Джульетта, с которой мне не быть. Глава 6.

                                                             Г л а в а  6
 
                                              Идеалы и проза жизни
  
     Завтра снова на дежурство. Чувствуешь себя совсем некомфортно, когда твоя работа не приносит тебе радости или хотя бы некоего удовлетворения. Когда занятие по душе, тогда и дело спорится лучше... Кто бы опровергал это?.. В молодости мы, наверное, не особо притязательны к тому, что даёт нам хлеб насущный. Мы ещё не научились привередничать по этому поводу и комплексовать из-за «неподходящей» для нас работы. А в зрелые годы свои хочется получать удовлетворение, видя плоды собственного труда; хочется знать, что твои старания и хлопоты твои не напрасны и кому-то они принесут пользу. Приятно осознавать, что то, что ты делаешь, в какую бы форму это ни было облечено, кому-то будет во благо, принесёт радость или подарит ещё какое-нибудь светлое чувство. А как иначе?.. Зачем в противном случае потуги твои?.. Впрочем, наверное, бывает и по другому...
     Сейчас мир заметно изменился  и часто люди уже идут на работу, чтобы просто «ковать презренный металл», не получая удовольствия от самого процесса. Отбывание трудовой повинности только ради зарплаты постепенно разъедает душу подобно древоточцу, превращая со временем самые светлые страницы повести, именуемой «Жизнью», в никчёмную труху...
     Моя Джульетта, нужно отдать ей должное, довольно быстро заметила, что нынешнее моё занятие не доставляет мне особой радости. Может быть, как-то инстинктивно уловив мою человеческую сущность, она смогла оценить мои старания и моё упорство в труде, который не дарит мне ни надежды, ни счастья... Что поделать, так тоже случается в нашей жизни... Она увидела, что в переходе метро я отдаюсь своему занятию с большим вдохновением, чем там, где я сейчас вынужден зарабатывать себе на пропитание.
     Сама же Юлька, дав себе передышку после сдачи экзаменов на две с половиной недели, нашла себе подработку. Она устроилась продавцом-кассиром в один из сетевых супермаркетов и выходила на смену по свободному графику. Её «доблестный труд» стал для нас довольно весомым подспорьем. По крайней мере, она сама стала добытчицей и это приносило ей определённое удовлетворение. Ну а я, наверное, по-отечески был за неё рад и готов был гордиться её, в общем-то, совершенно непримечательными для других успехами, как некой высокой наградой. После того, как она самозабвенно оттрубила целый месяц на своём рабочем месте, я соорудил дома импровизированную Доску почёта, куда поместил несколько фотографий моей Джульетты, выбивающей кому-то его чек на покупку. (Я тайком от Юльки подловил этот момент, когда она всецело была поглощена своим самозабвенным трудом на благо развития данной коммерческой сети и сделал дюжину снимков, как говорится, «скрытой камерой».) В один из дней «моя любимая квартирантка» приходит с работы и видит эту домашнюю Доску почёта...
     Сказать, что Юлька была удивлена, значило бы, не сказать ничего! А прочитав мои шутливые комментарии к этим фоткам, она просто не знала радоваться ей или грустить... Наконец, разобравшись с переполнявшими её чувствами, «передовик производства» повелел мне откупорить бутылку шампанского, чтобы отпраздновать сей своеобразный юбилей её героических свершений. Правда перед этим я всё же получил некоторую трёпку, что причиталась мне, по мнению моей Джульетты... А потом у нас был... Одним словом, мы весьма вдохновенно отметили это знаменательное событие в опочивальне...
     Какое-то время мы собирались с силами и с духом, чтобы сделать хоть некоторые подвижки в ремонте моего теперь уже неодинокого флэта. Многое из нужных стройматериалов давно уже было мной припасено. Но раньше в этот «отель разбитых сердец» просто не просачивалось необходимое для плодотворных деяний настроение. Однако, когда в его стенах появился вдохновитель в виде волшебницы-феи из сказки, я заметно воодушевился и был готов уже и на ратные подвиги, никак не связанные со спальней... Однажды всё само собой сложилось неким прозаическим и в то же самое время магическим образом и мы, засучив рукава, принялись за дело.
     Два дня мы наклеивали обои в зале, испытывая при этом приятную усталость и радость от того, что плановая реставрация моего жилища наконец-то сдвинулась с мёртвой точки. В первый из этих дней «моя любимая квартирантка» как-то исподволь переключила наш разговор на животрепещущую тему, размышляя вслух о перспективах, касающихся моего трудоустройства.
