Лунное затмение, гл.29
…Ольга прожила в гражданском браке девять лет. Родила двоих детей. Жили хорошо. Муж прилично зарабатывал, Ольга сидела дома. Потом супруг встретил молодую и красивую, загулял. Ольга сделала вид, что увлечена одним его сослуживцем – дескать, приревнует, опомнится, бросит свою любовницу. Но Виктор любовницу не бросил, а, наоборот, на ней женился. А Ольгу попросту выгнал из дома. Как говорится, ты мне никто и звать тебя никак! И детей отсудил – мол, материально не может обеспечить и, к тому же, морально неустойчива. Адвокат хороший у него, дорогой. А у Ольги ни адвоката, ни денег, ни квартиры. В отчаянии хотела детей выкрасть – так теперь её к ним вообще не пускают.
«Как может она с улыбкой смотреть на солнце, разговаривать с людьми, работать – вообще жить? Наверное, это и есть смирение? – думала Антуанетта, невольно перенося себя в эту ужасную ситуацию и внутренне содрогаясь. – Конечно, главное, что дети её живы. Но они вырастут без матери и при встрече могут даже не узнать. Нет, старшая, наверное, вспомнит, а вот маленький… И потом, что они будут думать о своей матери, что им внушит папаша? Ольга потеряла всё, что имела. Даже угла своего нет. Иногда, теряя малое, мы приобретаем весь мир… Красиво звучит. - Антуанетта долго смотрела на медленно плывущие белоснежные облака. – Какие белые и чистые! И это золото крестов в голубой вышине… Чистота и покой… Судьба Ольги так жестока, но, может быть, это её путь к собственной душе, к Богу. Может быть. Наверное, вся наша жизнь – это путь к собственной душе. Если, конечно, мы правильно выбираем дорогу. Умом это можно понять, но разве возможно вынести то, что выпало на долю Ольги! Я вот пару недель своих не вижу – а кажется, вечность. И потом, я сама. У меня их никто не отнимал».
- Я сама их у себя отнимаю! – сказала она своему отражению в оконном стекле. – Время идёт, сколько его отмеряно, кто знает? Что ждёт впереди? Может, судьба готовит страшное – и осталось совсем немного быть вместе…
Она достала мобильник, хотела включить его, но, подержав в руках, опустила в сумку:
- Что я им скажу? Что моя жизнь раздвоилась, и они остались на другой тропинке? Как это могло случиться? Неужели я сбилась с пути? Когда? В самом начале или сейчас?
Антуанетта снова потянулась к телефону, но отдёрнула руку.
В монастыре, конечно, был телефон, и ей разрешили позвонить домой. Нет, домой побоялась – позвонила Ивану, сказала, что не взяла зарядное устройство, что разрядился мобильник. Попросила, чтоб позвонил домой и Марине. Мол, решила пожить в монастыре – изучить, так сказать, ситуацию изнутри. Иван почему-то поверил и обрадовался.
На самом деле мобильник она давно отключила. Сначала не хотела никого слышать, а сейчас боялась.
«А вдруг они не звонили мне? Вдруг я включу телефон, а там – ни одного пропущенного вызова? И мама… Она наверняка уже знает, что меня нет дома. Надо было ей самой позвонить. Представляю её лицо! Конечно, она будет на стороне Жени – он такой положительный и спокойный! А я…»
…Антуанетта чувствовала себя потерянной, несчастной, никому не нужной. Как будто не она сбежала от близких людей, а они бросили её. Аня помогала на кухне, ходила вместе с другими женщинами за грибами, таскала новыми блестящими вёдрами воду. А вечером, когда разъезжались автобусы и машины, они ходили к источнику и сначала купались в мутной, нагревшейся за день воде, а потом поливали друг друга чистой, ключевой. Эта вода была ледяной, обжигала тело, казалось, обновляла душу. Правда, на утро от бодрящей свежести ничего не оставалось, и день Антуанетта обычно начинала в плохом настроении – совсем не по-христиански.
Но физическая работа делала своё дело - утомляла тело и не давала размножаться мыслям. Платок, который Аня сначала завязывала сзади, кокетливо выпуская чёлку, теперь покрывал всю голову и даже часть лица. Антуанетта чувствовала себя улиткой, спрятавшейся внутри домика – ей хорошо, спокойно, никто её не видит. Даже здесь, в монастыре, Аня сначала не могла избавиться от привычки смотреть на себя со стороны, пыталась ловить взгляды и по ним определять, как её оценивают окружающие, как к ней относятся. Монастырской стены оказалось мало, чтобы оторвать её от сиюминутных переживаний суетной мирской жизни. И только платок, повязанный без зеркала и без претензии на изящество, как будто вырывал из привычного круга и погружал в какое-то новое и от этого странное состояние. Антуанетте казалось, что она перестала не только анализировать и оценивать, но и вообще думать. Устало опускаясь на траву, она смотрела на монастырские кресты и шептала:
- Господи, за что мне всё это?
