Дарник и Княжна ЧАСТЬ 2 (2)

6
Как ни опасались липовцы, хватаясь за обереги и часто поминая: «Чур меня», а малой бури избежать не удалось. Сильный ветер на море налетел там, где на береговой кромке не было ни одного спасительного укрытия, а просто приставать к берегу с торчащими из воды камнями значило обречь лодии и команды на неминуемую гибель, вот и болтались целый день на волнах, каждую минуту ожидая, что непременно перевернутся. К счастью ни одного судна потеряно не было, а смытых за борт полдюжины гребцов отнесли к неизбежному жертвоприношению морским богам.
– Вот вам и первое испытание, – говорили арсы. – Будете знать, как в море ходить.
Как и многих, Дарника сильно тошнило и несколько раз рвало. Но, стиснув зубы, он даже в таком плачевном состоянии не забывал свой предводительский долг: строго и проницательно смотрел на воинов, давая понять, что все видит и запоминает. И гриди под его взглядом невольно вели себя чуть сдержанней и мужественней.
К концу дня впереди показалась выступающая в море песчаная коса, и едва ее обогнули, саженные волны сменила средняя рябь и можно было уже приставать к берегу.
В эту ночь липовцы на весь стан зажгли пять или шесть костров – кроме мокрого камыша и редкого лозняка топлива кругом не было. Так мокрыми и продрогшими и заснули, перекусив промокшими сухарями и солониной.
– А что, если случится серьезная буря? – спрашивали у князя на воеводском совете. – Утопших будет больше чем убитых. Куда и зачем идем?!
– Вы делайте, как я, – отшучивался Рыбья Кровь. – Считайте, что кутигуры нас разбили и все мы мертвые. А боги подарили нам несколько месяцев жизни, чтобы мы посмотрели дальние страны и еще раз поиграли своими мечами. Когда переплывали Итиль без чужих полков против двадцати тысяч кутигур, никто не спрашивал: куда идем? Это только разбойники идут за добычей и бегут, когда им крепко дают сдачи. Всегда только за смертью, вот куда мы идем.
Бывалые рубаки-воины озадаченно молчали, собственное жизнелюбие всегда хранило их от подобных умозаключений.
– А можно я и за смертью поплыву и за красивой наложницей тоже? – спросил самый молодой из полусотских.
Ответом ему был невеселый смех воевод.
Утром встало ослепительное солнце, засверкало успокоенное море, и предыдущий день вспоминался уже совсем не страшным.
Сухая прибрежная степь вскоре сменилась бескрайними гнилыми болотами, к которым невозможно было приставать. Тучи комаров лучше любых лучников отгоняли лодии подальше от берега. От встречных купеческих судов липовцы узнали, что в Корчевском проливе в Русское море стоят пять ромейских бирем, досматривают все проходящие через пролив суда. Второй прорыв через них вряд ли окажется столь же легким и малокровным, как первый. Нужен был какой-то другой выход.
Земли, примыкающие к Таматархе, недаром называли Русским островом. Большая степная река Кобан, раздваиваясь в устье, одной протокой впадала в Сурожское море, второй – в Русское. По их берегам жили моричи – древнее русское племя, подчинявшееся лишь собственным старейшинам. Купцы этим путем пользовались редко – никогда нельзя было сказать, проплывут они по нему живыми или нет.
Сюда и направил Дарник свои лодии. На бортах снова появились щиты, камнеметы заняли свое место на упорах, а гребцы одели шлемы и нагрудники. Вперед княжеского дракара выдвинулись три прежних дозорных лодии. Протока была шириной в полстрелища, к самой воде с обеих сторон подступал невысокий густой лес, откуда любая ватага моричей могла безопасно сколько угодно расстреливать из луков проплывающие суда. Князь дал сигнал поменять походный строй. Лодии и дракары поплыли двумя колоннами с тем, чтобы в случае нападения с двух сторон, в обе стороны, не теряясь, и атаковать. В мутном встречном речном потоке часто попадались застрявшие стволы деревьев, и тогда липовцы на лодиях особенно напрягались, предполагая засаду. Дарнику это живо напомнило первые дни его одиночного плаванья на дубице по лесной Каменке, с постоянным ожиданием нападения разбойников. Тогда, увидев выехавших ему наперерез охотников за рабами, он воспринял их скорее с облегчением, чем со страхом.
К его великому изумлению то же самое случилось и на этот раз: с лесной прогалины в протоку въехали трое всадников с голыми торсами, круглыми щитами и кистенями.
– Кто едет? – крикнул по-словенски светлорусый молодец с серебряным обручем на шее. – Сойди сюда и скажи!
Князь видел, как полусотский лодии, сбросив шлем и пояс с мечом, спрыгнул прямо в воду, которая оказалась ему по грудь. Потом вместе с всадниками скрылся в зарослях. Липовские лодии чуть подгребали веслами, чтобы удержаться на одном месте. Немного погодя из береговых кустов, куда скрылись полусотский с всадниками, выплыла дубица с одним гребцом и прямиком направилась к княжескому дракару. Стало быть, полусотский оставлен заложником вместо этого переговорщика, понял Рыбья Кровь.
Поднявшегося на борт дракара молодого морича звали Кухтаем, льняная рубашка с причудливой вышивкой указывала на его высокое положение – не меньше чем сотский. Глаза смотрели на все вокруг по-хозяйски, ничуть не смущаясь от присутствия десятков вооруженных гридей. По знаку князя, передние гребцы сместились на корму, и он с Кухтаем оказался на носу с глазу на глаз.
– Слышал уже о тебе, Дарник Рыбья Кровь, – уважительно произнес морич. – Только не думал, что ты такой молодой.
– Да и тебе, кажется, не пятьдесят лет, – вежливо произнес князь.
– Твои воины брони надели, никак воевать с нами собрались? – гость чуть насмешливо кивнул в сторону гридей.
– Я со словенами не воюю.
– Моричи не словены, – резко поправил Кухтай.
– Русы тоже не словены, а говорят по-словенски. Когда заговорите по-моричски, тогда и будете моричи, – Дарник понимал, что не следует так говорить, но удержаться не мог.
Переговорщик особым пронзительным взглядом уставился в глаза князю, но Рыбья Кровь еще в детстве научился в этой борьбе взглядов бесконечно изучать брови противника. Так сделал и на этот раз. Кухтай первым отвел глаза в сторону.
– Правда ли, что вы идете на ромеев? – более покладисто спросил он.
– Для большого похода нас слишком мало, а для разбойного слишком много. Кто хочет на нас напасть, пусть спросит себя, готов ли он к своим большим потерям.
Морич молчал, вникая в слова Дарника, потом неожиданно широко улыбнулся:
– А тебе палец в рот не клади! И со своим гонором и ни для кого не обидно! Всех мы к себе позвать не можем, но тебя князь с ближними воеводами приглашаем.
Но Рыбья Кровь не спешил разделить его дружелюбие:
– Вы оставили у себя заложником моего лучшего воеводу, поэтому я к вам гостить не пойду. Решим дело третьим способом. К вам пойдут наши товары.
– А есть и четвертый способ, – совсем развеселился Кухтай. – Товаров нам мало, хотим еще ваших лучших поединщиков.
Селище моричей называлось Заграда. Несмотря на громкое название, его окружал весьма ветхий плетень, лишь обозначая внешнюю ограду. Таким же плетнем отделялись друг от друга дворища внутри поселения. Дома стояли не на земле, а на сваях, это и понятно – любой сильный дождь в южных горах и тут сразу наводнение. Но как они зимой в мороз в них обходятся?!
По договоренности с хозяевами на землю к Заграде сошло не больше двух сотен бойников в качестве зрителей. Пока становые полусотские выкладывали перед заградцами товары, на небольшом лугу шли приготовления к поединкам. Липовцы с любопытством глазели на местных русов, от коренастых плотных словен они отличались завидными тонкими талиями, плечами-крыльями и постоянным неугомонным движением.
Первые состязания по борьбе и кулачному бою не выявили явных победителей: княжеские гриди лучше были на кулаках, заградцы ловчее в борьбе. В метании топоров и сулиц проявилось полное равенство. Луки и самострелы у липовцев были гораздо мощнее, поэтому в них состязаться не имело смысла. Наконец настала пора для мечей и булав. Заградцы наотрез отказались заменять их деревянными образцами, обещая, что не будут в претензии за пролитую кровь своих поединщиков.
– Как ни выкручивайся, а без крови мы отсюда точно не уйдем, – посетовал Сечень.
Дарник сердито покосился на главного воеводу и обратился к Кухтаю:
– Я вижу, что один на один ваш мечник всегда победит моего. Десять на десять они будут сражаться на равных. Зато пятьдесят моих пешцев всегда победят сто ваших пешцев. А настоящим или деревянным оружием решать вам.
Теперь настал момент, как следует призадуматься заградцам. Сто молодых пешцев это было все, что могло выставить их селище. Лучшими поединщиками были далеко не все из них. Терять же за здорово живешь даже десяток парней тоже не хотелось. Но уж больно издевательски звучал сам вызов: сто против пятидесяти северян, которых моричи и за хороших воинов-то не считали.
– А где взять столько деревянных мечей, разве что у вас одолжить? – не без издевки спросил Кухтай.
– Палки в аршин сойдут и за мечи, и за булавы, – объяснил Дарник.
Заградцы с увлечением бросились нарезать себе такие палки.
– Не слишком ли будет пятьдесят против ста, – высказал свои сомнения князю сотский арсов Копыл.
Вместо ответа Дарник позвал полусотского бортевских пешцев:
– Ну как, не забоитесь?
– Можно попробовать, – спокойно отвечал тот, явно подражая невозмутимости своего оставшегося в Липове хорунжего.
Два отряда воинов, вооруженных щитами и палками выстроились по краям луга. Удар в било возвестил о начале схватки. В то время как заградцы во всю прыть ринулись на пришельцев, бортичи в минуту образовали привычную «черепаху». Сотня моричей могучей волной нахлынула на нее и… остановилась – ряды прямоугольных щитов стояли непроницаемой стеной. Рубящие удары палок не приносили сомкнутому строю ни малейшего ущерба, зато колющие удары палками от липовцев были весьма болезненны. Полное окружение «черепахи» тоже мало что дало, но все равно казалось, что еще чуть-чуть и ее оборонительная стена будет пробита. Она действительно время от времени образовывала щель, которая пропускала внутрь двух-трех нападавших и сразу за ними захлопывалась, а шлемы заградцев в ее толще тут же исчезали. Затем вся «черепаха» медленно, но верно двинулась вперед и никакие яростные наскоки не могли остановить ее твердый шаг. Позади оставались полуизбитые, полузатоптанные заградцы.
По знаку старейшины новый удар в било положил конец состязания. Дарнику стоило больших усилий скрыть свое торжество – вот они, те пешцы, которые лучше и надежней любых катафрактов и жураньцев. И это моричи еще не видели, как из «черепахи» летят стрелы и самострельные болты.
– Как это у вас получается?! – не удержался от почтительного изумления Кухтай.
Такую же уважительность проявляли и сами заградцы, подходили к бортичам, дружески хлопали по плечам, рассматривали и примеривали их щиты.
– У нас героем считается тот, кто победил не в одной, а в десяти битвах. Вот и привыкли побеждать без потерь и с большим перевесом, – «скромно» похвалялся князь.
На ночевку флотилия липовцев отошла к другому берегу протоки, моричи не возражали, соседство с таким воинством и большому городу не пришлось бы по вкусу.
Утром на княжеский дракар снова пожаловал Кухтай.
– А если с вами пойдет наша сотня? – поинтересовался он у Дарника.
Получить сотню главных пиратов Русского моря было хоть и выгодно, но и достаточно хлопотно.
– Тебе сказали, как я поступаю с теми, кто меня в походе не слушается?
– Сказали. Мы сами к такому порядку приучены.
– То ваши вожаки, а то я – чужой им.
– Ничего, разберемся, – заверил морич.
Он сам собирался командовать этой сотней. И договорившись, какая часть добычи будет причитаться нежданным союзникам, они ударили по рукам.
– Только добычу складываем сначала в общую кучу, а уж потом делим, – оговорил князь.
– Согласен, – кивнул Кухтай. В его хитром прищуре так и читалось: никто не помешает золотую вещицу сунуть себе за пазуху, неужели кто обыскивать будет?
По совету моричей на липовские лодии ниже уровня воды к бортам приделали специальные крючья.
– Ромеи любят досматривать все суда, – объяснил Кухтай. – Поэтому как появятся их биремы и дромоны лучше часть оружия в бочки и вниз под воду.
Еще он предложил поменять липовские паруса, на паруса других княжеств.
– Где же их сейчас взять? – сожалел Рыбья Кровь.
Но оказалось, что у людей моря, как они себя называли, есть паруса со знаками почти всех словенских княжеств, а также торговые грамоты с печатями этих княжеств.
Шесть моричских стругов появились перед самым отплытием из Заграды. Легкие дощатые парусные лодки на 15-20 человек хорошо смотрелись на речной глади, но Дарник совершенно не представлял, как на них можно выходить в открытое море.
Когда флотилия свернула на южную протоку, ее догнали еще три струга из других селищ моричей. Итого не сто, а полтораста новых бойников, прикинул князь. С такой оравой уже могут быть трудности. Первыми их в бой вряд ли пошлешь, а годны ли они окажутся для второго завершающего удара тоже не ясно.
Плыть вниз по течению левой протоки было гораздо сподручней, и к концу дня колонны судов вошли в залив с морской водой, отделенный от моря узкой песчаной косой. Думали отдохнуть только ночь, но на следующий день на море поднялось сильное волнение, и пришлось сутки сидеть на берегу залива. Воины отдыхали, купались, смазывали натруженные ладони лечебной мазью. Рыбья Кровь провел последний совет воевод и отобрал тридцать лазутчиков, которые под видом купцов должны были по пути оставаться в торговых городах и готовиться помочь войску при их осаде. Моричи от его замысла нападать и грабить на обратном пути пришли в совершенный восторг.
– Вот только потом придется удирать не вдоль берега, а через море, – заметил Кухтай.
Еще через ночь море стало успокаиваться, и решено было принести жертвы богу моря. Для этого липовцы специально купили в Заграде молодого бычка.
– А у нас будет своя жертва, – сказал заградский сотский.
Следом за зарезанным бычком на песчаный берег заградцы вывели раба-подростка. Князь сперва даже не понял в чем дело. Когда догадался, было уже поздно – резкий взмах жреческого ножа-серпа и из обезглавленного туловища раба взлетает вверх фонтан крови.
Дарник покосился на своих воевод, на их лицах читалась гримаса отвращения: одно дело бычок, другое – живой человек. Кухтай снова вздумал посмотреть в глаза князю победительным пронзительным взглядом, мол, какие вы нежные – человеческих жертв боитесь. Я сделаю все, чтобы никто из вас живым из этого похода не вернулся, дал себе зарок Рыбья Кровь, брезгливо отворачиваясь в сторону.
Вот, наконец, не виданное прежде Русское море. Даже по цвету воды оно заметно отличалось от Сурожского. О его мрачной черно-зеленой глубине вообще было лучше не думать. Поплыли на юго-восток вдоль берега, часто поглядывая на небо, чтобы при малейшей непогоде спасаться на твердой земле. Погода благоприятствовала липовцам: пять дней на небе висела облачная дымка, и ветерок поднимал лишь легкие убаюкивающие волны. Зато берег менялся ежедневно: плоскую равнину сменили небольшие взгорки, перешедшие в малые холмы, а потом в настоящие горы. На ночь суда причаливали к берегу, их просто вытаскивали на галечную кромку, часть воинов ночевала в них, часть предпочитала высыпаться на берегу, завернувшись в плащи.
Чем дальше на юг, тем прибрежные места становились все более многолюдными. Но к самой воде селища не подходили, располагались, как правило, в версте-двух от берега.
– Это чтобы не быть захваченными нами врасплох, – усмехался Кухтай.
Стены селищ представляли собой саженные плетни, обложенные с двух сторон камнями.
– Хороший удар бревном и все это рассыпится, – определил Дарник, издали рассматривая ненадежные укрепления.
– А оно на хорошую осаду и не рассчитано. Задержит на полдня и ладно. Всегда имеется запасное селище в горах, – со знанием дела говорил заградский сотский. – Здесь на берегу обычно старики и неженатые подростки живут, которые потом перебираются в горы для взрослой жизни.
При приближении липовцев действительно было видно, как в горы скачут на конях молодые девушки, а к пришельцам выходили старики в сопровождении юношей, опоясанных короткими мечами. За стеной мелькали парни постарше с луками.
– Этих не грабить, а их самих одаривать надо, – шутил князь.
– Ты не смотри, что их мужики в такой рвани ходят, зато у женщин по десять золотых браслетов, – не соглашался Кухтай.
Местное иноязычное племя дирхемы не брало, зато за ромейские милиарисии и медные фолисы охотно продавали муку, свежее мясо, молоко и сыр.
Не останавливаясь нигде более чем на ночь, плыли дальше. Первый большой город увидели там, где верстовые горы почти вплотную подступали к морю. Это была Карга, пограничная крепость Лазикского царства. Природной бухты здесь не было, вместо нее в море выдавались две насыпные, скобами изогнутые внутрь дамбы.
Налетевший с севера шквалистый ветер с дождем загнал в эту рукотворную гавань всю липовскую флотилию. Излишки оружия Рыбья Кровь решил в бочки не прятать – вдруг пригодятся для хорошей драки.
Вдоль причала, всего на полстрелища отступая от воды, тянулась четырехсаженная каменная стена с тремя квадратными башнями. Гарнизон крепости, по словам Кухтая, состоял из двухсот – трехсот местных смердов, согнанных в крепость в качестве военной повинности. Дарник внимательно все оглядывал – размеры и сила крепости вполне подходили для осады ее имеющимся в его распоряжении войском.
В гавани находилось больше двух десятков купеческих судов, чьи команды встревожено смотрели на приближение лодий под словенскими парусами. Удары в большой колокол раздались и в самой крепости. Торговцы на пристани, несмотря на дождь, продолжавшие торговать, предпочли быстро собрать свое добро и удалиться, не исключая возможности обычного пиратского грабежа. Заведенный князем порядок сыграл ему плохую службу – четкость и последовательность, с которой приставали к берегу лодии, с головой выдавали военный характер флотилии. Купеческие суда, те всегда лезли опередить друг друга, чтобы занять самые выгодные места. На эту промашку уже на берегу указал князю Кухтай.
– Скажем, что мы посольство Русского кагана, – тут же придумал Дарник.
– А грамоты с печатью кагана у тебя есть?
– Хватит им грамоты и с моей печатью. – И Рыбья Кровь приказал писарю запечатать своей печатью чистый пергамент.
К соседним лодиям, между тем, подошли каргинские мытники проверить товар и получить корабельную пошлину. Сразу поднялся крик, липовцы не хотели пускать их на свои суда. Дарник послал гридя, чтобы каргинцев вели к нему. Два мытника в сопровождении шести воинов подошли к княжескому дракару. Один коряво говорил по-словенски, другой, видимо, нет.
Дарник был выше их на целую голову и, еще сильней выпрямившись, высокомерно смотрел на мытников сверху вниз.
– Да, ты верно заметил, мы не торговцы, а воины, – небрежно ответил старшему из них. – Идем в Романию служить базилевсу. Никакой пошлины платить не будем, лишь пополним свои припасы, переждем ветер и все.
– У вас должна быть пропускная грамота от урганского стратига.
Дарник протянул руку и взял у писаря запечатанный собственной печатью чистый пергамент, взвесил ее в руке и, словно передумав, вернул обратно писарю.
– У воинов одна пропускная грамота – их мечи, – надменно бросил он и отвернулся, давая понять, что объясняться дальше не намерен.
Мытники, потоптавшись на месте и о чем-то между собой переговорив, удалились.
– Обидев мытников, ты обидел лазикского царя, – сказал Кухтай. – А нам еще неделю плыть мимо его земель.
– Скажи, а Карга богатый город? – Рыбья Кровь перевел разговор на свое, внимательно рассматривая городскую стену.
– Богат не город, а его храмы. Все народы Русского моря имеют здесь свои святилища и оставляют в них пожертвования для удачного плаванья.
Торговцы и каргинцы, успокоенные мирным видом пришельцев, вернулись на причальное торжище. Многие подходили к липовцам и пытались завязать разговор. Слух о договоре русов с ромеями быстро распространился, липовцы охотно его подтверждали.
Наиболее смелые продавцы протискивались к князю со своими товарами. Дарник шел мимо них, как мимо неодушевленных предметов. Видя его отношение, арсы принялись грубо отгонять торговцев и любопытных.
– А почему, в малых селищах ты к местным всегда со всей душой, а к этим как свирепый бирюк? – допытывался, вышагивая рядом, Корней. – Хочешь зло думать о тех, кого убивать придется?
– А с чего ты решил, что я их убивать хочу? – проворчал князь и отдал строгий приказ липовцам ссоры ни с кем не затевать.
Но были еще вольные моричи, они, ощущая за спиной силу тысячного войска, быстро почувствовали себя безнаказанно в чужом городе и сначала в виде веселья, а потом и по серьезному стали хватать у торговцев на пробу заморские фрукты и восточные сладости, а вскоре занялись и мелким грабежом, выхватывая украшения и скрытно перебрасывая их своим товарищам. Обозленные торговцы, схватив двоих таких безобразников, повели на суд липовскому князю.
Дарник вначале не знал, что и сказать, потом, как ему показалось, придумал подходящее наказание – обоих заградцев арсы разложили прямо на торговых столах, и князь передал в руки торговцев плети:
– Бейте, сколько сочтете нужным.
Веселье разом сбежало с лиц собравшихся моричей и липовцев. Князь с оторопью вдруг осознал, что еще чуть-чуть и начнется самая безудержная резня каргинцев. То же самое, должно быть, ощутили и торговцы. Один из них бородатый кряжистый мужчина, повертев в руках плеть, отбросил ее в сторону:
– Это дело для палача, а не для простого купца.
Все окружающие вздохнули с явным облегчением, а «шалости» тотчас же прекратились. Даже с веселыми девками, непременной принадлежностью любого морского торжища, липовцы повели себя заметно сдержанней, заодно объясняя моричам, что после первого позорного наказания, у князя идут в ход уже только виселицы.
На ночь войско расположилось прямо на опустевшем торжище. С одной стороны была городская стена, с другой лодии, а по бокам костры бодрствующих дозорных. Всем воинам раздали щиты, лепестковые копья и луки, и это оружие, лежащее наготове возле каждого спящего ратника, защищало их стан лучше любой ограды.
Утром возле пристани появился конный отряд в двести мечей из соседнего города. Но липовцы уже грузились на свои суда, и лазиковские воины предпочли наблюдать за их сборами издали, ничего вызывающего не предпринимая.
 
