ЗА ЧТО ГОСПОДИ? (Часть 1 гл.11-17)

Глава одиннадцатая
     НИНА
Хозяин ушёл и больше никто не мешал ей работать. Как говорят - «Без хозяина перед глазами, работается легче». Начался обыкновенный, будничный  рабочий  день.  Перед  её  глазами  проходили  молодые  и  старички-пенсионеры, добрые и злые, смешливые - любители, по поводу и без повода позубоскалить и, зацикленные на своих болячках, нытики. С «последними» - работать было намного сложнее. Они капризничали, не воспринимали полезных советов и считали, что -  все и вся, должно крутиться вокруг их персон. С такими покупателями ухо нужно было держать востро. Того и гляди, нарвёшься на неприятности, пойдут жалобы, а то и оскорбления, но Нине не привыкать к такой работе
За свой долгий срок работы в аптечной системе, она привыкла ладить с ними. Это Люське непривычно и тяжело. Нина частенько видела слёзы на её глазах после "разговора" с такими вот, покупателями. Она, как могла, утешала её, говорила о сложном характере больных, короче – учила профессии.
К концу смены (аптека работала в круглосуточном режиме) Нину начали томить какие-то нехорошие предчувствия. Вот, казалось, придёт она домой, а там ждёт её что-то – ну, совсем нехорошее. Даже повышение в должности с приличным  добавлением  к  зарплате,  не  могло  заглушить  охватившего её,  тревожного чувства …
Может, Кирилл, опять пришёл домой пьяный, или у Светы что-то не так?.. Как там она – в замужестве? Пишет, что всё хорошо и муж, Николай, её очень любит, а верно ли это?.. Возможно, она скрывает от родителей свои нелады в семье... А, Боря? Уже месяц от него писем не получали. Как уехал со своим строительным отрядом в какую-то там, Тмутаракань… Господи! Спаси и помилуй нас! Избавь нас, Господи, от неприятностей! - просила она ЕГО, вздыхая и украдкой вытирая повлажневшие от набежавших слёз, глаза. Хорошо ещё, что в этот час посетителей в аптеке не было.  - Господи,  когда  же  моя сменщица придёт?..
От волнения она не находила себе места. Вот так всегда в жизни, думала она - когда не очень нужно – всё идёт, как по прямой асфальтированной дороге, а вот когда…
 
*    *    *
Нина запыхалась, пока быстро, через ступеньку, поднималась к своей  квартире. Позвонила, потом ещё раз, но почему-то Кирилл не открыл дверь, а войдя, она услышала только тишину и тиканье настенных часов. Квартира была пуста. Значит, Кирилл опять, как он всегда говорит в своё оправдание – слегка задерживается. Господи! – с болезненной тоской в сердце подумала она - опять придёт пьяный и лыка связать не сможет, ну, до каких пор это будет продолжаться?!
Разувшись, прошла в кухню, не сразу обратив внимание на белеющий листок бумаги, лежащий на углу стола, а когда увидела, в груди что-то оборвалось. Быстро схватив, поднесла к глазам, а узнав почерк Кирилла, расслабленно вздохнула. Сердце чуть отпустило. Раз   смог написать записку, значит не всё так плохо. Хотя!..
Прочитав, Нина задумалась. С какой, такой, стати, ни с того ни с сего, его понесло в Семипалатинск, к дочери? Объяснения не находилось. Нужно позвонить ей, решила она, уже набирая межгород. После нескольких томительно-длинных гудков, в трубке, словно человек находился совсем рядом, раздалось:
- Алло! Кто звонит? Говорите, я Вас слушаю. Это ты, мамочка?
Услышав спокойный девичий голос, Нина сразу узнала эту привычку дочери начинать  разговор  с  вопроса - «Кто  звонит?  Говорите, я вас слушаю».
- Это я, мама. Как у тебя дела, доченька? - поинтересовалась она, - всё в порядке?
От волнения горло, казалось, перехватило спазмом и от этого ей трудно было  произносить  слова.
 –  Доченька, папа  у  тебя,  уже  приехал?  Дай  ему  трубку.
- Ой, мам, ты чего? – Откуда тут папка? - Ты чего звонишь-то? Случилось, что? – зачастила Светланка…
В трубке, как горох, посыпались беспокоящиеся о родителях вопросы.   
- Света, он записку оставил, что поехал к тебе, - выдавила из себя Нина, - а ты   говоришь,   что   его   нет   у   тебя.   Может,   случилось   в   дороге   что?
- Мама! Ну, что ты, как маленькая. – Посмотри на часы. Он же выехал, скорее всего, последним рейсом... Ещё целый час до прихода автобуса, а потом…  пока  доберётся  на  городском  автобусе  –  минимум,  ещё  полчаса.
- Ладно,  доча!  –  Говоришь, у тебя  всё хорошо? Муж не обижает?
- Ну, что ты, мама, такое говоришь! Он любит меня, и в больнице у меня всё – о, кэй!
- Ну, слава Богу, что у тебя всё нормально, а то, знаешь, что-то на сердце тревожно. Так и ноет, так и ноет. – Ты, доча, как только папа появится, сразу мне  перезвони.  Ладно?  А  то  я  волнуюсь  за  него. И чего это он поехал?
-  Мамочка,  ну,  конечно,  я  перезвоню.  Ты  не  беспокойся. Как  только…
-  Свет, а твой Николай дома? Дай,  я с ним парой слов перекинусь.
- Мам, он ещё не приехал с работы. Я сама никак его не дождусь. Ужин готовлю…
- Ладно, не буду тебя отвлекать. Раз у тебя, Света, всё нормально, я отключаюсь. – Но ты не забудь, как только папа появится, обязательно перезвони мне. - Ты,  доча,  поняла?
-  Хорошо,  хорошо,  мамочка.  Конечно, позвоню. Ой! Что-то подгорает!
Нина немного успокоилась, но полностью тревога не ушла. Она знала это состояние - как перед летней грозой. Всё, вдруг, вокруг затихает. На деревьях не шелохнётся ни один листочек. Всё живое прячется. В воздухе появляется одуряющий аромат цветущих  трав, воздух, казалось, густеет, и дышать становится тяжело. Такое ощущение, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, так и кажется, что воздух превратился в жидкое, бесцветное, пахучее желе.
А вверху, низко над головой, тёмно-синие тучи, медленно-медленно переваливаясь с одного бока на другой,  стреляют стрелами-молниями. А затем, где-то далеко-далеко, вдруг послышится глухое ворчание, как-будто огромная собака, оскалив зубы, предупреждает - не подходи! Укушу! И это рычание, всё ближе и ближе приближаясь, постепенно переходит в удары по огромному барабану, оглушая всё вокруг. А затем, разразится таким треском, словно одновременно разорвали не меньше сотни простыней, заставляя людей закрывать уши  обеими руками и приседать от ужаса и страха к земле.
Вот стихия набрала полную силу, иии… разбушевалась во всей своей неуправляемой красоте! Сверкают молнии, гремит гром, ветер со свистом гнёт деревья, походя, обламывая ветки и валя деревья. Тучи над головой несутся со скоростью курьерского поезда, а небо полыхает от всполохов ярких молний…
Так и у Нины. Она всей своей душой чувствовала приближение грозы, но только одного она не знала – с какой стороны она придёт. И это ещё больше заставляло тревожиться. Она, в смятении, мысленно, направляла лучи-поиски в разные стороны, чтобы определить направление прихода грядущей опасности. Был бы дома Кирилл, подумала она - с ним, она, несмотря на его частые появления с работы нетрезвым, чувствовала себя уверенней, защищённей... Она была уверенна – он всё ещё любит её как раньше, и готов защитить её и детей от любой опасности.
Зачем он поехал к Светлане? - спрашивала она себя, зачем?  Или у него тоже появилось предчувствие опасности? Какой, опасности?.. Откуда?..  Почему именно к Светлане, а не к Борису?
Она металась по квартире не находя себе места. С тревогой и волнением ожидала звонка от Светланы,                   от кого, угодно, лишь бы прекратилось это её душевное переживание, и думала, думала!..
В начале девятого, когда она совсем уж извелась, позвонила Светлана – папа приехал, сказала она, добрался нормально, сейчас он принимает душ, а Николая почему-то до сих пор нет и, знаешь мамочка, я начинаю волноваться... Диспетчер ничего не может ответить – она недавно на смене… - Мама, может  мне  в  полицию  позвонить?  –  с  тревогой  в  голосе  спросила  она.
Нина не знала, что посоветовать дочери и чем, какими словами её утешить.
- Света, скажи, он, что, в первый раз так задерживается на работе или нет?
- Нн-ет! Ты знаешь, мамочка, у него такая трудная-трудная работа… Он так устаёт.
- Тогда подожди тревожиться. Может у него, действительно, на работе что-нибудь стряслось… ну, авария там, или ещё что-нибудь? Ты же сама говоришь, что он не в первый   раз задерживается... Придёт, объяснит.
- Хорошо. Но я, мам, волнуюсь за него... Раньше не волновалась, а, сегодня...
В трубке послышался щелчок, а затем частые, короткие гудки. Светка отключилась.
Ну, Слава Богу, Кирилл доехал. С ним всё нормально… с этой стороны опасность не угрожает - высчитывала она, отбрасывая известные элементы, как выводящий новую формулу, математик. Но… всё-таки, зачем и, главное, почему так неожиданно помчался он к дочери?.. Он раньше никогда так не поступал. Если появлялась необходимость какой-нибудь поездки, он всегда ставил её в известность, а к Светке они вообще собирались вместе съездить... нагрянуть нежданно-негаданно на Новый год! То-то переполоху наделали бы. Очень уж хотелось им с Кириллом на зятя поглядеть, продолжала она перебирать возможные причины своей тревоги. Светка, по её словам, души в нём не чает! Так уж она его расхваливает, так расхваливает, а он... как он к ней относится?
Господи, Боже    мой!  Ну почему у меня на душе так  скверно? Нина, не разбирая постели, не раздеваясь, легла сверху на покрывало. Мысли  продолжали тревожно роиться в голове, как пчёлы, перелетая с одного цветка на  другой и,    неожиданно, «провалилась» в тяжёлый сон…
Ей снилось, как они с Кириллом впервые познакомились на автобусной остановке. Как он налетел на неё, и как они упали под общий смех стоящих вокруг людей. Она совершенно случайно оказалась в том месте. Просто у неё в кармане лежал пригласительный билет на лекцию в пединституте, и она ждала автобус. После их, такого курьёзного знакомства, они стали  проводить вместе много времени. Кирилл, встречаясь с ней, часто повторял - знаешь, Ника, нас свела сама судьба…
А затем сон перенёс её в другое время. Время, когда они уже поженились и он, посмеиваясь иногда, говорил: «У нас, Нинок, папаша, наверное, один был. Ну, сама посуди – ты Владимировна, я Владимирович. А? Каково! Интересно, где это мой, никогда не виденный папочка, тебя нагулял?
Нина за словом в карман не лезла, на шутку отвечала шуткой: «Это тебя, мой папенька с кем-то нагулял!», и вместе, весело смеялись. А затем, продолжая «задирать» друг друга,  вдруг замолкали на полуслове от внезапно набежавшей страсти. Кирилл подхватывал её на руки и нёс в спальню. Лихорадочно сбрасывая на пол одежду, падали в кровать и долго, с наслаждением, занимались любовью… Нина,        закрывала глаза        и млела от    счастья и удовольствия…
Разбудил её какой-то ненормальный водитель автомобиля, решивший среди глубокой ночи отрегулировать сигнал. По-видимому, там  что-то замкнуло, и на весь квартал раздавался душераздирающий рёв. Вот, придурок! - решила она.  Время  три утра,  люди  спят,  а  он…  вздумал с машиной ковыряться.
Вставать было ещё рано и Нина, раздевшись и разобрав постель, легла досматривать  сон.  Но вместо сна её  опять одолели мрачные, тревожные мысли. Чтобы избавиться от них она решила как-бы продлить сон, вспоминая последующие события, но память, самостоятельно, не подчиняясь её воле, сделала скачок и перенесла её на сорок с лишним лет назад, в то далёкое, смутное прошлое, о котором она почти начала забывать…
 
*    *    *
Сознательно, помнила она себя с момента, когда вместе с мамой, стоя на крутом берегу Иртыша, напротив дебаркадера, она впервые в жизни увидела пассажирский пароход, подходивший к причалу. Ей он очень понравился: весь-весь белый и с красными спасательными кругами. Из высокой трубы клубами валил чёрный густой дым, а потом, пароход как загудит - ууу-гу-гу! Нина очень испугалась. Она спряталась за маму и прижалась к её ноге. - Глупенькая, ласково сказала мама, чего испугалась – это он здоровается с тобой. Посмотри, никто не боится.
Нина выглянула одним глазком и, правда, никто не боялся. Все махали руками и ждали, когда пароход причалит к дебаркадеру и совсем остановится. Огромные красные колёса, огромные-преогромные, сначала стали медленно крутиться, а потом Нина услышала, как пароход, сказав напоследок «Чоп-Чоп, уф-ф-ф», остановился и все, кто был на берегу и на дебаркадере, бросились бежать к пароходу. Особенно быстро бежали дяденьки с бидонами и вёдрами. Нина очень удивилась. Неужели у них дома нет воды? Вот же речка, совсем рядом,  и водопроводная колонка, если надо, тоже близко, на "Стрелке". Странные какие-то, эти дяденьки... И услышала, как мама, сама себе сказала - «Вот чёртовы алкаши, всех растолкали!», а соседка, тётя Люба, добавила: «Паразиты! Ты только глянь, Верка, как наши деревенские мужики за пивом попёрли! На работу бы так торопились»
Прошло немного лет и Нину повели в детский садик. Ничего особенного ей, из всей детсадовской жизни, не запомнилось. Они пели какие-то песни, скакали вокруг ёлки, но… вот один эпизод врезался в её память надолго, навсегда… до конца жизни...
Им дали на обед макароны с маленькими мясками (через год или два, она узнала название – «макароны по-флотски») и вкусный-превкусный компот, её любимый, с сушёными грушами. Ей очень понравились макароны.  Она всё съела и попросила добавку. Рядом с ней сидел Ромка и ковырялся в тарелке, а из носа у него текло. Воспитательница отобрала у него тарелку и, сказав: « Не хочешь, есть?» – подсунула ей. Нина очень обиделась на воспитательницу и, вскочив из-за стола, убежала из детсада.
Она бежала, спотыкалась и падала, слёзы обиды заливали глаза, а за ней гнались и воспитательница, и нянечка, и даже сама заведующая. Нина побежала не по главной улице, а более короткой дорогой, по тропинке, идущей вдоль берега Иртыша. Перебегая по хлипкому, из двух досок, пружинившему под ногами мостику, перекинутому через ручей, бегущий с гор и впадавший в реку, она не удержалась и плюхнулась в ледяную, даже в середине лета, воду.
Вытащил её из ручья, сосед – дядя Вова, случайно оказавшийся здесь. Потом Нина почти месяц болела. У неё признали менингит. Вылечившись, она вернулась в детский сад, но обида на воспитательницу, подсунувшую, от жадности,  чужие объедки, осталась, и Нина никогда-никогда не смогла её простить. Ну не могла и всё! Даже сейчас, находясь далеко-далеко от того злосчастного дня, она помнила всё до мелочей, как-будто это произошло вот сейчас, только что.
И, ещё один небольшой эпизод из того времени, но не связанный с детским садом, запомнился ей. Как-то мама пошла в районный клуб, посмотреть кино, и Нина напросилась взять её с собой. Она первый раз в жизни шла смотреть взрослое кино и очень гордилась этим. Нина до того загордилась, что даже не стала показывать язык встретившейся по дороге подруге, Наташке, а важно прошествовала мимо, держась за мамину руку.
Место досталось им в третьем ряду. Мама посадила её к себе на колени, и Нина стала ждать начала кино. Пока кино не началось, Нина с интересом стала осматриваться вокруг. Столько людей в одном месте она ещё ни разу в жизни не видела. Вокруг все разговаривали, а потом она увидела, как тётя-контролёр, держа за ухо знакомого ей мальчика, повела его к выходу. Он вырывался и что-то говорил тёте, но Нина, из-за стоящего вокруг шума не расслышала, а мама, посмотрев туда же, равнодушно сказала: «Зайца повели». Нина огляделась вокруг в поисках зайца, но не увидела, и страшно удивилась - откуда в кино могут быть зайцы? А потом поняла, о ком говорит мама. - «Какой же это заяц?» - удивлённо спросила она и решила исправить мамину ошибку, исправить несправедливость - «И вовсе это не заяц, - сказала  она, это Гриша Пирогов – братик Наташкин, моей подружки!»
Они ещё немного посидели. Она уже начала было скучать, как вдруг услышала, как соседка сказала маме: «Неудобные у нас с вами места, очень близко от экрана – глаза будет резать». Тут Нина, по-настоящему, испугалась. Ей было жалко своих глаз и, маминых, тоже. От испуга она заплакала и стала просить маму пойти домой, но тут свет выключили, и началось кино.
На экране пошли какие-то закорючки, большие и маленькие - она даже не успевала их рассмотреть, и ей стало совсем скучно. Она ждала картинок, а их всё не было и не было. Так и не дождавшись картинок, она нечаянно уснула. Разбудила её мама. В зале было светло. – Мама, а когда же кино? – спросила она. - Кино ты, дочь, тихо, мирно, проспала. - Вставай, соня, пошли домой…
 
    *    *Закончив десятый класс Предгорненской средней школы, она уехала поступать в Семипалатинский геологоразведочный техникум – как тогда говорили, по зову души. Сдала все экзамены, но не прошла по конкурсу. Мальчишки, с таким же количеством баллов, все поступили, а она - девчонка. Соседка по комнате в общежитии, более уверенная в себе, объяснила ей, почему произошла такая несправедливость - их не приняли из-за «половой» дискриминации, и предложила: чтобы год напрасно не пропадал, отнести документы в медицинский техникум.    В нём,       в это время, должны были сдавать вступительные экзамены абитуриенты второго потока.
Они пошли и сдали документы. Нина, по какому-то внутреннему наитию, вложила в документы экзаменационный лист геологоразведочного техникума с очень даже, приличными отметками. И случилось неожиданное для неё событие: на следующий день её пригласили в канцелярию медучилища и выдали, даже без сдачи вступительных экзаменов, студенческий билет, объяснив, что её зачислили на фармацевтическое отделение, так как на «лечебном» – полный комплект.  А ещё ей сказали, если она пожелает, то при первом же освободившемся месте на лечфаке, её переведут на лечебное отделение.  Нина согласилась и, впоследствии, нисколько     не жалела, что стала фармацевтом,            а   не плохим врачом…
Закончив учёбу и получив диплом, она, по направлению, как молодой специалист, вернулась в село Предгорное и стала работать в местной районной аптеке. Вероятно, ей повезло. Она была рядом со своими подругами и друзьями, а главное – рядом была мама! Мама, такая добрая и заботливая!
Они продолжали жить вдвоём в однокомнатном, старом, деревянном домике на "Стрелке", почти рядом с пристанью. Мама работала на местном молокозаводе. И, частенько, утром, собравшись, они вместе выходили из дома и шли на работу - она в аптеку, а мама, в свой цех – делать сыр и сметану. Прошло лето и вот уже первый снег, выпал на землю.
Как-то Нина пришла в гости к своей подруге по работе, та её настойчиво и неоднократно приглашала к себе, говоря при этом заговорщическим тоном: «Я тебя познакомлю со своим братом, у меня отличный брат, не пожалеешь. Он только что вернулся из армии, и у него нет девушки, я тебе гарантирую». И, так уж она его расхваливала, так расхваливала, что   Нину, в конце-концов, одолело любопытство, и она согласилась прийти к ним, ну и… познакомиться с демобилизованным солдатом.
Так уж получилось, что Пётр Кайгородов понравился ей с первого взгляда, и они начали встречаться, тем более, что все вокруг нашёптывали ей - какая они замечательная пара, будешь как сыр в масле кататься, у него родители богатые и дом у них – «Дай Боже, всем такой иметь». Мама тоже уговаривала - выходи замуж, да выходи замуж, а то потом поздно будет.  Холостых-то парней у нас, раз-два и обчёлся…
В общем, совместным хором-приговором – Нину сосватали.
Пётр устроился работать шофёром на молокозавод, а через полгода они сыграли свадьбу. Нина перешла жить в их дом, вошла в их семью. Но, с первых же дней её появления в его, вернее его родителей доме, какое-то странное отношение возникло у его родни к ней. Ни свёкор, ни свекровь не сказали ей ни одного ласкового слова. Только и слышала – ты почему не приготовила ужин? Петя вот-вот придёт с работы, а у тебя нечем его накормить. Или –
Ты плохо ухаживаешь за своим мужем, он пошёл на работу в неглаженной рубашке.
Нина крепилась, старалась  угодить и мужу и свёкру со свекровью, крутилась белкой в колесе по дому и в огороде, бегала на работу, но ничего не помогало. Особенно ей стало тяжело и обидно, когда она поняла, что беременна и у них с Петром будет ребёнок.
Я ведь тоже работаю, говорила она себе, а его родители целыми днями сиднем сидят дома, палец о палец не ударят и, вместо того, чтобы помочь…
Однажды, доведённая до отчаяния, она пожаловалась Петру, а он… Он презрительно посмотрел на неё и грубо ответил: «Это мои родители, изволь уважать их», а через день пришёл домой пьяный и избил её ни за что, ни про что. От неожиданности и боли, она даже не могла уразуметь, за что же он её так жестоко избивает, и только старалась прикрыть руками уже заметно увеличившийся живот.

Начались ежедневные издевательства со стороны мужа. Родители только поощряли его в этом. Потом она узнала, у него всё это время была любовница… и... что оказалось самым страшным - до ухода в армию он здорово пил, а его сестра это от неё скрыла. Его родителям и старшей сестре срочно нужно было женить Петра, чтобы он вновь не запил... и они выбрали её - молодую, образованную, но совершенно не разбирающуюся в людях, девушку.
Маме она ничего не рассказывала, боясь причинить той боль, да и стыдно ей было. Как могла, прятала синяки. Это оказалось не трудно. Пётр знал, как бить и бил умеючи. Она жила словно в аду, в вечном страхе перед пьяным мужем и возможностью обнародования её горькой жизни.
А Пётр опускался всё ниже и ниже, скатываясь до алкоголика. Его родители во всём винили её, приписывая ей даже  те  грехи, о которых  она - «Ни  сном,  ни  духом»…
После очередного запоя на Петра напал приступ ревности. Он, выпив, пришёл к ней в аптеку и, увидев, что она разговаривает с покупателем, устроил скандал. Потом это начало повторяться чуть ли не каждый день. Оставалось одно – начать лечить его от алкоголизма, но тут появилось препятствие со стороны его родителей. Они категорически были против его лечения, говоря - он не алкоголик. Подумаешь, выпил! Все пьют! Будь поласковей с ним, и он не будет пить.
 Всё же она смогла, в минуту его просветления, уговорить пойти лечиться. Его родители, узнав, что он согласился,  запретили ему ложиться в стационар.  Тогда она сама повела его в больницу, а потом, каждый день сопровождала его на медицинские  процедуры. Кажется, помогло - обрадовалась она.
Продержался он месяца полтора после лечения, а затем всё началось вновь. С работы его уволили два месяца назад и, даже разнорабочим, никто не хотел его брать. Село – это не город. Здесь все, о всех - знают. Выплыла на всеобщее обсуждение и их с Петром жизнь.
Начались суды-пересуды кумушек, и досужие вымыслы всех без разбора Интересная же тема - чужая семейная жизнь! А тут ещё, от беспросветной жизни с мужем-алкоголиком и его бездушными родителями, от нервного истощения, у неё случился  выкидыш, и  она  не    знала –  радоваться ей или плакать.
Она настолько была забита и унижена, что ни на какие эмоции у неё уже не хватало сил. Она перестала обращать внимания, когда вслед ей оглядывались и говорили: «Видишь вон ту, аптекаршу, довела мужа – запил». Сплетни, сплетни и опять сплетни, разносимые по райцентру, передаваемые вслух и на ушко. Даже сильный человек от такой жизни иногда ломается, что же взять от хрупкой, слабой женщины, совсем недавно начавшей семейную жизнь. Нина – совсем ещё молодая, жизнерадостная девушка, широко распахнутыми глазами смотрящая на мир и ожидающая от жизни счастья и любви, получила совершенно противоположное!
 Каждый день избиваемая мужем-алкоголиком и постоянно третируемая его родителями, она, в конце-концов, не выдержала. Нет, она не стала травиться, резать вены или кончать жизнь каким-либо другим способом, нет, её разум ещё не настолько помутился. У неё хватило сил, чтобы молча собрать свои вещи и сказать ему и его родителям: «Прощайте», и навсегда уехать из района в город Усть-Каменогорск…
 
Глава двенадцатая
    КИРИЛЛ
Он не сразу уехал в Семипалатинск. Билеты были только на последний рейс. До отхода автобуса была ещё уйма времени. На рынок возвращаться ему совершенно не хотелось, поэтому он, не долго, думая, пошёл домой, благо жили они неподалёку от автовокзала. Несколько шагов и – дома. Повалялся на диване, попил водички, а потом решил написать Нине записку, чтобы напрасно не волновалась.
Взглянув на часы, Кирилл ужаснулся - до отхода автобуса оставалось не более двадцати минут. Быстро выскочил из квартиры и помчался на автостанцию, успев по пути купить несколько  пирожков.  
Пересекая  улицу  перед  автовокзалом,  ему  нечаянно вспомнился давно произошедший с ним эпизод. Он тогда тоже переходил на другую сторону дороги, и вдруг услышал резкую, непрекращающуюся трель звонка трамвая. Не понимая, что могло случиться, он оглянулся и на мгновение              замер с удивлённо раскрытым ртом. А ещё через мгновение… бросился сломя голову в бега...
За ним, надрываясь звонком, мчался трамвай, и не по рельсам, а прямо по дороге. И ещё он увидел в кабине трамвая вагоновожатую, машущую ему обеими руками и что-то кричавшую ему через лобовое стекло. Казалось, она пыталась сказать ему: «Уйди с дороги придурок, не видишь что ли, трамвай едет!» Тут, как назло, он споткнулся и упал. А трамвай всё ближе и ближе! Тогда, Кирилл, совсем потерявшись от страха, не вставая, на четвереньках помчался от него...
Страшная по своей красоте картина, усмехнулся Кирилл, вспомнив этот случай: он, тогда, быстро работая руками и ногами, на четвереньках, словно заяц от легавой, мчался вдоль дороги, а за ним чесал трамвай и верещал. Народу собралось… как на цирковом представлении. Все, раскрыв рты, с огромным удовольствием глазели на его спринтерский бег от трамвая.
Когда трамвай всё же остановился, он поднялся, а к нему, вся зелёная, как лягушка на болоте, подбежала вагоновожатая и давай его костерить - «Идиот, ты что совсем ослеп, трамвай пропустить не можешь?!» А он, весь побледневший от страха и непонимания происходящего, ей отвечает - «Так, трамвай же должен по рельсам бегать, они во-он где», и показал ей пальцем, где должен ездить трамвай. А она, вдруг, как зарыдает и… говорит: «Третий день самостоятельно езжу. До сих пор всё хорошо было, а тут он как взбесился, когда увидел тебя. Я его останавливаю, а он не слушается, за тобой гонится... Ты, наверное, часто без билета ездил, вот он и узнал тебя, зайца-безбилетника, решил оштрафовать…». Извините, говорю ей, дамочка (а у самого губы от непрошедшего ещё страха были, наверное, белые и тряслись) - я женился недавно, так что, нечего за мной гоняться, хотя бы и на трамвае… - Тут она опять, как  зарыдает -  Дурак!  Дурак!  Настоящий    дурак!
Кириллу повезло. Нет – дважды повезло! Во-первых – автобус, который их вёз, был венгерский «Икарус», во-вторых – место было у входной двери. Здесь было посвободнее ногам, прохладнее, и Кирилл, с удобством разместившись,  откинул  голову на  подушку  подголовника, и почти сразу же уснул.
Проснулся он только при подъезде к Семипалатинску, выспавшийся и отдохнувший. Зайдя на автостанции в туалетную комнату, он умылся и тщательно почистил зубы, убирая застарелый запах перегара. Не дай Бог, Светка унюхает!
Они с Ниной тщательно скрывали его загулы. И ещё раз ему повезло - остановка нужного ему автобуса, до Затона, располагалась рядом с автовокзалом. Так, на полосе везения, он впервые нажал кнопку электрического звонка нового Светкиного дома, теперешнего её дома - дома её и Николая, их зятя.
 
