Мафия Небесных Братьев (Гл. 11-я)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Я проснулся в половине четвертого и вспомнил, что сегодня я должен был выйти на работу. Я даже забыл позвонить директрисе о невозможности сделать это, и она наверняка уже уволила меня.
На столе я увидел записку от Ники: «Если я лишняя, скажи, я уйду сразу и без скандала. Вероника». Рядом лежал раскрытый журнал, на развороте был изображен очень-очень старый индеец из Перу, на груди которого был вытатуирован человек, воздевший рук к солнцу. Текст был на английском языке, и я отодвинул журнал в сторону: всякие умственные усилия были для меня сейчас противопоказаны. Хотя я понимал, что где-то здесь кроется тайна секты доцента Бакаева.
Зазвонил телефон, сонный голос Варновского спросил:
- Михалыч, может, отложим слушания на завтра? Честно признаться, я еще как следует не оклемался. И старые раны болят. Видимо, сестричка Томочка не все снаряды из меня выколупнула. Ну, как?
Я рассмеялся:
- С каких это пор мэтр уголовного сыска стал спрашивать совета скромного пастора? Но если ты уж спросил, то я бы не стал откладывать. Хотя я и сам чувствую себя отвратно.
- Жаль, что ты отказываешь мне в дружеском участии. Я думал, ты согласишься. Мы бы с тобой махнули на море, пили пиво, разглядывали красивых полуголых девушек. Все это вкупе с соленой водой способствовало бы заживлению моих ран. Ладно, доктор Ватсон. Пусть будет по-твоему. Я трублю большой сбор. До встречи без четверти семнадцать. Кстати, захвати свой кинжал.
У меня оставалось еще около часа, и я все же решил позвонить Ларисе Николаевне. Она сразу узнала мой голос.
- Ой, Женечка, как я рада вас слышать! - по-детски непосредственно закричала она, забыв, видимо, что она мой директор. - А вы знаете, ко мне пришло отношение из милиции, они просят предоставить вам отпуск с содержанием для выполнения какого-то важного задания.
«И когда он только успевает? - подумал я с завистью и досадой. - И знает, как к кому подойти. Директриса точно не имеет представления о том, какие задания может получить в милиции рядовой экскурсовод».
- И что же? - спросил я. - Вы дали мне отпуск?
- Конечно, - удивленно протянула Лариса Николаевна. - Ведь это же милиция. Неделя оплачиваемого отпуска, вот передо мной приказ лежит. Надеюсь, вы мне расскажете, в чем заключалось ваше задание?
- Непременно, я даже напишу подробный отчет о проделанной мной работе при оказании нашей милиции посильной помощи. За отпуск спасибо, Лариса Николаевна. Но завтра я выйду на работу. Соскучился.
- А что, разве там было не интересно?
- Очень интересно, но понимаете, другая специфика: трупы, погони, стрельба. То ли дело у нас: «Посмотрите налево, перед вами бывшая дача купца Катюхина, построенная в начале прошлого века в стиле модерн». И сорок человек послушно поворачивают головы налево и начинают восхищаться. И тебе кажется, что они восхищаются тобой.
- Евгений Михайлович, - чуть поостыла мой директор, - ирония всегда была вашим сильным местом. Но я уверена, что вы думаете о нашей работе совсем по-другому. Иначе, вы бы давно были, ну, хотя бы, писателем.
«А это неплохая мысль», - подумал я и решил, что Лариса Николаевна будет первой читательницей моего романа под названием «Тайна зловещей секты».
Я принял прохладный душ, после чего мое сонливое состояние улетучилось, но на смену ему пришло напряженное волнение, и я шел в милицию с каким-то неопределенным страхом: а вдруг это все не кончилось, а вдруг Елена Павловна сбежала, и все надо начинать сначала.
Но уже за квартал до отделения милиции я увидел аж три «черных воронка», роту милиционеров, стоявших в оцеплении, и еще больше, охранявших само здание. Командовал оцеплением Олег. Завидев меня, он широко улыбнулся и отдал мне честь по всем правилам несения караульной службы. Я не ожидал, что мне будет так приятно от этого приветствия, тем более, что это произошло на виду чуть не целого батальона блюстителей порядка, одетых в безупречную форму при всех регалиях.