7
Дальнейшее плаванье вдоль владений царя Лазики тоже обошлось без столкновений. Горы отодвинулись к горизонту, а болотистая равнина с мелкими речушками и городами вдали от моря не вызывала особого желания приставать к берегу. Лишь однажды флотилия пошла вверх по течению одной из рек, чтобы как следует рассмотреть местные края. В десяти верстах от устья увидели городок с крепостным валом и каменными стенами. Занимавшиеся на берегу реки своими делами жители тотчас разбежались частью в город, частью в лес, так что даже вести переговоры было не с кем. И пополнив запасы питьевой воды, лодии развернулись и поплыли назад. Еще как-то раз видели на берегу отряд из полусотни вооруженных конников, которые несколько верст следовали вдоль моря за флотилией, а потом скрылись в лесу.
Иногда, нарушая строй, струги моричей вырывались вперед, вызывая липовцев посостязаться. Однако их ребячество отклика в командах лодий не находило.
– Они у тебя так приучены или просто тебя боятся? – полюбопытствовал Кухтай на стоянке.
– А ты сам их спроси? – посоветовал Дарник.
– Да спрашивал уже. Говорят, зачем нам думать, у нас князь на это есть. А вот случись что с тобой, как они распорядятся?
– Наверно сложат ручки и на дно пойдут, – в своей привычной насмешливой манере отвечал Рыбья Кровь.
– А мне сказали, что у вас четкая очередность. Пять воевод знают, кому за кем старшинство перейдет, – продолжал расспрашивать заградец. – А если пятый воевода командует лучше второго, и это все знают, то как быть?
Когда-то подобные расспросы нравились Дарнику, потому что давали возможность что-то кому-то объяснить. Ныне же по большей части злили и раздражали. Особенно когда исходили от не проверенных в деле людей.
– Знаешь, у меня когда-то учителем был один старый ромей. Он говорил: если ты надеешься на важный вопрос сразу получить полный и правильный ответ, значит, тебе десять лет и еще нужно в бирюльки играть.
– Это почему же?
– Потому что до верного ответа надо доходить самому.
– Я же говорил, тебе палец в рот не клади, – рассмеялся Кухтай. – Даром что ты князь выборный, хочешь всех держать в двух аршинах от себя. Ну признайся: хочешь?
– Лучше в трех, – поправил Дарник.
– Неужели и с близкими воеводами ты так?
Слова морича неприятно задели князя. Несколько лет старательно приучая себя ровно и только по делу относиться к окружающим людям, он теперь уже не умел, если бы и хотел, завести с кем-либо особенную дружбу.
– Близкие воеводы у меня только наложницы, остальные все очень не близкие, – со смехом отвечал он назойливому союзнику.
Переход в пределы Романии вышел на редкость резким. Два часа назад они проплывали мимо захудалого селища с оградой из тонких жердей и вдруг увидели городище с белой оштукатуренной каменной стеной, черепичными крышами домов и верхушками фруктовых деревьев. Даже не требовалось пояснять, что вот она сказочная Романия, никем непобедимая тысячу лет. Никто на берегу не пускался в бегство при виде грозной флотилии, даже рыбачьи лодки в прибрежной полосе и те лишь слегка сторонились, давая проход липовцам, а рыбаки приветливо махали руками.
– Они так не боятся, что их даже убивать как-то жалко, – промолвил, будто услышал мысли князя, стоящий рядом Корней.
Дарник вздрогнул. Главная цель совсем недавно представлялась четко и ясно: из-за какой-либо мелочи на них неизбежно кто-нибудь нападет, они от удара увернутся и в полную силу ударят сами. О том, что будет, если на них вообще никто не станет нападать, князю как-то даже не думалось.
Ветер дул боковой, поэтому лодии шли зигзагами: под ветром подплывут к земле, парус уберут, на веслах уйдут в море и снова на парусах к берегу, стараясь не сесть на мель и камни.
После пограничного городища стали попадаться отдельно стоящие поместья богатых ромеев, каждое еще более ухоженное, чем предыдущее. Дарник слышал, как воины толковали между собой:
– Ну что у них и охраны никакой тут нет?
– Подсадил друг друга и залез в такое дворище.
– Да нет, тут дозоры крепкие должны быть. Только, наверно, отдельно где-то стерегут.
Дальние горы кое-где подступали к берегу большими холмами. И тогда ровные прямоугольники поместий поднимались на них широкими уступами, все так же утопающими в садах. Вот показался монастырь с более массивной и суровой стеной и трехкупольным храмом посередине. Дарник вспомнил, что ромеи именно монастыри часто используют как готовые крепости. Ну что ж, действительно крепости, неприступные и для сотни разбойников, особенно если их защищать полусотней лучников.
Вскоре стал виден и первый ромейский город Талес, столица фемы Халдия: высокие квадратные башни и зубчатая стена между ними. В море выдавалась сложенная из тесаных камней дамба. На береговой скале располагалась башня-маяк, наверху которой курился дымок от сырых дров – дневной указатель для всех плывущих мимо судов.
Из-за дамбы вышли две биремы и устремились навстречу липовцам. Рыбья Кровь был в затруднении: знают ли тут о его столкновении на Танаисе и стоит ли прятать излишки оружия, или, напротив, все их держать наготове.
– Это простой досмотр, – определил приданный княжескому дракару опытный морич. – Будут смотреть, какой товар и нет ли у нас больных людей. Насчет военного найма лучше не говорить.
– Они что, целый день будут досматривать?
– По-разному бывает. Но обычно они не утруждают себя.
Дарник дал знак сигнальщику и по всем лодиям принялись сбрасывать в море бочки с оружием. О том, чтобы представляться купцами из разных городов, было договорено заранее. Княжеский дракар вышел чуть вперед, дабы по его поведению флотилия видела, как ей действовать самой.
Биремы были более приземистые и укороченные, чем те, на Танаисе, имели по две башенки с внушительными баллистами для стрельбы горшками с ромейским огнем, и по два сифонофора с каждого борта. Дружные гребки двойного ряда весел сообщали им завидную скорость.
Одна бирема остановилась в стрелище от лодий, вторая на полстрелища позади первой, чтобы своим ромейским огнем прикрывать, в случае надобности ее отступление. Дарник с похвалой отметил эту их предусмотрительность. Едва лодии убрали паруса, к дракару от передней биремы направилась лодка на восемь весел.
– Намерены ли вы заходить в Талес? – спросили с лодки сначала по-ромейски, потом по-словенски.
– Намерены, – по знаку Дарника отвечал кормщик.
– Мы должны осмотреть ваше судно. – С лодки безбоязненно перепрыгнуло на дракар четверо ромеев. Впрочем, вели они себя весьма вежливо: мимо гребцов проскальзывали, никого не задевая, все, что брали, аккуратно клали на место, завязанные мешки лишь ощупывали, до мечей и колчанов со стрелами вообще не дотрагивались. Оставив на дракаре лоцмана, пограничная стража удалилась.
– Подай команду, чтобы все делали, как мы, – передал лоцман команду кормщику. Дарник чуть заметно кивнул, и приказ пошел ко всем лодиям.
Необходимость в умелой проводке судов стала ясна, когда входили в бухту – кроме видимых над водой скал, заметили еще и подводные. За свою работу лоцман запросил по медному фолису с каждой лодии. Причал, как и дамба, был сложен из тесаных камней и имел специальные столбы, на которые закинули причальные концы с головных судов, остальные швартовались уже к самим дракарам.
Явившиеся мытники ограничились сбором по серебряному милиарисию с лодии, если их и удивляло слишком большое количество словенских судов, то они вслух любопытства не проявляли. На Русском море кроме моричей пошаливали славутские и истрские пираты, и то, что купеческие караваны словен собрались в крупную флотилию было вполне объяснимо.
– Больше чем по десять человек по Талесу и пригороду ходить нельзя. С собой можно иметь только ножи, лезвие которых не превышает четырех вершков. Костры разводить в отведенных местах, – монотонно перечислил ромейские порядки старший мытник.
Едва отошли чиновники, как к лодиям набежали увешанные товаром продавцы, все они знали хоть несколько слов по-словенски и навязчиво искали покупателей. Оглушенный их криками Дарник, послал передать всем воинам, как будет по-ромейски «не хочу», чтобы отделываться от приставал. Второй волной нахлынули разного сорта перекупщики, желающие прямо с лодий выкупить весь имеющийся товар. Позже Рыбья Кровь с удивлением узнал, что эти перекупщики только тем и живут: покупают и продают, продают и покупают, порой даже не утруждаясь перетаскивать купленные товары с места на место, а подводя к продавцу своего найденного покупателя. Была еще и третья волна талесцев в виде бойких молодчиков, предлагающих живой товар, для изголодавшихся по женщинам мореходов. Князь на всякий случай распорядился, чтобы от лодий отходило не больше половины гребцов.
Самому Дарнику тоже не терпелось размять ноги, и, прихватив с собой полуватагу арсов, он отправился осматривать Талес. Откуда не возьмись, рядом появился молодой горбун, бойко говоривший по-словенски, который за медную монету готов был все местное показать и рассказать.
– Только будешь говорить, когда я спрошу, – строго предупредил его Рыбья Кровь.
Город делился на три части: Крепость, Спящий город и Гавань. Чтобы попасть в Крепость, требовалось особое разрешение. Горбун тут же предложил за отдельное вознаграждение достать такое разрешение.
– В другой раз, – отказался князь, больше желая увидеть сам город.
Сколько ему приходилось слышать и читать про Романию, про ее города и порядки, и все равно увиденное было во многом неожиданно и ни с чем не сравнимо. Никаких отдельных дворищ, а ряды двух-трехъярусных домов, вплотную примыкавших друг к другу. На нижнем ярусе лавки, склады и мастерские ремесленников, верхние служили им жилищем. Не только узкие улочки, но и площади-перекрестки выложены каменными гладкими плитами. Вот лебедка, легко вращая ее ручку, один человек поднимает с судов многопудовые грузы, вот фонтан в каменной узорчатой чаше, чуть дальше солнечные часы на городской площади и – самое замечательное – деревянные балконы на каменных домах. Небольшие всего на аршин выступающие наружу, они от жары полностью были укрыты деревянными рейками, но не это поразило князя.
– Не смотри, девиц там все равно не рассмотришь, – посоветовал проводник.
Какие там девицы! Подобный балкон на крепостной стене позволил бы одному-двум лучникам стрелять сразу по трем направлениям, а через отверстия в полу еще и вниз. Как раз такой возможности всегда и не хватало ему, когда он думал о защите своих городищ и веж, чтобы без риска выглянуть из бойницы и верно оценить, в каком месте вражеский приступ особенно силен.
Обращало на себя внимание и почти полное отсутствие противных запахов, свойственных любым торговым рядам.
– Все, что воняет, продается в другом конце Гавани, – объяснил горбун.
Следующим открытием было, что цены на основные товары назначает стратиг фемы.
– А какой смысл тогда в самом торге? – недоумевал Дарник.
– В приятном обхождении. Великое искусство привлечь не думающего о покупках человека и продать ему то, что ему совсем не надо. Кто-то вообще покупает просто в благодарность за интересный разговор.
Когда Дарник задержался возле лавки с шелком и парчой, горбун счел нужным его предупредить:
– Можешь даже не смотреть, чужеземцам это вывозить запрещено.
– Почему? В Хазарии такого добра тоже полно.
– Такое, да не такое. Предметы большой роскоши только для самих ромеев.
Возле книжной лавки, князь снова остановился.
– Книги и свитки тоже вывозить нельзя?
– Такие – нельзя! – Горбун указал на книги с золотыми и серебряными окладами.
Дарник бегло просмотрел некоторые из имеющихся старых книг в простой меди. В основном это были жития ромейских святых и назидательные любовные истории о торжествующей добродетели. Удалось выбрать лишь две книги о чужеземных странах и диковинных зверях.
– Пятнадцать милиарисиев, – подсчитал продавец.
– Восемь, – сказал князь.
– Тринадцать.
– Девять, – чуть уступил Дарник.
За одиннадцать серебряных монет книги перекочевали в торбу Корнея.
– А ты говорил: назначенные цены, – сказал князь горбуну.
– Назначается верхний порог цены, с него и берется налог, – ничуть не смутился тот. – Но лучше продать с малой прибылью, чем ничего не продать.
Дарник попросил показать ему невольничий рынок. Он представлял его в виде специального помоста, куда выводят раба или рабыню и показывают со всех сторон покупателям. В действительности, невольничий рынок находился в самом дальнем углу талеского пригорода, подальше от священников и чересчур религиозных ромеев. Никто криками покупателей не подзывал, на рабах не было ни цепей, ни железных ошейников. На отполированных тумбах сидели обычные мужчины, женщины и дети, и только не ромейские прически и одежды свидетельствовали, что это не свободные талесцы, а именно рабы. Цены тоже были умеренные: крепкий двадцатилетний раб стоил всего пятьдесят милиарисиев, за молодую красивую рабыню просили восемьдесят милиарисиев, которые тотчас сбавлялись до шестидесяти, стоило вам сделать шаг в сторону.
– Мне нужен учитель, знающий хазарский и арабский языки, – обратился Дарник к круглолицему продавцу с самой большой группой рабов.
– Такого учителя не сразу найдешь. Назавтра я могу его разыскать. Но он будет стоить двести милиарисиев. Разыскать?
– А ты сам знаешь хазарский и арабский языки?
– Могу и читать, и писать на них, – с гордостью произнес торговец.
– А если я тебя найму в качестве такого учителя? – вдруг предложил князь.
Круглолицый оторопело оглядел Дарника с его арсами, очевидно прикидывая, что это за люди и не шутят ли они.
– Нет. У меня здесь дом, семья, я никуда поехать не могу.
– А если бы смог, то сколько бы ты стоил? – продолжал допытываться странный покупатель.
– Тридцать милиарисиев за каждый месяц, – неуверенно ответил ромей.
Арсы напряженно слушали, готовые на любое действие. Князь уже и сам не рад был, что так всерьез привязался к простому торговцу.
– Ну что ж, пойду поищу кого-нибудь подешевле, – дружелюбно улыбнулся Дарник и поспешил двинуться дальше.
Обойдя Гавань, липовцы подошли к крепости. Высота ее стен не превышала пяти сажен, башни в полтора раза выше и никаких нигде выступов-балконов, ни каменных, ни деревянных. Возле стены не имелось ни рва, ни каких-либо дополнительных препятствий, просто подставляй лестницу и лезь. Дарник даже отметил два места, где удобней всего было двигать к стене осадные башни.
Главные ворота крепости были широко распахнуты, туда-сюда сновали группы явно не городских парней по 15-20 человек.
– А их талеские порядки не касаются? – поинтересовался князь.
– Это стратиоты, – объяснил горбун. – Со всей фемы собрались, часть здесь, часть за городом. На арабов готовятся. Завтра выступают. Ну что, Спящий город смотреть будем?
– А почему он спящий? – опережая князя, спросил у проводника Корней.
– Там виллы наших богатеев. Тишина и покой.
– Будем смотреть, если на саму виллу нас проведешь, – сказал Дарник.
– Тебя одного, может, и смогу, а всех – нет, – твердо заявил горбун.
– Хорошо, веди одного, – согласился Рыбья Кровь.
Спящий город от Гавани отделяла простая двухсаженная стена и маленький ров-канава для стока со стороны гор дождевых вод. К небольшим двухстворчатым воротам, врезанным в саму стену через ров был переброшен массивный каменный мостик. Горбун исчез за воротами, оставив липовчан снаружи.
– Зачем тебе это надо? – выразил общее беспокойство арсов Корней. – Ну дворище и дворище, что там уж такое особенное? Еще схватят и в рабство продадут.
– То-то вам будет облегчение, – благодушно отшутился Дарник, как всегда при общем волнении окружающих, сохраняя спокойствие и уверенность в себе.
Он и сам толком не знал, почему так захотел взглянуть на талескую жизнь не снаружи, а изнутри.
– Один солид и два милиарисия, – сказал горбун, выныривая из ворот.
– Дорого они себя ценят. – Князь протянул ему монеты.
Вместе с проводником они вдвоем вошли в ворота, охраняемые тремя стражниками, вооруженными булавами и кинжалами. Стражники окинули Дарника пытливыми взглядами. Горбун отдал им милиарисии, и они прошли вглубь Спящего города. Приятная прохлада встретила их сразу за воротами. По обе стороны широкого безлюдного прохода тянулись высокие каменные ограды, вдоль них стояли цветущие кусты, а из-за оград над головой нависали еще и кроны деревьев.
– А какие у них плоды? – кивнул Дарник на кусты.
– Так себе, несъедобные. – Горбун равнодушным взглядом скользнул по усыпанным цветами веткам. – Для красоты посадили.
Князь продолжал коситься на кусты. В Липове тоже самосевом росло несколько лесных деревьев и кустов, но все они имели самый неприглядный вид со сломанными ребятней ветками и оборванной листвой. Здесь же, сколько он не смотрел, ничего ломаного не заметил. Пока шли, через каждых пятьдесят-шестьдесят шагов справа и слева появлялись парные входы: одностворчатая дверь для людей и рядом двустворчатые воротца для повозок и верховых лошадей. И все они чем-то да отличались друг от друга.
– Здесь, – указал проводник на дверь, украшенную двумя медными лошадками.
На стук бронзового кольца дверь открыл совершенно черный толстый раб, одетый лишь в льняную материю, обернутую вокруг бедер. Дарник от неожиданности сделал даже непроизвольное движение левым плечом вперед, как всегда поступал, готовясь ударить противника правым кулаком. Но негр первым отступил в сторону, сияя белоснежной, не меньше чем на полсотни зубов, улыбкой.
Князь вошел и, несмотря на всю свою готовность к чему-то яркому и прихотливому, на мгновение замер, пораженный открывшимся видом. Небольшой прямоугольник сада был не просто засажен красивыми деревьями и кустами, а словно изысканная одежда, сшитая по размеру, со всех сторон приятно охватывал и облегал его. Не возникало ощущения ни тесноты, ни простора. Взгляд Дарника скользил по мозаичным дорожкам, искусственным водоемам, резному мраморному фонтану, скульптурам, скамейкам, каменным колоннам. Он не сразу заметил саму одноярусную виллу, которая являлась как бы продолжением сада, уходя своими открытыми залами куда-то в сумрачную глубину. На приподнятой над землей террасе, возле круглого мраморного столика в креслах с подлокотниками сидели хозяин и хозяйка виллы, смотревшие на липовского князя, как на диковинное животное, которое не стоит удостаивать ни единым словом.
Рыбья Кровь едва не расхохотался от их высокомерных гримас и сразу почувствовал себя гораздо свободней. Пока горбун робел возле входа в сад, он непринужденно и внимательно исследовал сам сад, стараясь не упустить ни одной мелочи. Поднялся по ступеням даже на террасу, чтобы посмотреть, какой с нее открывается вид, разглядел мраморное дно в бассейне для купания, сосчитал пестрых рыбок в малом овальном водоеме, изучил рисунки мозаик и черты лица скульптур. И все это в полном молчании и ни до чего не дотрагиваясь руками. Закончив осмотр, Дарник достиг входа в сад и повелительно посмотрел на негра. Тот торопливо распахнул дверь.
– Я так боялся, что ты попросишь посмотреть их дом, – признался горбун, когда они оказались снаружи.            
– Мне хватило и сада, чтобы все понять. – Дарник не скрывал удовольствия от своего посещения.
– Что же ты понял? – проводник был порядком заинтригован.
– Никому не скажу! – Князь по-ребячьи схватил и весело встряхнул его.
Больше ни над чем не приходилось ломать голову – тайна совершенной домашней жизни враз открылась перед вчерашним бежецким подростком. Очаровательный пятачок огражденной глухим забором земли, и они с Всеславой так же самодовольно и надменно взирающие сверху вниз на любого постороннего человека, да еще возьмут золотые монеты за то, чтобы этот посторонний вошел и обомлел от тоски и зависти. Все ясно стало и с самой Романией: она уже достигла своей вершины и никуда дальше не взойдет, зато будет делать все, чтобы доказать, что она лучше, умнее и правильнее всех, и дабы все это у себя сохранить.
– И что там? – спросил Корней, едва Дарник присоединился к ним.
Всегда подчеркнуто суровые арсы тоже смотрели с детским ожиданием.
– Даже нашему кагану далеко до их простого сборщика налогов, – слова князя говорили об одном, но сам его тон – прямо об обратном.
– С жиру бесятся, – перевел арсам смысл сказанного Корней.
Пора было возвращаться к лодиям. На обратном пути Дарника ждала еще одна неожиданность. Его внимание привлекли крытые носилки, которые несли мускулистые рабы. В том, что это именно рабы сомневаться не приходилось. Пот блестел на их лицах и шеях, а в глазах пустое мертвое безразличие. Ветерок чуть приоткрыл легкую занавеску, и липовцы успели заметить на носилках двух знатных женщин, которые лежа о чем-то весело беседовали. 
Остановившись, Рыбья Кровь проводил процессию долгим взглядом. Это чтобы двух холеных баб таскали на себе четверо здоровых мужчин! Те что, ногами сто саженей пройти не могут?! В полном смятении Дарник обвел взглядом текущую мимо толпу талесцев: неужели их ничуть не возмущает такое положение дел? Не возмущало – люди обтекали движущихся рабов с носилками, как обходят лошадь с телегой: осмотрительно и равнодушно. Если ему и хотелось заполучить еще один повод враждебного чувства к ромеям, то теперь такой повод был!
На липовских судах царило спокойствие и порядок, зато на стругах моричей шло бурное веселье. Подойдя к ним, Рыбья Кровь увидел трех молодых женщин. Они сидели в центре небольшого пиршества и с животным страхом косились на два десятка окружающих их разгоряченных вином парней.  
– Что это такое? – Дарник строго обратился к поднявшемуся ему навстречу десятскому заградцев.
– Да вот купили на забаву хазарских девок на невольничьем рынке, – довольно осклабился он.
– Я же говорил, что пока мы не будем ничего покупать, – напомнил князь.
– Это ты говорил для своих липовцев. А на наших стругах и для девок место найдется.
– Приведи их сюда!
Десятский подал знак, и три женщины поднялись на причал. Теперь их испуг обратился на князя.
– Я их забираю, – оглядев рабынь, сказал Дарник.
– Так не пойдет!.. Они наши!.. А ну быстро верни!.. – гневно завопили вскочившие на ноги и обнажившие ножи моричи.
Арсы плотной шеренгой рассыпались по причалу. С соседних лодий к ним поспешили липовские гриди. Поняв, что силы слишком не равны, моричи с ворчанием отступили.
– Я буду говорить только с Кухтаем, – объявил Дарник и с рабынями направился к своему дракару.
– Накормить и не трогать, – сказал он о женщинах.
Чуть погодя к нему на судно пришел сотский заградцев.
– Мои воины слушаются вожаков только во время боя, в мирное время они сами себе хозяева, – начал объяснять Кухтай. – Это их деньги, и они тратят их как хотят…
– Своих рабынь они получат, когда мы повернем назад, – сухо перебил его князь.
– Но почему? – недоумевал сотский.
– Потому что есть другие воины, у которых рабынь нет. Потому что есть ты и я, у кого рабынь тоже нет. И всем нам надо думать о главном, а не о наложницах.
– Ты говоришь, как древний старик, – не согласился сотский. – Женское тело всегда придает воину новую силу и нужную ярость. И тогда умирать действительно не очень страшно. Или ты сам никогда не испытывал это?
– Покупающие рабынь воины не воины, а купцы. Я согласен отдать женщин, но только тем, кто останется с ними в Талесе.
Кухтай молчал, раздумывая.
– А ты правда отдашь рабынь, когда мы повернем назад? – уточнил он.
– Трусам точно не отдам, а храбрые воины и по второй наложнице получить смогут, – заключил князь.
Сотский ушел объясняться со своими воинами и вскоре вернулся с улыбкой на лице:
– Никогда не думал, что они с этим согласятся, но они согласились! Еще и высмеяли наших богатеев, тех, кто купил. Как это у тебя ум так устроен, что самое несправедливое, ты можешь превращать в единственно правильное?!
 
