Панацея Горгоны

Солнце припекало и слепило гранями ряби. Маленькие зеркала волн отказывались отражать человека, выбирая светило: жизнь людей — игрушка для природы.

Куртка Персеи больше не пахла землей — только морем. Она забросила веревку на ветви высохшего дерево, в предсмертном усилии вцепившегося корнями в скалу. Персея привязала лодку и ловко вскарабкалась наверх по той же веревке. Рухнув в траву, Персея зарядила Гарпун-12 пятью снарядами. Теперь ей нужно увидеть чудовище раньше, чем обнаружат ее саму — мотор лодки ревел достаточно громко, чтобы послужить приманкой для Медузы Горгоны.

Трава мирно шелестела от легкого бриза. Гладкие молодые стебли выбелило светом, и холмы острова казались выкованным из металла. Из железа сердца чудовищ, живущих лишь ради убийства. Из железа сердце природы, лепящей мерзких тварей и напускающей их на человеческий род. Гея смеется, одаривая уродливых детей недюжинным здоровьем и живучестью в отличие от людей. Доктор Марион исправит ошибки природы даже против ее воли. Так верила Персея, выслеживая в обманчиво-спокойном пейзаже причину беспокойства.

Она и не заметила, как за ее спиной возникла длинная тень. Дыхание Медузы никак не могло коснуться шеи Персеи, но холодок вдруг пробежал по тренированному телу охотницы. Медленно она повернула голову, забыв о свойстве взгляда Горгоны. Но к удивлению Персеи рядом оказалась женщина в лохмотьях, когда-то бывших медицинским халатом. Наряди красавицу в лохмотья — лишь заметней станет красота. Льняные кудри ореолом окружали прехорошенькую головку, одухотворенностью дышала каждая черта, вот только безмерно усталой и подавленной казалась женщина, будто тяготила ее и эта красота, и эта жизнь.

— Ты — женщина? — задала вопрос обитательница острова.

— Да. А ты не Медуза. Зачем подкрадываешься?

— Я всегда хожу тихо, — женщина понурила голову, словно в ожидании удара.

— Тебя похитила Медуза? — Персея часто находила в логовах чудищ несчастных женщин-служанок, а то и насильно взятых «жён».

— Я здесь живу. Медуза не появлялась здесь лет шесть.

— Как не появлялась? — Персея была озадачена. Доктор Марион показал ей свежие фотографии тех погромов, что учинило злонравное существо. Развороченные внутренности домов, и их хозяева с оружием в руках, стоящие среди горящих развалин. Огонь больше не тревожил их, окаменевших на месте. Надгробные памятники самим себе, пугающие точностью.

«Может, Медуза здесь не бесчинствует? Бережет «гнездо»? Или она сменила место жительства, пока мы зевали ртами? ».

— Ты знаешь, где она жила?

Женщина показала на самый высокий холм острова.

— Там пещера. Я тоже живу в ней.

«Точно пленница. Наверное, она пытается уберечь меня от Медузы, потому врет, что той нет».

— Я переночую в твоем доме?

— Не нужно. Возвращайся обратно.

«Так я и думала. Не хочет впускать».

Как ни отговаривала женщина Персею, та лишь еще больше упорствовала. Наконец, служанка чудища сдалась и отвела охотницу в логово Медузы. Холм и с другой стороны не отличался от обычного холма. Женщина пошарила в траве, ища камень, и бросила его в едва заметное углубление на склоне. Появился вход, похожий на дыру. Обычно в таким местах царило зловоние, но жертвы Медузы каменели, а не гнили, а из пещеры повеяло свежим ветерком — одно из ее ответвлений выходило к морю.

Женщина шла впереди, в кромешной темноте, Персея же зажгла диодный факел, опасаясь, что ее застанут врасплох. Когда желтый свет озарил проход, охотница вздрогнула: Медуза расставляла трофеи вдоль стен, и конца-края не было видно ее жертвам. Они тянули руки в мольбе, прикрывали лица, замирали в вечном беге, корчились на полу с окаменевшими дорожками слез... Галерея гримас страдания, аллея нетленной смерти — Персея видела много жертв чудищ на своем недолгом веку, но смотреть спокойно на погибших так и не научилась.

— Я отомщу за вас, — пообещала она, и ее лицо превратилось в подобие каменной безжалостной каменной маски.

Многие «изваяния» вместо одежды оплела густая паутина, в которой копошились какие-то гады.

«Давно же бесчинствует эта тварь», — с отвращением думала Персея. — «Как мерзко, что одна капля поганой крови Медузы обладает силой спасти тысячи людей. Доктор, я верю, что вы исправите все зло, что причинила Горгона людям».

Мысли о докторе грели Персею. Великий врач, который познал пределы жизни человека, но, в отличие от прочих, не остановился. После того, как боги уничтожили лазарет Асклепия, мало кто выбирал дорогу врача, боясь гнева небес. Доктор Марион тайно учился в подземельях пещер Орфейских гор. Под покровом ночи он странствовал на подвижной лаборатории, притворяясь торговцем травами и продолжая лечить людей. Он нашел панацею, но вот уже много лет не мог заполучить ее источник — кровь Медузы. Он щедро платил наемникам, готовым принести голову Горгоны, но Персея не взяла бы с доктора ни гроша. Марион не предлагал ей отправится в поход. Доктор беспокоился о ней и относился к Персее как к женщине, а не наемнику. Его смущение, его доброта лишь раззадорили Персею, и вот она здесь, на острове, ищет, как буйный на голову царь Гильгамеш, «алый цветок бессмертия».

Галерея закончилась небольшой пещерой, больше похожей на квартиру, чем на вертеп. Шкафы из разных эпох, двуспальная кровать под балдахином, письменный стол с морскими пейзажами, изящно написанными тушью. Персея провела пальцем по поверхности стола — ни пылинки не прилипло к коже.

— Я прибираюсь каждый день, — объяснила женщина.

— Ждешь возвращения хозяйки? Почему не сбежишь отсюда?

— Это мой дом.

— Она убила твою семью?

— Нет. Она убила меня, — тихо отвечала женщина, и Персее показалось, что она понимает, о чем речь. Проживший всю жизнь рядом с чудовищем не может потом начать жить простой жизнью. Соседство с тварью отравляет душу.

— Но ты живая. Скажи, как тебя зовут, — Персея ласково погладила женщину по голове, удивляясь, какие у той густые волосы.

Та вздрогнула от прикосновения — ее давно не касались людские руки.

— Марина.

