Сон.

Сон.
 
   После поездки к родственнику в Бахту, что в Туруханском районе Красноярского края, я всё никак не мог прийти в себя от впечатлений. Меня поразило всё: и бескрайние просторы, и величественный Енисей, и уютный Красноярск с его историческим центром, но в ещё большей степени – люди. Может, мне тогда просто повезло с ними, но я уверовал в то, что Сибиряки – это люди с большой буквы и удивительной души.
   Когда ещё возвращался на теплоходе с Севера, из-за густого тумана мы были вынуждены сделать довольно долгую остановку в Подтёсово. Во избежание отправления теплохода без меня, я не рискнул удаляться на берегу слишком далеко и углубился в жизнь тихого посёлка лишь на какие-то триста метров. Но и этих метров хватило, чтобы вкусит, вдохнуть, прочувствовать эту жизнь. Вот дедушка в кирзовых сапогах, ватных штанах и распахнутой телогрейки на тельняшку с бесформенной шапкой на голове спешил куда-то с хозяйственной сумкой, в которой просвечивалась пустая литровая банка, вытирая рукавом пот со сморщенного годами и суровой жизнью лица. Наверное, из бывших енисейских речников торопился за молоком для своей внучки или внука, а может и для прихворавшей супруги. Навстречу ему, скрипя не смазанной и полуразвалившейся кареткой, ехал на велосипеде мужчина лет сорока пяти по только ему известной траектории. И было понятно, что едет он за «лекарством» от похмелья, настолько серьёзен был его вид. И хоть его остекленевшие глаза смотрели сквозь всех и вся, он видел цель, и ехал к ней. Из переулка вышли две женщины предпенсионного возраста, одетых почти как тот дедушка с небольшими различиями, вместо ватных штанов и тельняшки, у них были платья чуть ниже колен и на ногах были резиновые сапоги, на головах платки, но неизменно всё те же телогрейки на распашку. Возможно, сочетание телогрейки с сапогами и создавало впечатление обезличенности, коих в городах называют сельскими жителями. Но не одному горожанину никогда не доведётся хлебнуть столько переживаний и вложить столько сил, связанных с землёй, посевом, ухаживанием и сбором урожая. Может, именно в неказистых телогрейках и сапогах скрывается сила и величие русского человека…
   Выйдя на перекрёсток, они остановились. Разговаривали вроде и не громко, но в утренней звенящей тишине создавалось впечатление, что они вот только не кричат. Вскоре к ним подошла ещё одна, одетая в деловой женский костюм, из-под серой юбки виднелся небольшой участок ног в чулках, которые, в свою очередь скрывались в модных кожаных сапожках. Пышная хорошо уложенная причёска не была покрыта. Большие очки скрывали красивые чуть подкрашенные глаза. Но больше всего выделялись ярко бордовые губы. Такой цвет помады ей не шёл совсем, но, видимо, другой не было, а может что и со вкусом. И хоть я был на почтенном расстоянии от них, сильный запах духов пробил меня до самых мозгов, испортив впечатление от чистого воздуха, смешанного с ароматами печёной картошки, угольного дыма, стелившегося из трубы дома на соседней улице и сырых досок, наваленных между изгородью и тротуаром. Она была очень похожа на типичного работника из администрации посёлка. Трёхголосие спугнуло стайку воробьёв, которые с весёлым щебетом пронеслись у меня над головой.
   Я повернул направо. Улица была пуста. Кое-где кукарекали петухи, устраивая перекличку. Неожиданно, взрывая тишину, промчалась «буханка» с надписью «Почта» и свернула за угол. Старые, когда-то добротные дома несли отпечаток времени. Но свежеокрашенные резные наличники на окнах радовали взгляд. Из-под массивных покосившихся ворот ко мне вышел пёс непонятной породы. Постоял немного, посмотрел, потом подошёл ко мне и уткнулся мокрым носом мне в колени. Я присел и принялся гладить по спине. Он прижался своей мордой к моему животу. И казалось, что мы оба сейчас замурлыкаем от единения душ и взаимного счастья. Получив порцию массажа, пёс отошёл к ближайшему дереву и поднял заднюю лапу. Я встал и пошёл дальше. Пёс догнал меня и сопровождал до почты. Ради интереса я зашёл в неё. Маленькое помещение, скрипящие половицы, белое окно с подоконником и голубые стены.
- Вы что-то желаете? – не отвлекаясь от распределения газет по кучкам, спросила работница почтового отделения.
- Здравствуйте. А есть ли у вас какие-нибудь открытки, значки или буклеты о вашем посёлке? – Поинтересовался я.
Мой вопрос застал её врасплох. Она даже отвлеклась от своего дела и посмотрела на меня как на инопланетянина.
- Что вы. Это в Красноярске, или ещё где. А у нас есть только открытки «С новым годом», «8 марта» и «Днём рождения». Вам не надо?
- Спасибо! Не надо, – улыбаясь, ответил я. Она тоже улыбнулась и погрузилась в работу.
Я вышел на улицу. Пёс убежал, и я снова оказался один, бродя по тихим деревенским улицам. Неумолимо наступала осень. И она чувствовалась и в воздухе, и в каком-то надвигающемся неосязаемом покое, в этом поднимающемся, но ещё цепляющимся за макушки деревьев тумане.
   «Ой, что-то я загулялся. Так и теплоход недолго упустить» - подумал я и поспешил к дебаркадеру. Поднимаясь по трапу, из репродукторов, уверенным мужским голосом, я услышал: «Уважаемые пассажиры, просим подняться на борт теплохода. Через пять минут отправляемся».
Я поднялся на вторую палубу и опёрся на перила, вглядываясь в такой уже родной и такой недоступный для меня посёлок.
Теплоход завибрировал и тихонько отошёл от причала, повернул нос по курсу и незаметно набрав крейсерскую скорость, обдавая холодным сырым воздухом повёз нас на юг.