8
Целый месяц плыли они вдоль берегов Романии, на два-три дня приставая к тому или иному городу или останавливаясь в безлюдных местах. Во время одной из таких остановок три лодии были основательно побиты о камни, и неделю все войско дожидалось пока их починят. Дважды на море поднималось сильное волнение, но оба раза липовская флотилия укрывалась в прибрежных бухтах и сумела сохранить все суда.
Каждый день приносил новые сведенья о земле, мимо которой они проплывали. Князь не переставал удивляться подробной предписанности любой деятельности и просто повседневной жизни ромеев. Все городское население было распределено по корпорациям исходя из рода занятий. Причем, если из корпорации в корпорацию еще можно было как-то перейти, то внутри ее ремесленник строго-настрого должен был заниматься чем-то одним. Так, шелк-сырец закупался одной корпорацией, вторая корпорация лишь очищала и разматывала коконы, третья ткала, четвертая красила, пятая шила, шестая продавала готовую одежду. При деле оказывались и сами чиновники, зорко отслеживая, чтобы каждый из ремесленников получал строго по 8 процентов прибыли от своей работы. Эти 8 процентов больше всего умилили липовского князя, как забота о всеобщей полунищете-полубогатстве. Купцов обязывали брать денежные ссуды только у определенных менял и ювелиров под 8 – 16 процентов годовых. Не меньше порадовал Дарника и «Родосский морской закон», согласно которому капитана-навклира могли судить даже за унылый вид во время бури и за отсутствие кошки для борьбы с крысами на его корабле. Совсем иначе воспринял князь сообщение о том, что в проастиях-хуторах многодетные семьи оскопляют одного из сыновей, чтобы отправить на заработки в город.
– Почему так? – с отвращением спросил он.
– Евнуху всегда проще поступить в услужение в богатый дом, – невозмутимо, как о высшем достижении их государственного порядка, отвечал очередной ромей-проводник.
В каждом городе было по несколько христианских храмов, куда липовцев активно зазывали все местные жители, мол, пойдите и почувствуйте небесную благодать. Пару раз князь поддавался их призыву и заходил. Видел устремленную вверх каменную оболочку, вдыхал запах ладана и воска, слышал ангельское пение хора и громкую молитву священника, ощущал высокое смирение окружающих верующих – и выходил с совершенно незамутненным равнодушием – любое стадное послушание было глубоко противно его натуре.
А потом случилось, что из малой скалистой бухточки наперерез их колоннам лодий выскочила маленькая лодка с двумя налегающими на весла гребцами, которую преследовала суденышко на десяток гребцов. Малую лодку принял к себе на борт дракар Сеченя, там сделали вид, что не понимают криков, доносившихся с преследующего судна. Дул крепкий попутный ветер, и большая лодка ромеев быстро отстала. Позже беглецов доставили на княжеский дракар. Это оказались нарушители нового иконоборческого закона, которые спасали три старинных иконы. Слово за слово выяснилось, что за такой проступок им грозит смертная казнь или ослепление. Беглецов с их иконами высадили на берег верст через десять, но впечатление от этой встречи сохранилось у Дарника надолго. Люди, рискующие жизнью ради каких-то ритуальных предметов, заслуживали если не уважения, то хотя бы попытки понять их.
Однажды мимо липовской флотилии проплыли три дромона. На что велики были биремы, а дромоны превосходили их в полтора-два раза. На носу и корме виднелись внушительного размера баллисты, а вдоль бортов по четыре сифонофора с ромейским огнем. Устрашало даже не это, а то, как сильно и слаженно загребая своими десятками весел, дромоны догнали липовские лодии и, не обращая на них никакого внимания, пошли дальше. С их палуб раздавались издевательские крики в сторону медлительных словен.
– Перед нами красуются, заразы! – обронил кто-то из воинов.
Рыбья Кровь был сильно обескуражен. Собственные морские учения показались на редкость наивными и беспомощными. Он со всей очевидностью осознал, что его план возвращаться с добычей той же дорогой вряд ли осуществим – нагонят и пожгут, только и всего! Правильно сказал Кухтай, им придется спасаться, пересекая на север все Русское море, причем не единым целым, а россыпью, чтобы хоть часть лодий избежала карательного огня ромеев. Надо было искать какой-то другой выход из этого положения.
Случались и более приятные происшествия. Как-то ночью князю приснилась Всеслава, их жаркие объятия в рыбачьей зимовке. Сон перешел в явь, его оплетала своим телом юная девушка и он вдруг поверил, что это действительно княжна, бросила Липов и на попутной купеческой лодии догнала его здесь на южном берегу Русского моря. Иллюзия продолжалась недолго, но была необычайно сильной. Спальное место князя находилось на носу дракара под небольшой дощатой площадкой. Треугольная нора имела три аршина в длину и полтора в высоту, так что даже сидеть в ней было тесно, зато находиться наедине с самим собой – в самый раз. Пока Дарник соображал, что тут к чему, девушка, разгадав, что он воспринял ее без особого восторга, быстро выскользнула наружу. Одна из рабынь, догадался князь. Выбравшись следом за нежданной гостьей на палубу, он обнаружил лишь спящих вповалку гребцов. Посередине дракара имелся лаз в низкое подпалубное пространство, где на освободившемся от проданных товаров месте ночевали хазарки, забранные у моричей. Никто их там не запирал, наоборот люк туда держали приоткрытым, чтобы рабыни не задохнулись. Вот и сейчас под ним имелась широкая щель. Рулевой на кормовом весле полусонно клевал носом. Да не допытываться же у него, кто только что выскользнул из княжеской берлоги!
Утром и днем рабыни сновали по дракару, готовя и разнося гридям еду и питье. Рыбья Кровь пристально разглядывал всех троих девушек, стараясь определить, кто из них, но так и не сумел это твердо решить. Следующую ночь он спал вполглаза и, почувствовав прикосновение девичьего тела, тотчас проснулся и схватил таинственную наложницу, но его ноги запутались в плаще, служившей ему одеялом, и пока он выпутывался, девушка вновь ускользнула. Днем повторилась прежняя игра в догадки и неузнавание.
Всю третью ночь князь провел без сна, дожидаясь прихода рабыни, но она не пришла. Проведя глупую бессонную ночь, Дарник разозлился не на шутку. Еще не бывало такого, чтобы о какой-либо из женщин он думал три дня подряд! Желания наградить плутовку за ласки тоже не возникало. Ведь тогда получится, что он отобрал рабынь у заградцев специально для себя. Да и вообще не по нем это, чтобы женщины вот так диктовали ему свою волю. На береговой стоянке князь в присутствии Кухтая объявил, что переводит рабынь на дракар Копыла. Когда один из арсов по-хазарски объяснил рабыням, что они должны переходить на другое судно, одна из них, смуглая гибкая девочка с десятком черных косичек, вдруг бросилась в ноги Дарнику и цепко прижалась к нему, лопоча что-то по-хазарски.
– Не хочет тебя покидать, лучше убей, говорит, – перевел арс.
– Ну и чего мне с ней? – Рыбья Кровь слегка растерялся.
– Плати десять солидов и бурдюк вина сверху и бери ее себе, – нашел выход Кухтай.
– Сразу тридцать плати, а то две других тоже вон целят броситься в ноги, – с нарочитой серьезностью заметил Сечень.
– Двадцать тысяч кутигур побить полегче будет, чем три наложницы за раз, – подначил князя и Корней.
Воеводы и арсы захохотали. Поддаваясь их веселью, Дарник и сам смущенно над собой усмехался.
Все три хазарки остались на княжеском дракаре. Адаш, как звали зазнобу Дарника, по-прежнему большую часть дня проводила с ними, оставляя для князя лишь малую толику ночи. Она поначалу даже не заправляла его постель и не подносила ему еду, робея вмешиваться в установленный до нее порядок. Столь же старательно Адаш не выказывала и обычных признаков влюбленности: ни взглядов-любований, ни мимолетных ласковых касаний, ни удовольствия от его Дарникского внимания. Иногда князю казалось, что арс-толмач просто не верно перевел ее слова насчет убийства – настолько ее бесстрастность не соответствовала просьбе о смерти.
В родной Бежети на сборищах молодежи Дарник никогда не пользовался особым успехом у юных красоток и всегда ясно сознавал, что все его нынешние наложницы возникли исключительно благодаря воинским победам и главенству над людьми, поэтому был уверен, что вот такой горячей любви к нему после двух дней близкого разглядывания ни в какой молодке возникнуть не может. Девчонка просто захотела резким поступком улучшить свою незавидную участь – и не более того. Для него стало большой забавой скрытно наблюдать за Адаш, чтобы уличить ее в обмане: как она ведет себя с другими парнями, не промелькнет ли на ее лице нехорошая усмешка, не выдаст ли свое притворство как-то иначе. Однако вскоре князь вынужден был признать, что столкнулся с еще более скрытным и сдержанным человеком, чем он сам. То, что Адаш не говорила ни по-словенски, ни по-ромейски придавало всему этому еще более необычный характер.
Лето между тем перевалило на вторую половину, последние липовские товары оказались распроданными, войско было порядком изнурено морским походом и дальнейшее плаванье к Царьграду-Константинополю утратило свой смысл. При желании конечно можно было настоять на продолжении похода, однако Дарник сам пришел к выводу, что пора с чем-то определяться.
И вот на пустынном скалистом берегу собрался совет воевод – решить, что делать дальше.
– У нас закончились товары, но есть солиды, на которые мы можем сами покупать то, что нам надо, – сказал Сечень.
– Если мы поплывем дальше, то в Липов придется возвращаться со снегом, – заметил Копыл.
– Мы слишком далеко зашли, потом от бирем и дромонов убегать придется по отдельности. Кого-то обязательно пожгут, – повторил свое мнение Кухтай. – Надежней вернуться к Лазику или на север в Таврику и там наиграться.
Этот совет прозвучал как вызов ему, князю, мол, погорячился ты со столь дальним походом, теперь думай, как выбираться будешь. Дарник и сам понимал, что попал в западню. Привыкнув к речным берегам с их зарослями, где легко было укрыться, он лишь в одном месте увидел подходящее камышовое устье не пересыхающей горной реки, на протяжении же сотен верст тянулись голые скалистые берега, почти везде отвесно обрываясь в воду. Пристать к ним, установить камнеметы и отбить ромеев с их смертельным огнем еще получится, а вот снова стронуться в путь на лодиях вряд ли. Конечно ночью можно попытаться прорваться через само море на север, но прав Кухтай: биремы с двойными рядами весел, а тем более дромоны с тремя весельными рядами обязательно многих нагонят и пожгут. Выйти на открытый морской бой с ними – потери будут еще больше. И все же у победителя кутигур решение было одно: нападать! Воеводы косились друг на друга, но никто так и не решился открыто возразить князю.       
Последний город, мимо которого они проплывали два дня назад, назывался Дикея, столица еще одной ромейской фемы. От пограничного Талеса он отличался большим количеством трех-четырехъярусных домов. Здесь имелись целые корпорации медников, красильщиков, каменотесов, виноделов и стеклодувов. Липовскую флотилию в гавани встретили очень настороженно, лишь половине судов разрешили швартоваться к пристани, остальных направили к безлюдному берегу за городской стеной. Да и потом какие-то неприметные люди постоянно за ними наблюдали. Несмотря на такие дикейские предосторожности, парочку лазутчиков в городе удалось оставить.
Как Дарник и рассчитывал, новое появление липовцев, да еще со стороны Константинополя не вызвало в Дикее особых опасений. Подошедшее охранное судно снова распорядилось половине лодий идти к безлюдному берегу, те послушно туда направились, а другая половина вошла в гавань и веером рассыпалась вдоль пристани. На воинах-гребцах поверх доспехов были как обычно длинные рубахи, и до того, как они надели на головы шлемы и не выскочили с оружием на берег, никто ничего не заподозрил.
Червячок бесчестности разбоя против мирных людей все же грыз князя, поэтому он приказал вместо мечей использовать клевцы, булавы и кистени, а дальнобойные луки заменить пращами-ложками – удары тупым оружием представлялись ему милосердней резаных рубленых ран.
Нападение застало дикейцев врасплох. В первые минуты никто даже не понял, что, собственно, происходит. Сотни воинов, высыпав на пристань, молча, без воинских криков, просто расталкивая толпу, помчались к воротам городской крепости. Как ни быстры были действия липовцев, дозорный на надвратной башне успел ударить в колокол и караульные вовремя сумели закрыть ворота, отсекая снаружи даже собственных зазевавших стражников.
– Вот что значит хорошая выучка, – одобрительно отметил Рыбья Кровь, со своей арсовой полусотней он был в первых рядах нападавших.
Не сумев сходу ворваться в крепость, липовцы рассыпались по пристани, хватая товары и открывая ворота в город второй половине войска. Теперь можно было не спешить.
Крепость Дикеи представляла собой большой квадрат с воротами на четыре стороны. Как позже узнал Дарник, когда-то здесь располагался полевой стан староромейского легиона, который затем превратился в постоянный лагерь, а на месте полотняных палаток возникли каменные постройки. Теперь его занимал гарнизон из тысячи семейных воинов-стратиотов, половина из которых в данный момент отправилась в поход на арабов.
Чтобы обезопаситься от возможной вылазки из крепости, князь послал ко всем четырем ее воротам по две ватаги гридей, а сам с оставшимися бойниками и арсами попытался навести порядок в своем рассыпавшемся войске, что оказалось сделать не так просто. Моричи, как у них было принято во время набегов, сразу пустились в самый разнузданный разбой, увлекая за собой и часть липовцев. Для Дарника стало неприятным откровением видеть, как его веселые симпатичные парни со зверскими лицами избивают булавами и клевцами безоружных людей, валят прямо на улицах женщин, яростно ломают навесы и прилавки, не столько хватают, сколько портят чужое добро.
– Унять моричей! Не слушаются – бить насмерть! – приказал арсам князь.
– Дай мне ватагу! Я справлюсь! – кричал расхрабрившийся Корней.
Рыбья Кровь согласно махнул рукой: бери всех, кто за тобой пойдет и наводи порядок.
Сами ромеи мало где оказывали сопротивление. Городская стража разбежалась, лишь на военном дромоне, пришвартованном к берегу, шла рукопашная с его малой охранной командой, да отдельные мужья пытались защитить своих жен.
Часа через три все было кончено. Людные улицы превратились в пустырь, усыпанный всевозможным хламом, кое-где занялись два-три пожара, которые в каменных домах не слишком разгорались, повсюду лежали убитые дикейцы.
– Ну и что? – оправдывался за своих разбойников Кухтай. – Или мы не грабить сюда пришли? Ну, не умеют они грабить по чуть-чуть. Помногу умеют.
К князю пробился один из оставленных ранее в городе лазутчиков.
– Я знаю, где в крепость течет акведук. Если его перекрыть ромеи сразу сдадутся, – сообщил он.
Гриди Сеченя раздобыли лошадей, выпряженных из повозок. Дарник с четырьмя арсами и тремя воеводами потрусили на них осматривать крепость со всех сторон. Иногда они подъезжали к стене совсем близко и видели за каменными зубцами воинов с луками, но ни одна стрела в сторону липовцев так и не полетела.
– Совсем заробели, смотри, – выразил свое пренебрежение Копыл.
– А может, в другом причина, – не согласился князь.
Когда вернулись из объезда, выяснилась и причина.
– Мои заградцы тебе новую наложницу поймали, – довольно сиял Кухтай.
В центре воинов находилась статная молодая женщина в тонкой дорогой одежде.
За спиной князя раздался шепот лазутчика:
– Стратигисса Лидия, жена стратига Дикеи.
– Пускай вернут мне мои перстни, – первое, что она сказала по-ромейски Дарнику, не интересуясь, понимает он ее или нет.
Кухтай рядом криво ухмылялся – неужели прикажешь, чтобы и перстни ей вернули.
– У нас не принято обыскивать воинов. Потом все свалят в кучу, и ты сама найдешь свои перстни, – ответил Рыбья Кровь пленнице на ее языке.
Она смерила его надменным взглядом:
– И двух моих рабынь отпусти.
Князь дал знак, и заградцы вытолкнули к Лидии двух ее испуганных служанок.
– Прикажи отвести нас в хорошее место! – было следующее требование госпожи.
Копыл немного понимал по-ромейски и хорошо чувствовал ситуацию.
– Здесь рядом неплохой дом есть, – доложил он. – Можно туда их.
– Давай, – согласился Дарник.
Арсы увели Лидию и ее служанок с собой.
– Пора на суда грузиться, – напомнил Кухтай.
– Мы остаемся! – И для него и для всех объявил Рыбья Кровь.
Вместе с воеводами он направился осматривать городскую стену. Она на всем протяжении была в хорошем состоянии. Вот только, по словам лазутчиков, охраняли ее редкие дозорные на башнях.
– Тут трех тысяч гридей не хватит, чтобы всю ее оборонять, – рассуждали воеводы. – А чего им тут в середке страны опасаться? Только казну зря растрачивать. А как нам эту стену охранять?
– Как у ромеев, по одному дозорному на башню, – распорядился Дарник. – И по одной ватаге на каждые ворота.
– А с городом как? – беспокоился Сечень. – Тут домов больше, чем у нас воинов.
– Занимайте дома только вокруг пристани. Дикейцев, чтоб больше не трогали – вешать буду!
Еще были приказы по сбору продовольствия, повозок и друколок, лошадей и седел. Корней, которому в самом деле удалось возглавить одну из ватаг вместе раненого полусотского (все уверены были, что его назначил сам князь), доложил, что в городской тюрьме сто голодных преступников требуют выпустить их на волю.
– Ну и выпусти, – разрешил Дарник.
– Так они тут же начнут сами грабить.
Князь призадумался.
– Тогда сам становись тиуном тюрьмы и корми их. И это не шутка, а приказ.
– Вот влип! – под хохот своих ватажников схватился за голову Корней.
Лишь поздно вечером Дарник вспомнил при стратигиссу. Жилище, в которое ее поместили оказалось действительно вполне пристойным: второй ярус, окна на пристань, большие, нарядные комнаты, примыкающие одна к другой, и даже крытый деревянный балкон, каким он любовался в Талесе. Лидия находилась в самой дальней комнате, где у стены стояло широкое спальное ложе за прозрачными занавесками. Имелся здесь и маленький столик с двумя высокими стульями. Служанок арсы предусмотрительно куда-то удалили. Увидев все это, Дарник понял, что тоже влип – невозможно никому будет объяснить, почему он не хочет разделить ложе со знатной красивой пленницей.
Лидия гордо молчала, сидя на одном из стульев, князь тоже не спешил что-либо говорить. Десятский арсов решив, что все в порядке, вышел из спальни, закрыв за собой дверь. Окна были затянуты легкой кисеей, сквозь которую в спальню врывался свежий вечерний бриз.
Рыбья Кровь сел на второй стул и спокойно рассматривал стратигиссу, дожидаясь, когда она первой заговорит.
– Каждый час в Дикее приближает вашу погибель. Это хоть понятно предводителю пиратов? Почему вы не уплываете? Утром будет поздно.
– А другое что узнать не хочешь? – на хорошем ромейском спросил он – меньше всего ему хотелось обсуждать с ней свои планы.
– Тебе сказали, что я жена стратига. Так вот я еще и порфирородная, если ты только знаешь, что это значит.
– Тот, кто родился во дворце в Порфире, и кто выше даже базилевса, если тот сам не родился в Порфире, – с улыбкой ответил князь.
– Удивительно, какими ныне просвещенными стали предводители пиратов, – похвалила Лидия. – Кто твои родители?
– У меня, как у всех великих людей, два рассказа о родителях. По одному, я сын простых смердов. По второму, мой отец из рода русских каганов. Выбирай, какой хочешь.
Она глянула на него чуть озадаченно – к дарникскому излюбленному насмешливому тону нужно было сперва как следует привыкнуть.
– Я могла бы спасти всех вас… – начала она.
Рыбья Кровь молча ждал, что она скажет дальше.
– Если я замолвлю перед мужем свое слово, то вас могут и не казнить. Вам выделят землю и поселят на плоскогорье, там не так жарко, как здесь, и зимой лежит снег. За это вы будете верно служить в наших союзных войсках.
– А женщин нам дадут? – невинно поинтересовался князь.
– Женщин? У нас есть много словенских поселений, там и сосватаете.
– А то, что мы в Дикее награбили, можно будет оставить себе?
– Не знаю. – Лидия пристально посмотрела на него, видимо, поняв, что он над ней издевается. – Если я буду ночевать здесь, пусть принесут новое чистое белье.
Дарник распорядился, и служанки неизвестно откуда принесли стопку чистого постельного белья. Застлав постель, они удалились. Лидия молчала, князь терпеливо ждал, что будет дальше. За окном быстро смеркалось. Слышны были голоса гридей, устраивающихся на ночлег в соседних домах, изредка раздавалось конское ржание, собачий лай, ослиный рев.
До порфирородной стратигиссы стало потихоньку доходить, что князь из спальни уходить не собирается, но напрямую спросить она не решалась. Дарник решив, что пора еще больше сбить с пленницы спесь, поднялся и стал снимать доспехи.
– Что ты собираешься делать? – испуганно вскричала она.
– Ты не обидишься, если я сегодня совсем не буду покушаться на твою честь? Понимаешь, у нас, предводителей пиратов принято первыми овладевать самой красивой из захваченных пленниц. Если я просто отсюда уйду, воины потребуют своей доли простого мужского счастья. Говори, уходить мне или нет?
Остолбенев, Лидия не произносила ни слова.
– Только прошу тебя, утром сделай вид, что я тобой действительно овладел, иначе все будут надо мной смеяться, – говоря так, он задул масляную лампу, разделся до подштанников и нырнул в шелковые простыни, подложив под бок свое оружие и деликатно оставив для пленницы свободной половину спального ложа.
Ночью Дарник несколько раз просыпался, видел дремлющую за столиком Лидию и снова засыпал. Утром же обнаружил стратигиссу лежащей в одежде на самом краешке постели. Довольно усмехнулся и, прихватив доспехи и оружие, тихо вышел за дверь.
 
