Женский любовный роман "Русская душа"

 
 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
Нежный возраст
Ильмира… Этим несколько необычным для белорусской девушки именем она была названа в честь акушерки, которая помогла ей появиться на свет. Ильмира Рамазановна, татарка по происхождению, буквально вернула с того света новорожденную девочку,  у которой пуповина обмоталась вокруг крошечной шейки, отчего младенец был весь синий и практически не подавал признаков жизни. «Я перед вами всю жизнь буду теперь в неоплатном долгу», - со слезами на глазах сказала новоявленная мамаша, принимая на руки уже бодрую дочурку. А поскольку она совершенно не имела понятия, как ей назвать дочку, то и остановилась на имени той, кто дал младенцу второе рождение. Ничего не ответила  Ильмира Рамазановна на это, лишь улыбнулась скромно, а про себя подумала: «Еще погоди благодарить меня: сначала посмотрим, что из нее вырастет»… данных на Ильмиру заглядывались ребята, но гордая девочка не замечала их
А выросла из нее, русской Ильмиры, полная красавица с модельной внешностью: рост выше среднего, длинные русые волосы, ясные глаза, смешная улыбка. Фигура завидная: стройные ноги, тонкая талия и развитая, удачная грудь – для ее возраста даже слишком хорошая. Конечно, при  таких внешних внимания – не от высокомерия, а потому, что дальше косых взглядов дело не шло. А ей хотелось быть уверенной, что на нее смотрят искреннее, с намерением действительно познакомиться и завязать отношения. Поэтому  в свои пятнадцать Ильмира жила достаточно одиноко: кроме родителей, она не имела ни молодого человека, ни даже подруги, с которой можно было бы просто говорить, делиться наболевшим и сокровенными девичьими секретами – сверстницы завидовали Ильмире и демонстративно ее игнорировали.  Дома стоял телефон, но ей никто никогда не звонил, никому не звонила и она – разве что по каким-нибудь школьным вопросам. В школе же она ходила в изгоях, которых никто не замечает: девчонки не дружили с ней опять-таки из зависти и злобы на нее, красивую, а мальчишки  за то, что  Ильмира к ним равнодушна. Поэтому  после школы, когда многие ее ровесницы бежали на свидания по местным дискотекам или же собирались группами для уличных прогулок, она два раза в неделю спешила в модельную студию, которую начала посещать с начала с нового учебного года. Моделью быть она вообще-то не хотела, просто от нечего делать Ильмира решила поучаствовать в кастинге моделей и сразу же прошла его жесткий отбор. Однако на диету не села и фигуру не берегла, потому что не дорожила местом модели и не боялась его потерять, а посещение студии вносило приятное разнообразие  в ее жизнь. При этом она прилежно ходила на примерки и смело дефилировала по подиуму, а фигура ее всегда оставалась стройной и не шаталась. 
Правда, в среде одноклассниц была у Ильмиры добрая подружка, общение с которой редко когда выходило за пределы школы. Звали ее Настя Тенешева. Однажды англичанка дала их классу домашнее задание: отрепетировать на английском зыке театральную сценку, приведенную на странице учебника. Сценка состояла из диалогов, поэтому для ее подготовки требовалось по меньшей мере два человека. Ильмира и договорилась с Настей, Настя пригласила ее к себе домой.  Ильмира пришла  в пять вечера, и только к восьми часам девочки закончили репетицию.
- Я тебя провожу, - сказала Настя, когда  Ильмира собралась уходить.
- Да  не стоит, я сама…
- А  мне не трудно. Тем более у меня первый этаж…
Вместе с Ильмирой Настя вышла на улицу. Они стали возле крыльца.
- Ильмир, ты на Светку не обижайся… Это она по злобе сделала… Ты же знаешь наших баб: они все тебе завидуют. Все, как одна! Потому что ты красивая, а они…
- Да я привыкла, Насть, не думай!
- Все равно обидно: почему они тебя постоянно травят? Может быть, тебе в другой  класс  перейти?
- А в другом классе будет лучше? Нет, Настя, мне везде будет одинаково. Мне не поможет ни другой класс, ни  другая школа. Да черт с ними со всеми,  я их не боюсь! Я на них не обращаю внимания. Перебесятся. В конце концов, не убьют  же они меня и не съедят.
- Вот наш сосед кавказский идет… - сказала Настя, глядя прямо. – Здравствуйте! – поздоровалась она, когда  молодой человек поравнялся с ней.
- Здрасьте! – коротко ответил тот на плохом русском и скрылся в подъезде.
- Кто это? – заинтересовалась Ильмира. – Твой сосед?
- Да, на третьем этаже живет. Только в  последнее время что-то один, а были еще родители. Где-то он, наверно, работает, потому что каждый день возвращается в одно и то же время – около восьми. Они очень вежливые люди, всегда со всеми здороваются.
- Давно они здесь живут?
- Около года уже. Точно знаю, что они снимают жилье.
- Как его зовут, не знаешь?
- Не знаю. Не слышала.
- Можешь познакомить?
Настя будто испугалась такого вопроса:
- Что ты, конечно нет. Я его практически не знаю, не разговариваю с ним никогда, понятия не имею, с какой стороны к нему подойти и как у них, у чурок, вообще  принято знакомиться…
В семье кавказцев было три человека. Этакая необычная малочисленная семья южного народа. Поговаривали, что они были беженцами с Северного Кавказа, но никто не знал, к какому народу они принадлежали. Они недавно  появились в этом белорусском городе, потому, вероятно, соседи с ними подружиться пока не успели. Они были тихими людьми, никогда не скандалили между собой, никогда их мужчин не видели пьяными. Впрочем, некоторые особенности их поведения были обусловлены не излишней воспитанностью и аккуратностью, а религиозными соображениями – семья была  очень верующей. Были эти кавказцы на редкость вежливыми, приветливыми, никто из них не позволял себе пройти мимо соседа, не поздоровавшись. И им всегда отвечали, но заводить разговор как-то боялись.
Настин сосед запал Ильмире в душу, привлек ее своей экзотической внешностью. За всю жизнь живых представителей Кавказа она видела только в телевизоре, а увидев впервые живьем, влюбилась, как ей показалось, с первого взгляда. Ильмира решила познакомиться с кавказцем поближе. А тут как раз англичанка сказала, что недовольна домашней репетицией  Насти с Ильмирой и может поставить им только тройки, а если девочки хотят оценку повыше, могут задание переделать. Девчонки согласились, и снова собрались у Насти для репетиции. Но теперь Ильмира нарочно справлялась к восьми часам, чтобы снова пересечься с  Настиным соседом. Ей хотелось видеть его опять. И ей это удавалось. Потом она стала караулить мужчину возле подъезда,  не попадаясь, однако, ему на глаза. То она за кустом пряталась, то за стенкой, то за деревом. Такие приемы давали ей возможность лучше разглядеть предмет своего обожания. И каждый раз Ильмира убеждалась, что не ошиблась в  своих  чувствах.
Мама перестала узнавать Ильмиру: та как никогда часто стала бывать у  Тенешевой, попросила вдруг купить себе косметику, хорошие наряды, чего раньше за ней не замечалось. Под предлогом того, что уходит к Насте, Ильмира на самом деле просто искала лишний  повод увидеться с красивым кавказцем. За пятнадцать лет жизни  Ильмира успела заметить, что кавказские женщины почти никогда не красят лицо и всегда одевают длинные платья и в таком виде нравятся своим мужчинам, однако, чтобы завоевать кавказского мужчину, она в первую очередь должна как-то отличаться от их женщин и выделяться из них не одним только славянским лицом.
На второй месяц своей прятки Ильмира, наконец, прекратила конспирацию и показалась кавказцу на глаза. К этому времени она уже хорошо продумала предлог, под которым и начала разговор, неожиданно возникнув у парня на пути с блокнотом и ручкой.
- Добрый вечер, - поздоровалась для начала Ильмира. – Простите, пожалуйста, я всего лишь школьница, учусь в девятом классе, но собираюсь стать журналисткой, поэтому  сейчас являюсь внештатным сотрудником местной газеты, отвечаю за молодежную страничку. Как будущему журналисту, мне поручено взять  у вас интервью.
- У меня? А что я  могу вам рассказать? - сильно удивился кавказец своим красивым акцентом.
- Все – о себе. Очередная тема моего выпуска будет посвящена национальным меньшинствам, и в ближайшее номере газеты я предложу обсудить эту тему нашим читателям. А для самой темы мне нужен человек, живущий в нашем городе, но имеющий другую национальность. Вы не обидитесь, если станете моим героем дня?
Кавказец сразу понял, что девчонка врет: ни в какой газете она не работает, вопросы формулирует некорректно, даже не тактично, удостоверения журналистки наверняка не имеет, и одета не соответственно: одежда смело подчеркивала все самые выгодные стороны ее внешности, а яркий макияж обращал внимание на красивые глаза. Нет, это не журналистка, заинтересованная получить лишь сведения, - эта малолетняя профурсетка настроена была, похоже, заполучить его самого. Стройная и красивая, в трикотажной майке из яркой однотонной ткани, особенно выдававшей ее хорошие формы, она расставляла охотничьи силки мужчине, который был  в два раза ее старше и в некоторых случаях вызывал определенное недоверие. А он слушал ее сумбурный монолог с неподдельным интересом, разглядывал с ног до головы и попутно изучал: черты ее лица, волосы, фигуру, движения. Кажется, мнимая журналистка ему приглянулась. Улыбнувшись, он пригласил ее пройти в подъезд.
- Пойдемте… - кавказец  кивнул на дверь  подъезда.
- Куда? – опасливо спросила  Ильмира.
- Ко мне домой.
- Нет, домой  я не пойду, - Ильмира отступила.
- Вам удобно беседовать на улице? Но рассказ ожидается долгим… Да пойдемте! – бодро приглашал кавказец. Говорил он на русском с приличным акцентом. – Идемте, не бойтесь!
- Я вас боюсь, - призналась Ильмира. – По вашему лицу  видно, что вы приехали из того края, где девушек обижать нельзя – они не доступные.
- А вы – доступная? – с живым интересом спросил кавказец.
- Простите, но не обо мне разговор… - грубовато ответила Ильмира. – Я не люблю говорить на эту тему.
- Хорошо, тогда давайте так: я отвечу на ваши вопросы,  а вы – на несколько моих, договорились?
- Договорились! Но домой я к вам не пойду: уже темнеет.
- Тогда давайте в другой раз поговорим, когда вам будет нужно, - предлагал компромисс кавказец. – Но имейте в виду, что я каждый день занят и раньше, чем в восемь вечера, у меня не получится уделить вам время. А скоро я поеду на родину…
- Черт с вами, уговорили, - сдалась Ильмира. – Но пообещайте мне, что во все время нашего разговора форточка на улицу будет открыта.
- Зачем?
- На всякий случай. Если вы начнете ко мне приставать – я закричу, так чтобы все слышали.
- Не вопрос.
Ильмира шагнула в подъезд и пошла следом за своим собеседником.
- У меня в этой квартире подружка живет, - указала Ильмира на дверь первого этажа. – Можно она под дверью постоит – для страховки?
- Можно…
Ильмира позвонила  Насте, и все втроем они поднялись на третий этаж пешком. Настя, как и было условлено, осталась ожидать под дверями.
Кавказец пропустил Ильмиру в квартиру впереди себя, предложил пройти на кухню.
- Я иду с работы и как раз собирался ужинать, - пояснил он. – Не составите мне компанию?
- Я не голодная.
- Ну, как хотите. Тогда, может, кофе будете с конфетами? Или что вам еще предложить?
- Кофе меня вполне устроит, спасибо. Но вы позволите, я начну разговор?
- Да, конечно. Начинайте, пожалуйста.
- Спасибо. Для начала скажите, как вас зовут?
- Рахмедов  Ахмет   Шамилевич.
- А  меня  зовут  Ильмира! Так, на всякий случай…
- Ильмира? – Ахмет  удивился. – Как странно… Вы ведь сама русская, так  же?
- У меня об этом часто спрашивают. Да, я русская, а моему необычному имени есть свое оправдание.
- Расскажете?
- Ладно, уговорили. Но только потом, после вас.
Ахмет расставил чашки, налил кофе из турки. Ильмира осмотрелась, прислушалась.
- Вы один живете?
- Пока – да, но это временно. Просто мои родители сейчас уехали на родину.  А вы, кстати, своим позвонить не хотите? Ваши родители знают, где вы?
- Знают.
- Им известно, что вы у меня дома?
- Вы предлагаете мне им это рассказать? Зачем?
- Не знаю. Просто потому, что родители должны знать о вас все. Родителей надо уважать.
- Не  беспокойтесь: все, что им надо знать, они знают.  А  где ваша родина?
- В Дагестане.
Ахмет Рахмедов и его родители были беженцами в силу политических обстоятельств на Северном Кавказе. Сама семья – уроженцы Дагестана, жили в селении под Дербентом и принадлежали к народности лезгинов – или лезги, как они сами себя называют. Современные лезгины имеют, как правило, не большие семьи, но в некоторых селениях можно встретить семьи, количество человек в которых доходит и до двадцати. Такой была семья Рахмедовых на родине, а здесь, в Беларуси, их семья состояла всего из трех человек: Ахмет – единственный сын у своих родителей, других детей его мать, Рамина Салмановна, по состоянию здоровья родить не смогла. Рамина Салмановна   – единственная жена у своего мужа Шамиля Казбековича:  по семейному  российскому закону  многоженство в России не разрешено. Шамиль Казбекович –  отец Ахмета, почтенный старец, входил в число семейных старейшин, поэтому был ревностным блюстителем как самого ислама, так и исламской морали, что сказалось на воспитании Ахмета. Ахмет вырос в патриархальной семье, в которой сильны были феодальные исламские порядки. С молоком матери он впитал свойственную большинству мусульман религиозность,  к десяти годам познакомился с Кораном и усвоил основные исламские догматы.  Теперь такой интересный человек поселился в православной стране, где была совершенно другая культура, были другие принципы воспитания и свободная мораль. К морали Ахмету особенно  трудно было привыкнуть. Голая грудь, короткие юбки и красивые ноги, конечно, радовали его, но вызывали шок и недоумение. С детства он видел совсем другое, прямо противоположное всей этой красоте, а здесь чувствовал себя инопланетянином. Внешне  Ахмет был красивый  молодой человек, стройный и высокий. Годами лет под тридцать, строгий, всегда ухоженный, опрятный он невольно обращал на себя внимание многих людей. И надо же было такому случиться, чтобы в тот день, когда  Ильмира пришла к Насте в гости, они втроем столкнулись на крыльце.
- А кто вы по национальности?
- Лезгины. Есть такой дагестанский народ, один из многочисленных.
- Вы давно в Беларуси живете?
- Десять месяцев.
- Почему именно нашу страну выбрали?
- Наслышаны с хорошей стороны. Мы уехали из Дагестана, потому что там неспокойный регион. Там рядом Чечня, а у вас  спокойная страна, здесь можно мирно жить и никого не трогать. Мне у вас очень нравится.
- Почему вы приехали именно в наш город, в провинцию? Почему не в Минск, например?
- Я в столице жить не хочу,  я не люблю большие города.
- А лет вам сколько?
- Скоро тридцать два.
- И до сих пор семью не создали?
- Кавказец создает семью только тогда, когда будет к  этому готов. Если он не имеет средств на содержание своей семьи или не стоит самостоятельно на ногах, он не имеет права  жениться  вообще.
- А чем вы здесь занимаетесь?
- Я  хочу  открыть свое  дело и нашел себе место, с которого можно начать. Я работаю учеником директора транспортного учреждения – вот такая необычная  должность. Здесь и сейчас я зарабатываю стартовый капитал, а разворачиваться буду на родине.
- Думаете отсюда уехать?
- Да, но не сейчас. Есть перспектива вернуться в Дагестан.
- Расскажите мне о вашем народе. Ваши обычаи, традиции..
- Милая моя, чтобы рассказать об этом, - жизни не хватит! Если устроит, могу только коротко.
- Хорошо, тогда я буду вам задавать вопросы, а вы – по порядку на них отвечать, идет? У вас есть гарем, калым, кровная месть, похищение невесты? У вас носят паранджу?
- Гаремом называется женская половина дома – есть. Правильный же гарем, или гарем в оригинале,  сегодня себе может позволить только восточный  шейх  или султан.
- Как понять «правильный»?
- В гарем имеет право входить только хозяин, а женщины гарема соблюдают обязательное затворничество. У нас все не так, а гаремом называется часть дома, где живут женщины с детьми, а живут они у нас отдельно от мужчин, только и всего. Калым и похищение невесты  ушли в прошлое – эти обряды полностью изжили себя и сегодня приравнены к преступлению. Но за вас я бы калым дал… - загадочно сказал Ахмет.
- За что такая честь?
- Вы  этого стоите. Такую девушку нельзя купить просто так.
- Спасибо, конечно, но меня нельзя купить никак.
- Кстати, вы мне так и не ответили: вы – доступная?
- А какое вам дело? – обиженная Ильмира ответила грубо.
- Мне просто интересно. Я лично  убедился, что здешние девушки доступные, да оно и видно: все тела открыты, косметика на лице…
- Что же здесь плохого? – Ильмира не переставала   удивляться.
- К вам это не относится: я понял, что вы не доступны – для доступной девушки вы очень осторожны. Однако вы не целомудренны…
- С чего вы это взяли?
- Грудь надо закрывать, - кивнул ей Ахмет.
Ильмира посмотрела на себя: на ней была легенькая майка, не требующая ношения лифчика, но Ильмире было трудно обходиться без него, поэтому из-под майки выглядывали шлейки дамского атрибута, а грудные выступы были плотно опоясаны специальными выемками на майке.
- Так у меня же все закрыто, - не поняла Ильмира. – У меня ничего не видно.
- У вас? У вас все слишком откровенно! Вы, кстати, и накрашены еще. Вот, а говорите – целомудренны! – упрекнул Ахмет.
- Ах, вот оно что! Понятно, - дошло, наконец, до Ильмиры. – У нас с вами разные понятия о женской доступности и целомудрии!
- Абсолютно! Но, должен признать, что грудь у вас хорошая. Вам эта маечка, случайно, не тесна?
- А вы что, снять ее задумали? – Ильмира смутилась и Ахмет это заметил.
- Вот, а вы еще спрашиваете, зачем прятать!
Он отлучился на пять секунд и принес  Ильмире покрывало.
-   Укутайтесь.
- Зачем?
- Чтобы не демонстрировать передо мной вашу гордость. Спрячьте белье.
Ильмира набросила покрывало на плечи, запахнулась.
- Вы спрашивали про паранджу, хиджаб или чадру? Нет, у нас такого не носят, но тело женщины всегда закрыто. Только длинные юбки и никаких вырезов на платьях.
- А кровная месть у вас как?
- От кровной мести лезгины тоже давно отказались, но именно в нашем селе она есть. Думаю, вы не поймете ее назначения. Но знайте, что никогда кавказец не убьет человека напрасно.
- Как  у вас с вредными привычками?
- У меня именно или вообще?
- Вообще. И у вас тоже.  Вы, как я поняла, не курите. А  как насчет  выпить?
- Нам позволительно немного вина. Коран, конечно, вино запрещает, но есть праздники – например, Курбан-байрам, когда разрешается выпить. На Кавказе пьют из рога, потому что рог – символ изобилия. Первый рог поднимается всегда за родителей – это неизменная традиция, закон. За родителей пьют стоя. И сын никогда не будет пить в присутствии отца – у нас это считается большим родительским оскорблением. Женщинам выпивать вовсе нельзя, даже чуть-чуть шампанского. А еще лезгинка не должна сидеть с  мужчиной за одним столом и вообще она не должна сидеть  в  его присутствии. Но  в нашей семье этот  порядок  не соблюдается.
- А  вы-то сам как? Употребляете?
- Не больше, чем мне позволено.
- Это правда, что у вас замуж рано выходят?
- Тоже нет. Самый ранний возраст для невесты – после окончания средней школы, раньше - уже противозаконно. Хотя невестами у нас становятся тогда, когда у девочки начинаются женские дела. Этот факт бывает обычно публичным, предается гласности. Это ни на что не влияет, просто в нашем селе такой обычай.  Обычай довольно странный, сохранившийся мало где. Так было когда-то очень давно, еще в позапрошлом веке, но в нашем ауле обычай жив до сих пор, хотя носит формальный характер. Его истоки уходят к глубокой старине, когда образование для женщины было не обязательным, тогда девочек можно было отдавать замуж  с началом «критических дней», а фактически – детьми. Сегодня ранние браки на  Кавказе запрещены. Девочка сегодня обязательно оканчивает школу, а потом – как случится. Она может даже продолжить обучение и работать, но обычно в этом не возникает необходимости: жен содержат мужья.
Ильмира поежилась: ей непривычно было слышать такие вещи от чужого мужчины, приехавшего чуть ли не с другой земли; неожиданно и неудобно.
- Девушка обязательно должна выйти замуж за человека, который ее посватал, или она может отказаться?
- Может, но только ее мнение должны разделять родители. Бывает и так, что девушке нравится другой мужчина – в таком случае ее могут отдать и за того.
- Но вы с невестами не встречаетесь?
- Такого понятия у нас нет. К невесте однажды приходит родня жениха (все мужчины) и сообщают, что ее желают взять замуж. Часто ее сватают заочно, когда она жениха в глаза не видит. Желает ли  сама невеста пойти замуж за того человека, никого не волнует. Я хочу, однако, добавить, что у каждого народа свои традиции, и то, что принято у лезгин или, скажем, у аварцев -  у даргинцев, например, или у табасаранцев как раз наоборот, а то, что принято у них, того нет у нас.
- У вас все решают мужики. А имеет ли ваша женщина вообще на что-нибудь право?
- Имеет. Но право женщины перед правом мужчины подавляется, всегда  уступает  праву мужчины, женский голос имеет  меньшее значение, чем  мужской.
- У меня к вам больше нет вопросов. Мне  осталось только извиниться за проявленное сначала недоверие. - Ильмира встала, чтобы идти. Сняла покрывало, вернула хозяину. – Благодарю.
- Вам позволительно не доверять. У вас есть причины быть острожной – такая девушка! Вы  можете свести с ума.
Ильмира была в шортах, что позволяло Ахмету рассмотреть  ее ноги и изучить всю фигуру сверху вниз. Он изучал и пускал слюни: девица перед ним стояла видная, фигуристая и аппетитная. Так бы вот сейчас набросился на нее и покусал-покусал… Терзал бы это юное тело жадно и с упоением, долго и беспощадно. Но не таков был Ахмет. Не мог он позволить себе распустить руки и овладеть силой; и не  в том дело, что за это полагалась определенная ответственность, а просто потому, что был так воспитан. С трудом подавил он в себе возникшее было желание… А чтобы не впасть  в грех с этой сексапильной школьницей, поторопился ее выпроводить.
- Оставьте ваш телефон, - попросил на прощание.
- Зачем? – обрадовалась она, но виду не подала.
- На всякий случай: вдруг я захочу справится о своем  интервью, узнать, где оно напечатано,  в какой газете почитать? Хотя, вообще-то, я газет не читаю…
Ильмира вышла за дверь – Настя преданно ждала ее на площадке.
- Всего доброго, - сказал ей кавказец на прощание.
- Спокойной ночи. Извините еще раз, что я так напористо… Спасибо вам большое.
- Мне было приятно провести с вами время. Я не жалею, что уделил вам внимание.
Ему оставалось только сказать «Заходите еще», но Ахмет почему-то этого не сказал. Дверь за ним закрылась. Ильмира стояла вся красная от волнения и несколько минут еще приходила  в себя.
- Ничего себе! – восклицала пораженная Настя. – Как тебе это удалось?
- Сама не знаю… Божечки ты мой, Настя, что я  наделала?
- Слушай, он тебя глазами просто пожирал… Он, часом, не голодный был?
- Да, было дело. Я сама видела, что он готов был меня съесть… По-моему, он заглотил наживку…
Может, и заглотил. Но после этого разговора Ильмира больше не видела Ахмета. Настя тоже сказала, что его не видно. Лишь через полтора месяца  Ильмира неожиданно услышала знакомый акцент в своем телефоне.
- Я интересуюсь, где я  могу увидеть свое интервью? Помнится, вы мне обещали, что напишете про меня в газете… Хотелось бы почитать…
Теперь  Ильмире  было все равно: она полностью удовлетворила свое желание  и свой интерес. Ни о каком продолжении она не помышляла, да и вообще Ахмет был ей не нужен. Кто он такой? Чужеземец на ее территории, обыкновенный чурка.  Ильмира никогда не была расисткой, но сейчас ей захотелось почему-то обидеть кавказца – может быть для того, чтобы он отстал.
- Интервью никакого не будет, - честно призналась она, сохраняя непоколебимое равнодушие к его ответу. – Я вам все наврала, я все придумала: я никакая не журналистка, а школьница. Я просто хотела поближе с вами познакомиться: я никогда не видела таких людей, как вы. Так что извините: это был спортивный интерес.
- А не хотите как-нибудь еще раз встретиться – просто так, для общего развития?
- Вы предлагаете встретиться? – Ильмира не поверила своим ушам.
- Да. Мне хочется вас увидеть. И на вашем месте я бы согласился, чтобы заслужить мое прощение.
- Хорошо, давайте. Говорите, когда и где?
- Знаете, я сегодня свободен. Давайте через час возле вашей школы.
У Ильмиры оставался ровно час времени, чтобы привести себя в порядок и хорошо одеться. Пришла она вовремя, потому что не привыкла опаздывать. Ахмет уже был на месте и прогуливался по школьному двору с цветком в руках.
- Здравствуйте! – крикнула Ильмира, подходя к нему ближе.
- Салям алейкум! – отозвался Ахмет. – Добрый день. Это вам от меня знак внимания.
- Спасибо. Вы хорошо изучили порядки нашего народа, на свидание пришли не с пустыми руками. Но давайте сразу к делу… - Ильмира стеснялась Ахмета и не очень хотела находиться в его обществе. – Зачем вы вытащили меня сюда, когда  я призналась, что интервью с вами выдумала? Разве вам хочется говорить с обманщицей?
- Я уже это делал и нисколько о том не жалею. Думаешь,  я поверил тебе, когда ты  меня поймала около подъезда? Конечно, нет! Я догадался  уже тогда, что никакая ты не журналистка. По тебе видно, что ты ребенок.
- Зачем  же тогда уделили мне время? Почему не послали меня куда подальше?
- Зачем тебя куда-то посылать? Я мужчина, я воспитанный человек и не буду ругаться с женщиной. Я приучен женщину  уважать.
- Так уж и уважать? – усомнилась Ильмира. – Неужели кавказцы уважают женщин?
- Все зависит от народа и воспитания. А еще много зависит и от  самого человека. Почему, ты думаешь, я долгое время говорил тебе «вы», хотя ты мне в дочки годишься? Именно потому и говорил, что вел себя вежливо.
- Значит, если я вас правильно поняла, вы не собирались меня насиловать тогда у себя дома?
Ахмет засмеялся:
- Нет, конечно! Насиловать я тебя не думал, но желание вступить с тобой в связь  у меня возникло. И когда оно возникло, я  поторопился тебя выпроводить, чтобы не сорваться. Иначе что ж это за гостеприимство такое получается? Отец насилует свою дочь! Большего позора и стыда и придумать нельзя.
- Вы  умеете не владеть собой?
- Просто ты меня с ума свела. Впредь, пожалуйста, если вдруг придется, не стоит для меня стараться так хорошо выглядеть. Мне больше по душе ты естественная. Оставайся самой собой. Ценю твои старания в последний раз.
- Почему же вы меня все-таки не изнасиловали, если хотели?
- А ты бы согласилась?
- Не знаю. Это неприличный вопрос.
- Тогда я понял, что ты не доступная, - может, я ошибся?
- Ахмет, не об этом сейчас разговор! Я просто хочу понять, что вы за человек, потому  что узнала  я о вас многое, а  кто  вы такой, так  и не поняла. Наше общество вообще видит в кавказцах потенциальных насильников, которые охотятся на наших  женщин, и когда видишь, что это не так, становится странно.  Уж простите, но не мной оно придумано. Я вообще кавказцев видела только в телевизоре, что я  могу думать?
- Тебе за красоту можно простить все. Но еще раз повторюсь: ты мне в дочки годишься, какой стыд тебя насиловать!
- Ахмет, давайте присядем на скамейку.
Сидя рядом с ним, Ильмира нечаянно прислонилась к его плечу. И почувствовала какую-то уверенность, какую-то защищенность. Ей показалось, что если бы сейчас к ней пристали  хулиганы, Ахмет бы не дал ее в обиду.
- Ахмет, вам интересно со мной?
- Почему ты спрашиваешь?
- Ну все-таки… У нас огромная разница  в возрасте, что у нас может быть общего?
- Ничего: я  умею с детьми обращаться.
- Скажите, вы меня долго собираетесь держать возле себя? Я домой хочу.
- А я не хочу тебя отпускать: мне понравилось быть рядом с тобой. Я никогда так близко не находился с русской девушкой.  Мне приятно, что ты обратила на меня внимание. Честно скажу: я в вашем городе почти год и я  пытался познакомиться с девушками, но мне не везло. Они меня как будто избегали или боялись. Неужели потому, что считали меня за насильника? Это очень обидно.
- Меня с вами, наверно, роднит  мое  необычное имя.
- Может быть, не знаю.
- Я вам скажу, почему наши  девушки  вас обходят стороной.
- Почему?
- Потому что вы наших девушек заставляете принимать вашу веру. Не обижайтесь, но я такое слышала: если русская выходит замуж за мусульманина, она принимает ислам.
- Это только в том случае, если мусульманин намерен увезти ее на свою родину. Если они останутся жить здесь, ей совсем  не обязательно  принимать ислам.
- Но на вас это не написано…Слушайте,  вы же мне говорили, что у вас с невестами не встречаются, а  сами сейчас сидите рядом со мной? Хоть я вам и не невеста, но все же…
- Мы не в Дагестане, - объяснил Ахмет. – Здесь меня никто не видит, а я не нарушаю никакого порядка…
Они встречались еще несколько раз, но редко. Ахмет не считал Ильмиру своей девушкой – она была для него просто хорошей, неожиданной знакомой;  к тому же у него был реальный шанс угодить под статью за совращение лица, не достигшего половой зрелости, хотя дальше безобидных встреч дело не шло. Встречались обычно на улице. Ахмет всегда красиво ухаживал, угощал  Ильмиру  мороженым, но никогда не приглашал к себе домой – и не только потому, что там были родители. Никаких планов на будущее они оба не строили и даже не видели продолжения в своих встречах. Но  Ильмире  нравился Ахмет, иногда ей казалось, что она его любит. Все ее мысли были только об Ахмете, дома его  имя не сходило  с языка Ильмиры. Мама за нее больше тревожилась, чем разделяла ее чувства: все-таки парень из чужих и отчасти диких краев. Ильмира же была им словно одурманена. При этом она его по-прежнему стеснялась и ей трудно было перейти с ним на «ты». Постепенно их свидания выстроились  в отношения. Раз как-то Ильмира призналась Ахмету в том, что она – модель. Это известие привело Ахмета  в ярость.
- Как тебе не стыдно выставлять напоказ свое тело? Как ты позволяешь посторонним мужикам глазеть на него? Где твой стыд? А потом будешь убеждать меня, что ты не доступная и целомудренная? Целомудренная девушка так  себя не ведет!
- Не понимаю твоей реакции, - недоумевала  Ильмира. – По-моему, я тебе никто – ты что, ревнуешь?
-  Я не ревную – я   против!
- А какое твое дело? Я   не твоя собственность – делаю, что хочу. Родители не запрещают – это главное.
- Ильмира, а ты бы могла оставить это занятие ради меня?
- Зачем?
- Так просто. Я из интереса спрашиваю…
- Да я  сама скоро брошу это дело: оно мне совсем не нравится.
- А  ради меня бы сделала?
- Ради любимого человека я бы сделала, наверно, все. Но я тебя не люблю.
- Да, конечно, - побежденно умолк  Ахмет.
- Скажи, Ахмет, а что бы ты сделал, если б я тебя бросила? Просто взяла однажды и сообщила, что встретила другого…
- Ничего, - равнодушно ответил он. – Пока ты мне не принадлежишь и нас ничего не связывает.
Отношения возникли сами собой, постепенно и продолжались медленно, но верно уже целый год. К тому времени Ильмире уже исполнилось шестнадцать и она, наконец, достигла возраста половой зрелости. Для Ахмета это ничего не значило, но однажды, сидя рядом с Ильмирой на скамейке, он умышленно коснулся ее груди. Ильмира почувствовала его касания, движения его пальцев, но промолчала: ей понравилось.
- Извини, - сказал он после, - я нечаянно.
- Так лапал – и нечаянно? – не поверила Ильмира.
- Я больше не буду, - виновато пообещал он.
А она была бы не против – наоборот, ей было очень приятно, что «этот чурка», как она его часто называла, шарит у нее именно «там», по ее телу в те минуты пробежала волна легкой дрожи. Ахмет  же почувствовал невероятное облегчение: наконец-то ему удалось потрогать этот соблазн, дразнивший его уже год. Но больше он действительно не трогал Ильмиру.
Ахмет, воспитанный «по писанию», в духе патриархальной морали,  требовательно по отношению  к себе соблюдал мусульманский кодекс морали и для него очень важен был тот способ поведения, который Коран определяет как целомудрие. То, что он дотронулся до груди Ильмиры, целомудрие исключало. Посторонняя женщина, как гласит Коран, существо скверное, ее нельзя не то что касаться, а даже и просто смотреть на нее, не опустив глаз.  Соблюдение догматов религии провозглашается моральной обязанностью, долгом мусульманина. Несоблюдение догматов ислама и его обрядов расценивается как безнравственность. Поэтому такой правильный мусульманин, как Ахмет, не имел права поддаваться соблазну, а как верующий человек он вообще не должен был обращать внимания на чужие женские прелести. Ахмет совершил  «харам» - запрещенный в исламе поступок: он прикоснулся к запрещенному предмету, что, по мусульманским представлениям, вызывало гнев аллаха и влекло за собой совершения омовения, дабы получить ритуальную чистоту. Однако, совершенно неожиданно для себя, Ахмет не стал ничего делать – напротив, не хотел мыть свои руки, трогавшие  Ильмирины прелести.
На школьной перемене  Настя и Ильмира тихонько разговаривали у окошка.
- Как у вас с Ахметом? Встречаетесь?
- Иногда. Бывает, раз в месяц, бывает два, а бывает, что по три месяца не видимся.
- У вас ничего нет?
- Ну… Он мне нравится, конечно, у  меня к нему чувство, даже похожее на любовь. Но не могу сказать того же о нем. Мне кажется, он смотрит на меня, как на ребенка.
- Вы не спали?
- Нет. Мы даже не целовались. Вообще он какой-то странный: мы год знакомы, а он меня всего однажды потискал, и то извинения попросил. За что извиняться-то?
- Ясно: значит, ничего серьезного! – воскликнула Настя и махнула рукой. – Чтобы в его годы, да еще южанин, и не положил в постель нашу девочку!.. Так не бывает!
- Настя, не забывай, что при нашей разнице его можно привлечь за растление!
- Так он же  с тобой ничего не делал… - Настя удивилась.
- Неважно. Что ему вообще, большому дядьке, может быть нужно от малявки?
- Слушай, Ильмирка, а приходи ко мне в воскресенье. У меня у мамы день рожденья, соберутся гости из числа родственников, будет и мой двоюродный брат. Ему двадцать лет, он только из армии пришел – познакомлю!
- Не надо, - категорично отвергла  Ильмира. – У меня есть Ахмет…
- Белевич и Тенешева! – раздался голос учительницы, - вы что, звонка не слышали? Урок начался…
Прошел еще один год. Ильмира блестяще закончила школу – на серебряную медаль.  Потом был выпускной, на котором присутствовал и Ахмет. Он молча и спокойно наблюдал за тем, как Ильмира  зажигает в танце и не стесняясь прижимается к парням всем телом. Ее движения были раскованны и смелы. Она могла и присесть, и ногу запрокинуть, и юбку задрать, так что среди ночи  Ахмет утащил ее с праздника и привез в ресторан, где заказал бутылку шампанского и столик на двоих. 
- А разве мне можно пить? – уточнила  Ильмира.
- Но ты не мусульманка… - вяло ответил Ахмет.
- Это верно, - согласилась Ильмира. И пригубила бокал пенного напитка. Ахмет сидел с суровым лицом.
- Что с тобой, Ахмет? – обеспокоенно спросила девушка.
- Знаешь, Ильмира, я посмотрел, как ты чувствуешь себя с мальчиками, как ты себя  с ними ведешь…  Сама ты  девочка красивая, фигура у тебя хорошая, грудь – все при  тебе... Скажи, ты  девственница или нет?
Ильмира чуть шампанским не подавилась.
- А что? – загадочно поинтересовалась она.
- Если вдруг нет, я не смогу на тебе жениться. Я должен сначала убедиться, что ты невинна.  Я не могу покупать бракованный товар. Для меня это очень важно, понимаешь? Я хочу привезти в свой край невесту с чужбины, но честную, чтобы  меня не опозорили. Ты ведь не знаешь, что такое позор предков. За тебя бесчестную мне ничего не будет, но ситуация будет некрасивой. Это очень важно для старейшин нашего рода.
Уже в который раз Ильмира задавала самой себе вопрос, почему Ахмет никогда не заговаривает с ней о сексе, ведь вместе они уже давно? И у них такая большая разница в  возрасте… И не то что словом, он даже делом не трогал ее. Ильмире казалось, что с его стороны она многим обделена: Ахмет почти совсем не уделял ей телесного внимания. Умеет ли  Ахмет вообще это делать?  Кроме того случая на лавочке, имевшим место аж год назад, Ахмет больше не дотрагивался до нее, как будто она была заразной какой… Даже обидно.  А ей бы хотелось оказаться  с ним в постели, про себя она уже давно желала этого чужеземца. И хотя Ахмет стал бы ее первым мужчиной, она считала его идеальным кандидатом на эту роль. Ахмет ей нравился, она его поэтому не стеснялась и с удовольствием бы отдала ему свою честь – человеку, к которому она  неравнодушна. А оно, оказывается, вот как... Она нужна ему чистой и нетронутой, он ее бережет... Тьфу ты, господи!
- Ты хочешь на мне жениться? – Ильмира испугалась.
- Я этого не говорил и тебе не скажу. Я просто на всякий случай интересуюсь.
- Дорогой  Ахмет,  я несовершеннолетняя, и для того чтобы жениться на мне, тебе придется получить разрешение моей мамы, иначе в загсе нас не распишут.
- Почему мамы, а не папы?
- Потому что без разницы, папа или мама. У нас оно не имеет значения и одинаково можно говорить как с папой, так и с мамой.
- Слово женщины имеет силу?
- Имеет, причем  равную со словом  мужчины. Для родительского согласия достаточно одного маминого слова, а если мама будет против, тебе останется только подождать, пока мне исполнится восемнадцать, или извини.  
- А у тебя отец есть? Что-то на празднике я его не видел, только маму…
- Папа сейчас в больнице, он перенес сложную операцию, так что он выпишется еще, наверно, не скоро.
- Я все-таки хочу с ним поговорить, - настаивал  Ахмет. – На будущее…
- Говори с мамой, какая разница? Вон Настя, подружка моя, ее мама вырастила одна, без папы, а где ее папа – никому не известно. У нас это называется неполная семья, мать-одиночка. Что ты будешь делать в таком случае?
- В таких случаях спрашивают разрешения у старшей женщины. А что такое мать-одиночка?
- Когда женщина рожает ребенка, не будучи замужем…
Ахмет  быстро-быстро заморгал глазами:
- Разве так можно?
- У нас  все можно…
Прежде чем пойти на разговор к Белевичу, Ахмет сначала выдержал экзамен перед своим отцом и сообщил Шамилю Казбековичу, что задумал жениться. Разговор между ними велся на лезгинском языке и по всем правилам обращения сына  к отцу.  Ахмет сказал, что влюбился и хочет  соединить свою жизнь с местной девушкой, для чего  испрашивает  разрешения отца. Шамиль Казбекович поддержал сына, сказав, что он вполне уже созрел для женитьбы и имеет  на нее право, а здесь ему невесты по крови не найти. Ахмет сказал также, что сыграть свадьбу он думает в Беларуси, по местным законам, а потом уехать с женой в Дагестан. Вообще, он намерен вернуться  на родину –  может, не сразу после свадьбы, но  таковы его планы.
- Она честная девушка? А то если она таковой не окажется, мы не сможем запятнать позором ее семью: для здешних жителей и в этой стране, сколько я понял, честь невесты не имеет значения.
- Если она окажется нечестной, я накажу ее по нашим правилам и верну назад.
- Не убедил, - сказал Шамиль Казбекович.  - Как  ее  зовут?
- Ильмира.
- Ильмира? Какое странное имя…Это имя наших женщин! Но, если  она русская, она должна принять ислам!
- Отец, ты торопишься. У русских не все так просто. Ильмира несовершеннолетняя, поэтому не может выйти замуж, если ей  не разрешат родители.
- А если ее не пустят замуж, мы ничего не  сможем сделать?
- Ничего, - пожал плечами Ахмет. – Кроме того, что мне придется ждать еще один год, когда Ильмира сможет принимать решения самостоятельно.
- Сама, без родителей? – удивлению Шамиля Казбековича не было конца. – Но ведь она женщина… Разве женщина имеет власть?
- Папа, пойми, что мы не на Кавказе…
Шамиль Казбекович был тертым калачом. Прожив всю свою жизнь в горах, он иных порядков не знал.
-…Здесь все другое, - продолжал Ахмет. – Другие люди, другая религия, другая жизнь…
- Может, здесь и женщины тоже другие… по-другому  устроены… - пространно сказал  старый  Рахмедов.
Для вступления  в брак по-мусульмански требуется заключение договора, по которому женщина перестает быть «запретной» и становится «законной» для мужчины, за которого она выходит замуж. При первом браке требуется согласие отца. И на первом этапе мусульманского брака происходит сговор, когда жених сам или через доверенное лицо делает предложение отцу невесты. Ахмет  пришел к Белевичам сам и лично говорил с отцом Ильмиры, Владимиром Сергеевичем. На предложение выдать дочь замуж Белевич никак не отреагировал: он растерялся и не знал, что ответить,  к тому же был совершенно не готов  к такого рода разговору. Но весь их разговор слышала мать Ильмиры, Елена Геннадьевна, и она решительно вмешалась, сердито заявив Ахмету:
-  Извините, но я не отдам Ильмиру за вас замуж! Только не спрашивайте, почему: тому есть причины.
- Увы, - поддержал жену Владимир Сергеевич. – Мать не дает согласия, а я не могу ее заставить: она мать. А для росписи в загсе необходимо согласие обоих родителей, если у нас полная семья.
- Какой калым вы за нее хотите? – пытался зайти с другой стороны  Ахмет.
- Никакого! – отрезала Елена Геннадьевна. – Вы – иноверец, а я не хочу, чтобы моя дочь стала мусульманкой. И мне не нужен зять, который мне почти ровесник. Простите, но я  на ваш брак не соглашусь никогда.
- Тогда давайте обсудим другие условия, - предлагал компромисс Ахмет.
- Все, уважаемый джигит, разговор окончен! Ильмире надо учиться, а не замуж идти! – не сдавалась мама.
Верил Ахмет в силу женского слова или нет, а разрешения на брак он так и не добился. По сути дела, брачный договор не состоялся.
- Я же  советовала тебе поговорить с моей мамой, - без злости упрекнула его Ильмира, когда они остались наедине. – Мама у нас в семье главная, а ты забыл, где находишься. Но  не  расстраивайся. Мне меньше чем через год будет восемнадцать, тогда я сама решу, как мне поступить.
- Я тебя украду, - сказал Ахмет.
- Попробуй, укради, и сядешь в тюрьму.
- Да шучу я, шучу, - признал поражение Ахмет. - Но я тебя люблю и хочу, чтоб ты стала моей женой и уехала со мной в Дагестан.
- Ты можешь немножко подождать? Я маме так и скажу, что  она может не соглашаться сейчас, но скоро мне ее согласие будет не нужно, - пообещала Ильмира.
- Может быть, мне ей что-нибудь предложить?
- Не надо ей ничего предлагать. Не обижайся, но ты ей не понравился, тебе трудно будет найти с ней общий язык.
- Только, Ильмирочка, ты не сможешь стать моей женой, пока не примешь магометанство. Это обязательное условие, раз я собираюсь увезти тебя с собой. Тебе придется жить по правилам, принятым у нас.
- Джигит мой, я поеду с тобой, куда скажешь.
- Ты мне так и не ответила на мой вопрос: ты девственница или нет?
- Ахмет, а как насчет того, что  в нашем обществе тоже есть девушки, которые берегут невинность до свадьбы? Откуда ты знаешь, может,  я тоже из их числа? Если ты меня любишь, ты должен мне поверить…
С этого дня Ахмет стал постоянным гостем у Белевичей. И, надо сказать, он торопил события, потому что уже в первый день принес Ильмире толстую книгу Корана, который они читали вместе и который Ильмира должна была усвоить  как выученный урок. Коран – сложная для понимания верующих книга. Многие ее положения звучат двусмысленно. Одни предписания противоречат другим. Сразу Ильмира в Коране ничего не поняла, но именно с познания этой книги и началось ее принятие исламской веры. Ильмира  познакомилась с самой мусульманской религией, узнала,  кто такой был пророк  Магомет. Первую суру Корана «ал-Фатиха», что значит «Открывающая», ей пришлось выучить наизусть, потому что первую суру обязан знать наизусть каждый правоверный мусульманин – она содержит краткое изложение догматов ислама и ею же начинается каждая молитва, а читается «Фатиха» на арабском языке. В процессе Ильмира заметила, что на самом деле ислам и православие  похожи друг на друга. В Коране прописаны те же десять заповедей, что и в Библии, а, скажем, сура «Фатиха» по своей важности и обязательности близка к «Отче нашему». Оно и православная вера также не позволяет женщинам оголять все тело, как все привыкли это делать. Наконец-то Ильмире стала понятна суть претензий Ахмета к ее одежде! Православие так же обязывает женщину подчиняться своему мужу, покрывать голову платком (это хорошо заметно на воцерковленных православных женщинах, служащих при церкви, или же при входе в православный монастырь, когда женщину обязывают надеть платок, а также юбку или передник), запрещает употреблять спиртное. Дева Мария (непорочная Мириам или Майрам),  мусульманские пророки, нашедшие аналогии в христианстве  (Ибрахим-Авраам, Дауд – Давид, Мусса – Моисей, Иса – Иисус), святые, оставшиеся от язычества и пр. Просто у мусульман слепая вера в крови, а православие – вера не столь жестокая. О том, что принимает ислам, Ильмира грамотно ото всех скрывала.
Попутно Ахмет учил Ильмиру молиться - становиться на колени в строну Мекки и читать долгие, заунывные молитвы. Особенно много и долго они молились по пятницам. Потом, когда Ильмира уже заучила некоторые молитвы и могла молиться самостоятельно, Ахмет отвел ее в мечеть – благо,  в городе такая имелась. Ильмира молилась и там, и делала это с охотой. Потом Ахмет сказал, что пора повязывать голову… К тому времени он уже целиком взял над ней власть, а она стала его рабыней, хотя пока этого и не замечала.
Далее Ахмет начал ознакамливать Ильмиру с мусульманскими праздниками. А тут по времени как раз подоспел Рамадан – большой исламский пост. Ахмет учил Ильмиру, как  и когда надо питаться во время Рамадана, что пить, когда молиться… Конечно, ей, неподготовленной к столь суровому и изнурительному посту ни морально, ни  физически переносить этот пост было тяжело, но она справилась. Тем более что на это время Ахмет привел Ильмиру жить к  себе. Поэтому Ахмет мог контролировать поведение  Ильмиры во время поста. Наступил негласный второй этап брака – передача невесты  в дом жениха.
Ильмире было неплохо  в семье кавказцев, но пока она не привыкла, чувствовала себя здесь чужой. А если посмотреть со стороны, она и вовсе не вписывалась в эту семью. Ильмира понравилась Шамилю Казбековичу  и Ахмет уже не боялся не угодить отцу. Появление Ильмиры в своей семье родители Рахмедовы восприняли сдержанно, тем более что близких отношений между ними не было.
 За Рамаданом вскоре последовал Курбан-байрам. То есть миновала зима, прошел Новый год, и в начале марта Рахмедовы закоптили барашка, который в Беларуси был чем-то вроде деликатеса. Датой начала Курбан-байрама, как рассказывал Ахмет, считается тот день, когда его назначит аксакал – уважаемый  старейшина любого кавказского рода. Между собой  в доме общались на лезгинском языке, и Ильмире пришлось учить еще и язык, который оказался трудным и больше походил на иностранный…
На все это ушел примерно год, так что когда Ильмира выходила замуж, ей уже было полноправных восемнадцать.
Шамилю Казбековичу пришлось смириться с тем, что из-за страны, в которой они находились, невольно были отодвинуты на второй план исламские принципы. Для него, старейшины рода, это было неприемлемо, поэтому именно он и поставил условие играть свадьбу на Кавказе, что стало неожиданностью даже для самого Ахмета. Но возражать отцу он не смел.
Третий этап брака – само свадебное торжество. На Кавказе свадьбы гуляют не день и не два, а дней пять. Гуляют всеми селами, количество жителей в которых может доходить и до пятисот человек. Гуляют все, щедро угощают тоже всех. На свадьбе и накануне соблюдаются свадебные обычаи и традиции, заложенные в ход торжества испокон веков. За день до свадьбы кавказская невеста (точно так же, как и по русской традиции) собирает девичник, состоящий из ее подруг и незамужних родственниц. Но Ильмира сделать этого не имела возможности, потому что у нее не было незамужних родственниц, а все подруги,  в том числе и Настя Тенешева, остались в Беларуси. А в семью Рахмедовых  Ильмира принята еще не была. Свадебную простыню после первой брачной ночи (как, опять же, по старому русскому обычаю) афишировали…
Свадьбу Ахмета и его русской невесты гуляли по «традиции отцов» с использованием кавказских традиций вообще и лезгин в частности,  с привлечением лезгинских обрядов и с обязательным исполнением строгих религиозных предписаний. Невеста  Ильмира была мусульманкой, но не лезгинкой; она продолжала оставаться русской девушкой с чужбины, а поэтому домашним – и особенно старейшинам – было не столько важно, сколько интересно узнать, какую невесту привез себе Ахмет с той самой чужбины: честную или  порченую. Как  чужеземка, она, наверное, может быть какой угодно, но как мусульманка обязана была быть целомудренной. Если она окажется таковой – честь ей и хвала, но если вдруг порченая – это позор для Ахмета и всей семьи. В данном случае была важна исламская мораль с ее предрассудками, а не происхождение невесты со свободной моралью. Казалось бы: какой позор может быть семье, если чужеземка оказалась порочной? Она ведь не лезгинка и даже не кавказская девушка… Да! Но она  теперь мусульманка,  порочная мусульманская невеста, бесчестная и бессовестная, а они ввели ее свой дом и в свою семью. Ахмета и самого беспокоил этот вопрос…
Молодоженам приготовили отдельную брачную постель, застеленную белоснежной простыней. И в  первую брачную ночь Ахмет смог, наконец, убедиться, что его жена невинна и  честна. Но… крови не было! Простыня оставалась чистой, как и раньше.
Не будь Ахмет единственным свидетелем честности  Ильмиры, он бы, наверное, взвыл в дикой досаде: столько времени и усилий потрачено, и все напрасно! Но муж-кавказец ни в чем не мог упрекнуть жену-белоруску, потому как только что он с трудом забрал ее невинность. А дабы было что показать ожидающим, Ахмет осторожно порезал себе палец и своей кровью запятнал простыню. После этого, оставив измученную  Ильмиру отдыхать на  кровати, он вынес простыню на обозрение.
Ильмира  лежала и боялась пошевелиться. Боялась новой боли, крови, слез, но слышала обрадованные возгласы за дверью. И  в этот момент она вдруг ощутила себя страшно униженной… Да, по сути, вся эта картина действительно оскорбительна…
Зато мечта ее недавнего детства сбылась: обожаемый  Ахмет  все-таки стал ее первым мужчиной.
Тогда же ей подумалось: а зачем  Ахмет мучил ее столько времени? Ведь кровь на простыне все равно его,  а поэтому он мог бы сразу порезать себе палец и не нужно было терзать ее. Растерзал бы потом как-нибудь… Только потом, когда Ильмира задаст ему такой  вопрос, он ответит:
- Если бы ты вдруг не была девственницей, я бы не стал мараться сам и оправдывать тебя. Я ведь предупреждал тебя, что для меня это очень важно…
Так началась жизнь Ильмиры  Рахмедовой в горах  Дагестана. Скоро она поняла, куда попала. Аул Рахмедовых представлял собой глухое горное селение, находившееся за несколько десятков километров от ближайшего города Дербента. Ислам был здесь образом жизни. Здесь господствовал строжайший адат[1], который  действует в силу привычки и  в глухих, отдаленных горных селениях его влияние особенно сильно. Очень сильны были здесь консервативные устои ислама, высокой была обрядность по мусульманскому культу. Подавляющее большинство семей здесь были большими, жили родовыми сообществами и чтили культ предков. Жизнь и быт таких семей, в том числе и Рахмедовых, держалась на авторитете старейшин и аксакалов, которые в нравственном сознании сохраняли  религиозные предрассудки и обычаи, характерные для времен их юности, а по сути, для далекого прошлого лезгин. Старейшины были приверженцами старой морали  и шариата, поэтому воспитание потомков было преимущественно консервативным, основанное на религиозных положениях, запретах и предписаниях. По этой причине и в образе жизни людей всего аула сохранялись те нравственные нормы, обычаи и традиции, которые восходят к эпохе патриархально-родовых отношений и претерпевшие существенные изменения после Октябрьской революции, во многом разрушившей устоявшиеся стереотипы.
Через двенадцать лет у Ильмиры уже было четверо детей – две девочки и мальчик, сейчас она ожидала пятого. За эти годы она успела тысячу  раз пожалеть, что вышла замуж за иноверца: женщина у мусульман – это только мать и хозяйка. Муж никогда не поможет ей выбить ковер, никогда не сходит в  магазин, не поможет  с ребенком. Муж зарабатывает деньги. Собственно, работать может и женщина – это ей позволительно, но у нее, как правило, не возникает такой необходимости. Ильмира вышла замуж, закончив школу, но больше она ничего за своей душой не имела. Вся ее специальность была домохозяйка, вся работа - дети и кухня. Ее дети были разного  возраста, но старшие сын и дочь росли ребятами самостоятельными, а вот вторая дочка, шестилетняя Гульнара, росла неспокойной, трусливой девочкой. Она требовала к себе повышенного внимания и была очень привязана к матери, следовала за ней буквально по пятам. Но Ильмире было тяжело уделять ей постоянное внимание в  своем положении – был большой живот. Обделенная Гульнара начинала вредничать и капризничать.  Сил у Ильмиры не было уже никаких, а предстояло еще приготовить Ахмету ужин и убраться в доме. Помочь ей во всем этом тоже было некому.
Правда, надо отдать Ахмету должное, он никогда не поднимал на Ильмиру  руку – в семье Рахмедовых это категорически запрещено и считается позором для мужчины, при  этом муж имел полное право наказывать жену за непокорность. Однако и Ильмира теперь была мусульманкой, а значит, должна свято соблюдать заповеди Магомета. И если пророк сказал – «так нельзя, терпи», значит, нельзя и надо терпеть. В противном случае ты отступаешь от религии и тебя можно за это покарать.
С годами  Ильмира поняла, что на самом деле она Ахмета никогда не любила, а чувство, которое испытывала к нему пятнадцать лет назад, была вовсе не любовь, а влюбленность или даже скорее увлечение. Возрастное. Разве могла она полюбить в пятнадцать лет, да еще от чистого сердца? Зато она сумела влюбить Ахмета в себя, ради него приняла иную веру, во многом дикую, но ту, которую выбрала сама. Ту веру, которая связывает  женщине руки… И много раз уже она задавала себе вопрос: а оно ей надо было?
 
    ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
                                                  Журналист
Дагестан – республика, половину населения которой составляет горское население, а вторую половину – сельское. Сельское занимает горные и равнинные районы. Лезгины проживают на юго-востоке республики, условно делятся на «северных» и «южных»; территория, занимаемая лезгинами, делится на предгорную и горную. Климат  в горах более прохладный, чем на равнине, но летом нередко бывают  и засухи. Город Дербент расположен на побережье  Каспийского моря, в южной части страны.
 В горах  лезгинские селения обычно расположены на склонах. Здешняя местность – горная, дома  стоят на склоне гор, и крыша одного дома является стеной или площадкой другого – одно здание стоит над другим. Улочки здесь тесные. Ильмира  Рахмедова  выходит из дома,  похожем на хибару,  в руках несет таз с бельем, чтобы развешать его  во дворе.
В то же время к аулу подъехала машина телевидения – канала «ТСН». Из кабины высадились два человека и еще третьего сняли с кузова. Это были журналисты, прибывшие в Дагестан в рабочую командировку: репортер, оператор и водитель. Погода в этих местах обычно стоит прекрасная, поэтому телевизионщики выбрали подходящее место и разбили палаточный лагерь из трех палаток. Лагерь этот был хорошо виден  в поле зрения Ильмиры.
Журналист сразу заинтересовал Ильмиру, но почему - Ильмира не могла ни  понять, ни объяснить. А потом она каждый день выходила к месту парковки телевизионщиков в надежде увидеть журналиста. Зачем ей это надо было, Ильмира опять же объяснить не могла.
«О аллах,  я ведь мусульманка, - упрекала она себя, - мне нельзя смотреть на другого мужчину. Если об этом узнают дома… о, аллах, тогда я пропала!»
- Мама, мама! – ее мысли были прерваны детскими криками. Трое ее детей неожиданно сбежались со всех сторон и обступили ее гурточком. Ильмира расцеловала детей и пошла вместе  с ними в дом.
Всего у Ильмиры шестеро детей: три сына и три дочки. Старшему, Анвару, уже восемнадцать, самой младшей Джамиле – три года. Вот уже двадцать лет  Ильмира Владимировна Рахмедова  живет в Дагестане, двадцать лет как она стала женой Ахмета Рахмедова. И все  то новое, что случилось с ней за эти годы, только дети, которые рождались у нее с завидным постоянством каждых  три года, будто по расписанию. Правда, она успела еще выучить лезгинский язык и здесь,  в дагестанском ауле, использовала лишь его, хотя лезгины владеют и русским, русский же язык используют как средство межнационального общения. Единственная славянка среди горцев, Ильмира носила мусульманский платок, как исконно мусульманская женщина. Иной веры, кроме магометанства, она теперь не знала.
У Ахмета не было ни братьев, ни сестер, но было полно прочей родни – бабушки, дедушки, тетки, двоюродные братья и сестры, и у каждого – свои семьи. Родня была очень многочисленной, трудно было даже посчитать точное количество людей, и все жили одной семьей под одной крышей – это редкие лезгинские семьи сегодня. Но женщины с малолетними детьми жили отдельно от мужчин, а мужчины – отдельно от женщин. Такой уклад называется гаремом. По правилам, в гарем имеет право входить только его хозяин, для посторонних же вторжение в гарем является тяжелым проступком, а женщины обязаны соблюдать в гареме затворничество. Но в здешнем краю было все не так  категорично:  в гареме было свободное перемещение, женщины лиц не закрывали, а мужчины семейства Рахмедовых имели право доступа сюда  в любое время дня. При этом каждая жена обязана была по первому требованию мужа уединяться с ним для плотских утех. Жили в таких условиях, что негде было даже набрать горячей воды,  а ходить за ней приходилось за несколько километров. И, естественно, что в условиях столь тесного проживания все родственники были друг у друга на виду.
Ильмира с детьми вошла в дом. Там вся женская часть дома работала: кто убирал, кто готовил еду. Белье было все перемыто. Ильмира ненавидела этот дом вот уже несколько долгих лет. Все ей здесь приелось, даже люди, окружавшие ее. Ей надоела сама исламская религия, надоели их праздники – как сытый Курбан-байрам, так и голодный Рамадан. Надоело молиться по пять раз  в день. Надоела эта земля дагестанская, этот край, надоел муж, надоела сама  жизнь,  в которой  Ильмира была сейчас как капля  в море…  Надоел язык, на котором ей  теперь приходилось постоянно общаться, надоел этот бессмысленный платок, платья по самую лодыжку длиной – хотелось свободы. Свободы действия и движений, раскованности. Все более лениво совершая пятничный намаз, она боялась неосторожно выдать свое поведение. В кругу женщин, в одночасье хозяйничавших на кухне, боялась обратить на себя внимание плохим настроением или отлыниваем, боялась нечаянно сказать слово по-русски. Только дети радовали ее, хотя часто Ильмира думала, что весь этот выводок ей совершенно ни к чему, а если бы она была замужем за человеком своей крови, то никогда бы их столько не родила.  А здесь она и рожала публично, на глазах у всех обступивших ее взрослых женщин. Конечно, в ауле были больницы и родильные дома, приезжали «скорые», но так повелось, что в семье  Рахмедовых  рожали дома. В семье имелись свои повитухи – пожилые женщины или бабушки, которые прежде для «облегчения» родов использовали разные магические средства. Сегодня магию не применяют, а приглашают врача, однако домашние роды стали семейной традицией.  Но, в принципе, в этом краю было много  публичности… Даже вот, когда у ее старшей дочери  Гузель появились первые месячные, это нужно было обязательно предавать гласности. Теперь Гузель считалась невестой и с этого дня девушки повязывали платки и уже никогда их не снимали. В некоторых странах с этого дня девушки закрывали лица. Но зачем, спрашивается, об этом знать всем? Этого Ильмира не могла  понять до сих пор.
Ильмира вернулась в дом, чтобы совершить омовение  для полуденной молитвы. Омовение – это умывание тела верующего водой или песком перед намазом  для ритуального очищения; Ильмира склонилась над тазиком с водой.
Молитвы проходили в специально отведенной для этого комнате, в которой также хранился  Коран. Домашние моления совершались самостоятельно, без участия духовных лиц, но под контролем старейшин. Дома молились все вместе – и мужчины и женщины в одной комнате, все одинаково становились на колени, соблюдая необходимые для этой процедуры формальности, и поворачивались в сторону  Мекки.  В мечеть ходили только по пятницам.
Ильмира лишь делала  вид, что молится, губы ее не произносили ни одного молитвенного слова. С каждым разом она все больше немела, равнодушие ее увеличивалось. Она переставала даже слышать, как  молятся рядом с ней.
Вскоре  в ауле проходил какой-то национальный лезгинский праздник. По традиции, гуляли всем селом. Центральной фигурой этого праздника стал огромный торт, который на рекорд испекли несколько женщин из села. Метр в высоту и полтора в ширину, он насилу уместился на деревянном столе. Это событие не осталось без внимания журналистов, работавших прямо по соседству. Командированный репортер обязательно снял репортаж о празднике и особенное внимание уделил кондитерскому изделию, где комментаторами выступили жители враз прославившегося села.
- Скажите, - задал он вопрос одной из женщин, - вы всем селом с тортом вместе хотите попасть в  Книгу  рекордов  Гиннеса?
- Да! – весело ответила женщина. – Мы его на рекорд и работали!
Переступая с место на место, в густой толпе народа, журналист неосторожно наступил кому-то на ногу. Он сразу же обернулся, чтобы извиниться.
- Простите… - начал он и запнулся, не  зная, как сказать дальше. На него зелеными глазами на русском лице смотрела Ильмира. Это ей он нечаянно отдавил ногу. Как извиниться перед мусульманской женщиной?
-…ради аллаха, - подобрал  он наконец нужное слово, и  долго еще не отводил от  Ильмиры нескромный, но осторожный взгляд.
В очередном выпуске новостей Ильмира узнает, что журналиста зовут Александр Чернецов – таким именем он подписал свой репортаж.
Вечером после работы телевизионщики жарили шашлык в своем лагере. Александр пребывал в романтически приподнятом настроении духа и, не сдерживаясь, признался:
- Какой, однако, «красывый  жэнщына»!
Оператор Борис Кустодиев засмеялся:
- Ты чего, Сашок?
- Борь, ты разве не обратил внимания, как она красива?
- Кто?
- Та женщина,   которой я на ногу наступил.
- Да что женщина? Мусульманка – и все.
-  Нет, Борь, не все.  У нее славянское лицо и глаза зеленые… 
- Тем более. Славянка в горах Кавказа – это только чья-то жена… - Борис жадно впился зубами в кусок мяса на вертеле. – Обалденное мяско, пальчики оближешь. Первый раз в своей жизни я  пробую баранину. Правда, жирная, зараза.
Александр не слушал, расслабился:
-  Я хочу увидеть ее еще раз: она меня очень заинтересовала. Ты не видел, где именно она живет?
-  Санек, пойми, наконец, что она недоступна…
- Но видеть-то мне ее, по крайней мере, можно? – не сдавался Чернецов.
- А если ее муж-джигит о том узнает? «Секир-башка» будет и тебе, и ей. Лучше составь мне компанию, укуси мяска-то…
Чернецов жевал мясо и задумчиво твердил:
- Борь, я должен ее найти.
- Интересно, как? Село большое…
- Я спрошу у  людей, где живет женщина с русским лицом – думаю, меня поймут.
- Ну-ну, попробуй. Только вот когда о ней по деревне слух пойдет, что ею посторонний мужик интересуется, «секир-башки» тебе не миновать. Тебе нужна женщина, которую можно было бы послать вместо разведчика. Если бы женщину женщина искала – другое дело совсем было бы.
- Где я ее возьму, я единственный репортер на Северном Кавказе! – сердито отозвался на предложение Чернецов.
- И в нашей съемочной группе, как  назло, тоже девчат нет… м-да, ситуация, - Борис облизал пальцы.
- Фиг с ним, буду действовать сам, - решительно заявил Александр. – В конце концов, я журналист, а журналистам, как врачам, можно сделать и исключение – профессия такая. Может, она мне в силу работы нужна?
И Александр стал выслеживать Ильмиру.  Начал с того, что спросил у местного жителя – мальчика лет девяти, где живет русская женщина. Мальчик сначала не понял, о ком идет  разговор, но потом указал на дом Рахмедовых. Выбор ребенка был не случайным: Чернецов надеялся, что ребенок не очень сведущ в вопросах религии и интерес постореннего дяди к их тете ему ни о чем не скажет. Так оно и случилось. К тому же Александр не знал, как обращаться  к почтенным старцам…
Но в доме Рахмедовых жило много женщин, и нужно было еще дождаться, когда выйдет на улицу та, что ему нужна. Сашка быстро понял, что ждать ему, возможно, придется долго, и решил было обойти весь дом со всех сторон, заглядывая на всякий случай  в окна. Конечно, он и подумать не мог, что женщины в этом доме живут гаремом, а гарем – на втором этаже, но ему несказанно повезло: в окне на кухне он увидел ту, которую искал. Ильмира месило тесто и была одна. Кухонное окно было, по его подсчетам, близко от входной двери, и Сашка постучался.
Кухня действительно находилась рядом с выходом на улицу, поэтому  Ильмира услышала стук и без всякой предосторожности открыла. Чернецов не верил своим глазам: перед ним стояла женщина русской национальности, со славянским лицом и в платке, который ей, кстати, совсем не шел. На вид ей было около сорока. Александр растерялся, забыл даже, зачем пришел.
            -…Так вам что угодно? – продолжала спрашивать Ильмира, не получая ответов на свои вопросы.
            - Я… мне… я хотел только спросить, не дадите ли напиться?
            - Конечно. Сейчас, минуту…
            По правде говоря, Александр мало сомневался в отказе:  когда-то он слышал, что кавказцы – народ обычно гостеприимный и никогда не отказывают в помощи, а если могут, то всегда посильно помогают… Ильмира жестяной кружкой зачерпнула из пластмассового ведра воды и вынесла гостю.
            Александр пил и не сводил глаз с хозяйки, а в это время в хибару возвращалась Зарема – жена двоюродного брата Ахмета. Она еще только приближалась, и бог весть, что ей  привиделось издали, но когда Чернецов ушел, она напустилась на Ильмиру:
            - Как тебе не стыдно улыбаться чужому мужчине и не наших кровей? Или ты забыла, что сказал  Пророк?
            - Зарема, аллах с тобой, тебе показалось! Этот человек всего лишь попросил стакан воды, но я не смела с ним заговорить или улыбнуться ему!
            - Ты стояла очень близко к нему…
            - Стояла… - не стала отрицать Ильмира. – Зарема, дай слово, что ты об этом никому не скажешь…
            - Поклянись пророком, что ты ему не улыбалась…
            - Клянусь Магометом, - Ильмира упала на колени и крепко поцеловала руку Заремы. Лицо  Заремы смягчилось.
            - Ладно, я  никому не скажу… Но, признайся, тебе ведь понравился этот русский?
            - Вовсе нет. С чего ты вязла?
            - Он на тебя так смотрел!..
            - Просто я здесь единственная русская, вот и привлекла его внимание. А если даже и посмотрел – так он на меня, а не я на него.
            - Честно? – строго спросила Зарема.
            - Честно, - подавленно ответила Ильмира и чуть не разрыдалась от обиды.
            - Ну, смотри… - как будто пригрозила Зарема и ушла. А Ильмира обтерла руки, села за стол и упала на вытянутую руку. Послышались всхлипы.
            Но больше Чернецов не приходил и Ильмира о нем не вспоминала. Для нее Сашка был обычным прохожим, попросившем напиться, а она ему неосторожно открыла. Она не думала о том, почему этот русский пришел именно к ней, хотя аул большой, а дом  Рахмедовых  ничем  особенным на общем фоне не выделяется. Ей и в голову не могло прийти, что русский смотрел на нее не простым гостем…
            Как-то утром Ильмира  взяла старшего сына Анвара и вместе  с ним пошла за водой за полтора километра. Анвару шел уже девятнадцатый год, лицом он был вылитый отец. Он шагал впереди матери и нес одно ведро с водой, а два полных несла мать: у мусульманских мужчин не принято помогать женщине справляться с ее прямыми обязанностями. Для Анвара это ведро было как кружка, а Ильмира обливалась потом и периодически останавливалась передохнуть. И где-то на середине пути мать и сын нечаянно наткнулись на съемочную группу телевизионщиков.
            Увидев, в каких условиях живут женщины на Кавказе, Александр разинул рот и долго не мог его закрыть, пытаясь переварить тот факт, что женщина тратит надрывные силы, а мужчина идет рядом и  как будто этого не видит. Но вдруг он узнал в женщине ту, славянский облик которой не давал ему покоя уже несколько месяцев. Александр хотел что-то сказать, но не решился. Ильмира, в свою очередь, окинула репортера уставшим взглядом…
            Никогда Александру Чернецову не было так тяжело, как сейчас. У него чесались руки, чтобы взять ее ведра и понести туда, куда она скажет. На выручку пришел оператор Кустодиев:
            - Что ж ты, - обратился Борис к Анвару, - матери не поможешь? Поднес бы ей хоть ведро, что ли?
            - Это ее дело – ведра таскать, - резко ответил сын на хорошем русском.
            - Зачем же ты тогда пошел с ней, если не хочешь помочь? – взволнованно вмешался Александр.
            - Потому, что так положено, - неласково ответил Анвар.
            - Я журналист, - вырвалось у Чернецова, - и готовлю по спецзаказу из Москвы передачу про народы Северного Кавказа. Собираю фольклор, записываю обычаи и обряды, историю народа, - на ходу сочинял он. – Сейчас у меня как раз очередь лезгинов. Не могли бы вы мне уделить какое-то время для беседы?
            - Сейчас – нет, - неожиданно переменившимся тоном ответил Анвар. – Вы приходите к нам домой – посмотрите на наше гостеприимство, попробуете нашу кухню… Только не сегодня: у нас сейчас Рамадан – мы постимся, поэтому по правилам угостить вас не сможем. Заходите через две недели. – Анвару польстило то, что с таким предложением журналист обратился именно к нему, а он воспользовался своим мужским правом принимать решения.
            - Мне прийти к вам домой? – у Чернецова будто крылья выросли. – Куда именно?
            - А вы ждите здесь: мать за водой ходит часто, а я ее бессменный сопровождающий. Я тогда дома скажу – там все приготовят к вашему приходу.
            Эти две недели журналист провел в поездках по Дагестану – такое задание ему поступило из Москвы. Делал репортажи из  Дербента, Хасавюрта, Махачкалы и Кизляра, который был довольно далек от здешнего села. Чернецову поручили подготовить полную программу о Дагестане – в жанре документального фильма. После, собрав полученные сведения, Александр приобщит их к уже имеющимся  материалам, и у него получится складный документальный цикл программ.
            У Рахмедовых  гости встречены  были очень добродушно. Сразу с порога, как только они вошли, Казбек Азаматович, дед Ахмета, заиграл какую-то незнакомую гостям мелодию на национальном инструменте, домочадцы запели песню на лезгинском языке (позже Александр узнает, что это был лезгинский фольклор, которым обычно приветствуют почетных гостей). К их приходу накрыли щедрый стол, на котором, однако, не было водки. Зато было изобилие блюд, которые русским гостям показались изысканными деликатесами. Мусульмане не едят свинины, зато употребляют прочие виды мяса - говядину, баранину, курятину; мясных блюд было много: кебаб, котлеты, бозбаш (мясной суп с картошкой), заимствованные у русских. Стояло на столе и повседневное блюдо – хинкал с начинками из творога и яиц и даже праздничный пирог и халва. Но, конечно же, главным  был царь шашлык из баранины, бесподобно приготовленный с приправами на шарнире. От шашлыка исходил божественный запах.
            Никогда  в жизни ни Чернецов, ни  Кустодиев не ели так вкусно и сытно, как сегодня. Александр даже украл кусочек шашлыка и курятины для съемок – чтобы подразнить зрителей.
            Наевшись до отвала, журналист приступил, наконец,  к делу.
            - Мы готовим  передачу о народах  Дагестана, - пояснил он.
- О, - одобрительно  сказал аксакал, -  нашим народам есть о чем рассказать. Только в Дагестане народов много, и часть из них живет здесь, в горах, а часть – на равнине. Вы уже были на равнине?
- Мы обязательно там побываем, - заверил  Чернецов. – Нас интересуют обычаи, культура, фольклор, религия – одним словом, все, что имеет отношение к дагестанским народам. Но начать мы решили с лезгин, потому что  в  вашей местности мы остановились. Можно обратиться с вопросом к вашей женщине? – осторожно спросил Александр, обращаясь ко всем сразу.
            - Обратитесь, - разрешил аксакал.
            И  Чернецов завел разговор, конечно же, с Ильмирой:
            - Вот я заметил, что вы славянской наружности. А что вы делаете в горах Дагестана?
            - Это правда, - живо ответила Ильмира. - Я действительно русская и по крови – христианка. Моя родина в Беларуси, в провинциальном городе, где я родилась и прожила восемнадцать лет. Но потом, чтобы выйти замуж за Ахмета Рахмедова, человека иной религии, я приняла его веру. И теперь живу так уже двадцать лет.
            - Вы двадцать лет живете в Дагестане?
- Да.
            - А  зовут вас как?
            - Ильмира. Для белорусов имя, конечно, странное,  а здесь оно очень удобное.
- Вас так назвали с рождения или вы сами приняли это имя?
- Так меня зовут всю жизнь, а назвали в честь акушерки, помогшей мне появиться на  свет; она была татаркой. Этим  именем  меня  крестили.
«Вот и познакомились, дорогая!» - по себя обрадовался Чернецов.
- А может быть, вы мне расскажете об этнических особенностях лезгин?
- О нет, - вмешался Шамиль Казбекович, - она по происхождению не лезгинка, поэтому  ничем вам помочь не сможет. Извините.
Сашка  расстроено умолк.
Беседуя с журналистом, Ильмира успела заметить, что он весьма хорош собой, молод и аккуратен. В него можно было бы влюбиться, если бы для нее это не являлось запретным грехом. Однако  после индивидуальной беседы с  Александром Ильмиру будто подменили. Она вдруг потеряла покой и стала думать о журналисте днями и ночами. Мысли ее были настолько глубокими, что она иногда не слышала, как к ней обращаются в доме, чего от нее хотят дети, что ее зовут. Глядя вокруг себя, Ильмира со страхом понимала, что окружающее ее общество людей становится ей все более противно. Она боялась себе признаться, что ей понравился журналист, что ее к нему  тянет. Ей казалось, что это не то влечение, которое греховно и запретно, а просто журналист был русским, и теперь их двое русских в этом глухом дагестанском ауле, населенном одними лезгинами. Это национальное, успокаивала себя  Ильмира.
Поздним вечером, когда в гареме все утихло, Ильмира предприняла секретную вылазку. Она вылезла из кровати и на цыпочках спустилась на первый этаж дома. У кого-то слева от нее работал телевизор, но как раз  поэтому ее и не услышали. Ильмира кралась, как кошка, осторожно, с оглядкой, стараясь не шуметь, и, наконец, отодвинула задвижку. Лицо обдал теплый ветер. Ильмира ступила шаг за порог, плотно прикрыла дверь с улицы и со всех  ног побежала без оглядки.
Она быстро нашла палаточный лагерь телевизионщиков. Мужчины мирно спали в своих шалашах. Окрестность освещали только звезды и луна. Место, облюбованное телевизионщиками, было тихое и уединенное, по безлюдности напоминавшее лес, где за сохранность личных вещей никто не боялся. Ильмира старалась угадать палатку Александра.
Палатка закрывалась изнутри на «молнию». Приподняв ее за самый край, Ильмира открыла ее створки и заползла внутрь, но нечаянным движением разбудила спящего. Тот вскочил как ужаленный.
- Вы кто? Как вы сюда попали?
В лицо Ильмире ударил свет от фонарика. Она обрадовалась: перед ней сидел Александр.
- Это я, - тихо ответила  Ильмира. – Вы ведь хотели, чтобы  я пришла?
Чернецов вгляделся в незваную гостью.
- О боже, это вы! Ильмира, да это возможно ли?
- Я давно заметила, как вы на меня смотрите… Я очень боюсь, но я пришла к вам  разбавить  это надоевшее  мне общество.
- Как вы меня нашли?
- Почувствовала.
- А как вы ушли из дома?
- Осторожно. Прошу вас, освободите меня от этого! Эта слепая вера и этот край отняли  у меня все, я теперь всего лишь бесправная женщина. Мне все надоело! Я хочу домой!
- А  как  же ваши дети?
- Здесь дети всегда остаются с отцом, - отрешенно ответила   Ильмира. – По правилам мусульманского права при разводе супругов с матерью остаются девочки до времени выхода замуж, а мальчики – лишь до семи-восьми лет. Но я не думаю, что Ахмет  бы отдал  мне их. Здесь другие порядки.  
Чернецов взял ее за руки и некоторое время молча любовался и ими, и лицом Ильмиры.
- За тобой нет «хвоста»?
- Меня никто не видел.
- А где твой муж? Что-то я его не видел… Хоть бы посмотреть, как он выглядит…
- В Дербенте: там у него офис фирмы по грузоперевозкам, соучредителем которой он является. В его личном распоряжении несколько грузовых фур и микроавтобусов. Он в Дербенте пропадает часто и подолгу, но переезжать туда не думает: ему удобно жить так, как есть.
- Ты  у него единственная жена?
- Да.  В Дагестане многоженства нет, потому что  Дагестан – территория России, а в России полигамия запрещена законом. Полигамию разрешает религия. Но если  мужчина  решил взять вторую жену, он должен быть готов ее содержать. У Ахмета нет такой возможности. Вторая жена берется только с разрешения первой. А Ахмет  такой человек, что женится  только по любви, нелюбимая женщина ему не нужна. Вообще, многоженство не столь распространенное явление, как кажется. В некоторых мусульманских странах по закону мужчина может иметь лишь две жены, а в ряде стран полигамия и вовсе запрещена.
- А что такое шариат? Сейчас часто говорят о нем, даже ругают мусульманское правосудие, что, якобы, оно  основано на законах шариата. А насколько  это правда?
- Правда. Шариат в переводе с арабского «ясный путь, по которому надлежит следовать». В принципе, это исламский образ жизни. Шариат – мусульманское законодательство, включает нормы, которые регулируют семейные, гражданские, бытовые и прочие взаимоотношения мусульман. В шариате предписано все: нравственные законы  семейной жизни, различные разрешения и запреты. Все это закреплено в Коране и по этим правилам живет весь мусульманский мир.
- А село это тоже по шариату живет?
- Обязательно. В городах, особенно в крупных, больше открытости и свободы, больше лояльности, а в сельской местности, конечно, жестко. А в нашем ауле особенно: у нас абсолютный патриархат. Аулом негласно правят старейшины – они есть почти в каждой семье, а старейшины по складу души ортодоксальные ревнители  традиций, поэтому у нас здесь все очень консервативно. Самый  консервативный, конечно,  быт.  Религиозная обрядность  в быту тесно связана с лично жизнью людей и является для многих только данью семейным традициям. Ряд мусульманских обрядов и праздников принимается некоторыми людьми как выражение национальных обычаев. В религиозно-обрядовой стороне жизни и семейно-брачных отношениях свои позиции сохраняет шариат.
- А кровная месть здесь есть?
- Наблюдается. Вообще лезгины от кровной мести давно отказались – сегодня это обычай себя практически изжил. Но в нашем селе живут родовыми сообществами и очень чтят культ предков, а там, где есть родовое сообщество и культ предков, кровная месть в  некоторых случаях необходима – например, убийство родственника или оскорбление семейной чести. Если за это не отомстить – считается позором. Десять лет назад, помню, в другом конце аула у нас произошло изнасилование, а в этих краях оно запрещено. Какой-то махачкалинец надругался над местной девушкой – насильник был приезжим, потому что здешние никогда на такое не пойдут: они знают, что здесь подобные вещи жестоко караются. Так вот Аслан, старший брат той девушки, его отловил и перерезал горло – по обычаю кровной мести. Правда, ее саму тоже убили – за то, что своим бесчестьем опозорила семью. Как сейчас вижу: Аслан идет по аулу с окровавленным ножом.
- Когда совершают кровную месть, как-то по-особенному убивают?
- Обычно перерезают горло: так правильней.
Чернецов свистнул:
- Жестоко!
- Увы…
- Но паранджу, я смотрю,  здесь  не носят…
- Нет. Одежда  подобного рода в России не принята.
- Так ты, наверно, знаешь здешний язык?
- Лезгинский? Знаю, конечно. А еще арабский. Коран написан на арабском языке и молитвы  читаются тоже на арабском. Итого четыре языка.
- Почему четыре?
- Ну как же… Русский, белорусский – я его еще не забыла, лезгинский и арабский. Так что я  полиглот.
- Обалдеть!
- Это что: большинство лезгин знают еще и азербайджанский язык, потому что граничат с  Азербайджаном.
- Лезгинский  язык имеет письменность?
- Да. Письменность  современного лезгинского языка была создана в первой трети двадцатого века, а до революции лезгины и аварцы пользовались вполне свободно арабскими буквами. Правда, эту письменность знали единицы.
- Смотри ты! – удивился Александр. – А аксакал ваш мне этого не рассказывал…
Ильмира пожала плечами.
- Зато я рассказала.
- Н-да… А твой муж хадж в Мекку не совершал?
- Нет, хаджи у нас нет. Для хаджа нужны материальные средства, а наши люди их не имеют. Каждый правоверный мусульманин обязан совершить хадж, но если у него нет денег на дорогу, он вправе отказаться.
- А ты в Дербенте была когда-нибудь?
- Была пару раз. Я просила Ахмета, чтобы он взял меня с собой, а то здесь можно с тоски умереть. Мне здесь ужасно скучно.
- А дети?
- Что – дети? Анвар уже взрослый, дочки тоже почти взрослые – пятнадцать лет и двенадцать. Все мое развлечение – самая младшая, Джамиля, которой только три. Это очень весело, веселее не бывает. А в Дербенте я сразу на экскурсию пошла. Да-да, пока Ахмет своими делами занимался, я осталась без его присмотра. Зато поездила по городу, посмотрела на ханский мавзолей 18 века, остатки ханского дворца 18 века, видела комплекс Джума-мечети 8 века, Минарет-мечеть 14 века. А дома живу в гареме под бдительным оком  Рахмедовых…
- Как  в гареме? – Александр испугался.
- Вот так. Женская половина дома называется гаремом.
- Стесняюсь спросить, вы что, с мужьями не спите?
- Почему же? Летим к ним по первому же требованию. Если ослушаемся, мужья имеют право нас наказать – например, высечь. В том же шариате это называется «наказать за  непокорность».
- И  твой тебя наказывает?
- Бывает… Правда, только за неповиновение. Чтобы меня бить, Ахмет не так воспитан.
- Бедненькая моя… - Александр искренне посочувствовал Ильмире, прижал к себе, приласкал. – Зачем же ты вообще пошла за него?
- Я встретила его, когда мне было пятнадцать. Тогда  я думала, что люблю его. Он заинтересовал меня своей необычной внешностью, понравился, мне захотелось его завоевать, а он в меня влюбился и взял замуж. Обратил в ислам. Теперь я не вижу ничего, кроме дома, хозяйства и детей. А  Ахмет мне никогда не поможет:  у них это не принято.
- А куда смотрели твои родители, когда замуж за него отдавали? Разве они не знали, что тебя ждет?
- Почему же? Мама была очень против, она Ахмета вообще не воспринимала. Во-первых, нерусский, во-вторых,   в два раза меня старше. Но я  выходила замуж в восемнадцать лет, родители уже ничего не решали.  И теперь Кавказ отнял  у меня все, - печально продолжила она. – Отнял религию, свободу… Я ненавижу Кавказ, ненавижу Дагестан и этот край, не люблю Ахмета. То, что  я пошла за него замуж, - моя большая ошибка в жизни.
- А сколько тебе сейчас, если не секрет?
-  Через полтора года сорок. И двадцать  лет  я уже живу здесь. Здесь сыграли свадьбу, здесь  я рассталась с девственностью, родила шестеро детей. А сколько я здесь видела!.. Вот хотя бы то изнасилование, о котором я говорила. У меня несколько дней был шок, а лезгинам все равно. Горцы к такому привычные, для них это в порядке вещей. Теперь ты расскажи о себе.
- Я приехал в Дагестан в рабочую командировку. Не знаю, сколько здесь пробуду, но  ближайший год точно. Я здесь уже полгода, но тебя увидел только сейчас.
- А кто твои родители?
- У меня их нет. Отец умер от инсульта – я еще горьким ребенком был, а мать с сестрой утонули несколько лет назад.
            - Ты никогда не был женат?
- Нет, хотя мне уже тридцать пять.
- Я старше тебя…
- Это не страшно… Просто в моей жизни много лет назад была нехорошая история, после чего я стал осторожен.
Александр был притягательным лишь внешне, изнанка же его скорее отталкивала. Он был вульгарен, не лишен хамства и грубости. Вся его интеллигентность была показной – он просто умел подстраиваться под обстоятельства. Он был психически неуравновешенным человеком, его легко можно было вывести из себя, он был горазд распускать руки. Для семьи был просто не создан, поэтому и не имел ее. Чернецов – человек несерьезный и безответственный, ветреный, часто увлекающийся бабник. Он много раз влюблялся, но по-настоящему не любил ни разу, он быстро западал и быстро соскакивал, загорался и остывал. Как правило, это случалось после постели: переспав с женщиной, Чернецов сразу утрачивал к ней интерес. Все его предыдущие отношения с женщинами были непостоянные, носили  скоротечный характер и заканчивались обычно после первого секса. Сам он объяснял такое свое непостоянство тем, что он еще просто не встретил ту единственную, которая ему нужна; в действительности же он просто не знал, кого ему надо. По причине своей безответственности Чернецов выбирал себе для постели только опытных женщин и никогда не имел дел с невинными барышнями – таких он просто сторонился. Сам себя он называл убежденным  холостяком.
Работу свою Сашка любил и делал ее с удовольствием. Работа обеспечивала ему постоянную занятость, отвлекала от одиночества и скуки, вносила разнообразие в его серую и однообразную жизнь, занимала почти все его свободное время, а коллеги и знакомые составляли круг его общения. Работе Сашка отдавался полностью – ведь она была всем, что у  него было, она же не позволяла ему спиваться, а пил Чернецов много, потому что по жизни был «одиноким волком», который не имел ни родных, ни друзей, ни семьи. Пил он, может быть, больше, чем ему бы следовало, а в нерабочее время вообще пил часто. И пил обычно охотно. А в состоянии подпития он был непредсказуем, мог повести себя совершенно неожиданно. Он умел как спокойно завалиться спать, так и быть неуправляемым. На характер его поведения в таком состоянии влияли несдержанность, раздражительность и вспыльчивость – все те черты, которые и определяли его психическую неуравновешенность.
При этом Чернецов отнюдь не был тунеядцем. Он вообще бездельничать не привык и не любил, а если бы вдруг потерял работу журналиста, то бросил бы все силы на то, чтобы найти новую.
Александр протянул  Ильмире  руку – подняться. Только она встала, как он ухватил ее и крепко поцеловал. Затем  развязал ее платок и сладко обнял.
- Не верю своим глазам! Часто я представлял себе, что однажды это будет, но я никогда в это не верил…
- Идем со мной, - сказала Ильмира и за руку повела его в ночь.
Ильмира привела Александра к самому обрыву, где внизу шумно бурлила река Самур, а волны с грохотом ударялись о берег. Здесь, на краю обрыва, стоял кривой утес, а внутри него пряталась пещера. Пещеры Кавказа узкие и непроходимые. Произойти здесь может всякое: от камнепадов и паводков до клаустрофобии и паники, которая возникает из-за замкнутого пространства и отсутствия естественного света, что действительно опасно.
Двое вошли  внутрь пещеры. Пустая и холодная, она была безжизненна.
- Вот  здесь, - сказала  Ильмира, - будет место наших встреч.
- Но здесь  чертовски  холодно…
- Разведем костер. Зато пещера немая и никогда нас не выдаст.
У огня Ильмира и Александр провели остаток ночи. Ильмире было очень хорошо без платка, огненные блики освещали ее красивое лицо. Ильмира нравилась ему все больше и больше.
- Ильмира, если бы ты знала, как  у меня щемило сердце  в тот момент, когда я увидел тебя вместе с сыном, когда вы несли ведра с водой. Он тебе не помогал, а у меня руки чесались помочь тебе, но, честно говоря, я робел перед твоим сыном, ведь кавказцы очень мстительны, и вдруг бы я неправильно вмешался?
            - Помочь ты мне все равно бы не мог, но заговорить с мусульманкой в присутствии мужчины можно, а вот если наша женщина одна, она сама обязана избегать чужого мужа.
            - Теперь я это знаю… Господи, на какую клетку ты себя обрекла? И зачем? – сочувственно отозвался Александр.
            Она обнимала Чернецова так, как будто он был ее последней надеждой на спасение.
- Светает, -  задумчиво сказала Ильмира. – Мне пора уходить. Жду тебя завтра ровно в полночь в пещере…
            И ушла, не оглядываясь. На душе у нее было тяжело и страшно. По дороге она взывала ко всем небесным силам, чтобы только никто из Рахмедовых не заметил ее отсутствия.
            Заснув в то время, когда уже надо вставать, Ильмира ссылалась на плохое самочувствие и просила разрешения еще немного поспать. На первый раз это сошло, но Ильмира понимала, что врать придется постоянно, поэтому надо что-то делать. А видеться с Александром она могла только по ночам…
            - Зарема, что мне делать, подскажи! – Ильмира и Зарема уединились после обеда. – Мне понравился Александр Чернецов – помнишь, тот журналист, который приходил  к нам? Ночью я с ним виделась, но постоянно это продолжаться не может и однажды  меня обнаружат…
            Зарема, услышав признание Ильмиры, посмотрела на нее неодобрительно и с негодованием.
            - Ты хочешь, чтобы я отпустила тебя на измену? –  ужасалась она гневно.
            - Я не изменила Ахмету… -  испугалась  Ильмира.
            - Но ты спрашиваешь у меня, что делать,   в то время когда бегаешь  к другому мужчине? Ильмира, если ты забыла, то я тебе напомню, что у нас этого нельзя.
- Аллах Всемогущий, я была-то с ним всего один раз… Мы только невинно разговаривали… - Голос  Ильмиры дрожал. –  Он ведь здесь такой же русский, как и я, других нет…
- Это харам, Ильмира. Что тебе за него полагается, ты знаешь.
- Зарема, но ты понимаешь, что мне понравился другой? Я боюсь признаться, но так и до измены Ахмету не далеко…
Лицо Заремы стало каменным, взгляд - уничтожающим. Ильмира почувствовала  во всем теле  страх и поспешила оправдаться:
- Клянусь, я этого не делала!
- У тебя есть выход, - огорошила  Зарема  неожиданным ответом.
- Какой?
            - Ты можешь отказаться от нашей религии и выйти из ислама.
            - Отказаться? – Ильмира насторожилась. – Как это?
            - Да! Ты же не родилась в исламе и поэтому можешь перейти в  другую  веру, вернуться в свою. И тебя не накажут, если ты об этом заявишь. Вот только тебе придется покинуть наш дом – извини, но немусульмане здесь жить не могут.  Иное дело, что ты сейчас, будучи магометанкой, отважишься изменить Ахмету – тогда тебя убьют.
            У Ильмиры чуть сердце не упало! Как же так? Она может выйти из ислама и быть всего лишь изгнанной из дома Рахмедовых! Разве это не здорово?!
            - А как мне можно это сделать?
             - Не следуй заповедям Пророка, игнорируй Коран, не совершай послушно намазов, уклоняйся от наших обычаев, начни есть свинину, и однажды громко сообщи, что твое православие тебе важней и дороже. Но после этого быть тебе абречкой. Абрек – это изгнанник рода, в наших краях это страшное наказание. И путь возвращения из ислама – дело времени, как  понимаешь. За один день ты не успеешь.
            - Ты меня поддерживаешь?
            - Ты спрашиваешь, одобряю ли я твою измену Ахмету?  Извини, но здесь я тебе не советчик. У нас за это убивают. И имей в виду, Ильмира, что если меня однажды спросят, не было ли мне известно что-нибудь о твоих похождениях, я молчать не стану и расскажу все.
            - А  Ахмет? Что будет с моим браком?
            -  Ахмет с тобой разведется. Или  вас  разведут…
            Развод по-кавказски очень напоминал свадьбу, только свадьбы  гуляют пышно на все село и аксакалы обоих родов крепко пожимают друг  другу руки, а во время развода аксакалы руки себе развязывают. В случае с Ильмирой процедура развода была невозможна, поскольку отсутствовал старейшина ее рода, а это означало, что Ахмету достаточно будет просто  произнести во всеуслышание, что он разводится с женой…
            Мужчине достаточно трижды сказать в присутствии свидетелей «Ты свободна» или три раза произнести слово «талак», что значит «отпускаю». В этом случае женщина полностью освобождается от всех супружеских обязанностей, но за нею сохраняется имущество, полученное от мужа. Слово «талак» произносится мужем  в течение трех  месяцев – например, три раза в январе, три раза в феврале и три раза в марте. Итого выходит девять раз. Если же «талак» был сказан три раза или шесть, то  супруги  могли  еще примириться и возобновить отношения - тогда развод считался недействительным.  Если же формула развода произнесена девять раз, брак не может быть восстановлен уже ни при каких условиях
            - Я боюсь, Зарема. Хотя я уже двадцать лет живу среди вас, я все равно боюсь. Изгонят? Но мне некуда идти, моя родина далеко и чтобы добраться до нее, мне надо много денег. И я давно гражданка России, вдруг у меня в Беларуси проблемы возникнут? Ненавижу ваши дикие обычаи! – в сердцах крикнула Ильмира и убежала.
            После разговора с Заремой Ильмира внезапно почувствовала свое происхождение. В ней неожиданно проснулась и взыграла православная кровь, а голову посетили греховные мысли, причем одинаково греховные с точки зрения обеих религий. Ильмире вдруг захотелось заполучить Александра, как она сделала это много лет назад с Ахметом, который стал ей теперь противен. Ближе  к полуночи она осторожно выскользнула из-под одеяла и пробралась к выходу из дома. И стрелой помчалась  к пещере, где  ее обещали ждать.
            Ильмира бежала снова без оглядки. Да, по правде говоря, ей было все равно, есть ли за ней погоня. Однако никто, кроме Заремы, в доме Рахмедовых не знал ее тайны.
            Едва приблизившись к пещере, Ильмира увидела в ее утробе на стенах огненные блики: то Александр, ожидая ее, развел костер, чтобы к приходу Ильмиры как-то согреть холодное помещение. Ильмира вошла в пещеру и стала на пороге, улыбнулась.
            - Салам алейкум! – радостно воскликнул Александр.
            - Ва-алейкум  ас-салям! – со  смехом ответила  Ильмира.
            - Вот, решил погреть пещерное нутро, чтобы тебе не было холодно.
            - Спасибо. – Ильмира подошла  ближе и села рядом с парнем, от души поцеловала его в  губы. Александр  вдруг  почувствовал  тепло  ее тела и ему почему-то стало  очень приятно и легко, он сильнее прижался к губам Ильмиры. Руками тем временем жадно ласкал через одежду тело женщины, будто искал что-то…
            Ильмира медленно отняла  его руки и сняла с себя верхнюю часть одежды, выставила напоказ большую грудь. Затем встала и сняла длинную юбку. Взору Чернецова открылось ее тело в нижнем белье – впервые за много лет Ильмира обнажилась перед чужим мужчиной. Сашка оглядел  фигуру  Ильмиры с головы до ног и поразился: она была не только красива лицом, но и оставалась удивительно стройной – после шести-то родов, ни тебе никакого лишнего жира, ни целлюлита, высокая и крепкая грудь, которая призывно манила…
            Ильмира не поняла и не помнила, как от души отдалась ему, но это был отчаянный секс, как будто в последний раз в жизни! Чернецов остановился только тогда, когда окончательно выдохся. Ильмира  запросила еще.
            - Больше не могу, - честно признался он. – Извини, дорогая.
            - Спасибо. У меня никогда не было такого секса! С Ахметом мне многого не хватало.
            - А я думал, он горячий южанин… Обычно они  темпераментны…
            - Я тоже так когда-то думала, но, оказалось, нет.  С женами кавказцы сдержанны, а развлечений ищут на стороне. Да и к тому же  Ахмет  уже не молод. Но теперь мы будем развлекаться  с тобой каждый день. Не понимаю, зачем он вообще требует меня к себе для плотских утех, если он сам ничего не умеет?
            - А  ты не рискуешь?
- Мне уже на все плевать с высокой колокольни. Я приняла решение. Я, оказывается, могу  отказаться от ислама и перестать быть мусульманкой.
- Почему же не откажешься?
- И куда же я потом денусь? Добраться до Беларуси  у меня нет средств,  а здесь мне не будет жизни… Сашенька,  я прошу тебя, спаси меня.
            - Каким образом?
            - Укради меня, чтоб никто не видел, и увези далеко, чтоб никто не нашел.
            - А  как  же твой муж?
            - Он может меня не покарать, а всего лишь прогнать, потому что по рождению я не мусульманка и ничем этой вере не обязана.
            Ильмира поцеловала его:
            - Только не забудь мне напомнить, чтобы я к рассвету вернулась: сегодня возвращается  Ахмет, я должна его встретить.
 
