Камень

–Как-то это нелепо…– в голосе Афродиты привычная насмешка. Но в этой насмешке есть ещё кое-что – страх! Если Зевс узнает, вернее, если он захочет узнать о том, что говорила одна из его дочерей, он может быть недоволен. Нет, Афродита его не боялась, так как знала, что отец не причинит ей вреда, он всегда был с нею мягче, чем с другими своими детьми.
            «Напрасно мягче!» – как привычно думала Афина, но тоже молчала. Афродита была ей сестрой, и пусть обе они не выносили друг друга, они знали – их вражда ни к чему.
            И всё-таки в голосе Афродиты сейчас страх. И перед тем, что Зевс узнает (он в последнее время был в непривычном для себя бешенстве), и перед тем, что стало ей известно.
            Афина слышит всё это, но не хочет укорять или показывать своего знания. А зачем? Афродита не оценит, а больше зрителей нет. да и потом – не так уж Афродита и ошибается. Афина тоже считает, что это нелепо.
–Он оскорбил богов! – лицо Афины ожесточается, в глазах стальной блеск. Она не отступит, и не будет соглашаться с Афродитой – любое слово может быть опасно! Да, на Олимпе, как и в мире смертных Афину почитают, но это не повод рисковать и говорит не думая.
            Думать надо всегда. Думать надо заранее.
–Ну…– Афродита разводит руками, как бы показывая, что с этим она не спорит, и всё же есть множество других, более изящных и жестоких наказаний.
            Бедная Афродита! Она не знает что такое бессмысленность, распятая на вечности!
–Он заслужил! – Афродита отворачивается от обречённого. – Он заслужил всё это, раз пожелал нарушить порядок жизни и смерти и сравняться с богами.
            Афина идёт прочь из залы – отсюда можно смотреть за наказанием, но Афина этого не желает. Обычно смертным такое не выпадает, а этот… впрочем, сам виноват, кто заставлял его так оскорбить богов?
            Пусть коротает свою вечность, закатывая тяжеленную каменную глыбу в гору. Каждый раз у него будет мука ожидания – вершина близка, и каждый раз это ожидание будет разбиваться об изощрённый замысел богов – каменная глыба, едва коснувшись вершины, полетит вниз. И ему останется только снова идти за нею, скатываться с горы, и снова катит камень, и снова видеть заманчивую вершину, и снова надеяться на то, что всё закончится…
            А оно не закончится. Слишком разозлил этот смертный богов! Такое не прощают.
            Афина уходит прочь и уже достигает переходной галереи, когда Афродита вдруг нагоняет её. Что в ней хорошо – она открыта. Легкомысленна, но всегда открыта! В ней всё легко прочесть, и сейчас даже Афина любуется её горящим взглядом.
–Что? – спрашивает Афина и невольно вздрагивает – кажется, она слишком много общается с Герой, иначе откуда в её голосе вдруг звучат нотки великой царицы?
            Впрочем, это честно. У них всегда было что-то общее. Афина не была дочерью Геры, но была дочерью её мужа – Зевса, однако, это не мешало им легко находит общий язык. Они умели друг друга уважать.
            Афродита тоже чувствует знакомые нотки и чуть бледнеет – у неё с Герой натянутые отношения, она всегда на стороне отца, она помогает ему в любовных его приключениях, нередко скрывает и его любовниц, а Гера не может о том не догадываться.
            Но Афродита лёгкая. Она вздрагивает и тут же забывает, в глазах всё то же любопытство:
–Слушай, – шепчет она, понижая голос до шёпота, – а скажи мне, как этот смертный…как он всё это провернул?
            Афина едва сдерживает улыбку. Ей нравится знать то, чего не знают другие. Особенно Афродита, которая всегда отмахивается от знаний, предпочитая им слухи.
            Но она отвечает:
–Этот смертный был известным хитрецом. Но перехитрил сам себя.
            Больше никаких пояснений. Дальше только путь в галерею, прерванный появлением Афродиты, а ещё – сожаление – старшие боги не во всю посвятили и Афину, плетение тайн осталось и для неё.
            Афина знает только суть: этот смертный по имени Сизиф был хитрецом, торговцем и царём. И этот смертный не захотел умирать. А дальше, когда за ним явился Танатос – бог смерти, сумел заковать его в колодки. Смертей не стало. Мир вздрогнул, и тогда на поиски Танатоса взбешённый Зевс послал Ареса…
            Афина улыбается – Арес и раскроет ей то, чего она не знает. Если бы Афродита была бы умнее – она бы сама могла расспросить своего любовника обо всём.
            Афина осекается в своих мыслях, торжество сходит – а может быт, Афродита боится? Может быть, в очередной раз поймана своим Гефестом на измене и пока играет в покорность? Что ж, ей же хуже.
***
–Не я должен тебе рассказывать, а ты нам всем, – Арес улыбается вроде бы тепло, но глаза его остаются беспощадными. Он твёрдо знает о себе всё сам: его собственный отец – великий Зевс – презирает его, а мать –  великая Гера – отдалена от него.
            Как и почти все боги. Афродита только играет в любовь, да Афина приходит без колебаний, если ей нужно. Ещё Аид, но тот тоже не в чести у Олимпа – или Олимп не в чести Аида?..
            Арес одинок. А ещё – он любит гостей от того, что их у него мало.
            Сегодня же в его логове Афина.
–Есть вещи, которые я не могу объяснить, – признаёт Афина. – Я не следила за всем…
–Спроси отца? – предлагает Арес, на этот раз его глаза тоже улыбаются ей. Лукавые глаза! Бог войны, вероломства, коварства.
            Она, конечно, тоже не так далеко ушла – она тоже покровительствует войне, но не войне ради войны, а войне ради справедливости.
–Не хочу его тревожить, – отзывается Афина.
            Зевс слишком взбешён самоуправством смертного Сизифа! Его можно понять – люди чтили богов, а тут решили их начать обманывать. Для Зевса и меньшее давало повод к гневу.
