Мне кажется, что я помню себя лежащим в каком-то пространстве, ограниченном бортиками, довольно просторном. Бортики невысоки, и над ними, то возникает, то пропадает какое-то движение. Непонятные звуки, совершенно не имеющие для меня смысла. Наверное, я ещё не понимаю, что эти звуки называются словами. Тусклый свет окружает меня и убаюкивает. Кажется, я засыпаю, и продолжения не следует.
А может быть эта память грудничка просто самообман и более поздняя выдумка? Как знать?! Но однажды, когда я стал смышлёным, моя мама в разговоре обронила фразу о том, что обычно дети начинают что-то запоминать не ранее чем в три – четыре годика. На что я, частично с обидой, частично с недоумением рассказал ей о своём младенческом ощущении. Мать недоверчиво и в то же время как-то смущённо и растерянно смотрела на меня и обдумывала мой рассказ.
- Этого не может быть. Тебе это кто-то рассказал? Ну, конечно, рассказал! Уже решительно произнесла она. Никто не может помнить себя младенцем. – Хотя так странно… - она опять задумалась. – А бабушка тебе ничего не рассказывала? О том, как тебя принесли из роддома?
Я отрицательно помотал головой.
- Когда тебя принесли, детская кроватка ещё не была готова. Её заказали у знакомого столяра, а он не успел к сроку, - она опять смущённо улыбнулась и показала на старинный бабушкин комод красного дерева. – Мы выдвинули один из этих ящиков, поставили его на свою постель, и положили тебя в него, чтобы ты никуда не скатился. На следующий день новую кроватку столяр принёс. А ты, действительно, провёл ночь в ящике комода. – Она опять недоумённо посмотрела на меня и задумчиво стала подбрасывать дрова в печь.
А я в свою очередь смотрел на этот массивный предмет мебели, парный шикарному резному буфету, на створках которого резные павлины сидели на вьющейся лозе и клевали крупные гроздья винограда. Низ буфета украшала золотистого цвета металлическая косая сетка, за которой виднелась вставленная в дверцу масленая картина с пышными цветами.
С каким сожалением, уже живя отдельно от моей бабушки по отцу, и пришедшие навестить её, мы не увидели этого антикварного комплекта. Вместо него стоял набор современной (по понятиям начала шестидесятых годов) мебели, отделанной светлым шпоном, и, который она называла модной. Бабушка не соглашалась с упрёками со стороны моего отца, кстати, краснодеревщика, и понимающего истинную цену, безжалостно порубленной на дрова пары мебели, которая отдала своё последнее тепло, стоявшей между двух комнат печи.
- Ты, посмотри, как в комнате-то светло стало. Сейчас все стараются именно такую купить, а ты за старьё держишься.
А я, ещё не понимающий в таких понятиях, как антиквариат, с чувством некоторой враждебности и даже ревности смотрел на попахивающую свежим лаком весёленькую светлую мебель, которая пришла на смену привычной с младенчества обстановке. И мне было почти до слёз жалко уютный добрый комод, предоставивший мне первый ночлег, было жалко и невозмутимых величественных павлинов, которых, кстати, как позднее выяснилось, не порубил, а забрал эти створки себе смекалистый дворник.
Наверное, бабушка по-своему была права. Новое должно сменять старое. Нельзя жить в музее! Но должно быть у каждого из нас появляются такие моменты, когда хочется побродить по музею своей памяти. А старые вещи берегут наше состояние души, в котором мы когда-то находились. Они есть память осязаемая, которую можно потрогать, на которую воочию можно полюбоваться. Семейные вещи и безделушки, порой уже смотрящиеся совершенно нелепо, если глядеть на них с точки зрения текущего момента, помогают вспомнить всё, точнее, то, что нам хочется помнить!
Помочь сайту
Поздравления
