твоей ошибкой, потом оборачивалось вдруг единственно верным ходом в этой дьявольской игре.
- Это ты загибаешь. Я промазал раза три, не меньше, и не думаю, что мои промахи пошли на пользу делу. Я спросил тебя не о том. Мне хочется знать, не заметил ли ты в поведении нашей милой дамы признаков растерянности или напротив: она очень уверена в какой-то сверхъестественной помощи и благополучном для себя исходе дела? Что кроется за ее заявлением о браке с Бакаевым и непальском подданстве?
- Я думаю, что это неуклюжая попытка запутать следствие, затянуть его, а, может быть, и запугать провинциальных сереньких сыщиков. Ну, когда ты в последний раз обращался с запросом в Министерство иностранных дел?
- Позавчера. И в Интерпол. И в наше посольство в Королевстве Бутан. Можешь взглянуть на копии факсов у меня в сейфе. Нет, Елена Павловна хорошо знает, с кем имеет дело. Она изучила меня еще тогда, когда я допрашивал ее в качестве свидетеля. Помнишь, я спросил ее о Непале, когда он выходила из кабинета? Она смогла показать тогда себя прямо-таки безукоризненно, и бровью не повела, но и не оценить моего хода она тоже не могла. Именно в тот момент она поняла, что начинается серьезная охота, и она начинается именно на нее, великую и неприкасаемую, скромную и неприметную, умную и хитрую. И она не испугалась тогда. Она просто зауважала меня, улыбнулась внутри себя и сказала: «Ну, что ж, посмотрим, кто кого». Она сама охотник по натуре, ей претит жизнь в бегах, хотя, как и всякому человеку, ей очень знакомо чувство страха.
... Судя по внешнему виду Елены Павловны, я этого бы не сказал. Она вошла в кабинет бодрым, размашистым шагом, как обычно входят в просторные помещения вокзалов, взгляд ее отдохнувших глаз был чист и насмешлив, голос свеж и звонок.
- Здравствуйте, господа, - первою поздоровалась она, будто приглашая нас сесть и начать откровенную беседу. - Вы не позволите мне зачитать заявление для прессы?
Да, ходы ее становились все изощреннее, и я уже не знал, что она еще может выкинуть.
- Конечно, позволим, - благодушно отозвался Варновский, - но только чуть попозже, сразу после окончания следствия. А сейчас я бы вам посоветовал не тратить зря энергию на такие пустяки. Пресса уже отозвалась на ваше задержание, причем очень скупо. Я думаю, вам будет неприятно прочесть в газетах обо всем этом всего шесть строчек и не найти в них даже собственного имени. «В интересах следствия…», и так далее, и тому подобное. А меня прямо рвут на части: дайте да дайте интервью. Мне тоже очень хочется увидеть свое имя в газетах, но… интересы следствия, ничего не поделаешь. Итак, на чем мы с вами остановились в прошлый раз?
- Мы остановились на том, - размеренно проговорила Елена Павловна, - что я отказалась отвечать на ваши вопросы.
- А кстати, где ваш кудрявый адвокат? - живо поинтересовался Борис Иванович. – Он порой дает вам очень неумные советы. Ну, как можно молчать в вашем положении? Вам нужно не молчать, а всеми силами сотрудничать со следствием. Ведь вас взяли с поличным, все пункты обвинения практически доказаны, сейчас здесь нескончаемой чередой
пройдут ваши соучастники и свидетели ваших преступлений, и все они будут говорить, говорить, говорить… Ваше молчание на этом фоне будет выглядеть удручающе.
Вот чего уж я не ожидал, так это того, что Елена Павловна рассмеется при этих словах Варновского, да еще как рассмеется: звонко, задорно и искренне.
- Вы уверенны, что они заговорят? - спросила она сквозь смех. - А если они будут молчать, как я? Ведь у них тоже есть адвокаты. Пусть не такие кучерявые, как у меня, но все же адвокаты. Заговор молчания, вот что вас ждет, уважаемый Борис Иванович.
- А как же свидетели, не менее уважаемая Елена Павловна? - со столь же задорным хихиканьем спросил Варновский. - С каких это пор свидетели стали брать себе защитников? И молчать им нет никакого резона, ибо у них есть все шансы попасть из свидетелей в подозреваемых в совершении серьезнейших преступлений.