      --  Инди, а что, если тебе снова вернуться в профессию? Ну, я имею в виду, может быть, тебе опять начать преподавать... ну где-нибудь? – обратилась ко мне с вопросом Юля, намазывая клеем очередной лист обоев. – Я не знаю, попробовать устроиться в каком-нибудь из универов, академий или в лицее, в школе, наконец... В училище каком-нибудь, типа нашего... ну, в общем, где-нибудь... Что скажешь, а?
       -- Не знаю, – неуверенно ответил я, со старанием разглаживая клей под обоями характерными для этого процесса движениями кистей рук.  – Наверное... Наверное, что-то там сгорело внутри... Не просто перегорел предохранитель от перенапряга, что-то по-серьёзному сломалось.
          --  А отремонтировать? – задала вопрос в тоне этого разговора Джульетта.
          --  А ремонт – вот он, весь к твоим услугам! – бесхитростно произнёс я, делая круговые движения своим указательным пальцем, как                   бы описывающие интерьер помещения, и вновь забрался на стул для принятия следующего рулона от моей партнёрши.
          --  Ну правда, Лёш! Может быть, ещё раз попытаться войти в эту реку? – повторила свою мысль Юлька, слегка теребя меня за                            штанину.
          --  Мне кажется, я разучился плавать, – продолжая философскую линию, заданную моей собеседницей, сказал я, не отрываясь от                       своего занятия. – А ходить по воде я не умею... К тому же, случается так, что и реки пересыхают, оставляя после себя лишь следы                 в виде длинного или даже очень протяжённого оврага, а то и каньона.
         --  Лёш, ты прости, я не всегда могу понять смысл твоих аллегорий, – серьёзно ответила Джульетта, разглаживая внизу двумя сухими                  тряпками морщинки на листе обоев, к которому было приковано наше внимание, чтобы выдавить из-под него излишки клея.
         --  Не знаю, Юль, как-то не хочется мне возвращаться в это дело, – задумчиво произнёс я, спустившись со стула и приходя на помощь                моей соратнице по этой стройплощадке. – Может быть, ещё созрею... Слишком большой перерыв был... А может быть, наоборот,                  мне нужно ещё какое-то время... В общем, я сейчас затрудняюсь тебе что-либо конкретное в этом плане обещать... Давай лучше                    поговорим о продолжении твоей учёбы.
          --  Ну а что насчёт меня-то? – озадаченно спросила Джульетта, не переставая старательно выполнять свою работу.
          --  Не хочешь поступать в инсти... Подожди... Как он сейчас называется-то?.. В общем, в универ, где Пётр Петрович преподаёт? «Огневую поддержку» в роли моего друга я тебе обеспечу. Будешь специалистом с университетским образованием. Ты же хочешь работать с детьми? Тебе ведь это нравится?
          --  Мысль интересная, как ты говоришь, – ответила Юля, отодвигая в сторону ёмкость с клеем, чтобы ненароком кто-нибудь из нас не опрокинул её на пол. – Я об этом подумаю. Но у них же там другой профиль.
         --  Ну хорошо. Тогда, может быть, в эту, как её... в педагогическо-гуманитарную академию... или как она сейчас называется-то? – продолжил я допытываться у «своей любимой квартирантки» желаемого для меня результата.
          --  Я подумаю, – озадаченно сказала Юля, слегка поправляя розовую ленту, прибиравшую её волосы в аккуратный пучок на затылке.
          --  Обещаешь? – с нотками настойчивости в голосе поинтересовался я.
          --  Клянусь всеми оставшимися у тебя рулонами обоев! – торжественно провозгласила Джульетта и добавила, – ну что, ещё одну полосочку и на сегодня всё?
          --  Пожалуй, да! – согласился я, – тут как раз у нас и клея на один лист... А Пётр Петрович тебе действительно поможет, чем может. Ну и я, конечно, помогу.
          --  Нет, ну в принципе я не против, – устало выдохнула Юля, раскатывая по полу последний намеченный нами для работы на сегодня                лист. 
      Стемнело. Моя Джульетта оккупировала компьютер, занимаясь какими-то своими делами, а я вновь погрузился в заботы нумизматического характера. Через час наши траектории пересеклись на кухне, куда я заглянул, чтобы выпить стакан чаю с плюшечкой. Однако по настоянию «моей любимой квартирантки», которая последние минут сорок хлопотала в этом пищеблоке, готовя ужин, я не стал перебивать себе аппетита и решил дождаться обещанной трапезы.
