Лунное затмение, гл.28
Когда-то Иван ездил с мамой в Печоры. Свято-Успенский мужской монастырь показался ему тогда удивительным сказочным городом. А может быть, таким он представлялся сейчас, по прошествии лет. Это был какой-то маленький мир – яркий, добрый и тёплый. Иван помнил синь и золото куполов, монахов в чёрных одеждах, загорелого экскурсовода, который говорил тихо и вкрадчиво и при этом заглядывал в глаза всем по очереди экскурсантам. А главное, рядом была мама. В более поздних воспоминаниях мама только лежала или с трудом перемещалась по квартире.
Иван очень хотел, чтобы Антуанетта поехала именно в Печоры. Но не получилось. Можно было отправить её в Новгород – но через неделю. Неделя – это долго. Пришлось согласиться на Ленинградскую область.
- Ну вот, едешь завтра. На автобусе. Отправление в семь нуль-нуль! – отрапортовал Иван.
- Хорошо, - кивнула Аня. – Спасибо тебе, Иван.
- Спасибо Марине. Хоть она рожает, в основном, бредовые идеи – но иногда это бывает кстати. Слушай, по-моему, тебе надо как-то настроиться… Давай в церковь, что ли, сходим, а?
- Давай… - нерешительно согласилась Антуанетта. – Только у меня юбки нет. И платка. А домой я пока не могу.
- И не надо! – обрадовался Иван и затараторил, потея и краснея: - Давай купим тебе юбку и платок, а? Ведь завтра в джинсах не поедешь – ни в один монастырь не пустят. Придётся купить, а? Давай сейчас перекусим где-нибудь, а потом пойдём покупать тебе юбку и платок. И - в церковь!
«Что он всё «давай» да «давай»… Не хочу я никому ничего давать!» – вдруг разозлилась про себя Антуанетта. Но Иван расценил её неопределённую гримасу как знак одобрения и ещё больше воодушевился:
- Я покажу тебе маленькую церквушку недалеко от моего дома. («-Я поведу тебя в музей, - сказала мне сестра…» – почему-то всплыло в больной Аниной голове.) Знаешь, я захожу иногда туда. Ну, свечку ставлю за маму…- Иван почему-то смутился и украдкой посмотрел на Антуанетту. – И всё такое… Там хорошо так, спокойно. Бабулька только сидит в уголке – свечки продаёт. Свечная лавка называется. А так никого обычно нет. Но свечки горят – значит, заходят люди. Но я никогда никого не видел. Вот.
«Это он меня так, видимо, подготавливает! – догадалась Аня. – Дикой совсем считает…»
- А потом… Потом поужинаем дома…- Иван окончательно покраснел. – Можно курицу купить и пожарить, а?.. Ты ведь у меня сегодня ночуешь?
- Ну да, наверное… - пожала плечами Антуанетта. – Если не возражаешь, конечно.
- Нет, не возражаю! – засмеялся Иван.
«Что он так радуется-то! – усмехнулась про себя Аня. – Прямо весь светится! Ну, и ладно. Хоть кого-то я ещё радую. А вообще-то, всё это бред. И сама я будто в бреду. И не знаю, куда бреду…»
…Антуанетта смотрела в окно автобуса и пыталась избавиться от навязчивых мыслей о том, что всё это происходит не с ней, что она окончательно запуталась и безумно устала - то ли от жизни, то ли от себя.
Соседка упорно пыталась наладить общение. С одной стороны, это отвлекало от внутренних всхлипов, но с другой – не хотелось ни говорить, ни вообще участвовать в жизни местного, недавно сложившегося, но уже достаточно сплочённого коллектива. Все в автобусе как-то быстро перезнакомились, обменялись бутербродами и практически стали друзьями.