*    *    *
На следующее утро, войдя в огромную залу, первое, что он увидел - зарёванную Светлану, сидящую на диване и вытирающую слёзы кулачком. Да, среди белой с позолотой, прекрасной мебели, освещённая утренними лучами солнца, сидела его ласковая, нежная дочь, похожая на жемчужину в раковине и плакала. Слёзы текли по её щекам и падали-падали, капля за каплей, а она не успевала их вытирать. В таком состоянии Кирилл ещё никогда не видел свою любимую дочь, и это выбило его из колеи, заставило гулко забиться сердце и сразу же заныть. - Что-то часто у меня стало пошаливать оно - мелькнула тревожная мысль и, не дождавшись её окончания, он бросился к дочери, обнял и  стал  нежно   гладить   по   голове,  как  в  детстве,  успокаивая:
- Светочка, дочка, что случилось - маленькая моя? – совсем разволновался, Кирилл. - Скажи папе! Какое горе у тебя приключилось? Может муж обидел?
- Пап-поч-ка… Мил-ленький… - сквозь слёзы, заикаясь, пыталась говорить она, - Ник-ник-колая… - она опять громко зарыдала, так и не  закончив говорить, что же случилось с её мужем..
- Да что случилось-то с твоим Николаем? – Ну, успокойся, доча, перестань плакать, а то я так ничего не пойму, - уговаривал он её, продолжая гладить по голове.
Но объяснения не дождался - Светлана продолжала рыдать.
Больше не задавая вопросов, он тихо сидел приобняв её и ждал, когда  его  дочь,  его  любимица,  его  светлячок  хоть  немного  успокоится.
Постепенно слёзы перестали литься по щекам, она, пошмыгав носом, более-менее связно, смогла поведать о случившемся. То, о чём она рассказала, было как гром среди ясного неба: «Она уснула под утро, так и не дождавшись Николая или, хотя бы звонка от него. Разбудил её какой-то посторонний звук, ворвавшийся в, совершенно кошмарный, тяжёлый сон. Вначале она не поняла, что это так настойчиво трезвонит рядом с ней. Потом, пробившаяся, в ещё затуманенное сном сознание мысль, подсказала – телефон… рядом с ней надрывается телефон, казалось, он пытался достучаться до неё, разбудить её сознание, он говорил, он кричал: «Послушай     меня,   послушай, я хочу сообщить тебе очень важную            весть!»
Она схватилась за трубку, как утопающий за соломинку, но та выскользнула из её, сразу повлажневших от волнения и откуда-то появившегося страха, рук. Наконец, она подобрала её и, севшим от волнения голосом, спросила:
- Коля, это ты?
И зачастила, зачастила, захлёбываясь словами и торопясь сразу  всё  сказать  своему  Коленьке,  не  давая  ему  вставить  хоть  одно  слово.
…Коля, ты где? – Ты, почему не приехал домой? Что случилось? Я вся испереживалась и переволновалась! Что-нибудь случилось на работе? Ты не заболел? У тебя всё в порядке? Когда придёшь?
- Мне, папа, не было дела, до какой-то там, грамматики и правил построения речи – мне необходимо было знать, что случилось с моим любимым  человеком, не угрожает ли ему опасность и, могу ли я сейчас, в данный момент,  помочь ему? –  рассказывала она отцу. – Пойми меня правильно.
Да, действительно, мне звонил Николай,            папа, продолжила она, всхлипывая. Его голос я бы узнала из тысячи голосов. То, что она поняла из его слов, повергло её в неописуемый ужас. На какой-то миг она даже потеряла дар речи, и только могла беззвучно шевелитьпомертвевшими от волнения, губами… Её, Николай, её кровиночка, сидит в тюремной камере за какой-то наезд на человека… но, папа, этого не может быть!!! Это какая-то ошибка полиции! Она сейчас, вот только чуть-чуть успокоится и приведёт себя в порядок, поедет к самому главному начальнику и объяснит ошибочность их обвинения! Да она поднимет  весь  народ в автопарке и защитит           своего мужа!
-  Света, дальше-то, что? Что говорил твой муж или объяснил что?
- Дальше?.. Казалось, дочь не сразу поняла вопрос отца и, подняв покрасневшие   от   слёз  глаза, замолчала...   Ааа, дальше...  что, папа, дальше?
-  Что сказал тебе Николай?  Ведь он же говорил то-то, не молчал?
- Аа-а... Николай, рассказал мне, что с ним случилось, и попросил принести смену белья и позвонить в автопарк, Зине, это его секретарша, чтобы она отложила намеченные на сегодня встречи и попросила его зама, прийти к нему для разговора. Не переживай, сказал он прощаясь, я ни в чём не виноват. Верь мне!..
Папа, я ему верю. Верю, как… самой себе. Верю безоглядно, ни на секунду не сомневаюсь в его невиновности. Мой Коля не может совершить ничего плохого!.. Вот почему я плакала, папа.
И крупные, величиной с горошину,  светлой, чистой души слёзы,  вновь  безудержно,  как два ручейка, потекли из её изумрудных глаз.
- Даа… только и смог произнести Кирилл, выслушав рассказ дочери.
- Ну, что мне делать, папа?! Я так волнуюсь!.. Даже представить себе не могу, сквозь рыдания, прерываясь на каждом слове, спрашивала и просила совета она у отца. – Николай…  мой Николай среди преступников!..
- Света, посиди тихо, успокойся, ладно?  – Мне нужно  подумать.
Они сидели рядом, молча, отец и дочь и каждый думал о Николае, о так неожиданно посетившем этот прекрасный дом горе и, что может их ожидать в будущем.
Кирилл, не зная подробностей дела, не мог предложить какой-либо план действий. Для его составления необходимо знать подробности, которые дочь поведать ему не могла. Значит!..  Значит, нужна встреча с Николаем, это, во-первых, и… желательно, ознакомиться с материалами дела это
– во-вторых. Далее… Я совершенно забыл расположение и направление улиц города, тем более, что город, за тридцать с лишним лет, здорово изменился. Поэтому, что?.. Поэтому, необходимо приобрести карту города и, поможет мне в этом - Светка…
Мозг, столько лет бездействовавший из-за отсутствия умственной работы и, почти ежедневного отравления алкоголем, медленно просыпался. Кирилл, чувствовал, как от напряжения начало ломить в висках и, даже показалось ему, извилины мозга зашевелились. Давай… давай! Шевелись!.. Работай! – стал подгонять он мозг. Хватит! Побездельничал. Видишь… у дочери… вон, какое горе-несчастье. Может вообще без мужа остаться.
Так, в тишине и общем молчании, только изредка прерываемом тяжёлыми вздохами всхлипывающей дочери, они просидели минут десять-пятнадцать.
- Света, ты сначала в больницу сходишь? – поинтересовался Кирилл, когда дочь немного успокоилась, или сразу поедешь в тюрьму к  мужу?
- Я отпросилась у заведующей – до обеда. Она меня - подстрахует. – Папа, поедем сразу к Николаю, а то я умру от беспокойства. Я только приведу себя в порядок, и соберу  кое-какие вещи для него… ну, что он  просил. Ты подожди…
Кирилл и, следом Светлана, вышли из дома. Уже на крыльце их догнал настойчивый   зуммер телефона. Светлана               бросилась назад, чуть не споткнувшись на пороге.  
- Алло! Кто звонит? Я слушаю вас!..        
Донёсся до Кирилла взволнованный голос Светланы.
– Говорите же! Я вас слушаю…
 Некоторое время Кирилл ничего не слышал, потом, до него донеслось - Да, как вы смеете! А, через мгновение, в дверях дома показалась дочь. Лицо её было бледно и сердито.
- Света, в чём  дело? Кто звонил, если не секрет? Николай?
- Знаешь!.. Знаешь…, - она на мгновение замолчала. – Звонил какой-то тип, по голосу мужчина…  Его голос мне совершенно не знаком… - Во всяком случае, я его не узнала.  Это совершенно чужой человек. Он… он…
- Не тяни, Светлана, говори толком, что он тебе сказал?
- Ой, папочка! Сначала в трубке была тишина, а когда я повторила вопрос - «Кто   звонит?»  - он начал говорить такие…такие… странные… слова…
- Я рассержусь, Светка. Чего мямлишь? Быстро всё рассказывай!
Кирилл не на шутку встревожился. Что могли сказать его дочери по телефону такого, что так возмутило её.  Вон, как рассердилась, аж вся побледнела.
- Он, папа, спросил: «Ну, как, красавица-недотрога, весело тебе?.. То ли ещё будет!».
- Больше он тебе ничего не сказал? Он                 тебе не нагрубил?
- Нет. Я подождала,   может он ещё что скажет, но он только дышал в трубку и… молчал.
- Странно…  у тебя, что, появились личные враги? - обеспокоился Кирилл.
- Ну, что ты, папа, такое говоришь?..  Откуда? В моём-то возрасте и, враги.
- Свет! А, может… что-то у Николая? – Ты, случайно, ничего такого не слышала? – на всякий случай, поинтересовался Кирилл. Или, он что-нибудь рассказывал?
- Не зна-ю-ю! Коля ничего такого не говорил. Если бы что-то было, он обязательно мне бы рассказал. У нас с Николаем друг от друга секретов нет.
- Ладно, разберёмся!.. В какую сторону нам топать?
Кирилл взял дочь за руку и, ласково поглаживая, направился к воротам.
 
*    *    *
Свидания с Николаем им пришлось ждать больше часа. Кирилл почему-то не имел права на свидание, поэтому по кабинетам пришлось бегать Светлане. Наконец, Николая привели. В несвежей рубашке и мятом костюме, да к тому же - не бритый, он выглядел уставшим и намного старше своих лет. Под глазами, несмотря на его возраст (что такое тридцать семь лет для мужчины), набрякли тёмные мешки. Сейчас ему можно было смело дать все сорок пять лет, но увидев Светлану, глаза его повеселели и он даже, казалось, помолодел. Вот, что делает с человеком любовь, подумал Кирилл.
Кирилл смотрел, как Светлана бросилась к мужу, как начала его целовать, и у него защемило сердце от жалости к дочери и, пока ещё незнакомому ему, зятю. Ах, моя доченька! Девочка моя… не успела насладиться жизнью и, такой удар… - Нет! – продолжала виться мысль дальше, не могла наша дочь выбрать себе в мужья плохого человека. Она всегда умела разбираться в людях. Наверное, поэтому и выбрала она трудную профессию врача – престижную, но трудную профессию, если к ней относиться добросовестно.
- Светлана, может, ты, прервёшься и представишь меня своему мужу? – решил напомнить о себе Кирилл и сделал несколько шагов в их сторону.
- Ах, да… извини папа. - Коля, -  Светка, с трудом оторвавшись от мужа, протянула в   сторону  отца руку,  -  это мой папа. Познакомьтесь!
Кирилл и Николай, одновременно протянули навстречу руки, испытующе глядя друг на друга. Рукопожатие, как определил Кирилл, у Николая было энергичным и твёрдым. Сильный характер, - решил он. Такой не сломается. Надеюсь, выдержит временные трудности, если, конечно не виноват.  Ничего, что сейчас неважно выглядит, в конце-концов, кого тюрьма красила?
- Здравствуйте, Кирилл Владимирович. Рад с Вами познакомиться… давно хотел…  только  вот… не здесь, конечно,  и…  не в таком непрезентабельном виде.
- Здравствуй, Николай! Светлана много о тебе рассказывала, жаль только - по  телефону.  Ну, да, ничего. Надеюсь, всё образуется в вашей жизни.
- Я тоже очень на это надеюсь, очень!
- Сколько времени тебе дали на свидание? – поинтересовался Кирилл у зятя.
- Минут пятнадцать, не больше, - ответил  он и опять посмурнел.
- Света, ты посиди тихонько минут пять-десять, - попросил Кирилл дочь, мне  нужно  переговорить  с  Николаем,  а  потом  я  вас  оставлю наедине. Хорошо?
- Да, папа. Я могу отойти, чтобы вам не мешать. Но, даже не пошевелилась, чтобы разжать руки и выпустить мужа из объятий.
- Расскажи мне, Николай, всё, о чём говорил следователь, какое выдвинул обвинение…  Коротко, но, не упуская ключевых моментов. Сможешь?
- Да.
И, Николай приступил к рассказу.
Кирилл внимательно слушал, изредка поглядывая то на него, то на дочь, а потом неожиданно, как всегда раньше делал, пристально, заглянул зятю прямо в глаза. Этот приём сбивал человека с подготовленной заранее речи и, если человек лгал, заставлял отводить глаза. Николай выдержал взгляд, ничуть не теряясь и, не теряя нити повествования… - Не врёт, решил Кирилл, но нужно ещё Светку более подробно расспросить. Может, ещё что-нибудь выужу.
Эти мысли, идущие параллельно слушанию, ничуть не отвлекали его, а только помогали выстраивать логическую цепочку последующих действий. Наконец Николай замолчал, вопросительно поглядывая то на него, то на жену, как бы говоря - ну, что скажете, особенно вы, тесть? Видок то у вас, наконец-то объявившийся тесть, не ахти какой респектабельный. Ехал-то к дочери, с зятем  знакомиться, мог бы и поприличнее одеться, ведь первая  встреча всё-таки.
Кирилл всё это читал у него на лице, в его глазах, как в раскрытой книге и, понимал – сейчас, в такой ситуации, у того нервы натянуты, как гитарная струна. Не стоит обижаться, да и место не располагает. Нужно держать себя в узде и не обращать внимания на некоторую недоверчивость и критичность ко мне. Придёт срок –  выйдет отсюда, тогда и поговорим за  чашкой чая…
- Не помнишь фамилию следователя,                        ведущего твоё дело? - поинтересовался Кирилл, когда зять закончил своё горькое повествование.
- Кто будет вести дело, не знаю, а первый допрос проводил Акишев Ерлан Абзалович.
-  А, номер кабинета, где тебя допрашивали, случайно, не запомнил?
-  Не пойму, зачем вам все эти подробности? – пожал плечами Николай.
- Коленька, - вступила в разговор, Светлана, - папа не из праздного любопытства  спрашивает.  Может, он сможет каким-то образом помочь нам…
Как же, так и читалось в скептическом взгляде зятя, в таком-то виде? Да кто его слушать будет? Но всё                     же решил ответить - во         втором                 этаже. Кабинет… номер… шесть.
- Николай, до свидания, - попрощался Кирилл, пожав руку зятю. Крепись!.. - Не   буду вам мешать. –   Света, я тебя  снаружи подожду.
Выйдя на свежий воздух, Кирилл огляделся, ища, куда бы примоститься, но вокруг ни одной лавочки! Казалось, полицейские специально их не поставили, чтобы посетители, не дай Бог, не вздумали здесь задержаться.
Остановившись у угла здания, Кирилл, задумался… - если исходить из рассказанного Николаем, то… машину угнал человек, знающий секрет отключения противоугонки или, имеющий навык вскрывать автомашины такой марки, то есть - «специалист». И, третий случай – у угонщика был комплект ключей: или украденный, или скопированный. Николай говорит, что ключи он не терял, они у него всегда с собой…
Я, ему склонен верить. Он показался мне человеком правдивым и достаточно смелым, чтобы признавать свои ошибки. Думаю, нужно трясти Светлану…
А, она, как говорится, «Легка на помине!» Из дверей следственного изолятора показалась Светлана. Вид у неё был расстроенный, а в глазах стояли слёзы. Видно было, какого труда ей стоило их удерживать, чтобы они не полились ручьём. Ему было очень жаль её, но что он мог поделать? Только успокоить, по возможности. Тёплая волна любви к своему ребёнку… к такому беззащитному и, незаслуженно обиженному жизнью, накрыла его, и он   несколько раз  тяжело вздохнул.
-  Света,  я  здесь!  –  позвал он  дочь чуть  охрипшим  от  волнения  голосом.
- Папа, ну как такое могло случиться? Кто это мог сделать?.. Я знаю, это не Николай, я в этом твёрдо уверена. Если бы это сделал он – он бы сразу признался, даже не сомневайся, он порядочный человек. Я же его всего-всего знаю.
-  Постараемся быстро разобраться, Света. – Ты сейчас куда, в больницу?
- Да… - Как я буду с больными разговаривать, ума не приложу?
- Крепись. Всякое в жизни случается – и хорошее, и плохое…  надеюсь, в полиции разберутся. – Кстати! Ты ходила  к следователю насчёт свидания... он расспрашивал тебя о Николае?.. Ну, вроде -  выходил ли он из дома, куда ездил?  Или ещё  какие-нибудь каверзные, уточняющие вопросы он тебе задавал?
Светлана, вспомнив проведённую с мужем ночь, чуть покраснела, а чтобы отец не заметил её смущения, быстро ответила - он только спросил, где был Николай в ту ночь? – А, где же он мог быть, кроме дома? – я так и сказала. – Ой, пап! Мне нужно бежать, я опаздываю, - и, чмокнув Кирилла в щеку, убежала.
 
*    *      *
Кирилл ещё немного постоял, смотря вслед дочери, а потом, повернулся и, решительно зашагал в следственный отдел, благо он располагался неподалёку. Подойдя к окошку дежурного, он попросил пропустить его к следователю Акишеву, в шестой кабинет. Дежурный – стареющий сержант, долго, изучающее, рассматривал его.
Кирилл понимал столь пристальное внимание полицейского к своей персоне. Какое впечатление может производить человек с трёхдневной щетиной на лице, в не очень свежей рубашке, помятых тёмных брюках и не чищенных  несколько дней, стареньких сандалетах?
- Ваше удостоверение! - потребовал дежурный с таким видом, словно надеялся, что у Кирилла его не окажется и он, с полным на то основанием, пошлёт его куда подальше. - Порядок, есть порядок, согласился в душе Кирилл  и, достав из нагрудного кармана пиджака, предъявил удостоверение. А дежурный, вновь, стал рассматривать Кирилла, словно до этого,  он, в течение пяти или больше минут, не делал то же самое.
- По какому вопросу? – «рублеными» фразами продолжил допрос дежурный.
- По поводу наезда на пешехода.
- По поводу наезда на пешехода? - По-нят-но!.. По-нят-но… – протянул сержант и, проговорив, по-казахски, несколько фраз в телефонную трубку, а затем,  выслушав ответ, возвратил  Кириллу удостоверение. Проходите!
Кирилл поднялся во второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которой красовалась цифра номер шесть, а чуть пониже была прикреплена металлическая табличка  с надписью сделанной серебром на тёмно-синем фоне "Ст. следователь Акишев Е.А", постучал в дверь. Услышав в ответ на свой стук - Войдите! - открыл.
В кабинете находились двое. Один – в полицейской форме, сидел за столом. Судя по количеству маленьких звёздочек на погонах – старший лейтенант. Другой – в костюме и с расстегнутым воротом рубашки, стоял у окна и что-то внимательно вычитывал в папке.
 - Я бы хотел поговорить с капитаном Акишевым по поводу наезда на пешехода.
 - Вы, свидетель? – заинтересованно спросил  тот, что у окна и даже, как показалось Кириллу, вытянул шею в его сторону.
- Нет. Я тесть Николая Александровича Патина, обвиняемого в наезде.
Интерес к нему со стороны полицейских тут же пропал, а на лицах их появилось равнодушие, казалось, говорившее – ходят тут всякие, только работать мешают.
- Так, что же вы хотите от нас? - спросил стоявший у окна и представился – Я, капитан Акишев и знаете… следствие по факту наезда в производстве, - продолжил   он,   пожав   плечами,   -   и…  а, что, собственно, вы хотели?
- Я бы хотел, с вашего позволения, - перебил его Кирилл, - взглянуть на схему ДТП и заключение экспертизы по автомашине. Николай… мой зять, у него сейчас не то состояние, чтобы адекватно реагировать на происходящее. Я, полчаса  назад  с  ним  беседовал  –  он  не  помнит  подробностей  экспертизы…
- Простите… э-э… э-э… господин… как вы сказали Вас зовут?
- Кирилл Владимирович…  Кирилл Владимирович                               Соколов.
- Так вот, Кирилл Владимирович…  Я… я, не имею права знакомить с материалами дела посторонних лиц, а вы лицо для меня постороннее, хоть и говорите, что  вы тесть господина… Патина Николая Александровича.
- Но, я действительно тесть Николая и, моя дочь, Светлана Соколова, за ним замужем. Я надеюсь,  это вы отрицать не будете? – И, потом!.. Я же не прошу вас показать мне все материалы. Мне достаточно взглянуть одним глазком на заключение экспертизы и схему ДТП - уже начиная раздражаться, чуть резче, чем он хотел бы, проговорил Кирилл, а чтобы вы не сомневались, что я настоящий тесть Николая и отец Светланы – вот моё удостоверение.
- Нет, нет, что вы! Я совершенно не сомневаюсь, что вы отец Светланы Кирилловны и тесть Патина Николая,  но поймите и вы меня правильно…
- Капитан. Не всё и не всегда, возможно подогнать под требования инструкции.  У  вас  под  следствием  мой  зять…   я  верю  ему.
- Так все говорят, - сыронизировал старший лейтенант, вступив в разговор. - Ерлан, да дай ты человеку посмотреть «одним глазком» эти две бумажки…
Кирилл заметил, как он заговорщицки подмигнул капитану, казалось, он этим хотел сказать - этот тюфяк всё равно ничего не поймёт. Уважь деревню.
Кирилл мысленно усмехнулся -  ах, как, иногда, излишнее самомнение может  сыграть с человеком злую шутку.
Капитан, немного поразмышляв, открыл, стоящий в углу, несгораемый сейф  и достал оттуда папку, на которой было написано – «Дело №».
 
 
Глава тринадцатая
   СВЕТЛАНА
Она прибежала в больницу, успев к окончанию утреннего обхода. В ординаторской, за своим столом, сидел и что-то писал Виктор Тимофеевич, её наставник, бывший воздыхатель и, вообще - очень даже ничего - человек.
- Здрасьте, Виктор Тимофеич, - она слегка наклонила голову. Что новенького?
- И, ты, Здравствуй, Красота Кирилловна! - шутливо поздоровался он, и поднял сжатую в кулак руку в знак приветствия. С  опозданьицем, Вас, Светлана! Чай, спали сладенько на своей пуховой постельке с молодым-то, муженьком?.. –  и пытливо посмотрев на неё, с улыбкой и немного коверкая слова,  продолжил,  -   что-то ты, сегодня, бледненьки и глазки у вас красненьки… или  случилось  что?
- Случилось, Виктор Тимофеевич, такое случилось и, спохватившись, что чуть не    проговорилась своему наставнику о Николае, замолчала.
- Светочка, ну, сколько раз просить тебя, не называть меня по имени и отчеству – обижаете! Я, для тебя – просто Витя. – Так, что случилось, радость моя?
- Ну, Виктор… Тимофеевич, – не называйте, пожалуйста, меня так. Я не ваша радость, а… папина и мамина и… Она чуть не проговорила – Николая.
Повисла неопределённая пауза и, чтобы как-то прервать её, Светлана, не смотря в сторону коллеги, проговорила: «Папа приехал. Пока то, да сё. Вот и задержалась, но я… я,   предупредила заведующую, что  задержусь.
Почему она не назвала истинную причину задержки? - Она и сама не поняла. Просто,   неожиданно, что-то внутри неё сказало - не говори!
Надев халат и переобувшись, она села за свой стол и стала просматривать истории болезней своих больных. У неё, слава Богу, сейчас не было «тяжёлых». Держа в руках историю больной Комковой она, собственно, не видела, что в ней написано, она была далеко отсюда, она была рядом с мужем…
Что же это за напасть такая, откуда она взялась?.. Они были так счастливы вместе, так счастливы и, на тебе!.. Всё кувырком… Коля в тюрьме… хорошо хоть он там вдвоём, с забавным дедом, а не с какими-то там, ворами и убийцами… а, я? Одна в пустой квартире, без Коли… Хорошо, что папа приехал, как чувствовал, что у нас с Колей неприятности, Господи, спаси и помилуй нас!..
Мысли, одна другой грустнее, наполняли голову, не давали сосредоточиться на записях, сделанных её рукой и, слёзы, опять навернулись на глаза. Чтобы скрыть их от постороннего взгляда и не дать повода к досужим вымыслам, она вышла во двор. Не смотря на октябрь месяц, стоял погожий, тёплый день бабьего лета. Ещё не все деревья сбросили пожелтевшую листву и лёгкий, прохладный ветерок, как-бы шаля, нет-нет да тревожил  их. А потом, увидев грустное личико Светланы, приблизился к ней и коснулся ласковой ладошкой щеки, казалось, он хотел сказать - не плачь, всё плохое когда-нибудь заканчивается в жизни.
Светлана, не смотря на горе, поселившееся в её груди, улыбнулась в ответ на ласковое прикосновение шаловливого ветерка. Слёзы, готовые вот-вот пролиться, постепенно высохли и она, чуть успокоившись, вернулась в ординаторскую, к своим анамнезам и кардиограммам.
- Что это вы, Светочка, выбежали, как угорелая? – поинтересовался Виктор Тимофеевич. А увидев её повлажневшие щёки и глаза, спросил, как показалось ей, с ехидцей: «От счастья плакали…  дорогая? Везёт же некоторым!.. Не то, что нам "Сирым и убогим" и, состроив несчастное лицо, повернулся к своим бумагам».
Впервые  Светлана прислушалась, как и что говорит её коллега, её наставник. Может быть, сказалось её высокое эмоциональное напряжение, или сегодняшняя повышенная чувствительность к любой фальши, но  ей очень не понравилась фамильярность его слов и тон, которым он говорил с ней. Впервые она подумала - как же это я раньше не замечала, какой он противный и злой. Но чтобы он не решил, что его слова как-то её задели, она, чуть усмехнувшись, ответила:
- Не знаю, не знаю! Вам ли, Виктор… Тимофеевич, - она специально сделала ударение на его отчестве, - обижаться на судьбу. - Вокруг вас женщины, так и вьются, так и вьются, и в отделении, - она постаралась придать сарказм своим  словам,  - Вас,  так…   уважают!..  Ну,  все,  все. И медсёстры и больные.
И, неожиданно для неё, он промолчал. Неужели он не почувствовал сарказма в моих словах – неужели он настолько глуп? – спросила  она себя, или… а, вот, это «или» её очень насторожило. Она точно знала – он не глуп, тогда, почему он промолчал? Почему не ответил ей в своей всегдашней манере человека, остроумного, не лезущего за словом в карман?.. Почему?.. Не может же под маской доброты и участливости, вечных шуток-прибауток и обезоруживающей улыбки на лице, скрываться злой, мстительный человек? Нет, нет!.. не может такого быть, решила она. Я, всего-навсего, ошибаюсь по молодости и отсутствия жизненного опыта. Да, точно – я ошибаюсь! - успокаивала она себя. Какая я дура, чтобы так плохо думать о хорошем человеке, о своём руководителе… и, она бы ещё долго продолжала казнить себя, если бы её не прервал скрип открывшейся двери и голоса.
В ординаторскую входили закончившие врачебный обход своих палат её сослуживцы. Послышался чей-то смех в ответ на кем-то рассказанный анекдот, зазвенела посуда –  подошло время обеда, а Светлана всё никак не могла прийти в себя от своего открытия и то, что происходило в ординаторской проходило мимо её сознания. Она слышала и не слышала. Она, слышала, но сознание её не воспринимало окружающее пространство. Она была далеко!
 