9
Предстояло главное: раздел добычи и женщин. С добычей на первый взгляд было просто: коль скоро число моричей от остального войска составляло одну восьмую часть, то и отделить им присудили такую же часть добычи. Разногласия возникли как именно что оценивать. Понадобились доверенные люди от арсов и от моричей, которые всему разнообразию награбленного добра назначали согласованную цену, а затем уже все записывали и делили.
Князю досталась более трудная задача: женщины. Когда происходило сражение и воинов было мало, тогда все они выстраивались на следующий день в очередь по боевым заслугам и сами выходили и выбирали ту или другую пленницу из общей группы. Важно было, чтобы обязательно прошла ночь и еще какое-то дневное время, дабы пленницы немного смирились со своей участью и сумели чуть-чуть присмотреться к своим возможным хозяевам. Именно такой подход давал потом образоваться крепким семьям всем вернувшимся с покладистыми наложницами липовцам.
Сейчас же ни у кого боевых заслуг не имелось, да и слишком всех воинов было много, поэтому Рыбья Кровь решил поступить иначе:
– Сначала мы всех пленниц продадим, а потом полученную казну разделим как добычу.
– А кто покупать будет? Мы сами, что ли? – недовольно загудели многие.
– А вот им. – Дарник указал на пока еще небольшую толпу дикейцев.
За сутки половина жителей покинула город, а половина осталась сидеть за закрыми ставнями. Увидев, что словене порядком утихомирились, часть из них, одевшись в самую бедную одежду, выползла на улицы. В основном это были родственники захваченных женщин. Едва пленниц вывели на пристань, раздался их громкий плач и стенания.
Князь шепнул слово Корнею, и тот вывел на каменную тумбу самую богато одетую дикейку:
– Десять милиарисиев. Кто больше?..
– Одиннадцать, – произнес один из моричей.
– Двадцать! – крикнули из толпы…
Чуть погодя цена поднялась до сто пятидесяти милиарисиев, и пленницу собрались увести с собой счастливые родители.
– Э, нет! – запротестовали, звеня оружием, моричи. – Нам самим такие бабы нужны! Мы их мечом добыли, они наши по праву!
– Кто ее захватил? – громко вызвал Дарник.
– Ну я, – вперед выступил заградский десятский с пышным чубом.
– Отдать ему все деньги. А теперь верни их родителям и забирай свою красавицу.
И воины и дикейцы, замерев, ждали, как поступит десятский.
– Да я на это серебро три таких молодки куплю! – заградец под общий смех сунул увесистый мешочек с монетами себе за пазуху.
Дальше все пошло в том же духе. Толпа дикейцев увеличилась в несколько раз. Цены порой переваливали за двести и даже за триста милиарисиев. Несчастные родственники пленниц прямо тут же одалживали у знакомых золотые и серебряные монеты, чтобы расплатиться.
К князю пробилась старушка с двумя малыми внуками. При виде матери среди пленниц малыши громко зарыдали. Вообще все ромеи были сильно падки на слезы и жалобы, это Дарник заметил еще в Талесе. Бабушка принялась безостановочно лепетать, что они слишком бедны и им нечем выкупить свою единственную кормилицу.
– Ладно, ладно, берите ее и ступайте. – И Рыбья Кровь еще сам вручил малышам по серебряной монетке.
– Ты так совсем моих моричей без женщин оставишь, – укорил Кухтай.
– Кто им мешает самим раскошелиться?
– Да кто за рабыню такую непомерную виру платить станет?
– За рабыню она непомерная, а за жену в самый раз. Пускай твои моричи сами думают, без тебя.
Бойкую распродажу нарушил прибежавший от Южных ворот крепости лучник:
– Ромеи из крепости выходят!
Оставшихся женщин осталась стеречь охранная сотня, остальные бросились бегом в сторону крепости. Дарник с арсами впереди всех на лошадях. Когда достигли Южных ворот, там все было уже кончено. Две ватаги гридей с двумя камнеметами на треногах, стоя за укрытием из перевернутых повозок, столов и бревен, с честью отбили вылазку двух сотен конных и пеших ромеев. Перед воротами лежали три десятка убитых стратиотов, а часть убитых и раненых уносили в крепость их уцелевшие товарищи. У липовцев было лишь трое пострадавших.
– Пять медных и одну серебряную фалеру на всех, – объявил награду Рыбья Кровь. – Разделите их сами.
Радостный рев сорока глоток приветствовал его слова. Чтобы обезопаситься от подобных вылазок впредь, князь добавил каждому из заградительных отрядов еще по две ватаги и вернулся вместе с воеводами на пристань.
Там уже собралось не меньше тысячи дикейцев. Полюбоваться на торговлю бывшими хозяйками явилось немало их рабов и большое число нищих.
– Это ромейские смерды, – объяснил Дарнику один из лазутчиков. – Как наши бездомники – из селищ ушли, а в городе не прижились.
– А евнухи среди них есть? – тихо полюбопытствовал князь.
– Есть, – шепнул лазутчик и безошибочно указал: – Вон и вон, и вон.
Пока Рыбья Кровь рассматривал невиданную мужскую разновидность, один из евнухов приблизился к нему:
– Дай нам оружие, мы сами против дикейцев пойдем.
Дарник почувствовал непроизвольное отвращение говорить с этим человеком:
– А потом что? Мы уйдем, а вы останетесь? – неуверенно произнес он.
– Потом будет потом. Ты сейчас оружие дай, – настаивал евнух.
Подошедший Корней, поняв суть разговора, добавил:
– У меня в тюрьме тоже полсотни таких желающих наберется.
– Может их как черное войско использовать? – посоветовал Копыл.
– Ладно, набирай. Только никаких мечей, только топоры давай, – согласился с ним Дарник и, оставив на писаря-казначея торг женщинами, покинул пристань, снова выслушивать вопли родственников пленниц не имел ни малейшей охоты.
Внимательно впитывая происходящее вокруг, князь отмечал, насколько его воеводы все делали правильно, не растерялись в необычной городской обстановке, всюду без указаний выставили охранные посты, ближние к гавани улицы перегородили завалами из подручных средств, на перекрестках расположили якобы отдыхать целые ватаги с оружием в руках, на постой определили воинов очень компактно. То есть, случилось необыкновенное: в разгар боевых действий ему самому почти не осталось чем заняться.
– Пошли на дромон, – к месту предложил Корней и с арсовой ватагой они отправились на захваченное судно.
Впервые появилась возможность увидеть снаружи и изнутри грозу и ужас Русского моря – трехпалубный корабль на две сотни гребцов и сотню воинов. Четыре баллисты, восемь сифонофоров, по три перекидных мостика с крючьями у каждого борта, лебедки для спуска с верхней палубы на воду двух малых лодок. А еще подвесные койки внутри корпуса дромона для сотен гребцов и воинов и две роскошных каюты для капитана-навклира и комита войсковой тагмы. Вчера повезло, что на борту находилась лишь сторожевая часть команды, не успевшая пустить в ход ромейский огонь и баллисты.
– Можешь плыть на нем? – спросил Дарник у своего кормщика-арса.
– Вряд ли. Здесь нужна особая выучка. Мне бы его на полгода, тогда, пожалуйста, – отвечал мореход.
На берегу князя поджидал Кухтай:
– Чего ждем? Чтобы ромейское войско пожаловало?
– В крепости дворец стратига и вся казна фемы. Хочешь от нее отказаться?
– Ну, так давай возьмем крепость. А может проще за стратигиссу их казну, как выкуп, получить?
– А тебе самому что лучше: крепость взять или выкупа хватит?
Кухтай промолчал, опасаясь язвительных замечаний князя.
Действительно, надо было что-то решать. Дав лазутчику ватагу воинов, Рыбья Кровь послал их перекрыть акведук, питающий крепость, затем приказал Сеченю готовить осадные лестницы.
– Зачем лестницы? Лучше пращницы построить, я смотрел, стены хлипкие, пращницами за полдня проломим, – предложил свое воевода.
– Мне крепость нужна с целыми стенами, – сказав так, Дарник заодно уяснил себе, чего он, собственно, хочет: не бежать воровски прочь с награбленным добром, а на равных договариваться с ромейскими стратигами. Засев в крепости, он может сколько угодно своими пращницами разрушать из нее всю Дикею. Простой хозяйский расчет вынудит ромеев пойти на мировую.
– Там из крепости священник вышел, – доложил прискакавший дозорный. – К твоей пленнице рвется.
Священник был как священник: худощавый, с большими залысинами, аккуратной бородкой, в ниспадающих белых одеждах. Звали его отец Паисий.
– Могу ли я увидеть Лидию? – спросил он у князя.
– Зачем тебе? – Дарника уже начала раздражать эта уверенность дикейцев, что теперь они могут расхаживать по своему городу как хотят.
– Я ее духовник и должен поддержать ее в постигнутом несчастье.
– Уведите и закройте его в какой-нибудь кладовке, – приказал князь арсам.
Священник, не поняв распоряжения отданного по-словенски, послушно последовал за охранниками.
К исходу дня жизнь в городе окончательно наладилась. Открылись многие лавки и мастерские. В тракториях липовцы пили вино вперемежку с ромеями. Новоявленные ополченцы из черного войска притащили в качестве заложников несколько знатных дикейцев-мужчин. К Дарнику пожаловала делегация городских чиновников с просьбой, не будет он против вывоза мусора и выпечки хлеба. Заодно Рыбья Кровь вернул на городские улицы и на охрану тюрьмы дикейских стражников с палками, чтобы те сами разбирались со своими собственными преступниками. Позже явился арс, стерегущий Лидию и сказал, что пленница требует себе смену одежды и постельного белья.
– Ну, так пускай пошлет в крепость за ними своих рабынь, – распорядился князь.
К его крайнему изумлению, все так и произошло: служанки сходили в крепость и принесли оттуда для своей госпожи несколько нарядов и смен постельного белья.
Поговорив с воеводами, князь приказал играть двести свадеб, именно столько пленниц осталось в руках словен. То, что у многих из них дома остались жены и наложницы, значения не имело – слишком много полюбовниц никогда не бывает. Некоторые из гридей захотели даже венчаться по ромейскому церковному обряду – так им хотелось понравиться своим избранницам. Но венчать некрещеных варваров не согласился ни один дикейский священник, поэтому пришлось ограничиться словенским свадебным ритуалом. Едва спала дневная жара, площадь на пристани превратилась в один большой свадебный пир, на котором липовцев было меньше дикейцев.
– Может быть, и тебе с твоей стратигиссой ожениться? – подначивал Дарника Корней.
– Смотри, выпорю, – грозил ему князь.
– А я уже полусотский ватаги бойников, пороть нельзя – только вешать, – бесстрашно скалился Корней.
Тут арс-охранник принес сообщение, что Лидия хочет видеть Дарника.
– Ну вот, молодка сама свадьбу требует, – пояснил княжеский шалун под смех воевод.
Но у знатной пленницы на уме было другое:
– Почему с отцом Паисием обращаются, как с рабом? Он пришел ко мне, немедленно его освободи!
– В другой раз о своих капризах сообщай письменно, – холодно бросил он и сказал арсам привести к ней священника, а сам пошел навестить Адаш, которую разместили в соседнем доме, – перед новой ночевкой с Лидией хотел себя по-мужски опустошить.
Вечером городская жизнь приняла еще более разгульный характер. В войсках Романии служило немало чужеземных отрядов-тагм, и при желании дарникскую тысячу легко можно было принять за один из этих отрядов, временно разместившихся в Дикее, тем более, что словене сами охотно подтверждали: да, прибыли на ромейскую службу. Те из них, кто вместо женщин получил золото и серебро, нашли им не худшее применение, чем новоявленные молодожены: с пристани шли продолжать гулять в трактории и к веселым портовым девкам.
Слыша с улиц пьяные крики липовцев, Рыбья Кровь почувствовал нешуточную тревогу. Покинув Адаш, обошел все дозоры, всюду находя повальное пьянство. Ватага княжеских арсов опрокидывала на головы дозорных ведра воды, тех, кто совсем не стоял на ногах стаскивали на пристань, туда же сгоняли и тех воинов, кто в поисках ночных подвигов, стремился разбрестись по всему городу.
К месту ночевки Дарник вернулся уже за полночь. Лидия и отец Паисий сидели в спальне за столиком и подкрепляли себя сыром и фруктами.
– Наша госпожа обеспокоена, что вождь пиратов еще не выдвинул никаких своих требований и не сказал о намерениях, – учтиво произнес священник.
– Пускай она спросит о них, и я отвечу, – несмотря на усталость, князь был не прочь поиграть в словесные игры.
Паисий вопросительно взглянул на Лидию и снова заговорил:
– Ее удивляет, что вы с такими малыми силами остаетесь в Дикее и никуда не уходите. Подойдут войска соседних фем, придут дромоны и тогда живыми вам отсюда не уйти.
– Вождя пиратов удивляет, что ваша госпожа заботится о нем и его воинах больше, чем о подданных своей фемы, – так же в третьем лице ответил за себя Дарник.
– На каких условиях она может покинуть этот дом? – продолжал вести переговоры священник.
– Мне казалось, что оказанное здесь гостеприимство пришлось твоей госпоже по вкусу, и она не хочет так быстро уходить отсюда.
Не выдержав столь наглого заявления, стратигисса вскочила на ноги, но тут же справилась с собой, напустив на лицо прежнюю холодность. Дарник позвал охранника.
– Найди для священника подходящую горницу, – князь сказал это сначала по-ромейски, потом по-словенски.
Отец Паисий чуть растерянно посмотрел на Лидию. Она сама выручила его из затруднительного положения – быстро подошла и поцеловала ему руку. Священник перекрестил ее и вышел в сопровождении арса.
Дарник принялся тушить масляный светильник и свечи. Потом разделся и лег на новое постельное белье. Засыпая, видел сидящую за столиком стратигиссу. Ночью проснулся от прикосновения закинутой ему на грудь руки спящей Лидии. Она была в одежде, но уже гораздо вольготней разлеглась на ложе. Сейчас ничего не стоило овладеть ею, причем он был совершенно уверен, что серьезного сопротивления ему оказано не будет. Однако тогда дальнейшая игра с ней потеряла бы всю свою прелесть, и, сняв с себя ее руку, он предпочел побыстрей снова уснуть.
 
10
– Дромоны пришли! – В спальню ворвался арс-охранник.
– Сколько? – осведомился Рыбья Кровь, протирая глаза.
Этого арс не знал. Спрятавшаяся под простыню стратигисса выглядывала внимательно и настороженно: дромоны и по-словенски звучали как дромоны.
Когда князь появился на пристани, там уже шла легкая перестрелка. Выставленные накануне на дамбах восемь камнеметов за укрытием из наваленных камней не давали приблизиться двум биремам. Чуть дальше в море пока еще пассивно покачивались на волнах три грозных дромона. Дарник уже знал, что стратиг Зенон уезжал по делам в Константинополь и сейчас наверняка на одном из дромонов рвется освободить свой город и жену.
Не имея возможности приблизиться на струю огня из сифонофоров, биремы обстреливали камнеметы горшками с зажигательной смесью из баллист. Горшки разбивались то о дамбы, то о воду, то о груду камней, ярко вспыхивало пламя, но пока не причиняя липовцам существенного урона. Лодии словен стояли под прикрытием захваченного дромона и ромеи не спешили их поджигать, чтобы не сжечь и сам дромон.
Камнеметчики подтаскивали камни к уже возведенным большим пращницам.
– Пока из пращниц не стреляйте, – остановил их Рыбья Кровь. – Пустите в ход, только если дромоны подойдут.
– Ну вот, дождались! – сердито бросил Кухтай, появляясь с моричами на пристани. – Надо как-то до ночи простоять, а ночью всеми силами прорываться.
Князь ничего не ответил. Дал задание Корнею узнать у работников порта, какова глубина воды у выхода из гавани.
– Четыре сажени, – доложил Корней, чуть погодя.
Дарник приказал самому опытному арсу-кормщику взять сотню гребцов, вывести захваченный дромон и затопить его посреди входа в гавань.
Ромеи, слишком рассчитывая на свой обстрел зажигательной смесью, не торопились ускорять события. Собравшиеся на пристани дикейцы криками удивления и жалости сопровождали медленно погружавшееся в воду великолепное судно. Вскоре над поверхностью воды торчала лишь верхушки его двух мачт. Все это выглядело весьма впечатляюще, но вряд ли могло серьезно помешать ромейским судам ворваться в гавань.
К полудню два из трех дромонов отошли на версту в сторону и стали высаживать на берег стратиотов.
– Была бы конница, мы бы сейчас их всех раздавили, – посетовал Сечень. – Что, будем занимать городские стены и отбиваться?
Накануне удалось добыть всего шестьдесят лошадей, причем половину без седел.
– Городские стены тянутся на четыре версты, по полторы сажени стены на брата. Не слишком густо. – Князь вслух привел старшему воеводе нехитрый расчет.
– Да еще из крепости в спину ударить могут, – согласился тот. – Как же тогда?
Уверившись, что серьезной схватки еще долго не предвидится, Рыбья Кровь отправился к своим знатным пленникам. Как он и ожидал, отец Паисий никуда не ушел и был сейчас у Лидии, что Дарнику сейчас и требовалось.
– С дромонов уже высаживают на берег стратиотов, скоро жду подхода и вашего сухопутного войска. Взять вашу крепость мне хлопот на полдня, но тогда я в ней не оставлю никого живого. Предлагаю, чтобы все, кто есть в крепости, покинули ее через Южные ворота и ушли из города.
Пленники молчали, осмысливая его слова.
– А что будет потом? – спросила Лидия.
– Потом крепость займет мое войско и начнем с вашими мирархами вести переговоры.
– Ты так уверен, что эти переговоры будут тебе на пользу?
– Не думай о моей пользе, думай о своей, – резко оборвал пленницу князь.
– А свое имущество жители крепости могут забрать с собой? – поспешил вмешаться священник.
– Только то, что унесут на себе. И казна фемы, чтобы тоже осталась на месте. Захотите обмануть – не забудьте: у меня в Дикее десять тысяч других заложников. Не хотелось бы устраивать большую резню, за которую и вас потом не похвалят.
– Если ты так легко можешь взять крепость, то зачем ее гарнизон выпускать? – съязвила стратигисса.
– Это серьезное предложение и надо его обдумать, – снова встрял отец Паисий.
– Думайте, я скоро вернусь.
Из своей резиденции князь направился сначала на пристань, потом к северным воротам крепости. На пристани особых изменений не произошло. Биремы отошли от берега на два стрелища и легли в дрейф. Возле крепости липовцы на виду у гарнизона сооружали осадные лестницы.
– Решили? – спросил Дарник, снова возвращаясь к своим пленникам.
– Мы согласны, при условии, что ты отпустишь и нашу госпожу, – вкрадчиво произнес духовник Лидии.
Князь пренебрежительно хмыкнул и направился к двери.
– Хорошо, мы согласны, – вслед ему раздался голос отца Паисия.
Для того чтобы у священника-переговорщика не оставалось последних сомнений, насчет честности словен, Дарник приказал провести его по пристани, вдоль восточной городской стены и возле северных крепостных ворот. Везде полторы тысячи «пиратов» и черного войска были с головой заняты своими делами и устраивать засаду выходящему из крепости гарнизону не имели ни сил, ни возможностей.
К вечеру отец Паисий прислал со слугой грамоту, что гарнизон крепости готов к выходу. Дарник с ватагой арсов поскакал посмотреть, как все будет.
Выйдя из Южных ворот вместе с сигнальщиком, отец Паисий попросил убрать заградительный отряд липовцев. Те, по знаку князя, покинули вместе с камнеметами свое укрепление и присоединились к арсовой ватаге.
Вот из крепости показались несколько десятков вооруженных разведчиков, они рассыпались по прилегающим улицам, чтобы убедиться в отсутствии там каких-либо отрядов липовцев. Следом до южных городских ворот проследовала полусотня ромеев и заняла их. Новый отряд стратиотов перекрыл все перекрестки на улице, ведущей к городским воротам. Наконец, когда все это было исполнено, ворота крепости распахнулись, и из них стало выходить все крепостное войско. Около двухсот стратиотов ехали на конях. Рыбья Кровь досадливо поморщился: как это он совсем забыл выговорить, чтобы лошадей ему тоже оставили. Сейчас уже было поздно что-то переиначивать.
За конным отрядом последовали семьи воинов – толпа из полутора тысяч женщин, стариков, детей и слуг. Дарник представил всех их мертвыми и содрогнулся. Завершал колонну уходящих большой отряд пеших воинов.
– Никогда еще так не воевал, – то ли с восхищением, то ли с укором произнес стоявший рядом с князем Сечень.
Странное ощущение было входить в покинутую крепость, величиной превосходящую весь Липов. Всюду только прямые углы: ряды одноярусных бараков для воинов, дома мирархов и комитов с закрытыми двориками, огромный четырехугольник госпиталя-валетудинария, двухъярусный принципий для военных советов и судов, маленький храм, усадьба стратига, амбары, конюшни, мастерские, птичник и свинарник, бани, пара бассейнов (отдельно для стратиотов и архонтов), помещения для военных занятий и площадки для конных упражнений, даже своя стратиотская тюрьма – все хорошо продумано и обустроено. Особенно порадовало Дарника, что перекрытый акведук питал только крепостные бани и бассейны, для питьевой воды в крепости имелось достаточное количество собственных колодцев.
В половине подвалов вино и масло оказалось опрокинуто и вылито на пол, туда же в грязь были брошены колбасы, сыры и хлеб.
– Это Теодорий, мирарх гарнизона, – смущенно объяснил Паисий. – Я ему говорил, не делать этого, а он решил по-своему.
– А казна?
– Вот, – священник показал князю связку ключей.
Пошли смотреть казну. Она была на месте под четырьмя запорами, но совсем не соответствовала и городу, и крепости. В сундучках оказалось золотой и серебряной монеты примерно на восемь тысяч милиарисиев.
– Много потратили, чтобы войско в поход отправить, – сказал духовник стратигиссы.
– Ну что, годится место для постоя? – спрашивал у своих Дарник.
– Еще как годится, – отвечали ему.
– Хорошо бы, конечно, знать, чем этот постой закончится, – отчетливо прозвучали и такие слова.
Рыбья Кровь сделал вид, что не услышал их. У него было ощущение похожее на то, что он испытывал, переправляясь через Итиль с малым отрядом против бесчисленной орды свирепых кутигур. Опять в голове и сердце прыгал некий озорной воробышек, побуждая делать что-то на редкость неразумное, и чирикал, что это обернется самой лучшей самой звонкой победой. 
– Всем войском занимать крепость будем? – спросил Копыл.
– Нет. Две хоругви здесь, третья пускай у пристани ночует. Нельзя дать ромеям сжечь наши лодии. Все ценности и пятнадцать камнеметов перенести тоже в крепость.
Арсы доставили в крепость и Лидию со служанками.
– Теперь я твой гость, – сказал ей князь.
Все вместе пошли вселяться в усадьбу стратига. Здесь был свой сад с фонтаном и скульптурами, а двухъярусный дворец поражал невиданной словенами роскошью. Хорошо, что Дарнику удалось побывать в похожей усадьбе в Талесе, сколько хозяйка дома не оглядывалась на него, видела на его лице лишь ленивую невозмутимость.
– Это спальня моего мужа, – указала она на одну из комнат. – Ты будешь здесь, или тебе лучше на женской половине?
– Ночью решим.
Отец Паисий тоже продолжал всюду следовать за стратигиссой. Уверенно занял он место и за обеденным столом во время ужина, нимало не смущаясь присутствием еще пятерых липовских воевод. Уроки, преподанные Дарнику княжной, не прошли даром, сейчас он вел себя полностью в духе Всеславы: пять-шесть реплик воеводам, одна-две – Лидии и Паисию. Если за столом и проскальзывала некоторая скованность, то только у воевод, сам князь держал себя как хозяин положения, и видно было, что на искушенных в дворцовых ритуалах ромеев это производило должное впечатление.
В разгар застолья в трапезную влетел гонец:
– Моричи уплывают!
– Все? – уточнил Дарник.
– Все.
Воеводы залпом допили вино в кубках и вместе с князем поспешили на пристань.
Ночь выдалась на редкость темная, узкий месяц и звезды освещали лишь сами себя. С края дамбы с трудом различались крошечные огоньки бирем и дромонов. Дозорные виновато объяснили, что кухтайцы приставили им ножи к горлу, пока струги один за другим выходили в море.
– Вот вояки! Сразу и в бега! Неужели проскользнут? – беззлобно говорили воеводы.
Дарник вздохнул с облегчением, помнил о своем зароке никого из моричей не оставить в живых и был рад, что они сами освободили его от этой заботы.
Внезапно на одной из бирем зазвонили в колокол, другие ромейские суда подхватили сигнал тревоги.
– Услышали! Сейчас в темноте погонятся, – обсуждали дозорные.
Князь повернулся, чтобы уйти.
– Если кто вернется, принимать? – спросил ему вслед десятский дозорных.
– Принимай.
Во дворце стратига Лидия с Паисием сидели на женской половине, тихо разговаривая.
– Спать пора, – сказал им Рыбья Кровь.
Как и вчера, священник благословил пленницу и вышел ночевать на нижний ярус.
– Что случилось? – не удержалась Лидия от вопроса.
– Военные дела, – неохотно сказал он.
В спальне хозяйки его озадачили два одинаковых спальных ложа: они что с мужем по отдельности спят? Ну что ж, так даже забавней, решил князь, и уверенно занял ложе, что располагалось ближе к окну. Долго не засыпал – составлял план действий на завтрашний день. Лидия мирно посапывала в двух саженях от него. Интересно, она разделась или все также в одежде, вяло думал Рыбья Кровь, засыпая.
Рано утром князя разбудила молодая кошка, спящая прямо у него на груди. Ее ритмичное густое мурлыканье явно не соответствовало небольшому как у хорька тельцу. Несколько минут Дарник с любопытством разглядывал нахальную гостью. Здесь в Романии он на улицах видел немало кошек, говорили, что они хороши не только против крыс, но и как охотники на змей. Оказывается, они еще и домашние любимицы стратигов. В Бежети и Липове против грызунов держали лишь прирученных хорьков. В лесах, конечно, имелись дикие лесные коты, но при их ловле охотник получал ран больше чем от волка или рыси. Надо Всеславе пару кошек привезти, решил князь.
Море дел ждало его и, осторожно переместив мурлыку в сторону, он встал и быстро оделся. Платье Лидии лежало рядом с ее ложем, что неожиданно рассердило Дарника: выходит, она уже совсем не опасается «вождя пиратов».
Раннее появление князя застало ватагу арсов спящей. Им понадобилось время, чтобы собраться и оседлать коней. Дарник их не ругал и даже не ел глазами – свежее, словно умытое утро, располагало к главному, а не к третьестепенному.
Первым делом он побывал на восточной городской башне, посмотрел на стан высадившихся с дромонов ромеев, который они разбили в полутора стрелищах от города. Судя по числу палаток, их там было не больше пяти-шести сотен. Какое-то время Рыбья Кровь обдумывал, а не ударить ли по ним всеми своими силами – коней-то у моряков нет, все там и полягут, даже убежать не сумеют. Все башни, что в городе, что в крепости имели широкие плоские площадки. Дарник приказал разобрать две больших пращницы на пристани, перенести и скрытно собрать на двух ближайших к стану ромеев башнях – пора было показать им свои зубы.
С городской стены, князь отправился на пристань. С дамбы виден был лишь один стерегущий дромон, остальные еще не вернулись из погони за стругами моричей. Опять прикидывал вылазку и нападение на самонадеянного сторожа всеми лодиями и дракарами. С трудом подавив в себе это драчливое «баловство», Дарник занялся тем, что обдумывал ночью. Пройдя по дамбе и пристани, он указал командиру дозорной сотни места, где оборудовать вторые и третьи укрепленные линии для отступающих в случае необходимости камнеметчиков. А камнеметчикам велел собирать новые пращницы.
Город медленно просыпался. Открывались мастерские и лавки, тянуло запахом свежего хлеба и жареной рыбы, по улицам уже решались проскальзывать не только старухи, но и молодые женщины.
Предстояло главное: готовиться к защите крепости. Собрав воевод, Рыбья Кровь каждому дал подробные поручения.
Чуть погодя начался второй грабеж города, этакое «княжеское полюдье», липовские сотни охватывали целые жилые кварталы и прочесывали жилища дикейцев в поисках долговременного продовольствия: зерна, круп, оливкового масла, орехов, меда, сухофруктов, вина, не брезговали курами, гусями и козами. Писари на чистых пергаментах с печатью князя вписывали количество изъятого и отдавали эти списки ограбленным горожанам, мол, если стратиг Зенон и не восполнит все ваши потери, то уменьшит хотя бы с вас налоги. Позже случилась вторая волна реквизация всего несъедобного: металлов, бревен, извести, кирпичей, черепицы, а также гусиных перьев и сырых кож. Тут один из полусотских обронил Дарнику: «А новых жен чем займем?» И к строительным материалам добавили шерсть, лен, хлопок, прялки и ткацкие станки. Привыкшие к бесконечным поборам своих чиновников дикейцы почти и не возражали, благодарные, уж за то, что нет особого насилия и что им выдают хотя бы такие расписки.
С лодий тоже сняли и снесли в крепость все, кроме парусов и весел (вдруг понадобится быстро выйти в море). Вокруг крепости принялись отрывать давно засыпанный ров. На главных башнях на внешнюю сторону выводили деревянные козырьки-балкончики для прицельной стрельбы вниз. Еще одним защитным шагом явилось возведение на Северных воротах входного колодца. Для этого промежутки между стеной и двумя стоящими к ней торцами бараками заложили каменной кладкой, а дальний конец бараков перегородили третьей стеной со своими собственными воротами. Получалась хорошая ловушка для двухсот-трехсот ворвавшихся сюда ромеев.
Дарник, как в давние времена, мотался туда-сюда на коне, все указывал и показывал, и уже не только воеводы и ветераны-гриди воодушевлялись его уверенностью, но и черное войско посматривало на «вождя пиратов» с заметным уважением: варвар, а ведет себя точно опытный военачальник.
– У нас все готово, – доложили камнеметчики о своих пращницах, приготовленных на восточных городских башнях.
Дарник поднялся туда посмотреть. Ромейское войско вело спокойную размеренную жизнь: копало ров, насыпало вал, готовило осадные лестницы и навес для тарана, упражнялось в стрельбе и в поединках – явно ждало подхода дополнительных сил.
– Начнете стрелять, когда чуть стемнеет, и в темноте тоже продолжайте стрелять, – распорядился князь. – Сделайте так, чтобы они всю ночь занимались переносом стана в другое место.
Побывав перед самыми сумерками на пристани, Рыбья Кровь убедился, что ромейские дромоны из погони еще не вернулись, и спокойно отправился в дворец стратига отсыпаться, зная, что скоро для спокойного сна совсем не останется времени.
Снова был поздний ужин с воеводами и пленниками.
– Ты так и не высказал ни одного своего требования? – напомнил за едой отец Паисий.
– Разве это и так не очевидно? – отвечал ему князь. – Перезимуем у вас здесь в Дикее, а весной, если ваш базилевс не возьмет нас к себе на службу, поплывем назад в свою Словению.
И Лидия, и священник восприняли его слова совершенно всерьез.
– А я? Я что всю зиму буду твоей пленницей? – оторопело вырвалось у молодой хозяйки дворца.
– Можем сюда пригласить еще твоего мужа, – великодушие «вождя пиратов» не знало границ.
– Что ты им сказал? – поинтересовался Сечень.
Дарник повторил свои слова Лидии по-словенски. За столом загрохотал неудержимый воеводский хохот.