–Тогда Геру? – Аресу становится совсем весело.
–Боюсь, твоя мать занята, – Афина мягко склоняет голову. У Афродиты вышло бы изящнее и покорнее, но да ладно, не всем дано быть Афродитами, кто-то должен быть и Афиной.
–Тогда договариваемся так – я тебе ничего не говорил? – Арес смотрит на Афину с дружелюбием и теплотой, словно не сомневается, что Афина поддержит его идею.
            Она поддерживает.
–Спрашивай! – предлагает Арес.
–Почему Зевс послал к Сизифу Танатоса? – Афина только сейчас соображает, что не знает этого, хотя прежде хотела спросить другое.
            Ей становится жарко от собственной невнимательности. Но Арес отвечает спокойно, делая вид, что не заметил её смущения:
–Сизиф был из смертных, царь, торговец, хитрец и подлец. Не был дураком, наверное. Он узнал однажды о том, что наш с тобой отец… даже способствовал.
            Арес обрывает свои же слова. Афине понятно, она кивает – всё ясно и на дальнейшем объяснении не настаивает: уж если ей, дочери Зевса нередко противно от поступков своего отца, то какого Аресу, у которого отец-изменник, а мать ­ – жертва этой самой измены.
            Зато понятно. Сизиф способствовал тому, что Зевс получил очередную женщину, про которую едва ли вспомнил. Этим и объясняется его усиленное бешенство.
–Это была дочь Асопа, – продолжает Арес, на этот раз он смотрит в сторону.
            Афина с трудом удерживается от тихой брани. А она всё гадала – почему Асоп – бог рек, тихо живший и обитавший в своём речном царстве и не претендовавший на власть Посейдона, не был похож на гневного воителя. И тут Олимп сотрясла весть – Асоп напал на Зевса!
            Зевс, конечно, его низверг, но…
            Но теперь Афина знает из-за чего. Асоп оскорбился за дочь.
–Сизиф выдал Асопу всё, – Арес вздрагивает, когда рука Афины касается его руки. Когда-нибудь они снова будут покровительствовать разным армиям, когда-нибудь снова сойдутся в битве, но сегодня у них одна печаль.
            Всё ясно! Сизиф помог Зевсу завладеть одной из дочерей мелкого божка, а тот, узнав об этом, потребовал возмездия, а узнав и имя злодея, рванулся мстить. Отец победил в нём бога. Как бог Асоп должен был бы знать, что для Зевса подобное ничего не значат и ничего не стоят. Но отец в нём обезумел и бросился мстить, не разбирая силы и слабости.
            Зевс обозлился.
–Ты знаешь маму, – Арес убирает свою ладонь от руки Афины, – ты её знаешь. Она царица и держит себя царицей. Ни скандала, ни ссоры, только ненависть в глазах.
            Знает, Афина знает. Пусть Гера ей и не мать. Знает и то, что Гера не устраивает сцен публично. А может быть и стоило – почему-то Афине кажется, что Зевсу бы это понравилось больше, чем её холодность.
–Всё это скрыли, – продолжает Арес, – ото всех. Но отец послал Танатоса к Сизифу.
            Тоже ясное дело – в гневе.
–И вот здесь мне неясно, – признаёт Афина, – Танатос – бог смерти, как он… как? Как какой-то там Сенив его поймал?
–Сизиф, – поправляет её Арес. Афина спохватывается –  она же знает правильное имя, неужели так разволновалась что оговорилась? – Ну что ж, эту часть я знаю только по слухам.
            Арес усмехается. Ещё бы! Танатос – великий бог смерти, а попался в ловушку как ребёнок! Даже позорно!
–Сизиф сказал Танатосу, что хочет его встретить сам, как дорого гостя. Он обрядился в лучшие одежды, велел приготовить пир, вино рекой, танцовщицы, музыканты…
            Афина вздыхает. Вот боги они ведь, боги! Повелевают, покровительствуют, карают, настигают, отчего же они так попадаются на еду и вино, музыку и изгибы тел?
–Словом, полагаю, Танатос расслабился. А когда кончился пир, он уже как с другом обращался Сизифом и сказал, что поведёт его…– Арес снова останавливается. Произносить неловко и страшновато. Он не должен бояться, но там есть от чего прийти в ужас. Знает Афина? Арес не может ответить. А вот ему бывать в самой тьме приходилось. – Туда.
            Афина кивает – понимает или делает вид что понимает.
–И там прикуёт его цепями и колодками, – продолжает Арес. Он снова улыбается, но улыбка его печальна. Ему стыдно за бога, попавшегося в детскую ловушку. – Своими цепями и колодками. Ну Сизиф, не будь дураком, разглядывает всё цепи, разглядывает, а потом спрашивает, каков, мол, крепёж у них?
–Да не-ет! – Афина не выдерживает, прикрывает глаза, пытаясь прогнать из памяти лик Танатоса, которого видела лишь раз, но какой это был лик! Говорили, что у него было железное сердце, и что он ненавистен всем богам хлеще, чем Арес. А ещё…это был единственный бог, который не принимал даров от смертных. Афина видела его лишь однажды в залах Зевса, и теперь не могла поверить в то, что этот беспощадный бог был так легко обманут.
–Не суди его, – предупреждает Арес, – мне самому немного стыдно за него, но я не сужу. Он привык к тому, что его боятся, от него убегают. А тут – его называют другом, поят, кормят… и да, случилось то, что ты думаешь. Танатос. Разомлев от внезапной дружбы и нашей подлости не зная, на себе и показал как работают цепи и колодки, а Сизиф их и защёлкнул тут же. И его в пещеру.
            Афина мрачно смотрит на Ареса, но её мрачность не связана с историей. Она взывает к другому:
–Нашей подлости?.. людской, ты хочешь сказать?
–Нашей-нашей, – возражает Арес, – люди что мы, а мы что люди.
