Кн. 3, Ч. 3, гл 2 Мезальянс

Мезальянс – это не только несовместимость сословий в союзе «он» и «она», как у нас с ВИРом. Что может совпасть, когда между нами целые поколения,  различны общественные положения,  уровень образования, даже способ восприятия мира и жизни – усложнённый намеренно и упрощённый, как нельзя больше? На сегодня мой старший Ванечка рвёт в очередной раз со своей подругой и не испытывает благодарности, что та с ним была столь продолжительное время, а младшенькая Василиса, оправдывая Ваню, ещё и подливает масла в огонь: «Ангелина сама виновата, что так и не понравилась моему брату!» Сколько раз вот этими же словами я обвиняла себя саму? Это по-детски горько: не понравилась ВИРу! И это по-взрослому правда: ну, нисколечко не понравилась, что бы ни сделала для него и чего бы ни намеревалась сделать впредь.  Самодовольно  перебирая возможных женщин, ВИР ни разу не вернулся ко мне сам, потому что я была необратимо в прошлом. Наверное, он гасил впечатления от моего образа чем-то утешительным для себя: «Не подходит! Забудь меня!» Или же не вспоминал совсем, имея стойкий иммунитет к ВИРуссу.  Я всего лишь маленький, незаметный в толкучке мегаполиса, влюблённый микроб. В борьбе за выживание где-то на периферии мира и сознания ВИРа я барахтаюсь во враждебной среде. Чтобы семья не падала на социальное  дно, мы распродаём имущество: половина стоимости квартиры свекрови спасла от долгов, позволила приобрести «самый навороченный компьютер», сделать скромный ремонт и купить мебель эконом - класса.  С интерьером можно было бы и не торопиться, но  раздосадованный папа  уже тогда скандалил и упрекал: «На моей мебели спите и едите!» Мебель, на которой отец справедливо, но обидно  делал столь важный недвусмысленный  акцент, была, в основном, «развалюшная», но родительские упрёки  как-то напрягали.  И вот всё старьё  вернулось к отцу, но оказалось, что его в разобранном доме бабушки-дедушки  некуда девать, пришлось расставлять массивные книжные шкафы по старым сараям.
После отключения и подключения электричества, старая проводка  в квартире вышла из строя. В спальне близнецов муж наладил новогоднюю гирлянду вместо ночника: голь на выдумки хитра.  Я приобрела несколько ненавистных, но одобряемых в школе невзрачных учительских костюмов. Мой энтузиазм иссякал.
Когда я нанялась в няни, мне казалось, что я справлюсь со всем  ради второй зарплаты.  Я пришла туда из-за денег и потому, что умела лучше других  нянчить детей.  Мне досталась богатая семья Т., которая выбрала меня в агентстве из-за строчки анкеты, где в кредо было заявлено,  что  «мы с мужем не изменяем друг другу». Когда государство за твою работу планомерно платит самую низкую зарплату в стране и длится это не год и не два, а десятилетия, окружающие  только удивляются, зачем искать сыр в мышеловке, когда его давно оттуда убрали? Действительно, зачем? Внятно я не могла ответить на вопрос. Видимо, я относилась к тем фанатам из «упёртых» и идеологических, кому казалось, что без них «доброго разумного вечного» в школе не останется, потому что «сеять» его станет некому.   Повторюсь, что из выпуска литфака  в семьдесят человек из ста поступивших, реально в школе работают на сегодня трое. Это самые  неприспособленные  к жизни «в эпоху перемен». Мне всегда казалось, что прав  Борис Слуцкий: «Интеллигентнее всех в стране  девятиклассницы, десятиклассники! Ими прочитаны русские классики, и не забыты ещё вполне!» Я и вправду так считаю, что мои старшие классы – сливки общества и его элита – образование в  выпускных классах на пределе возможного и сразу по всему спектру знаний. Как правило, я всегда была привязана к своим ученикам, зная стиль каждого по ежедневным проверкам толстых тетрадей по литературе. В одном классе меня ждало  самое сильное разочарование за весь период преподавания.  Я ещё не была на  психологическом тренинге и не изучила на себе, какая «обратная связь» объективно возможна в моём случае. Я многого не знала о себе – в частности, что за мной никто не пойдёт никогда – и я, как на канате,  первопроходец, иногда только меня страхует семья.    Семья – это и есть моя «команда»! Остальное – окружение. Иногда враждебное, иногда «вакуумное». С этим одиннадцатым классом я была знакома с их  «пятого», потому что это были не посторонние ученики, а «дети» моей подруги. Поэтому они ближе знали меня – всё свободное время я норовила быть рядом – на презентации – «Самый классный классный», где Оля Ш. стала третьим призёром по городу, на субботниках, дискотеках. В девятом классе мы провели так много открытых уроков, что не укради эти записи враждебная завуч 58-й школы и не уничтожь видеоматериалы, думаю, это стало бы «сокровищницей местной педагогической мысли» и «копилкой мастерства». Ирония неуместна! 
