Предисловие к поэтическому сборнику Ольги Разумовской "Разочарованная Мальвина и гламурная Золушка поэтического театра Ольги Разумовской"

Москвичку Ольгу Разумовскую я знаю много лет, и все эти годы с удовольствием и интересом наблюдала за её становлением как лирического поэта. Новый сборник стихов Ольги Разумовской - результат этого становления: хорошая женская дневниковая лирика, написанная сочным, богатым языком, лёгким, естественным, свободным слогом, что мне особенно импонирует. И, конечно, очень приятно, когда читаешь умного, образованного и начитанного автора, чувствующего язык и обладающего поэтическим мышлением. В её стихах нет бессмысленной «глухаринонатокуйности», верениц распадающихся абстрактных образов, когда автор сам не понимает, о чём пишет; она чётко держит мысль и знает, что хочет выразить и донести до читателя.
Некоторые строки запоминаются сразу и навсегда, их хочется бормотать про себя, а, как известно, запоминаемость - одна из составляющих хороших стихов.
«Любви карманной карма - накормить
истомой сердце и словами строчки…
Я уплываю снова, и с кормы
машу платочком»
или
«Длинный Крымский мост сутуло
над ночной рекой висит.
Я опять одна уснула
в чреве позднего такси»

О чём пишет лирик? О чувствах. А о чём пишет женщина-лирик? Хочется спросить: «Вы что, с ума сошли?» Конечно, о любви! Что же может быть важнее для женщины, и особенно для женщины-лирика? Тоска по любви, поиски её, радости и разочарования на пути к ней – основной лейтмотив этого стихотворного сборника.
«На свете редки чудеса - умом я это понимаю,
но только снится по ночам конверт, в нём полтора листа,
где громоздятся горы букв, и, друг на друга набегая,
с трудом слагаются в слова, но смысл равняется нулю.
А я пытаюсь разобрать, и бьётся в грудь волна тугая,
и повторяется рефрен – «я вас люблю, я вас люблю».
Неровный почерк, пара клякс, чернил разбрызганные слёзы,
всё перечёркнуто не раз, внизу сердечко со стрелой…
Ночь на исходе, сон померк, и в небе облаком белёсым
летит листочек на восход и рассыпается золой.
Вот, и не знаю, что сказать… Я и сама бы написала -
не суть, что адрес позабыт - хотя бы имя воскресить…
Проходит мимо почтальон. Кружит Земля – ей горя мало.
И в тишине ритмичный скрип слегка люфтующей оси».

В стихах Ольги Разумовской есть ещё одна важная особенность: в них, в отличие от многих стихов современных «сетераторов», важную роль играет пейзаж, и Ольга рисует свои пейзажи со вкусом и пониманием.
«Полетели паутинки,
август пал, как спелый плод.
Мы прощаемся тепло…
И с невидимой пластинки
еле слышно льётся джаз
жёлтых листьев, первых самых,
и пейзажей в медных рамах
начинается показ.
Межсезонный вернисаж –
охра, сурик и сангина,
прежде, чем истлеть и сгинуть,
в осень медленный пассаж.
Праздник нескольких недель,
сочность лиственной палитры,
пряность запахов элитных,
тёплых ливней канитель…»

Ольга Разумовская по образованию театральный художник, и это не могло не отразиться в её лирике: в её стихах есть своя драматургия, декорации, маски, почти каждое стихотворение – театральная миниатюра, комедия ли, трагедия, фарс или водевиль – это маленькая пьеса, картина или сценка.
У каждого лирика есть свой лирический герой или лирическая героиня. У Ольги Разумовской таких героев и героинь несколько. Мне хотелось бы остановиться на основных, на мой взгляд, самых интересных персонажах.

1. Разочарованная мальвина
«Шептать «люблю» мои сухие губы устали, не добившись своего» (Ольга Разумовская)

Небесноволосая мальвина ищет любовь, свою ли, к себе ли – не важно. Герои, попадающиеся ей на пути, не вдохновляют, часто разочаровывают до густой, вязкой досады, и она создаёт вымышленного, абстрактного Героя, которому можно без потерь и ущерба для своей гордости шептать на ушко нежные слова.
«От тёплых губ твоих кружится голова.
Мне оправдать своё враньё, пожалуй, нечем.
К тебе придумаю мотивчик и слова.
Как самого тебя в один осенний вечер»

Кокетство, мечтательность, театральность удивительным образом сочетаются в ней с отнюдь не кукольным взглядом на действительность, пониманием действий, противодействий и их последствий.
«Вот так и живём - в ожидании лёгких времён.
Приветливо голые задницы смотрят с экранов.
Весёлое стадо никчёмных и жадных баранов,
иванов, не помнящих враз - ни родства, ни имён.
Любить разучившись, рыдаем - в раю аргентин
проводим года в созерцании странных фрагментов.
И тупо из зеркала смотрит блаженный кретин,
измыленным мозгом подсевший на дурь хеппиэндов»

