Джимилля

Я о людях люблю писать,
Мои образы то же Россия,
Не перестают удивлять,
А сколько души в них, силы,
Бывает, сорвутся когда,
Так сколько на них свалилось,
С любого пиши – судьба,
Мексике и не снилось…

 

1.                                                                                        На часах была половина первого ночи. Я, наконец-то, управилась, и день прошел не зря. Дома все радовало чистотой. Я даже истопила баню и постирала. И теперь можно расслабиться. И вот сейчас, придя из бани, чистая, усталая и довольная собой, я вдруг ощутила зверский голод. И плевать я хотела на тех, кто говорит, что ночью вредно есть. Я достала из духовки еще горячую курицу и открыла бутылку красного сладкого вина. Включила легкую музыку и решила насладиться ужином, тем более что и повод был. Я пошла в отпуск, впервые за три года, и отправила детей на море, грохнув на это все свои скудные сбережения, и еще влезла в долги. Но это все не важно, денег никогда не хватает, а дети увидят море, я вот так его и не видела никогда. И еще был повод, я осталась дома одна. Я так редко была одна, что наслаждаться одиночеством – для меня это действительно был отдых. Возможно, когда-нибудь, я и изведаю страх, что одиночество продлится дольше, чем хотелось бы и прочувствую боль и страдание по этому поводу. Но дай Бог, чтоб не испить из этой чаши подольше. После бокала вина наступило такое расслабление, что уж подумалось плюнуть на все и завалиться спать. Но старый дневник, найденный во время уборки, просто притягивал взгляд. Я его так тщательно прятала, что скоро и сама забыла о его существовании. А тут попал в руки, ежедневник, заведенный когда-то еще в школе, и я не решилась его просто выбросить. Все-таки он немой свидетель многих взлетов и падений. Тем более что сейчас мне это вспоминать не так больно, как пел Тальков: …память не бьет по рукам…. Я убрала со стола, оставив только вино, выключила музыку и отключила телефон. Сходила покурить на крыльцо и только после этого удобно устроилась на кровати с дневником в руках.
…Здравствуй мой миленький дневничок. Меня зовут Джимилля, мне 17лет и я учусь в десятом классе. Мой рост 168см и вес 55кг. У меня черные волнистые  волосы до плеч, восточная фигурка с широкими бедрами и вообще, я красивая девочка. Мне очень хотелось завести дневник, и я купила тебя. Конечно, все мне просто физически о себе не рассказать, но я буду стараться. Сначала мне хочется рассказать свой сон. Мне приснилось, будто, я в какой-то восточной стране хожу по магазинам. В одном я купила хлеб, но он почему-то оказался плесневелый и мне продавец, непременно русская, поменяла на рыбу. А потом я вышла на какой-то балкон из камня, как в замке, свисающим над ущельем. А когда я перегнулась через каменный парапет балкона, чтоб посмотреть вниз, где-то там внизу далеко шумела горная очень быстрая река, но очень грязная, будто река просто из грязи. Я повернулась и ушла с балкона. Потом я очень долго бродила по рынку с какими-то родственными женщинами, выбирала украшения и остановилась на кольце, но не одела его на палец, а положила в карман. И я всегда знала, что я вернусь домой, не знала куда, но домой. Вот такой сон, мой дневничок. Я рассказала его бабушке, она сказала, что выйду замуж за русского, но потом об этом пожалею. Потом баба замолчала и больше ничего не сказала.
-Но ведь ты же не досказала мне про сон?
-Ничего больше не знаю,- и отмахнулась от меня, как от назойливой мухи.
Знаешь, мой дневничок, а до этого бабушка всегда поясняла все мои сны, даже самые фантастические, и все слово в слово сбывалось. Даже девчонки из моего класса писали бабе записки со своими снами, и она поясняла, тоже все сбывалось до последнего слова.
-Погадай мне тогда?
-С чего ты взяла, что я умею, да у меня и карт нет.
-А я видела один раз в документах колоду карт в картинках, их больше, чем в обычной колоде и они красивые. Ты завернула их в дорогой платок и хранишь. Но я не помню, чтоб хоть раз ты их доставала, не чужие же они?
Бабушка тяжело вздохнула.
-Любопытство и гордость твои самые большие грехи.
-Ну, апа?
-Это мои карты, но однажды я обещала Аллаху, что если твой дед вернется, я больше не возьму их в руки.
-А откуда дед должен был вернуться, от другой женщины?
-О, Аллах,- баба всплеснула руками,- что за мысли в твоей голове, с войны, с войны если вернется. На него и похоронка приходила. А по картам дед живой был и должен был вернуться домой, вот я и зареклась Аллаху. Как только дед переступил порог дома, я не брала карты в руки.
-А подари их мне?
-Да что с тобой? Отстань и сама не смей брать карты, увижу, что доставала, излуплю, как есть излуплю. Это очень сильная колода, называется Таро, а ты мала для них. Вот умру, заберешь, если не передумаешь.
Мне захотелось курить. Я отложила ежедневник и с бокалом вина вышла на крыльцо. Закурила, тоска по детству накатила еще та. Вспомнилась бабушкина мама, бабушка Мимизиган, но мы, дети, называли ее всегда бабой Маней. Она вязала нам из тряпочек кружки деревянным крючком, который долго у меня хранился, потом куда-то делся с переездами. Мне, как самой младшей, всегда доставались самые яркие и красивые кружки, мы ими выстилали полы в кукольных домиках. А еще всегда в одно и тоже время баба Маня вставала на колени и читала Коран. Мы, дети, шалили, щипали ее, толкали, но апа даже головы не поднимала от Корана. Нам казалось, что ей хоть кипяток на голову лей, баба Маня не перестала б молиться. Правда на такие жестокости у нас, слава Богу, не хватало ума и воспитания. Но когда баба говорила последние слова и умывалась чем-то невидимым из ладошек, когда она закрывала Коран и вставала с колен, нам доставалось крепко. Много лет позднее этот Коран бабушка моя отдала мулле за место на мусульманском кладбище для брата – бабы Маниного сына. Его не хотели там хоронить, потому что он крестился перед смертью. Но именно на мусульманском кладбище лежали его родители, и в том числе баба Маня. И за Коран мулла дал разрешение. Я как сейчас помню эту Книгу, датированную семнадцатым  веком, с ветхими страничками, с крючками и точками – древний арабский язык, с золотым замком и золотыми уголками, в золотом переплете. Читать его умела только баба Маня, бабушка моя уже не знала этого языка. И когда я спросила, почему баба его отдает, когда Коран стоит целое состояние. Баба ответила, что продавать Коран грех и в семье его передавали по наследству старшей дочери. И что этим своим поступком баба сделает два дела, угодных Аллаху – сохранит нас от греха и подарит братке кусок земли рядом с родителями.
Еще мне вспомнился случай о Мимизиган апе. Я пришла к ней в гости прямо из школы, в форме и пионерском галстуке. И мне пришлось ждать под дверью, когда кончится время молитвы. И я конечно, с ходу возмутилась: баба, Бога-то нет. Тогда так учили в школе, более того, я еще помню, как побили девочку в первом классе за то, что она носила крестик. Что же тогда случилось с моей, всегда терпеливой и любящей прабабушкой, у нее, наверно, только пена изо рта не летела, как она орала.
-Да как ты смеешь судить о том, до чего у тебя мозги не доросли, никогда, никогда не смей так говорить!
Тогда я заплакала от обиды и неожиданности. Тогда баба Маня обняла меня.
-Чтобы не случилось в твоей жизни, во чтоб не окунул тебя Аллах, никогда, никогда не говори, что Его нет. Аллах, Иисус, Иегова, Будда, какая разница. Бог, он ведь один, только у Него много имен. Однажды Он тебе понадобится, а ты отреклась от Него, и Бог не услышит твою молитву.
Много лет позднее, читая Библию, я нашла подтверждение этой мысли в одной фразе: …сказал глупец в сердце своем – нет Бога….
Я еще отпила вина и закурила вторую сигарету. Плохо, когда дети растут без бабушек и дедушек. Сейчас, когда я стала взрослой и самодостаточной женщиной, мне их катастрофически не хватает. Мне ничего от них не надо, ни денег, ни других благ, просто, чтоб они были. Потому что, бабушки и дедушки, с их житейской мудростью, всегда знали ответы на все вопросы. Невольно навернулись слезы. Я бросила окурок в железное ведро, стоящее у крыльца и служащее мусорницей. Зашла домой и, устроившись на кровати, продолжила чтение.
            А еще, мой дневничок, я все еще встречаюсь с А....Я так и буду о нем писать, А… и А…, мало ли А… на свете.  Мы ходили к нему в гости на кофе. Мне ужасно нравятся его поцелуи, но почему-то от них у меня не кружится голова. Вот когда мне было пятнадцать лет, я тебе расскажу, мы дружили с Андреем. Андрюшке было двадцать один год. Так, когда Андрюша меня целовал, у меня кружилась голова, я, казалось, растворялась в нем. Мне было так хорошо, как никогда в жизни, эта была моя первая любовь. Но потом мы поссорились. Я увидела сон, что мне пришло письмо от Андрея. Я ясно видела его почерк, но написано было не «Солнышко мое Джимилля», а «Солнышко мое Наташа». На следующий день мы встретились, и я сказала:
-Привет Наташе!
-Какой Наташе?
-С которой ты встречаешься.
-Откуда ты знаешь, нас с ней никто не видел?
Нужно видеть было глаза Андрея в этот момент. Короче мы поссорились. А таких Наташ у Андрея оказалось много, со многими он еще и спал. А я, как не любила его, так и не смогла переломить свою «недотрогу». Хотя я часто думала о нем, но все равно, бросил-то меня Андрей, а не я его.
-Хоть ты, солнышко, прелесть, но давай останемся просто друзьями, тебе, может, замуж и пора, только я еще не готов. Я еще не нагулялся.
По крайней мере, откровенно, как я потом рыдала. А… тоже классно целуется, но я не задыхаюсь от желания, и у меня не темнеет в глазах во время поцелуев. Так вот, мой миленький дневничок, когда мы с А…пошли гулять, нам возле дома встретилась его мама. Представляешь, когда мы поздоровались, А… говорит:
-Мама, мы решили пожениться.
У меня просто челюсть отвисла, мне-то А…еще ничего не предлагал и не спрашивал. Но самое прикольное, так это то, что ответила мама А….
-Ну, так чего, сходитесь, да живите.
Я вообще чуть в осадок не выпала, как говорится: а ларчик просто открывался. И на этом мы разошлись, мама А… пошла домой, а мы на остановку. У меня даже слов не было, я так и не поняла, что это было, типа предложение руки и сердца? И почему-то А… все решил за меня. А я так до сих пор не знала, что я к нему чувствую и хочу ли прийти на следующее свидание. Вот об этом я хотела тебе рассказать, и о многом другом, но ужасно хочется спать, а у меня завтра последний экзамен. А мы гуляли опять допоздна. Я типа учу билеты, а баба ворчит через стенку, но мне хорошо слышно. Мне опять попало, что я пришла затемно. Билеты мне вообще не лезут в голову, лучше лягу спать, а утром почитаю. До встречи, мой дневничок.

   Прошла неделя, столько событий произошло, постараюсь тебе рассказать. Ну, во-первых, я окончила школу и получила аттестат о среднем образовании. Платье для выпускного вечера мы взяли у тети, она в нем была на втором дне своей свадьбы. Конечно, оно мне вообще не идет, да еще цвет голубой, который я терпеть не могу. Но другого платья все равно нет. Я занесла домой документы и, слава Богу, бабы с дедом не было дома, они уехали в гости. Я забрала платье и прочее барахло для вечера и слиняла к подруге Таньке. Таня стала меня упрашивать поехать лучше на пикник, с ночевкой.
-Джимми, ты дурочка, зачем тебе этот выпускной, ну когда тебя еще отпустят на всю ночь.
-Ты-то на свой выпускной ходила, я тоже на свой хочу.
-Да ты послушай, мы уже откупили классное местечко, посидим вчетвером, отметим твой праздник.
-Отстань.
-Да там клево, о деньгах не думай, все оплачено, это наш подарок тебе на выпуск.
-И А…тоже?
-Конечно, мы все это вместе замутили, Джимми, ну когда тебя еще отпустят, мы классно время проведем, поверь. Ну, зачем тебе эти одноклассники, у тебя и подруг-то среди них нет. У вас класс дебильный, где каждый за себя. А тут все вокруг тебя. Можешь свое платье надеть, если хочешь.
-Шутишь, я это платье просто видеть не могу.
-Ну и все, твои даже и не узнают, будто ты была на выпускном, а утром – зуб даю, приедешь вовремя. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ради меня.
-А с А… мы договорились только на завтра встретиться.
-Да он в курсе, там Сережа уже обо всем договорился и через полтора часа мы встречаемся все у подъезда.
Ну и представь, мой дневничок, как мне хотелось, и я понимала, что больше мне на ночь из дома не вырваться, меня деда просто захлестнет. Вот так я согласилась. Теперь, мой дружок – дневничок, мы подошли к главному.
Там и вправду  был уже накрыт стол, обслуживал официант, как в ресторане. Конечно, до этого  я в ресторане не была, и сравнить было не с   чем, но мне казалось, что именно так и бывает. Домик не большой, в лесу на поляне. Тут же из зала вход в сауну и в гостиничные номера, только с другой стороны. Официант накрыл на стол и тут же удалился. И мы были вчетвером  в этом домике среди леса, казалось одни во всем мире. Но когда мы вышли из такси, в самом начале, А…почему-то шел впереди, а я сзади. Он как будто думал о своем, и я была тут лишней. И я подумала в тот момент, что никогда больше не хочу  А …видеть. Не знаю мой дневничок, почему это мысль  посетила меня, но я ясно знала, что уже завтра в городе мы распрощаемся навсегда. И  я  решила, что праздник себе портить не буду, и куда я денусь из леса, но видимся мы - последний раз. Сережка – это парень, с придурковатой  улыбкой, Танькин кавалер, все так хитро улыбался мне, а в целом было не плохо. Таня после застолья ушли с Сережей в сауну. Я не пошла, я что, дура, без купальника. Да и я думала, что мы по-другому разделимся, девочки отдельно от мальчиков. А пока мы ходили к озеру, там, в лесу  еще и озеро было, Танька с Сережкой заняли один номер. А в гостинице всего два номера, а мне где-то тоже спать надо под утро. Пришлось разделить номер с А…                                       
    Ну и как ты понимаешь, мой маленький дневничок, там все и случилось, что должно было произойти. Я не так себе это представляла  и не об этом мечтала, но где–то глубоко внутри, я догадывалась, что ради этого замутили этот пикник, и что именно этим и кончится мой «выпускной». Может, подспудно,  я и была готова к этому, но было очень больно, и я не  давалась. И А…, можно сказать, взял меня почти насильно. Было много крови, я замарала всю простынь. Но как А…увидел кровь, мою боль и понял, что он у меня первый, А…изменился. Он стал очень ласковый и нежный. Потом уже А… унес меня в сауну на руках, завернув в махровый халат, что висел в номере. Там, дневничок, он сам меня осторожно мыл, покрывая поцелуями. В сауне у меня проснулось желание, и еще четыре, или пять раз, мы сделали «это». И еще, мой дружок, представляешь, меня шокировало, что у мужчин там тоже волосы растут. На этом моменте я не заостряла внимания на уроках анатомии, но А…это рассмешило. Мне показалось, что он был очень доволен и рад оказаться первым и сделать из меня женщину.
   Вот мой дневничок, так все и произошло, хотя я думала, что это случится после свадьбы. Но я сама виновата,  зачем я согласилась поехать, как я скажу бабе? Не чего не буду говорить, и теперь тебя мне придется прятать подальше. Бабушка очень любит рыться в моей комнате и читать мои письма, не стесняясь вскрывать их первой. Я и не представляю, что будет, если баба тебя найдет, наверно, меня порвут на тысячу Джимиллей.
Утром А…вызвал такси и увез меня домой, а Танька с Сережей еще остались там. Вот такой у меня был «выпускной». Но в целом, если не считать, что «это» случилось, и я даже не жалею, что это случилось, все прошло не плохо. И меня еще никто столько не обнимал и не целовал как А….
          Я посмотрела на часы. Время было три ночи, ужасно захотелось кушать и еще трусики предательски промокли. Я отложила ежедневник и поставила остатки курицы в микроволновку. Налила еще бокал вина и вышла на крыльцо с сигаретой. Спать совсем не хотелось, а этот старый, забытый дневник поднял со дна души что-то далекое и родное. Как я была глупа и по-детски доверчива. В свои  семнадцать лет быть таким, по сути, ребенком. Про современную молодежь такого не скажешь. Как, кажется, все это было давно. Но когда читаешь, будто тебе все еще семнадцать лет, словно окунулся в детство. Хотя в ту ночь мое детство закончилось навсегда. Джимилля, Джимилля, вся твоя жизнь могла бы сложиться по-другому, не лучше, не хуже, просто по-иному. Я бросила сигарету и пошла, есть курицу. Вина больше не хотелось. И тут я поймала себя на мысли, что я ни о чем не жалею, в принципе, чему быть, того не миновать. Но моя прабабушка всегда говорила: вас Аллах относит, а вы все равно голову суете.
Когда я подкрепилась, на душе повеселело. Наверно, все страшные преступления совершают голодные люди. Я снова устроилась на пастели, оставив блюдо с остатками ужина на столе, и стала читать дальше.
      Здравствуй снова мой любимый, сокровенный дневничок. Я две недели опять не открывала тебя, знаешь, я так и не сказала А… «прощай». Не знаю почему, но мы по-прежнему встречаемся. Иногда днем занимаемся любовью, хотя в принципе, меня всегда бесит такая формулировка. Все наши отношения стали совсем другие. А… говорит, что стало легче общаться. Не знаю, насколько легче, просто мы стали ближе и я начала к А…привыкать. Я стала по нему скучать, чего раньше за собой не замечала.