Так вот даже среди горячо любимых учеников были те, кто принимал меня безоговорочно,  и кто был против категорически, как и всегда в жизни. Симпатии-антипатии распределялись таким образом, чтобы сложно было заслужить любовь и доверие в отвергающих  знакомых или поколебать веру приверженных и симпатизирующих. Что таковыми делает людей,  остаётся загадкой. Как мне не узнать истину, почему ВИР не полюбил меня, так и полярный мир моего окружения явлен только по результату. Надёжней ромашки с  её «любит- не любит»! Кто-то  нанимал репетитора, как в  семье Хохоляк – я спустя годы это у мамы ученицы  выяснила, а ведь мне казалось, что моя авторская подготовка к вузу безупречна и сбоев не даёт! Мы поехали вместе на концерт аж в Челябинск , как две передовые мамы, награждённые за успехи воспитанных детей на «День Матери» ещё и тысячей рублей в конверте. Власти расщедрились! 
И был в этом же  классе  Оли Ш.  юноша, аутичный на моих уроках отличник, кому я всегда ставила «пять», но кто категорически отказался со мной общаться после школы. Ни разу не поздоровался, хотя с этим Женей мы бок о бок работали в лагере, а потом встретились и на учительском конкурсе  тоже. Странно вела себя и  девочка, тоже Женя и тоже отличница, которая согласно своей фамилии не прочь была метнуть в меня копьё, возможно, интуитивно чувствуя, что добить меня легко! Чуют ведь слабое животное хищники, преследуя добычу? Вокруг сжималось кольцо недоброжелателей, и мне было сложно сигануть от преследователей за флажки. Пока меня гнали по кругу – школа, неустроенный быт и  работа няней. Самая дурацкая моя затея, самая садо-мазохистическая профессия с моими – то мозгами. Зачем я подалась  в служанки? С моими амбициями? Смирения захотелось?
В подшефной семье Т. дом был полной чашей. И не один дом!  Хозяйка закончила наш матфиз в то же время, что и я, была года на два младше. Когда было туго, подрабатывала даже в «Секонд-хенде», правда,  на подругу. У неё были прекрасные, по-советски в меру открытые родители – работяги, с которыми я с удовольствием познакомилась вскоре, потому что мы делали вместе одно дело и несли одну тяжёлую ношу.  Этой ношей был маленький великан Жорик, вечный младенец – барчук, которого нельзя было обидеть, потому что он был тяжело  болен и беспомощен. Любящие родители создавали Жорику все условия. Я была только одним из них. У  трёхлетнего Жорика  была абсолютно здоровая и избалованная сестра 12 лет, любящие папа и  мама. Но Жорик это вряд ли осознавал.  Он по развитию не ушёл дальше пятимесячного младенца, и его требовалось носить на руках. Однажды мы уехали в загородный дом, обитый парчой и шелками, как кокетливая барышня начала века, где Жорика нужно было тягать на себе круглосуточно, поднимаясь и спускаясь с ним по узкой деревянной лестнице с этажа на этаж. Я так с ним находилась за три дня, так надержалась его на весу в бассейне, что моя спина, привычная к перегрузкам и стиркам на всю семью без стиральной машинки, ныла на все лады, исполняя болевой реквием моему пухлому телу.  Я взмолилась под конец, чтобы  подобных поездок  за город   со мной  больше не было. 
Я приходила в семью Т.  к одиннадцати часам утра, отработав в школе три первых урока, а в субботу -  полный рабочий день. Моя хозяйка иногда ещё спала.  Она не работала уже несколько лет подряд. Домой  к ней дважды в неделю приходила и другая  женщина убираться – сметать пыль и натирать паркетные полы.  Они были начищены до блеска, с них можно было есть.
