Константин Иванович всегда был равнодушен к чувствам родных.
В сущности, он слишком привык к жене и дочери – и теперь не представлял той силы, что может разлучить его с ними.
После того, как они вернулись с кладбища – он, молча, поужинал, делая всё как автомат, не забывая отмечать вкус яичницы с кружками колбасы. Жена давно не баловала его деликатесами, отговариваясь то нехваткой денег, то тем, что во всём виноват он сам.
Вид дочери слегка нервировал Константина. Он старался смотреть, как на чужую. Алиса старательно играла роль пай-девочки, но, то и дело вспыхивающие глаза мешали ей играть эту роль ровно.
«Наверняка у неё появились от нас секреты… И не дай Бог…»
Он был рад, когда и жена и дочь ушли с кухни. Он знал, что Алиса уже во всю клюёт носом – она была типичным жаворонком – и теперь уже предвкушала интересный и очень забавный сон в духе любимого сериала.
Она собиралась, правда собиралась лечь спать. Но что-то мешало ей. Какая-то тупая взбудораженность, словно после затянувшегося праздника, когда хочется шалить без конца, не обращая на окрики и страшные мины взрослых.
Она уже успела прочитать половину взрослого романа, и даже попредставлять себя девочкой из посёлка Тихие сосны. Но всё это было несерьёзно. Битлджус никогда бы не явился к ней, сколько бы раз она не повторяла его имя.
Константин Иванович тоже изнемогал от скуки. Он грешным делом соснул после обеда, пока его близкие навещали могилу его тестя. Ехать на кладбище ему не хотелось, и он отговорился тем, что пропылесосит ковры.
Работа не заняла много времени. Зато он почувствовал, как к нему подступает так привычная в детстве дрёма – когда дневной сон ещё не кажется анахронизмом.
Он проспал почти два часа. Проспал, как послушный ребёнок, обняв думку и причмокивая, словно бы во сне путешествовал по гигантской кондитерской лавке, пробуя на вкус всё, до чего дотягивались его руки.
Константин Иванович дал себе слово, что уйдёт на пенсию сразу после того, как ему исполнится 60 лет. Уйдёт, и не будет жалеть об этом. Он и так засиделся в доверенном ему кресле – молодые поджимали его, они лезли в жизнь, как в переполненный в час пикм автобус.
Он чувствовал их дыхание, дыхание молодых волчат охочих до добычи. Им хотелось прежде всего славы и денег – а он неповоротливый и ленивый мешал им, мешал, как мешает тихоходный автомобиль на стремительной трассе.
Он сам уже не мог сказать, отчего включил телевизор. Он был настроен на канал Россия – и Константин Иванович очень удивился. когда увидел на экране множество скабрезных фотографий. Он уже хотел выключить этот аппарат, но отчего-то помедлил, и стал вглядываться в экран.
Фильм постепенно затянул его в себя. Константин Иванович уже не жалел того, что смотрит его – казалось, что человек выплёскивал ведро с мутной водой.
На экране разворачивалась настоящая драма. Образ милой и благонравной институтки, или образ её отца – Константину Ивановичу даже подумалось, что такую же драму можно было состряпать и из его жизни. Что и он также смешон и нелеп, как и этот инженер-железнодорожник.
В сущности, мы все уроды. Только не замечаем этого!».
Стремление Лизы быть высеченной пугало его. Наверняка и его дочь могла думать о том же. Она слишком углублялась в себя – но он с трудом мог представить что сечёт Алису – это воспитательной действо могло перетекать в нечто ещё более гадкое.
От одних мыслей о подобном Константин Иванович вспотел.
Он старался не распалять себя, даже избегал смотреть на соблазнительных студенток, которые, словно тропические птички в брачный период так и мелькали перед глазами.
Он вспомнил, как в юности много раз слышал про стойкость героев-комсомольцев. Война прошла мимо него. Он её даже не успел почувствовать, но страх перед подвигом остался. Он всё очень живо представлял – представлял так, как будто собирался шагнуть внутрь кинокадра.
Голая Лиза чем-то походила на такую вот героиню. Её лишь стегали розгами, но не собирались сажать на раскаленную докрасна печь или отрезать ей груди. Мучения доставляли ей восторг. В сущности, она была просто глупой девчонкой.
Вид оголенной докторши тоже не возмущал – она отлично смотрелась без одежды – она, что так дерзко поступала с любящим её мужем. Эта слепая дура чем-то напомнила ему собственную жену. Неужели и она так же охотно отдастся первому попавшемуся на пути проходимцу?
Константин Иванович не знал, что и дочь смотрит этот фильм. Что он втягивает её в себя, как омут неумелого, но бесшабашного пловца.
Алисе было жутко и весело. Она даже и предположть не могла, что её так взволнует этот фильм. Глаза ловили каждое движение, словно бы это был не фильм, но сон.
Когда из дверей показалась серьёзная и нахмуренная Лиза, в своём диком виде, она даже едва не присвистнула. Ей тоже захотелось так же появляться в одних чулках, с закрытой от чужих глаз грудью.