Варновского я нашел в кабинете начальника, где работал кондиционер. Было прохладно и тихо. Борис Иванович был один, но, судя по количеству стульев, расставленных по всему периметру кабинета, ожидался большой наплыв посетителей.
- Молодец, что пришел чуть раньше, - вместо приветствия произнес он.
Было заметно, что он настроился на большую, серьезную работу и шутить больше не намерен.
- Садись, - указал он на стул рядом с его столом. - Можешь курить, но не советую: тебе понадобятся ничем незамутненные мозги. Почему тебе? Потому что ты знаешь обо всей этой истории гораздо больше, чем я. Нет, я совсем не обижаюсь, что ты скрывал от меня истоки этого преступления. Главное, что мы его раскрыли. И сейчас у нас состоится очень трудный разговор со всеми фигурантами этого дела. Никто из них не знает, что ты был знаком с Бакаевым. Они начнут валить все на него, ибо знают, что он мертв. Не удивляйся, в СИЗО служба информации на высоте. Сопоставляй их показания, определяй, где они врут, а где говорят правду. Адмирал будет говорить последним. Подведет, как говорится, итоги своего и нашего труда. А начнем мы с Елены Павловны. Как мне передали, она держится бодро. Вероятно, уверена, что улик у нас маловато. И самое неприятное в том, что она сумела как-то наладить связь со своими мордоворотами. Ты представляешь, за какие-то четыре часа и пятнадцать минут в условиях строжайшего содержания под стражей она умудряется отдать распоряжение то ли шантажировать, то ли устранить Павловского. Хорошо, что я позаботился о его безопасности, будто знал, какие у этой стервы в запасе сюрпризы имеются. Короче, наши люди два часа тому назад повязали трех братишек, когда те очень грамотно, под видом милиционеров из отдела по борьбе с наркомафией пытались проникнуть в гостиничный номер адмирала.
  Варновский посмотрел на часы, затем, широко расставив руки, уперся ими в оконечности стола и торжественно произнес, почти пропел:
- Итак, мы начинаем. Допрос подозреваемых. И одновременно очную ставку задержанных и свидетелей. К коим, кстати, относитесь и вы, мой дорогой Ватсон. Забудьте о своих подвигах. Будьте скромнее и строже. И пересядьте, пожалуйста, подальше от моего стола. Не будем подчеркивать совместность наших усилий в работе…
Теперь он явно захотел расслабиться перед трудной работой, до начала которой оставалась ровно одна минута.
Эта минута истекла, дверь распахнулась словно по мановению волшебной палочки, и кабинет вмиг оказался заполненным разношерстной публикой. Как я понял, здесь были представители прокуратуры, оперативные работники этого отделения милиции и адвокат подозреваемой. Место во главе стола занял какой-то сумрачный генерал. Начальник отделения скромно примостился рядом. Он скользнул внимательным взглядом по лицам присутствовавших, потом я почувствовал, что этот нехороший взгляд остановился на мне, и постарался принять независимый вид. Полковник тем временем заглянул в свой толстенный блокнот, и, видимо, не найдя там упоминания о моей личности, громко сказал:
- Борис Иванович, можно вас на минутку?
Не знаю, что говорил ему Варновский, только лицо начальника избавилось от признаков ненужных подозрений, и, умиротворенный, он вновь залебезил перед генералом. Потом началась долгая процедура согласования и достижения консенсуса между всеми сторонами, и я с грустью подумал, где была эта боевая красноречивая рать во время оперативной работы. Потом мне и вовсе стало скучно, я даже, кажется, задремал, когда вдруг меня словно кто-то толкнул в бок, я вздрогнул и поднял глаза: в кабинет входила Елена Павловна.
