Сага о чертополохе (предв. название) - 29

Лена Казанцева

Лена с сыном приехали в Самару 21 марта утром. В пути она дрожала от возбуждения, в ожидании встречи с мужем, мысленно повторяя фразы, которые скажет, чтобы убедить его покинуть страну вместе с ней. Он никогда не бросит ее, увидев, что она снова в интересном положении, он увидит и то, что сын его Антон вырос и все понимает. "Мы едем к папе”, - взволнованно повторяла она сыну, целуя его невпопад.

Еще не выйдя из вагона, она поняла, что город занят красными и легкая горечь сомнения тронула ее губы. Но надежда была сильней: он здесь, здесь, сердце подсказывало ей, что он рядом. Ее никто не остановил и следом за толпой приезжих и встречающих они без помех вышли с вокзала в город.

Самара показалась ей грязной и запущенной, в мутных лужах на троттуарах плавали мокрые бумажки, на стенах домов красовались укусы снарядов, ослепшие окна домов тут и там были наскоро заколочены плохо подогнанными кусками фанеры. Она узнавала этот город и не узнавала его. Все те-же улицы, те-же дома, но что-то в его обличье радикально изменилось.

Местами лежал еще грязный снег, но во всем уже чувствовалось приближение весны. Лена поставила чемодан и тяжелую сумку на край мокрого троттуара и остановилась в ожидании извозчика. Антошка вытягивал шею и с восхищеним взирал на довольно многочисленные автомобили, пробивающие себе дорогу между конных экипажей нетерпеливым гнусавым бибиканьем, пугающим лошадей и прохожих.

Она дала извозчику адрес своих самарских знакомых и со вздохом облегчения усадила сына рядом с собой. Продолжая внимательно оглядывать пробегавшие мимо неопрятные улицы, Лена вдруг поняла, что смутило ее в облике города. Ее сбивало с толку отсутствие блестящих экипажей с гербами, увенчанных элегантными дамскими шляпками, отсутствие на троттуарах прогуливающихся провинцильных дам в вуалетках, немного напыщенных, но милых. Воздушные шляпки совершенно исчезли с улиц, так же как и живые, смешливые стайки гимназисток, очаровательных в своей молодости и свежести. Не видно было ни подтянутых, элегантных офицеров, ни ливрей, и вообще ни одного хорошо одетого молодого человека. Улицы были заполнены спешащими куда-то прохожими в простой, поношенной одежде, рабочими, или даже попросту мужиками с котомками. Повсюду можно было видеть солдат с решительными лицами, попрошаек в лохмотьях, а порой и комиссаров в кителях и кожанных куртках, выходящих из автомобилей и взбегающих по какой-либо импозантной лестнице, кивая по пути вооруженным часовым. И везде, везде толкались пугающие Лену грязные, во что попало одетые беспризорники. Они разгуливали между прохожими, сновали, выныривали из самых неожиданных мест. Вездесущие, они сбивались в подвижные стайки, ругались, хохотали, курили цыгарки, и тут же растворялись в толпе; попрошайничали, и, вероятно, воровали. Одним словом, те, кто еще вчера скомно скользили по улицам и были едва-ли заметны, сегодня запрудили троттуары и по-хозяйски заполнили весь город. У нее создалось впечатление, что теперь эти улицы всецело принадлежали именно им и настала очередь тех, других, одетых в пальто из хорошего драпа, вчерашних хозяев жизни, с опаской пробираться вдоль стен домов, стараясь не привлекать внимания.

Перед зданием бывшей "Дамской галереи” с ослепленной досками витриной, под облупившейся бело-голубой вывеской пожилая дама в кружевном шарфике неумело пыталась продать прохожим пару шелковых чулок. Народ проходил мимо нее или с безразличием или с насмешкой и дама смущенно опускала глаза. Проезжая мимо, Лена обернулась всем телом, вглядываясь в ее лицо, жадно пытаясь узнать показавшийся ей знакомым силуэт, но так ее и не узнала. Уловив чужой взгляд, незнакомка поспешно отвернулась, но выражение абсолютного смятения, стыда и отчаяния, промелькнувшее на ее лице надолго оставило Лене стойкий привкус горечи. Она вновь повернула голову прямо, как раз вовремя, чтобы увидеть перед собой так хорошо ей знакомое импозантное здание губернаторского дома, украшенное красными флагами и охраняемое парой часовых со штыками на входе. Перед зданием на солнышке ожидала целая вереница блестящих автомобилей, указывая на несомненную важность располагающегося в нем учреждения.