— «Морская»... Послушай, Марина, если рассечь воду, то ее края вскоре сомкнуться. Так и с душой — ее раны только кажутся неизлечимыми, но стоит вынуть палку, причиняющую боль, как все пройдет. Ты уедешь со мной. Решено. Завтра же мы покинем остров, и, как только ты увидишь его вдалеке, ты поймешь, что жива.

Марина быстро стерла слезы, и в полумраке Персее показалось, что они темны и густы, как кровь.

«Я убью Медузу», — жалкий вид пленницы Медузы разжег в охотнице пожар негодования. Она выбрала удобное место для засады и затаилась.




От звука моторки хотелось зажать уши. Опять. Опять он посылает к ней солдат, и ждет лишь смерти — их или ее. Игрок с чужими жизнями, что притворяется спасителем, и каждая черта, любимая когда-то Мариной, теперь ей ненавистна: белый воротник, которому следовало бы быть запятнанным кровью, прямоугольные очки, отражающие пламя пожара, мягкая улыбка, неизменная даже когда он ведет вскрытие, и обаяние, дар от природы, отданный чудовищу с лицом человека. Как же Марина верила ему! Как же она обманулась. Как же она устала слышать рёв двигателей, рассказывающий о новом явлении на остров убийц. Но благодаря им Марина знала — доктор Марион жив.

Обычно все кончалось быстро. Очки и зеркала не спасали от взгляда Медузы. Даже закрытые глаза не могли уберечь наемников от желания видеть Горгону, а рядом с ней, настоящей, желание превращалось в реальность, и солдаты так и каменели, не просыпаясь от иллюзии победы. Вдруг взгляд не подействовал. Сначала Марина обрадовалась: неужели проклятье сошло на нет? Неужели яд выветрился, и она снова стала обычным человеком? Причина крылась в другом — наемник оказался женщиной. Колдовство Медузы бессильно против женского рода.

Наемницу следовало убить, ведь рано или поздно она догадалась бы, кто перед ней. Но в глазах убийцы Марина видела отражение той же нежности, которую сама когда-то испытывала к доктору Мариону. Ей бы разбить ненавистное зеркало, но как очарованная Медуза глядела в прошлое и украдкой думала, что лучше бы погибла, не зная правды. Правда ранила ее сильнее, чем яд, введенный из шприца.




Три дня Персея ждала возвращения хозяйки логова. Служанка Медузы приносила еду, оставленную для служанки Горгоной, но почти не прикасалась к ней, говоря, что поест позже. Это-то и пробудило сомнения Персеи. Она стала следить за Мариной. Та не ела и почти не спала, часами бродила по пляжу или входила в волны и начинала смотреть в одну точку — под ноги, на отражение. И вот на третий день Персея заметила, что следы на песке необычны — поверх очертаний пяток оставались полосы, напоминавшие рельеф чешуи. Кроме того, волосы Марины бились на ветру, но не в том направлении, куда дул ветер. Раньше бы Персея без замедления убила Марину, но в той не было и капли злости — только печаль, глубокая, как океан, и такая близкая Персее. На пути наемника не должно быть чувств, но Персея охотилась на чудовищ ради людей, и все твари были зверьми и по натуре. В Медузе же она упорно видела женщину, и никого боле. Убить человека Персея не могла.

Медуза заметила Персею и вышла из воды. Плечи ее поникли, а в руках она вертела белую спираль раковины.

— Я знаю, зачем ты пришла. Я позволю тебе сделать твою работу, но прошу — выслушай меня.

Персея направила дуло Гарпуна на горло Марины. Один выстрел отсечет голову, и мечта доктора, ее мечта будет исполнена. Так почему же так дрожат руки?

— Что ты хочешь сказать?

— Не относи мою голову доктору Мариону.

Персея изумилась.

— Откуда ты знаешь доктора?

— Я стала Медузой только из-за него. Это его эксперимент. Ты видела мой «дом». Я получила его в наследство, но не от Медузы, а от доктора. Опасайся его. Беги от него. Я хочу прекратить череду смертей, и для этого готова умереть. Но моя голова не должна попасть к Мариону — тогда я умру напрасно.

Она подняла голову к небу, пытаясь за миг запомнить его синеву, и резко бросила раковину в Персею. Привычка оказалась сильнее разума, и пальцы нажали на курок. Голова Медузы упала на песок, и глаза ее были такими же пронзительно-синими, как небо.




Персея знала, маршрут «лагеря травника» на месяц вперед. Доктор Марион доверял ей, а она — ему. Так было в прошлом. Поступок Медузы разорвал нить, казавшуюся прочной. Но Персея хотела верить доктору. Когда-то он спас ей жизнь, и рваный шрам на животе, оставленный когтями людоеда, напоминал о вечном долге.

Навесы лагеря из защитной ткани предназначались не для богов, а для их созданий. Даже пифон в своем полете опирается на зрение, даже гидра считает, что человеческие постройки отличаются от природы. Четыре бронированных фургона смыкались в маленькую крепость, но понять это можно было лишь при нападении. В одном из них доктор и спрятал свою операционную и лабораторию. Здесь Персея обрела второе рождение под лазерным скальпелем Мариона.

Доктор тщательно мыл руки в жилом фургоне. Разбрызгивая воду, он бросился обнимать Персею:

— Как я рад, что ты вернулась живой!

— А я не знаю, рада ли. Разговор есть, доктор.

Персее показалось, что на миг в добрых глазах Мариона появилась искорка жестокости. Но ей не хотелось верить Медузе: воспоминания о самоубийстве Горгоны блекли рядом с дорогим человеком. Разве Марион, поклявшийся в пещерах Орфиков спасать жизни и идти против богов, может нарушить клятву? Разве этот застенчивый и милый врач, может замыслить что-то ужасное?

Они сели в лаборатории, друг напротив друга, и можно было вытянуть руку и коснуться кончиками пальцев груди. От такой близости Персее стало еще тяжелее начинать разговор.

— Доктор, раньше я не сомневалась в вас, но на острове мне удалось узнать кое-что. Правда ли, что Медузу создали вы? Из человека.

Доктор низко опустил голову, снял очки и устало потер лоб.

— Правда, - выпалил он, надевая очки обратно и смело встречая пораженный взгляд Персеи. — И, когда панацея будет найдена, я расплачусь за свой отчаянный шаг.

— Что вы наделали, доктор? - она накрыла пальцы губами. Лучше бы никогда не спрашивала.

— Я выбрал. Миллионы жизней вместо нескольких, и безвестность вместо славы, потому что такой подвиг не должен оставаться в памяти человечества.

— Неужели у вас не было других вариантов?

