Небось полюбит!

«Крейцерова соната», написанная Львом Толстым в 1889 году, не была сразу пропущена цензурой. Только через четыре года, после того, как Софья Толстая добилась визита к императрице, рассказ стали читать не в списках. Кстати, поступок жены писателя очень показателен: она была оскорблена самим произведением, которое, на её взгляд, подогревало грубое отношение к женщине, но сделала всё возможное, чтобы защитить право мужа говорить о том, что его волнует. Потом, правда, написала «ответный» роман «Чья вина?», но мы его разбирать не будем.

Так называемый женский вопрос волновал европейскую общественность всю вторую половину XIX века. Социальное равноправие полов, доступ женщины к недомашнему образованию, возможность развода по женской инициативе и вообще признание развода общественной нормой – всё это обсуждалось довольно яростно. Немалую роль сыграла и медицина, открыто заговорившая о том, что женщину нельзя превращать в рожающую машину, так как большое число родов изнашивает её организм, калечит её здоровье.

Толстой, вступая в разговор на данную тему, как всегда, заявил себя оригинально и максимально честно. Главное, что ему удалось сказать нашумевшим рассказом, – женщина не получит равных прав с мужчиной до той поры, пока последний смотрит на неё исключительно как на предмет чувственного наслаждения (слово «секс» в русский обиход тогда ещё не вошло). Правда, по его мнению, это ужасное обстоятельство человечество способно отменить. Единобрачие, воздержание от частых плотских отношений, понимание чувственной любви лишь как необходимости продолжения рода – вот путь к спасению для обоих полов. Писатель полагал, что эти средства помогут мужчине разглядеть в женщине человека, а женщине – перестать бать проституткой, какое бы место на социальной лестнице она ни занимала.

Сюжет рассказа незатейлив. В вагоне поезда случайно встречаются автор и некто Позднышев, который обстоятельно повествует о своей личной жизни, закончившейся убийством жены. Позднышев этот – усреднённый вариант мужчины того круга, к которому относится сам Толстой. Интересно, что в прелюдии к произведению даётся диалог между курящей дамой в полумужском пальто (вот эти ваши реальные эмансипе) и стариком-купцом. Дама утверждает, что брак должен основываться на любви, что женщину нельзя принуждать к жизни с мужчиной без этого чувства. Старик, успевший рассказать нечто похабненькое из своих похождений на ушко соседу-приказчику, а затем с чувством собственного достоинства помолиться, заявляет, что женщина должна страх иметь перед мужчиной. «Не любит! — грозно повторил купец, двинув бровями и губами. — Небось полюбит!»

Позднышев же откровенно смеётся. Какая там ещё любовь – это только в романах бывает, в жизни же никогда! Есть обыкновенное чувственное влечение мужчины к женскому телу. Ещё есть заманивание его в брак с помощью этого молодого и вожделенного тела. Поскольку перед нами, как уже упоминалось, усреднённый мужской вариант, рассказ о жизни до женитьбы получается довольно банальным. Первый опыт прикосновения к женщине – бордель в пятнадцать лет, затем все возможные развлечения такого рода – опять бордель, и не один, кухарки, горничные, случайные попутчицы, жёны друзей. Все эти привлекательные животные легко покупаются, мысль о том, что это безнравственно, в голову не приходит. Вот одной из них, которая, кажется, его даже полюбила, прямо так взял и отправил денег по почте. Теперь, правда, в поезде, после убийства, он вспоминает о своём поведении с омерзением.

Женитьба – по сути тоже сплошной обман и кошмар. Будучи уже сто раз на самом деле женатым, Позднышев, как и все прочие, ищет для себя среди девушек образец нравственной чистоты. То есть в сто первый раз надо сойтись с не тронутой никем до тебя молодой самочкой и заявить публично, что юридически будешь признавать именно её и детей, от неё прижитых. Нравственно то, что записано в законодательных бумагах твоего времени. То, что при этом у мужчины сохранятся всевозможные плотские связи с другими женщинами, не безнравственно, потому что никак в законодательных бумагах не прописано, но реально очень поддерживается обществом. Позднышев же решил стать чище иных (не из нравственных соображений, а из гордости, большого самомнения) – он дал себе слово после женитьбы не касаться других женщин, то есть хранить супружескую верность. Заметьте, супружеская верность – понятие исключительное физиологическое. А что его невеста? Да, она нравственна, потому что ещё не знала мужчины. Опять физиология и только. Как он её реально выбрал? Они сидели в лодке, был дивный вечер, ей очень шло к лицу джерси, и локоны правильно оттеняли лицо. Кто она, что она – неважно. Правильно организованное для соблазнения тело. Хотя он не отдаёт себе сразу в этом отчёт, а уговаривает себя, что она есть образец чистоты и вызывает в нём некие поэтические чувства.

