Черед двадцать минут после того, как Потапов успел закончить разговор и осознать, что ему угрожает, в кабинет ввалилась шумная орава его подчиненных.
- Андрей Петрович! - восторженно прокричал Фима, водружая на стол огромную спортивную сумку. – Принимайте награбленное добро! Теперь нашему Симкину уже не отвертеться, на хороший срок всё это потянет! А, главное, остолоп он этакий, орудие убийства сам к орденам присовокупил!
Фима расстегнул сумку и достал оттуда молоток со спиленной наполовину ручкой.
- Хорошо, - скупо похвалил Потапов своих подчиненных. – Положите награды Лузгина мне на стол и делайте опись всего остального. Я иду к прокурору за ордером на обыск.
Молодой прокурор Вася Утюг, как называли его по всей округе, с утра был очень чем-то расстроен, и выдать ордер отказался.
- Оснований маловато, - сказал, массируя себе затылок. – Не вижу я оснований для такого серьезного шага как обыск. Вот так порой пройдемся мы утюгом по человеческой судьбе, а потом локти себе кусаем.
Именно за эту фразу, которую прокурор повторял при каждом удобном и неудобном случае, он и получил прозвище «Утюг».Этоо было ему хорошо известно, но поделать прокурор с собой уже ничего не мог, так как, вероятно, заучил эти слова еще со студенческих пор.
Спорить с ним и настаивать на выдаче ордера было бесполезно, и Потапов вернулся к себе ни с чем.
Его группа занималась нудной и долгой работой: переписывала огромное количество орденов и медалей, изъятых при обыске.
- Слушать меня! – строго приказал Потапов. – Сейчас я буду допрашивать Симкина. Никого в мой кабине не впускать, пусть это даже будет полковник или иной высокий чин из управления. Приказ об обыске отдал вам я лично, заверив, что ордер у меня есть, но я забыл его в машине, которую отогнал на ремонт. Никаких депеш под роспись не принимать. Говорите одно: «Не уполномочены».
По пути в свой кабинет он заглянул к дежурному по отделению, наказав и ему:
- Саша, не принимай никаких бумаг под роспись. Если принесут что-либо из управления, скажешь, что начальник на больничном, а я как его заместитель приказал тебе не делать этого.
Симкин вошел в его кабинет, явно уверенный в том, что его сейчас отпустят. На его лице играла плохо скрываемая улыбка, а в глазах появился злорадный блеск: «Ну что, доигрался, майор?». Видимо, кто-то из милиционеров дал ему воспользоваться своим мобильным телефоном, и дядя Гриша уверил его, что дело решено в с блестящим для него исходом.
- Садитесь, Симкин, - предложил ему Потапов, разворачивая лежавшую на его столе наволочку, в которую были завернуты награды Лузгина. – Узнаете? Богатая добыча, не правда ли? Сколько бы вам дали за нее заграницей? Я слышал, что там сейчас наши ордена в цене. А схемка доставки их туда у вас была продумана неплохо. Дядя Гриша может влиять не только на наше начальство, но, как я вижу, и на работников пунктов пропуска в аэропорту. Причем, как я заметил в вашем досье, он устроил туда вашего двоюродного брата, Льва Симкина, который успел дослужиться на этом теплом месте аж до подполковника. А как ему не порадеть родному человечку? Вот вы и летите на Лазурный Берег уже с готовым капиталом. Связи у вас там налажены, цены определены, остается только тратить деньги на девочек, жрать в ресторане и купаться в теплом Средиземном море.
Симкин слушал его речь спокойно. Сцепив руки на животе, он крутил пальцами и смотрел на портрет министра МВД за спиной Потапова.
- А вам из управления еще не звонили? – спросил он, когда майор сделал паузу.
- Звонили, - ответил Потапов, ответив на наглую улыбку Симкина, своей улыбкой, спокойной и чуть ироничной. – И приказали отпустить вас и извиниться.
- Так в чем же дело?
- А дело в том, что вы убили человека, а за такие преступления просто так не отпускают.
- Я не хотел его убивать. Но он дернулся к какой-то кнопке на своем столе, и я не рассчитал свои силы. А так я бы просто оглушил его, и не было бы никакого убийства.
- Но оно было, и вас будут судить именно за него.