— Если бы судьба была так щедра… Она и так подарила мне случайность, позволившую раскрыть «чудо» Медузы. Много лет назад, когда я был еще студентом, настоящая Горгона разъярилась и напала на мой город. Тогда ее убили по-настоящему. Ее извивающееся даже после смерти тело хотели сжечь и захоронить в металлическом гробу, так сильно боялись возрождения Медузы. Я украл ее палец и заперся с ним в лаборатории, чтобы понять, может ли она вернуться на самом деле. Ее кровь была ядом, но ее плоть была так похожа на нашу! Ты когда-нибудь слышала о ДНК богов? Я не верил до последнего, что меж нами есть что-то общее и не удивился бы, если б в один прекрасный день палец Медузы просто испарился бы или обернулся змеей, настолько божественное противоречит нашей науке. И тут произошла Случайность. Моя ассистентка, точнее, такая же бедная студентка, как и я, чуть замарала руку кровью Медузу. Уже через несколько часов нам стало очевидно, что она превращается в Горгону — она обратила в камень лабораторных мышей. Она умоляла меня убить ее до превращения, ведь ее семья тоже пострадала от разъяренного чудовища, но я уговорил ее перед тем стать подопытным образцом. И тогда я открыл бессмертие. И встретил первую преграду на пути к золотому веку человечества – кровь Медузы слишком сильна и обращает людей в подобных ей тварей. Сначала обращенные еще помнят, кто они, но нескольких дней хватает для забвения, и тогда Медуза становится как гадюка — агрессивной и мстительной тварью. Но все же моя ассистентка была на порядок слабее Горгоны и могла иногда успокаиваться. Перемены в ее теле были поразительны — хотя я не кормил ее, она не ощущала голода или жажды, следы от инъекций заживали сразу же. Она стала безумно красива, иногда я даже прекращал эксперимент, потому что даже вида нижней половины ее лица было достаточно, чтобы я не смел поднять на нее руку. Я хотел открыть ей глаза, но именно потому замотал ее лицо полностью, чтобы избежать колдовского искушения.

Безумная гипотеза окрылила меня: что, если от переливаний кровь Медузы ослабнет, сохранив целебные свойства? Случайность снова вмешалась в исследование. Новая Медуза, ослабшая от процедур, всего лишь притворялась спящей и вырвалась на свободу. Ее удалось убить, но судьба словно не хотела прекращения ее змеиного рода, и кровь снова нашла себе хозяйку. Агрессия уменьшилась, а регенерация сохранилось. Тогда я понял, какова моя миссия перед человечеством. Когда мир людей терзают с моря океаниды и тритоны, с гор — стимфалийские птицы и гарпии, из-под земли вылезают церберы и пифоны, а боги осыпают нас моровыми стрелами, только хитростью мы можем одолеть природу. Только украв ее дар, предназначающийся другому. И я решился. Скольких я уговорил? Я никогда не скажу тебе. Марина знала, что не будет последней в цепочке. Она сбежала через месяц после превращения, и потом, сколько бы я ни посылал людей за ней, она уничтожала всех. Она забыла себя и перестала быть человеком. Ты вольна убить меня сейчас, и мой без сомнений порочный эксперимент умрет, почти достигнув конца… Но можешь ли ты? Ты, чья семья сгорела в пламени пифона? Ты, ради спасения людей в одиночку отправившаяся на остров Горгоны? Ты, убившая Марину, когда-то добровольно согласившуюся на обмен крови с Медузой?

Персея прижала руки к коленям, зажав пальцы в кулаки.

— Я ведь до сих пор не могу забыть ее глаза. Я не могла убрать голову в мешок, и смотрела в лицо — Марины или Медузы. Мне казалось, у нас так много общего, будто она моя сестра. Мое сердце болело даже еще сильней, чем при смерти семьи. Синие глаза... это небо, которое есть только у людей. Внутри. Это надежда. Тогда я поняла, что убила человека, но в этом убийстве моя и ее надежда спасти и спастись от безумных богов, возненавидевших в один момент весь наш род.

— Лучше бы ты не ездила туда...

— Нет. Я чувствую, что моя жизнь стремилась к этой встрече, и сейчас я знаю, что нужно сделать. Я встану на ее место.

— Ты? — доктор аж привстал.

— Я отдам вам голову Медузы— взамен на продолжение эксперимента со мной. Я сильная, я постараюсь победить ее кровь, чтобы вам больше не пришлось искать других. Я решила.

— Хорошо, — Марион разом осунулся и постарел. — Знаешь, хоть мы делаем нечто ужасное, но только в грязи отыскиваются святые. Ты — святая. Я рад, что тоже скован с тобой одной цепью.

Эти слова Мариона царапнули неосторожно сорвавшейся бритвой, затронули неведомую Персее струну. Между ней и Мариной нечто более прочное, чем цепь людских отношений. Даже доктор не может вклиниться в эту связь. Кровь прилила к лицу Персеи. Она ощутила легкое недовольство доктором, и никак не могла унять его. У нее поднялся жар и заломило все тело, как от болезни. Догадка ошеломляла, еще не превратившись в слова. Когда хмурый доктор вышел из лаборатории, Персея с тревогой коснулась пылающего лба и вспомнила, как отмывала с рук темную кровь Медузы морской водой. Почему-то тогда ей казалось, что она так и не смогла ее отмыть. Кровь кипела внутри Персеи, превращаясь в божественный яд. Она кинулась к аптечке и непослушными пальцами обмотала бинтом глаза. Успела как раз к возвращению Мариона, который тоже все понял с первого взгляда.

— А ведь случайность уже сделала ход, доктор.




В темноте, обрушившейся на Персею, распоясалось многоцветье. Каждый шорох дразнил сомкнутые веки щелчком хлыста, от которого перед зрачками расходились радужные круги. Ее глаза метались под кожей, как бешеные, и внутри глазных яблок нарастала острая боль. Кровь вздымалась по телу обжигающим порывом гейзера и падала вниз ледяными крючьями водопада. Желчь поднималась по горлу, и она сплевывала прямо на пол, слыша шипение своей слюны — отныне ядовитой. Доктор скоро застегнул ремни, приковав Персею к стене лаборатории.

Персея билась с собой. Она отказалась от всех желаний ради одного — победить жестокость Медузы, и бросила все силы на самую тяжелую охоту в своей жизни. Ловить ускользающую нить сознания и не позволять похоронить себя глубоко внутри. Мышцы болели от бесконечных судорог, но страшнее было то, что Персея не узнавала тела: легкость и мощь — пена и прибой.

— Воды... — целую вечность умоляла она, чувствуя, как новая игла вонзается в вену, тянет ее «воду», и кровь втекает в другое тело — полу-мертвое, — отдавая ему жизнь. Потом связь теряется, и жутко, так жутко, что даже не хочется скинуть повязку и узнать, что делает Марион.