Аня подумала, что она «совсем не для этого» отправилась в поездку. Потом попыталась определить, для чего же именно. И в конце концов вернулась к своим тяжёлым бесконечным мыслям о смысле, точнее, бессмысленности жизни. Чтобы настроиться на более или менее позитивное отношение к окружающему, Антуанетта сказала себе: «У меня есть конкретное задание. То есть, конечно, не совсем конкретное. Скорее даже – совсем не. Но, в принципе, цель моей поездки – собрать материал для статьи. Ведь так? Так. Вот на этом и сконцентрируемся. А всё остальное…»
Аня закрыла глаза и сделала вид, что дремлет. Потом она и вправду уснула, а, пробудившись, ощутила сильную головную боль. Автобус остановился. Народ встрепенулся, зашумел, зашуршал пакетами. Соседка Ира в срочном порядке натягивала поверх спортивных штанов юбку, а дяденька впереди торопливо заталкивал в рот пирог с коричневой пережаренной капустой – видимо, опасаясь, что не скоро придётся снова поесть.
- Хорошо Вам, Вы в юбке! – пыхтела Ира. – А я вот мучаюсь! Здесь так неудобно, да ещё с моими габаритами! С ума сойдёшь: то сними, то надень! Да ещё духота такая!
- Так Вы бы штаны-то сняли и ехали в юбке, - потирая виски, заметила Аня.
- Нет, что Вы! Юбка помнётся! Да и удобнее в спортивках.
«Вот это, наверное, и называется женской логикой», - усмехнулась про себя Антуанетта.
- Ну вот, я готова! – повеселела Ирина. – Пойдёмте скорее, а то отстанем!
- Нет, я, пожалуй, этот монастырь пропущу. Голова жутко болит. Ещё когда глаза закрыты – ничего, а как открою… Вы идите, Ирина, а я пока полежу.
- Да Вы что, Нюрочка! Здесь же святой источник! Вы этой водичкой умойтесь – должно полегчать.
«Интересно, каким именем я ей представилась, что она так смело меня Нюрочкой зовёт? Не помню… Но Нюрой меня точно никто никогда не называл… Так вообще, по-моему, только коров кличут!» – подумала Антуанетта.
- А как монастырь называется? – спросила она у своей суетливой соседки.
- Введено-Оятский. Вы что же – всё прослушали? Ну Вы даёте, Нюрочка! Так всё пропустите, не будете знать, зачем и ездили! – Ирина укоризненно покачала головой и протиснула свой мощный зад между креслами.
«Как ты меня достала, Зорька! – прошипела Аня и принялась повязывать на голову платок. – Делать нечего, пойду догонять стадо…»
Антуанетта шагнула из автобуса – и зажмурилась! После затемнённого, душного автобусного мирка дневной свет ослепил её. Ветер тут же подхватил оставленную на свободе чёлку. Ноги слегка провалились в мягкую податливую землю. Пахнуло чем-то знакомым, но давно забытым. Наверное, так пахло в детстве. Ну да, на даче. Кажется, откроешь глаза – и появится деревушка с тремя амбарами посередине. Амбары старые, бревенчатые, с огромными дверями и высокими порогами. Девчонки по вечерам собираются у среднего амбара – там пороги самые удобные. Кто пришёл первым – занимает лучшее место, гладкое, «без заноз». Остальные пристраиваются рядом. Кто-то и вовсе на корточках – порогов на всех не хватает. Зачем собираются? Да так… Сидят, перебрасываются словами, анекдоты рассказывают. Тусуются, в общем. Нет, это сейчас «тусуются», а тогда просто «сидели на амбаре». Однажды Нетточка пришла к амбарам пораньше, устроилась первый раз в жизни на самом лучшем месте и начала ждать. Ждала, ждала… Но начался дождь, и никто больше не пришёл. Сначала дождь моросил потихоньку, но потом разошёлся, и крыша амбара не спасала от его больно бьющих струй. Нетточка прибежала домой абсолютно мокрая. Бабушка поворчала, велела переодеться и напоила чаем. Стало тепло, сухо и хорошо.