Четыре комнаты были соединены крест-накрест общим коридором, каждая была отделана по дизайнерским проектам,  и евроремонт бросался в глаза с порога идеальными линиями новизны.  Мне показали все кнопки техники, с которой вскоре даже я выучилась управляться.  Особенно волнительной была микроволновка, я чуть было её не спалила в первый же вечер, потому что до моего горячего бутерброда семья готовила в ней поп-корн, и температурный режим  был выбран, как в сталеплавильном производстве.  Кстати, хозяин был оттуда – один из двенадцати директоров нашего гиганта с белой каской, не самый большой начальник, но он ездил на советы директоров время от времени. Это место для него раздобыла своим честным трудом родная мама – долгое время завпроизводством в столовых Комбината. Она похлопотала, по слухам, чтобы это непыльное и тёплое местечко досталось любимому  единственному сыну.  Почему «единственному»? Я первый раз услышала такую причину от выходца из многодетной семьи: «Не могла  бы другого ребёнка полюбить больше, чем этого! Никто, кроме него, не нужен!» Не захотела создать рождённому конкуренции.  На самом деле, всё, и богатство, и быт  устроила именно она – смышлёная, хлебосольная, умеющая готовить, от её солянки можно было отъесть язык – вкуснее, чем в ресторанах, думается мне, не знающей об этом ничего достоверно. Мне иногда перепадали деликатесы с барского стола. Семья была не жадной и не перепорченной совсем нежданным богатством. У главы семьи, опять же со слов похвалившейся доходами жены, была официальная зарплата – триста тысяч рублей. Посмотрите на разницу – в школе моя зарплата приближалась к шести тысячам, а пять в няньках мне платили за ненормированный рабочий день. Всего одиннадцать, и я чувствовала себя богачкой, но уехавшей из семьи на вахту далеко и надолго – золотодобытчицей. Мой трёхлетний сынок, ровесник Жорика просыпался без меня и засыпал, когда меня ещё не было с работы, ведь семья Жорика любила посидеть летом в ресторанах.  И спрашивал у папы, не уехала ли мама?   А я наслаждалась красивой  жизнью семьи Т. Я не против их зажиточности! Но разрыв в зарплатах, узаконенный государством?! Одиннадцать за круглосуточный труд и триста тысяч за  тёплое место. Я не видела, чтобы хозяин особенно напрягался – за него тоже всё  делали наёмные рабочие.  Меня затем и наняли, чтобы я занималась с Жориком. И я честно относилась к обязанностям. Поначалу с хозяйкой у нас были тёплые отношения, почти дружеские с большими оговорками,  но в ней сидел пунктик поиграть во властную леди, её донимали рассказами, что в других богатых семьях прислугу пинают, как собак,  и за людей не считают. А я, к несчастью, была её первым опытом власти над людьми.  Она держалась долго, как могла. В этой семье я прожила восемь месяцев. Пару раз меня потыкали носом в грязь, как тычут щенков, но это случилось только оттого, что во время сильнейшего кровотечения мне всё так же не удавалось оставить Жорика одного  даже на  несколько минут. Он мог покалечиться во время судорог, случающихся внезапно, подобно растяжкам. За мной наблюдали камеры слежения, и это активировало меня – я перемещала мальчика весом 27, а потом и все тридцать килограммов по комнатам на себе, пытаясь занять его хоть чем-то, ну, и себя заодно – Жорику было абсолютно всё равно, что я старалась сделать для него. Иногда он принимался монотонно подвывать низким баском, но его ручки всё время беспорядочно двигались, и он, пока бодрствовал, неустанно  раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику, не реагируя на внешние раздражители. В одежде зимой он один весил, как парочка моих детей, но не мог даже стоять без поддержки. И совсем не мог ходить. Все гадали о его травме. Была легенда, что она – родовая, что во время кесарева Жорик плотно прижался  спинкой, и по нему прошёл скальпель – спинномозговая жидкость хлынула в мозг, так и возникла гидроцефалия.  Жорика много раз оперировали, он был шунтирован, чтобы обеспечить отток лишней жидкости. От Жорика никто не отказался, и папа не ушёл из семьи. Жорик был даже симпатичен, только не совсем человеческой красотой, я думала, что это сказочный детёныш великанов – Гагрантюа в детстве. Мне так было легче.  Он совсем не говорил и очень ограниченно двигался в положении сидя.  