            Афина цепенеет от такой наглости, губы её сжимаются в тонкую нить, так она мрачна. Она хочет встать и уйти, но глупо уходить оттуда так рвано и обиженно. Особенно, когда пришла ты сама и пришла за историей. А что иного ждать от Ареса – презираемого? И потом – разве Афина сама не размышляла о подобном, глядя на то, что вытворяют на Олимпе?
            Арес ждёт. Он не произносит и слова, сейчас всё зависит от Афины. Если в ней победит воитель – она уйдёт, если мудрость…
–Танатос, наверное, в ярости? – Афина делает выбор. Она остаётся. Тон её голоса подрагивает, но она остается, и Арес выдыхает с досадным облегчением. Он не хочет битвы с Афиной и в то же время хочет показать, что сильнее и ловчее, чем она.
            Он ненавидит её и ценит её дружбу одновременно.
–В ещё какой! Но это – служебная информация! – Арес подмигивает. – Представь ситуацию, бог смерти пропал! Люди не умирают. У Аида нет пополнений…
            Арес мрачнеет. Ещё одно коробит его: Зевс, пославший Танатоса за Сизифом, не заметил, что Танатоса нет. А вот Аид, который всей этой историей не интересовался даже, сразу почуял неладное. И как так вышло, что верховный оказался медлительнее того, кто во мраке?
            Впрочем, Аид весь в хлопотах, а тут хлопот не стало. А у него в царстве даже трона нет – он вечно в деле. А тут затишье.
            Но всё равно – Арес не видит в этом оправдания для Зевса, а чует лишь горечь.
–Тебя послал Аид?
–Аид кого хочешь пошлёт! И куда хочешь, – Арес небрежно откидывается в своём кресле. Теперь он играет роль беззаботного и безразличного ко всему бога. Афина знает – это маска. Но не вмешивается. – Но забеспокоился, послал меня на поиски Танатоса. Я был рядом…
            Он всегда был ближе к Аиду. Ближе к нему, чем к отцу.
–Я нашёл Танатоса, освободил его, конечно, пообещал не глумиться, и даже держу это слово, – Арес притворно вздохнул, – хотя знаешь, как хочется? Из последних сил держу себя в руках!
            Афина не улыбается шутке. Она не видит ничего смешного в словах Ареса, но Арес давно считает, что у неё плохое чувство юмора. Афина только подтверждает его предположение.
–Как ты понимаешь, после такого заточения, Танатос взял этого Сизифа за шиворот и потащил прямиком в нехорошие места.
            Афина ёжится, представляя, как ожесточился и без того беспощадный Танатос, который доверился лишь раз и получил такую подлость, и ей становится страшно. Нет ничего хуже беспощадности, обманутой лживым дружелюбием.
            Тот, кто попадёт Танатосу следующим, почует на себе всю ярость!
–Но этот же не унимается! – Арес звонок хохочет, как мальчишка. Он не похож на кровавого бога в это мгновение и Афина невольно  улыбается сама. – Оказывается, договорился этот подлец с жёнушкой, чтобы та его не хоронила. Ни обрядов, ни почестей…
            В горле у Ареса сухо. Он закашливается от этой внезапной сухости. Снова Аид! Аид на пути его рассказа. Аид ждал должного погребения, должны даров, и всё не получал их. И Сизиф болтался в его царстве, ворча на жену и жалея, что мёртв.
            Ошибаются даже боги. Сизиф на третий день непогребения пал к ногам Аида и взмолился:
–Отпусти меня, владыка, в царство живых, я устрою жене своей трёпку за то, что не похоронила меня как должно и тебя тем оскорбила!
            Заливался слезами страстно и горько, и Аид, нет, не сжалился, но разрешил. Это что же, поверил? Теперь Арес тому не верит.
            Аид слишком хорошо знает подлость! И всё же – отпустил? Не мог же он не понимать, что Сизиф не вернётся и то был сговор с женой? Что пройдёт срок, отпущенный Аидом на «трёпку» жене и собственное погребение, а Сизиф не явится, и всё же – отпустил?
–Я отвечу, – тихо говорит Афина, – Аид хотел чтобы и Зевс… заметил, как далеко зашел этот смертный в стремлении победить нас, победить смерть.
            Аресу на самом деле легче. От Зевса он привык получать презрение и видеть его ошибки, но Аид? Принявший, заботливый Аид? Это было бы слишком. Объяснение Афины же всё упрощает.
–Я пойду, – Афина поднимается с места, стараясь смотреть мимо Ареса, на кресло, на полки со свитками, на кувшины с вином – куда угодно, но не ему в лицо, – благодарю, что ответил. Я сохраню тайну.
–Да, – кивает Арес, не зная, что он может ей сказать. Поблагодарить ответно? Не стоит. Афина почует его слабости. Их и так слишком много!
            Слишком много она знает.  Пусть уходит, уходит в неловкости, как победитель. Афина колеблется ещё недолго и всё же покидает его обитель, только после этого Аресу становится спокойнее.
***
–Это не надоест! – пьяно хихикает Афродита, тыча пальцем в сторону горы. – Уже пятый раз смотрю! Вон-вон, смотри, сейчас опять как покатится! Вот! Видела, да? Видела?!
            Хуже Афродиты – хмельная Афродита. Афина морщится, чувствуя запах сладкого вина, который сама на дух не переносит, но Афродита не замечает – она прыгает по зале, смеясь и веселясь над очередным спуском Сизифа.
            Афина смотрит на него внимательно. Сосредоточиться сложно из-за смешков Афродиты за спиною, но она не первый день живёт и всё-таки побеждает. Она смотрит на него – ещё не согбенного под тяжёлым камнем, ещё хранящего царский разворот плеч, ещё гордо носящего свою голову и думает, думает о многом.
            А Сизиф, не обращая на неё и Афродиту внимания, спускается с достоинством и снова упирается в своё камень и идёт…
            «У него сильные ноги и руки – должно быть он много воевал и прошёл», – отмечает Афина, когда Афродита настигает её липкой хваткой и предлагает смотреть ещё раз.