Аня открыла глаза. Автобус остановился недалеко от источника. Ирина почти бегом догоняла бредущую в сторону монастыря группу, периодически оборачиваясь и взмахом руки подбадривая отставшую Антуанетту. Аня неторопливо пошла по разъезженной дороге вслед за всеми. Навстречу попались две женщины в платках, повязанных по самые глаза. Аня почему-то отвела взгляд. Пройдя мимо женщин, она обернулась – и, видимо, провалилась ногой в небольшую ямку, чуть не упала, вскрикнула от неожиданности. Женщины подбежали, предложили помощь, а когда выяснилось, что ничего страшного нет, заулыбались и снова зашагали в сторону, противоположную монастырским воротам.
«Какие у них улыбки хорошие, - подумала Антуанетта. – Я так боялась встретиться с ними глазами! Казалось, увижу осуждение, упрёк. А они так хорошо улыбаются, и лица у них такие светлые, спокойные…»
Ане хотелось окликнуть женщин, попросить, чтобы подождали её, – но как к ним обратиться? И что она скажет? Чего хочет от них? Аня постояла в нерешительности, а потом всё-таки пошла вслед за женщинами, не догнала их – и присела на траву около прудика, образованного вытекающей из источника водой.
Несмотря на яркое, ещё совсем летнее солнце, на ветру было довольно прохладно. Только одна девушка купалась в прудике. Недалеко от берега стоял мужчина, завернув штаны, по колено в мутной воде. Две бабульки умывались, зачерпывая воду руками. У самого источника образовалась небольшая очередь – набирали воду в вёдра, баллоны и бутылки из-под лимонада.
Подъезжали машины – привозили всё новых и новых людей. Некоторые крестились, кланялись монастырским крестам, другие просто спешили к источнику за водой.
Откуда-то с полей потянулись женщины в платках и тёмных платьях. Они вместе со всеми встали в очередь, набрали в вёдра воды и скрылись в своеобразных укрытиях из плит, выполняющих, видимо, роль раздевалок. Раздался плеск воды, приглушённый хохот. «Моются, - догадалась Аня. – Смеются. Странно». Она в очередной раз поймала себя на том, что монастырские стены ассоциируются у неё с душевными муками, адскими страданиями и чуть ли не принудительным заточением в тёмных сырых кельях. «Чушь какая! Это ведь не тюрьма. Сюда приходят добровольно. И потом, не все же становятся монахинями. Эти женщины, видимо, просто работают здесь. Как же это называется? Кажется, трудники…»
Женщины вышли из своих укрытий, аккуратные, чистые, с сияющими лицами. Три из них направились по дороге к монастырю, а две снова встали в очередь за водой. Аня подошла к ним и стояла в нерешительности, не зная, с чего начать разговор и о чём, собственно будет этот разговор.
- А что ж Вы без посудины-то? – повернула к ней красивое лицо одна из трудниц. – Или только попить да умыться? Так идите без очереди. Идите, не бойтесь. Вы ж недолго – а мы вон все с вёдрами да с канистрами.
- Да нет, я… Я, знаете, спросить вас хотела. Здесь всем можно работать – ну, как вы?. Или это не всем разрешается? – Аня смутилась, покраснела и опустила глаза. Казалось, её удивили и испугали собственные слова.
Женщины молча оглядели Антуанетту с головы до ног. Маленькая, прыщавая, неопределённого возраста тётенька как-то странно подняла брови и опустила уголки рта, а высокая статная красавица покачала головой и то ли задумчиво, то ли грустно улыбнулась.
- Надо, чтоб духовник благословил. Он и монастырь укажет, - сказала высокая.
- А… А если духовника нет и вообще… Но мне так надо! Если бы вы знали, как мне надо здесь остаться! Я из Питера, на автобусе. Вон мои идут, сейчас ехать… Мне так надо! Вы не представляете! Я бы могла снять где-нибудь угол, если с вами нельзя Мне надо! Я не могу больше, понимаете?! – Аня почувствовала, что сейчас расплачется.