 –   Телефон! – бросила мне поглощённая своими кулинарными изысканиями 
      Юлька, между делом сунув мне в рот дольку порезанного круглешками     
      свежего огурца. – Инди, у тебя звонит мобильник.
 –   Действительно, – пробормотал я, прожёвывая «нежданный подарок» и 
      вышел из кухни, двигаясь строго на звук рингтона. 
     Это был мой напарник Борис. Он решил не дожидаться утра и набрал мой номер, чтобы сообщить, что Адольф Давидович присмотрел несколько монет из моей домашней коллекции и готов обсудить со мной цену на каждую из них и прочие условия продажи.
   -- «Адидас» возьмёт твои «купрумы от тёти Лизы» и «сильверные анцы» Страны Советов, – бойко доложил мне Мицкевич, – возьмёт всё,         что ты предложил. Только цена, Алексей... Она будет, как ты понимаешь, в сторону «извини-подвинься».
   -- Да понял я, Боря, понял, – задумчиво ответил я. – Насколько мне нужно будет подвинуться и каков размер его «извини»?
   -- Завтра на нашем объекте я тебе конкретизирую цифры, – сухо выдохнул в трубку мой сослуживец, – так что готовь карманы и пакуй       
       свои мани. Пока!
   -- До завтра, кормилец, до завтра! – попрощался с Борисом я и вернулся на кухню, слегка почёсывая в размышлении лоб.              
      Юля зажгла свечи и красиво разложила по тарелкам наш ужин. Чарующий аромат наполнил всё помещение моего пищеблока и, наверное, даже просачивался с воздухом через вентиляционные шахты по каким-то другим квартирам, интригуя их обитателей загадочной снедью, что нам предстояло вкушать в этот вечер.
   -- Будем трапезничать? – полюбопытствовал я, еле сдерживая слюну.
   -- Да, у меня всё готово, – сообщила Джульетта и, видя мой озадаченный вид, спросила, – Инди, всё в порядке?
   -- Да, моя принцесса, – несколько рассеянно вымолвил я, присаживаясь за накрытый стол.
   -- Что-то не так? – снова поинтересовалась «моя любимая квартирантка», выдавая мне дежурную салфетку и, краем уха зацепившись за         обрывки нашего с Борисом разговора, решила уточнить, – что за сланцы? О чьей тётке речь? Или это секрет?
   -- Ну и слух у тебя, принцесса моя!
   -- Как у собаки!
   -- Да нет, Юляш, не секрет, – всё ещё инстинктивно размышляя о предстоящей сделке, сказал я. – Это сленг такой, ну своеобразный                нумизматический или  субнумизматический жаргон, приправленный фразеологизмами Бориса Михалыча... «Анцы» – это монеты в                  отличном состоянии, ну, которые не ходили по рукам и прилавкам. Они называются – «без обращения» от английского слова                          «ансёкьюлэйтед».*  Короче, «анцевские» или «анцы». Как новенькие, в общем, без изъянов, будто бы только что со станка... Здесь речь        шла о серебряных монетах начала и середины двадцатых годов прошлого века, о советском серебре. И ещё мы говорили о медных               монетах времён императрицы Елизаветы.
   -- А я уж думала вы шифруетесь, – с улыбкой произнесла Юлька, облагораживая мою тарелку плодами своих кулинарных изысканий.
   -- Да нет, золотце! Своеобразие лексики и всё такое прочее... Не бери в голову.
   -- Всё ради моей матери?.. Ведь ты её даже не знаешь и не видел никогда, – тихо сказала Джульетта, обняв меня за плечи.
   -- Её знаешь ты, а этого больше, чем достаточно, – ответил я, поцеловав Юлькину руку, – она твоя мама... И другой у тебя не будет                    никогда. А все ваши противоречия время разгладит и выпрямит, словно складки на обоях, что сегодня так дружно разглаживали мы с            тобой... Да, знаешь... Если бы вы и не примирились в этой жизни, я думаю, вы непременно нашли бы общий язык в другой.     
    Юля ничего не сказала мне. Она просто прижалась своей щекой к моей щеке, ещё раз обняла меня за плечи и поспешно вышла из кухни. Я не стал что-либо выпытывать у неё, подумав, что сейчас какое-то время ей, наверное, нужно побыть одной, оставшись наедине с собственными мыслями и чувствами своими. Мне очень хотелось верить в то, что их взаимоотношения с мамой всё же наладятся в весьма обозримом будущем, даже, если они и не станут прежними, такими, какими они были, когда был жив Юлькин папа.
     Говоря о нас самих, могу отметить, что те чувства, которые мы с Джульеттой испытывали друг к другу, радовали меня своим состоянием неповреждённости, словно монетки в сохранности UNC, будто бы мы, зная заранее, что между нами такое когда-нибудь произойдёт, тщательно сберегали их именно для этого периода.
 