От ее жалкости, в коей она пребывала утром в обносках разнесчастной уборщицы туалета, не осталось и следа. Она была одета в легкий костюм цвета маренго, светлую блузку и белые открытые туфли с острыми носами, на лице ее играла загадочная улыбка, и у меня появилось впечатление, что она пришла сюда только для того, чтобы прекратить ненужные споры о консенсусе.
Генералу, видимо, надо было показать, кто здесь главный, и он сразу же подал голос, пригласив гражданку Копытову сесть напротив себя. Он, наверное, и представления не имел, что расследование должен вести капитан Варновский. Затем он строго посмотрел на начальника отделения, понуждая его начать допрос, но тому сказать было нечего, и он, в свою очередь, бросил такой же взгляд на Варновского.
Борис Иванович уже давно был готов к этому моменту, ему не нужны были никакие понуждающие взгляды, да он их просто не замечал, потому что с охотничьим азартом в глазах он смотрел только на вошедшую в кабинет Елену Павловну.
И она почувствовала это, и на мгновение потеряла загадочное присутствие духа, разволновалась и пошла не туда, куда приглашал ее милицейский генерал. Она пошла и села за стол, где восседал сам виновник этого торжества разума и справедливости: незаметный и скромный капитан Варновский.
Вся эта неразбериха с распределением ролей немного раздосадовала его, и его охотничий азарт заметно поубавился. Он слышал, как генерал выговаривал что-то нехорошее и злое его непосредственному начальнику, и я видел, что Борис Иванович чувствовал себя так, будто присвоил вещь, ему не принадлежащую.
Но окончательно выбить его из седла, по-моему, было невозможно, и вот он уже ласково улыбнулся навстречу наглому и уверенному взгляду подозреваемой, которая тоже успела придти в себя, и вежливо попросил:
- Назовите, пожалуйста, фамилию, имя, отчество и, если не затруднит, ваш год рождения.
Елена Павловна смотрела на моего друга с большим сожалением, даже на расстоянии я смог прочесть в ее глазах глубокую грусть по поводу того, что такой умный человек вынужден задавать ей такие дурацкие вопросы. Тем не менее, ответила она без промедления и надменности:
- Извольте. Бакаева Елена Павловна, год рождения одна тысяча девятьсот сорок седьмой.
У меня от удивления что-то щелкнуло в затылке. Вероятно, в результате резкого округления глаз. Но Варновский даже не поднял головы, продолжая заполнять протокол.
- Гражданство тоже назвать? - высокомерно спросила бывшая гражданка Копытова. Видимо, спесь покинула ее совсем ненадолго.
- Это чуть попозже, - спокойно ответил Борис Иванович. - А сейчас скажите, где вы родились.
- Почему же попозже? - повысила голос Елена Павловна. - Я официально заявляю, что являюсь гражданкой Непала, и настаиваю на прекращении этого допроса, пока о моем задержании не будет поставлено в известность Посольство Королевства Непал в Москве.
- Да, - робко подал из угла кабинета голос тщедушный, но очень кучерявый молодой человек - адвокат Копытовой, как я догадался. - У нас имеются соответствующие документы.
Он встал и положил на стол Варновскому голубой файл с бумагами. Но Борис Иванович отодвинул их куда-то очень далеко в сторону как не заслуживающие внимания, а кудрявого адвоката даже не удостоил взглядом.
- Назовите, пожалуйста, место вашего рождения, - продолжал он гнуть свою линию.
И тут снова раздался голос генерала:
- Борис Иванович, может быть всё же следует проверить правдивость показаний подозреваемой. Что за документы предъявил вам адвокат?
Варновский встал, четко сказал, глядя не на начальство, а прямо перед собой:
- Товарищ генерал, подозреваемая была задержана, имея на руках документы на имя Копытовой Елены Павловны, тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения, уроженки города Минска. По этим документам она проживала в санатории «Недра», по ним же пыталась покинуть воздушным путем наш город. Поэтому считаю необходимым пока оставить без внимания ее заявление о гражданстве, а заодно и об измененной фамилии.