Эта мальвина давно потеряла надежду обучить буратин хорошим манерам, ей надоело бороться с упорной предприимчивостью карабасов и наскучило сгонять бледность с тоскливых ликов ревнивых и вечно стенающих  пьеро.
«пустует свято место, где
любовь прикончил приступ лени.
Чередованья сожалений
с умением собой владеть
меня успели примирить
с давно очерченным покоем.
Любовь… А это что такое?
С кем бы о ней поговорить…»

Она ещё мечтает по инерции, но прекрасно понимает всю тщетность своих мечтаний и живёт «от обещанья любить до оправданья нелюбви» «в междустрофной паузе драм и фарсов»(О.Р.) Это её выбор, её решение. Нереализованное желание любви создаёт театральные страсти. «Я рифмую слова, опасаясь безжалостной прозы», - говорит эта лирическая героиня, и она честна с собой и не старается предстать в более выигрышном свете.
«Я отражаюсь в чайнике. Сначала,
не замечая в суете питья,
что визави лицо гидроцефала
с улыбкой Буратино - это я.
Ну что, уродец маленький, налей-ка,
разбавь мой горький чай своим теплом.
Опять на кухне крошечной скамейка
одна пустует рядом со столом.
Какой ты тёплый, мой дружок блестящий,
в никелированном лице мои глаза.
Ты не такой как я, ты настоящий,
тебе доступно то, что мне – нельзя.
Ты поделиться рад теплом и страстью,
рот до ушей - блестишь и даришь свет…
Вот в этом месте надо бы о счастье,
но мне писать про счастье - смысла нет.
Ноблесс оближ - лирической поэтке
писать «люблю», но кто поверит ей?
Как на коробке яркой этикетке,
как слову welcome у чужих дверей.
Но хорошо, что есть хоть кто-то близкий,
кто ждёт меня всегда и чаю даст…
Наверно, этой путаной запиской
о чём-то я просить пыталась Вас»

Примеряя разные маски и амплуа, лирическая героиня Ольги Разумовской прекрасно осознаёт разницу между грёзами и действительностью, ролями и жизнью, вымыслом и правдой, масками и истинным лицом, она трезво и жёстко оценивает мечты и возможность их воплощения, и, понимая всё это и открыто признавая бесплодность своих исканий, старается сохранить «лицо покера».
«Хочу я в знак, что помыслы чисты,
предостеречь тебя от безрассудства -
[…]бумажных роз винтажное искусство
не принимай за свежие цветы»

Да ей и не сама любовь уже нужна, она устала её искать, устала от страстей, как театральных, так и реальных, ей хочется надёжности и покоя, и она непоколебима в своём выборе.
«при внешней простоте почти невинной
я в сердцевине в мякоти глубинной
в своей скорлупке хрупкой так тверда».
Но порой и ей нужно верить, что «убежав от Мальвины, безудержно плачет Пьеро», и она продолжает жить в кукольном  доме, создавать свой кукольный театр и примерять на себя и своих актёров разные маски и роли.

2. Гламурная золушка
«Из горсти моей напейся горькой правды, пустельга» (Ольга Разумовская)

Эта лирическая героиня Ольги Разумовской не только перебрала крупу, сорок розовых кустов посадила, дождалась их цветения, насладилась ароматом и познала самоё себя, но и создала свой собственный мир, Дом, в котором ей порой немного одиноко, но уютно в этом одиночестве («Одиночеством не тяготясь, я в него прорастаю» О.Р.), так что она, поразмыслив, вместо того, чтобы спешить на бал для встречи с принцем, навела порядок по своему вкусу и осталась в любимом доме пить чай из тонкого китайского фарфора.
«Как филигранно-изощрён мой быт,
как он певуч, и красочен, и значим.
Как недоступен холодам собачьим
мой дом - бесценный баловень судьбы.
Глазурных плиток тёплый терракот,
как шёлк щеки в касании случайном,
в порыве нежности кипящий чайник,
фарфора костяного рококо…
Здесь всё моё, всё - я, мой хрупкий мир,
моих причуд и прихотей коробка,
листков календарей прожитых стопка
и с неба снега сливочный пломбир»

Так же, как и разочарованная мальвина, она грезит о ком-то, кого, возможно, не существует в реальной жизни, но она так же самодостаточна и честна с самой собой. Принц, мол, это, конечно, хорошо – теоретически – но кто знает, каким он обернётся, когда бал кончится, наступит полночь и карета снова превратиться в тыкву…
«Тебе тоже не спится, любимый. И ты читаешь
мои странные строчки, пытаясь из них понять -
как живу без тебя и когда, наконец, растает
битых троллем трельяжей осколок внутри меня.
Я пыталась собрать свою «вечность» за гранью смысла.
Вышло - «время». И время вышло в зрачок зеро.
И ущербного месяца жёлтое коромысло,
зацепившись за крышу, рассыпало звёзд ведро.
Их склевали под утро птицы и улетели,
тёплый берег предпочитая  безумству вьюг.
Я ж - подбитая птица, в бескрайней своей постели -
то ль венок, то ль гнездо из засохших букетов вью.
На пороге зимы, на острейшей и чёткой грани,
между ночью и днём, между хочется и нельзя,
мой холодный рассудок был глупой любовью ранен,
и в дебюте простая пешка взяла ферзя.
[…] А любовь наша, с виду - такая простая птица,
улетела от нас, оказавшись, как мы, горда.
И с тобой нам, любимый, как прежде, вдвоём не спится...
К сожалению, в разных державах и городах»

