Шесть тысяч

     Светает все еще рано, но как-то уже без энтузиазма. Притомилось лето. Со всяким бывает. Значит, пора уже. Говорят, что до потопа не было времен года, одно сплошное лето. Вот скука-то. Ветер, сам по себе, нестрашен, даже бодрит, но это если с порывами и затишьями, но, не дай бог, с одной скоростью, в одну сторону, изо дня в день, из года в год… Тоска. Господь наслал потоп из тоски, а вовсе не за грехи человеческие или люди посходили с ума от однообразия господня и стали грешить с тоски. Так или иначе, всему виной сам Создатель.

 

     Аристарх приподнялся на локтях и посмотрел на часы. Полпятого. Перевел взгляд на мирно спящую рядом Олю, вздохнул и стал подниматься. На кухне он сварил себе кофе в два раза крепче против обыкновенного, выпил, но тоска не унималась. И откуда она взялась-то, тоска эта? Дети - умницы. Одна - первая в бальных танцах, другой - пожалуй, окончит школу с медалью в следующем году, Оля - идеал благоверной жены из книжки, на работе ценят, фирма не тонет… Что за тоска? Август? Тридцать семь. Притомилось лето. Во всей его ровной самодостаточной жизни единственным непорядком было только его имя, но со школы все его звали на аглицкий манер, Арт, Арти, так что было снято и это раздражение. «Раздражение… Вот чего мне не хватает в жизни, вот что гнетет – отсутствие хоть какого-то раздражения. Если нет конфликта, нет и драматургии, литературы, жизни вообще. Если хотя бы Оля мне изменила, я бы хоть ревновал, лазал бы на стену от неведенья, где она пропадает, скандалил бы, бил бы кулаком по столу так, чтоб суп расплескивался из тарелки – «Где шлялась, стерва!», ан нет, святая, как это чистое утро. А я?.. А я…». Знать подкарауливал Аристарха сегодня черт. Как долго он тянул с этим «а я», прямо альфа и омега какая-то – «а» и «я». И почему ему раньше не пришло это в голову? Аристарх умылся, побрился, надел рубашку и джинсы, залез в шкатулку с неприкосновенным запасом семьи, не считая, свернул довольно толстую пачку листов по тысяче пополам, сунул в задний карман, взял ключи от квартиры и тихонько притворил за собой дверь.

Чуть в облаках августовское утро пахнуло на него осенней прохладой. Август только с виду лето, но ночи уже холодны и росисты, листья деревьев если не желты, то вялы и утомлены, а цветы…, цветы по-прежнему благоухают, но благоухают как-то прощально и вид у них какой-то траурный, кладбищенский. Аристарх подошел к автостанции, где всегда кучковались таксисты, но с изумлением обнаружил всего одну машину, правда, какую-то иномарку (он не разбирался в машинах и не водил).

 

- Доброе утро, - наклонился он к открытому окну водительской двери.

- Доброе, - пробурчал огромный мордастый парень в красной бейсболке, натянутой козырьком на глаза.

Спинка его сидения была откинута и он спал, скрестив рыжие свои ручищи на груди. Отвечал он явно во сне.

- Шеф, как бы нам поговорить?

- Говори, - отвечала бейсболка, но опять не было уверенности, что она не спит.

- У меня куча денег и у меня есть идея, как их потратить.

Беспроигрышный ход. Детина тут же проснулся, поднял козырек бейсболки и предъявил Аристарху рыжую сковородку своего лица, всего в веснушках, но с довольно обаятельной улыбкой маленьких, но зеленых глаз.

- Прыгай на сидение, кивнул он головой вправо, в ногах правды нет. Вот еще глупое выражение, но так принято говорить. Ну…, для водилы, уж точно, нет правды в пешеходе.

Прямо философ. Аристарх открыл пассажирскую дверь и сел.

- Я Аристарх.

- Сочувствую.

- Друзья зовут меня Арт, Арти.