     Продолжаю через несколько дней. Произошло то, чего я больше всего боялась. Я вернулась из магазина, куда баба меня посылала. Деда дома не было, он играл во дворе с мужиками в домино. Баба такая злая, а на столе, прямо на середине лежишь ты – мой дневничок. Меня чуть не парализовало, она все-таки тебя нашла и прочитала.
-Что это такое?- баба показала на ежедневник.
-Ничего, - и тут я взорвалась, видимо нервы сдали,- как ты можешь, кто тебе разрешил? Мало того, что ты читаешь мои письма, ты еще и сюда залезла?
-Это, правда?- мне показалось пугающим ее спокойствие.
-Да, правда, и что? Что ты все время вмешиваешься в мою жизнь?
-Ты все еще с ним встречаешься?
-Да, встречаюсь, и хочу, и буду!
-Мы посадим его в тюрьму за изнасилование, а ты, Джимилля, больше не выйдешь из дома.
-Никого вы не посадите, а я с вами больше не буду жить, вы мне надоели, я ухожу от вас. Я должна сидеть возле вас как цепной пес, а если на час задержусь на улице, ты всю ночь зудишь. Я просыпаюсь утром, а ты все еще ворчишь, словно и не ложилась, когда ты только спишь.
-Прекрати, и где это ты будешь жить, с ним? Или к матери уедешь, потому что, не нужна ему, этому А…, ты даже по имени его не называешь. Почему он не пришел с родителями, почему не поговорил с нами, он не хочет тебя в жены. Ты для него просто бесплатная шлюха, а ты такая и есть. Я плохо тебя воспитала, мне стыдно перед Аллахом, убирайся куда хочешь, иди, ты опозорила нас перед людьми!
-И уйду!
-Иди куда хочешь, только ты еще вернешься, вернешься с выводком, никому не нужная, брошенная. Будешь плакать, и просить простить тебя, шлюха!
   И я взяла тебя, мой дневничок, и выбежала из дома, хлопнув дверью, крикнув, что лучше умру, чем вернусь.
Вот так, мой дневничок, мы поругались с бабой. И, так-то, не она меня выгнала, а я сказала первой, что уйду. Но слезы стояли в горле комом и жгли крепче тысячи ос. Когда я проходила через двор, дед меня даже не заметил, был занят игрой. Я дошла до Таньки, а вечером хотела уехать к маме. Чтоб проситься к. А… у меня и в мыслях не было, ведь я сама была во всем виновата. Вечером на свидании я обо всем рассказала А…, но он никуда меня не отпустил. Мы не много погуляли по городу, а потом поехали к А… домой. Мой миленький дневничок, теперь А… можно назвать по имени, имя у него Артем, красивое, но колючее. Я долго сидела в Артемкиной комнате, а он закрылся на кухне с мамой для разговора. Видимо, тяжелый у них был разговор, мне все еще семнадцать лет, и я все еще несовершеннолетняя. А я все это время сидела и ждала, что сейчас войдет мама Артема и прогонит меня. И электричка уже ушла, и мне придется идти ночевать на вокзал, как последней шлюхе. Шлюха, шлюха, это слово так и звучало у меня в висках, словно его выжгли на лбу каленым железом. Мой дневничок, моя жизнь будто остановилась, я ясно видела себя на краю обрыва, а вокруг узкий горный серпантин. И куда мне двинуться, не знаю. Я смотрела на эту проклятую дверь комнаты, и ждала, когда она откроется.
Вошел Артемка и сказал, что все нормально, что мы будем жить вместе.
Вот так, дневничок, жизнь моя изменилась за несколько дней. Я помню день, когда нас познакомили, это было десятого июня. А семнадцатого июня состоялся мой «выпускной». Сегодня первое июля, первое утро в новом доме, в новом качестве. Тетя Ася, мама Артема ушла на работу, Артемка тоже, поцеловав меня, ушел, и я осталась одна. Получается, что за какие-то двадцать дней вся моя жизнь перевернулась. Ну ладно, мой дневничок, пойду,  попытаюсь что-то приготовить на ужин. Бабушке не звонила пока, может завтра.

              Ну, вот опять мы с тобой встретились, мой родненький дневничок. Прошло две недели моей новой жизни. На третий день я решилась позвонить бабушке.
-Баба, здравствуй, это я, Джимилля.
-Ты откуда звонишь?
-Из автомата на улице.
-А живешь где?
-У Артема.
Повисла пауза в несколько секунд, но показалась вечностью.
-Возвращайся домой.
-Нет, баба, я не вернусь, теперь здесь мой дом, там, где Артем. Когда-нибудь, когда мы все успокоимся, я приведу его познакомиться. Все очень быстро произошло, и уже ничего не изменить.
-Возвращайся, мы забудем обо всем.
-Нет, баба, я приду теперь только в гости.
-Лишь бы ты не плакала, - и бабушка повесила трубку.
А у меня словно камень с души упал, хотя до примирения еще далеко, но уже на сердце чуть-чуть легче. И по телефону всегда можно сказать то, что в глаза ты бы никогда не осмелился озвучить. А здесь, напрягся и огласил свое решение.
А в выходные мы ездили к моей маме в деревню. Я нервничала. И надо же было на вокзале, когда сошли с электрички, встретить Андрея. Он стоял в компании парней и девчонок, но нас заметил и прямо впился взглядом. Артемка этого или не заметил или сделал вид, что не заметил. У меня же чуть сердце из груди не вылетело, и до сих пор не знаю, как бы я поступила, если бы была одна. Артем обнял меня, и мы пошли, вся компания чуть шею не свернула.
Мама нас хорошо приняли, а что ей оставалось. Отчим даже прослезился, естественно, сначала изрядно употребив. Он объявил, что всегда любил меня, как родную. Хотя, сей факт не мешал ему выкидывать меня зимой в одной ночной сорочке и босиком на мороз со словами: «иди, ищи мать». А мать в это время пила или спала пьяная где-нибудь у соседей. Ну, а пили мама с отчимом всегда одинаково много. И спасала меня в детстве всегда мать отчима – бабушка Тая. Старушка жила через стенку, но вход у нее был отдельный, вот тогда-то я и стучала к ней в окошко. Иногда приходилось в одних трусиках, голой и босиком красться по сугробам по пояс до заветного оконца. Правда, после этого я стала спать ложится в халате поверх сорочки и разуваться на крыльце, если мама с отчимом начинали пить. Пусть валенки были ледяные, но все же не босиком. Когда мы с Артемкой зашли к старушке, баба Тая неизменно пряла пух. Она сама пряла, а потом вязала шали и паутинки на заказ, изумительной красоты. А вечерней электричкой мыс Артемом вернулись домой. Хотя мама и предлагала остаться с ночевкой, но я то знала, чем это может окончиться. Я так и сказала Артему.
-Если не хочешь ночью идти пешком шестьдесят километров, то поехали, потому как папенька еще флакон на грудь примет и выгонит всех.
В электричке я расслабилась и уснула на плече Артемки.
Я закрыла ежедневник. Время была половина пятого, это я еще читала выборочно, не все подряд. Отчим, о нем можно было говорить часами, его звали Михаилом, и Миша был отменным плотником. Но, как говорится, глотка была у него луженая. Я уже много позже узнала, что за гомыркой Миша ездил на мотоцикле, чтоб с доченькой повидаться. Когда-то Михаил был тоже молодым, женатым, имел дочку. Однажды переезжал на мотоцикле через железную дорогу, и что-то в технике заглохло. А может, не трезвый был, ведь молодые все отчаянные, вообщем, сбило его поездом. Целый год лежал по больницам, кости собрали, ампутировали только пальцы на ноге и правой руке. Но жена не стала Михаила ждать, бросила, сказала, что инвалид ей не нужен. И дочку увезла. А потом дочка выросла, и уж, с какой такой оказией вернулась в деревню. Устроилась в винный магазин продавцом. Естественно, папеньку узнавала, но глубоко презирала, и знать не хотела, даже, кажется, не здоровалась. Вот, как на Мишу отцовские чувства нападали, он и летал за гомыркой. А потом  все чаще и больше. Может, спился и не от этого, но сей факт, сыграл не маловажную роль. А как напивался, вел себя как животное. У него мастерская была, а в ней дырка для собаки была выпилена. Так летом Михаил частенько закрывался в мастерской, проще в сарае,  изнутри, напивался там в хлам. Упадет, а встать уже не в состоянии. Высунет голову в эту дырочку и орет всем, кто мимо проходит: « Дай курить, дай воды, иди сюда», - и все это сопровождалось отборным матом. Но это летом он все там пил, а зимой перебирался в дом. И вся история повторялась, чтоб Мише все подносили, да подавали, а подойти нельзя было. Бил смертным боем, всем, что в руку попадет. Однажды мама ему ковш с водой подала, так Михаил так этим эмалированным ковшом ударил маму, что она сразу сознание потеряла. А лицо с этой стороны так опухло, я такого никогда не видела, казалось, что у нее еще одна голова под кожей. Я испугалась, позвала соседку, я думала, что он ее убил. Мы насилу с соседкой привели маму в чувства, нашатырем и водой. Со мной тогда истерика случилась, мне тогда лет десять или двенадцать было. Отчим сидел у печки, я трясла его как грушу и била головой о печку. Мама, соседка и баба Тая, втроем меня от Миши оттаскивали. Я всю голову ему о печь разбила, как не убила только. Только после этого отчим сразу спать лег, и мы его не видели и не слышали до следующего утра. Зато утром он напрочь все забыл.
-Зилиха, это ты что-ли. мне голову раскроила, что вся грива слиплась?
Я ответила за маму.
-Нет, это я, и если ты еще раз ударишь мать, я тебя убью, сомневаешься?
-Почему-то я тебе верю
-Замечательно, но мало, чтоб знал, надо, чтоб ты еще это помнил.
Мама потом только на пятый или шестой раз печь забелила, а уж, какое у мамочки было лицо, страшно вспомнить. А однажды Михаил бросил в мать железную кружку, а я пыталась перехватить летящий предмет. Но получилось, что я прикрыла маму собой. Кружка угодила мне в бровь, да так сильно рассекла ее, что махровое полотенце тут же пропиталась кровью насквозь. Полотенце, первое, что попало мне в руки, не спасло, кровь не унималась. Навсегда шрам остался, брови красиво не выщипать. А когда Мишка был трезвый, руки были золотые, одной рукой и культей такие вещи творил из дерева. К нему с заказами даже с других городов приезжали, кому рамы, кому двери, кому мебель. И он делал, себе на гордость, людям в удовольствие. Когда у Михаила пошла гангрена от культи на ноге, ему ампутировали эту ногу до колена. Мы с мамой за двести километров мотались к нему в больницу, каждый день по очереди. Помню, приедешь к нему, а Миша говорит, что всю ночь просидел в коридоре на подоконнике.
-А в палате чего?
-Так, отрезанная нога болит, а там люди спят, а молча терпеть, сил нет.
Потом дома протез разнашивал до кровавых мозолей. Зашвырнет протез с матом, схватит опять костыли. На костылях такую баньку построил, с аппликациями, с резьбой по дереву, сказочный теремок. На костылях крышу на баньке крыл металлическими квадратиками, только лестницу звал передвинуть, да квадратики подать. А уж протез разносил, так пошло столярно-плотницкое дело. Мастер был, зато, наверно, люди Михаилу пьяные выверты и прощали. А задачки мои по высшей математике решал в пять секунд, и ответ говорил.
-Ответ и в учебнике есть, ты решение расскажи.
А Миша смеется, потом до хрипоты спорим над решением.
Я закрыла глаза, а воспоминания яркими вспышками сменяли одно другим. Вспомнила, как приехала снова к маме на каникулы. Был март месяц, матери дома не было, а отчим пьяный спал. Потом маманя явилась ночью в одних колошах и блузке на голое тело. Больше на ней ничего не было, в марте-то месяце. Конечно, на «автопилоте», попа, ноги все красные от холода и в грязи, падала дорогой. Зашла, калоши скинула, и спать бухнулась, я укрыла ее и ушла к бабе Тае. А когда вошла за чем-то, отчим колотил мать по голове костылем, а мама даже не просыпалась. Если бы я не отобрала костыли, он бы, наверно, убил ее. Естественно, утром на мамочке живого места не было, все синее. Да, этим маменька грешна была по молодости, шибко любила мужиков. За это и били ее все мужья.
Я тяжело вздохнула, вспомнила, как однажды меня на улице какая-то старуха остановила. Трясла меня за платье своими корявыми пальцами.
-Скажи, скажи своей матери, стыдно так себя вести, ведь шляется, хуже кобеля. Сучка и пьяница, может хоть тебя послушает. Срам ведь, таскается по деревне, в чем мать родила, да ноги перед всеми раздвигает.
А мне тогда лет четырнадцать было, и я не одна стояла, а с соседскими мальчишками и девчонками. Как мне было стыдно, словами не сказать, как я мать тогда ненавидела, убила бы. Я тогда вырвала свое платье из рук старухи и побежала, куда глаза глядят, опомнилась только у железной дороги. Слезы глаза застилали, ничего не видела, чуть под товарняк не залетела, напугалась. Бросилась на насыпь и выла как белуга от стыда. Никогда это чувство не забуду. Наверно поэтому к маме не торопилась ехать после ссоры с бабушкой. Знала, что туда я не опоздаю.
      
