Её
всхлипы заглушала падающая из душа вода. Слёзы мешались с дарами водопровода, и
становились незаметны, как всё мимолётное. Зато рука девушки нащупывала самые
отзывчивые струны на своём юном теле.
Она
уже не могла без ощущения кайфа. Секс требовательно стучался в её пока ещё
крепко запертые дверцы. Ведь даже проныра Алекс не нашёл к ним ключа.
И
вот теперь её подло и дерзко обокрали.
Трубку
телефона в квартире маминого брата сняла
ненавистная тетя Зоя. Она говорила грубо и высокомерно и обозвала Алису
маленькой сучкой. Из потока ругательств Алиса поняла, что и её любимый брат, и
дядя отправились прочь из города.
-
Это всё мама. Она завидует мне. Она попросту мне завидует.
Алиса
подумала, что девушки похожи на новогодние хлопушки. Она боялась этой
одноразовости, боялась, что вскрыв её, словно консервную банку и ней сразу
забудут.
Но
она не собиралась долго тянуть с дефлорацией. Алекс не решалась помочь ей. Он
не скрывал своего презрения к слабому полу – в его глазах все девушки были
второсортным товаром, этакими недоразвитыми мужчинами.
Алиса
села на сидушку и широко развела ноги в стороны. Развела, чтобы полюбоваться на
отражение своего тайного места. Ей казалось, что теперь она просто обязана
стать по-настоящему взрослой.
Вера
Аркадьевна не простила брату его поспешной ретирады. Она не могла долее
терпеть. Оставленная мужем она страстно желала телесного утешения.
Секс
манил её, как в годы юности. Тогда это блюдо считалось деликатесом, его
подавали лишь избранным. Она не могла просто так совершить то, что считалось
чуть ли не священным ритуалом.
Но
теперь. Теперь священный обряд совершали почти все. Они даже не задумывались о
высоком смысле этих монотонных движений, и часто расплёскивали священную влагу
.
Будучи
студенткой, она умела вызывать желанную истому. Это полупьянящее чувство
заставляо забывать обо всём. Даже о подготовке к зачётам и экзаменам.
Парни
были слишком рыцарственны. Они боялись прослыть слабаками и неумехами, и от
того как могли оттягивали момент этого священного обряда. Девушкам не терпелось
бесстыдно зарозоветь, как розовеет ветчина среди прекрасно отстиранного и
выглаженного белья, и начать содрогаться от натиска своих любезных рыцарей.
Дочь
сейчас также торопила этот обряд, ей , словно бы новогодней хлопушке хотелось
расплескать вокруг своё содержимое и перестать ожидать от этого мгновения
чего-то особенного.
Так,
наверное, только что установленная дверь ожидает первого вторжения ключа.
Вера
Аркадьевна не выдержала. Она с силой распахнула дверь и бросилась к дочери.
-
Мама, - успела пискнуть Алиса.
Она
сама не поняла, как переместилась в запретную для неё родительскую спальню.
-
Дочка, милая. Я сделаю тебе хорошо. Ты, ты забудешь его. Прости меня, девочка.
Это я свела вас вместе. Я думала, что ты будешь с ним счастлива. Он, он просто
недостоин тебя. Мы теперь одни, мы вместе и никто, никто нам не нужен.
Говоря
это, Вера Аркадиевна лихорадочно покрывала ноги дочери поцелуями. Алиса
опешила. Ей вдруг стало страшно, казалось, мать считала её маленькой богиней и
пресмыкалась перед ней.
Дочь
Константина Ивановича впервые смотрела на мать сверху вниз. Та стояла на
коленях и торопливо оголялась, борясь с
застёжками на халате. Кроме этого стеганого одеяния на её теле не было ничего.
Олеся
знала, что застанет Станислава за этим занятием.
Он
смутился и поспешил прикрыться мочалкой.
-
Дрочишь? – полу-вопросила красивая и очень соблазнительная девушка.
Станислав
отвёл глаза. Он чувствовал её взгляд на своём пенисе, а пенис, подобно ростку
фасоли, старательно вставал в полный рост.
-
Ты что девчонок ни разу не трахал?
-
Чем?
-
Не прикидывайся шлангом. Я и не таких видала. Тебя что, от девчонки увезли?
Олеся
села на унитаз, Она восседала на этом чудо сантехники, словно на боевом коне.
-
Слышь, может тебе отсосать?
Станислав
вдруг испугался.
-
Зачем?
-
Да так. Ради удовольствия. У тебя ничего, крепенький. Да не прячь его, не
откушу.
Станиславу
казалось, что вновь заплутал в ночном кошмаре. Тело требовало разрядки, он
давно не чувствовал себя столь волнительно. Проклятье взрослой жизни, которое
вставало перед ним, как огромная океанская волна и тащила за собой в
неизвестность.
Он
вспомнил свой первый опыт соития. Тогда все казалось глупой и несуразной игрой.
Игрой, которой он стыдился, и о которой тщетно пытался забыть.
Он
вдруг подумал, что может показать урок этой недотроге. Алиса с её мимолётными
безумствами заслуживала маленькой, но очень запоминающейся порки.