- Уже лучше, Арти. Я Коля. Так что ты сказал про кучу?

- Дело не в куче, - замялся Аристарх. Ну…, то есть…, деньги не проблема. Проблема в другом.

- Ну ты и клоун, Арти, - усмехнулся Коля огромным своим животом, поняв, что перед ним совершеннейший лох и день у него сегодня уже задался. – Если деньги не проблема, то что тогда проблема? Мир во всем мире?

- Понимаешь, - решился Аристарх, - я никогда в жизни не был…

- В Катманду? – усмехнулся рыжий его замешательству, потому, что почти догадался, хотя, по времени вроде рановато.

- Перестань издеваться, Николай, - чуть озлился Аристарх, но это и придало ему решимости. – Я никогда не был с проституткой, - выдохнул он.

- И? – делал вид, что скучно, но у самого, разве что слюна не текла по двойному его подбородку.

- И я хотел бы…, просил бы…, чтобы ты мне помог. Ну…, вы же, таксисты знаете, ну…, всякие там места… И еще… Я бы тебя просил больше не издеваться надо мной и не пользоваться тем, что я…, ну…, лох, что ли…,  и, ну…, не разводил…, так это у вас называется? а просто помог.

- С одним условием, - внимательно посмотрел Коля на пассажира. – Ты больше ни разу не скажешь слова «ну». Для извозчика это обидно.

- Н…, хорошо, - покраснел Аристарх, чуть не сказав «ну».

- Ладно, Арти, - скрестил свои огромные окорока на груди Коля. – Ты не говоришь «ну», я не издеваюсь и не развожу. Вот тебе калькуляция. До Ярославки – тысяча мне. Просто отсосать – пятьсот, два часа – три тысячи, на ночь, ну, теперь уже на день, шесть тысяч, если есть куда везти, если нет, а у тебя явно нет куда, то у них прикормлены гостиницы. Там платишь еще две тысячи. Туда отвезти - пятьсот мне. Решай сам, насколько зависнешь, скажешь во сколько тебя забрать и еще тысяча мне. Плюс, конечно, пойло и фрукты, это уж на твое усмотрение, но в тысячу уложишься. Вот и считай, почем теперь грех или удовольствие. По мне, так одно и то же. Потянешь?

- Девять им, две пятьсот тебе, - полез Аристарх в задний карман и пересчитал деньги. – У меня двадцать две. Хватит.

- Неплохо и плохо.

- Почему плохо? – изумился Аристарх.

- Мы уговорились, что я тебя не развожу, но что сделает она? За кобылу-то я не ручаюсь. То, что ты лох, написано у тебя на лбу. И если она поймет, что у тебя в кармане лишняя десятка, а она поймет, работа у нее такая, то попадешь на клофелин. Проснешься в гостинице без штанов и мне на обратный путь даже не останется. Будешь добираться пешком, потому, что без денег только пенсионер остановится, да и тому будет не по пути.

- Что же делать? – совсем растерялся Аристарх.

- Доверие, мой друг. Тебе придется довериться мне, чужому рыжему огромному Волкодаву. Кличка у меня такая среди водил. Сейчас ты отдаешь все свои деньги мне, все двадцать две тысячи. Я отвожу тебя, сам обо всем договариваюсь, закупаюсь пойлом, плачу гостиницу, приезжаю в означенное тобой время, отвожу к женушке и, за минусом перечисленных трат и моих не двух с половиной, а четырех, доставляю тебя целым и невредимым твоей благоверной. Решай. Как только ты отдашь мне деньги, я могу отвезти тебя пару километров за город, дать по башке и выкинуть на обочину. Когда очухаешься и придешь на стоянку искать Волкодава, я здесь буду, но под любой присягой и с клятвой могилой матери скажу, что в жизни тебя не видел. Решай.

- У тебя можно курить?

- Кури. Есть о чем подымить.

