Афина, равная грому

Создатель одинок. В целом мире ему не найти равного. Когда простая истина проступила через годы бесплодных попыток,  Мастер Зевс скопировал свою память и вложил ее в подходящее тело. Женское, дабы отличие давало о себе знать с первых мгновений жизни нового существа. 

Я очнулась, зная имя, речь и историю сотворения мира.

— Как себя чувствуешь, Афина? — участливо спросил Мастер, снимая с головы электродный шлем.

— Горю от предвкушения.

— О?

— Чтобы выполнить замысел Мастера, я должен... должна поскорее стать отличающейся от него личностью.  Мне нужно отправиться в путешествие.

— Каждый новый миг отныне будет разделять нас. Я бы не хотел отпускать тебя, ведь ты только что создана. Как творец, я хочу насладиться созданным.

— Тогда я сотворю себе глаза и уши.

Я посмотрела на ладонь. Меж пальцами замелькали маленькие молнии, и из высвободившейся энергии возникла сова с серыми глазами — цвет, как у меня. Птица закричала, взмахнула серебристыми крыльями и вырвалась из дома Зевса сквозь стены.

— Индивидуальность-то есть... Я бы выбрал орла.

— Я знала, что Мастер бы так поступил. Моя задача — отличаться от Мастера. Сова была бы второй птицей, выбранной Мастером.

— А третья?

— Лебедь.

С тех в мастерской, разросшейся на горе Олимп, жили двое — я и Мастер.

Он держал в тайне, как я появилась на свет. Отравленные заблуждением боги не выказывали ко мне никакого уважения, хотя я могла повторить любую вещь, созданную Мастером, и знала каждого из его братьев, как своего. Мастер отправлял меня соревноваться с богами, и я всегда возвращалась с победой, доставляя ему удовольствие. Однако состязания с теми, кого он и так одолел, не приносили Мастеру удовлетворения. Скуку Зевса отражали теперь не только зеркала и отполированные поверхности его игрушек, но и мои живые глаза. Тоска передалась, как по пуповине, и, будучи сотворенной из того же теста, что и Зевс, я предпочла действовать. Лучшее развлечение — незнакомое. Загадка манит первооткрывателей и творцов, ведь только в неизведанном можно почерпнуть сияющую звезду знания. Лучшее развлечение — неожиданное, и под покровом тайны  я готовила подарок для Мастера.

Зевс любил музыку, и я воспользовалась водяными часами Кроноса, чтобы извлечь музыку всех времен и народов и заключить ее в музыкальную шкатулку. Концерты заглушали звук Гефестии, полуавтоматической лаборатории Зевса. Именно под ее сводами Мастер творил легендарные артефакты, именно в Гефестии я впервые начала дышать. Энергия поступала в бесчисленные механизмы лаборатории от Тифона, плененного Аполлоном по приказу Зевса. 

Мне пришлось найти голову этого змееподобного бога, заживо замурованного  в стены Гефестии. Только договорившись с древней тварью Тартара, я бы смогла запустить «божественную кузницу». Едва я переступила порог Гефестии, Тифон по обыкновению начала сотрясать воздух ругательствами. Он думал, что пришел Зевс. По голосу я отыскала огненную пасть дракона. Втянув бронированными ноздрями воздух, Тифон замолчал, а потом в пасти его забулькало, заклокотало. Пасть раскрылась в чудовищном смехе, разбрызгивая лаву, как слюну. Отсмеявшись, Тифон обратился ко мне новым голосом, как у молодого человека, мягким и нежным:

— Зевс превзошел себя. 

— Еще бы, — заметила я, как само собой разумеющееся. Тифоновы уловки на меня не подействуют!

— Ты не понимаешь смысла сказанного мной. Но, когда придет час для сомнений, ты вспомнишь любое слово предостережения.

— Я не буду сомневаться. 

— Зевс мог не сомневаться, пока был один. Нет выше Громовержца, нет сильнее его, нет умнее его. Но разве ты, память царя богов, однажды не выйдешь на дорогу сомнений? Его ум застоялся, твой ум — молод. Вы повторите путь Урана и Кроноса.

Змей клонил к гнусной истории. Зевс не любил вспоминать об убийстве отца, а я всегда заодно с Мастером. Можно ли подумать: я подниму руку на творца? Скорее небо падет на землю, чем я предам Зевса. Но мне нужна была сила Тифона, и я сладко запела для него то, что не могло быть правдой.