— Доктор... Воды... — губы были влажны от горького яда.

Доктор Марион молчал, пугая Персею. Первым, что она услышала от него, была старая песенка:

— Жил на свете странный мастер —

глыбу мрамора взял в жены...

Персея уже поняла, что была обманута.

— Чего ты хочешь?..

Доктор наконец снизошел до разговора. В его словах звучала неприкрытая радость:

— Сделать все наоборот. Не так, как говорил тебе раньше. Я собираюсь пожертвовать многими ради одной, потому что только идиот будет испытывать терпение богов подобно Асклепию.

— Кому ты переливаешь мою кровь? Я не чувствую в ней полноты жизни.

— Моему творению и возлюбленной — Галатее. Я никогда не интересовался женщинами, потому что сумел создать свой идеал этими руками. Я изучал феномен красоты, и увлеченно препарировал ДНК, ища в нем тайну гармонии. И я нашел секрет Отражения. «Боги разделили андрогина на две половины и получили мужчину и женщину, предназначенных друг другу». Я нашел код своей половины и воссоздал ее облик в компьютере. Конечно же, я потерял голову от любви. Я заказал статую по этим данным, но статуе не хватало жизни.

Жизнь — дар от богов, а боги зачастили в мой город с визитами мести. Право, людей стало слишком много, и олимпийцы натравили на нас Медузу. А может, Посейдон обиделся за то, что горожане Нео-Афин не принесли ему жертвы?

Медуза исправно приходила собирать жатву. Город был разорен ею и прочими выходцами из морской пучины, и внезапно все закончилось. Все скользкие твари ушли обратно, в океан, а Медуза осталась — бродить по развалинам, ища что-то неведомое людям. Иногда она убивала — только мужчин, а среди них — только насильников и бандитов. Горожане решили, что она осталась по собственной воле, а не по приказу Посейдона, и показала свой истинный характер. Мстительная Горгона, бывшая олицетворением гибели для всех, вдруг стала символом порядка.

Я видел, как та, первая Медуза скользила по городу статуй, и даже меня, от страха дышавшего слишком громко, не удостоила смертельным взглядом. Она была печальна, как дождевое небо. Я видел ее слезы, прожигавшие траву насквозь. Медуза искала среди окаменевших людей женщин, клала руку им на лбы, шептала имена, а потом прокусывала змеиными клыками руку и кровью мазала лица статуй. Горгона уходила, и спустя несколько минут ее жертвы обретали дыхание. Тогда я догадался, что ее кровь имеет власть над камнем в обе стороны — богиня может поразить, а может исцелить. Нужно ли говорить, что все мои помыслы обратились к моему возлюбленному изваянию, которое я и не чаял наделить жизнью? Я начал долгий путь за панацеей для Галатеи.

— Ты безумен. Как можно оживить камень?

— Ты не видишь, как вздымается ее грудная клетка — здесь и сейчас она живет. В полсилы. Чтобы полностью перейти в мой мир, ей нужно лучше питаться. Увы, кровь Медузы действительно попала на кожу моей ассистентки — и стала жидкой. Мне пришлось придумать, как сделать больше крови. Девять резервуаров из доверчивых женщин — вот цена моей любви.

— Неужели спасение других людей никогда не занимало тебя?

— Занимало, конечно же. Какой врач не мечтает обрести власть над смертью и победить болезни? Вот только Медуза жадна. Ее кровь исцеляла лишь преемницу. Только женщину и только одну. Потом кровь обращается в отраву, и смерть от нее так мучительна, что даже самый стойкий врач предпочтет пустить пулю в лоб и прервать мучения. Божественный запрет на панацею для всех. Боги бы не простили бы мне исцеление многих, а любовь к одной они понять могут. Я не скрываюсь, я повторяю путь богов, и они благосклонны ко мне.

— Они просто не считают тебя больше за человека.

— Может быть. Боги понимают власть и никогда не преследуют за нее. Сейчас я властен отнять твою жизнь, смешавшуюся с поганой сущностью Горгоны, и подарить ее прекраснейшей женщине не земле. Ты слабеешь. Еще немного, и вопросы перестанут тебя донимать. Как и обида.

Доктор Марион отвернулся. Все его внимание теперь было посвящено Галатее. Каменная девушка и вправду была бы прекрасна: у камня она позаимствовала асбестовую кожу, у людей — медные непокорные волосы, разбежавшиеся по округлым плечам, у богов она успела отнять дыхание. Галатея дышала прерывисто, ее рождение начиналось лихорадкой. Ей не хватало сил даже для того, чтобы открыть глаза, хотя веки ее начали подрагивать. Тело ее уже ничем не отличалось от тела смертной женщины.

— Ну же, просыпайся... Вставай, милая моя... — повторял доктор, и его ласковый тон напомнил уже уходящей в забвение смерти Персее, как нежен он был с ней. Обман. Обман, обман, обман! Ее мечты были втоптаны в грязь, и предатель так близко, что она могла бы его убить, будь свободны руки. Убить? Она убивает лишь нелюдей, а доктор Марион уже не человек. Нет-нет, незачем сопротивляться гневу, когда он справедлив. Убить! — такой была последняя мечта Персеи, и волосы зашевелились вокруг ее головы. С них тоже стекал горячий яд, яд гнева. Черная кровь пробежала по прозрачным трубочкам мимо доктора, не замечающего ничего, кроме лица Галатеи, и стала ее частью. Персея перестала дышать, а Галатея наконец смогла поднять веки. Легко. Ее небесно-синие глаза с насмешкой глянули на доктора, и зрачки вдруг сузились до вертикальных, как у змеи.

— Обманщик, — первое слово Галатеи успело достичь слуха Мариона до того, как его кровь остановилась в окаменевших сосудах. Новая Медуза поднялась из ванны, сбрасывая паутину катетеров. Она бережно сняла со стены Персею и убрала повязку с лица.

— Все вы были мои сестрами. Только в искреннем чувстве рождается божество. Твои предшественницы продолжали любить его — и сомневаться. Ты первая, чья ярость пробудила мою силу. Месть — это и есть я. Горечь — это тоже я...

Галатея не обладала собственным разумом, потому как только доктор Марион начал оживление статуи, он определили ее судьбу — быть занятой разумом Медузы. Божество не может уйти из мира, пока есть чувства, породившие его. Думая об этом, Медуза неотрывно глядела на рассветный небосклон. Она — лишь первая ласточка в недовольстве людей божественной властью. Скоро в мир придут новые боги ярости, которые разрушат безмолвие старого неба.
 

