Помочь сайту
Поздравления
Мафия Небесных Братьев (Гл. 10-я)
29 ноября 2019 -
Борис Аксюзов
Аркадий Петрович явно рассказывал об одной из своих торпедных атак. Я был достаточно наслышан о них, потому что в каждый свой приезд в Москву, за чаркой водки, адмирал расписывал мне подробности своей флотской службы в должности командира подводной лодки.
Торпедные атаки, конечно же, были учебными. Но для Аркадия Петровича это ничего не значило. Его целью было затаиться, чтобы ни один акустик не мог обнаружить его субмарину, а потом неожиданно всплыть ночью прямо у борта флагмана условного противника, врубить ревун и наслаждаться видом растерянных вице- и контр-адмиралов, бегающих по палубе по причине непонимания неординарной обстановки.
Именно этот случай рассказывал, вероятно, адмирал бомжам, потому что те дружно ржали, хлопая себя по коленкам.
Как и предполагал Дима Мухин, один из бомжей подошел к нашему автобусу. После короткого вступления в виде сочувствия несчастному водиле и резкой критики отечественной автомобильной техники, пришелец попросил спонсировать его табачными изделиями, а, если найдется, то и какой-либо едой. Дима зашел в салон за вышеназванными дарами и, проходя мимо меня, шепнул:
- Теперь слушай…
Он присел в проеме открытой двери на ступеньке, чтобы бомж чего ради не полез в автобус погреться, и приступил к раздаче слонов. Сначала я слышал лишь слова глубокой благодарности от лица всего коллектива мусорной свалки, потом заговорил Мухин:
- Как тут у вас, все спокойно?
Голос бомжа звучал глуше, не так явственно, но я все же разобрал, как он сказал:
- Не сказать, чтобы совсем, но терпеть можно. Мусора два раза наскакивали, проводили «фейс контрол», ну и, конечно, после шмона строго-настрого наказывали убираться отсюда.
Дима громко и протяжно зевнул, сказал лениво, будто о чем-то совсем привычном:
- У них прямо в аэровокзале начальника шлепнули, то ли капитана, то ли даже майора.
- Да ну?! - удивился бомж. - Кто же это его, беднягу?
- Говорят, баба какая-то, - продолжал в своем духе Дима. - В приличном возрасте, говорят, а вот - потянуло на подвиги.
- Старуха, что ли? - допытывался бомж, и я впервые уловил в его голосе тревожные нотки.
- А кто его знает, - безмятежно протянул Мухин. - Никто ничего не знает. Кто говорит, прилично одетая дама, лет пятидесяти – шестидесяти.
Другие утверждают, что это была уборщица аэропортовская. Шла мимо, из ведра пушку вынула и влепила ему пол-обоймы в область сердца.
- Так чего ж ее сразу-то не схватили, на месте преступления? - заволновался бомж.
- А вот в этом-то и вся загадка. - Дима таинственно понизил голос. – Дар перевоплощения, говорят. Будто превратилась она сразу в мужика, вот вроде тебя, в бродягу безродного, и растворилась в толпе.
Расчет Димы Мухина полностью оправдался. Сразу после упоминания «бродяги безродного» бомж сразу рванул к мусорным бакам, забыв даже попрощаться со своим благодетелем.
Чуть отодвинув занавеску, я наблюдал за ним. К моему большому удивлению, он сразу же направился к адмиралу и стал что-то шептать ему в ухо. Тот, прервав свой захватывающий рассказ, внимательно выслушал его, затем встал и направился к нам.
«Неужели он у них за главного? - подумал я. - Теперь я могу поверить даже в это».
Он шел по направлению к автобусу, прямой, подтянутый, на ходу застегивая китель. Кое-кто из аборигенов потянулся за ним, но адмирал что-то коротко бросил через плечо, и они отстали.
- По-моему, надо тикать, - забеспокоился Дима. - Может, это сумасшедший какой, смотри, как вырядился.
- Обожди, - остановил я его, - я знаю этого человека.
Аркадий Петрович подошел к автобусу, и даже при тусклом свете подфарников я увидел, как он постарел. Голова его все время подергивалась, один глаз не открывался, левая рука была неподвижно прижата к боку. Но голос его был бодр и громок, как прежде:
- Чего загораем, орлы? Может, толкнуть надо? Мы это дело мигом организуем.
- Нет, спасибо. Мы уже на ходу, - ответил Дима, для правдоподобия вытирая руки куском ветоши.