*    *    *
Глубоко в подсознании, сначала неуверенно, а потом всё настойчивее и настойчивее,  стала пробиваться какая-то мысль. Она, казалось, была похожа на подземный ручеёк, готовый вот-вот пробиться на поверхность земли и разлиться полноводным потоком.
Да! Она, мысль, пробилась и выплеснулась на поверхность сознания широким потоком, сметающим всё на своём пути… 
Как я, могла? Как могла я так плохо  поступить со своей свекровью? Со своей второй мамой? Бог накажет меня за такое упущение! Я, как моллюск, забралась со своим горем в раковину себялюбия и совершенно забыла сообщить ей о Коле - казнила она себя.  А ведь она его мама. Она родила и вынянчила его. Она благословила нашу любовь!.. Нужно  немедленно написать ей, сообщить, что случилось с Колей… но, как я напишу ей о том, что произошло? Это убьёт её, у неё такое слабое сердце…
Мысль, зацепившись за слово - мама, как якорь корабля за дно моря, крепкой хваткой удерживала её, не давая отвлечься. А моя мама! Она ведь тоже ничего-ничего не знает о случившемся со мной и Колей. Ну, хорошо… своей маме я сообщу по телефону, а Колина мама? Господи! Это ж страшно подумать, через сколько дней она получит моё письмо! И, в расстроенных чувствах, она совершенно забыла, что пристань Иртышск находится в ста-ста двадцати  километрах от Семипалатинска и письмо идёт туда – максимум , двое-трое суток.
Как через казни египетские, страдая и кровоточа, проходила душа Светланы, и никто не утешил её, не помог ей в эту трудную для неё минуту. Не помог, потому что окружающие её люди, зараженные вирусом равнодушия, и имеющие души, покрытые коркой чёрствости, не видели её страданий. Да если бы даже видели, всё равно прошли бы мимо, отделались бы дежурными фразами. А ей так хотелось, так нестерпимо хотелось, чтобы кто-нибудь погладил её по голове, как в детстве мама, и сказал ласковые слова утешения.
Находясь среди множества людей, она чувствовала себя одинокой и беззащитной от ударов судьбы… беззащитной и одинокой… Она была одинока, как одинок оторванный от дерева во время грозной бури листочек, и лишь мысль о муже, о Николае, согревала её душу.
За эти несколько тяжёлых для неё минут в душе Светланы произошёл огромный переворот. Она повзрослела на добрый десяток лет, и мыслить, и рассуждать она стала соответственно своему новому возрасту. Она стала Женщиной! Женщиной с большой буквы!.. С этого момента, она сознательно вступала в борьбу за свой мир, за свой кусочек счастья, подаренный ей судьбой в лице её любимого мужа. Она готова была горло перегрызть тому, кто встал бы на её пути, чтобы разрушить её, пока ещё маленькую, семью!    Она готова была бороться против всех,  кто захотел   бы отобрать у неё мужа! 
Сжав кулачки, она суровым взглядом обвела всех присутствующих и, на миг, на короткий миг, её взгляд задержался на наставнике.
- Светлана Кирилловна, вы будете обедать? - расслышала она голос Виктории Ивановны – пожилой, слегка полноватой женщины-врача, со смешным курносым носиком на  широком, несколько одутловатом лице…
-  Что? Нет, спасибо! Что-то мне не хочется. - Я плотно позавтракала дома.
…Напрасно отказываетесь, Светочка, продолжила сослуживица, вот смотрю я на вас, что-то вы бледноваты сегодня… и, с хитроватой улыбкой на губах, как грязным кирзовым сапогом по натёртому до блеска паркету, ляпнула -  уж не беременны ли вы, милочка?
Шокированная такой бестактностью, Светлана даже опешила вначале, а увидев устремлённые на неё, жадно-любопытные и словно обшаривающие взгляды своих коллег, совсем растерялась. Густо покраснев, она, отрицательно покачав головой, пояснила:
-  Нет, нет! Что вы! – Просто… у меня сильно разболелась голова.
Так неуклюже оправдываться могла только студентка-первокурсница застуканная профессором за списыванием со шпаргалки, а не дипломированный врач, окончательно расстроилась она, но слово, как воробей, вылетело – назад не вернёшь. И, чтобы как-то избавиться от назойливых взглядов коллег она, сославшись на необходимость посмотреть одну из больных, вышла из ординаторской.
В четыре часа после полудня, закончив обход  больных, Светлана отправилась домой. Уже сидя в автобусе, она вдруг встрепенулась. – А, как же папа? Без обеда, без ключей от входной двери её дома? Ну, растеряха, выбранила она себя и добавила - пустоголовая дурёха, могла бы хоть денег дать отцу, на обед в столовой.
 
Глава четырнадцатая
      КИРИЛЛ
 Выйдя из здания следственного управления, Кирилл направился на автобусную остановку, на ходу решая, ехать к Светланке на работу, чтобы взять у неё ключ от дома, или  на место Дорожно-транспортного происшествия. Пропустив пару автобусов и порасспрашивав людей, стоящих на остановке, он, наконец, дождался своего, идущего в нужную ему сторону - автобуса с цифрой №1 за лобовым стеклом.
Место ДТП находилось недалеко от старой пожарной каланчи. Выйдя из автобуса, Кирилл внимательно осмотрелся и… вспомнил - он вспомнил её! Он вспомнил её - эту пожарную каланчу, мимо которой частенько проходил в бытность свою здесь, в Семске. Это ж надо, столько лет прошло!– подумал он, возвращаясь памятью в далёкие годы юности своей. Да, в этом городе прошла часть его жизни! В этом городе он когда-то учился в Речном училище, бегал с друзьями на танцы в центральный парк. Ходил на свидания с девушками - работницами чулочно-носочной фабрики и студентками медицинского института… Господи, как давно это было!.. Как давно.
Он немного прошёл по тротуару вдоль чугунной ограды парка поближе к каланче и увидел лавочку, приткнувшуюся спинкой к одному из столбиков. Лавочка была пока никем не занята. Наверное, из-за рабочего времени, подумал он, а ребятишки вырвутся на волю попозже, после уроков. Присев на неё, Кирилл стал попеременно смотреть, то  на приблизительное место наезда на пешехода, то на схему ДТП, срисованную им на листок бумаги в кабинете следователя
Даа… ты только посмотри, как тщательно всё зафиксировали, в очередной раз взглянув на схему, подумал он. Это вам не на простого смертного наехали, здесь корпоративная завязка чувствуется. А привязок то сколько!.. Фу ты,  ну ты – ноги гнуты!.. Это ж надо так расстараться со схемой. Видно рисовальщик не один раз вспотел, пока схему на бланк наносил, или начальство своим зорким оком за ним наблюдало.
Нарушений в начерченной схеме, Кирилл не нашёл. Прицепиться было не к чему, а он так надеялся найти хоть маленькую ошибку, но, увы! Он ещё немного посидел, прокручивая в голове, так и сяк, схему происшествия и, решив, что больше здесь ничего нового не узнает, решил уже уходить, как голову пронзила мысль, а что если… Он ещё раз осмотрелся вокруг… Дома, как дома - с окнами и балконами, а в домах... в домах люди живут. Вот, что ему нужно… Люди!.. Свидетели!.. Конечно, по здравом размышлении, полиция всё здесь прошерстила – не такие уж они дураки, работать, если захотят, умеют…
Кирилл, сказав себе - «С богом!», решительно направился во двор ближайшего от места происшествия, дома. Обойдя все квартиры и поговорив с жильцами, конечно, с теми, которые открыли перед ним дверь, он понял - ещё один дом он осилит, но не более того. Он очень устал. От голода слегка подташнивало, и  кружилась голова. Слабость накатывала на каждой осиленной им лестничной площадке.
Для развязывания языка у потенциальных свидетелей, которых он надеялся найти, Кирилл воспользовался самым действенным способом – он представлялся отцом водителя,  что, отчасти, было правдой. Люди, открывавшие ему двери своих квартир, вначале недоверчиво, затем, всё более откровенно, разговаривали с ним. Но не все. Были и такие: узнав, кто он и  зачем пришёл, начинали ругать водителей, называть их убийцами на колёсах, а ему прямо в глаза говорили - твой сыночек наехал на человека, осиротил чью-то семью, а ты отмазать его хочешь? В тюрьме ему место! И захлопывали перед ним дверь.
Во втором доме повторилось всё тоже самое, с небольшими вариациями.
Затея с поиском  свидетеля себя не оправдала, решил Кирилл, теряя последние остатки сил. А на третьем этаже, нажимая звонок очередной двери, в очередную квартиру, из-за которой чуть слышно доносился счастливый детский смех,  он, прямо у двери, потерял сознание. Очнулся он на чьём-то диване, в совершенно чужой квартире. Над ним склонилась молодая, довольно таки симпатичная женщина, а рядом с ней стоял сухонький старичок неопределённого возраста. Встречаются иногда такие… вечные старички. О них в народе говорят – «Маленькая собачка - до старости щенок». Не в обиду им, конечно, будет сказано. А рядом с ними вертелся, путаясь под ногами, карапуз, лет трёх-четырёх, в штанишках до колен и  рубашонке яркой расцветки.
- Простите!.. Я вас, наверное, очень напугал? - полувопросительно, полуутвердительно проговорил медленно Кирилл. Извините, я сейчас уйду… не знаю, как это со мной случилось? Раньше такое со мной не происходило.
- Вы лежите, лежите…  вам, сейчас, нельзя вставать, стала успокаивать его женщина. Хотите водички? И через мгновение - меня зовут Валентина… зовите просто, Валя, а это мой папа – Пётр Иванович,  продолжала щебетать она. Затем, показав на карапуза, добавила – а это самый главный в нашей семье - Михаил Сергеевич, мой сын-баловник. Мы с ним и дедой сказку рассказывали про Красную шапочку. Это наше общее,  семейное   развлечение.
-  Мне так неудобно перед  вами. Столько хлопот я вам доставляю, - опять начал извиняться Кирилл.
- Что вы, что вы! Никаких хлопот. С каждым может такое случиться, пожалуйста, не    принимайте так близко к сердцу, не переживайте…
Кириллу доставляло удовольствие слушать говорок словоохотливой и, по всей видимости, очень доброй женщины, но приличия – есть приличия, подумал он, пора и честь знать. Он приподнялся, чтобы встать, но голова вновь закружилась, и он бессильно отвалился на подушку. Вот незадача! – пронеслась в голове беспокойная мысль, не хватало только заболеть в чужой квартире.
- Вы ещё полежите, пока вам полегше не станет, а мы в другую комнату пойдём,  сумел вставить и своё слово, с ударением на «О», сухонький старичок. Если, что понадобится, зовите нас…
Кирилл, от удивления, чуть рот не открыл – у Петра Ивановича был не голос, а «Иерихонская труба». Откуда в таком тщедушном теле смог вместиться такой мощный голос? – восхитился Кирилл.
Полежав ещё минут десять-пятнадцать, он решил всё-таки встать. Голова уже не так сильно кружилась. На шум, поднятый им, в комнату заглянул карапуз с любопытно-распахнутыми, цвета спелого ореха, глазами и, тут же раздался его тонкий голосок: «Мама, деда, дяденька проснулся!» - и, круто развернувшись почти на месте, затопотал в другую комнату.
- Ну как вы? – спросила, входя в комнату, женщина. – А то может, всё-таки, скорую помощь вызвать? Я сбегаю к соседке – у них телефон недавно поставили…
-  Спасибо Вам  огромное! Не стоит так беспокоиться. Я сейчас уйду... мне уже получше.
- Знаете, что. А, давайте, вы с нами чаю попьёте! Мы только-только собрались... У меня  сегодня такие замечательные пирожки с курагой получились.
И таким доброжелательным тоном это было предложено, с такой теплотой в голосе, что, казалось, откажись сейчас Кирилл от её предложения и у неё тотчас из глаз польются слёзы обиды. И Кирилл сдался.
 
*     *     *
Кухонька - оказалась маленькой шестиметровкой, как их называют в народе – «хрущёвкой», но очень опрятной и чистенькой. На столе стояло блюдо, доверху наполненное свежими, румяными пирожками, издающими такой чудный аромат, что у не имевшего с раннего утра ни крошки во рту Кирилла, рот наполнился слюной и он, непроизвольно сглотнул. На газовой плите пыхая паром и погромыхивая крышкой, уже пел победную песню, разукрашенный  петухами и красными цветами, эмалированный чайник.
- Будьте добры, присаживайтесь, - пригласил его к столу Пётр Иванович своим бесподобным голосом,  -  не стесняйтесь. Будьте, как дома.
Раньше всех к столу, конечно, успел «хозяин» - карапуз, Михаил Сергеевич. Взгромоздившись на табурет, он стал, подражая взрослым, дуть в чашку, а затем, зачерпнув  ложкой из чашки чаю, выразил своё мнение о нём - «галяций!» И так это у него получилось непосредственно и смешно, что все, выслушав его высказывание по поводу чая, невольно рассмеялись.
- Вы, к кому-то приехали, или ищете кого? – поинтересовалась Валя, прихлёбывая чай. - Мы, тут, с самого начала живём. Почти всех знаем, может, сможем  чем-нибудь помочь? Вы спрашивайте, не стесняйтесь.
И Кирилл не удержался. Он всё рассказал этим добрым, отзывчивым людям: и про Светлану, и что случилось с Николаем и, что он ищет свидетелей наезда на полицейского… затем, тяжело вздохнув, добавил: «Но, пока у меня ничего не получается».
Валя и Пётр Иванович притихли, слушая его исповедь. Даже «хозяин» молчал – скорее всего, увлёкшись, сладким чаем с пирожком и вареньем.
- Да… положеньице… говорите – вчера поутру?.. Интересно… интересно! – Валя,  а  это  не  тот  случай,  о  котором  ты  мне  вчера  рассказывала?..
Кирилл насторожился. Неужели, после стольких трудов и переживаний, его, наконец-то, посетила удача, и так неожиданно. Хотя, почему неожиданно? Судьба иной раз бывает милостива к страждущим. Ну, скажите на милость, зачем Богу наказывать  не виновных людей? Ему что, грешников не хватает? И, боясь неосторожным словом или движением спугнуть удачу, он  вопросительно  посмотрел  на  жующую пирожок, Валентину.
- Не знаю, - пожала она плечами, -    может тот, а может и не тот…
- Валя, пожалуйста, - взмолился Кирилл, - расскажите! Что вы видели? Когда? Где? В какое время? Я вас очень-очень прошу, просто умоляю! Помогите, мне! Человек же, совершенно невиновный, может ни за что пострадать!
От волнения, охватившего всё его существо, он стал даже чуть заикаться. Вначале медленно, неуверенным голосом, казалось, вспоминая далёкое прошлое, Валентина начала рассказывать: Она, утром, где-то в начале пятого часа, проснулась, потому что её разбудил плач Мишеньки.  Взяв его на руки, чтобы успокоить, поняла - он, опписялся. Поменяв простынку и одеяльце, уложила его в сухую постель…
Боясь поторопить Валентину  и спугнуть своим нетерпением её память, Кирилл сидел и молча подгонял её. А она, обстоятельно и подробно излагая вчерашнее утреннее событие, большую часть рассказа уделяла своему сыну, а не происшествию. Он понимал её - она мать! Для неё сын – главное! Всё остальное – второстепенное. Какое, например, ей дело до каких-то там аварий, разных там наездов на пешеходов – это побочное, это совершенно не относится к её сыну, его мокрой простынке и рубашонке. Главное в её жизни – сын, этот живчик с умными глазёнками. Поэтому Кирилл не торопил её, жевал пирожок с курагой, прихлёбывал чай и ждал, стоически ждал, когда она приступит к рассказу о самом происшествии.  Ждал, надеясь на удачу, и боясь разочароваться. Всё его нутро, начиная от пяток и до самой макушки головы, дрожало от нетерпения.
- Валентина! Человек ждёт от тебя, что ты расскажешь о том, что видела, - перебил её   Пётр  Иванович, а ты…  всё  про  пелёнки да рубашонки.
...Вышла я на балкон повесить бельё на просушку, продолжила она, словно не услышав реплику отца, а там, смотрю… и, она рассказал всё, что увидела на противоположной стороне улицы: стоит легковая машина, а на краю дороги лежит человек, не шевелится. Мне его хорошо с балкона видно. У него почему-то одна нога разутая, а на другой туфель надет, а возле него… ну, этого, лежавшего, стоит человек, наклонился так, ну… словно рассматривает того, который лежит. Я подумала, это пьяный лежит, а тот, с машины, остановился, чтобы на него посмотреть – живой или нет. Ну, пьяный и пьяный. Подумаешь, невидаль какая в наше-то время. А потом тот, что с машины, взял пьяного и оттащил его с дороги… - Я ещё подумала, какой молодец, доброе дело тому пьянчужке сделал. От дороги подальше  уволок, чтобы другим ездить не мешал. А потом он сел в машину и уехал, а я пошла на Мишутку посмотреть.
- Вы не вспомните, как он выглядел, тот человек, с легковой машины?  
- Вы думаете, это он наехал?..  Да,  ну…  что вы…  не похоже. Нет, совсем не похоже.
- Всё-таки, Валя. Вы запомнили, как он выглядел?  Во что одет? Ну, хоть что то, вы о нём можете рассказать. Не могли же вы ничего не запомнить.
- Валюша, давай вспоминай, - решил помочь Кириллу, Петр Иванович. Может и правда это он, убивец. – Действительно, что это за добрый дядя такой нашёлся - пьяным помогает, с дороги убирает, чтоб не дай Бог…
- Вы чего на хорошего человека напали? – заступилась за водителя Валентина. Может, лежал этот пьяный на дороге, мешал ездить – другие его объезжали, а  этот… сердобольным оказался... Убрал с дороги, чтоб не наехали случайно…
- Валя! Раз он такой добрый и хороший, - перебил её, Кирилл, - так почему он скорую   помощь  не вызвал или…  хотя  бы в полицию позвонил?
- Вот видишь, Валюша, вполне резонный вопрос задал тебе Кирилл.
- Ну, вроде… куртка на нём болоньевая – сама, такая синяя, а рукава жёлтые… - Теперь «такие»  куртки в моде. Я своему Сергею такую же хочу купить. Сергей – это мой муж, - пояснила она. Он  скоро с работы должен прийти.
- А цвет волос у него, какой? - пытался, как можно больше узнать, Кирилл. Может,  цвет глаз запомнили,  или  ещё  какие-нибудь      приметы?
- Вы смеётесь? Как я могла цвет глаз увидеть? Ещё ж рано было! Да и далековато всё-таки. А вот волосы у него, богатые! Знаете, такие, светлые и… волнистые. Длинные. До  плеч. - Красивый  мужчина,  представительный.
- Я тебе покажу… красивый мужчина! Не посмотрю, что ты моя дочь!.. У тебя  своих  двое,  красивых…   правда,  Мишутка?  Ишь,  ты,  красивый…
-  Плавда,  дедуська!  –  Мама!  Мы  с  папой,  плавда,  самые  класивые?
- Конечно, мой хороший. - Вы с папой, самые-самые                               красивые у меня!
- Валя. Может, вы машину запомнили? Какая она? Какой марки? Какого она цвета?  - продолжал выпытывать Кирилл, всё более и более возбуждаясь, как ищейка, идущая по свежему следу.
- Какой марки, какой марки?..  Да откуда же я знаю, какой марки!.. Я в них разбираюсь, что ли? – чуть-чуть обиделась она. Легковушка красная, иномарка – это точно. Красивая!.. Не Жигули и не Волга, их я знаю… Нам бы такую машину, а то копим, копим... нет! Подождите! Она не красная... нет, нет...  она  тёмно-красная, скорее даже, чтобы не соврать -  вишнёвая.
Кирилл, услышав всё это, чуть не запрыгал от радости и не запел. Ну, надо же! Ну, надо же! Кажется, он нашёл свидетельницу и, опять заволновался… А почему же нет её показаний в материалах дела? Куда они подевались? Странно…
- Скажите, Валя, вы это всё…  ну, всё, что  сейчас мне рассказали, - осторожно, боясь потерять вдруг возникшее понимание происшедшего, - вы…, вы  всё это рассказали полиции?  Они  Вас спрашивали об увиденном?
- Да, нет, откуда. Нас никто, ни о чём не спрашивал. Мы утром, папа, я и
Мишутка, уехали на дачу, а вернулись              домой                   поздно вечером… темно уж было.
- Вот как! Тогда понятно… Валя, а вы могли бы всё, о чём сейчас рассказали, если  вас    пригласят  в полицию, повторить им, всё-всё?
- Конечно, - пожав плечами, согласилась она. – Папа, ты, как на это смотришь?
- Наверное, надо, дочка. Раз видела, почему не рассказать, если надумают пригласить.
- Вот спасибо!.. А, пирожки у вас замечательные! Я давно таких вкусных не  ел. Да    и  пора мне. Вон сколько времени у  вас отнял.
- Ну, что вы. Не стоит беспокойства. Приходите ещё к нам в гости – будем рады вас с дочерью и зятем у себя видеть. Чаю попьём, про жизнь поговорим.
Попрощавшись и ещё раз, извинившись за доставленное беспокойство, Кирилл, сопровождаемый всей семьёй, направился  к двери. Надевая куртку и застёгивая ремешки на сандалетах, он всё думал о рассказе Вали, и какая-то мысль постоянно не давала ему покоя. Что-то я забыл спросить, но что?..  Господи! - наконец-то дошло до него, я же не спросил ни адреса, ни фамилии. Вот голова дырявая!
- Простите меня великодушно, Валя, от радости, что это не мой зять совершил наезд, я совершенно забыл спросить у вас адрес и фамилию.
Записав на листочек всё необходимое, Кирилл ещё раз попрощался и покинул гостеприимную семью.
 
 
Глава пятнадцатая
    СВЕТЛАНА
… Зайдя, по пути, в продовольственный магазин и, сделав необходимые покупки, она, придя домой, стала готовить ужин. - Куда это отец запропал? – подумала Светлана и посмотрела на часы. Ого, уже половина шестого… и потянулись, разматываясь, как клубок ниток, мысли – грустные, невесёлые, подстать настроению: как бы чего не случилось с ним?.. Маме позвонить, свекрови, Ларисе Степановне, письмо написать и отправить… а, как там дела у бедняжки, Коли?.. И  опять горькие слёзы навернулись на глаза, повисли жемчужинами на ресницах, а потом и вовсе закапали.
Поток мыслей прервал звонок домофона – вернулся отец. Светлана быстренько вытерла слёзы и вышла его встретить. По глазам его, искрящимся радостью, догадалась – что-то хорошее произошло у него. Не зря видно так долго отсутствовал. Сгорая от любопытства и нетерпения – что могло так обрадовать его, поцеловала в щеку и тут же, прямо в коридоре, не дав ему раздеться,  заинтересованно, с волнением в голосе, спросила:
- Пап, ты, где так долго был? Что-то произошло? У тебя глаза, так и светятся. Можешь мне рассказать или нет? Ты, что-нибудь узнал об аварии?
- Дочурка, у меня, я так считаю, очень хорошая для тебя, новость. Только дай мне   отдышаться и водички попить, а то в горле пересохло.
- Папа, у меня ужин почти готов. Ты иди, помой руки и проходи к столу. За ужином ты мне расскажешь, где был, с кем встречался, о чём говорил.
- Отлично! Знаешь, Свет, я голоден, как волк, поэтому, как в народе говорят - «Что есть в печи – всё на стол мечи!». Можешь даже стопочку подать – токмо для успокоения нервов и… ничего иного. Можешь такое организовать?
- Я тебя «вкусненьким» накормлю, а вот насчёт «успокоения нервов».., извини папа, у нас в доме не водится. Не держим мы этакое добро в доме, понимаешь?
- Чтоо?.. Совсем-совсем? Ни беленькой, ни красненькой? Вы что, больные?
- Нуу, ты тоже скажешь, папа. Совсем мы не больные, - чуть обиделась дочь.
-  Ну,  а  если,  к  примеру,  к  вам  гости  нагрянут?  Как  выкручиваетесь?
- Пап, честное слово, ты, как маленький, ей Богу. Все наши гости, как и мы с Колей, кофе пьём и, в шутку рассердившись, добавила, - ты, пойдёшь, руки мыть, в конце-концов или так, не умывшись, с грязными руками за стол сядешь?!
Утолив немного голод, отец и дочь  налили по чашке кофе и расположившись в мягких креслах, продолжили  прерванный  ужином, разговор.
- Папа, я сгораю от любопытства. Ты же обещал мне рассказать, всё-всё и, кстати, где ты побывал после того, как мы расстались? – Папочка, миленький, не тяни, у меня душа не на месте, рассказывай скорее, - заканючила Светлана.
-  Ладно,  ладно,  не  канючь.  Вот  последний  глоточек  сделаю  и  тогда…
Светлана даже ахнула, услышав, рассказ отца и сердце её забилось от радости   и надежды на скорое освобождение мужа из тюрьмы.
- Папочка, родненький, ты у меня «Папа из всех пап!» дай я тебя поцелую.
Она совсем уж решила, что всё завтра же закончится, но услышала вопрос, который её насторожил и заставил вновь задуматься. А вопрос, по сути, был простой. Получала она повестку от следователя или нет. Как это я забыла в почтовый ящик заглянуть! –  спохватилась   она. Ведь мимо же шла…
-  Пап, я  забыла, я  сейчас,  я  быстро,  -  и бросилась вон из комнаты.
Корреспонденции было много – газеты, несколько журналов и среди них она нашла повестку в полицию.
Любопытно, почему они повестку бросили в почтовый ящик, а не вручили, под роспись? –  Хотя… меня же дома не было. Её приглашали к девяти тридцати в УВД, к следователю Акишеву Е. А.
- Папа, утром меня приглашают прийти к следователю. Что ему говорить?
- Просто отвечай на вопросы. Вам с Николаем, по-моему, скрывать нечего. Да, Света, попроси у следователя, чтобы тебе отдали машину. Чего ей там стоять. Дома,  в  гараже -  надёжнее, да и  ты  сможешь  ею пользоваться.
- Как же, надёжнее! Угнал же кто-то…  - Человека задавил и назад поставил, а ты говоришь – надёжнее. Куда уж надёжнее… Интересное дело – сигнализация  даже  не  пискнула.    Ты не находишь это странным?
- Света, машина стояла во дворе, а не в гараже. Чтобы взять машину из гаража нужно знать код замка. – Надеюсь, у вас кодовый замок?.. - Да, Света, ещё что я тебя хотел попросить,  ты всё-таки прикинь, кто может подходить из ваших знакомых и незнакомых, под описание угонщика. Я всё-таки, больше, чем уверен, там, у каланчи, была ваша машина и не забудь, пожалуйста, следователю дать координаты свидетельницы…
 
*    *    *
Улёгшись в постель, Светлана ещё долго не могла уснуть. Растревоженная рассказом отца, она перебирала в уме всех их с Николаем, общих знакомых. Все были, на её взгляд, порядочными людьми и не могли совершить недостойного поступка, тем более - угнать их машину… но, какая-то назойливая мысль  всё же пыталась пробиться наружу, мешая спокойно думать. Она не давала покоя, тревожила. Казалось, вот сейчас, ещё немного усилия…  ещё чуть-чуть и Светлана поймает её за хвост, но, не тут то, было. Поманив своей доступностью, она, показав язык, тут же исчезала в неизвестность. Так и не поняв, что она, мысль, хотела сказать ей, или предупредить о чём, она пропала, а Светлана забылась, не дающим отдыха ни душе, ни телу, сном.
Ей приснилась свекровь, Лариса Степановна. Лицо её выглядело сердитым, и в то же время, обиженным. Казалось, всем своим видом она пыталась сказать - ты потеряла связку ключей и, из-за тебя, мой сын находится в тюрьме. Ему  там  плохо и одиноко… - Неправда… неправда, возражала Светлана, я ни разу в жизни не теряла ключей – спросите у мамы. Коля мне, правда, дал комплект ключей от машины и гаража, но они у меня всегда в сумочке. Я, Лариса Степановна, всего несколько раз брала машину, чтобы поездить за покупками по магазинам и то, с Коленькиного разрешения…
И, тут же, словно по волшебству, она оказалась в камере Николая… Он не спит, а просто сидит на табурете и разговаривает с каким-то человеком, очень похожим на домового из детской сказки, таким же маленьким и лохматым-лохматым, таким же домашним и добрым. Они смеются над чем-то, а за их спинами, ими не видимый, стоит какой-то призрак и злобно улыбается. Он кого-то ей напоминает.
Светлана пристально всматривается в его очертания, пытаясь понять, насколько он опасен для Николая… и, всё- таки…  до чего же знакомые черты лица, думает она. Почему я не могу вспомнить, кому они принадлежат?.. Она пытается представить себе лицо, по всей  вероятности, знакомого  ей человека, перебирает в уме давно знакомые и незнакомые, хоть один раз увиденные лица, но нет, память не может или не хочет ей помочь…
Призрак перевёл взгляд на неё, улыбнулся и подмигнул. Казалось, он хотел сказать ей - вспоминай, вспоминай, возможно, что и вспомнишь, но вряд ли, глупенькая ты. Светлана, от такой наглости с его стороны, рассердилась и послала в него из-под нахмуренных бровей, испепеляющий взгляд. Она ещё хотела сказать ему, что нисколько не боится и всё равно вспомнит его лицо, но тут картина начала расплываться и… Светлана, с колотящимся от увиденного и пережитого во сне, сердцем проснулась.
 