   
2.
Утром, когда я проснулась, было уже светло. Глянула на часы – пол десятого, ничего себе, расслабилась. Даже не помню, как уснула. Встала, умылась, включила телефон и телевизор. Лишь бы кто–нибудь разговаривал, ничего, что по телевизору. Убрала со стола, застелила постель и тут меня осенила мысль. А что, если я напишу книгу по своему ежедневнику? А что, эту мысль надо обдумать, очень тщательно обдумать. В любом случае выбросить его - опять не получается. И я решила раскинуть карты. Хоть и не те самые, бабушкины Таро, но колода, подаренная намного позднее моей подругой Танькой. Кстати, мы с ней все еще дружим, хотя видимся не так часто, как хотелось бы, но у всех дела, семьи, это естественно. Ну, так вот, я достала свои любимые карты и загадала вопрос:  «Что будет, если я напишу книгу?», и выложила всего три карты; выпала борьба, успех и императрица. Значит, стоит этим заниматься, хотя и трудный очень путь меня ждет, но успех и признание придет, и я буду хозяйкой положения, классно. И все, эта идея меня захватила полностью. Вот так со мной всегда, что–нибудь втемяшится в мою дурную голову, и двигаешься в этом направлении, пока не завладеет другая идея и это отпадает сама по себе, но очень хочется сделать это. Так, я присела на табурет на кухне, как бы обдумывая план действий на сегодняшний день, и решила, что сначала нужно пропылесосить пол, помыть посуду, накормить собаку и кошку, накормить себя и позвонить детям и потом можно все обдумать. Скорее всего, мне понадобится общая тетрадь и комплект ручек. И тетрадь должна быть непременно к душе, и ручки радовать. И именно только так, когда окружишь себя удобством, можно что-то создать. Вот такая я, Джимилля, не умею писать стихи на салфетках и туалетной бумаге. И к моему стыду, пишу я ручкой быстрее, чем печатаю на компьютере. Да, именно так, а не иначе, я поднялась с табурета и принялась за дела.
        Вечером пришла соседка. Как не хотела я ее впускать, но ничего не осталось, как сказать «входи». Дама эта экстравагантна до странности, и к тому же любительница выпить. Она с воплями и воем, пьяная, завалилась в кресло и принялась реветь навзрыд. Слова, вперемежку с всхлипыванием и сморканием, разобрать было не возможно. Пока она ревела, я молча ждала, потому как, перебивать человека в истерике – бесполезный труд. Начнешь жалеть, выйдет еще хуже, будет еще больше воплей, так можно и в дурку загреметь. Тут только одно лекарство, и, похоже, пора им воспользоваться. Я размахнулась и залепила гостье звонкую и увесистую пощечину. Разом наступила тишина.
-А теперь спокойно объясни, что опять случилось?
-Я сейчас иду, а он там, в подъезде с малолетними проститутками стоит и хохочет. Ну что вот он с ними, неужели я хуже? Ну и что, что я старше, ну и что? Посмотри, я ведь хорошенькая, правда? Все при мне. И одеваюсь я модно, все себе покупаю, один бюстгальтер на мне за полторы тысячи. И поговорить со мной можно, у меня ведь два высших образования, со мной на любую тему можно поговорить.
-Элеонора, сколько тебе лет?
-Пятьдесят один, ты же знаешь, ну и что, и что?
-А Руслану сколько?
-Ему тридцать три, ну и что, я же все понимаю. Понимаю, что Русланчику стыдно со мной куда-нибудь выйти, неудобно друзьям показать. Я же не прошусь, лишь бы он меня к себе звал. А Руслан сказал, что нам пора прекратить наши отношения. Три года это между нами длиться. Я же год назад от него аборт делала, Джемилька. Я пришла к нему и сказала, что беременна, а Руслан ответил, что не хочет моих детей, что ему не нужны мои дети. Джемилька, а теперь он говорит, что нам пора все прекратить. А я люблю его, я не могу без него, мне знаешь, как хорошо с ним. Я не могу его забыть, а он стоит там и хохочет с какими-то малолетками. А я что, я что, хуже их? Кому не расскажу, все хохочут надо мной, я как посмешище стала, клоун дежурный. Вот и ты молчишь, что ты молчишь, Джемилька, что мне делать?
Я тяжело вздохнула. Передо мной сидела стройная, ухоженная женщина. Всегда с маникюром, всегда с прической, и всегда с баночкой пива. Я думала, в таком возрасте уже имеется прививка от глупости и необдуманных поступков. Элеонора хоть и выпивает, но и работает, работает на двух работах. Надо же на что-то покупать себе вещи и пиво. Позволить женщина может себе и золото и всякие мелочи типа косметики, чего душенька пожелает. И комната у Элеоноры неплохо обставлена, с жиру бесится, как сказали бы многие, но не я.
-Ну что ты молчишь Джемилька, что ты молчишь?
-А от меня-то ты чего хочешь?
-Приворожи Руслана ко мне, ты же можешь?
Я встала с дивана.
-Элеонора, тебе пора, этого заговора я тебе никогда не дам, и уж делать тем более не буду. Найдешь кого-то, что ж, все в руках у Бога, но я не возьму грех на душу, уходи, ты зря пришла.
-Джемилька, ну это же не грех, а если и грех, то я его возьму на себя, если хочешь, я все твои грехи возьму на себя, только помоги.
-Это грех, Элеонора, грех отнимать у человека его волю. Руслан тоже имеет право на счастье и собственный выбор и тебе придется с этим смириться. Ко мне не подходи с подобными просьбами. Давай, моя дорогая, тебе пора.
-Ну, хоть просто поговорить с тобой можно, Джемилька, я вот поговорю с тобой, и мне сразу легче становится.
-Извини, давай в другой раз, у меня еще дела сегодня.
Элеонора пошла к выходу
-Знаешь, Джемилька, а у меня нет подруг, я их в свое время всех ликвидировала, а теперь и поговорить не с кем. Я ведь тебе рассказывала, как у меня жизнь сложилась?
Я молча проводила женщину до ворот. Она еще обернулась на выходе.
-А давай, Джемилька, я за пивом сбегаю, посидим, мы с тобой еще никогда не пили вместе?
-В другой раз, моя дорогая, иди, иди, Элеонора, с Богом.
Я закрыла за ней калитку на защелку и остро ощутила, что пора ставить домофон. Конечно, конечно, я ее понимаю. Молодое, упругое тело, здоровая потенция, не идет в сравнение с ровесником. Но только Элеонора не слышит или не хочет слышать того, что логически очевидно. Молодой, холостой мужчинка со своими плотскими потребностями. И Руслану не нужно тратить время и деньги на ухаживания. И, по сути, она знает, что когда-нибудь он встретит свою женщину, от которой и детей захочет и сам отдаст то, что имеет. Но это не Элеонора. И, по большому счету, до той судьбоносной встречи Руслану все равно, куда макнуть свой карандаш. Такова жизнь, жестока, цинична, и подчас вульгарна. И нужно не Руслана наказывать, а Элеонору лечить, лечить молитвами и заговорами, чтоб сердечко не рвалось попусту. Но сначала нужно что-то сделать с ее привычкой пить. Реально женщина спивается. Смысл  рваться физически на двух работах, если большую часть дохода пропивать. Проще не пить, и здоровья больше и ломаться потребность отпадет. На житье и побрякушки ей и одной зарплаты бы хватило. Но это мое субъективное мнение. Люди бывают далеки от логики, и я не исключение. Я очень часто поступала не логически и вопреки здравому смыслу.
Я взглянула на небо, оно было таким красивым, окрашенное закатом, фантастического цвета, с ватными облаками. И запах в воздухе свежести или матушки земли. Я обожаю этот запах, как перед дождем. Я вдохнула глубже воздуха и зашла домой. Устроившись на диванчике, открыла ежедневник.
      Снова здравствуй мой миленький дневничок. Я так долго тебя не открывала, так много месяцев и лет. Так тщательно прятала тебя, сначала от бабушки, потом от мужа и его вездесущей родни. И вот, вдруг захотелось тебе все, все рассказать. Ну и наверно, придется вкратце пробежаться по последним событиям. Начну с того, что свекровь нам разменяла квартиру, и мы живем теперь в маленькой половинке домика. Пусть всего одна маленькая комнатка и маленькая кухонка, но зато раздельно. И самое главное, у меня родились два сыночка, с разницей в один год. Пока кормила грудью первого, замена, замена, это когда менструального цикла нет и возможности беременеть как бы тоже. Менструации так и не было, но «замена» зашевелился. Так получился второй сынок подряд. И вот, дневничок, наша семья теперь состоит из четырех человек. Через стенку у нас живет пожилая пара, и мы с ними сильно сдружились. Но рассказать я хотела не о том. Вот уже некоторое время я стала замечать за Артемом странное поведение. Он иногда стал не адекватно себя вести. И началось это, когда мы разъехались со свекровью. Как будто он стал одержимым, в прямом православном смысле этого слова. Иногда, во время ссор, я вижу в зрачках Артема злобную, чужеродную сущность. Мне становится страшно. Артемка стал выпивать, а пьяный готов убить меня, дерется, ничем не оправданная ревность. Такое чувство, что он ищет повод наорать и избить меня, а когда повод не найден, то Артем его придумывает. Приходит, к примеру, с работы и первый вопрос: кто у нас был? Мальчишек допросами извел: кто к нам приходит, да куда мама ходила? А недавно приходит с ночи и спрашивает:
-Кто у нас был?
-Да никого не было.
Я еще понять-то ничего не могу, еще теплая из пастели встала.
-Не ври, я померил, следы по всей ограде сорок третьего размера.
-Да это я твои сапоги резиновые надевала, за воротами мальчишек звала.
-Каких мальчишек?
-Да сыновей твоих, ты вообще что-ли уже?
-Не ври, у моих сапог следы не такие.
Ох, мой дневничок, как мне хотелось залепить Артему по лицу этими сапогами, чтоб он уже запомнил, какие следы у его сапог. С какого-то момента я стала Артема бояться, прямо какой-то животный страх, хотя сроду никого не боялась. Но в это время проснулись мальчишки, и  тема про сапоги закрылась. А днем мы в огороде с бабушкой с соседней половины встретились, она спросила.
-У тебя чего Артем с утра пораньше по ограде с линейкой ходил, чего-то на земле замерял?
-Следы мерил.
-Какие следы?
-Любовника, сорок третьего размера.
-Ой, Джимилля, долгой же тебе жизнь покажется.
-Да ладно, первый раз что-ли.
  А как-то однажды Артем пришел с ночи и с порога полетел вопрос, в который, наверно он всю свою злость вложил.
-Ну и кто у нас был?
-Никто.
-Значит, ты ходила?
-Да с чего ты взял?
-Я вчера уходил, волос намотал на калитку, а сегодня утром его не нашел, значит, кто-то входил или выходил.
-Побойся Бога, ты уходишь в семь вечера, лето на дворе, дети до девяти вечера носятся за воротами, я что, их должна за ноги привязывать, потому что папа идиот?
И тут что началось. Артем меня ударил, да так сильно, что я упала. И он начал меня пинать ногами куда попало, сопровождая все отборной бранью. А, выпивши, был всего ничего. И когда удар пришелся по почкам, я описалась. О, Господи, как было стыдно, но больше страшно. Мне казалось, он меня забьет до смерти, а главное, я даже не понимала за что. Артем остановился, когда увидел кровь, это когда пинок пришелся по носу. Миленький дневничок, а что творилось с мальчишками. Мои детки забились в комнате в угол и орали, плакали в голос. Им-то это за что. Не стоит рассказывать, какое страшное у меня потом было лицо. Потом я успокоила своих мальчишек, накормила всю семью и детки убежали играть за ворота. Я помылась, на сколько это возможно, в тазике, переоделась.  А Артему захотелось любви и секса. Вот и представь, мой дневничок, с каким настроением я это терпела, именно, что терпела. И мужа еще обидело, что я не принимаю в этом активного участия. И какое тут участие, когда от побоев головой не шевельнуть, все тело болью отдается. А в груди слезы стоят таким комом, словно в грудь кол забили осиновый.
-Конечно, ты же натрахалась ночью, теперь не хочешь.
О, Аллах, неужели все начинается снова. Я промолчала, Артем соскочил с пастели и убежал в огород. Видимо, понял по моему взгляду, что в тот момент мне было уже все равно, и смерть была бы избавлением. Мой дневничок, Артемка изменился, очень изменился, когда мы заехали в этот домик. Я делаю изо дня в день свою ежедневную работу по дому, стираю, варю, кормлю, убираю, и боюсь наступления ночи. Боюсь не угодить мужу, боюсь вызвать гнев и очередной скандал с побоями. Но что-то копится внутри, собирается в огромный комок, сродни истерике. И я знаю, когда он соберется, когда сольются все его частички, как сливаются воедино капельки ртути. Когда капнет последняя капля, переполнившая чашу терпения и страданий, он, этот ком, сметет все на своем пути. Прорвет, как огромный фурункул, и я не знаю, что тогда будет, мой дневничок, но я уже сейчас знаю, что так жить всю жизнь я не хочу.
     Я отложила ежедневник. Да, через что я прошла в те годы, невероятно просто, как я выжила. Потом мальчишки мои пошли в детский сад, и я устроилась на работу. За неимением образования, взяли только в больницу мыть пола. Палатная санитарка, как сейчас стоит эта запись в трудовой книжке. Легче стало в том плане, что с Артемом реже виделись, а когда он уходил в ночь на работу, для меня наступал просто праздник. Я перемывала все, что можно, стены, плитку, потолки, посуду в шкафах, к утру все блестело. Причем мне это доставляло удовольствие. А когда Артем был дома, я делала всю ту же работу, но все время ощущался какой-то напряг. Словно в ожидании чего-то плохого. Какая-то энергия от Артемки шла губительная, он, будто отнимал у меня все силы, и я очень быстро уставала. Когда муж был трезвый, он ходил все время чем-то недовольный. А когда напивался, все выливалось в скандалы. И всегда Артему казалось, что у меня кто-то был кроме него, что я непременно изменяла ему. Я подстирывала больным вещи, за отдельную плату, за не большую, конечно, но все-таки. И старшая сестра в отделении закрывала на это глаза. И ведь делала я это не в ущерб работе. Просто не сидела с медсестрами и другими санитарками по сестринским комнатам, не сплетничала с ними. И, наверно, поэтому мне дали палаты, в которые никто из девчонок не хотел идти. Люкс – где лежали всегда иностранцы, и полулюкс, где лежали не только иностранцы, просто, кто был в состоянии заплатить. И еще, кроме элитных, четыре общих палаты и два коридора с кабинетами. Я запомнила на всю жизнь свой ежедневный маршрут с ведром и тряпкой. Потом мне добавили еще один коридор с туалетом, ванной комнатой,  курилкой и сестринской. Работы хватало, а я все успевала, хотя зарплата моя осталась прежней. Это уж позже я узнала от больных, что за мой третий коридор деньги получали сестра – хозяйка напополам со старшей сестрой. И что тут сделаешь, наверно, сейчас я бы оскалилась, а тогда, когда мне было двадцать два года, и мне нужна была работа как воздух, сглотила молча. Во всяком случае, они не мешали мне еще и подрабатывать. За то, чтоб искупать больного мне сами больные давали в благодарность сто рублей. Иностранцы, конечно, из платных палат. А нашего брата я должна купать так, типа это входит в обязанности палатной санитарки. Это я тоже намного позднее узнала, что есть такая ставка, как сестра – банщица, наверно и за нее старшая сестра деньги получала. Мои арабы мылись через день, и мои триста – четыреста рублей в неделю было как моя месячная зарплата, очень кстати. На этические стороны и моральные я научилась закрывать глаза. На этот момент у меня уже был опыт семейной жизни, дети, и вид голого мужчины меня не смущал. Тем более что для меня это были не мужчины – больные люди, не более того. К тому же за стирку я получала еще сто – двести рублей, по разному, сколько дадут. И при всем раскладе, я имела кроме зарплаты еще четыре или пять таких же сумм на подработках. И у меня всегда имелись деньги в кошельке. Хотя, естественно, не стоит говорить, что Артем не знал, что я, таким образом, подрабатываю, он бы просто запретил мне вообще работать, хотя его зарплата была не на много больше моей официальной. Тогда все столько зарабатывали, а у меня, если подсчитать, выходило в два раза больше Артема.
     Снова здравствуй, мой дорогой дневничок. Опять я не доставала тебя долго, все времени не хватало. Вот мальчишки спят, и Артем уехал на рыбалку, что может быть удачнее, вся ночь наша с тобой. Теперь, когда я работаю, мне легче среди людей и все кажется не таким страшным. Люди, которые больны, в большинстве своем, добры к окружающим. С ними можно всегда посоветоваться, зная, что никто из них не будет обсуждать не тебя, не тему беседы. И видят они лучше. Есть один дядечка в моей палате, по возрасту он старше моего отца. И когда мы с Артемом в очередной раз поссоримся, я с другим настроением утром вхожу в палату. От этого дядечки летит первый вопрос.
-Рассказывай.
Я по началу смущалась, с какой такой радости я с чужим человеком стала что-то обсуждать.
-Что рассказывать?
-Что у тебя произошло?
-Да ничего такого.
-А все же?
-Да со своим поругались.
-И что не поделили?
-Артему кажется, что я денег много трачу и не разумно. Сказал, что зарплату не будет мне отдавать, так каждый день тупо на хлеб, а я, чтоб еще и чеки от покупок ему собирала.
-А ты что?
-А я сказала, что тогда на алименты подам.
-И что?
-А  Артем, чтоб я катилась к черту, что дом его, договор дарения оформлен, разделу при разводе не подлежит.
-И всего-то?
-Ну и разодрались, вернее он ударил, как всегда. Начали с денег, а кончили, что я шлюха и сплю тут с вами. И деньги у меня всегда в кошельке потому что, вы мне за это платите.
Мужчина рассмеялся в ответ.
-Дочка, он и мизинца твоего не стоит, но я тебя немножко научу. Ты деньги не бери с него в следующий раз, а нарисуй список ему, и пусть идет с Богом по магазинам. Только в список включи все, вплоть до трусов и носков для мальчишек твоих, а не только продукты с расчетом на месяц.
-А если Артему понравится?
-Не понравится, обещаю, это не тот человек, а слез не лей.
И что ты думаешь, мой миленький дневничок, я решила поступить по совету старшего. И в следующую получку написала Артему список, что нам надо на месяц: жир, масло, крупы, макароны, чай, сахар, соль, мука, мясо, шампунь, мыло, прокладки, порошок стиральный, зубную пасту, короче все необходимое. Не издеваясь и не придумывая лишнего. И отдала.
-На, иди, купи все сам, если я не покупаю ничего и деньги уходят. Покупай все сам, я не против, есть же мужики, которые сами ведут расходы, и у них жены в рваных трусах не ходят. Я не против, может и правда, я не умею.
И вот, мой дневничок, Артем молча, такой гордый и довольный взял бумажку и отправился. Я, конечно, немного волновалась, но доверилась совету старшего человека. Часа через два Артем вернулся злой и раздраженный.
-Ты мне тут понаписала, я даже половину не купил, а денег уже нет. А на сигареты, на дорогу до работы на каждый день, денег уже не осталось. Мелочь вон в кошельке, ты что специально?
-Почему специально? А я как покупаю, и на сигареты и на дорогу каждый день тебе выдаю. У тебя еще на пропой остается. И чеки еще выложишь, куда потратил, вся получка у тебя была до копеечки.
-Какие чеки?
-Не умеешь, так не лезь в бабские дела, а деньги не будешь отдавать, на алименты подам и будем жить как на общей кухне. А этот месяц будем кушать то, что ты купил.
-Ты же тоже зарабатываешь?
-И что ты предлагаешь, мне еще и свою получку отдавать тебе?
-А почему бы и нет?
-А ты не описаешься от радости?
-А чего ты опять голос заподымала?
-В смысле, я что, уже и голоса не имею, я уже не член партии?
-А почему ты так со мной разговариваешь?
-В смысле? Я выходила замуж, чтоб муж меня с детьми содержал, а не я его.
-Ты имеешь в виду, что это ты меня кормишь, ну давай, накрывай на стол, я посмотрю, на что моя жена этим местом заработала.
-Опять, это невозможно, жри, все на плите, а я поехала за мальчишками в садик.
Я уже стояла одетая, когда Артем вошел. И я быстренько выскользнула за дверь, пока не зашло дальше, может он  успокоится, когда вернемся.
Я ехала в автобусе и думала о том, что я очень устала от Артема, от вечных скандалов и побоев. Мечтала, как было бы хорошо, живи я одна, воспитывала бы сыновей, как-нибудь прожили бы. И думала, что я не только не люблю уже Артема, но и ненавижу. А любила ли вообще? Когда-то, пока мы еще жили со свекровью, я стояла на подоконнике и ждала мужа с работы, не идет ли. Нам хорошо было, пока мы не вселились в этот полдома, может и дом тут не причем, просто Артем там еще стеснялся матери. Я уже не знаю,  что мне думать. Только один раз Артемка извинился за все время, и то, он сказал: «Джимилля, я все понимаю, что я не прав, но ничего с собой поделать не могу». Вот такие дела.