   Из-за низкой воды, нам было предложено освободить теплоход не в Красноярске, а в Енисейске. Это был старинный и когда-то важный город, на уровне Томска, Тобольска и Иркутска. И всё было бы так, если бы не Транссиб, который пролёг через Красноярск. Не знаю, плохо это, или хорошо, но благодаря этому, Енисейск сохранил свою самобытность и историческую красоту, которую полностью потеряла Москва, да и многие другие города, превратившиеся в финансовые и промышленные мегаполисы. Енисейск произвёл на меня впечатление тихого, патриархального и очень уютного города с причудливыми и оригинальными домами, старинными церквями и какой-то домашней аурой. Люди, неспешно идущие по своим делам, кричащие петухи, запах коровьего навоза, смешанного с печным дымом, аромат свежего хлеба, светофор, ожидающие машины, магазины, офисы мобильной связи… Как-то это всё не укладывалось в моей голове, две темы, настоящего города и деревни, гармонично переплетались в одну симфонию жизни. Жизни, которая мне была так неведома, но так желанна.
  По прибытию в Москву, меня посетила мысль, а что если всё бросить, и уехать жить в Енисейск. Конечно, в Москве меня многое удерживало: дети, могилы пращуров, работа, друзья. Как я буду без всех на новом, неведомом мне месте. Но стремление творить вынуждало, если не к одиночеству, то к покою точно. Московская суета не оставляет шансов для творчества, заставляя постоянно зарабатывать деньги, которые исчезают быстрее, чем зарабатываются. «Ну, хорошо – говорил я себе – дети могут приезжать на отдых, да и сам я могу периодически к ним ездить, заодно навещая могилы, работу я и в Енисейске найду. Пускай не высокооплачиваемую, но зато можно позволить себе найти работу по душе. Друзья? Да, друзья вздохнут с облегчением, сколько можно их «загружать» своими проблемами. А если захотят, то с удовольствием приедут ко мне погостить. Опять же, навещая детей и могилы, могу и с ними встретиться…»
   Долго уговаривать себя не пришлось. На ум пришла грандиозная мысль. Ведь на Енисее много деревень, теплоходов мало и не на каждый можно погрузить поклажи столько, сколько надо каждому из жителей, а стало быть, если приобрести какое-нибудь не маленькое судёнышко, но с хорошими ходовыми качествами, то можно и людям добро делать, перевозя различные грузы и выполняя заказы, и самому немного заработать. Ох, как это романтично и в тоже время ответственно, ходить по Енисею! И первым делом, чем я стал заниматься, так это продажа собственного гаража, деньги от которого должны были пойти на приобретение квартиры или дома в Енисейске. Полгода потребовалось на продажу гаража за «хорошие» деньги и поиск подходящего жилища, не требующего срочного серьёзного ремонта. В итоге, был куплен небольшой старинный дом на краю Енисейска, прямо на берегу. Небольшой приусадебный участок с севера был закрыт от холодных ветров кедрами и пихтами. Три сотки огорода, три сада, две теплицы, сарай, баня и отдельно стоящий лабаз, как уличный холодильник на время зимы. Две печки внушали уверенность в возможности пережить зиму. Этому способствовали большие запасы дров, оставленными в наследство от прежних хозяев. Половина погреба были заполнены консервами, овощами и фруктами – это тоже было «наследство». Хозяева уезжали жить в Иркутск к сыну, который, попав в аварию, стал инвалидом, и за ним нужен был уход и деньги за дом пойдут на лечение. «Дай Бог, чтобы он поправился и вернулся к нормальной жизни, а родители на том успокоились и прожили ещё долго в комфортных городских условиях» - думал я.
   Дальше – больше. Я столкнулся с доселе неведомой мне проблемой, где и как купить судно. В Москве и Питере, это оказалось совсем нереально. Все мало-мальски интересующие меня суда были выкуплены частниками для «катания» свадеб, экскурсий, проведения банкетов и дней рождения. Даже огромные самоходные баржи переделывались из сухогрузов в плавучие рестораны и банкетные залы. Совершенно случайно, меня познакомили с одним человеком, который эксплуатировал подходящее мне судно на Волге и, в связи с его почти стопроцентным износом, собирался продавать его и покупать более свежее. Я съездил на Волгу и осмотрел судно. Сердце кровью обливалось, глядя на это потрёпанное волнами и временем, но в большей степени, людским невежеством, судёнышко. Это была, не что иное, как уменьшенная вариация «Маринефёёрпраам» (MFP) морской самоходной баржи, когда-то стоящей на вооружении у гитлеровской Германии во времена второй мировой войны. Я очень удивился, так я читал про настоящую, большую, у которой длина составляла более сорока семи метров, водоизмещением в триста девяносто тонн. А передо мной стояла уменьшенная в два раза её копия, естественно, без вооружения и с переделанной палубной частью. Проведя фотосессию некогда германской самоходки, я направился к специалистам. Они, на моё удивление, обрадовали меня, рассказав много интересного о нём и о способах недорогого, но капитального ремонта. Выяснилось, что двигатели лучше поменять на какой-то тепловозный, который и весьма мощный и в то же время экономичный. Подсказали, где можно недорого приобрести бывшую в употреблении, но весьма работоспособную навигацию, освещение, связь, элементы управления и ещё много чего. Встал вопрос, где деньги брать. Общим семейным советом было решено, обменять нашу трёшку на однокомнатную в не самом престижном районе Москвы, зато с очень хорошей доплатой. Что я и сделал достаточно быстро с помощью знакомого риэлтора, который сокрушался – «Как ты можешь московскую квартиру менять на такое захолустье! Люди, наоборот, готовы всё отдать, только бы оказаться здесь, а ты!» Но меня не пронимали его слова, так как я был полон решимости в правильности того, что я делаю.