© Copyright: Евгений Таганов, 2021

Регистрационный номер №0491593

от 30 марта 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0491593 выдан для произведения: 6
Как ни опасались липовцы, хватаясь за обереги и часто поминая: «Чур меня», а малой бури избежать не удалось. Сильный ветер на море налетел там, где на береговой кромке не было ни одного спасительного укрытия, а просто приставать к берегу с торчащими из воды камнями значило обречь лодии и команды на неминуемую гибель, вот и болтались целый день на волнах, каждую минуту ожидая, что непременно перевернутся. К счастью ни одного судна потеряно не было, а смытых за борт полдюжины гребцов отнесли к неизбежному жертвоприношению морским богам.
– Вот вам и первое испытание, – говорили арсы. – Будете знать, как в море ходить.
Как и многих, Дарника сильно тошнило и несколько раз рвало. Но, стиснув зубы, он даже в таком плачевном состоянии не забывал свой предводительский долг: строго и проницательно смотрел на воинов, давая понять, что все видит и запоминает. И гриди под его взглядом невольно вели себя чуть сдержанней и мужественней.
К концу дня впереди показалась выступающая в море песчаная коса, и едва ее обогнули, саженные волны сменила средняя рябь и можно было уже приставать к берегу.
В эту ночь липовцы на весь стан зажгли пять или шесть костров – кроме мокрого камыша и редкого лозняка топлива кругом не было. Так мокрыми и продрогшими и заснули, перекусив промокшими сухарями и солониной.
– А что, если случится серьезная буря? – спрашивали у князя на воеводском совете. – Утопших будет больше чем убитых. Куда и зачем идем?!
– Вы делайте, как я, – отшучивался Рыбья Кровь. – Считайте, что кутигуры нас разбили и все мы мертвые. А боги подарили нам несколько месяцев жизни, чтобы мы посмотрели дальние страны и еще раз поиграли своими мечами. Когда переплывали Итиль без чужих полков против двадцати тысяч кутигур, никто не спрашивал: куда идем? Это только разбойники идут за добычей и бегут, когда им крепко дают сдачи. Всегда только за смертью, вот куда мы идем.
Бывалые рубаки-воины озадаченно молчали, собственное жизнелюбие всегда хранило их от подобных умозаключений.
– А можно я и за смертью поплыву и за красивой наложницей тоже? – спросил самый молодой из полусотских.
Ответом ему был невеселый смех воевод.
Утром встало ослепительное солнце, засверкало успокоенное море, и предыдущий день вспоминался уже совсем не страшным.
Сухая прибрежная степь вскоре сменилась бескрайними гнилыми болотами, к которым невозможно было приставать. Тучи комаров лучше любых лучников отгоняли лодии подальше от берега. От встречных купеческих судов липовцы узнали, что в Корчевском проливе в Русское море стоят пять ромейских бирем, досматривают все проходящие через пролив суда. Второй прорыв через них вряд ли окажется столь же легким и малокровным, как первый. Нужен был какой-то другой выход.
Земли, примыкающие к Таматархе, недаром называли Русским островом. Большая степная река Кобан, раздваиваясь в устье, одной протокой впадала в Сурожское море, второй – в Русское. По их берегам жили моричи – древнее русское племя, подчинявшееся лишь собственным старейшинам. Купцы этим путем пользовались редко – никогда нельзя было сказать, проплывут они по нему живыми или нет.
Сюда и направил Дарник свои лодии. На бортах снова появились щиты, камнеметы заняли свое место на упорах, а гребцы одели шлемы и нагрудники. Вперед княжеского дракара выдвинулись три прежних дозорных лодии. Протока была шириной в полстрелища, к самой воде с обеих сторон подступал невысокий густой лес, откуда любая ватага моричей могла безопасно сколько угодно расстреливать из луков проплывающие суда. Князь дал сигнал поменять походный строй. Лодии и дракары поплыли двумя колоннами с тем, чтобы в случае нападения с двух сторон, в обе стороны, не теряясь, и атаковать. В мутном встречном речном потоке часто попадались застрявшие стволы деревьев, и тогда липовцы на лодиях особенно напрягались, предполагая засаду. Дарнику это живо напомнило первые дни его одиночного плаванья на дубице по лесной Каменке, с постоянным ожиданием нападения разбойников. Тогда, увидев выехавших ему наперерез охотников за рабами, он воспринял их скорее с облегчением, чем со страхом.
К его великому изумлению то же самое случилось и на этот раз: с лесной прогалины в протоку въехали трое всадников с голыми торсами, круглыми щитами и кистенями.
– Кто едет? – крикнул по-словенски светлорусый молодец с серебряным обручем на шее. – Сойди сюда и скажи!
Князь видел, как полусотский лодии, сбросив шлем и пояс с мечом, спрыгнул прямо в воду, которая оказалась ему по грудь. Потом вместе с всадниками скрылся в зарослях. Липовские лодии чуть подгребали веслами, чтобы удержаться на одном месте. Немного погодя из береговых кустов, куда скрылись полусотский с всадниками, выплыла дубица с одним гребцом и прямиком направилась к княжескому дракару. Стало быть, полусотский оставлен заложником вместо этого переговорщика, понял Рыбья Кровь.
Поднявшегося на борт дракара молодого морича звали Кухтаем, льняная рубашка с причудливой вышивкой указывала на его высокое положение – не меньше чем сотский. Глаза смотрели на все вокруг по-хозяйски, ничуть не смущаясь от присутствия десятков вооруженных гридей. По знаку князя, передние гребцы сместились на корму, и он с Кухтаем оказался на носу с глазу на глаз.
– Слышал уже о тебе, Дарник Рыбья Кровь, – уважительно произнес морич. – Только не думал, что ты такой молодой.
– Да и тебе, кажется, не пятьдесят лет, – вежливо произнес князь.
– Твои воины брони надели, никак воевать с нами собрались? – гость чуть насмешливо кивнул в сторону гридей.
– Я со словенами не воюю.
– Моричи не словены, – резко поправил Кухтай.
– Русы тоже не словены, а говорят по-словенски. Когда заговорите по-моричски, тогда и будете моричи, – Дарник понимал, что не следует так говорить, но удержаться не мог.
Переговорщик особым пронзительным взглядом уставился в глаза князю, но Рыбья Кровь еще в детстве научился в этой борьбе взглядов бесконечно изучать брови противника. Так сделал и на этот раз. Кухтай первым отвел глаза в сторону.
– Правда ли, что вы идете на ромеев? – более покладисто спросил он.
– Для большого похода нас слишком мало, а для разбойного слишком много. Кто хочет на нас напасть, пусть спросит себя, готов ли он к своим большим потерям.
Морич молчал, вникая в слова Дарника, потом неожиданно широко улыбнулся:
– А тебе палец в рот не клади! И со своим гонором и ни для кого не обидно! Всех мы к себе позвать не можем, но тебя князь с ближними воеводами приглашаем.
Но Рыбья Кровь не спешил разделить его дружелюбие:
– Вы оставили у себя заложником моего лучшего воеводу, поэтому я к вам гостить не пойду. Решим дело третьим способом. К вам пойдут наши товары.
– А есть и четвертый способ, – совсем развеселился Кухтай. – Товаров нам мало, хотим еще ваших лучших поединщиков.
Селище моричей называлось Заграда. Несмотря на громкое название, его окружал весьма ветхий плетень, лишь обозначая внешнюю ограду. Таким же плетнем отделялись друг от друга дворища внутри поселения. Дома стояли не на земле, а на сваях, это и понятно – любой сильный дождь в южных горах и тут сразу наводнение. Но как они зимой в мороз в них обходятся?!
По договоренности с хозяевами на землю к Заграде сошло не больше двух сотен бойников в качестве зрителей. Пока становые полусотские выкладывали перед заградцами товары, на небольшом лугу шли приготовления к поединкам. Липовцы с любопытством глазели на местных русов, от коренастых плотных словен они отличались завидными тонкими талиями, плечами-крыльями и постоянным неугомонным движением.
Первые состязания по борьбе и кулачному бою не выявили явных победителей: княжеские гриди лучше были на кулаках, заградцы ловчее в борьбе. В метании топоров и сулиц проявилось полное равенство. Луки и самострелы у липовцев были гораздо мощнее, поэтому в них состязаться не имело смысла. Наконец настала пора для мечей и булав. Заградцы наотрез отказались заменять их деревянными образцами, обещая, что не будут в претензии за пролитую кровь своих поединщиков.
– Как ни выкручивайся, а без крови мы отсюда точно не уйдем, – посетовал Сечень.
Дарник сердито покосился на главного воеводу и обратился к Кухтаю:
– Я вижу, что один на один ваш мечник всегда победит моего. Десять на десять они будут сражаться на равных. Зато пятьдесят моих пешцев всегда победят сто ваших пешцев. А настоящим или деревянным оружием решать вам.
Теперь настал момент, как следует призадуматься заградцам. Сто молодых пешцев это было все, что могло выставить их селище. Лучшими поединщиками были далеко не все из них. Терять же за здорово живешь даже десяток парней тоже не хотелось. Но уж больно издевательски звучал сам вызов: сто против пятидесяти северян, которых моричи и за хороших воинов-то не считали.
– А где взять столько деревянных мечей, разве что у вас одолжить? – не без издевки спросил Кухтай.
– Палки в аршин сойдут и за мечи, и за булавы, – объяснил Дарник.
Заградцы с увлечением бросились нарезать себе такие палки.
– Не слишком ли будет пятьдесят против ста, – высказал свои сомнения князю сотский арсов Копыл.
Вместо ответа Дарник позвал полусотского бортевских пешцев:
– Ну как, не забоитесь?
– Можно попробовать, – спокойно отвечал тот, явно подражая невозмутимости своего оставшегося в Липове хорунжего.
Два отряда воинов, вооруженных щитами и палками выстроились по краям луга. Удар в било возвестил о начале схватки. В то время как заградцы во всю прыть ринулись на пришельцев, бортичи в минуту образовали привычную «черепаху». Сотня моричей могучей волной нахлынула на нее и… остановилась – ряды прямоугольных щитов стояли непроницаемой стеной. Рубящие удары палок не приносили сомкнутому строю ни малейшего ущерба, зато колющие удары палками от липовцев были весьма болезненны. Полное окружение «черепахи» тоже мало что дало, но все равно казалось, что еще чуть-чуть и ее оборонительная стена будет пробита. Она действительно время от времени образовывала щель, которая пропускала внутрь двух-трех нападавших и сразу за ними захлопывалась, а шлемы заградцев в ее толще тут же исчезали. Затем вся «черепаха» медленно, но верно двинулась вперед и никакие яростные наскоки не могли остановить ее твердый шаг. Позади оставались полуизбитые, полузатоптанные заградцы.
По знаку старейшины новый удар в било положил конец состязания. Дарнику стоило больших усилий скрыть свое торжество – вот они, те пешцы, которые лучше и надежней любых катафрактов и жураньцев. И это моричи еще не видели, как из «черепахи» летят стрелы и самострельные болты.
– Как это у вас получается?! – не удержался от почтительного изумления Кухтай.
Такую же уважительность проявляли и сами заградцы, подходили к бортичам, дружески хлопали по плечам, рассматривали и примеривали их щиты.
– У нас героем считается тот, кто победил не в одной, а в десяти битвах. Вот и привыкли побеждать без потерь и с большим перевесом, – «скромно» похвалялся князь.
На ночевку флотилия липовцев отошла к другому берегу протоки, моричи не возражали, соседство с таким воинством и большому городу не пришлось бы по вкусу.
Утром на княжеский дракар снова пожаловал Кухтай.
– А если с вами пойдет наша сотня? – поинтересовался он у Дарника.
Получить сотню главных пиратов Русского моря было хоть и выгодно, но и достаточно хлопотно.
– Тебе сказали, как я поступаю с теми, кто меня в походе не слушается?
– Сказали. Мы сами к такому порядку приучены.
– То ваши вожаки, а то я – чужой им.
– Ничего, разберемся, – заверил морич.
Он сам собирался командовать этой сотней. И договорившись, какая часть добычи будет причитаться нежданным союзникам, они ударили по рукам.
– Только добычу складываем сначала в общую кучу, а уж потом делим, – оговорил князь.
– Согласен, – кивнул Кухтай. В его хитром прищуре так и читалось: никто не помешает золотую вещицу сунуть себе за пазуху, неужели кто обыскивать будет?
По совету моричей на липовские лодии ниже уровня воды к бортам приделали специальные крючья.
– Ромеи любят досматривать все суда, – объяснил Кухтай. – Поэтому как появятся их биремы и дромоны лучше часть оружия в бочки и вниз под воду.
Еще он предложил поменять липовские паруса, на паруса других княжеств.
– Где же их сейчас взять? – сожалел Рыбья Кровь.
Но оказалось, что у людей моря, как они себя называли, есть паруса со знаками почти всех словенских княжеств, а также торговые грамоты с печатями этих княжеств.
Шесть моричских стругов появились перед самым отплытием из Заграды. Легкие дощатые парусные лодки на 15-20 человек хорошо смотрелись на речной глади, но Дарник совершенно не представлял, как на них можно выходить в открытое море.
Когда флотилия свернула на южную протоку, ее догнали еще три струга из других селищ моричей. Итого не сто, а полтораста новых бойников, прикинул князь. С такой оравой уже могут быть трудности. Первыми их в бой вряд ли пошлешь, а годны ли они окажутся для второго завершающего удара тоже не ясно.
Плыть вниз по течению левой протоки было гораздо сподручней, и к концу дня колонны судов вошли в залив с морской водой, отделенный от моря узкой песчаной косой. Думали отдохнуть только ночь, но на следующий день на море поднялось сильное волнение, и пришлось сутки сидеть на берегу залива. Воины отдыхали, купались, смазывали натруженные ладони лечебной мазью. Рыбья Кровь провел последний совет воевод и отобрал тридцать лазутчиков, которые под видом купцов должны были по пути оставаться в торговых городах и готовиться помочь войску при их осаде. Моричи от его замысла нападать и грабить на обратном пути пришли в совершенный восторг.
– Вот только потом придется удирать не вдоль берега, а через море, – заметил Кухтай.
Еще через ночь море стало успокаиваться, и решено было принести жертвы богу моря. Для этого липовцы специально купили в Заграде молодого бычка.
– А у нас будет своя жертва, – сказал заградский сотский.
Следом за зарезанным бычком на песчаный берег заградцы вывели раба-подростка. Князь сперва даже не понял в чем дело. Когда догадался, было уже поздно – резкий взмах жреческого ножа-серпа и из обезглавленного туловища раба взлетает вверх фонтан крови.
Дарник покосился на своих воевод, на их лицах читалась гримаса отвращения: одно дело бычок, другое – живой человек. Кухтай снова вздумал посмотреть в глаза князю победительным пронзительным взглядом, мол, какие вы нежные – человеческих жертв боитесь. Я сделаю все, чтобы никто из вас живым из этого похода не вернулся, дал себе зарок Рыбья Кровь, брезгливо отворачиваясь в сторону.
Вот, наконец, не виданное прежде Русское море. Даже по цвету воды оно заметно отличалось от Сурожского. О его мрачной черно-зеленой глубине вообще было лучше не думать. Поплыли на юго-восток вдоль берега, часто поглядывая на небо, чтобы при малейшей непогоде спасаться на твердой земле. Погода благоприятствовала липовцам: пять дней на небе висела облачная дымка, и ветерок поднимал лишь легкие убаюкивающие волны. Зато берег менялся ежедневно: плоскую равнину сменили небольшие взгорки, перешедшие в малые холмы, а потом в настоящие горы. На ночь суда причаливали к берегу, их просто вытаскивали на галечную кромку, часть воинов ночевала в них, часть предпочитала высыпаться на берегу, завернувшись в плащи.
Чем дальше на юг, тем прибрежные места становились все более многолюдными. Но к самой воде селища не подходили, располагались, как правило, в версте-двух от берега.
– Это чтобы не быть захваченными нами врасплох, – усмехался Кухтай.
Стены селищ представляли собой саженные плетни, обложенные с двух сторон камнями.
– Хороший удар бревном и все это рассыпится, – определил Дарник, издали рассматривая ненадежные укрепления.
– А оно на хорошую осаду и не рассчитано. Задержит на полдня и ладно. Всегда имеется запасное селище в горах, – со знанием дела говорил заградский сотский. – Здесь на берегу обычно старики и неженатые подростки живут, которые потом перебираются в горы для взрослой жизни.
При приближении липовцев действительно было видно, как в горы скачут на конях молодые девушки, а к пришельцам выходили старики в сопровождении юношей, опоясанных короткими мечами. За стеной мелькали парни постарше с луками.
– Этих не грабить, а их самих одаривать надо, – шутил князь.
– Ты не смотри, что их мужики в такой рвани ходят, зато у женщин по десять золотых браслетов, – не соглашался Кухтай.
Местное иноязычное племя дирхемы не брало, зато за ромейские милиарисии и медные фолисы охотно продавали муку, свежее мясо, молоко и сыр.
Не останавливаясь нигде более чем на ночь, плыли дальше. Первый большой город увидели там, где верстовые горы почти вплотную подступали к морю. Это была Карга, пограничная крепость Лазикского царства. Природной бухты здесь не было, вместо нее в море выдавались две насыпные, скобами изогнутые внутрь дамбы.
Налетевший с севера шквалистый ветер с дождем загнал в эту рукотворную гавань всю липовскую флотилию. Излишки оружия Рыбья Кровь решил в бочки не прятать – вдруг пригодятся для хорошей драки.
Вдоль причала, всего на полстрелища отступая от воды, тянулась четырехсаженная каменная стена с тремя квадратными башнями. Гарнизон крепости, по словам Кухтая, состоял из двухсот – трехсот местных смердов, согнанных в крепость в качестве военной повинности. Дарник внимательно все оглядывал – размеры и сила крепости вполне подходили для осады ее имеющимся в его распоряжении войском.
В гавани находилось больше двух десятков купеческих судов, чьи команды встревожено смотрели на приближение лодий под словенскими парусами. Удары в большой колокол раздались и в самой крепости. Торговцы на пристани, несмотря на дождь, продолжавшие торговать, предпочли быстро собрать свое добро и удалиться, не исключая возможности обычного пиратского грабежа. Заведенный князем порядок сыграл ему плохую службу – четкость и последовательность, с которой приставали к берегу лодии, с головой выдавали военный характер флотилии. Купеческие суда, те всегда лезли опередить друг друга, чтобы занять самые выгодные места. На эту промашку уже на берегу указал князю Кухтай.
– Скажем, что мы посольство Русского кагана, – тут же придумал Дарник.
– А грамоты с печатью кагана у тебя есть?
– Хватит им грамоты и с моей печатью. – И Рыбья Кровь приказал писарю запечатать своей печатью чистый пергамент.
К соседним лодиям, между тем, подошли каргинские мытники проверить товар и получить корабельную пошлину. Сразу поднялся крик, липовцы не хотели пускать их на свои суда. Дарник послал гридя, чтобы каргинцев вели к нему. Два мытника в сопровождении шести воинов подошли к княжескому дракару. Один коряво говорил по-словенски, другой, видимо, нет.
Дарник был выше их на целую голову и, еще сильней выпрямившись, высокомерно смотрел на мытников сверху вниз.
– Да, ты верно заметил, мы не торговцы, а воины, – небрежно ответил старшему из них. – Идем в Романию служить базилевсу. Никакой пошлины платить не будем, лишь пополним свои припасы, переждем ветер и все.
– У вас должна быть пропускная грамота от урганского стратига.
Дарник протянул руку и взял у писаря запечатанный собственной печатью чистый пергамент, взвесил ее в руке и, словно передумав, вернул обратно писарю.
– У воинов одна пропускная грамота – их мечи, – надменно бросил он и отвернулся, давая понять, что объясняться дальше не намерен.
Мытники, потоптавшись на месте и о чем-то между собой переговорив, удалились.
– Обидев мытников, ты обидел лазикского царя, – сказал Кухтай. – А нам еще неделю плыть мимо его земель.
– Скажи, а Карга богатый город? – Рыбья Кровь перевел разговор на свое, внимательно рассматривая городскую стену.
– Богат не город, а его храмы. Все народы Русского моря имеют здесь свои святилища и оставляют в них пожертвования для удачного плаванья.
Торговцы и каргинцы, успокоенные мирным видом пришельцев, вернулись на причальное торжище. Многие подходили к липовцам и пытались завязать разговор. Слух о договоре русов с ромеями быстро распространился, липовцы охотно его подтверждали.
Наиболее смелые продавцы протискивались к князю со своими товарами. Дарник шел мимо них, как мимо неодушевленных предметов. Видя его отношение, арсы принялись грубо отгонять торговцев и любопытных.
– А почему, в малых селищах ты к местным всегда со всей душой, а к этим как свирепый бирюк? – допытывался, вышагивая рядом, Корней. – Хочешь зло думать о тех, кого убивать придется?
– А с чего ты решил, что я их убивать хочу? – проворчал князь и отдал строгий приказ липовцам ссоры ни с кем не затевать.
Но были еще вольные моричи, они, ощущая за спиной силу тысячного войска, быстро почувствовали себя безнаказанно в чужом городе и сначала в виде веселья, а потом и по серьезному стали хватать у торговцев на пробу заморские фрукты и восточные сладости, а вскоре занялись и мелким грабежом, выхватывая украшения и скрытно перебрасывая их своим товарищам. Обозленные торговцы, схватив двоих таких безобразников, повели на суд липовскому князю.
Дарник вначале не знал, что и сказать, потом, как ему показалось, придумал подходящее наказание – обоих заградцев арсы разложили прямо на торговых столах, и князь передал в руки торговцев плети:
– Бейте, сколько сочтете нужным.
Веселье разом сбежало с лиц собравшихся моричей и липовцев. Князь с оторопью вдруг осознал, что еще чуть-чуть и начнется самая безудержная резня каргинцев. То же самое, должно быть, ощутили и торговцы. Один из них бородатый кряжистый мужчина, повертев в руках плеть, отбросил ее в сторону:
– Это дело для палача, а не для простого купца.
Все окружающие вздохнули с явным облегчением, а «шалости» тотчас же прекратились. Даже с веселыми девками, непременной принадлежностью любого морского торжища, липовцы повели себя заметно сдержанней, заодно объясняя моричам, что после первого позорного наказания, у князя идут в ход уже только виселицы.
На ночь войско расположилось прямо на опустевшем торжище. С одной стороны была городская стена, с другой лодии, а по бокам костры бодрствующих дозорных. Всем воинам раздали щиты, лепестковые копья и луки, и это оружие, лежащее наготове возле каждого спящего ратника, защищало их стан лучше любой ограды.
Утром возле пристани появился конный отряд в двести мечей из соседнего города. Но липовцы уже грузились на свои суда, и лазиковские воины предпочли наблюдать за их сборами издали, ничего вызывающего не предпринимая.
 