                    Прошло пол года. Ну, вот опять у меня появилась минутка, чтоб поделиться с тобой, как с лучшей подружкой. В принципе, у меня ничего не изменилось, и много чего произошло. Недавно к нам в отделение положили больного, и мы здорово сдружились. Я уже даже и не знаю, могу ли я от него что-то скрыть, он все читает по глазам. Может он экстрасенс? Смешно. Да нет, конечно, просто мы как-то сразу стали понимать друг друга. И с ним можно поговорить обо всем, фактически обо всем. И мне так хорошо рядом с ним, мы просто разговариваем. У больного надеты аппараты Елизарова на обе руки, поэтому ему требуется уход, так как мужчина даже зубы сам не может почистить. Из-за аппаратов он зубной щеткой до рта не достает. А так как я палатная санитарка, то это легло на меня. Врач так и сказал на планерке, что мне предстоит его мыть, умывать, в туалет водить (из-за аппаратов до трусов он тоже не дотягивается), кормить из ложки и остальные процедуры, пока не снимут хотя бы один аппарат. Поначалу я хотела возмутиться, что у меня стало что-то итак слишком много обязанностей, но из-за страха потерять работу, промолчала. Но потом, когда познакомилась с больным, мне даже стало приятно чем-то помочь ему. У мужчины четверо детей в другом городе и жена, с которой в разводе. Эта дама объявила, что ей стыдно по улице с инвалидом пройти. И фактически он живет один, только дети каждый день приходят. Мужчина старше меня на шестнадцать лет, наверно, поэтому нам легко общаться, так как у него дочь младше меня всего на год. И он жалеет меня. Неделю назад мы с Артемом ходили к знакомым на юбилей. И там какая-то девка объявила мне при всех, что мой Артем совершенно не умеет целоваться, и я в сексе полная солоха и лошара, раз не научила его ничему. Представляешь, мой дневничок, что мне было делать, я от обиды залепила этой девице пощечину. Я от Артема уже давно ласкового слова не слышала, а секс – это отдельная история, муж просто молча себя удовлетворяет и все. А тут еще и целуется с первой встречной, здорово. На меня налетел пьяный Артем, что я не умею себя вести в гостях, бью хозяйских гостей, веду себя как вокзальная шалава.
-А она, не вокзальная шалава, лижется с чужим мужем, да еще обсуждает это при всех? Ты-то чем ее лучше, это не я, а ты опозорил меня!
Конечно, я тоже была выпивши, но не настолько, я и выпила-то один стаканчик вина. Артем вытолкнул меня во двор и начал бить, сначала кулаками, а когда я упала, пинал ногами. А все стояли и смотрели, даже никто не пытался его остановить. О, Бог, какой стыд, я умирать буду – не забуду. А потом, я вся избитая, в залитом кровью платье и вывалянная в пыли, шла домой, а супруг вел меня под локоть. По всей улице, мимо других домов и соседей. Мой Бог, как я это пережила, будто на эшафот иду, такое было чувство. Казалось, что сейчас мы придем домой, и Артем меня убьет. Я подняла высоко голову и решила принять все с достоинством. Если смерть, то скорей бы, надоела такая жизнь, меня итак почти нет. Есть только Артем, его желания, его действия, мы даже музыку слушаем, какую любит Артем, кушаем те блюда, которые любит Артем, смотрим те фильмы, которые хочет смотреть он, меня итак уже нет. Есть только Артем, а я как приложение, уже даже не знаю к какому органу, но уж не к душе, это точно. Меня уже нет, совсем нет, только Артем и его дети. Дети, меня как током ударило, что же будет с моими любимыми мальчишками. Нельзя, нельзя расслабляться, надо выжить, надо все стерпеть. Слезы катились и катились из глаз молча, а в груди, словно забитый кол пустил корни. Дома я смыла в бане кровь и грязь, а когда подошла к двери, оказалось, что супруг закрылся. Не знаю, сколько я просидела на крыльце, проплакала. Все тело ужасно болело. На лбу образовалась огромная шишка во весь лоб, а под кожей, внутри этой шишки, будто желе перекатывается, когда трогаешь. На руках и ногах уже проявились огромные черные синяки. Хотелось руки на себя наложить, но мои деточки, надо вытерпеть все ради них, ведь не может же так продолжаться вечно. Должен же Бог увидеть мои слезы, должен же Он пожалеть меня, я не бичевка, не алкашка, за что мне все это? И тут дверь тихо открылась, и вышел мой старший сынок.
-Мама, я тебя потерял, пошли домой?
-Папа что делает?
-Спит.
-Пошли, солнышко.
Я легла с ним на коечку, и мы обнялись. Сынок уснул, младший тоже сопел, а я еще долго не могла уснуть. Утром мне надо было идти на работу, от гематомы на лбу спустились под оба глаза огромные черные синяки. На одном глазу весь белок был красным. Каждое движение причиняло боль. Я надела очки от солнца и повела детей в детсад. Очки почти ничего не скрывали. Стыдно было ужасно, мне казалось, на меня все смотрят, а я как бичевка, вся синяя. В отделении я тоже мыла пол в очках, старшая сестра кинула издевку, проходя мимо.
-Ты коридор-то видишь?
-Вижу, - огрызнулась я.
Она засмеялась и пошла, словно мой вид ей доставляет огромное удовольствие. Араб в люксе только покачал головой. А потом пришла переводчица Хадиша и переводила, пока я мыла пола.
-Он зовет тебя уехать с ним в Саудовскую Аравию, будешь у него четвертой женой, он не будет тебя обижать. Мусульмане лелеют своих жен, ты ему очень нравишься.
Меня этот разговор немного развлек.
-Даже в таком виде, - я сняла очки?
Араб мои заплакал, ему было шестьдесят пять лет, видимо, он был добрым человеком.
-Он говорит, это временно, в достойной оправе ты засияешь снова, как бесценный бриллиант.
-Он увезет меня, продаст в бордель и окупит свою дорогу.
-Ты что, я ему это даже переводить не буду, это оскорбит его.
-Тогда переведи ему, что если хочет, пусть удочерит меня и моих двух сыновей, тогда я поеду с ним и буду при нем до его смерти, но как дочь.
Старик замотал головой, и я услышала от Хадиши.
-Дети всегда остаются с отцом, он не станет, да и не имеет права их забирать, но двери его дома всегда открыты для тебя. Мне нужно только согласиться и их арабские юристы оформят все документы.
-Скажи ему, что татарские женщины нашего рода никогда не бросали своих детей, и если он и вправду питает ко мне симпатию, то пусть и научится уважать.
Когда Хадиша перевела арабу, он жестом просил подойти. Я подошла, и старик взял в руки полу моего халата и поцеловал, а потом приложил ко лбу.
-Это знак огромного уважения, - пояснила Хадиша, - так относятся только к матери, ни одна женщина не достойна такого уважения, как мать.
Я домыла пола и ушла. К моему любимому больному я зашла в последнюю очередь, стыдно было в таком виде. Он только вскрикнул, будто его ударили.
-Опять?
Я только пожала плечами. Потом он меня спросил.
-Светлячок, - так он меня называл, - хочешь, я позвоню, приедут парни и увезут твоего Артема?
-Куда?
-Свиньям скормят, да какая разница, ты его больше не увидишь никогда, и будешь спокойно жить с мальчишками.
-Нет, ты с ума сошел? Я не смогу с этим жить потом спокойно, чтоб дети говорили: отцеубийца.
-А если дети будут говорить: матереубийца?
-Это будет грех Артема, а не мой.
-Но он убьет тебя однажды?
-Кому дано сгореть, тот не утонет. У каждого своя судьба.
-Да ты сама выбираешь свою судьбу.
-Возможно, Бог дает как бы финиш, куда надо прийти, но путь человек выбирает всегда сам. Но Артем, он не стоит того, чтобы из-за него потерять этот финиш. Моя душа стоит дороже, чем убийство.
   Ой, кто-то звонит в ворота.
Так  захотелось курить. Я вышла на крыльцо, уже опустилась ночь. Звезды ясные, яркие, красота. Вспомнились слова из библии: « …небеса проповедают славу Божью…». Во истину так. Теплая, безветренная летняя ночь. Был бы у меня какой-нибудь диванчик во дворе, я бы легла спать на улице. Поздно уже, пора завязывать с чтением, будет день, будет и пища. Я  докурила и пошла, укладываться спать. Спать хотелось, но мозг так растревожился воспоминаниями, что не спалось. Я ворочалась, ворочалась и уснула.


3.
Прошла неделя, пока я смогла снова позволить себе увлечься чтением. Все какие-то дела наваливались по дому, но их тоже надо делать. И вот, я, устроившись уже на разостланной ко сну кровати, взяла в руки свои старый дневник.
   Опять здравствуй, мой любимый дневничок, появилась свободная минутка, и Артем ушел в ночь. Так много времени прошло, так много всего случилось. Прежде всего, я влюбилась, как дура. Ну, конечно, в своего любимого больного. Видимо, все к тому и шло.  А начала я все сама. Уже переодевшись, чтоб идти домой, я зашла к этому мужчине, чтоб сказать «до свидания». А он ужинал. С правой руки ему сняли аппарат, и как-то он уже мог себя обслуживать. Мужчина был один в палате, все остальные больные кушали в столовой. И мне просто невыносимо захотелось подойти и поцеловать мужчину. Не знаю почему, просто так сильно захотелось, что вдохнуть воздуха. И он ответил на мой поцелуй. И его губы показались такими теплыми, нежными, мягкими и сладкими, что я так и сказала.
-Ты такой сладкий.
-Это ты, Светлячок, сладкая, так и съел бы тебя всю.
-Господи, что я делаю?
-Что ты со мной делаешь, Светлячок, ведь я как школьник, жду твоего появления каждое утро. И когда ты каждый вечер уходишь к нему, я готов разрушить всю палату.
-Правда?
-Ты даже не догадываешься, насколько.
-А я, я, как дурочка, ношусь по коридору, когда ты днем спишь, и заглядываю каждую минуту в палату, не проснулся ли ты. Ты просто спишь, а я уже скучаю, что будет, когда ты уедешь? Я умру наверно.
-Тихо, тихо, Солнышко, давай не будем о грустном, давай просто наслаждаться друг другом, наслаждаться тем немногим, что нам осталось.
И потом, мой дневничок, я не могла оторваться от его губ, как будто они мои, мои собственные и должны непременно быть на моем лице. Вот так все и началось. Я так же приходила на работу, и так же вечером уходила, и ничего кроме поцелуев мы не могли себе позволить. Вокруг почти всегда были люди, но так хотелось, прости меня, Господи, так хотелось. Мой любимый больной только шепнет мне утром на ушко: «приветик», у меня все трусики промокают от желания. А Артем мог полчаса по мне ползать, и ничего. Для супруга я так и была шлюхой и алкашкой. А, как известно, если человеку все время говорить, что он свинья, однажды человек захрюкает. Проще говоря, я итак все время шлюха и тумаки получаю ни за что, сейчас хоть не так обидно. Да и говорить не хочу о муже, наша жизнь все больше и больше похожа на кошмар, от которого нужно проснуться, или, чтоб кто-то уже разбудил. Артем стал еще чаще пить и избивать меня. Он говорит, что от меня пахнет чужим мужиком. А и вправду, однажды я вышла из палаты и в коридоре ясно ощутила запах одеколона моего любимого больного от своих рук. Я шла по коридору и вдыхала этот аромат. Я сумасшедшая, ненормальная, я сошла с ума. Мой любимый сказал мне, что за всю его жизнь столько и с таким удовольствием не целовался. А один раз он испытал оргазм во время поцелуев, я думала, что такое в принципе не возможно. Потом у него такой вид был смешной, как у маленького нашкодившего мальчика, испугавшегося последствий. Я рассмеялась.
-Что ты со мной делаешь, я же не одну женщину не захочу после тебя.
-А я, я уже никого не хочу.
-Ты что, приворожила меня?
-Да, бойся меня, я ведьма, - и расхохоталась, хотя ничего подобного я не делала, и в мыслях не было.
-Я серьезно?
-Дурак, что ли?
-Это ты меня приворожил.
-Я хочу забрать тебя с собой, поедешь?
-А дети?
-Конечно, с нами, я никогда бы даже не подумал увезти девчонку без ее детей. Запомни, Светлячок, если женщина нужна, то и дети нужны.
-Забирай.
-Только ты ничего с собой не возьмешь, даже трусы, вот в чем сядешь с пацанами в машину, в том и уедите. Все купим по дороге.
-Я согласна, только как твои дети к этому отнесутся?
-Они живут со своей матерью, разберемся по ходу пьесы.
-Я куплю тебе квартиру, пока только однокомнатную, и там ты будешь жить с детьми, документы все оформлю сразу на тебя.
-А ты?
-Я буду у тебя чаще, чем ты думаешь, но вместе мы жить не будем.
-Почему?
-Однажды могут прийти за мной, а они не оставляют свидетелей.
-За что?
-Я, Светлячок, банкир, ну не в прямом смысле, просто я хранитель воровского общака, должность у меня такая, а это опасно.
-Ты жулик?
-Ну, ты же ничего не знаешь обо мне, многого тебе знать и не нужно. Я буду любить тебя не реже и не меньше, буду полностью содержать тебя с детьми, а когда умру, жулики, как ты говоришь, будут приносить тебе «пенсию» по мне. Ты подумай, хорошо подумай, крепко подумай, но ничего большего я тебе не смогу предложить.
Вот так, мой дневничок, жизнь порой поворачивается причудливыми гранями. Чужой город и почти самостоятельность с одной стороны. Муж и его жилье с другой стороны. Две чаши весов. С одной стороны – любимый до умопомрачения, но я как собака буду сидеть, и ждать очередного посещения. Но так живут очень многие женщины. С другой стороны муж, который всегда рядом, но с которым отношения уже исчерпали себя. И как тут отключить чувства, и обдумать все здраво, когда все время отключаются мозги.

        Приветик, мой дружок, дневничок, снова пишу. Мой любимый больной уехал, уехал один. Перед отъездом к нему приезжала старшая дочь, это ускорило его отъезд. Дома у них какие-то проблемы. Я думала, что разрыдаюсь в последний момент, хотя держалась весь этот день.
-Светлячок, я обязательно приеду за тобой, слышишь? Решу дела и приеду.
-Не приедешь, не считай меня за дурочку, если женщина нужна, то ее не оставляют с другим мужиком.
-Зачем ты так, думаешь, мне легко, я рыдать готов, но я решу дела и приеду. На какой машине за тобой приехать?
-На белом Мерседесе, - кинула я издевку.
-Блин, у меня «мерин» цвета мокрого асфальта, ну ладно, я найду белый. Обещаю, на белом Мерседесе. Ты только жди меня, Светлячок, если будет совсем невмоготу, звони.
-Пока ты едешь, меня уже схоронят и отпоют.
-Что ты делаешь со мной, я же итак не знаю, как оставить тебя и не могу забрать тебя сейчас.
-Как всегда.
-Светлячок?
-Ладно, поезжай, я буду ждать, надеюсь, что ты и вправду не захочешь ни одну женщину, кроме меня.
На том и расстались. Он крепко поцеловал меня при всем отделении и уехал. Вот и все, все, что было. Я целый день пробродила по городу. Рыдала навзрыд в парке. Будто небо исчезло, и душа моя умерла. Только детки, мои милые мальчишки еще держат мою жизнь в своих маленьких хрупких ручонках. Как мне это пережить. Ну почему, почему мы не переспали с ним, ведь были же возможности, какая я дура. Все отделение так думало, Артем просто уверен в этом, а мы так и не шагнули дальше поцелуев и объятий. А мне все равно, пусть говорят и думают, что хотят. Как мне все это пережить. Надо идти за мальчишками в детсад, надо готовить что-то на ужин, а меня словно нет. Как легко озвучить, что жизнь продолжается, и как трудно осмыслить, чтоб включить мозги, понять. Невозможно.