   Наступил тот день, когда я отправил все нужные запчасти, в том числе тепловозный двигатель, железнодорожным контейнером в Красноярск, где один мой знакомый обещал перегрузить его на фуру и доставить в Енисейск, причём, абсолютно бесплатно. «Вот это люди!» - думал я с восхищением. Было принято решение, немного подремонтировать самоходку и своим ходом отогнать её из-под Чебоксар, мимо Нижнего Новгорода, Костромы, Ярославля, Череповца и Горицы, по Волго-Балтийскому каналу до Вытегры, с остановкой в Петрозаводске, далее по Беломоро-Балтийскому каналу в Белое море, мимо Соловецких островов в Архангельск, где уже была договорённость погрузить самоходку на настоящее океаническое судно, курсирующее по маршруту Севморпути до Дудинки. А там, опять своим ходом мимо Бахты до Енисейска. Одно дело решить, другое – выполнить. Всё те же знакомые, помогли мне найти команду, которая брала на себя ответственность доставить самоходку в Архангельск. Но больше проблем было с оформлением, выдачей всевозможных разрешений и допусков, аттестаций и технических заключений. Мне, как дремучему в этом смысле человеку и в голову не приходило, сколько всего надо, чтобы банально перегнать небольшое судёнышко с юга на север, а про море и говорить страшно. Там требований оказалось ещё больше. Подняв на уши пол страны, все необходимые документы и разрешения были получены. Тем временем, самоходку подлатали, подвинтили, подкрасили, что-то заменили, чем-то дополнили, лишнее сняли и нанесли новый бортовой номер, с учётом дальнейших переделок.
  Я с детства мечтал стать капитаном, но не каждому мечтающему суждено стать тем, кем хочется, зато я стал судовладельцем и имел право ходить по нему, делать рекомендации, и под чутким руководством недолго подержаться за штурвал, больше я всё равно не знал. А уж как капитан определяет курс по лоцманским картам, по эхолотам и компасу, для меня это вообще дремучий лес, но уж очень интересный…
   В связи с обстоятельствами, я смог присоединиться к команде только в Ярославле, прибыв туда на обычном автобусе. Ребята меня уже ждали, и как только я ступил на борт, последовала команда «отдать концы». Первое в моей жизни путешествие на собственном корабле началось. Через некоторое время скрылся из виду Ярославль и медленно проплывающие берега радовали взгляд весенними пейзажами.
- Что-то медленно мы плывём, – обратился я к капитану.
- Не плывём, а идём! Это, во-первых, а во-вторых, эта посудина на ладан дышит. Если хотим добраться до цели, то надо набраться терпения, – невозмутимо заявил «морской волк».
- Да уж понятно. А какая у нас сейчас скорость?
- Восемь узлов.
- А это…
Капитан рассмеялся. – Одна миля – приблизительно одна целая шестьдесят одна сотая километра. Значит, мы сейчас движемся со скоростью около тринадцать километров в час.
- Не быстро, однако, – шутливо подметил я.
- Так ведь и лет ему сколько! Для тех времён, это очень хорошая скорость. Кстати, я всё искал информацию по этому судну. Оказывается, мы идём на экспериментальной быстроходной десантной барже. Таких было сделано всего три. Все они принадлежали ВМС Германии, так называемой «Кригсмарине». У большого оригинала было три дизеля «Deutz» общей мощностью 1170 лошадиных сил, а на этом коротыше двигателя два и те, урезанные, по сто восемьдесят, итого, всего триста шестьдесят и это при водоизмещении  почти в двести тонн.
- Я в курсе.
- Ага, так и те уже нужную степень сжатия не выдают, а следовательно, и мощность. Так что, терпите, барин, – и капитан расхохотался.
- Люблю я людей с юмором! – скромно улыбаясь сказал я и покинул рубку, пока меня ещё и не тем словцом пригреют.
   О великолепии и красоте нашей природы сказано столько, что я уж даже стесняюсь, что-либо дополнять, но каждый поворот открывал новые виды, а в душе оставались незабываемые впечатления. Весна закончилась. Проплыло лето. В начале октября мы прибыли в Вытегру. Дальше идти было верх легкомыслием. Повалил снег, сильный северный ветер пахнул Арктикой, начал вставать лёд. С местными мужиками удалось договориться вытащить судно по брёвнам с помощью четырёх тракторов на берег и присмотреть за нашей «калошей». Нам пришлось вернуться домой. В заботах и делах, мотаясь между Москвой и Енисейском, подготавливая всё там и собирая новую команду, которая должна была перегнать самоходку из Дудинки и потом работать всю навигацию, зима промчалась незаметно. Даже не успел толком прочувствовать сибирские морозы.
  Ранней весной, с московской командой мы отправились в Вытегру. «Калоша» стояла на том же месте в целости и сохранности. Мужики спустили самоходку в воду, что закончилось мировой попойкой в честь открытия навигации. К середине июня мы были уже в Беломорске. Впереди нас ждал самый ответственный участок по Белому морю. При всём моём уважении к команде и желании быть на борту до последнего, я понимал, что морскую болезнь я не переживу и, пожелав команде удачи, я решил преодолеть путь до Архангельска по суше и по воздуху.
Ожидание в Архангельске были невыносимы. Я не был в состоянии любоваться красивым городом, морем, людьми. Я был весь на иголках. Только ранним утром двадцатого июля у меня зазвонил: «А почему ты нас не встречаешь с оркестром?» - послышался радостный возглас капитана.
- Я бегу, я мчусь к вам! Я сейчас буду! – кричал я в трубку, будто её и нет вовсе, а кричу я прямо из гостиницы на берег, в порт.
  Ещё два дня ушли на празднование и завершение самого ответственного этапа. Потом всё было как-то по-деловому, и только местами волнительно, когда огромный кран стал поднимать нашу «Калошу» на борт огромного океанического лайнера. Ко мне подошёл кто-то в каске и спросил: – Куда ты его тащишь?
- В Енисейск, – ответил я.
- У-у-у, – уважительно протянул мужик в каске выпятив нижнюю губу.
Тихонько перекрестив лайнер, я вернулся в гостиницу, а вечером уже трясся в поезде Архангельск – Москва.