*    *    *
За окном ранний рассвет. Вылазить из-под одеяла совершенно не хотелось, и она решила ещё чуть-чуть поваляться в постели, а заодно и разобраться в только что увиденном сне. Со свекровью, с одной стороны, для неё всё было понятно. Хотя… чего это она налетела на меня с этими ключами? Причём тут ключи? Не понимаю! – рассуждала она сама с собой. С другой стороны, в детективных романах жертвы делают с них копию и пользуются ими в своё удовольствие. Но, я то,  какой  и  кому  –  враг?..   А,  Коля?  Он  то,  кому  дорожку  перешёл?.. Да, ну!.. Чушь всякая лезет в голову!.. Но тут перед глазами предстал злобно улыбающийся призрак и её мысли совершили крутой поворот в сознании.
И опять она задумалась - кого же напомнил ей призрак? Вот чувствует она, прямо кожей чувствует, всем естеством своим чувствует – знает она этого человека, и стоит только чуть-чуть, самую малость приоткрыться малюсенькой щелке в её сознании, она тут же его узнает.  Но, нет! Даже самой-самой, малюсенькой-малюсенькой, величиной с остриё иголки, дырочки, не открылось. Тайна призрака оставалась за семью замками!
Голова, от умственного напряжения, стала немного побаливать. Этого ещё не хватало,  возмутилась она. Ну-ка!.. Я тебя! – пригрозила она ей и строго приказала себе - дай отдохнуть голове и тогда… с новыми силами!.. А что, с новыми силами? – подумала она, я что, найду, на кого похож, этот чёртов призрак?..
Светлана ещё немного полежала с закрытыми глазами ни о чём не думая, как-бы совершенно отключив мозг. Дождавшись, когда немного приутихнет боль в голове, вновь начала анализировать свой сон.
– Я где-то читала, или мне рассказывали, об одном сыщике… не помню, как звали его, но, некоторые преступления он смог раскрыть во сне. Может быть и мой сон, если хорошенько в него вдуматься, что-нибудь да значит? - Лариса Петровна указывает на потерю ключей, а я их  не теряла, затем… Стоп! Дайте подумать!.. Ага!.. Затем, появляется ухмыляющийся  знакомо-незнакомый мне призрак и нахально подмигивает глазом.  Вот, идиот! Я тебе подмигну! Так подмигну, что до конца жизни будешь меня помнить! – не на шутку рассердилась Светлана… и, всё же, где же я его видела? – опять задумалась она.
 
*    *    *
Так и не решив, что же ей хотел подсказать сон, она стала собираться к следователю. Отец ещё не вставал, и Светлана решила не тревожить его, пусть поспит подольше, отдохнёт. Вон, вчера, сколько набегал, но зато до чего же приятную весть ей принёс! - Ой! Чуть не забыла, вскинулась она, мне же в больницу позвонить надо, что задержусь немного. Пусть не беспокоятся.
Хорошо, что никто в больнице не знает о моих неприятностях, а то разговоров  не оберёшься. Узнают – пойдёт-поедет! Каждый будет косо поглядывать и за спиной у меня говорить - что, красавица-недот… Светлана даже икнула от неожиданно выскочившей из какого-то закоулка сознания мысли. Так ведь… так ведь… так меня… нет. Господи! Не-ет! – чуть не закричала она от вспыхнувшего в мозгу озарения. Нет, нет! Он меня называет «Красавица-Кирилловна», а тот, в телефоне – «Красавица-недотрога». Это две разные вещи и голос - голос совсем другой.
Не ври сама себе – попеняла она. Всё сходится. Но…  как же с ключами-то быть? Ведь у него нет, и не может быть ключей. Да и зачем это ему надо, притом, что, он живёт не в нашем районе. Где же он живёт?.. Дай Бог памяти – нет, не помню!
 Да, он как то приглашал меня к себе, но я тогда отказалась посмотреть его бунгало, как он называет свою квартиру... Да, вроде бы всё сходится, но… я не верю, а если быть честной до конца - я боюсь поверить…
 Тут она непроизвольно взглянула на часы:  Боже мой, я катастрофически опаздываю к следователю и, быстро накинув поверх английского жакета ветровку, выскочила из дома.
 
*    *    *
У следователя Акишева вопросы к ней были те же, что и в прошлый её приход: где стояла машина? Не выезжал ли Николай куда-либо, а может он вообще дома не ночевал? И так далее, и так далее… Светлана на все вопросы отвечала обстоятельно и, как просили, со всякими мелкими подробностями, на её взгляд совершенно не имеющими отношения  к делу.
Она  напряглась только, когда её спросили - не подозревает ли она кого-нибудь?
Вот тут она заволновалась. Ну, не станешь же рассказывать им о приснившемся ей сне, о подозрениях, возникших у неё по поводу человека, может быть совершенно не виновного… Но, следователь, есть следователь, тем более, она это почувствовала сразу, при первых же вопросах, опытный следователь…  и мгновенно последовал вопрос:
- Так, всё-таки, может быть, вы… подозреваете кого-нибудь? – спросил Акишев и посмотрел на неё, как тигр на антилопу. - Давайте будем откровенны Светлана Кирилловна - вы хотите видеть вашего мужа дома, или в тюрьме?
- Да как Вы, смеете! – возмутилась она. - Я вам принесла адрес свидетельницы, а кого   подозреваю – это совершенно не ваше дело! Ясно?
- Наше, наше, уважаемая. Вы, что, Светлана Кирилловна, хотите подпасть под статью «об укрывательстве преступника»? Так, я могу вам в этом поспособствовать.
Она испугалась. А вдруг этот жестокий полицейский и правда, посадит её в тюрьму. Как она потом поможет Николаю выйти на свободу? Знала бы я законы, сокрушённо подумала она, а  так…  и,  она  рассказала  полицейскому о своих подозрениях.
- Вот видите… совсем другое дело, - мягко пожурил он её. И нам хорошо, и вам легче на душе стало. А то, чего ж такую тяжесть в себе носить. И, повернувшись к напарнику, записывающему её сбивчивые,  показания, приказал:
- Слава, дай Светлане Кирилловне протокол допроса, пусть прочитает и подпишет.
Светлана, расстроенная донельзя, тем, что, может быть, подвела под тюрьму хорошего человека, почти не читая, расписалась в протоколе и вернула  молодому полицейскому, с  явным интересом разглядывающего её.
- Свет-ла-а-на Кирилловна, ну, что же вы. Нужно на каждой странице расписаться, - мягко попенял  ей Акишев, и продолжил, - а машину можете забрать, криминалисты  с  ней  закончили работать, только оплатите за охрану.
- А как же мой муж? – подняв глаза на капитана, и с волнением ожидая ответа, спросила она. Его вы сразу отпустите? Можно я его у вас, в коридоре, подожду или сначала мне   машину забрать со стоянки?
- Ну, что вы, Светлана Кирилловна, у нас так быстро дела не делаются, - поддерживая её под локоток и провожая к двери, попенял ей, старший лейтенант.  Я… провожу вас к  машине, а то, не дай Бог, заблудитесь в наших лабиринтах.
Нашёл время увиваться, как кобель возле сучки, со злостью подумала она. У людей горе, а он…но, все-таки приятно, призналась она себе. И, вопреки только что промелькнувшей мысли, новая мысль - какая же я безнравственная - резко выдернула локоть из руки молодого полицейского. Она даже на мгновение приостановилась. - Господи, муж страдает ни за что, ни про что в тюрьме, находится среди бандитов и воров и, может быть, они мучают его, а ей, видите ли -  при-ят-но…  бессовестная! – укорила она себя.
Забрав Фольксваген с полицейской стоянки, Светлана поехала в больницу.
 
        Глава шестнадцатая
    НИНА
… Не выспавшаяся и разбитая усталостью, с тёмными кругами под глазами, она появилась в аптеке.  Смену принимала у Ольги, опытной провизорши, не один год проработавшей в этой аптеке. Аптека, в начале, принадлежала государству, то есть областному аптечному управлению, а затем, в связи с перестройкой, стала переходить из рук в руки, часто меняя хозяев и названия. И всё это время Ольга была при ней. Как уж она умудрялась ла- дить с часто меняющимися владельцами аптеки, Нина точно не знала… но, догадывалась.
Просматривая список лекарственных форм, входящих в группу  «Б»,  и  сверяясь  с  их  наличием в сейфе, она неожиданно услышала:
- Ниночка, золотце -  это правда, что тебя прочат в директора нашей сети? Вот радость-то, какая, вот радость-то всем нам! Мы с такой надеждой ждали твоего назначения на эту   должность…  наш  шеф такой умница. Он так хорошо разбирается в людях…
Нина удивлённо посмотрела на неё. Разговор с хозяином был вчера вечером. Ольга при этом не присутствовала. Кто ей успел нашептать новость?.. Получается, получается… человек, ещё только думает чихнуть, а эта уже лезет  с поздравлениями. Нуу, проныра!..  То-то она со всеми ладит.
А, та, говорила, говорила, зажмуривая поросячьи глазки и, казалось, захлёбываясь от посетившего её  счастья видеть директором Нину, и продолжала:
… Ты такая умница, такая умница! Кого же ещё и назначать на это место, как  не  тебя.  Не  меня  же?  Конечно,  никто из  нас так этого не достоин, как ты, Нина...
Она ещё минут двадцать распиналась о достоинствах Нины и о своём с сослуживцами ничтожестве, при этом, не забывая искоса поглядывать за Нининой реакцией на её слова,  на её дифирамбы в её сторону и сторону партнёров по аптечному бизнесу.
А Нина давно уже погрузилась в свои переживания и совершенно не слышала, что та, ей  говорит. Пришла она в себя от наступившей, вдруг, тишины.
- Вы, Ольга, что-то сказали? – Простите, я, кажется, отвлеклась, - и, посмотрев на неё, поймала не успевший спрятаться за всегдашнюю маску доброжелательности, злой,  завистливый  взгляд  маленьких  глазок.
Поняв, что ненароком выдала себя с головой, Ольга тут же попрощалась, пожелала спокойной смены и         быстренько выскочила за дверь.
Только этого мне не хватало! - расстроилась Нина. Не успела я в кресло директора сесть, а уже появились враги... а, может быть, они и были всегда? Любопытно,  а как воспримут её назначение в других аптеках - лояльно, по-дружески, или также, со слюнями восхвалений в глаза и, в  штыки за глаза?
Ох, люди-люди. Человеки! Зависть, корысть, ненависть, или всё же, любовь движет Вами и вашими чувствами? И чего больше в Вас? Или всё это смешалось в единую массу  - для каждого человека в отдельности и в своей пропорции?..
Такие, или похожие, размышления одолевали Нину, настраивая её на минорный лад. А, ещё она думала о себе, о Кирилле и детях и, почему-то ей было очень грустно. Глаза, нет-нет, да затуманивало непрошенной, слезой. Редкие, сегодня, покупатели, увидев выражение её лица, даже не начав скандалить или возмущаться, забирали свои лекарства и, расплатившись, тихо, чуть ли не на цыпочках, покидали аптеку. А выйдя на улицу, покачивали головой и говорили сами себе - такое лицо бывает у человека, прощающегося  с  близким  родственником  или  в  предчувствии  собственной смерти.
Кое-как дождавшись конца смены, Нина поехала домой.
 
*    *    *
Поднимаясь в свою квартиру, Нина заглянула в почтовый ящик. В нём, вместе с газетой «Рекламный дайджест» лежало письмо. - От кого бы это? – удивилась она. В ближайшие дни мы, вроде бы, ни от кого не ожидаем писем, кроме, как от Бори. Взглянув на обратный адрес, она заволновалась. Письмо было из села Предгорного, но не от мамы, а от соседки, Лиды. Странно, мы же с Кириллом вот только, как месяц назад, были у мамы – было всё нормально - вспоминала она.  Собственно, не совсем, конечно, нормально. У мамы уже в течение лет пяти-семи "подскакивало" кровяное давление и она принимает, то адельфан, то пьёт травяные отвары. Что же такого срочного могло случиться у неё? Нина, здесь же, на лестничной площадке, надорвала                           конверт и пробежала глазами                       по Лидиному письму.
Как писала соседка, мама была плоха. Она заболела дня через два-три, после отбытия Нины с Кириллом, но не захотела их тревожить - надеялась, что всё само собой образуется. Письмо писала соседка по просьбе матери, и просила,  чтобы  она  срочно,  не  задерживаясь  ни  на  минуту,  приехала…
Маме, только вот, исполнилось семьдесят девять лет. Нина с Кириллом в прошлый раз и ездили на её день рождения. Поздравили, вручили небольшой подарок, посидели за скромно накрытым столом. Гостей было немного, только её, ещё оставшиеся в живых, подруги, да пара ближних соседей.
Надо было срочно ехать. Жаль, что нет у мамы телефона. Хорошее изобретение – телефон. Имея его можно было бы позвонить ей и узнать, что случилось... Сегодня Нина уже не успевала на пригородный автобус, поэтому отложив сборы на потом, она стала названивать своему работодателю. На удивление, трубку поднял сам хозяин, а не его жена или дети - ну, хоть тут повезло - мелькнула мысль, а вот дальше разговор не получался. Жомарт Естаевич начал с того, что вот де, ей оказывают такое доверие, назначая её директором, а она, с первых же дней, начинает злоупотреблять его, и его партнёра, доверием, и что, недолго решение о её назначении пересмотреть, если она будет настаивать на своём. Выслушав его тираду, Нина спросила:
- Скажите, Жомарт Естаевич, а если бы это была ваша мать, а на моём месте оказались  вы,  –  как  бы  вы  поступили,  получив  такое  известие?
- Я бы всё немедленно бросил и поехал к маме, даже без разрешения…
- Ну, вот видите, Жомарт Естаевич, а я, всё-таки, отпрашиваюсь у Вас.
- Стоп! Стоп, Нина Владимировна, не ловите меня на слове. - Я же ещё не отказал вам, «категорически». Дайте секунду-другую подумать. – Скажите, а как нам быть со сменами? После Вашего отъезда полетит к чёрту весь график, кто выйдет вместо вас? Ну, Вы же сами прекрасно понимаете…
- Я сейчас позвоню, Людмиле - она составит новый график и предупредит всех об изменении выходов. Думаю, особых препятствий не будет. – К тому же,  все  мы  можем  оказаться  в  сходном,  или  даже  худшем  положении.
- Нн-у-у… хорошо! Только под вашу ответственность, Нина Владимировна, пожалуйста, под вашу ответственность. Смотрите, не подведите меня.
- Я поняла, шеф. - А, насчёт графика  выходов вы, пожалуйста, не беспокойтесь, я всё сделаю.
Её хозяин, между прочим, любил, чтобы его называли – шеф. Она знала эту, его «маленькую слабость» и  решила чуть-чуть, самую малость, потешить его самолюбие, поэтому и назвала его «Шефом».
Следующий звонок она решила сделать в Семипалатинск. Откликнулись и здесь, на удивление, быстро. К телефону подошла Светлана. По её голосу, Нина поняла – что-то случилось. Первой её мыслью было – Кирилл напился, и что-то натворил. Сердце её непроизвольно сжалось, но то, что она услышала от дочери, повергло её в ужас.
- Как же так, доченька, ты же говорила, что он хороший человек, а он?..
- Да нет, мама, он не виноват, - перебила её дочь, - его кто-то подставил. Мы с папой почти нашли угонщика. Мы всё в полиции рассказали, и даже адрес свидетельницы им сообщили.
- Ну, слава Богу! - Ты, Николая видела… в тюрьме?
Слово «тюрьма» она, казалось, с трудом выдавила из себя. Оно несло в себе такой заряд ужаса и беспросветной тьмы, что внутри у неё всё похолодело. Бедная доченька, такая молодая, а жизнь уже начала бить её. За что, Господи? За что?
Выслушав рассказ Светланы  о  посещении  полиции  и,  о  Николае,  она  стала  успокаивать  её:
-  Ты,  доча,  крепись,  не  падай  духом.  Надеюсь,  у  вас  всё  наладится.
- Да я, мама, и так держусь, -  и, слегка похвасталась, - у нас в больнице никто-никто не догадывается о моей беде. Я никому-никому, мамочка, не рассказала.
- Ох, дочка, дочка! Какой ты ещё ребёнок у меня, - пожалела она её... - Чем папа занимается? - поинтересовалась она, - позови его к телефону, пожалуйста.
Когда Кирилл взял трубку, она, поздоровавшись с ним, спросила, как его самочувствие, а когда он сказал, что всё нормально, она, пожелав ему здоровья, рассказала о  предложении, сделанном ей хозяином и о полученном письме. Под конец разговора Нина предупредила Кирилла, что завтра утром постарается первым же рейсом выехать в Предгорное. На какой срок, она ещё не знает. И, ещё высказала просьбу: пока она будет отсутствовать, чтобы он, уж пожалуйста, побыл у дочери, поддержал её, как он может и, главное, не оставлял бы её одну надолго. Помоги ей и, немного замявшись, закончила -  ты  уж,  пожалуйста,  не  пей,  хотя  бы  там.  Не  позорься  перед  дочерью.
- Ты что, Нина, да я… да ни в одном глазу!
– Ну, пока! Целую!
 
*    *    *
Увидев лежащую в постели мать, она, в первое мгновение, даже не узнала её, казалось, перед ней лежит совершенно чужой человек. Даже не человек – мумия, так она усохла и сморщилась, и лишь открывшиеся при её появлении до боли знакомые глаза, всё так же смотрели на неё с любовью и лаской. А ведь прошёл всего лишь только месяц с последней встречи. Нина, увидев в таком состоянии мать, не смогла удержать слёз.
Бросившись к своей, такой родной и доброй мамочке, она упала перед ней на колени и плача, стала целовать и гладить её, ставшие совсем худыми, покрытые морщинами руки.
- Родненькая моя, мамочка, что у тебя болит?!  Ты только скажи. - Я всё-всё, для тебя сделаю! – Какой нужен врач? Мамочка, ты только не молчи…
- Не суетись, дочка… я умираю. – Только и держалась, чтобы… посмотреть на тебя хоть одним глазком…  Спасибо тебе, Господи, исполнил мою просьбу!..
Нина, слушая прерывистый шёпот матери, увидела, как из её глаз выкатились две слезинки и, покатились по её старенькому, сморщенному, но такому дорогому для Нины, лицу -   очень изменившемуся за прошедший месяц, лицу.
- Ну, что ты, мамочка, родная!
- Не перебивай… меня… дочка, - всё также шёпотом, с длинными паузами, продолжала она, - открой нижний ящик комода и возьми там связку бумаг, перевязанную голубой ленточкой из твоего бантика. Помнишь свой бантик?  Это твоё…
- Потом возьму, не к спеху. – Может тебе водички подать, а? – Ты хоть, что-нибудь ела? – спрашивала Нина, а у самой слёзы всё продолжали катиться из глаз, и сердце было наполнено болью и любовью к дорогому ей человеку, давшему ей жизнь и теперь, покидавшему её и, как видно, навсегда.
Казалось, мама уже не слушала дочь. Она лежала, закрыв глаза и, лишь хриплое, прерывистое дыхание, говорило - в её теле ещё теплится жизнь. Да, она была уже почти полностью в другом мире, видела его, он звал её в свои, райские кущи и, казалось, говорил - не сопротивляйся, ты выполнила свою задачу на Земле.  
Её лицо выглядело совсем отрешённым от этой жизни и только какой-то долг, или, не до конца выполненная задача, всё ещё удерживали её сознание.
Нина, сквозь пелену слёз, застилавших её глаза, видела, а может быть чувствовала? - мама ещё что-то хочет ей сказать и, прижав её руку к своим губам, ждала. Молчала и ждала.
- Дочь, - вновь услышала она прерывистый шёпот умирающей матери, - у тебя… есть брат… близнец. Никополь… Детдом…всё в бумагах. Я, не родная… мать – приёмная. Я тебя… удочерила, взяла из детдома…  в Украине…  в  Никополе. Найди его… - Найди!
Нина слушала хриплый шёпот матери и ничего не могла понять. Какой детдом?.. Почему детдом?.. И ещё более странными показались ей слова – приёмная мать… Она лихорадочно пыталась вникнуть в смысл этих слов и, наконец, поняла – это горячечный бред больной мамы. Не стоит обращать на них внимание, а нужно просто успокоить её, постараться облегчить её страдания.
Отвлёкшись на мгновение, она не заметила, что мама молчит, что не слышно её хриплого дыхания, а когда до её сознания дошло случившееся – завыла, по-бабьи, во весь голос, схватившись за голову и всё, повторяя - мамочка… Мамочка!.. Она выла так надрывно и жалобно, как воет волчица, потерявшая своих детёнышей и, не слышала, как, в унисон её вою, завыли соседские собаки, почуявшие рядом смерть.
 
*   *   *
… Нина, как автомат, не понимая и не вникая, делала всё то, о чём просили люди: выполняла какие-то их просьбы, расписывалась в каких-то бумагах, но больше сидела у гроба и смотрела на родное, теперь совсем неулыбчиво-строгое лицо умершей матери. Она всё надеялась, что мама, как прежде, улыбнётся ей и скажет - я пошутила доча, прости меня. Но сколько она ни ждала, мама продолжала молчать, и Нина окончательно поняла - мамы больше нет, мама умерла!
После поминок, дня через два, она постепенно начала оттаивать и смогла потихоньку, не торопясь, заняться разбором небольшой пачки бумаг, перевязанных ленточкой и оставленных ей матерью. Ей ещё трудно было достаточно чётко вникнуть в смысл написанного, но «главное» она уловила.
И это, главное, повергло её в неописуемый ужас: они, с братом-близнецом, родились в одна тысяча девятьсот сорок третьем году, в городе Никополе, что в Украине. Мать их, забеременела после изнасилования её немцем-деньщиком, стоявшего у них на постое со своим капитаном во время оккупации. При родах скончалась от большой потери крови и родильной горячки. Остались они на руках у бабушки - матери мужа своей мамы, ушедшего на фронт и погибшего в первом же своём бою при защите Киева – Соколовой Варвары Артёмовны.
В сорок пятом году, бабушка, простудившись, серьёзно заболела и скончалась, оставив малюток одних в доме. Только через два или три дня, малюток нашла соседка, случайно    зашедшая к ним с какой-то просьбой.
Их отдали в детский дом, вновь открытый после оккупации. Вот там-то и удочерила девочку, работавшая там няней, её теперешняя мама – Вера Яковлевна Туманова, оставив малютке имя и отчество, данные ей при рождении.
У Веры Яковлевны все родственники жили в Казахстане и, когда она получила письмо о смерти своей матери, то, не долго, думая, уволилась и уехала на родину своих предков. Её муж тоже погиб в одной из многочисленных схваток с противником. Поэтому, её больше     ничто не держало в Украине.
 
*    *    *
Они жили в маленьком домике, доставшемся по наследству. Вера оказалась однолюбкой - все претенденты на её руку и сердце получали «от ворот, поворот». Постепенно женихи оставили её в покое, и они с Ниной зажили себе тихо и мирно - радуясь весне, первому снегу, первым победам в школе,  а иногда и плача над полученными Ниной двойками  в  дневнике и синяками.
Перечитывая по несколько раз отдельные места в письме мамы, Нина сопоставляла факты, известные ей и, факты, подтверждённые документами, приложенными к прощальному письму. Вырисовывалась страшная «картина» и разобраться в ней она могла, только поговорив с мужем – Кирюшей. Но даже сейчас она боялась признаться себе, насколько она боится этого разговора.
В голове её не один раз мелькала мысль – а вдруг это просто случайное совпадение, а вдруг?
И таких «вдруг», она старалась найти всё больше и больше, выискивая их, вылавливая, искусственно прилепляя к своему случаю и… понимала, нет - всё это  надуманное, а  настоящее только то, что  в  письме  и  документах.
В голове мельтешили какие-то дикие образы. Её бросало то в жар, то в холод, Нина чувствовала, ещё немного и от мыслей, заполонивших её голову, она вот-вот завоет по–бабьи, на всю деревню, или сойдёт с ума.
- Мамочка! Что же ты раньше, когда я ещё маленькой была, не показала мне эти документы, или, когда я школу заканчивала? - качая головой и издавая стоны, вопрошала она. А потом, потом-то, когда я собралась замуж за Кирюшу, почему не остановила меня? Или не догадалась?.. Не поняла, кто он? Господи, ты-то куда смотрел, почему не вразумил её? Сколько ошибок было бы нами предотвращено... сколько ошибок!
Какой грех! Какой грех! Как людям смотреть в глаза? Остаётся только одно – умереть!.. Да, это единственный выход, который ещё возможен в моём положении.  И, не дав закрепиться этой мысли, молнией пронзила голову другая мысль - а, как же, дети? Что им то, сказать? Как? Какими словами всё это донести до них? Гос-по-ди!.. Поймут ли они меня?..
Её терзания ни на мгновение не оставляли её, они были бесконечны, они не давали ей возможности расслабиться. Господи, взывала она к нему, к тому, кто  даёт нам жизнь, что мне делать? У меня сейчас голова разорвётся от боли… ууу… уу… и, не отрывая полубезумного взгляда от фотографии матери… потеряла сознание.
Очнувшись, она не сразу поняла, где находится. В глазах её горел огонь безумия, а в мозгу виделись - сцены судилища…
Она была привязана к столбу, а вокруг безумствовал народ. До неё доносились крики - сжечь грешницу!.. В огонь её, в огонь!.. Только огонь очистит её грешную душу!..
Она обводила взглядом  беснующуюся толпу, надеясь найти, хотя бы один понимающий, жалеющий, поддерживающий её взгляд, но нет… вокруг только разодранные в злобном крике и проклятиях, рты! А потом… потом кто-то бросил в неё камень, за ним полетел другой… - Не выдержав боли, она закричала в эти распахнутые рты и злобой горящие глаза: «За чт-о-о?! Нет на мне ви-н-ы! Так сложилось в моей судьбе!.. Будьте  милосердны,    лю-ди-ии…!
Она ещё  хотела  что-то  крикнуть, но следующий камень,  брошенный чьей-то злобной рукой, разбил ей  губы. И, Нина поняла – ей не переубедить эту толпу, этих смеющихся  и издевающихся над ней людей… Она, разбитыми в кровь губами, лишь смогла тихо прошептать: «За что вы так со мной, люди… за что? По какому праву? - Я  не  виновата,  это  так  распорядилась  судьба.  За  что, Господи?»
В последней надежде на их милосердие, на милосердие этих, близких когда-то ей людей, с которыми она прожила бок о, бок, не один десяток лет, превозмогая боль разбитого рта, она закричала: «Лю-д-и-и! Да, простит вас ВСЕМИЛОСТИВЫЙ БОГ, за ВАШЕ НЕРАЗУМИЕ и за ВАШУ ЖЕСТОКОСТЬ!!!»
В воспалённом мозгу Нины начала зреть какая-то, совершенно для неё новая, мысль. Она неожиданно вспомнила - в сарайчике мама хранит бидон с керосином, «на всякий случай, вдруг электричество отключат!»
 Как была босиком, она бросилась во двор и стала искать его. Она перевернула всё вверх дном, даже слазила в погреб, но он не находился. Тогда она вернулась в дом и… увидела его. Он стоял у печки, совсем на виду, словно ждал её, ждал, когда она возьмёт его в руки...
 
Глава семнадцатая
      ПОЖАР
……………………………………………………..................................................................
…..............................................................................................................................................
............................................................................................................... ...................................
...........................................        Люди поняли, что на улице что-то неладно, только когда в их окнах начали отражаться отблески пламени. Выскочив из домов, они, вначале, были заворожены  развернувшейся перед ними сказочной картиной… Огромное, высотой почти до неба, пламя, бушевало, вырвавшись на свободу. Что-то трещало внутри него и утробно гудело. Оно, как живой организм чудовищного размера, изгибалось, покачивалось, закручивалось спиралью и, казалось, иногда, на какое-то короткое время, уменьшалось в размерах.  Затем, вдруг, в одно мгновение, резко распрямившись, устремлялось вверх, разбрасывая вокруг горящие головни и рассыпая искры. Внутри огненного столба пламя было ярче, чище и только контуры этой разбушевавшейся огненной стихии, были окаймлены чёрными вкраплениями дыма.
Это горел, построенный ещё до Революции, Веркин деревянный дом - дом их соседки. Некоторые очевидцы, присутствовавшие на пожаре и видевшие эту буйную пляску огня, впоследствии утверждали, что видели, как внутри огненной стихии плясал какой-то человек, очень похожий на Веркину дочку, Нину, и добавляли, крестясь: «Царство ей небесное!»
 