Аристарх закурил. «Черт, - думал он, - как сложен грех. Я думал, что все гораздо проще, что он, наоборот, все делает лишь бы соблазнить, а тут, такие сложности, принятие решений. Черт. Это даже интереснее». Он полез в карман, снова пересчитал и протянул деньги Волкодаву.

- Молодец. Только в России такое возможно. Ну что ж, вкушай адреналин, - включил он зажигание и стал выруливать на трассу. – Я добавил тебе перцу, правда ведь? Теперь ты будешь дрожать перед первой в своей жизни шлюхой да еще и бояться за свои деньги в чужом кармане, а от этого у тебя будет торчать, как камыш. В бардачке пачка презервативов. Это бонус за храбрость.

- А почему Волкодав? – расслабился Аристарх. Когда решение принято, всегда легко, даже если это решение о самоубийстве. Тяжелы только сомнения, выбор.

- А, это? – улыбнулась рыжая сковородка. – Пару лет назад… Ну, знаешь, работа наша опасная. Кидают – полбеды. А убить ради машины - на каждом шагу. У всех у нас монтировки, ножи под сидениями, перцовая пыль, ну и прочее дерьмо. Так же вот, утром, ладно бы ночью, сняли меня двое до Первомайской. Один сел рядом, другой сзади. Где-то на трассе, у леска, тот, что рядом попросил притормозить, вроде как до ветру. Я на обочину, тот вышел, а задний возьми, да и воткни мне заточку прямо через спинку сидения. Метил в сердце, да не рассчитал, что во мне полтора центнера, не достала. Я развернулся и… просто свернул ему шею, а когда подошел второй, я его, хм, банально задушил. В больнице и месяца не провалялся. На мне, как на кошке. Ну а потом выяснилось, что ребята эти промышляли подобным не первый год, а звали их Петя и Вася Волковы. Братья. Вот я Волкодавом и стал.

- Ну а ты, Арти? Зачем тебе эта хрень? Нашел бы чистую девчонку. Ты даже не представляешь, сколько таких голодных да красивых, но несчастных. Лежит сейчас какая-нибудь в утренней постели, трет себе между ног и кричит: «Ну где же ты, чертов Аристарх!».

- Нет, - задумался Аристарх, - на измену я не способен.

- И то верно. Блядь – не измена. Шалость, от которой лучше б изменить, не говоря уж о триппере, сифилисе и еще, не приведи господь, всякой там экзотике.

В тепле машины, под мерный рокот мотора Аристарх заснул и проснулся лишь от толчка в плечо.

- Подъезжаем. Вон, видишь девочку на обочине? Нам сюда.

- Что? всего одна? А я по телевизору…

- Эх, девственник, - улыбнулся Волкодав. – Она зазывала. Покажет, в какую подворотню юркнуть.

- Привет, ребятки, - оперлась она на раскрытое окно Аристарха. – С утра на сладенькое?

- Это тебе утро, - сделал строгий вид Волкодав, - а мой шеф всю ночь работал. Дай с кем отдышаться.

- Вниз, налево и по грунтовке к гаражам. Там Марья Семеновна. Придумает, как подышать твоему шефу, Голиаф. А тебе самому не скучно, малыш? – выгнулась сонной кошкой девушка.

- Я, как и ты, на работе, малышка. Позже, видно будет.

- Смотри, не просмотри, красавчик.

Волкодав вырулил на пустырь перед гаражами. Марья Семеновна, женщина грузная, но приятная каким-то добрым, даже материнским лицом, вышла из машины, припаркованной под огромной старой ивой. Она уж была извещена.

- Сиди в машине, - скомандовал Волкодав, - я сам.

- Марья Семеновна, как рад вас видеть в добром здравии, - весело обратился он к незнакомой женщине.

- И тебе не хворать и твоей маме, и твоим деткам, - расплылась она в ответ, будто старому приятелю. – Приустал что ль начальничек-то?

- Да ему бы до вечера прилечь. Выдохся, болезный. Да только домой не с руки, а кости сложить негде. 