     Приближалась осень. На деревьях всё больше и больше становилось жёлтых листьев, которые как соответствующий сигнал светофора давали понять, что в природном трафике наступают свои перемены. Смена времён года регулирует жизненные потоки на земле, чередуя направление движения наших мыслей и наших чувств, которые то возгораются, то замирают, то застывают на свой срок, чтобы пройдя определённый отрезок своего пути, возжечь наши мечты и надежды с новой силой. Изменяя свои формы и манеры, сообразно веяниям эпох, жизнь на земле продолжается. Человек может улавливать отдельные нити Божьего промысла и связывать их в какие-то сугубо индивидуальные клубочки, но постигнуть замысла Творца в полной мере, он, конечно же, не в силах... Можно лишь в каком-то отдалённом приближении ощутить свою сопричастность к происходящему и довольствоваться этим, зная, что приложил все силы, чтобы уклониться от зла или же некой тёмной стороны реальности...
      Как хотелось бы, чтобы наши самые светлые и чистые чувства словно анцевские монеты сверкали на солнце своим штемпельным блеском первозданности и неиспорченности этим бытием. Ибо сохранив их в таком виде, мы сберегаем свою душу от скверны.
 
 
  * Uncirculated (англ.) – 1. «Без обращения»; 2. Качество чеканки монет, при котором монета обладает ровным матовым металлическим блеском без зеркального поля (поверхности), обозначается аббревиатурой UNC.

© Copyright: Nikolay Makarov, 2022

Регистрационный номер №0506483

от 23 мая 2022

[Скрыть] Регистрационный номер 0506483 выдан для произведения:                                                              Г л а в а  6
 