Елена Павловна посерьёзнела, но, как оказалось, лишь для того чтобы поставить следователя еще перед одной проблемой.
- Да, здесь вы правы, - задумчиво сказала она, - свидетелям брать адвокатов накладно. Они больше будут думать о телохранителях. Мне даже подумать страшно о бедном Роме Хвалюне, у него такая большая и дружная семья. Попробуй, приставь к каждом по телохранителю. Никаким извозом таких денег не заработаешь.
- Угрожать изволите, гражданка Копытова? - не меняя насмешливого тона, спросил Варновский.
- Если вам не трудно, называйте меня гражданкой Бакаевой, - вполне серьезно попросила его допрашиваемая. - Или просто Еленой Павловной.
- А вы не боитесь, Елена Павловна, что я пишу этот разговор на магнитофон, и ваши явные угрозы будут серьезной уликой против вас? - тоже перешел на серьезный тон Варновский.
- Бог с вами, Борис Иванович, - снова рассмеялась Елена Павловна, - как будто я не знаю, когда вы записываете нашу беседу, а когда нет. Вы же тогда выглядите, как начинающий певец на сцене, который поет не под фанеру: как бы чего не того спеть, то есть, спросить или просто ляпнуть от полноты чувств.
- Ну, что же, по крайней мере, за истекшее время нам удалось прояснить позиции сторон, - торжественно произнес Варновский
и нажал кнопку включения магнитофона. - Теперь приступаем к непосредственной работе. И первым делом мне хотелось бы узнать, не знаком ли вам некий Жуков Вячеслав Сергеевич?
- Не имею чести, - коротко и с достоинством ответила Елена Павловна.
- А у меня пробуждается прямо-таки самая черная зависть: столько людей утверждают, что знакомы с вами, а оказывается, что они просто хотят погреться в лучах вашей славы. Придется наказывать их путем очной ставки. Введите Жукова, пожалуйста, - попросил он по громкой связи.
Если вы видели человека, чудом выжившего в автомобильной катастрофе, то вы легко можете себе представить мужчину, вошедшего в кабинет. Он не видел никого из присутствующих, и в то же время боялся увидеть что-то страшное для него, словно его позвали на опознание трупа.
Но первым, что он, по-моему, увидел, было очень живое и приветливое лицо капитана Варновского. И это заставило его придти в себя. Но тут же его взгляд натолкнулся на улыбающееся, несмотря ни на что, лицо Елены Павловны, и вновь он заскучал.
После непродолжительных формальностей Борис Иванович, полностью переключив свое внимание на Жукова, первым делом поддержал деморализованного мужчину ободряющим взглядом и мягко, без нажима спросил:
- Вячеслав Сергеевич, вы знакомы с гражданкой, которая сидит напротив вас?
- Да, - с трудом ответил Жуков, и его внезапно стала бить частая, крупная дрожь.
- Назовите ее полное имя, пожалуйста, - попросил Варновский.
- Это Копытова Елена Павловна, - сказал Жуков, и на эту короткую фразу у него ушло около минуты, по-прежнему его трясло и корежило.
- Расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с нею, - Борис Иванович своим видом и тоном изо всех сил старался привести допрашиваемого в чувство. И тот слегка пришел в себя, заговорил чуть-чуть быстрее:
- Это было давно, я не помню в каком году, только знаю, что той весной, перед Днем Победы, в Краснодаре открывали мемориальную доску в честь Маршала авиации Покрышкина, и курсанты нашего училища…
- Ясно, это было в 1985-ом году. Что дальше? - нетерпеливо прервал его Варновский, не меняя при этом доброжелательного оттенка в своем голосе.
«Откуда он все это знает? - подумал я. - Надо иметь феноменальную память, чтобы запомнить, в каком году открывали мемориальную доску в Краснодаре в честь Покрышкина.»
- А дальше нам дали недельный отпуск с пребыванием в санатории Министерства Обороны, - продолжил Жуков. - Для меня это был праздник, какого я не знал во всей моей жизни. И в первый же мой праздничный вечер я встретился с нею, ставшей моей первой женщиной… Это сейчас я понимаю, что ее могла стать любая из отдыхающих в этом санатории, но тогда я был совсем неопытным пацаном, и я влюбился в нее под самую завязку и ходил за нею, как молодой щенок за бывалой сукой. Потом мы встречались почти каждое лето. Даже после моей женитьбы. Я женился еще в училище, на последнем курсе. Это в какой-то мере способствовало тому, что я получил направление в летный полк, который дислоцируется неподалеку отсюда, моя жена уроженка того города. После развала Союза служить в армии стало очень трудно. Нам месяцами не выдавали зарплату, мы практически не летали, а безделье и безденежье всегда приводят к беде.