И плакала. Слёзы лились, застилая глаза и покрывая мир пеленой. А губы почему-то улыбались. Это было похоже на грибной дождь, когда сыплющиеся с неба капли пронизаны солнечным светом.
Однажды вечером Антуанетта долго бродила вокруг монастыря, не обращая внимания на изрезанные лезвиями травы ноги. Входя в ворота, она услышала странные и непривычно громкие для монастырского вечера звуки. Казалось, что кричит какое-то животное. Аня остановилась в нерешительности.
- Не бойся, - успокоила появившаяся неизвестно откуда Ольга.
Аня вздрогнула.
- Не бойся, - Ольга говорила, как всегда, спокойно и тихо. – Это Аллочку мать опять привезла.
- Какую Аллочку? Кто это?
- Да как сказать…- пожала плечами Ольга. – Вроде как девочка…
- Девочка?!
… Аллочке было за тридцать, точнее её физическому телу. Сама же она осталась ребёнком, причём настолько маленьким, что не могла себя обслуживать, с трудом контактировала с окружающим миром и была совершенно беспомощным существом. Мать не первый год возила её в монастырь, хотя эти поездки всегда заканчивались в больнице – Аллочка не отличалась и физическим здоровьем, врачи говорили, что иммунитет её настолько ослаблен, что лучше всего держать девочку под колпакам. Любые контакты оборачивались очередной инфекцией, протекавшей тяжело и отнимавшей и у матери, и у дочери немало сил.
В прошлом году ко всем несчастьям прибавился страшный диагноз: «Рак матки». Аллочке сделали операцию, которую она перенесла на удивление легко, а через несколько месяцев они с матерью вновь отправились в паломничество.
Всё это рассказала Антуанетте сама Нина Александровна – мама несчастной Аллочки. Она не плакала, не жаловалась на жизнь, благодарила Бога, что Аллочка не буйная – позволяет ей работать на дому, рассказывала про свои невесёлые дела так просто и спокойно, как будто речь шла о милых пустяках, а не о трагедии всей её жизни. И только иногда поднимала глаза и вздыхала:
- За что ей всё это?!
…Антуанетта не спала всю ночь. Сначала она лежала с широко открытыми невидящими глазами, не шевелясь, в каком-то странном оцепенении. Потом поднялась, села на кровати.
- Ты что? – проснулась Ольга.
- Немыслимо! Она всю свою жизнь посвятила этому существу, которое ничего не понимает, никогда не поправится. И при этом я ни разу не услышала от неё: «За что это МНЕ?»
- Ты о Нине? – тихо спросила Ольга. – А ты что – бросила бы?
- Да нет, что ты! – испугалась Антуанетта. – Я не о том. Она всё время повторяет: «За что это ЕЙ?» Ты заметила? А ведь Аллочка ничего не понимает и не переживает, я думаю. А Нина всю свою жизнь… Что у неё есть, кроме ребёнка-инвалида?!
- Сын старший есть. Он-то её по монастырям и начал возить – а потом уж она сама. Муж был. Ну, муж – понятно! Мужчины редко такое выдерживают. – Ольга помолчала. – «За что мне?» «За что ей?» Какая разница! Нам всем – за что-то! И для чего-то. И столько, сколько надо.
Аня долго смотрела в темноту за окном, а потом сказала:
- Получается, я здесь самая счастливая, - она засомневалась в последнем слове, - самая благополучная. А я ведь не живу, а как будто пережидаю свою жизнь. Чувствую себя перед всеми виноватой – и одновременно всеми обиженной…
- Грех это, - тихо произнесла Ольга. – Прости, Господи, нас, грешных!
Ольга перекрестилась, отвернулась к стене и замолчала - то ли уснула, то ли сделала вид, что спит.
Антуанетта вышла во двор и долго смотрела в небо. Казалось, внутри неё происходит что-то неподвластное ей самой. Она не знала, что с этим делать – и чтобы не думать, смотрела ввысь. Почему-то не было слёз.