                                              Идеалы и проза жизни
  
     Завтра снова на дежурство. Чувствуешь себя совсем некомфортно, когда твоя работа не приносит тебе радости или хотя бы некоего удовлетворения. Когда занятие по душе, тогда и дело спорится лучше... Кто бы опровергал это?.. В молодости мы, наверное, не особо притязательны к тому, что даёт нам хлеб насущный. Мы ещё не научились привередничать по этому поводу и комплексовать из-за «неподходящей» для нас работы. А в зрелые годы свои хочется получать удовлетворение, видя плоды собственного труда; хочется знать, что твои старания и хлопоты твои не напрасны и кому-то они принесут пользу. Приятно осознавать, что то, что ты делаешь, в какую бы форму это ни было облечено, кому-то будет во благо, принесёт радость или подарит ещё какое-нибудь светлое чувство. А как иначе?.. Зачем в противном случае потуги твои?.. Впрочем, наверное, бывает и по другому...
     Сейчас мир заметно изменился  и часто люди уже идут на работу, чтобы просто «ковать презренный металл», не получая удовольствия от самого процесса. Отбывание трудовой повинности только ради зарплаты постепенно разъедает душу подобно древоточцу, превращая со временем самые светлые страницы повести, именуемой «Жизнью», в никчёмную труху...
     Моя Джульетта, нужно отдать ей должное, довольно быстро заметила, что нынешнее моё занятие не доставляет мне особой радости. Может быть, как-то инстинктивно уловив мою человеческую сущность, она смогла оценить мои старания и моё упорство в труде, который не дарит мне ни надежды, ни счастья... Что поделать, так тоже случается в нашей жизни... Она увидела, что в переходе метро я отдаюсь своему занятию с большим вдохновением, чем там, где я сейчас вынужден зарабатывать себе на пропитание.
     Сама же Юлька, дав себе передышку после сдачи экзаменов на две с половиной недели, нашла себе подработку. Она устроилась продавцом-кассиром в один из сетевых супермаркетов и выходила на смену по свободному графику. Её «доблестный труд» стал для нас довольно весомым подспорьем. По крайней мере, она сама стала добытчицей и это приносило ей определённое удовлетворение. Ну а я, наверное, по-отечески был за неё рад и готов был гордиться её, в общем-то, совершенно непримечательными для других успехами, как некой высокой наградой. После того, как она самозабвенно оттрубила целый месяц на своём рабочем месте, я соорудил дома импровизированную Доску почёта, куда поместил несколько фотографий моей Джульетты, выбивающей кому-то его чек на покупку. (Я тайком от Юльки подловил этот момент, когда она всецело была поглощена своим самозабвенным трудом на благо развития данной коммерческой сети и сделал дюжину снимков, как говорится, «скрытой камерой».) В один из дней «моя любимая квартирантка» приходит с работы и видит эту домашнюю Доску почёта...
     Сказать, что Юлька была удивлена, значило бы, не сказать ничего! А прочитав мои шутливые комментарии к этим фоткам, она просто не знала радоваться ей или грустить... Наконец, разобравшись с переполнявшими её чувствами, «передовик производства» повелел мне откупорить бутылку шампанского, чтобы отпраздновать сей своеобразный юбилей её героических свершений. Правда перед этим я всё же получил некоторую трёпку, что причиталась мне, по мнению моей Джульетты... А потом у нас был... Одним словом, мы весьма вдохновенно отметили это знаменательное событие в опочивальне...
     Какое-то время мы собирались с силами и с духом, чтобы сделать хоть некоторые подвижки в ремонте моего теперь уже неодинокого флэта. Многое из нужных стройматериалов давно уже было мной припасено. Но раньше в этот «отель разбитых сердец» просто не просачивалось необходимое для плодотворных деяний настроение. Однако, когда в его стенах появился вдохновитель в виде волшебницы-феи из сказки, я заметно воодушевился и был готов уже и на ратные подвиги, никак не связанные со спальней... Однажды всё само собой сложилось неким прозаическим и в то же самое время магическим образом и мы, засучив рукава, принялись за дело.
     Два дня мы наклеивали обои в зале, испытывая при этом приятную усталость и радость от того, что плановая реставрация моего жилища наконец-то сдвинулась с мёртвой точки. В первый из этих дней «моя любимая квартирантка» как-то исподволь переключила наш разговор на животрепещущую тему, размышляя вслух о перспективах, касающихся моего трудоустройства.
      --  Инди, а что, если тебе снова вернуться в профессию? Ну, я имею в виду, может быть, тебе опять начать преподавать... ну где-нибудь? – обратилась ко мне с вопросом Юля, намазывая клеем очередной лист обоев. – Я не знаю, попробовать устроиться в каком-нибудь из универов, академий или в лицее, в школе, наконец... В училище каком-нибудь, типа нашего... ну, в общем, где-нибудь... Что скажешь, а?
       -- Не знаю, – неуверенно ответил я, со старанием разглаживая клей под обоями характерными для этого процесса движениями кистей рук.  – Наверное... Наверное, что-то там сгорело внутри... Не просто перегорел предохранитель от перенапряга, что-то по-серьёзному сломалось.
          --  А отремонтировать? – задала вопрос в тоне этого разговора Джульетта.
          --  А ремонт – вот он, весь к твоим услугам! – бесхитростно произнёс я, делая круговые движения своим указательным пальцем, как бы описывающие интерьер помещения, и вновь забрался на стул для принятия следующего рулона от моей партнёрши.
          --  Ну правда, Лёш! Может быть, ещё раз попытаться войти в эту реку? – повторила свою мысль Юлька, слегка теребя меня за штанину.
          --  Мне кажется, я разучился плавать, – продолжая философскую линию, заданную моей собеседницей, сказал я, не отрываясь от своего занятия. – А ходить по воде я не умею... К тому же, случается так, что и реки пересыхают, оставляя после себя лишь следы в виде длинного или даже очень протяжённого оврага, а то и каньона.
         --  Лёш, ты прости, я не всегда могу понять смысл твоих аллегорий, – серьёзно ответила Джульетта, разглаживая внизу двумя сухими тряпками морщинки на листе обоев, к которому было приковано наше внимание, чтобы выдавить из-под него излишки клея.
         --  Не знаю, Юль, как-то не хочется мне возвращаться в это дело, – задумчиво произнёс я, спустившись со стула и приходя на помощь моей соратнице по этой стройплощадке. – Может быть, ещё созрею... Слишком большой перерыв был... А может быть, наоборот, мне нужно ещё какое-то время... В общем, я сейчас затрудняюсь тебе что-либо конкретное в этом плане обещать... Давай лучше поговорим о продолжении твоей учёбы.