- Ну, тогда давай подымим чуток. Папироска найдется у тебя?
- Нет, я сигареты курю, «Мальборо».
- Жаль. Привык я к папиросам с советских времен. Хотя, «Мальборо» - хорошие сигареты. Дорогие, говорят. Давай, попробую. А то уже уши завяли без курева. У этих мусороедов ничем не разживешься.
Наступила короткая пауза, пока он прикуривал и оценивал вкус новых сигарет. Потом сразу перешел к делу:
- Ты тут одному мужику рассказывал про убийство мента в аэропорту. Правда, что это какая-то баба сделала?
- Говорят так, - робко ответил Дима. - Я сам при этом не был.
Теперешние события развивались уже не по его сценарию, и он маленько стушевался.
- Понятно, - протянул адмирал. - И что, не поймали ее еще?
- Ищут, - грустно сказал Дима Мухин.
- А ты, случайно, не из тех, кто ее ищет? - вдруг вкрадчиво спросил адмирал.
Дима аж поперхнулся от неожиданного вопроса:
- С чего вы взяли? Я простой водила, пассажиров к трапу и от трапа вожу.
- А ОМОН ты не возишь между делом? Можно взглянуть внутри?
Пора было вмешаться мне, пока Дима не начал грубить адмиралу. Я встал и подошел к двери:
- С добрым утром, Аркадий Петрович.
Видимо, мне не надо было появляться так внезапно, я не учел, что сердце у адмирала тоже прошло испытание временем, бедами и горем. Он успел трясущимися губами произнести мое имя, потом вдруг мешковато осел на землю, лихорадочно шаря дрожащими руками по карманам.
Я подбежал к нему, подхватил под мышки, не давая упасть.
- Дима, воды! - крикнул я Мухину.
И вдруг я почувствовал, как единственная действующая рука адмирала стиснула меня, прижала к груди, увешанной орденами, и сорвавшийся голос, полный слез, сказал мне на ухо:
- Женя, родной мой, откуда?
Дима мигом принес бутылку минералки, заодно и раскладной стул из салона. Адмирал наконец отпустил меня из своих объятий, первым делом вытер тыльной стороной ладони слезы, чтобы, не дай бог, я не заметил их, и только потом достал из кармана лекарство. Посасывая его, он смотрел на меня уже повеселее, даже с каким-то лукавством, словно это он устроил эту ночную встречу спустя столько лет после тех памятных событий в Москве.
Когда ему полегчало, он выплюнул из-под языка остаток пилюли и бодро спросил меня:
- Ты как здесь оказался? Ну-ка, рассказывай.
- Что я должен рассказывать? - сказал я. - Это мой родной город, я здесь живу. А вот вы как здесь очутились? Ночью, на задворках аэропорта, да еще в компании бомжей?
- А что? Вполне приличные люди, - старался увести разговор в сторону Аркадий Петрович, - среди них есть доценты, врачи, слесари-инструментальщики и даже один лауреат международного музыкального конкурса по классу вокала.
Считая, что он ответил на все мои вопросы, адмирал откинулся на спинку шезлонга и мечтательно сказал:
- Эх, выпить бы за встречу, да эти мусороеды вылакали все мои запасы.
Здесь Дима Мухин, видимо, ощутив значительность данного момента, робко вступил в разговор:
- «Метаксу» будете?
- А что это такое? - удивленно спросил Аркадий Петрович.
- Греческий коньяк, пять звездочек, хотя ему далеко даже до наших трех, - со знанием предмета объяснил Дима.
- Давай «Метаксу», - согласился адмирал.
Дима трусцой направился к автобусу, но в это время из кабины послышался противный радиоголос: «Водитель автобуса номер сто двадцать семь СУ ноль три, срочно подайте машину к посадочной площадке номер два".
- Это меня, - встревожено сказал Дима. - Едете со мной ?
- Аркадий Петрович, - обратился я к адмиралу, - поедем в аэровокзал. Отдохнете там нормально, поспите, а то на вас лица нет. Кстати, там и выпьем за нашу встречу, поговорим. У нас, я думаю, есть, что рассказать друг другу.
Адмирал думал долго. Он как-то беспокойно озирался вокруг, переминался с ноги на ногу: видимо, ему было непросто принять мое приглашение, хотя и очень хотелось.
- Добро, - наконец согласился он, - только позволь мне отдать кое-какие распоряжения.