Жуков закурил, глубоко затянулся, и его снова стала бить дрожь. Но он неимоверным усилием взял себя в руки и продолжал:
- Короче, я проворовался. Спер со склада дефицитный прибор и продал его за хорошие деньги людям кавказской национальности. Тех в тот же вечер повязали в ресторане за пьяный дебош, а в сумке нашли мой приборчик. Чучмеки, естественно, сдали меня только так, без раздумья и жалости, и лететь бы мне прямым курсом на нары, а, может, и выше, если бы не она…
Не поднимая головы, Жуков кивнул на Елену Павловну. Та опять тонко и жизнерадостно рассмеялась:
- Колись дальше, Славочка. Гражданин следователь уже за платочком в карман полез, до слез ты его довел, мерзопакостник этакий. Расскажи, как ты мне по телефону плакался и застрелиться обещал.
- А вы, Елена Павловна, по-моему, обещали устроить заговор молчания, - спокойно перебил ее Варновский. - Не мешайте мне вести допрос. Так как же спасла вас эта женщина, Вячеслав Сергеевич?
- Не знаю, - угрюмо отозвался Жуков. - Дело в том, что меня сразу не арестовали. Начальник милиции сообщил о моем преступлении командиру полка. Тот вызвал меня и приказал сделать все возможное, только чтобы не покрыть позором знамя полка. А что я мог сделать? Только застрелиться… И на прощанье я решил позвонить ей… Наутро меня снова вызвал командир и сказал, что дело прекращено, прибор возвращен в часть, все показания против меня изъяты и уничтожены. Но тут же он посоветовал мне подать рапорт и уйти на гражданку. Что я и сделал…
- Но Елена Павловна напомнила вам о себе? - спросил Варновский.
- Да, с тех пор она превратила меня в своего раба, - глухо произнес Жуков, не поднимая глаз. - Я оставил семью, переехал в этот город. Она устроила меня здесь на работу, в милицию.
- Работая там, вы выполняли какие-либо поручения Копытовой?
- Да, но совсем незначительные. Она просила, например, передать ей список задержанных на железной дороге людей за сутки или копию какого-либо дела, заведенного по факту конкретного правонарушения.
- Она называла фамилию правонарушителя или состав преступления?
- Бывало по-разному. Например, сразу по приезду на курорт в этом году она попросила меня передать ей протоколы допроса задержанного на Центральном вокзале бомжа, который, якобы, предпринял попытку ограбления молодой женщины с ребенком. Фамилию его Елена Павловна назвать не могла.
- И вы передали ей то, что она просила?
- Да, конечно. Я не мог ей ни в чем отказать, потому что полностью зависел от нее. Но в данном конкретном случае я не совершил особого служебного преступления. Этот человек вовсе не был бомжем, и никакой попытки ограбления он не предпринимал. Он оказался очень влиятельным человеком, проработавшим в органах госбезопасности около пятидесяти лет, представляете? Он целыми днями ловит рыбу на пирсе в порту, и прямо там получил по мобильному телефону сообщение, что приезжает жена его внука с ребенком. И он прямо в своей рыбацкой одежде отправился на вокзал. И решил подшутить над молодой женщиной: подкрался сзади и стащил чемодан на колесиках. Ну, его и повязали. Когда не надо, наши службы действуют весьма оперативно, я бы даже сказал, молниеносно.
- А теперь расскажите нам, Вячеслав Сергеевич, о последнем поручении Елены Павловны.
Жуков еще ниже опустил голову и тяжело задышал.
- Два дня тому назад она позвонила мне и велела придти в кафе «Встреча», которое находится у вокзала со стороны тоннеля. Место это немноголюдное, и оттуда хорошо виден вокзал и большая часть перрона. Мы сидели за столиком на открытом воздухе, пили сухое белое вино, и сразу заметил, что Елена Павловна как бы чем-то очень озабочена и куда-то сильно спешит. И она действительно спешила: сразу же, без всяких предисловий она приказала мне произвести выстрел с виадука из пистолета Макарова, как только к перрону подойдет краснодарский поезд и из третьего вагона выведут арестованную женщину. Пути отхода я должен был обдумать сам. Она посоветовала только в случае моего задержания не упоминать ее имени и вообще забыть о ней с этого момента.