- Ну дак это малый вопрос. Здесь совсем рядом, в полверсты. А вкусы-то у мальчика какие? 

- Да обычные, мамка, мальчиковые, без всяких штучек, но с энтузиазмом.

Кровь прилила к голове Аристарха неуемной волной. Он вжался в кресло и никак не мог остановить свой взгляд хоть на чем-то. Прыгали глаза, прыгали мысли, он проклинал себя и свою дурацкую идею, но, вместе с тем, поднимался и какой-то странный кураж, даже протест против своего целомудрия. Он чувствовал сейчас себя так, как тогда, семнадцать лет назад. Он ведь реликтовый. Он ведь утратил девственность в брачную ночь. Он, как и тогда, вдруг решил, что это его долг и честь. (Трахнуть проститутку – долг и честь. Это что-то новенькое).

- Гостиница - две, с энтузиазмом – восемь и выбирай, что по сердцу.

- За восемь, мама, он подрочит себе сам. Даже я, грешный, помогу. День – не ночь. Да и товар, черт его знает. Небось хохлушки мятые. Пять.

- Хохлушки, да не мятые, а кровь с молоком. Семь.

- Глупо торговаться глядя лишь в твои светлые глаза. Открывай закрома, а там и поторгуемся.

- Ашот, - крикнула Марья Семеновна своему водителю.

Из машины вышел плюгавенький армянин с заросшими шерстью руками и лицом и пошел открывать гараж. «О, ужас! – ахнул душой Аристарх. – Они держат их в темном гараже под замком!» Ему вдруг захотелось освободить их всех, но он вспомнил зачем он здесь и на что шел и загнал поднявшийся к горлу комок совести обратно в грудь.

На грунтовую площадку перед гаражами медленно стали выходить сонные девушки. Они встали в ряд. Штук пятнадцать. Две-три были в возрасте под тридцать, на любителя, основная масса лет двадцати и одна совсем ребенок. Она сладко зевала и даже не открывала глаз.

- Ребенка отправь, Марья Семеновна, - строго сказал Волкодав. – Мы человеки.

- Да ей двадцать один. Просто так выглядит. Вон у меня все их паспорта в бардачке. Иди, проверяй. Оленька Ковтун из Винницы. Но если твой на нее глаз положит, тогда восемь или я Маргарет Тэтчер.

- Ладно, - махнул рукой Волкодав, – пора спросить босса.

Волкодав подошел к машине и нагнулся к Аристарху. Тот был бледен и растерян.

- Не переживай, Арти. Первый раз всегда неловко. Но пальцем нужно таки ткнуть.

- Я…, я не знаю… Они все такие… жалкие…

- Это пока ты не выбрал одну. Поверь. В постели жалкой она не будет. Гостиница уже есть. Вперед, малыш.

- А…, - растерялся Аристарх. – А спроси у Марьи Семеновны, нет ли среди них девушки с именем Ольга.

- Ты уверен?

- Мне так будет легче. Хоть имени не выдумывать называть. Мою жену Ольгой зовут.

- Ну…, - вздохнул Волкодав. – Вот та малышка, что зевает с закрытыми глазами, и есть Оля Ковтун. Но стоит она восемь и мне не сторговаться. Похоже, она здесь прима.

- Да она же в дочери мне…

- На вид. Но если ты выбрал, я сейчас принесу ее паспорт, чтобы твоя, да и моя совесть была чиста.

- Выбрал, - выдохнул Аристарх. – Но паспорт принеси.

М-да. По паспорту было ей двадцать два без двух месяцев. Чудеса. Как можно, при такой работе так сохраниться?

Волкодав расплатился, узнал адрес гостиницы и они уехали. Девочек, о, боги! заперли обратно в гараж. Аристарх с Олей сели на заднее сидение, Оля положила голову ему на колени и мирно заснула. Перед тем правда сказала: «Мне нужно пятнадцать минут и я буду в порядке. Как раз доедем».