«Неужто он и в самом деле главарь этой компании? - снова подумал я. - Ему докладывают содержание разговоров, он отдает приказы. Похоже, что он авторитет у «мусороедов», как он их называет».
- Гриша! - зычно крикнул тем временем адмирал, и от костра отделилась небольшая, шустрая фигурка. Аркадий Петрович пошел ей навстречу. Когда они сошлись примерно в двадцати шагах от автобуса, он обнял за плечи невысокого, худенького паренька лет пятнадцати и что-то тихо и коротко сказал ему. Тот по-военному отдал ему честь, приложив руку к настоящей флотской фуражке, никак не гармонировавшей с его лохмотьями, и быстро вернулся к костру.
По пути к аэровокзалу мы молчали. Адмирал бросал на меня мимолетные взгляды, чему-то улыбался и довольно похмыкивал.
Дима тем временем совершил какой-то хитрый маневр и подвез нас к главному входу в здание аэровокзала.
- С той стороны вас задержать могут, - объяснил он, - не положено там посторонним находиться.
Просунув руку куда-то под сиденье, он достал оттуда сверток в черном пластиковом пакете и протянул его мне:
- Возьми, выпьете за встречу.
Я поблагодарил его, мы тепло попрощались, и он укатил к посадочной площадке номер два.
Я решил идти по уже проторенной дорожке и повел Аркадия Петровича прямо в кабинет Марины Сергеевны. Она была рада меня видеть и сходу хотела сообщить мне что-то нелестное о нашем Олеге, но я сделал страшные глаза и незаметно кивнул в сторону адмирала, показывая, что вести разговоры о делах розыскных в его присутствии нежелательно. Я попросил ее выделить нам какую-нибудь отдельную комнату, где бы я мог поговорить с вновь прибывшим товарищем.
Она тут же нажала кнопку на своем пульте, и через минуту перед нами стоял уже знакомый мне помощник.
- Проводите этих господ в свободную комнату отдыха экипажей - четко и непререкаемо отдала она распоряжение и в ответ на мой благодарный взгляд отдарила меня такой улыбкой, что у меня стало холодно под ложечкой.
Комната для отдыха экипажей оказалась именно тем помещением, которое мне было нужно. Просторная, с двумя кроватями, телевизором и телефоном, она располагалась в самом конце длинного коридора на третьем этаже аэровокзала, поэтому здесь было тихо и спокойно.
Адмиралу комната тоже понравилась. Он внимательно осмотрелся вокруг, по-хозяйски пощупал матрацы на койках, приподнял трубку телефона: работает ли.
Я распечатал бутылку «Метаксы», подаренную мне Димой Мухиным, и налил по половинке граненых стаканов, обязательного атрибута всех гостиничных номеров.
- За встречу, которой могло не быть, - бодро, но с грустью в голосе произнес Аркадий Петрович.
Он помолчал, держа стакан в руке, и добавил, как бы про себя:
- Еще бы пару часов, и мы бы с тобой не встретились… никогда.
И отгоняя непрошеные мысли, он залпом выпил коньяк, припечатал стакан к столу и опустился в глубокое кресло, стоявшее рядом с кроватью, напротив телевизора.
- Ну, ладно, про жизнь я тебя расспрашивать не буду, она для таких, как мы с тобой, для всех хреновая. Давай рассказывай, что делаешь ночью в аэропорту, разъезжая по территории на служебном автобусе. Наверное, задание от редакции такое получил, написать репортаж: «Ночная жизнь воздушных ворот города»?
Мне представлялась прекрасная возможность подтвердить его версию и, таким образом, уйти от дальнейших объяснений, но я почему-то сказал:
- Не совсем так, Аркадий Петрович. Я не работаю журналистом, я - экскурсовод.
- А, понимаю. Встречаешь группу туристов. И откуда же, если не секрет?
- Я здесь не по работе. Долго рассказывать, да и не знаю, имею ли право. Ну, а если вкратце, то я оказался вмешанным в жуткую криминальную историю. Кстати, с некоторыми ее фигурантами вы тоже были знакомы.
Я подождал, когда адмирал задаст мне свой очередной вопрос, но он неожиданно произнес, медленно и тягуче:
- Тогда мне все ясно…
- Что ясно? - удивленно воскликнул я.
- Все, - спокойно ответил адмирал. - Оказывается, мы оказались здесь по одному и тому же делу.