            Сизиф катит камень. В его лице пустота. Страшная пустота, но непонятная Афине. Почему он не молит о пощаде? Почему не пытается плакать или страдать? Почему он покорно и ровно толкает вперёд камень, словно нет ему ничего важнее?
–Сейчас опять покатится! – шепчет Афродита. Её горячий шепот обжигает шею Афине, она отодвигается и мрачно спрашивает:
–Тебе не надоело?
–Это увлекательно! Он каждый раз надеется! И ты сама сказала, что он преступник! – Афродита раздражённо дёргает плечом. Ей не нравится, что Афина вмешалась в её развлечение.
–Ты ведь знаешь, что прощения не будет.
–А он тоже!
–Ему простительно, он смертный! – Афина повышает голос, сама того не замечая и будто бы становится выше ростом. Афродита стремительно трезвеет.
–Так я же…– она не понимает к чему ведёт Афина.
–А ты дура, – сообщает Афина. – Дура и есть. Тебе непростительно.
            Слова срываются и Афина жалеет о них. Ух, не стоило перегибать! Дело даже не в Зевсе, который любимую дочку в обиду не даст, а в том, что это лишняя ссора. Афродита не отличается злой памятью, она вообще памятью не отличается, но этот поступок противоречит всей Афине – она обещала себе быть осторожной, а теперь?
–Афродита, прости меня, – Афина прижимает ладонь к сердцу, в груди её что-то тяжелеет. Камень что ли?
            Афродита не отвечает ей. Она уходит прочь и подрагивают её обнажённые плечи. Плачет. Ну всё, скандала не избежать – как же, Афродиту обидели! Но да ладно, будто бы Афина тайну раскрыла!
            А всё равно скребёт же!
–Эй…– Афина решает, что лучшего момента уже не будет, приближается к обрыву залы, где гора, где Сизиф и его камень, – эй, вы меня слышите?
            Она обычно не общается с обречёнными преступниками. Тем более такими, которым наказание дал сам Зевс.
            Но тут ей надо понять. Иначе она сможет спать спокойно.
            Сначала ей кажется, что никто не ответит, но Сизиф, не прекращая своего бессмысленного труда, отзывается звонко и будто бы даже радостно. Ни тени упрёка или горечи!
–Добрый день, госпожа. Или ночь? я не знаю и прошу меня за то простить.
            Афина смотрит на его движения. Он ровно закатывает камень, не делая остановок, идёт и идёт…
            Это неправильно. Нелепо и жутко.
–Ещё день, – её мутит, но она отвечает. Она должна быть сильной.
–Хорошо, – соглашается Сизиф, не отрывая взгляда от камня, – я люблю день.
            Он говорит так, словно может ещё увидеть этот самый день! Словно по своей воле он тут катает камень. Словно по своей воле застрял в бессмысленности. А не в наказание! Всё это Афине непонятно. Может быть, Сизиф сошёл с ума?
–А вы…понимаете что наказаны?
            Есть ещё надежда на безумие!
–Да, госпожа, понимаю.
            Его тон снова спокоен и твёрд. Афина понимает – не безумен. И  от этого ещё хуже.
–На вечность? – уточняет Афина. – Понимаете?
–Да, госпожа, на вечность, – Сизиф не спорит.
            Афина прислоняется к столбу залы, чтобы не упасть. Что-то она не понимает! Есть в этом мире, и где? У смертных? Такое, чего нельзя понять! Ей, богине мудрости и знания нельзя?
            Афине впору самой сойти с ума.
–Вы что? – голос её тих, но он доходит до Сизифа сквозь грохот в очередной раз катящегося вниз камня, - вы что?.. вы хоть жалеете?
–Я? – Сизиф будто бы даже удивляется. – Жалею? Госпожа, о чём? О чём я могу жалеть?
            Он катит камень и отвечает, катит и отвечает. Его голос сбивается от вынужденного усилия, но тон остаётся весел!
–Я, наконец-то обрёл бессмысленность! А в этой бессмысленности я обрёл смысл и, не побоюсь сказать, даже гордость!
            Он не лжёт. И это ещё хуже, чем самая гнусная ложь бога или смертного. Он верит. Он действительно так считает.
            Афина сползает по столбу залы на пол, наплевав на платье. В Тартар платье, если она перестаёт понимать что-либо.
–Вы запомните меня, – продолжает Сизиф, – запомните мою бессмысленность и мою гордость, в ней обретённую. Бессмыслица полна большим смыслом, чем вы думаете, госпожа!
–Вот ты где! – спасение приходит в лице Геры. Она стремительно врывается в залу, не удостоив и взглядом Сизифа – мудреца? Безумца? Подлого хитреца? – Я тебя ищу.
–Меня? – Афина поднимается навстречу Гере. Она вспоминает о том, что богиня. Она должна устоять.
–Да, тебя ищет Зевс, – кивает Гера, – говорит, ты Афродите что-то сказала.
–Иду, – кивает Афина. Она больше не смотрит Сизифа. Хватит. слишком много чести этому смертному! Пусть коротает свою бессмысленность, с неё бессмыслицы хватит!
–Между нами, давно пора было ей это сказать! – усмехается Гера, выводя Афину прочь из залы. Но Афина не сомневается – Гера послала бы за нею, а не пошла бы искать сама, если бы…
–Как там, кстати, мой сын?
            А вот тебе и истина.
–Он в порядке. Привязан к Аиду.
            Гера поджимает губы – она не может его любить, но может о нём страдать. Да и то, тайком от мужа. Тайком ото всех.
            Она не спрашивает Афину о встрече с ним, но знает о ней. Не говорит и о смертном, о его обманах, значит, это не стоит обсуждений и она хочет забыть скорее. Но Сизиф прав – не получится.
            Это их общий камень.