© Copyright: Александра Котенко, 2015

Регистрационный номер №0283891

от 19 апреля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0283891 выдан для произведения: Солнце припекало и слепило гранями ряби. Маленькие зеркала волн отказывались отражать человека, выбирая светило: жизнь людей — игрушка для природы.

Куртка Персеи больше не пахла землей — только морем. Она забросила веревку на ветви высохшего дерево, в предсмертном усилии вцепившегося корнями в скалу. Персея привязала лодку и ловко вскарабкалась наверх по той же веревке. Рухнув в траву, Персея зарядила Гарпун-12 пятью снарядами. Теперь ей нужно увидеть чудовище раньше, чем обнаружат ее саму — мотор лодки ревел достаточно громко, чтобы послужить приманкой для Медузы Горгоны.

Трава мирно шелестела от легкого бриза. Гладкие молодые стебли выбелило светом, и холмы острова казались выкованным из металла. Из железа сердца чудовищ, живущих лишь ради убийства. Из железа сердце природы, лепящей мерзких тварей и напускающей их на человеческий род. Гея смеется, одаривая уродливых детей недюжинным здоровьем и живучестью в отличие от людей. Доктор Марион исправит ошибки природы даже против ее воли. Так верила Персея, выслеживая в обманчиво-спокойном пейзаже причину беспокойства.

Она и не заметила, как за ее спиной возникла длинная тень. Дыхание Медузы никак не могло коснуться шеи Персеи, но холодок вдруг пробежал по тренированному телу охотницы. Медленно она повернула голову, забыв о свойстве взгляда Горгоны. Но к удивлению Персеи рядом оказалась женщина в лохмотьях, когда-то бывших медицинским халатом. Наряди красавицу в лохмотья — лишь заметней станет красота. Льняные кудри ореолом окружали прехорошенькую головку, одухотворенностью дышала каждая черта, вот только безмерно усталой и подавленной казалась женщина, будто тяготила ее и эта красота, и эта жизнь.

— Ты — женщина? — задала вопрос обитательница острова.

— Да. А ты не Медуза. Зачем подкрадываешься?

— Я всегда хожу тихо, — женщина понурила голову, словно в ожидании удара.

— Тебя похитила Медуза? — Персея часто находила в логовах чудищ несчастных женщин-служанок, а то и насильно взятых «жён».

— Я здесь живу. Медуза не появлялась здесь лет шесть.

— Как не появлялась? — Персея была озадачена. Доктор Марион показал ей свежие фотографии тех погромов, что учинило злонравное существо. Развороченные внутренности домов, и их хозяева с оружием в руках, стоящие среди горящих развалин. Огонь больше не тревожил их, окаменевших на месте. Надгробные памятники самим себе, пугающие точностью.

«Может, Медуза здесь не бесчинствует? Бережет «гнездо»? Или она сменила место жительства, пока мы зевали ртами? ».

— Ты знаешь, где она жила?

Женщина показала на самый высокий холм острова.

— Там пещера. Я тоже живу в ней.

«Точно пленница. Наверное, она пытается уберечь меня от Медузы, потому врет, что той нет».

— Я переночую в твоем доме?

— Не нужно. Возвращайся обратно.

«Так я и думала. Не хочет впускать».

Как ни отговаривала женщина Персею, та лишь еще больше упорствовала. Наконец, служанка чудища сдалась и отвела охотницу в логово Медузы. Холм и с другой стороны не отличался от обычного холма. Женщина пошарила в траве, ища камень, и бросила его в едва заметное углубление на склоне. Появился вход, похожий на дыру. Обычно в таким местах царило зловоние, но жертвы Медузы каменели, а не гнили, а из пещеры повеяло свежим ветерком — одно из ее ответвлений выходило к морю.

Женщина шла впереди, в кромешной темноте, Персея же зажгла диодный факел, опасаясь, что ее застанут врасплох. Когда желтый свет озарил проход, охотница вздрогнула: Медуза расставляла трофеи вдоль стен, и конца-края не было видно ее жертвам. Они тянули руки в мольбе, прикрывали лица, замирали в вечном беге, корчились на полу с окаменевшими дорожками слез... Галерея гримас страдания, аллея нетленной смерти — Персея видела много жертв чудищ на своем недолгом веку, но смотреть спокойно на погибших так и не научилась.

— Я отомщу за вас, — пообещала она, и ее лицо превратилось в подобие каменной безжалостной каменной маски.

Многие «изваяния» вместо одежды оплела густая паутина, в которой копошились какие-то гады.

«Давно же бесчинствует эта тварь», — с отвращением думала Персея. — «Как мерзко, что одна капля поганой крови Медузы обладает силой спасти тысячи людей. Доктор, я верю, что вы исправите все зло, что причинила Горгона людям».

Мысли о докторе грели Персею. Великий врач, который познал пределы жизни человека, но, в отличие от прочих, не остановился. После того, как боги уничтожили лазарет Асклепия, мало кто выбирал дорогу врача, боясь гнева небес. Доктор Марион тайно учился в подземельях пещер Орфейских гор. Под покровом ночи он странствовал на подвижной лаборатории, притворяясь торговцем травами и продолжая лечить людей. Он нашел панацею, но вот уже много лет не мог заполучить ее источник — кровь Медузы. Он щедро платил наемникам, готовым принести голову Горгоны, но Персея не взяла бы с доктора ни гроша. Марион не предлагал ей отправится в поход. Доктор беспокоился о ней и относился к Персее как к женщине, а не наемнику. Его смущение, его доброта лишь раззадорили Персею, и вот она здесь, на острове, ищет, как буйный на голову царь Гильгамеш, «алый цветок бессмертия».

Галерея закончилась небольшой пещерой, больше похожей на квартиру, чем на вертеп. Шкафы из разных эпох, двуспальная кровать под балдахином, письменный стол с морскими пейзажами, изящно написанными тушью. Персея провела пальцем по поверхности стола — ни пылинки не прилипло к коже.

— Я прибираюсь каждый день, — объяснила женщина.

— Ждешь возвращения хозяйки? Почему не сбежишь отсюда?

— Это мой дом.

— Она убила твою семью?

— Нет. Она убила меня, — тихо отвечала женщина, и Персее показалось, что она понимает, о чем речь. Проживший всю жизнь рядом с чудовищем не может потом начать жить простой жизнью. Соседство с тварью отравляет душу.

— Но ты живая. Скажи, как тебя зовут, — Персея ласково погладила женщину по голове, удивляясь, какие у той густые волосы.

Та вздрогнула от прикосновения — ее давно не касались людские руки.

— Марина.