- Ну, тогда это меняет ситуацию, - изменил свою позицию генерал, что, впрочем, ничуть не повлияло на общий ход его мыслей: он настойчиво продолжал что-то разъяснять и втолковывать начальнику отделения после того, как разрешил Варновскому вести допрос дальше.
А вот Елена Павловна Копытова, ныне Бакаева, поняла свою промашку мгновенно и задумалась. Затем сказала, уже невпопад:
- В Минске я родилась. В столице Белорусской социалистической республики.
И все же, несмотря на ее явную растерянность, первый раунд я отдал ей. Она увела следствие далеко от основного вопроса, с которого, я думаю, Варновский собирался начать допрос: «Кто и зачем убил Любовь Семеновну Копытову?» Изобличив Елену Павловну в организации этого убийства, он легко и свободно перешел бы к расстрелу Цахиловой, к пожару в квартире Эльвиры Сергеевны, к покушению на самого себя, и только после этого вышел бы на ключевую фигуру этой шайки - Ярослава Бакаева. Понятно было, что он не отойдет от этого плана, но теперь у него в голове будет постоянно вертеться это ее дурацкое заявление о новой фамилии и гражданстве Непала, и чем нелепее оно сейчас выглядит, тем упорнее будет сверлить его мозги одна и та же каверзная мысль: «Зачем понадобилось ей прибегать к этому заранее обреченному на провал приему?»
Но я недооценил Бориса Ивановича по всем параметрам. Записав все биографические данные гражданки Копытовой, он задал вопрос, которого от него не ждал, по-моему мнению, никто:
- Скажите, почему вы решили устранить Ярослава Ильича Бакаева от руководства сектой Братьев Небесного Равенства?
Все напряглись и замолчали, ошеломленные необычностью вопроса.
Но из всех присутствовавших больше всего этими словами Варновского была поражена и полностью деморализована сама Елена Павловна.
- Устранить?… Как устранить?… Сектой?… Какой сектой? - забормотала она, причем она никак не могла сомкнуть рот, открывшийся от удивления, и ее речь была похожа на хрип удавленника.
- Вы спрашиваете, как устранить? Вероятно, вы собирались устранить его физически, потому что другого способа у вас просто не было. Не будете же вы собирать Верховный Совет Братьев и ставить вопрос о смещении с поста самого Бога? Теперь вы вспомнили, о какой секте идет речь? Правильно, о могущественной религиозной секте Братьев Небесного Равенства, во главе которой практически стояли вы, а Ярослав Ильич Бакаев был ее идеологом и идолом, которому поклонялись все члены секты, кроме вас. Вы прекрасно знали, что никакой он не бог, а краснобай и бабник, да еще владеющий великим даром самовнушения, которое имеет свойство передаваться окружающим людям. Сначала он скромно внушил себе, что он исключительный мальчик, и люди увидели в нем вундеркинда, хотя ничем особенным он не выделялся. Шли аресты, люди жгли документы, книги, все, что могло бросить на них хоть какую-то тень. И он подобрал где-то на помойке полуобгоревшую книгу о восточных верованиях и иногда очень к месту приводил оттуда выдержки.
Вот в этом он был несомненно одаренным человеком: он мог поразить людей гораздо умнее себя чужой заимствованной мыслью в нужный момент. Впрочем, это уже теория. А пока вы не ответили мне на мой вопрос: в чем же так провинился перед вами Ярослав Ильич, что вы решили убрать его?
Елена Павловна молчала, потупившись. Как и я, она и не думала, что Борис Иванович нанесет такой неожиданный удар с совсем не предполагаемой стороны. И я знал, что теперь она будет молчать, если Варновский не повернет допрос в другую сторону. И он будто услышал мою мысль, расслабился, подобрел и спросил уже совершенно другим голосом, в котором было участие и печаль об утерянном человеке:
- А какие отношения были у Ярослава Ильича с Любовью Семеновной Копытовой?