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
 
Освобождение
            Мужа Ильмира встретила как честная жена.
- Я так соскучился по тебе, - сказал Ахмет, обнимая и целуя ее в отдельной комнате. – Ждала ли ты меня?
- Очень ждала. Просто спать ночами перестала, как истосковалась, - преданно ответила  Ильмира.
- Я очень скучал. Поэтому сегодня ночью ты должна быть моей…
            Одним словом, уже в первый же вечер муж запросил любви. Ильмира изобразила притворную радость, но на самом деле умело скрывала свое отвращение и к Ахмету, и к его ласкам. Она терпела лишь потому, что так было положено: всегда и во всем подчиняться мужу. Отказывать мужу она не имела права, поэтому  в постели проявляла холодное равнодушие.
            Когда Ахмет заснул, Ильмира покосилась на него злым взглядом… и прокляла тот день, когда встретила его, с ненавистью вспомнила об исламе. Потом уткнулась в подушку и заплакала.
            Возвращение Ахмета никак не повлияло на отношения Ильмиры и Чернецова. Она все так же бегала к Сашке по ночам. Сначала ходила просто от скуки. Ходила тайком ото всех, осторожно, с оглядкой, виделась с Александром по предварительной договоренности. Он всегда ее  ждал.
            В первую ночь Ильмира пришла к Александру в расстроенных чувствах и растерянных мыслях.
            - Ахмет приехал… Теперь он тоже интима требует. Давно, говорит, было, соскучился уже… Не представляю, что делать, если он заставит ублажать его  в  те ночи, когда я должна быть с тобой.
            - Тебе видней, - как-то отчужденно ответил Чернецов. – Он твой муж, ты могла бы научиться угадывать его желания.
            - Саша, если я  вдруг не приду однажды в срок – знай, что я  с ним. Надеюсь, ты не станешь ревновать меня к собственному мужу?
            Но она быстро нашла выход из положения. Ахмет не  просил ежедневного секса, а если вдруг  так совпадало, что ей предстояло любить мужа в ночь, отведенную для Сашки, она имела интимную близость два раза за ночь – по очереди с мужем, потом с любовником. При этом обязательно соблюдалась  предельная осторожность.
            Так постепенно их отношения развились  в полноценный роман, в котором было лишь одно неудобство: Александр  никуда не мог  вывести свою даму сердца. А она приходила стабильно три раза в неделю, даже по пятницам, а  к утру возвращалась.
              Она успевала еще обратно лечь в постель к Ахмету, так что утром Ахмет обнаруживал жену там, где и оставил накануне, - рядом с собой. Ахмет  обычно  крепко спал, просыпался лишь утром, а тогда Ильмира бывала уже в кровати, поэтому у Ахмета даже подозрений на неверность жены не возникало. Он  и не предполагал, что по ночам его жена регулярно отсутствует, чтобы сладко провести время с другим мужчиной. Утром она недолго отсыпалась, а наличие множества женщин в  доме прикрывало отсутствие в нем  Ильмиры.
            На очередную молитву Ильмира не явилась – не захотела.
            - Где  Ильмира? – строго спросил аксакал. – Почему  ее нет?
            - Она не очень здорова, просила не тревожить ее, - объяснила Рамина Салмановна. Ильмира предупредила свекровь, что плохо себя чувствует и не сможет быть на молитве. В общем-то, состояние здоровья, а точнее, нездоровья, являлось уважительной причиной, по которой верующий мог пропускать молитвы, пост и хадж.
            - Тогда начнем без нее, - возвестил аксакал, и все семейство дружно прочло первую суру Корана – «Фатиху».
            То, что Ильмира пропустила молитву, было связано не со здоровьем: это стало новым шагом  на ее  пути отступления от мусульманства.
            В свои выходные дни Саша выбирался на служебной машине в Дербент, затаривался там в магазинах, а к ночи готовил ужин на костре. В этот день Ильмира пришла к  нему в лагерь раньше обычного, Чернецов только-только закончил готовить ужин и разбирал кострище.
            - Готовлю в первобытных условиях, огонь развожу посредством подручных средств, - горько жаловался он.
            - А ты сходи в аул:  у нас же есть и точки, и лавки, и магазины, поел бы там. Или ты думаешь, что в горах все безобразно и дико?
            - Это привычка, - усмехнулся журналист. – У меня работа такая, что  сегодня я в городе среди людей, а завтра окажусь, может, в какой-нибудь заброшенной пустыне или на необитаемом острове, где нет и  в помине никаких следов житья человеческого, но в таком месте придется жить долгое время. Ко всему надо уметь приспосабливаться. Что я и делаю. Я перед тобой хотел похвалиться своим холостяцким умением.
- Тебе это удалось. Что у тебя варится?
- Пловом  хочу тебя порадовать.
Ильмира попробовала варево.
- Неплохо. Соли достаточно, мясо хорошо проварено. Только мы в плов еще изюм добавляем. Хоть это и не обязательно, я в следующий раз принесу.
- Ильмира, нам на неопределенное время придется прекратить наши свидания:  нас послезавтра перебрасывают в Чечню – на замену военным корреспондентам. Я не знаю, когда вернусь. Как скажут…
- Жаль. У нас через неделю Навруз – мусульманский  Новый год,  я думала тебя пригласить, а ты бы пришел под видом прессы. Новый год – вкусный праздник, я сама его люблю.
- Что ж, наверно, не судьба…
- Да, наверно… А как  Ахмет?
Она в недоумении посмотрела на него.
- С чего вдруг  ты  это  спросил?
            - Не знаю. Само как-то получилось…
            - Ахмет отбыл на два дня в Дербент. Сначала не собирался, а тут вдруг резко сказал, что ему очень надо. Приедет завтра.
            - Да-а… Это как в старом русском анекдоте: возвращается муж из командировки...
            - Предположим, мне будет не до анекдота, если мои похождения, не дай бог, раскроются. Но я их не боюсь. Я приняла решение... – Она покосилась на палатку.
            - Какое?
            - А там скажу.
            Они заползли в палатку и закрылись изнутри на «молнию».
            - Я  к тебе не за анекдотами сюда пришла! – нагло сообщила Ильмира, обвив  цепкими пальцами его шею.
            - Извини, Ильмира, - неожиданно выскользнул из ее объятий Александр, - я совсем сегодня  не готов к близости.
            - Почему? – она удивилась.
            - Не могу объяснить. Встал, наверно, не с той ноги. У меня нет настроения.
            Он и правда был каким-то чужим, Ильмира не узнавала его. Чужой и холодный, отверг ее, Ахметом интересовался… Странный он сегодня, это точно.
            -  Какое решение ты приняла? – лениво спросил он.
            - Я хочу уехать отсюда. С этой земли с ее дикими обычаями, из этой местности, из дома, в котором живу... Моя старшая дочь  Гузель тоже мечтает вырваться из этого дикого края. Она выказала желание учиться, чтобы получить рабочую специальность. Для этого нужно ехать в Дербент или  Махачкалу  – в общем, в большой город, потому что в нашем краю твоя специальность никому не нужна. Если получится, то ей придется в городе и оставаться, чтобы работать. Саша, а увези ты меня отсюда. Укради, как раньше по местному обычаю полагалось...
            - А  мне  ваш старейшина сказал, что лезгины невест уже давно не крадут…
            - Да, не крадут. Сегодня многие народы отказались от этого обычая. Похищение невесты теперь приравнено к  уголовному преступлению. Но это если официально. У меня другая ситуация…
            - Но кавказцы – народ мстительный, чем это для меня обернется? Да и как тебя можно украсть?
            - А я тебя научу...
            - Научишь потом, теперь нет времени… Извини, я сегодня очень устал и хотел бы лечь отдохнуть пораньше. Когда я вернусь из Чечни, я тебя сам найду. Не скучай и не грусти. – Он легонько поцеловал ее на прощание.
            В пятницу, святой для всех мусульман день, Ильмира  резко проснулась оттого, что почувствовала сильную тошноту. Она подскочила с постели, как ужаленная, и побежала в ванную ее обильно рвало, рвота сопровождалась головокружением. Ильмира испугалась.
            «Господи боже мой, аллах, что же это делается? Неужели будет седьмой? Чей он? Того ли, этого, белым или черным родится?»  В том, что тошнота объяснялась только беременностью, она не сомневалась: как-никак, это уже  в седьмой раз.
            Ильмира решила скрывать беременность до тех пор, пока не появится животик. Что ей эта отсрочка давала, она не знала, да и время уходило: ребенок мог оказаться от другого мужчины, а тогда ей нужно будет бежать, чтобы остаться в живых, и потом уже  можно просто не успеть…
            Своим положением Ильмира по большому  секрету поделилась лишь с Заремой.
            - Я не могу знать об этом одна, мне тяжело… Я с тобой поделилась, как с женщиной, и хотелось бы, чтоб ты меня поняла.
            - Вряд  ли  я тебя пойму, но никому  не скажу. Кто  отец  ребенка?
            Ильмира  встрепенулась:
            - Что значит «кто отец»? Ахмет!
            - Поклянись  пророком.
            - Клянусь Магометом, - спокойно ответила Ильмира, нимало не теряясь от того, что это может быть и не так.  Ведь она твердо решила, что больше не будет жить в исламе, а постепенно вернется к православию, а потому пророк Магомет, основатель ислама, теперь ее  не  касался.
            - Тогда почему ты ему рассказать не хочешь, если он отец?
            - Ахмет задаст праздник, а я еще не совсем уверена… Надо подождать несколько  дней…
            Мусульманский Новый год наступает в начале декабря. Первые десять дней Навруза считаются особенно благословенными. В канун Нового года принято готовить традиционный кускус с бараниной, а в меню праздничного обеда включать суп из баранины и блюда из мяса. Особое внимание придается зелени, потому что зеленый цвет у мусульман считается священным. В то время, когда  все семейство Рахмедовых угощалось за праздничным столом, Ильмира предпочла остаться в комнате и не выходить за общий стол. Теперь она относилась с презрением к  Наврузу.
После  застолья  Рамина  Салмановна  решилась на разговор с Ахметом.
- Сынок, - сказала мать, - мне не нравится поведение  твоей  жены.  Она стала пропускать молитвы,  несколько раз я уже замечала, что она пытается снимать платок, а сейчас не вышла за общий стол,  как  будто это не ее праздник. Поговорил бы  ты  с ней, узнал бы,  в чем дело. Что с ней  случилось?
- Хорошо, мама, я  с ней  поговорю.
Ахмет  сразу же  пошел  в гарем и нашел  Ильмиру лежащей на кровати.
- Дорогая моя, что ты здесь делаешь? Почему оставила меня одного?
Здесь, где муж был ее господином и защитить ее было некому, Ильмира не отважилась соврать  ему.
            - Ахмет,  у меня будет новый ребенок, - тихо вымолвила она. – Мне нехорошо, поэтому  я не могу быть за столом.
            И в седьмой раз Ахмет обрадовался, как мальчишка. Прямо сейчас же он готовился объявить  это  всем и задать шумный праздник.
- О аллах, как он меня любит! – шевелила губами Ильмира и это на самом деле было так.
- И по этой причине  ты  пропускаешь молитвы?
- Да.
- А платок  почему не хочешь носить? Тебя, говорят, уже не один раз замечали, что ты  пыталась его снять.
- Я исправлюсь, Ахмет, обещаю. Я больше не буду так делать.
 Утром  Ильмира спросила у Заремы, как ей быть.
            - Я хочу все рассказать Ахмету, - решительно сказала она.
            - Аллах... Он же тебя убьет!
            - Муж мой господин, я перед ним виновата... Я не скажу ему всей правды.
            - То есть...
            - Я скажу, что изменила ему  всего  один раз.
            - Это неважно: он вправе тебя убить.
            - Я знаю. Но я перед ним виновата, - повторила Ильмира.
            Но признаться во всем у нее не хватило смелости. Однако,  пользуясь случаем, она спросила:
            - Ахмет, а ваш мужчина может убить горячо любимую им женщину? (За годы жизни на Кавказе ей так и не довелось стать свидетелем того, как это возможно. Местные женщины все были верны и покорны).
            - Может и не убивать. Но тогда он должен скрывать ее неверность ото всех, ибо навлечет на себя позор. И обязан будет убить ее по закону гор, во имя  чести рода...
            Чернецов не врал  Ильмире, когда сказал, что уезжает в Чечню. На третий день после их последней встречи она пришла в палаточный лагерь и не обнаружила их на месте. А вот об их возвращении Ильмира узнала случайно: гуляя во дворе с младшими детьми – Мусой и Джамилей, она снова, как когда-то, увидела машину прессы, промчавшуюся мимо их дома.
            Тогда Ильмира позвала Гульнару, подала ей сложенную аккуратным квадратиком записку и объяснила, куда ее надо отнести. Но на указанном месте Гульнара нашла только их водителя, рыбачившего на берегу Самура. Девочка подошла  к нему сзади и легонько тронула за плечо.
            - Дяденька, это вам, - она протянула записку и немедленно ушла. Обалдевший мужик даже не сообразил окликнуть девочку. А когда она скрылась из глаз, развернул записку и прочитал:
            «Сашенька, - писала осторожным почерком женщина, - надо срочно увидеться: есть очень важное дело. Найди способ встретиться, имея в виду мое положение. Сама я пока ничего не могу предпринять, потому что вернулся Ахмет. Пока.
                                                                                                                      Целую и люблю
                                                                                                                                      Ильмира».
            Получив записку, Чернецов рассердился:
            - Когда она оставит меня в покое, в конце-то концов? Что ей надо? Вот как мне ее увидеть? Хоть бы написала…
            - А ты вызови ее на интервью... Ну, скажи, например, что программу готовишь... – подсказал Кустодиев.
            - Да, а потом программа просто не выйдет в эфир... Интересно, что у нее там такое случилось? Похоже, дело и правда серьезное, если записку дочка принесла... Вася! – окликнул он водителя, - а девочка ничего про ответ  не говорила?
            - Говорю же: она немедленно ушла, будто исчезла.
            - Понятно. Ну что, Боря, давай собираться... Сходим, узнаем. Но если дело пустяковое – вот  так, кажется, своими  руками  удушу… - Сашка сжал  кулаки.
            Он пришел в дом Рахмедовых  и сообщил, что ему из Москвы дали указание сделать репортаж о  дагестанских  женщинах. Именно о женщинах: об их хозяйственной деятельности, о материнской доле. Для передачи требовалась одна женщина от семьи...
            - Ахмет  Шамилевич, не позволите ли вы мне побеседовать с вашей женой? – лично к Ахмету обратился  Чернецов. – Помните, как-то раз я был у вас в гостях, беседовал с Ильмирой  Владимировной и остался очень доволен нашим разговором.
            - Конечно, конечно, - разрешительно ответил  Ахмет.
            - Тогда, если позволите, я прямо сейчас же и приступлю к делу, позову нашего оператора...
            - Пожалуйста, пожалуйста...
            Чернецов выглянул за порог и пригласил Бориса. Кустодиев вошел и в знак приветствия поклонился Ахмету.
            - И знаете, еще что, - продолжал Александр. – Было бы очень хорошо, если бы нам освободили одну комнату в доме, потому что съемки будут проходить прямо здесь, на месте.
            Ахмет предоставил им для съемок свою собственную комнату.
            Едва оказавшись наедине, Ильмира сразу же перешла к делу.
            - У меня нет времени, Саша, поэтому я начну без предисловий. Я жду ребенка. Возможно, от тебя.
            Александром овладела полная неожиданность и никакие прочие эмоции его не переполняли. Вернее, и переполняли, может быть, но высказать их он не мог. Так иногда бывает, когда человек к чему-то услышанному не готов. На новость Ильмиры он никак не отреагировал.
            - Что ты молчишь? – торопила она. – Скажи что-нибудь.
            Он помялся, пошевелил губами.
            - Вот как ты вовремя успела! Еще бы чуть-чуть, и ты меня больше никогда не увидела! Мы заехали в аул за вещами, чтобы лагерь разобрать, потому что с завтрашнего дня нас перебазируют в Чечню. Я становлюсь собственным корреспондентом канала на Северном Кавказе. Буду работать в Чечне, Ингушетии, Осетии, ну, и в Дагестан иногда заглядывать. Вряд ли только я приеду сюда, в этот кишлак.  Ты уверена, что от меня? Вдруг опять от  Ахмета...
            - Я же сказала, что «возможно»... Если  все-таки от тебя?
            - Что ты мне предлагаешь делать?
            - Увези  меня отсюда,  я настаиваю. Я подскажу тебе, как можно меня украсть.
            - А вдруг ребенок родится темным, как кавказец, а я тебя увезу...
            - Да когда же ты наконец поймешь, что я хочу покинуть этот край навсегда? А ребенок... ты думаешь, если в Москве родится черный ребенок, меня за это осудят? Ты подумай, что со мной будет, если здесь родится белый ребенок. Ты понимаешь, что нас  с ним  обоих убьют?
            Чернецов долго мялся, потом сказал:
            - Ильмирочка, ты не обижайся, но у меня нет возможности увезти тебя отсюда. Пойми, дело  не в том, что  я не хочу или боюсь мести, я просто не могу. Я здесь на работе и не имею права уехать до тех пор, пока меня не вызовут из Москвы. А увезти тебя в свой выходной день, а что потом? Бросить тебя там одну  в то время, когда тебе рожать срок подойдет? Прости, дорогая, но в случившемся виновата ты.
            Она вспыхнула:
            - Как? И ты смеешь? после того, что у нас было...
            - Ильмира,  я очень хорошо помню, что у нас было, но, видишь ли, я человек холостой, свободный, с женщинами давно не общался, а тут приехал в местность, где найти женщину для развлечения и возможности не было, только подвернулась ты, затравленная постоянными запретами и бесправием, православная по крови и уставшая от такой жизни... – Он не докончил свою речь, потому что вообще не чувствовал себя и не слышал, суетливо топая по комнате из угла  в угол, а тут еще и Ильмира смазала ему звучную оплеуху:
            - Подлец! Негодяй, ты такой же, как и все русские, ты типичный русский! Вон отсюда, пошел  вон! Но имей  виду, что, кроме тебя,  в нашем ауле белых больше нет, и если ребенок родится белым, я скажу Ахмету, что ты меня изнасиловал, а тогда тебе точно не жить. А говорил, что любишь, клялся... Вон с глаз моих!
            Бледный выходил Чернецов из комнаты. Ильмира медленно следовала за ним. К ее удивлению их никто не встретил ни в коридоре, ни у самого выхода. Ильмира проводила своего гостя молча. Всего их разговор продлился не более получаса.
 
            - Все никак не пойму, Санек, почему ты не хочешь увезти ее отсюда? – спросил Василий   Поронаев.
            - И то правда, - поддержал Борис. – Ведь ты же ее любишь?.. Или нет?
            - Любил я ее только в постели,  а душой... Наверно, это было просто увлечение. Не нужна она мне.
            - А что ты будешь делать, если она и в самом деле родит белого ребенка? – спросил  Поронаев.
            - Она сказала, что тогда соврет мужу, будто я ее изнасиловал, а тогда мне не избежать мести горцев. Вообще, ребята, я сделал глупость.
            - Какую? – уточнил Борис. – Что спутался с ней?
            - Да.
Ильмира поняла, что Чернецов с нею просто развлекся. Попользовался - и выбросил. И понимала, почему так случилось: то, что он ее бросил, было ей наказанием аллаха за супружескую измену. А вот  Зареме после  этого в глаза смотреть было стыдно… 
            Осознав это, Ильмира  нашла два пути решения проблемы: свести счеты с жизнью или же убить ребенка  в себе. Оба эти варианта ее устраивали.  Нужно попытаться, а там - как получится: либо сама, либо он. Попробовать, что ли, отравиться? Только действовать надо так, чтобы яд мог попасть внутрь плода…
            Дождавшись, когда  во всем доме установится тишина, Ильмира вышла на кухню, достала из шкафчика бутылку с уксусом и, зажмурившись, хлебнула раз и другой, неразбавленного, проглотила.  Быстро почувствовала  жгучую боль в желудке, губы и рот будто онемели. Но на вкус отрава была хороша. Ильмира налила укуса в стакан, пригубила еще раз. За третьим разом ее  и застигла Зарема.
            - Ты что делаешь, ненормальная? – отчаянно закричала она, подлетела к Ильмире и выхватила из рук бутылку.
            - Зарема, мне надо… умереть… я  не хочу жить… -  шевеля обожженным языком, призналась Ильмира, - за мной харам…
            - А то, что ты делаешь, не харам разве? – Зарема налила в кружку воды и силком напоила  Ильмиру. – Пей. Пей,  я сказала, полощи рот. Ты бы еще кислоты напилась…
            От выпитой воды у Ильмиры началась рвота, Зарема потащила ее в уборную. Рвота была кровавой, от массы исходил уксусный запах.. Перепуганная Зарема закричала домашним, чтобы вызывали «скорую».
            Медики обнаружили Ильмиру в состоянии  экзотоксического шока, у нее начала развиваться дыхательная недостаточность. На слизистой оболочке рта и губ видны были химические ожоги, глотание, судя по всему, было затруднено. Ильмиру срочно госпитализировали, и уже в больнице установили, что  уксуса она выпила много – наверное, пила большими глотками. У нее выявили ожог рта, глотки, пищевода и желудка и ожоговую болезнь в  стадии шока, длительность которой составляла до полутора суток. Такие симптомы характерны для средней степени отравления уксусной эссенцией, однако жизни человека оно не угрожает. Отравление укусом вообще для жизни безопасно. Непонятно только, как  женщина, хозяйка, проведшая  половину своей жизни на кухне, могла допустить такую оплошность.
            О том, что пыталась сделать Ильмира, в доме  Рахмедовых узнали быстро. А вот причина такого поступка была никому не известна. Ахмет пытался выяснить это у Заремы, но та  утверждала, что ей ничего не известно.
            - Зарема, почему она пошла на это? Не может быть, чтоб ты не знала… - сомневался потрясенный Ахмет. – Она в последнее время была с тобой дружна…
            - Я не знаю, - упорствовала Зарема. – Мы действительно общались как подруги, но Ильмира мне ничего не рассказывала. Я не знаю, какие у нее могли быть причины; Ильмира не раскрывала своих тайн, и я понятия не имею,  что творилось  у нее в душе.
            - Значит, плохая ты  была подруга! – нервно кричал  Ахмет.
            От самой Ильмиры тоже нельзя было добиться правды – в первую очередь потому, что из-за ожогов и отеков ротовой полости ей было трудно разговаривать. Зато потом она неосторожно выдала себя, тихонько воззвав к Аллаху, и после этого Ахмет, дежуривший у ее постели,   уже не давал ей покоя, пока она не рассказала ему всей  страшной правды.
            - Ильмира, дорогая, - заботливо пытал Ахмет, держа ее за руку, - что произошло? Зачем ты это сделала? О чем ты просишь аллаха?
            - Ахмет, прости, - медленно сказала она.
            - За что?
            - Я… не хочу жить, я этого не достойна.
            - Что ты такое говоришь?
- Скажи, я убила его?
            - Кого?
            - Ребенка? Я хотела его убить, я его убила?
            - Что ты  такое говоришь? Ильмира, ты  меня  пугаешь…
            - Я беременна, Ахмет. Но ребенок должен умереть в первую очередь, потому что… он не твой ребенок… Поэтому я надеялась от него избавиться. Мне это удалось, скажи?
            Ахмета как молнией ударило: не его ребенок! Да возможно ли это? Однако поступок  Ильмиры подтверждал ее преступление… Ахмет  изменился в лице.
            - Повтори, что ты сказала?
            - Я не знаю, сколько мне осталось, и именно поэтому ты должен узнать правду, а я – уйти со спокойной совестью. Не знаю, он может быть твой, но может – и нет.
            - Чей  же он тогда?
            - Я изменила тебе, Ахмет. С… впрочем, не скажу, с кем: не хочу подвергать его опасности. Но я полюбила  этого человека, Ахмет.
            Но реакция Ахмета была неожиданной:
            - Я догадался, - вдруг сказал он. – Мне давно доложили о твоем еженощном отсутствии, а тот  журналист, который к нам  ходит, всегда  беседует почему-то именно с тобой. Это не случайно. Я мог бы и догадаться, что  его визиты  к тебе – не просто так. Дома, правда, эти два обстоятельства между собой не увязывают – и не надо, достаточно того, что  их  увязал я.
- Кто  тебе  это  сказал? Зарема?
            - Почему же? Фатима и Зульфия тоже заметили… Вообще  же  благодари аллаха, что тебя не заподозрил никто из старейшин.
            - Во мне взяла верх моя религия - православие. Прости, если сможешь, хотя я не заслуживаю прощения.
            -  Я сам  виноват, что так произошло. Но даже если я виноват, ты все равно не должна была… Я  не имею права тебя простить. Как не имею и права поднять на тебя руку. Но мне позволено наказать или даже  убить тебя. – После этих слов  Ахмет  заплакал.
            - Аллах, Ильмира, что ты со мной сделала! Ты запятнала весь род Рахмедовых… Как же ты посмела? Ты же мать, на тебе лежит ответственность своим личным примером учить собственных детей нравственности и основам веры. Как тебе не стыдно!
            - Ты прав, Ахмет, меня надо убить. Убей – так будет лучше для тебя самого.
            Он бросил на нее волчий взгляд и упал ей на грудь.
            - Я слишком люблю тебя, Ильмира, чтобы убить. Однако и простить не могу, а от семьи я не должен скрывать правды. Пойми, для ислама измена жены – это… это… такое… Об этом не говорят вслух, об этом боятся даже подумать. Но чтобы  я тебя простил,  а дома не узнали всей правды, ты должна убить ребенка, когда родишь его.
            - Ты просишь меня о невозможном, - слабым голосом сказала Ильмира. – А если ребенок  окажется твоим?
            - Как ты это узнаешь?
            - Легко. Я мать, я узнаю. У меня интуиция…
            - Но у меня нет  такой интуиции, значит, ты меня обманешь?
            - Я не смею: ты же мой господин…
            Ахмет  нашел лечащего врача Ильмиры в кабинете.
            - Скажите, доктор, как она?
            - Состояние удовлетворительное, скоро выпишем. Угрозы жизни нет – уксус такой опасности не несет. Так что если она хотела отравиться, это был неудачный вариант. От такого не умирают. Тем более  в уксусе оказалась малая кислотность.
            - А ребенок? Она ведь беременна… - скорее подсказал, чем спросил Ахмет.
            - С ребенком все в порядке, ему даже не попало. Вы правильно поступили, что немедленно напоили ее водой, - так и следовало сделать, но воды она выпила мало, чего не скажешь об уксусе. Приложилась хорошо, от души, только не рассчитала эффективность метода…
         Ильмира быстро пошла на поправку и скоро уже была дома. Никто из домашних не заговаривал с ней о том, что было, все вели себя так, будто ничего не случилось.  Это Ахмет приказал домашним ни о чем ее не спрашивать. Так  пошло время.
Однажды  утром в спальню к матери прибежала  испуганная Гульнара.
            - Мама, - испуганно сообщила она, - у меня началось то же, что и  у Гузель!
            - Что именно? – Ильмира не поняла.
            - У меня кровь пошла…
            Ильмира застыла. Потом прижала  среднюю дочку к себе. Гульнара вдруг заплакала.
            - Мамочка, что мне теперь делать? Замуж идти? Но я  не хочу замуж…
            - Кто-нибудь еще знает? Кто-нибудь видел?
            - Нет. Я никому не говорила.
            - Тогда и я не скажу. Будем знать только ты и  я. Только, детка моя, теперь тебе придется быть острожной, чтобы скрывать это. Здесь важно не наследить…
            - Мамочка, я боюсь! Я не хочу жить!
            - Гульнарочка, девочка моя, с тобой ничего страшного не произошло, - Ильмира пыталась приободрить дочку. – То, что случилось, так и должно быть… Это есть  у каждой женщины и еще ни одна из нас от этого не умерла… А замуж тебя никто сейчас не отдаст: ты еще маленькая. –  Ильмира  посадила  Гульнару к себе на колени и клятвенно заверила:
            - Пока я с тобой, тебя никуда не отдадут. Я им не позволю…
            Но это и вправду безумие – отдать девочку замуж  в тринадцать  лет! Девочка еще ребенок и учится  в школе, которую должна окончить…
            То, что Ильмира решила скрыть от публики факт становления Гульнары женщиной, было с ее стороны еще одним нарушением мусульманского порядка…
            Ильмира старательно пыталась избавиться от ненужного ребенка самостоятельно. Она носила тяжести, утруждала себя физической работой, совершенно себя не берегла. Но никто ее не останавливал от этого. Ахмет знал, что такие нагрузки его жене противопоказаны, но не говорил ей  ни слова, хотя раньше во время беременности категорически ограждал ее от всякой  тяжелой работы.  Живот, тем не менее, начал расти. Тогда Ильмира поняла, что все ее старания уже не имеют смысла: ребенок внутри нее живой и убить его в себе можно наверняка, если упасть, скажем, с лестницы или удариться  животом. Но идти на такое она боялась. Когда  же она почувствовала приближение  родов, то решила убежать из дома, чтобы никто не увидел ее измены. Ведь до сих пор всех своих детей она рожала прилюдно в присутствии всех старших женщин рода, но седьмой ребенок мог оказаться ребенком чужой крови и тогда  это позор на весь род, а Ахмет обязан будет убить ее за измену – чтобы смыть родовое клеймо. И во избежание этого Ильмира приняла решение родить подальше от многочисленных свидетелей,  а именно – в той самой пещере, где этот ребенок, возможно, и был зачат.
            Когда  живот  Ильмиры, как говорят, полез на лоб, Ахмет приказал ей спать не в гареме, а рядом с ним. Ильмира пыталась возражать, и за это была Ахметом наказана физическим применением силы. Воспитанный джигит не посмотрел даже на то, что женщина «в тягости». Ахмет  нарочно положил жену рядом с собою – чтобы можно было уследить время начала ее родов.
В ту ночь Ильмира мучилась долгими схватками. Первые схватки она почувствовала, как только Ахмет  погасил свет и улегся рядом с нею. Ильмира схватилась за  живот и стиснула зубы. Но в самом начале родовые спазмы были коротки и как только отпустило, Ильмира осторожно  поднялась с кровати. Ахмет внимательно следил за ней глазами и терпеливо выжидал. Ильмира прокралась на кухню, но там споткнулась о жестяное ведро и наделала много шума. После чего застыла недвижимо, полагая, что может кого-нибудь разбудить. Однако никто к ней не вышел. Лишь Ахмет наблюдал за ней через приоткрытую дверь, но Ильмира не видела его, потому что он наблюдал сзади.
            Ильмира вышла во двор и быстрым шагом пошла по направлению к пещере. По дороге ее схватки участились. Ахмет не отставал от нее ни на шаг, но преследовал жену незаметно.
            Пещера выглядела теперь заброшенной и одинокой. Ни снаружи, ни внутри не было следов какой-нибудь жизни, даже следов от костра, который когда-то разводил Чернецов, не осталось. Что, впрочем, странно… Ильмира шагнула внутрь пещеры и остановилась на том самом месте, где изменяла мужу. Как тогда, сняла юбку и постелила ее под себя, затем опустилась на нее и приготовилась рожать. Схватки становились все сильнее…
            Ахмет  следовал за ней по пятам, но вдруг потерял ее из вида. Ильмира будто бы почувствовала, что ее преследуют, и нарочно запутала следы. К пещере  Ахмет вышел нечаянно и по  крикам, доносившимся оттуда, понял, что жена там. Она мучилась болезненными схватками.
            Ахмет  вбежал в пещеру. Ильмира  тужилась, но малыш еще не спешил наружу. Увидев мужа, Ильмира виновато отвела  взгляд. Но спросила:
            - Ты следил за мной?
            - А ты как думала? Мне ведь тоже интересно знать, от какого отца ты родишь ребенка.
            - Я могу рождать долго, зачем тебе ждать? Иди.
            - Ничего. Я подожду. Не здесь, так снаружи, но я  тебя не оставлю.
            - Дай мне руку, - вдруг слабым голосом попросила Ильмира, - пожалуйста, Ахмет. Я хочу почувствовать твою поддержку.
            Некоторое время Ахмет смотрел на жену нерешительно, но потом все же протянул ей руку. Ильмира жадно ухватилась за его широкую ладонь. И сразу же ощутила новые, еще более сильные схватки. Она закричала.
            В схватке Ильмира промучилась пять часов, а ближе к  утру  у нее отошли воды. После этого Ахмет, не желая быть свидетелем рождения ребенка другой крови и, следовательно, греховного – отвернулся. Только крик  Ильмиры вдруг стал громче.        Малыш появился быстро, но его никто не принял, он свалился на материнскую юбку. Он даже не кричал, потому  что некому было его шлепнуть.
            - Ахмет, - принялась слезно просить  Ильмира, - очень прошу тебя: прими его и шлепни, иначе он не выживет… Не бойся, он  не кусается…
            Ахмет услышал слова жены и сделал то, о чем она просила. Ребенок пронзительно закричал. Но теперь необходимо было избавить его от пуповины и приложить к груди матери.
            Трудно, пожалуй, представить себе настоящего горца без холодного оружия. Ахмет был из числа таких горцев: он всегда носил при себе складной нож, которым сейчас и отсоединил новорожденного от матери, после чего протянул Ильмире младенца, отличного от всех предыдущих деток, но и на мать мало походившего.  Это был самый обычный русский младенец.
            - Господи! – вскрикнула  Ильмира.
            - Мальчик, - сказал Ахмет равнодушно. – Прими его.
            Ильмира бережно приняла младенца и поднесла его к груди. Тот жадно ухватился за сосок и начал аппетитно лактать.
            - Что ты собираешься с ним делать? – опять отвернулся от жены Ахмет. Ильмира прекрасно поняла, что муж имеет в виду.
            - Не понимаю, как ты можешь спрашивать меня об этом? Меня? Мать!
            - В таком случае я не пущу тебя домой и всем расскажу, что случилось.
            - Делай, как  знаешь, - смело заявила она.
            - Как же ты будешь жить здесь? И ребенок не выживет…
            - А это уже тебя не касается, - Ильмира сладко поцеловала малыша. Потом попросила Ахмета обернуться и внимательно посмотрела ему  в глаза.
            - Знаю, Ахмет, что я не имею права ни о чем просить тебя. Потому что виновата перед тобой, но все же я прошу прощения. Прости меня, если сможешь, прости, что изменила…
            - Ильмира! – резко отозвался он. – Ты же знаешь, как я люблю тебя. Я не проживу без тебя, но по законам ислама я имею право казнить тебя за предательство мужа. Но я  не хочу этого  делать, поэтому прошу тебя избавиться  от малыша, которого ты  сейчас кормишь. Если ты это сделаешь, я дам тебе прощение, о котором ты просишь, и клянусь Пророком – никто в ауле никогда не узнает о твоем  грехе. Я тебя очень люблю, но принять этого ребенка не могу, потому выбирай: либо ты убьешь его, либо  я убью тебя.
            - Даже если ты  убьешь меня, то следом убьешь и ребенка, так  что нет смысла… - Она отняла ребенка от груди и отдала его Ахмету. – В таком случае избавься от  него сам, чтоб я  не видела.
            Ахмет осторожно взял кричащего ребенка и закрутил в свою рубаху, затем медленно вышел из пещеры. Вокруг стояла зловещая тишина и все только молчаливые скалы да утесы, и среди них угрюмо брел в поисках дороги пожилой мужчина со свертком в руках.
            Ахмет  осторожно взобрался на утес и подошел к его самому краю. Внизу бешено шумел  Самур, волны которого ударялись друг о друга и с силой рушились обратно. Ахмет посмотрел на малыша. Тот пищал, но по дороге Рахмедов не слышал этого писка, поскольку был занят одолевавшими его мыслями. Но сейчас, глянув на это крохотное пищащее создание, вся вина которого только  в том и была, что он появился на этот свет, сердце Ахмета сжалось. Он вдруг осознал, что утопить это розовое существо у него не хватит духа. И седовласый джигит плотнее прижал к себе младенца и повернул прочь от утеса, дорогой пытаясь его успокоить.
            Ильмира тем временем уже встала на ноги. Ее одолевала слабость, поэтому она держалась за холодную стену пещеры. В голове происходил сумбур и помрачение. Но внезапно раздавшийся поблизости плач ребенка отрезвил ее, она вздрогнула. И увидела перед собой Ахмета со свертком в руках.
            - Делай с ним сама, что хочешь, - сказал Ахмет, отдавая ей ребенка назад, - у меня рука не поднялась  утопить его. Но помни, что ты не можешь появиться  с ним у меня  в доме… Прощай.
            Ахмет сделал движение уйти из пещеры, но жена остановила его.
            - Я думаю, теперь нет смысла скрывать правду, хотя ты не потрудился выяснить, кто отец этого малыша. Белый человек  в нашем краю только один, и ты его знаешь. Ты о нем говорил… Он несколько раз бывал у нас дома… Поклянись, Ахмет, что ты ничего ему не сделаешь.
            - Это журналист Чернецов, да?
            - Дай мне слово…
            - Это он?
            - Да. Отдай ребенка ему. Пусть он видит, пусть знает, пусть, наконец… увозит меня отсюда.
            - Где они стоят?
            - Их теперь уже здесь нет: Сашка сказал, что их перевели в Чечню.
            - Он тебе так сказал? – с негодованием отозвался  Ахмет. – Так я ему за это «секир-башка» сделаю!
- Не надо, Ахмет, пожалуйста, не трогай его! – слезно запросила Ильмира.
- А зачем он тебе  соврал? Какая Чечня? Я недавно видел его на границе с морем!
Телевизионщики и в самом деле никуда не уезжали и не собирались, просто сменили место своей дислокации и ушли на границу с Каспийским морем. Ахмет их там видел,  но не придал значения их новой стоянке. И там же он их сейчас и нашел. Он забрел в палаточный лагерь очень вовремя: Чернецов и Кустодиев собирались уходить. Лезгин  положил ребенка прямо в руки Александру.
            - Возьми, отец, и делай с ним, что хочешь, это твое право.
            - Ахмет  Шамилевич? – Чернецов вздрогнул.
            - Если ты ее любишь, то забирай себе и увози отсюда, - решительно сказал Ахмет. – И вместе  с ребенком, потому что без матери он не выживет, а пустить Ильмиру к себе в дом после того, как она родила ребенка чужой крови, я  не могу. Если бы я мог, я бы признал ребенка своим, но я не могу этого сделать: моя родня меня не поймет. Или она тебе не нужна? – подозрительно спросил Ахмет, нахмурившись.  – Да  известно ли тебе, что я вправе сотворить с вами обоими? – Ахмет блеснул лезвием ножа.
            - Ладно, ладно, джигит, угомонись, - жестом показал Александр. – Уеду я отсюда и бабу твою увезу… Когда прикажешь ехать?
            - Сегодня же. У вас ребенок и он должен выжить, а у нас это невозможно. Я дам вам денег,  я же вывезу вас в Махачкалу. Держи сына, а я пришлю к тебе Ильмиру. День она проведет здесь, а вечером я приеду за вами на автобусе…
            Целый день Ильмира провела в палатке Александра. Она кормила ребенка и спала вместе  с ним. Чернецов продолжал готовить репортаж. Ахмет  тем временем быстро и осторожно собирал вещи Ильмиры в один вместительный тюк. Туда же бросил некоторые детские вещи.
            К вечеру багаж Ильмиры был готов. Ахмет появился в палаточном лагере на  собственном автобусе.
- Я с тобой, конечно, разведусь, но сделаю это тихо и по форме, а не по исламу, да и на «талак» у меня нет времени. Я тебе пришлю документы, ты их заполнишь и вернешь мне назад – ты мне только свой новый адрес сообщить не забудь. Все, что тебе положено для содержания,  я тебе обеспечу, а отписанный махр[2] оставь себе: я так хочу. Я должен дать тебе денег – на, бери; их хватит на некоторое время.
 И Ахмет лично сопровождал жену и ее любовника до Махачкалы, а там еще дал денег на дорогу. Нельзя сказать, что Ахмет  прощался с женой легко и весело – ему было очень тяжело, он слишком любил свою жену. Он не хотел ее никуда отпускать, но в горах ей не будет жизни. Она должна была отказаться от ребенка, бросить его или убить, чтобы скрыть измену, но она  была  мать и Ахмет почувствовал это. Побег был необходим для ее же блага… для блага их обоих.
            До Махачкалы Ахмет организовал собственный автобус, а в Махачкале они долго прощались. Ахмет  был решителен и суров. Крепко обняв Ильмиру, он сказал:
            - Знай, Ильмира, я тебе никогда не изменял.
            Ильмира  виновато потупилась.
            - Скажи, ты мне хоть напишешь когда-нибудь?
            - А ты хочешь, чтобы я написала?
            - Очень. Напиши, как устроишься. И вообще, если тебе вдруг понадобится моя помощь, обращайся. Чем  смогу – помогу. Я сделаю все…
            - Спасибо, Ахмет. А если я позвоню?
            - Звони осторожно, чтобы тебя никто дома не узнал.
            - Клянусь Магометом, - обещала Ильмира.
            - Теперь тебе это незачем.
            - У меня нет слов, Ахмет.  Я всегда знала, что джигиты – странный народ, но ты меня просто поразил.
            - Я не джигит, - печально признался Ахмет. – Я не смог убить женщину, которая мне изменила, не смог  убить ее незаконнорожденного ребенка… Джигиты убивают, а я не умею убивать. Ну, прощай, дорогая моя, и не вздумай приезжать к нам  в гости: тебя здесь убьют.
            - Я всю жизнь перед тобой теперь буду в неоплатном долгу.
            Ильмира жарко поцеловала его в последний раз.
 