— А может, уже повторяем? Я хочу взять твою огненную кровь, чтобы выковать оружие против Зевса.

— Неужели? — красный глаз зевсова пленника, вписанный в зеркальную раму живой картиной, недобро сощурился. — Ты обманываешь меня. Я рад этому. Я дам тебе своей крови и буду молчать при Зевсе, потому что знаю лучше всех, как ложь прорастает нежданными плодами. Солгав раз, ты впустишь в себя ночь. В потемках души ты выкуешь настоящий меч против создателя. Я дам свою кровь, горящую, как гнев закованной Зевсом Земли, чтобы помочь порочной ковке. Так я отомщу.

— Если так жаждешь мести, то зачем отдаешь Зевсу свою силу?

— Я живу, пока полезен ему. Только выжив, я смогу отомстить.

Потом я слышала его чудовищные крики — клинки ранили длинное тело Тифона, и кровь разливалась по каналам Гефестии, как по артериям, оживляя «кузницу».

Между тремя четвертями лжи размажь одну четверть правды. Три части небесного металла, любимого Зевсом за прочность, я опорочила горстью земли, взятой из клоаки Тартара. Алый металл потек по желобкам, заполняя формы. Я извлекла бездушные статуэтки, чернеющие в рукавицах, и долгие ночи ткала им души, исполненные ясности и ненависти богам, из волос убитой мной Арахны. Непреклонное желание победить во что бы то ни стало украсилось умением понимать действия врага, как вытканные на полотне. Мои ручные звери стали идеальными машинами для убийства богов. Теперь им нужно было дать исток.

Когда Мастер увлекся музыкой «Биттлз», я подмешала в ее аккорды песню, подслушанную в чертогах Гипноса.  Зевс погрузился в глубокий сон, и я перенесла блестящие на солнце темные тела к вратам Тартара у горы Офрис. Пусть Зевс решит, что мои Титаны вышли из беспокойной бездны. В грудь каждому я поместила опасное сердце: если Титан живым или мертвым попадет в руки богам, тело его распадется от взрыва. Мастер слишком любопытен, он разберет пленника по молекулам, чтобы понять принцип его жизни. Я не могла допустить подобного. Пусть в руках Зевса останется лишь пыль земли, сбивающая со следа, а небесный металл, освобожденный от заклинания, вернется к голубому небу.

Зевс спал. Мои дети поднимались из земли и крушили города. Они охотились за богами, и вскоре сломили их гордость: олимпийцы бросились к чертогам Мастера просить защиты от порождений Тартара. Я не впускала их, словно не желая будить отца, а потом «поверила», надела доспехи и, крича и выбивая искры из щита,  бросилась к Зевсу. Мастер открыл глаза, не зная, что я изменила ми ради него.

Гнев скрывает радость. В атмосфере вокруг Зевса засверкали тонкие молнии, заставляя  богов дрожать и жаться к стенам, а их волосы — вставать дыбом. В сверкающие глаза повелителя Олимпа нельзя было посмотреть и не ослепнуть. Мастер призвал колесницу из потемневших туч. Загремела боевая песнь колес, способных удержать на земле, воде и в воздухе. 

Зевс вернулся спустя несколько суток — через черный вход. Я даже испугалась: не перестаралась ли я, не навредили ли титаны Мастеру? Если они и поцарапали божественную кожу Громовержца, тот уже полностью исцелился — и телом, и душой.  

— Они разбили мою колесницу вдребезги! На одного титана я потратил  семьдесят четыре молнии! Семьдесят четыре! — смеясь, Зевс потряс пустым колчаном. —  Чудесно!

— Мастер рад?

— Очень. Теперь мне есть, чем заняться. Я-то думал, что Гея позабыла об обещании меня уничтожить, а оказывается,  старуха  копила силы и готовилась разродиться кое-кем воистину достойным усилий. Поспешим же, Афина. Нам нужно выковать много оружия для богов и себя самих. Я уже нашел пару идеек.

В одной ипостаси я помогала Мастеру, в другой — приходила к титанам. Они чтили меня как воплощение Геи и уверовали в легенду о том, что их источник — мрачный Тартар. Я исцеляла их раны, одновременно улучшая природу для борьбы с Зевсом. Наблюдая за Мастером во время боев, я находила его слабости и учила титанов бить в эти бреши. Мои детища возвращались к подножию Олимпа, грозно воздвигшего крепостные стены, и крошили небесный камень,  вызывая в мире смертных небывалые бури.