Сначала Елена Павловна продолжала молчать, еще не в силах отойти от нанесенного удара, потом до нее, видимо, дошел смысл прозвучавшего вопроса, и на ее лице отразилась бурная борьба «за» и «против» : отвечать или не отвечать на него. И, вероятно, она узрела какую-то крошечную лазейку в ответе на этот вопрос. И внезапно сбросив с себя всю тяжесть своего положения и воспрянув духом, она заговорила быстро и гладко, будто читая по написанному:
- Ярослав доверил Копытовой все финансовые дела организации…
- … секты, - поправил ее Варновский.
- Господи, какая разница? - раздраженно отозвалась Елена Павловна. – Протоколируйте, как хотите. Когда вы разберетесь во всем, вы увидите, что никакого криминала в деятельности организации…, секты нет и не было. Но вас интересуют отношения Бакаева и Копытовой, и здесь я могу сказать, что Любовь Семеновна пренебрегла доверием руководства и стала вести свою собственную финансовую политику, направленную на личное обогащение…
- … за что и была зверски убита, - закончил фразу Борис Иванович.
Но теперь Елену Павловну было трудно чем-либо удивить, она оправилась от удара и обрела второе дыхание, заговорив еще осознанней и громче:
- Это совсем не так. Причину ее убийства надо искать совсем в другой сфере.
- В какой же? - заинтересованно спросил Варновский.
- Эта сфера связана с ее покойным мужем, а моим братом, Виталием Павловичем Копытовым. Вы конечно знаете, что он был осужден на длительный срок заключения и отбывал его в одном из лагерей в Мордовии. При очень загадочных обстоятельствах он погиб три года тому назад. Люба очень любила его, он был ее единственным мужчиной и до, и после заключения, и она поклялась всем святым, что у нее было, отомстить за него.
- И это ей удалось? - спросил Борис Иванович.
- Судя по тому, что ее убили, да, - ответила, не задумываясь Елена Павловна.
- Насколько мне известно из предыдущих бесед с вами, вы были ее лучшей подругой. Неужели она не делилась планами и результатом своей мести с вами? Тем более, что Виталий Копытов был вашим братом.
- Она не только не делилась, - с обидой произнесла Елена Павловна, - но даже запретила мне спрашивать ее об этом. Но я думаю, что часть денег секты Любовь Семеновна направила именно на осуществление своего плана. Как об этом узнал Ярослав Ильич, я не знаю. Он тогда еще не уезжал заграницу, жил и работал в Сибири.
- Вы хотите сказать, в Чите? - снова перебил ее Варновский. Ему, видимо, не нравился столь бойкий стиль изложения событий.
- Да, в Чите, - нервно подтвердила женщина, недовольная тем, что ее перебивают. - Он вызвал Любу телеграммой, и при встрече произошла их первая крупная размолвка, которая в дальнейшем переросла в настоящую войну.
- Значит, у вашей невестки тоже были основания устранить Бакаева?
Я расценил это «тоже» как большую ошибку следователя, но Борис Иванович, судя по его тону, сделал это сознательно. Теперь я выжидал: как отреагирует Елена Павловна на этот вопрос, будет ли она отвечать дальше.
Она отреагировала правильно и весьма бурно:
- Что значит, тоже? Что значит, тоже?! У меня с Ярославом Ильичем были прекрасные отношения, и, как вы уже, наверно, догадались, совсем недавно мы стали мужем и женой.
- К этому мы еще вернемся, - спокойно пообещал Варновский.

Итак, - подвел я кое-какие итоги, - путем необычайно сложного хода, уйдя от главных событий преступления, Борису Ивановичу удалось заставить подозреваемую косвенно признать свою не последнюю роль в руководстве преступной секты. То, что она была преступной, теперь доказать будет нетрудно, как бы не пыталась это опровергнуть Елена Павловна.
- К этому мы еще вернемся, - повторил Борис Иванович, и на этот раз фраза прозвучала гораздо многозначительней. - А сейчас я хотел бы узнать, какое задание получил от вас сотрудник линейного отделения милиции при Центральном вокзале капитан Жуков.