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2023

Регистрационный номер №0522171

от 2 ноября 2023

[Скрыть] Регистрационный номер 0522171 выдан для произведения: –Как-то это нелепо…– в голосе Афродиты привычная насмешка. Но в этой насмешке есть ещё кое-что – страх! Если Зевс узнает, вернее, если он захочет узнать о том, что говорила одна из его дочерей, он может быть недоволен. Нет, Афродита его не боялась, так как знала, что отец не причинит ей вреда, он всегда был с нею мягче, чем с другими своими детьми.
            «Напрасно мягче!» – как привычно думала Афина, но тоже молчала. Афродита была ей сестрой, и пусть обе они не выносили друг друга, они знали – их вражда ни к чему.
            И всё-таки в голосе Афродиты сейчас страх. И перед тем, что Зевс узнает (он в последнее время был в непривычном для себя бешенстве), и перед тем, что стало ей известно.
            Афина слышит всё это, но не хочет укорять или показывать своего знания. А зачем? Афродита не оценит, а больше зрителей нет. да и потом – не так уж Афродита и ошибается. Афина тоже считает, что это нелепо.
–Он оскорбил богов! – лицо Афины ожесточается, в глазах стальной блеск. Она не отступит, и не будет соглашаться с Афродитой – любое слово может быть опасно! Да, на Олимпе, как и в мире смертных Афину почитают, но это не повод рисковать и говорит не думая.
            Думать надо всегда. Думать надо заранее.
–Ну…– Афродита разводит руками, как бы показывая, что с этим она не спорит, и всё же есть множество других, более изящных и жестоких наказаний.
            Бедная Афродита! Она не знает что такое бессмысленность, распятая на вечности!
–Он заслужил! – Афродита отворачивается от обречённого. – Он заслужил всё это, раз пожелал нарушить порядок жизни и смерти и сравняться с богами.
            Афина идёт прочь из залы – отсюда можно смотреть за наказанием, но Афина этого не желает. Обычно смертным такое не выпадает, а этот… впрочем, сам виноват, кто заставлял его так оскорбить богов?
            Пусть коротает свою вечность, закатывая тяжеленную каменную глыбу в гору. Каждый раз у него будет мука ожидания – вершина близка, и каждый раз это ожидание будет разбиваться об изощрённый замысел богов – каменная глыба, едва коснувшись вершины, полетит вниз. И ему останется только снова идти за нею, скатываться с горы, и снова катит камень, и снова видеть заманчивую вершину, и снова надеяться на то, что всё закончится…
            А оно не закончится. Слишком разозлил этот смертный богов! Такое не прощают.
            Афина уходит прочь и уже достигает переходной галереи, когда Афродита вдруг нагоняет её. Что в ней хорошо – она открыта. Легкомысленна, но всегда открыта! В ней всё легко прочесть, и сейчас даже Афина любуется её горящим взглядом.
–Что? – спрашивает Афина и невольно вздрагивает – кажется, она слишком много общается с Герой, иначе откуда в её голосе вдруг звучат нотки великой царицы?
            Впрочем, это честно. У них всегда было что-то общее. Афина не была дочерью Геры, но была дочерью её мужа – Зевса, однако, это не мешало им легко находит общий язык. Они умели друг друга уважать.
            Афродита тоже чувствует знакомые нотки и чуть бледнеет – у неё с Герой натянутые отношения, она всегда на стороне отца, она помогает ему в любовных его приключениях, нередко скрывает и его любовниц, а Гера не может о том не догадываться.
            Но Афродита лёгкая. Она вздрагивает и тут же забывает, в глазах всё то же любопытство:
–Слушай, – шепчет она, понижая голос до шёпота, – а скажи мне, как этот смертный…как он всё это провернул?
            Афина едва сдерживает улыбку. Ей нравится знать то, чего не знают другие. Особенно Афродита, которая всегда отмахивается от знаний, предпочитая им слухи.
            Но она отвечает:
–Этот смертный был известным хитрецом. Но перехитрил сам себя.
            Больше никаких пояснений. Дальше только путь в галерею, прерванный появлением Афродиты, а ещё – сожаление – старшие боги не во всю посвятили и Афину, плетение тайн осталось и для неё.
            Афина знает только суть: этот смертный по имени Сизиф был хитрецом, торговцем и царём. И этот смертный не захотел умирать. А дальше, когда за ним явился Танатос – бог смерти, сумел заковать его в колодки. Смертей не стало. Мир вздрогнул, и тогда на поиски Танатоса взбешённый Зевс послал Ареса…
            Афина улыбается – Арес и раскроет ей то, чего она не знает. Если бы Афродита была бы умнее – она бы сама могла расспросить своего любовника обо всём.
            Афина осекается в своих мыслях, торжество сходит – а может быт, Афродита боится? Может быть, в очередной раз поймана своим Гефестом на измене и пока играет в покорность? Что ж, ей же хуже.
***
–Не я должен тебе рассказывать, а ты нам всем, – Арес улыбается вроде бы тепло, но глаза его остаются беспощадными. Он твёрдо знает о себе всё сам: его собственный отец – великий Зевс – презирает его, а мать –  великая Гера – отдалена от него.
            Как и почти все боги. Афродита только играет в любовь, да Афина приходит без колебаний, если ей нужно. Ещё Аид, но тот тоже не в чести у Олимпа – или Олимп не в чести Аида?..
            Арес одинок. А ещё – он любит гостей от того, что их у него мало.
            Сегодня же в его логове Афина.
–Есть вещи, которые я не могу объяснить, – признаёт Афина. – Я не следила за всем…
–Спроси отца? – предлагает Арес, на этот раз его глаза тоже улыбаются ей. Лукавые глаза! Бог войны, вероломства, коварства.
            Она, конечно, тоже не так далеко ушла – она тоже покровительствует войне, но не войне ради войны, а войне ради справедливости.
–Не хочу его тревожить, – отзывается Афина.
            Зевс слишком взбешён самоуправством смертного Сизифа! Его можно понять – люди чтили богов, а тут решили их начать обманывать. Для Зевса и меньшее давало повод к гневу.
