Чудовищный гул адского пламени сопровождался с шипящим свистом и потрескиванием горящей древесины; время от времени из преисподней доносились плач и скрежет зубов. Семён пребывал в глубоком смятении. Вернувшись в родное село Шовское Тамбовской губернии, он поведал о странном явлении тятеньке своему.
Иван Петрович, внимательно выслушав Семёна, весьма удивлялся его рассказу, и вопрошал:
– И у нашем доме гудить адское пламя?
– И в нашем доме, – отвечал Семён.
– Господи, помилуй нас. Таперича, Сёмькя, не стану табе удерживать, а насупротив, благословляю идтить в монастырь и отмаливать грехи наша! Може, и свидимся ишчё в Царствии Небесном, – Иван Петрович перекрестил сына благоговейно и поцеловал в лоб. – И мамьки пробалакаемси… Она перечить не станить, – ласково улыбнулся и ещежды[1] осенил родного сына крестным знамением.
А Соломонида же, матушка родная, выслушав историю сына, села на сýднике[2] на лавку и заплакала горько, осознавая женским чутьём, что сына своего более никогда не увидит. Семён же обнимал и ласкал её, приговаривая:
– Увидимся, мамка, в раю.
Вскорости нагрянул и Ванька-баламут в драной рубахе и в полосатых засаленных портках, взъерошенный и явно с похмели. Увидев перед собою высокого гвардейца с мужественным лицом, обомлел от неожиданности, разинув рот:
– Семёнка ли?
– Ванька! – обрадовался Семён гостю, вышел ему навстречу и обнял крепко-крепко.
– Ох! Поле-ехши, Сё-о-ом! – завопил Иван. – Рёбра переломаешь!
Семён обернулся к родителям и запел, как в былые времена:
– Тятька, мамка, угощайте,
Да поболе всего дайте!
Иван, освободившись из медвежьих объятий, грустно подхватил:
–Пусть наполнится ваш дом
Счастьем, светом и добром!
Соломонидушка тут же встрепенулась и с надеждою, что всё вернётся на круги своя, стала быстро собирать на стол харчи:
– Проходи, Ванька, буди, как дома.
Помолившись, молодые ребята сели за стол.
– Семёнка, девки спрашивають, почему не выходишь на вечорки[3], скучають по табе.
– Знаешь, ухожу я в монастырь, еду на Афон, – Семён взял со стола бутыль фигурную с красным вином и налил товарищу своему в стакан.
– Почему сабе не наливаешь?
– А я зарок, Иван, себе дал, что никогда не буду пить вина и крепких напитков.
– А что, вино – зелье сатаны? – с ироничной улыбкой спросил товарищ.
– Вино – енто не зелье сатаны, а дар Божий. Вон и топор – хорошее орудие. Кто-то им дрова колить, а кто-то, Господи помилуй, ближнего. И что же, таперича выкинуть из-за ентого топор из нашей жизни? Расскажу, Иван, притчу одну. В одной пýстыньке бес дико донимал монаха-отшельника. День и ночь не давал ему покоя, шумел, кричал и разбрасывал его скудные вещи. И вот у монаха кончилось терпение, и спрашиваить он беса: «Что мне сделать, что бы ты от меня отстал?» А хитрый бес ему отвечаить: «Сотвори один из трёх грехов: выпей вина, впади во блуд али соверши убийство, и отстану я». Монах думаить: «Убийство слишком тяжко, такое на душу не возьму. И блуд – погибель для души, даже и думать немыслимо. А выпить вина – уроде[4] и не страшно...» И пошёл монах в ближайшую деревню, зашёл в кабак и выпил вина. А в енто время была там одна замужняя, но распутная женщина. Она-то и соблазнила пьяного монаха, повела в свой дом, и он согрешил с нею в доме её. Как раз вернулся муж блудницы и застал её вместе с павшим монахом. Он, естественно, полез драться, но монах ударил его и убил не по воле своей. Так вино и погубило монаха-отшельника. Принимая в душу малый грех, оказываешься падшим в более тяжком. «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом»[5]. К чему енто всё говорю? К несчастью, человек не может ограничиваться одною рюмкой, а на почве пьянства совершается много преступлений и падений. Но в то же время вино при благоразумном употреблении веселит сердце человека и врачует немощи плоти его.
Соломонида, слушая рассуждения своего сына, была восхищена его словами, сердце её наполнилось материнской гордостью: «Господи, какого сына я вырастила! Красивого и мудрого!» Таперича она решила не чинить никаких препятствий в духовном развитии чада своего, «а насупротив», когда же Ванька ушёл, благословила сына «идтить в монастырь».
Притча же, рассказанная Семёном, глубоко потрясла Ваньку, и разбудила в нём совесть: он воочию увидел себя со стороны, осознал, что катится ко дну, что страдают и Манька, жена его, и дети его родные, что вино его губит, уподобляя практически бесу. Со временем взялся он за ум, бросил пить, начал торговать и превратился в богатого купца.
А Семён пробыл дома всего одну неделю. Родные собрали ему холсты и другие подарки для монастыря. Он попрощался со всеми и уехал на Святую Гору Афон. Но с того дня, как помолился о нём отец Иоанн Кронштадтский, адское пламя, не переставая, гудело вокруг него: в поезде ли, когда он отправился на Афон, в Одессе ли в порту, на пароходе ли, когда он плыл через Чёрное море, и даже на Афоне в Свято-Пантелеимоновом монастыре, в храме, повсюду.
Помочь сайту
Поздравления