— «Морская»... Послушай, Марина, если рассечь воду, то ее края вскоре сомкнуться. Так и с душой — ее раны только кажутся неизлечимыми, но стоит вынуть палку, причиняющую боль, как все пройдет. Ты уедешь со мной. Решено. Завтра же мы покинем остров, и, как только ты увидишь его вдалеке, ты поймешь, что жива.

Марина быстро стерла слезы, и в полумраке Персее показалось, что они темны и густы, как кровь.

«Я убью Медузу», — жалкий вид пленницы Медузы разжег в охотнице пожар негодования. Она выбрала удобное место для засады и затаилась.




От звука моторки хотелось зажать уши. Опять. Опять он посылает к ней солдат, и ждет лишь смерти — их или ее. Игрок с чужими жизнями, что притворяется спасителем, и каждая черта, любимая когда-то Мариной, теперь ей ненавистна: белый воротник, которому следовало бы быть запятнанным кровью, прямоугольные очки, отражающие пламя пожара, мягкая улыбка, неизменная даже когда он ведет вскрытие, и обаяние, дар от природы, отданный чудовищу с лицом человека. Как же Марина верила ему! Как же она обманулась. Как же она устала слышать рёв двигателей, рассказывающий о новом явлении на остров убийц. Но благодаря им Марина знала — доктор Марион жив.

Обычно все кончалось быстро. Очки и зеркала не спасали от взгляда Медузы. Даже закрытые глаза не могли уберечь наемников от желания видеть Горгону, а рядом с ней, настоящей, желание превращалось в реальность, и солдаты так и каменели, не просыпаясь от иллюзии победы. Вдруг взгляд не подействовал. Сначала Марина обрадовалась: неужели проклятье сошло на нет? Неужели яд выветрился, и она снова стала обычным человеком? Причина крылась в другом — наемник оказался женщиной. Колдовство Медузы бессильно против женского рода.

Наемницу следовало убить, ведь рано или поздно она догадалась бы, кто перед ней. Но в глазах убийцы Марина видела отражение той же нежности, которую сама когда-то испытывала к доктору Мариону. Ей бы разбить ненавистное зеркало, но как очарованная Медуза глядела в прошлое и украдкой думала, что лучше бы погибла, не зная правды. Правда ранила ее сильнее, чем яд, введенный из шприца.




Три дня Персея ждала возвращения хозяйки логова. Служанка Медузы приносила еду, оставленную для служанки Горгоной, но почти не прикасалась к ней, говоря, что поест позже. Это-то и пробудило сомнения Персеи. Она стала следить за Мариной. Та не ела и почти не спала, часами бродила по пляжу или входила в волны и начинала смотреть в одну точку — под ноги, на отражение. И вот на третий день Персея заметила, что следы на песке необычны — поверх очертаний пяток оставались полосы, напоминавшие рельеф чешуи. Кроме того, волосы Марины бились на ветру, но не в том направлении, куда дул ветер. Раньше бы Персея без замедления убила Марину, но в той не было и капли злости — только печаль, глубокая, как океан, и такая близкая Персее. На пути наемника не должно быть чувств, но Персея охотилась на чудовищ ради людей, и все твари были зверьми и по натуре. В Медузе же она упорно видела женщину, и никого боле. Убить человека Персея не могла.

Медуза заметила Персею и вышла из воды. Плечи ее поникли, а в руках она вертела белую спираль раковины.

— Я знаю, зачем ты пришла. Я позволю тебе сделать твою работу, но прошу — выслушай меня.

Персея направила дуло Гарпуна на горло Марины. Один выстрел отсечет голову, и мечта доктора, ее мечта будет исполнена. Так почему же так дрожат руки?

— Что ты хочешь сказать?

— Не относи мою голову доктору Мариону.

Персея изумилась.

— Откуда ты знаешь доктора?

— Я стала Медузой только из-за него. Это его эксперимент. Ты видела мой «дом». Я получила его в наследство, но не от Медузы, а от доктора. Опасайся его. Беги от него. Я хочу прекратить череду смертей, и для этого готова умереть. Но моя голова не должна попасть к Мариону — тогда я умру напрасно.

Она подняла голову к небу, пытаясь за миг запомнить его синеву, и резко бросила раковину в Персею. Привычка оказалась сильнее разума, и пальцы нажали на курок. Голова Медузы упала на песок, и глаза ее были такими же пронзительно-синими, как небо.




Персея знала, маршрут «лагеря травника» на месяц вперед. Доктор Марион доверял ей, а она — ему. Так было в прошлом. Поступок Медузы разорвал нить, казавшуюся прочной. Но Персея хотела верить доктору. Когда-то он спас ей жизнь, и рваный шрам на животе, оставленный когтями людоеда, напоминал о вечном долге.

Навесы лагеря из защитной ткани предназначались не для богов, а для их созданий. Даже пифон в своем полете опирается на зрение, даже гидра считает, что человеческие постройки отличаются от природы. Четыре бронированных фургона смыкались в маленькую крепость, но понять это можно было лишь при нападении. В одном из них доктор и спрятал свою операционную и лабораторию. Здесь Персея обрела второе рождение под лазерным скальпелем Мариона.

Доктор тщательно мыл руки в жилом фургоне. Разбрызгивая воду, он бросился обнимать Персею:

— Как я рад, что ты вернулась живой!

— А я не знаю, рада ли. Разговор есть, доктор.

Персее показалось, что на миг в добрых глазах Мариона появилась искорка жестокости. Но ей не хотелось верить Медузе: воспоминания о самоубийстве Горгоны блекли рядом с дорогим человеком. Разве Марион, поклявшийся в пещерах Орфиков спасать жизни и идти против богов, может нарушить клятву? Разве этот застенчивый и милый врач, может замыслить что-то ужасное?

Они сели в лаборатории, друг напротив друга, и можно было вытянуть руку и коснуться кончиками пальцев груди. От такой близости Персее стало еще тяжелее начинать разговор.

— Доктор, раньше я не сомневалась в вас, но на острове мне удалось узнать кое-что. Правда ли, что Медузу создали вы? Из человека.

Доктор низко опустил голову, снял очки и устало потер лоб.

— Правда, - выпалил он, надевая очки обратно и смело встречая пораженный взгляд Персеи. — И, когда панацея будет найдена, я расплачусь за свой отчаянный шаг.

— Что вы наделали, доктор? - она накрыла пальцы губами. Лучше бы никогда не спрашивала.

— Я выбрал. Миллионы жизней вместо нескольких, и безвестность вместо славы, потому что такой подвиг не должен оставаться в памяти человечества.

— Неужели у вас не было других вариантов?