 
ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ
 
Столица Москва
Из Махачкалы  автобус Ахмета последовал в Москву – так сказал Чернецов, однако  сам  демонстративно не поехал, сославшись на то, что не имеет права покидать место работы  без разрешения. Расставаясь с Александром, Ильмира спросила только, долго ли он будет еще отсутствовать.
 - Месяцев десять мне еще жить в Дагестане, - ответил Чернецов, но был холоден с Ильмирой. – Номер моего сотового ты знаешь, так что звони, если понадоблюсь. Ну, прощайте, - легкомысленно простился Александр со своими новыми жильцами и посадил их в автобус.
К утру  Ильмира и малыш, наконец, приехали в федеральную столицу. Это было страшно долгое и утомительное путешествие, ведь младенца нужно было кормить и пеленать. В пути автобус делал по несколько остановок и водитель, приятель Ахмета, терпеливо ждал, пока Ильмира сменит пеленки. Самое отвратительное, что грязные пеленки пришлось везти с собой, поэтому в салоне стояла удушающая вонь.
В Москве автобус остановился прямо возле дома Чернецова на проспекте Вернадского. Водитель проводил Ильмиру в квартиру Александра и открыл дверь ключом, который ему дал журналист.
Квартира, где стали жить Ильмира и ее маленький сын, располагалась на втором этаже многоэтажки. Это было собственное жилье Чернецова, доставшееся ему от родителей. Первый год, пока сам жил на Кавказе, Александр сдавал квартиру, теперь, на второй год, сдать жилплощадь он пока не успел, да  уже и не придется...
            В Москве был другой ритм жизни, нежели в дагестанском селе. Там рано вставали и рано ложились, а целые дни проводили за работой. В  огромном городе Ильмира  не сразу  поняла, что здесь  все по-другому:  живут в бешеном  ритме,  иначе работают, и  ей  еще надо было привыкнуть  к этой новой жизни.
Проснувшись утром на новом месте, Ильмира  не могла поверить в то, что ей больше не придется совершать омовение для пятикратной молитвы, ей не верилось, что все это закончилось. Можно было снять надоевший платок - ислама в ее жизни больше не было. Зато теперь  пришлось всерьез подумать над тем, как ей теперь дальше жить. Денег Ахмета, которые он дал ей  в дорогу, хватит лишь на время, но потом они улетучатся и это произойдет тем более быстро, что маленький ребенок требует больших расходов. Образование у нее только среднее, специальности никакой. Единственное занятие, в котором Ильмира могла бы реализовать себя, - это швейное производство: в Дагестане, кроме непосредственной женской работы по дому, на досуге женщины занимались шитьем и преимущественно на машинках. Следовательно, из нее может получиться  швея, хотя записано это нигде не было. А это значит, что шить она могла только на дому. О чем и подала объявление  в местную газету.
            Уложив ребенка спать, Ильмира отправилась  в ближайший магазин, где выбрала самое  красивое  свиное  мясо.  Готовить свинину  Ильмира не умела – до сих пор ей это было не нужно. Никаких рецептов, включающих свинину, она тоже не знала. Знала рецепты с бараниной и можно было,  в принципе, попробовать свинину использовать вместо баранины, но за вкусовые качества такого блюда Ильмира не ручалась. Поэтому она просто пожарила мясо с луком, отварила  картошки и с превеликим удовольствием все это употребила. Она уже забыла  вкус свинины и сейчас не могла понять, почему  столько лет ей  возбранялось есть это мясо? Что в нем плохого? Почему оно грязное? Оно очень красивое и вкусное, надо еще купить.
           
 Ильмира с малышом возвращались с прогулки. Она пыталась затащить на крыльцо коляску, когда мимо них по тротуару проходил интеллигентного вида мужчина. Воспитание  в нем почувствовалось сразу: он щедро предложил Ильмире помощь.
            - Разрешите вам помочь? – обратился он к Ильмире.
            - Да, помогите, пожалуйста, - искренне улыбнулась она. – Только у меня второй этаж, а лифт не работает.
            Когда коляска была на месте, Ильмира пригласила мужчину выпить чая. Он не отказался.
            - Проходите на кухню, не стесняйтесь.
            Запотевший чайник был поставлен на стол, Ильмира разлила чай по кружкам.
            - Вы одна живете? – спросил вдруг гость.
            Она села напротив.
            - Да, одна. Это квартира одного моего знакомого, а он сейчас в командировке на Северном Кавказе.
            - Почему так далеко?
            - Он тележурналист.
            - Это ваш первый ребенок?
            - Нет: старшие дети далеко, со своим отцом.
            - Вас как зовут?
            - Ильмира.
            - А меня – Виктор.
            Виктор рассказал, что ему сорок  два года, был женат, но не повезло и уже восемь лет он один. От брака  он имеет дочь четырнадцати лет, а с женой прожил всего семь.
            - Это было время семейного кризиса, - коротко пояснил он. – Дочка  у меня родилась от случайной связи – я  в тот день был  в гостях, малость перебрал, а что было потом, помню смутно. Позже девушка сказала, что ждет ребенка, а я, как человек ответственный и порядочный, решил узаконить отношения,  да и ребенка, если честно, хотелось. Жена меня была младше на восемь лет и потому  через шесть лет  поняла, что поторопилась с замужеством, не нагулялась, так  вот мы и пришли к  разводу. Но продолжаем дружить, мы до сих пор в прекрасных отношениях. Пить я сразу же бросил, как только узнал, что буду отцом.
            - Почему  вдруг  так?
            - А как же? Я ведь  до ребенка  допился, чего уж дальше? Уж большего мне было не надо.
            - Вы любили свою жену?
            - Нет. Мы практически не были знакомы, так что времени на любовь у нас просто не было. И поэтому мы, когда решили пожениться, шли на определенный риск. Тем не менее прожили семь лет. У Ольги оказался уступчивый характер, а по натуре вообще не конфликтный.
            Ильмира же рассказала, что приехала в Москву из Беларуси, где остались ее родители, а ребенка родила на днях.
            - Как назвали? – проявил любопытство гость.
            - Исмаилом...[3]
           - Странное имя для русского ребенка,- оценил Виктор.
           - Да, - согласилась Ильмира. – Но мне нравится.
            Прошло несколько дней. За это время Александр не позвонил ни разу. Ильмира очень ждала его звонка, ей было тоскливо в чужой квартире. Правда, на пару часов в день забегал Виктор – попить чая, пообщаться. Забегал просто так, без цветов и шампанского, потому что приходил просто в гости. Вскоре Ильмира поняла, что не может обходиться без его общества и как только окрепла после родов, пригласила его пожить к себе.
            Тогда-то и позвонил  Чернецов. Ильмира подлетела к телефону в перекошенной ночной рубашке.
            - Обживаешься? – спросил Александр, даже не поздоровавшись. – У меня для тебя плохая новость. Твои родители погибли.
            - Как это «погибли»? – Ильмире показалось, что он врет.
            - Включи телевизор, посмотри. Я там на репортаже работаю. Вчера под Махачкалой произошла катастрофа – поезд сошел с рельсов. Обстоятельства сейчас выясняются. Пятьсот погибших, у одного из них нашли  паспорт  гражданина Беларуси на имя Белевича  Владимира Сергеевича. Тело твоей матери не нашли – она пропала без вести. Но есть все основания считать, что они ехали вместе и ехали к тебе  в гости.
            Словно земля ушла у Ильмиры из-под ног. Вокруг нее все поплыло, раздвоилось... Она осела  на пол и почувствовала дурноту.
            - Але, ты  меня слышишь? – кричал в  трубку Чернецов.
            Ильмира не слышала. В глазах  у нее стояли слезы, в ушах звенело и звуки не доходили. Потом  ее тело задрожало от рыданий. Трубка медленно сползла на колени.
            Где-то сзади надрывался ребенок, но Ильмира не слышала его. Вставать к малышу пришлось Виктору. Он и привел  Ильмиру в чувство, брызнул в лицо водой.
            - Мама, папа... боже, не может быть! – едва очнувшись, завыла она в истерике.
            - Что произошло?
            - Не знаю. Саша сказал, что катастрофа... Они погибли... – Ильмира поделилась с сожителем страшной новостью.
            - Так, может, мама жива? – высказал предположение Виктор.
            - А если нет? Мне надо туда поехать.
            - Что ж, поезжай.
            - Нет, я не могу... Я боюсь их увидеть... Я сейчас...
            Ильмира опять взялась за телефон и позвонила в Дагестан. Когда там ответили, Ильмира попросила позвать Ахмета – говорила она по-русски, чтобы ее труднее было узнать. И ее действительно не узнали, а больше того – не предполагали, чтобы  Ильмира осмелилась им звонить. Ахмет подошел быстро.
            - Это ты, Ильмира? – сразу же догадался Ахмет.
            Ильмира по инерции залепетала на лезгинском:
            - Ахмет, я знаю, что виновата перед тобой, но могу ли я  тебя попросить...
            - Я не хочу тебя знать, но я сделаю все, что в мои силах, - Ахмет нарочно не называл ее по имени.
            - Мне сообщили, что под Махачкалой потерпел крушение поезд... там могли ехать мои родители... ко мне в гости...
            - Я знаю, что произошло, - спокойно сказал Ахсмет.
            - Они погибли? – не помня себя от ужаса, вымолвила Ильмира страшный вопрос.
            - Не знаю.
            - А не мог бы ты узнать, аллахом тебя прошу, Ахмет! Ты же знал моих родителей... сходи на место аварии...
            - Я знал, что ты позвонишь, как только тебе станет все известно. В этом я могу тебе помочь. Я схожу туда, а потом тебе позвоню. Скажи номер.
            Ильмира не знала номера, но увидела его на телефоне и назвала бывшему мужу. В трубке продолжалась пауза и Ильмира позвала  Ахмета.
            - Я здесь, - отозвался он.
            - Ахмет... Неужели  ты  меня простил?
            - Аллах простит, - уклончиво ответил муж, - а я спас тебе жизнь.
            На месте окажется, что тело матери  Ильмиры было среди неопознанных, Ахмет его тут же опознал, а с Владимиром Сергеевичем они ехали в разных вагонах. При Елене Геннадьевне никаких документов не нашли. Ахмет взял на себя заботу по возвращении тел в Беларусь. Завтра тела погибших Белевичей будут доставлены на родину автобусом Ахмета. Об этом он и сообщил  бывшей жене. Ильмира в срочном порядке выехала на родину, оставив ребенка соседке.
            Хоронила родителей Ильмира по-христиански и одна, Ахмет на похоронах не присутствовал. Ильмира не могла и придумать, чем она обязана своему бывшему мужу после того, что сделала. Бедные ее родители, они даже не успели узнать, что она больше не жена Ахмету и уже не живет с ним...
            В Коране написано, что к смерти близкого человека нужно привыкнуть, ведь это будет происходить всю жизнь. Каждая душа должна пройти через смерть. Поэтому смерть нужно воспринимать спокойно и сдержанно. Ильмира так ее и принимала. За двадцать лет жизни в исламе она научилась следовать заповедям и тексту писания.
            Кладбище было за городом. Вернувшись в город, Ильмира почувствовала, что он стал ей чужим. Город до неузнаваемости изменился: появились новые микрорайоны, развилась инфраструктура, даже некоторые автобусные маршруты изменили сове направление. За двадцать лет прошла целая жизнь. А во дворе Ильмиры, некогда ей родном, жили какие-то новые, чужие люди. Здесь было какое-то все не то, ей даже ночь переночевать было негде... Ильмира поняла, что в этом городе ее больше ничего не держит.
            На крыльцо поднималась маленькая седая старушка с хозяйственной сумкой. Ильмира присмотрелась: это была их соседка с пятого этажа, подруга семьи, которую называли просто: тетя Люба.
            - Теть Люба, здрасьте! - окликнула ее Ильмира.
            Та обернулась.
            - Здравствуйте, - ответила равнодушно. Ильмира пошла следом за ней, юркнула в подъезд... и вдруг застряла возле собственной квартиры. Наблюдательной соседке показалось странным такое пристальное любопытство.
            - Что вы уставились на эту дверь?
            - А там кто-нибудь живет? – спросила загадочно Ильмира.
            - Живут, кончено. Белевичи, муж и жена, - неласково отвечала тетя Люба. – Дочка еще у них есть, только далеко она. Лет двадцать уже как  замуж за чурку вышла, так ни разу сюда и не приезжала. А вам что надо-то?
            Ильмира посмотрела на тетю Любу полными слез глазами.
            - Вы правы, тетя Люба, я мерзавка. Я действительно не приезжала и за это осуждаю себя. Но зачем вы мне врете? Ведь вы знаете, что мамы с папой больше нет...
            Соседка дотошно вгляделась в странную женщину.
            - Ильмирка, ты, что ли? Господи, тебя и не узнать! Как ты изменилась!
            Ильмира обняла старую соседку.
            - Теть Люба, я приехала их хоронить. Они ехали ко мне в гости и в Дагестане погибли... поезд потерпел крушение... – Она разрыдалась.
            Тетя Люба привела Ильмиру  к себе домой, усадила, дала валерьянки и еще чего-то на травах. Попросила рассказать о себе и о том, что случилось.
            - Столько всего было, теть Люба! У меня дети выросли... разве можно все рассказать за один день?
            - Как ты жила-то там, в Дагестане?
            - Плохо. Я быстро поняла свою ошибку. Зря  я  пошла замуж  за Ахмета.
            - Он что, такой плохой?
            - Нет, он хороший. Он замечательный человек. – Помолчала. – Он спас мне жизнь.
            - А что было-то?
            - Я виновата, тетя Люба, только я  одна. А Ахмет  спас меня от расправы своих предков.
            Потом тетя Люба подсказала Ильмире, что она может переночевать в квартире родителей и вообще она теперь наследница этой жилплощади. Ильмира призадумалась:  а ведь и правда, она может претендовать на эту квартиру!
            Ильмира вошла в отчий дом, где не была уже много лет. В квартире все изменилось: был сделан ремонт, обновлена мебель, современная бытовая техника. Ильмира не узнала родительскую квартиру! Чувствовалось, что жизнь не стояла на месте. Ильмира плюхнулась на мягкий диван, задумалась, осмотрелась и вдруг поняла, что ей очень не хватает детей. Она ведь уехала, а с ними не простилась. Как они там, все шестеро? И пришла к  ней мысль попросить Ахмета, чтобы он организовал ей встречу с детьми.
            Ильмира снова несмело набрала длинный номер. Несколько секунд там сначала шипело и шумело, потом  ответил кто-то из мужчин, но кто – разобрать было трудно.
            - Позовите, пожалуйста, Ахмета! – быстро попросила Ильмира.
            - Кого позвать? – переспросили в Дагестане.
            - Ахмета! Ахмета! – громко повторила Ильмира. Не знала она, что из Беларуси с Дагестаном была плохая связь и ее с той стороны едва слышат.
            Через несколько секунд она опять услышала голос бывшего мужа.
            - Ахмет, здравствуй, дорогой.
            - Почему тебя так плохо слышно?
            - Я из Беларуси звоню – может, поэтому?
            - Как твои дела? – участливо спросил Ахмет.
            - Плохо. Я сейчас на родине, в своей квартире... я с похорон тут задержалась. Мне очень тоскливо, Ахмет. Мне не хватает детей. Я уехала и даже  с ними не попрощалась.
            - Ты хочешь, чтобы я тебе их привез? Скажи мне свой московский адрес и в субботу жди нас в гости.
            У Ильмиры будто крылья за спиной выросли:
            - Ахмет, зачем ты это делаешь? Я ведь перед тобой так  виновата...
            - Я люблю тебя, разве этого мало?
            Утром Ильмира наведалась в местный  ЖЭС - узнать, можно ли ей получить в наследство родительскую квартиру.
            - Паспорт давайте, - сказали ей в окошке.
            Ильмира подала документ российского образца, выданный гражданке России, с пропиской в Республике Дагестан.
            - Так вы здесь даже не прописаны? - удивилась девушка в окошке.
            - Нет.
            - Тогда не имеете. Разве что по праву наследства или завещания, если оно было на вас составлено. А чтобы стать наследницей этой квартиры, вы должны доказать, что вы их дочь.
            - Каким образом это можно сделать?
            - Документально, или же найти свидетелей, которые могут подтвердить, что вы когда-то здесь жили и действительно являетесь  дочерью Белевичей. На  данный  момент эту квартиру вы можете только купить...
            В общем, требовалось собрать гору  бумаг и документов, многие из которых и вовсе остались в Дагестане. А вся эта процедура - дело долгое, хлопотное и затратное. Как поступить, Ильмира решила подумать. А  через сутки она вернулась в Москву - ждать субботы. Встреча с детьми сейчас была для нее важнее.    
            Ахмет действительно привез ей детей - только для того, чтобы она могла проститься с ними. Ильмира встречала их на перроне Казанского вокзала, куда прибывают поезда с юга  России.
            Пятеро детей увидели мать еще из окна вагона, и сердца  у всех  радостно забились. Младшие детишки счастливо закричали. Старшие подняли младших на руки и скорым шагом  направились  к матери.
            - Мои хорошие, мои дорогие, как я по вас соскучилась! – спешила обнять и расцеловать каждого своего ребенка Ильмира. – Но как  я перед вами виновата, аллах мой, если вы только знали!
            Но среди детей не было  старшей дочери.
            - А где  Гузель? – спросила Ильмира.
            - Гузель уехала в Махачкалу  учиться, - коротко ответил Ахмет.
            - Вы все-таки ей разрешили...
            - Да, на семейном совете было решено разрешить ей это. И вот еще что, Ильмира: не звони больше Рахмедовым домой, а то там уже подозревают. Я вот тут тебе номер написал – это мой сотовый, звони прямо мне, но по пустякам не беспокой, пожалуйста.
            Ильмира увидела на голове у  Гульнары платок и от этого дочкиного убранства ей стало дурно, на глаза навернулись слезы. Она боязно протянула руку к детской головке.
            - Мамочка! – заплакала  Гульнара, - я не смогла прыгнуть! Я стояла на скале, но не бросилась: испугалась. Я трусиха...
            - Я тебя не понимаю, - сказала ей в ответ Ильмира.
            - Она, оказывается, стала невестой, - небрежно пояснил Ахмет, - и из-за этого хотела сброситься с  утеса в реку. По чистой случайности там ее обнаружил  Таймураз Абдулаев, который ее оттуда снял.
            - Ахмет, Гульнара боится замужества... – сконфузилась Ильмира.
            - Ты знала, что она невеста, и промолчала. Почему?
            - Да потому! – грубо ответила Ильмира. – Не захотела, так и не сказала! Ахмет, я прошу тебя как отца: дай ей хотя бы школу закончить!
            - У меня и в мыслях не было отдавать Гульнару  сейчас замуж... Но она стала невестой, и об этом должны знать все! Ей положено носить платок!
            Ильмира собрала всех детей в кучу и крепко обняла.
            - Спасибо, Ахмет, что ты мне их привез!
            Но муж бросил на нее брезгливый взгляд.
            - Прощайся с ними скорее, и мы поедем!
            - Как? – изумилась Ильмира. – Ты не позволишь мне сводить их домой, показать, где  я теперь живу? И сам не зайдешь?
            - Мы бы сделали это, если бы ты не пришла нас встретить, а теперь нам некогда, - все так  же отчужденно ответил  Ахмет.
            - Мама, мамочка, - наперебой вопрошали дети, - почему ты уехала?
            - Так было необходимо, родные мои.
            - А когда ты опять приедешь?
            Ильмира не выдержала.
            - Ахмет, неужели тебе лучше, чтобы эта семейная драма происходила на улице, у всех на виду? Брось: теперь ты  в моей власти, а я могу тебе указывать. И имей в  виду, что я снова православная, а твоя вера мне не нужна!
            Ахмет от неожиданности вздрогнул, но понял, что жена права. И угрюмо согласился пойти следом за женой.
            Ильмира прощалась с детьми долго и трогательно. Это была чистой  воды драма, как она сама сказала.
            - Мама, кто это? – спросили средние дети, вдвоем оказавшись у детской кроватки, в которой лежал младенец.
            Ильмира вздрогнула:
            - Ах, это... Это ребенок  чужой  крови, из-за него  я  здесь. Вы еще маленькие, но вряд ли поймете меня даже когда вырастете. Ладно, я не буду вам это рассказывать... мне тяжело, - пыталась уйти она от ответа. Но это ей не удалось: Анвар взял мать за локоть и посмотрел в глаза:
            - Мама, скажи честно: это ребенок от чужого мужчины?
            - Анвар, ты уже взрослый и должен все понимать сам, но ты никогда не поймешь, что между мной и твоим папой всегда стоял религиозный барьер. Сынок, я воспитана и выросла  в другой религии – я родилась православной. Я христианка. Чтобы выйти замуж за твоего папу, я должна была принять ислам. И я его приняла, но осталась сама себе госпожой.
            - Анвар, - подошел к парню Ахмет, - отойди от матери, не трогай. Аллах ей судья.
            - Ахмет, - робко сказала Ильмира мужу, - попроси детей попробовать торт, который  я купила  к их приезду... Я сама боюсь... Анвара...
            Впрочем, только старшего сына и пришлось уговаривать, все остальные дети не понимали греха матери и потому не осуждали ее. Анвар же, узнав причину материнского  отъезда, сразу переменил свое к ней отношение и по доброй воле за стол бы не сел, но вмешался отец и приказал ему сделать это. Однако за столом Анвар избегал даже смотреть на мать.
            На прощание она дала наставление  Анвару:
            - Сынок, скоро пора замуж  Гузель. Аллахом тебя прошу, отдавай ее только за хорошего человека. И себе бери девушку прилежную.
            - Анвар в следующем призыве уходит в армию, - вмешался Ахмет, - так что решать судьбу Гузель придется мне.
Стоя на вокзальном перроне, дети крепко обняли мать, только  Анвар остался непреклонен. Ахмет вообще не подошел к жене, считая, что он свою роль перевыполнил.
            Дети уехали навсегда.
            Назавтра Ильмира впервые за много лет пришла в православную церковь, трижды перекрестилась справа налево и обратила взор на иконы. Потом купила девять  свечей и поставила: две – за упокой родителям и семь - за здравие Ахмету и своим шестерым детям, бывшим теперь от нее далеко. И ее не смущало то, что все ее дети и муж – мусульмане, а свечи поставлены в христианском храме. «Даст бог, - думала Ильмира, - мои молитвы дойдут и до вас. Мы едины, хоть и разной веры...» И поступать таким образом Ильмира будет теперь регулярно...
            Не успела Ильмира проводить детей, как  свалилась новая беда: позвонила тетя Люба из Беларуси и сообщила, что в их подъезде взорвался газ, и взрывной волной разрушило полподъезда, и под этот удар попала квартира Белевичей. Взорвавшаяся квартира находилась этажом выше – как раз над ними. Пять квартир по стояку и три – по соседнему восстановлению не подлежат. Ильмира поняла одно: родительской квартиры больше нет и претендовать ей не на что...
 
            Ильмира потеряла счет  времени и совсем забыла о том, когда Александр должен был вернуться из командировки. А он вернулся рано утром и обнаружил в своей кровати мирно спящего рядом с Ильмирой постороннего мужика. Чернецова захлестнула волна возмущения и злости, он подскочил к мужику и в два счета выдернул его из кровати, сбросил на пол. Так же обошелся и с Ильмирой.
- Сука! – взревел Чернецов и влепил ей мощную оплеуху. – Б…дь! Так вот ты чем  занимаешься  в мое отсутствие! И в моей квартире, в постели! – Александр ударил  Ильмиру ногой в лицо.
- Помогите! – дико заголосила она. – Витя! Убивают!
Виктор бросился было на Чернецова, но улетел  в угол, сраженный здоровым кулаком. А ударившись головой, и вовсе затих.
- Саша, я больше не буду! Отпусти меня! Прости!
- Дрянь! Я из-за тебя рискую жизнью, иду наперекор твоему мужу, а ты, проститутка, в моей квартире бл...вом занимаешься!
Крики разбудили ребенка.
- Ребенок плачет, слышишь?
Но Чернецов не слышал. Он продолжал охаживать Ильмиру ногами, избегая прямого попадания в голову; когда Ильмира пыталась приподняться, увесистые кулаки Александра с новой силой обрушивались на ее  слабое тело.
- Ильмира, я предупреждаю один раз, на второй раз я наказываю!
Плач ребенка насторожил соседей. Сосед из-за стенки первым прибежал к Чернецову и замолотил в дверь.
Садист сразу угомонился. Ильмира принялась взывать о помощи.
- Заткнись! – замахнулся  на нее Чернецов.
Ильмира послушно затихла, хотя всем телом продолжала вздрагивать. Но криком захлебывался ребенок в соседней спальне, надо было его успокоить.
Александр вошел в спальню, приблизился к кроватке. С любопытством взял малыша на руки и принялся качать, одновременно разглядывая его. Тем временем Ильмира стала медленно подниматься, но дикая боль по всему телу снова опрокидывала ее на пол.
Ребенок  был сильно напуган  ревом, доносившимся из-за стенки, - и это все, что он был способен определить в  своем возрасте. Только испуг от громкого шума. Малыш не был голоден, был он и сух. Чернецов с интересом рассматривал сынка, и им вдруг овладели неожиданно теплые чувства  к этому крохотному человечку. Александр приблизил малыша  к себе и поцеловал его в крошечный лобик.
В дверях, наконец, появилась Ильмира.
- Дай ребенка, - протянула она руки.
- Уйди с глаз моих долой, я не хочу тебя видеть! – прогремел Чернецов. – А  ребенок этот – мой!
- Он плачет...
- Не вводи меня в грех, Ильмира. Не вынуждай бить тебя, ты этого не стоишь.
- Тогда успокаивай его сам.
- И с удовольствием, тем более что я – отец...
Ильмира пошла прилечь на диван. Тело дико болело. Она опасалась, чтобы не было никаких переломов. Лежа и думая об этом, она не заметила, как ребенок успокоился.
Но не успокоилась  ее боль.
- Саша, - жалобно попросила  Ильмира, сдавшись, - вызови мне, пожалуйста, врача:  у меня все тело ломит, боюсь, чтобы переломов не было.
- Что ты говоришь? У тебя же обязательно спросят, откуда ушибы?
- Честное слово, я не скажу, что это ты меня побил. Какой бред, Саша: это обычная бытовуха, сегодня такое происходит каждый день почти со всеми...
- А если тебя заберут, кто тогда с ребенком останется?
- Люду попроси, соседку. Она не откажет. Мы с ней подружились, да и свои  дети  у нее есть...
... «Скорая» увезла Ильмиру с подозрением на переломы.
Чернецов в эту ночь не спал, всю ночь напролет  глушил пиво, мешая его с водкой. За этим занятием его и застукал сосед по площадке.
- Здоров, Санек! Ты что это на ночь глядя сюда забрел?
- А ты чего?
- Я домой иду от приятеля, только трезвый совсем, так чтобы жена поверила, что я там был,  я сюда завернул.
- А  я наоборот обиду заливаю...
- Кто ж тебя так обидел?
- Да мусульманка моя.
- Какая?
- Которая  живет в моей квартире.
Сосед удивился:
- Да рази ж она мусульманка? Она и не похожа на нее нисколько...
- Да и я думал, что не похожа, только муж у нее  дагестанец, она с ним двадцать лет на Кавказе прожила. А чтобы выйти за него, приняла ислам.
- Вот дура! – оценил сосед. – Ведь это такая жестокая религия... А что она у тебя-то делает? Где ее муж-джигит?
- Джигит остался на родине, а ее со мной отпустил. Беда его в том, что он любит Ильмиру, потому и не убил, как по их закону положено.
- А за что ее убивать?
- Я сам было ее чуть не убил... – Чернецов  сделал паузу. – Гриша, важно то, что  я видел у себя, когда вернулся из командировки...
Выслушав рассказ Александра, Григорий вздохнул:
- Да, Сашок, бабу ты завел – дрянь! Она перебыла со всем подъездом, скажу тебе честно. И не скрою, что и со мной  тоже была. Меняла мужиков как... не знаю что. С одним, правда, жила постоянно, а он вроде ничего мужик... непьющий, работает где-то... Но в его отсутствие она часто по другим мужикам бегала. Однако какие вещи твоя Ильмира вытворять способна – это даже не знаю, как назвать. Всегда начинала она, указывала, как надо и как  хорошо, показывала, как она любит. А любит она, скажу тебе, по-всякому, даже такие вещи, которые юридически считаются извращениями. Я не буду расписывать все, что я с ней пережил, щадя твои чувства и уважая тебя. Это при  том, что встречались мы с ней всего два раза. Неужели ее джигит всему этому научил? Сколько я знаю, мусульманские мужья в постели  сдержанны... хотя, может, я ошибаюсь.
- Наверно, ошибаешься. Но до свадьбы она точно ничего этого не умела.
Дикая  злость  закипала в Чернецове после рассказа соседа. Потихоньку он сжал кулаки. Так бы вот, кажется, сейчас и задушил гадину.
- Я пошел ради нее на такой риск, Гришка... Мог бы оказаться убитым ее мужем, жизнью рисковал ради того, чтоб увидеть, какая она на самом деле...
- Да ты любишь ли ее?
- В Дагестане – любил, но теперь вижу, что это была не любовь. Я просто развлекся с нею, во многом потому, что никак не ожидал встретить в такой дикой местности среди мусульман такую свободную женщину.
«Свободная женщина» залечивала раны две недели. Домой уходила одна, Александр ее и не встречал и ни разу не пришел навестить. Ильмира не обиделась.
Чернецов явился поздней ночью и сразу  начал настаивать на интимной ласке. Но, к своему удивлению, Ильмира не хотела близости. Может быть, сказывалось ее еще болезненное состояние, а может быть, брало отвращение к Чернецову. Словом, она отказала, увернулась. Александр изменился  в лице.
- Не понял... Это что еще за новости? Я тебе что, противен?
- Саш, прошу, давай не сейчас... давай завтра. Я еще не здорова, пойми.
- Нет, я  не пойму. Я обижен. Почему других обслуживаешь?
- Прошу тебя, не начинай, - взволнованно перебила Ильмира.
- Почему? Я как раз об этом и хочу с тобой поговорить. Давно ты гуляешь?
- Саша, я же прошу тебя... Зачем ты делаешь все наоборот?
- Затем, что я  хочу знать, кого я привез с Кавказа и поселил у  себя дома, ради кого рисковал  жизнью...
- Извини, Саша, но ты трус, - опять перебила Ильмира. – Вспомни, сколько раз я просила тебя – еще там, в Дагестане – чтоб ты выкрал меня и увез куда подальше, а  что я слышала в ответ? Знаешь, если бы  Ахмет  нас не отпустил, он мог бы убить нас обоих, и мне кажется, что ты бы лучше предпочел умереть.
- А хочешь правду? Я никогда не любил тебя, Ильмира, мне просто нравилось проводить с  тобой время.  Я не ожидал, что в горах мусульманской местности встречу женщину – христианку по крови и по происхождению, которая к тому же оказалась такой страстной.
- Ты врешь, когда говоришь, что не любишь меня. Я знаю, что это не так. В пещере ты любил меня не только физиологически. А если тебе интересно знать, кто же я на самом деле, я тебе скажу: я люблю мужчин всем телом, и что хочешь со мной, то и делай! Я не могу долго жить без мужика!
- Хорошо. Предположим, то, что я  видел, было минутной слабостью, но впредь пообещай мне, что ты больше никогда этого не повторишь. У меня дома не бордель. Больше никогда  я не увижу  в своей хате постороннего мужика. Если, конечно, ты хочешь остаться в моей квартире и... живой.
- Ты мне угрожаешь? – засмеялась Ильмира. – Ты – мне? Это после того, что ты оказался  таким  трусом, ты  думаешь меня убить? Ха-ха! Да что ты видел-то? Виктор – мой сожитель, мы живем уже давно, а ты видел нас просто спящими.
- Еще скажи, что вы просто так лежали...
- Это наше дело. Но обещаю: в твоей квартире такое  больше не повторится...
При следующей встрече  Виктор предложил ей расстаться.
            - Нет, Витя, ни в коем случае! – испугалась она.
            - Я не хочу, чтобы этот псих меня в следующий раз убил.
            - Да ты здесь ни  при чем – это  я одна во всем виновата. К тому же он мне никто, нас  ничего не связывает.
            - Однако повел он себя совсем не так, как следует вести себя равнодушному человеку...
            - Этого больше не повторится, обещаю тебе. Витя, я сама  к нему ничего не испытываю, а ты... ты... – Ильмира запнулась, сомневаясь, стоит ли признаваться. – Ты... мне дорог. Не знаю, люблю ли  я тебя, но я дорожу твоим присутствием. Мне очень важно, чтобы ты был рядом со мной. Я не хочу тебя терять.
            Он обнял ее.
            - Выходи за меня замуж, - предложил вдруг. – Давай создадим полноценную семью, родим общего ребенка. Позволь, я заберу тебя от этого психа.
            - Куда? К твоим родителям?
            - Неважно, это уже мои заботы.
            - Извини, Витюша, но не пойду. Я не хочу замуж.
            - У тебя больше не будет мужа-джигита...
            - Все равно.
            - Ильмира, что ты предлагаешь? Мы около года уже с тобой жили вместе, пока нам никто не мешал. А теперь вернулся хозяин... Как нам быть теперь? Сношаться  у него под носом? Нет уж, спасибо. Это он мне по лбу врезал только за то, что я тихонько рядом лежал, а что будет если...
            - Ты его боишься? – блеснула у Ильмиры догадка.
            - Я рассуждаю практично, - резко ответил Виктор, - к тому  же у каждого человека  присутствует элементарный инстинкт самосохранения. Если я знаю, что меня могут убить, почему я должен  этого молча ждать?  Ильмира, ты мне тоже дорога и я  хочу быть вместе  с тобой, как ты не понимаешь?
 