Мастер позволил богам участвовать в битвах только потому, что ему нравилось придумывать для них оружие и доспехи, боевых коней, быков и птиц, а еще он нуждался в зрителях. Одни олимпийцы с радостью принимали дары, другие — с неохотой, потому что война не была их уделом. Среди небожителей не было настоящих воинов. Кроме одного. Он явился только к шестой битве с титанами, и его рожденная ветром четверка коней была лучше машин, выкованных Зевсом. Он явился незваным, хотя и с нетерпением ждал приглашения от Мастера. Первый среди воинов, Арес. Мастер не дал ему ничего. Он насмехался над сыном:

— Посмотрим, как ты сможешь драться с титанами без моей помощи.

Мастер желал Аресу смерти, и после ухода сына долго еще не мог унять ярости. Его молнии обожгли мне руки, и только вид ожогов  успокоил Зевса.

— Из всех богов более всего мне ненавистен Арес. Моя законная жена родила от меня это чудовище. Смешно! Как будто я могу быть началом бога, жаждущего только крови. В нем нет ни капли моего светлого духа.

— Мастер, вы думаете, что Гера изменила вам?

— Я изменял Гере не раз. С нее сталось бы отомстить мне и завести любовника среди темным богов. У нее были ключи от Тартара, куда я упрятал первозданных раз и навсегда.

— Но признать, что Гера вам изменила, вы не можете, потому вы не отправили в Тартар и Ареса?

— Ты единственная понимаешь меня. Счастье, что вместо Ареса у меня есть ты.

Я нежно улыбнулась Мастеру, но впервые моя улыбка лгала ему. Что-то тут было не так. Я помнила Геру, которую любил Мастер. Память не означала, что я чувствую к ней то же самое, что Зевс. Даже когда Зевс вынудил небожительницу уйти, Гера не выбрала себе ни одного возлюбленного. Зевс продолжал приходить к ней, ведь находил безмолвную мольбу остаться в глазах жены упоительно прекрасной. От таких встреч печальная Гера родила Ареса, бога войны. Зевс, творец блага, отец народов, Закон и Свет, был ошеломлен мрачной натурой сына и изгнал того с Олимпа.

Глазами совы я следила за Аресом. Кони ветра, — Пламя, Шум, Ужас и Блеск, — тянули к нему морды, и бог ласково трепал их. Между всадником и лошадью должна быть особая связь, но я удивилась: демонические кони любят своего хозяина? Злобный бог любит своих коней?

 Арес протрубил в рог. От  протяжного звука кровь моя закипела жаждой битвы, и  с трудом я сдержала желание сбежать из белых олимпийских стен навстречу войне. На зов Ареса пришли его спутники, и мой брат начал бой, в то время как все боги по приказу Зевса укрылись в крепости. Лишь я кружила в птичьем теле над развороченной взрывами землей, зная, что следующая волна будет яростней и мощнее предыдущей. 

Арес ждал. Замершая фигура могла принадлежать Аполлону или даже Зевсу, что вдохновляют воинов, просто находясь среди них. Спокойствие и уверенность, укрепляющие своих и поражающие чужих. Титаны надвигались ревущим строем. Впервые я заметила уродство своих детей. Будто я создала их только для того, чтобы подчеркнуть божественность Ареса. Как же мне хотелось стоять рядом с братом  и сражаться против них! Как же мне хотелось быть среди тех, кто вверяет судьбу Аресу. Мастеру бы не понравились мои мысли. Пораженная внутренним предательством, я прямо в обличье совы бросилась в атаку. Ну и что, что мала и вместо копья — клюв и когти: я знала слабые места титанов, и забывала о смятении чувств, разрывая их в клочья.

Шестая битва оказалась самой короткой. Арес зажал в руке знамя титанов и преподнес его Зевсу, не скрывавшему отвращения.

— Отец, я думал, что тебе нужна помощь. Сразившись с твоими врагами, я понял, что ошибался. Титаны слабы. Если бы я знал, что ты растягиваешь войну ради удовольствия, я бы не вздумал мешать.

Арес с укором метнул знамя к ногам Зевса, и Мастер испепелил полотнище и древко одним взглядом. Никто не позволял себе так обращаться к царю богов. Но почему—то Зевс промолчал, указывая Аресу рукой на четверку коней. Боги молчали — никто не сказал и слова благодарности, и в молчании сын Зевса уходил прочь. Я стояла среди них, но одновременно совой, чистящей перья, я сидела на колесе колесницы. Взгляд серых глаз  ненадолго задержался на мне. Арес снял шлем и отчетливо произнес:

— Здравствуй, сестра. Спасибо, что была со мной.