Утренний ветерок вернул Антуанетту к действительности. Она покачала головой, как будто удивляясь себе самой, потом вздохнула и прошептала:
- Господи, прости меня!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
…Ольга прожила
в гражданском браке девять лет. Родила двоих детей. Жили хорошо. Муж прилично
зарабатывал, Ольга сидела дома. Потом супруг встретил молодую и красивую,
загулял. Ольга сделала вид, что увлечена одним его сослуживцем – дескать,
приревнует, опомнится, бросит свою любовницу. Но Виктор любовницу не бросил, а,
наоборот, на ней женился. А Ольгу попросту выгнал из дома. Как говорится, ты
мне никто и звать тебя никак! И детей отсудил – мол, материально не может
обеспечить и, к тому же, морально неустойчива. Адвокат хороший у него, дорогой.
А у Ольги ни адвоката, ни денег, ни квартиры. В отчаянии хотела детей выкрасть
– так теперь её к ним вообще не пускают.
«Как может она с улыбкой смотреть
на солнце, разговаривать с людьми, работать – вообще жить? Наверное, это и есть
смирение? – думала Антуанетта, невольно перенося себя в эту ужасную ситуацию и
внутренне содрогаясь. – Конечно, главное, что дети её живы. Но они вырастут без
матери и при встрече могут даже не узнать. Нет, старшая, наверное, вспомнит, а
вот маленький… И потом, что они будут думать о своей матери, что им внушит
папаша? Ольга потеряла всё, что имела. Даже угла своего нет. Иногда, теряя
малое, мы приобретаем весь мир… Красиво звучит. - Антуанетта долго смотрела на
медленно плывущие белоснежные облака. – Какие белые и чистые! И это золото
крестов в голубой вышине… Чистота и покой… Судьба Ольги так жестока, но, может
быть, это её путь к собственной душе, к Богу. Может быть. Наверное, вся наша
жизнь – это путь к собственной душе. Если, конечно, мы правильно выбираем
дорогу. Умом это можно понять, но разве возможно вынести то, что выпало на долю
Ольги! Я вот пару недель своих не вижу – а кажется, вечность. И потом, я сама.
У меня их никто не отнимал».
- Я сама их у себя отнимаю! –
сказала она своему отражению в оконном стекле. – Время идёт, сколько его
отмеряно, кто знает? Что ждёт впереди? Может, судьба готовит страшное – и
осталось совсем немного быть вместе…
Она достала мобильник, хотела
включить его, но, подержав в руках, опустила в сумку:
- Что я им скажу? Что моя жизнь
раздвоилась, и они остались на другой тропинке? Как это могло случиться?
Неужели я сбилась с пути? Когда? В самом начале или сейчас?
Антуанетта снова потянулась к
телефону, но отдёрнула руку.
В монастыре, конечно, был телефон,
и ей разрешили позвонить домой. Нет, домой побоялась – позвонила Ивану,
сказала, что не взяла зарядное устройство, что разрядился мобильник. Попросила,
чтоб позвонил домой и Марине. Мол, решила пожить в монастыре – изучить, так
сказать, ситуацию изнутри. Иван почему-то поверил и обрадовался.
На самом деле мобильник она давно
отключила. Сначала не хотела никого слышать, а сейчас боялась.
«А вдруг они не звонили мне? Вдруг
я включу телефон, а там – ни одного пропущенного вызова? И мама… Она наверняка
уже знает, что меня нет дома. Надо было ей самой позвонить. Представляю её
лицо! Конечно, она будет на стороне Жени – он такой положительный и спокойный!
А я…»
…Антуанетта чувствовала себя
потерянной, несчастной, никому не нужной. Как будто не она сбежала от близких людей,
а они бросили её. Аня помогала на кухне, ходила вместе с другими женщинами за
грибами, таскала новыми блестящими вёдрами воду. А вечером, когда разъезжались
автобусы и машины, они ходили к источнику и сначала купались в мутной,
нагревшейся за день воде, а потом поливали друг друга чистой, ключевой. Эта
вода была ледяной, обжигала тело, казалось, обновляла душу. Правда, на утро от
бодрящей свежести ничего не оставалось, и день Антуанетта обычно начинала в
плохом настроении – совсем не по-христиански.
Но физическая работа делала своё
дело - утомляла тело и не давала размножаться мыслям. Платок, который Аня
сначала завязывала сзади, кокетливо выпуская чёлку, теперь покрывал всю голову
и даже часть лица. Антуанетта чувствовала себя улиткой, спрятавшейся внутри
домика – ей хорошо, спокойно, никто её не видит. Даже здесь, в монастыре, Аня
сначала не могла избавиться от привычки смотреть на себя со стороны, пыталась
ловить взгляды и по ним определять, как её оценивают окружающие, как к ней
относятся. Монастырской стены оказалось мало, чтобы оторвать её от сиюминутных
переживаний суетной мирской жизни. И только платок, повязанный без зеркала и
без претензии на изящество, как будто вырывал из привычного круга и погружал в
какое-то новое и от этого странное состояние. Антуанетте казалось, что она
перестала не только анализировать и оценивать, но и вообще думать. Устало
опускаясь на траву, она смотрела на монастырские кресты и шептала:
- Господи, за что мне всё это?