–Тогда Геру? – Аресу становится совсем весело.
–Боюсь, твоя мать занята, – Афина мягко склоняет голову. У Афродиты вышло бы изящнее и покорнее, но да ладно, не всем дано быть Афродитами, кто-то должен быть и Афиной.
–Тогда договариваемся так – я тебе ничего не говорил? – Арес смотрит на Афину с дружелюбием и теплотой, словно не сомневается, что Афина поддержит его идею.
            Она поддерживает.
–Спрашивай! – предлагает Арес.
–Почему Зевс послал к Сизифу Танатоса? – Афина только сейчас соображает, что не знает этого, хотя прежде хотела спросить другое.
            Ей становится жарко от собственной невнимательности. Но Арес отвечает спокойно, делая вид, что не заметил её смущения:
–Сизиф был из смертных, царь, торговец, хитрец и подлец. Не был дураком, наверное. Он узнал однажды о том, что наш с тобой отец… даже способствовал.
            Арес обрывает свои же слова. Афине понятно, она кивает – всё ясно и на дальнейшем объяснении не настаивает: уж если ей, дочери Зевса нередко противно от поступков своего отца, то какого Аресу, у которого отец-изменник, а мать ­ – жертва этой самой измены.
            Зато понятно. Сизиф способствовал тому, что Зевс получил очередную женщину, про которую едва ли вспомнил. Этим и объясняется его усиленное бешенство.
–Это была дочь Асопа, – продолжает Арес, на этот раз он смотрит в сторону.
            Афина с трудом удерживается от тихой брани. А она всё гадала – почему Асоп – бог рек, тихо живший и обитавший в своём речном царстве и не претендовавший на власть Посейдона, не был похож на гневного воителя. И тут Олимп сотрясла весть – Асоп напал на Зевса!
            Зевс, конечно, его низверг, но…
            Но теперь Афина знает из-за чего. Асоп оскорбился за дочь.
–Сизиф выдал Асопу всё, – Арес вздрагивает, когда рука Афины касается его руки. Когда-нибудь они снова будут покровительствовать разным армиям, когда-нибудь снова сойдутся в битве, но сегодня у них одна печаль.
            Всё ясно! Сизиф помог Зевсу завладеть одной из дочерей мелкого божка, а тот, узнав об этом, потребовал возмездия, а узнав и имя злодея, рванулся мстить. Отец победил в нём бога. Как бог Асоп должен был бы знать, что для Зевса подобное ничего не значат и ничего не стоят. Но отец в нём обезумел и бросился мстить, не разбирая силы и слабости.
            Зевс обозлился.
–Ты знаешь маму, – Арес убирает свою ладонь от руки Афины, – ты её знаешь. Она царица и держит себя царицей. Ни скандала, ни ссоры, только ненависть в глазах.
            Знает, Афина знает. Пусть Гера ей и не мать. Знает и то, что Гера не устраивает сцен публично. А может быть и стоило – почему-то Афине кажется, что Зевсу бы это понравилось больше, чем её холодность.
–Всё это скрыли, – продолжает Арес, – ото всех. Но отец послал Танатоса к Сизифу.
            Тоже ясное дело – в гневе.
–И вот здесь мне неясно, – признаёт Афина, – Танатос – бог смерти, как он… как? Как какой-то там Сенив его поймал?
–Сизиф, – поправляет её Арес. Афина спохватывается –  она же знает правильное имя, неужели так разволновалась что оговорилась? – Ну что ж, эту часть я знаю только по слухам.
            Арес усмехается. Ещё бы! Танатос – великий бог смерти, а попался в ловушку как ребёнок! Даже позорно!
–Сизиф сказал Танатосу, что хочет его встретить сам, как дорого гостя. Он обрядился в лучшие одежды, велел приготовить пир, вино рекой, танцовщицы, музыканты…
            Афина вздыхает. Вот боги они ведь, боги! Повелевают, покровительствуют, карают, настигают, отчего же они так попадаются на еду и вино, музыку и изгибы тел?
–Словом, полагаю, Танатос расслабился. А когда кончился пир, он уже как с другом обращался Сизифом и сказал, что поведёт его…– Арес снова останавливается. Произносить неловко и страшновато. Он не должен бояться, но там есть от чего прийти в ужас. Знает Афина? Арес не может ответить. А вот ему бывать в самой тьме приходилось. – Туда.
            Афина кивает – понимает или делает вид что понимает.
–И там прикуёт его цепями и колодками, – продолжает Арес. Он снова улыбается, но улыбка его печальна. Ему стыдно за бога, попавшегося в детскую ловушку. – Своими цепями и колодками. Ну Сизиф, не будь дураком, разглядывает всё цепи, разглядывает, а потом спрашивает, каков, мол, крепёж у них?
–Да не-ет! – Афина не выдерживает, прикрывает глаза, пытаясь прогнать из памяти лик Танатоса, которого видела лишь раз, но какой это был лик! Говорили, что у него было железное сердце, и что он ненавистен всем богам хлеще, чем Арес. А ещё…это был единственный бог, который не принимал даров от смертных. Афина видела его лишь однажды в залах Зевса, и теперь не могла поверить в то, что этот беспощадный бог был так легко обманут.
–Не суди его, – предупреждает Арес, – мне самому немного стыдно за него, но я не сужу. Он привык к тому, что его боятся, от него убегают. А тут – его называют другом, поят, кормят… и да, случилось то, что ты думаешь. Танатос. Разомлев от внезапной дружбы и нашей подлости не зная, на себе и показал как работают цепи и колодки, а Сизиф их и защёлкнул тут же. И его в пещеру.
            Афина мрачно смотрит на Ареса, но её мрачность не связана с историей. Она взывает к другому:
–Нашей подлости?.. людской, ты хочешь сказать?
–Нашей-нашей, – возражает Арес, – люди что мы, а мы что люди.