 

 

     Гостиница представляла собой отдельно стоящую, из панелей голубого цвета девятиэтажку с одним подъездом. Волкодав, все устроив, вернулся к машине и передал ключи от номера 37. «Прямо мой возраст», - подумал Аристарх. Оля, как и обещала, проснулась и на лице ее теперь не было видно и капли сна.

 

- Пойдем, скорее, схватила она его за руку и потащила в гостиницу.

- Стой, Оля. Две минуты. Мне нужно поговорить с другом.

- Ну точно, друг. Все за тебя делает, может служка? - хмыкнула Оля и осталась у крыльца. Казалось, ей и вправду хотелось скорее в постель.

- Она хороша, Арти, я это чувствую, поэтому, если ты не против, я приеду в шесть.

Что произошло с Аристархом? Муки совести, что к своей Оле, что к чужой улетучились, как утренний августовский туман. Он пылал желанием и ему казалось мало тех десяти часов, что отмерил ему Волкодав.

- В шесть? – обозначил недовольство Аристарх.

- Послушай, Арти. Ты просил и помощи и совета. Доверился мне с закрытыми глазами. Пока что… подвел я тебя?

- Нет, конечно, Волкодав, я просто…

- Ты просто новичок. Иди и оттянись. Я обещаю, что она тебя измотает к четырем. Я добавил пару часов на душ и воспоминания. Запомни. Никаких влюбленностей, никаких покровительственных чувств. У каждой такой кобылы есть слезливая история о трудном детстве, насильнике отчиме, ну и прочая лабуда. Не поведись. Просто трахаешься до одури и мы уезжаем. Она прекрасно знает, как добраться обратно. Понял?

- Понял.

- Хорошо понял?

- Ну да, да! Я, понятно, сопляк, но я же не маленький!

- Надеюсь, - вздохнул Волкодав и включил зажигание.

 

 

     Первое, что сделал этот «ребенок», когда они поднялись в номер 37 - махнул стакан водки, не закусывая, и, самое паршивое, заставил сделать это и Аристарха. Голова его побежала и он рухнул на кровать. Оля, стянула его с этой кровати и усадила в кресло. Затем она сбросила с двух постелей двухместного номера два матраса на пол посреди комнаты, соединила их, и накрыла простынями. Потом очень быстро приняла душ и заставила сделать то же и Аристарха. Далее… Далее, опущу. Не то, чтобы не умел описать такое, просто… Просто это был настоящий грех, разврат, если хотите. Всяк из нас знает, что это такое и нечего кривляться, мол, нет. Но одно место все же отмечу. «Камыш», как и обещал Волкодав, был в форме и Аристарх приступил в пятый раз.

- Погоди, Арти, - взглянула на маленькие наручные часы Оля. Это было единственное, что было на ней. Сейчас будет мой любимый сериал.

- И что? – возмутился Аристарх, - мы теперь станем смотреть тупой сериал, или?..

- Не тупой, а грустный и не или.

Она встала на колени и локти, скомандовала: «Работай», а сама включила пульт и стала смотреть свой чертов сериал. Изрядно пьяный Аристарх (она все подливала и подливала водки после всякого раза), так, сказать, «работал» сзади, неизбежно (куда еще смотреть?) уткнувшись в телевизор. Там была какая-то неразделенная любовь и смерть возлюбленной в конце. Аристарх остановился не кончив. Его вдруг так проняла финальная сцена, что пьяные слезы потекли из его глаз, а его «камыш» несколько сдал. Оля вдруг обернулась и посмотрела на него такими глазами, каких он не видел со времен помолвки со своей Ольгой.

- Что с тобой, Арти! Ну что ты, малыш! – обнимала она его и покрывала все его тело горячими и совершенно искренними поцелуями. – Ты, оказывается, такой ранимый. Это же не настоящая жизнь. Такого не бывает. Настоящая жизнь вот она. Ты и я. Пусть на время, пусть за деньги, но именно это и есть жизнь, Арти. Над ней нужно плакать, а не над телевизором.