- О-хо-хо…- вздохнула прыщавая. – То ли тебе, девка, надо? Здесь ведь люди молятся, трудятся и смиряются, а истерики дома закатывай! Сперва перебесись, пойми, чего хочешь, к церкви стань поближе. Ольга, ставь ведро-то, не зевай! – толкнула она высокую.
- Да ладно тебе, Петровна! – заступилась Ольга. – Не нам с тобой других учить. Оно, конечно, так не делается. Но что ж, бывают ведь и исключения! Вы вот что – пойдёмте с нами. Поговорим с матушкой. Как она скажет. Мы ничего не решаем, сами понимаете. Это Петровна просто много на себя берёт, - Ольга укоризненно подняла брови в сторону прыщавой. - Сейчас обед будет. Потрапезничаете, успокоитесь – а там всё и обговорите с матушкой. Даст Бог, она и разрешит Вам трудиться. А нет – ну что ж, помолитесь да и поедете домой на электричке. Только скажите своим-то, чтоб не ждали, – а то заволнуются. Вас как звать-то?
- Меня? Меня – Аня! Спасибо Вам, Ольга! Спасибо Вам! Я, Вы знаете, я…- Аня и плакала, и улыбалась одновременно. – Я сейчас! Я догоню вас!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Иван сдержал слово – и «всё
сделал»: сначала вывел Марину на нужную тему, потом убедил, что «по монастырям»
надо отправить именно Антуанетту и сделать это необходимо как можно быстрее, и
даже взялся организовать поездку. Марина ничего «такого» об Иване, с его
безупречной репутацией трудяги и вечного холостяка, подумать не могла. К тому
же, Иван засыпал начальницу комплиментами, назвав её «прозорливой», «чуткой» и
«идущей в ногу со временем». В общем, поразил сам себя напором, гибкостью и
хитростью ума – качествами, которыми, как ему казалось, никогда не обладал.
Вообще-то, всё это было немножко противно, особенно вынужденная лесть. Но
во-первых, Иван не сомневался, что Антуанетта отнесётся к теме серьёзно и,
посетив «святые места», сделает хороший материал. А во-вторых, это будет
полезно для неё самой: оторвётся от своих проблем, прикоснётся, так сказать, к
теме вечного – в общем, «очистится душой». А Ивану очень хотелось сделать
что-нибудь полезное для Антуанетты.
Когда-то Иван ездил с мамой в
Печоры. Свято-Успенский мужской монастырь показался ему тогда удивительным
сказочным городом. А может быть, таким он представлялся сейчас, по прошествии лет.
Это был какой-то маленький мир – яркий, добрый и тёплый. Иван помнил синь и
золото куполов, монахов в чёрных одеждах, загорелого экскурсовода, который
говорил тихо и вкрадчиво и при этом заглядывал в глаза всем по очереди
экскурсантам. А главное, рядом была мама. В более поздних воспоминаниях мама
только лежала или с трудом перемещалась по квартире.
Иван очень хотел, чтобы Антуанетта
поехала именно в Печоры. Но не получилось. Можно было отправить её в Новгород –
но через неделю. Неделя – это долго. Пришлось согласиться на Ленинградскую
область.
- Ну вот, едешь завтра. На
автобусе. Отправление в семь нуль-нуль! – отрапортовал Иван.
- Хорошо, - кивнула Аня. – Спасибо
тебе, Иван.
- Спасибо Марине. Хоть она рожает,
в основном, бредовые идеи – но иногда это бывает кстати. Слушай, по-моему, тебе
надо как-то настроиться… Давай в церковь, что ли, сходим, а?
- Давай… - нерешительно согласилась
Антуанетта. – Только у меня юбки нет. И платка. А домой я пока не могу.
- И не надо! – обрадовался Иван и
затараторил, потея и краснея: - Давай купим тебе юбку и платок, а? Ведь завтра
в джинсах не поедешь – ни в один монастырь не пустят. Придётся купить, а? Давай
сейчас перекусим где-нибудь, а потом пойдём покупать тебе юбку и платок. И - в
церковь!