- Не будут. В худшем случае упрячут в психушку, откуда я выйду через месяц. Вот посмотрите! Но только смотреть на это вы, товарищ майор, будете уже, так сказать, со стороны. Уже не майором и не даже не милиционером. Так, человеком неопределенных занятий где-нибудь на Мурманщине. А, может быть, и того хуже: заключенным в колонии строгого режима, но уже в Мордовии. Дядя Гриша говорит, что за вами много грешков тянется, которые по нашему Кодексу Уголовного Права зовутся преступлениями.
- Поживем - увидим, - спокойно ответил Потапов, перебирая лежавшие перед ним ордена и медали. – А пока я допрашиваю вас в своем кабинете как подозреваемого в убийстве гражданина Лузгина и в похищении его наград, как и наград многих других ветеранов войны. Вы признаетесь в этом?
- Какое это имеет значение? Через несколько минут в этот кабинет войдут товарищи из управления, и вы перестанете меня допрашивать и предъявлять мне какие-то либо обвинения.
- Не войдут, - широко улыбнувшись сказал Потапов. – Я надежно запер все двери и поставил у них часовых. А вот вы можете не выйти из него вообще. Я сейчас разобью окно, потом подниму шум и пристрелю вас, как при попытке к бегству. И никакой дядя Гриша не докажет, что это не так.
Симкин побледнел и попытался встать.
- Сидеть! – прикрикнул на него Потапов. – Сейчас ты подпишешь протокол о признании своей вины, а уж потом я подумаю, идти нам по этапу вместе или нет. А если уж мне придется идти, так за дело.
Руки у Симкина дрожали, когда он подписывал протокол, но в глазах еще теплилась надежда на чудесное спасение его дядей Гришей.
- Ну, вот и чудесно! – произнес Потапов, пряча протокол в папку. – А теперь возьми в руки эту замечательную тетрадь и прочти, что там написано на последней странице. Вслух!
И он протянул Симкину «Дневник моих боевых действий» Лузгина.
- «Июнь 1942-го года. (Число не помню). Окрестности Севастополя. – начал читать Симкин. - Немец хорошо окопался в одном километре от наших позиций. Разведка промухала. Ходили в атаку, меня ранило в ногу. Не помню, как дополз до ихнего пулеметного гнезда и забросал его гранатами (3 шт.)…»
Он дочитал страницу до конца и вопросительно взглянул на Потапова:
- Ну, и что?
- А то, - ответил ему Потапов, взяв в руку медаль «За отвагу» и подняв ее над столом, - что вот эту награду рядовой Михаил Иванович Лузгин заслужил ценой тяжелого ранения, но спас много человеческих жизней. А ты захотел ее даром заполучить, да еще и продать ее ради собственного удовольствия. Не выйдет! А ну, встать!
Он достал из кобуры под мышкой свой «Макаров» и выстрелил в Симкина чуть ниже бедра.
После чего подошел к двери, открыл ее и крикнул дежурному:
- Заберите эту тварь, чтоб не смердела тут!
7.
Потапова судили через месяц после этого и приговорили к семи годам колонии по совокупности преступлений.
Одновременно с этим состоялся суд над Симкиным, который получил, к удивлению многих неосведомленных, всего четыре года.
Потапова освободили из колонии через пять лет, за отличное поведение и работу.
Симкина задушили в камере заключенные, узнавшие, за что его посадили.
Потапов сейчас работает лесничим в одном из районов Псковщины. Все жители окрест хорошо знают его историю, и, наверное, поэтому браконьеры не суются на его участок: пристрелит еще невзначай, раз он в племянника такого большого человека не побоялся пульнуть.
А со зверями Потапов ладит.
- С ними в сто раз легче, чем с людьми, хоть они и хищники, - говорит он другу своему Шведову, который один остался живой из их группы и приезжает к Потапову на его день рождения. – Нет в них, по-моему, той подлости и негодяйства, какого я в людях нагляделся.
- Не ропщи, - отвечает ему друг. – Раз ты, пройдя через эту грязь и кровь, человеком остался, значит, и люди вокруг не все такие плохие.
- Ты, Швед, как всегда и во всем прав, - смеется Потапов. – Давай за это выпьем!
Помочь сайту
Поздравления