              Мой дневничок, Артем снова меня избил. Я даже не поняла из-за чего на этот раз. Просто пришел пьяный, злой, слово за слово и поругались. А потом опять ревность и побои. Причем на этот раз он одной рукой душил за горло, а другой кулаками бил в лицо. И опять гематома во весь лоб. Прошлая у меня сходила полгода. Синяки от пальцев на шее и по всему телу. В следующий раз Артем меня убьет. А мои сыночки, забились на кухне под обеденный стол и кричали: «мама, пожалуйста, давай уйдем, давай не будем с ним жить». И когда на следующий день муж ушел на работу, я собрала кое-какие вещи и ушла с детками. Соседка через стенку, добрая старушка, обещала меня пустить в свою квартиру временно пожить. Мы договорились с ней, чтоб ни одна живая душа не знала, где я с детьми. Я буду ждать ее у подъезда, а соседка с работы проедет и привезет мне ключ. Но мы с мальчишками просидели долго, очень долго, стало уже темнеть. Мои бедные детки хотели кушать и спать, а соседки все не было. Я сидела и молилась Богу, чтобы Он дал мне жилье, откуда никто меня не прогонит, где я и мои дети будут в безопасности. Когда стало ясно, что соседская бабушка не придет, я с детьми пошла через полгорода к своему дядьке, пешком. Зачем она так поступила, зачем обещала, ведь мы договорились, зачем обманула? Ведь она не могла не понимать, что мне вернуться домой равносильно самоубийству? А я не одна, я с детьми на руках просидела до ночи у подъезда. Я никогда бы так не поступила, какое отвратительное чувство – бездомность. Я никогда не забуду то состояние, когда на улице темнеет, а надежда тает, и негде ночевать, а на руках дети. Мой дядя, конечно, принял нас на ночлег, тетка накормила и уложила спать детей. А я на кухне рассказала, что ушла из дома. Естественно, они не предложили пожить у них, да я и не просила и не ждала. Утром я случайно вспомнила, а знакомой, с которой жили в соседних подъездах когда-то. И  позвонила ей.
-Лена, мне некуда идти ночевать с детьми.
-Приезжай ко мне.
И так я оказалась с мальчишками у нее, даже не подруги, просто знакомой. Лена жила в однокомнатной квартире с дочкой. И был у нее еще сожитель в соседнем доме. И они ночевали то у Лены, то у него. А теперь я живу с мальчишками в Лениной квартире, до суда, я попросилась пожить до суда. Потом все равно придется ехать в деревню к маме, искать любую работу и просить у председателя какое-нибудь жилье. Но потом, боюсь, что Артем найдет меня и убьет, а с постановлением о разводе – он чужой нам, уже никто. Со старой работы я уволилась в тот же день, когда уехал мой любимый больной, я бы не смогла там больше работать. Детей просто перестала водить в садик, боялась. Вдруг Артем заберет их и мне придется опять же ехать в его дом. А я его даже видеть не могу, меня трясет от страха. Да и платить мне за детсад пока нечем. Я съездила в суд, подала три иска. Один по побоям, второй на алименты, а третий на развод. Пришлось пройти медсудэкспертизу. Там работает такой старенький хороший дядечка врач. Так он сорок минут измерял линейкой мои синяки, кровоподтеки и гематомы, и диктовал секретарше. И представь, мой дневничок, как мне было стыдно в таком виде ездить по городу и ходить по кабинетам. Хотя не в первый раз, но так хотелось, чтоб в последний. Так прожили мы три недели. И, видимо, мы с Леной подустали друг от друга, и я ее прекрасно понимаю. Своя жизнь, свой уклад, уже установившийся, а тут вторгается чужой человек, да еще с детьми. И я как-то решилась позвонить любимому больному. Пошла на телеграф, ждала пол часа, пока линия освободится, наскребла последние деньги на звонок.
-Приветик, Светлячок, как я рад тебя слышать.
-Когда ты приедешь за мной?
-Я не могу.
-Вышли мне денег, я сама приеду.
-Я не могу, Солнышко.
-Что произошло?
-Моя бывшая жена запила, все время, что я лежал в клинике, она тупо бухала. Дети голодные, брошенные. И сейчас все живут со мной, они не примут вас, мальчишки.
-Они всегда будут жить с тобой?
-Да, Джимилля, кстати, хорошо, что ты позвонила, я меняю квартиру на двушку, и дети будут со мной. Запиши мой новый телефон.
-А зачем?
Повисла пауза, потом меня прорвало.
-Ты скотина, ты знаешь об этом? Ты поступил гадко, я последние деньги истратила, чтоб только услышать твой голос снова, я не могу без тебя, слышишь? Я не могу без тебя, и мне негде с детьми жить, мне не на что жить, и я все равно тупо хочу тебя обнять, каждый кусочек твоего тела, почувствовать твой запах, я люблю тебя!
-Ну, зачем ты позвонила, я только успокоился, перестал рыдать, Светлячок, я тоже очень люблю тебя, ты даже не представляешь как, черт, да я ни одной бабы не хочу после тебя, а тебя так и не попробовал, но такова жизнь. И дети, это мои дети, Солнышко.
-А мои, что будет с моими детьми, ты скотина. Будь ты проклят, пусть я всегда буду стоять между тобой и другими бабами. Пусть ни одна не даст тебе и тысячной доли моей любви и ласки, и живи с этим все свою поганую оставшуюся жизнь. С этим и со своими детьми.
И я бросила трубку, не договорив время, вылетела из здания, оставив сдачу. Меня колотило, колотило от злости, беспомощности и безысходности, от обиды. И теперь пути назад нет, придется мне одной беспокоиться о моих детях, мне одной, потому как я одна у них, и осталась, а у меня только они. На улице я решила еще позвонить бабушке из автомата, трубку взяла моя мама.
-Откуда ты, сука, звонишь?
-Я? Я? Я сука? Да пошли вы все!
Я бросила трубку. Слезы душили, жгли, и я купила бутылку вина и пачку сигарет и вернулась на квартиру. Первый и единственный раз мы с Ленкой напились, и я начала курить. Руки тряслись, у меня просто истерика началась, слезы, словно плотину прорвали. И откуда их столько берется.
-Джемилька, это просто Артем там побывал и обосрал тебя, как мог, вот и все. А твоя мама находится под впечатлением его речей, ведь она слышала только его версию событий.
-Ну и что?
-Да ничего, ты что, думаешь, супруг твой за себя правду расскажет, конечно, ты шлюха и сука. А ты как хотела. Когда ты приедешь, и расскажешь свою версию, сука будет Артем.
-Как у тебя все просто.
-Так я уже свой развод пережила, это всегда ушат грязи, будь ты хоть ангелом, все равно тебя зальют с ног до головы. Так что я нисколько не удивлена. Подожди, муж твой еще по всей твоей родне и друзьям пройдет и поплачется, и все поверят, хотя знают тебя тысячу лет.
        Да, мой дневничок, когда тебе действительно плохо, рядом мало кто остается, один Бог. Вот так мы и живем, мой дневничок, я готовлю, убираю, стираю на всех, мне не трудно, да и я одна не работаю. Но я все чаще стала замечать, что все тяготит, все чужое, чужой дом, чужая обстановка, чужая посуда, что не возьми, все чужое. Ничего своего, хорошо, что я не уехала к своему любимому больному, там все тоже было бы чужое. И как бы хорошо не было, все равно все не так. Что Бог не делает, все к лучшему. И мне отчаянно захотелось иметь что-то свое, ничье, кроме меня. Скорей бы суд, зачем дают два месяца на размышления, это тупо. Только усугубляет депрессию и продлевает агонию. Сходила бы куда-нибудь, да с такой физиономией и днем-то стыдно на улицу показаться. Вот мы и сидим с мальчишками дома, читаем книжки, гуляем, когда стемнеет и у подъезда. С Ленкой мы уже друг другу надоели, она устала от нас, а мы от всего чужого. Пора, наверно, перебираться к маме, может, Артем туда снова не поедет.
Я отложила ежедневник и сходила покурить. Глаза устали. Да, вспомнилось наше совместное проживание с Леной. Ну, и конечно, я не осталась в долгу, когда уходила. Сняла с пальца золотое кольцо и оставила на столе с запиской и ключами. Но все равно, именно чужой человек тогда протянул мне руку помощи, когда все отвернулись. Да я особо и не просилась тогда ни к кому, не умалялась и не унижалась. И  единственный, кто всегда с тобой, это Бог. И еще я  вынесла оттуда урок – все, что предпринимаешь, подготовься заранее, и надейся только на свои силы, рядом никого не будет.
  Утром выпал снег. Уходили – то мы в сентябре, дети в курточках, а я в кофте. А сейчас середина октября и холод собачий. Мне Ленка дала еще свою старую куртку, но это не выход. Детям нужны шубы и зимняя обувь, которые я не забирала. И я, собравшись с духом, высчитала смены Артема и позвонила ему на работу.
-Ну, наконец-то, я слышу родной голос.
-Прямо таки родной, да я не просто так звоню, мне нужны оставшиеся детские вещи.
-Приезжай сегодня вечером с детьми, я по ним соскучился.
Я представила, что если наша встреча затянется, нам придется ночевать, а вот этого я точно не хочу.
-Нет, я приеду завтра, часам к двум.
-Приезжай пораньше, с утра, хоть в семь.
-Нет, к двум часам.
-Хорошо, Солнышко, я вас буду ждать.
Я быстро бросила трубку, будто она могла меня укусить. И разрыдалась у автомата. А завтра Артему в ночь на работу, и если что-то пойдет не так, я все равно уеду, хотя бы ночью. А с чего у меня слезы лились, я и сама не знала, просто так себя вдруг жалко стало. «Солнышко», «родной голос», какая муха его укусила, я таких слов уже давно от него не слышала. И сколько же мы прожили лет вместе? Мне было семнадцать, когда мы познакомились, а теперь почти двадцать три, получается, почти шесть лет. Из них три года мы жили со свекровью, и все было хорошо и дружно, и три года ада. Я пришла в квартиру, и спросила у мальчишек.
-Завтра поедите со мной к папе?
-О, да, ура! Ура, - и они запрыгали на диване.
Я разревелась еще больше. Это мои мальчишки, которые еще месяц назад кричали: «мама, давай уйдем, давай не будем жить с ним», а сейчас «ура!». О, Бог, как понять, может они тоже устали от чужого дома, соскучились по отцу. Я бы могла, конечно, не говорить им ничего, а съездить одна, но, во-первых – мне не с кем было детей оставить, а во-вторых – я не имею на это права. Артем их отец, и видеться я им не могу запретить. Что мне ждать от этой встречи. Не изобьет ли Артем меня снова? Нет, скорее всего, побоится, ведь уже наверняка он получил повестки, и по побоям в том числе. Может просто не ездить, нет, детям нужна одежда, и я уже объявила им, ребятишки мне завтра покоя не дадут. Не помню, как я уснула, долго ворочалась, и на душе так мерзко было, как будто завтра мне нужно ступить в бассейн со змеями. И они непременно меня задушат. И долго плакала, словно оплакивала свою семейную жизнь, или себя – непутевую. Но что жить я больше с Артемом не хочу, я это знала наверняка.

Это опять я, мой дружок, дневничок. Сколько слез я над тобой выплакала, почему-то радости мало вспоминается. Прошло четыре месяца после моего с детьми возвращения домой, возвращения к Артему. Все так и получилось. Мой супруг накрыл офигительный стол: мясо, курица жаренная, фруктов огромное количество, даже ананас дорогущий. Водка, коньяк, пиво, вино – на выбор. Мороженое, шоколадные конфеты. Я, конечно, сразу заревела, как дура, глядя, как мои мальчишки накинулись на фрукты. И меня зло взяло. И я представила, как буду поднимать детей в нужде, себе и им во многом отказывать. А это животное будет ананасами чужих девок кормить и шлюхам столы накрывать. А он не описается от радости и удовольствия? Не будет этого, пусть со мной хлебает из одной кастрюли. А будет бить меня – посажу его, и поживу спокойно с мальчишками, но уже в своем доме, среди своей обстановки и своих вещей. Я огляделась, а дома чистенько, приготовился к встрече.
-Джимилля, давай оставайся, хватит дурить?
-Я дурю? А ты?
-Я не могу без тебя.
-Если ради детей, то не стоит, они быстро вырастут.
-Я без тебя не могу, что дети, дети, месяц пореву, да забуду.
Я просто онемела от шока. Вот так, пяткой в грудь бил, какой он замечательный отец, как любит и заботится о мальчишках, а тут «месяц пореву и забуду». Прав был мой любимый больной, выходит, что даже свои дети не нужны, если женщина не нужна. И у меня опять хлынули слезы, так жалко стало сыновей, себя. Вспомнился случай из детства. У нас в подъезде жил мальчик, за которого всегда приходилось заступаться, потому, что ребятня из соседних домов дразнили его безотцовщиной и ублюдком, били. Такого не будет с моими детьми.
-Хорошо, мы останемся, но только потому, что это и мой дом, и дом детей тоже, и я больше не собираюсь таскаться с детьми по съемным квартирам. Если тебе что-то не понравится, то жилье теперь искать пойдешь ты, а будешь распускать руки – сядешь в тюрьму.
Пришлось мне в тот день перешагнуть через себя, через свои желания и страхи, перешагнуть ради детей, ни первый, наверно, и не последний раз. Месяц Артем был как шелковый, «Солнышко», «любимая», - в его устах, почему-то звучало как пощечина, издевка. И в пастели стал другим внимательным, нежным, но хватило на месяц, от силы – полтора. А мне было очень трудно, легко уйти, легко хлопнуть дверью, но очень трудно возвращаться, очень трудно начинать все сначала. А обиды, их можно простить, но забыть – невозможно. И как результат, я помню, пришла с Артемом в суд и за пять минут до начала судебного слушания, написала у секретаря тупую фразу: «прошу судопроизводство прекратить, по причине примирения, т.к. я его простила». Потом, позже мне пришли все исполнительные листы и решения суда на руки.