«Что он всё «давай» да «давай»… Не
хочу я никому ничего давать!» – вдруг разозлилась про себя Антуанетта. Но Иван
расценил её неопределённую гримасу как знак одобрения и ещё больше
воодушевился:
- Я покажу тебе маленькую церквушку
недалеко от моего дома. («-Я поведу тебя в музей, - сказала мне сестра…» –
почему-то всплыло в больной Аниной голове.) Знаешь, я захожу иногда туда. Ну,
свечку ставлю за маму…- Иван почему-то смутился и украдкой посмотрел на
Антуанетту. – И всё такое… Там хорошо так, спокойно. Бабулька только сидит в уголке
– свечки продаёт. Свечная лавка называется. А так никого обычно нет. Но свечки
горят – значит, заходят люди. Но я никогда никого не видел. Вот.
«Это он меня так, видимо,
подготавливает! – догадалась Аня. – Дикой совсем считает…»
- А потом… Потом поужинаем дома…-
Иван окончательно покраснел. – Можно курицу купить и пожарить, а?.. Ты ведь у
меня сегодня ночуешь?
- Ну да, наверное… - пожала плечами
Антуанетта. – Если не возражаешь, конечно.
- Нет, не возражаю! – засмеялся
Иван.
«Что он так радуется-то! – усмехнулась
про себя Аня. – Прямо весь светится! Ну, и ладно. Хоть кого-то я ещё радую. А
вообще-то, всё это бред. И сама я будто в бреду. И не знаю, куда бреду…»
…Антуанетта смотрела в окно
автобуса и пыталась избавиться от навязчивых мыслей о том, что всё это
происходит не с ней, что она окончательно запуталась и безумно устала - то ли
от жизни, то ли от себя.
Соседка упорно пыталась наладить
общение. С одной стороны, это отвлекало от внутренних всхлипов, но с другой –
не хотелось ни говорить, ни вообще участвовать в жизни местного, недавно
сложившегося, но уже достаточно сплочённого коллектива. Все в автобусе как-то
быстро перезнакомились, обменялись бутербродами и практически стали друзьями.
Аня подумала, что она «совсем не
для этого» отправилась в поездку. Потом попыталась определить, для чего же
именно. И в конце концов вернулась к своим тяжёлым бесконечным мыслям о смысле,
точнее, бессмысленности жизни. Чтобы настроиться на более или менее позитивное
отношение к окружающему, Антуанетта сказала себе: «У меня есть конкретное
задание. То есть, конечно, не совсем конкретное. Скорее даже – совсем не. Но, в
принципе, цель моей поездки – собрать материал для статьи. Ведь так? Так. Вот
на этом и сконцентрируемся. А всё остальное…»
Аня закрыла глаза и сделала вид,
что дремлет. Потом она и вправду уснула, а, пробудившись, ощутила сильную
головную боль. Автобус остановился. Народ встрепенулся, зашумел, зашуршал
пакетами. Соседка Ира в срочном порядке натягивала поверх спортивных штанов
юбку, а дяденька впереди торопливо заталкивал в рот пирог с коричневой
пережаренной капустой – видимо, опасаясь, что не скоро придётся снова поесть.
- Хорошо Вам, Вы в юбке! – пыхтела
Ира. – А я вот мучаюсь! Здесь так неудобно, да ещё с моими габаритами! С ума
сойдёшь: то сними, то надень! Да ещё духота такая!
- Так Вы бы штаны-то сняли и ехали
в юбке, - потирая виски, заметила Аня.
- Нет, что Вы! Юбка помнётся! Да и
удобнее в спортивках.
«Вот это, наверное, и называется
женской логикой», - усмехнулась про себя Антуанетта.
- Ну вот, я готова! – повеселела
Ирина. – Пойдёмте скорее, а то отстанем!