            Ильмира стирала белье в  ванной. Александр молча наблюдал за этим, а когда машина остановилась, окликнул Ильмиру.
           - Можно с тобой поговорить?
            - Поговори, я слушаю.
            - Вот ты живешь в моей квартире, сожительствуешь с другим мужиком... Как ты себе это представляешь?
            - Больше ты его здесь не увидишь.
            - Я не об этом. Может, тебе снять отдельное жилье?
            - За что? Тех денег, которые я получаю с заказов, мало...
            - Значит, тебе денег  не хватает... – загадочно произнес Чернецов. – Ладно, я тебе помогу...
            На следующий день Александр привел в дом женщину – высокую, красивую блондинку модельной внешности.
            - Знакомься, - сказал он Ильмире, - это Настя. Это девушка, которую я люблю. Мы вместе   с ней работаем на телестудии, а теперь будем вместе жить. А ты, Ильмира Владимировна, будешь моей домработницей, а я буду платить тебе за это деньги.
            От такого цинизма Ильмира потеряла дар речи. Она раскрыла рот и стала как рыба хватать воздух, что-то хотела сказать, но слова не шли.
            - Ну что ты молчишь? – продолжал тираду Чернецов. – Улыбнись, я ведь предлагаю тебе работу. Я создам удобные для тебя условия труда и буду платить тебе деньги, при  этом, заметь, разрешу пока пожить в моей квартире…
 
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
 
Любовники
         Так они и жили втроем: Александр, Настя и Ильмира.  Ильмира с ребенком в одной комнате, Чернецов с Настей - в другой. Рабочий график Чернецова был таким, что он или возвращался  ночью, или вообще не ночевал дома. Но уж если ночевал, то Ильмире невольно приходилось каждую ночь слушать ахи и стоны и бесстыжую возню за стенкой. Успокоить парочку Ильмира не могла. При этом она жила в квартире на правах домработницы. В ее обязанности входила уборка квартиры, готовка и мытье посуды. Два дня  в неделю ей полагались выходные, когда она имела право ничего не делать. В принципе, условия работы и режим Ильмиру вполне устраивали.
            Хотя  Чернецов постоянно повторял, что он свободный человек  и волен жить так, как  хочет и их ничего не связывает, Ильмира все равно чувствовала себя как его вторая жена. К Насте она относилась сдержанно, хотя ей, конечно, неприятно было видеть рядом с  собой соперницу. Из-за этого Ильмира чувствовала себя лишней. В сущности, она такой и была...
            С Настей  Ильмира подружилась - опять же, как с  формальной второй женой. Да и Настя отвечала ей взаимной дружбой. К тому же Настя оказалась очень положительной девушкой, вот только курила много. К Ильмире она совсем не ревновала.
            Настя была намного моложе Александра и очень хотела иметь детей, поэтому, наверное, и полюбила Исмаила. И мальчик ее тоже полюбил, с удовольствием шел к ней на руки. Теперь Ильмира могла ребенка при случае оставить с Настей, а сама бежала на свидания с Виктором. Так проходило время.
            Ильмира  нарезала салат и кипятила чайник, Настя незаметно пришла на кухню.
            - Доброе утро, - поздоровалась вежливо.
            - Привет! - откликнулась Ильмира.
            - Ты чем-то занята? Тебе помочь?
            - Что ты, не надо! Сейчас чайник подойдет, кофе попьем.
            Настя достала сигареты.
            - Будешь? - предложила Ильмире.
            - Буду, - твердо сказала она.
            Настя научила ее курить. И хотя Ильмира никогда не одобряла эту привычку у других, сама  попробовала если не с удовольствием, то охотно. Она даже не колебалась, когда Настя ей предложила. В первый раз, конечно, затяжка не получилась, но с тех пор прошло столько  времени... Теперь Ильмира курила с упоением. Прожив на свете сорок лет, о табачном дыме она знала только со стороны, а тут вдруг испытала на себе, и это дело ей понравилось. Дымила она не ради развлечения, а как  заядлая курильщица.
            Сделав несколько  затяжек, Ильмира схватилась за голову.
            - Черт... Как голова сильно закружилась!..
            - От сигареты? - не поняла Настя.
            - Не знаю, отчего. Это уже не в первый  раз...
            - Давно?
            - Не помню. Но,  в общем, да.
            - Задержка есть? - допрашивала Настя.
            - Какая «задержка», Настя? Я два месяца назад только ребенка кормить перестала, цикл еще не восстановился.
            - Тогда расслабься!
            Настя встала налить кофе.
            - Насть, а у вас с Сашкой это серьезно?
            - Мы знакомы восемь лет, я тогда только пришла на телевидение после МГУ. Он вроде бы глаз на меня положил - так мне показалось, но ни о чем таком не говорил. А незадолго до своей командировки на Северный Кавказ предложил мне встречаться. Было несколько раз.
            - Ты никогда не была замужем?
            - Нет. Сашка, правда, тоже не обещал.
            - Ты  с ним встречаешься без всяких надежд на перспективу?
            Настя тоскливо промолчала.
            - Мне с ним удобно... Как-то так приятно, что он есть рядом. Хотя, должна сказать, сколько  я его знаю, субъект он опасный.
            - Это точно. Он тебе предложил жить вместе... просто так, взял и предложил? Без всяких  предисловий и обещаний?
            - Так и сказал. Приглашаю, говорит, жить к себе. Я почему-то сразу согласилась.
            - Ты ему поверила?
            - Того, что он поведет меня в загс, я, конечно, не жду. Но вполне согласна и на гражданский брак.
            - Он пьяница?
            - Честно сказать – не знаю. Употребляет – это да. На работе он пьяным замечен никогда не был, а на корпоративах  вел себя прилично. Пил – да, но не больше других.
            - Он правда одиночка?
            - Да. У него никого нет – ни родных, ни друзей. Так, только несколько знакомых и коллеги по работе.
            - А как ты смотришь на то, что у нас с ним общий ребенок? Он тебе не говорил об этом? Исмаил наш сын.
            Настя округлила глаза.
            - Это правда?
            - Абсолютная. Сашка был моим любовником в Дагестане. Только  ты его пока об этом не спрашивай - вообще, не подавай виду, что знаешь. Поживи некоторое  время и посмотри, что будет. Может  это я ошибаюсь...
            - Он мне говорил, что знаком с тобой, но не говорил, где именно вы познакомились.
            - В ауле под  Дербентом. Я тогда замужем была за лезгином, а Сашка заметил, что у меня лицо славянское... так вот и случилось.
            - А как ты попала в Дагестан?
            - У меня в детстве подружка была, тоже Настя... Где-то она сейчас? (Ильмира на мгновение отвлеклась). Благодаря ей мы с Ахметом и познакомились. Он был Настиным соседом по подъезду, а я тогда еще  в школе училась... - Ильмира начала рассказывать о себе.
 
            Когда Ильмира выбежала из подъезда, за ней следом пошел какой-то мужчина, до сих пор ожидавший на скамейке. Шел он тихонько, но торопливо, чтобы не выпустить  Ильмиру из вида. Она села  в автобус, он сел вместе с ней. Ильмира не придала этому  значения, потому что мужчина был как мужчина, обычный  пассажир. Вышел он тоже вместе с ней и увидел, как под крышей торгового павильона Ильмира обнялась  с незнакомцем. Их встреча была чересчур любезной. Странный прохожий что-то записал себе в блокнот. И достал сотовый:
            - Добрый вечер, Александр, это я. Ваша дама сейчас встретилась  с каким-то мужиком и они в обнимку пошли во дворы - по-видимому, в квартиру.
            - Очень хорошо. Проследите, сколько она там пробудет.
            - А если до утра?
            - Я вам за это и плачу...
            ...Ильмира и Виктор скромненько отдыхали в постели. Отдых прервал звонок сотового. Ильмира  полезла в сумку.
            - Здравствуйте. Вы по поводу заказа? Все давно готово. Хотите подойти? Завтра? Хорошо. Когда вам удобно? Все, решено: к шести часам я вас жду. - Она отключилась.
            - Кто звонил? - спросил Виктор.
            - Заказчица одна по поводу юбки. Завтра хочет забрать. Вить, скажи, ты действительно хочешь, чтобы  я  с тобой была?
            - Да.
            - Тогда до каких пор мы будем продолжать эту неопределенность? Как долго мы будем таскаться по съемным квартирам? - Она закурила, поднялась.
            Виктор тоже поднялся, забрал у нее сигарету.
            - Во-первых, не кури в постели, сколько раз тебя просить? А во-вторых, я тебе говорил, что не могу привести тебя  к себе домой.
            - Можно снять отдельную квартиру... - Она отобрала сигарету и снова поднесла к губам.  - Можно даже общими усилиями... Ты хочешь ребенка... так? И что ты предлагаешь:  скитаться уже нам обоим? Куда мне вообще потом деваться? Чернецов меня и так не терпит, выживает со своим ребенком, а что будет, если появится чужой?
            - Ильмирочка, нужно еще немного потерпеть: этот вопрос решается. Я ищу квартиру через знакомых, чтобы цена была доступная... Пока  таких квартир на горизонте нет.
            - Может, и долго не будет... А на работе  у себя ты узнать не можешь? вы же строите жилье...
           
            Детектив явился к Чернецову прямо в офис телекомпании, журналист предложил гостю сесть.
            - Они вышли из дома рано утром, так же, как и вошли туда: в обнимку. Вместе провели ночь. Квартира, по-видимому, снята для встреч. Правда, что они  конкретно там делали, я не выяснил: может, это явочная квартира...
            - С таким складом ума вам нужно быть разведчиком, а не частным детективом, - усмехнулся Чернецов. - Но вы видели того мужика? Можете его описать?
            - Могу. Ростом выше среднего и, кажется, светлый.
            - Все ясно: это тот, которому  я в лоб дал. Эдуард Васильевич, вы можете навести о нем справки?
            - Могу собрать хоть целое досье. Только я дорогой детектив, я вас предупреждал...
            - Да и я журналист не бедный... Меня интересует все: кто он такой, откуда, чем дышит. Может компромат на него какой имеется...
            - Вам это срочно надо?
            - Абсолютно нет! Вы делайте, как вам удобно, я за ценой не постою...
 
            Ильмира открыла дверь. На пороге  стояла заказчица юбки вместе с миловидным молодым человеком.
            - Мой брат Юрий, - представила заказчица.
            - Здравствуйте, - любезно поздоровалась Ильмира. - Проходите. Вам юбку сюда вынести или пройдем в мою комнату?
            - Как вам удобно. Давайте пройдем.
            - Напомните мне, пожалуйста, свою фамилию.
            - Огородникова.
            Ильмира  открыла шкаф и пошарила по вешалкам. Нашла юбку Огородниковой.
            - Ну, вот какая. Вам нравится?
            - Отлично. И, главное, все так, как я и хотела. Возьмите ваши деньги, - женщина протянула конверт.
            - Вы бы сначала примерили, может...
            Огородникова примерила юбку. Смотрелось идеально.
            - Я же говорила!.. - воскликнула заказчица. - Мы с вами снимали все мерки, мне все подходило... Я вам доверяю...
            - За доверие спасибо, конечно, но без примерки я вещь не отдаю: это мой принцип.
            - Спасибо вам огромное!
            - Пожалуйста! Если что - обращайтесь еще! - Ильмира проводила заказчицу до дверей.
            В дверях спохватился  Юрий и спросил стесняясь:
            - Ильмира, скажите, а у меня заказ вы можете принять?
            - А что вам угодно?
            - Вы ремонтом одежды не занимаетесь? мне пиджак подремонтировать нужно...
            - Приносите пиджак, там посмотрим...
            Юрий пришел уже завтра. Только вместо пиджака принес букет гвоздик.
            - Это вам за труд, - не церемонясь, гость сразу же протянул букет.
            - Я вас не понимаю, извините, - Ильмира отступила назад.
            - Я вас благодарю за работу, которую вы сделали моей сестре.
            - Но мы уже рассчитались...
            - А теперь примите благодарность от меня.
            - Что ж, спасибо. Ну проходите, хоть чаем вас  угощу.
            - Большое спасибо! - Юрий так обрадовался, как будто только и ждал приглашения.
            И тут ему навстречу выбежал ребенок.
            - Какой чудесный малыш! - оценил Юрий. - Ваш?
            - Мой.
            - Как назвали?
            - Исмаилом.
            - Сколько ему?
            - Год и три.
            - А муж где?
            - Я - мать-одиночка.
            - Я вижу, у вас на пальце кольцо...
            - Разве кольцо мешает мне быть матерью-одиночкой?
            - Вы правы. Стало быть, вы разведены?
            - Такие вопросы мне, извините, неприятны. Идемте лучше чай пить.
            Пока Ильмира наливала чай, Юрий ее пристально рассматривал. Он пришел к ней, собственно, затем, чтобы познакомиться: тогда,  в первый раз, швея Ильмира ему приглянулась и он решил узнать ее поближе, хотя и без всяких дальнейших обязательств. Юрий искал только развлечений и как-то сразу почуял, что эта швея - баба доступная.
            - А вы сами женаты? - задала встречный вопрос Ильмира.
            - Нет, и никогда не был.
            - А  лет вам сколько?
            - Тридцать два.
            - А мне сорок. Вас это не смущает?
            - Напротив: я люблю женщин, которые старше меня. Ильмира, можно вас пригласить на ужин?
            - Сегодня?
            - Вы хотите сегодня? Давайте сегодня!..
            Предложение Юрия было ею с удовольствием принято. Тут же она позвонила Виктору и предупредила, что не придет, сославшись на «трудные дни».
            В ресторане Ильмира не скупилась на кухню. Заказала щедро, попросила шампанского, предложила Юрию тост за знакомство. Но во время дегустации некоторых блюд чувствовала себя неважно, даже выходила в уборную, испытывая тяжелую тошноту.
            - Тебе не хорошо? - обеспокоенно спросил Юрий, когда она в очередной раз вернулась за стол.
            - Да. Меня мутит что-то, тошнит, даже в глазах темнеет... Боюсь, что сегодня я ни на что не гожусь, извини.
            - Я отвезу тебя домой. Сейчас вызову такси.
            Когда она приехала, дома уже был Чернецов. Он косо посмотрел на Юрия, а потом спросил, кто это. Ильмира ответила так:
            - Один хороший человек. На улице мне стало плохо, я  упала, он помог мне добраться до дома...
            Когда Ильмира потеряла сознание, Настя вызвала ей врача. Бригада «скорой» пробыла недолго, а уходя, фельдшерица бросила коротко:
            - Купите тест на беременность.
            - Но она же говорила, что это невозможно... - от растерянности пыталась спросить Настя.
            - Возможно, как видите. До свиданья.
            У Ильмиры был тяжелый обморок, она долго приходила в себя, а потом долго не могла встать  с кровати.
            - Я  в аптеку за тестом? - уточнила Настя.
            - Не надо: я и сама знаю, что это так.
            - Давно ты  догадалась?
            - Нет. Мне же не впервой, разве я ж не пойму?
            - Чей?
            - Витькин.
            - Он знает?
            - Нет. И не надо ему об этом знать, - слабым голосом говорила Ильмира. - Настя, я не буду рожать.
            - Сделаешь аборт?
            Ильмира кивнула.
            - Да. Мне детей хватит - у меня их и так семь штук. Мне уже надоело рожать. У меня уже сил нет. Шутка ли: восьмые роды - не каждый организм выдержит. Витька хочет ребенка, но я ему не скажу, что сделала. А узнает, так, надеюсь, поймет, если любит, и простит.
            - А почему же ты не предохранялась?
            - Настя, я так привыкла. В исламе  аборты  запрещены, поэтому я всех и рожала - столько, сколько бог пошлет. Никогда никакой контрацепцией не пользовалась. А теперь и не умею.
            Решение избавиться от ребенка пришло к Ильмире сразу же, как только она заподозрила очередную беременность. Только случилось это несколько раньше и почему до сих пор она не прервала беременность, Ильмира не знала. После семи вынужденных родов  аборт казался ей отдушиной. На следующий день  Ильмира наведалась в женскую консультацию и записалась на операцию.
            Несколько дней после аборта она отлеживалась, а потом позвонила Юрию сама и назначила ему встречу. Они весело провели время, сходили на выставку в музей, парк... Несколько раз встретившись, оба поняли, что пустые встречи утомляют. Оба уже вышли из того возраста, когда интересна бывает культурная программа, и в очередной раз Ильмира привела Юрия в квартиру, где она проводила время с Виктором. Он, кстати, никуда не делся: Ильмира теперь встречалась с обоими по три раза в неделю через день, а раз в неделю брала выходной. Правда, в дни цикла график менялся.
            С  Юрием ей не было скучно. Она готова была  визжать уже от одних только его касаний.  Секс ей нисколько не надоедал, она готова была заниматься им день и ночь. Но только с Юрием, Виктора же на всю ночь не хватало. Именно поэтому Ильмира не колеблясь завела себе нового любовника - она искала хороший секс - такой, как когда-то с Чернецовым. Виктор не мог ей этого дать, но все равно ее тянуло к нему, она чувствовала к Виктору привязанность. Но ни с кем  ей не хотелось ни длительных, ни серьезных отношений.
            Кто бы знал двадцать два года назад, что милая девочка Ильмира Белевич, вышедшая замуж  девственницей, окажется впоследствии отменной любовницей и темпераментной женщиной? Теперь, в свои сорок, она не могла обходиться без мужика и готова была обслужить любого. Вырвавшись из мусульманского плена, где ничего нельзя, и попав туда, где все можно, Ильмира Владимировна почувствовала себя свободной и пустилась во все тяжкие. У нее стерлись, а может быть, и отсутствовали всякие моральные принципы, всякие нормы или требования к партнеру. Ей было все равно, женат ли он, сколько  ему лет, какого он роста, например - очевидная разница не смущала. Ей вообще было все равно, что за человек рядом с ней, важно было лишь одно: какой он любовник. Единственное, что могло остановить Ильмиру, это внешность потенциального партнера. Если Ильмире человек был неприятен, если он ей не нравился, она не будет вступать с  ним в интимную связь. Ильмира всегда представляла себя рядом  в постели с новым мужиком и понимала, что если не сможет  ему дать, если ей будет противно, она не станет заводить с ним никаких отношений. Внешность – это было выше ее.
           
            - Она уже с двумя сразу встречается, - доложил детектив Чернецову  за обедом в ресторане.
            - Кто второй?
            - Не знаю еще. Молодой какой-то...
            - Да, это вполне в ее характере. Я сам когда-то делил ее с ее мужем.  Ладно, пусть. Давно они вместе?
            - Нет, меньше месяца.
            - А что тот, первый?
            - Представляю вам полное на него досье. Шаверин  Виктор Андреевич, сорок три года, москвич, образование высшее архитектурно-строительное,  разведен, имеет дочь-подростка, пятнадцати лет. Не судим, не привлекался, ни в чем криминальном замечен не был. Работает проектировщиком на комбинате домообслуживания. Характеризуется положительно...
            - Где проживает? - перебил Чернецов.
            - С родителями в квартире в центре, а родители - нерушимые консерваторы. Никогда не потерпят в своем доме гулящую бабу, к тому же разводную, еще и с дитем на руках не понять от кого. С Ильмирой, как я говорил, Шаверин  снимает квартиру для встреч...
            - Компромат на него какой-нибудь имеется?
            - Никакого: интеллигент и аристократ.
            - Да, и имеет любовную связь на стороне...
            - Ну, так он свободный мужик...
            - Дайте-ка мне это досье, я сам с ним познакомлюсь на досуге...
В тот вечер Чернецов пришел домой пьяный. Ильмире уже приходилось сталкиваться с пьянством Александра. Поначалу она, конечно, боялась его пьяного, ведь  к пьющим людям не привыкла, а в последние двадцать лет и вовсе жила там, где пьяниц нет. Но потом заставила себя привыкнуть к этому, понимая, что ей придется жить с выпивохой. Слава богу, пьяный Чернецов чаще всего вел себя тихо – просто спал, но бывали случаи, когда он и шумел. В таких случаях  Ильмира хватала ребенка и бежала прятаться по соседям, хоть бы у того же Гришки. Когда Сашка успокаивался, она возвращалась домой. Сейчас Сашка повел себя тихо, мешком свалившись на пол прямо в дверях. Его ноги не держали. Настя и Ильмира затащили его на диван, а до дивана волокли волоком; пока тащили, Чернецов вовсю матерился и грозился потом проучить «проклятых баб». «Проклятые бабы» небрежно бросили его на диван и ушли. Всю ночь стены дрожали от его храпа. Ближайшую ночь Настя ночевала в комнате Ильмиры, однако храп проникал и туда.
            - И нафига он мне сдался? - недоумевала Настя, прячась под подушку. – Я знаю, что  он  пьет, но я понятия не имела, что он так храпит! А хуже храпящего мужика ничего нет!
            К утру Чернецов проспался, сел на диване. Выглядел он отвратительно: помятое, небритое лицо, сбившиеся волосы, съехавшая майка. В зеркало на себя он не смотрел,  а сразу вывалился на кухню, налил стакан воды, залпом выпил. Увидел Настю с пылесосом, загремел:
            - А где наша помощница по хозяйству?
            - У Исмаила  приключилась ветрянка, Ильмира с ним  в поликлинику поехала.
            - Неважно, - отверг Чернецов. - Я ей плачу за уборку деньги, так что уберется, когда придет.
            - Мне не трудно. А вообще здесь чисто - она вчера убирала. А вот тебя бы помыть не мешало: от тебя воняет козлом.
            От него и правда воняло - перегаром и потом. Стоя рядом, можно было задохнуться.
            - Что ты сказала? - Чернецов даже побелел от злости. - Ну-ка, повтори!
            Настя не успела и рта раскрыть, как получила звонкую оплеуху, от которой улетела  в угол, следом на ее голову обрушился здоровый Сашкин кулак. Настя была не робкого десятка: тут же поднялась  и огрела хулигана металлической трубкой пылесоса, а когда он рухнул на пол, бросилась на него сверху и отчаянно стала молотить головой об пол. Чернецов отключился. Настя быстро побежала собирать вещи.
            Ильмира с ребенком уже подходили  к дому, когда Настя по телефону сообщила о своем уходе.
            - Я не боюсь его, Ильмира, я не струсила, просто мне нечего с ним ловить. Будущего у нас все равно нет, а спать с ним после этой драки  я брезгую. Тоже мне: подстилку себе нашел! А хрен ему!
            - И ты только сейчас  поняла, что он такое? -  в словах Ильмиры слышался упрек.
            - Ильмира, я ему сделала замечание, чтобы он помылся. Ну, правда: сидит за столом этакий орангутанг и воняет. Как  мне с ним, с таким вонючим, в койку идти? Не мытый, не бритый, полупьяный, запущенный весь какой-то...
            - У него сегодня есть эфир?
            - В том-то и дело, что нет, а то бы он себя в порядок привел.
            - Я никогда не видела его таким...
            - И лучше не видеть.
- Настюш,  ты со мной хоть связь не теряй, хорошо?
            - Хорошо, не буду...
            На площадке Ильмира заглянула в почтовый ящик и обнаружила почтовое извещение на свое имя. Сейчас же развернулась и пошла на почту. Там ей отдали большой конверт из Дагестана. Вскрыв конверт, Ильмира обнаружила документы на развод, требовалась ее подпись и отправка бумаг назад. Ильмира ознакомилась с бумагами прямо на почте, присев на стульчик. Ахмет просил развода и сообщал, что всех  детей, рожденных от него, оставляет  себе. Ильмира не обиделась: она знала, что в исламе такой порядок, и морально была к этому готова.
            Домой она заходила со страхом. Сначала приоткрыла дверь, прислушалась. В квартире было тихо. Ильмира ступила через порог и втащила Исмаила. Чернецов сидел на кухне и пил пиво. Увидев Ильмиру, воспрял духом:
            - Явилась, наконец! Ну, и где тебя черти носили? Почему не работаешь?
            - Я взяла сегодня выходной, - дрожащим голосом ответила она.
            - Выходной ты взяла, - передразнил  Чернецов. – А  кто тебе разрешил? Почему со мной не посоветовалась?
            - Не посчитала нужным, - обиделась Ильмира. - Я свободная женщина, что хочу, то и делаю.
            - Слышишь, ты... свободная женщина!.. А  в голову не дать?
            - Пошел ты... - тихонько огрызнулась Ильмира и ей повезло, что Чернецов не услышал.
            - Ушла! - громко разговаривал он сам с  собой. - Ну и скатертью дорога! Я бы ее выгнал и так - все равно с нее никакого толку! И надоела она мне. И приводил-то я  ее назло тебе!
            Вечером этот  же человек звонил в дверь к Шавериным. Выглядел он с иголочки - элегантно и ухоженно, так что можно было сильно усомниться в том, что он бывает сущей скотиной. Еще и лучезарно улыбнулся отцу Виктора:
            - Добрый вечер! Шаверин Виктор Андреевич здесь проживает?
            - Здесь. Проходите.
            Виктор смотрел телевизор. Увидеть Чернецова никак не ожидал и прекрасно его помнил.
            - Тебе чего надо? - тревожно спросил Виктор.
            Гость бесцеремонно свалился в кресло.
            - Слушай, вот  ты же такой хороший мужик - я знаю, я справки кое-какие навел... Работа есть, дочка взрослая почти, в разводе с женой не виноват  и вообще ты такой весь идеальный получаешься, что даже на хрен послать жалко. Даже каюсь, что я тебя разок треснул.  И зачем ты связался с этой бабой? Она же гулящая, неужели она тебе нужна? Ты думаешь, ты у нее один? И неправильно думаешь. Параллельно она еще  с одним встречается. А что ты  думал? Беречь-то ей нечего.
            - Ты что, следил за нами? - Виктор нервничал.
            - Допустим.
            - Чего ты хочешь?
            - Забери ее от меня. Куда хочешь день. И пацана ее приблудного.
            - Я как раз собирался это сделать. Я... заберу Ильмиру, да.
            - Ты что, ее любишь?
            - Какое твое дело? Я не буду перед тобой отчитываться.
            - Жалко мне тебя, лопуха. Я же говорю, ты весь прямо белый и пушистый - вот реально придраться не к чему, а она – бл…ь. Зачем тебе такая баба? Недостойна она тебя.
            - Не тебе судить, чего я достоин. Ты что, завидуешь?
            - Я? - Чернецов заржал. - Да боже упаси! Я уже тысячу раз пожалел, что привез ее сюда. Слушай, ну и как она в постели? Правда, чудеса  творит?
            - Пошел вон!
            - Да ты спокойно, не нервничай, я сейчас уйду.
            - Я тебе не верю! Не верю, ты понял?
            - Ты никогда не задумывался, почему она тебе отбой дает через день? Потому что она дома не ночует, она  водит  за носы вас обоих.
            - Уходи! - требовательно повторил  Виктор.
            - Да уйду я, уйду, только расскажу, что хотел сказать. Это еще не все...
            - Я не стану тебя слушать!
            - Как хочешь. Но потом не говори, что  я тебя не предупреждал. - Чернецов неспешно поднялся. - Так  когда ты ее заберешь? Сколько мне еще ждать?
            - Скоро. Я уже нашел жилье, только мы никак туда вместе не дойдем.
            - Дойдите. И сделай так, чтоб она ко мне больше не вернулась.
            Чернецов пошел на выход, Виктор его не провожал. И сразу же забыл слова Александра, не восприняв их всерьез.
 
            Настю  Чернецов нашел на рабочем месте на следующий же день. Она и не подумала прятаться и вовсе не потому, что не боялась его; просто считала: слишком много чести будет этому уроду, чтобы из-за него еще увольняться. Чернецов ввалился прямо к Насте в кабинет. В кабинете Настя находилась одна и одной рукой стучала по клавишам компьютера,  а в другой держала сотовый и кого-то слушала. Она лишь глянула на него и никак не отреагировала. Чернецов не стал ей ничего говорить, а просто выдернул из-за стола и сильно ударил кулаком в лицо, Настя упала.
            - Я тебя убью! - проревел он. - Ты мне веришь?
            Настя промолчала.
            - Я с тобой разговариваю или с кем? Ты меня поняла?
            Он поднял Настю, встряхнул, припечатал к стене, стукнул несколько раз головой о стену.
            - Каково? - спросил с издевкой.
            - Хорошо, - вызывающе ответила Настя. - Нравится.
            И этим ответом привела Чернецова в бешенство.
            - Сука! - Он сжал  Насте шею, подтвердив свою угрозу, затем толкнул на пол. Несколько раз ударил ногами,  в том  числе  и  по голове. Настя стала закрывать голову руками.
            - Убью! - повторил он опять.
Настя  закричала. Чернецов  скоренько  убежал.
Убегая, он не заметил  Ани – менеджера из соседнего кабинета, которая услышала стуки  в стену, а потом и Настин  крик. Аня нашла Настю с окровавленным лицом, лежащую на полу.
            - Боже, Настена, что здесь было? Кто тебя так?
            Аня опустилась возле Насти на колени и подняла ее.
            - Чернецов, - разбитыми губами ответила Настя.
            - За что?
            - Он грозился меня вообще убить.
            - Почему ты не позвала охрану? - допрашивала Аня.
            - Не могла. У меня просто не было такой возможности. Анюта, позвони в милицию...
            Весть о том, что Чернецов сделал с Настей Семиной, за несколько минут разнеслась по студии.  Немедленно доложили  руководству. Генеральный директор распорядился привести к себе обоих.
            Но долго что-то никто не шел. Генеральный решил самолично выяснить, в чем дело, поднялся в кабинет Семиной и увидел там наряд милиции. Дознаватель допрашивал пока  только одну Настю.
            - Как это произошло?
            - Он зашел в мой кабинет и молча стал меня избивать. Грозился убить, схватил за шею.
            - Что здесь происходит? - громко спросил директор. – Где Чернецов?
            - За ним пошли, сейчас приведут, - ответил кто-то.
            - За что он вас бил? – продолжал дознаватель.
            - Я последние несколько месяцев жила с ним, а  вчера ушла. Накануне Саша пришел домой пьяным, а утром я ему сделала замечание, чтобы он помылся. Он ударил меня кулаком, я дала ему сдачу. И вот сейчас он мне эту сдачу вернул. Сказал, что убьет. Не обещал, правда, но сегодня я убедилась, что он может это исполнить. Он бил меня ногами по голове, не боясь последствий.
            - Простите, я директор телестудии, Симаков Петр Гаврилович. Я могу присутствовать  при допросе?
            - Можете, - разрешил  дознаватель.
            А Чернецов не  ожидал, что Настя обратится в милицию, потому и не думал скрываться. И был неприятно удивлен, когда двое бравых оперов взяли его под белые руки и потащили к Семиной.
            - Она меня оговаривает, - сразу же заявил он. – Не бил я ее.
            - А вот потерпевшая утверждает, что вы ее не только били, но и угрожали убийством.
            - Она врет, - стоял на своем Чернецов.
            - Скотина! – всполошилась Настя. – Ты же меня за шею держал, ты мне козла не простил!
            - Кто-нибудь видел, как я ее бил? – с вызовом обратился Чернецов ко всем присутствующим.
            - Я не видела, как бил, - сказала Аня, - но я видела, как ты уходил от  Насти. Я тебя со спины приметила.
            - Что ты врешь? – взорвался Чернецов. – Если ты меня видела, почему не остановила? Слушайте, ну если я б ее побил и знал, что она ментов позовет, разве бы я  стал тихонько сидеть и ждать, когда за мной придут?
            - Анастасия, - продолжал дознаватель, - вы должны обратиться в медицинское учреждение и снять побои. Только сделать это нужно сегодня же, завтра может быть поздно.
            - Хорошо, я это сделаю.
            - Вы будете писать заявление?
            - Да.
            И  Настя написала, и на бумаге продолжала настаивать на виновности Чернецова. Он продолжал все отрицать.
            - Что ж, - сообщил дознаватель, - пока нам придется обвиняемого арестовать.
            Директор вернулся  к себе и кого-то спросил по внутренней связи:
            - Володя, у  Чернецова есть сегодня эфир?
            - Есть, Петр Гаврилович.
            - Скажи, пусть объявят зрителям: его передача сегодня не выйдет по техническим причинам.
            И затем так же предупредил  кадровичку:
            - Елена Анатольевна, готовьте приказ об увольнении Александра Чернецова.
            - По какой статье?
            - По моему распоряжению! Нет, конечно, что вы: за совершение преступления.
            В дверь постучали.
            - Войдите! – разрешил директор.
            Вошел дознаватель.
            - Значит, забираете? – уточнил Симаков.
            - Забираем. А вот вернем  не  скоро: годика через два. Тут, понимаете, угроза убийством – это до двух лет, ну, и за нанесение побоев – штраф, исправительные работы или арест; это как суд решит.
            - Мне кажется, вы многого не сделали, не проверили... А вдруг и правда Семина его оговаривает?
            - Для этого и существует следствие. Будем разбираться. Видите ли, еще не заведено уголовное дело, но его заведут и мы приступим к определенным действиям. Если окажется, что он не виноват, - отпустим. Но так положено, понимаете: есть заявление потерпевшей гражданки,  а это уже основание для возбуждения уголовного дела. И  в данном случае, я вам скажу, не важно, имеются ли против обвиняемого улики. В случае угрозы убийством, например, достаточно быть уверенным в том, что он исполнит свою угрозу.
            - У Насти есть основания так  считать?
            - Она утверждает, что да. Поэтому мы и берем его под стражу, Чернецов представляет социальную опасность, его необходимо изолировать.
            Ильмира была допрошена по делу  Чернецова свидетелем. И  она сообщила, что сама однажды стала жертвой агрессии Чернецова, подвергшись его избиениям.
            - За что он вас бил? - спросили у нее.
            - Это очень личное, - не хотела отвечать Ильмира.
            - Гражданка Рахмедова, вы должны ответить на этот вопрос, - приказали ей.
            - А если я не отвечу?
            - Тогда ваши показания не будут иметь силу. Получится, что вы безосновательно обвиняете  Чернецова.
            - Он избил меня, когда застал  в постели с другим мужчиной. Вы не подумайте... просто я долгое время уже живу с одним  человеком... В общем,  я живу в Сашкиной квартире, а пока он был  в командировке, привела туда другого... Потом вернулся Сашка и увидел нас вместе, когда мы спали рядышком. Тогда он решил, что я гулящая, и ударил моего сожителя, а меня сильно избил. Было очень больно,  я даже думала, что он меня поломал. Меня забрали в больницу, но переломов не нашли.
            - Как он вас тогда бил, можете вспомнить?
            - Конечно. Он бил меня кулаками, потом и ногами. Однако в голову не бил - мне показалось, что нарочно. А когда я попросила его вызвать мне врача, он боялся, чтобы я не проговорилась, откуда побои. Это все. Больше мне сказать нечего.
            - Но вы жили с Чернецовым и тогда, когда он уже привел Семину... За это время были случаи, чтобы он вас избивал?
            - Меня лично - нет, а  Настю он побил накануне, после чего Настя от него ушла. Назавтра Сашка нашел ее на работе...
            Чернецову предъявили обвинения по двум статьям: побои и угроза убийством. Последняя предусматривала лишение свободы сроком до двух лет.
            ...Через три месяца над Чернецовым состоялся суд, который приговорил Александра к двум годам колонии общего режима. Суд счел вину Чернецова полностью доказанной по всем эпизодам, хотя сам  Чернецов признал ее частично. Признался  лишь в избиении Насти, но напрочь отрицал угрозу убийством, хотя телефонная запись утверждала обратное. Эта запись всплыла в ходе следствия: Чернецов ворвался к Насте в кабинет, когда она разговаривала по телефону и не успела выключить связь. Собеседник Настин слышал вопли Чернецова. Адвокат пытался убеждать, что эти слова ничего не значат, а сказать их может  кто угодно, поэтому ссылался на бездоказательность этого деяния и на отсутствие прочих улик по делу и просил оправдать подсудимого в этой части обвинения.  Однако суд учел, что  удары по голове подсудимый наносил потерпевшей сознательно, имея явный умысел если не исполнить свою угрозу, то хотя бы предупредить, что так и будет. Адвокат просил учесть добровольное признание подсудимого в части обвинения, тот факт, что он прежде не судим. Прокурор настаивал на поселении. Но судье не понравилась личностная характеристика Чернецова, поэтому приговор был максимально возможным - два года. За побои его обязали выплатить штраф  в доход государства и физический ущерб лично Насте. В срок заключения вошло время, проведенное Чернецовым под арестом - это три месяца. Таким образом провести в колонии ему предстояло один год и девять месяцев.
 
            Не прошло и недели после разговора Чернецова с Виктором Шавериным, как Виктор и Ильмира въехали, наконец,  в свою съемную квартиру. Квартира находилась близко от дома Чернецова, который теперь опустел. Уютная двушка с евроремонтом, балкон, телефон, шестой этаж... Ильмира не верила своему счастью! Не верила, что больше не придется терпеть Чернецова и сносить его побои, больше она не увидит его пьяным, не будет больше работать на него. Уже три месяца Виктор и Ильмира жили  в этой квартире, хотя знакомы были полтора года. И ни разу за все  время совместного проживания они не поссорились. Вообще странно, как  такой неконфликтный человек, как Виктор Шаверин, мог развестись с женой?
            Отношения с Юрием стали заметно угасать. Они были вместе всего несколько месяцев, потом Юрию стала надоедать такая жизнь и он начал избегать Ильмиры. Они встречались все реже, бывало, что и раз в две недели. Все реже он звонил Ильмире, а когда она звонила сама, он часто не отвечал и не перезванивал. Потом его телефон оказывался недоступен. Ильмира не хотела терять такого любовника и готова была унижаться, лишь бы Юрий ее не бросал, правда, слез по этому поводу она не лила - за годы жизни в подчинении научилась терпеть и ко всему относиться стойко. Только попробовала найти Юру  через его сестру - Огородникову. Ильмира позвонила бывшей заказчице. Огородникова разговаривала с ней нормально, но сказала, что брат уехал в другой город и некоторое время его в Москве не будет. После этого связь пропала с ними обоими.
            Однажды вечером их с Виктором семейную идиллию нарушил телефонный звонок. Ильмира купала ребенка и не слышала вызова. Ответить решил Виктор. Однако с ним говорить почему-то не стали. Номер на табло высвечивался незнакомый. И буквально сразу же после звонка пришла эсэмэска: «Привет, это Юра. Я очень соскучился. Давай встретимся». От имени Ильмиры  Виктор написал ответ: «Давай. Когда и где?» Следующей эсэмэской Юрий указал место и время встречи, а когда перестал беспокоить, Виктор покопался в телефонных контактах. Незнакомых мужчин в них не было, а некий Юрий значился под другим номером. Виктор справедливо предположил, что абонент просто ошибся. И аккуратно удалил сообщение.
            Соответственно, на свидание Ильмира не явилась, Виктор тоже не пошел выяснять, что это было. Только больше Юрий Ильмиру звонками не беспокоил: он ее больше не видел и встреч не искал. Он исчез так же неожиданно, как и появился.
            Как-то вечером, лежа в постели, Виктор спросил:
            - Ильмира, ты ведь умеешь хорошо готовить?
            - А что?
            - А то, что  в воскресенье к нам на обед придут гости.
            - Какие гости? Кто?
            - Девочка.
            - Если бы ты сказал, что женщина, я бы и то меньше удивилась.
            - Я пригласил свою дочь.
            - Зачем?
            - Как это «зачем»? Познакомить ее с тобой, а тебя с ней.
            - Ты хочешь, чтобы я стала ей второй мамой?
            - А ты против? - усмехнулся Виктор. - Ни в коем случае! У Яны есть мама, и дай бог, чтобы она всегда мамой оставалась. Я просто считаю, что наши отношения уже находятся на том уровне, когда я могу всем смело заявить, что нашел  женщину, с которой  хочу  прожить жизнь. И пускай мы не расписаны, но мы давно знакомы, а теперь вот и живем вместе. Я многого жду от наших отношений и  считаю  нужным ввести в курс дела свою дочь. Она только в школу пошла, когда мы с Ольгой развелись, но я всегда имел право оставаться отцом, я постоянно ее вижу,  с днем рожденья поздравляю. Вот и недавно  поздравил - ей пятнадцать было. У Яны сейчас переходный возраст, она неуправляема, и я хочу как-то разнообразить ее нелегкую жизнь. Может, у нее какой-нибудь интерес к тебе появится, вдруг вы подружитесь?
            - А ты хочешь, чтобы мы подружились?
            - Почему бы и нет?
            Ильмира посчитала, что причина, по которой Шаверин хочет познакомить ее со своей дочерью, очень похожа на ее, Ильмиры, использование; искреннего желания сблизить их у Шаверина нет, а потому  это предложение звучит как оскорбление. Да и не хотелось ей совсем знакомиться с Яной, ведь у нее-то не было таких планов, как у Виктора, и не понравилось ей совсем его предложение: ведь если мужчина много и с любовью говорит о дочке – верный признак того, что ему небезразлична жена. Однако спорить или возражать она не стала - на всякий случай.
            Визуально  Яна ей не понравилась: высокая,  худенькая, без всяких признаков на физическое развитие - сущий ребенок. Глядя на нее, Ильмира вспомнила себя в пятнадцать лет и подумала, что  ее с  Яной даже сравнивать нельзя. Ильмира в эти годы уже  кавказцу приглянулась, невестой была, а Яна? С такой внешностью, критически отметила Ильмира, ей будет очень трудно обратить на себя чье-либо внимание.
            За столом Яна вела себя дерзко, разговаривала на повышенных тонах, эмоционально, нервно. Отец периодически  делал ей замечания. Потом она психанула и ушла, даже не поблагодарив за вечер и угощение.
            - Вздорная девчонка, - оценила Ильмира. - Мне показалось, что я ей не понравилась.
            - А она тебе?
            - Что тут ответить? Глупый вопрос. Ты же сам видел ее поведение. А в общем, девочка странная. Я в ее годы видной барышней была, развитой, формы имела какие надо, а тут...  Она с виду совершенный ребенок. У нее хоть месячные-то есть?
            - А я откуда знаю? У нее и спроси...
            Это было не важно на самом деле.
            А завтра  Яна позвонила Ильмире сама:
            - Здравствуйте, Ильмира, - ласково начала она, - это Яна. Я хочу извиниться перед вами за то, что вчера устроила за столом. Мне правда так неловко... Я ушла, даже спасибо не сказав. Спасибо вам. Все было вкусно и здорово.
            - На здоровье, - механически ответила Ильмира, не успев даже переварить этот разговор. - Это тебя папа заставил извиниться?
            - Нет, я сама. Папа меня очень балует.
            - Давай тогда, может, повторим наш обед? Попробуем еще раз?
            Ильмира пыталась наладить  контакт с Яной, она вообще легко сходилась с людьми. И они найдут общий язык, но подружиться не сумеют.
 