   Лето на севере выдалось холодное, и лайнер пару раз вызволял изо льдов ледокол. Транспортировка затянулась надолго. Самоходку сгрузили на берег и оставили до следующей навигации. К тому моменту я с мамой уже перебрался на постоянное жительство в Енисейск. Для неё этот переезд был огромным стрессом, но уже через несколько дней мама ожила и восхищалась тишиной, красотой, покоем и чистым воздухом. Тем временем, я с новой командой подготавливал импровизированный док для ремонта самоходки, подвязали для этого старых мастеров, которые уже никому не были нужны и чувствовали себя отбросами общества, очень воодушевившись новым полезным и благородным делом. Их не столько интересовали деньги, сколько их огромный опыт и знания. Все они были большая семья, друг друга знали, и казалось, что нет на Енисее людей-речников, которые бы не знали их. Как только кто-то из них узнал, что в районе Игарки пошёл ледоход, команда собралась и договорившись с каким-то буксиром, который должен был доставить три огромных баржи в Дудинку, погрузилась на него и погрузили меня, не дав мне толком собраться. Уже знакомые пейзажи Енисея ласкали взгляд и грели сердце. Я глотал пахнущий талым снегом весенний воздух и радовался, что смог перебороть себя и совершить этот подвиг. Пока мы шли, Енисей очистился ото льда полностью. В Дудинке было всё по-деловому слаженно. Без лишних уговоров и проволочек, самоходку опустили на воду, заправили, и мы двинулись домой. По пути мы специально остановились в Бахте и гульнули там три дня. И снова в путь.
   Дома ждала мама и дочь, приехавшая погостить и повидаться со мной. Я был очень рад этому. А мужики уже принялись за капитальный ремонт. Я к ним присоединился, как только проводил доченьку в Москву.
   Работа кипела и днём и ночью. Переделывалось почти всё. Неизменным оставили носовую часть с её изюминкой – трап-аппарелью, что позволяло перевозить технику в те деревни, где не было специально оборудованных причалов, как в той же Бахте, где не было даже дебаркадера, и пассажиров выгружали прямо на фарватере ночью в качающиеся на волнах лодки. Но как мужики не старались, успеть до конца навигации было не суждено. Тогда приняли решение экономить собственные силы, делать всё неспеша, зато от души и на века. К моему дню рождению, что тридцать первого марта, мужики сделали невозможное, они закончили все работы над самоходкой и под номером на рубке написали «Святослав».
- Ур-рр-ра! – закричали они, когда я вошёл в ангар и выстрелили пробками из шампанского. – Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!
- Спасибо, люди добрые! Как вы мне все дороги! – с наполненными слезами радости пожимал я руки каждому из них.
- А эта бутылка будет разбита о борт перед спуском на воду, – демонстративно вертя передо мной уже привязанной бутылкой, радовался Николай Тимофеевич – капитан самоходки.
   В середине апреля вода очистилась. Я вернулся из Москвы после дня рождения дочери. Спуск был назначен на семнадцатое апреля. По таинственному стечению обстоятельств, это дата была для меня не простой, это был день рождения моего папы.
- Мужики! Я понимаю вашу радость и чувства благодарности ненормальному москвичу, коим я являюсь. Но у меня к вам есть ещё одна просьба, пока не поздно. А можно мы переименуем наше судно? – спросил я.
- И как же ты хочешь его обозвать? – угрюмо спросил Тимофеич.
- «Валерий Кудрявцев», - громко произнёс я.
- Это что, в честь твоего отца, что ли? – спросил кто-то.
- Да, мужики. Семнадцатого апреля у него как раз день рождения. И дата красивая и серьёзная – семьдесят пять!
- Тогда это другое дело, – с серьёзным видом сказал Тимофеич. – Только ты расскажи нам о нём, чтобы мы знали, кем нам гордиться?
Я рассказал им всё, что знал об отце, какой великий был человек, мой папа. Они внимательно слушали и с пониманием качали головами.
- Добро! Он достоин того, чтобы мы чтили его память, и наш корабль носил его имя! Василий, Алексей! Замазывайте «Святослава» и пишите «Валерий Кудрявцев».
Все дружно засмеялись и захлопали.
- Я позвоню Николаичу, нам быстро переоформят название, не переживай. Главное, что ты помнишь своего отца… А я не уверен, что мои дети будут так помнить и называть в честь меня теплоходы… - с горечью в голосе произнёс Тимофеич.
- Откуда ты знаешь! Ведь при его жизни я тоже был не самым лучшим сыном. До конца дней своих не замолить всех грехов перед ним, – успокаивал я Тимофеича, а он меня.
   Семнадцатого апреля, ровно в двенадцать часов дня, после вдребезги разлетевшейся бутылки шампанского о борт самоходки и трёх минутной речи, под радостные крики, свист и хлопанье в ладоши, «Валерий Кудрявцев» был спущен на воду. Всем желающим предлагалось покататься на нём, и их было не мало, особенно местной детворы.
   Ближе к вечеру, когда народ подустал и готовился к банкету под открытым небом возле нашего самодельного дока, мне удалось поуправлять самостоятельно теперь уже новым судном.
- Тимофеич, а можно «самый полный»? – спросил я.
- Легко, – ответил Тимофеич.
«Валера» летел над бурным Енисеем, как гордый буревестник, не страшась водоворотов, волн и сильного ветра.
- Ну, как? Не ползём? – ехидно спросил капитан.
- Летим, Коля! И какова же теперь скорость?
- Ты не поверишь! Двадцать пять узлов!
- Это же сорок километров в час! – воскликнул я.
- Да, Слава, мы сделали это! Теперь мы будем помогать людям и сами выживем! – гордо подняв голову, произнёс капитан.
 А я мчался по широкому Енисею и так хотелось идти и идти на север к людям, где так долго ждали новорождённого «Валеру».
  Вдруг раздался звонок, я не сразу сообразил, что звонит мобильный телефон.
- Да, я слушаю, – сказал я.
- Что, дрыхнешь? В гараж собираешься? – спросил до боли знакомый Димкин голос.
- Нет, я сейчас… я… Да, чтоб тебя! Ты мне такой сон прервал! Гад ты после этого! – возопил я.
- Да, я такой! Ну, так что, в гараже скоро будешь? – с усмешкой переспросил Димка.
- Ладно, скоро буду. Заезжай, – ответил я.
 

© Copyright: Святослав Кудрявцев, 2018

Регистрационный номер №0421043

от 19 июля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0421043 выдан для произведения: Сон.