7
Дальнейшее плаванье вдоль владений царя Лазики тоже обошлось без столкновений. Горы отодвинулись к горизонту, а болотистая равнина с мелкими речушками и городами вдали от моря не вызывала особого желания приставать к берегу. Лишь однажды флотилия пошла вверх по течению одной из рек, чтобы как следует рассмотреть местные края. В десяти верстах от устья увидели городок с крепостным валом и каменными стенами. Занимавшиеся на берегу реки своими делами жители тотчас разбежались частью в город, частью в лес, так что даже вести переговоры было не с кем. И пополнив запасы питьевой воды, лодии развернулись и поплыли назад. Еще как-то раз видели на берегу отряд из полусотни вооруженных конников, которые несколько верст следовали вдоль моря за флотилией, а потом скрылись в лесу.
Иногда, нарушая строй, струги моричей вырывались вперед, вызывая липовцев посостязаться. Однако их ребячество отклика в командах лодий не находило.
– Они у тебя так приучены или просто тебя боятся? – полюбопытствовал Кухтай на стоянке.
– А ты сам их спроси? – посоветовал Дарник.
– Да спрашивал уже. Говорят, зачем нам думать, у нас князь на это есть. А вот случись что с тобой, как они распорядятся?
– Наверно сложат ручки и на дно пойдут, – в своей привычной насмешливой манере отвечал Рыбья Кровь.
– А мне сказали, что у вас четкая очередность. Пять воевод знают, кому за кем старшинство перейдет, – продолжал расспрашивать заградец. – А если пятый воевода командует лучше второго, и это все знают, то как быть?
Когда-то подобные расспросы нравились Дарнику, потому что давали возможность что-то кому-то объяснить. Ныне же по большей части злили и раздражали. Особенно когда исходили от не проверенных в деле людей.
– Знаешь, у меня когда-то учителем был один старый ромей. Он говорил: если ты надеешься на важный вопрос сразу получить полный и правильный ответ, значит, тебе десять лет и еще нужно в бирюльки играть.
– Это почему же?
– Потому что до верного ответа надо доходить самому.
– Я же говорил, тебе палец в рот не клади, – рассмеялся Кухтай. – Даром что ты князь выборный, хочешь всех держать в двух аршинах от себя. Ну признайся: хочешь?
– Лучше в трех, – поправил Дарник.
– Неужели и с близкими воеводами ты так?
Слова морича неприятно задели князя. Несколько лет старательно приучая себя ровно и только по делу относиться к окружающим людям, он теперь уже не умел, если бы и хотел, завести с кем-либо особенную дружбу.
– Близкие воеводы у меня только наложницы, остальные все очень не близкие, – со смехом отвечал он назойливому союзнику.
Переход в пределы Романии вышел на редкость резким. Два часа назад они проплывали мимо захудалого селища с оградой из тонких жердей и вдруг увидели городище с белой оштукатуренной каменной стеной, черепичными крышами домов и верхушками фруктовых деревьев. Даже не требовалось пояснять, что вот она сказочная Романия, никем непобедимая тысячу лет. Никто на берегу не пускался в бегство при виде грозной флотилии, даже рыбачьи лодки в прибрежной полосе и те лишь слегка сторонились, давая проход липовцам, а рыбаки приветливо махали руками.
– Они так не боятся, что их даже убивать как-то жалко, – промолвил, будто услышал мысли князя, стоящий рядом Корней.
Дарник вздрогнул. Главная цель совсем недавно представлялась четко и ясно: из-за какой-либо мелочи на них неизбежно кто-нибудь нападет, они от удара увернутся и в полную силу ударят сами. О том, что будет, если на них вообще никто не станет нападать, князю как-то даже не думалось.
Ветер дул боковой, поэтому лодии шли зигзагами: под ветром подплывут к земле, парус уберут, на веслах уйдут в море и снова на парусах к берегу, стараясь не сесть на мель и камни.
После пограничного городища стали попадаться отдельно стоящие поместья богатых ромеев, каждое еще более ухоженное, чем предыдущее. Дарник слышал, как воины толковали между собой:
– Ну что у них и охраны никакой тут нет?
– Подсадил друг друга и залез в такое дворище.
– Да нет, тут дозоры крепкие должны быть. Только, наверно, отдельно где-то стерегут.
Дальние горы кое-где подступали к берегу большими холмами. И тогда ровные прямоугольники поместий поднимались на них широкими уступами, все так же утопающими в садах. Вот показался монастырь с более массивной и суровой стеной и трехкупольным храмом посередине. Дарник вспомнил, что ромеи именно монастыри часто используют как готовые крепости. Ну что ж, действительно крепости, неприступные и для сотни разбойников, особенно если их защищать полусотней лучников.
Вскоре стал виден и первый ромейский город Талес, столица фемы Халдия: высокие квадратные башни и зубчатая стена между ними. В море выдавалась сложенная из тесаных камней дамба. На береговой скале располагалась башня-маяк, наверху которой курился дымок от сырых дров – дневной указатель для всех плывущих мимо судов.
Из-за дамбы вышли две биремы и устремились навстречу липовцам. Рыбья Кровь был в затруднении: знают ли тут о его столкновении на Танаисе и стоит ли прятать излишки оружия, или, напротив, все их держать наготове.
– Это простой досмотр, – определил приданный княжескому дракару опытный морич. – Будут смотреть, какой товар и нет ли у нас больных людей. Насчет военного найма лучше не говорить.
– Они что, целый день будут досматривать?
– По-разному бывает. Но обычно они не утруждают себя.
Дарник дал знак сигнальщику и по всем лодиям принялись сбрасывать в море бочки с оружием. О том, чтобы представляться купцами из разных городов, было договорено заранее. Княжеский дракар вышел чуть вперед, дабы по его поведению флотилия видела, как ей действовать самой.
Биремы были более приземистые и укороченные, чем те, на Танаисе, имели по две башенки с внушительными баллистами для стрельбы горшками с ромейским огнем, и по два сифонофора с каждого борта. Дружные гребки двойного ряда весел сообщали им завидную скорость.
Одна бирема остановилась в стрелище от лодий, вторая на полстрелища позади первой, чтобы своим ромейским огнем прикрывать, в случае надобности ее отступление. Дарник с похвалой отметил эту их предусмотрительность. Едва лодии убрали паруса, к дракару от передней биремы направилась лодка на восемь весел.
– Намерены ли вы заходить в Талес? – спросили с лодки сначала по-ромейски, потом по-словенски.
– Намерены, – по знаку Дарника отвечал кормщик.
– Мы должны осмотреть ваше судно. – С лодки безбоязненно перепрыгнуло на дракар четверо ромеев. Впрочем, вели они себя весьма вежливо: мимо гребцов проскальзывали, никого не задевая, все, что брали, аккуратно клали на место, завязанные мешки лишь ощупывали, до мечей и колчанов со стрелами вообще не дотрагивались. Оставив на дракаре лоцмана, пограничная стража удалилась.
– Подай команду, чтобы все делали, как мы, – передал лоцман команду кормщику. Дарник чуть заметно кивнул, и приказ пошел ко всем лодиям.
Необходимость в умелой проводке судов стала ясна, когда входили в бухту – кроме видимых над водой скал, заметили еще и подводные. За свою работу лоцман запросил по медному фолису с каждой лодии. Причал, как и дамба, был сложен из тесаных камней и имел специальные столбы, на которые закинули причальные концы с головных судов, остальные швартовались уже к самим дракарам.
Явившиеся мытники ограничились сбором по серебряному милиарисию с лодии, если их и удивляло слишком большое количество словенских судов, то они вслух любопытства не проявляли. На Русском море кроме моричей пошаливали славутские и истрские пираты, и то, что купеческие караваны словен собрались в крупную флотилию было вполне объяснимо.
– Больше чем по десять человек по Талесу и пригороду ходить нельзя. С собой можно иметь только ножи, лезвие которых не превышает четырех вершков. Костры разводить в отведенных местах, – монотонно перечислил ромейские порядки старший мытник.
Едва отошли чиновники, как к лодиям набежали увешанные товаром продавцы, все они знали хоть несколько слов по-словенски и навязчиво искали покупателей. Оглушенный их криками Дарник, послал передать всем воинам, как будет по-ромейски «не хочу», чтобы отделываться от приставал. Второй волной нахлынули разного сорта перекупщики, желающие прямо с лодий выкупить весь имеющийся товар. Позже Рыбья Кровь с удивлением узнал, что эти перекупщики только тем и живут: покупают и продают, продают и покупают, порой даже не утруждаясь перетаскивать купленные товары с места на место, а подводя к продавцу своего найденного покупателя. Была еще и третья волна талесцев в виде бойких молодчиков, предлагающих живой товар, для изголодавшихся по женщинам мореходов. Князь на всякий случай распорядился, чтобы от лодий отходило не больше половины гребцов.
Самому Дарнику тоже не терпелось размять ноги, и, прихватив с собой полуватагу арсов, он отправился осматривать Талес. Откуда не возьмись, рядом появился молодой горбун, бойко говоривший по-словенски, который за медную монету готов был все местное показать и рассказать.
– Только будешь говорить, когда я спрошу, – строго предупредил его Рыбья Кровь.
Город делился на три части: Крепость, Спящий город и Гавань. Чтобы попасть в Крепость, требовалось особое разрешение. Горбун тут же предложил за отдельное вознаграждение достать такое разрешение.
– В другой раз, – отказался князь, больше желая увидеть сам город.
Сколько ему приходилось слышать и читать про Романию, про ее города и порядки, и все равно увиденное было во многом неожиданно и ни с чем не сравнимо. Никаких отдельных дворищ, а ряды двух-трехъярусных домов, вплотную примыкавших друг к другу. На нижнем ярусе лавки, склады и мастерские ремесленников, верхние служили им жилищем. Не только узкие улочки, но и площади-перекрестки выложены каменными гладкими плитами. Вот лебедка, легко вращая ее ручку, один человек поднимает с судов многопудовые грузы, вот фонтан в каменной узорчатой чаше, чуть дальше солнечные часы на городской площади и – самое замечательное – деревянные балконы на каменных домах. Небольшие всего на аршин выступающие наружу, они от жары полностью были укрыты деревянными рейками, но не это поразило князя.
– Не смотри, девиц там все равно не рассмотришь, – посоветовал проводник.
Какие там девицы! Подобный балкон на крепостной стене позволил бы одному-двум лучникам стрелять сразу по трем направлениям, а через отверстия в полу еще и вниз. Как раз такой возможности всегда и не хватало ему, когда он думал о защите своих городищ и веж, чтобы без риска выглянуть из бойницы и верно оценить, в каком месте вражеский приступ особенно силен.
Обращало на себя внимание и почти полное отсутствие противных запахов, свойственных любым торговым рядам.
– Все, что воняет, продается в другом конце Гавани, – объяснил горбун.
Следующим открытием было, что цены на основные товары назначает стратиг фемы.
– А какой смысл тогда в самом торге? – недоумевал Дарник.
– В приятном обхождении. Великое искусство привлечь не думающего о покупках человека и продать ему то, что ему совсем не надо. Кто-то вообще покупает просто в благодарность за интересный разговор.
Когда Дарник задержался возле лавки с шелком и парчой, горбун счел нужным его предупредить:
– Можешь даже не смотреть, чужеземцам это вывозить запрещено.
– Почему? В Хазарии такого добра тоже полно.
– Такое, да не такое. Предметы большой роскоши только для самих ромеев.
Возле книжной лавки, князь снова остановился.
– Книги и свитки тоже вывозить нельзя?
– Такие – нельзя! – Горбун указал на книги с золотыми и серебряными окладами.
Дарник бегло просмотрел некоторые из имеющихся старых книг в простой меди. В основном это были жития ромейских святых и назидательные любовные истории о торжествующей добродетели. Удалось выбрать лишь две книги о чужеземных странах и диковинных зверях.
– Пятнадцать милиарисиев, – подсчитал продавец.
– Восемь, – сказал князь.
– Тринадцать.
– Девять, – чуть уступил Дарник.
За одиннадцать серебряных монет книги перекочевали в торбу Корнея.
– А ты говорил: назначенные цены, – сказал князь горбуну.
– Назначается верхний порог цены, с него и берется налог, – ничуть не смутился тот. – Но лучше продать с малой прибылью, чем ничего не продать.
Дарник попросил показать ему невольничий рынок. Он представлял его в виде специального помоста, куда выводят раба или рабыню и показывают со всех сторон покупателям. В действительности, невольничий рынок находился в самом дальнем углу талеского пригорода, подальше от священников и чересчур религиозных ромеев. Никто криками покупателей не подзывал, на рабах не было ни цепей, ни железных ошейников. На отполированных тумбах сидели обычные мужчины, женщины и дети, и только не ромейские прически и одежды свидетельствовали, что это не свободные талесцы, а именно рабы. Цены тоже были умеренные: крепкий двадцатилетний раб стоил всего пятьдесят милиарисиев, за молодую красивую рабыню просили восемьдесят милиарисиев, которые тотчас сбавлялись до шестидесяти, стоило вам сделать шаг в сторону.
– Мне нужен учитель, знающий хазарский и арабский языки, – обратился Дарник к круглолицему продавцу с самой большой группой рабов.
– Такого учителя не сразу найдешь. Назавтра я могу его разыскать. Но он будет стоить двести милиарисиев. Разыскать?
– А ты сам знаешь хазарский и арабский языки?
– Могу и читать, и писать на них, – с гордостью произнес торговец.
– А если я тебя найму в качестве такого учителя? – вдруг предложил князь.
Круглолицый оторопело оглядел Дарника с его арсами, очевидно прикидывая, что это за люди и не шутят ли они.
– Нет. У меня здесь дом, семья, я никуда поехать не могу.
– А если бы смог, то сколько бы ты стоил? – продолжал допытываться странный покупатель.
– Тридцать милиарисиев за каждый месяц, – неуверенно ответил ромей.
Арсы напряженно слушали, готовые на любое действие. Князь уже и сам не рад был, что так всерьез привязался к простому торговцу.
– Ну что ж, пойду поищу кого-нибудь подешевле, – дружелюбно улыбнулся Дарник и поспешил двинуться дальше.
Обойдя Гавань, липовцы подошли к крепости. Высота ее стен не превышала пяти сажен, башни в полтора раза выше и никаких нигде выступов-балконов, ни каменных, ни деревянных. Возле стены не имелось ни рва, ни каких-либо дополнительных препятствий, просто подставляй лестницу и лезь. Дарник даже отметил два места, где удобней всего было двигать к стене осадные башни.
Главные ворота крепости были широко распахнуты, туда-сюда сновали группы явно не городских парней по 15-20 человек.
– А их талеские порядки не касаются? – поинтересовался князь.
– Это стратиоты, – объяснил горбун. – Со всей фемы собрались, часть здесь, часть за городом. На арабов готовятся. Завтра выступают. Ну что, Спящий город смотреть будем?
– А почему он спящий? – опережая князя, спросил у проводника Корней.
– Там виллы наших богатеев. Тишина и покой.
– Будем смотреть, если на саму виллу нас проведешь, – сказал Дарник.
– Тебя одного, может, и смогу, а всех – нет, – твердо заявил горбун.
– Хорошо, веди одного, – согласился Рыбья Кровь.
Спящий город от Гавани отделяла простая двухсаженная стена и маленький ров-канава для стока со стороны гор дождевых вод. К небольшим двухстворчатым воротам, врезанным в саму стену через ров был переброшен массивный каменный мостик. Горбун исчез за воротами, оставив липовчан снаружи.
– Зачем тебе это надо? – выразил общее беспокойство арсов Корней. – Ну дворище и дворище, что там уж такое особенное? Еще схватят и в рабство продадут.
– То-то вам будет облегчение, – благодушно отшутился Дарник, как всегда при общем волнении окружающих, сохраняя спокойствие и уверенность в себе.
Он и сам толком не знал, почему так захотел взглянуть на талескую жизнь не снаружи, а изнутри.
– Один солид и два милиарисия, – сказал горбун, выныривая из ворот.
– Дорого они себя ценят. – Князь протянул ему монеты.
Вместе с проводником они вдвоем вошли в ворота, охраняемые тремя стражниками, вооруженными булавами и кинжалами. Стражники окинули Дарника пытливыми взглядами. Горбун отдал им милиарисии, и они прошли вглубь Спящего города. Приятная прохлада встретила их сразу за воротами. По обе стороны широкого безлюдного прохода тянулись высокие каменные ограды, вдоль них стояли цветущие кусты, а из-за оград над головой нависали еще и кроны деревьев.
– А какие у них плоды? – кивнул Дарник на кусты.
– Так себе, несъедобные. – Горбун равнодушным взглядом скользнул по усыпанным цветами веткам. – Для красоты посадили.
Князь продолжал коситься на кусты. В Липове тоже самосевом росло несколько лесных деревьев и кустов, но все они имели самый неприглядный вид со сломанными ребятней ветками и оборванной листвой. Здесь же, сколько он не смотрел, ничего ломаного не заметил. Пока шли, через каждых пятьдесят-шестьдесят шагов справа и слева появлялись парные входы: одностворчатая дверь для людей и рядом двустворчатые воротца для повозок и верховых лошадей. И все они чем-то да отличались друг от друга.
– Здесь, – указал проводник на дверь, украшенную двумя медными лошадками.
На стук бронзового кольца дверь открыл совершенно черный толстый раб, одетый лишь в льняную материю, обернутую вокруг бедер. Дарник от неожиданности сделал даже непроизвольное движение левым плечом вперед, как всегда поступал, готовясь ударить противника правым кулаком. Но негр первым отступил в сторону, сияя белоснежной, не меньше чем на полсотни зубов, улыбкой.
Князь вошел и, несмотря на всю свою готовность к чему-то яркому и прихотливому, на мгновение замер, пораженный открывшимся видом. Небольшой прямоугольник сада был не просто засажен красивыми деревьями и кустами, а словно изысканная одежда, сшитая по размеру, со всех сторон приятно охватывал и облегал его. Не возникало ощущения ни тесноты, ни простора. Взгляд Дарника скользил по мозаичным дорожкам, искусственным водоемам, резному мраморному фонтану, скульптурам, скамейкам, каменным колоннам. Он не сразу заметил саму одноярусную виллу, которая являлась как бы продолжением сада, уходя своими открытыми залами куда-то в сумрачную глубину. На приподнятой над землей террасе, возле круглого мраморного столика в креслах с подлокотниками сидели хозяин и хозяйка виллы, смотревшие на липовского князя, как на диковинное животное, которое не стоит удостаивать ни единым словом.
Рыбья Кровь едва не расхохотался от их высокомерных гримас и сразу почувствовал себя гораздо свободней. Пока горбун робел возле входа в сад, он непринужденно и внимательно исследовал сам сад, стараясь не упустить ни одной мелочи. Поднялся по ступеням даже на террасу, чтобы посмотреть, какой с нее открывается вид, разглядел мраморное дно в бассейне для купания, сосчитал пестрых рыбок в малом овальном водоеме, изучил рисунки мозаик и черты лица скульптур. И все это в полном молчании и ни до чего не дотрагиваясь руками. Закончив осмотр, Дарник достиг входа в сад и повелительно посмотрел на негра. Тот торопливо распахнул дверь.
– Я так боялся, что ты попросишь посмотреть их дом, – признался горбун, когда они оказались снаружи.            
– Мне хватило и сада, чтобы все понять. – Дарник не скрывал удовольствия от своего посещения.
– Что же ты понял? – проводник был порядком заинтригован.
– Никому не скажу! – Князь по-ребячьи схватил и весело встряхнул его.
Больше ни над чем не приходилось ломать голову – тайна совершенной домашней жизни враз открылась перед вчерашним бежецким подростком. Очаровательный пятачок огражденной глухим забором земли, и они с Всеславой так же самодовольно и надменно взирающие сверху вниз на любого постороннего человека, да еще возьмут золотые монеты за то, чтобы этот посторонний вошел и обомлел от тоски и зависти. Все ясно стало и с самой Романией: она уже достигла своей вершины и никуда дальше не взойдет, зато будет делать все, чтобы доказать, что она лучше, умнее и правильнее всех, и дабы все это у себя сохранить.
– И что там? – спросил Корней, едва Дарник присоединился к ним.
Всегда подчеркнуто суровые арсы тоже смотрели с детским ожиданием.
– Даже нашему кагану далеко до их простого сборщика налогов, – слова князя говорили об одном, но сам его тон – прямо об обратном.
– С жиру бесятся, – перевел арсам смысл сказанного Корней.
Пора было возвращаться к лодиям. На обратном пути Дарника ждала еще одна неожиданность. Его внимание привлекли крытые носилки, которые несли мускулистые рабы. В том, что это именно рабы сомневаться не приходилось. Пот блестел на их лицах и шеях, а в глазах пустое мертвое безразличие. Ветерок чуть приоткрыл легкую занавеску, и липовцы успели заметить на носилках двух знатных женщин, которые лежа о чем-то весело беседовали. 
Остановившись, Рыбья Кровь проводил процессию долгим взглядом. Это чтобы двух холеных баб таскали на себе четверо здоровых мужчин! Те что, ногами сто саженей пройти не могут?! В полном смятении Дарник обвел взглядом текущую мимо толпу талесцев: неужели их ничуть не возмущает такое положение дел? Не возмущало – люди обтекали движущихся рабов с носилками, как обходят лошадь с телегой: осмотрительно и равнодушно. Если ему и хотелось заполучить еще один повод враждебного чувства к ромеям, то теперь такой повод был!
На липовских судах царило спокойствие и порядок, зато на стругах моричей шло бурное веселье. Подойдя к ним, Рыбья Кровь увидел трех молодых женщин. Они сидели в центре небольшого пиршества и с животным страхом косились на два десятка окружающих их разгоряченных вином парней.  
– Что это такое? – Дарник строго обратился к поднявшемуся ему навстречу десятскому заградцев.
– Да вот купили на забаву хазарских девок на невольничьем рынке, – довольно осклабился он.
– Я же говорил, что пока мы не будем ничего покупать, – напомнил князь.
– Это ты говорил для своих липовцев. А на наших стругах и для девок место найдется.
– Приведи их сюда!
Десятский подал знак, и три женщины поднялись на причал. Теперь их испуг обратился на князя.
– Я их забираю, – оглядев рабынь, сказал Дарник.
– Так не пойдет!.. Они наши!.. А ну быстро верни!.. – гневно завопили вскочившие на ноги и обнажившие ножи моричи.
Арсы плотной шеренгой рассыпались по причалу. С соседних лодий к ним поспешили липовские гриди. Поняв, что силы слишком не равны, моричи с ворчанием отступили.
– Я буду говорить только с Кухтаем, – объявил Дарник и с рабынями направился к своему дракару.
– Накормить и не трогать, – сказал он о женщинах.
Чуть погодя к нему на судно пришел сотский заградцев.
– Мои воины слушаются вожаков только во время боя, в мирное время они сами себе хозяева, – начал объяснять Кухтай. – Это их деньги, и они тратят их как хотят…
– Своих рабынь они получат, когда мы повернем назад, – сухо перебил его князь.
– Но почему? – недоумевал сотский.
– Потому что есть другие воины, у которых рабынь нет. Потому что есть ты и я, у кого рабынь тоже нет. И всем нам надо думать о главном, а не о наложницах.
– Ты говоришь, как древний старик, – не согласился сотский. – Женское тело всегда придает воину новую силу и нужную ярость. И тогда умирать действительно не очень страшно. Или ты сам никогда не испытывал это?
– Покупающие рабынь воины не воины, а купцы. Я согласен отдать женщин, но только тем, кто останется с ними в Талесе.
Кухтай молчал, раздумывая.
– А ты правда отдашь рабынь, когда мы повернем назад? – уточнил он.
– Трусам точно не отдам, а храбрые воины и по второй наложнице получить смогут, – заключил князь.
Сотский ушел объясняться со своими воинами и вскоре вернулся с улыбкой на лице:
– Никогда не думал, что они с этим согласятся, но они согласились! Еще и высмеяли наших богатеев, тех, кто купил. Как это у тебя ум так устроен, что самое несправедливое, ты можешь превращать в единственно правильное?!
 