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
 
Каникулы в Крыму
            - Чтобы ближе познакомить вас с Яной, я приглашаю вас на отдых в Крым, - Виктор положил перед Ильмирой четыре туристических путевки.
            - Как в Крым?
            - На три недели, - уточнил он. – Едем в Симферополь.
            - Откуда путевки?
            - От профкома. Наш профком ежегодно организует отдых в Краснодарском крае или в Крыму, путевки даются со скидкой, проживание в пансионате оплачено, а за свой счет только экскурсия. До сих пор мне не с кем было ехать, а в этот раз, наконец-то, поедем все вчетвером.
            - Кто именно?
            - Я, ты, Яна и Исмаил.
            - Исмаил? Ты что, он же маленький совсем… Зачем нам эти трудности?
            - Куда ты предлагаешь его деть?
            - Возьмем на время  няню.
            - Хорошо, но учти, что поездка проплачена на четверых. Вернуть путевку я не могу, так  что она может пропасть.
            - Я приглашу Настю Семину – мы с ней подруги.
            - А ей скучно не будет? Все-таки мы будем всегда находиться втроем. И надо, чтоб она точно поехала…
            - Поедет. Когда выезд?
            - Пятого числа, вагон купейный.
            - Это через неделю. Спасибо, дорогой, о таком отдыхе я и мечтать не могла!
            В спешном порядке для Исмаила подыскали няню – какую-то женщину с педобразованеим, вырастившую собственных детей и внуков. Ей представлялось условие полного проживания в квартире три рабочих недели без выходных, плюс дни, потраченные на дорогу до Симферополя и обратно, за  это была обещана доплата.
            На вокзале Симферополя взяли такси и сразу направились к пансионату, в котором жили все отдыхающие по путевкам. Пансионат находился на окраине Симферополя на самом берегу  Черного моря. Московские гости заняли свои места на четвертом этаже и из их окон был виден пляж. Погода стояла прекрасная: солнечная и жаркая.
            Виктор, Ильмира и  Яна поселились в семейной комнате с двумя отделениями по типу гостиничного «люкса», Настя – в комнате для одиночек, в конце коридора. В каждой комнате были телевизор, холодильник, санузел и балкон. Балкон и входная дверь выходили  в то отделение, где поселили Яну. Распаковав вещи, женщины вышли на свои балконы покурить и увидели друг дружку. Правда, разговаривать не могли, потому что находились на далеком расстоянии. Ильмира позвонила Насте на сотовый:
            - Ты не жалеешь, что поехала с нами?
            - Что ты! Наоборот, здесь очень здорово! Классный пейзаж, пляж под самым носом… Пойдем завтра загорать?
            - Пойдем. Я Янку прихвачу – у меня с ней педагогическая программа. Тебе не скучно одной?
            - Я пока не успела соскучиться. Я только чемоданы разобрала…
            - Заходи к нам в гости, не стесняйся.
            Утром Ильмира нашла Настю на пляже:
            - Привет! Уже загораешь? А что ты меня с собой не взяла?
            - А я встала рано, думала, вы спите…
            - Я договорилась насчет экскурсии. Завтра пойдем с группой.
            - Вдвоем с Витькой?
            - Нет, он не хочет. Ему это неинтересно.  Пойду с Янкой.
            - Будешь всюду таскать за собой эту девчонку? Зачем она тебе?
            - Она и мне не нужна, просто Витя хочет, чтоб мы подружились. Он мне так и сказал: «Хочу, чтобы две мои любимые женщины говорили на одном языке».
            - А если не получится?
            - Тогда то и будет.
            - Ильмир, а экскурсия здесь как? По записи?
            - Да. Набирается  группа из определенного числа человек, назначается время и место сбора, и все. Экскурсии тут каждый день.
            - Может, и мне сходить?
            - Пошли.
            К ним подошла Яна с двумя стаканчиками сладкой воды, один протянула Ильмире:
            - Возьмите… Папа просил передать это вам. –  Второй отдала Насте:
            - А это – вам! Я не буду… - И развернулась уходить.
            - Яна, подожди! – задержала ее Ильмира.
            Девочка остановилась.
            - Я завтра иду на экскурсию, иду вместе с тобой. Ты пойдешь со мной?
            - Не знаю. Наверно, нет. Я не хочу.
            Вечером Ильмира с Виктором смотрели телевизор и во время рекламы Ильмира пожаловалась:
            - Я не знаю, что мне еще придумать, что ей предложить. Она никуда со мной ходить не хочет. В море – не хочет, мороженого – не хочет, сладкую воду со мной пить брезгует, завтра на экскурсию собираемся с Настей – она опять не хочет… При таком раскладе, я подозреваю, у нас ничего не получится.
            - Во сколько у тебя завтра экскурсия?
            - В двенадцать. Сбор – в холле.
            - Яна, иди-ка сюда! – позвал  Шаверин  дочь. И услышал в ответ:
            - Я переодеваюсь!
            Он встал и сам вышел к дочери. И застал ее в  одном нижнем белье.
            - А мог бы и голую, - упрекнула Яна, ничуть не смутившись. – Пап, ты хоть бы стучался, когда входишь, вдруг я тут голая…
            - Да, я помню, какая ты голая. Маленькая  совсем была, я тебя иногда даже купал.
            - Но я  же выросла…
            Яна отвернулась, сняла лифчик, под которым было нечего носить, и надела ночную рубашку.
            - Завтра в двенадцать часов пойдешь с тетей  Элей на экскурсию, - приказал отец. – А потом мне расскажешь, что ты там видела.
            Ильмира слышала весь разговор и сказала  Виктору, когда он вернулся:
            - А она мне говорила, что ты ее балуешь…
            - Когда она могла тебе такое сказать?
            - Помнишь, ты ее на обед пригласил? Она себя тогда повела очень некрасиво, а потом передо мной извинялась. Звонила с твоего телефона, но сказала, что сама догадалась, ты ее не заставлял. «Папа, - говорит, - меня балует».
            - Конечно, бывает, и балую – все-таки девочка, единственный ребенок, но я ее просто не бью. Наказать могу, но силу не применяю. Ее поведение очень часто просит подзатыльника, оплеухи или ремня, но я не бью ее принципиально. Как и тебя, кстати.
            - А мог бы? – заинтригованно спросила Ильмира.
            - Потому и не мог бы. Я воздействую словом.
            - Но ты принуждаешь ее находиться в моем обществе, а ей это не нравится. Причины неприязни могут быть разные, а ты ее просто толкаешь в мои объятья. Принуждение, Вить, это насилие, а насилием ничего не добьешься. Мои дети всю жизнь живут в принуждении. Но там другая культура, там положено чтить отца и мать, мужчина там авторитет, и эти понятия воспитываются у горцев с самого детства. Это впитывают с молоком матери. Теперь Яну воспитывать поздно. Я в ее годы уже невестой была для своего мужа.
            - Но  я должен знать, почему она тебя не любит! – решительно заявил  Виктор.
            - Это нельзя объяснить. Витя, обещай мне, что ты не будешь ее наказывать из-за меня. Не вздумай!
            - Слушай, выходи за меня замуж? Второй раз предлагаю. И роди мне ребенка, а? Слышишь? Маленького такого хочу! – он продолжал уже шепотом, будто готовый приступить  к действию.
            - Вить, ты извини, но я больше не хочу детей, - честно призналась Ильмира. – У меня их уже семь, восьмых родов я могу просто не выдержать. Хотя где тебе это понять, ты же не рожал…
            Виктор обиделся и отвернулся  к стенке.
            Экскурсия была пешей и долгой. Во время нее Яна заметно повеселела. Настя имела при себе фотоаппарат и много снимала – съемка разрешалась за отдельную плату. Никто из дам не придал значения тому, что за ними  по пятам таскается какой-то мужик, даже когда он спросил разрешения сфотографироваться вместе с ними. Ильмира и Настя стали по бокам, его поставили в середину, а Яна щелкнула вспышкой. Назад возвращались той же группой и в том же составе. Неожиданного попутчика никто не вспомнил.
            На обратном пути Яна сказала Ильмире:
            - А вы знаете, мне понравилось. Я не жалею, что сходила. Спасибо вам.
            Ильмира дружески обняла ее:
            - Я надеюсь, что это только начало…
            Ильмира села за столик в кафе для курящих, которое располагалось на первом этаже пансиона, достала сигарету, но закурить не успела, потому что откуда ни возьмись появился вчерашний незнакомец и подсел к ней.
            - Сигареткой не угостите? – спросил с хитрым прищуром.
            - Прямо уж вы пришли сюда курить, а сигареты не взяли, - не поверила Ильмира.
            - Нет, сигареты у меня есть. Мне просто хочется получить табачка из ваших нежных пальцев.
            Ильмира протянула ему сигарету, и оба закурили.
            - Я вас, кажется, вчера на экскурсии видела… Вы с нами фотографировались. Вы что, следите за мной?
            - Вовсе нет. Просто я  здесь уже вторую неделю и свой заезд весь хорошо знаю, а вы, похоже, новоприбывшие.
            - Да, мы здесь всего третий день.
            - Кто это «мы»? Вас много приехало?
            - У нас компания.
            - Вы с мужем? – уточнил собеседник.
            - С любовником.
            - С хорошим?
            - Не очень. Бывают и лучше. С нами еще его дочь и моя подруга.
            - Меня Андрей зовут.
            - Эля. А вы откуда?
            - Из Беларуси.
            - Неужели земляки?
            - Вы тоже оттуда?
            - Я там родилась.
            Ильмира не почувствовала в Андрее земляка – может быть потому, что сама она давно уже стала обрусевшей белоруской. Обычно ведь к землякам существует какое-то притяжение, а к Андрею ее потянуло только как к очередному мужику, в котором она видела потенциального кобеля.
            - То-то я вас сразу учуял, - игриво продолжал Андрей. – На свеженькое всегда тянет. А вы куда-то, может, собирались? Я вас отвлек?
            - Нет. Я просто спустилась покурить. Когда курю на балконе, муж вечно недоволен, что дышать нечем.
            - Муж? – удивился Андрей. – Вы же сказали любовник…
            - Какая разница? – равнодушно бросила  Ильмира. – Ну, я пошла?
            - Разрешите вас проводить? Ваш муж не ревнивый?
            Ильмира засмеялась.
            Андрей провожал ее пешком, чтобы больше пообщаться и мимоходом указал на свою комнату в самом конце второго этажа.
            - Хотите – зайдем? У меня там есть хорошее вино.
            - Вы меня заманиваете, будто девчонку, - кокетливо отметила Ильмира.
            - Ну что вы такое говорите… и вот так  сразу… я и не думал…
            - Да пойдемте, пойдемте, а то вы опять мне проходу не дадите…
            Андрей открыл дверь, Ильмира шагнула внутрь.
            - А у вас здесь уютно, - оценила она.
            - А  у вас разве не так? По-моему, здесь у всех номера одинаковые. Здесь мы с друзьями собираемся по вечерам, пиво пьем, в карты играем.
            - Вы один приехали?
            - С приятелем.
            - А что так? Где же дама сердца?
            - Дома осталась. Перебьется.
            - Ясно. Вы надолго здесь?
            - Ну, месяц, наверно, еще пробудем. Вы по путевке приехали?
            - Да.
            - А мы – нет, мы своим ходом, как простые отдыхающие.
            Ильмира подошла к Андрею вплотную и крепко поцеловала его в губы, руками попутно расстегивала ему штаны. Андрей вырвался, закрыл дверь на замок и вернулся к Ильмире. Спустил шлейки на сарафане, толкнул на кровать. Ильмира бросилась жадно облизывать тело Андрея, обвила ногами его спину. Андрей сбросил на пол лифчик и нырнул в большие тяжелые груди. Тело  Ильмиры  энергично задергалось…
            Тем временем Виктор с Яной барахтались в воде. Папа учил дочку плавать. Он был хорошим инструктором, а вот Яна никак не могла усвоить его науку. Тогда Виктор показал наглядный пример: сначала нырнул, потом сделал несколько движений, попутно уплыв от Яны на значительное расстояние. Яна влезла в плавательный круг и поплыла следом.
            - Папа, - догнала она его на качающихся волнах, - а ты тетю  Элю любишь?
            - С чего вдруг такой неожиданный вопрос? Не стыдно тебе у отца такое спрашивать?
            - Просто говорят, что любовь – это великая сила, это самое лучшее, что может быть у человека…
            Виктор не ответил. Яна не скромничала:
            -…Или это у вас просто так?
            - Не задавай таких вопросов! Это дела взрослых, - уклончиво ответил Виктор. И отплыл от Яны назад к берегу.
            А Ильмира отдыхала рядом с Андреем на кровати. Активный и энергичный секс забрал у них все силы. Андрей лежал неподвижно, Ильмира смотрела в потолок. Затем скосила взгляд в его сторону:
            - Спасибо, Андрюша, - сказала тихонько, - ты меня полностью удовлетворил. Ты шикарный любовник. Давно у меня такого не было...
            Но, встретившись в столовой, они не сказали друг другу ни слова, даже не поздоровались, как будто и знакомы не были.
            - Хорошо готовят, правда? – спросила Настя.
            - Да, вкусно. Только дороговато. И плохо, что питание всегда по расписанию. А если я не успею? Слушай, Насть, ты не хочешь со мной в город съездить?
            - Не поняла...
            - Ну, прокатимся в Симферополь, заедем в центр, походим по магазинам... Янку с собой возьмем – она, кстати, не против, я ей предлагала...
            - Хорошая идея, - одобрила Настя. – Витьку брать будешь?
            - Нет, у нас будет девичья компания.
            Однако  Шаверин, услышав от Яны, что они собрались в город, сам увязался следом.
            В город выбирались на общественном транспорте. На пути Ильмире попался магазин женского белья. Она зашла туда и тщательно выбирала себе белье красного цвета.
            - Почему такой странный выбор? – удивилась Настя. – Почему именно белье?
            - Какая разница, что привезти домой? – недовольно ответила Ильмира. – Может, оно мне здесь пригодится...
            Гарнитур покупался для Андрея. И Ильмира не прогадала. Красное белье подействовало на него, как красная тряпка на быка. Андрей был зверем. Он готов был рвать это белье зубами. Такая агрессия страшно возбуждала Ильмиру. Она безропотно отдала себя на растерзание этому зверю. И Андрей терзал ее так, что кровати было уже мало.
Это было именно то, что она искала. Секс, который пробирал насквозь, до мозга костей,  щекотал до нервной дрожи. Ильмира захлебывалась от удовольствия, вкус которого уже успела подзабыть. Она покорно подчинялась Андрею, делала все, что он хотел, сама забиралась на него и энергично двигалась; тяжелые груди подпрыгивали - Андрей, как ненормальный, терзал их  до боли. Но стоны от боли сливались со счастливыми криками полного удовлетворения.
 
            Яна в шезлонге загорала на пляже. Вдруг кто-то коснулся ее руки. Яна открыла глаза: перед ней стоял молодой человек лет двадцати трех.
            - Привет! – безапелляционно сказал он. – Давай знакомиться: меня Леша зовут.
            Яна промолчала.
            - А вас как звать-величать?
            - Неважно.
            - Я вижу, ты из числа отдыхающих... Я тоже. Я с предками здесь отдыхаю, дайвингом увлекаюсь. А ты?
            - Отстань, - не хотела разговора Яна.
            - Ух ты какая! Я за тобой давно наблюдаю: ты здесь одна, ни с кем не общаешься, вот и я решил разбавить твое одиночество.
            - Я не одна здесь. Я с отцом приехала и с мачехой.
            - Ну вот, уже кое-что, а то все молчишь... Так как тебя все-таки зовут?
            Она скривила физиономию:
            - Яна.
            - Мы на пятом этаже остановились, а вы?
            - На четвертом. – Яна встала и скоренько скрутила шезлонг.
            - Мне пора уходить: я уже давно сижу...
            Леша снова увидел ее за ужином. И указал на Яну, кивнув каким-то двум парням:
            - Вон она...
            После этого подошел к Яне ближе:
            - Ну здорово! Мы не договорили...
            - Слушай, отвяжись! – рассердилась Яна. – Я не хочу с тобой знакомиться! Ни с тобой и ни с кем!
            Она поднялась на четвертый этаж. В комнату только что вернулась  Ильмира.
            - Дайте сигарету, - раздраженно попросила Яна.
            - Ты что? А если отец увидит?
            - Не увидит. А и увидит, так что: я все равно покуриваю, когда он не знает. Мне один козел сейчас все настроение испортил, нужно успокоиться... Где ваша сумка?
            - Сигареты на холодильнике.
            Яна взяла одну сигаретину и на балконе закурила. Лишь только выпустила первую струю, как в комнате появился отец. Увидев дочку  с сигаретой, Шаверин бешено влетел на балкон:
            - Ах ты сучка малая! Куришь, зараза? – И с размаху влепил Яне оплеуху. Щека вмиг покраснела, а сигарета выпала изо рта. Голова Яны от удара запрокинулась, Яна приложилась к больной щеке.
            - Паразитка, я тебя домой отправлю! – ревел Шаверин. И переключился на Ильмиру:
            - Это все ты виновата! Сколько раз я просил тебя бросить курить? Ты курила даже  в ее присутствии!..
            - Не для того я начинала, чтобы теперь бросать! – огрызалась Ильмира. – А  Яна уже не ребенок, чего ее стесняться?
            - Ты ей дала эту дрянь?
            - Пачка лежала на видном месте, она сама взяла!
            - «На видном месте!» - обезумел Виктор. – Ты нарочно их туда положила!..
            - Ну, знаешь... Она мне не дочь, а я ей не мать!
            Яна дернулась было уйти с балкона, отец схватил ее за руку.
            - Давно ты этим увлекаешься?
            - Пусти! – Она вырывалась.
            - Я тебе сейчас пущу! Отвечай на вопрос!
            Яна злобно смотрела на отца.
            - Ты что, не слышишь?
            - Нет!
            Отец  треснул ей по шее.
            - Ты еще огрызаться, стервоза  малолетняя!
            - Недавно! – плачущим голосом выкрикнула  Яна.
            - Витя, пусти ее! – всполошилась Ильмира. – Повоспитывал, и хватит! Иди ко мне, моя девочка!
            Ильмира пыталась прижать Яну к себе, Яна послушно подчинилась, уткнулась Ильмире  в грудь. Ильмира погладила ее по голове. Шаверин, наблюдая за этой сценой, совсем ошалел и хотел что-то сказать, но не придумал, что, и спешно покинул номер, размахивая руками.
            Услышав, что отец ушел, Яна выскользнула из объятий Ильмиры.
            - Зачем вы это сделали?
            - А что, я должна была молча наблюдать, как он тебя бьет?
            - Представляете, я даже не отважилась дать ему сдачи...
            - Ты вздумала драться с отцом?
            - А как же? Я такая: я умею за себя постоять.
            - Он же тебя в бараний рог скрутит...
            - Только пусть попробует, - важно заявила Яна.
            - А ты говорила, он тебя балует... – вспомнила  вдруг  Ильмира уже подзабытые было слова.
            - Я соврала... Я вас хотела позлить.
            Ильмира засмеялась.
            - Да уж, досталось нам обеим! А я вышла виноватой...
            - Спасибо, что защитили меня. Вы, правда, сделали это очень вовремя,  а то бы он меня, наверно, убил.
            - Ну, не убил бы, но в азарт он точно вошел.
            - Знаете, он же меня никогда до этого даже пальцем не трогал. Голос повышал часто, но руку не поднимал никогда. Я ему этого не прощу, - уверенно сказала Яна.
            Примерно в таком ключе и проходил их разговор. Минут через тридцать  Шаверин вернулся. Яна вздрогнула, а Ильмира приказала:
            - Ты должен извиниться перед ней! Она же девочка...
            - Ни за что! И не смей мне указывать, как воспитывать моего ребенка! Я сейчас звонил твоей маме, - крикливо обратился Шаверин к дочери. – Спросил, как давно ты куришь. Сказал, что у меня был шок, когда я это увидел. Мать сказала, что не знает, куришь ты или нет, но сама видела, как ты баловалась сигаретами. Мать уже не знает, что с тобой делать и как тобой управлять. Ты совсем отбилась от рук, ее совершенно не слушаешься. Она рада, что сбыла тебя куда подальше и надеется, что я тебя обуздаю. А когда вернешься, мать поведет тебя к гинекологу – узнать, может, ты уже и с мальчишками спишь? От тебя всего можно ожидать.
            - Боже, как мать может думать такое о собственном ребенке? – ужаснулась Ильмира. – Она же незамужняя...
            - Ильмира, ты не в Дагестане, - грубо напомнил ей Шаверин. – Это у вас там секс до свадьбы табу, а у нас – свободно! К тому же гинекологу отведи – в пятнадцать лет уже, наверно, каждая вторая пробовала!
            - Но даже если это и так, что это изменит? Ну что теперь? Ведь ситуацию уже не исправишь...
            - По крайней мере, мы хоть будем знать, кого мы вырастили. А растили мы ее и воспитывали нормально и к распущенности с малолетства не приучали! Да, похоже, где-то недоглядели...
            - Вы же разошлись, когда Яне семь лет было,  когда ж ты мог ее воспитывать?
            - Вот тогда и воспитывал, когда она только росла. Ты сама мать и знаешь, до которого возраста воспитывается ребенок!
            Высказавшись, Шаверин ушел в их с Ильмирой отделение. Оставшись с Яной наедине, Ильмира сказала с упреком:
            - Н-да... Я в твои годы таким не занималась...
            - А что вы сравниваете? Вы жили во времена строгой морали...
            - Неправда, когда мне было пятнадцать, на дворе стоял конец двадцатого века, девяностые годы, в то время  строгой морали уже не было и в мои годы девочки рожали.
            - Тогда что вас удивляет?
            - Что меня удивляет?
            Удивляло  Ильмиру  многое, хотя она уже два года жила в Москве, где на каждом проспекте все пестрит проститутками. В их ауле проституток не было вовсе, а в самом Дагестане их можно встретить только в больших городах, но там такие женщины презираются. Двадцать лет, прожитых в краю строжайшей нравственной выдержанности, перевешивали,  и  Ильмира уже забыла, что сама когда-то жила в эпоху свободной морали. И сейчас слышать о том, что до свадьбы можно вести половую жизнь, ей было чуждо и непривычно.
            - Скажи мне, как женщина женщине, твои родители правы, что подозревают тебя в распущенности? Это действительно правда?
            - Нет.
            Получив ответ, Ильмира почему-то сразу перевела разговор на другую тему:
            - Хорошо тебе, ты  с мамой живешь... А вот мои дети  живут  с отцом.
            - Почему же вы их у него не забрали?
            - Потому что так положено. У меня муж был мусульманин,  а по их законам дети всегда остаются с отцом. У них господствует патриархат.
            - И ничего нельзя сделать?
            - Ничего.
            - А зачем вы пошли замуж за мусульманина?
            - Глупая была... Пойду  посмотрю, как там твой отец...
            Шаверин сидел  в кресле, лицо закрыл руками. Ильмира окликнула его, подошла ближе, отняла руки. Руки у Шаверина дрожали.
            - Вить, ты что?
            - Ильмира, я ударил ее, понимаешь? Первый раз в  жизни... Я смог  ударить свою дочь.
            - Чему ты радуешься?
            - Я не радуюсь, я испуган. Докатился: поднять руку на женщину! Ударить слабое существо! Это же позор для мужика!
            - Я тебе говорю, извинись пред ней, - требовательно повторила  Ильмира.
            Шаверин покосился на нее и сказал неподкупно:
            - Не буду. Пусть знает, что она наказана.
            При первой же встрече с Лешей Яна влепила ему пощечину – дала за себя сдачи. Она считала Лешу виноватым в том, что произошло между ней и отцом, ведь если бы Леша не взбудоражил ей нерв, она бы не хотела закурить и папа бы не увидел, а так  Яна теперь ходила с побитой щекой.  Леша ее шлепка даже не почувствовал, но понял, что девчонка способна на рукоприкладство и самооборону. И эти истины он усвоил. Однако при каждой перекрестной встрече в коридоре, на пляже или столовой обязательно старался ее задеть, как все равно издевался. Такое внимание Леши к Яне не осталось не замеченным и скоро по пансиону поползли слухи, которые достигли и ушей  Шаверина. Тем более что он сам видел, как Яна ругалась на Лешу в столовой. Поймав момент, Виктор строго спросил  у дочки:
            - Что это за пацан к тебе пристает?
            - Один отдыхающий.
            - Что ему надо?
            - Не знаю.
            Странно посмотрел Шаверин на дочь, но ничего ей не сказал. Спросил у самого Леши, когда увидел его:
            - Ты чего к девчонке пристаешь?
            - Я к ней не пристаю. Я общаться с ней хочу, а она на контакт не идет.
            - Ну, не идет, так и не лезь, - коротко бросил  Шаверин.
            Любовные неудачи одна за другой преследовали и Ильмиру. Когда она в очередной  раз спустилась к  Андрею,  у того оказалось закрыто. Она постучала, но ей не ответили. Ильмира очень этому удивилась, ведь Андрей обещал ждать ее,  а она обещала прийти в своем зверском белье. Тогда она заглянула к его соседу – приятелю, дверь которого была напротив.
            - Явилась все-таки? – неласково спросил он.
            - А где Андрей?
            - Андрей, голуба, спекся. Он просил передать, чтоб ты сюда больше не ходила. Не нужна ты ему.
            - Он мне тоже не нужен.
            - Он ничего к тебе не чувствует, пойми ты. Он спал с тобой только потому, что ты сама просила, а Андрей не может отказать даме, если она просит. Он вовсе не собирался быть твоим  трахалем.
            - А когда он меня  к себе сразу после знакомства в гости звал, о чем он тогда думал?
            - А когда ты пошла, о чем ты думала? Сколько тебе лет? Андрюха разбирается в бабах  и  в  тебе сразу увидел шлюху. Кому нужна шлюха? Ею только пользоваться… Он и пользовался, пока  не надоело. Это даже не было интрижкой. Но интерес угас. Андрей не хочет тебя больше видеть и просил тебя забыть сюда дорогу. А если ты не хочешь, чтоб весь пансион узнал, кто ты, больше здесь не появляйся.
            Ильмира почувствовала себя ободранной кошкой.  Но мысли защититься от оскорбительных слов у нее не возникло – может быть потому, что она понимала их правоту.  Назад она поплелась нехотя.
            Андрей  уже был третий любовник, который ее бросил.  В этом определенно прослеживалась некая закономерность, но Ильмира считала, что так происходит потому, что  ни один из любовников не был ее достоин.
            В конце  второй недели  Шаверины  по приглашению Насти Семиной  пошли к ней в гости в комнату одиночек. Настя провела их к накрытому столу, заставленном бутербродами, сладостями и шампанским, а потом  позвала кого-то  из соседней комнаты. Вошел высокий и красивый молодой человек.
            - Познакомьтесь, - сказала Настя, представив гостей, - это Слава.
            - Здравствуйте, - громко отрапортовал парень.
            - Я пригласила вас, чтобы познакомить со Славой.  Мы встретились здесь,  он мой сосед по комнате. Он меня заметил сразу, видел, что живу я одна, но  неделю  еще ко мне  присматривался,  пока понял, что я свободна. Потом  взял быка за рога. Мне он тоже сразу понравился. А почему бы нет: парень видный, ухоженный, вежливый. Теперь встречаемся каждый день. Вчера были в местном театре – Славик взял билеты заранее на двоих, и попали как раз на премьеру.  Я осталась очень довольна, мне очень понравилось.
            - А что же он сам ничего не расскажет? – удивилась Ильмира. – Все молчит и молчит…
            - Такой уж он у меня, - улыбнулась Настя. – Молчун. И послушный.
            - Бесхарактерный, - тихонько признался Вячеслав. – Мною можно управлять, и в этом мой недостаток. Мне стыдно признаться, но когда на меня кричат, я не могу даже слова сказать в свою защиту.
            Дамы засмеялись, но Вячеслав не обиделся.
            - Он просто находка! – воскликнула Настя. – К тому же москвич! Может быть, так надо?
            - И с кем же молодой человек здесь отдыхает?
            За Вячеслава ответила Настя.
            - Сейчас уже  со мной, а сначала был с приятелем. Приятель приезжал сюда на время отпуска, а он просто составил компанию. Потом путевка у приятеля закончилась, он уехал, а Славик  увидел меня и решил познакомиться. Вот так уже на целую неделю задержался. И теперь уже мы домой поедем только вместе. Да, так вот чего я хотела… - Настя поднялась и открыла шампанское:
            - Дорогие мои Ильмира и Витя! Я хочу поднять этот бокал за вас, потому что именно благодаря вам мы со Славой встретились. Если бы вы меня с собой не взяли… кто знает, а вдруг это судьба? Спасибо тебе, Элечка, за то, что ты меня пригласила в Симферополь, а вам, Витя, спасибо за то, что согласились поехать со мной!
            Торжественная речь Насти была прервана вопросом Ильмиры, которая встала поцеловаться с Настей, но ее взгляд упал на окно:
            - А что это там на берегу? Народу толпа…
            Все бросились к окну. Слава разглядел спасательную бригаду.
            - Там спасатели… Что-то случилось…
            - Ой, смотрите, кого-то тянут! – Настя показывала пальцем.
            - Боже, неужели ж утопленник? – ужаснулась Ильмира. – До сих пор за две недели здесь такого не случалось…
            - Я пойду узнаю, - Яна рванула к двери.
            Настя с Ильмирой и мужики вышли на балкон. Издалека рассмотреть утопленника не представлялось возможным, но то, что там действительно  кто-то утонул, уже не было никаких сомнений: даже милиция приехала. Сердце у Ильмиры вдруг упало…
            Было видно, как в толпу зевак плавно строилась Яна, как она теряется  в толпе. Некоторое время девочки в поле зрения не было видно вообще, но потом она неожиданно вынырнула из толпы и пошла к пансиону.
            - Что там? – нетерпеливо спросила Ильмира.
            - Турист утонул, из отдыхающих. На втором этаже жил.
            - Кто именно? – Ильмира волновалась.
            - Белорус какой-то… Ферапонтов, что ли? Помню, что Андрей. Там на берегу его приятели, они и опознали.
            Ильмира побледнела и спросила бледными губами:
            - А милиция зачем?
            - Выясняют, что это было. Причины смерти называют три: несчастный случай, самоубийство или убийство.
            - А что, могли и убить? – насторожилась Ильмира.
            - Говорят, что могли. У него как будто в Беларуси долги какие-то были, он картежник сам, а сюда сбежал, чтоб спрятаться.
            - А ты откуда это все знаешь? – спросил  Шаверин.
            - А я в толпе стояла, близко к покойнику, и слышала, что там говорили…
            Причину смерти Андрея Ферапонтова выяснять все-таки не стали: дело закрыли, списав на несчастный случай. Визуально труп не имел никаких внешних повреждений, что свидетельствовало в пользу этой версии. Пару дней Ильмира не верила в случившееся, но потом успокоилась: в конце концов, они с Андреем едва знакомы, а после того как он с ней обошелся - туда ему, кажется, и дорога… От злости  Ильмира в душе даже радовалась тому, что с ним случилось. И для нее уже не имело значения, сам  Андрей утонул или же ему кто-то помог.
Тело утопленника сразу же после извлечения из воды было отправлено в городской морг Симферополя, где оно должно было находиться до тех пор, пока не будет решен вопрос с его отправкой на родину. Ильмира сразу вспомнила гибель своих родителей: ситуация повторялась точь-в-точь. Перед ней самой тогда возникал такой вопрос…
            Об утопленнике говорили  нечасто, но всю неделю – все то время, что Шавериным и Насте оставалось провести в Крыму. Буквально за два дня до отъезда домой  Виктор с Яной одни ели в столовой мороженое, а когда  собрались уходить, Яна пошла впереди отца и на углу была схвачена компанией из трех молодых людей, которые лихо подхватили девочку на руки и потащили в лифт. Это произошло так быстро, что Виктор даже не успел понять как. Только ему показалось, что в этом деле не обошлось без участия Леши. Виктор ринулся следом за парнями, но те поехали на лифте, а ему пришлось бежать пешком. Лифт, естественно, обогнал.
            В пансионе было шесть этажей. Виктор добежал до четвертого и остановился в растерянности. Что дальше-то? Вдруг сверху послышался девичий визг. Он рванул вверх и услышал только, как на коридоре шестого этажа хлопнула дверь. С какой стороны?
            Парни поставили Яну на пол, двое загородили выход, а Леша распустил руки.
            - Раздевайся, - приказал он Яне.
            Яна испугалась:
            - Мальчики,  а может, не надо? Леша, я все сделаю, что хочешь, только не трогай меня!
            - Раздевайся, я  сказал! – нагло повторил он. – Сейчас будет секс!
            - Леш, я этого никогда не делала… Я боюсь…
            - Так сейчас сделаем! Мужики, долой порожняк!
            Двое парней хищниками налетели на хрупкую девочку, она лишь успела отчаянно крикнуть «Папа!» Шаверин бросился на крик и безошибочно определил дверь, за которой готовились к разврату. Он толкнул дверь.
            Яна лежала на кровати. Один из парней держал ей руки, второй зажимал рукой рот, а третий сидел на ее ногах и стягивал джинсы. Блузка была расстегнута, лифчик  даже  не задран. Яна извивалась.
            - Сейчас проверим, какая ты девочка! – издевался Леша. – Мужики, кто первый?
            - Чур, я не по этим делам, - сразу отступил один.
            Яне удалось освободить рот  и она радостно крикнула:
            - Папа!
            Леша обернулся.
            - Спокойно, папаша, - заявил он, - цела  твоя  дочка, целее не бывает. Она ж даже никого к себе не подпускает, кто ж ей  вскроет-то?
            За такие слова Шаверин от души врезал Леше кулаком по физиономии. На этот раз перед  Виктором был парень, на котором можно было, не стесняясь, отрабатывать силу удара. От удара Леша улетел  в угол, Шаверин поднял его за шиворот, встряхнул и съездил головой о стену. По лицу Леши потекла красная струйка. Шаверин поддал ему в спину. Леша крякнул, но развернулся и кулаком огрел Шаверина по роже. Теперь Шаверин оказался в  углу, однако неожиданный отпор остановил его. Виктор спокойно поднялся, потирая челюсть, и уже не бил Лешу, а только тряс за грудки:
            - Что ты хотел с ней сделать, сучонок?
             - Ничего, - мирно ответил Леша, - просто запугать. Хотел привлечь ее внимание, а то она со мной дружить не хочет.
            Яна бросилась  к отцу с ревом. Виктор принял дочь в объятья.
            Лешиным словам  Виктор не поверил и сообщил в милицию.
            Первоначально действия Леши квалифицировали как «покушение на изнасилование», иными словами, это «преступление, не доведенное до конца по независящим от преступника обстоятельствам»,  что было последнему не на пользу. Однако в ходе предварительного допроса и протокола действия Леши приобрели иную формулировку.
            - Я не собирался ее насиловать, - твердо заявил он. – Больше мне делать нечего: мне через три дня домой уезжать, на кой черт мне такой хомут на шею? Сдалась она мне… Что  я  у нее не видел? Тех прыщиков, что она под лифчиком прячет? Я ее только напугать хотел.
            - Как именно напугать?
            - Я хотел ее предупредить, что со мной шутки плохи, и если она откажется со мной дружить, то может быть плохо.
            Шаверин говорил о том, что видел дочь с голой грудью. Двое  пацанов ее держали, а третий  снимал штаны.
            - Да не была она голой, - спорил Леша. – Мы  до ее прыщиков даже не касались, а могли бы лифчик порвать, задрать или стянуть, но мы этого не сделали. И блузку мы ей тоже не рвали, а аккуратно расстегнули, потому что не собирались ее  трахать.
            Такие факты свидетельствовали об отсутствии умысла на изнасилование. Действительно, если бы обвиняемые хотели это сделать, они бы одежду на Яне разорвали. В таком случае в действиях Леши не было субъективной стороны преступления – умысла на совершение полового акта, а это означало, что нет и состава преступления и статья за покушение на изнасилование в этом случае не может быть применена.  Тем не менее потерпевшая пережила сильный испуг, а умысел испугать ее  у Леши был. Угроза подобного плана может иметь место при мелком хулиганстве. Однако такой  конфликт можно исчерпать, если вдруг произойдет примирение сторон.
            Утром к Шавериным постучали. Виктор открыл. В дверях стоял хорошо знакомый ему  наглядно мужчина, живущий в пансионе.
            - Доброе утро, - поздоровался он.
            - Здравствуйте. Вы к кому?
            - К вам. Разрешите пройти?
            - А кто вы?
            - Я Евстигнеев, отец  Алексея. Вы понимаете, о ком я говорю?
            - Чего вы хотите? – сурово спросил Шаверин.
            - Мы, простите, будем в дверях разговаривать, чтобы все слышали? – Гость начал раздражаться.
            - Ладно, проходите, - нехотя разрешил Виктор и сложил руки крестом, приготовился слушать.
            Евстигнеев вошел и скромненько стал в пороге, откуда было хорошо видно Яну. Говорил он, глядя в  ее сторону, чтобы она слышала.
            - Я думаю, вы догадываетесь, зачем я  пришел... Не беспокойтесь, я своему оболтусу хорошенько всыпал; хотя ему двадцать три  года, я лупил его, как мальчишку. Я пришел попросить у вас прощения за то, что он сделал... у  вас и у  вашей дочери. Честь  девочки  не пострадала?
            - Слава богу, нет. Если  бы пострадала, я бы заставил вашего оболтуса жениться на ней... хотя мне зять-оболтус не нужен. А если бы деяние носило уголовный характер, я бы вашего сынка посадил.
            - Что вы хотите за свое молчание?
            Шаверин изменился в лице, а Евстигнеев продолжал:
            - Дело в том, что случившееся – это злая шутка, недоразумение, которое может стоить Леше – да и нам тоже – больших неприятностей. Вы знаете, мы  в своем городе известная семья, и такая неблагозвучная репутация нам ни к чему. В общем, я хотел  просить вас не давать этому делу ход. Не пишите заявления...
            - Пошел вон отсюда! – рявкнул Виктор. – И чтоб ноги твоей и твоего сынка больше не было на нашей территории!
            - Нет, папа, подожди! – вмешалась Яна.  – Я тоже не хочу, чтобы об этом все знали. Милиция наделала много шума, мне стыдно. Уже и так говорят про меня с Лешей. Мы послезавтра уезжаем, я хочу уехать отсюда спокойно и все забыть. Я прощу Лешу.
            - Спасибо, детка, - обрадовался Евстигнеев. – Я пришлю Лешку к тебе и заставлю его извиниться перед тобой.
            - Пусть ваш сынок оставит меня в покое, - категорично заявила Яна. – Мне не нужны его извинения, я принимаю ваши. А его я видеть не хочу.
            - Что ж, в таком случае, всего хорошего, - поспешил откланяться Евстигнеев, а потом спохватился и деловито протянул Яне руку. Яна, не задумываясь, пожала ее. Конфликт был исчерпан.
            Ильмира дала свою оценку случившегося:
            - Да, Шаверин, а я и не знала, что ты умеешь кулаками махать. Сколько я тебя знаю, впервые видела, как ты рукоприкладством занимаешься. Янке ты дал только пощечину, так я думала, что ты на большее не способен.
            - Теперь ты хочешь почувствовать мои кулаки? – гневно бросил он.
            - Попробуй... – вызывающе сказала Ильмира.
            Но Шаверин не стал пробовать, а молча удалился за дверь.
            Чуть позже Яна обнаружила под дверью букет цветов с извинительной запиской от имени  Леши. Без всякого сожаления она выбросила цветы за окно.
            Домой они возвращались опять в купейном вагоне, но на это  раз их было трое, одно место пустовало: Настя с Вячеславом ехали отдельно.   
 