По необъяснимому наитию Лена сошла немного раньше, чем ей было нужно и решила проделать остаток пути пешком, несмотря на то, что ей пришлось волочить за собой и большой, подаренный Василием Ивановичем, чемодан и порядком потрепанный саквояж. Антошка, вцепившийся ей в рукав, еще больше оттягивал руку, но она потихоньку добрела до чугунной парковой решетки, и уже собраясь выйти на троттуар, заметила у знакомого крыльца пару припаркованных черных автомобилей. Она поспешно скрылась за голыми ветвями кустарника и, поставив вещи, осторожно выглянула на улицу.

Поначалу она никого не заметила на улице перед домом, но через какую-то минуту в тенистой подворотне коротко блеснуло лезвие штыка и оттуда вышел часовой в долгополой шинели. Он наклонился к водителю одного из автомобилей и по-видимому попросил огоньку. Выпрямившись и затянувшись цыгаркой, он скользнул по улице рассеянным взглядом и снова что-то сказал шоферу. Лена испуганно отвела глаза, подтянула сына за воротник поближе к себе и отошла с ним чуть дальше, к полуразрушенному зеленому киоску цветочницы. Оттуда ей было видно еще лучше.

Взгляд ее ни на минуту не отрывался от знакомых дверей, но какое-то время ничего не происходило. Часовой продолжал беспечно беседовать с шофером, Антошка тянул ее за рукав, жалуясь, что замерз. Наконец тяжелая входная дверь отворилась и на пороге появился полный мужчина без пальто в сопровождении двух военных. Он даже не вышел, а выскочил, спотыкаясь под толчками прикладов и направился к автомобилю. Его руки были связаны за спиной и наверное оттого он шел валко и неуверенно. У старика был затравленный и растерянный взгляд, а холодный ветер шевелил редкие седые волосы на его голове. Дверь открылась снова и на этот раз из дому вывели молодую стройную женщину. Лена узнала ее сразу-же и едва не вскрикнула, крепко сжав антошкину руку в своей.
- Мне больно!, - вскрикнул она пробормотала:
- Сейчас, сейчас пойдем.
Не отрывая глаз от происходящего, Лена вслепую нащупала пальцами ручку чемодана. Молодая женщина была одета в синюю юбку и белую блузку с воротничком, руки ее были свободны и она зябко скрестила их на груди, подрагивая от холода. Лицо ее сохраняло выражение покоя и смирения. Едва она оказалась на улице, как ветер выхватил золотистую прядь из ее шиньона и бросил ее ей на щеку. Подойдя к автомобилю, она привычным элегантным движением придержала подол юбки и грациозно пригнула голову.

Поспешно удаляясь по стылой аллее парка, Лена слышала, как завели моторы и оба автомобиля потрещали вдоль по улице, по другую сторону кустов. Ее обуял панический страх и она бессознательно спешила как можно быстрее покинуть это ужасное место. Мальчик держался за ручку ее чемодана и практически висел на нем. Волоча за собой вещи и ребенка, она шагала так быстро, насколько позволяли ей силы. И только очутившись на многолюдной и шумной улице, она пришла наконец в себя.