- Нет, я, пожалуй, этот монастырь
пропущу. Голова жутко болит. Ещё когда глаза закрыты – ничего, а как открою… Вы
идите, Ирина, а я пока полежу.
- Да Вы что, Нюрочка! Здесь же
святой источник! Вы этой водичкой умойтесь – должно полегчать.
«Интересно, каким именем я ей
представилась, что она так смело меня Нюрочкой зовёт? Не помню… Но Нюрой меня
точно никто никогда не называл… Так вообще, по-моему, только коров кличут!» –
подумала Антуанетта.
- А как монастырь называется? –
спросила она у своей суетливой соседки.
- Введено-Оятский. Вы что же – всё
прослушали? Ну Вы даёте, Нюрочка! Так всё пропустите, не будете знать, зачем и
ездили! – Ирина укоризненно покачала головой и протиснула свой мощный зад между
креслами.
«Как ты меня достала, Зорька! –
прошипела Аня и принялась повязывать на голову платок. – Делать нечего, пойду
догонять стадо…»
Антуанетта шагнула из автобуса – и
зажмурилась! После затемнённого, душного автобусного мирка дневной свет ослепил
её. Ветер тут же подхватил оставленную на свободе чёлку. Ноги слегка
провалились в мягкую податливую землю. Пахнуло чем-то знакомым, но давно забытым.
Наверное, так пахло в детстве. Ну да, на даче. Кажется, откроешь глаза – и
появится деревушка с тремя амбарами посередине. Амбары старые, бревенчатые, с
огромными дверями и высокими порогами. Девчонки по вечерам собираются у
среднего амбара – там пороги самые удобные. Кто пришёл первым – занимает лучшее
место, гладкое, «без заноз». Остальные пристраиваются рядом. Кто-то и вовсе на
корточках – порогов на всех не хватает. Зачем собираются? Да так… Сидят,
перебрасываются словами, анекдоты рассказывают. Тусуются, в общем. Нет, это
сейчас «тусуются», а тогда просто «сидели на амбаре». Однажды Нетточка пришла к
амбарам пораньше, устроилась первый раз в жизни на самом лучшем месте и начала
ждать. Ждала, ждала… Но начался дождь, и никто больше не пришёл. Сначала дождь
моросил потихоньку, но потом разошёлся, и крыша амбара не спасала от его больно
бьющих струй. Нетточка прибежала домой абсолютно мокрая. Бабушка поворчала,
велела переодеться и напоила чаем. Стало тепло, сухо и хорошо.
Аня открыла глаза. Автобус
остановился недалеко от источника. Ирина почти бегом догоняла бредущую в
сторону монастыря группу, периодически оборачиваясь и взмахом руки подбадривая
отставшую Антуанетту. Аня неторопливо пошла по разъезженной дороге вслед за
всеми. Навстречу попались две женщины в платках, повязанных по самые глаза. Аня
почему-то отвела взгляд. Пройдя мимо женщин, она обернулась – и, видимо,
провалилась ногой в небольшую ямку, чуть не упала, вскрикнула от неожиданности.
Женщины подбежали, предложили помощь, а когда выяснилось, что ничего страшного
нет, заулыбались и снова зашагали в сторону, противоположную монастырским
воротам.
«Какие у них улыбки хорошие, -
подумала Антуанетта. – Я так боялась встретиться с ними глазами! Казалось,
увижу осуждение, упрёк. А они так хорошо улыбаются, и лица у них такие светлые,
спокойные…»
Ане хотелось окликнуть женщин,
попросить, чтобы подождали её, – но как к ним обратиться? И что она скажет?
Чего хочет от них? Аня постояла в нерешительности, а потом всё-таки пошла вслед
за женщинами, не догнала их – и присела на траву около прудика, образованного
вытекающей из источника водой.
Несмотря на яркое, ещё совсем
летнее солнце, на ветру было довольно прохладно. Только одна девушка купалась в
прудике. Недалеко от берега стоял мужчина, завернув штаны, по колено в мутной
воде. Две бабульки умывались, зачерпывая воду руками. У самого источника образовалась
небольшая очередь – набирали воду в вёдра, баллоны и бутылки из-под лимонада.