          --  Ну а что насчёт меня-то? – озадаченно спросила Джульетта, не переставая старательно выполнять свою работу.
          --  Не хочешь поступать в инсти... Подожди... Как он сейчас называется-то?.. В общем, в универ, где Пётр Петрович преподаёт? «Огневую поддержку» в роли моего друга я тебе обеспечу. Будешь специалистом с университетским образованием. Ты же хочешь работать с детьми? Тебе ведь это нравится?
          --  Мысль интересная, как ты говоришь, – ответила Юля, отодвигая в сторону ёмкость с клеем, чтобы ненароком кто-нибудь из нас не опрокинул её на пол. – Я об этом подумаю. Но у них же там другой профиль.
         --  Ну хорошо. Тогда, может быть, в эту, как её... в педагогическо-гуманитарную академию... или как она сейчас называется-то? – продолжил я допытываться у «своей любимой квартирантки» желаемого для меня результата.
          --  Я подумаю, – озадаченно сказала Юля, слегка поправляя розовую ленту, прибиравшую её волосы в аккуратный пучок на затылке.
          --  Обещаешь? – с нотками настойчивости в голосе поинтересовался я.
          --  Клянусь всеми оставшимися у тебя рулонами обоев! – торжественно провозгласила Джульетта и добавила, – ну что, ещё одну полосочку и на сегодня всё?
          --  Пожалуй, да! – согласился я, – тут как раз у нас и клея на один лист... А Пётр Петрович тебе действительно поможет, чем может. Ну и я, конечно, помогу.
          --  Нет, ну в принципе я не против, – устало выдохнула Юля, раскатывая по полу последний намеченный нами для работы на сегодня лист. 
      Стемнело. Моя Джульетта оккупировала компьютер, занимаясь какими-то своими делами, а я вновь погрузился в заботы нумизматического характера. Через час наши траектории пересеклись на кухне, куда я заглянул, чтобы выпить стакан чаю с плюшечкой. Однако по настоянию «моей любимой квартирантки», которая последние минут сорок хлопотала в этом пищеблоке, готовя ужин, я не стал перебивать себе аппетита и решил дождаться обещанной трапезы.
 –   Телефон! – бросила мне поглощённая своими кулинарными изысканиями 
      Юлька, между делом сунув мне в рот дольку порезанного круглешками     
      свежего огурца. – Инди, у тебя звонит мобильник.
 –   Действительно, – пробормотал я, прожёвывая «нежданный подарок» и 
      вышел из кухни, двигаясь строго на звук рингтона. 
     Это был мой напарник Борис. Он решил не дожидаться утра и набрал мой номер, чтобы сообщить, что Адольф Давидович присмотрел несколько монет из моей домашней коллекции и готов обсудить со мной цену на каждую из них и прочие условия продажи.
«Адидас» возьмёт твои «купрумы от тёти Лизы» и «сильверные анцы» Страны Советов, – бойко доложил мне Мицкевич, – возьмёт всё, что ты предложил. Только цена, Алексей... Она будет, как ты понимаешь, в сторону «извини-подвинься».
Да понял я, Боря, понял, – задумчиво ответил я. – Насколько мне нужно будет подвинуться и каков размер его «извини»?
Завтра на нашем объекте я тебе конкретизирую цифры, – сухо выдохнул в трубку мой сослуживец, – так что готовь карманы и пакуй свои мани. Пока!
До завтра, кормилец, до завтра! – попрощался с Борисом я и вернулся на кухню, слегка почёсывая в размышлении лоб.               Юля зажгла свечи и красиво разложила по тарелкам наш ужин. Чарующий аромат наполнил всё помещение моего пищеблока и, наверное, даже просачивался с воздухом через вентиляционные шахты по каким-то другим квартирам, интригуя их обитателей загадочной снедью, что нам предстояло вкушать в этот вечер.
Будем трапезничать? – полюбопытствовал я, еле сдерживая слюну.
Да, у меня всё готово, – сообщила Джульетта и, видя мой озадаченный вид, спросила, – Инди, всё в порядке?
Да, моя принцесса, – несколько рассеянно вымолвил я, присаживаясь за накрытый стол.
Что-то не так? – снова поинтересовалась «моя любимая квартирантка», выдавая мне дежурную салфетку и, краем уха зацепившись за обрывки нашего с Борисом разговора, решила уточнить, – что за сланцы? О чьей тётке речь? Или это секрет?
Ну и слух у тебя, принцесса моя!
Как у собаки!
Да нет, Юляш, не секрет, – всё ещё инстинктивно размышляя о предстоящей сделке, сказал я. – Это сленг такой, ну своеобразный нумизматический или  субнумизматический жаргон, приправленный фразеологизмами Бориса Михалыча... «Анцы» – это монеты в отличном состоянии, ну, которые не ходили по рукам и прилавкам. Они называются – «без обращения» от английского слова «ансёкьюлэйтед».*  Короче, «анцевские» или «анцы». Как новенькие, в общем, без изъянов, будто бы только что со станка... Здесь речь шла о серебряных монетах начала и середины двадцатых годов прошлого века, о советском серебре. И ещё мы говорили о медных монетах времён императрицы Елизаветы.
А я уж думала вы шифруетесь, – с улыбкой произнесла Юлька, облагораживая мою тарелку плодами своих кулинарных изысканий.
Да нет, золотце! Своеобразие лексики и всё такое прочее... Не бери в голову.
Всё ради моей матери?.. Ведь ты её даже не знаешь и не видел никогда, – тихо сказала Джульетта, обняв меня за плечи.
Её знаешь ты, а этого больше, чем достаточно, – ответил я, поцеловав Юлькину руку, – она твоя мама... И другой у тебя не будет никогда. А все ваши противоречия время разгладит и выпрямит, словно складки на обоях, что сегодня так дружно разглаживали мы с тобой... Да, знаешь... Если бы вы и не примирились в этой жизни, я думаю, вы непременно нашли бы общий язык в другой.      Юля ничего не сказала мне. Она просто прижалась своей щекой к моей щеке, ещё раз обняла меня за плечи и поспешно вышла из кухни. Я не стал что-либо выпытывать у неё, подумав, что сейчас какое-то время ей, наверное, нужно побыть одной, оставшись наедине с собственными мыслями и чувствами своими. Мне очень хотелось верить в то, что их взаимоотношения с мамой всё же наладятся в весьма обозримом будущем, даже, если они и не станут прежними, такими, какими они были, когда был жив Юлькин папа.
     Говоря о нас самих, могу отметить, что те чувства, которые мы с Джульеттой испытывали друг к другу, радовали меня своим состоянием неповреждённости, словно монетки в сохранности UNC, будто бы мы, зная заранее, что между нами такое когда-нибудь произойдёт, тщательно сберегали их именно для этого периода.
 
