К остановочному пункту с гордым словом «Нефтеморск» подошел электропоезд, из вагона которого в числе других пассажиров вышла довольно элегантная и красивая барышня в белом в крапинку сарафане и болеро на плечах. Этот летний наряд дополняла собой светлая шляпка с синим крепом
Девушка спустилась к тропинке и зашагала в сторону посёлка, стараясь шагать не быстро, но и не медленно. Её шаги были изящны, словно бы она желала сойти за благовоспитанную гувернантку из знаменитой английской сказки.
Так, думая о своём, она дошла до шумного шоссе, переждав поток машин, перешла его и продолжала свой путь по улице Мирной.
Когда-то по этой улице она бегала в школу. Бегала с удовольствием, стараясь не слишком мозолить глаза родителям. Те, хотя и имели высшее образование, жили грязно и бедно, злясь на неустроенную и давно опостылевшую им жизнь.
Школа располагалась на улице имени Надежды Крупской. У самого входа на постаментах застыли юный горнист и девочка- пионерка. Их гипсовые фигуры собирали на себя уличную пыль.
Она ходила сюда только ради своей красивой сопартницы. Ещё в самом начале учёбы, на первой школьной линейке она обратила внимание на эту белокурую девочку. Девочку звали Надей, и она, отчего смущалась этого имени. Старая близорукая тёзка смотрела на неё с портрета, и пугала своим видом внешне доброй, но внутренне сердитой дамы.
В тот осенний день они подружились. Полине ужасно нравилось проводить время с Надей. Она понимала, что совершенно не виновна в дрязгах родителей, но те отчего-то вели себя, как звери, стараясь побольней ужалить своё дитя.
Полина старательно училась. Ей нравилось всё то, что ей говорили учителя. Нравилось проводить время в школе, нравилось делать уроки, старательно запоминая все тонкости преподаваемой ей науки. Но ещё более ей нравилось играть с Надей.
Место для их игр нашлось по соседству с домом бабушки Нади. Там жила милая и добрая дама. Она охотно привечала подруг, приманивая её вкусными пирогами и ароматным чаем. Надя и Поля потянулись к ней, потянулись, по-своему полюбив эту странную женщину.
Вера Ивановна некогда была учительницей. Она преподавала немецкий язык, а теперь охотно занималась с девочками.
Поля и Надя понравилось проводить время среди тщательно вычищенных и стоявших на своих местах вещей. Всё тут было как на сцене театра. Диваны, буфет, красивые тёмно-зелёные гардины.
Надя тянулась к этой женщине. Мать свою она видела только на фотокарточке, те жила в столице и устраивала свою судьбу. А бабушка отчаянно молодилась, стесняясь того, что на руках у неё такая ранняя внучка.
Теперь спустя много лет, на этой улице всё стало меньше. Домики, некогда кажущиеся красивыми потемнели от дождей и даже в солнечный день отливали какой-то неистребимой серостью.
Полина на какое-то время задержалась возле длинного одноэтажного здания. Тут располагались продуктовые магазины. В крайнем левом продавали хлеб, серединный магазин был гастрономом, а в пристроенном позже магазинчике также продавали всё от лимонадов до полуфабрикатов.
У стен магазина кучковались старухи. Они выносили сюда дары своих огородов. Стоящие рядом механические весы, лежащее безмены – всё это придавало этому торжищу законченный вид. Старухи торговали скорее из любви к такому времяпрепровождению, чем ради барыша. Доходы были мизерны – к ним приходили за товаром такие же пожилые дамы и обменивали монеты и купюры на овощи и фрукты.
Полина прошлась вдоль торгующих. Некоторых женщин она охотно переселила отсюда на церковную паперть. Например, эту носатую, дурно пахнущую старуху с облезлой детской коляской. Старуха всегда тут появлялась, чтобы грязно покаркать, покурить ненавистную «Приму» и затем, с наступлением полдня, отправиться на покой.
Надя стеснялась. Она понимала, что должна что-либо купить. Она заметила пару пучков моркови. Заметила и осведомилась о цене.
Носатая старуха ответила.
Полина купила морковь и тотчас отошла, заметив, что теперь она походит ещё на кэрролловскую Алису в поисках Белого Кролика.
Белокурая Надя покачивалась в довольно дорогом кресле.
Ей нравилось всё в новом доме. Теперь это был настоящий коттедж, а не жалкая мазанка. Мать, как ни старалась стать ближе, не могла разрушить плотину недоверия – Надя смотрела на эту стареющую женщину, смотрела и понимала, что отчасти ненавидит её.
Отчим не пытался играть роль отца. Он явно был вежлив со своей падчерицей, но и только, понимая, что этой взрослой девушкой поздно менять характер.
Они слишком поздно встретились. Встретились на похоронах матери Людмилы.
Людочка не знала никого кроме этой женщины, её строгая и вредная прабабка умерла от инфаркта в год её рождения, до того, как правнучка могла привыкнуть к ней. Умерла, вернувшись после серьёзного разговора.
Надя не спрашивала, кто её отец. Ей, правда, верилось, что родители отыскали её среди капустных грядок. Бабушка, что-то говорила о том, что её отец, что её отец слишком далеко, а потом, потом поставила на стол портрет молодого человека и перевязала угол портрета чёрной тесьмой.