    Повзрослевшая, познавшая самоё себя золушка, хоть и грустит о теоретическом, лабораторно созданном её мечтами и желаниями принце, но так же предпочитает любить его на расстоянии, воссоздавая в своих фантазиях каждую деталь, каждый миг своих переживаний, как если бы всё случилось в реальности.
«Начать любовь с отдельного листа.
Не с чистого, не с белого - с любого.
Внезапно, посреди строки устать
и зачеркнуть написанное слово.
Исправить, снова зачеркнуть, начать
сначала, понимая, что не выйдет,
пойти на кухню, и поставить чай,
и разозлиться на себя, и выпить
полчашки бренди, не найдя стакан,
и делать вид, что это только шутка...
И слов размолвка чередой стаккат
разрознится и станет как-то жутко -
писать себе программу. Приговор...
Но бог любви, мой друг, мой брат - не выдаст!
И с телефоном выбежать во двор,
чтоб лучше слышать, сдерживая выдох...»
Это не столько желание будущей любви, сколько жажда повторения чего-то уже случившегося, пережитого, вспоминаемого, как давно прочитанную прекрасную сказку со счастливым финалом.

Но и для этой лирической героини процесс важнее результата, а предвкушение милее «сбычи мечт», и поэтому, примерив полученные от феи-судьбы хрустальные башмачки и убедившись, что они ей подходят, она складывает их в коробку и убирает на антресоль, вешает в шкаф шикарное платье и переодевается в будничное -
 «может быть, следует выучить слово «прошу» -
к джинсам подходит, которые снова ношу,
жаль, что к лицу моему не подходит ни капли» - будничное, но не без некоего гламурного флёра, который вовсе не самоцель, а достойная самооценка (хрустальные башмачки-то, хоть и в шкафу, но имеются в наличии и по размеру подходят).

Эта лирическая героиня, пожалуй, мягче, нежнее, но внутренне сильнее первой: её греет не кукольный, а реальный, своими руками, вкусом, умом и душой созданный любимый Дом (который её крепость), она находит утешение и отдохновение в природе, в деталях и мгновениях жизни, в осознании себя во времени и пространстве, и в этом смысле она успешнее мальвины, потому что, не надеясь на любовь принца, находит любовь к своему миру.
«Беспосадочный рейс, перелёт из Москвы в Валетту
без меня состоится сегодня, ну – что поделать!
Но зато я владею таким подмосковным летом,
о котором Валетта мечтать никогда не смела.
И наверно, в Китай не отпустят меня. И в мае
не увижу драконов, чешуйчатых крыш и пагод.
Но я столько душистой черёмухи  наломаю,
что Шеньженю, пожалуй, не вынюхать - даже за год»

Да, и золушка (как и мальвина) Ольги Разумовской не нашла того, что искала, но в ней больше жизни, чем театральности, больше щемящего, чем досадующего, она открытее и теплее.
«Жаль, что любви я так и не нашла.
Но сколько лета….сколько…сколько…сколько!»

Интересно и название сборника «Десять поцелуев», создающее некоторую аллюзию к названию романа А.Кристи «Десять негритят»: обе лирические героини Ольги Разумовской сначала создают мечты и фантазии, украшают их красочными декорациями и психологически точными мизансценами, а затем «убивают» свои собственные грёзы, сталкиваясь с жёсткой, вовсе не театральной реальностью. Но если уже умудрённая печальным опытом мальвина противоречива, она, понимая и предвидя финал любой пьесы, с кукольной упругостью продолжает ставить всё новые и новые театральные постановки в антураже своих грёз и, не находя достойного героя на главную роль, горько досадует и ожесточается от разочарования, то золушка тише, чувственнее и «домашнее», мудрее и женственнее. Но – у обеих лиргероинь - десять поцелуев так и остаются без адресата:
«Я поцелуи к чаю подавала.
Три из пяти остались в чашке чайной,
а два других я языком слизала,
шестой в улыбку ускользнул случайно,
седьмой горчил - достался шоколаду,
восьмой в салфетку спрятан понарошку,    
с девятым, самым нежным - нету сладу!
Пока не пойман был в мою ладошку.
Десятый – горький мёд и пунша пламя,
коллапс в аорте, сердца гулкий бубен…
Грешим! Соприкасаемся телами…
Но им - десятым,  грех отпущен будет»

Всем читателям желаю внимательного прочтения этого сборника стихов Ольги Разумовской, в нём есть над чем подумать и что посмаковать.
С уважением, Елена Конусова (aka Елена Кабардина), доцент кафедры иностранных языков Дипломатической Академии МИД РФ, поэт, автор-исполнитель.