Я пела ему колыбельные, укачивая на коленях. Эта семья почти не обижала меня. Скандал из-за пятна на одеяле не в счёт, хоть я и покраснела, как рак! Мне не указывали на место, хозяйка даже прислушивалась к моим речам.  Проверки устраивались редко, но раздражение всё равно копилось.  Все были возмущены, когда Жорик засыпал днём – ведь мне не за это платили большие деньги! Я всё чаще слышала внутреннюю речь недовольства.   Чем больше утомлялась я, тем больше косяков совершала.  Однажды я взяла без спросу пару игрушек из мешков. Их там держала про запас сестра Жорика.  Старшая девочка   тогда была в интернате, где над её осанкой колдовали специалисты просто  на всякий случай.  Когда она вернулась, то меня застигли на месте преступления, но побоявшись сознаться, я засунула одну игрушку не куда-нибудь, а в пакет своих вещей, решив вынести её, а потом подложить незаметно, потому что  дочка хозяйки очень пеклась о своём добре. А наутро я поняла, что свершилось непоправимое – игрушка потерялась.  Я возмещала её другими плюшевыми долго – но это из-за меня она покинула свой богатый дом. Вероятно, мой ребёнок, обнаружив новинку,  унёс её в садик, а там этого персонажа из «Мадагаскара» забрал ещё чей-то ребёнок. Девочка при мне опасно заводила разговоры о пропаже – и было понятно, кто виновен в исчезновении ленивца. Мне не было прощения. Но иногда я во что-то лезла только со скуки, чтобы не спятить от монотонного барского   Жорика, никак не реагирующего ни на что на свете.
Мне было разрешено есть, что угодно из холодильника семьи, а повсюду валялись просроченные гастрономические шедевры, не говоря о засушенных кульках с каждого нового года, оставленные девочкой.  Эти сухие конфеты были всецело в моём распоряжении. Чем не праздник жизни? Иногда меня так и заставали с открытым ртом за бутербродом – и это было вкусно, но стыдно, безумно стыдно, как публичный секс на людях. За мной велось круглосуточное наблюдение, потому что  камеры являлись гарантом здоровья и жизни малыша, это я и сама понимала.  Такое вот «реалити – шоу», можете попробовать! Иногда я для подкрепления духа просила благословения у священника, чтобы ухаживать за тяжёлым младенцем трёх лет.
Под Новый год взаимных претензий скопилось уже так много, что моё увольнение было делом решённым. Я ушла на каникулы, чувствуя, что больше не вернусь  в семью Т.  
Вскоре мне заочно через соседей передали несколько личных вещей.
 В октябре «прирученный»  моим постоянным нахождением в кругу  собственной семьи хозяин даже хотел выпить со мной на свой День Рождения после ресторана, но его жена укоризненно остановила его – не с прислугой же!  Однажды я учуяла   запах знакомого парфюма и вдохнула «Босса» с его рубашки – на камеру, но ничего личного.  Так пах мой ВИР приблизительно и очень давно.   Меня могли не  так понять! Ещё какие грехи были на мне?  Пару раз я передавала своему семейству свою дневную порцию еды, вызывая мужа, что было верхом наглости. Кроме  потерянного ленивца, на мне не числилось ничего сворованного, поэтому я даже заработала золотую подвеску -  дельфина. По ассоциации, что я тоже помогаю, как это доброе животное. Я вскоре сдала его ювелиру за копейки, просто не хотела никакой памяти об этом периоде жизни. Хозяйка  в декабре предложила заплатить мне не пять тысяч, хотя я ждала повышения зарплаты за вредность, а посчитать, сколько по часам я фактически заработала. Мой час стоил всего тридцать рублей, с меня удержали тысячу семьсот, и я не нашла в себе силы появиться на пороге богатого дома с прежней улыбкой  в наступившем новом году.
Моё пребывание в няньках нельзя назвать удачным,  но вскоре я попала в такую переделку в связи с этой профессией на подработке, что навсегда запомнила тот сытый и уютный уголок мира.  Там царила роскошь,  где хозяину платили так, словно он производит по – пушкински   или по - белочьи не золотые монеты – «в них скорлупки золотые, ядра – чистый изумруд», а настоящие золотые какашки, не иначе! И меня все убеждают в социальной справедливости? Правительство делает ставки на элиту. Это правильно. Мы с семьёй Т. из одной ментальности – с одним образованием и примерно одинаковым воспитанием. Но у нас разный уровень доходов. Кто-то же положил так платить учителям! И никто не виноват! Мезальянс!