Каждое из этих слов камнем падали на мою голову. Я невольно пригнулся, не в силах произнести что-либо. А адмирал продолжал рассуждать вслух:
- Значит, у мусорных баков ты оказался не случайно. Кого же ты искал там? Не меня, конечно. Откуда ты мог знать, что адмирал Павловский отмечает там главную удачу своей отнюдь не бесславной жизни. Ты искал другого… Вернее, другую. И придумал историю, как какая-то баба шлепнула мента в аэровокзале… Расчет у тебя был верный. Дорога у нее была одна - к бомжам. Особенно после того, как она переоделась уборщицей. А бомжи могли заховать ее так, что вся милиция вместе с Интерполом не нашли бы ее во веки вечные.
Адмирал достал из кармана пачку «Беломора», жадно затянулся папиросой. Он не нервничал, был спокоен и лаконичен в своих рассуждениях.
Он молчал где-то с минуту, потом усмехнулся и взглянул на меня мудро и лукаво.
- Выходит, что опередил я тебя, Женечка. Кстати, ты один это расследование ведешь или вкупе с органами?
- Вкупе, Аркадий Петрович, вкупе, - улыбнулся я
- Ну, тогда зови своих соратников. Адмирал Павловский готов дать показания и предъявить, так сказать, вещественные доказательства.
Я набрал номер линейного отделения транспортной милиции и попросил разбудить капитана Варновского.
- А он уже не спит, - ответил мне дежурный. - Они с лейтенантом какую-то женщину допрашивают.
«Вот тебе и раз, - подумал я, - неужели за это время они успели задержать Елену Павловну? Не может быть. Впрочем, от Бориса Ивановича всего можно ожидать».
К моей огромной радости, женщиной оказалась все та же Агафонова Клавдия Андреевна, которая наверное уже в десятый раз рассказывала историю спасения за доллары дамы из туалета.
Когда мы вошли по стуку в кабинет, Варновский и Олег встали, приветствуя адмирала, а тот, как хозяин положения, коротко по-флотски бросил им:
- Прошу сесть.
После такого позволения они поняли, что мы с адмиралом появились в кабинете не просто так, и быстренько отпустили Клавдию Андреевну с миром.
Проводив ее взглядом, Аркадий Петрович одернул китель и чопорно представился:
- Адмирал советского и российского военно-морского флота в отставке Павловский Аркадий Петрович. С кем имею честь?
Выслушав в ответ позывные следователя и его помощника, адмирал пожал им руки и вальяжно расположился в кресле:
- Прошу занести в протокол мое следующее заявление. Сегодня, в ноль часов пятьдесят минут мною, Павловским А.П., была задержана гражданка Копытова Е. П., руководитель воинствующей секты Братьев Небесного Равенства, совершившая многочисленные преступления, в том числе убийства и грабежи. Являясь правой рукой номинального руководителя и главного идеолога секты, Бакаева Ярослава Ильича, проживавшего до недавнего времени в Королевстве Непал и погибшего вчера, - нет, позавчера - в своей квартире при загадочных обстоятельствах, вышеупомянутая Елена Павловна Копытова по существу обладала всей полнотой власти в секте, а потому должна нести всю тяжесть ответственности за растление молодежи и их загубленные жизни. Число, подпись.
Поставив размашистую подпись под своим заявлением, адмирал встал, еще раз одернул мундир, зазвенев орденами, и торжественно произнес:
- Прошу следовать за мной.
Уже поняв, что следовать придется далековато, Борис Иванович подмигнул Олегу, и тот бросился выбивать машину у коллег из транспортной милиции.
Когда мы отъехали от здания аэропорта, вдалеке над горами начало всходить солнце.
- Прекрасный день будет, - сказал адмирал, видимо, опираясь на интуицию и опыт бывалого морехода. - Поспать бы с часик, и - на море. Впрочем, разве у вас здесь море? Вот у нас во Владике - это море. И не море, а целый океан.
- А вы что, снова живете во Владивостоке? - спросил я.
- А где же мне еще жить? - вопросом на вопрос ответил адмирал. - Там мои друзья, знакомые, родные мне места, там - начало всего, что было в моей жизни.
Он замолчал, ушел в себя, глядя куда-то в сторону.
Заговорил он лишь тогда, когда мы подъехали к мусорным бакам:
- Остановите здесь, надо мальчишку взять.
Он открыл дверцу и зычно крикнул:
- Гриша-а-а!
Гриша не замедлил явиться, щеголяя во все той же мичманке.
- Ну, что, юнга, порядок на субмарине? - спросил его Павловский.