 
   После поездки к родственнику в Бахту, что в Туруханском районе Красноярского края, я всё никак не мог прийти в себя от впечатлений. Меня поразило всё: и бескрайние просторы, и величественный Енисей, и уютный Красноярск с его историческим центром, но в ещё большей степени – люди. Может, мне тогда просто повезло с ними, но я уверовал в то, что Сибиряки – это люди с большой буквы и удивительной души.
   Когда ещё возвращался на теплоходе с Севера, из-за густого тумана мы были вынуждены сделать довольно долгую остановку в Подтёсово. Во избежание отправления теплохода без меня, я не рискнул удаляться на берегу слишком далеко и углубился в жизнь тихого посёлка лишь на какие-то триста метров. Но и этих метров хватило, чтобы вкусит, вдохнуть, прочувствовать эту жизнь. Вот дедушка в кирзовых сапогах, ватных штанах и распахнутой телогрейки на тельняшку с бесформенной шапкой на голове спешил куда-то с хозяйственной сумкой, в которой просвечивалась пустая литровая банка, вытирая рукавом пот со сморщенного годами и суровой жизнью лица. Наверное, из бывших енисейских речников торопился за молоком для своей внучки или внука, а может и для прихворавшей супруги. Навстречу ему, скрипя не смазанной и полуразвалившейся кареткой, ехал на велосипеде мужчина лет сорока пяти по только ему известной траектории. И было понятно, что едет он за «лекарством» от похмелья, настолько серьёзен был его вид. И хоть его остекленевшие глаза смотрели сквозь всех и вся, он видел цель, и ехал к ней. Из переулка вышли две женщины предпенсионного возраста, одетых почти как тот дедушка с небольшими различиями, вместо ватных штанов и тельняшки, у них были платья чуть ниже колен и на ногах были резиновые сапоги, на головах платки, но неизменно всё те же телогрейки на распашку. Возможно, сочетание телогрейки с сапогами и создавало впечатление обезличенности, коих в городах называют сельскими жителями. Но не одному горожанину никогда не доведётся хлебнуть столько переживаний и вложить столько сил, связанных с землёй, посевом, ухаживанием и сбором урожая. Может, именно в неказистых телогрейках и сапогах скрывается сила и величие русского человека…
   Выйдя на перекрёсток, они остановились. Разговаривали вроде и не громко, но в утренней звенящей тишине создавалось впечатление, что они вот только не кричат. Вскоре к ним подошла ещё одна, одетая в деловой женский костюм, из-под серой юбки виднелся небольшой участок ног в чулках, которые, в свою очередь скрывались в модных кожаных сапожках. Пышная хорошо уложенная причёска не была покрыта. Большие очки скрывали красивые чуть подкрашенные глаза. Но больше всего выделялись ярко бордовые губы. Такой цвет помады ей не шёл совсем, но, видимо, другой не было, а может что и со вкусом. И хоть я был на почтенном расстоянии от них, сильный запах духов пробил меня до самых мозгов, испортив впечатление от чистого воздуха, смешанного с ароматами печёной картошки, угольного дыма, стелившегося из трубы дома на соседней улице и сырых досок, наваленных между изгородью и тротуаром. Она была очень похожа на типичного работника из администрации посёлка. Трёхголосие спугнуло стайку воробьёв, которые с весёлым щебетом пронеслись у меня над головой.
   Я повернул направо. Улица была пуста. Кое-где кукарекали петухи, устраивая перекличку. Неожиданно, взрывая тишину, промчалась «буханка» с надписью «Почта» и свернула за угол. Старые, когда-то добротные дома несли отпечаток времени. Но свежеокрашенные резные наличники на окнах радовали взгляд. Из-под массивных покосившихся ворот ко мне вышел пёс непонятной породы. Постоял немного, посмотрел, потом подошёл ко мне и уткнулся мокрым носом мне в колени. Я присел и принялся гладить по спине. Он прижался своей мордой к моему животу. И казалось, что мы оба сейчас замурлыкаем от единения душ и взаимного счастья. Получив порцию массажа, пёс отошёл к ближайшему дереву и поднял заднюю лапу. Я встал и пошёл дальше. Пёс догнал меня и сопровождал до почты. Ради интереса я зашёл в неё. Маленькое помещение, скрипящие половицы, белое окно с подоконником и голубые стены.
- Вы что-то желаете? – не отвлекаясь от распределения газет по кучкам, спросила работница почтового отделения.
- Здравствуйте. А есть ли у вас какие-нибудь открытки, значки или буклеты о вашем посёлке? – Поинтересовался я.
Мой вопрос застал её врасплох. Она даже отвлеклась от своего дела и посмотрела на меня как на инопланетянина.
- Что вы. Это в Красноярске, или ещё где. А у нас есть только открытки «С новым годом», «8 марта» и «Днём рождения». Вам не надо?
- Спасибо! Не надо, – улыбаясь, ответил я. Она тоже улыбнулась и погрузилась в работу.
Я вышел на улицу. Пёс убежал, и я снова оказался один, бродя по тихим деревенским улицам. Неумолимо наступала осень. И она чувствовалась и в воздухе, и в каком-то надвигающемся неосязаемом покое, в этом поднимающемся, но ещё цепляющимся за макушки деревьев тумане.
   «Ой, что-то я загулялся. Так и теплоход недолго упустить» - подумал я и поспешил к дебаркадеру. Поднимаясь по трапу, из репродукторов, уверенным мужским голосом, я услышал: «Уважаемые пассажиры, просим подняться на борт теплохода. Через пять минут отправляемся».
Я поднялся на вторую палубу и опёрся на перила, вглядываясь в такой уже родной и такой недоступный для меня посёлок.
Теплоход завибрировал и тихонько отошёл от причала, повернул нос по курсу и незаметно набрав крейсерскую скорость, обдавая холодным сырым воздухом повёз нас на юг.