8
Целый месяц плыли они вдоль берегов Романии, на два-три дня приставая к тому или иному городу или останавливаясь в безлюдных местах. Во время одной из таких остановок три лодии были основательно побиты о камни, и неделю все войско дожидалось пока их починят. Дважды на море поднималось сильное волнение, но оба раза липовская флотилия укрывалась в прибрежных бухтах и сумела сохранить все суда.
Каждый день приносил новые сведенья о земле, мимо которой они проплывали. Князь не переставал удивляться подробной предписанности любой деятельности и просто повседневной жизни ромеев. Все городское население было распределено по корпорациям исходя из рода занятий. Причем, если из корпорации в корпорацию еще можно было как-то перейти, то внутри ее ремесленник строго-настрого должен был заниматься чем-то одним. Так, шелк-сырец закупался одной корпорацией, вторая корпорация лишь очищала и разматывала коконы, третья ткала, четвертая красила, пятая шила, шестая продавала готовую одежду. При деле оказывались и сами чиновники, зорко отслеживая, чтобы каждый из ремесленников получал строго по 8 процентов прибыли от своей работы. Эти 8 процентов больше всего умилили липовского князя, как забота о всеобщей полунищете-полубогатстве. Купцов обязывали брать денежные ссуды только у определенных менял и ювелиров под 8 – 16 процентов годовых. Не меньше порадовал Дарника и «Родосский морской закон», согласно которому капитана-навклира могли судить даже за унылый вид во время бури и за отсутствие кошки для борьбы с крысами на его корабле. Совсем иначе воспринял князь сообщение о том, что в проастиях-хуторах многодетные семьи оскопляют одного из сыновей, чтобы отправить на заработки в город.
– Почему так? – с отвращением спросил он.
– Евнуху всегда проще поступить в услужение в богатый дом, – невозмутимо, как о высшем достижении их государственного порядка, отвечал очередной ромей-проводник.
В каждом городе было по несколько христианских храмов, куда липовцев активно зазывали все местные жители, мол, пойдите и почувствуйте небесную благодать. Пару раз князь поддавался их призыву и заходил. Видел устремленную вверх каменную оболочку, вдыхал запах ладана и воска, слышал ангельское пение хора и громкую молитву священника, ощущал высокое смирение окружающих верующих – и выходил с совершенно незамутненным равнодушием – любое стадное послушание было глубоко противно его натуре.
А потом случилось, что из малой скалистой бухточки наперерез их колоннам лодий выскочила маленькая лодка с двумя налегающими на весла гребцами, которую преследовала суденышко на десяток гребцов. Малую лодку принял к себе на борт дракар Сеченя, там сделали вид, что не понимают криков, доносившихся с преследующего судна. Дул крепкий попутный ветер, и большая лодка ромеев быстро отстала. Позже беглецов доставили на княжеский дракар. Это оказались нарушители нового иконоборческого закона, которые спасали три старинных иконы. Слово за слово выяснилось, что за такой проступок им грозит смертная казнь или ослепление. Беглецов с их иконами высадили на берег верст через десять, но впечатление от этой встречи сохранилось у Дарника надолго. Люди, рискующие жизнью ради каких-то ритуальных предметов, заслуживали если не уважения, то хотя бы попытки понять их.
Однажды мимо липовской флотилии проплыли три дромона. На что велики были биремы, а дромоны превосходили их в полтора-два раза. На носу и корме виднелись внушительного размера баллисты, а вдоль бортов по четыре сифонофора с ромейским огнем. Устрашало даже не это, а то, как сильно и слаженно загребая своими десятками весел, дромоны догнали липовские лодии и, не обращая на них никакого внимания, пошли дальше. С их палуб раздавались издевательские крики в сторону медлительных словен.
– Перед нами красуются, заразы! – обронил кто-то из воинов.
Рыбья Кровь был сильно обескуражен. Собственные морские учения показались на редкость наивными и беспомощными. Он со всей очевидностью осознал, что его план возвращаться с добычей той же дорогой вряд ли осуществим – нагонят и пожгут, только и всего! Правильно сказал Кухтай, им придется спасаться, пересекая на север все Русское море, причем не единым целым, а россыпью, чтобы хоть часть лодий избежала карательного огня ромеев. Надо было искать какой-то другой выход из этого положения.
Случались и более приятные происшествия. Как-то ночью князю приснилась Всеслава, их жаркие объятия в рыбачьей зимовке. Сон перешел в явь, его оплетала своим телом юная девушка и он вдруг поверил, что это действительно княжна, бросила Липов и на попутной купеческой лодии догнала его здесь на южном берегу Русского моря. Иллюзия продолжалась недолго, но была необычайно сильной. Спальное место князя находилось на носу дракара под небольшой дощатой площадкой. Треугольная нора имела три аршина в длину и полтора в высоту, так что даже сидеть в ней было тесно, зато находиться наедине с самим собой – в самый раз. Пока Дарник соображал, что тут к чему, девушка, разгадав, что он воспринял ее без особого восторга, быстро выскользнула наружу. Одна из рабынь, догадался князь. Выбравшись следом за нежданной гостьей на палубу, он обнаружил лишь спящих вповалку гребцов. Посередине дракара имелся лаз в низкое подпалубное пространство, где на освободившемся от проданных товаров месте ночевали хазарки, забранные у моричей. Никто их там не запирал, наоборот люк туда держали приоткрытым, чтобы рабыни не задохнулись. Вот и сейчас под ним имелась широкая щель. Рулевой на кормовом весле полусонно клевал носом. Да не допытываться же у него, кто только что выскользнул из княжеской берлоги!
Утром и днем рабыни сновали по дракару, готовя и разнося гридям еду и питье. Рыбья Кровь пристально разглядывал всех троих девушек, стараясь определить, кто из них, но так и не сумел это твердо решить. Следующую ночь он спал вполглаза и, почувствовав прикосновение девичьего тела, тотчас проснулся и схватил таинственную наложницу, но его ноги запутались в плаще, служившей ему одеялом, и пока он выпутывался, девушка вновь ускользнула. Днем повторилась прежняя игра в догадки и неузнавание.
Всю третью ночь князь провел без сна, дожидаясь прихода рабыни, но она не пришла. Проведя глупую бессонную ночь, Дарник разозлился не на шутку. Еще не бывало такого, чтобы о какой-либо из женщин он думал три дня подряд! Желания наградить плутовку за ласки тоже не возникало. Ведь тогда получится, что он отобрал рабынь у заградцев специально для себя. Да и вообще не по нем это, чтобы женщины вот так диктовали ему свою волю. На береговой стоянке князь в присутствии Кухтая объявил, что переводит рабынь на дракар Копыла. Когда один из арсов по-хазарски объяснил рабыням, что они должны переходить на другое судно, одна из них, смуглая гибкая девочка с десятком черных косичек, вдруг бросилась в ноги Дарнику и цепко прижалась к нему, лопоча что-то по-хазарски.
– Не хочет тебя покидать, лучше убей, говорит, – перевел арс.
– Ну и чего мне с ней? – Рыбья Кровь слегка растерялся.
– Плати десять солидов и бурдюк вина сверху и бери ее себе, – нашел выход Кухтай.
– Сразу тридцать плати, а то две других тоже вон целят броситься в ноги, – с нарочитой серьезностью заметил Сечень.
– Двадцать тысяч кутигур побить полегче будет, чем три наложницы за раз, – подначил князя и Корней.
Воеводы и арсы захохотали. Поддаваясь их веселью, Дарник и сам смущенно над собой усмехался.
Все три хазарки остались на княжеском дракаре. Адаш, как звали зазнобу Дарника, по-прежнему большую часть дня проводила с ними, оставляя для князя лишь малую толику ночи. Она поначалу даже не заправляла его постель и не подносила ему еду, робея вмешиваться в установленный до нее порядок. Столь же старательно Адаш не выказывала и обычных признаков влюбленности: ни взглядов-любований, ни мимолетных ласковых касаний, ни удовольствия от его Дарникского внимания. Иногда князю казалось, что арс-толмач просто не верно перевел ее слова насчет убийства – настолько ее бесстрастность не соответствовала просьбе о смерти.
В родной Бежети на сборищах молодежи Дарник никогда не пользовался особым успехом у юных красоток и всегда ясно сознавал, что все его нынешние наложницы возникли исключительно благодаря воинским победам и главенству над людьми, поэтому был уверен, что вот такой горячей любви к нему после двух дней близкого разглядывания ни в какой молодке возникнуть не может. Девчонка просто захотела резким поступком улучшить свою незавидную участь – и не более того. Для него стало большой забавой скрытно наблюдать за Адаш, чтобы уличить ее в обмане: как она ведет себя с другими парнями, не промелькнет ли на ее лице нехорошая усмешка, не выдаст ли свое притворство как-то иначе. Однако вскоре князь вынужден был признать, что столкнулся с еще более скрытным и сдержанным человеком, чем он сам. То, что Адаш не говорила ни по-словенски, ни по-ромейски придавало всему этому еще более необычный характер.
Лето между тем перевалило на вторую половину, последние липовские товары оказались распроданными, войско было порядком изнурено морским походом и дальнейшее плаванье к Царьграду-Константинополю утратило свой смысл. При желании конечно можно было настоять на продолжении похода, однако Дарник сам пришел к выводу, что пора с чем-то определяться.
И вот на пустынном скалистом берегу собрался совет воевод – решить, что делать дальше.
– У нас закончились товары, но есть солиды, на которые мы можем сами покупать то, что нам надо, – сказал Сечень.
– Если мы поплывем дальше, то в Липов придется возвращаться со снегом, – заметил Копыл.
– Мы слишком далеко зашли, потом от бирем и дромонов убегать придется по отдельности. Кого-то обязательно пожгут, – повторил свое мнение Кухтай. – Надежней вернуться к Лазику или на север в Таврику и там наиграться.
Этот совет прозвучал как вызов ему, князю, мол, погорячился ты со столь дальним походом, теперь думай, как выбираться будешь. Дарник и сам понимал, что попал в западню. Привыкнув к речным берегам с их зарослями, где легко было укрыться, он лишь в одном месте увидел подходящее камышовое устье не пересыхающей горной реки, на протяжении же сотен верст тянулись голые скалистые берега, почти везде отвесно обрываясь в воду. Пристать к ним, установить камнеметы и отбить ромеев с их смертельным огнем еще получится, а вот снова стронуться в путь на лодиях вряд ли. Конечно ночью можно попытаться прорваться через само море на север, но прав Кухтай: биремы с двойными рядами весел, а тем более дромоны с тремя весельными рядами обязательно многих нагонят и пожгут. Выйти на открытый морской бой с ними – потери будут еще больше. И все же у победителя кутигур решение было одно: нападать! Воеводы косились друг на друга, но никто так и не решился открыто возразить князю.       
Последний город, мимо которого они проплывали два дня назад, назывался Дикея, столица еще одной ромейской фемы. От пограничного Талеса он отличался большим количеством трех-четырехъярусных домов. Здесь имелись целые корпорации медников, красильщиков, каменотесов, виноделов и стеклодувов. Липовскую флотилию в гавани встретили очень настороженно, лишь половине судов разрешили швартоваться к пристани, остальных направили к безлюдному берегу за городской стеной. Да и потом какие-то неприметные люди постоянно за ними наблюдали. Несмотря на такие дикейские предосторожности, парочку лазутчиков в городе удалось оставить.
Как Дарник и рассчитывал, новое появление липовцев, да еще со стороны Константинополя не вызвало в Дикее особых опасений. Подошедшее охранное судно снова распорядилось половине лодий идти к безлюдному берегу, те послушно туда направились, а другая половина вошла в гавань и веером рассыпалась вдоль пристани. На воинах-гребцах поверх доспехов были как обычно длинные рубахи, и до того, как они надели на головы шлемы и не выскочили с оружием на берег, никто ничего не заподозрил.
Червячок бесчестности разбоя против мирных людей все же грыз князя, поэтому он приказал вместо мечей использовать клевцы, булавы и кистени, а дальнобойные луки заменить пращами-ложками – удары тупым оружием представлялись ему милосердней резаных рубленых ран.
Нападение застало дикейцев врасплох. В первые минуты никто даже не понял, что, собственно, происходит. Сотни воинов, высыпав на пристань, молча, без воинских криков, просто расталкивая толпу, помчались к воротам городской крепости. Как ни быстры были действия липовцев, дозорный на надвратной башне успел ударить в колокол и караульные вовремя сумели закрыть ворота, отсекая снаружи даже собственных зазевавших стражников.
– Вот что значит хорошая выучка, – одобрительно отметил Рыбья Кровь, со своей арсовой полусотней он был в первых рядах нападавших.
Не сумев сходу ворваться в крепость, липовцы рассыпались по пристани, хватая товары и открывая ворота в город второй половине войска. Теперь можно было не спешить.
Крепость Дикеи представляла собой большой квадрат с воротами на четыре стороны. Как позже узнал Дарник, когда-то здесь располагался полевой стан староромейского легиона, который затем превратился в постоянный лагерь, а на месте полотняных палаток возникли каменные постройки. Теперь его занимал гарнизон из тысячи семейных воинов-стратиотов, половина из которых в данный момент отправилась в поход на арабов.
Чтобы обезопаситься от возможной вылазки из крепости, князь послал ко всем четырем ее воротам по две ватаги гридей, а сам с оставшимися бойниками и арсами попытался навести порядок в своем рассыпавшемся войске, что оказалось сделать не так просто. Моричи, как у них было принято во время набегов, сразу пустились в самый разнузданный разбой, увлекая за собой и часть липовцев. Для Дарника стало неприятным откровением видеть, как его веселые симпатичные парни со зверскими лицами избивают булавами и клевцами безоружных людей, валят прямо на улицах женщин, яростно ломают навесы и прилавки, не столько хватают, сколько портят чужое добро.
– Унять моричей! Не слушаются – бить насмерть! – приказал арсам князь.
– Дай мне ватагу! Я справлюсь! – кричал расхрабрившийся Корней.
Рыбья Кровь согласно махнул рукой: бери всех, кто за тобой пойдет и наводи порядок.
Сами ромеи мало где оказывали сопротивление. Городская стража разбежалась, лишь на военном дромоне, пришвартованном к берегу, шла рукопашная с его малой охранной командой, да отдельные мужья пытались защитить своих жен.
Часа через три все было кончено. Людные улицы превратились в пустырь, усыпанный всевозможным хламом, кое-где занялись два-три пожара, которые в каменных домах не слишком разгорались, повсюду лежали убитые дикейцы.
– Ну и что? – оправдывался за своих разбойников Кухтай. – Или мы не грабить сюда пришли? Ну, не умеют они грабить по чуть-чуть. Помногу умеют.
К князю пробился один из оставленных ранее в городе лазутчиков.
– Я знаю, где в крепость течет акведук. Если его перекрыть ромеи сразу сдадутся, – сообщил он.
Гриди Сеченя раздобыли лошадей, выпряженных из повозок. Дарник с четырьмя арсами и тремя воеводами потрусили на них осматривать крепость со всех сторон. Иногда они подъезжали к стене совсем близко и видели за каменными зубцами воинов с луками, но ни одна стрела в сторону липовцев так и не полетела.
– Совсем заробели, смотри, – выразил свое пренебрежение Копыл.
– А может, в другом причина, – не согласился князь.
Когда вернулись из объезда, выяснилась и причина.
– Мои заградцы тебе новую наложницу поймали, – довольно сиял Кухтай.
В центре воинов находилась статная молодая женщина в тонкой дорогой одежде.
За спиной князя раздался шепот лазутчика:
– Стратигисса Лидия, жена стратига Дикеи.
– Пускай вернут мне мои перстни, – первое, что она сказала по-ромейски Дарнику, не интересуясь, понимает он ее или нет.
Кухтай рядом криво ухмылялся – неужели прикажешь, чтобы и перстни ей вернули.
– У нас не принято обыскивать воинов. Потом все свалят в кучу, и ты сама найдешь свои перстни, – ответил Рыбья Кровь пленнице на ее языке.
Она смерила его надменным взглядом:
– И двух моих рабынь отпусти.
Князь дал знак, и заградцы вытолкнули к Лидии двух ее испуганных служанок.
– Прикажи отвести нас в хорошее место! – было следующее требование госпожи.
Копыл немного понимал по-ромейски и хорошо чувствовал ситуацию.
– Здесь рядом неплохой дом есть, – доложил он. – Можно туда их.
– Давай, – согласился Дарник.
Арсы увели Лидию и ее служанок с собой.
– Пора на суда грузиться, – напомнил Кухтай.
– Мы остаемся! – И для него и для всех объявил Рыбья Кровь.
Вместе с воеводами он направился осматривать городскую стену. Она на всем протяжении была в хорошем состоянии. Вот только, по словам лазутчиков, охраняли ее редкие дозорные на башнях.
– Тут трех тысяч гридей не хватит, чтобы всю ее оборонять, – рассуждали воеводы. – А чего им тут в середке страны опасаться? Только казну зря растрачивать. А как нам эту стену охранять?
– Как у ромеев, по одному дозорному на башню, – распорядился Дарник. – И по одной ватаге на каждые ворота.
– А с городом как? – беспокоился Сечень. – Тут домов больше, чем у нас воинов.
– Занимайте дома только вокруг пристани. Дикейцев, чтоб больше не трогали – вешать буду!
Еще были приказы по сбору продовольствия, повозок и друколок, лошадей и седел. Корней, которому в самом деле удалось возглавить одну из ватаг вместе раненого полусотского (все уверены были, что его назначил сам князь), доложил, что в городской тюрьме сто голодных преступников требуют выпустить их на волю.
– Ну и выпусти, – разрешил Дарник.
– Так они тут же начнут сами грабить.
Князь призадумался.
– Тогда сам становись тиуном тюрьмы и корми их. И это не шутка, а приказ.
– Вот влип! – под хохот своих ватажников схватился за голову Корней.
Лишь поздно вечером Дарник вспомнил при стратигиссу. Жилище, в которое ее поместили оказалось действительно вполне пристойным: второй ярус, окна на пристань, большие, нарядные комнаты, примыкающие одна к другой, и даже крытый деревянный балкон, каким он любовался в Талесе. Лидия находилась в самой дальней комнате, где у стены стояло широкое спальное ложе за прозрачными занавесками. Имелся здесь и маленький столик с двумя высокими стульями. Служанок арсы предусмотрительно куда-то удалили. Увидев все это, Дарник понял, что тоже влип – невозможно никому будет объяснить, почему он не хочет разделить ложе со знатной красивой пленницей.
Лидия гордо молчала, сидя на одном из стульев, князь тоже не спешил что-либо говорить. Десятский арсов решив, что все в порядке, вышел из спальни, закрыв за собой дверь. Окна были затянуты легкой кисеей, сквозь которую в спальню врывался свежий вечерний бриз.
Рыбья Кровь сел на второй стул и спокойно рассматривал стратигиссу, дожидаясь, когда она первой заговорит.
– Каждый час в Дикее приближает вашу погибель. Это хоть понятно предводителю пиратов? Почему вы не уплываете? Утром будет поздно.
– А другое что узнать не хочешь? – на хорошем ромейском спросил он – меньше всего ему хотелось обсуждать с ней свои планы.
– Тебе сказали, что я жена стратига. Так вот я еще и порфирородная, если ты только знаешь, что это значит.
– Тот, кто родился во дворце в Порфире, и кто выше даже базилевса, если тот сам не родился в Порфире, – с улыбкой ответил князь.
– Удивительно, какими ныне просвещенными стали предводители пиратов, – похвалила Лидия. – Кто твои родители?
– У меня, как у всех великих людей, два рассказа о родителях. По одному, я сын простых смердов. По второму, мой отец из рода русских каганов. Выбирай, какой хочешь.
Она глянула на него чуть озадаченно – к дарникскому излюбленному насмешливому тону нужно было сперва как следует привыкнуть.
– Я могла бы спасти всех вас… – начала она.
Рыбья Кровь молча ждал, что она скажет дальше.
– Если я замолвлю перед мужем свое слово, то вас могут и не казнить. Вам выделят землю и поселят на плоскогорье, там не так жарко, как здесь, и зимой лежит снег. За это вы будете верно служить в наших союзных войсках.
– А женщин нам дадут? – невинно поинтересовался князь.
– Женщин? У нас есть много словенских поселений, там и сосватаете.
– А то, что мы в Дикее награбили, можно будет оставить себе?
– Не знаю. – Лидия пристально посмотрела на него, видимо, поняв, что он над ней издевается. – Если я буду ночевать здесь, пусть принесут новое чистое белье.
Дарник распорядился, и служанки неизвестно откуда принесли стопку чистого постельного белья. Застлав постель, они удалились. Лидия молчала, князь терпеливо ждал, что будет дальше. За окном быстро смеркалось. Слышны были голоса гридей, устраивающихся на ночлег в соседних домах, изредка раздавалось конское ржание, собачий лай, ослиный рев.
До порфирородной стратигиссы стало потихоньку доходить, что князь из спальни уходить не собирается, но напрямую спросить она не решалась. Дарник решив, что пора еще больше сбить с пленницы спесь, поднялся и стал снимать доспехи.
– Что ты собираешься делать? – испуганно вскричала она.
– Ты не обидишься, если я сегодня совсем не буду покушаться на твою честь? Понимаешь, у нас, предводителей пиратов принято первыми овладевать самой красивой из захваченных пленниц. Если я просто отсюда уйду, воины потребуют своей доли простого мужского счастья. Говори, уходить мне или нет?
Остолбенев, Лидия не произносила ни слова.
– Только прошу тебя, утром сделай вид, что я тобой действительно овладел, иначе все будут надо мной смеяться, – говоря так, он задул масляную лампу, разделся до подштанников и нырнул в шелковые простыни, подложив под бок свое оружие и деликатно оставив для пленницы свободной половину спального ложа.
Ночью Дарник несколько раз просыпался, видел дремлющую за столиком Лидию и снова засыпал. Утром же обнаружил стратигиссу лежащей в одежде на самом краешке постели. Довольно усмехнулся и, прихватив доспехи и оружие, тихо вышел за дверь.
 