- Так точно, товарищ адмирал, - бойко отвечал Гриша, - только что произвели смену караула.
- А вот это ты лишнее уже сболтнул, - нахмурился адмирал, - ты же видишь, что я не один, а сообщаешь мне при посторонних секретную информацию.
- Виноват, товарищ адмирал, больше не буду, - забубнил готовый расплакаться мальчишка.
- Ну, тогда садись, поехали к гауптвахте, - улыбаясь, сказал Аркадий Петрович, и, усадив худенького Гришу четвертым на заднее сиденье милицейской «Волги», мы продолжили наш путь. Теперь дорогу нам показывал он.
- Вот здесь остановитесь, - скомандовал он, когда мы поравнялись с грудой искореженного металла в самом дальнем углу территории аэродрома. Только внимательно приглядевшись, можно было узнать в этом хламе останки летательных аппаратов. В самом беспорядочном металлическом нагромождении, казавшимся издалека непроходимым, оказались свои входы и выходы, по которым нас и повел шустрый юнга. Мы брели по этому лабиринту, по-моему, минут пять, постоянно меняя направление и преодолевая неожиданные препятствия. Наконец, Гришаня остановился и доложил:
- Прибыли, товарищ адмирал.
- А где же караульные? - удивленно – рассерженно спросил Павловский.
- Первый часовой, который стоит у входа на свалку, шел все время следом за нами, - объяснил Гриша. - Капитоныч, выходи.
Из-за хвостового оперения бывшего лайнера вышел старик в брюках с казачьими красными лампасами и с солидной дубиной в руках и вежливо поздоровался.
- Остальные, - продолжал мальчишка, - ведут сейчас за нами скрытное наблюдение. Разрешите рассекретить их?
- Разрешаю, - пряча улыбку, сказал адмирал, и Гриша тотчас же пронзительно свистнул, заложив в рот два пальца.
Вокруг нас раздался шум раздвигаемого металла, и нашим взорам явились четыре здоровенных мужика: двое по бокам, один сзади, а один умудрился взобраться на самую вершину рукотворного пика.
Гриша тем временем достал из кармана заношенных до дыр брюк увесистую связку ключей и пролез к конструкции, бывшей, видимо, когда- то фюзеляжем славного АН –10. Я присмотрелся и увидел, что на боковой дверце на двух аккуратно приваренных петлях висит обыкновенный амбарный замок.
- Мюллер, трап подай-то для гостей, - укоризненно сказал казак Капитоныч, и сутулый мужик, действительно чем-то похожий на оберштурмбанфюрера Мюллера, приставил к фюзеляжу обыкновенную деревянную лестничку.
- Прошу, - вежливо пригласил нас адмирал, и первым на лестницу ступил Борис Иванович. Следом за ним поднялся я.
Моим глазам предстала живописная картина. На металлическом сиденье, какие бывают обычно на транспортных самолетах, покрытом почему-то прекрасным персидским ковром, восседала Елена Павловна Копытова, собственной персоной. Одета она была в халатик мышиного цвета и резиновые калоши, обе ее руки были пристегнуты настоящими наручниками к бортовому шпангоуту, ноги связаны капроновой веревкой, а рот заклеен скотчем. Видимо, какой-то очень опытный человек позаботился о том, чтобы побег из места ее заточения был невозможен.
Вскоре в салон поднялись остальные участники операции, за исключением Гриши и караульных. Именно при них Варновский начал разыгрывать сцену долгожданной встречи с подследственной.
Сначала он осторожно отлепил скотч с ее губ, затем радостно улыбнулся и запел:
- Елена Павловна, что они с вами сделали, негодяи этакие! Без всякого ордера, без санкции прокурора заточить вас в эту ужасную коробку! И что это за ужасный прикид? В вашем то положении, при ваших то сокровищах!
Он приподнял ведро, стоявшее у ее ног, выбросил сначала оттуда какую-то тряпку и заглянул в него с любопытством соседки по коммунальной квартире. Узрев там что-то весьма необычное, он заулыбался еще радостнее и, обращаясь ко всем нам, сказал:
- Вы только посмотрите, как живут наши скромные служащие!
И он высыпал все содержимое ведра прямо в подол Елене Павловне, на замызганный мышиный халатик.
Елена Павловна нервно задергалась, а все присутствующие невольно ахнули. Вместе с пачками долларов посыпались в подол и мимо него, прямо на пол, драгоценные украшения и золотые монеты, отчего, на мой взгляд, в салоне списанного самолета стало даже светлее.