Лиза явно напрашивалась на боль. Она ловила кайф от того, что все будут смотреть на неё – её тело готово было истаять подобно стеариновой свече.
Иоганн со своей свитой тоже был прекрасен. Он лишь воплощал чужие фантазии – фантазии этой глупой затворницы, мечтающей о Западе.
Он чем-то напоминал Алекса. Алиса вдруг представила, как голая и взволнованная станет вскрикивать от ударов розгами по её нежной попе.
Но вот фильм закончился – сердце Алисы билось ровно. Но ей было жаль, что она не может увидеть всё вновь, убедиться, что виденное ею было не миражом, а взаправдашней явью.
Она не решалась пойти в туалет. Боялась, что отец увидит её и станет ругать, или подумает о чём-то очень нехорошем.
После визита к Алексу она уже не могла быть прежней. Он стал её личным проводником в мир тьмы – стал её Битлджусом. Она давно мечтала о таком провожатом – и теперь представляла, как стает дурачиться с ним.
Лиза с её худым по-подростковому нескладным телом была тут явно лишней. Она отчего то походила скорее на гермафродита, чем на живую и соблазнительную женщину.
Алиса попыталась отогнать эти мысли – она знала, что не справится с ними – и обязательно встанет и оголится. и станет оглядывать себя, как будто забавный манекен из Зазеркалья.
Она так и поступила, содвинув шторы и включив верхний свет. Тело, что отражалось в висящем на дверце шкафа зеркале, было уже е совсем ею. Оно было забавным двойником – каким-то чужим – словно бы эта девушка только притворялась Алисой, как неизвестная Алисе актриса притворялась дочерью инженера-путейца.
Алиса разглядывала себя, пока не устала. Она пока не знала, что можно делать со своим телом – её похоть ещё дремала, а заражение нарсицизмом пока не произошло.
Её остановило лишь то, что в коридоре раздались чти-то шаги и слегка скрипнула дверь детской.
Вера Аркадьевна решила не пугать дочь.
Она любовалась её зарождающимся бесстыдством. Алиса пробовала на себе собственные чары, она пыталась смотреть на себя чужими глазами – и это ей удавалось.
Найдя своего мужа спящим в кресле – она не удивилась. На лице Константина Ивановича блуждала идиотски блаженная улыбка. Он видимо, погрузился в детство.
Вера Аркадьевна выключила телевизор. В полудрёме она слышала какие-то фразы, свист розог, но не придавала этим звукам значения.
Муж улыбался, как подросток, которому позволили почувствовать себя взрослым.
«В сущности, все мужчины замаскированные дети. И мой Костя не исключение!».
Дочь всё же заметила её. Она стояла, как провинившаяся школьница в только ей видимом платье. Нагота дочери была совсем не стыдливой, она даже не пыталась маскировать свою щель, напротив, явно гордилась ею, словно дорогой и очень редкой ракушкой.
«Мама, я красивая?», - слетело с её чуть нахмуренных губок.
«Да-да красивая… - согласилась Вера Аркадьевна. подходя к дочери, словно к чужой, по велению режиссёра и целуя её в макушку.
Ей даже показалось, что сейчас прозвучит команда «Стоп – снято!». И дочь станет чужой окончательно.
«Так значит это всё обман. Я просто привыкла играть роль матери. Роль заботливой супруги. И в сущности, эта девушка!?».
Взгляд Веры Аркадьевны упал на бусинку дочкиного пупка. Ей показалось странным, что она видит этот пупок, она как-то не замечала его раньше – вероятно, она вообще не считала Алису своей…
Алиса покраснела и вдруг разом, как из пулемёта выпалила: «Мама. а если я буду себя плохо вести – ты меня выпорешь?»
- Что?
- Ты выпорешь меня? Нет, не сама конечно, пригласи лучше тётю Глашу, она такая смешная. Я хочу, чтобы она меня порола. И обязательно розгами.
Правая рука Алисы стыдливо скользнула к промежности. Этот жест был таким двусмысленным, что Вера Аркадьевна поспешила отвести взгляд.
«Выключай электричество и ложись спать!».
Утром за завтраком они не вспоминали о ночном происшествии. Не заговаривали и о фильме. Константину Ивановичу было трудно заговорить первому – он никогда не видел такого странного фильма, похожего скорее на сон, чем на фильм. А Алиса представляла себя в роли Лизы с её белыми чулочками и грязными мечтами.
Она уже скучала без Алекса. Вот он годился на роль строгой няни – он вполне мог высечь её розгами.
«Они не любят меня. Не любят, потому что не бьют. А может я не их дочь. Может у меня совсем другие родители. И они просто уехали в командировку, уехали и оставили меня, как чемодан. Но ч не хочу быть чемоданом. Я хочу быть…»
Она прервала свой выкрик – кричать безмолвно, что может быть глупее. А проклятая рука так и норовила нырнуть в прогал между полами халата, чтобы пробудить а ней жестокого и капризного Зверя
Помочь сайту
Поздравления