Извозчик увёз их с Антошкой из центра города на окраину, тряся по беззубой мостовой и по примерзшей к вечеру грязи. Остановились у маленького дома, старого, но ухоженного. Лена позвонила и не услышала звонка. Этот мгновение вдруг напомнило ей ее московские мытарства и словно вернуло ее назад во времени. Она снова почувствовала себя растерянной и беспомощной и пожалела о том, что так торопливо и безрассудно покинула гостеприимный дом Ереминых. Лена подняла руку и не сразу решилась постучать. На ее стук отозвался дребезжащий старческий голос, спросивший с опаской из-за запертой двери:
- Кто там?
- Простите за назойливость, но мне нужны Колесниковы.
- А вы кто будете?
- Откройте мне, прошу вас.
- Что вам нужно?
- Я жена Владимира Казанцева, Елена, вы меня помните?
- Не знаю такую, - ответил все тот же голос, но дверь слегка приоткрылась. Щупленький старичок в очках поморгал глазами, вглядываясь ее лицо. Лена сбросила с головы шарф и поправила волосы.
- Узнаете?
Старик кивнул и впустил их в прихожую, едва освещенную крошечным оконцем, расположенным над входной дверью. Лена попыталась было пройти дальше, но рядом со старичком возникла фигурка такой-же маленькой и сухонькой старушонки и преградила ей путь. Они были похожи на двух близнецов, состарившихся вместе.
- Если не возражаете, побеседуем здесь. Мне показалось, что я вас припоминаю, но признаюсь, что не совсем уверен. Вы очень изменились. Итак, что вам угодно?
- Спасибо, что впустили в дом. Я только что приехала в Самару и ищу своего мужа. Мне сказали, что он здесь, в городе.
Старичок отрицательно покачал головой:
- О, нет, моя милая. Вы зря сюда ехали. Они отбыли из города еще две недели назад. Сами видите что здесь происходит.
- Да, кое что я уже видела. Я прямо с вокзала сразу-же поехала к Черкасовым и едва не попалась. Могу сообщить вам, что их обоих, и самого Черкасова и его молодую сноху арестовали красные. Я видела все своими собственными глазами.
- Что вы говорите! Когда? - старикашка с трудом сглотнул слюну и горло его дернулось.
- Сегодня утром. Я стояла в парке, в кустах и все видела.
Старички испуганно перекркстились.
- Господи, спаси и сохрани. Ты слышала, мама? Их арестовали! Скоро и наша очередь!
- Вы думаете, что их посадят в тюрьму?
- Нет, что вы, конечно нет.
- Вот и я думаю, что незачто.
- Милочка! Их никуда не посадят, их просто-напросто расстреляют.
- Не может быть! Что они такого сделали?
- Ничего. Абсолютно ничего. Нас скоро всех расстреляют.
- Но где-же наши! Как они могут все это допустить!
- Потише, прошу вас. Они уехали. Как я понял – к северо-западу, - возбужденно прошептал старичок, округляя глаза.
- Зачем! - воскликнула Лена со слезами в голосе.
- Затем, чтобы добраться до армии адмирала Колчака, - пояснил старичок.
- Вы думаете, они вернутся?
- Со щитом, или на щите! Наш сын обещал нам это! - гордо выпрямился он, - а ничего другого мы знать-не знаем. А теперь уходите. Дайте нам с мамой спокойно помолиться.
- Вы не могли-бы посоветовать мне комнату, где мы могли-бы переночевать?, - спросила Лена, ухватываясь за ручку чемодана.
При этих словах старичок открыл дверь пошире и стал выталкивать Лену с мальчиком на улицу. Старушонка молча наблюдала за ними, вытянув шею, как тощая курица.
- Ступайте, ступайте вон. Нет у нас здесь места! И попрошу вас больше не приходить, мы ничем не сможем вам помочь!

Снова оказавшись на улице, Антошка разразился слезами.
- Мама, я замерз, я устал, я есть хочу! Давай вернемся опять к тете Поле!
- Сейчас, сейчас, мой мальчик. Мы с тобой сейчас найдем себе комнату для ночлега! Вот как раз и извозчик. Уж он то точно нам что-нибудь посоветует.

