Каждое лето Лейб-гвардии Сапёрный батальон дислоцировался в Устижорский лагерь, располагавшийся на берегу Невы в семи верстах от села Колпино. Раз Антонов отправился в село на почту, чтобы на Святую Гору переслать очередное своё сбережение для Русского Пантелеимонова монастыря. Утро выдалось пасмурным, в поле стояла теплынь, и туманы от росы встали. Семён шёл по грунтовой дороге мерным шагом и в шагах тридцати ничего не видел перед собою; хмурая погода и седовласый туман, клубившийся в зарослях кустарников и в кронах одиноких деревьев, навевали новое печалование: «Мы живём, как в тумане, слепые, не знаем, как любит нас Господь, сотворивший человека из праха, любит, как родных детей, и желанно ждёт к Себе…
До слёз жалко мне людей, которые не знают Бога, не знают Его милостей. Так и я впал во грехи и скатился до отчаяния. Но чудное дело! Благодать Божия дала мне познать, что все люди, любящие Бога и хранящие заповеди Его, исполнены света и похожи на Господа; а идущие против Бога – исполнены мрака и похожи на врага. И это естественно. Господь есть Свет, и Он просвещает Своих рабов, а те, кто служат врагу, от него восприняли мрак…
Вот вспоминаю Ваньку, друга своего, мальчонкой. Вид какой у него был! Ангельский, смиренный, совестливый, кроткий… Личико белое с румянцем. Глазки светлые, голубые, добрые. А когда подрос, жить начал нечисто, и потерял благодать Божию, и стал походить на беса: весь вид его стал скаредный и страшный.
А Маланья? Девка большой красоты! С лицом светлым и приятным, так что многие завидовали ей. Но токмо с грехами потеряла она благодать, и стало скверно смотреть на неё. Понял я, что был у неё не первым, и сердцем начал молиться за неё Господу.
Но видел я и другое. Видел я людей, которые живут в монастырях с лицами благообразными, невыразимо сияющими, напоминающими образ Христа; и видел я отца Иоанна Кронштадтского: с виду он обыкновенный, но от благодати Божией лицо его благолепно, как у Ангела, и хочется смотреть на батюшку и смотреть…»
– Господи! – мысли Семёна прервала огромная чёрная собака, внезапно появившаяся на дороге.
Псина, размером с телёнка, оскалив страшные зубы, с пеною у рта скачками приближалась прямо на молодого человека, и бедный солдат со страхом успел вымолвить:
– Господи, помилуй! – и лишь произнёс он эту краткую молитву, как собаку отбросила в сторону какая-то неведомая сила, словно это чудовище наткнулось на что-то невидимое.
Собака, обогнув Семёна, развернулась и снова побежала в село, откуда и явилась. «Господи, как близок Ты! – снова промолвил Семён, побледневший от страха. – Даже мне, грешному человеку, пришёл на скорую помощь и оградил от страшного зверя Своею невидимой десницей. А ведь собака хотела загрызть меня, а Ты, Милостивый, защитил! Как не любить мне Тебя, Господи, и думать, что Бога нет, как думают некоторые люди? А так они говорят потому, что в сердце их живёт гордый дух и внушает им ложь на Истину и на Церковь Божию. Они думают, что умные, а на самом деле не понимают, что мысли эти не их, а исходят от врага; но если кто примет их сердцем, то и сроднится так со злым духом. И не дай Бог никому умереть в таком состоянии…» – приближаясь к селу, Семён увидел, как несколько мужиков, одетых в рабочие спецовки, стояли с жердями у железнодорожной платформы.
Рабочие окликнули его:
– Эй, солдат, не видал собаку-то, огро-омну таку-у?
– Видел, добрые люди. В поле видел.
– Искусала многих эка тварь! Много вреда причинила и скоту, и людям!
– Бог ты мой! – Семён перекрестился.
– А тебя, солдат, не искусала?
– Слава Богу, нет! – Семён снова перекрестился и пошёл своей дорогой – эх, если бы знали эти люди, какая история приключилась в поле с ним!
Туман уже рассеялся, и там и сям клубился чёрный дым из труб Ижорских заводов, пахло гарью и перчило в носу, а в это время в депо царило оживление: лязгали сцепы вагонов и гудели фальцетом локомотивы. На почте, располагавшейся в двухэтажном здании у Троицкого собора, почтмейстер, взволнованный последними событиями, связанными с бешеной собакой, рассказывал работникам своим, как эта мохнатая псина искусала казациху[1] Фоминых, вышедшую на улицу покормить кур. Ладно, в кáтанках[2] была, ноги целы остались, да и, слава Богу, выскочила бабка со слегóй[3] и прогнала собаку прочь.
– А то бы не ровён час и загрызла дурёху-то.
Случай с бешеной собакой произвёл на Семёна глубокое впечатление. Он живо почувствовал близость хранящего нас Бога и ещё сильнее прилепился к памяти Божией.
Вскоре ещё одно событие утвердило Семёна в необходимости помышлять о Господе всем сердцем своим. Зимою навестил его старший брат, ряженый в соболью шапку и барскую шубу, ставший к тому времени состоятельным человеком: созданная им артель расширялась, купил он вотчину под Москвой и построил новый двухэтажный особняк, поэтому появилась возможность наведываться к Семёну чаще. Брат и описал ему всё в красивых красках о богатом купце из Липеца и Маланье: как приезжал купец в их село свататься и как сыграли они с Маланьей пышную свадьбу. Эта история потрясла гвардейца до глубины души: он удивлялся такому невероятному стечению обстоятельств – насколько милостив Господь и благ, даровав каждому по заветному желанию: купцу красавицу-жену, Маланье богатого мужа, а ему, Семёну, открыл дорогу в монастырь – уже ничто не скрепляло молодого человека в миру, ничто не обязывало и не мучило; не кривя душой, он мог идтить в монастырь, и Семён воспринял это событие как знамение от Бога.
Примечания:
[1] Казацѝха –поморск. молодая девушка, нанявшаяся в няньки за еду и кров, без денежной оплаты.
[2] Кáтанки – поморск. валенки.
[3] Слегá – поморск. жердь.
Помочь сайту
Поздравления