     Приближалась осень. На деревьях всё больше и больше становилось жёлтых листьев, которые как соответствующий сигнал светофора давали понять, что в природном трафике наступают свои перемены. Смена времён года регулирует жизненные потоки на земле, чередуя направление движения наших мыслей и наших чувств, которые то возгораются, то замирают, то застывают на свой срок, чтобы пройдя определённый отрезок своего пути, возжечь наши мечты и надежды с новой силой. Изменяя свои формы и манеры, сообразно веяниям эпох, жизнь на земле продолжается. Человек может улавливать отдельные нити Божьего промысла и связывать их в какие-то сугубо индивидуальные клубочки, но постигнуть замысла Творца в полной мере, он, конечно же, не в силах... Можно лишь в каком-то отдалённом приближении ощутить свою сопричастность к происходящему и довольствоваться этим, зная, что приложил все силы, чтобы уклониться от зла или же некой тёмной стороны реальности...
      Как хотелось бы, чтобы наши самые светлые и чистые чувства словно анцевские монеты сверкали на солнце своим штемпельным блеском первозданности и неиспорченности этим бытием. Ибо сохранив их в таком виде, мы сберегаем свою душу от скверны.
 
 
  * Uncirculated (англ.) – 1. «Без обращения»; 2. Качество чеканки монет, при котором монета обладает ровным матовым металлическим блеском без зеркального поля (поверхности), обозначается аббревиатурой UNC.

 

Джульетта, с которой мне не быть. Глава 7.

Джульетта, с которой мне не быть. Глава 5.