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
 
Кража
            Дома их ожидал полный  разгром: квартира была буквально вынесена, мебель и шкафы перевернуты, их содержимое валялось на полу. Няня исчезла, Исмаила тоже нигде не было. Увидев  все это, Ильмира завыла в истерике.
            Шаверин бросился вызывать милицию, затем принялся утешать ревущую бабу:
            - Успокойся, Элечка, мы найдем его, - говорил Виктор, однако уверенности в его голосе не звучало.
            - Витя, этого не может быть! Неужели это все сделала наша няня? Я не верю, господи, не верю! Как я могла доверить ей своего ребенка? Она же проходимка!
            - Подожди с выводами: а вдруг она ни при чем?
            - А где же она тогда?
            Шаверин не знал, что на это сказать.
            - А что мы скажем хозяйке? – Ильмира выла.
            Об этом Шаверин как раз и не подумал. Обворована не их квартира, а чужая, хозяйская, и хозяйка имела право знать о том, что произошло. А еще она имела право нагрянуть сюда в любое время...
            Милиция, выслушав подробности этой неприятной истории, слегка обнадежила. Начальник следственной группы подполковник Забелин рассказал:
            - Вы доверили своего ребенка опытной мошеннице. Есть в нашей базе данных одна особа, ее в определенных кругах  так  и зовут  Нянькой, потому что вообще-то она так и работает, что выступает под видом няни, попадает в чужие квартиры, а потом происходят такие вот вещи. Правда, в похищении детей она до сих пор замечена не была.... У нас есть на нее ориентировки, так что мы ее быстро найдем.
            Нашли мошенницу уже через несколько часов в каком-то притоне, где собирались  асоциальные личности. Исмаил был при ней, бодренький и здоровый. Как пояснила преступница, она и не думала похищать ребенка, а просто унесла его с собой, чтобы он не умер с голоду, ведь квартиру обокрали уже на третий день, а ребенок был никому не нужен.
            - А кому-нибудь продавать его я пожалела, потому что мальчик просто замечательный, я его буквально полюбила, - пояснила няня.
            Тем не менее с малышом ей пришлось расстаться...
            Няню арестовали, а маленького Исмаила вернули в руки матери. Услышав, что дурного  умысла против ребенка у няни не было, Ильмира даже пожалела ее и на радостях просила не брать эту женщину под стражу. Но ее арест был необходим.
            - Знаете, - сказал Ильмире следователь, - ее слова похожи на правду: она не хотела причинить ребенку вред. Но она навела воров на квартиру и сама принимала участие в краже; о том, как это было, она теперь расскажет на следствии. Как же вы, Ильмира Владимировна, могли допустить в дом и к ребенку такую опасную гражданку?
            - Говорю же: няня требовалась срочно...
            - Но вы человека совершенно не знаете, видите его в первый раз и так быстро ему поверили... – упрекал следователь.
            - Она сказала, что у нее педобразование и свои дети-внуки...
            - Это так, но все это не мешает быть преступницей.
            - Скажите, можно ли найти воров?
            - Конечно, можно. Мы их уже ищем. Во-первых, мы установим их личности с помощью задержанной, а во-вторых, они могут попасться на продаже краденых вещей. Так что мы их найдем, можете не сомневаться. И не переживайте вы так, а поверьте нам. Мы  же ребенка вашего нашли оперативно...
            О том, что случилось, милиция сообщила хозяйке квартиры, Оксане Евгеньевне. Та примчалась сразу же и не поверила своим глазам: в комнатах все – вверх дном, мебель – кувырком, только одна кровать в спальне стояла ровно. На ней ночевали квартиранты.
            - Что это? – хозяйка схватилась за сердце. – Что здесь было?
            - Мы хотели вам сообщить, да не знали, как... – начал оправдываться Виктор. – Мы вчера только приехали  с юга и вот обнаружили...
            - Кто это сделал?
            - Оксана Евгеньевна, воров уже ищут...
            Хозяйка его будто не слышала. Она убитым взглядом смотрела  на разворошенные вещи и беспомощно касалась до них руками.
            - Оксана Евгеньевна, - предостерегла  Ильмира, - милиция просила здесь ничего не трогать. Сегодня сюда придут эксперты, потом можно будет...
            - Вы мне за все заплатите, - сказала хозяйка  чужим голосом. – За каждую разбитую тарелку, за каждую пылинку, за каждый миллиметр, по которому ступали ноги  воров.
            - Что теперь делать, Витя? – шепотом, испуганно спросила Ильмира. – Это же не шутки... Влипли мы с тобой.  Как  оправдываться будем?
            - Оправдаемся как-нибудь. Я попрошу Степаныча, чтобы он замолвил за нас словечко...
            - Кто такой Степаныч?
            - Посредник, который нашел нам эту хату.  И бабу эту он хорошо знает.
            - Что из моих вещей пропало? – строго спросила хозяйка.
            - В основном пропали наши вещи, - ответила Ильмира. – Из вашего пропало столовое серебро, кофейный сервиз из секции, шелковое диванное покрывало и спальный гарнитур в упаковке.
            - Сервиз какой: чешский или позолоченный?
            - Позолоченный на месте.
            - Правильно: там позолота вся стертая, кому это надо? Ну, а покрывало и гарнитур – да, это вещи дорогие, причем новые. Вот за них  и заплатите, плюс я еще с вас моральный ущерб потребую.
            Подполковник Забелин сказал ей так:
            - В вашей квартире побывали незваные гости, проще говоря, воры. Они искали деньги и драгоценности, не зная, что квартира съемная, а в таких квартирах обычно ценностей не хранят. Личности воров уже установлены, мы знаем, где их искать. Есть шанс вернуть вам похищенное.
            - Серебро было фамильное, переходило у нас по наследству поколений.
            - Старинное было серебро?
            - Да: восемнадцатый век. Даже не знаю, может ли оно представлять материальный интерес.
            - Еще как может, особенно в руках частных коллекционеров или скупщиков антиквариата. Тем проще будет искать.
            - А все остальное? Сервиз им зачем? Богемское стекло, по-моему, не ценится... Только что красивый, я и  сама бы его выбрала, мне он очень нравится. А покрывало или гарнитур? Какая выгода с них?
            Забелин пожал плечами.
            - Что я могу сказать? Поймаем воров – тогда их и спросим. 
            Из похищенного удалось вернуть часть имущества квартирантов, а из вещей хозяйки – только серебро, все остальное воры успели продать. Серебро же предлагали по такой цене, что для простых людей это было слишком дорого, а опытные коллекционеры без труда определяли криминальное происхождение антиквариата и отказывались его покупать. А один из коллекционеров даже сообщил в милицию, что ему хотели сбыть краденое столовое серебро восемнадцатого века. Так оно «засветилось». Остальное было успешно продано по заниженным ценам и не было возможности найти покупателей. Оксана Евгеньевна дотошно посчитала стоимость пропавших вещей и предъявила квартирантам счет.
            - Заплатите на двоих, хотите – поровну, - заявила она. – Это если не желаете судебных неприятностей, иначе я обращусь в суд. Из-за того, что вы тоже пострадали, я проявляю снисхождение и не тороплю вас с выплатой, а даю полгода на покрытие этого ущерба. Если в течение шести месяцев вы мне не заплатите, я подам на вас гражданский иск. Из квартиры  я вас, заметьте, не гоню: живите как жили, а ротозейство ваше уже наказано. Вы мне уплатили деньги вперед, поэтому  я вам их теперь не отдам.
            Для  выплаты  ущерба Ильмире требовались деньги. Тех денег, что она имела со швейных заказов, ей не хватало, да и заказов было мало. Ильмира поняла, что ей пришло время искать работу.
            Начала она с первого же  газетного объявления, которое приглашало уборщицу. Но по телефону ей ответили, что вакансия уже занята. Ильмира стала листать дальше.           - Да, нам нужна уборщица, - ответила ей неприятная женщина. – Подходите с документами, будем разговаривать.
            «Документы» включали в себя и  трудовую книжку, которой у Ильмиры отродясь не бывало.
            - Вы что, - поразилась кадровичка, - до сих пор нигде не работали?
            - Только на дому.
            - А как вы жили все эти годы?
            - Меня содержал муж. Потом я с ним развелась и занялась надомным шитьем.
            - Вы швея по профессии?
            - Нет, я самоучка.
            - Какое у вас вообще образование?
            - Школьное.
            - Даже и не знаю, что  с вами делать. Знаете, у меня за десять лет это первый такой случай, чтобы в  вашем возрасте человек не имел трудового стажа… Подождите минуту…
            Отсутствовала она больше минуты, а потом пригласила Ильмиру к директору:
            - Поднимитесь на третий этаж к  руководителю, он  сам  с вами поговорит.
            Директором был высокий и стройный дядька неприятной внешности.
            - Здравствуйте, - сказала Ильмира. – Мне сказали, что вы…
            - Вы по поводу уборщицы? – перебил он ее.
            - Да.
            - Проходите. Присаживайтесь.
            Пока Ильмира шла, он окинул ее взглядом с головы до ног. Выразительная внешность, ровная осанка, большая грудь, короткая юбка, красивые ноги. У мужика даже в штанах  защекотало… Ильмира села.
            - Что же вы так, - начал он, - нигде никогда не работали? Или работали неофициально?
            - Я жила на содержании мужа.
            - Хорошее дело, - одобрил директор. – А теперь что же?
            - А теперь я с ним развелась и приходится выживать самой.
            - Он вам не помогает?
            - Он далеко.
            - Позвольте ваш паспорт?
            Ильмира подала документ.
            - Ага… Ильмира Владимировна  Рахмедова, так?
            - Правильно.
            - Это вы по мужу Рахмедова?
            - Да.
            - А Ильмира? Вы сами взяли себе это имя?
            - Это мое настоящее имя, оно дано мне в честь акушерки, принимавшей роды  у моей матери.
            Боже, как же она устала рассказывать это всем!
            - Ильмира Владимировна, а что если я  вам предложу… - Директор помялся. – Вы очень хотите у нас работать?
            - Я хочу  у вас работать, - решительно сказала Ильмира.
            - Но у нас собеседование…
            - Это что значит?
            - Это то, чем я уже с вами занимаюсь. После собеседования вам предстоит еще пройти  отбор…
            Он встал, подтянул штаны, походил по кабинету.
            - Одним и, пожалуй, главным из условий успешного собеседования является то, что нанимателю, то есть мне, надо дать.
            - Сколько? – наивно спросила Ильмира, и наглый мужик, собственно говоря, этой ее наивностью и воспользовался.
            - Да нет, милочка моя, не сколько, а что? – Он провел ей пальцем по груди. – Вы были замужем; надеюсь, вам известно, что такое секс?
            Ильмира поднялась:
            - Прямо здесь? Я готова…
            Директор закрыл на ключ выход в приемную, вернулся к  Ильмире. Усадил ее на стол, оголил  ей грудь, спустил лифчик. Она развела ноги…
            Тем временем секретарша за стенкой отвечала на звонки:
            - Директор ненадолго вышел… Он в соседнем кабинете… Он перезвонит… - И утыкалась то в компьютер, то в бумаги.
            …Ильмира обтянула юбку и встала на ноги.
            - Значит, я принята? – уточнила она.
            Мужик  изменился в лице.
            - Пошла вон отсюда, шлюха!
            От неожиданности Ильмира стала захлебываться воздухом. Она хотела что-то сказать, но только беспомощно хватала губами воздух.
            - У меня приличная организация, мне здесь шлюхи не нужны! Все, дорогая, испытания на вшивость ты  не прошла!
            Ильмира хотела было влепить ему пощечину и уже занесла руку, но мужик перехватил ее удар ловко и с таким вывертом, что Ильмира вскрикнула от боли. Толкая ее в  спину,  директор выставил ее за дверь, нисколько не опасаясь того, что в приемной может быть секретарша. Но девушки не было на месте.
            Такой поступок Ильмиру  обидел и оскорбил. У нее слезы наворачивались на глаза, когда она понимала, что ее просто обманули, воспользовавшись ее неопытностью по части трудоустройства. Впервые она почувствовала себя униженной. Она села на скамейку и закурила.
            «Сволочь, - думала Ильмира, пуская дым. – А может, мне на него заявление  в милицию накатать? Напишу, что он меня изнасиловал. То есть  я пришла устраиваться на работу, а он запер меня  в своем кабинете и силой овладел на столе. А что, складно получается… Да ну его… Связываться еще с ним… Как будто и не знаю выродка…»
            Возле подъезда Ильмира встретила Яну со школьным рюкзаком в руках.
            - Вот  так сюрприз! – воскликнула Ильмира, стараясь спрятать слезы. – Ты кого-то ждешь?
            - Здравствуйте. Я прямо из школы иду. Я поживу у вас несколько дней, можно?
            - А что так?
            - Я с мамой поругалась и не хочу идти домой.
            - А папа возражать не будет? Что он скажет, когда узнает?
            Яна пожала плечами.
            - Вот то-то же… Ну, пошли. Хоть поможешь мне за Исмаилом присматривать.
            Шаверин был не рад видеть дочь.
            - Не понял, - ответил он на ее  приветствие, - ты что здесь делаешь?
            - Вить, она поживет несколько дней, - опять заступалась Ильмира.
            - Я поругалась с мамой, - боязливо сказала Яна.
            - Это еще что за новости? Сейчас же марш домой! – был непреклонен Шаверин
            - Я к гинекологу не пойду! – упрямо заявила Яна.
            Шаверин усмехнулся:
            - Она что, и правда тебя вести собиралась?
            - Ничего смешного: меня это унижает! Пап, ну не хочу  я к врачу идти, поэтому боюсь показываться маме на глаза. Ильмира, ну вы же женщина, объясните вы ему.
            - Ладно, оставайся, - смилостивился отец. – Она знает, где ты?
            Яна покачала головой.
            -  Ладно, сам скажу.  А в школу ты как  добираться собираешься? Отсюда далеко…
- На метро поеду, на перекладных – мне не важно.
- Ты помнишь, что у мамы через три дня день рожденья?
- Помню.
- Вот через три дня и вернешься домой. Ничего, пользуйся случаем, мама подобреет.
Ильмира больше не могла сдерживаться, удалилась на кухню и там дала волю слезам. Шаверин испугался.
- Элечка, ты чего?
- Витя, меня сегодня изнасиловали!
- Как это случилось? Где?
Она сказала почти правду:
- Я работу стала искать. А без трудовой книжки меня не берут. Кадровичка пошла к директору – узнать, что ей делать. А он пригласил меня к  себе в кабинет, закрыл дверь и… - Ильмира окончательно разревелась.
- Ты в милицию сообщила?
- Я не буду об этом заявлять. Мне стыдно, и я не хочу связываться… это так унизительно.
- Зря: я бы на твоем месте обратился. Этот мерзавец должен быть наказан. Может, мне с тобой сходить?
- Спасибо, Вить, но я не пойду  в милицию. К тому же при изнасиловании нужна экспертиза, а она делается сразу, а не через несколько часов.
- Ты хорошо подумала?
- Да.
- Ну, как хочешь. Только на тебя страшно смотреть: ты  убита горем.
- Конечно: испытать такое унижение…
На самом деле она прекрасно знала, что никакого преступления в действительности совершено не было: интимная связь произошла по обоюдному согласию, силой ее никто не принуждал. И при мысли об этом становилось противно. А если вдруг написать ложное заявление. А потом выяснится, что она все наврала… Позора не оберешься! Да и к самой претензии будут…
- Это в каком же месте такой директор? – интереса ради спросил Шаверин. Ильмира сказала.
За ночь ей полегчало, обидные эмоции все улеглись. А когда Шаверин позвонил ей утром - спросить, как она, она и вовсе  его  обнадежила:
- Хорошо, Вить, не беспокойся. Проснулась на свежую голову и послала все к черту. Что было – то было. Мне гораздо легче…
В день рожденья бывшей жены Виктор купил букет разноцветных роз, которые очень любила Ольга, туалетную  воду с  ее любимым запахом и без приглашения отправился  в гости. Ольга открыла ему в элегантном вечернем платье со стразами.
- Здрасьте. Бывших мужей принимаете? – будто стесняясь, спросил  Виктор.
- А ты что, решил вернуться  в семью? – вместо приветствия ответила Ольга, довольно улыбаясь.
- Не знаю пока… - загадочно сказал Виктор и протянул Ольге цветы: - Это тебе. Поздравляю.
- Спасибо. Но ты бы сначала уточнил – вдруг  я не одна? – поучительно заметила бывшая.
- Понятно: я зря  приперся.
- Проходи, я пошутила.
Виктор вошел и вручил ей флакон с водой.
- Это тоже тебе.
- Ох, Шаверин, не нравится мне твое поведение. Мы давно не живем вместе и ты никогда не поздравлял меня с днем рожденья, а тут  вдруг… С какого это перепугу? Что ты задумал?
Он обиделся:
- Вот почему вы, бабы, такой поганый народ? Стоит вам всего лишь оказать знак внимания, как сразу же у нас что-то на уме! Подумаешь, с днем рожденья поздравил… Я тебя, между прочим, всегда поздравлял, каждый год.
- Но ты никогда не приходил лично…
- Разговор к тебе имеется, потому и пришел. Не нравится – могу уйти. Ты отлично выглядишь.
- Я знаю. Я старалась.
- Но платья этого у тебя, по-моему, не было…
- Платье я взяла в прокате. Еще вопросы будут?
- Слушай, что в тебе не так? Смотрю и не могу понять, где ты изменилась?
- Я похудела на десять килограммов.
- Нет, не это. По мне, ты никогда не была толстой. Что-то другое. Ты заметно похорошела.
- Спасибо. Это все, что ты хотел сказать?
- Ты определенно не рада меня видеть, - расстроился Виктор. – Угостила бы чем-нибудь, рядышком бы посидела… Учить тебя, что ли, надо?
- А шнурки тебе не погладить? – засмеялась Ольга и обняла его, поцеловала   в щечку. – Несчастье мое!
            Они устроились на кухне. Ольга достала то, что было в холодильнике.
            - Вить, ты извини, но я не готовилась, потому что никого, если честно, не жду. Правда, бутылка вина у меня имеется, но ты же не пьешь… И что мы с тобой делать будем?
            - Что у вас с Янкой происходит? Вы поругались? Ты на самом деле решила отвести ее к гинекологу? А я думал, ты пошутила…
            - Витя, я все равно ее туда отведу. Мне уже давно следовало показать ее врачу. У нее месячные идут абы как, уже третий год как начались, а до сих пор нерегулярные, а в их первые дни она жалуется на боли в низу живота. Это непорядок. Я ее на юг с тобой отпускала, так таблеток обезболивающих надавала – говорю, чтоб ты еще отцу проблем не создавала.
            - Может, мне ее попробовать к врачу сводить?
            - Попробуй. Она со мной идти боится, а уже  с тобой, можно подумать, пойдет.
            - А я ее на руках понесу!
            Ольга ушла в комнату, Виктор пошел за ней следом. Оля показала пластмассовый квадрат.
            - Диск с песнями восьмидесятых-нулевых. Ты же знаешь, я люблю ретро. Я попросила девчонок на работе, они мне подарили.
            Оля поставила «Белые розы», села на диван, задумалась. Он сел рядом.
            - Оль, в чем дело?
            - Не нравится мне, Витя, что Янка у тебя живет.
            - Почему?
            - Сам подумай: ты там с другой бабой проживаешь, спишь, наверно, с ней вместе, а девчонка все это видеть должна. Если бы мой папка у меня на глазах вот так… не знаю, как бы  я себя чувствовала… Но неудобно мне было бы точно.
            - Прямо уж на глазах, - не согласился он. – Да если хочешь знать, за те дни, что у нас Янка живет, мы ничего не делали.
            - Это ваше дело. Только Яна не ребенок,  учти это.
            Юра Шатунов отпел, и на смену ему заиграла «Лаванда».
            - Потанцуем? – предложил Шаверин и протянул Оле руку. Она подала свою и они сошлись в медленном танце.
            Танцевали они обнявшись, плотно прижимаясь друг к другу. Руки  Шаверина лежали у Ольги на спине,  а пальцы сходились на том месте, где застежка от лифчика. Виктор думал его расстегнуть, но помешало платье, а он и забыл. Одновременно он несколько раз поцеловал Ольгу в щеку,  в область уха,  в плечо. Она не сопротивлялась и ответила ему жарким поцелуем в губы. Шаверин нагло спустил шлейки на платье, и оно медленно поехало вниз. В ответ Ольга начала снимать  с бывшего мужа  свитер. Потом оба свалились на диван.
             - Витя, как я соскучилась по тебе, - прошептала Ольга и набросилась на него с такими же жаркими поцелуями.
           Всем своим  видом  она желала его. Дыхание Ольги  участилось, лицо порозовело. Виктор почувствовал ее готовность и больше уже не мог сдерживаться, слился с Ольгой в потоке страсти.
            Ночевать домой Шаверин не явился. Эту ночь он провел с бывшей женой. Но позвонил Ильмире и предупредил, чтобы сегодня она его не ждала. Причину объяснять не стал. Ильмира сообщила Яне, что сегодня они ночуют втроем.
            - Почему? Папа разве не придет?
            - Нет.
            - Он сказал, почему?
            - Сказал, что поздравляет с днем рожденья твою маму. – Ильмира отвечала нервно, потому что в ее душу закралось смутное подозрение.
            Оля лежала рядом с ним и  руками держала крепкое тело, не хотела отпускать.
            - Вить, а ты свою женщину любишь?
            - Да, наверно, - непонятно ответил он. – У меня к ней странное чувство… Привязанность, что ли? Не могу объяснить. Только я ей два раза замуж предлагал – она отказалась, я хочу ребенка, а она – нет. У нее и так семеро детей и рожать ей уже надоело.
            - По-бабски ее понять можно: рожать-то нам приходится, а роды – это испытание для организма. Но зачем ей столько детей?
            - Она замуж вышла за чурку, жила  у него на родине, а там аборты запрещены. Но чем больше я  с ней живу, тем вернее мне кажется, что ей ничего не надо. Как женщина может не хотеть семью? Я вот, например, хочу.
            Утром Шаверин вместе с Ольгой встали на работу, вместе вышли из дома. Прощаясь  с ним у подъезда, Ольга сказала:
            - Ты заходи почаще, не стесняйся Я буду очень рада тебя видеть.
            На работу Шаверин явился счастливый: лицо  у него сияло, улыбка не сходила  с лица, настроение было отличное. Кто-то из сослуживцев даже спросил, что с ним такое.
            - Я снова счастлив, ребята! – неопределенно ответил  Виктор.
            - Ты что, был у Ольги? – догадался самый близкий его друг. – У нее ведь, кажется, в эти дни день рожденья…
            - Да!                                 
            - И она что, тебе дала?
            -  А ты откуда такой проницательный?
            - У тебя это на роже написано! Лучше спрячь, а то перед людьми неудобно, - засмеялся приятель.
 
            Ильмира сорвала рекламное объявление со столба и дома позвонила. Текст объявления был обращен к безработным и студентам, желающим подзаработать: некая фирма оказывала посреднические  услуги в трудоустройстве и гарантировала высокий заработок. По телефону ей ответил суровый баритон, который подтвердил правдивость рекламы и спросил  Ильмиру, какую работу она себе хочет найти.
            - Мне любую, но я  соискатель без определения и у меня нет трудового стажа.
            - Вы приходите ко мне на прием и мы с вами решим этот вопрос.
            - Когда мне можно подойти?
            - Подходите завтра к десяти часам. Запоминайте адрес…
            Ильмира пришла к назначенному времени, ей указали на дверь директора. Но Ильмира, опасаясь повторения недавнего случая с руководителем, в кабинет заходить не стала.
            - Извините, но я боюсь закрытых помещений, - смело соврала она.
            - Страдаете клаустрофобией?
            - Да, что-то вроде того.
            - Хорошо, мы с вами поговорим в приемной в присутствии секретарши, - легко согласился директор, который был среднего роста, толстый с лысиной мужичок.
            - У меня нет трудовой книжки, - честно призналась Ильмира.
            - Ничего, я скажу, что вы работали неофициально. Кем бы вы хотели работать?
            - Наверно уборщицей.
            - Не думаю, что это удачный выбор.
            - Почему?
            - Ну понимаете… При первом общении вы производите впечатление грамотной женщины, сразу видно, что вы очень воспитаны и аккуратны. Уборщица – это не для вас.
            - Интересно, что же вы мне можете предложить?
            - Нет, если вы хотите убирать – будете, работу уборщицы мы вам найдем. Но вам бы подошла работа в  системе общепита, например. Как вы на это смотрите?
            - Что конкретно  мне подойдет?
            - Я вижу вас продавщицей фаст-фудов на улице… Но это мое субъективное мнение, решать вам.
            - Нет, вот как раз на улице я и не хочу работать. Мне бы  в тепло…
            - Что ж, тепло – так тепло. Будет сделано, - заверил ее мужичок и сразу же кому-то позвонил.
            В тот же день у Шаверина рано закончился  рабочий день и он решил наведаться по тому адресу, где была подлым образом обманута Ильмира. Директор был на месте, Виктора проводили к нему.
            - Добрый  день, - сказал Шаверин.
            - День добрый, - вежливо ответил руководитель. – Только мы, кажется, не знакомы…
            Шаверин не стал с ним миндальничать, а подошел и врезал кулаком по физиономии. В ответ получил сдачу.
            - Ты что, сюда драться пришел? Сейчас охрану позову! – возмутился хозяин кабинета.
            - Ты что себе позволяешь на рабочем месте, козел? Кто дал тебе право так обращаться с женщинами? – гремел Шаверин.
            - Слушай, ты объясни, в чем дело, а то приходишь и  руки распускаешь. Я же не знаю проблемы. Ты просвети…
            - Ах, он не знает!.. – Шаверин набросился на мужика и начал его трясти. – Несколько  дней  назад к тебе сюда приходила женщина с необычным именем Ильмира – это чтоб ты вспомнил, она хотела устроиться на работу уборщицы, а ты, сучий потрох, вместо этого ее… - Виктор показал руками, что именно.
            - А ты кто такой? – не моргнув глазом, спросил наглый мужик.
            - Кто я такой? Хм… Ну, допустим, я ее муж. И хотел бы  у тебя, тварь, выяснить, чем ты тут занимаешься? Это у тебя так положено – всех соискательниц через себя пропускать?
            - Неужели она кому-то пожаловалась?
            - За то, что  ты  ее  изнасиловал, я раздавлю твои  поганые яйца.
            - Ее? Изнасиловал? – Мужик откровенно удивился. - Таких женщин, как эта твоя Ильмира, не насилуют: они сами дают, причем легко, сразу и с удовольствием.
            За  это  Шаверин  обрушил на него новую порцию ударов. Между мужиками вспыхнула драка. А когда возникла пауза,  прозвучал бесстрашный ответ хозяина кабинета:
            - Слушай, что я тебе скажу. Баба твоя легкодоступная, фигура у нее, конечно, супер,   я  тебе по-доброму даже завидую. Но сама баба… - мужика перекосило. – Ты меня извини, но ей одним хреном больше, одним меньше, ей  все равно. Ведь как дело-то было? Да, я ее поимел вот на этом самом столе,  но пойми ты меня как мужик: она  хотя уже и не первой свежести,  но баба сочная, и я ее как увидел, так  все. И понял я, что такое дело твоя баба очень уважает, ей не привыкать.
            - Ну уважает, так что с того? Поэтому ее можно тут… - Шаверин повторил руками тот же знак.
            - Ее – можно, по ней это видно. Она ходит озабоченная, от нее не убудет. Да, было дело, имел я ее. Но сначала я ей предложил, а она и рада стараться. Она согласилась, причем сразу. Знаешь, ничуть не раздумывая. Приличные женщины,  у которых есть чувство самоуважения и  женского достоинства, обычно на такие предложения реагируют, начинают возмущаться, ругаться, проявляют недовольство, защищаются, наконец! – а эта ничего не сказала, только сразу же выказала готовность. Что-то вроде: надо – нате! А потом отряхнулась, как курица, и пошла прочь. Так  как мне следовало поступить?
            Шаверин  посмотрел на мужика внимательно, будто запоминал его. А потом сказал:
            - В таком случае извини, - и пошел на выход.
            Виктор вышел из кабинета руководителя с задумчивым видом. Он анализировал услышанное и пытался сделать из этих слов общий вывод. А потом вдруг ему вспомнились слова Чернецова, сказанные еще дома у родителей, о том, что Ильмира –гулящая баба и на момент  того разговора  встречалась с кем-то другим. Смутные сомнения посетили Виктора…
 
            Фирма-посредник сдержала свое слово и  Ильмира получила работу уборщицы в организации смешанной формы собственности, где коммерческое начало все же брало верх, потому что здесь была большая текучка кадров и зарплаты невелики. Называлась организация «Статус-дельта»,  занималась строительством и ремонтом жилья в Москве и Подмосковье. Ильмира пришла туда под рекомендацией «работавшей нелегально», в силу чего некоторые документы отсутствовали. Ее взяли с испытательным сроком без всяких предварительных собеседований.
            Уже пятый день она мыла полы на первом этаже своей работы, как вдруг ее кто-то окликнул.
            - Ильмира!.. так, кажется?
            Она обернулась. И не поверила своим глазам: перед ней стоял приятель Андрея Ферапонтова – тот самый, который ее тогда с позором прогнал.
            - Точно Ильмира! – обрадовался он. – Да, это было недавно. А вы меня помните?
            - Да уж, вас забудешь…
            - Меня Вадим зовут.
            Ильмира кивнула.
            - Вы здесь работаете?
            - Да.
            - Давно?
            - Первую неделю.
            - И как вам здесь работается?
            - Тяжело: убирать приходится много. Но удобно: день нормированный, перерыв на обед, два выходных – меня все устраивает. А вы что здесь делаете?
            - Вам известно слово «гастарбайтер»?
            - Да, слышала. Это, кажется, граждане бывшего Союза, которые работают на московских стройках.
            - Совершенно верно. Мы с Андрюхой, собственно говоря, и были гастарбайтерами. Живем в Беларуси, а работаем здесь. А вы как сюда попали?
- Через фирму-посредника.
- Понятно. Вы до которого часа сегодня работаете?
            - До шести.
            - Позвольте, я вас сегодня встречу  и кое-что вам расскажу? Вам понравится…
            - Хорошо.
            А  вечером Вадим начал издалека:
            - Знаете, Ильмира, мне так неудобно перед вами за те мои слова… Извините меня.
            - Я на вас не сержусь. Смерть Андрея все искупила. Вы сами сказали те слова или  вас  Андрей попросил?
            - Андрей попросил.
            - А что с ним произошло? Он сам утонул?
            - Сам. Только он не топился, а нечаянно. Несчастный случай.
            - Так что вы делали в нашей фирме, вы так и не ответили.
            - Бумаги кое-какие относил. «Статус-дельта» - наш работодатель, мы работаем через них. А как вы туда попали?
            - Я же говорила, через фирму-посредника. Я попала в неприятную историю и теперь  вынуждена  зарабатывать деньги. Мне нужно на это хотя бы полгода.
            - Дорогая  Ильмира, не хочу вас огорчать, но должен сказать, что «Статус-дельта»  дышит на ладан и даже не знаю, простоит ли она полгода. Мы на грани банкротства, поэтому у нас постоянная текучка кадров и низкие зарплаты. Вообще, зарплата – это всего лишь  страховка, чтобы если вдруг фирма накроется медным тазом, понести по возможности меньшие убытки.
            - Но ведь меня же сюда устроили, - подавленно сказала Ильмира. – Посредник же помог…
            - Потому он вам и помог, что у нас такое положение. Фирмы-посредники по-настоящему еще никогда никому не помогали. Если же они нашли вам рабочее место, то так и знайте, что ничего хорошего. Сколько вы заплатили вашей фирме?
            - Нисколько.
            - Это тем более странно. Да такого и быть не может: любая фирма-посредник ориентирована на то, чтобы получить с клиента деньги, при этом гарантии трудоустройства она никому не дает. Вы обязаны будете заплатить им определенный процент с вашего дохода, а если нет – значит, они могут получить свою долю в другом эквиваленте.
            - Например?
            - Догадайтесь сами.
            Ильмира  догадалась и испугалась:
            - Вы что же, намекаете на секс?
            - Я не могу на  него намекать, потому что лично я с этим не сталкивался. Но а как иначе?
            - А если я откажусь?
            - Попробуйте. Но имейте в  виду, что ответственность за вас несет фирма-посредник, а не наниматель. Наниматель в данном случае зависимая сторона и самостоятельно ничего не решает.
            - Значит, дороги назад у меня нет?
            - Почему? Вы можете уволиться по собственному желанию, но без  связей и протекции  вам работу  в Москве не найти.
            - Но что же делать?
            - Ох, Ильмира, сразу видно, что вы совершенно не приспособлены к жизни в цивилизованном обществе. Вы понятия не имеете, как делаются все дела, вам известно лишь, как делаются дети.  Это все, чему вы научились в своих горах. Ну и сидели бы там от греха подальше…
- Спасибо, - гневно ответила Ильмира, - но как раз от греха я оттуда и сбежала. Я не нуждаюсь в ваших советах.
- Простите, я не хотел вас обидеть, только объяснить, как устроен наш мир. Сейчас все и везде решают деньги. Ни в Москве, ни даже в  Минске ничего не делается просто так, за все надо платить. Вы двадцать лет жили под игом принуждения и  личной несвободы,  вы привыкли к той жизни, но теперь вы оказались в  обществе, где все дозволено, запрещено лишь то, что написано в уголовном кодексе, а мужчины и женщины в своих правах равны.
- Я уже два года живу в Москве, - возразила  Ильмира.
- И что вам это дало? Если бы вы знали московскую жизнь, вы бы не попали ни в какую фирму. Вы лучше на панель пойдите – результативней будет.
- Это ваша мне рекомендация? – уточнила Ильмира. – Так вы обо мне думаете?
- Вас нужно научить жить так, как принято в нашем обществе.
- Вы возьметесь за это?
- А вы хотите?
- Хочу.
И Вадим стал ее учителем. Несколько невинных встреч – и они перешли к более близким отношениям. Ильмира показала все, на что способна, она выкладывалась изо всех сил. Вадим ее тоже не разочаровал: как любовник он оказался  даже лучше Андрея и похожим  на Юрия. А Юрий – это было ее все, Ильмира до сих пор помнила этого молодого человека, хотя прошло уже больше года с того дня, как они расстались. Прощаясь с Вадимом, она каждый раз грезила о новой встрече, представляла его на месте Виктора, который внезапно к ней охладел и даже отдалился. Все реже Виктору хотелось близости с Ильмирой, а она сама уже и не настаивала, потому что нашла ему достойную замену. Если же близость с Шавериным вдруг и случалась, то длилась она недолго и больше походила на вынужденный контакт, чем на щедрый и долгожданный. Это означало одно: очередной любовник готов был ее бросить.
Через месяц интимных встреч с Вадимом  Ильмира поняла, что он стал ей ближе Виктора и роднее.
 
            Было воскресенье. Днем Ильмира крепко расцеловала Виктора и сказала ждать ее к вечеру.
            - Я буду тебя очень ждать, - обещал он.
            Но через несколько минут запел его сотовый. Виктор увидел на табло незнакомый номер, но ответил.
            - Витюша, - ныла в телефон Ильмира, - посмотри, пожалуйста, в моей сумке в боковом кармане проездной и сбрось мне с балкона, я внизу стою.
            Шаверин вышел на балкон и посмотрел вниз. Ильмира звонила  с чужого телефона, а сзади нее стояла девушка - видимо, владелица аппарата. Виктор продолжил разговор:
            - Где твоя сумка?
            - На спинке дивана, замшевая черная.
            Он нашел сумку и уточнил, в каком именно кармане проездной.
            - В наружном сбоку.
            Шаверин бросил ей документ и тут же его посетила нехорошая идея: обыскать сумку, вдруг там что-нибудь интересное обнаружится? Дамская сумочка – это вообще кладезь тайн ее хозяйки, Ильмира сама женщина-тайна. Может, это не по-мужски, но Виктор выпотрошил все содержимое сумки на диван.
            Ключи, кошелек, телефон, предметы гигиены, косметика, пачка сигарет, упаковка каких-то таблеток и неиспользованные презервативы – это лишь часть того, что вывалилось из Ильмириной сумки. Таблетки оказались противозачаточными – так было написано в инструкции, а вот презервативы и вовсе равносильны компромату. Шаверин полез на самое дно сумки, под подкладку, и там нащупал что-то шуршащее. Это «что-то» оказалось бумажкой, от времени выцветшей и почерневшей, с подгнившими краями. В подкладке была большая дырка, через нее бумажка и завалилась так далеко. Любопытства ради Виктор развернул бумажку – и не поверил своим глазам:  в его руках была справка из женской консультации о прерывании беременности, заверенная  врачом-гинекологом. Разобрав полустертую дату проведения  аборта, Виктор схватился за голову:  в то время они с Ильмирой уже были вместе, а значит, не рожденный ребенок мог быть его… Вот оно в чем дело-то! Он тут изо всех сил старается прижить ей ребенка, все чего-то ждет, надеется, а она, потаскуха, всеми способами предотвращает его рождение. Ну, погоди ж ты, тварь!
            Виктор не находил себе места, он весь трясся нервной дрожью. Слабая надежда на то, что это был не его ребенок, конечно, в нем теплилась, но если оно так, то что мы имеем? Ильмира была беременна от другого? Значит, это правда и она действительно бл..ь? А он жил  с ней столько времени… Виктор готов был взвыть от досады! Как он мог обманываться столько времени? Черт, да он же обманул сам себя!
            - Только бы это была неправда, господи! – нервно скрещивал он ладони  и  снова разжимал, суетливо ходил по комнате взад-вперед. – А что правда? Чего  я хочу? Чтоб это был не мой ребенок? Отлично, тогда он от другого мужика! Она и правда мне изменяла, сука!
            Взгляд его упал на телефон Ильмиры. Виктор взял трубку и опять покопался в памяти аппарата. «Любимый»… Кто ж такой-то? Шаверин нажал вызов «любимого».
            - Да, милая? – услышал он на связи и сразу же сбросил вызов.
            - Проститутка! – выругался Шаверин. – Только пусть придет – убью гадину!
            Тем временем Ильмира обнималась с Вадимом. Вадик был напряжен.
            - Послушай, - взволнованно спросил он, - у тебя телефон с собой?
            - Нет, а что?
            - Мне сейчас кто-то позвонил с твоего номера. Я думал, это ты, но вызов отклонили… Будто проверял кто-то…
            Оптимизм  Ильмиры резко поугас, она призадумалась.
            - Дай-ка свой телефон, - попросила Вадима.
            И по номеру пропущенного вызова узнала номер Шаверина. 
            - Так он что, рылся в моей сумке? У меня телефон там лежал…
            - Видимо, он нашел… - коротко подвел Вадим.
            - А что он еще нашел? Там есть что поискать и если покопаться, можно многое найти… Приеду домой – он у меня получит.
            Только мысль, что Шаверин добрался до сундучка ее тайн, не давала Ильмире покоя, поэтому свидание с Вадимом можно было считать провалившимся. Душевное беспокойство брало верх, и ей уже не хотелось ни поцелуев, ни любви. Она не отвечала на поцелуи Вадима и он будто целовался с куклой, а когда он начал приставать, Ильмира не отреагировала и на это.
            - Извини, Вадик, но сегодня не получится, - выскользнула она из-под его тяжелого тела. Скоренько оделась и помчалась домой.
            Шаверин по-прежнему сидел на диване, сжимая в кулаке потрепанную справку. Рядом валялись вещи из сумки – Шаверин не потрудился даже убрать их назад. Ильмира осторожно подкралась  к нему   и тронула за щеку.
            - Вить, ты в порядке?
            Шаверин взглянул на нее озверевшими глазами; Ильмира даже в сторону отскочила от испуга, он ухватил ее за  руку.
            - Стой! – проревел не своим голосом.
            Ильмира замерла.
            - Повернись! – приказал Виктор.
            Она повернулась.
            - Что это такое? – продолжал он, ткнув мятый клочок бумаги ей под нос. Ильмира побледнела.
            - Что это за справка?
            Она уже и забыла, что когда-то сделала аборт и получила об этом на память письменное  удостоверение, которое еще тогда бросила в сумку и оно вылетело у нее из головы. С течением времени все забылось само собой, а справка от гинеколога и вовсе пропала с глаз, завалившись от них подальше.
            - О каком аборте здесь написано? – гремел Шаверин.
            - Я, по-моему, не разрешала тебе копаться в моей сумке, - упрекнула в ответ она.
            - Я задал тебе вопрос, негодяйка! Судя по дате проведения аборта, этот ребенок мог  быть моим!
            - Он твоим и был, - спокойно ответила Ильмира.
            - Дрянь! – взбесился Щаверин. – А  я-то думал, почему у нас с тобой ребенок не получается, а ты, сука, и не собиралась рожать! Ты же знала, что я хочу ребенка, как ты могла решиться на такое?
            - Да, Шаверин, а я думала, ты меня поймешь, - разочарованно сказала она, - ты не понял. Жаль. Значит, не любишь ты меня. А я ведь объясняла тебе, почему не хочу рожать.
            - Ты могла бы мне по крайней мере сказать, что в положении!
            - И что б тогда было?
            - Тогда б и было!
            - Знаешь что,  я поняла свое положение, когда мы по съемным квартирам скитались, когда ты не торопился съезжаться под одну крышу. Что ты мне мог предложить? Жить у придурка Чернецова с двумя детьми, один из которых – не его? Он и своего-то не признал!..
            - Ах вот оно как на самом деле! Исмаил – сын  Чернецова! Шлюха! Спишь со всеми подряд и даже денег не берешь! Дешевка! Насилуют тебя, как же! Сама даешь и не краснеешь! А я ей еще замуж предлагал… Да с тобой только испоганишься, с проституткой!
            Ильмира не выдержала и дала ему оплеуху. Шаверин в долгу не остался, ударил наотмашь  в лицо, затем по лицу же поддел ногой. Ильмира не устояла.
            - Ты хотела попробовать вкус моих кулаков? Пробуй! – прорычал он, но больше ее не бил.
            И ушел собирать вещи. Ильмира медленно поднялась, доковыляла до зеркала, посмотрелась. Глаз заплыл, нос и губы разбиты. Она пришла за Виктором и стала молча наблюдать, как он укладывается. Шаверин заметил ее.
            - А что за «любимый» мне ответил по телефону? Много у тебя таких «любимых»?
            - Много, Витя. Ты никогда не был  у меня единственным. Я всегда гуляла.
            - Бл…ь!
            - Да, Витя, я такая, ты правильно говоришь. Но ты меня хоть убей, а я люблю  мужиков. И по сравнению с теми всеми, что у меня были, ты, Витюша, импотент. Переспав с  тобой всего один раз, я  уже поняла, что ты мне не подходишь. Зачем только  я тянула эту лямку два года, я  не знаю. Чем-то ты меня зацепил, я все никак не решалась с тобой расстаться. Несколько раз хотела тебя бросить, да все как-то не получалось. Что-то меня держало, тянуло к тебе.
            Лютой ненавистью вспыхнули глаза Шаверина. Он коршуном набросился на Ильмиру, свалил ее на пол, снова двинул кулаком по лицу и сильно схватил за горло. Ильмира начала задыхаться.
            - Витя, пусти меня! – отчаянно крикнула она.
            Он точно не соображал, что делает, но крик  Ильмиры привел его в чувство. И он увидел, что женщина двумя руками держит его одну руку, сдавливающую шею, пытаясь ее убрать. Виктор расслабил пальцы. Ильмира закашлялась.
            - Это тебе за импотента! Ненавижу тебя! – Эти слова стали последним прощальным аккордом, после чего Шаверин ушел с вещами.
            Ушел Виктор к бывшей жене. Ольга ведь просила его заходить почаще – он и ходил. Через день приходил, через раз имел с Ольгой интим – она не прогоняла. А недавно сообщила ему, что ждет ребенка. Шаверин был несказанно рад этому известию. А когда Ольга дала им обоим второй шанс и предложила возродить семью, Виктор ни минуты не раздумывал. У него снова появилась семья, наконец-то будет и второй ребенок, которого он так  хотел… Виктор был бесконечно счастлив.
            Для Ильмиры оставалось непонятным, почему же все-таки  Шаверин ее бросил. Возможно, не простил ей аборта, а возможно, и ее похождений, но это лишь предположения, хотелось конкретики. И на следующий день она набралась смелости и позвонила ему. Виктор ответил ей чужим голосом,  она  даже решила, что ошиблась номером.
            - Мне нужен Виктор, - сказала она.
            - Я тебя слушаю, - прозвучал отстраненный ответ. – Что ты хочешь?
            - А что у тебя с голосом? Почему я тебя не узнала?
            - Не знаю. Ничего, - грубо  ответил он.
            - Вить, я не поняла, почему ты меня бросил? Уточни, пожалуйста. – Ильмира говорила это так, как будто ничего не произошло. Она вообще не держала на него зла за произошедшее. 
            Он протяжно засопел и ответил лениво:
            - Понимаешь ли, Элечка, я жил с тобой два года, думал создать семью, родить общего ребенка, а тебе это все, как видно, не надо. Но в отличие от тебя у меня есть цель в жизни, есть жизненные интересы и вообще мне бы хотелось еще пожить. А ты искала себе лишь кобеля. С тобой, кроме постели, я ничего не видел и уже не увижу,  а годы-то уходят.
            - Какие годы, что ты несешь? Ты  и я  уже побывали  мужем и женой,  у нас есть дети – что еще может быть нужно на пятом десятке?
            - Вот видишь, как ты рассуждаешь. Ты красивая внешне, у тебя прекрасная для твоих лет фигура, но твоя  внутренняя жизнь  пустышка. С тобой ведь, кроме как о постели, и поговорить не о чем.
            - Чего именно ты мне не простил? – Ильмира будто не слышала его  обидных слов.
            - Аборта, конечно. Ты  это хотела знать?
            - Да.
            - Кстати, как ты? Живая?
            - Живая, как видишь. Если не считать того, что  ты мне  все лицо разбил, так  все нормально.
            - Ничего, тебе полезно. Тебя вообще мало били. Да, у  тебя как у кошки – девять жизней, - отпустил он язвительную шутку.
            - А ты что, думал меня убить?           
            - Боже упаси! Потом за тебя еще  в тюрьме сидеть! Было бы дело стоящее, было бы за что сидеть, а то – за  потаскуху!
            - Не оскорбляй меня…
            - Ты  меня спросила – я  ответил! Прощай!
            Шаверин стал последним любовником, который ее бросил – так решила Ильмира. Уход  Виктора ее откровенно обидел, и хотя с появлением в ее жизни Вадима отношение к Виктору изменилось и Ильмира уже не дорожила Шавериным как раньше, все-таки два года совместной жизни, прожитых фактически как супруги, тоже никуда не выбросишь. И теперь Ильмира думала, на ком бы отыграться за все эти уходы, включая предыдущие. Для этого нужно было найти подходящего человека, которого она сможет бросить сама. Вадим сюда однозначно не подходил: Ильмира в него влюбилась. За достаточно короткий срок их отношений она успела его полюбить.
            Что она любит Вадима, Ильмира поняла неожиданно для себя. Любовь пришла  к ней впервые  в жизни и стала совершенно новым чувством, принесшим новые, до сих пор незнакомые ощущения. Отдаваясь Вадиму, Ильмира отдавалась теперь любимому человеку и для нее это было приятно вдвойне. Вадим стал ей очень дорог, стал тем человеком, которого она действительно боялась потерять. Никогда еще Ильмира не любила, никем по-настоящему не дорожила; ничего подобного она не испытывала даже  к  Ахмету.
            Вадим успешно заменил Шаверина: он переехал к Ильмире. Он же заплатил деньги хозяйке квартиры, выставленные Ильмире в счет ущерба, причиненного кражей. Правда, Оксана Евгеньевна взяла лишь часть суммы,  остальное простила. С Шаверина и вовсе ничего не взяла, потому что человек, нашедший ему эту квартиру, дал ему хорошие рекомендации и сумел оправдать Виктора перед Оксаной Евгеньевной. Казалось бы, проблемы больше нет. Только Оксана Евгеньевна попросила Ильмиру освободить жилплощадь – под тем предлогом, что в квартире нужно делать ремонт.
            Ильмире пришлось вернуться  в квартиру Чернецова, где она была прописана. Самому Сашке еще примерно год сидеть, жилье все равно пустует.
            Там они с Вадимом начали новую жизнь, для которой у Ильмиры было почти все: ребенок, работа, любимый человек, полноценный секс, не было лишь постоянного жилья. Но с этим вопросом ей обещал помочь Вадим, который сам тоже пожелал остаться в Москве насовсем. Домой он так и сообщил, что приженился и возвращаться не собирается. Только ему для полного счастья нужно было найти работу, дабы не мотаться по сомнительным стройкам  и фирмам-развалюхам. Самое главное,  Вадим не просил детей, за что Ильмира была ему благодарна. Вадим был у нее единственным, и это тоже было для Ильмиры  впервые.
            Исмаила было решено определить в сад.
 