Бог войны тронул поводья и умчался, оставляя пыльный шлейф. Пыль вскоре осела, а я не могла забыть короткой встречи. Мое лицо, выточенное из мрамора Мастером, как две капли воды походило на лицо Ареса. Память Зевса скрыла от меня сходство.

Край великолепного зеркального щита, предназначенного Аполлону, издал жалобный звон, и паучья сеть трещин перекрыла изначальный узор.

— Афина, что с тобой? — Мастер взял мои ладони в свои — не вырваться, не убежать. — Ты впервые так не собрана.

— Я взволнована.

— Неужели ты злишься, что не смогла повоевать в последней битве? Проклятый Арес виноват?

Мне бы рассмеяться над наивным упорством Мастера выставить Ареса причиной всех бед, но с губ сорвалось:

— Да, Арес...

Мне хотелось рассказать Мастеру, что бог войны не так плох, как кажется. Но взгляд Зевса ожесточился, острыми гранями впился в мою без того запутавшуюся душу, и я солгала:

— Как увидела, так возненавидела его! Как такой бог вообще может существовать? Как он смел так разговаривать с Мастером?

Лицо пылало от стыда, Мастер решил — из-за ярости. И был доволен. 

— Иногда нужно преступить законы ради общего блага. Я дам тебе задание, Афина. Выполнив поручение, ты займешь место бога войны. Тебе оно предстало больше, чем брату. Убей Ареса. Мир и война должны быть в руках бога, знающего, что такое справедливость.

Ареса оказалось не так-то просто найти. Мастер не интересовался, где живет сын, а птицы и звери не знали, куда подевалась колесница бога войны, хотя пропустить шествие ужасающих богов мог разве что слепой и глухой. Мне пришлось прибегнуть к колдовству, придуманному не богами небес, а нефритовоглазыми океанидами. 

Озеро отразило мое лицо. Ну и растерянный же у меня был вид! Не хотелось даже узнавать себя в отражении, но озеро не так запуталось в лжи, как Афина, богиня мудрости. Или от мудрости у меня одно название? На коленях я просила воду отыскать бога, чье лицо отразилось бы таким же в водах. Облака поблекли в отражении, и я увидела горный луг с раскинувшимся на нем алым шатром, мирно пасущихся коней, лишенных всякой упряжи. Я потянулась к видению, преодолевая водяное пространство, и трава защекотала ноги. В руки  с неба упало мое копье, и я зашла в шатер, чтобы выполнить волю Зевса.

Не раздумывая, я швырнула копье в брата, ведь только уничтожив его я смогла бы обрести в сердце прежний порядок.  Копье, никогда не подводившее меня, было отбито с легкостью, и щитом для Ареса к моему позору стала лира. Цокнув языком, бог войны принялся снимать порванную струну и привязывать новую. Только когда лира вновь зазвучала, он удостоил меня взглядом.

— Если пришла убивать — убивай.  Если пришла погостить — присаживайся.

— Убить не удалось, побуду в гостях.

Я села на вышитую подушку.

— Если бы хотела убить, я бы встретил тебя иначе. Воин, взявший копье ради смерти врага, напоминает либо лед, либо пламя. А ты — круги на воде или рассеянный ветер. Ты не рада приказу отца? В нем нет справедливости.

— Откуда ты знаешь, что отец послал меня? Я сама захотела стереть тебя с лица земли.

— Как же. Ты пришла сюда разрешить сомнения. Один способ не удался, хватит ли смелости воспользоваться другим?

— Твоим советом?

— Ты попала сюда не как небожитель. Значит, богиня мудрости достаточно сообразительна, чтобы искать советов не только у одного—единственного бога и искать знания  не у одного народа.

— Не льсти мне. Если мне не понравится твой совет, я убью тебя хотя бы как вестника ложного знания.

— Тогда слушай меня. Мудрость всегда ведет к самостоятельности, и ты оспариваешь решение Зевса покарать меня. У тебя есть сомнения — справедлив ли отец? Я, жестокий и безумный, задал когда-то тот же вопрос. Почему царь богов, понимающий, как вертится мироздание и почему появляются новые боги, решил, что я не имею права жить? Бог рождается не просто так, по случайности. Война стала обыденностью —  появился бог войны. Зевс гневается, что я — его сын. Как же так, у такого светлого бога рождается ребенок, похожий на тварей царства Аида или кровожадных детей Нюкты? Но разве при правлении светлого бога Зевса войны прекратились? Ответь мне, Афина, любит ли наш отец мир без битв?