Теперь мне стала понятна его тактика, и я осознал, насколько она была великолепна: наскок, отступление и снова атака.
Последнее наступление следователя Елена Павловна выдержала с большим трудом, и я на ее месте воспользовался бы правом не отвечать на вопросы. Но она повела себя весьма бурно, чем напомнила мне отчаянные попытки тонущего человека выбраться на берег путем бесполезного барахтанья.
- Какого Жукова, какого капитана? - зачастила она. - Я не знаю никакого Жукова. Я рассказываю вам про взаимоотношения Ярослава Ильича и Любы…
- … а я бы хотел услышать про ваши взаимоотношения с капитаном транспортной милиции Жуковым. И вы ставьте себя в очень неловкое положение, утверждая, что не знаете этого человека. Он сейчас находится здесь и несомненно подтвердит факт вашего знакомства с ним, как уже подтвердил множество других весьма интересных фактов.
- То есть, другими словами, раскололся, - обречено выдохнула Копытова, меняясь в лице.
- Елена Павловна, - раздался вдруг голос курчавого адвоката, - у вас есть право не отвечать на вопросы следователя. Неужели вы не видите, что вас шантажируют?
Но внезапно осмелевшему адвокату нашелся достойный оппонент в лице генерала.
- Я попросил бы выбирать выражения, - подал он голос, - иначе я вас самого привлеку за оскорбление представителей власти.
Как ни странно, но молодой адвокат, видимо, воспринял эту угрозу как реально существующую, и больше я его не слышал.
Но Елена Павловна получила все же от него ценное указание и не преминула им воспользоваться: она замолчала.
Я ожидал следующего шага Варновского с некоторым волнением: от него зависело, признается ли подозреваемая хоть в одном из многочисленных своих преступлений. Я был уже точно уверен, что убийство Любови Семеновны было делом ее рук, расстрел же Цахиловой и покушение в аэропорту на Бориса Ивановича считал уже делом доказанным. Я ожидал очередной атаки.
Но Борис Иванович повел себя, на мой взгляд, весьма странно. Даже его начальство недоуменно переглянулось между собой, когда он скомандовал караулу:
- Можете увести задержанную.
Затем он встал и обратился к начальству:
- Считаю целесообразным на сегодня допрос по этому делу прекратить и продолжить его с девяти ноль-ноль завтра.
Начальники лишь пожали плечами, откуда-то сбоку раздалась невразумительная по форме, но крайне недовольная по содержанию реплика работника прокуратуры, и на этом реакция на заявление следователя исчерпала себя. Борис Иванович собрал бумаги и хмуро посмотрел в спины выходящих из кабинета людей.
Я понял, что он проиграл.

ОТСТУПЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ощущение полного и бесповоротного проигрыша возникло и у меня, когда я узнал, что Анюта Трапезникова вышла в Норильске замуж.
Об этом мне рассказал ее отец.
Мы случайно встретились с ним в забегаловке у станции метро «Дзержинская». Я бы не узнал его ни за что, весь мой роман с Аней, посещение ее дома были словно в другой жизни, ставшей для меня настолько далекой и нереальной, что я с трудом вспоминал все случившееся в ней.
Но ее отец, облокотившийся на соседнюю стойку, окликнул меня, и я сразу узнал его. Мы воссоединились. Теперь на нашем мраморном столе было два стакана с водкой, два бутерброда с колбасой и две пачки сигарет «Прима».
- Давайте, Женя, выпьем за встречу, - сказал ее отец. - Я напомню вам, меня зовут Валентин Александрович. Я ужасный противник неловких положений, когда вдруг не знаешь, как обратиться к знакомому человеку, имя которого запамятовал.
Почему-то мне стало по-домашнему тепло от этих ничего не значащих сейчас для меня слов, ибо каждый день я сталкивался с другими словами: месть, предательство и смерть. Но сейчас мне припомнился мой отец, он был таким же щепетильным и аккуратным в мелочах, как и Валентин Александрович.