---<<<>>>---

© Copyright: Лев Голубев, 2015

Регистрационный номер №0297204

от 7 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0297204 выдан для произведения:
Глава одиннадцатая
     НИНА
Хозяин ушёл и больше никто не мешал ей работать. Как говорят - «Без хозяина перед глазами, работается легче». Начался обыкновенный, будничный  рабочий  день.  Перед  её  глазами  проходили  молодые  и  старички-пенсионеры, добрые и злые, смешливые - любители, по поводу и без повода позубоскалить и, зацикленные на своих болячках, нытики. С «последними» - работать было намного сложнее. Они капризничали, не воспринимали полезных советов и считали, что -  все и вся, должно крутиться вокруг их персон. С такими покупателями ухо нужно было держать востро. Того и гляди, нарвёшься на неприятности, пойдут жалобы, а то и оскорбления, но Нине не привыкать к такой работе
За свой долгий срок работы в аптечной системе, она привыкла ладить с ними. Это Люське непривычно и тяжело. Нина частенько видела слёзы на её глазах после "разговора" с такими вот, покупателями. Она, как могла, утешала её, говорила о сложном характере больных, короче – учила профессии.
К концу смены (аптека работала в круглосуточном режиме) Нину начали томить какие-то нехорошие предчувствия. Вот, казалось, придёт она домой, а там ждёт её что-то – ну, совсем нехорошее. Даже повышение в должности с приличным  добавлением  к  зарплате,  не  могло  заглушить  охватившего её,  тревожного чувства …
Может, Кирилл, опять пришёл домой пьяный, или у Светы что-то не так?.. Как там она – в замужестве? Пишет, что всё хорошо и муж, Николай, её очень любит, а верно ли это?.. Возможно, она скрывает от родителей свои нелады в семье... А, Боря? Уже месяц от него писем не получали. Как уехал со своим строительным отрядом в какую-то там, Тмутаракань… Господи! Спаси и помилуй нас! Избавь нас, Господи, от неприятностей! - просила она ЕГО, вздыхая и украдкой вытирая повлажневшие от набежавших слёз, глаза. Хорошо ещё, что в этот час посетителей в аптеке не было.  - Господи,  когда  же  моя сменщица придёт?..
От волнения она не находила себе места. Вот так всегда в жизни, думала она - когда не очень нужно – всё идёт, как по прямой асфальтированной дороге, а вот когда…
 
*    *    *
Нина запыхалась, пока быстро, через ступеньку, поднималась к своей  квартире. Позвонила, потом ещё раз, но почему-то Кирилл не открыл дверь, а войдя, она услышала только тишину и тиканье настенных часов. Квартира была пуста. Значит, Кирилл опять, как он всегда говорит в своё оправдание – слегка задерживается. Господи! – с болезненной тоской в сердце подумала она - опять придёт пьяный и лыка связать не сможет, ну, до каких пор это будет продолжаться?!
Разувшись, прошла в кухню, не сразу обратив внимание на белеющий листок бумаги, лежащий на углу стола, а когда увидела, в груди что-то оборвалось. Быстро схватив, поднесла к глазам, а узнав почерк Кирилла, расслабленно вздохнула. Сердце чуть отпустило. Раз   смог написать записку, значит не всё так плохо. Хотя!..
Прочитав, Нина задумалась. С какой, такой, стати, ни с того ни с сего, его понесло в Семипалатинск, к дочери? Объяснения не находилось. Нужно позвонить ей, решила она, уже набирая межгород. После нескольких томительно-длинных гудков, в трубке, словно человек находился совсем рядом, раздалось:
- Алло! Кто звонит? Говорите, я Вас слушаю. Это ты, мамочка?
Услышав спокойный девичий голос, Нина сразу узнала эту привычку дочери начинать  разговор  с  вопроса - «Кто  звонит?  Говорите, я вас слушаю».
- Это я, мама. Как у тебя дела, доченька? - поинтересовалась она, - всё в порядке?
От волнения горло, казалось, перехватило спазмом и от этого ей трудно было  произносить  слова.
 –  Доченька, папа  у  тебя,  уже  приехал?  Дай  ему  трубку.
- Ой, мам, ты чего? – Откуда тут папка? - Ты чего звонишь-то? Случилось, что? – зачастила Светланка…
В трубке, как горох, посыпались беспокоящиеся о родителях вопросы.   
- Света, он записку оставил, что поехал к тебе, - выдавила из себя Нина, - а ты   говоришь,   что   его   нет   у   тебя.   Может,   случилось   в   дороге   что?
- Мама! Ну, что ты, как маленькая. – Посмотри на часы. Он же выехал, скорее всего, последним рейсом... Ещё целый час до прихода автобуса, а потом…  пока  доберётся  на  городском  автобусе  –  минимум,  ещё  полчаса.
- Ладно,  доча!  –  Говоришь, у тебя  всё хорошо? Муж не обижает?
- Ну, что ты, мама, такое говоришь! Он любит меня, и в больнице у меня всё – о, кэй!
- Ну, слава Богу, что у тебя всё нормально, а то, знаешь, что-то на сердце тревожно. Так и ноет, так и ноет. – Ты, доча, как только папа появится, сразу мне  перезвони.  Ладно?  А  то  я  волнуюсь  за  него. И чего это он поехал?
-  Мамочка,  ну,  конечно,  я  перезвоню.  Ты  не  беспокойся. Как  только…
-  Свет, а твой Николай дома? Дай,  я с ним парой слов перекинусь.
- Мам, он ещё не приехал с работы. Я сама никак его не дождусь. Ужин готовлю…
- Ладно, не буду тебя отвлекать. Раз у тебя, Света, всё нормально, я отключаюсь. – Но ты не забудь, как только папа появится, обязательно перезвони мне. - Ты,  доча,  поняла?
-  Хорошо,  хорошо,  мамочка.  Конечно, позвоню. Ой! Что-то подгорает!
Нина немного успокоилась, но полностью тревога не ушла. Она знала это состояние - как перед летней грозой. Всё, вдруг, вокруг затихает. На деревьях не шелохнётся ни один листочек. Всё живое прячется. В воздухе появляется одуряющий аромат цветущих  трав, воздух, казалось, густеет, и дышать становится тяжело. Такое ощущение, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, так и кажется, что воздух превратился в жидкое, бесцветное, пахучее желе.
А вверху, низко над головой, тёмно-синие тучи, медленно-медленно переваливаясь с одного бока на другой,  стреляют стрелами-молниями. А затем, где-то далеко-далеко, вдруг послышится глухое ворчание, как-будто огромная собака, оскалив зубы, предупреждает - не подходи! Укушу! И это рычание, всё ближе и ближе приближаясь, постепенно переходит в удары по огромному барабану, оглушая всё вокруг. А затем, разразится таким треском, словно одновременно разорвали не меньше сотни простыней, заставляя людей закрывать уши  обеими руками и приседать от ужаса и страха к земле.
Вот стихия набрала полную силу, иии… разбушевалась во всей своей неуправляемой красоте! Сверкают молнии, гремит гром, ветер со свистом гнёт деревья, походя, обламывая ветки и валя деревья. Тучи над головой несутся со скоростью курьерского поезда, а небо полыхает от всполохов ярких молний…
Так и у Нины. Она всей своей душой чувствовала приближение грозы, но только одного она не знала – с какой стороны она придёт. И это ещё больше заставляло тревожиться. Она, в смятении, мысленно, направляла лучи-поиски в разные стороны, чтобы определить направление прихода грядущей опасности. Был бы дома Кирилл, подумала она - с ним, она, несмотря на его частые появления с работы нетрезвым, чувствовала себя уверенней, защищённей... Она была уверенна – он всё ещё любит её как раньше, и готов защитить её и детей от любой опасности.
Зачем он поехал к Светлане? - спрашивала она себя, зачем?  Или у него тоже появилось предчувствие опасности? Какой, опасности?.. Откуда?..  Почему именно к Светлане, а не к Борису?
Она металась по квартире не находя себе места. С тревогой и волнением ожидала звонка от Светланы,                   от кого, угодно, лишь бы прекратилось это её душевное переживание, и думала, думала!..
В начале девятого, когда она совсем уж извелась, позвонила Светлана – папа приехал, сказала она, добрался нормально, сейчас он принимает душ, а Николая почему-то до сих пор нет и, знаешь мамочка, я начинаю волноваться... Диспетчер ничего не может ответить – она недавно на смене… - Мама, может  мне  в  полицию  позвонить?  –  с  тревогой  в  голосе  спросила  она.
Нина не знала, что посоветовать дочери и чем, какими словами её утешить.
- Света, скажи, он, что, в первый раз так задерживается на работе или нет?
- Нн-ет! Ты знаешь, мамочка, у него такая трудная-трудная работа… Он так устаёт.
- Тогда подожди тревожиться. Может у него, действительно, на работе что-нибудь стряслось… ну, авария там, или ещё что-нибудь? Ты же сама говоришь, что он не в первый   раз задерживается... Придёт, объяснит.
- Хорошо. Но я, мам, волнуюсь за него... Раньше не волновалась, а, сегодня...
В трубке послышался щелчок, а затем частые, короткие гудки. Светка отключилась.
Ну, Слава Богу, Кирилл доехал. С ним всё нормально… с этой стороны опасность не угрожает - высчитывала она, отбрасывая известные элементы, как выводящий новую формулу, математик. Но… всё-таки, зачем и, главное, почему так неожиданно помчался он к дочери?.. Он раньше никогда так не поступал. Если появлялась необходимость какой-нибудь поездки, он всегда ставил её в известность, а к Светке они вообще собирались вместе съездить... нагрянуть нежданно-негаданно на Новый год! То-то переполоху наделали бы. Очень уж хотелось им с Кириллом на зятя поглядеть, продолжала она перебирать возможные причины своей тревоги. Светка, по её словам, души в нём не чает! Так уж она его расхваливает, так расхваливает, а он... как он к ней относится?
Господи, Боже    мой!  Ну почему у меня на душе так  скверно? Нина, не разбирая постели, не раздеваясь, легла сверху на покрывало. Мысли  продолжали тревожно роиться в голове, как пчёлы, перелетая с одного цветка на  другой и,    неожиданно, «провалилась» в тяжёлый сон…
Ей снилось, как они с Кириллом впервые познакомились на автобусной остановке. Как он налетел на неё, и как они упали под общий смех стоящих вокруг людей. Она совершенно случайно оказалась в том месте. Просто у неё в кармане лежал пригласительный билет на лекцию в пединституте, и она ждала автобус. После их, такого курьёзного знакомства, они стали  проводить вместе много времени. Кирилл, встречаясь с ней, часто повторял - знаешь, Ника, нас свела сама судьба…
А затем сон перенёс её в другое время. Время, когда они уже поженились и он, посмеиваясь иногда, говорил: «У нас, Нинок, папаша, наверное, один был. Ну, сама посуди – ты Владимировна, я Владимирович. А? Каково! Интересно, где это мой, никогда не виденный папочка, тебя нагулял?
Нина за словом в карман не лезла, на шутку отвечала шуткой: «Это тебя, мой папенька с кем-то нагулял!», и вместе, весело смеялись. А затем, продолжая «задирать» друг друга,  вдруг замолкали на полуслове от внезапно набежавшей страсти. Кирилл подхватывал её на руки и нёс в спальню. Лихорадочно сбрасывая на пол одежду, падали в кровать и долго, с наслаждением, занимались любовью… Нина,        закрывала глаза        и млела от    счастья и удовольствия…
Разбудил её какой-то ненормальный водитель автомобиля, решивший среди глубокой ночи отрегулировать сигнал. По-видимому, там  что-то замкнуло, и на весь квартал раздавался душераздирающий рёв. Вот, придурок! - решила она.  Время  три утра,  люди  спят,  а  он…  вздумал с машиной ковыряться.
Вставать было ещё рано и Нина, раздевшись и разобрав постель, легла досматривать  сон.  Но вместо сна её  опять одолели мрачные, тревожные мысли. Чтобы избавиться от них она решила как-бы продлить сон, вспоминая последующие события, но память, самостоятельно, не подчиняясь её воле, сделала скачок и перенесла её на сорок с лишним лет назад, в то далёкое, смутное прошлое, о котором она почти начала забывать…
 
*    *    *
Сознательно, помнила она себя с момента, когда вместе с мамой, стоя на крутом берегу Иртыша, напротив дебаркадера, она впервые в жизни увидела пассажирский пароход, подходивший к причалу. Ей он очень понравился: весь-весь белый и с красными спасательными кругами. Из высокой трубы клубами валил чёрный густой дым, а потом, пароход как загудит - ууу-гу-гу! Нина очень испугалась. Она спряталась за маму и прижалась к её ноге. - Глупенькая, ласково сказала мама, чего испугалась – это он здоровается с тобой. Посмотри, никто не боится.
Нина выглянула одним глазком и, правда, никто не боялся. Все махали руками и ждали, когда пароход причалит к дебаркадеру и совсем остановится. Огромные красные колёса, огромные-преогромные, сначала стали медленно крутиться, а потом Нина услышала, как пароход, сказав напоследок «Чоп-Чоп, уф-ф-ф», остановился и все, кто был на берегу и на дебаркадере, бросились бежать к пароходу. Особенно быстро бежали дяденьки с бидонами и вёдрами. Нина очень удивилась. Неужели у них дома нет воды? Вот же речка, совсем рядом,  и водопроводная колонка, если надо, тоже близко, на "Стрелке". Странные какие-то, эти дяденьки... И услышала, как мама, сама себе сказала - «Вот чёртовы алкаши, всех растолкали!», а соседка, тётя Люба, добавила: «Паразиты! Ты только глянь, Верка, как наши деревенские мужики за пивом попёрли! На работу бы так торопились»
Прошло немного лет и Нину повели в детский садик. Ничего особенного ей, из всей детсадовской жизни, не запомнилось. Они пели какие-то песни, скакали вокруг ёлки, но… вот один эпизод врезался в её память надолго, навсегда… до конца жизни...
Им дали на обед макароны с маленькими мясками (через год или два, она узнала название – «макароны по-флотски») и вкусный-превкусный компот, её любимый, с сушёными грушами. Ей очень понравились макароны.  Она всё съела и попросила добавку. Рядом с ней сидел Ромка и ковырялся в тарелке, а из носа у него текло. Воспитательница отобрала у него тарелку и, сказав: « Не хочешь, есть?» – подсунула ей. Нина очень обиделась на воспитательницу и, вскочив из-за стола, убежала из детсада.
Она бежала, спотыкалась и падала, слёзы обиды заливали глаза, а за ней гнались и воспитательница, и нянечка, и даже сама заведующая. Нина побежала не по главной улице, а более короткой дорогой, по тропинке, идущей вдоль берега Иртыша. Перебегая по хлипкому, из двух досок, пружинившему под ногами мостику, перекинутому через ручей, бегущий с гор и впадавший в реку, она не удержалась и плюхнулась в ледяную, даже в середине лета, воду.
Вытащил её из ручья, сосед – дядя Вова, случайно оказавшийся здесь. Потом Нина почти месяц болела. У неё признали менингит. Вылечившись, она вернулась в детский сад, но обида на воспитательницу, подсунувшую, от жадности,  чужие объедки, осталась, и Нина никогда-никогда не смогла её простить. Ну не могла и всё! Даже сейчас, находясь далеко-далеко от того злосчастного дня, она помнила всё до мелочей, как-будто это произошло вот сейчас, только что.
И, ещё один небольшой эпизод из того времени, но не связанный с детским садом, запомнился ей. Как-то мама пошла в районный клуб, посмотреть кино, и Нина напросилась взять её с собой. Она первый раз в жизни шла смотреть взрослое кино и очень гордилась этим. Нина до того загордилась, что даже не стала показывать язык встретившейся по дороге подруге, Наташке, а важно прошествовала мимо, держась за мамину руку.
Место досталось им в третьем ряду. Мама посадила её к себе на колени, и Нина стала ждать начала кино. Пока кино не началось, Нина с интересом стала осматриваться вокруг. Столько людей в одном месте она ещё ни разу в жизни не видела. Вокруг все разговаривали, а потом она увидела, как тётя-контролёр, держа за ухо знакомого ей мальчика, повела его к выходу. Он вырывался и что-то говорил тёте, но Нина, из-за стоящего вокруг шума не расслышала, а мама, посмотрев туда же, равнодушно сказала: «Зайца повели». Нина огляделась вокруг в поисках зайца, но не увидела, и страшно удивилась - откуда в кино могут быть зайцы? А потом поняла, о ком говорит мама. - «Какой же это заяц?» - удивлённо спросила она и решила исправить мамину ошибку, исправить несправедливость - «И вовсе это не заяц, - сказала  она, это Гриша Пирогов – братик Наташкин, моей подружки!»
Они ещё немного посидели. Она уже начала было скучать, как вдруг услышала, как соседка сказала маме: «Неудобные у нас с вами места, очень близко от экрана – глаза будет резать». Тут Нина, по-настоящему, испугалась. Ей было жалко своих глаз и, маминых, тоже. От испуга она заплакала и стала просить маму пойти домой, но тут свет выключили, и началось кино.
На экране пошли какие-то закорючки, большие и маленькие - она даже не успевала их рассмотреть, и ей стало совсем скучно. Она ждала картинок, а их всё не было и не было. Так и не дождавшись картинок, она нечаянно уснула. Разбудила её мама. В зале было светло. – Мама, а когда же кино? – спросила она. - Кино ты, дочь, тихо, мирно, проспала. - Вставай, соня, пошли домой…
 
    *    *Закончив десятый класс Предгорненской средней школы, она уехала поступать в Семипалатинский геологоразведочный техникум – как тогда говорили, по зову души. Сдала все экзамены, но не прошла по конкурсу. Мальчишки, с таким же количеством баллов, все поступили, а она - девчонка. Соседка по комнате в общежитии, более уверенная в себе, объяснила ей, почему произошла такая несправедливость - их не приняли из-за «половой» дискриминации, и предложила: чтобы год напрасно не пропадал, отнести документы в медицинский техникум.    В нём,       в это время, должны были сдавать вступительные экзамены абитуриенты второго потока.
Они пошли и сдали документы. Нина, по какому-то внутреннему наитию, вложила в документы экзаменационный лист геологоразведочного техникума с очень даже, приличными отметками. И случилось неожиданное для неё событие: на следующий день её пригласили в канцелярию медучилища и выдали, даже без сдачи вступительных экзаменов, студенческий билет, объяснив, что её зачислили на фармацевтическое отделение, так как на «лечебном» – полный комплект.  А ещё ей сказали, если она пожелает, то при первом же освободившемся месте на лечфаке, её переведут на лечебное отделение.  Нина согласилась и, впоследствии, нисколько     не жалела, что стала фармацевтом,            а   не плохим врачом…
Закончив учёбу и получив диплом, она, по направлению, как молодой специалист, вернулась в село Предгорное и стала работать в местной районной аптеке. Вероятно, ей повезло. Она была рядом со своими подругами и друзьями, а главное – рядом была мама! Мама, такая добрая и заботливая!
Они продолжали жить вдвоём в однокомнатном, старом, деревянном домике на "Стрелке", почти рядом с пристанью. Мама работала на местном молокозаводе. И, частенько, утром, собравшись, они вместе выходили из дома и шли на работу - она в аптеку, а мама, в свой цех – делать сыр и сметану. Прошло лето и вот уже первый снег, выпал на землю.
Как-то Нина пришла в гости к своей подруге по работе, та её настойчиво и неоднократно приглашала к себе, говоря при этом заговорщическим тоном: «Я тебя познакомлю со своим братом, у меня отличный брат, не пожалеешь. Он только что вернулся из армии, и у него нет девушки, я тебе гарантирую». И, так уж она его расхваливала, так расхваливала, что   Нину, в конце-концов, одолело любопытство, и она согласилась прийти к ним, ну и… познакомиться с демобилизованным солдатом.
Так уж получилось, что Пётр Кайгородов понравился ей с первого взгляда, и они начали встречаться, тем более, что все вокруг нашёптывали ей - какая они замечательная пара, будешь как сыр в масле кататься, у него родители богатые и дом у них – «Дай Боже, всем такой иметь». Мама тоже уговаривала - выходи замуж, да выходи замуж, а то потом поздно будет.  Холостых-то парней у нас, раз-два и обчёлся…
В общем, совместным хором-приговором – Нину сосватали.
Пётр устроился работать шофёром на молокозавод, а через полгода они сыграли свадьбу. Нина перешла жить в их дом, вошла в их семью. Но, с первых же дней её появления в его, вернее его родителей доме, какое-то странное отношение возникло у его родни к ней. Ни свёкор, ни свекровь не сказали ей ни одного ласкового слова. Только и слышала – ты почему не приготовила ужин? Петя вот-вот придёт с работы, а у тебя нечем его накормить. Или –
Ты плохо ухаживаешь за своим мужем, он пошёл на работу в неглаженной рубашке.
Нина крепилась, старалась  угодить и мужу и свёкру со свекровью, крутилась белкой в колесе по дому и в огороде, бегала на работу, но ничего не помогало. Особенно ей стало тяжело и обидно, когда она поняла, что беременна и у них с Петром будет ребёнок.
Я ведь тоже работаю, говорила она себе, а его родители целыми днями сиднем сидят дома, палец о палец не ударят и, вместо того, чтобы помочь…
Однажды, доведённая до отчаяния, она пожаловалась Петру, а он… Он презрительно посмотрел на неё и грубо ответил: «Это мои родители, изволь уважать их», а через день пришёл домой пьяный и избил её ни за что, ни про что. От неожиданности и боли, она даже не могла уразуметь, за что же он её так жестоко избивает, и только старалась прикрыть руками уже заметно увеличившийся живот.

Начались ежедневные издевательства со стороны мужа. Родители только поощряли его в этом. Потом она узнала, у него всё это время была любовница… и... что оказалось самым страшным - до ухода в армию он здорово пил, а его сестра это от неё скрыла. Его родителям и старшей сестре срочно нужно было женить Петра, чтобы он вновь не запил... и они выбрали её - молодую, образованную, но совершенно не разбирающуюся в людях, девушку.
Маме она ничего не рассказывала, боясь причинить той боль, да и стыдно ей было. Как могла, прятала синяки. Это оказалось не трудно. Пётр знал, как бить и бил умеючи. Она жила словно в аду, в вечном страхе перед пьяным мужем и возможностью обнародования её горькой жизни.
А Пётр опускался всё ниже и ниже, скатываясь до алкоголика. Его родители во всём винили её, приписывая ей даже  те  грехи, о которых  она - «Ни  сном,  ни  духом»…
После очередного запоя на Петра напал приступ ревности. Он, выпив, пришёл к ней в аптеку и, увидев, что она разговаривает с покупателем, устроил скандал. Потом это начало повторяться чуть ли не каждый день. Оставалось одно – начать лечить его от алкоголизма, но тут появилось препятствие со стороны его родителей. Они категорически были против его лечения, говоря - он не алкоголик. Подумаешь, выпил! Все пьют! Будь поласковей с ним, и он не будет пить.
 Всё же она смогла, в минуту его просветления, уговорить пойти лечиться. Его родители, узнав, что он согласился,  запретили ему ложиться в стационар.  Тогда она сама повела его в больницу, а потом, каждый день сопровождала его на медицинские  процедуры. Кажется, помогло - обрадовалась она.
Продержался он месяца полтора после лечения, а затем всё началось вновь. С работы его уволили два месяца назад и, даже разнорабочим, никто не хотел его брать. Село – это не город. Здесь все, о всех - знают. Выплыла на всеобщее обсуждение и их с Петром жизнь.
Начались суды-пересуды кумушек, и досужие вымыслы всех без разбора Интересная же тема - чужая семейная жизнь! А тут ещё, от беспросветной жизни с мужем-алкоголиком и его бездушными родителями, от нервного истощения, у неё случился  выкидыш, и  она  не    знала –  радоваться ей или плакать.
Она настолько была забита и унижена, что ни на какие эмоции у неё уже не хватало сил. Она перестала обращать внимания, когда вслед ей оглядывались и говорили: «Видишь вон ту, аптекаршу, довела мужа – запил». Сплетни, сплетни и опять сплетни, разносимые по райцентру, передаваемые вслух и на ушко. Даже сильный человек от такой жизни иногда ломается, что же взять от хрупкой, слабой женщины, совсем недавно начавшей семейную жизнь. Нина – совсем ещё молодая, жизнерадостная девушка, широко распахнутыми глазами смотрящая на мир и ожидающая от жизни счастья и любви, получила совершенно противоположное!
 Каждый день избиваемая мужем-алкоголиком и постоянно третируемая его родителями, она, в конце-концов, не выдержала. Нет, она не стала травиться, резать вены или кончать жизнь каким-либо другим способом, нет, её разум ещё не настолько помутился. У неё хватило сил, чтобы молча собрать свои вещи и сказать ему и его родителям: «Прощайте», и навсегда уехать из района в город Усть-Каменогорск…
 
Глава двенадцатая
    КИРИЛЛ
Он не сразу уехал в Семипалатинск. Билеты были только на последний рейс. До отхода автобуса была ещё уйма времени. На рынок возвращаться ему совершенно не хотелось, поэтому он, не долго, думая, пошёл домой, благо жили они неподалёку от автовокзала. Несколько шагов и – дома. Повалялся на диване, попил водички, а потом решил написать Нине записку, чтобы напрасно не волновалась.
Взглянув на часы, Кирилл ужаснулся - до отхода автобуса оставалось не более двадцати минут. Быстро выскочил из квартиры и помчался на автостанцию, успев по пути купить несколько  пирожков.  
Пересекая  улицу  перед  автовокзалом,  ему  нечаянно вспомнился давно произошедший с ним эпизод. Он тогда тоже переходил на другую сторону дороги, и вдруг услышал резкую, непрекращающуюся трель звонка трамвая. Не понимая, что могло случиться, он оглянулся и на мгновение              замер с удивлённо раскрытым ртом. А ещё через мгновение… бросился сломя голову в бега...
За ним, надрываясь звонком, мчался трамвай, и не по рельсам, а прямо по дороге. И ещё он увидел в кабине трамвая вагоновожатую, машущую ему обеими руками и что-то кричавшую ему через лобовое стекло. Казалось, она пыталась сказать ему: «Уйди с дороги придурок, не видишь что ли, трамвай едет!» Тут, как назло, он споткнулся и упал. А трамвай всё ближе и ближе! Тогда, Кирилл, совсем потерявшись от страха, не вставая, на четвереньках помчался от него...
Страшная по своей красоте картина, усмехнулся Кирилл, вспомнив этот случай: он, тогда, быстро работая руками и ногами, на четвереньках, словно заяц от легавой, мчался вдоль дороги, а за ним чесал трамвай и верещал. Народу собралось… как на цирковом представлении. Все, раскрыв рты, с огромным удовольствием глазели на его спринтерский бег от трамвая.
Когда трамвай всё же остановился, он поднялся, а к нему, вся зелёная, как лягушка на болоте, подбежала вагоновожатая и давай его костерить - «Идиот, ты что совсем ослеп, трамвай пропустить не можешь?!» А он, весь побледневший от страха и непонимания происходящего, ей отвечает - «Так, трамвай же должен по рельсам бегать, они во-он где», и показал ей пальцем, где должен ездить трамвай. А она, вдруг, как зарыдает и… говорит: «Третий день самостоятельно езжу. До сих пор всё хорошо было, а тут он как взбесился, когда увидел тебя. Я его останавливаю, а он не слушается, за тобой гонится... Ты, наверное, часто без билета ездил, вот он и узнал тебя, зайца-безбилетника, решил оштрафовать…». Извините, говорю ей, дамочка (а у самого губы от непрошедшего ещё страха были, наверное, белые и тряслись) - я женился недавно, так что, нечего за мной гоняться, хотя бы и на трамвае… - Тут она опять, как  зарыдает -  Дурак!  Дурак!  Настоящий    дурак!
Кириллу повезло. Нет – дважды повезло! Во-первых – автобус, который их вёз, был венгерский «Икарус», во-вторых – место было у входной двери. Здесь было посвободнее ногам, прохладнее, и Кирилл, с удобством разместившись,  откинул  голову на  подушку  подголовника, и почти сразу же уснул.
Проснулся он только при подъезде к Семипалатинску, выспавшийся и отдохнувший. Зайдя на автостанции в туалетную комнату, он умылся и тщательно почистил зубы, убирая застарелый запах перегара. Не дай Бог, Светка унюхает!
Они с Ниной тщательно скрывали его загулы. И ещё раз ему повезло - остановка нужного ему автобуса, до Затона, располагалась рядом с автовокзалом. Так, на полосе везения, он впервые нажал кнопку электрического звонка нового Светкиного дома, теперешнего её дома - дома её и Николая, их зятя.
 