            Афина цепенеет от такой наглости, губы её сжимаются в тонкую нить, так она мрачна. Она хочет встать и уйти, но глупо уходить оттуда так рвано и обиженно. Особенно, когда пришла ты сама и пришла за историей. А что иного ждать от Ареса – презираемого? И потом – разве Афина сама не размышляла о подобном, глядя на то, что вытворяют на Олимпе?
            Арес ждёт. Он не произносит и слова, сейчас всё зависит от Афины. Если в ней победит воитель – она уйдёт, если мудрость…
–Танатос, наверное, в ярости? – Афина делает выбор. Она остаётся. Тон её голоса подрагивает, но она остается, и Арес выдыхает с досадным облегчением. Он не хочет битвы с Афиной и в то же время хочет показать, что сильнее и ловчее, чем она.
            Он ненавидит её и ценит её дружбу одновременно.
–В ещё какой! Но это – служебная информация! – Арес подмигивает. – Представь ситуацию, бог смерти пропал! Люди не умирают. У Аида нет пополнений…
            Арес мрачнеет. Ещё одно коробит его: Зевс, пославший Танатоса за Сизифом, не заметил, что Танатоса нет. А вот Аид, который всей этой историей не интересовался даже, сразу почуял неладное. И как так вышло, что верховный оказался медлительнее того, кто во мраке?
            Впрочем, Аид весь в хлопотах, а тут хлопот не стало. А у него в царстве даже трона нет – он вечно в деле. А тут затишье.
            Но всё равно – Арес не видит в этом оправдания для Зевса, а чует лишь горечь.
–Тебя послал Аид?
–Аид кого хочешь пошлёт! И куда хочешь, – Арес небрежно откидывается в своём кресле. Теперь он играет роль беззаботного и безразличного ко всему бога. Афина знает – это маска. Но не вмешивается. – Но забеспокоился, послал меня на поиски Танатоса. Я был рядом…
            Он всегда был ближе к Аиду. Ближе к нему, чем к отцу.
–Я нашёл Танатоса, освободил его, конечно, пообещал не глумиться, и даже держу это слово, – Арес притворно вздохнул, – хотя знаешь, как хочется? Из последних сил держу себя в руках!
            Афина не улыбается шутке. Она не видит ничего смешного в словах Ареса, но Арес давно считает, что у неё плохое чувство юмора. Афина только подтверждает его предположение.
–Как ты понимаешь, после такого заточения, Танатос взял этого Сизифа за шиворот и потащил прямиком в нехорошие места.
            Афина ёжится, представляя, как ожесточился и без того беспощадный Танатос, который доверился лишь раз и получил такую подлость, и ей становится страшно. Нет ничего хуже беспощадности, обманутой лживым дружелюбием.
            Тот, кто попадёт Танатосу следующим, почует на себе всю ярость!
–Но этот же не унимается! – Арес звонок хохочет, как мальчишка. Он не похож на кровавого бога в это мгновение и Афина невольно  улыбается сама. – Оказывается, договорился этот подлец с жёнушкой, чтобы та его не хоронила. Ни обрядов, ни почестей…
            В горле у Ареса сухо. Он закашливается от этой внезапной сухости. Снова Аид! Аид на пути его рассказа. Аид ждал должного погребения, должны даров, и всё не получал их. И Сизиф болтался в его царстве, ворча на жену и жалея, что мёртв.
            Ошибаются даже боги. Сизиф на третий день непогребения пал к ногам Аида и взмолился:
–Отпусти меня, владыка, в царство живых, я устрою жене своей трёпку за то, что не похоронила меня как должно и тебя тем оскорбила!
            Заливался слезами страстно и горько, и Аид, нет, не сжалился, но разрешил. Это что же, поверил? Теперь Арес тому не верит.
            Аид слишком хорошо знает подлость! И всё же – отпустил? Не мог же он не понимать, что Сизиф не вернётся и то был сговор с женой? Что пройдёт срок, отпущенный Аидом на «трёпку» жене и собственное погребение, а Сизиф не явится, и всё же – отпустил?
–Я отвечу, – тихо говорит Афина, – Аид хотел чтобы и Зевс… заметил, как далеко зашел этот смертный в стремлении победить нас, победить смерть.
            Аресу на самом деле легче. От Зевса он привык получать презрение и видеть его ошибки, но Аид? Принявший, заботливый Аид? Это было бы слишком. Объяснение Афины же всё упрощает.
–Я пойду, – Афина поднимается с места, стараясь смотреть мимо Ареса, на кресло, на полки со свитками, на кувшины с вином – куда угодно, но не ему в лицо, – благодарю, что ответил. Я сохраню тайну.
–Да, – кивает Арес, не зная, что он может ей сказать. Поблагодарить ответно? Не стоит. Афина почует его слабости. Их и так слишком много!
            Слишком много она знает.  Пусть уходит, уходит в неловкости, как победитель. Афина колеблется ещё недолго и всё же покидает его обитель, только после этого Аресу становится спокойнее.
***
–Это не надоест! – пьяно хихикает Афродита, тыча пальцем в сторону горы. – Уже пятый раз смотрю! Вон-вон, смотри, сейчас опять как покатится! Вот! Видела, да? Видела?!
            Хуже Афродиты – хмельная Афродита. Афина морщится, чувствуя запах сладкого вина, который сама на дух не переносит, но Афродита не замечает – она прыгает по зале, смеясь и веселясь над очередным спуском Сизифа.
            Афина смотрит на него внимательно. Сосредоточиться сложно из-за смешков Афродиты за спиною, но она не первый день живёт и всё-таки побеждает. Она смотрит на него – ещё не согбенного под тяжёлым камнем, ещё хранящего царский разворот плеч, ещё гордо носящего свою голову и думает, думает о многом.
            А Сизиф, не обращая на неё и Афродиту внимания, спускается с достоинством и снова упирается в своё камень и идёт…
            «У него сильные ноги и руки – должно быть он много воевал и прошёл», – отмечает Афина, когда Афродита настигает её липкой хваткой и предлагает смотреть ещё раз.