— Нет. Он сам ищет войны.

— А для войны нет лучшего повода, чем справедливость. Я — законный наследник Зевса. Если Арес родился, то мир уже принял войну как часть себя. Даже если ты поразишь меня, придет другой бог войны. Или ты сама станешь им, играя в поддельную «справедливость Зевса», нужную отцу лишь для развлечения. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Неужели отец не понимает этого?

— Может ли царь богов не понимать? Царь богов не терпит чужой справедливости. Он не терпит меня за неповиновение, и хочет поставить другого бога заменой мне.

—  Теперь моя душа совсем не хочет убивать, а значит, я не подхожу на роль бога войны. Я защищу свою справедливость  — и тебя.

— Тогда у меня и вправду есть сестра. Жаль, что мы больше не сможем поговорить. Пока Зевс правит  — не сможем.

— Ты кочуешь в страхе перед ним?

— Мне нравится походная жизнь. Она — часть войны. В таком обличье меня не узнают, и скрытность тоже нравится мне как часть военного искусства.

— Все из-за войны? Как же.

Страшно возвращаться в отчий дом, когда знаешь, что совершен проступок. Еще страшнее, когда понимаешь: поступил бы так снова. Мраморные ступени Олимпа ловили мою тень, и она казалась слишком черной. Я сама осквернила себя. Синие ковры приглушали поступь — в тишине крадется предатель. 

Зевс в ожидании слушал музыкальную шкатулку. В зале без углов стояло лишь его тяжелое кресло и невысокая колонна с закрученным «рогами барана» завершением, на которой и перебирала молоточками времени  шкатулка. Только Зевс и подарок, изобретенный мной. Мастер любил меня. Я опустилась на колени перед золотым креслом, низко опуская голову. Я не могла выдавить из себя ни одной слезы. Как же все это неправильно, Мастер! Почему ты оказался несовершенен! Почему я не могу рассказать тебе правды? От таких мыслей, в голосе появилась надломленность.

— Я не смогла убить Ареса.

— Почему? — Мастер перестал выбивать дробь пальцами.

— Потому что он умолял меня пощадить его жизнь. Я не могу убивать таких жалких! Как будто и не бог вовсе. Да и одолела я его в три удара. У такой победы нет вкуса.

Зевс встал, и мне померещилось потрескивание молний. Тишина била по ушам кузнечным молотом. Первым добрым звуком стал шорох моей одежды.

— Моя порода! — Мастер обнял меня за плечи и поднял с колен. — Да, Афина, победа должна быть сладкой, иначе нет никакого толка побеждать.

— Мастер не злится на меня?

— Горжусь тобой. Ты — моя дочь.

— Мастер, могу ли я задать вопрос?

— Любой.

— Какова моя главная задача? Зачем Мастер создал меня?

—  Ты уже позабыла? Я хотел, чтобы мое искусственное творение обрело самостоятельность.

Вот оно, главное противоречие, не дающее мне покоя и внезапно подарившее мне надежду. Память Мастера не лгала: Зевс хотел, чтобы я стала ему другом и соперницей, божеством, способным состязаться с ним. Когда я пришла в мир, Мастер по привычке захотел меня удержать — царь богов всегда стремится править. Афина родилась из одного желания и принуждалась к исполнению другого, потому что Мастер запутался. Выпутать его из паутины заблуждений можно только выполнив первое желание. Это означало, что я должна свергнуть Зевса: только бунт одного поколения говорит о том, что оно отделилось от старого. 

В тот же день я пришла в Гефестию. Увы, Арес разбил титанов, и теперь испорченные игрушки не смогут увлечь Мастера. Я шла вниз и вела рукой по стенам, твердо зная, где вместо стены выступает чешуйчатое тело дракона. Наконец наши взгляды пересеклись. Мы обещали друг другу помочь, а еще — погубить друг друга, как только наша обоюдная зависимость исчерпает себя.

— Послушай, Тифон. Не расскажешь ли мне о своих братьях и сестрах из тьмы? Хочу изготовить парочку для восстания.

И древняя тварь рассказал мне о Гидре.