*    *    *
На следующее утро, войдя в огромную залу, первое, что он увидел - зарёванную Светлану, сидящую на диване и вытирающую слёзы кулачком. Да, среди белой с позолотой, прекрасной мебели, освещённая утренними лучами солнца, сидела его ласковая, нежная дочь, похожая на жемчужину в раковине и плакала. Слёзы текли по её щекам и падали-падали, капля за каплей, а она не успевала их вытирать. В таком состоянии Кирилл ещё никогда не видел свою любимую дочь, и это выбило его из колеи, заставило гулко забиться сердце и сразу же заныть. - Что-то часто у меня стало пошаливать оно - мелькнула тревожная мысль и, не дождавшись её окончания, он бросился к дочери, обнял и  стал  нежно   гладить   по   голове,  как  в  детстве,  успокаивая:
- Светочка, дочка, что случилось - маленькая моя? – совсем разволновался, Кирилл. - Скажи папе! Какое горе у тебя приключилось? Может муж обидел?
- Пап-поч-ка… Мил-ленький… - сквозь слёзы, заикаясь, пыталась говорить она, - Ник-ник-колая… - она опять громко зарыдала, так и не  закончив говорить, что же случилось с её мужем..
- Да что случилось-то с твоим Николаем? – Ну, успокойся, доча, перестань плакать, а то я так ничего не пойму, - уговаривал он её, продолжая гладить по голове.
Но объяснения не дождался - Светлана продолжала рыдать.
Больше не задавая вопросов, он тихо сидел приобняв её и ждал, когда  его  дочь,  его  любимица,  его  светлячок  хоть  немного  успокоится.
Постепенно слёзы перестали литься по щекам, она, пошмыгав носом, более-менее связно, смогла поведать о случившемся. То, о чём она рассказала, было как гром среди ясного неба: «Она уснула под утро, так и не дождавшись Николая или, хотя бы звонка от него. Разбудил её какой-то посторонний звук, ворвавшийся в, совершенно кошмарный, тяжёлый сон. Вначале она не поняла, что это так настойчиво трезвонит рядом с ней. Потом, пробившаяся, в ещё затуманенное сном сознание мысль, подсказала – телефон… рядом с ней надрывается телефон, казалось, он пытался достучаться до неё, разбудить её сознание, он говорил, он кричал: «Послушай     меня,   послушай, я хочу сообщить тебе очень важную            весть!»
Она схватилась за трубку, как утопающий за соломинку, но та выскользнула из её, сразу повлажневших от волнения и откуда-то появившегося страха, рук. Наконец, она подобрала её и, севшим от волнения голосом, спросила:
- Коля, это ты?
И зачастила, зачастила, захлёбываясь словами и торопясь сразу  всё  сказать  своему  Коленьке,  не  давая  ему  вставить  хоть  одно  слово.
…Коля, ты где? – Ты, почему не приехал домой? Что случилось? Я вся испереживалась и переволновалась! Что-нибудь случилось на работе? Ты не заболел? У тебя всё в порядке? Когда придёшь?
- Мне, папа, не было дела, до какой-то там, грамматики и правил построения речи – мне необходимо было знать, что случилось с моим любимым  человеком, не угрожает ли ему опасность и, могу ли я сейчас, в данный момент,  помочь ему? –  рассказывала она отцу. – Пойми меня правильно.
Да, действительно, мне звонил Николай,            папа, продолжила она, всхлипывая. Его голос я бы узнала из тысячи голосов. То, что она поняла из его слов, повергло её в неописуемый ужас. На какой-то миг она даже потеряла дар речи, и только могла беззвучно шевелитьпомертвевшими от волнения, губами… Её, Николай, её кровиночка, сидит в тюремной камере за какой-то наезд на человека… но, папа, этого не может быть!!! Это какая-то ошибка полиции! Она сейчас, вот только чуть-чуть успокоится и приведёт себя в порядок, поедет к самому главному начальнику и объяснит ошибочность их обвинения! Да она поднимет  весь  народ в автопарке и защитит           своего мужа!
-  Света, дальше-то, что? Что говорил твой муж или объяснил что?
- Дальше?.. Казалось, дочь не сразу поняла вопрос отца и, подняв покрасневшие   от   слёз  глаза, замолчала...   Ааа, дальше...  что, папа, дальше?
-  Что сказал тебе Николай?  Ведь он же говорил то-то, не молчал?
- Аа-а... Николай, рассказал мне, что с ним случилось, и попросил принести смену белья и позвонить в автопарк, Зине, это его секретарша, чтобы она отложила намеченные на сегодня встречи и попросила его зама, прийти к нему для разговора. Не переживай, сказал он прощаясь, я ни в чём не виноват. Верь мне!..
Папа, я ему верю. Верю, как… самой себе. Верю безоглядно, ни на секунду не сомневаюсь в его невиновности. Мой Коля не может совершить ничего плохого!.. Вот почему я плакала, папа.
И крупные, величиной с горошину,  светлой, чистой души слёзы,  вновь  безудержно,  как два ручейка, потекли из её изумрудных глаз.
- Даа… только и смог произнести Кирилл, выслушав рассказ дочери.
- Ну, что мне делать, папа?! Я так волнуюсь!.. Даже представить себе не могу, сквозь рыдания, прерываясь на каждом слове, спрашивала и просила совета она у отца. – Николай…  мой Николай среди преступников!..
- Света, посиди тихо, успокойся, ладно?  – Мне нужно  подумать.
Они сидели рядом, молча, отец и дочь и каждый думал о Николае, о так неожиданно посетившем этот прекрасный дом горе и, что может их ожидать в будущем.
Кирилл, не зная подробностей дела, не мог предложить какой-либо план действий. Для его составления необходимо знать подробности, которые дочь поведать ему не могла. Значит!..  Значит, нужна встреча с Николаем, это, во-первых, и… желательно, ознакомиться с материалами дела это
– во-вторых. Далее… Я совершенно забыл расположение и направление улиц города, тем более, что город, за тридцать с лишним лет, здорово изменился. Поэтому, что?.. Поэтому, необходимо приобрести карту города и, поможет мне в этом - Светка…
Мозг, столько лет бездействовавший из-за отсутствия умственной работы и, почти ежедневного отравления алкоголем, медленно просыпался. Кирилл, чувствовал, как от напряжения начало ломить в висках и, даже показалось ему, извилины мозга зашевелились. Давай… давай! Шевелись!.. Работай! – стал подгонять он мозг. Хватит! Побездельничал. Видишь… у дочери… вон, какое горе-несчастье. Может вообще без мужа остаться.
Так, в тишине и общем молчании, только изредка прерываемом тяжёлыми вздохами всхлипывающей дочери, они просидели минут десять-пятнадцать.
- Света, ты сначала в больницу сходишь? – поинтересовался Кирилл, когда дочь немного успокоилась, или сразу поедешь в тюрьму к  мужу?
- Я отпросилась у заведующей – до обеда. Она меня - подстрахует. – Папа, поедем сразу к Николаю, а то я умру от беспокойства. Я только приведу себя в порядок, и соберу  кое-какие вещи для него… ну, что он  просил. Ты подожди…
Кирилл и, следом Светлана, вышли из дома. Уже на крыльце их догнал настойчивый   зуммер телефона. Светлана               бросилась назад, чуть не споткнувшись на пороге.  
- Алло! Кто звонит? Я слушаю вас!..        
Донёсся до Кирилла взволнованный голос Светланы.
– Говорите же! Я вас слушаю…
 Некоторое время Кирилл ничего не слышал, потом, до него донеслось - Да, как вы смеете! А, через мгновение, в дверях дома показалась дочь. Лицо её было бледно и сердито.
- Света, в чём  дело? Кто звонил, если не секрет? Николай?
- Знаешь!.. Знаешь…, - она на мгновение замолчала. – Звонил какой-то тип, по голосу мужчина…  Его голос мне совершенно не знаком… - Во всяком случае, я его не узнала.  Это совершенно чужой человек. Он… он…
- Не тяни, Светлана, говори толком, что он тебе сказал?
- Ой, папочка! Сначала в трубке была тишина, а когда я повторила вопрос - «Кто   звонит?»  - он начал говорить такие…такие… странные… слова…
- Я рассержусь, Светка. Чего мямлишь? Быстро всё рассказывай!
Кирилл не на шутку встревожился. Что могли сказать его дочери по телефону такого, что так возмутило её.  Вон, как рассердилась, аж вся побледнела.
- Он, папа, спросил: «Ну, как, красавица-недотрога, весело тебе?.. То ли ещё будет!».
- Больше он тебе ничего не сказал? Он                 тебе не нагрубил?
- Нет. Я подождала,   может он ещё что скажет, но он только дышал в трубку и… молчал.
- Странно…  у тебя, что, появились личные враги? - обеспокоился Кирилл.
- Ну, что ты, папа, такое говоришь?..  Откуда? В моём-то возрасте и, враги.
- Свет! А, может… что-то у Николая? – Ты, случайно, ничего такого не слышала? – на всякий случай, поинтересовался Кирилл. Или, он что-нибудь рассказывал?
- Не зна-ю-ю! Коля ничего такого не говорил. Если бы что-то было, он обязательно мне бы рассказал. У нас с Николаем друг от друга секретов нет.
- Ладно, разберёмся!.. В какую сторону нам топать?
Кирилл взял дочь за руку и, ласково поглаживая, направился к воротам.
 
*    *    *
Свидания с Николаем им пришлось ждать больше часа. Кирилл почему-то не имел права на свидание, поэтому по кабинетам пришлось бегать Светлане. Наконец, Николая привели. В несвежей рубашке и мятом костюме, да к тому же - не бритый, он выглядел уставшим и намного старше своих лет. Под глазами, несмотря на его возраст (что такое тридцать семь лет для мужчины), набрякли тёмные мешки. Сейчас ему можно было смело дать все сорок пять лет, но увидев Светлану, глаза его повеселели и он даже, казалось, помолодел. Вот, что делает с человеком любовь, подумал Кирилл.
Кирилл смотрел, как Светлана бросилась к мужу, как начала его целовать, и у него защемило сердце от жалости к дочери и, пока ещё незнакомому ему, зятю. Ах, моя доченька! Девочка моя… не успела насладиться жизнью и, такой удар… - Нет! – продолжала виться мысль дальше, не могла наша дочь выбрать себе в мужья плохого человека. Она всегда умела разбираться в людях. Наверное, поэтому и выбрала она трудную профессию врача – престижную, но трудную профессию, если к ней относиться добросовестно.
- Светлана, может, ты, прервёшься и представишь меня своему мужу? – решил напомнить о себе Кирилл и сделал несколько шагов в их сторону.
- Ах, да… извини папа. - Коля, -  Светка, с трудом оторвавшись от мужа, протянула в   сторону  отца руку,  -  это мой папа. Познакомьтесь!
Кирилл и Николай, одновременно протянули навстречу руки, испытующе глядя друг на друга. Рукопожатие, как определил Кирилл, у Николая было энергичным и твёрдым. Сильный характер, - решил он. Такой не сломается. Надеюсь, выдержит временные трудности, если, конечно не виноват.  Ничего, что сейчас неважно выглядит, в конце-концов, кого тюрьма красила?
- Здравствуйте, Кирилл Владимирович. Рад с Вами познакомиться… давно хотел…  только  вот… не здесь, конечно,  и…  не в таком непрезентабельном виде.
- Здравствуй, Николай! Светлана много о тебе рассказывала, жаль только - по  телефону.  Ну, да, ничего. Надеюсь, всё образуется в вашей жизни.
- Я тоже очень на это надеюсь, очень!
- Сколько времени тебе дали на свидание? – поинтересовался Кирилл у зятя.
- Минут пятнадцать, не больше, - ответил  он и опять посмурнел.
- Света, ты посиди тихонько минут пять-десять, - попросил Кирилл дочь, мне  нужно  переговорить  с  Николаем,  а  потом  я  вас  оставлю наедине. Хорошо?
- Да, папа. Я могу отойти, чтобы вам не мешать. Но, даже не пошевелилась, чтобы разжать руки и выпустить мужа из объятий.
- Расскажи мне, Николай, всё, о чём говорил следователь, какое выдвинул обвинение…  Коротко, но, не упуская ключевых моментов. Сможешь?
- Да.
И, Николай приступил к рассказу.
Кирилл внимательно слушал, изредка поглядывая то на него, то на дочь, а потом неожиданно, как всегда раньше делал, пристально, заглянул зятю прямо в глаза. Этот приём сбивал человека с подготовленной заранее речи и, если человек лгал, заставлял отводить глаза. Николай выдержал взгляд, ничуть не теряясь и, не теряя нити повествования… - Не врёт, решил Кирилл, но нужно ещё Светку более подробно расспросить. Может, ещё что-нибудь выужу.
Эти мысли, идущие параллельно слушанию, ничуть не отвлекали его, а только помогали выстраивать логическую цепочку последующих действий. Наконец Николай замолчал, вопросительно поглядывая то на него, то на жену, как бы говоря - ну, что скажете, особенно вы, тесть? Видок то у вас, наконец-то объявившийся тесть, не ахти какой респектабельный. Ехал-то к дочери, с зятем  знакомиться, мог бы и поприличнее одеться, ведь первая  встреча всё-таки.
Кирилл всё это читал у него на лице, в его глазах, как в раскрытой книге и, понимал – сейчас, в такой ситуации, у того нервы натянуты, как гитарная струна. Не стоит обижаться, да и место не располагает. Нужно держать себя в узде и не обращать внимания на некоторую недоверчивость и критичность ко мне. Придёт срок –  выйдет отсюда, тогда и поговорим за  чашкой чая…
- Не помнишь фамилию следователя,                        ведущего твоё дело? - поинтересовался Кирилл, когда зять закончил своё горькое повествование.
- Кто будет вести дело, не знаю, а первый допрос проводил Акишев Ерлан Абзалович.
-  А, номер кабинета, где тебя допрашивали, случайно, не запомнил?
-  Не пойму, зачем вам все эти подробности? – пожал плечами Николай.
- Коленька, - вступила в разговор, Светлана, - папа не из праздного любопытства  спрашивает.  Может, он сможет каким-то образом помочь нам…
Как же, так и читалось в скептическом взгляде зятя, в таком-то виде? Да кто его слушать будет? Но всё                     же решил ответить - во         втором                 этаже. Кабинет… номер… шесть.
- Николай, до свидания, - попрощался Кирилл, пожав руку зятю. Крепись!.. - Не   буду вам мешать. –   Света, я тебя  снаружи подожду.
Выйдя на свежий воздух, Кирилл огляделся, ища, куда бы примоститься, но вокруг ни одной лавочки! Казалось, полицейские специально их не поставили, чтобы посетители, не дай Бог, не вздумали здесь задержаться.
Остановившись у угла здания, Кирилл, задумался… - если исходить из рассказанного Николаем, то… машину угнал человек, знающий секрет отключения противоугонки или, имеющий навык вскрывать автомашины такой марки, то есть - «специалист». И, третий случай – у угонщика был комплект ключей: или украденный, или скопированный. Николай говорит, что ключи он не терял, они у него всегда с собой…
Я, ему склонен верить. Он показался мне человеком правдивым и достаточно смелым, чтобы признавать свои ошибки. Думаю, нужно трясти Светлану…
А, она, как говорится, «Легка на помине!» Из дверей следственного изолятора показалась Светлана. Вид у неё был расстроенный, а в глазах стояли слёзы. Видно было, какого труда ей стоило их удерживать, чтобы они не полились ручьём. Ему было очень жаль её, но что он мог поделать? Только успокоить, по возможности. Тёплая волна любви к своему ребёнку… к такому беззащитному и, незаслуженно обиженному жизнью, накрыла его, и он   несколько раз  тяжело вздохнул.
-  Света,  я  здесь!  –  позвал он  дочь чуть  охрипшим  от  волнения  голосом.
- Папа, ну как такое могло случиться? Кто это мог сделать?.. Я знаю, это не Николай, я в этом твёрдо уверена. Если бы это сделал он – он бы сразу признался, даже не сомневайся, он порядочный человек. Я же его всего-всего знаю.
-  Постараемся быстро разобраться, Света. – Ты сейчас куда, в больницу?
- Да… - Как я буду с больными разговаривать, ума не приложу?
- Крепись. Всякое в жизни случается – и хорошее, и плохое…  надеюсь, в полиции разберутся. – Кстати! Ты ходила  к следователю насчёт свидания... он расспрашивал тебя о Николае?.. Ну, вроде -  выходил ли он из дома, куда ездил?  Или ещё  какие-нибудь каверзные, уточняющие вопросы он тебе задавал?
Светлана, вспомнив проведённую с мужем ночь, чуть покраснела, а чтобы отец не заметил её смущения, быстро ответила - он только спросил, где был Николай в ту ночь? – А, где же он мог быть, кроме дома? – я так и сказала. – Ой, пап! Мне нужно бежать, я опаздываю, - и, чмокнув Кирилла в щеку, убежала.
 
*    *      *
Кирилл ещё немного постоял, смотря вслед дочери, а потом, повернулся и, решительно зашагал в следственный отдел, благо он располагался неподалёку. Подойдя к окошку дежурного, он попросил пропустить его к следователю Акишеву, в шестой кабинет. Дежурный – стареющий сержант, долго, изучающее, рассматривал его.
Кирилл понимал столь пристальное внимание полицейского к своей персоне. Какое впечатление может производить человек с трёхдневной щетиной на лице, в не очень свежей рубашке, помятых тёмных брюках и не чищенных  несколько дней, стареньких сандалетах?
- Ваше удостоверение! - потребовал дежурный с таким видом, словно надеялся, что у Кирилла его не окажется и он, с полным на то основанием, пошлёт его куда подальше. - Порядок, есть порядок, согласился в душе Кирилл  и, достав из нагрудного кармана пиджака, предъявил удостоверение. А дежурный, вновь, стал рассматривать Кирилла, словно до этого,  он, в течение пяти или больше минут, не делал то же самое.
- По какому вопросу? – «рублеными» фразами продолжил допрос дежурный.
- По поводу наезда на пешехода.
- По поводу наезда на пешехода? - По-нят-но!.. По-нят-но… – протянул сержант и, проговорив, по-казахски, несколько фраз в телефонную трубку, а затем,  выслушав ответ, возвратил  Кириллу удостоверение. Проходите!
Кирилл поднялся во второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которой красовалась цифра номер шесть, а чуть пониже была прикреплена металлическая табличка  с надписью сделанной серебром на тёмно-синем фоне "Ст. следователь Акишев Е.А", постучал в дверь. Услышав в ответ на свой стук - Войдите! - открыл.
В кабинете находились двое. Один – в полицейской форме, сидел за столом. Судя по количеству маленьких звёздочек на погонах – старший лейтенант. Другой – в костюме и с расстегнутым воротом рубашки, стоял у окна и что-то внимательно вычитывал в папке.
 - Я бы хотел поговорить с капитаном Акишевым по поводу наезда на пешехода.
 - Вы, свидетель? – заинтересованно спросил  тот, что у окна и даже, как показалось Кириллу, вытянул шею в его сторону.
- Нет. Я тесть Николая Александровича Патина, обвиняемого в наезде.
Интерес к нему со стороны полицейских тут же пропал, а на лицах их появилось равнодушие, казалось, говорившее – ходят тут всякие, только работать мешают.
- Так, что же вы хотите от нас? - спросил стоявший у окна и представился – Я, капитан Акишев и знаете… следствие по факту наезда в производстве, - продолжил   он,   пожав   плечами,   -   и…  а, что, собственно, вы хотели?
- Я бы хотел, с вашего позволения, - перебил его Кирилл, - взглянуть на схему ДТП и заключение экспертизы по автомашине. Николай… мой зять, у него сейчас не то состояние, чтобы адекватно реагировать на происходящее. Я, полчаса  назад  с  ним  беседовал  –  он  не  помнит  подробностей  экспертизы…
- Простите… э-э… э-э… господин… как вы сказали Вас зовут?
- Кирилл Владимирович…  Кирилл Владимирович                               Соколов.
- Так вот, Кирилл Владимирович…  Я… я, не имею права знакомить с материалами дела посторонних лиц, а вы лицо для меня постороннее, хоть и говорите, что  вы тесть господина… Патина Николая Александровича.
- Но, я действительно тесть Николая и, моя дочь, Светлана Соколова, за ним замужем. Я надеюсь,  это вы отрицать не будете? – И, потом!.. Я же не прошу вас показать мне все материалы. Мне достаточно взглянуть одним глазком на заключение экспертизы и схему ДТП - уже начиная раздражаться, чуть резче, чем он хотел бы, проговорил Кирилл, а чтобы вы не сомневались, что я настоящий тесть Николая и отец Светланы – вот моё удостоверение.
- Нет, нет, что вы! Я совершенно не сомневаюсь, что вы отец Светланы Кирилловны и тесть Патина Николая,  но поймите и вы меня правильно…
- Капитан. Не всё и не всегда, возможно подогнать под требования инструкции.  У  вас  под  следствием  мой  зять…   я  верю  ему.
- Так все говорят, - сыронизировал старший лейтенант, вступив в разговор. - Ерлан, да дай ты человеку посмотреть «одним глазком» эти две бумажки…
Кирилл заметил, как он заговорщицки подмигнул капитану, казалось, он этим хотел сказать - этот тюфяк всё равно ничего не поймёт. Уважь деревню.
Кирилл мысленно усмехнулся -  ах, как, иногда, излишнее самомнение может  сыграть с человеком злую шутку.
Капитан, немного поразмышляв, открыл, стоящий в углу, несгораемый сейф  и достал оттуда папку, на которой было написано – «Дело №».
 
 
Глава тринадцатая
   СВЕТЛАНА
Она прибежала в больницу, успев к окончанию утреннего обхода. В ординаторской, за своим столом, сидел и что-то писал Виктор Тимофеевич, её наставник, бывший воздыхатель и, вообще - очень даже ничего - человек.
- Здрасьте, Виктор Тимофеич, - она слегка наклонила голову. Что новенького?
- И, ты, Здравствуй, Красота Кирилловна! - шутливо поздоровался он, и поднял сжатую в кулак руку в знак приветствия. С  опозданьицем, Вас, Светлана! Чай, спали сладенько на своей пуховой постельке с молодым-то, муженьком?.. –  и пытливо посмотрев на неё, с улыбкой и немного коверкая слова,  продолжил,  -   что-то ты, сегодня, бледненьки и глазки у вас красненьки… или  случилось  что?
- Случилось, Виктор Тимофеевич, такое случилось и, спохватившись, что чуть не    проговорилась своему наставнику о Николае, замолчала.
- Светочка, ну, сколько раз просить тебя, не называть меня по имени и отчеству – обижаете! Я, для тебя – просто Витя. – Так, что случилось, радость моя?
- Ну, Виктор… Тимофеевич, – не называйте, пожалуйста, меня так. Я не ваша радость, а… папина и мамина и… Она чуть не проговорила – Николая.
Повисла неопределённая пауза и, чтобы как-то прервать её, Светлана, не смотря в сторону коллеги, проговорила: «Папа приехал. Пока то, да сё. Вот и задержалась, но я… я,   предупредила заведующую, что  задержусь.
Почему она не назвала истинную причину задержки? - Она и сама не поняла. Просто,   неожиданно, что-то внутри неё сказало - не говори!
Надев халат и переобувшись, она села за свой стол и стала просматривать истории болезней своих больных. У неё, слава Богу, сейчас не было «тяжёлых». Держа в руках историю больной Комковой она, собственно, не видела, что в ней написано, она была далеко отсюда, она была рядом с мужем…
Что же это за напасть такая, откуда она взялась?.. Они были так счастливы вместе, так счастливы и, на тебе!.. Всё кувырком… Коля в тюрьме… хорошо хоть он там вдвоём, с забавным дедом, а не с какими-то там, ворами и убийцами… а, я? Одна в пустой квартире, без Коли… Хорошо, что папа приехал, как чувствовал, что у нас с Колей неприятности, Господи, спаси и помилуй нас!..
Мысли, одна другой грустнее, наполняли голову, не давали сосредоточиться на записях, сделанных её рукой и, слёзы, опять навернулись на глаза. Чтобы скрыть их от постороннего взгляда и не дать повода к досужим вымыслам, она вышла во двор. Не смотря на октябрь месяц, стоял погожий, тёплый день бабьего лета. Ещё не все деревья сбросили пожелтевшую листву и лёгкий, прохладный ветерок, как-бы шаля, нет-нет да тревожил  их. А потом, увидев грустное личико Светланы, приблизился к ней и коснулся ласковой ладошкой щеки, казалось, он хотел сказать - не плачь, всё плохое когда-нибудь заканчивается в жизни.
Светлана, не смотря на горе, поселившееся в её груди, улыбнулась в ответ на ласковое прикосновение шаловливого ветерка. Слёзы, готовые вот-вот пролиться, постепенно высохли и она, чуть успокоившись, вернулась в ординаторскую, к своим анамнезам и кардиограммам.
- Что это вы, Светочка, выбежали, как угорелая? – поинтересовался Виктор Тимофеевич. А увидев её повлажневшие щёки и глаза, спросил, как показалось ей, с ехидцей: «От счастья плакали…  дорогая? Везёт же некоторым!.. Не то, что нам "Сирым и убогим" и, состроив несчастное лицо, повернулся к своим бумагам».
Впервые  Светлана прислушалась, как и что говорит её коллега, её наставник. Может быть, сказалось её высокое эмоциональное напряжение, или сегодняшняя повышенная чувствительность к любой фальши, но  ей очень не понравилась фамильярность его слов и тон, которым он говорил с ней. Впервые она подумала - как же это я раньше не замечала, какой он противный и злой. Но чтобы он не решил, что его слова как-то её задели, она, чуть усмехнувшись, ответила:
- Не знаю, не знаю! Вам ли, Виктор… Тимофеевич, - она специально сделала ударение на его отчестве, - обижаться на судьбу. - Вокруг вас женщины, так и вьются, так и вьются, и в отделении, - она постаралась придать сарказм своим  словам,  - Вас,  так…   уважают!..  Ну,  все,  все. И медсёстры и больные.
И, неожиданно для неё, он промолчал. Неужели он не почувствовал сарказма в моих словах – неужели он настолько глуп? – спросила  она себя, или… а, вот, это «или» её очень насторожило. Она точно знала – он не глуп, тогда, почему он промолчал? Почему не ответил ей в своей всегдашней манере человека, остроумного, не лезущего за словом в карман?.. Почему?.. Не может же под маской доброты и участливости, вечных шуток-прибауток и обезоруживающей улыбки на лице, скрываться злой, мстительный человек? Нет, нет!.. не может такого быть, решила она. Я, всего-навсего, ошибаюсь по молодости и отсутствия жизненного опыта. Да, точно – я ошибаюсь! - успокаивала она себя. Какая я дура, чтобы так плохо думать о хорошем человеке, о своём руководителе… и, она бы ещё долго продолжала казнить себя, если бы её не прервал скрип открывшейся двери и голоса.
В ординаторскую входили закончившие врачебный обход своих палат её сослуживцы. Послышался чей-то смех в ответ на кем-то рассказанный анекдот, зазвенела посуда –  подошло время обеда, а Светлана всё никак не могла прийти в себя от своего открытия и то, что происходило в ординаторской проходило мимо её сознания. Она слышала и не слышала. Она, слышала, но сознание её не воспринимало окружающее пространство. Она была далеко!
 