- И зря ты не последовал моему совету, - злорадно хохотнула Елена Павловна. – Неблагодарную скотину Бог и в тюряге отыщет и воздаст ей за предательство.
- Вы снова пытаетесь взять на себя функции Всевышнего, любезная Елена Павловна, - с улыбкой сказал Борис Иванович. - И напрасно. Вячеслав Сергеевич был искренне предан вам. Он выполнял все ваши приказы не потому, что боялся вас, а потому, что старался отблагодарить вас за все хорошее, что вы сделали для него. Я бы сказал, что он делал это во имя своей первой любви. Пока не узнал о том, что вы практически подставили его, приговорили его к смерти. Ведь сразу же после разговора с ним в кафе «Встреча» вы позвонили Кириллу Муратову, а точнее сказать, Мурату Сейтигееву, лучшему бойцу из вашей когорты отъявленных головорезов, и велели ему тихонько убрать любезного друга Вячеслава Сергеевича после выполнения им вашего задания.
- Это вы не докажите. Мурат Сейтигеев мертв, - размеренно произнесла Елена Павловна, но было заметно, что последнее замечание Варновского встревожило ее.
- Тогда не подскажите ли вы мне, откуда я знаю об этом разговоре? - отпарировал Борис Иванович. - Дело в том, что подполковник Муратов, как он уже привык себя называть, был очень умным и образованным человеком и хорошо знал, с кем имеет дело. Он имел привычку записывать не только телефонные разговоры, но и разговоры в кафе, на улице, в машине. Для этого он приобрел в Швеции прекрасную портативную аппаратуру и никогда с нею не расставался. Я могу сейчас прокрутить вам ваш разговор с ним в аэропорту, когда вы давали ему задание убрать меня.
- Не надо, - глухо произнесла Копытова.
От этого удара оправиться ей было нелегко. Варновский заметил это и решил поддержать подследственную добрым тихим словом:
- Не печальтесь, любезная Елена Павловна. Я так рад, что вы наконец заговорили и сделали это в очень нужный момент. Такой момент в литературе называют кульминационным. Два покушения на убийство, два свидетеля, они же исполнители. Исполнители вашей воли, злой и неуёмной воли убийцы. Один сидит перед вами, другой шлет нам привет оттуда, откуда возврата нет. Вот на этих маленьких кассетах, словно живой, звучит его голос, и ваш тоже, разлюбезная Елена Павловна. Вы легко его узнаете, как и каждый, кто когда-либо слышал вас. Я уже говорил, что у покойного была отличная аппаратура.
Борис Иванович внимательно взглянул в лицо женщины, и я увидел в глазах его неимоверную печаль. И голос его был грустным и умиротворенным, когда он наконец сказал:
- Вот и все, Елена Павловна. Вы видите, как необычайно просто было мне доказать вашу виновность в этих двух эпизодах: в убийстве вашей двоюродной сестры и в организации покушения на вашего покорного слугу, то бишь, на представителя закона, работника уголовного розыска Варновского Б. И. И так же легко и непринужденно я докажу все остальное. И мы узнаем наконец, что за дьявольская идея скрывалась в богоискательстве Ярослава Бакаева и какую роль в становлении секты играли вы, неутомимая вы наша Елена Павловна.
Тут голос его окреп и повеселел, широким и быстрым движением он выбросил обе руки на стол:
- Я объявляю парад-алле! Перед нами четко и слаженно пройдут все фигуранты этого необычайного, я бы даже сказал, уникального дела. Они нарисуют нам фрагменты огромного полотна, панорамы под названием «Мафия святых». Мы соединим эти фрагменты воедино, и мир содрогнется при виде этой ужасной и красочной картины. Да я думаю, и вы сами, Елена Павловна, не останетесь равнодушной к тому, что увидите на ней. А увидите вы тот большущий фрагмент шедевра, который Ярослав Ильич сумел задернуть от ваших проницательных глаз шторочкой из выспренней лжи и дутых обещаний. До встречи, Елена Павловна, до следующей и близкой встречи!