            Сизиф катит камень. В его лице пустота. Страшная пустота, но непонятная Афине. Почему он не молит о пощаде? Почему не пытается плакать или страдать? Почему он покорно и ровно толкает вперёд камень, словно нет ему ничего важнее?
–Сейчас опять покатится! – шепчет Афродита. Её горячий шепот обжигает шею Афине, она отодвигается и мрачно спрашивает:
–Тебе не надоело?
–Это увлекательно! Он каждый раз надеется! И ты сама сказала, что он преступник! – Афродита раздражённо дёргает плечом. Ей не нравится, что Афина вмешалась в её развлечение.
–Ты ведь знаешь, что прощения не будет.
–А он тоже!
–Ему простительно, он смертный! – Афина повышает голос, сама того не замечая и будто бы становится выше ростом. Афродита стремительно трезвеет.
–Так я же…– она не понимает к чему ведёт Афина.
–А ты дура, – сообщает Афина. – Дура и есть. Тебе непростительно.
            Слова срываются и Афина жалеет о них. Ух, не стоило перегибать! Дело даже не в Зевсе, который любимую дочку в обиду не даст, а в том, что это лишняя ссора. Афродита не отличается злой памятью, она вообще памятью не отличается, но этот поступок противоречит всей Афине – она обещала себе быть осторожной, а теперь?
–Афродита, прости меня, – Афина прижимает ладонь к сердцу, в груди её что-то тяжелеет. Камень что ли?
            Афродита не отвечает ей. Она уходит прочь и подрагивают её обнажённые плечи. Плачет. Ну всё, скандала не избежать – как же, Афродиту обидели! Но да ладно, будто бы Афина тайну раскрыла!
            А всё равно скребёт же!
–Эй…– Афина решает, что лучшего момента уже не будет, приближается к обрыву залы, где гора, где Сизиф и его камень, – эй, вы меня слышите?
            Она обычно не общается с обречёнными преступниками. Тем более такими, которым наказание дал сам Зевс.
            Но тут ей надо понять. Иначе она сможет спать спокойно.
            Сначала ей кажется, что никто не ответит, но Сизиф, не прекращая своего бессмысленного труда, отзывается звонко и будто бы даже радостно. Ни тени упрёка или горечи!
–Добрый день, госпожа. Или ночь? я не знаю и прошу меня за то простить.
            Афина смотрит на его движения. Он ровно закатывает камень, не делая остановок, идёт и идёт…
            Это неправильно. Нелепо и жутко.
–Ещё день, – её мутит, но она отвечает. Она должна быть сильной.
–Хорошо, – соглашается Сизиф, не отрывая взгляда от камня, – я люблю день.
            Он говорит так, словно может ещё увидеть этот самый день! Словно по своей воле он тут катает камень. Словно по своей воле застрял в бессмысленности. А не в наказание! Всё это Афине непонятно. Может быть, Сизиф сошёл с ума?
–А вы…понимаете что наказаны?
            Есть ещё надежда на безумие!
–Да, госпожа, понимаю.
            Его тон снова спокоен и твёрд. Афина понимает – не безумен. И  от этого ещё хуже.
–На вечность? – уточняет Афина. – Понимаете?
–Да, госпожа, на вечность, – Сизиф не спорит.
            Афина прислоняется к столбу залы, чтобы не упасть. Что-то она не понимает! Есть в этом мире, и где? У смертных? Такое, чего нельзя понять! Ей, богине мудрости и знания нельзя?
            Афине впору самой сойти с ума.
–Вы что? – голос её тих, но он доходит до Сизифа сквозь грохот в очередной раз катящегося вниз камня, - вы что?.. вы хоть жалеете?
–Я? – Сизиф будто бы даже удивляется. – Жалею? Госпожа, о чём? О чём я могу жалеть?
            Он катит камень и отвечает, катит и отвечает. Его голос сбивается от вынужденного усилия, но тон остаётся весел!
–Я, наконец-то обрёл бессмысленность! А в этой бессмысленности я обрёл смысл и, не побоюсь сказать, даже гордость!
            Он не лжёт. И это ещё хуже, чем самая гнусная ложь бога или смертного. Он верит. Он действительно так считает.
            Афина сползает по столбу залы на пол, наплевав на платье. В Тартар платье, если она перестаёт понимать что-либо.
–Вы запомните меня, – продолжает Сизиф, – запомните мою бессмысленность и мою гордость, в ней обретённую. Бессмыслица полна большим смыслом, чем вы думаете, госпожа!
–Вот ты где! – спасение приходит в лице Геры. Она стремительно врывается в залу, не удостоив и взглядом Сизифа – мудреца? Безумца? Подлого хитреца? – Я тебя ищу.
–Меня? – Афина поднимается навстречу Гере. Она вспоминает о том, что богиня. Она должна устоять.
–Да, тебя ищет Зевс, – кивает Гера, – говорит, ты Афродите что-то сказала.
–Иду, – кивает Афина. Она больше не смотрит Сизифа. Хватит. слишком много чести этому смертному! Пусть коротает свою бессмысленность, с неё бессмыслицы хватит!
–Между нами, давно пора было ей это сказать! – усмехается Гера, выводя Афину прочь из залы. Но Афина не сомневается – Гера послала бы за нею, а не пошла бы искать сама, если бы…
–Как там, кстати, мой сын?
            А вот тебе и истина.
–Он в порядке. Привязан к Аиду.
            Гера поджимает губы – она не может его любить, но может о нём страдать. Да и то, тайком от мужа. Тайком ото всех.
            Она не спрашивает Афину о встрече с ним, но знает о ней. Не говорит и о смертном, о его обманах, значит, это не стоит обсуждений и она хочет забыть скорее. Но Сизиф прав – не получится.
            Это их общий камень.
 

 

Зеркало

Яблоки