*    *    *
Глубоко в подсознании, сначала неуверенно, а потом всё настойчивее и настойчивее,  стала пробиваться какая-то мысль. Она, казалось, была похожа на подземный ручеёк, готовый вот-вот пробиться на поверхность земли и разлиться полноводным потоком.
Да! Она, мысль, пробилась и выплеснулась на поверхность сознания широким потоком, сметающим всё на своём пути… 
Как я, могла? Как могла я так плохо  поступить со своей свекровью? Со своей второй мамой? Бог накажет меня за такое упущение! Я, как моллюск, забралась со своим горем в раковину себялюбия и совершенно забыла сообщить ей о Коле - казнила она себя.  А ведь она его мама. Она родила и вынянчила его. Она благословила нашу любовь!.. Нужно  немедленно написать ей, сообщить, что случилось с Колей… но, как я напишу ей о том, что произошло? Это убьёт её, у неё такое слабое сердце…
Мысль, зацепившись за слово - мама, как якорь корабля за дно моря, крепкой хваткой удерживала её, не давая отвлечься. А моя мама! Она ведь тоже ничего-ничего не знает о случившемся со мной и Колей. Ну, хорошо… своей маме я сообщу по телефону, а Колина мама? Господи! Это ж страшно подумать, через сколько дней она получит моё письмо! И, в расстроенных чувствах, она совершенно забыла, что пристань Иртышск находится в ста-ста двадцати  километрах от Семипалатинска и письмо идёт туда – максимум , двое-трое суток.
Как через казни египетские, страдая и кровоточа, проходила душа Светланы, и никто не утешил её, не помог ей в эту трудную для неё минуту. Не помог, потому что окружающие её люди, зараженные вирусом равнодушия, и имеющие души, покрытые коркой чёрствости, не видели её страданий. Да если бы даже видели, всё равно прошли бы мимо, отделались бы дежурными фразами. А ей так хотелось, так нестерпимо хотелось, чтобы кто-нибудь погладил её по голове, как в детстве мама, и сказал ласковые слова утешения.
Находясь среди множества людей, она чувствовала себя одинокой и беззащитной от ударов судьбы… беззащитной и одинокой… Она была одинока, как одинок оторванный от дерева во время грозной бури листочек, и лишь мысль о муже, о Николае, согревала её душу.
За эти несколько тяжёлых для неё минут в душе Светланы произошёл огромный переворот. Она повзрослела на добрый десяток лет, и мыслить, и рассуждать она стала соответственно своему новому возрасту. Она стала Женщиной! Женщиной с большой буквы!.. С этого момента, она сознательно вступала в борьбу за свой мир, за свой кусочек счастья, подаренный ей судьбой в лице её любимого мужа. Она готова была горло перегрызть тому, кто встал бы на её пути, чтобы разрушить её, пока ещё маленькую, семью!    Она готова была бороться против всех,  кто захотел   бы отобрать у неё мужа! 
Сжав кулачки, она суровым взглядом обвела всех присутствующих и, на миг, на короткий миг, её взгляд задержался на наставнике.
- Светлана Кирилловна, вы будете обедать? - расслышала она голос Виктории Ивановны – пожилой, слегка полноватой женщины-врача, со смешным курносым носиком на  широком, несколько одутловатом лице…
-  Что? Нет, спасибо! Что-то мне не хочется. - Я плотно позавтракала дома.
…Напрасно отказываетесь, Светочка, продолжила сослуживица, вот смотрю я на вас, что-то вы бледноваты сегодня… и, с хитроватой улыбкой на губах, как грязным кирзовым сапогом по натёртому до блеска паркету, ляпнула -  уж не беременны ли вы, милочка?
Шокированная такой бестактностью, Светлана даже опешила вначале, а увидев устремлённые на неё, жадно-любопытные и словно обшаривающие взгляды своих коллег, совсем растерялась. Густо покраснев, она, отрицательно покачав головой, пояснила:
-  Нет, нет! Что вы! – Просто… у меня сильно разболелась голова.
Так неуклюже оправдываться могла только студентка-первокурсница застуканная профессором за списыванием со шпаргалки, а не дипломированный врач, окончательно расстроилась она, но слово, как воробей, вылетело – назад не вернёшь. И, чтобы как-то избавиться от назойливых взглядов коллег она, сославшись на необходимость посмотреть одну из больных, вышла из ординаторской.
В четыре часа после полудня, закончив обход  больных, Светлана отправилась домой. Уже сидя в автобусе, она вдруг встрепенулась. – А, как же папа? Без обеда, без ключей от входной двери её дома? Ну, растеряха, выбранила она себя и добавила - пустоголовая дурёха, могла бы хоть денег дать отцу, на обед в столовой.
 
Глава четырнадцатая
      КИРИЛЛ
 Выйдя из здания следственного управления, Кирилл направился на автобусную остановку, на ходу решая, ехать к Светланке на работу, чтобы взять у неё ключ от дома, или  на место Дорожно-транспортного происшествия. Пропустив пару автобусов и порасспрашивав людей, стоящих на остановке, он, наконец, дождался своего, идущего в нужную ему сторону - автобуса с цифрой №1 за лобовым стеклом.
Место ДТП находилось недалеко от старой пожарной каланчи. Выйдя из автобуса, Кирилл внимательно осмотрелся и… вспомнил - он вспомнил её! Он вспомнил её - эту пожарную каланчу, мимо которой частенько проходил в бытность свою здесь, в Семске. Это ж надо, столько лет прошло!– подумал он, возвращаясь памятью в далёкие годы юности своей. Да, в этом городе прошла часть его жизни! В этом городе он когда-то учился в Речном училище, бегал с друзьями на танцы в центральный парк. Ходил на свидания с девушками - работницами чулочно-носочной фабрики и студентками медицинского института… Господи, как давно это было!.. Как давно.
Он немного прошёл по тротуару вдоль чугунной ограды парка поближе к каланче и увидел лавочку, приткнувшуюся спинкой к одному из столбиков. Лавочка была пока никем не занята. Наверное, из-за рабочего времени, подумал он, а ребятишки вырвутся на волю попозже, после уроков. Присев на неё, Кирилл стал попеременно смотреть, то  на приблизительное место наезда на пешехода, то на схему ДТП, срисованную им на листок бумаги в кабинете следователя
Даа… ты только посмотри, как тщательно всё зафиксировали, в очередной раз взглянув на схему, подумал он. Это вам не на простого смертного наехали, здесь корпоративная завязка чувствуется. А привязок то сколько!.. Фу ты,  ну ты – ноги гнуты!.. Это ж надо так расстараться со схемой. Видно рисовальщик не один раз вспотел, пока схему на бланк наносил, или начальство своим зорким оком за ним наблюдало.
Нарушений в начерченной схеме, Кирилл не нашёл. Прицепиться было не к чему, а он так надеялся найти хоть маленькую ошибку, но, увы! Он ещё немного посидел, прокручивая в голове, так и сяк, схему происшествия и, решив, что больше здесь ничего нового не узнает, решил уже уходить, как голову пронзила мысль, а что если… Он ещё раз осмотрелся вокруг… Дома, как дома - с окнами и балконами, а в домах... в домах люди живут. Вот, что ему нужно… Люди!.. Свидетели!.. Конечно, по здравом размышлении, полиция всё здесь прошерстила – не такие уж они дураки, работать, если захотят, умеют…
Кирилл, сказав себе - «С богом!», решительно направился во двор ближайшего от места происшествия, дома. Обойдя все квартиры и поговорив с жильцами, конечно, с теми, которые открыли перед ним дверь, он понял - ещё один дом он осилит, но не более того. Он очень устал. От голода слегка подташнивало, и  кружилась голова. Слабость накатывала на каждой осиленной им лестничной площадке.
Для развязывания языка у потенциальных свидетелей, которых он надеялся найти, Кирилл воспользовался самым действенным способом – он представлялся отцом водителя,  что, отчасти, было правдой. Люди, открывавшие ему двери своих квартир, вначале недоверчиво, затем, всё более откровенно, разговаривали с ним. Но не все. Были и такие: узнав, кто он и  зачем пришёл, начинали ругать водителей, называть их убийцами на колёсах, а ему прямо в глаза говорили - твой сыночек наехал на человека, осиротил чью-то семью, а ты отмазать его хочешь? В тюрьме ему место! И захлопывали перед ним дверь.
Во втором доме повторилось всё тоже самое, с небольшими вариациями.
Затея с поиском  свидетеля себя не оправдала, решил Кирилл, теряя последние остатки сил. А на третьем этаже, нажимая звонок очередной двери, в очередную квартиру, из-за которой чуть слышно доносился счастливый детский смех,  он, прямо у двери, потерял сознание. Очнулся он на чьём-то диване, в совершенно чужой квартире. Над ним склонилась молодая, довольно таки симпатичная женщина, а рядом с ней стоял сухонький старичок неопределённого возраста. Встречаются иногда такие… вечные старички. О них в народе говорят – «Маленькая собачка - до старости щенок». Не в обиду им, конечно, будет сказано. А рядом с ними вертелся, путаясь под ногами, карапуз, лет трёх-четырёх, в штанишках до колен и  рубашонке яркой расцветки.
- Простите!.. Я вас, наверное, очень напугал? - полувопросительно, полуутвердительно проговорил медленно Кирилл. Извините, я сейчас уйду… не знаю, как это со мной случилось? Раньше такое со мной не происходило.
- Вы лежите, лежите…  вам, сейчас, нельзя вставать, стала успокаивать его женщина. Хотите водички? И через мгновение - меня зовут Валентина… зовите просто, Валя, а это мой папа – Пётр Иванович,  продолжала щебетать она. Затем, показав на карапуза, добавила – а это самый главный в нашей семье - Михаил Сергеевич, мой сын-баловник. Мы с ним и дедой сказку рассказывали про Красную шапочку. Это наше общее,  семейное   развлечение.
-  Мне так неудобно перед  вами. Столько хлопот я вам доставляю, - опять начал извиняться Кирилл.
- Что вы, что вы! Никаких хлопот. С каждым может такое случиться, пожалуйста, не    принимайте так близко к сердцу, не переживайте…
Кириллу доставляло удовольствие слушать говорок словоохотливой и, по всей видимости, очень доброй женщины, но приличия – есть приличия, подумал он, пора и честь знать. Он приподнялся, чтобы встать, но голова вновь закружилась, и он бессильно отвалился на подушку. Вот незадача! – пронеслась в голове беспокойная мысль, не хватало только заболеть в чужой квартире.
- Вы ещё полежите, пока вам полегше не станет, а мы в другую комнату пойдём,  сумел вставить и своё слово, с ударением на «О», сухонький старичок. Если, что понадобится, зовите нас…
Кирилл, от удивления, чуть рот не открыл – у Петра Ивановича был не голос, а «Иерихонская труба». Откуда в таком тщедушном теле смог вместиться такой мощный голос? – восхитился Кирилл.
Полежав ещё минут десять-пятнадцать, он решил всё-таки встать. Голова уже не так сильно кружилась. На шум, поднятый им, в комнату заглянул карапуз с любопытно-распахнутыми, цвета спелого ореха, глазами и, тут же раздался его тонкий голосок: «Мама, деда, дяденька проснулся!» - и, круто развернувшись почти на месте, затопотал в другую комнату.
- Ну как вы? – спросила, входя в комнату, женщина. – А то может, всё-таки, скорую помощь вызвать? Я сбегаю к соседке – у них телефон недавно поставили…
-  Спасибо Вам  огромное! Не стоит так беспокоиться. Я сейчас уйду... мне уже получше.
- Знаете, что. А, давайте, вы с нами чаю попьёте! Мы только-только собрались... У меня  сегодня такие замечательные пирожки с курагой получились.
И таким доброжелательным тоном это было предложено, с такой теплотой в голосе, что, казалось, откажись сейчас Кирилл от её предложения и у неё тотчас из глаз польются слёзы обиды. И Кирилл сдался.
 
*     *     *
Кухонька - оказалась маленькой шестиметровкой, как их называют в народе – «хрущёвкой», но очень опрятной и чистенькой. На столе стояло блюдо, доверху наполненное свежими, румяными пирожками, издающими такой чудный аромат, что у не имевшего с раннего утра ни крошки во рту Кирилла, рот наполнился слюной и он, непроизвольно сглотнул. На газовой плите пыхая паром и погромыхивая крышкой, уже пел победную песню, разукрашенный  петухами и красными цветами, эмалированный чайник.
- Будьте добры, присаживайтесь, - пригласил его к столу Пётр Иванович своим бесподобным голосом,  -  не стесняйтесь. Будьте, как дома.
Раньше всех к столу, конечно, успел «хозяин» - карапуз, Михаил Сергеевич. Взгромоздившись на табурет, он стал, подражая взрослым, дуть в чашку, а затем, зачерпнув  ложкой из чашки чаю, выразил своё мнение о нём - «галяций!» И так это у него получилось непосредственно и смешно, что все, выслушав его высказывание по поводу чая, невольно рассмеялись.
- Вы, к кому-то приехали, или ищете кого? – поинтересовалась Валя, прихлёбывая чай. - Мы, тут, с самого начала живём. Почти всех знаем, может, сможем  чем-нибудь помочь? Вы спрашивайте, не стесняйтесь.
И Кирилл не удержался. Он всё рассказал этим добрым, отзывчивым людям: и про Светлану, и что случилось с Николаем и, что он ищет свидетелей наезда на полицейского… затем, тяжело вздохнув, добавил: «Но, пока у меня ничего не получается».
Валя и Пётр Иванович притихли, слушая его исповедь. Даже «хозяин» молчал – скорее всего, увлёкшись, сладким чаем с пирожком и вареньем.
- Да… положеньице… говорите – вчера поутру?.. Интересно… интересно! – Валя,  а  это  не  тот  случай,  о  котором  ты  мне  вчера  рассказывала?..
Кирилл насторожился. Неужели, после стольких трудов и переживаний, его, наконец-то, посетила удача, и так неожиданно. Хотя, почему неожиданно? Судьба иной раз бывает милостива к страждущим. Ну, скажите на милость, зачем Богу наказывать  не виновных людей? Ему что, грешников не хватает? И, боясь неосторожным словом или движением спугнуть удачу, он  вопросительно  посмотрел  на  жующую пирожок, Валентину.
- Не знаю, - пожала она плечами, -    может тот, а может и не тот…
- Валя, пожалуйста, - взмолился Кирилл, - расскажите! Что вы видели? Когда? Где? В какое время? Я вас очень-очень прошу, просто умоляю! Помогите, мне! Человек же, совершенно невиновный, может ни за что пострадать!
От волнения, охватившего всё его существо, он стал даже чуть заикаться. Вначале медленно, неуверенным голосом, казалось, вспоминая далёкое прошлое, Валентина начала рассказывать: Она, утром, где-то в начале пятого часа, проснулась, потому что её разбудил плач Мишеньки.  Взяв его на руки, чтобы успокоить, поняла - он, опписялся. Поменяв простынку и одеяльце, уложила его в сухую постель…
Боясь поторопить Валентину  и спугнуть своим нетерпением её память, Кирилл сидел и молча подгонял её. А она, обстоятельно и подробно излагая вчерашнее утреннее событие, большую часть рассказа уделяла своему сыну, а не происшествию. Он понимал её - она мать! Для неё сын – главное! Всё остальное – второстепенное. Какое, например, ей дело до каких-то там аварий, разных там наездов на пешеходов – это побочное, это совершенно не относится к её сыну, его мокрой простынке и рубашонке. Главное в её жизни – сын, этот живчик с умными глазёнками. Поэтому Кирилл не торопил её, жевал пирожок с курагой, прихлёбывал чай и ждал, стоически ждал, когда она приступит к рассказу о самом происшествии.  Ждал, надеясь на удачу, и боясь разочароваться. Всё его нутро, начиная от пяток и до самой макушки головы, дрожало от нетерпения.
- Валентина! Человек ждёт от тебя, что ты расскажешь о том, что видела, - перебил её   Пётр  Иванович, а ты…  всё  про  пелёнки да рубашонки.
...Вышла я на балкон повесить бельё на просушку, продолжила она, словно не услышав реплику отца, а там, смотрю… и, она рассказал всё, что увидела на противоположной стороне улицы: стоит легковая машина, а на краю дороги лежит человек, не шевелится. Мне его хорошо с балкона видно. У него почему-то одна нога разутая, а на другой туфель надет, а возле него… ну, этого, лежавшего, стоит человек, наклонился так, ну… словно рассматривает того, который лежит. Я подумала, это пьяный лежит, а тот, с машины, остановился, чтобы на него посмотреть – живой или нет. Ну, пьяный и пьяный. Подумаешь, невидаль какая в наше-то время. А потом тот, что с машины, взял пьяного и оттащил его с дороги… - Я ещё подумала, какой молодец, доброе дело тому пьянчужке сделал. От дороги подальше  уволок, чтобы другим ездить не мешал. А потом он сел в машину и уехал, а я пошла на Мишутку посмотреть.
- Вы не вспомните, как он выглядел, тот человек, с легковой машины?  
- Вы думаете, это он наехал?..  Да,  ну…  что вы…  не похоже. Нет, совсем не похоже.
- Всё-таки, Валя. Вы запомнили, как он выглядел?  Во что одет? Ну, хоть что то, вы о нём можете рассказать. Не могли же вы ничего не запомнить.
- Валюша, давай вспоминай, - решил помочь Кириллу, Петр Иванович. Может и правда это он, убивец. – Действительно, что это за добрый дядя такой нашёлся - пьяным помогает, с дороги убирает, чтоб не дай Бог…
- Вы чего на хорошего человека напали? – заступилась за водителя Валентина. Может, лежал этот пьяный на дороге, мешал ездить – другие его объезжали, а  этот… сердобольным оказался... Убрал с дороги, чтоб не наехали случайно…
- Валя! Раз он такой добрый и хороший, - перебил её, Кирилл, - так почему он скорую   помощь  не вызвал или…  хотя  бы в полицию позвонил?
- Вот видишь, Валюша, вполне резонный вопрос задал тебе Кирилл.
- Ну, вроде… куртка на нём болоньевая – сама, такая синяя, а рукава жёлтые… - Теперь «такие»  куртки в моде. Я своему Сергею такую же хочу купить. Сергей – это мой муж, - пояснила она. Он  скоро с работы должен прийти.
- А цвет волос у него, какой? - пытался, как можно больше узнать, Кирилл. Может,  цвет глаз запомнили,  или  ещё  какие-нибудь      приметы?
- Вы смеётесь? Как я могла цвет глаз увидеть? Ещё ж рано было! Да и далековато всё-таки. А вот волосы у него, богатые! Знаете, такие, светлые и… волнистые. Длинные. До  плеч. - Красивый  мужчина,  представительный.
- Я тебе покажу… красивый мужчина! Не посмотрю, что ты моя дочь!.. У тебя  своих  двое,  красивых…   правда,  Мишутка?  Ишь,  ты,  красивый…
-  Плавда,  дедуська!  –  Мама!  Мы  с  папой,  плавда,  самые  класивые?
- Конечно, мой хороший. - Вы с папой, самые-самые                               красивые у меня!
- Валя. Может, вы машину запомнили? Какая она? Какой марки? Какого она цвета?  - продолжал выпытывать Кирилл, всё более и более возбуждаясь, как ищейка, идущая по свежему следу.
- Какой марки, какой марки?..  Да откуда же я знаю, какой марки!.. Я в них разбираюсь, что ли? – чуть-чуть обиделась она. Легковушка красная, иномарка – это точно. Красивая!.. Не Жигули и не Волга, их я знаю… Нам бы такую машину, а то копим, копим... нет! Подождите! Она не красная... нет, нет...  она  тёмно-красная, скорее даже, чтобы не соврать -  вишнёвая.
Кирилл, услышав всё это, чуть не запрыгал от радости и не запел. Ну, надо же! Ну, надо же! Кажется, он нашёл свидетельницу и, опять заволновался… А почему же нет её показаний в материалах дела? Куда они подевались? Странно…
- Скажите, Валя, вы это всё…  ну, всё, что  сейчас мне рассказали, - осторожно, боясь потерять вдруг возникшее понимание происшедшего, - вы…, вы  всё это рассказали полиции?  Они  Вас спрашивали об увиденном?
- Да, нет, откуда. Нас никто, ни о чём не спрашивал. Мы утром, папа, я и
Мишутка, уехали на дачу, а вернулись              домой                   поздно вечером… темно уж было.
- Вот как! Тогда понятно… Валя, а вы могли бы всё, о чём сейчас рассказали, если  вас    пригласят  в полицию, повторить им, всё-всё?
- Конечно, - пожав плечами, согласилась она. – Папа, ты, как на это смотришь?
- Наверное, надо, дочка. Раз видела, почему не рассказать, если надумают пригласить.
- Вот спасибо!.. А, пирожки у вас замечательные! Я давно таких вкусных не  ел. Да    и  пора мне. Вон сколько времени у  вас отнял.
- Ну, что вы. Не стоит беспокойства. Приходите ещё к нам в гости – будем рады вас с дочерью и зятем у себя видеть. Чаю попьём, про жизнь поговорим.
Попрощавшись и ещё раз, извинившись за доставленное беспокойство, Кирилл, сопровождаемый всей семьёй, направился  к двери. Надевая куртку и застёгивая ремешки на сандалетах, он всё думал о рассказе Вали, и какая-то мысль постоянно не давала ему покоя. Что-то я забыл спросить, но что?..  Господи! - наконец-то дошло до него, я же не спросил ни адреса, ни фамилии. Вот голова дырявая!
- Простите меня великодушно, Валя, от радости, что это не мой зять совершил наезд, я совершенно забыл спросить у вас адрес и фамилию.
Записав на листочек всё необходимое, Кирилл ещё раз попрощался и покинул гостеприимную семью.
 
 
Глава пятнадцатая
    СВЕТЛАНА
… Зайдя, по пути, в продовольственный магазин и, сделав необходимые покупки, она, придя домой, стала готовить ужин. - Куда это отец запропал? – подумала Светлана и посмотрела на часы. Ого, уже половина шестого… и потянулись, разматываясь, как клубок ниток, мысли – грустные, невесёлые, подстать настроению: как бы чего не случилось с ним?.. Маме позвонить, свекрови, Ларисе Степановне, письмо написать и отправить… а, как там дела у бедняжки, Коли?.. И  опять горькие слёзы навернулись на глаза, повисли жемчужинами на ресницах, а потом и вовсе закапали.
Поток мыслей прервал звонок домофона – вернулся отец. Светлана быстренько вытерла слёзы и вышла его встретить. По глазам его, искрящимся радостью, догадалась – что-то хорошее произошло у него. Не зря видно так долго отсутствовал. Сгорая от любопытства и нетерпения – что могло так обрадовать его, поцеловала в щеку и тут же, прямо в коридоре, не дав ему раздеться,  заинтересованно, с волнением в голосе, спросила:
- Пап, ты, где так долго был? Что-то произошло? У тебя глаза, так и светятся. Можешь мне рассказать или нет? Ты, что-нибудь узнал об аварии?
- Дочурка, у меня, я так считаю, очень хорошая для тебя, новость. Только дай мне   отдышаться и водички попить, а то в горле пересохло.
- Папа, у меня ужин почти готов. Ты иди, помой руки и проходи к столу. За ужином ты мне расскажешь, где был, с кем встречался, о чём говорил.
- Отлично! Знаешь, Свет, я голоден, как волк, поэтому, как в народе говорят - «Что есть в печи – всё на стол мечи!». Можешь даже стопочку подать – токмо для успокоения нервов и… ничего иного. Можешь такое организовать?
- Я тебя «вкусненьким» накормлю, а вот насчёт «успокоения нервов».., извини папа, у нас в доме не водится. Не держим мы этакое добро в доме, понимаешь?
- Чтоо?.. Совсем-совсем? Ни беленькой, ни красненькой? Вы что, больные?
- Нуу, ты тоже скажешь, папа. Совсем мы не больные, - чуть обиделась дочь.
-  Ну,  а  если,  к  примеру,  к  вам  гости  нагрянут?  Как  выкручиваетесь?
- Пап, честное слово, ты, как маленький, ей Богу. Все наши гости, как и мы с Колей, кофе пьём и, в шутку рассердившись, добавила, - ты, пойдёшь, руки мыть, в конце-концов или так, не умывшись, с грязными руками за стол сядешь?!
Утолив немного голод, отец и дочь  налили по чашке кофе и расположившись в мягких креслах, продолжили  прерванный  ужином, разговор.
- Папа, я сгораю от любопытства. Ты же обещал мне рассказать, всё-всё и, кстати, где ты побывал после того, как мы расстались? – Папочка, миленький, не тяни, у меня душа не на месте, рассказывай скорее, - заканючила Светлана.
-  Ладно,  ладно,  не  канючь.  Вот  последний  глоточек  сделаю  и  тогда…
Светлана даже ахнула, услышав, рассказ отца и сердце её забилось от радости   и надежды на скорое освобождение мужа из тюрьмы.
- Папочка, родненький, ты у меня «Папа из всех пап!» дай я тебя поцелую.
Она совсем уж решила, что всё завтра же закончится, но услышала вопрос, который её насторожил и заставил вновь задуматься. А вопрос, по сути, был простой. Получала она повестку от следователя или нет. Как это я забыла в почтовый ящик заглянуть! –  спохватилась   она. Ведь мимо же шла…
-  Пап, я  забыла, я  сейчас,  я  быстро,  -  и бросилась вон из комнаты.
Корреспонденции было много – газеты, несколько журналов и среди них она нашла повестку в полицию.
Любопытно, почему они повестку бросили в почтовый ящик, а не вручили, под роспись? –  Хотя… меня же дома не было. Её приглашали к девяти тридцати в УВД, к следователю Акишеву Е. А.
- Папа, утром меня приглашают прийти к следователю. Что ему говорить?
- Просто отвечай на вопросы. Вам с Николаем, по-моему, скрывать нечего. Да, Света, попроси у следователя, чтобы тебе отдали машину. Чего ей там стоять. Дома,  в  гараже -  надёжнее, да и  ты  сможешь  ею пользоваться.
- Как же, надёжнее! Угнал же кто-то…  - Человека задавил и назад поставил, а ты говоришь – надёжнее. Куда уж надёжнее… Интересное дело – сигнализация  даже  не  пискнула.    Ты не находишь это странным?
- Света, машина стояла во дворе, а не в гараже. Чтобы взять машину из гаража нужно знать код замка. – Надеюсь, у вас кодовый замок?.. - Да, Света, ещё что я тебя хотел попросить,  ты всё-таки прикинь, кто может подходить из ваших знакомых и незнакомых, под описание угонщика. Я всё-таки, больше, чем уверен, там, у каланчи, была ваша машина и не забудь, пожалуйста, следователю дать координаты свидетельницы…
 
*    *    *
Улёгшись в постель, Светлана ещё долго не могла уснуть. Растревоженная рассказом отца, она перебирала в уме всех их с Николаем, общих знакомых. Все были, на её взгляд, порядочными людьми и не могли совершить недостойного поступка, тем более - угнать их машину… но, какая-то назойливая мысль  всё же пыталась пробиться наружу, мешая спокойно думать. Она не давала покоя, тревожила. Казалось, вот сейчас, ещё немного усилия…  ещё чуть-чуть и Светлана поймает её за хвост, но, не тут то, было. Поманив своей доступностью, она, показав язык, тут же исчезала в неизвестность. Так и не поняв, что она, мысль, хотела сказать ей, или предупредить о чём, она пропала, а Светлана забылась, не дающим отдыха ни душе, ни телу, сном.
Ей приснилась свекровь, Лариса Степановна. Лицо её выглядело сердитым, и в то же время, обиженным. Казалось, всем своим видом она пыталась сказать - ты потеряла связку ключей и, из-за тебя, мой сын находится в тюрьме. Ему  там  плохо и одиноко… - Неправда… неправда, возражала Светлана, я ни разу в жизни не теряла ключей – спросите у мамы. Коля мне, правда, дал комплект ключей от машины и гаража, но они у меня всегда в сумочке. Я, Лариса Степановна, всего несколько раз брала машину, чтобы поездить за покупками по магазинам и то, с Коленькиного разрешения…
И, тут же, словно по волшебству, она оказалась в камере Николая… Он не спит, а просто сидит на табурете и разговаривает с каким-то человеком, очень похожим на домового из детской сказки, таким же маленьким и лохматым-лохматым, таким же домашним и добрым. Они смеются над чем-то, а за их спинами, ими не видимый, стоит какой-то призрак и злобно улыбается. Он кого-то ей напоминает.
Светлана пристально всматривается в его очертания, пытаясь понять, насколько он опасен для Николая… и, всё- таки…  до чего же знакомые черты лица, думает она. Почему я не могу вспомнить, кому они принадлежат?.. Она пытается представить себе лицо, по всей  вероятности, знакомого  ей человека, перебирает в уме давно знакомые и незнакомые, хоть один раз увиденные лица, но нет, память не может или не хочет ей помочь…
Призрак перевёл взгляд на неё, улыбнулся и подмигнул. Казалось, он хотел сказать ей - вспоминай, вспоминай, возможно, что и вспомнишь, но вряд ли, глупенькая ты. Светлана, от такой наглости с его стороны, рассердилась и послала в него из-под нахмуренных бровей, испепеляющий взгляд. Она ещё хотела сказать ему, что нисколько не боится и всё равно вспомнит его лицо, но тут картина начала расплываться и… Светлана, с колотящимся от увиденного и пережитого во сне, сердцем проснулась.
 