Он
мимоходом припомнил её аккуратные ягодицы и сердито подумал, что кузина никогда
не испытывала жгучих поцелуев ремня, что ей попросту хотелось сладковатой и
неизбежной боли.
Алиса
лежала, крепко зажмурив глаза. Она представила, что её лижет красивая сиамская
кошка. От каждого прикосновения материнского языка в душе возникало лёгкое
волнение и чувство самоудолетворенности.
Это
могло быть очередным развратным сном. Мать никогда не решилась так низко пасть.
Она словно бы прислуживала ей, как привыкла прислуживать своему покойному мужу.
Ноги
Алисы мелко дрожали. Она боялась, что сейчас пустит свой интимный фонтанчик,
материнский язык бесцеремонно ласкал её, заставляя изо всех сил сдерживаться.
«Наверняка
Константин Иванович заставлял её делать нечто подобное.
Воспоминание
об отце ушли на второй план. Он был только сгустком тумана – не более.
Алиса
ничего не знала о грехопадении Станислава. Они пали в один день, но в то же
время отчаянно стыдились друг друга, вознося при этом другого на пьедестал.
Груди
Олеси полировали его член, словно щётки чистильщика обуви чужой драгоценный
штиблет. Она стояла на коленях и
старательно ублажала гостя, смотря на него взглядом преданейшей дворняги. Станислав
не знал, куда девать глаза. Он молил Бога об ослеплении, но напротив его зрение
стало необычайно острым, так, что он словно бы смотрел на всё в увеличительное
стекло.
Олеся
торжествовала. Её впервые не ругали за еблю. Так окружающие привыкли называть
не освященные законами половые отношения. Особенно сердился отец, он называл её
стервой и блудной кошкой.
Олеся
уже сама не помнила, когда потеряла свою честь. Возможно, это случилось в
детском саду, когда она, совершенно не думая, стянула неказистые трусишки и
показала смущенному партнёру по играм что-то новое, никогда им раньше не
виданное. Но этот слюнтяй тотчас заложил её, расплакавшись и проболтавшись
воспитательнице. Олесю тотчас лишили покровов и отправили в угол на весь тихий
час.
После
того случая она презирала мужчин. Станислав с его дикой улыбкой был, по её
мнению, таким же поддонком, как и другие. Он, вероятно, просто боялся попасть в
тюрьму, и от того не трогал милых и улыбчивых девчонок.
-
Алиса, - сорвалось с его губ.
Сперма
потекла по грудям и животу Олеси. Она стекала, подобно пивной пене, но Олеся
была равнодушна к этому спермопаду.
Алиса
в это время уже крепко спала. Она был ошарашена и напугана. Но в тоже время
была рада, что увидела свою мать испуганной и просящей прощения. Впервые у неё
просили прощения – обычно чувство вины терзало Алису Константиновну.
Она
была виновата во многом. В том, что мать вышла за Константина Ивановича; в том,
что тот бездарно и позорно умер; даже в том, что она почти изнасиловала её, замучив
ласками до отупляющего, почти обморочного сна.
Алисе
хотелось умереть. Возможно, тогда она соединится со своим загробным кумиром.
Вкус
дочкиных соков ещё оставался на языке Веры Аркадиевны. Этот вкус напоминал
что-то очень знакомое. Казалось, что она когда-то ощущала его.
-
Поздравляю тебя с блядством, - произнёс кто-то внутри немолодой уже женщины.
Она
слишком долго мечтала об этом. Блядство, простое мимолётное блядство – секс ради
секса – и только. Она даже не думала ни о чём, кроме сладкого отупения, когда
тело верховодит над духом.
Станислав
был измочален. Он кончил раз пять пока не понял, что вот-вот упадёт в обморок.
Олеся
выжала из него все соки, превратила в кусок туалетной бумаги, что повинуясь
силе ветра, летит прочь, не задумываясь о цели своего полёта.
Он
стыдился думать об Алисе. Стыдился вновь представлять её голой. Алиса вела бы
себя точно так же. Он понимал, что стал заложником этого чувства.
«Неужели
мы станем…»
Слово
«любовники» вертелось у него на языке. Но он не любил Олесю. Он просто жалел
её, как привык жалеть бездомных собак.
Она
стала такой же милой и послушной собачкой. Её зад и рот были в его
распоряжении, а вот вагина, для открытия вагины требовалось особое заклинание.
Олеся
ушла к себе, мерно покачивая ягодицами. Она долго полоскала рот, затем пыталась
забыться во сне. Вид пениса Станислава всплывал перед её внутренним взором,
словно бы знаменитый дамоклов меч.
Теперь
ей предстояло отрабатывать полученные от отца Станислава средства. Отец не
должен был ничего знать. Дядя Вячеслав казался очень растерянным и несчастным.
-
Ладно, - наконец смилоствовалась она,
пряча купюры себе в трусы.
Вячеслав
Аркадьевич почивал сном младенца. Он чувствовал себя человеком, исполнившим
свой родительский долг. Мысли об Олесе было далеко – она была только
инструментом, обычной хуторской девчонкой, чьим телом можно легко воспользоваться.
И по сути это он облагодетельствовал её, подарив на время половые органы своего
сына.
Помочь сайту
Поздравления