   Из-за низкой воды, нам было предложено освободить теплоход не в Красноярске, а в Енисейске. Это был старинный и когда-то важный город, на уровне Томска, Тобольска и Иркутска. И всё было бы так, если бы не Транссиб, который пролёг через Красноярск. Не знаю, плохо это, или хорошо, но благодаря этому, Енисейск сохранил свою самобытность и историческую красоту, которую полностью потеряла Москва, да и многие другие города, превратившиеся в финансовые и промышленные мегаполисы. Енисейск произвёл на меня впечатление тихого, патриархального и очень уютного города с причудливыми и оригинальными домами, старинными церквями и какой-то домашней аурой. Люди, неспешно идущие по своим делам, кричащие петухи, запах коровьего навоза, смешанного с печным дымом, аромат свежего хлеба, светофор, ожидающие машины, магазины, офисы мобильной связи… Как-то это всё не укладывалось в моей голове, две темы, настоящего города и деревни, гармонично переплетались в одну симфонию жизни. Жизни, которая мне была так неведома, но так желанна.
  По прибытию в Москву, меня посетила мысль, а что если всё бросить, и уехать жить в Енисейск. Конечно, в Москве меня многое удерживало: дети, могилы пращуров, работа, друзья. Как я буду без всех на новом, неведомом мне месте. Но стремление творить вынуждало, если не к одиночеству, то к покою точно. Московская суета не оставляет шансов для творчества, заставляя постоянно зарабатывать деньги, которые исчезают быстрее, чем зарабатываются. «Ну, хорошо – говорил я себе – дети могут приезжать на отдых, да и сам я могу периодически к ним ездить, заодно навещая могилы, работу я и в Енисейске найду. Пускай не высокооплачиваемую, но зато можно позволить себе найти работу по душе. Друзья? Да, друзья вздохнут с облегчением, сколько можно их «загружать» своими проблемами. А если захотят, то с удовольствием приедут ко мне погостить. Опять же, навещая детей и могилы, могу и с ними встретиться…»
   Долго уговаривать себя не пришлось. На ум пришла грандиозная мысль. Ведь на Енисее много деревень, теплоходов мало и не на каждый можно погрузить поклажи столько, сколько надо каждому из жителей, а стало быть, если приобрести какое-нибудь не маленькое судёнышко, но с хорошими ходовыми качествами, то можно и людям добро делать, перевозя различные грузы и выполняя заказы, и самому немного заработать. Ох, как это романтично и в тоже время ответственно, ходить по Енисею! И первым делом, чем я стал заниматься, так это продажа собственного гаража, деньги от которого должны были пойти на приобретение квартиры или дома в Енисейске. Полгода потребовалось на продажу гаража за «хорошие» деньги и поиск подходящего жилища, не требующего срочного серьёзного ремонта. В итоге, был куплен небольшой старинный дом на краю Енисейска, прямо на берегу. Небольшой приусадебный участок с севера был закрыт от холодных ветров кедрами и пихтами. Три сотки огорода, три сада, две теплицы, сарай, баня и отдельно стоящий лабаз, как уличный холодильник на время зимы. Две печки внушали уверенность в возможности пережить зиму. Этому способствовали большие запасы дров, оставленными в наследство от прежних хозяев. Половина погреба были заполнены консервами, овощами и фруктами – это тоже было «наследство». Хозяева уезжали жить в Иркутск к сыну, который, попав в аварию, стал инвалидом, и за ним нужен был уход и деньги за дом пойдут на лечение. «Дай Бог, чтобы он поправился и вернулся к нормальной жизни, а родители на том успокоились и прожили ещё долго в комфортных городских условиях» - думал я.
   Дальше – больше. Я столкнулся с доселе неведомой мне проблемой, где и как купить судно. В Москве и Питере, это оказалось совсем нереально. Все мало-мальски интересующие меня суда были выкуплены частниками для «катания» свадеб, экскурсий, проведения банкетов и дней рождения. Даже огромные самоходные баржи переделывались из сухогрузов в плавучие рестораны и банкетные залы. Совершенно случайно, меня познакомили с одним человеком, который эксплуатировал подходящее мне судно на Волге и, в связи с его почти стопроцентным износом, собирался продавать его и покупать более свежее. Я съездил на Волгу и осмотрел судно. Сердце кровью обливалось, глядя на это потрёпанное волнами и временем, но в большей степени, людским невежеством, судёнышко. Это была, не что иное, как уменьшенная вариация «Маринефёёрпраам» (MFP) морской самоходной баржи, когда-то стоящей на вооружении у гитлеровской Германии во времена второй мировой войны. Я очень удивился, так я читал про настоящую, большую, у которой длина составляла более сорока семи метров, водоизмещением в триста девяносто тонн. А передо мной стояла уменьшенная в два раза её копия, естественно, без вооружения и с переделанной палубной частью. Проведя фотосессию некогда германской самоходки, я направился к специалистам. Они, на моё удивление, обрадовали меня, рассказав много интересного о нём и о способах недорогого, но капитального ремонта. Выяснилось, что двигатели лучше поменять на какой-то тепловозный, который и весьма мощный и в то же время экономичный. Подсказали, где можно недорого приобрести бывшую в употреблении, но весьма работоспособную навигацию, освещение, связь, элементы управления и ещё много чего. Встал вопрос, где деньги брать. Общим семейным советом было решено, обменять нашу трёшку на однокомнатную в не самом престижном районе Москвы, зато с очень хорошей доплатой. Что я и сделал достаточно быстро с помощью знакомого риэлтора, который сокрушался – «Как ты можешь московскую квартиру менять на такое захолустье! Люди, наоборот, готовы всё отдать, только бы оказаться здесь, а ты!» Но меня не пронимали его слова, так как я был полон решимости в правильности того, что я делаю.