*    *    *
За окном ранний рассвет. Вылазить из-под одеяла совершенно не хотелось, и она решила ещё чуть-чуть поваляться в постели, а заодно и разобраться в только что увиденном сне. Со свекровью, с одной стороны, для неё всё было понятно. Хотя… чего это она налетела на меня с этими ключами? Причём тут ключи? Не понимаю! – рассуждала она сама с собой. С другой стороны, в детективных романах жертвы делают с них копию и пользуются ими в своё удовольствие. Но, я то,  какой  и  кому  –  враг?..   А,  Коля?  Он  то,  кому  дорожку  перешёл?.. Да, ну!.. Чушь всякая лезет в голову!.. Но тут перед глазами предстал злобно улыбающийся призрак и её мысли совершили крутой поворот в сознании.
И опять она задумалась - кого же напомнил ей призрак? Вот чувствует она, прямо кожей чувствует, всем естеством своим чувствует – знает она этого человека, и стоит только чуть-чуть, самую малость приоткрыться малюсенькой щелке в её сознании, она тут же его узнает.  Но, нет! Даже самой-самой, малюсенькой-малюсенькой, величиной с остриё иголки, дырочки, не открылось. Тайна призрака оставалась за семью замками!
Голова, от умственного напряжения, стала немного побаливать. Этого ещё не хватало,  возмутилась она. Ну-ка!.. Я тебя! – пригрозила она ей и строго приказала себе - дай отдохнуть голове и тогда… с новыми силами!.. А что, с новыми силами? – подумала она, я что, найду, на кого похож, этот чёртов призрак?..
Светлана ещё немного полежала с закрытыми глазами ни о чём не думая, как-бы совершенно отключив мозг. Дождавшись, когда немного приутихнет боль в голове, вновь начала анализировать свой сон.
– Я где-то читала, или мне рассказывали, об одном сыщике… не помню, как звали его, но, некоторые преступления он смог раскрыть во сне. Может быть и мой сон, если хорошенько в него вдуматься, что-нибудь да значит? - Лариса Петровна указывает на потерю ключей, а я их  не теряла, затем… Стоп! Дайте подумать!.. Ага!.. Затем, появляется ухмыляющийся  знакомо-незнакомый мне призрак и нахально подмигивает глазом.  Вот, идиот! Я тебе подмигну! Так подмигну, что до конца жизни будешь меня помнить! – не на шутку рассердилась Светлана… и, всё же, где же я его видела? – опять задумалась она.
 
*    *    *
Так и не решив, что же ей хотел подсказать сон, она стала собираться к следователю. Отец ещё не вставал, и Светлана решила не тревожить его, пусть поспит подольше, отдохнёт. Вон, вчера, сколько набегал, но зато до чего же приятную весть ей принёс! - Ой! Чуть не забыла, вскинулась она, мне же в больницу позвонить надо, что задержусь немного. Пусть не беспокоятся.
Хорошо, что никто в больнице не знает о моих неприятностях, а то разговоров  не оберёшься. Узнают – пойдёт-поедет! Каждый будет косо поглядывать и за спиной у меня говорить - что, красавица-недот… Светлана даже икнула от неожиданно выскочившей из какого-то закоулка сознания мысли. Так ведь… так ведь… так меня… нет. Господи! Не-ет! – чуть не закричала она от вспыхнувшего в мозгу озарения. Нет, нет! Он меня называет «Красавица-Кирилловна», а тот, в телефоне – «Красавица-недотрога». Это две разные вещи и голос - голос совсем другой.
Не ври сама себе – попеняла она. Всё сходится. Но…  как же с ключами-то быть? Ведь у него нет, и не может быть ключей. Да и зачем это ему надо, притом, что, он живёт не в нашем районе. Где же он живёт?.. Дай Бог памяти – нет, не помню!
 Да, он как то приглашал меня к себе, но я тогда отказалась посмотреть его бунгало, как он называет свою квартиру... Да, вроде бы всё сходится, но… я не верю, а если быть честной до конца - я боюсь поверить…
 Тут она непроизвольно взглянула на часы:  Боже мой, я катастрофически опаздываю к следователю и, быстро накинув поверх английского жакета ветровку, выскочила из дома.
 
*    *    *
У следователя Акишева вопросы к ней были те же, что и в прошлый её приход: где стояла машина? Не выезжал ли Николай куда-либо, а может он вообще дома не ночевал? И так далее, и так далее… Светлана на все вопросы отвечала обстоятельно и, как просили, со всякими мелкими подробностями, на её взгляд совершенно не имеющими отношения  к делу.
Она  напряглась только, когда её спросили - не подозревает ли она кого-нибудь?
Вот тут она заволновалась. Ну, не станешь же рассказывать им о приснившемся ей сне, о подозрениях, возникших у неё по поводу человека, может быть совершенно не виновного… Но, следователь, есть следователь, тем более, она это почувствовала сразу, при первых же вопросах, опытный следователь…  и мгновенно последовал вопрос:
- Так, всё-таки, может быть, вы… подозреваете кого-нибудь? – спросил Акишев и посмотрел на неё, как тигр на антилопу. - Давайте будем откровенны Светлана Кирилловна - вы хотите видеть вашего мужа дома, или в тюрьме?
- Да как Вы, смеете! – возмутилась она. - Я вам принесла адрес свидетельницы, а кого   подозреваю – это совершенно не ваше дело! Ясно?
- Наше, наше, уважаемая. Вы, что, Светлана Кирилловна, хотите подпасть под статью «об укрывательстве преступника»? Так, я могу вам в этом поспособствовать.
Она испугалась. А вдруг этот жестокий полицейский и правда, посадит её в тюрьму. Как она потом поможет Николаю выйти на свободу? Знала бы я законы, сокрушённо подумала она, а  так…  и,  она  рассказала  полицейскому о своих подозрениях.
- Вот видите… совсем другое дело, - мягко пожурил он её. И нам хорошо, и вам легче на душе стало. А то, чего ж такую тяжесть в себе носить. И, повернувшись к напарнику, записывающему её сбивчивые,  показания, приказал:
- Слава, дай Светлане Кирилловне протокол допроса, пусть прочитает и подпишет.
Светлана, расстроенная донельзя, тем, что, может быть, подвела под тюрьму хорошего человека, почти не читая, расписалась в протоколе и вернула  молодому полицейскому, с  явным интересом разглядывающего её.
- Свет-ла-а-на Кирилловна, ну, что же вы. Нужно на каждой странице расписаться, - мягко попенял  ей Акишев, и продолжил, - а машину можете забрать, криминалисты  с  ней  закончили работать, только оплатите за охрану.
- А как же мой муж? – подняв глаза на капитана, и с волнением ожидая ответа, спросила она. Его вы сразу отпустите? Можно я его у вас, в коридоре, подожду или сначала мне   машину забрать со стоянки?
- Ну, что вы, Светлана Кирилловна, у нас так быстро дела не делаются, - поддерживая её под локоток и провожая к двери, попенял ей, старший лейтенант.  Я… провожу вас к  машине, а то, не дай Бог, заблудитесь в наших лабиринтах.
Нашёл время увиваться, как кобель возле сучки, со злостью подумала она. У людей горе, а он…но, все-таки приятно, призналась она себе. И, вопреки только что промелькнувшей мысли, новая мысль - какая же я безнравственная - резко выдернула локоть из руки молодого полицейского. Она даже на мгновение приостановилась. - Господи, муж страдает ни за что, ни про что в тюрьме, находится среди бандитов и воров и, может быть, они мучают его, а ей, видите ли -  при-ят-но…  бессовестная! – укорила она себя.
Забрав Фольксваген с полицейской стоянки, Светлана поехала в больницу.
 
        Глава шестнадцатая
    НИНА
… Не выспавшаяся и разбитая усталостью, с тёмными кругами под глазами, она появилась в аптеке.  Смену принимала у Ольги, опытной провизорши, не один год проработавшей в этой аптеке. Аптека, в начале, принадлежала государству, то есть областному аптечному управлению, а затем, в связи с перестройкой, стала переходить из рук в руки, часто меняя хозяев и названия. И всё это время Ольга была при ней. Как уж она умудрялась ла- дить с часто меняющимися владельцами аптеки, Нина точно не знала… но, догадывалась.
Просматривая список лекарственных форм, входящих в группу  «Б»,  и  сверяясь  с  их  наличием в сейфе, она неожиданно услышала:
- Ниночка, золотце -  это правда, что тебя прочат в директора нашей сети? Вот радость-то, какая, вот радость-то всем нам! Мы с такой надеждой ждали твоего назначения на эту   должность…  наш  шеф такой умница. Он так хорошо разбирается в людях…
Нина удивлённо посмотрела на неё. Разговор с хозяином был вчера вечером. Ольга при этом не присутствовала. Кто ей успел нашептать новость?.. Получается, получается… человек, ещё только думает чихнуть, а эта уже лезет  с поздравлениями. Нуу, проныра!..  То-то она со всеми ладит.
А, та, говорила, говорила, зажмуривая поросячьи глазки и, казалось, захлёбываясь от посетившего её  счастья видеть директором Нину, и продолжала:
… Ты такая умница, такая умница! Кого же ещё и назначать на это место, как  не  тебя.  Не  меня  же?  Конечно,  никто из  нас так этого не достоин, как ты, Нина...
Она ещё минут двадцать распиналась о достоинствах Нины и о своём с сослуживцами ничтожестве, при этом, не забывая искоса поглядывать за Нининой реакцией на её слова,  на её дифирамбы в её сторону и сторону партнёров по аптечному бизнесу.
А Нина давно уже погрузилась в свои переживания и совершенно не слышала, что та, ей  говорит. Пришла она в себя от наступившей, вдруг, тишины.
- Вы, Ольга, что-то сказали? – Простите, я, кажется, отвлеклась, - и, посмотрев на неё, поймала не успевший спрятаться за всегдашнюю маску доброжелательности, злой,  завистливый  взгляд  маленьких  глазок.
Поняв, что ненароком выдала себя с головой, Ольга тут же попрощалась, пожелала спокойной смены и         быстренько выскочила за дверь.
Только этого мне не хватало! - расстроилась Нина. Не успела я в кресло директора сесть, а уже появились враги... а, может быть, они и были всегда? Любопытно,  а как воспримут её назначение в других аптеках - лояльно, по-дружески, или также, со слюнями восхвалений в глаза и, в  штыки за глаза?
Ох, люди-люди. Человеки! Зависть, корысть, ненависть, или всё же, любовь движет Вами и вашими чувствами? И чего больше в Вас? Или всё это смешалось в единую массу  - для каждого человека в отдельности и в своей пропорции?..
Такие, или похожие, размышления одолевали Нину, настраивая её на минорный лад. А, ещё она думала о себе, о Кирилле и детях и, почему-то ей было очень грустно. Глаза, нет-нет, да затуманивало непрошенной, слезой. Редкие, сегодня, покупатели, увидев выражение её лица, даже не начав скандалить или возмущаться, забирали свои лекарства и, расплатившись, тихо, чуть ли не на цыпочках, покидали аптеку. А выйдя на улицу, покачивали головой и говорили сами себе - такое лицо бывает у человека, прощающегося  с  близким  родственником  или  в  предчувствии  собственной смерти.
Кое-как дождавшись конца смены, Нина поехала домой.
 
*    *    *
Поднимаясь в свою квартиру, Нина заглянула в почтовый ящик. В нём, вместе с газетой «Рекламный дайджест» лежало письмо. - От кого бы это? – удивилась она. В ближайшие дни мы, вроде бы, ни от кого не ожидаем писем, кроме, как от Бори. Взглянув на обратный адрес, она заволновалась. Письмо было из села Предгорного, но не от мамы, а от соседки, Лиды. Странно, мы же с Кириллом вот только, как месяц назад, были у мамы – было всё нормально - вспоминала она.  Собственно, не совсем, конечно, нормально. У мамы уже в течение лет пяти-семи "подскакивало" кровяное давление и она принимает, то адельфан, то пьёт травяные отвары. Что же такого срочного могло случиться у неё? Нина, здесь же, на лестничной площадке, надорвала                           конверт и пробежала глазами                       по Лидиному письму.
Как писала соседка, мама была плоха. Она заболела дня через два-три, после отбытия Нины с Кириллом, но не захотела их тревожить - надеялась, что всё само собой образуется. Письмо писала соседка по просьбе матери, и просила,  чтобы  она  срочно,  не  задерживаясь  ни  на  минуту,  приехала…
Маме, только вот, исполнилось семьдесят девять лет. Нина с Кириллом в прошлый раз и ездили на её день рождения. Поздравили, вручили небольшой подарок, посидели за скромно накрытым столом. Гостей было немного, только её, ещё оставшиеся в живых, подруги, да пара ближних соседей.
Надо было срочно ехать. Жаль, что нет у мамы телефона. Хорошее изобретение – телефон. Имея его можно было бы позвонить ей и узнать, что случилось... Сегодня Нина уже не успевала на пригородный автобус, поэтому отложив сборы на потом, она стала названивать своему работодателю. На удивление, трубку поднял сам хозяин, а не его жена или дети - ну, хоть тут повезло - мелькнула мысль, а вот дальше разговор не получался. Жомарт Естаевич начал с того, что вот де, ей оказывают такое доверие, назначая её директором, а она, с первых же дней, начинает злоупотреблять его, и его партнёра, доверием, и что, недолго решение о её назначении пересмотреть, если она будет настаивать на своём. Выслушав его тираду, Нина спросила:
- Скажите, Жомарт Естаевич, а если бы это была ваша мать, а на моём месте оказались  вы,  –  как  бы  вы  поступили,  получив  такое  известие?
- Я бы всё немедленно бросил и поехал к маме, даже без разрешения…
- Ну, вот видите, Жомарт Естаевич, а я, всё-таки, отпрашиваюсь у Вас.
- Стоп! Стоп, Нина Владимировна, не ловите меня на слове. - Я же ещё не отказал вам, «категорически». Дайте секунду-другую подумать. – Скажите, а как нам быть со сменами? После Вашего отъезда полетит к чёрту весь график, кто выйдет вместо вас? Ну, Вы же сами прекрасно понимаете…
- Я сейчас позвоню, Людмиле - она составит новый график и предупредит всех об изменении выходов. Думаю, особых препятствий не будет. – К тому же,  все  мы  можем  оказаться  в  сходном,  или  даже  худшем  положении.
- Нн-у-у… хорошо! Только под вашу ответственность, Нина Владимировна, пожалуйста, под вашу ответственность. Смотрите, не подведите меня.
- Я поняла, шеф. - А, насчёт графика  выходов вы, пожалуйста, не беспокойтесь, я всё сделаю.
Её хозяин, между прочим, любил, чтобы его называли – шеф. Она знала эту, его «маленькую слабость» и  решила чуть-чуть, самую малость, потешить его самолюбие, поэтому и назвала его «Шефом».
Следующий звонок она решила сделать в Семипалатинск. Откликнулись и здесь, на удивление, быстро. К телефону подошла Светлана. По её голосу, Нина поняла – что-то случилось. Первой её мыслью было – Кирилл напился, и что-то натворил. Сердце её непроизвольно сжалось, но то, что она услышала от дочери, повергло её в ужас.
- Как же так, доченька, ты же говорила, что он хороший человек, а он?..
- Да нет, мама, он не виноват, - перебила её дочь, - его кто-то подставил. Мы с папой почти нашли угонщика. Мы всё в полиции рассказали, и даже адрес свидетельницы им сообщили.
- Ну, слава Богу! - Ты, Николая видела… в тюрьме?
Слово «тюрьма» она, казалось, с трудом выдавила из себя. Оно несло в себе такой заряд ужаса и беспросветной тьмы, что внутри у неё всё похолодело. Бедная доченька, такая молодая, а жизнь уже начала бить её. За что, Господи? За что?
Выслушав рассказ Светланы  о  посещении  полиции  и,  о  Николае,  она  стала  успокаивать  её:
-  Ты,  доча,  крепись,  не  падай  духом.  Надеюсь,  у  вас  всё  наладится.
- Да я, мама, и так держусь, -  и, слегка похвасталась, - у нас в больнице никто-никто не догадывается о моей беде. Я никому-никому, мамочка, не рассказала.
- Ох, дочка, дочка! Какой ты ещё ребёнок у меня, - пожалела она её... - Чем папа занимается? - поинтересовалась она, - позови его к телефону, пожалуйста.
Когда Кирилл взял трубку, она, поздоровавшись с ним, спросила, как его самочувствие, а когда он сказал, что всё нормально, она, пожелав ему здоровья, рассказала о  предложении, сделанном ей хозяином и о полученном письме. Под конец разговора Нина предупредила Кирилла, что завтра утром постарается первым же рейсом выехать в Предгорное. На какой срок, она ещё не знает. И, ещё высказала просьбу: пока она будет отсутствовать, чтобы он, уж пожалуйста, побыл у дочери, поддержал её, как он может и, главное, не оставлял бы её одну надолго. Помоги ей и, немного замявшись, закончила -  ты  уж,  пожалуйста,  не  пей,  хотя  бы  там.  Не  позорься  перед  дочерью.
- Ты что, Нина, да я… да ни в одном глазу!
– Ну, пока! Целую!
 
*    *    *
Увидев лежащую в постели мать, она, в первое мгновение, даже не узнала её, казалось, перед ней лежит совершенно чужой человек. Даже не человек – мумия, так она усохла и сморщилась, и лишь открывшиеся при её появлении до боли знакомые глаза, всё так же смотрели на неё с любовью и лаской. А ведь прошёл всего лишь только месяц с последней встречи. Нина, увидев в таком состоянии мать, не смогла удержать слёз.
Бросившись к своей, такой родной и доброй мамочке, она упала перед ней на колени и плача, стала целовать и гладить её, ставшие совсем худыми, покрытые морщинами руки.
- Родненькая моя, мамочка, что у тебя болит?!  Ты только скажи. - Я всё-всё, для тебя сделаю! – Какой нужен врач? Мамочка, ты только не молчи…
- Не суетись, дочка… я умираю. – Только и держалась, чтобы… посмотреть на тебя хоть одним глазком…  Спасибо тебе, Господи, исполнил мою просьбу!..
Нина, слушая прерывистый шёпот матери, увидела, как из её глаз выкатились две слезинки и, покатились по её старенькому, сморщенному, но такому дорогому для Нины, лицу -   очень изменившемуся за прошедший месяц, лицу.
- Ну, что ты, мамочка, родная!
- Не перебивай… меня… дочка, - всё также шёпотом, с длинными паузами, продолжала она, - открой нижний ящик комода и возьми там связку бумаг, перевязанную голубой ленточкой из твоего бантика. Помнишь свой бантик?  Это твоё…
- Потом возьму, не к спеху. – Может тебе водички подать, а? – Ты хоть, что-нибудь ела? – спрашивала Нина, а у самой слёзы всё продолжали катиться из глаз, и сердце было наполнено болью и любовью к дорогому ей человеку, давшему ей жизнь и теперь, покидавшему её и, как видно, навсегда.
Казалось, мама уже не слушала дочь. Она лежала, закрыв глаза и, лишь хриплое, прерывистое дыхание, говорило - в её теле ещё теплится жизнь. Да, она была уже почти полностью в другом мире, видела его, он звал её в свои, райские кущи и, казалось, говорил - не сопротивляйся, ты выполнила свою задачу на Земле.  
Её лицо выглядело совсем отрешённым от этой жизни и только какой-то долг, или, не до конца выполненная задача, всё ещё удерживали её сознание.
Нина, сквозь пелену слёз, застилавших её глаза, видела, а может быть чувствовала? - мама ещё что-то хочет ей сказать и, прижав её руку к своим губам, ждала. Молчала и ждала.
- Дочь, - вновь услышала она прерывистый шёпот умирающей матери, - у тебя… есть брат… близнец. Никополь… Детдом…всё в бумагах. Я, не родная… мать – приёмная. Я тебя… удочерила, взяла из детдома…  в Украине…  в  Никополе. Найди его… - Найди!
Нина слушала хриплый шёпот матери и ничего не могла понять. Какой детдом?.. Почему детдом?.. И ещё более странными показались ей слова – приёмная мать… Она лихорадочно пыталась вникнуть в смысл этих слов и, наконец, поняла – это горячечный бред больной мамы. Не стоит обращать на них внимание, а нужно просто успокоить её, постараться облегчить её страдания.
Отвлёкшись на мгновение, она не заметила, что мама молчит, что не слышно её хриплого дыхания, а когда до её сознания дошло случившееся – завыла, по-бабьи, во весь голос, схватившись за голову и всё, повторяя - мамочка… Мамочка!.. Она выла так надрывно и жалобно, как воет волчица, потерявшая своих детёнышей и, не слышала, как, в унисон её вою, завыли соседские собаки, почуявшие рядом смерть.
 
*   *   *
… Нина, как автомат, не понимая и не вникая, делала всё то, о чём просили люди: выполняла какие-то их просьбы, расписывалась в каких-то бумагах, но больше сидела у гроба и смотрела на родное, теперь совсем неулыбчиво-строгое лицо умершей матери. Она всё надеялась, что мама, как прежде, улыбнётся ей и скажет - я пошутила доча, прости меня. Но сколько она ни ждала, мама продолжала молчать, и Нина окончательно поняла - мамы больше нет, мама умерла!
После поминок, дня через два, она постепенно начала оттаивать и смогла потихоньку, не торопясь, заняться разбором небольшой пачки бумаг, перевязанных ленточкой и оставленных ей матерью. Ей ещё трудно было достаточно чётко вникнуть в смысл написанного, но «главное» она уловила.
И это, главное, повергло её в неописуемый ужас: они, с братом-близнецом, родились в одна тысяча девятьсот сорок третьем году, в городе Никополе, что в Украине. Мать их, забеременела после изнасилования её немцем-деньщиком, стоявшего у них на постое со своим капитаном во время оккупации. При родах скончалась от большой потери крови и родильной горячки. Остались они на руках у бабушки - матери мужа своей мамы, ушедшего на фронт и погибшего в первом же своём бою при защите Киева – Соколовой Варвары Артёмовны.
В сорок пятом году, бабушка, простудившись, серьёзно заболела и скончалась, оставив малюток одних в доме. Только через два или три дня, малюток нашла соседка, случайно    зашедшая к ним с какой-то просьбой.
Их отдали в детский дом, вновь открытый после оккупации. Вот там-то и удочерила девочку, работавшая там няней, её теперешняя мама – Вера Яковлевна Туманова, оставив малютке имя и отчество, данные ей при рождении.
У Веры Яковлевны все родственники жили в Казахстане и, когда она получила письмо о смерти своей матери, то, не долго, думая, уволилась и уехала на родину своих предков. Её муж тоже погиб в одной из многочисленных схваток с противником. Поэтому, её больше     ничто не держало в Украине.
 
*    *    *
Они жили в маленьком домике, доставшемся по наследству. Вера оказалась однолюбкой - все претенденты на её руку и сердце получали «от ворот, поворот». Постепенно женихи оставили её в покое, и они с Ниной зажили себе тихо и мирно - радуясь весне, первому снегу, первым победам в школе,  а иногда и плача над полученными Ниной двойками  в  дневнике и синяками.
Перечитывая по несколько раз отдельные места в письме мамы, Нина сопоставляла факты, известные ей и, факты, подтверждённые документами, приложенными к прощальному письму. Вырисовывалась страшная «картина» и разобраться в ней она могла, только поговорив с мужем – Кирюшей. Но даже сейчас она боялась признаться себе, насколько она боится этого разговора.
В голове её не один раз мелькала мысль – а вдруг это просто случайное совпадение, а вдруг?
И таких «вдруг», она старалась найти всё больше и больше, выискивая их, вылавливая, искусственно прилепляя к своему случаю и… понимала, нет - всё это  надуманное, а  настоящее только то, что  в  письме  и  документах.
В голове мельтешили какие-то дикие образы. Её бросало то в жар, то в холод, Нина чувствовала, ещё немного и от мыслей, заполонивших её голову, она вот-вот завоет по–бабьи, на всю деревню, или сойдёт с ума.
- Мамочка! Что же ты раньше, когда я ещё маленькой была, не показала мне эти документы, или, когда я школу заканчивала? - качая головой и издавая стоны, вопрошала она. А потом, потом-то, когда я собралась замуж за Кирюшу, почему не остановила меня? Или не догадалась?.. Не поняла, кто он? Господи, ты-то куда смотрел, почему не вразумил её? Сколько ошибок было бы нами предотвращено... сколько ошибок!
Какой грех! Какой грех! Как людям смотреть в глаза? Остаётся только одно – умереть!.. Да, это единственный выход, который ещё возможен в моём положении.  И, не дав закрепиться этой мысли, молнией пронзила голову другая мысль - а, как же, дети? Что им то, сказать? Как? Какими словами всё это донести до них? Гос-по-ди!.. Поймут ли они меня?..
Её терзания ни на мгновение не оставляли её, они были бесконечны, они не давали ей возможности расслабиться. Господи, взывала она к нему, к тому, кто  даёт нам жизнь, что мне делать? У меня сейчас голова разорвётся от боли… ууу… уу… и, не отрывая полубезумного взгляда от фотографии матери… потеряла сознание.
Очнувшись, она не сразу поняла, где находится. В глазах её горел огонь безумия, а в мозгу виделись - сцены судилища…
Она была привязана к столбу, а вокруг безумствовал народ. До неё доносились крики - сжечь грешницу!.. В огонь её, в огонь!.. Только огонь очистит её грешную душу!..
Она обводила взглядом  беснующуюся толпу, надеясь найти, хотя бы один понимающий, жалеющий, поддерживающий её взгляд, но нет… вокруг только разодранные в злобном крике и проклятиях, рты! А потом… потом кто-то бросил в неё камень, за ним полетел другой… - Не выдержав боли, она закричала в эти распахнутые рты и злобой горящие глаза: «За чт-о-о?! Нет на мне ви-н-ы! Так сложилось в моей судьбе!.. Будьте  милосердны,    лю-ди-ии…!
Она ещё  хотела  что-то  крикнуть, но следующий камень,  брошенный чьей-то злобной рукой, разбил ей  губы. И, Нина поняла – ей не переубедить эту толпу, этих смеющихся  и издевающихся над ней людей… Она, разбитыми в кровь губами, лишь смогла тихо прошептать: «За что вы так со мной, люди… за что? По какому праву? - Я  не  виновата,  это  так  распорядилась  судьба.  За  что, Господи?»
В последней надежде на их милосердие, на милосердие этих, близких когда-то ей людей, с которыми она прожила бок о, бок, не один десяток лет, превозмогая боль разбитого рта, она закричала: «Лю-д-и-и! Да, простит вас ВСЕМИЛОСТИВЫЙ БОГ, за ВАШЕ НЕРАЗУМИЕ и за ВАШУ ЖЕСТОКОСТЬ!!!»
В воспалённом мозгу Нины начала зреть какая-то, совершенно для неё новая, мысль. Она неожиданно вспомнила - в сарайчике мама хранит бидон с керосином, «на всякий случай, вдруг электричество отключат!»
 Как была босиком, она бросилась во двор и стала искать его. Она перевернула всё вверх дном, даже слазила в погреб, но он не находился. Тогда она вернулась в дом и… увидела его. Он стоял у печки, совсем на виду, словно ждал её, ждал, когда она возьмёт его в руки...
 
Глава семнадцатая
      ПОЖАР
……………………………………………………..................................................................
…..............................................................................................................................................
............................................................................................................... ...................................
...........................................        Люди поняли, что на улице что-то неладно, только когда в их окнах начали отражаться отблески пламени. Выскочив из домов, они, вначале, были заворожены  развернувшейся перед ними сказочной картиной… Огромное, высотой почти до неба, пламя, бушевало, вырвавшись на свободу. Что-то трещало внутри него и утробно гудело. Оно, как живой организм чудовищного размера, изгибалось, покачивалось, закручивалось спиралью и, казалось, иногда, на какое-то короткое время, уменьшалось в размерах.  Затем, вдруг, в одно мгновение, резко распрямившись, устремлялось вверх, разбрасывая вокруг горящие головни и рассыпая искры. Внутри огненного столба пламя было ярче, чище и только контуры этой разбушевавшейся огненной стихии, были окаймлены чёрными вкраплениями дыма.
Это горел, построенный ещё до Революции, Веркин деревянный дом - дом их соседки. Некоторые очевидцы, присутствовавшие на пожаре и видевшие эту буйную пляску огня, впоследствии утверждали, что видели, как внутри огненной стихии плясал какой-то человек, очень похожий на Веркину дочку, Нину, и добавляли, крестясь: «Царство ей небесное!»
 
---<<<>>>---

 

ЗА ЧТО ГОСПОДИ? (Часть 2 гл.1-3)

ЗА ЧТО ГОСПОДИ? (Часть 1 гл. 6-10)