Прошло еще два года. Все как-то некогда было сесть за тебя, мой дневничок, верный, молчаливый дружок. Я устроилась на работу, и пошла учиться в техникум. Причем, Артема я и не спрашивала. Я пришла однажды и объявила: « я иду сдавать экзамены, это я тебя не спрашиваю, я тебе просто озвучиваю факты». И Артем сглатил. Математику я сдала на «отлично», а диктант я написала на «хорошо» и поступила на бюджетное место. Это для того, кто окончил школу хоть и без троек, но все-таки восемь лет назад, очень даже не дурно. Но я честно все учила, набрала в библиотеке учебники с пятого по десятый класс и тупо все учила. Теперь учусь заочно, хотя иногда трудно. Трудно тем, что мои сыночки тоже пошли в школу. Нужно делать с ними уроки, те же домашние дела, работать еще, а когда все спят – садиться за свои контрольные.  А утром с квадратными глазами на работу и весь график повторяется. А Артем меня измучил, ни сколько не помогает, только орет, что я в огороде не успеваю, то одно, то другое не делаю по дому. Что раньше и хлеб и булочки сама пекла, и они вкуснее были, и денег уходило меньше. А когда мне, я остальное едва успеваю. И ночью еще ворчит: « выключай свет, глаза режет, мне на работу завтра». Господи, а ничего, что мне тоже надо учить, так как завтра экзамен. Всем говорит, что он застрелился с моей учебой, а мне обидно, а я? Я не застрелилась с ним? Но я не брошу учебу, ни за что не брошу, назло всему получу диплом. Хотя бы пола или посуду больше не буду мыть за копейки. А работать устроилась в школьную столовую посудомойкой. Хорошо, если есть горячая вода, а если нет, таскаешь кипяток из котла. Шесть ванн по семь перемен, по два ведра в каждую ванну, итого восемьдесят четыре ведра ежедневно, руки не держат уже и спина отнимается. А вечером еще объедки несешь домой по два ведра каждый день собаке и поросятам. Да, дневничок, мы еще поросят завели, кур и гусей. Работы дома – только успевай, поворачивайся. А ночами – учеба. Иногда выть хочется, так устала, хоть бросай. Но проревусь и опять, скажу им всем мысленно: « пошли вы все, я не буду так жить всю жизнь», и силы откуда-то появляются, как второе дыхание. Ой, дневничок, а ночи с Артемом! Ему секса охота, а у меня глаза слипаются, не представляла, что так можно – тебя «это», а ты спишь, и нет сил проснуться. Все понимаешь, но ничего с собой сделать не можешь. Артем психанет, оттолкнет меня и отвернется, а я даже не всегда просыпаюсь. Однажды я захрапела, муж меня толкнул, чтоб я перестала храпеть, а я упала с дивана. И такая у меня истерика началась.
-Я итак не высыпаюсь, какого черта ты меня всю ночь тычешь в бок, я просыпаюсь каждый раз.
-Чтоб ты храпеть перестала, я уснуть не могу, а мне утром на работу.
-А ты повламывай, как я, и тебе все равно станет, храплю я или нет, включен свет или нет.
-А я так не работаю?
-Еще раз тыкнешь меня, я тебя так тыкну, что спать в сарайку пойдешь, осел!
Первый раз я так с ним грубо разговаривала, думала, потом подеремся опять, нет, Артем сглатил, только три дня ходил злой, разговаривал сквозь зубы. А тут еще такая фигня получилась в техникуме, представляешь, дневничок, я тебе сейчас расскажу. У нас в группе есть женщина, мы с ней сидим за одной партой с самых вступительных экзаменов. Я ей даже помогла на них. Зовут эту женщину Лия, она латышка, муж Лии - Сережа привез ее из армии. У Лии был первый муж латыш и двое детей, а она познакомилась с Сергеем, он там служил а армии. И Лия бросила своего первого мужа и приехала в Россию с Сергеем. Своих двух детей она тоже бросила с латышским мужем, а тут родила еще двух от Сергея. На вступительном экзамене ей попал билет про логарифмические тождества, я написала их Лии на листке и передала. Я то их наизусть помнила еще со школы. Экзаменатор заметила у меня в руках бумажку, и велела взять назад и принести ей. Я так и сделала, думала, что сейчас выгонят.
-Это кто писал, - спросила преподаватель?
-Я.
-Хорошо, а зачем?
-Типа помощь дружеским странам.
-Отлично, напиши тогда их на доске, при мне и сейчас, если это действительно писала ты.
Ну и я написала в пять секунд, добавив к ним еще формулы логарифмических функций, про синусы, косинусы и так далее.
Экзаменатор молча внимательно наблюдала, а потом сказала:
-Спасибо и до свидания, надеясь, мы с вами скоро увидимся.
Потом молча вывела в ведомости «отлично», даже не проверяя мой билет. А потом спросила, кто у меня преподавал математику в школе. А так как я писала на доске, все, кому нужно было, благополучно списали. Я отвлеклась. Так вот с этой Лией не то, чтобы сдружились, просто иногда могли выпить по баночке пива по дороге домой и покурить, впрочем, как и с другими однокурсниками. Еще у нас в группе был Толя, а его жена Лида училась в другой группе. Лия как-то подружилась с Лидой, и мы как-то даже заходили к ним в гости за какой-то контрольной. А я как бы со всеми общалась ровно и этот Толя был для меня просто одногрупник, не более того. А Лия на него запала однозначно. Да шлюха, короче. И что у них там получилось, и как она мотом свою задницу прикрывала перед Лидкой, я так и не поняла. Да, если честно, мне это было и не интересно. А тут Лида подходит ко мне в коридоре техникума и заявляет.
-Еще раз подойдешь к моему мужу, я на весь техникум тебя ославлю.
Я даже не поняла вообще в чем предъява и о чем она.
-Не поняла, Лидка, ты о чем, поясни?
-Я тебе говорю, хватит отбивать моего мужа!             
-Я? Ты что, с лестницы упала?
-Не строй из меня дуру, ты все понимаешь.
Я с секунду молчала, а потом поняла, откуда ветер дует. И вместо того, чтоб оправдываться, я заорала на весь коридор, еще громче, чем говорила Лида.
-Ты все сказала? Так вот я с твоим Толиком и срать на одном поле не сяду, а если уж он твои муж, вот и наступи сама ему на хвост, а от меня отстань.
И когда пошла, кинула так, информацию для размышления: кстати, Лию почаще приглашай в гости, у тебя появится шанс породниться с ее мужем и прибавить их детей к своим. А потом пошла в группу, такая злая, что могла бы порвать любого. И что я увидела. Лия сидела за партой, повернувшись назад в пол оборота к Толику, и они премило беседовали. Я подошла к Тольке и заорала на всю группу.
-Ты что о себе тут возомнил, и что твоя жена мне устраивает? Ну-ка пошел отсюда!
Дневничок, Толик аж в лице переменился, видимо, свою порцию информации он уже получил дома, молча встал и пересел на заднюю парту в другой ряд. А я не унималась.
-Еще раз Лида подойдет ко мне, хоть с простым «привет», я вам всем троим устрою, что вы забудете, как здесь двери открываются. А ты, Толик, в горячей точке служил, не знаю, да за такие подставы пулю в лоб получают благополучно во время боя, олень!
И тут повернулась к Лии.
-Ты тоже пошла отсюда, шлюха латышская, это моя парта и не желаю ее с тобой делить.
Та тоже пересела на задние перты. А все остальные, в том числе и преподаватель, затаив дыхание слушали. На мои отношения с остальными одногрупниками и даже однокурсниками этот инцидент никак не повлиял, может чуть больше уважать стали. А эти трое, я вычеркнула их из своей жизни навсегда. Но все равно, так обидно, мой дневничок, я домой приехала в тот день и так нарыдалась. Опять меня обвинили в том, чего я не делала, чего даже и в мыслях не было, впрочем, как всегда. В общем, последняя сессия мне далась очень тяжело и дома и в техникуме. Артем еще как сдурел, напритаскивал кассет с порнофильмами, и смотрит их каждую ночь, а потом от меня ему нужны изыски. Я один раз посмотрела их из любопытства, а потом просто спала под них благополучно. Муженек под действием видео все чаще поговаривает про секс втроем.
-Это типа два мужика и я?
-Ты что, я удавлю тебя сразу. Это типа ты, я и еще какая-нибудь девушка.
-Я так поняла, ты и кандидатуру уже подобрал?
-Нет, ты сама выбери, кого хочешь.
-Я, Артем, никого не хочу, я и тебя не хочу после таких предложений. Ну, если ты очень хочешь, давай, приводи, я вам даже кофе подам в пастель.
-Что, серьезно?
-Да, а почему нет, но только чтоб это было при мне.
На этом разговор закончился, но только в этот раз. Позже он время от времени стал настойчиво повторяться, снова и снова. Когда-то в больнице мы вместе работали с перевязочной сестрой Полиной. Поля время от времени приходила к нам в гости, даже после увольнения, часто напрашивалась в баню. Полька была старше меня лет на пятнадцать или двадцать, а вот ее дочь Ульяна была младше меня на пять лет. И вот эта Улька зачастила к нам в гости, и каждый раз допоздна, а потом Артем несется провожать гостью, типа она сто пятьдесят или двести метров не дойдет, однозначно заблудится. Этот мусульманский менталитет, как гостеприимство иногда сигрывает плохую шутку.  И у нас с Артемом случился разговор.
-Джимилля, ты подумала?
-Над чем?
-Ну, над сексом втроем, мне так хочется попробовать.
-Я же сказала, приводи, я вам даже кофе подам.
-А ты?
-Участвовать не обещаю, но посмотрю с интересом.
-А разденешься хотя бы?
-Ну, если ты очень попросишь, подожди, а ты что, кандидатуру подобрал?
-Ну, Улька?
-А, ну да, конечно, как я про нее не подумала.
Я, мой дневничок, знала, что если он задумал, Артем не отступится, так, хотя бы я ее увижу и вряд ли позволю потом возомнить о себе. А Артем все это время был просто ангелом, мы даже ни разу голос друг на друга не повысили, идиллия, тишь да гладь. И вот как-то появилась опять Ульянка, и как всегда, осталась до вечера. А мне хотелось понять как далеко Артем зайдет в своих фантазиях. Дети в тот вечер уехали к свекровке с ночевкой, и мы были свободны в действиях. И что ты думаешь, мой дневничок, он зашел не просто далеко, Артем прошел до конца и меня провел этой дорогой. Сначала муж любил меня, и как, я такого давно не видела. А потом Ульку  во все три отверстия, чего я не позволяла никогда. Что ж, я встала, это был любопытный опыт, как и обещала, сварила кофе и подала в пастель. А когда чашки опустошились, я сказала.
-Моя дорогая, на сегодня мы в тебе более не нуждаемся, и я бы была тебе очень признательна, если ты сейчас же удалишься, без провожатых.
На что девица встала и ушла.
Артем оставался более чем возбужден, я заставила его чуть ли не с хлоркой вымыть свой инструмент, и мы сделали это еще раз, только как всегда, без извращений.
-Тебе понравилось?
-Что именно?
-Ну, втроем?
-Нет, хотя было любопытно, но прошу впредь забыть эту тему навсегда, я не желаю эту девку больше видеть в нашем доме и любую другую тоже.
-Почему?
-Просто мне это не нравится и меня чуть не стошнило, когда ты вымарал ей лицо.
-Ну, может ты сама найдешь кого-нибудь?
-Хорошо, я приведу мужчину, и вы вдвоем будете доставлять мне удовольствие, а потом я вам. Это тоже было бы не безынтересно.
-Я не смогу.
-Для меня это то же самое.
-Но ты даже не приревновала меня, ты совсем меня не любишь?
-Слушай, так ты затеял это для моей ревности, чтоб я устроила скандал и вцепилась ей в гриву?
-Нет, конечно, ты же у меня умная женщина, Джимилля, и я тебя очень люблю.
-Так вот и впредь, если эта тема еще раз возникнет, скандала тоже не будет, будет молчаливый развод.
Вот такие дела, мой дневничок. А я и вправду потом пыталась понять свои чувства на тот момент, ревности и правда не было. Может Артем и прав, может, и любви тоже нет. Но что-то же мне нравилось в нем с самого начала. А может все эти бесконечные скандалы, ссоры и побои уничтожили все лучшее и хорошее? Не знаю, мой дневничок, надо как-то жить дальше, время все рассудит. Хотя мне очень часто вспоминается мой любимый больной, я пыталась вспомнить недавно его лицо, улыбку, смех, но не смогла. Хотя я еще помню все его родинки и шрамы. Но боль притупилась. Больнее мне делает Артем. Супруг так до сих пор уверен, что я изменяла ему, ну и пусть думает, что хочет, оправдываться я не собираюсь, ни тогда, ни сейчас, ни потом. Морально изменяла, физически – нет, а раз и то  и другое – грех, значит изменяла. Но я все чаще жалею, что  мы с ним не переспали, что мы не дошли до конца. А, как известно, сводит с ума именно то, чего не достиг, что не доступно, чего не получил. Однажды, даже, когда Артем был в ночь на работе, такая тоска накатила, все снова ожило, будто мой любимый больной еще там, в больнице, словно никуда не уезжал, стоит только позвонить. Я думала, схожу с ума, взяла ручку и стала писать. Вот такая молитва получилась.                                                                                                           Снег идет и идет, заметая следы,
Скрипнет калитка, выйду – не ты,
А метель все больше и больше метет,
Воспоминания берут в оборот,
Зачем же опять я бегу до ворот,
Ведь он не приедет, он не войдет,
А снежинки ложатся, как плед пеленой,
Где ты сейчас, и кто там с тобой?
Я помню, как ты от меня уезжал,
Как обнимал, как целовал,
Как обещал приехать, забрать,
Не нужно мне было тебя отпускать,
Как говорил: « я приеду, ты жди»,
С тех пор поменялись снега и дожди,
А как же мне вырвать и ветру отдать,
Как перестать, перестать тебя ждать,
Будто не землю кутает снег,
Словно снежинок слышится смех,
И будто не лужи сковало во льду,
А сердечко мое пеленает в тоску,
Последние деньги, собрав в кошельке,
На почту неслась дозвониться тебе,
«Я только плакать с тоски перестал,
Ты снова звонишь, перестань, я устал»,
Пытался забыть меня, как же ты мог,
Ведь я у детей отнимала кусок,
Чтоб голос твой только услышать опять,
Так нестерпимо хотелось обнять.
Господи, миленький, Боженька мой,
Прости меня грешную, дай мне покой,
Сердечко из клочьев мое собери, исцели, успокой и душу верни,
Снова метель прячет корки от луж,
Скрипнула дверь, наверное, муж,
Снова на сердце радость и смех,
Вырастут дети, все как у всех,
И только снежинки напомнили вновь,
Что это было? Страсть иль любовь?
И не узнать теперь, жив он, иль нет,
Или к могилке зарос уже след,
Что ж ты со мною тогда сотворил,
И только мой муж меня бил, как любил,
Было, иль не было, сон или явь,
Снег тот растаял, и ты все оставь.
Хотя, признаюсь тебе, мои дневничок, когда Артем целовал Ульяну везде на моих глазах, облизывал везде, мне было больно и тоскливо, внутри все жгло и щипало не то от ревности, не то от злости.  Вот и нашлась истина, ревность все-таки была. Да была, но я сразу же как-то быстро ее отогнала от себя мыслью, что не доставлю Артему такого удовольствия, чтоб я кому-то из-за него драла волосы. Я буду выше всего этого, как по телевизору про чужого мужчину. Да, точно, чувства были разные, они теснились и смешивались в коктейль, то, отделяясь, то вновь соединяясь. Но то, что осталось, это чувство отвращения к ним обоим, это я поняла. И я поняла, что более я не смогу этого вынести, и тем более, простить. Но забыть? Не знаю, вряд ли. Мы с Артемом совершили ошибку, нам нельзя было допускать этого, просто потом этот пункт пополнил список обид и взаимных оскорблений. Более того, мне было очень стыдно, что я в этом участвовала, хотя изначально идея была Артема. И в таком случае мы квиты, оба доставили друг другу много боли.
       Кто-то позвонил в ворота. Я отложила ежедневник и взглянула на часы, половина десятого. Кто бы это? Еще раз зазвенел звонок, кто-то настойчивый. Конечно, за воротами стояла Элеонора, в такое время только она может «искать друзей».
-Джемилька, я увидела, что у тебя свет горит, значит, не спишь, можно я с тобой посижу, я не буду сильно надоедать?
-Ну, предупреждаю, если заведешь старую песню, лучше уходи сразу.
-Нет, нет, я тут курточку себе новую купила и сережки, а еще платье вечернее, офигенное.
-Ладно, - я улыбнулась, - проходи.
Элеонора уселась как всегда в кресле, а я устроилась на диване.
-Ну что, рассказывай, ты же за этим пришла.
-Джимилька, я просто сидела, сидела, и мне скучно стало, решила сходить на улицу.
-За пивом и друзей поискать?
-Ну, да, можно я достану, посижу с тобой?
-Уж пей.
Женщина быстро выудила из сумочки, брошенной у кресла, банку пива.
-А ты будешь?
-Уж нет, уволь.
-А хочешь, я сбегаю, вина куплю?
-Нет, у меня в холодильнике стоит бутылка распечатанная, я налью себе бокал, - я обернулась на пути в кухню, - а может и тебе плеснуть?
-А давай, я с удовольствием.
Я принесла с кухни два бокала вина и коробку конфет, которая уже две недели живет в холодильнике.
-А знаешь, Джимилька, я вот поговорю с тобой, и мне легче становится, правда, правда. Тебе надо было на психолога учиться идти.
Я улыбнулась.
-Правда, правда. Вот знаешь, первый муж у меня был, зачем я за него пошла, матери его меня не надо было, а что, любовь же. Славка родился, а потом одна баба моего мужа приворожила, позавидовала. Вот муженек мой и болтался, как навоз в проруби, то к ней уйдет, то назад вернется. А я реву, как белуга. А потом совсем ушел. Ну, ушел и ушел. Да только и с ней жить не стал. Он же охотник у меня был, ружье у него было, вот из него и застрелился  у новой женушки на даче. Письмо, говорили, мне со Славкой длинное оставил, только мне его никто и не передал. Даже до сих пор не знаю, что он там написал. А на похороны брат мужа приходил, звал, а я не пошла. Славочка маленький был, побоялась, если уж здорового мужика сгубили, а ребенка, еще проще. Да и к чему мне было идти, раз уж он бросил нас. Вот так, Джимилька, это сейчас и в газетах знахарок телефоны, и центры даже всякие пооткрывали. А раньше, если кто и знал адресок бабки, так скрывал, что не дознаешься. Да и не модно было, осуждали, не верили ни во что. А потом со вторым мужем сошлись, да и поженились. Витька родился. А я второго, ну не на грамм не любила. Как пошла, до сих пор сама удивляюсь, может, сделали что, свекровка вторая души во мне не чаяла. А он пил. Трезвый сильно хороший был, а пьяный дурак дураком. Все ревность какая-то, да драться налетал. Я один раз ему даже по ноге топором стукнула.
-Ты с ума сошла что ли?
-Да, да, представляешь, пришла с ночи с работы, а он пьяный на меня: «где была»? А я взяла топор в коридоре и замахнулась на него, что напугать. А рука-то опустилась, топор тяжелый, попало ему по ноге, в кровь рассекла. А трезвый умница мужик был. Витьку всего оближет. Витька у меня маленький в больнице лежал, так муж плотником туда устроился, чтоб сына видеть. Вот такой мужик был, а не любила его и все. Так и помер от пьянки, накушался водочки в хлам, и сердце остановилось. А я ведь умничка, знаешь, у меня ведь два высших образования: педагогическое и экономическое.
-А что ж ты тогда пола моешь?
-Так, а что, Джимилька, кому я сейчас нужна, в мои то годы. Да и ни к чему мне сейчас ответственность всякая, вон, пола вымыл и все. А у меня, Джимилька, знаешь, какой любовник был, мы с ним долго встречались, еще при первом муже, а потом при втором. Любовничек то на артиста был похож, помнишь, «а ну-ка, девушки» вел? А сейчас КВН ведет по телевизору, Саша Масляков, вот на него был похож. Точно, точно. И одевался всегда красиво, модно. А потом жена у него чем-то заболела, и ей нужно было сменить климат, вот они и уехали.
Так, значит, не зря муж ревновал?
-Не зря, ох не зря, Джимилька, ну что сделаешь, люблю я мужиков, и всегда любила. Я, знаешь, по-разному хочу, иногда, чтоб всю ночь ласкаться, да любиться. А иногда, чтоб отимели, как отстирали. А один раз я ушла в сауну аж с тремя мужиками, представляешь, Джемилька.
-Ну и что, - я рассмеялась, - отстирали?
-Ой, ты знаешь, как классно было, Джимилька, как классно. Осуждаешь, наверно?
-Нет, не переживай, я никогда никого не осуждаю, каждому свое. У каждого свои темперамент, у одних он еле шает, у других кровь кипит. В общем, у каждого свои тараканы в голове.
-Точно. Ох, Джимилька, хорошо же с тобой, а вино, какое вкусное.
-Добавить?
-И себе тоже.
-Я еще это не допила.
Я сходила за бутылкой, из которой наливала.
-Угощайся.
-Спасибо, а дети-то у тебя где?
-На юге с отцом.
-А ты что не поехала?
-Иногда человеку нужно побыть одному, просто жизненно необходимо.
-А я устала одна, и знаешь, вот даже внуков мне не надо, наростилась уже, да и лениво в мои годы. А вот мужика бы постоянного, надоело уже жить перехватами. Да и перехваты все реже случаются, вот мальчика моего любимого сохранить бы.
-Нора, смирись.
-Да ты что, Джимилька, он тут приходил к Витьке моему, пиво они попили, он мне опять шепчет: «приходи ночью».
-Ходила, - о чем я спрашиваю?
-Полетела, надела новое белье, ведь я хорошенькая, ведь правда хорошенькая? Духами дорогущими набрызгалась.
-Ох, Элеонора!
-А что, ты знаешь, какой он любовник, ласковый, нежный, не торопится, мне сильно нравится с ним. А ровесники мои, Джимилька, у них уже лет в сорок пять – сорок восемь уже аппарат не работает, что ты думаешь, я с молодыми-то сплю.
-Нора, вот мы сидим уже, - я посмотрела на часы, - полтора часа, а у тебя одна тема для разговора.
-Ой, Джимилька, тебе, поди, не интересно, ты прости меня, пожалуйста.
-Да мне не за что тебя прощать, просто уже пора в люлю, хочется выспаться, завтра у меня много дел.
-Ну ладно, ладно, я пойду. Пойдем на улице покурим, да ты проводишь меня до ворот.
Мы вышли на крыльцо, на улице дневная жара спала, и так хорошо было и свежо. Легко дышалось. Месяц висел тоненький, тоненький – новолуние. Мы закурили.
-Смотри, Нора, как хорошо все создал Господь, никогда не устаю восхищаться природой.
-А мне почему-то некогда ее замечать.
-А ты иногда оглядывайся, ведь мы уж больше, чем половину прожили, а остальное время просвистит ветром в ушах. А там, в могиле нет солнышка, нет травки, по которой хочется пробежаться босиком. Там нет шороха дождя, запаха цветов, там все другое. Это тоже надо запомнить.
-Ох, и умная же ты баба, Джимилька.
-Да нет, просто я люблю Господа и стараюсь с восхищением и трепетом принять все, что Он посылает.
-И что, удается?
-Не всегда, ведь я тоже человек, не менее грешный, чем другие.
-Я иногда не могу тебя понять, честно, хоть у меня и два образования.
-А ты откинь все лишнее. Вот яйцо, к примеру, откинь скорлупу, белок, и увидишь истину – колыбель жизни. Так и вокруг нас много лишней шелухи, а ты постарайся сесть и как старатель отсеять все лишнее.
-И что?
-Останется истина.
-Здорово, хорошо ты говоришь.
Я докурила сигарету.
-Давай, моя дорогая, пора по койкам.
Элеонора пошла к воротам. Я зашла домой. Нора, Нора, одинокая душа. Отчего и кидается из крайности в крайность. Дети выросли, у них своя жизнь, свои дела, свои думки, хотя и живут под одной крышей. А на самом деле, как узники по камерам, камерам своих душ. На часах была половина  первого ночи. Ничего себе, столько времени просидели и ни о чем не говорили, просто Элеонора нашла «свободные уши». Я даже очень устала от нее. Она конечно, не ординарная женщина, но круг интересов у нас слишком разный. И у нее, похоже, бешенство матки, я читала где-то, что у некоторых женщин такое бывает перед климаксом. А я всегда склонялась к мысли, что если увидел мужчину, и как говорится «в зобу дыхание сперло», то все можно. А так, лишь бы с кем, нет, это не моя тема. Но такие мужчины, от которых дух захватывает, встречаются один или два раза за всю жизнь, и, Слава Богу. Я убрала со столика, вымыла бокалы, и наконец-то, выбросила пустую коробку из-под конфет.  А потом легла, включив телевизор, читать не хотелось, глаза устали. Пощелкав по каналам не нашла ничего, на чем можно было бы остановить взгляд. Везде насилие или откровенные сцены убийств и зверств. Или военные боевики. По какому-то каналу шел фильм ужасов, терпеть их не могу, ужаса и в жизни достаточно. На каком-то канале попался мультик для взрослых, в нем девушка баловалась кактусом, противно, еще такое в эфир пускают. Идиотов хватает. Смотреть по телику абсолютно нечего. Я выключила телевизор. Маня, моя кошка, поняв мое настроение, пришла ко мне. Что делала редко и привела с собой котенка, очаровательная кошечка, которой мы еще не придумали кличку. Обычно они тусовались в детской, но пацанов нет, и  компания снизошла до меня. Я улыбнулась, погладила их с удовольствием и тут же была вознаграждена громким мурлыканьем в два голоса. Я закрыла глаза и под кошачьи голоса стала засыпать.

4.