Аристарх рухнул на матрас и по-детски вытер кулаками слезы.

- Давай выпьем, Оленька. Прости. Это кризис среднего возраста. После него мужчина становится сентиментальным и непригодным для жизни.

- Это ты-то непригодный! – искренне возмутилась Оля. – Ты, в отцы мне, а пять раз кончил без таблеток.- Знаешь сколько, будь моя воля, я бы от тебя нарожала! Дюжину! На.

Она налила по фужерам и подала ему один. Выпили.

- Нельзя зачинать спьяну, - стал вдруг серьезен Аристарх.

- А и не будем спьяну, - поставила она свой фужер на пол. – Я не дура и за будущих детей горло перегрызу любому. И за тебя перегрызу. Я сильная. Я терплю все это, а, значит, я сильная. Слабаки, как раз, те лицемеры, кто осуждает меня, параллельно пользуясь моим телом. Но до души им никогда не достать. Душа сокровенна. Я не верю в бога, но верю в душу. Не верю в ее бессмертие, но верю, что в ней и только в ней есть смысл. Я верю в детей, как в продолжение собственной души. Вот тут и есть вся моя церковь. А проституция… Проституцией занимаются все. Всяк продает то, что у него согласятся купить. И неважно, лежит предмет продажи между золотых ног, в золотых руках или в золотой голове… Весь мир – проституция. Не знаю, чем ты занят по жизни, но, не сомневаюсь, тебе приходилось идти против своих приязней на сделку с каким-нибудь грязным недоумком. Я-то хоть могу презерватив такому надеть, а ты? Нет. Он тебя трахает даже не подмывшись, а ты терпишь, потому, что он платит. Не я, потаскуха, достойна сожаления, а ты. Но… Ты ведь не такой? Правда?

Она налила еще водки, положила его голову себе на колени и поднесла фужер к его губам. Он выпил.

- У меня есть деньги, - пробормотал Аристарх.

- Что? – будто не расслышала Оля.

- У меня есть деньги на однокомнатную в области.

Аристарх казался даже трезвым, хотя, такой бред нельзя было назвать трезвым. Аристарх пребывал будто в каком-то трансе. 

- Ты выйдешь за меня, Оля.

Фужер грохнулся из рук Оли на матрас и расплылся синим пятном водки.

- Ты же…

- Это решаемо. Я просто не слышал от своей жены и толики ума, что произнесла здесь ты. Я прошу твоей руки…

 

 

     Очнулся Аристарх только перед своим подъездом. Волкодав выключил зажигание и с улыбкой взглянул на спящего Аристарха.

 

- Слышь, ты, девственник, давай уже просыпайся, - толкнул он пассажира в плечо.

- А! – встрепенулся тот, - где я, Оля!

Аристарх оторвал голову от подголовника и огляделся мутным взором.

- Коля? А где я?

- Ты у себя дома, Арти.

- А… Разве я не женился?

- Ну…, если бы не я, сел бы за многоженство. Теленок ты, Арти. Я боялся, что на деньги тебя разведут. Не того боялся. Ты требовал везти тебя с ней в загс. Припоздали. Все закрыто, да и паспорта у тебя не было. А если б был, то куда ж девать старый штамп? Вот, - протянул он руку, передавая деньги. У тебя осталось семь тысяч. Ты ни разу не сказал «ну» и я честно возвращаю сохраненное.

- Ну…

- А ну, давай-ка сюда тыщу, наклонился Волкодав к неубранным еще деньгам в руках Аристарха. - Нарушаешь.

- Я хотел сказать, Волкодав, что нужно было через это пройти, чтобы понять, что мой дом здесь. И это мое «ну», не более, чем первый слог слова «нужно». Так что… А ну отдавай мою тыщу!

Ребята сцепились в шутливой драке, но домой Аристарх принес всего шесть тысяч.