Надя всё поняла без слов. Она вдруг сама удивилась своей понятливости, и еще больше сблизилась с бабушкой.
Ей стало стыдно за свой дом, за то, что она такая красивая слышит вслед обидное слово «Сирота». Это слово преследовало её повсюду, а скоро она не могла смотреть даже сказочные фильмы про бедных Настенек и богатых Марфуш.
Теперь она была настоящей голливудской принцессой. Отчим постарался, он не хотел выглядеть в глазах поселковых жителей бедняком и потому быстро возвёл свой собственный замок, покрыл его модным сайдингом и теперь заслуженно ловил завистливые взгляды бывших комсомольских активисток.
Старухи проходили мимо этого дворца, уткнув взгляды в асфальт. Им было страшно завидно, новосёл явно издевался над ними, но его дом, и его бизнес приносили кое-какие рублишки в местный бюджет.
Отчим гордился своей блистающей «Шкодой» и ГАЗовской полуторкой с синим тентом. Он словно бы специально всё делал напоказ, словно бы хвастливый мальчишка, радуясь тому, что обрёл здесь надёжный и крепкий причал.
Только что вернувшаяся домой из краснодарской общаги Надя чувствовала, как её после смирной грязнули, посчитали настоящей принцессой. Старухи ожидали каких-нибудь безумств от нового жильца, на похоронах бабки они старательно молчали и отводили взгляды в стороны.
Надежда поёживалась от этих вороньих взглядов. Чёрные старухи поклёвывали её своими глазами, отчаянно завидуя тому, что, наконец, избавятся и от своей товарки, и от того, что видят эту несносную Золушку
Она бросила цепкий взгляд и увидела ту самую Полину, что бывала в её доме ребёнком и даже пускала мыльные пузыри в наполненной до краёв ванне.
Ей нравилось играть в бабки-внучки с этими говорливыми девочками. За мытьем девочки выбалтывали ей школьные секреты, а она, она старалась забыть своё прошлое.
Теперь в ней было не узнать красивую и сексапильную Эльзу Гюнтер. Она гордилась своим званием - Гауптшарфюрер и умением отлично печатать и стенографировать.
Когда-то она мечтала только об одном, получить красивую усадьбу где-нибудь в бесконечных просторах России, перед внутренним взором проходили ряды крупных ноздреватых баб, так называемых колхозниц, которых она решалась в будущем пороть стеком под весёлые ритмы чешской польки.
Огромная страна лежала у ног её, стоило перейти эту милую речушку, а там… Чёрная форма заставляла немного краснеть, она укоряла себя за излишнюю мечтательность и старалась поскорее забыть обо всех правилах приличия. Она боялась только одного, что даст волю нервам. Те были напряжены, словно бы струны у арфы, напряжены и ожидали только первого прикосновения.
Война с её ужасами ушла давно в прошлое. Теперь с чужим именем и судьбой она ждала только одного покойной смерти. Никто пока не догадался о её секрете, никто не задал самого страшного вопроса, для всех она была заслуженным педагогом и гордостью Сиверского РайОНО.
Даже когда на пороге её дома появились две смущенных школьницы, она не смутилась. Не стала подозревать этих детей. Напротив, ей пришлась по душе их готовность помогать ей по хозяйству, только одно было как-то непривычно – слишком чисто для служанок те были одеты.
Одну из пришедших, она видала довольно часто – сначала она бегала в одних трусиках по соседскому огороду, потом серьёзная и нахмуренная шагала, держась за бабкину руку в школу. В лице Нади было много от черт её непутёвой матери Людмилы. Эта девчонка ещё в школе всегда балансировала на грани исключения, слишком рано повзрослев для своих лет.
Её избранником был тихий и молчаливый Феликс. Он был чем-то похож на героев Фадеева. Эльза Гюнтер иногда пробуждалась в теле Веры Ивановны, пробуждалась и начинала смотреть на учеников и учениц особенно строго.
Она пыталась поскорее сбросить с себя маску. Пара немецких фраз – и напряжение отпускало, становилось незаметным.
Будучи Верой Ивановной, она тяготилась своим прошлым. То вдруг всплывало из памяти, словно страшный сон. Всплывало и заставляло трепетать от ужаса.
Эльза Гюнтер не боялась разоблачения. Её имя взяла на себя та упрямая большевичка, которую она застрелила из своего же Вальтера.
Тогда ей удалось обвести этих лесных олухов вокруг пальца. Они всё списывали на контузию, и муки, перенесенные ею в гестапо. Даже оставили на излечение в одном из госпиталей.
Эльза была рада стать живым трупом. Она не думала ни об отце, ни о матери, а просто вживалась в новую шкуру. Русский язык оказался не таким сложным. Она сначала долго мычала, а потом постепенно, словно младенец стала нащупывать нить чужого языка. Иногда из её рта вырывались немецкие фразы, но их воспринимали, как горяченный бред, и память о муках.
Майор госбезопасности Авдонин вошёл в её положение. Он был слишком мягкосердечен для офицера, и скоро попросту втюрился в свою подследственную. Эльза с большим желанием дрессировала этого русского медведя. После следствия ей вдруг захотелось укорениться в этой земле, стать своей – и для них, и для себя самой.
Помочь сайту
Поздравления