- Зачем вам столько? - спросил Борис Иванович, и, несмотря на дурацкую наивность этого вопроса, он прозвучал у него вполне искренне и по-человечески участливо.
Вместо Елены Павловны ответил адмирал:
- Добро сие, уважаемые господа, предназначалось не этой милой даме. У нее в руках было нечто большее: власть над людьми. Но власть эту давал ей такой маленький, незаметный человечек, живший в экзотической, удивительной стране под названием Непал. Вот ему и нужны были эти денежки и камешки. Он так долго уверял всех, что он есть Бог, что сам поверил в это и решил жить, презрев человеческие ограничения в еде, нарядах и роскоши жилища. Я приглашаю вас завтра в гостиницу «Коралл» на премьеру документального фильма под скромным, хотя и очень длинным названием: «Последние годы жизни русского Будды, проходимца и негодяя, доцента философии Ярослава Бакаева».
Варновский тепло пожал руку Аркадия Петровича, взволнованно сказал:
- Обязательно будем, товарищ адмирал, придем всем отделением. И непременно выдвинем фильм на Оскара.
Адмирал смотрел на Бориса Ивановича с явной симпатией: он был великий знаток и ценитель «тонкого» юмора.
В течение всего этого затянувшегося диалога я неотрывно смотрел на Елену Павловну. Я был поражен тем, как открыто читались на ее лице все чувства, переживаемые ею при каждом слове, произнесенном адмиралом. Боль сменялась ненавистью, ненависть - нежностью к человеку, уподобившему себя Богу, на смену нежности приходило отчаяние.
- Ну, что же, - подвел итог всему сказанному Варновский, - теперь все стало на свои места. Для окончательного разговора мы соберемся у меня в кабинете сегодня вечером, скажем, часиков этак в пять. Должны же мы наконец выспаться.
Заснули же мы сразу, стоило лишь нам залезть в душное чрево милицейской «Волги». Последнее, что я видел, перед тем, как уснуть, было сошествие Елены Павловны по «трапу» прямо в гостеприимно распахнутые двери «Черного воронка».
ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Мне снился совсем удивительный сон.
Будто я сижу на старой липе, увитой лианами, что росла на склоне горы недалеко от нашего дома, и читаю «Робинзона Крузо». Прочитав страницу, я делаю на дереве засечку испанской навахой с кроваво-красной ручкой. И вдруг я слышу голос.
- Мальчик, что ты там делаешь? - спрашивает он. И странно: тонкий девчачий голос раздается не с земли, а сверху, прямо с ослепительно голубого неба, которое в просветах меж ветвями смотрится таким высоким и недосягаемым. Но я почему-то смотрю вниз и вижу там девочку в белой матроске и широкополой соломенной шляпе. Она смотрит вверх и придерживает ее рукой, чтобы шляпа не упала с головы. У девочки васильковые глаза и рыжие волосы.
- Я тебя спрашиваю, - говорит она, но голос все равно идет с вышины, - что ты на дереве делаешь? Зачем ты его режешь ножом?
- Я не режу, - говорю я неожиданно робко, - я делаю зарубки.
- На память? - спрашивает девочка.
- Да, - вру я: засечки нужны мне просто для того, чтобы гордиться количеством прочитанных странниц.
- И что же ты хочешь сохранить в памяти? - продолжает настырно задавать свои вопросы девчонка.
- Всё, - отвечаю я.
- Это здорово, но, по-моему, невозможно.
Голос становится теплым, но грустным.
- Почему же? - возражаю я. - Дерево, видишь, какое большое
- Дерево-то большое, но ты потом не сможешь вспомнить, что обозначает каждая зарубка.
- Смогу, - уверенно говорю я, - это дерево волшебное, оно подскажет мне, что я хотел сохранить в памяти, делая ту или иную засечку.
Девочка помолчала с минуту, а потом спросила совсем тихо:
- А ты не хотел бы запомнить меня?
- Конечно, хотел бы, - сказал я громче обычного, так как я почему немного побаивался ее, - ты мне очень понравилась. Из всех девчонок, кого я встречал раньше, ты самая красивая.
- Да? - переспросила она. - Тогда сделай, пожалуйста, зарубку обо мне.
- Пожалуйста, - с готовностью откликнулся я и резанул навахой по ветке.
И тотчас на ветке выступила капля удивительно алой крови…
Рейтинг: 0
175 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