Утром меня разбудила моя же собака. Она скакала по мне и радостно лаяла. Я думала, что мне это снится. Но когда мне облизали лицо, я открыла глаза и заорала от ужаса. Вся пастель была истоптана собачьими и кошачьими грязными лапами. Мои кошки шипели из-под дивана, а Несси – это лохнесское чудовище – смесь сембирнара и кавказской овчарки, пыталась выскрести их оттуда. Окно было распахнуто и весь подоконник немилосердно истоптан. Я, в ночной сорочке, пошла, уводить Несси. Естественно, эта лошадь порвала в очередной раз ошейник и решила посетить меня. Хорошо, что я последний раз купила ей два ошейника. Что творилось в огороде, то же, что и дома. Все гряды были вытоптаны, Несси умудрилась перевернуть свою большую кастрюлю с водой, откуда появилась грязь. А на середине морковной гряды была вырыта огромная яма, что она там, золото искала? Я умылась из бочки, чтоб глаза хоть немного раскрылись ото сна, зашла домой оценить ущерб. В детской было все вверх дном, у вентилятора отгрызена лопасть, покрывало на диване в грязных следах, про ковер я уже молчу. Порвана органза на окне, видимо, это были гонки за враждебным племенем кошек. В моей комнате Несси успела только испохабить ковер и мою пастель. На кухне все кошачьи миски тщательно вылизаны и одна из них стояла посередине кухни. Да, я тяжело вздохнула, крепко я уснула, что не слышала, как Несси тут бесновалась. Зря я не закрыла с вечера окна. На часах была половина седьмого. По хорошему – не мешало бы поспать еще, но где? В грязи – не смешно. Я почистила зубы, умылась, оделась, до открытия магазина я еще успею попить кофе и собрать все грязное белье. Осталось покурить под кофе и идти в магазин за шампунем для ковров и белизной. Господи, надо как-то все отмыть, у меня же еще два человека придут гадать, надо все быстро делать. Пока я мыла окно, позвонили еще три женщины и один мужчина – погадать, им я назначила на вечер, но первые две придут через пару часов. Боже, у меня начиналась истерика. А этот ковровый шампунь, про который трещат по всем каналам, на поверку оказался полной какой. И мне пришло в голову просто снять ковры для стирки и вымыть пола. Выбора не оставалось. Пришлось еще минут двадцать играть в пятнашки мебелью, чтоб освободить ковры. Ну, Несси, устроила мне развлекуху, ей наверно, показалось, что мне нечего делать.
              Когда ушла последняя посетительница, я плюхнулась в кресло. Сил на стирку ковров уже не осталось. Зазвонил телефон – соседка  Юля.
-Да?
-Привет, ты что делаешь?
-Пыталась заставить себя идти постирать ковры.
-Зачем?
-Тут целая  история, а ты что хотела, говори.
-Короче, я к тебе сейчас приду.
-Ладно.
  Через пятнадцать минут Юлик уже стояла посреди двора, любуюсь проделками Несси. До грядок у меня  еще руки не дошли.
- Офигеть короче, ты не переживай, нафик тебе эти ковры, мы их завтра в химчистку увезем, обещаю. Пошли к нам, а? Я хочу пиво попить и тема есть?
- Ковры увезем?
- Да блин, я сама завтра сяду за руль, и съездим с тобой, зуб даю.
Я рассмеялась.
- Ладно, подожди, все закрою, а то вдруг эта скотина последний ошейник порвет.
По дороге мы встретили Элеонору.
-Джимилька, а я к тебе пошла, а ты куда?
-Извини, давай в другой раз, у меня дела.
-А мне можно с вами, мне скучно одной, я подожду тихонечко?
-Нора, я не знаю, на сколько мы пошли по времени, и я не одна, иду не к себе, поэтому прости, давай в другой день.
-Ну, ладно, - и женщина поплелась обратно.
-Юлик, ты меня второй раз спасла за сегодня.
-А это что за чума?
-Ну, как бы, это вполне приличная женщина, если бы не пара недостатков.
-Алкашка и шлюха.
-Юля!
- А что, по ней не видно? Посмотри на нее здраво, уже под градусом,  это – раз. Одета в яркие чулки, с таким макияжем и декольте, в ее то годы,  - это два. И я  видела ее как-то вечером на остановке  - это три.
- А что, у нас запрещено по вечерам сидеть на остановке, - я засмеялась.
- Просто твоя Элеонора сидела пьяная в говно, вся грязная, и еще обоссалась, не сходя со скамьи. Меня, пока покупала пиво, чуть не стошнило.
- Ну, пьяную я ее видела, но грязную?
- Да она падала не раз, так накушаться.
- Ужас, только я не могу отказать и прогнать, пока дети в отъезде, эта дама ко мне зачастила. Вчера я честно, устала от нее.
- Послала бы ее!
- Я не могу так, надо домофон срочно ставить.
-Кстати, у меня есть знакомый, давай завтра ему позвоним, и все будет с красивой скидочкой. Я для него кое-что делала по работе, он мне не откажет.
-Юлька, ты просто находка, что я тебе буду должна?
-Вот попьем с тобой пива, и будем в расчете.
-И через годик будем как Элеонора.
-Дура, нам столько не выпить.
Мы рассмеялись.
-А, вообще, Юлька, мне ее жалко.
-Эту «синьку чмо»?
-Ну, она же то же человек.
-Вот, Джимилька, ну почему ты всех жалеешь всегда и защищаешь?
-Не знаю, наверно, потому что, меня никогда ни кто не защищал.
Мы зашли к Юле в дом. Юлька младше меня лет на двенадцать, и когда-то бегала с моими сыновьями по переулку. Мои старшенький младше Юли на шесть лет. Но, как известно, чем мы старше становимся, тем быстрее стираются грани разницы в возрасте в пять, десять, пятнадцать и даже двадцать лет. И если раньше я к Юльке относилась как к ребенку, то сейчас это молодая красивая женщина двадцати пяти лет, с мужем и дочкой. Этакая живая, энергичная и прямолинейная, но бескорыстная. И если может помочь, то поможет с удовольствием бесплатно, а с кого-то сдерет три шкуры за тебя и « брата Тифуса».
-Пить, Джимилька, будем вдвоем, все надоели, видеть ни кого  не хочу.
-А где у тебя  Сашка?
-Выгнала к чертовой матери.
-А дочка?
-У бабушки оставила с ночевкой, все равно завтра  на работу вставать, везти ее сонную туда-же. Слушай, может коньячку попьем?
- Давай, лучше коньячку, что-то с пива мне всегда не хорошо, мы с тобой сегодня свободные, можем посидеть, расслабиться.
Юлька достала из холодильника коньяк, колбасу, сыр, холодец на тарелке. Из духовки выудила курицу, еще горячую. 
- Бери что хочешь, давай, наливай.
Я плеснула нам коньяка в стопки.
- За что пьем?
- За нас, конечно, не за них же, ослов.
Мы выпили, я закусила кусочком колбасы, и вспомнила, что сегодня еще не ела, только кофе утром.
- Юлька, а я, прикинь, сегодня еще не готовила, не то, чтобы поесть, все что-то то одно, то другое. День придурочный.
- Вот и молодец, мы сейчас с тобой все съедим.
- А Сашку за что выгнала?
- Да достал, прикинь, скотина, сам не работает, я одна за двоих пашу. Ребенка не с кем оставить. Знает, что в половине седьмого я из дома выхожу. Вчера напился с братцем, поехали за машиной в гараж, явился в три ночи пьяный в говно. А утром  в шесть часов я его бужу, а Сашка не встает. Я его и била и орала, он только мычит. Мне пришлось тачку брать, чтоб ребенка везти к бабушке, а потом на работу. А вечером пришла сегодня, Саша уже опохмеляется с братцем, я их обоих выгнала. Да, знаешь, Джимилька, обидно, я его же кредиты оплачиваю, который Сашка еще с бывшей женой брал. Кормлю всю семью, а мы пьем, мы обнаглели. Нам зарплату урезали, ничего, что на одну живем, мне надо-то, чтоб он с ребенком сидел. Садик, прикинь, самая дешевая путевка стоит шестьдесят тысяч, где их взять-то. А я еще за бабкой взялась же ухаживать.
-В смысле?
-Ну, ухаживает она пока еще сама за собой. Я ей задолженность погасила по квартплате в восемьдесят тысяч, и сейчас просто плачу за коммунальные услуги.
-За жилье?
-Она на свою однокомнатную квартиру на меня завещание написала.
-А ты не боишься, что она в последний момент его перепишет?
-Да не должна. Ну, все равно, я все платежи на свое имя делаю, потом эти наследники замучаются со мной рассчитываться.
-Ну да.
-Да, дело не в этом, дело в том, что денег итак не хватает, а с Сашей мы скоро по миру пойдем. А я, прикинь, что сделала?
-Что?
-Я же когда братца выгнала, Сашка мне: « брата выгнала, ну и пошла ты, я тоже ухожу». Нифига себе, я пошла? Я пошла? Ну и пошел, где валялся! Они сели в машину и поехали пьяные. Ну и держите тогда, пусть ментов ловят. Я позвонила в ГАИ, и спросила, почему у вас на машине с такими-то номерами пьяные за рулем?
-И что?
-Да их уже взяли, братец не дурак, другу позвонил, отмазался, а Сашку на полтора года прав лишили.
-Так быстро?
-Конечно.
-Ну, ты даешь.
-Они, правда, не знают, что это я подсуетилась, ну и пусть не знают. Наливай по второй.
Я плеснула нам в рюмки, мы молча выпили.
-Джемилька, а у тебя семья-то где?
-На море отдыхают. Сыну премию какую-то дали, мы с Артемом подкинули, я еще заняла чуток, и они купили путевки в Египет.
-А ты, почему не поехала?
-Хочу отдохнуть одна, да и у меня загранпаспорта нет, а делается он месяц.
-Ну и ладно, зато, в самом деле, отдохнешь ото всех.
-Да, действительно. Слушай, Юлик, давай по домам, завтра дел много.
-Давай по последней бахнем и по домам?
-Наливай, и я тебя завтра жду ковер стирать.
-Только не с утра, к обеду я подъеду, все сделаем.
-Согласна.
Мы выпили еще по стопочке, и я ушла домой. У ворот стояла Элеонора. Ужас.
-Джимилька, наконец-то, я уже замучилась ждать.
-Я не просила тебя ждать, моей вины в этом нет.
-Конечно, конечно, только можно я к тебе зайду?
Ничего не оставалось, как согласиться.
-Только на пол часа, поздно уже, Нора, я тоже устала.
-Ладно, ладно, мне просто поговорить не с кем.
-Тебе-то скучно, сочиняешь.
Женщина улыбнулась, и лицо у нее было как у кота, объевшегося сметаны.
-Ты что такая довольная?
Мы зашли в дом, я сразу плюхнулась на диван, вытянула ноги. Нора села в кресло. Загадочная улыбка не сходила с ее губ.
-Ну, давай, уже рассказывай, ты же за этим ждала.
-Да, просто поговорить. Я вчера пришла домой, а у Витьки в гостях Антон. Мы поесть сготовили, Антошка с водкой пришел, посидели. Антошка селедку почистил от костей, с лучком, маслицем, вкуснятина.
-Нора, ближе к делу.
-Ну, короче, Витька уснул, а мы с Антоном, ну, ты понимаешь. Джимилька, он такой классный, такой нежный, ласковый, а красивый какой мальчик.
-А Антону сколько лет?
-Ну, так же как и Витьке, одноклассник его, двадцать четыре, наверно. Джемилька, можно я баночку выпью?
-Валяй.
Нора метнулась к пакету и принесла себе сразу две банки пива.
-Джимилька, мне, знаешь, как хорошо с ним было, и в самый момент, в самый сикус, Руслан приперся. Это уже половина четвертого ночи было.
-Ну и что?
-Я не открыла дверь, я с таким красивым мальчиком, зачем мне Руслан.
-Неужели?
-Нет, но потом, может завтра, я схожу к нему, когда Антошки не будет.
-Короче, у тебя сменилась привязанность?
-Пока, да, - она засмеялась, - ну, так классно, Джемилька, так классно.
- Я рада за тебя.
-Джимилька, я утром Антону говорю: « ты придешь вечером, так хоть бы какого-нибудь клофелину принес Витьке, чтоб по быстрее уснул». А Антошка говорит: «ладно, принесу».
-Не поняла, ну-ка, об этом поподробнее?
-Ну, вчера мне, сколько водки пришлось Витьке споить, чтоб он уснул, мы же в одной комнате живем. А Антон что-нибудь принесет сегодня.
-Элеонора, ты вообще, в своем уме? Во-первых, спаивать сына ради секса, это уже что-то, даже не могу слова подобрать, чтоб назвать. А во-вторых, клофелин – это уже статья уголовная. Витька твой может и умереть.
-Да, ты что, Джимилька, мы же чуть-чуть, чтоб уснул только.
-Это уголовная ответственность.
-Так, кто узнает-то?
-Моя дорогая, представь на мгновение, что вы с Антоном ошибетесь в дозе. Твой сын поселится на кладбище, а вы с Антоном – в тюрьме и надолго. И ради одной ночи секса ты угробишь сына и изломаешь судьбу еще одному мальчику, не считая себя.
-Ну, что ты, Джимилька, все слишком преувеличила, я же не дура совсем.
Я смотрела на Нору, лицо отекшее, пальцы на руках отекшие, волосы на голове не причесаны, все разлохматились. Пахнет от нее перегаром и мочой. Описалась, что-ли? Что стало с той женщиной – умничкой, которую я знала еще год назад. Деградация полная. Клофелин. Я думала, что уже ничему не удивлюсь в этой жизни, а нет. Волосы на голове поднимаются от ужаса и отвращения. Да и поговорить с Элеонорой уже, практически, не о чем. Алкоголь и секс, секс и алкоголь, противно до тошноты.
-И ты для этого ждала, чтоб рассказать мне все это?
-Да, так, просто поговорить.
-Поговорили.
-Ты, что, прогоняешь меня уже?
-Моя дорогая, твои полчаса истекли.
-Ну, ладно, ладно, я пойду. А то, может, уже Антошка пришел.
Я проводила ее до ворот, закрылась и отключила звонок на калитке. Вдруг этой женщине вздумается вернуться. Когда я зашла в комнату, запах мочи ударил в ноздри. Я подняла накидку на кресле. Ну, конечно, эта скотина выссалась мне в кресло. Ну, это уже совсем. Меня такая злость взяла, это как надо, чтобы сидеть, писать и не чувствовать, могла и попроситься в туалет. Наглость сверх меры, не стыда ни совести. А кресло, я не знаю, как эту «ракушку» вытащу на улицу одна. И сам факт, что кресло теперь просто на выброс, ужас. Я корчилась с полчаса, но все-таки вытащила злополучное кресло во двор. Попадись мне Нора ближайшие полчаса, я б ее убила. От злости у меня весь Юлькин коньячок выветрился. Завтра кроме ковров в чистку придется еще это бисячее кресло везти на помойку. Как я семье объясню, что с ним стало, и с накидкой тоже. Накидки у нас из натуральных медвежьих шкур. Я итак их каждый год в химчистку сдаю, но моча врядли до конца отстирается, запах останется. Да так и объясню, как есть, стыдобища. Еще молодые мальчишки спят с ней, «синька чмо», как им то не противно, в голове не укладывается. Все, пора эту подружку ликвидировать из списка гостей и знакомых. И тут мне на глаза попались деньги. Те, что я сегодня заработала за день на гадании. Когда Юлька позвонила, я их пересчитала и положила на компьютерный стол, стопочкой. А сейчас они не так лежали, я пересчитала. Не хватало ровно тысячи. У меня слов просто не было, когда она успела. Кроме зассанки еще и воровка, Юля не могла, она, к счастью, даже не заходила в дом. Дурацкий день, сначала Несси, потом Элеонора, хотелось разреветься. Я легла спать, без мыслей, выжатая, как лимон, без сновидений.