Репликами Позднышева Толстой договаривается до того, что плотская любовь и есть главное зло для человечества. Лучше бы люди вовсе не знали таких отношений друг с другом. И пусть бы даже прекратился род людской – эта была бы более нравственная причина, чем та, по которой лживые доктора предлагают женщинам средства для предотвращения беременности. Разве люди любят детей, если так легко предпочитают им наслаждение в постели? Сердитый писатель вообще называет медицину лженаукой, а докторов – шарлатанами, выманивающими у наивных людей, особенно женщин, то есть их мужей, деньги на всякие бесполезные штуки.

Забавна также мысль о том, что женщины своеобразно мстят мужчинам за своё низкое положение в обществе, отбирая у них деньги. То есть, с одной стороны, они оскорблены и унижены, их видят как животных и даже хуже того, потому что животные спариваются только для воспроизведения потомства, а с другой – властвуют, зная, что без них никак не обойтись, и стараются назначить цену своему телу повыше. Светское общество охотно продаёт своих дочерей и сестёр заправским развратникам. «Должно бы быть то, что, когда в общество к моей сестре, дочери вступит такой господин, я, зная его жизнь, должен подойти к нему, отозвать в сторону и тихо сказать: «Голубчик, ведь я знаю, как ты живёшь, как проводишь ночи и с кем. Тебе здесь не место. Здесь чистые, невинные девушки. Уйди!» Так должно бы быть; а есть то, что, когда такой господин является и танцует, обнимая, её, с моей сестрой, дочерью, мы ликуем, если он богат и с связями», «Как же, я знаю, несколько высшего света девушек выданы родителями с восторгом за сифилитиков», – признаётся Позднышев.

Рассуждения о непременной чистоте помыслов и чувств девушек и истеричности женщин, вызванной именно плотской жизнью с мужчиной, конечно, небесспорны (как и многое другое, что утверждает в рассказе Толстой). Как бы писатель ни воевал с отцами церкви, сам он навоображал себе женскую сущность вполне в соответствии с христианскими представлениями. Впрочем, это неудивительно для человека его времени. Выдумка о нравственной чистоте Христа, вызванной тем, что его матери не коснулся мужчина, морочит головы многим и сейчас. Наличие девственной плевы необходимо только для предохранения от инфекции, способной нарушить нормальное развитие половой системы человека, – при чём здесь мышление и характер? А при том, что и сам Толстой не свободен от преобладания физиологического взгляда на женщину. Да, сознаёт, что это плохо, что это-то и убивает женщину, но ничего с собой поделать не может.

Причина преступления, совершённого Позднышевым, не в ревности – она лишь на поверхности ситуации с «любовным треугольником», для автора рассказа совершенно не важно, изменила ли на самом деле герою жена. Он не может более справляться с тем зверем, который взращён в нём всей его жизнью, где женщина всегда была желанным и в то же время ненавистным животным, это зверское борется в нём с началом человеческим. По-Толстому, человеческое всё же побеждает, но поздно. «Я взглянул на детей, на её с подтёками разбитое лицо и в первый раз забыл себя, свои права, свою гордость, в первый раз увидал в ней человека. И так ничтожно мне показалось всё то, что оскорбляло меня, – вся моя ревность, и так значительно то, что я сделал, что я хотел припасть лицом к её руке и сказать: «Прости!» – но не смел», «Только тогда, когда я увидал её мертвое лицо, я понял всё, что я сделал. Я понял, что я, я убил её, что от меня сделалось то, что она была живая, движущаяся, тёплая, а теперь стала неподвижная, восковая, холодная и что поправить этого никогда, нигде, ничем нельзя. Тот, кто не пережил этого, тот не может понять...»

В общем-то, Софья Андреевна зря обижалась, читая «Крейцерову сонату», – муж не хотел задеть её самолюбия, он только честно описал нравы общества, которые всегда находятся в противоречии с декларациями морали. Да, конечно, обыватели немало сплетничали о семье Толстых после публикации: если писатель так откровенен, то, разумеется, он использовал личный опыт при создании рассказа. Шут с ними, обывателями, у Толстого есть и другие произведения, посвящённые отношениям полов и свидетельствующие о трудном поиске наиболее приемлемого «человеческого» варианта. Одна «Анна Каренина» чего стоит…

9 декабря 2012 года