Мы выпили. Сразу было заметно, что пить он не умеет. Его долго корежило после одного единственного глотка, колбаса не лезла в рот, дрожали руки. Чуть придя в себя, он неловко улыбнулся, сказал, оправдываясь:
- Вы знаете, Женя, я раньше совсем не пил и даже удивлялся, как люди могут пить такую гадость. А сейчас не могу без нее. Стыжусь самого себя, но не могу… Это после Аничкиного отъезда…
И он рассказал мне все.
Она действительно вылетела в этот заполярный город по телеграмме от ее лучшей подруги, которая приглашала ее на свою свадьбу. Там, прямо в ресторане, она встретила геолога Юру, который в тот же вечер сделал ей предложение.
И она дала согласие выйти за него замуж.
- Почему? - спрашивал меня Валентин Александрович. - Она ведь так любила нас, и продолжает любить, я знаю. И вдруг сделала нас одинокими и несчастными. Я понимаю, рано или поздно она должна была уйти от нас, но уйти ради большой любви, а не так…
Он закурил, и сразу стало видно, что и курить он начал совсем недавно.
- Она так переменилась, когда встретила вас, - продолжал он, - а когда вы пришли в наш дом, я стал надеяться, что вы останетесь в нем, и Анечка останется с нами. Я не хочу знать, что произошло меж вами, я вижу, что вы человек глубоко порядочный, вы не способны причинить зла такой беззащитной девушке, какой была наша Аня.
- Почему была? - спросил я.
Он помолчал, порывисто потирая высокий вспотевший лоб и тихо сказал, положив руку мне на плечо:
- Может, я поступаю неправильно, может, я предаю мою дочь, но я хочу, чтобы вы прочитали вот это ее письмо. Это страшное письмо, поверьте мне. Оно написано совсем другим человеком, не Аней, нет… А почерк ее… И я даже ощущаю ее запах на этих листочках… И от этого мне становится еще больнее, когда я читаю его. Прочтите… В этом нет ничего плохого. Вы ведь были ее другом, она так доверяла вам… Может, вы что-нибудь поймете. А может, я совсем не прав, и так оно и должно быть… Прочтите, я прошу вас.
Я прочел. Письмо было написано на двух тетрадных листочках в клетку, ровным почерком без наклона, черной пастой.

«Здравствуйте, мама и папа!
Спасибо за письма и посылку. Чеснок оказался очень кстати, так как старые запасы его кончились. А Юра его очень любит, я почти каждый день готовлю ему жареную оленину с чесноком.
Живем мы хорошо. Юра сейчас работает в управлении, сказал, что «в поле» без меня не пойдет, и начальство пошло ему навстречу. «В поле» - это у них значит уходить в экспедицию, на разведку полезных ископаемых. Он меня хочет оформить в свою партию коллектором. Я пока не знаю, что это такое, но он говорит, что я буду получать приличную зарплату и паек.
В выходные дни мы ходим в гости. У Юры очень много друзей, среди них есть местные знаменитости. Например, его близкий друг Костя - первый секретарь горкома ВЛКСМ. Он застрельщик многих интересных дел в городе, его очень любит городская молодежь. Его жена Ира работает на местном телевидении. Она журналист и диктор одновременно. Когда она ведет «Новости», все буквально прилипают к экранам, настолько она красивая и обаятельная
Другая семья, где мы часто бываем, это Шнайдеры, Илья и Марина. Они москвичи, приехали на Север, чтобы заработать на квартиру. Я их очень понимаю. Они очень хотят ребенка, но как можно рожать, если живешь вместе с родителями, пусть даже и в трехкомнатной квартире. Это будут сплошные ссоры и грызня. Лучше подождать три-четыре года, зато потом ребенок будет расти в нормальной обстановке.
По соседству с нами, на одной лестничной площадке, живут учителя: Зоя, Тамара и Зарема. Они из Кабардино-Балкарии, из города Нальчик. Мерзнут ужасно. Но в Норильске им очень нравится. Они все очень стройные и красивые. Я спросила Юру, почему он не женился на одной из них. Он сказал, что они безалаберные и непрактичные. Зоя преподает в школе рисование и черчение, я ей часто помогаю в оформлении школьных выставок и стендов.