— Если бы судьба была так щедра… Она и так подарила мне случайность, позволившую раскрыть «чудо» Медузы. Много лет назад, когда я был еще студентом, настоящая Горгона разъярилась и напала на мой город. Тогда ее убили по-настоящему. Ее извивающееся даже после смерти тело хотели сжечь и захоронить в металлическом гробу, так сильно боялись возрождения Медузы. Я украл ее палец и заперся с ним в лаборатории, чтобы понять, может ли она вернуться на самом деле. Ее кровь была ядом, но ее плоть была так похожа на нашу! Ты когда-нибудь слышала о ДНК богов? Я не верил до последнего, что меж нами есть что-то общее и не удивился бы, если б в один прекрасный день палец Медузы просто испарился бы или обернулся змеей, настолько божественное противоречит нашей науке. И тут произошла Случайность. Моя ассистентка, точнее, такая же бедная студентка, как и я, чуть замарала руку кровью Медузу. Уже через несколько часов нам стало очевидно, что она превращается в Горгону — она обратила в камень лабораторных мышей. Она умоляла меня убить ее до превращения, ведь ее семья тоже пострадала от разъяренного чудовища, но я уговорил ее перед тем стать подопытным образцом. И тогда я открыл бессмертие. И встретил первую преграду на пути к золотому веку человечества – кровь Медузы слишком сильна и обращает людей в подобных ей тварей. Сначала обращенные еще помнят, кто они, но нескольких дней хватает для забвения, и тогда Медуза становится как гадюка — агрессивной и мстительной тварью. Но все же моя ассистентка была на порядок слабее Горгоны и могла иногда успокаиваться. Перемены в ее теле были поразительны — хотя я не кормил ее, она не ощущала голода или жажды, следы от инъекций заживали сразу же. Она стала безумно красива, иногда я даже прекращал эксперимент, потому что даже вида нижней половины ее лица было достаточно, чтобы я не смел поднять на нее руку. Я хотел открыть ей глаза, но именно потому замотал ее лицо полностью, чтобы избежать колдовского искушения.

Безумная гипотеза окрылила меня: что, если от переливаний кровь Медузы ослабнет, сохранив целебные свойства? Случайность снова вмешалась в исследование. Новая Медуза, ослабшая от процедур, всего лишь притворялась спящей и вырвалась на свободу. Ее удалось убить, но судьба словно не хотела прекращения ее змеиного рода, и кровь снова нашла себе хозяйку. Агрессия уменьшилась, а регенерация сохранилось. Тогда я понял, какова моя миссия перед человечеством. Когда мир людей терзают с моря океаниды и тритоны, с гор — стимфалийские птицы и гарпии, из-под земли вылезают церберы и пифоны, а боги осыпают нас моровыми стрелами, только хитростью мы можем одолеть природу. Только украв ее дар, предназначающийся другому. И я решился. Скольких я уговорил? Я никогда не скажу тебе. Марина знала, что не будет последней в цепочке. Она сбежала через месяц после превращения, и потом, сколько бы я ни посылал людей за ней, она уничтожала всех. Она забыла себя и перестала быть человеком. Ты вольна убить меня сейчас, и мой без сомнений порочный эксперимент умрет, почти достигнув конца… Но можешь ли ты? Ты, чья семья сгорела в пламени пифона? Ты, ради спасения людей в одиночку отправившаяся на остров Горгоны? Ты, убившая Марину, когда-то добровольно согласившуюся на обмен крови с Медузой?

Персея прижала руки к коленям, зажав пальцы в кулаки.

— Я ведь до сих пор не могу забыть ее глаза. Я не могла убрать голову в мешок, и смотрела в лицо — Марины или Медузы. Мне казалось, у нас так много общего, будто она моя сестра. Мое сердце болело даже еще сильней, чем при смерти семьи. Синие глаза... это небо, которое есть только у людей. Внутри. Это надежда. Тогда я поняла, что убила человека, но в этом убийстве моя и ее надежда спасти и спастись от безумных богов, возненавидевших в один момент весь наш род.

— Лучше бы ты не ездила туда...

— Нет. Я чувствую, что моя жизнь стремилась к этой встрече, и сейчас я знаю, что нужно сделать. Я встану на ее место.

— Ты? — доктор аж привстал.

— Я отдам вам голову Медузы— взамен на продолжение эксперимента со мной. Я сильная, я постараюсь победить ее кровь, чтобы вам больше не пришлось искать других. Я решила.

— Хорошо, — Марион разом осунулся и постарел. — Знаешь, хоть мы делаем нечто ужасное, но только в грязи отыскиваются святые. Ты — святая. Я рад, что тоже скован с тобой одной цепью.

Эти слова Мариона царапнули неосторожно сорвавшейся бритвой, затронули неведомую Персее струну. Между ней и Мариной нечто более прочное, чем цепь людских отношений. Даже доктор не может вклиниться в эту связь. Кровь прилила к лицу Персеи. Она ощутила легкое недовольство доктором, и никак не могла унять его. У нее поднялся жар и заломило все тело, как от болезни. Догадка ошеломляла, еще не превратившись в слова. Когда хмурый доктор вышел из лаборатории, Персея с тревогой коснулась пылающего лба и вспомнила, как отмывала с рук темную кровь Медузы морской водой. Почему-то тогда ей казалось, что она так и не смогла ее отмыть. Кровь кипела внутри Персеи, превращаясь в божественный яд. Она кинулась к аптечке и непослушными пальцами обмотала бинтом глаза. Успела как раз к возвращению Мариона, который тоже все понял с первого взгляда.

— А ведь случайность уже сделала ход, доктор.




В темноте, обрушившейся на Персею, распоясалось многоцветье. Каждый шорох дразнил сомкнутые веки щелчком хлыста, от которого перед зрачками расходились радужные круги. Ее глаза метались под кожей, как бешеные, и внутри глазных яблок нарастала острая боль. Кровь вздымалась по телу обжигающим порывом гейзера и падала вниз ледяными крючьями водопада. Желчь поднималась по горлу, и она сплевывала прямо на пол, слыша шипение своей слюны — отныне ядовитой. Доктор скоро застегнул ремни, приковав Персею к стене лаборатории.

Персея билась с собой. Она отказалась от всех желаний ради одного — победить жестокость Медузы, и бросила все силы на самую тяжелую охоту в своей жизни. Ловить ускользающую нить сознания и не позволять похоронить себя глубоко внутри. Мышцы болели от бесконечных судорог, но страшнее было то, что Персея не узнавала тела: легкость и мощь — пена и прибой.

— Воды... — целую вечность умоляла она, чувствуя, как новая игла вонзается в вену, тянет ее «воду», и кровь втекает в другое тело — полу-мертвое, — отдавая ему жизнь. Потом связь теряется, и жутко, так жутко, что даже не хочется скинуть повязку и узнать, что делает Марион.