Еврей-портной сдал им на неделю жалкую комнатушку, предназначавшуюся, вероятно, для подмастерья.
- Вообще-то мы никого не пускаем, но вас с ребенком я пущу. У меня сердце не каменное. И это только чтобы услужить вам, бедная вы моя. Мы живем здесь со стариками-родителями, а им нужен покой, они не привыкли к детскому присутствию в доме.
Однако цена, запрошенная им за неделю проживания, была весьма далекой от милосердия. Лена вынуждена была согласиться, она просто умирала от усталости.
- Если вы желаете покушать, - сказал портной, но Лена скомно перебила:
- Ну что вы, я не посмею побеспокоить вас о еде!
- ...Если вы желаете покушать, - спокойно продолжил тот, - здесь рядом есть что-то вроде трактира. Достаточно спуститься на улицу, и сразу увидите. Там довольно дорого, но вы все равно не найдете ничего другого в такое позднее время. Не забывайте, что в городе комендантский час.
- Спасибо, - ответила Лена и задвинула чемодан на пыльный пол под кроватью, - у вас есть ключ от комнаты?
- Мы эту дверь никогда не запираем, запираемся только внизу. Но вы не волнуйтесь, мы – люди честные и никогда еще не брали чужого.
- О! Я нисколько в этом не сомневаюсь, - смущенно ответила Лена.

У нее осталось еще два адреса, но надежда на добрые новости прочти пропала. Она чувствовала себя смертельно усталой и отчаявшейся. Живот ее весил все тяжелее и ужасно ныла спина. Лена сознавала, что им было необходимо найди постоянное место, где она могла бы осесть до рождения ребенка. Беременность ее еще не совсем подошла к концу, но она чувствовала, что дитя в ней ворочается где-то слишком низко. Теперь она горько сожалела о своем горячем порыве ехать в Самару, о своем упрямстве, снова бросившем ее вон из уютного теплого дома. Ей надо было прислушаться к советам родственников мужа и остаться с ними, дождаться родов в окружении добрых и заботливых людей. Разъезжая вчера целый день по городу, она стала свидетельницей многочисленных арестов людей из ее сословия, это была просто какая-то облава. В тот горький день 21 марта 1918 года она ясно поняла, что жить в безопасности ей на этой земле ей уже не доведется. Они и так чудом выжили. Они просто здесь не проживали и не числились ни в каких дьявольских списках, и, наверное, только потому их еще и не арестовали, как многих других. Она вернулась бы к Ереминым, если бы могла, но появление ее на вокзале было-бы настоящим безумием. Что с ними сталось, с этими простыми и щедрыми людьми? Не подверглись ли и они гонениям со стороны новых властей? Если бы она осталась тогда у них, то при любом стечении обстоятельств честно разделила бы с ними их участь.

Антошка шагал рядом, веселый и беззаботный, увлеченно смотрел на городскую суету и звонко отвечал автомобильным гудкам: "Би-би!” Ему очень нравились автомобили. Еще не отдохнувшая от вчерашних скитаний, Лена шла нескорым шагом и спешащие вокруг прохожие с безразличием задевали и перегоняли ее. Ропот большого города окружал их, как вата: громыхание экипажей, цокот копыт, сдержанное гудение людских голосов. И вдруг посреди всего этого бессмысленного гула до нее донеслись ясные звуки до удивления знакомого голоса. Лена подняла голову и оглянулась. Молодая пара, оба в кожаных куртках, шагала чуть позади. Мужчина был ей незнаком, но женщина... Голова ее дернулась от неожиданности как от пощечины: это была Соня. Она была в короткой прямой юбке и огромный маузер красовался у нее на ремне. Ноги ее были обуты в аккуратные хромовые сапожки и она шла в них с неотразимой грацией, легкая и уверенная. Она весело что-то говорила и все лицо ее светилось спокойным, неподдельным счастьем. У Лены захватило дыхание то-ли от радости, то-ли от неожиданности, а когда Соня подняла голову - глаза их встретились. Целая палитра чувств за секунду отразилась на ее лице. Медленно погасла улыбка, глаза удивленно округлились, брови поднялись, а рот растерянно приоткрылся. Соня завороженно вынула руку из кармана, но через мгновенье овладела собой, вернула руку обратно в карман и равнодушно отвернулась. Ее напрямую остриженные блестящие темные волосы были стянуты алой косынкой на затылке и весь ее облик поражал своей необычной, варварской красотой. Соня и ее спутник обогнали Лену и сели в припаркованный у троттуара автомобиль, в котором их ожидал их шофер в больших противопыльных очках. Автомобиль тронулся и поехал, громко треща, а Лена осталась стоять на краю троттуара изумленная и сломанная, словно подстрелянная.