У всех наших друзей и знакомых Юра пользуется большим уважением и непререкаемым авторитетом. Он местный старожил, хорошо знает тундру и обычаи аборигенов. Он говорит, что приехал в Норильск навсегда, а не так, как Шнайдеры.
Есть, конечно, у него и враги, вернее, недоброжелатели. Когда после нашей свадьбы нам дали квартиру, кое-кто из его сослуживцев пустили слух, что он только ради этого женился. Узнал, что их отделу выделили квартиру, и тут же нашел меня. Какая-то несусветная чушь. Я уже писала вам, как он объяснился мне и почему мне понравилась его прямота и самая настоящая ненависть к красивым и пустым словам. На днях мы провожали на пенсию Юриного давнишнего знакомого, они познакомились еще, когда Юра учился в институте в Москве.
Его фамилия Богатин, зовут его Александр Соломонович. Он, как и Илья Шнайдер, еврей, хотя фамилия у него почему-то русская. Наш дедушка должен был знать его отца, тот торговал в Москве мукой. И вот теперь Александр Соломонович попал в очень тяжелое положение. По состоянию здоровья врачи категорически запрещают жить ему на Севере, а в Москве у него жилплощади нет, он отказался от нее в пользу бывшей жены. И представляете, эта дурочка Марина посоветовала ему выехать в Израиль, а ее подкаблучник Илья прямо загорелся этой идеей. Оно и понятно, им очень хочется иметь своего человека на земле обетованной.
И здесь Юра поступил, на мой взгляд, очень принципиально. Он сказал, что он ярый сторонник того, чтобы все евреи убрались на свою историческую родину и как можно скорее. В Союзе легче станет дышать русским людям. Но Александр Соломонович - его друг, и ему надо помогать не советами, а делом. И тут я впервые узнала, что у Юры в Москве есть кооперативная квартира, которая пустует уже третий год.
Вы себе можете представить такое? Он даже мне не сказал о ней. Он, оказывается, боялся, что я начну упрашивать его о переезде в столицу.
Так вот, он предложил Богатину жить в этой квартире до тех пор, пока наша семья, т. е., я и он, не соберется переезжать в Москву. И он тут же добавил, что это случится нескоро. А в знак протеста против шнайдеровских пустых советов мы тут же ушли домой.
И последняя, пусть и не очень приятная новость: я сделала аборт. Мы так оба решили. Юра рвется в экспедицию, там у него огромные перспективы, в свои тридцать с лишним лет он может стать лауреатом Государственной премии. И там мы будем вместе. А если у нас будет ребенок, то ничего не получится.
До свидания, родные.
Целую.
Аня».

Я только оторвал глаза от бумаги, как сразу же услышал вопрос:
- Ну, как?
- Нормальное письмо, - ответил я вполне искренне. - Не знаю, что вы в нем нашли…
- Вы и вправду так думаете? - с надеждой спросил отец Ани.
- Конечно. Она сейчас замужняя самостоятельная женщина, у них семья, заботы, переживания. Самое трудное - это притереться друг к другу, понять... И у них, я думаю, это прекрасно получилось. Почти в каждой строчке она пишет о нем, восхищается им, поддерживает…
«Что я несу? - вдруг подумал я, резко остановившись. - Я же до последнего момента надеялся, что мы встретимся снова. Это был мой последний лучик… И он погас…»
Я залпом выпил остатки водки и прикрыл ладонью глаза.
- Вот видите, - услышал я голос Валентина Александровича, - а вы говорите… Вовсе это не нормально. Она была совсем другая. Умная и добрая. А теперь она мудрая и злая…
Он повернулся и, не прощаясь, пошел к выходу. Я смотрел вслед ему, на его поникшую голову и сутулую спину, и мне хотелось плакать.
Нет, не из-за жалости к нему.
Мне было жалко самого себя.
Я проиграл.
Я потерял все.

                                                (Продолжение следует)