— Доктор... Воды... — губы были влажны от горького яда.

Доктор Марион молчал, пугая Персею. Первым, что она услышала от него, была старая песенка:

— Жил на свете странный мастер —

глыбу мрамора взял в жены...

Персея уже поняла, что была обманута.

— Чего ты хочешь?..

Доктор наконец снизошел до разговора. В его словах звучала неприкрытая радость:

— Сделать все наоборот. Не так, как говорил тебе раньше. Я собираюсь пожертвовать многими ради одной, потому что только идиот будет испытывать терпение богов подобно Асклепию.

— Кому ты переливаешь мою кровь? Я не чувствую в ней полноты жизни.

— Моему творению и возлюбленной — Галатее. Я никогда не интересовался женщинами, потому что сумел создать свой идеал этими руками. Я изучал феномен красоты, и увлеченно препарировал ДНК, ища в нем тайну гармонии. И я нашел секрет Отражения. «Боги разделили андрогина на две половины и получили мужчину и женщину, предназначенных друг другу». Я нашел код своей половины и воссоздал ее облик в компьютере. Конечно же, я потерял голову от любви. Я заказал статую по этим данным, но статуе не хватало жизни.

Жизнь — дар от богов, а боги зачастили в мой город с визитами мести. Право, людей стало слишком много, и олимпийцы натравили на нас Медузу. А может, Посейдон обиделся за то, что горожане Нео-Афин не принесли ему жертвы?

Медуза исправно приходила собирать жатву. Город был разорен ею и прочими выходцами из морской пучины, и внезапно все закончилось. Все скользкие твари ушли обратно, в океан, а Медуза осталась — бродить по развалинам, ища что-то неведомое людям. Иногда она убивала — только мужчин, а среди них — только насильников и бандитов. Горожане решили, что она осталась по собственной воле, а не по приказу Посейдона, и показала свой истинный характер. Мстительная Горгона, бывшая олицетворением гибели для всех, вдруг стала символом порядка.

Я видел, как та, первая Медуза скользила по городу статуй, и даже меня, от страха дышавшего слишком громко, не удостоила смертельным взглядом. Она была печальна, как дождевое небо. Я видел ее слезы, прожигавшие траву насквозь. Медуза искала среди окаменевших людей женщин, клала руку им на лбы, шептала имена, а потом прокусывала змеиными клыками руку и кровью мазала лица статуй. Горгона уходила, и спустя несколько минут ее жертвы обретали дыхание. Тогда я догадался, что ее кровь имеет власть над камнем в обе стороны — богиня может поразить, а может исцелить. Нужно ли говорить, что все мои помыслы обратились к моему возлюбленному изваянию, которое я и не чаял наделить жизнью? Я начал долгий путь за панацеей для Галатеи.

— Ты безумен. Как можно оживить камень?

— Ты не видишь, как вздымается ее грудная клетка — здесь и сейчас она живет. В полсилы. Чтобы полностью перейти в мой мир, ей нужно лучше питаться. Увы, кровь Медузы действительно попала на кожу моей ассистентки — и стала жидкой. Мне пришлось придумать, как сделать больше крови. Девять резервуаров из доверчивых женщин — вот цена моей любви.

— Неужели спасение других людей никогда не занимало тебя?

— Занимало, конечно же. Какой врач не мечтает обрести власть над смертью и победить болезни? Вот только Медуза жадна. Ее кровь исцеляла лишь преемницу. Только женщину и только одну. Потом кровь обращается в отраву, и смерть от нее так мучительна, что даже самый стойкий врач предпочтет пустить пулю в лоб и прервать мучения. Божественный запрет на панацею для всех. Боги бы не простили бы мне исцеление многих, а любовь к одной они понять могут. Я не скрываюсь, я повторяю путь богов, и они благосклонны ко мне.

— Они просто не считают тебя больше за человека.

— Может быть. Боги понимают власть и никогда не преследуют за нее. Сейчас я властен отнять твою жизнь, смешавшуюся с поганой сущностью Горгоны, и подарить ее прекраснейшей женщине не земле. Ты слабеешь. Еще немного, и вопросы перестанут тебя донимать. Как и обида.

Доктор Марион отвернулся. Все его внимание теперь было посвящено Галатее. Каменная девушка и вправду была бы прекрасна: у камня она позаимствовала асбестовую кожу, у людей — медные непокорные волосы, разбежавшиеся по округлым плечам, у богов она успела отнять дыхание. Галатея дышала прерывисто, ее рождение начиналось лихорадкой. Ей не хватало сил даже для того, чтобы открыть глаза, хотя веки ее начали подрагивать. Тело ее уже ничем не отличалось от тела смертной женщины.

— Ну же, просыпайся... Вставай, милая моя... — повторял доктор, и его ласковый тон напомнил уже уходящей в забвение смерти Персее, как нежен он был с ней. Обман. Обман, обман, обман! Ее мечты были втоптаны в грязь, и предатель так близко, что она могла бы его убить, будь свободны руки. Убить? Она убивает лишь нелюдей, а доктор Марион уже не человек. Нет-нет, незачем сопротивляться гневу, когда он справедлив. Убить! — такой была последняя мечта Персеи, и волосы зашевелились вокруг ее головы. С них тоже стекал горячий яд, яд гнева. Черная кровь пробежала по прозрачным трубочкам мимо доктора, не замечающего ничего, кроме лица Галатеи, и стала ее частью. Персея перестала дышать, а Галатея наконец смогла поднять веки. Легко. Ее небесно-синие глаза с насмешкой глянули на доктора, и зрачки вдруг сузились до вертикальных, как у змеи.

— Обманщик, — первое слово Галатеи успело достичь слуха Мариона до того, как его кровь остановилась в окаменевших сосудах. Новая Медуза поднялась из ванны, сбрасывая паутину катетеров. Она бережно сняла со стены Персею и убрала повязку с лица.

— Все вы были мои сестрами. Только в искреннем чувстве рождается божество. Твои предшественницы продолжали любить его — и сомневаться. Ты первая, чья ярость пробудила мою силу. Месть — это и есть я. Горечь — это тоже я...

Галатея не обладала собственным разумом, потому как только доктор Марион начал оживление статуи, он определили ее судьбу — быть занятой разумом Медузы. Божество не может уйти из мира, пока есть чувства, породившие его. Думая об этом, Медуза неотрывно глядела на рассветный небосклон. Она — лишь первая ласточка в недовольстве людей божественной властью. Скоро в мир придут новые боги ярости, которые разрушат безмолвие старого неба.
 

 

Золотые крылья

Лисий водопад