И плакала. Слёзы лились, застилая
глаза и покрывая мир пеленой. А губы почему-то улыбались. Это было похоже на
грибной дождь, когда сыплющиеся с неба капли пронизаны солнечным светом.
Однажды вечером Антуанетта долго
бродила вокруг монастыря, не обращая внимания на изрезанные лезвиями травы
ноги. Входя в ворота, она услышала странные и непривычно громкие для
монастырского вечера звуки. Казалось, что кричит какое-то животное. Аня
остановилась в нерешительности.
- Не бойся, - успокоила появившаяся
неизвестно откуда Ольга.
Аня вздрогнула.
- Не бойся, - Ольга говорила, как
всегда, спокойно и тихо. – Это Аллочку мать опять привезла.
- Какую Аллочку? Кто это?
- Да как сказать…- пожала плечами
Ольга. – Вроде как девочка…
- Девочка?!
… Аллочке было за тридцать, точнее
её физическому телу. Сама же она осталась ребёнком, причём настолько маленьким,
что не могла себя обслуживать, с трудом контактировала с окружающим миром и
была совершенно беспомощным существом. Мать не первый год возила её в
монастырь, хотя эти поездки всегда заканчивались в больнице – Аллочка не
отличалась и физическим здоровьем, врачи говорили, что иммунитет её настолько
ослаблен, что лучше всего держать девочку под колпакам. Любые контакты
оборачивались очередной инфекцией, протекавшей тяжело и отнимавшей и у матери,
и у дочери немало сил.
В прошлом году ко всем несчастьям
прибавился страшный диагноз: «Рак матки». Аллочке сделали операцию, которую она
перенесла на удивление легко, а через несколько месяцев они с матерью вновь
отправились в паломничество.
Всё это рассказала Антуанетте сама
Нина Александровна – мама несчастной Аллочки. Она не плакала, не жаловалась на
жизнь, благодарила Бога, что Аллочка не буйная – позволяет ей работать на дому,
рассказывала про свои невесёлые дела так просто и спокойно, как будто речь шла
о милых пустяках, а не о трагедии всей её жизни. И только иногда поднимала
глаза и вздыхала:
- За что ей всё это?!
…Антуанетта не спала всю ночь.
Сначала она лежала с широко открытыми невидящими глазами, не шевелясь, в
каком-то странном оцепенении. Потом поднялась, села на кровати.
- Ты что? – проснулась Ольга.
- Немыслимо! Она всю свою жизнь
посвятила этому существу, которое ничего не понимает, никогда не поправится. И
при этом я ни разу не услышала от неё: «За что это МНЕ?»
- Ты о Нине? – тихо спросила Ольга.
– А ты что – бросила бы?
- Да нет, что ты! – испугалась
Антуанетта. – Я не о том. Она всё время повторяет: «За что это ЕЙ?» Ты
заметила? А ведь Аллочка ничего не понимает и не переживает, я думаю. А Нина
всю свою жизнь… Что у неё есть, кроме ребёнка-инвалида?!
- Сын старший есть. Он-то её по
монастырям и начал возить – а потом уж она сама. Муж был. Ну, муж – понятно!
Мужчины редко такое выдерживают. – Ольга помолчала. – «За что мне?» «За что
ей?» Какая разница! Нам всем – за что-то! И для чего-то. И столько, сколько
надо.
Аня долго смотрела в темноту за
окном, а потом сказала:
- Получается, я здесь самая счастливая,
- она засомневалась в последнем слове, - самая благополучная. А я ведь не живу,
а как будто пережидаю свою жизнь. Чувствую себя перед всеми виноватой – и
одновременно всеми обиженной…
- Грех это, - тихо произнесла
Ольга. – Прости, Господи, нас, грешных!
Ольга перекрестилась, отвернулась к
стене и замолчала - то ли уснула, то ли сделала вид, что спит.
Антуанетта вышла во двор и долго
смотрела в небо. Казалось, внутри неё происходит что-то неподвластное ей самой.
Она не знала, что с этим делать – и чтобы не думать, смотрела ввысь. Почему-то
не было слёз.
Утренний ветерок вернул Антуанетту
к действительности. Она покачала головой, как будто удивляясь себе самой, потом
вздохнула и прошептала:
- Господи, прости меня!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Нет комментариев. Ваш будет первым!