Подъезжали машины – привозили всё
новых и новых людей. Некоторые крестились, кланялись монастырским крестам,
другие просто спешили к источнику за водой.
Откуда-то с полей потянулись
женщины в платках и тёмных платьях. Они вместе со всеми встали в очередь,
набрали в вёдра воды и скрылись в своеобразных укрытиях из плит, выполняющих,
видимо, роль раздевалок. Раздался плеск воды, приглушённый хохот. «Моются, -
догадалась Аня. – Смеются. Странно». Она в очередной раз поймала себя на том,
что монастырские стены ассоциируются у неё с душевными муками, адскими
страданиями и чуть ли не принудительным заточением в тёмных сырых кельях. «Чушь
какая! Это ведь не тюрьма. Сюда приходят добровольно. И потом, не все же
становятся монахинями. Эти женщины, видимо, просто работают здесь. Как же это
называется? Кажется, трудники…»
Женщины вышли из своих укрытий,
аккуратные, чистые, с сияющими лицами. Три из них направились по дороге к
монастырю, а две снова встали в очередь за водой. Аня подошла к ним и стояла в
нерешительности, не зная, с чего начать разговор и о чём, собственно будет этот
разговор.
- А что ж Вы без посудины-то? –
повернула к ней красивое лицо одна из трудниц. – Или только попить да умыться?
Так идите без очереди. Идите, не бойтесь. Вы ж недолго – а мы вон все с вёдрами
да с канистрами.
- Да нет, я… Я, знаете, спросить
вас хотела. Здесь всем можно работать – ну, как вы?. Или это не всем
разрешается? – Аня смутилась, покраснела и опустила глаза. Казалось, её удивили
и испугали собственные слова.
Женщины молча оглядели Антуанетту с
головы до ног. Маленькая, прыщавая, неопределённого возраста тётенька как-то
странно подняла брови и опустила уголки рта, а высокая статная красавица покачала
головой и то ли задумчиво, то ли грустно улыбнулась.
- Надо, чтоб духовник благословил.
Он и монастырь укажет, - сказала высокая.
- А… А если духовника нет и вообще…
Но мне так надо! Если бы вы знали, как мне надо здесь остаться! Я из Питера, на
автобусе. Вон мои идут, сейчас ехать… Мне так надо! Вы не представляете! Я бы
могла снять где-нибудь угол, если с вами нельзя Мне надо! Я не могу больше,
понимаете?! – Аня почувствовала, что сейчас расплачется.
- О-хо-хо…- вздохнула прыщавая. –
То ли тебе, девка, надо? Здесь ведь люди молятся, трудятся и смиряются, а
истерики дома закатывай! Сперва перебесись, пойми, чего хочешь, к церкви стань
поближе. Ольга, ставь ведро-то, не зевай! – толкнула она высокую.
- Да ладно тебе, Петровна! –
заступилась Ольга. – Не нам с тобой других учить. Оно, конечно, так не
делается. Но что ж, бывают ведь и исключения! Вы вот что – пойдёмте с нами.
Поговорим с матушкой. Как она скажет. Мы ничего не решаем, сами понимаете. Это
Петровна просто много на себя берёт, - Ольга укоризненно подняла брови в
сторону прыщавой. - Сейчас обед будет. Потрапезничаете, успокоитесь – а там всё
и обговорите с матушкой. Даст Бог, она и разрешит Вам трудиться. А нет – ну что
ж, помолитесь да и поедете домой на электричке. Только скажите своим-то, чтоб
не ждали, – а то заволнуются. Вас как звать-то?
- Меня? Меня – Аня! Спасибо Вам,
Ольга! Спасибо Вам! Я, Вы знаете, я…- Аня и плакала, и улыбалась одновременно.
– Я сейчас! Я догоню вас!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Нет комментариев. Ваш будет первым!