9
Предстояло главное: раздел добычи и женщин. С добычей на первый взгляд было просто: коль скоро число моричей от остального войска составляло одну восьмую часть, то и отделить им присудили такую же часть добычи. Разногласия возникли как именно что оценивать. Понадобились доверенные люди от арсов и от моричей, которые всему разнообразию награбленного добра назначали согласованную цену, а затем уже все записывали и делили.
Князю досталась более трудная задача: женщины. Когда происходило сражение и воинов было мало, тогда все они выстраивались на следующий день в очередь по боевым заслугам и сами выходили и выбирали ту или другую пленницу из общей группы. Важно было, чтобы обязательно прошла ночь и еще какое-то дневное время, дабы пленницы немного смирились со своей участью и сумели чуть-чуть присмотреться к своим возможным хозяевам. Именно такой подход давал потом образоваться крепким семьям всем вернувшимся с покладистыми наложницами липовцам.
Сейчас же ни у кого боевых заслуг не имелось, да и слишком всех воинов было много, поэтому Рыбья Кровь решил поступить иначе:
– Сначала мы всех пленниц продадим, а потом полученную казну разделим как добычу.
– А кто покупать будет? Мы сами, что ли? – недовольно загудели многие.
– А вот им. – Дарник указал на пока еще небольшую толпу дикейцев.
За сутки половина жителей покинула город, а половина осталась сидеть за закрыми ставнями. Увидев, что словене порядком утихомирились, часть из них, одевшись в самую бедную одежду, выползла на улицы. В основном это были родственники захваченных женщин. Едва пленниц вывели на пристань, раздался их громкий плач и стенания.
Князь шепнул слово Корнею, и тот вывел на каменную тумбу самую богато одетую дикейку:
– Десять милиарисиев. Кто больше?..
– Одиннадцать, – произнес один из моричей.
– Двадцать! – крикнули из толпы…
Чуть погодя цена поднялась до сто пятидесяти милиарисиев, и пленницу собрались увести с собой счастливые родители.
– Э, нет! – запротестовали, звеня оружием, моричи. – Нам самим такие бабы нужны! Мы их мечом добыли, они наши по праву!
– Кто ее захватил? – громко вызвал Дарник.
– Ну я, – вперед выступил заградский десятский с пышным чубом.
– Отдать ему все деньги. А теперь верни их родителям и забирай свою красавицу.
И воины и дикейцы, замерев, ждали, как поступит десятский.
– Да я на это серебро три таких молодки куплю! – заградец под общий смех сунул увесистый мешочек с монетами себе за пазуху.
Дальше все пошло в том же духе. Толпа дикейцев увеличилась в несколько раз. Цены порой переваливали за двести и даже за триста милиарисиев. Несчастные родственники пленниц прямо тут же одалживали у знакомых золотые и серебряные монеты, чтобы расплатиться.
К князю пробилась старушка с двумя малыми внуками. При виде матери среди пленниц малыши громко зарыдали. Вообще все ромеи были сильно падки на слезы и жалобы, это Дарник заметил еще в Талесе. Бабушка принялась безостановочно лепетать, что они слишком бедны и им нечем выкупить свою единственную кормилицу.
– Ладно, ладно, берите ее и ступайте. – И Рыбья Кровь еще сам вручил малышам по серебряной монетке.
– Ты так совсем моих моричей без женщин оставишь, – укорил Кухтай.
– Кто им мешает самим раскошелиться?
– Да кто за рабыню такую непомерную виру платить станет?
– За рабыню она непомерная, а за жену в самый раз. Пускай твои моричи сами думают, без тебя.
Бойкую распродажу нарушил прибежавший от Южных ворот крепости лучник:
– Ромеи из крепости выходят!
Оставшихся женщин осталась стеречь охранная сотня, остальные бросились бегом в сторону крепости. Дарник с арсами впереди всех на лошадях. Когда достигли Южных ворот, там все было уже кончено. Две ватаги гридей с двумя камнеметами на треногах, стоя за укрытием из перевернутых повозок, столов и бревен, с честью отбили вылазку двух сотен конных и пеших ромеев. Перед воротами лежали три десятка убитых стратиотов, а часть убитых и раненых уносили в крепость их уцелевшие товарищи. У липовцев было лишь трое пострадавших.
– Пять медных и одну серебряную фалеру на всех, – объявил награду Рыбья Кровь. – Разделите их сами.
Радостный рев сорока глоток приветствовал его слова. Чтобы обезопаситься от подобных вылазок впредь, князь добавил каждому из заградительных отрядов еще по две ватаги и вернулся вместе с воеводами на пристань.
Там уже собралось не меньше тысячи дикейцев. Полюбоваться на торговлю бывшими хозяйками явилось немало их рабов и большое число нищих.
– Это ромейские смерды, – объяснил Дарнику один из лазутчиков. – Как наши бездомники – из селищ ушли, а в городе не прижились.
– А евнухи среди них есть? – тихо полюбопытствовал князь.
– Есть, – шепнул лазутчик и безошибочно указал: – Вон и вон, и вон.
Пока Рыбья Кровь рассматривал невиданную мужскую разновидность, один из евнухов приблизился к нему:
– Дай нам оружие, мы сами против дикейцев пойдем.
Дарник почувствовал непроизвольное отвращение говорить с этим человеком:
– А потом что? Мы уйдем, а вы останетесь? – неуверенно произнес он.
– Потом будет потом. Ты сейчас оружие дай, – настаивал евнух.
Подошедший Корней, поняв суть разговора, добавил:
– У меня в тюрьме тоже полсотни таких желающих наберется.
– Может их как черное войско использовать? – посоветовал Копыл.
– Ладно, набирай. Только никаких мечей, только топоры давай, – согласился с ним Дарник и, оставив на писаря-казначея торг женщинами, покинул пристань, снова выслушивать вопли родственников пленниц не имел ни малейшей охоты.
Внимательно впитывая происходящее вокруг, князь отмечал, насколько его воеводы все делали правильно, не растерялись в необычной городской обстановке, всюду без указаний выставили охранные посты, ближние к гавани улицы перегородили завалами из подручных средств, на перекрестках расположили якобы отдыхать целые ватаги с оружием в руках, на постой определили воинов очень компактно. То есть, случилось необыкновенное: в разгар боевых действий ему самому почти не осталось чем заняться.
– Пошли на дромон, – к месту предложил Корней и с арсовой ватагой они отправились на захваченное судно.
Впервые появилась возможность увидеть снаружи и изнутри грозу и ужас Русского моря – трехпалубный корабль на две сотни гребцов и сотню воинов. Четыре баллисты, восемь сифонофоров, по три перекидных мостика с крючьями у каждого борта, лебедки для спуска с верхней палубы на воду двух малых лодок. А еще подвесные койки внутри корпуса дромона для сотен гребцов и воинов и две роскошных каюты для капитана-навклира и комита войсковой тагмы. Вчера повезло, что на борту находилась лишь сторожевая часть команды, не успевшая пустить в ход ромейский огонь и баллисты.
– Можешь плыть на нем? – спросил Дарник у своего кормщика-арса.
– Вряд ли. Здесь нужна особая выучка. Мне бы его на полгода, тогда, пожалуйста, – отвечал мореход.
На берегу князя поджидал Кухтай:
– Чего ждем? Чтобы ромейское войско пожаловало?
– В крепости дворец стратига и вся казна фемы. Хочешь от нее отказаться?
– Ну, так давай возьмем крепость. А может проще за стратигиссу их казну, как выкуп, получить?
– А тебе самому что лучше: крепость взять или выкупа хватит?
Кухтай промолчал, опасаясь язвительных замечаний князя.
Действительно, надо было что-то решать. Дав лазутчику ватагу воинов, Рыбья Кровь послал их перекрыть акведук, питающий крепость, затем приказал Сеченю готовить осадные лестницы.
– Зачем лестницы? Лучше пращницы построить, я смотрел, стены хлипкие, пращницами за полдня проломим, – предложил свое воевода.
– Мне крепость нужна с целыми стенами, – сказав так, Дарник заодно уяснил себе, чего он, собственно, хочет: не бежать воровски прочь с награбленным добром, а на равных договариваться с ромейскими стратигами. Засев в крепости, он может сколько угодно своими пращницами разрушать из нее всю Дикею. Простой хозяйский расчет вынудит ромеев пойти на мировую.
– Там из крепости священник вышел, – доложил прискакавший дозорный. – К твоей пленнице рвется.
Священник был как священник: худощавый, с большими залысинами, аккуратной бородкой, в ниспадающих белых одеждах. Звали его отец Паисий.
– Могу ли я увидеть Лидию? – спросил он у князя.
– Зачем тебе? – Дарника уже начала раздражать эта уверенность дикейцев, что теперь они могут расхаживать по своему городу как хотят.
– Я ее духовник и должен поддержать ее в постигнутом несчастье.
– Уведите и закройте его в какой-нибудь кладовке, – приказал князь арсам.
Священник, не поняв распоряжения отданного по-словенски, послушно последовал за охранниками.
К исходу дня жизнь в городе окончательно наладилась. Открылись многие лавки и мастерские. В тракториях липовцы пили вино вперемежку с ромеями. Новоявленные ополченцы из черного войска притащили в качестве заложников несколько знатных дикейцев-мужчин. К Дарнику пожаловала делегация городских чиновников с просьбой, не будет он против вывоза мусора и выпечки хлеба. Заодно Рыбья Кровь вернул на городские улицы и на охрану тюрьмы дикейских стражников с палками, чтобы те сами разбирались со своими собственными преступниками. Позже явился арс, стерегущий Лидию и сказал, что пленница требует себе смену одежды и постельного белья.
– Ну, так пускай пошлет в крепость за ними своих рабынь, – распорядился князь.
К его крайнему изумлению, все так и произошло: служанки сходили в крепость и принесли оттуда для своей госпожи несколько нарядов и смен постельного белья.
Поговорив с воеводами, князь приказал играть двести свадеб, именно столько пленниц осталось в руках словен. То, что у многих из них дома остались жены и наложницы, значения не имело – слишком много полюбовниц никогда не бывает. Некоторые из гридей захотели даже венчаться по ромейскому церковному обряду – так им хотелось понравиться своим избранницам. Но венчать некрещеных варваров не согласился ни один дикейский священник, поэтому пришлось ограничиться словенским свадебным ритуалом. Едва спала дневная жара, площадь на пристани превратилась в один большой свадебный пир, на котором липовцев было меньше дикейцев.
– Может быть, и тебе с твоей стратигиссой ожениться? – подначивал Дарника Корней.
– Смотри, выпорю, – грозил ему князь.
– А я уже полусотский ватаги бойников, пороть нельзя – только вешать, – бесстрашно скалился Корней.
Тут арс-охранник принес сообщение, что Лидия хочет видеть Дарника.
– Ну вот, молодка сама свадьбу требует, – пояснил княжеский шалун под смех воевод.
Но у знатной пленницы на уме было другое:
– Почему с отцом Паисием обращаются, как с рабом? Он пришел ко мне, немедленно его освободи!
– В другой раз о своих капризах сообщай письменно, – холодно бросил он и сказал арсам привести к ней священника, а сам пошел навестить Адаш, которую разместили в соседнем доме, – перед новой ночевкой с Лидией хотел себя по-мужски опустошить.
Вечером городская жизнь приняла еще более разгульный характер. В войсках Романии служило немало чужеземных отрядов-тагм, и при желании дарникскую тысячу легко можно было принять за один из этих отрядов, временно разместившихся в Дикее, тем более, что словене сами охотно подтверждали: да, прибыли на ромейскую службу. Те из них, кто вместо женщин получил золото и серебро, нашли им не худшее применение, чем новоявленные молодожены: с пристани шли продолжать гулять в трактории и к веселым портовым девкам.
Слыша с улиц пьяные крики липовцев, Рыбья Кровь почувствовал нешуточную тревогу. Покинув Адаш, обошел все дозоры, всюду находя повальное пьянство. Ватага княжеских арсов опрокидывала на головы дозорных ведра воды, тех, кто совсем не стоял на ногах стаскивали на пристань, туда же сгоняли и тех воинов, кто в поисках ночных подвигов, стремился разбрестись по всему городу.
К месту ночевки Дарник вернулся уже за полночь. Лидия и отец Паисий сидели в спальне за столиком и подкрепляли себя сыром и фруктами.
– Наша госпожа обеспокоена, что вождь пиратов еще не выдвинул никаких своих требований и не сказал о намерениях, – учтиво произнес священник.
– Пускай она спросит о них, и я отвечу, – несмотря на усталость, князь был не прочь поиграть в словесные игры.
Паисий вопросительно взглянул на Лидию и снова заговорил:
– Ее удивляет, что вы с такими малыми силами остаетесь в Дикее и никуда не уходите. Подойдут войска соседних фем, придут дромоны и тогда живыми вам отсюда не уйти.
– Вождя пиратов удивляет, что ваша госпожа заботится о нем и его воинах больше, чем о подданных своей фемы, – так же в третьем лице ответил за себя Дарник.
– На каких условиях она может покинуть этот дом? – продолжал вести переговоры священник.
– Мне казалось, что оказанное здесь гостеприимство пришлось твоей госпоже по вкусу, и она не хочет так быстро уходить отсюда.
Не выдержав столь наглого заявления, стратигисса вскочила на ноги, но тут же справилась с собой, напустив на лицо прежнюю холодность. Дарник позвал охранника.
– Найди для священника подходящую горницу, – князь сказал это сначала по-ромейски, потом по-словенски.
Отец Паисий чуть растерянно посмотрел на Лидию. Она сама выручила его из затруднительного положения – быстро подошла и поцеловала ему руку. Священник перекрестил ее и вышел в сопровождении арса.
Дарник принялся тушить масляный светильник и свечи. Потом разделся и лег на новое постельное белье. Засыпая, видел сидящую за столиком стратигиссу. Ночью проснулся от прикосновения закинутой ему на грудь руки спящей Лидии. Она была в одежде, но уже гораздо вольготней разлеглась на ложе. Сейчас ничего не стоило овладеть ею, причем он был совершенно уверен, что серьезного сопротивления ему оказано не будет. Однако тогда дальнейшая игра с ней потеряла бы всю свою прелесть, и, сняв с себя ее руку, он предпочел побыстрей снова уснуть.
 
10
– Дромоны пришли! – В спальню ворвался арс-охранник.
– Сколько? – осведомился Рыбья Кровь, протирая глаза.
Этого арс не знал. Спрятавшаяся под простыню стратигисса выглядывала внимательно и настороженно: дромоны и по-словенски звучали как дромоны.
Когда князь появился на пристани, там уже шла легкая перестрелка. Выставленные накануне на дамбах восемь камнеметов за укрытием из наваленных камней не давали приблизиться двум биремам. Чуть дальше в море пока еще пассивно покачивались на волнах три грозных дромона. Дарник уже знал, что стратиг Зенон уезжал по делам в Константинополь и сейчас наверняка на одном из дромонов рвется освободить свой город и жену.
Не имея возможности приблизиться на струю огня из сифонофоров, биремы обстреливали камнеметы горшками с зажигательной смесью из баллист. Горшки разбивались то о дамбы, то о воду, то о груду камней, ярко вспыхивало пламя, но пока не причиняя липовцам существенного урона. Лодии словен стояли под прикрытием захваченного дромона и ромеи не спешили их поджигать, чтобы не сжечь и сам дромон.
Камнеметчики подтаскивали камни к уже возведенным большим пращницам.
– Пока из пращниц не стреляйте, – остановил их Рыбья Кровь. – Пустите в ход, только если дромоны подойдут.
– Ну вот, дождались! – сердито бросил Кухтай, появляясь с моричами на пристани. – Надо как-то до ночи простоять, а ночью всеми силами прорываться.
Князь ничего не ответил. Дал задание Корнею узнать у работников порта, какова глубина воды у выхода из гавани.
– Четыре сажени, – доложил Корней, чуть погодя.
Дарник приказал самому опытному арсу-кормщику взять сотню гребцов, вывести захваченный дромон и затопить его посреди входа в гавань.
Ромеи, слишком рассчитывая на свой обстрел зажигательной смесью, не торопились ускорять события. Собравшиеся на пристани дикейцы криками удивления и жалости сопровождали медленно погружавшееся в воду великолепное судно. Вскоре над поверхностью воды торчала лишь верхушки его двух мачт. Все это выглядело весьма впечатляюще, но вряд ли могло серьезно помешать ромейским судам ворваться в гавань.
К полудню два из трех дромонов отошли на версту в сторону и стали высаживать на берег стратиотов.
– Была бы конница, мы бы сейчас их всех раздавили, – посетовал Сечень. – Что, будем занимать городские стены и отбиваться?
Накануне удалось добыть всего шестьдесят лошадей, причем половину без седел.
– Городские стены тянутся на четыре версты, по полторы сажени стены на брата. Не слишком густо. – Князь вслух привел старшему воеводе нехитрый расчет.
– Да еще из крепости в спину ударить могут, – согласился тот. – Как же тогда?
Уверившись, что серьезной схватки еще долго не предвидится, Рыбья Кровь отправился к своим знатным пленникам. Как он и ожидал, отец Паисий никуда не ушел и был сейчас у Лидии, что Дарнику сейчас и требовалось.
– С дромонов уже высаживают на берег стратиотов, скоро жду подхода и вашего сухопутного войска. Взять вашу крепость мне хлопот на полдня, но тогда я в ней не оставлю никого живого. Предлагаю, чтобы все, кто есть в крепости, покинули ее через Южные ворота и ушли из города.
Пленники молчали, осмысливая его слова.
– А что будет потом? – спросила Лидия.
– Потом крепость займет мое войско и начнем с вашими мирархами вести переговоры.
– Ты так уверен, что эти переговоры будут тебе на пользу?
– Не думай о моей пользе, думай о своей, – резко оборвал пленницу князь.
– А свое имущество жители крепости могут забрать с собой? – поспешил вмешаться священник.
– Только то, что унесут на себе. И казна фемы, чтобы тоже осталась на месте. Захотите обмануть – не забудьте: у меня в Дикее десять тысяч других заложников. Не хотелось бы устраивать большую резню, за которую и вас потом не похвалят.
– Если ты так легко можешь взять крепость, то зачем ее гарнизон выпускать? – съязвила стратигисса.
– Это серьезное предложение и надо его обдумать, – снова встрял отец Паисий.
– Думайте, я скоро вернусь.
Из своей резиденции князь направился сначала на пристань, потом к северным воротам крепости. На пристани особых изменений не произошло. Биремы отошли от берега на два стрелища и легли в дрейф. Возле крепости липовцы на виду у гарнизона сооружали осадные лестницы.
– Решили? – спросил Дарник, снова возвращаясь к своим пленникам.
– Мы согласны, при условии, что ты отпустишь и нашу госпожу, – вкрадчиво произнес духовник Лидии.
Князь пренебрежительно хмыкнул и направился к двери.
– Хорошо, мы согласны, – вслед ему раздался голос отца Паисия.
Для того чтобы у священника-переговорщика не оставалось последних сомнений, насчет честности словен, Дарник приказал провести его по пристани, вдоль восточной городской стены и возле северных крепостных ворот. Везде полторы тысячи «пиратов» и черного войска были с головой заняты своими делами и устраивать засаду выходящему из крепости гарнизону не имели ни сил, ни возможностей.
К вечеру отец Паисий прислал со слугой грамоту, что гарнизон крепости готов к выходу. Дарник с ватагой арсов поскакал посмотреть, как все будет.
Выйдя из Южных ворот вместе с сигнальщиком, отец Паисий попросил убрать заградительный отряд липовцев. Те, по знаку князя, покинули вместе с камнеметами свое укрепление и присоединились к арсовой ватаге.
Вот из крепости показались несколько десятков вооруженных разведчиков, они рассыпались по прилегающим улицам, чтобы убедиться в отсутствии там каких-либо отрядов липовцев. Следом до южных городских ворот проследовала полусотня ромеев и заняла их. Новый отряд стратиотов перекрыл все перекрестки на улице, ведущей к городским воротам. Наконец, когда все это было исполнено, ворота крепости распахнулись, и из них стало выходить все крепостное войско. Около двухсот стратиотов ехали на конях. Рыбья Кровь досадливо поморщился: как это он совсем забыл выговорить, чтобы лошадей ему тоже оставили. Сейчас уже было поздно что-то переиначивать.
За конным отрядом последовали семьи воинов – толпа из полутора тысяч женщин, стариков, детей и слуг. Дарник представил всех их мертвыми и содрогнулся. Завершал колонну уходящих большой отряд пеших воинов.
– Никогда еще так не воевал, – то ли с восхищением, то ли с укором произнес стоявший рядом с князем Сечень.
Странное ощущение было входить в покинутую крепость, величиной превосходящую весь Липов. Всюду только прямые углы: ряды одноярусных бараков для воинов, дома мирархов и комитов с закрытыми двориками, огромный четырехугольник госпиталя-валетудинария, двухъярусный принципий для военных советов и судов, маленький храм, усадьба стратига, амбары, конюшни, мастерские, птичник и свинарник, бани, пара бассейнов (отдельно для стратиотов и архонтов), помещения для военных занятий и площадки для конных упражнений, даже своя стратиотская тюрьма – все хорошо продумано и обустроено. Особенно порадовало Дарника, что перекрытый акведук питал только крепостные бани и бассейны, для питьевой воды в крепости имелось достаточное количество собственных колодцев.
В половине подвалов вино и масло оказалось опрокинуто и вылито на пол, туда же в грязь были брошены колбасы, сыры и хлеб.
– Это Теодорий, мирарх гарнизона, – смущенно объяснил Паисий. – Я ему говорил, не делать этого, а он решил по-своему.
– А казна?
– Вот, – священник показал князю связку ключей.
Пошли смотреть казну. Она была на месте под четырьмя запорами, но совсем не соответствовала и городу, и крепости. В сундучках оказалось золотой и серебряной монеты примерно на восемь тысяч милиарисиев.
– Много потратили, чтобы войско в поход отправить, – сказал духовник стратигиссы.
– Ну что, годится место для постоя? – спрашивал у своих Дарник.
– Еще как годится, – отвечали ему.
– Хорошо бы, конечно, знать, чем этот постой закончится, – отчетливо прозвучали и такие слова.
Рыбья Кровь сделал вид, что не услышал их. У него было ощущение похожее на то, что он испытывал, переправляясь через Итиль с малым отрядом против бесчисленной орды свирепых кутигур. Опять в голове и сердце прыгал некий озорной воробышек, побуждая делать что-то на редкость неразумное, и чирикал, что это обернется самой лучшей самой звонкой победой. 
– Всем войском занимать крепость будем? – спросил Копыл.
– Нет. Две хоругви здесь, третья пускай у пристани ночует. Нельзя дать ромеям сжечь наши лодии. Все ценности и пятнадцать камнеметов перенести тоже в крепость.
Арсы доставили в крепость и Лидию со служанками.
– Теперь я твой гость, – сказал ей князь.
Все вместе пошли вселяться в усадьбу стратига. Здесь был свой сад с фонтаном и скульптурами, а двухъярусный дворец поражал невиданной словенами роскошью. Хорошо, что Дарнику удалось побывать в похожей усадьбе в Талесе, сколько хозяйка дома не оглядывалась на него, видела на его лице лишь ленивую невозмутимость.
– Это спальня моего мужа, – указала она на одну из комнат. – Ты будешь здесь, или тебе лучше на женской половине?
– Ночью решим.
Отец Паисий тоже продолжал всюду следовать за стратигиссой. Уверенно занял он место и за обеденным столом во время ужина, нимало не смущаясь присутствием еще пятерых липовских воевод. Уроки, преподанные Дарнику княжной, не прошли даром, сейчас он вел себя полностью в духе Всеславы: пять-шесть реплик воеводам, одна-две – Лидии и Паисию. Если за столом и проскальзывала некоторая скованность, то только у воевод, сам князь держал себя как хозяин положения, и видно было, что на искушенных в дворцовых ритуалах ромеев это производило должное впечатление.
В разгар застолья в трапезную влетел гонец:
– Моричи уплывают!
– Все? – уточнил Дарник.
– Все.
Воеводы залпом допили вино в кубках и вместе с князем поспешили на пристань.
Ночь выдалась на редкость темная, узкий месяц и звезды освещали лишь сами себя. С края дамбы с трудом различались крошечные огоньки бирем и дромонов. Дозорные виновато объяснили, что кухтайцы приставили им ножи к горлу, пока струги один за другим выходили в море.
– Вот вояки! Сразу и в бега! Неужели проскользнут? – беззлобно говорили воеводы.
Дарник вздохнул с облегчением, помнил о своем зароке никого из моричей не оставить в живых и был рад, что они сами освободили его от этой заботы.
Внезапно на одной из бирем зазвонили в колокол, другие ромейские суда подхватили сигнал тревоги.
– Услышали! Сейчас в темноте погонятся, – обсуждали дозорные.
Князь повернулся, чтобы уйти.
– Если кто вернется, принимать? – спросил ему вслед десятский дозорных.
– Принимай.
Во дворце стратига Лидия с Паисием сидели на женской половине, тихо разговаривая.
– Спать пора, – сказал им Рыбья Кровь.
Как и вчера, священник благословил пленницу и вышел ночевать на нижний ярус.
– Что случилось? – не удержалась Лидия от вопроса.
– Военные дела, – неохотно сказал он.
В спальне хозяйки его озадачили два одинаковых спальных ложа: они что с мужем по отдельности спят? Ну что ж, так даже забавней, решил князь, и уверенно занял ложе, что располагалось ближе к окну. Долго не засыпал – составлял план действий на завтрашний день. Лидия мирно посапывала в двух саженях от него. Интересно, она разделась или все также в одежде, вяло думал Рыбья Кровь, засыпая.
Рано утром князя разбудила молодая кошка, спящая прямо у него на груди. Ее ритмичное густое мурлыканье явно не соответствовало небольшому как у хорька тельцу. Несколько минут Дарник с любопытством разглядывал нахальную гостью. Здесь в Романии он на улицах видел немало кошек, говорили, что они хороши не только против крыс, но и как охотники на змей. Оказывается, они еще и домашние любимицы стратигов. В Бежети и Липове против грызунов держали лишь прирученных хорьков. В лесах, конечно, имелись дикие лесные коты, но при их ловле охотник получал ран больше чем от волка или рыси. Надо Всеславе пару кошек привезти, решил князь.
Море дел ждало его и, осторожно переместив мурлыку в сторону, он встал и быстро оделся. Платье Лидии лежало рядом с ее ложем, что неожиданно рассердило Дарника: выходит, она уже совсем не опасается «вождя пиратов».
Раннее появление князя застало ватагу арсов спящей. Им понадобилось время, чтобы собраться и оседлать коней. Дарник их не ругал и даже не ел глазами – свежее, словно умытое утро, располагало к главному, а не к третьестепенному.
Первым делом он побывал на восточной городской башне, посмотрел на стан высадившихся с дромонов ромеев, который они разбили в полутора стрелищах от города. Судя по числу палаток, их там было не больше пяти-шести сотен. Какое-то время Рыбья Кровь обдумывал, а не ударить ли по ним всеми своими силами – коней-то у моряков нет, все там и полягут, даже убежать не сумеют. Все башни, что в городе, что в крепости имели широкие плоские площадки. Дарник приказал разобрать две больших пращницы на пристани, перенести и скрытно собрать на двух ближайших к стану ромеев башнях – пора было показать им свои зубы.
С городской стены, князь отправился на пристань. С дамбы виден был лишь один стерегущий дромон, остальные еще не вернулись из погони за стругами моричей. Опять прикидывал вылазку и нападение на самонадеянного сторожа всеми лодиями и дракарами. С трудом подавив в себе это драчливое «баловство», Дарник занялся тем, что обдумывал ночью. Пройдя по дамбе и пристани, он указал командиру дозорной сотни места, где оборудовать вторые и третьи укрепленные линии для отступающих в случае необходимости камнеметчиков. А камнеметчикам велел собирать новые пращницы.
Город медленно просыпался. Открывались мастерские и лавки, тянуло запахом свежего хлеба и жареной рыбы, по улицам уже решались проскальзывать не только старухи, но и молодые женщины.
Предстояло главное: готовиться к защите крепости. Собрав воевод, Рыбья Кровь каждому дал подробные поручения.
Чуть погодя начался второй грабеж города, этакое «княжеское полюдье», липовские сотни охватывали целые жилые кварталы и прочесывали жилища дикейцев в поисках долговременного продовольствия: зерна, круп, оливкового масла, орехов, меда, сухофруктов, вина, не брезговали курами, гусями и козами. Писари на чистых пергаментах с печатью князя вписывали количество изъятого и отдавали эти списки ограбленным горожанам, мол, если стратиг Зенон и не восполнит все ваши потери, то уменьшит хотя бы с вас налоги. Позже случилась вторая волна реквизация всего несъедобного: металлов, бревен, извести, кирпичей, черепицы, а также гусиных перьев и сырых кож. Тут один из полусотских обронил Дарнику: «А новых жен чем займем?» И к строительным материалам добавили шерсть, лен, хлопок, прялки и ткацкие станки. Привыкшие к бесконечным поборам своих чиновников дикейцы почти и не возражали, благодарные, уж за то, что нет особого насилия и что им выдают хотя бы такие расписки.
С лодий тоже сняли и снесли в крепость все, кроме парусов и весел (вдруг понадобится быстро выйти в море). Вокруг крепости принялись отрывать давно засыпанный ров. На главных башнях на внешнюю сторону выводили деревянные козырьки-балкончики для прицельной стрельбы вниз. Еще одним защитным шагом явилось возведение на Северных воротах входного колодца. Для этого промежутки между стеной и двумя стоящими к ней торцами бараками заложили каменной кладкой, а дальний конец бараков перегородили третьей стеной со своими собственными воротами. Получалась хорошая ловушка для двухсот-трехсот ворвавшихся сюда ромеев.
Дарник, как в давние времена, мотался туда-сюда на коне, все указывал и показывал, и уже не только воеводы и ветераны-гриди воодушевлялись его уверенностью, но и черное войско посматривало на «вождя пиратов» с заметным уважением: варвар, а ведет себя точно опытный военачальник.
– У нас все готово, – доложили камнеметчики о своих пращницах, приготовленных на восточных городских башнях.
Дарник поднялся туда посмотреть. Ромейское войско вело спокойную размеренную жизнь: копало ров, насыпало вал, готовило осадные лестницы и навес для тарана, упражнялось в стрельбе и в поединках – явно ждало подхода дополнительных сил.
– Начнете стрелять, когда чуть стемнеет, и в темноте тоже продолжайте стрелять, – распорядился князь. – Сделайте так, чтобы они всю ночь занимались переносом стана в другое место.
Побывав перед самыми сумерками на пристани, Рыбья Кровь убедился, что ромейские дромоны из погони еще не вернулись, и спокойно отправился в дворец стратига отсыпаться, зная, что скоро для спокойного сна совсем не останется времени.
Снова был поздний ужин с воеводами и пленниками.
– Ты так и не высказал ни одного своего требования? – напомнил за едой отец Паисий.
– Разве это и так не очевидно? – отвечал ему князь. – Перезимуем у вас здесь в Дикее, а весной, если ваш базилевс не возьмет нас к себе на службу, поплывем назад в свою Словению.
И Лидия, и священник восприняли его слова совершенно всерьез.
– А я? Я что всю зиму буду твоей пленницей? – оторопело вырвалось у молодой хозяйки дворца.
– Можем сюда пригласить еще твоего мужа, – великодушие «вождя пиратов» не знало границ.
– Что ты им сказал? – поинтересовался Сечень.
Дарник повторил свои слова Лидии по-словенски. За столом загрохотал неудержимый воеводский хохот.

 

Дарник и Княжна ЧАСТЬ 3 (1)

Дарник и Княжна ЧАСТЬ 2 (1)