   Наступил тот день, когда я отправил все нужные запчасти, в том числе тепловозный двигатель, железнодорожным контейнером в Красноярск, где один мой знакомый обещал перегрузить его на фуру и доставить в Енисейск, причём, абсолютно бесплатно. «Вот это люди!» - думал я с восхищением. Было принято решение, немного подремонтировать самоходку и своим ходом отогнать её из-под Чебоксар, мимо Нижнего Новгорода, Костромы, Ярославля, Череповца и Горицы, по Волго-Балтийскому каналу до Вытегры, с остановкой в Петрозаводске, далее по Беломоро-Балтийскому каналу в Белое море, мимо Соловецких островов в Архангельск, где уже была договорённость погрузить самоходку на настоящее океаническое судно, курсирующее по маршруту Севморпути до Дудинки. А там, опять своим ходом мимо Бахты до Енисейска. Одно дело решить, другое – выполнить. Всё те же знакомые, помогли мне найти команду, которая брала на себя ответственность доставить самоходку в Архангельск. Но больше проблем было с оформлением, выдачей всевозможных разрешений и допусков, аттестаций и технических заключений. Мне, как дремучему в этом смысле человеку и в голову не приходило, сколько всего надо, чтобы банально перегнать небольшое судёнышко с юга на север, а про море и говорить страшно. Там требований оказалось ещё больше. Подняв на уши пол страны, все необходимые документы и разрешения были получены. Тем временем, самоходку подлатали, подвинтили, подкрасили, что-то заменили, чем-то дополнили, лишнее сняли и нанесли новый бортовой номер, с учётом дальнейших переделок.
  Я с детства мечтал стать капитаном, но не каждому мечтающему суждено стать тем, кем хочется, зато я стал судовладельцем и имел право ходить по нему, делать рекомендации, и под чутким руководством недолго подержаться за штурвал, больше я всё равно не знал. А уж как капитан определяет курс по лоцманским картам, по эхолотам и компасу, для меня это вообще дремучий лес, но уж очень интересный…
   В связи с обстоятельствами, я смог присоединиться к команде только в Ярославле, прибыв туда на обычном автобусе. Ребята меня уже ждали, и как только я ступил на борт, последовала команда «отдать концы». Первое в моей жизни путешествие на собственном корабле началось. Через некоторое время скрылся из виду Ярославль и медленно проплывающие берега радовали взгляд весенними пейзажами.
- Что-то медленно мы плывём, – обратился я к капитану.
- Не плывём, а идём! Это, во-первых, а во-вторых, эта посудина на ладан дышит. Если хотим добраться до цели, то надо набраться терпения, – невозмутимо заявил «морской волк».
- Да уж понятно. А какая у нас сейчас скорость?
- Восемь узлов.
- А это…
Капитан рассмеялся. – Одна миля – приблизительно одна целая шестьдесят одна сотая километра. Значит, мы сейчас движемся со скоростью около тринадцать километров в час.
- Не быстро, однако, – шутливо подметил я.
- Так ведь и лет ему сколько! Для тех времён, это очень хорошая скорость. Кстати, я всё искал информацию по этому судну. Оказывается, мы идём на экспериментальной быстроходной десантной барже. Таких было сделано всего три. Все они принадлежали ВМС Германии, так называемой «Кригсмарине». У большого оригинала было три дизеля «Deutz» общей мощностью 1170 лошадиных сил, а на этом коротыше двигателя два и те, урезанные, по сто восемьдесят, итого, всего триста шестьдесят и это при водоизмещении  почти в двести тонн.
- Я в курсе.
- Ага, так и те уже нужную степень сжатия не выдают, а следовательно, и мощность. Так что, терпите, барин, – и капитан расхохотался.
- Люблю я людей с юмором! – скромно улыбаясь сказал я и покинул рубку, пока меня ещё и не тем словцом пригреют.
   О великолепии и красоте нашей природы сказано столько, что я уж даже стесняюсь, что-либо дополнять, но каждый поворот открывал новые виды, а в душе оставались незабываемые впечатления. Весна закончилась. Проплыло лето. В начале октября мы прибыли в Вытегру. Дальше идти было верх легкомыслием. Повалил снег, сильный северный ветер пахнул Арктикой, начал вставать лёд. С местными мужиками удалось договориться вытащить судно по брёвнам с помощью четырёх тракторов на берег и присмотреть за нашей «калошей». Нам пришлось вернуться домой. В заботах и делах, мотаясь между Москвой и Енисейском, подготавливая всё там и собирая новую команду, которая должна была перегнать самоходку из Дудинки и потом работать всю навигацию, зима промчалась незаметно. Даже не успел толком прочувствовать сибирские морозы.
  Ранней весной, с московской командой мы отправились в Вытегру. «Калоша» стояла на том же месте в целости и сохранности. Мужики спустили самоходку в воду, что закончилось мировой попойкой в честь открытия навигации. К середине июня мы были уже в Беломорске. Впереди нас ждал самый ответственный участок по Белому морю. При всём моём уважении к команде и желании быть на борту до последнего, я понимал, что морскую болезнь я не переживу и, пожелав команде удачи, я решил преодолеть путь до Архангельска по суше и по воздуху.
Ожидание в Архангельске были невыносимы. Я не был в состоянии любоваться красивым городом, морем, людьми. Я был весь на иголках. Только ранним утром двадцатого июля у меня зазвонил: «А почему ты нас не встречаешь с оркестром?» - послышался радостный возглас капитана.
- Я бегу, я мчусь к вам! Я сейчас буду! – кричал я в трубку, будто её и нет вовсе, а кричу я прямо из гостиницы на берег, в порт.
  Ещё два дня ушли на празднование и завершение самого ответственного этапа. Потом всё было как-то по-деловому, и только местами волнительно, когда огромный кран стал поднимать нашу «Калошу» на борт огромного океанического лайнера. Ко мне подошёл кто-то в каске и спросил: – Куда ты его тащишь?
- В Енисейск, – ответил я.
- У-у-у, – уважительно протянул мужик в каске выпятив нижнюю губу.
Тихонько перекрестив лайнер, я вернулся в гостиницу, а вечером уже трясся в поезде Архангельск – Москва.