   Прошло несколько дней. С утра зарядил дождь. И дома от сырости стало как-то прохладно. Я растопила камин в гостиной и устроилась возле него на диванчике, с дневником в руках.
Снова здравствуй, мой дневничок. Давно мы с тобой не встречались. Прошло, дай посчитать, больше пяти лет. Мы все еще живем с Артемом. И вроде все наладилось. Мы сменили жилье, сразу стало легче жить, и все ссоры прекратились. Представляешь, я хочу тебе рассказать, в нашей половине дома, до нас жила старушка. С виду такая бабушка – божий одуванчик. Эта старушка занималась колдовством и магией. Соседи потом говорили, что она ни одного человека согнала в гроб. Не добрые дела творились в нашей половинке. Я все это потом узнала. Когда перестала спать по ночам. Меня все время кто-то душил, и началось это, когда мы с мальчишками вернулись к Артему. Я чувствовала, как что-то тяжелое ползет по мне ночью. Двигается от ног и вдоль тела, а когда доходит до груди, я начинала кричать от ужаса и удушья. Но голоса почему-то не было. Я могла уснуть только со светом и Библией в руках. Артем орет, что я сама не сплю и никому не даю, что я напридумывала себе и свихнусь скоро. Подружка мне посоветовала молодого человека, Алексея. Этот Алеша экстрасенс и парапсихолог. За свои магические обряды он не берет ничего, ни денег, ни продуктов, ничего. Говорит, что раз Бог дал этот Дар бесплатно, то и лечить такие люди должны бесплатно, иначе Бог может и забрать свой Дар. А деньги Алексей берет за физический массаж, акупунктуру и прочие медицинские процедуры. Так вот, когда Алеша зажег церковную свечу, она стала обтекать. Знаешь, мой дневничок, будто лепил неведомый скульптор. Если сама не увидела, не поверила бы. Из капель воска, что стекали по свече, вылилась змея, как удав большая. Она обвила своим телом свечу. А еще там вылились какие-то ноги, как коровьи с копытами. Алексей сказал, что этот заговор сделан на говяжью ногу, которая зарыта у нас посреди огорода. Конечно, изначально все предназначалось не нам, но мы унаследовали это с покупкой дома от старых хозяев. И еще Алеша сказал, что в нашем доме, в обеих половинах никто не сможет жить без ссор, скандалов и побоев. Сделано на развод, раздор, одиночество. Я невольно сразу вспомнила слова Артема, когда он говорил, что понимает, что не прав, но ничего с собой сделать не может, это лезет из него. Алексей сказал, что уберет негатив, я смогу спать спокойно, мы перестанем ссориться. Но на время, чтоб убрать все до конца, нужно убрать ногу. Я недоумевала, мы же столько раз перекапывали этот кусок земли, ничего не находили. Спустя время мы переехали, купили дом на соседней улице, а эту половину продали. Еще через пару лет новые жильцы решили поменять забор, который разделял участок на два. И новая хозяйка мне поведала случайно, что они выкопали «огромную костищу», коровья ногу с копытом. Откуда она там взялась, никто не понял, я промолчала. Ногу эту нужно было убрать с обрядом, говоря молитвы и заговоры, а они  просто выкинули на помойку. Получается, как Алеша и предупреждал, заклятье навсегда поселилось в том доме. Но, тем не менее, купила-то у нас половину пожилая женщина для проживания там  с разведенным сыном. Получается, что оба они – мать и сын, одинокие сердца с несложившейся личной жизнью. И выходит, мы этот подклад искали посреди нашего огорода, как сказал Алексей, а он был зарыт посреди огорода, но общего, как раз под разделительным забором. И в другой половине дед с бабушкой, наши милые соседи, разошлись, прожив много лет. Так получилось, что они жили в квартире бабушки, а в дом ездили только полить гряды, да зимой стопить печь. А когда мы въехали, они стали жить с нами через стенку. И стали ссориться, как и мы. И вот, однажды, я увидела зареванную старушку, дед съездил на курорт один, и привез оттуда новую бабушку. А от старой потребовал развода. Но новая пара то же не жили в доме, а только ездили протопить печь, да полить гряды. Вот такой проклятый дом. Тогда я всей своей кожей прочувствовала зло, которое исходило от колдовства и магии. И я не могла понять, что произошло с Артемом, что вообще стало с нами, когда мы туда переехали. И как только мы его продали, все стало как раньше, более или менее. Ссоры и побои прекратились. Прожили в том доме мы восемь лет. А жизнь идет своим чередом. Ой, кто-то пришел, звонит в ворота, пока, мой дневничок.
   Я вышла на крыльцо, закурила сигарету. Дождь хлестал, в воздухе пахло землей, люблю этот запах. Несси услышала меня, вылезла из будки и стоит под дождем, виляет своим коротеньким хвостиком, глупая. Смотрю, кошка моя несется по дорожке с мышью в зубах, котенку добычу тащит. Диана, блин, охотница. Пролетела мимо меня в вентиляционное отверстие, сейчас дома из голубца вылезет. Я зашла домой, в такую погоду из дома выходить не хочется, да и дома только в сон тянет. Я подкинула еще одно полешко в камин и села на диванчик. Дневничок мой закончился, последняя страничка была пустой. Ну и что, жизнь продолжилась, естественно, дети не заметно выросли. Языки пламени плясали над поленьями, как сказочные человечки. Дух огня, сильный, могучий соратник или беспощадный враг. Даже вор оставит хоть что-то, огонь забирает все, оставляя только пепел. И кроме пепла ничего. Ничего. Так и в моей душе, казалось все выжжено, один пепел. И неизвестно, сколько понадобится времени моей бедной душеньке, чтоб восстать из пепла, как птица Феникс. А началось все сравнительно недавно, всего три года назад. Артем, после тех событий молодости, мы стали жить дружно. Даже были счастливы вместе. А потом стал пить чуть ли не каждый день, да через день. Начались ссоры. А потом я стала замечать, что ору и ругаюсь я одна, а Темка молчит, даже не спорит. И получается, что я ору, даже бью Артема, а он все молчит, глаза стал прятать. Взгляд не поймать. Даже когда трезвый при разговоре, глаза отворачивает, такое чувство, что он с кем-то другим говорит. А если заглянешь в глаза – взгляд мутный, не видящий, будто пелена в глазах. Мне становилось не по себе, с каждым днем все больше и больше. Стали сны сниться странные. Все видела покойников во снах, то бабушку, то деда, то дядьку, то тетю, то всех сразу. Покойников моего татарского рода, и все мне хотели что-то сказать о детях, о муже. Все снились какие-то крысы, хомяки, кошки или собаки большие черные, которые ходили за мной по пятам. Я раскинула карты – соперница молодая. Задумаюсь, когда успевает, с работы приходит во время, хоть и пьяный и откину эти мысли. Потом стали появляться «халтуры», задержки, с которых денег я не видела. Я могу любому сгадать, но не себе, моя судьба от меня скрыта. Я пошла к женщине, записалась по телефону, она гадала на кофейной гуще. И имя у этой женщины было красивое – Жасмин, как красивый восточный цветок. И встретила меня восточная женщина лет сорока – сорока пяти, говорившая на русском языке с легким акцентом. Она сварила мне чашку кофе, и когда я выпила, спросила.
-Что вы хотите знать?
-Все, что вы увидите.
-Хорошо. У вас есть муж, он вам изменяет с женщиной, которая худее вас и моложе. Она разведенка, у нее есть один ребенок от первого брака.
-Когда Артем успевает?
-Когда задерживается на работе. Вокруг вас одна ложь, он все вам врет, все врет. Эта женщина у него уже больше года и она опоила вашего мужа на опивки, на спиртное. Поэтому он стал сильно пить. Ваш муж сидит на чемоданах, он уйдет, если вы будете выяснять отношения и плакать. Уйдет, и вы будете всю жизнь жалеть об этом. Поэтому, ходите и молчите, чтоб он не делал, чтоб не говорил, ходите и молчите, не ссорьтесь, если не хотите, чтоб он ушел, ему нужен повод. Ваш муж отрекся от вас и детей, не сам, под действием зелья, сделано очень сильно. Хоть вы и обладаете даром белой магии, вам самой не справиться. Если не снимите это с него, он уйдет, но долго не проживет, залезет в петлю. Но перед этим вы потеряете всех детей, сделано на весь мужской род по его крови. Эта женщина не смогла вырвать вас из его сердца, в сердце-то у вашего мужа по-прежнему – вы и дети, и она решила угробить всех детей. Повторяю, вам одной не справиться, здесь нужна работа не менее двух мастеров. У вас не давно умерла его мама, ваша свекровь, она стала вашим семейным ангелом хранителем. Она очень хорошо к вам относилась, а сейчас всячески мешает им. Чаще молитесь за нее, в церкви свечи ставьте, она поможет вам. Если снимите с мужа все, будете счастливы с ним, и у детей будет все хорошо, Дети будут жить в других городах, у них все будет замечательно, жены, дети, работа. Если все уберете. Ваша свекровь поможет вам, она молится за всех вас. В пастели то же не получается из-за колдовства, когда снимите, все наладится, и пить перестанет.
-А где мне найти такого мастера, подскажите, пожалуйста.
-Запишите номер телефона, а я попрошу ее принять вас срочно.
   Я записала номер, который Жасмин мне продиктовала.
-Вы знаете, что «спасибо» не говорят, идите с Богом.
    Чтоб сказать, что я была просто в шоке, это ничего не сказать. Я даже плакать не могла, будто в стопор вогнали. Артем, Артем, что ты натворил, как ты мог, мы прожили двадцать лет, а меня выбросили, как старое пальто. Я вышла от Жасмин, и тут же набрала этот номер телефона.
-Да, я слушаю вас?
-Мне ваш номер дала Жасмин, прошу вас, помогите мне ради Христа?
-Приезжайте, я вас приму через час.
-Как мне вас найти?
    Мне объяснили адрес. Так я во второй раз в жизни на прямую столкнулась с магией. Я унесла знахарке фото Артема и все остальное, что она просила принести. Это было два года назад. Я не буду говорить, что делала эта женщина, я этого не знаю, знаю только, что эта умничка молилась по ночам стоя на улице на коленях за нас. Уже одно это достойно уважения.  А что тогда делалось со мной. Я молча писала стихи, вместо дневника.
Вот и декабрь наступил,
Год високосный на исходе,
Он столько доброго сгубил,
Но устаканилось все вроде,
И день рождения прошло,
Еще я на год постарела,
Жизнь как вода сквозь решето,
Уж половина пролетела,
Где было счастье – заросло.
Хоть раньше знала, что любил,
Теперь не знаю, все прошло,
Любил, любил и разлюбил.
Ну, что ж, случается у всех,
Любовь сменяется привычкой,
Переросли рыдания в смех,
И вроде бы, все, как обычно.
Но изменилось что-то в нас,
И изменилось безвозвратно,
И если он уйдет сейчас,
Не захочу его обратно.
И все равно мне не понять,
Как мог он так меня обидеть,
Что целый год ходить к другой,
Как это надо ненавидеть,
Как, значит, я ему противна,
И все равно со мною спать,
Как унизительно, обидно,
Мне не понять, мне не принять,
Пускай я телом уж не та,
Но ведь и он не молодой,
И я вдруг стала не нужна,
И не желанной и чужой,
Ну что ж, сменился жизни круг,
Ушло так много безвозвратно,
И если он опять и вдруг,
Я не пущу его обратно.
Меня он может не любить,
И не хотеть и не желать,
Но раз уж он остался жить,
То я заставлю уважать.
Вот и декабрь наступил,
Год високосный на исходе,
Быстрей бы он уж проходил,
Раз так устроено в природе.

Стихи за стихами, были вложены в мои дневник.


Душа вся посыпана пеплом,
Сердце изодрано в кровь,
Отчаяние диким вепрем
Грозится вырваться вновь,
Но хочется только покоя
И сил уже нет, не на что,
Сдаться, готова без боя,
Потому что уже все равно,
А на улице день чудесный,
А вчера шел красивый снег,
И как говорил Эклессиас:
«все суета сует»,
Люди настроены праздно,
Через несколько дней Новый Год,
А унынье – грешно и заразно,
Отряхнуться бы от невзгод,
Наваляться в лесных сугробах,
И кричать, но чтоб на весь лес,
Побродить по лесным по тропам,
Где не каждый и зверь пролез,
Так напиться природной силы,
До краев, чтоб излишки – потом,
Не дождетесь моей могилы,
Показать по плечо, мол, вот вам,
А на улице снег искрится,
Словно кто-то рассыпал алмазы,
И на сердце покой ложится,
Потерплю, чтоб отрезать все разом.
Я едва дожидалась, когда все уйдут из дома, и просто валилась на колени перед иконами. Я рыдала на взрыт, до боли в горле, орала, как орут на похоронах. Мне так было больно и обидно, что у меня даже нет слов, чтоб выразить свое состояние в полной мере. Чтоб выразить все горе, что съедало меня изнутри. Моя любовь к Артему, я вдруг поняла, что я его любила, и любила всегда, что он нужен мне, и нужен был всегда. Артем приходил и ночью ложился ко мне спиной. Я просила, унижалась.
-Ну, повернись ко мне?
-Я устал.
-Поцелуй меня?
-Неохота мне.

  Господи, как хочется любви,
Чтобы с нежностью обняли,
Мужские руки плечи обвили,
Мужские губы в ушко нашептали,
Как в нетерпении, безумии скучал,
Чтоб, словно, пазлы собирал из тела,
Каждый сантиметр целовал,
Чтоб в этой сказке я лишь королева,
И чтоб все время говорил, и говорил,
Что я прекрасна, как лесная фея,
Чтоб крылья ты расправил, распрямил,
И я свои с тобою отогрею,
А ты ложишься вновь ко мне спиной,
И мне так унизительно обидно,
Я говорю «спокойной ночи, дорогой»,
И так ударить хочется, аж стыдно,
И копится внутри обиды ком,
Иль кол осиновый, как будто, в грудь забили,
И корни от него растут кругом,
А слез невыплаканных скоро не осилить.

Я целовала его сама везде, каждый кусочек мужского, любимого, подтянутого тела. Как мне хотелось, хотелось гладить его везде, ласкать, а в ответ – пустота.
-Спи лучше, завтра на работу.
Господи, столько унижения, я не знаю, смогу ли я когда нибудь простить или забыть. Полное равнодушие. Мне не было так больно, даже когда я была избита Артемом в крови и собственной моче. Мне не было так больно, когда Артем пьяный обзывал меня «жирной коровой». Мне не было так больно, когда я только уснувши, получала толчки и пинки, чтоб не храпела. Мне никогда так не было больно. А что делалось со свечами, когда я зажигала их в церкви. По началу они все, всем рядом, что я ставила за каждого члена семьи, просто тухли. Тухли разом, словно, кто-то не видимый стоит рядом, и задувает свечи. А через недельку или две после первого похода к знахарке, свечи перестали тухнуть. Но стали трещать, будто не свечи я зажгла, а взрывпакет или фейерверк. С треском искры разлетались в диаметре метра. Артем не переставал пить. А пьяный страшно заговаривался, порой детей не узнавал или садился на пол у порога, и не знал, куда ему надо идти. Однажды, спустя полгода, Артем напился. Я звоню ему.
-Ты где?
-Я к дому подхожу.
Проходит сорок минут, я снова звоню.
-Ты где?
-Я к дому подхожу.
- К чьему ты дому подходишь?
-Да все, я уже домой иду.
Проходит еще сорок минут, Артема нет, я поняла, что он где-то рядом, может, на остановке кого-то встретил. Пошла искать. А муж сидит в магазине, со знакомой продавщицей пьет. Вернее, пьет он один, а с ней премило беседует. Видимо, это была последняя капля, опрокинувшая сосуд моего терпения. Я залепила Артему пощечину. Муж кинулся на меня в драку, но был слишком пьяным, чтоб справиться со мной. Да и у меня уже весовая категория изменилась. Я оттолкнула Артема, и ушла домой.  Он тут же пошел за мной. Дома, как только Артем вошел, я сказала ему.
-За вещами придешь завтра, а сегодня, пошел, где валялся!
И Артем ушел, взял сигареты и ушел. Пропив неделю, а жил он, не знаю где, вернулся домой и трезвый. И слова «прости» я так и не услышала. Просто молча приняла, мы оба сделали вид, что ничего не было.
Кто-то позвонил в ворота, я так задумалась, что невольно вздрогнула.
Пришла Юлька.
-Привет, моя дорогая.
-Привет, Светлячок.
-Почему «светлячок»?
-Не знаю, ты мне всегда настроение поднимаешь.
Юлька рассмеялась.
-Погода мерзость, я одна сидела, сидела, решила к тебе припереться.
-Я очень рада, у меня тепло, я камин затопила.
-Классно.
Юлик расположилась  на полу, на ковре перед камином, я сварила нам кофе и подсела к ней.
-А что, у тебя плохое настроение?
-Да так, что-то все вспомнилось, через две недели семья приезжает, и надо что-то решать.
-В смысле?
-Хочу ли я жить дальше с Артемом.
-Ты, что, с ним по телефону разговаривала?
-Нет, мы договорились, что звонить не будем, я вставила новую симку, номер знают только дети, на крайний случай. Я хотела, чтоб Артем все обдумал, чтоб я все обдумала. Мне казалось, что боль стихнет, если мы не будем друг друга ни видеть, не слышать.
-И что?
-Глухо, как в танке, только обиды вспоминаются, причем узнаешь столько нового.
-Поясни?
-Ну, помнишь, я рассказывала, что Артем сидел с продавщицей в магазине, я выгоняла его еще потом?
-Помню.
-Я тут заходила за хлебом, так с девчонками разговорились.
-И что?
-Мы ходили недавно в театр, я с таким трудом билеты достала. Артем явился пьяный, проспался, и вечером мы поехали на концерт.
-Ну?
-Оказывается, Артем пришел еще раньше, но сидел в магазине, с этой продавщицей пиво пил.
-Да ты что?
-А я же с девчонками не ссорилась, не ругалась.  И они мне так, смехом, рассказали, что Артем заходит к ним чуть ли не каждый день. И с такой фразой «ну, давай, я тебя поцелую, и домой пойду».
-Нифига себе?
-Я посмеялась с ними. А потом, помнишь, я уезжала к подруге на день рождения?
-Ну и что?
-Артема звала с собой, он сказал, типа, что я с вами, с одними бабами буду сидеть, иди одна, а я с работы домой поеду.
-А он где был?
-Опять зависал в магазине, пиво пил, рассуждал.
-Да ты что?
-Да, Юлик, сидел, сидел, и высказался. Что типа, бегать от бабы к бабе, он уже понял, что привык к жене, детям, получается, в семье надо жить.
-Офигеть.
-Да, Артем, оказывается, рассуждает, останется ли он в семье. А я, глупая, думала, что это я думаю и решаю, жить мне с ним или нет. А это он мне одолжение делает. И притом, все эти события происходили в рамках двух недель до отъезда. И эта же продавщица мне так с юморком все рассказывала.
-Джемилька, я бы так не смогла, я бы ей такой «макияж» навела, у нее бы вся рожа лопнула.
-Зачем унижать себя еще больше, к тому же в следующий раз я и этого не узнаю.
-Я тоже с Сашкой жить не хочу.
-А вы чего?
-Достал со своей пьянкой. Не знаю, тут выгнала его опять, так он пришел, детьми поклялся, что пить не будет.
-И?
-Пока держится, неделю уже, посмотрим, что дальше будет.
-Все от пьянки, Юлька, вечные ссоры, а всего-то только не пить.
-Слушай, Джемилька, мне уже в садик, за дочкой пора, я пойду, а вечером приду, или ты приходи.
-Созвонимся.
-Ладно.
Соседка ушла, я села на диванчик. Молча смотрела на всполохи пламени. Дрова почти прогорели в камине. В горле стоял ком от невыплаканных слез. А слез больше не было, они высохли. Любовь, ее то же не осталось в сердце. Три года борьбы и ожидания все высушили в душе. Причем, исчезло чувство страха и горечи, если Артем уйдет. Иногда я даже уже хочу, чтоб он ушел. Хочется покоя моей истерзанной душе. Я хочу быть свободной, какой я никогда не была в своей жизни. Хочу жить одна с детьми. Артем так ни в чем и не признался. Я до сих пор не знаю, кто была та разлучница, и где она была. Артемка твердил заученную фразу.
-Никого у меня не было, я никогда тебе не изменял, ты мать моих детей, и люблю я только тебя.
Весь такой белый и пушистый, а я дура и шизофреничка. Сейчас, по крайней мере, ее в раскладах нет. Свечи горят ровно, тихо и сгорают без остатка. Артем при разговоре стал смотреть в глаза, и взгляд чистый, не замутненный. Стал снова спорить и огрызаться, перестал быть зомби. Появился интерес к дому, стройке. Но мне все равно кажется, что Артем к ней иногда ходит. В сердце у меня ничего нет, выжженная пустыня – ни любви, ни ненависти, никаких чувств. Одна зола, как в камине. И мне страшно, скоро они приедут и что? Как мы будем жить дальше? Все как обычно, и наверно, как обычно уже никогда не будет. Птица Феникс так и не возродилась, не расправила свои крылья. Ну, что ж, все, что Бог не делает, все к лучшему.
               
Прошло несколько дней, завтра приезжают Артем с сыновьями. Завтра мне выходить с отпуска на работу. Я дописала последнюю главу моего рассказа. Мой дневничок я вставила, как он и был, ничего не меняя в нем. Только захотелось закончить стихами. И вот, мои дорогие, вам  история одного замужества.   

          Рассказала вам о судьбе,
И не перед священником исповедь,
А перед людьми, в толпе,
Как было в России исстари,
Перед Батюшкой, сквозь стекло
И не в том покаяться можно,
А толпа разорвет легко,
Если почувствует ложное,
Собрав всю храбрость и мужество,
Не прощения ищу, покаяния,
Чтоб взглянуть на свое замужество
Сквозь время и сквозь деяния,
Как книгу прожить и забыть,
Захлопнуть, перелистнуть,
Чтоб дальше счастливо жить,
Свободной продолжить путь,
Чтоб растаяли призраки прошлого,
Пред толпою стою на площади,
Перед вами, в рванье изношенном,
На судилище и без помощи.


От автора.
Мои дорогие, мои милые, я хочу поклониться до земли и попросить прощения у всех тех, с кого списаны образы. Эти люди, наверняка, узнают здесь себя. Часть событий были в моей жизни, часть в других, но нет ни одного слова вымысла.