Во второй мой побег Людмила всё же решилась мне составить пару. Всё было продумано у нас до мелочей. Мы скрывались по лиманам. Лиман – это котлован в степи, заросший камышами. В камышах мы и прятались. Питались лягушками. Рубашкой я вёл их по воде и выгонял на берег. Бывало, что и змей выгонял на берег. Змею накрывал тут же рубашкой и бил её по голове, потом сдирал с неё кожу, и мы с Людмилой обсасывали её, как лакомство. Бывало, ели и сайгаков, оставленных сытыми волками. Мы спускали сайгака в лиман, раздирали на куски и грызли сырое мясо. Вода в лимане солёная, поэтому пили росу или дождевую воду. И вот во время второго побега я вспомнил, как один бурят, когда я пас овец в Читинской области, научил меня издавать ранний вой волчицы. На тоскующий вой выходил волк, и бурят в него стрелял. И вздумалось мне по глупости моей завыть этим воем. Я хотел, чтобы услышали этот вой собаки, чтобы они залаяли и мы смогли определить по их лаю, где находятся юрты чабанов. Мы хотели пробраться ночью к юрте и запастись едой. Но своим воем я вызвал волков. Тогда месяц август ещё не кончился, а волки летом не нападают на людей, но зверь есть зверь, и волки повели нас.
Я говорю Людмиле, чтобы она не боялась волков. Главное, не показать, что боишься. Мы стали громко разговаривать, хохотать, всем своим видом изображали, что не боимся их.
По волчьим глазам, сверкающим во мраке ночи, я понял, что нас ведут два взрослых волка, а остальные – маленький выводок. Это очень опасно для человека. Я понял, что родители-волки обучают своих детёнышей. Три дня вели нас, ненасытные. Волк, по-видимому, старший, их вожак и пастырь, садился впереди нас и дожидался, когда мы приблизимся, потом опять отходил и снова садился и ждал. Нас объял невыразимый ужас. Я нашёл палку, и стучу ею, и ору, а у самого мороз по коже, думаю – кинутся и труба нам: начнут рвать на клочья. Я завыл, как молодая волчица, и слышу вдруг собачий лай.
– Всё, Люда, – говорю, – мы останавливаемся. Тут рядом чабаны.
А волки начали свои круги сужать. Я бегаю, ору, и так продержались мы до утра. Стало подниматься солнце. Я упал, обессиленный, и замертво уснул.
[Скрыть]Регистрационный номер 0352020 выдан для произведения:
Глава 7. Второй побег
Во второй мой побег Людмила всё же решилась мне составить пару. Всё было продумано у нас до мелочей. Мы скрывались по лиманам. Лиман – это котлован в степи, заросший камышами. В камышах мы и прятались. Питались лягушками. Рубашкой я вёл их по воде и выгонял на берег. Бывало, что и змей выгонял на берег. Змею накрывал тут же рубашкой и бил её по голове, потом сдирал с неё кожу, и мы с Людмилой обсасывали её, как лакомство. Бывало, ели и сайгаков, оставленных сытыми волками. Мы спускали сайгака в лиман, раздирали на куски и грызли сырое мясо. Вода в лимане солёная, поэтому пили росу или дождевую воду. И вот во время второго побега я вспомнил, как один бурят, когда я пас овец в Читинской области, научил меня издавать ранний вой волчицы. На тоскующий вой выходил волк, и бурят в него стрелял. И вздумалось мне по глупости моей завыть этим воем. Я хотел, чтобы услышали этот вой собаки, чтобы они залаяли и мы смогли определить по их лаю, где находятся юрты чабанов. Мы хотели пробраться ночью к юрте и запастись едой. Но своим воем я вызвал волков. Тогда месяц август ещё не кончился, а волки летом не нападают на людей, но зверь есть зверь, и волки повели нас.
Я говорю Людмиле, чтобы она не боялась волков. Главное, не показать, что боишься. Мы стали громко разговаривать, хохотать, всем своим видом изображали, что не боимся их.
По волчьим глазам, сверкающим во мраке ночи, я понял, что нас ведут два взрослых волка, а остальные – маленький выводок. Это очень опасно для человека. Я понял, что родители-волки обучают своих детёнышей. Три дня вели нас, ненасытные. Волк, по-видимому, старший, их вожак и пастырь, садился впереди нас и дожидался, когда мы приблизимся, потом опять отходил и снова садился и ждал. Нас объял невыразимый ужас. Я нашёл палку, и стучу ею, и ору, а у самого мороз по коже, думаю – кинутся и труба нам: начнут рвать на клочья. Я завыл, как молодая волчица, и слышу вдруг собачий лай.
– Всё, Люда, – говорю, – мы останавливаемся. Тут рядом чабаны.
А волки начали свои круги сужать. Я бегаю, ору, и так продержались мы до утра. Стало подниматься солнце. Я упал, обессиленный, и замертво уснул.