   Лето на севере выдалось холодное, и лайнер пару раз вызволял изо льдов ледокол. Транспортировка затянулась надолго. Самоходку сгрузили на берег и оставили до следующей навигации. К тому моменту я с мамой уже перебрался на постоянное жительство в Енисейск. Для неё этот переезд был огромным стрессом, но уже через несколько дней мама ожила и восхищалась тишиной, красотой, покоем и чистым воздухом. Тем временем, я с новой командой подготавливал импровизированный док для ремонта самоходки, подвязали для этого старых мастеров, которые уже никому не были нужны и чувствовали себя отбросами общества, очень воодушевившись новым полезным и благородным делом. Их не столько интересовали деньги, сколько их огромный опыт и знания. Все они были большая семья, друг друга знали, и казалось, что нет на Енисее людей-речников, которые бы не знали их. Как только кто-то из них узнал, что в районе Игарки пошёл ледоход, команда собралась и договорившись с каким-то буксиром, который должен был доставить три огромных баржи в Дудинку, погрузилась на него и погрузили меня, не дав мне толком собраться. Уже знакомые пейзажи Енисея ласкали взгляд и грели сердце. Я глотал пахнущий талым снегом весенний воздух и радовался, что смог перебороть себя и совершить этот подвиг. Пока мы шли, Енисей очистился ото льда полностью. В Дудинке было всё по-деловому слаженно. Без лишних уговоров и проволочек, самоходку опустили на воду, заправили, и мы двинулись домой. По пути мы специально остановились в Бахте и гульнули там три дня. И снова в путь.
   Дома ждала мама и дочь, приехавшая погостить и повидаться со мной. Я был очень рад этому. А мужики уже принялись за капитальный ремонт. Я к ним присоединился, как только проводил доченьку в Москву.
   Работа кипела и днём и ночью. Переделывалось почти всё. Неизменным оставили носовую часть с её изюминкой – трап-аппарелью, что позволяло перевозить технику в те деревни, где не было специально оборудованных причалов, как в той же Бахте, где не было даже дебаркадера, и пассажиров выгружали прямо на фарватере ночью в качающиеся на волнах лодки. Но как мужики не старались, успеть до конца навигации было не суждено. Тогда приняли решение экономить собственные силы, делать всё неспеша, зато от души и на века. К моему дню рождению, что тридцать первого марта, мужики сделали невозможное, они закончили все работы над самоходкой и под номером на рубке написали «Святослав».
- Ур-рр-ра! – закричали они, когда я вошёл в ангар и выстрелили пробками из шампанского. – Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!
- Спасибо, люди добрые! Как вы мне все дороги! – с наполненными слезами радости пожимал я руки каждому из них.
- А эта бутылка будет разбита о борт перед спуском на воду, – демонстративно вертя передо мной уже привязанной бутылкой, радовался Николай Тимофеевич – капитан самоходки.
   В середине апреля вода очистилась. Я вернулся из Москвы после дня рождения дочери. Спуск был назначен на семнадцатое апреля. По таинственному стечению обстоятельств, это дата была для меня не простой, это был день рождения моего папы.
- Мужики! Я понимаю вашу радость и чувства благодарности ненормальному москвичу, коим я являюсь. Но у меня к вам есть ещё одна просьба, пока не поздно. А можно мы переименуем наше судно? – спросил я.
- И как же ты хочешь его обозвать? – угрюмо спросил Тимофеич.
- «Валерий Кудрявцев», - громко произнёс я.
- Это что, в честь твоего отца, что ли? – спросил кто-то.
- Да, мужики. Семнадцатого апреля у него как раз день рождения. И дата красивая и серьёзная – семьдесят пять!
- Тогда это другое дело, – с серьёзным видом сказал Тимофеич. – Только ты расскажи нам о нём, чтобы мы знали, кем нам гордиться?
Я рассказал им всё, что знал об отце, какой великий был человек, мой папа. Они внимательно слушали и с пониманием качали головами.
- Добро! Он достоин того, чтобы мы чтили его память, и наш корабль носил его имя! Василий, Алексей! Замазывайте «Святослава» и пишите «Валерий Кудрявцев».
Все дружно засмеялись и захлопали.
- Я позвоню Николаичу, нам быстро переоформят название, не переживай. Главное, что ты помнишь своего отца… А я не уверен, что мои дети будут так помнить и называть в честь меня теплоходы… - с горечью в голосе произнёс Тимофеич.
- Откуда ты знаешь! Ведь при его жизни я тоже был не самым лучшим сыном. До конца дней своих не замолить всех грехов перед ним, – успокаивал я Тимофеича, а он меня.
   Семнадцатого апреля, ровно в двенадцать часов дня, после вдребезги разлетевшейся бутылки шампанского о борт самоходки и трёх минутной речи, под радостные крики, свист и хлопанье в ладоши, «Валерий Кудрявцев» был спущен на воду. Всем желающим предлагалось покататься на нём, и их было не мало, особенно местной детворы.
   Ближе к вечеру, когда народ подустал и готовился к банкету под открытым небом возле нашего самодельного дока, мне удалось поуправлять самостоятельно теперь уже новым судном.
- Тимофеич, а можно «самый полный»? – спросил я.
- Легко, – ответил Тимофеич.
«Валера» летел над бурным Енисеем, как гордый буревестник, не страшась водоворотов, волн и сильного ветра.
- Ну, как? Не ползём? – ехидно спросил капитан.
- Летим, Коля! И какова же теперь скорость?
- Ты не поверишь! Двадцать пять узлов!
- Это же сорок километров в час! – воскликнул я.
- Да, Слава, мы сделали это! Теперь мы будем помогать людям и сами выживем! – гордо подняв голову, произнёс капитан.
 А я мчался по широкому Енисею и так хотелось идти и идти на север к людям, где так долго ждали новорождённого «Валеру».
  Вдруг раздался звонок, я не сразу сообразил, что звонит мобильный телефон.
- Да, я слушаю, – сказал я.
- Что, дрыхнешь? В гараж собираешься? – спросил до боли знакомый Димкин голос.
- Нет, я сейчас… я… Да, чтоб тебя! Ты мне такой сон прервал! Гад ты после этого! – возопил я.
- Да, я такой! Ну, так что, в гараже скоро будешь? – с усмешкой переспросил Димка.
- Ладно, скоро буду. Заезжай, – ответил я.
 

 

Студенческая байка.

Свеча.