ЧАСТЬ  ВОСЬМАЯ
 
Трагедия
         Утром  Ильмиру разбудил  звонок сотового. Она лениво потянулась за трубкой. На проводе был незнакомый мужчина.
            - Это Ильмира? – спросил он, поздоровавшись.
            - Да. А с кем я говорю?
            - Я прораб со стройки. Вы знакомы с Вадимом Казначеевым?
            - Да. Мы живем с ним вместе. А что, что-то случилось? – Сердце Ильмиры дрогнуло.
            - Дело в том, что он погиб, - был краткий ответ.
            - Как погиб?
            - Оборвался с высоты. Они на уровне шестого этажа плитку выкладывали. И Вадим оступился на лесах, упал.
            - Как это произошло?
            - Несчастный случай. Я звоню вам потому, что Вадим жил с вами последние несколько месяцев и вы были единственным ему близким человеком в Москве, он много о вас рассказывал.
            - Спасибо, - чужим голосом сказала ему Ильмира и упала, как подкошенная.
            Вот и все. Она потеряла даже того, кого любила, потеряла безвозвратно. Еще одна потеря на ее голову. И почему ей так не везет? Вадим, между прочим, уже второй любовник, который погиб от несчастного случая. Ее словно рок какой-то преследовал. Ильмира, валяясь на полу, долго рыдала, пытаясь проглотить печальное известие.
            А вскоре за этим известием последовало новое: фирма «Статус-дельта» прекратила свое существование. Вадим когда-то говорил, что она дышала на ладан, вот и издала, наконец-то, свой последний вздох.  Ильмира  вынуждена была оттуда уйти, не получив никаких положенных ей денежных выплат.  Оставшись без работы, она снова занялась  ее  поиском.
            На этот раз ей посоветовали обратиться в московскую службу занятости, проще говоря, биржу труда. Ильмира так и сделала. Ее зарегистрировали безработной и предложили… поучиться на швею.
            - Это называется переобучение, - объяснили ей. – С его помощью вы можете или изменить уже имеющуюся у вас специальность на другую – востребованную рынком труда, или же просто ее получить, как в вашем случае. Срок обучения на курсах швеи составляет от трех до шести месяцев, после обучения выдается документ. С его помощью вы сможете легко доказать свою квалификацию. На протяжении всего срока обучения вы будете получать стипендию и пособие по безработице. Только курсы  у нас начинаются каждый месяц, сейчас одна группа  уже учится. Так что в этом месяце на переобучение вы не попадаете, попадете в следующем. А что у вас  в сорок три года нет стажа – говорите, что работали неофициально.
            Вот как все было просто! И почему она только раньше так не сделала? В любом же городе есть служба занятости, и не какая-то фирма-посредник, а государственная. А то ходила, искала, под кого-то ложилась, ублажала… Почему она только раньше не обратилась на биржу? Сейчас бы могла жить вполне нормально…
            Проходя мимо какого-то прогулочного сквера, она присела на скамейку – отдохнуть и покурить. И вдруг из-за кустиков акации мелькнул знакомый цвет волос – белый с желтизной, показался высокий пышный хвост. Такие хвосты любила плести Яна Шаверина. Ильмира поднялась, подошла ближе и узнала дочь Виктора. Яна катила коляску, в которой лежал ребенок.
            - Привет, Яна! – окликнула Ильмира девочку.
            - Здравствуйте, - равнодушно отозвалась Яна.
            - Кто у тебя в коляске?
            - Сестричка Юля.
            - Давно?
            - Нет: месяц всего.
            - Вы одни гуляете?
            - Нет: папа в очереди стоит. Вон там! – Яна указала в  сторону, и Ильмира  увидела Шаверина, стоявшего в киоске быстрого питания. В сторону Яны он не смотрел.
            - Он рад, что у него ребенок? – язвительно спросила Ильмира.
            - Папа очень счастлив. Но это девочка, а он теперь хочет  сына.
            - А где твой папа сейчас живет?
            - Папа вернулся к маме,  у нас одна семья.                       
            - Понятно, - подавленно сказала Ильмира. – Ладно, Яночка, будьте счастливы. И не говори, пожалуйста, папе, что ты меня видела.
            Ильмира скрылась за густыми деревьями, где стояла другая скамейка и где ее трудно было заметить. Но прекрасно видела сама, как Шаверин и Яна шли рядом; Яна что-то ела, а Виктор катил коляску.
            - Нет, Витюша, - тихо сказала ему вслед Ильмира, - ты не остановишься, пока сына не родишь. Ты человек цели.
            Значит, Шаверин ушел от нее к бывшей жене, которая и родила ему ребенка. Да когда ж ты его замутить-то успел? Ведь девять, даже десять месяцев, назад ты еще жил на съемной квартире с любовницей и уходить не собирался, и вдруг – такой выстрел! Неужели же ты от любовницы ходил к бывшей жене? Ах ты, кобель блудливый! Ильмира все поняла.
            Добравшись до дома, в почтовом ящике Ильмира обнаружила конверт, адрес отправителя на котором  значилась «Республика Дагестан», Дербенсткий район,  аул Рахмедовых. По круглым  буквам Ильмира  узнала  почерк  Ахмета. Дрожащими руками Ильмира вскрыла конверт.
            «Я посчитал удобным именно написать тебе, а не позвонить, - без предисловий, не поздоровавшись и даже не назвав ее по имени, начал Ахмет. – Считаю, что ты, как мать, имеешь право знать это известие. Сообщаю тебе, что  Гузель умерла. К смерти ее приговорила вся наша семья – за то, что  Гузель нас опозорила.
            Я говорил тебе, что Гузель пожелала учиться и ей это было позволено. Она уехала в Махачкалу, а там влюбилась и посмела отдать тому парню свою честь, надеясь, что он женится на ней, но была им обманута и брошена. Гузель отучилась и должна была теперь остаться в столице для работы. Но тем временем жених для нее нашелся здесь,  в нашем ауле, и я  сосватал  Гузель за него, а ее поставил в известность о своем решении. Она понимала, что замуж ей нельзя, но не могла ослушаться и приехала домой – она всегда была смелой девушкой. Муж ее – человек не местный и состоятельный – и как только он вообще в нашу глушь попал? - дал за нее хороший калым. Гузель предстояло стать его третьей женой гарема. И Гузель ею стала. Но в их первую брачную ночь муж был страшно раздосадован и пришел в ярость от того, что ему «продали испорченный товар» и с позором вернул нам Гузель назад и забрал свой калым. Резать себе пальцы он не стал. (Правильно: я бы на его месте тоже не резал, раз она «порченая»). Самой же Гузель никак не удалось оправдать свое бесчестье. Позор нашей дочери, которая мне больше не дочь, немедленно стал известен и тяжким клеймом пал на всю нашу семью. Старейшины рода тут же вынесли ей приговор, исполнить который поручили Анвару. Казнить ее разрешили непублично, потому что Анвару поверили, и Анвар  утащил ее в горы.
            Не поверить Анвару никак нельзя. Он недавно пришел из армии и явился оттуда совершенным зверем, нелюдимым и озлобленным на всех. Это его так переменила последняя встреча с тобой в Москве. Он не простил тебе того, что ты сделала, и очень после этого замкнулся. Я слышал, что он держал  в страхе всю часть, на него даже командование не могло найти управу. Я сам его теперь боюсь. И вот такому-то зверю было приказано убить Гузель… Мы не видели и не знаем, как это происходило, но Анвар принес домой окровавленный нож и сказал, что приговор исполнил. Он, наверно, с ней разделался, как с овечкой…»
            Дальше Ильмира уже не читала: из ее груди вырвался дикий вопль, она  в безумии  стала рвать на себе волосы,  ударилась головой о стену, истерично рыдая. Потом вдруг резко умолкла, прижалась к стене, съежилась  в комок, поджала под себя ноги. И впала в состояние  глубокой депрессии.
            Жизнь закалила Ильмиру. Она привыкла терпеть, привыкла к ударам судьбы и научилась с ними справляться, научилась быть стойкой. Смерть родителей в свое время стала для нее неотвратимостью, которая никого не минует, поэтому каждая душа должна через это пройти – так относится к смерти  Коран. Но сейчас на нее навалилось слишком много и почти в одночасье: гибель любимого, потеря работы, убийство дочери и сын-убийца. Любимый сын, первенец, для которого собственная мать теперь была врагом. Ильмира фактически потеряла и его. И на общем фоне всей этой трагической картины – счастливый  Шаверин! От таких новостей можно было с ума сойти. Пережить это все было трудно, а справиться в одиночку так и вовсе невозможно. Гибель Вадима и  Гузель она уже не рассматривала с позиции  священной книги, отчего становилось только хуже. Ну почему судьба одним дает все, а у других только забирает – то постепенно, то сразу? И никакой отдачи за эти потери нет…
            Когда вечером Ильмира пришла в садик за Исмаилом, нянечка не узнала ее: прежде всегда общительная, Ильмира вдруг  будто онемела, ни с кем не обмолвилась ни словом, движения совершала по инерции, взгляд стал каким-то отчужденным. Через несколько дней на вопросы педагогов она отвечала лишь несколькими бессвязными фразами, которые  и  вовсе были не по теме. Думая целыми днями о письме Ахмета, Ильмира становилась уже неадекватной. Однажды воспитательница Исмаила увидела в глазах Ильмиры безумие, и это  взволновало педагога:
            - Ильмира Владимировна, с вами все в  порядке? – спросила Ирина Николаевна. – Вы последние дни выглядите как-то странно…
            Ильмира уже держала Исмаила за руку и собиралась уходить. На вопрос она ответила протяжно, не глядя в сторону  Ирины Николаевны:
            - Да-а-а… - А потом резко вскинула глаза в ее сторону:
            - А что со мной может случиться?
            Спрашивала и улыбалась.
            - Пойдемте со мной, - сказала Ирина Николаевна, - дайте руку.
Ильмира подала руку.
            Они спустились в кабинет врача.
            - Маша, посмотри ты, что с мамой происходит. Странная она какая-то…
            Медсестра усадила Ильмиру на кушетку, посмотрела в глаза. Взгляд выражал полное непонимание того, что происходит.
            - И давно это с ней?
            - Уже несколько  дней. Она пьяная?
            - Не похоже… По крайней мере, запаха нет. Скорее, помутнение рассудка.
            - Она сошла с ума? – Ирина Николаевна испугалась.
            - Говорю же: похоже на расстройство личности. Виной этому мог быть стресс. Попробуй завести ее к психологу.
            - К нашему детскому?
            - Попробуй.
            Задав Ильмире несколько вопросов, психолог подтвердила слова медсестры: у Ильмиры помутился разум.
            - А можно ли  с ней ребенка оставлять? – обеспокоилась воспитательница.
            - Это мой ребенок, - капризно заявила Ильмира, - я заберу его домой!
            - Видишь: заговорила! А несколько дней вообще молчала как рыба. Молча приводила ребенка, молча его одевала-раздевала, молча забирала, ни о чем нас не просила, наши вопросы игнорировала. Если бы она не двигалась, я бы решила, что  у нее шок.
            - Нет, у нее, скорее всего, был стресс или депрессия. Здесь психиатр нужен.
            - А чем  оно могло  быть вызвано?
            - Откуда же мне знать? Это известно только ей. Себе она точно может причинить вред, а ребенку – трудно сказать: люди в ее состоянии бывают  непредсказуемыми.
            - Может, ей пока ребенка не давать?
            - А какое мы имеем право забирать дитя у родной матери? То, что мать свихнулась, еще надо подтвердить документально. По сути, если мы сейчас не отдадим ей  Исмаила, это будет равносильно преступлению.
            - Она вообще вменяема?
            - Это может сказать только экспертиза.
            Ирина Николаевна пошла домой вместе с ними. По дороге Ильмира разговаривала сама с собой. Но из этого монолога не удалось понять причину того, что с ней случилось.  Ребенка до дома она довела  без происшествий. Ирина Николаевна   зашла в квартиру вместе с ними.
            Ильмира оставила Исмаила одного без присмотра, сама ушла в другую комнату. Там ее и нашла Ирина Николаевна. Ильмира держала в руках письмо Ахмета. Воспитательница взяла это письмо и прочитала. И все поняла. Причина безумия Ильмиры стала известна.
            Ирина Николаевна вышла на кухню и стала готовить ребенку ужин. В дверях показалась Ильмира.
            - Можете идти, - неожиданно здраво сказала она. – Я сама его покормлю, не беспокойтесь. Спасибо вам за все.
            Пораженная  воспитательница ушла.
            Утром Ильмира снова привела Исмаила в садик. И снова педагогам показалось, что она не  в себе. Однако через несколько часов выяснилось, что Ильмира привела в коллектив больного ребенка: у Исмаила обнаружилась температура. Ирина Николаевна повела его домой.
            Ильмира открыла ей и молча удалилась прочь. Ирина Николаевна  догнала ее в квартире.
- Ильмира Владимировна, ваш ребенок заболел. Вы его больного в садик привели…
Ильмира только равнодушно посмотрела на нее и снова замкнулась. Ирина Николаевна  увидела, что у мамаши перевязано запястье левой руки. Бинт был окровавлен и небрежно завязан.
            -  Что это у вас? – испуганно спросила воспитательница.
            - Это я от скуки, - коряво ответила  Ильмира.
            - Ильмира, вы хоть что-нибудь соображаете? – решилась на отчаянный допрос воспитательница.
            - Соображаю, - отрывисто ответила она.
            - Скажите, кто вы? Вы помните, как вас зовут, как ваша фамилия, сколько вам лет?
            - Помню.
            - И кто же вы?
            - Ильмира Владимировна…
            - А дальше? Фамилия ваша как?
            Ильмира не могла сказать, потому  что по фамилии ее в последнее время никто не называл. Она могла сказать лишь то, что сама слышала.
            Допрос прервал телефонный звонок. Звонили Ильмире. Ирина Николаевна сориентировалась на звук и нашла телефон, ответила. На проводе была Настя Семина.
            - Хорошо, что вы позвонили, - сказала Ирина Николаевна. – Ильмира сейчас не может подойти. Я воспитательница ее сына. Дело в том, что Ильмира… как бы вам сказать, чтобы не напугать… В общем, она письмо получила от Ахмета, он пишет, что умерла ее дочь… Ильмира очень переживает  и… как бы это лучше выразиться… вы только не бойтесь… она сейчас в таком состоянии, что ее нельзя оставлять одну. Исмаил  заболел – его на несколько дней заберу я, а вам бы хорошо присмотреть за ней самой…
            В таком ключе проходил разговор воспитателя и Насти. Но неожиданно громко заплакал Исмаил. Ирина Николаевна бросила телефон и побежала на крик.
            Ильмира лежала на кухонном полу, а между ребер у нее торчал нож. Пока Ирина Николаевна отвлеклась на беседу, Ильмира пошла на кухню и всадила нож себе в тело.  От удара  у нее потемнело в глазах, закружилась голова, она пошатнулась  и без чувств рухнула на пол.  Мать схватила нож в присутствии ребенка, и Исмаил видел, как она ударила себя, испугался и от испуга заплакал. А Ильмира попала в солнечное сплетение, поэтому получила ножевое ранение, но была жива. Ирина Николаевна немедленно вызвала ей  бригаду медиков. И вместе с ними пришлось ехать самой Ирине Николаевне – Ильмире требовался сопровождающий,  к тому же присутствие здравомыслящего человека было необходимо для заполнения разных документов. Сама Ильмира  ведь  даже своей фамилии не назовет…
            Так Ильмира оказалась в клинике для душевнобольных. Диагноз ей поставили не сразу, а звучал он так: умственное расстройство, вызванное стечением тяжелых обстоятельств. Расстройство это было временным, так что Ильмира поддавалась лечению. Через три дня ее одновременно пришли навестить Ирина Николаевна и Настя.
            - Она не сумасшедшая, - убеждал женщин лечащий врач Ильмиры, - просто пережила сильный стресс, сильное  нервное потрясение; это лечится. Она не совсем адекватна,  вменяемость уменьшена. Мне удалось с ней поговорить и она рассказала, почему ранила себя. Сначала она пыталась резать вены, но  не получилось. Она действительно хотела покончить с собой, но смогла вразумительно объяснить причину такого поступка. Для нее жизнь потеряла всякий смысл, потому что она лишилась всего и сразу. Вы не переживайте: через месяц приведем в  чувство.
            Поместили ее в отделение неврозов – туда, где лежали относительно здоровые люди. Среди шизофреников и прочих выживших из ума личностей Ильмире, по словам врачей, было не место.  В палате № 9 ее приняли хорошо: здесь было пять женщин, все примерно одного возраста, на появление у них новой соседки отреагировали добродушно. Однако Ильмира повела себя странно: очутившись в палате, она даже не распаковала вещи, а сразу залезла на кровать, поближе к подушке, и притихла. Она будто боялась этих женщин. Понять по их лицам, стоит ли их бояться, Ильмира не могла.
В первый день с ней никто не общался, но и не трогал ее. А вечером того же дня Ильмира узнала, что в этой палате существует негласная традиция: каждую выписку отмечать согласно русскому обычаю, проще говоря, пить. Завтра ожидалась чья-то выписка, поэтому дамы запаслись выпивкой заранее. И запаслись основательно: на столе появилась бутылка водки и закуски. Правда, на двери не было замка и в любой момент сюда мог зайти кто-нибудь из персонала, поэтому требовалось соблюдать осторожность. И поэтому дамы поднимали стаканы с оглядкой.
- А ты будешь с нами? - крикнула Ильмире одна из женщин.
Ильмира молча покачала головой.
- А как тебя зовут? – подошла к ней другая соседка.
- Ильмира Владимировна, - послушно ответила она. Но соседки то ли не поняли, то ли не расслышали и переспросили хором:
- Как?
- Ильмира Владимировна! – повторила она громче.
- А почему Владимировна? Если просто Ильмира?
- Так меня называют, - сконфузилась Ильмира.
- Какое имя странное… - услышала она привычный комментарий.
- Ну, если что, то я Лена, - представилась  ей женщина.
- А я – Рита! – добавила та, что пригласила ее за стол.
Ильмира резко подскочила с кровати к новым подругам.
- У вас сигареты не будет? – растерянно спросила она. Дамы недоуменно переглянулись, но каждая протянула ей по пачке. Перед Ильмирой лежали пять пачек сигарет: выбирай любую. Ильмира выбрала.
- А курить ты где собираешься? – остановил ее чей-то вопрос.
- Не знаю.
- То-то и оно. Пошли провожу… - женщина встала из-за стола.
Уже назавтра в палате знали, кто такая Ильмира.
- Бабоньки, - закрыла дверь Лена, - а новенькая-то наша умом поехала! Была сейчас на уколах, а там Нинка, медсестра, с заведующей обсуждают, какие ей лучше витамины колоть. И говорит, что Ильмира наша не  в себе, она себя даже порезала. Во какие дела! У нас  в палате –  помешанная!
- А зачем ее к нам поселили? Сумасшедшие -  в восьмом отделении.
- А  что ты  у меня это спрашиваешь? Иди это  у заведующей и спроси!
- Однако баба тихая… - отреагировал кто-то.
- Еще подожди, она тут только второй день!
Они решили не подавать виду, что считают Ильмиру сумасшедшей. Только дружить с ней не торопились и словесные контакты решили ограничить, а заодно посмотреть, как Ильмира к этому отнесется. А она нормально относилась: она чувствовала себя некомфортно в обществе этих теток, боялась их и для нее было главное, чтобы эти тетки ее не обижали.  Но она прекрасно слышала, о чем говорили вокруг  нее, и понимала все разговоры.
Ильмира вернулась в палату.
- Ты где была? – спросила Лена.
- Курить ходила.
- А почему одна? Мы ведь все курим – в следующий раз возьми нас с собой.
- Хорошо…
Следом за Ильмирой в палату заглянула санитарка.
- Мошканова, тебя твой лечащий врач вызывает!
- Так уже ж поздно!..
- Он сегодня дежурит и хочет тебя видеть!
- Уже бегу!
И Лена выскочила из палаты, направилась к своему врачу, постучалась.
- Вы звали меня, Павел  Григорьевич?
- А, Мошканова! Да, проходи, садись, не стесняйся.
Мошканова удобно расположилась на стуле.
- Елена Григорьевна,  у меня к тебе разговор.
- Слушаю вас, Павел Григорьевич, - Мошканова придала разговору дипломатический  оттенок.
- Ты ведь наш постоянный клиент, отдыхаешь у нас каждый год. Ты здесь уже свой человек, как хозяйка; знаешь, кто в каком отделении лежит, знаешь весь персонал, а персонал знает тебя и всегда рад тебя видеть.
- Ну что вы… - засмущалась Мошканова.
- Да нет, ты не стесняйся, я  не в претензии. Тут вопрос такой… Вы, наверно, в палате заметили, что одна ваша соседка – не такая, как вы.
- Она сумасшедшая?
- Нет. У нее просто временное расстройство сознания, это пройдет. Я даже ее к психам помещать не стал, потому что ей там нечего делать. Скажи, как вы к ней относитесь? Вы с ней дружите?
- Честно говоря, нет. Мы ее не обижаем, но и не общаемся.
-  Боитесь?
- В некотором роде. Хотя она ведет себя тихо, по ночам спит. Она сама нас как будто боится.
- Так и есть, она мне рассказала. Но дело в том, Елена Григорьевна, что ей нужно общение, поэтому вы от нее не отворачивайтесь. То расстройство, которое у Ильмиры наблюдается, случилось во многом потому, что ей не хватало общения. Она была совершенно одна и по сути одинока, у нее не было никакого занятия и поэтому она осталась наедине со своими тяжелыми мыслями, ей некому было излить душу, поделиться, рассказать, выговориться, а ее некому было поддержать. Она замкнулась на своих тяжелых мыслях, и никто не мог ее от  них  отвлечь. Теперь понимаешь? Рахмедовой просто необходимо человеческое общество, а в вашей палате несколько человек и нашлось свободное место. В других палатах с большим количеством коек не было мест, а то бы  я ее туда положил.
- Павел Григорьевич, что вы делаете? Вы как будто оправдываетесь. Не надо этого! Это ваше дело, куда размещать больных.
- И все-таки я   чувствую, что вам неприятно такое соседство.
- Да пусть лежит, она нам не мешает.
- Я знаю, что у вас хороший коллектив – не жадный и не вредный. Но Ильмира Рахмедова – моя пациентка и я просто обязан поставить ее на ноги. И говорю тебе как врач, чтобы вы ее от себя не изолировали. Вы любите собираться в комнате отдыха – возьмите ее с собой. Она курит?
- Да.
- Пойдете курить – берите и ее.
- Да я ей уже предложила, чтобы она ходила с нами.
- Правильно: пусть она от вас не отстает.
- Я все поняла, Павел Григорьевич. Разрешите  идти?
- Иди. И помни, что я поручаю тебе Рахмедову под твою полную ответственность.
- Хорошо, Павел Григорьевич, сделаем.
А утром Лена во всеуслышание объявила, не стесняясь присутствия Ильмиры (Ильмира еще спала под их разговоры):
- Нет, бабоньки, так нельзя! Надо налаживать контакт. Сколько дней прошло: Ильмира не буянит, спит спокойно. За что мы ее во враги записали? Подумаешь, если у человека нервы сдали… Для меня лично она опасности не представляет. Что мы можем о ней  сказать, если мы с ней даже не общаемся?
Как только Ильмира проснулась, к ней сразу же  посыпались разные предложения:
- Ильмира, ты нас не бойся. Если что надо - обращайся, не стесняйся!
- Ильмира, это Оля, а я Валя, а это Рита!
- Ильмира, ты нас не сторонись, держись всегда рядом! – наперебой и одновременно верещали дамы, Ильмира даже не знала, кого слушать.
- Вот, на, скушай персик, - подала ей фрукт  Рита.
- Спасибо, - скоромно улыбнулась Ильмира.
- А у меня бутерброды вкусные. Хочешь?
- А ты с нами отдыхать пойдешь?
В комнате отдыха собирались три раза в неделю. Сегодня как раз был день сбора. Девятая палата пришла в полном составе – пять человек. Ильмира уже слышала про комнату отдыха, но только сейчас смогла увидеть, что это такое. Это была уютная, обустроенная по-домашнему комната: с телевизором, холодильником, диваном, шторами на окнах и ковром на полу. Посреди комнаты стоял аккуратный журнальный столик с вазой, застеленный ажурной салфеткой. Единственное неудобство, которое здесь было, - это отсутствие замка на двери. На посиделки с дамами сюда приходили мужики из соседних палат. Собирались они, как правило, все вместе, играли в карты, курили, могли выпить пива. До разврата здесь не доходило, потому что в любую минуту сюда могли заглянуть санитарки или медсестры – имели полное право. За развратом  ходили  в другое место…
- А где  Верунчик, девчата? – спросил один из парней.
- Домой ушла. Она же выписалась уже… - ответили ему.
- Жаль: такая баба была компанейская!
- Мальчики, разрешите вам представить: это наша новая соседка, Ильмира! – обратилась  Лена  к мужчинам. – Просим любить и жаловать.
- Очень рады, - благосклонно отреагировали мужики, которых было всего четверо. Они приходили из первой палаты, и вообще первая и девятая палаты представляли собой устойчивую компанию, вторгаться  в которую посторонним было нельзя. Эти три дня, когда они собирались в комнате отдыха, были их днями, остальные желающие собирались в другие дни.
- А я еще в пищеблоке заметил, что у вас новенькая, но она мне показалась какой-то дикой.
- Сережа, ну как тебе не стыдно… - одернула Лена.
- Пардон, - обратился Серж сперва к Ильмире, потом опять к Лене. – Она всегда такая тихая?
- Она просто стесняется. Сереженька, ты бы успокоил девушку-то. Попробуй с ней поговорить, например.
- А можно ей сигаретку предложить?
- Предложи…
Пока  Мошканова учила Сергея обращению с Ильмирой, та  отрешенно смотрела вокруг себя – на то, что происходит рядом. Рита крепко целовалась, Валя обнималась и смеялась от слов, которые ей на ушко шептал мужчина по имени Кирилл. Оля с последним мужчиной что-то бурно обсуждала. Потом они водрузили на столик бутылку шампанского.
- Девушки, за знакомство! – окликнул всех Олин партнер.
- А вы будете шампанское? – окончательно насел на Ильмиру Сергей.
Она  кивнула.
- Буду.
- Ильюха, гостью тоже  угости.
- Сережа, она не гостья: она теперь наш завсегдатай, - поправила Лена.
- Девоньки, а  Верунчик  так и не объявлялась?
- Нет, Костик, забыла совсем. Даже не звонит.
- Вот стерва! А обещала же приезжать в гости!  
- Ну, девчата, вздрогнем! – оповестил  Илья.
            Дамы и парни дружно чокнулись.
            - За нового члена нашего коллектива! – подмигнул  Ильмире  Серж.
- Будем знакомы! – поддержали его остальные парни.
            - Дамы  делятся на дам, не дам  и дам, да не вам.  Предлагаю тост за дам! - сказал Кирилл. – А за дам пьют стоя.
            Снова подняли стаканы, мужчины встали.
            - За вас, девушки!
            Дамы с улыбкой наблюдали за тем, как джентльмены отдают им жест вежливости.
            - Не, ребята, все-таки без Веруньки скучно и грустно, - утер рот Константин. – Кого мне теперь тискать и любить?
            - Меня полюби,  - предложила Лена и придвинулась к нему плотнее.
            - Не, ты с Сержем, - коротко ответил Костя и достал сигарету.
            Илья вынул колоду карт.
            - Ну, что, девчонки, продолжим? Чья команда прошлый раз осталась в замазке?
            - А Ильмирочка умеет играть в такие игры? – заботливо спросил Серж, нежно убирая прядь волос с ее плеча.
            - Серж, можно тебя тет-а-тет?
            - Я сейчас, - извинился Сергей и пошел следом за Мошкановой. За дверью Лена схватила его за руку и потащила  в конец коридора, затем вниз по ступенькам.
            - Ты меня под лестницу, что ли, тащишь? – догадался Сергей.
            - Да! – не выпуская его руки, подтвердила Мошканова.
            Под лестницей возле самого выхода на улицу она набросилась на Сержа и покрыла страстными поцелуями, обнажила грудь.
            - Хочу тебя, Сереженька! Полюби меня сейчас же!
            Но Сергей, всегда делавший это с удовольствием, вдруг отступил и сказал небрежно:
            - Уже некогда: скоро по домам. – И повернул назад.
            «По домам» означало разгон, который им устраивал персонал отделения, если в течение пятнадцати минут после отбоя они добровольно не покидали комнату отдыха. Ко времени наступления ночного сна в больнице все должно было быть тихо.
            - Козел, - раздосадовано бросила ему вслед Мошканова.
            На следующий день после обеда Серж топтался  возле девятой палаты. Мошканова вышла ему навстречу, настроена она была добродушно.
            - Ленусь, позови Ильмиру, - огорошила ее просьба Сергея.
            - Зачем?
            - Это мое дело, - жестко ответил он.
            Лена тоже изменила интонацию.
            - А че  ее  звать? Вон она сидит.
            - Ильмира, - громко крикнул Серж в палату, - можно вас на несколько слов?
            Ильмира сразу же подошла  к нему.
            - Давайте выйдем, пройдемся по больнице, присядем на кушетку, - сказал он.
            Ильмира послушно следовала за Сержем.
            - Вам говорили, что нам разрешено на улицу выходить?
            - Нет.
            - Можно, только надо предупредить медсестер или врачей. Хотите сходим?
            - Идемте.
            Сергей отчитался у заведующей и за руку повел Ильмиру на улицу. У самого выхода он кивнул ей на темный угол под лестницей:
            - Сюда традиционно приходят уединяться. А здесь удобно: темно и мухи не кусают, далеко от посторонних глаз, рядом дверь черного хода: если что – юркнул туда, и тебя никто не видел. Столкнуться можно только с теми, кто тоже уединиться захотел.
            - Вы  меня нарочно сюда привели? – монотонно спросила Ильмира.
            - Зачем вы так? – выразил  недовольство  Сергей. – Я к вам со всей душой, а вы... Как вам не стыдно?
            Они вышли на улицу. Серж оглянулся на окна: из-за решетки на них смотрела Мошканова. Сергей обнял  Ильмиру и повел   ее подальше от глаз Елены.
            - Скажите, а вы всегда такая скромная?
            - Не знаю.
            - Это мне нравится! Вы меня заинтриговали еще больше! Я теперь от вас не отстану, пока не узнаю, что вы такое! Слушайте, а здесь рядом есть магазин – зайдем? Я  вам мороженого куплю…
            - Купите мне лучше сигарет, а то неудобно все время одолжаться.
            - Окей! Не вопрос. Вы какие предпочитаете?
            - Любые.
            Они не спешили возвращаться в отделение, а сели в больничном дворике на скамейку и закурили. Мошканова увидела их из окна в коридоре: Сергей обнимал грудь Ильмиры.
            - Ах ты, кобель! Ну, приди только назад! А придешь же, никуда не денешься! А тебе, корова, я гляделки-то повыцарапываю.
            Она и правда кинулась на Ильмиру, как только Ильмира с Сергеем переступили порог отделения, вцепилась ей  в лицо и в волосы. Ильмира подняла визг, Сергей налетел на Мошканову и оторвал от Ильмиры. Мошканова перевела дух и снова ринулась в бой. На крики сбежались санитарки и медсестры, Елену схватили за руки и скрутили их за спиной.
            - Нина, принеси из третьего отделения смирительную рубашку! – кричала санитарка, державшая Мошканову.
            - Гадюка, ты чего сюда устроилась? Мужиков наших уводить? Шкура! Твое счастье, что я  завтра выписываюсь! – шипела Мошканова в сторону Ильмиры.
            На Елену надели смирительную рубашку и поместили в одноместную палату под нулевым номером - там как раз единственное место освободилось. Ильмире была оказана посильная медицинская помощь.
            - Надо бы ей дать что-нибудь от испуга – вон как трясется вся, - говорила медсестра, обрабатывавшая ей раны.
            - А есть еще Павел Григорьевич?
            - Есть я, Танечка. Как закончите – пусть пострадавшая зайдет ко мне…
            А чуть позже Ильмире рассказали, почему так произошло. Она  с расцарапанным лицом тихонько лежала на кровати, Рита села рядом с ней и объяснила ситуацию:
            - Серж был негласным кавалером Мошкановой. Они играли в любовь, встречались под  лестницей и, вроде бы, Мошканова даже на него какие-то виды имела. А тут появилась ты и встала у Ленки на пути. Сержа зацепило то, что ты спокойная, и для него стало идеей фикс сделать тебя душой компании. И он за тобой приударил, а Мошканова почувствовала, что он к ней охладел, решила, что теряет его, и приревновала, считая его своим. К тому же Ленка не прощает, если кто-то вторгается на  ее территорию или в ее личное пространство. Она баба мстительная, поэтому хорошо, что ее  от нас перевели, а завтра ее выписывают…
            Рано утром, после подъема, Мошканова пришла в первую палату.
            - Тебе чего? – неласково встретил ее  Сергей.  – Че приперлась?
            - Через  час я ухожу, Сережа.
            - Скатертью дорога. Думаешь, пожалею или буду останавливать? – Сергей был резок, говорил повышенным тоном.
            - Останавливать меня не надо: я ухожу домой. Скажи мне только на прощание: неужели ты променял меня на эту умалишенную? Она же больная, Сережа, она не в себе. Она реально головой поехала – мне Павел Григорьевич сказал, он наш общий врач.
            - Пошла отсюда! Сама ты  дура!
            Тем временем Павла Григорьевича на консилиум вызвала заведующая отделением.
            - Как себя чувствует Рахмедова?
            - Вы имеете  в виду вчерашний случай? Это ЧП может послужить для нее хорошим толчком и дать резкий скачок  в сторону  полного выздоровления. Рахмедова пережила сильную эмоциональную встряску – испуг, которого не ожидала, это может всколыхнуть ее сознание. Я и так наблюдаю  у нее заметные улучшения: она не путает людей, имена, понимает, что происходит вокруг нее, отвечает уверенным голосом, хотя неуверенны сами ее ответы. Я вчера разговаривал с ней – она вполне адекватна, за свои действия отвечает, мысли ее собраны. Я у нее спрашиваю: «Зачем вы пошли за Сергеем?» Она говорит: «Он меня позвал». Я: «А вы отказаться не могли?» Она: «Зачем? Он мне тоже понравился,  я хочу за ним ходить». Вот  только сама она какая-то отрешенная и взгляд у нее безучастный – от этого ее еще предстоит избавить. А то, что она замкнута и немногословна, я считаю нормальной реакцией на случившуюся  с ней трагедию: очень часто у людей после смерти близких и родных людей психика изменяется навсегда. Иными словами, ее неразговорчивость я считаю психической реакцией на личную трагедию. Такой мой итог.
            - А с Мошкановой что? Выписываем?
            - Нет, эту даму я решил здесь придержать до конца недели. Если больше никаких силовых действий не выкинет – выпишу, ну, а будет буйствовать – переведу в отделение  к психам.
            Мошканова спокойно отнеслась к тому известию, что ее на несколько дней еще здесь оставляют, - в конце концов, это не смертельно, в больнице ей нравилось, домой она не торопилась. Однако чтобы не попасть  к психам, она должна была вести себя тихо. Но в одноместной палате ей задираться было не к кому, а в девятую ей вход был заказан: недавние подруги общались с ней только на расстоянии – например,  в пищеблоке. Ильмиру  Рахмедову она теперь тихо ненавидела.
            Единственное, чего Мошканова не понимала, так  это за что ее наказать решили. Подумаешь, бабы подрались. Мужики дерутся – их никто психованными не считает, а тут случай: бабы мужика делили – это, между прочим, святое дело, за него не наказывать, а поощрять следовало бы...
            Перед выходными Елену Григорьевну выписали, а в воскресенье Серж пригласил  Ильмиру в  комнату отдыха.
            - Воскресенье - выходной, - пояснил он. – Многие больные расходятся по домам, их здесь мало, из персонала тоже только дежурные. Нам  даже никто не  помешает.
            - Я не пойду, Сережа, - твердо ответила Ильмира.
            - Почему?
            - Как тебе объяснить? Сережа, я  не помню, что со мной было, знаю только, что у меня сейчас такое состояние, будто ко мне память вернулась. Я испугалась – и как будто проснулась в здравом рассудке. Я хорошо поняла, за что меня побили. Ты знаешь, со мной такого никогда не было. Я никогда не уводила чужих мужиков, и Мошканова своей трепкой словно на место меня поставила. Я боюсь оставаться с тобой наедине, зная, что ты не свободен.
            - Боже, что я  слышу? Неужели ты заговорила? То все молчком-молчком, все какие-то слова односложные, а тут...
            - Мне стало легче, Сережа, и появилось желание разговаривать с людьми. Депрессия прошла. В этом есть и ваша общая заслуга – тех людей, которые меня окружали все это время, и в первую очередь – заслуга  Мошкановой. Она меня стукнула – и я как будто очнулась, пришла в сознание. Я вспомнила, какой  я была. Совсем не такой.
            - Мошканова никогда мне никем не была! Я познакомился с ней только в этом сезоне заезда. Хотя мы здесь и бываем ежегодно, но до сих пор лежали в разных отделениях, а вот сейчас оказались вместе. Видели друг друга первый раз  в жизни. И если что-то Мошканова для себя придумала, то мне это пофигу. Мы развлекались здесь, мы были в формальных отношениях, хотя и целовались и любились, но это была игра на публику. Я лично не собирался с нею ничего продолжать после  выписки. Она для меня останется просто как «больничная любовь». Убедил я тебя?
            - Убедил.
            - Придешь?
            - Хорошо, приду.
            Сергею и самому  пришлось прийти, раз уж он пригласил. Хотя потом подумал и не понял, зачем это сделал. Ведь теперь  Ильмира его не интересовала – она больше не была тихоней и скромницей, ему нечего было с ней делать. Теперь она может представлять разве что другой интерес... А неплохо бы, кстати, хоть разок, баба она складная и  аппетитная. Серж, если честно, уже не раз представлял себя с ней в постели и облизывался, наливаясь желанием с каждым разом все сильнее.
            И вот оно, воскресенье. Сергей принес мандаринов, три коробки конфет с алкоголем и несколько пакетиков кофе с коньяком. Выложил все это на стол.
            - Уж извините, что спиртного нет, а только конфеты, - стал оправдываться он, - но я завтра выписываюсь, и если с утра у меня решат  взять анализ крови, мне бы не хотелось, чтобы там обнаружили алкоголь. Это может отсрочить выписку, а я очень хочу домой. Я ведь здесь уже давно...
            - Вы полагаете, что если съедите все три коробки этих конфет, у вас в крови не будет промилле?
            - Тут  алкоголя, Ильмира, в каждой конфете – одна капля. У нас такие  конфеты даже детям дарят. Меня, здорового бугая, этим тем более не свалишь. Кстати, одна коробка предназначается вам лично – просто как знак внимания. Выбирайте только какая: с коньяком, ромом или ликером?
            - Спасибо. Но я алкоголь не употребляю.
            - Вообще?
            - Вообще.
            - Слушайте, вы опять возбудили во мне интерес. Как  так  вы совсем не пьете?
            - Вот так. Ничего крепче шампанского я в своей жизни никогда не пила.
            - А почему? Это воспитание  или принцип?
            - Это религиозные соображения.
            - Понятно. Но, однако, Ильмира, в жизни часто бывают ситуации, когда необходимо выпить. Хотите, я вас научу? Чуть-чуть дозволяется даже религией.
            - Вы задумали меня упоить?
            - Бог с вами, ни в коем случае! А что, с вами такое бывало?
            - Со мной – не бывало, но я же не вчера родилась.
            - Раз такое дело, то я  вам оставлю конфеты с ликером – из этих трех напитков он  самый слабый и сладкий.
            - Пояснение ваше не очень уместно: в крепости напитков  я разбираюсь.
            - Разбираетесь? – уточнил Сергей.
            - Да. Я длительное время жила с пьющим человеком, да и вообще, я же не на Марсе живу. Оставляйте конфеты, я найду им применение.
            Сергей включил телевизор и нашел музыкальный канал.
            - Плохо, конечно, что только телек. Раньше здесь еще магнитофон был, так по нему радио настроишь – и неплохие песни там крутили, танцевальные.
            Ильмира  тем временем  наполнила чайник и включила в розетку. Сергей открыл конфеты с ромом, съел сам и предложил Ильмире.
            - Да вы не бойтесь, только попробуйте. А будет  горько – закусите мандаринкой.
            Она укусила раз и поморщилась: в конфете был чистый алкоголь. Никогда раньше она не употребляла спиртного, причем никакого и ни в каком виде.  И пить совсем не умела, поэтому естественно, что та доза алкоголя, которая содержалась  в конфетной начинке, была для нее убойной.      
- Съешьте мандаринку, - Сергей положил ей  в рот несколько долек.
            - Ну как?
            - Очень горько. И по вкусу отвратительно. Не понимаю, зачем сладкое мешать с горьким? Что за удовольствие начинять конфеты спиртным? Кому это взбрело в голову?
            - Ильмира, может, выпьем хотя бы за встречу?
            - Выпьем. Только что?
            - Еще по конфете съедим. А вон как раз и чайник подоспел. Надеюсь, кофе вы пьете?
            - Что за кофе? Я смотрю, опять с коньяком?
            - Здесь только привкус. Коньяка, конечно, нет, один  ароматизатор.
            Серж разлил кофе по кружкам.
            - Вам с сахаром?
            - Да, две ложки, пожалуйста.
            - Съешьте еще одну конфетку, я вас прошу.
            Ильмира сунула в рот целую конфету вместе  с дольками мандарина и стала жевать их одновременно, затем сразу же запила кофе.
            - Ну что? – спросил Сергей.
            - Нормально. Вот так хорошо.
            - Наконец-то я вам угодил!
            По схеме она съела еще две конфеты, а потом уже не могла на них смотреть.
            - Можете убирать коробки. Мне хватит. Для меня это очень сильно. Я не привыкла. И кофе ваш тоже больше пить не буду – мне не нравится его вкус.
            - Неужели вы никогда не употребляли крепких спиртных напитков? – все еще не верилось Сергею.
            - Увы. Давайте лучше покурим.
            Они достали сигареты и зажгли их друг другу. В телевизоре как раз запела веселая песня. Ильмира предложила Сергею порастрястись.
            - Потанцуем? – спросила она, глядя на него в упор, пуская дымовые колечки.
            - Белый танец? – усмехнулся он.
            - Пусть так.
            Она первой подала ему руку. Серж поднялся, но танцевать совершенно не умел, поэтому принялся выделывать импровизированные и нелепые па. Ильмира, глядя на него, сначала задорно хохотала, а когда настала ее очередь, неожиданно показала умелую  лезгинку. Сергей смотрел на нее затаив дыхание, а потом отдал должное ее мастерству:
            - Не знал, что вы умеете танцевать.
            - Вам понравилось?
            - Очень. А что это за танец?
            - Лезгинка.
            - Где вы учились ее танцевать?
            - В Дагестане. Я там жила много лет с лезгинами. У них и научилась.
            - И очень здорово у вас получается.
            - Спасибо.  Сережа, а хотите, я вам дам?
            - Не понял… Вы о чем?
            - Все вы поняли. Об этом самом… Вы  ведь этого ждете, признайтесь?
            - Опьянели? – предположил Сергей.
            - Нет, но в голову ударило. Мне ведь много не надо…
            -  Значит, хмель. Я с вами с трезвой поговорю.
            - Да бросьте! Вы ведь меня для этого сюда и позвали, так же? Но вы никак не ожидали, что  я непьющей окажусь. Только, Сережа, чтобы со мной переспать, меня вовсе не обязательно поить.
            - Вы не правы, Ильмира. Я пригласил вас затем, чтобы проститься.
            - Ну да! И для этого принесли завуалированную выпивку и закуску. Вам не кажется, что мы слишком мало знакомы, чтобы устраивать мне такое прощание.
            - Если бы  я хотел вас напоить, я бы купил спиртного в бутылках.
            - Перестаньте, Сережа! К чему  нам этот детский сад? Смотрите: мы же с вами занимаемся откровенным ребячеством! Сидим тут, как дети: шоколадки, мандаринки, кофе, танцульки. Мы с вами оба прекрасно понимаем, что это не нужно ни вам, ни мне.  Вам от всего этого скучно. Признайтесь, что я права? Это мне хорошо, для меня вечер организован удачно, но не для вас. Вам противно, это же видно, а мне вас жалко, ей-богу. Считайте, что своим непристойным  предложением  я вас просто пожалела.
            - Нет, вы определенно опьянели и вас потянуло на подвиги… - упрямо не сдавался он.
            - Так пользуйтесь случаем, если я  пьяная! – вызывающе вдруг бросила она.
            - Чертовка! Надоело мне с тобой спорить, - сдался Сергей и внял ее призыву, воспользовался…
            Серж приблизился к ней и бесстыдно сунул руку ей под штаны, пополз по ляжке. Второй рукой полез под рубашку. Тремя пальцами расстегнул лифчик. Ильмира не сопротивлялась.
            Сергея выписали лишь в среду: в понедельник не было заведующей отделением, а без ее разрешения выписка не производилась. А во вторник не было лечащего врача Сержа, а другой врач не имел права выписывать чужого пациента. Поэтому домой Сергей уехал лишь среди недели, а до этого дня поддерживал с Ильмирой интимные отношения. Они уединялись только для того, чтобы совокупиться, и довольные расходились, а если виделись в больничном коридоре или в   пищеблоке, не подавали виду, что между ними что-то происходит. Потом Сергея выписали, отношения прекратились. Он даже ей никаких координат о себе не оставил. Так для Сержа кончился очередной «больничный  роман».
            Пришло время выписываться самой Ильмире. Накануне выписки ее пригласил ее к себе Павел Григорьевич.
            - Как вы себя чувствуете, Ильмира Владимировна?
            - Прекрасно. Я полностью здорова.
            - Здоровы? – уточнил врач.
            - Абсолютно. Я уже давно здорова, только вы меня здесь подзадержали.
            - Ну, знаете… - развел руками Павел Григорьевич. – На всякий случай. Для профилактики.
            - А что со мной было, Павел Григорьевич? Я помню, что пыталась совершить самоубийство, помню, из-за чего, но это же не просто так. У меня ум за разум зашел, так?
            - Не совсем. У вас сначала произошел стресс, который затем сменился глубокой депрессией. А на фоне депрессии развилось умственное расстройство. Вы даже себя не знали.
            - Это как?
            - Вы не могли сказать ни своей фамилии, ни своего возраста – вы просто не знали этих вещей. А знаете, почему так случилось?
            - Почему?
            - Потому что вы остались со своей проблемой наедине, а нужно было кому-то о ней рассказать. Поверьте, общение очень помогает. Обещайте мне, что больше никогда не будете замыкаться  в себе.
            - Обещаю.
            - А самое главное, обещайте, что больше не будете покушаться на свою жизнь, иначе опять  у нас окажетесь.
            - Обещаю.
            - Вам можно поверить под честное слово?
            - Суицида не будет, - твердо повторила Ильмира.
            - Вот и славно. В таком случае, завтра с утра придете сюда ко мне, и я вам оформлю бумаги.
            - А сегодня нельзя?
            - К сожалению, нет. Такова формальность: врач должен сначала убедиться, что его пациент совершенно здоров. И потом, выписка, как правило, производится утром. Такой порядок.
            Ильмира понадеялась, что это событие останется для всех незамеченным, но не вышло: известие о выписке Рахмедовой быстро стало известно в девятой палате. И хотя из прежнего состава там осталась только Рита, новые товарки с удовольствием  подхватили существующую здесь традицию, и потому Ильмире было сказано «накрывать   поляну».
            - Проставляйся, - кратко попросили ее.
            Она щедро открыла перед дамами коробку конфет с ликером – подарок Сержа. Но ответ одной из дам ее сильно разочаровал:
            - Тут всего двенадцать штук – получается по две на сестру. От двух штук даже нигде не завоняет. Надо в  магазин идти – отовариваться.
            Деньги на «товар» собирали всем миром, а точнее, всей палатой. И  в магазин отправили  Ильмиру – того, кто виновник торжества.
            Выбор спиртного не стал для Ильмиры сложной дилеммой. Глядя на ряды стеклянных бутылок, она водку сразу отвергла – она боялась  водки, а прикинула, что из всего этого изобилия могла бы выпить сама. И остановилась на полусладком вине.  Стыдливо взяв  две бутылки, Ильмира не знала потом, куда их спрятать,  и чуть до места донесла.
В палате ее выбор неожиданно одобрили.
- Молодец, что не догадалась водки купить, а то была б  у нас с ликером вприкуску – гремучая смесь.
- Ты сама-то пить будешь? – спросила  у нее Рита, - или у тебя опять «сухой закон»?
- Буду, но чуть-чуть. Полстакана вполне хватит.
Ей налили, сколько было сказано. Ильмира залпом осушила половину стакана, поморщилась, но терпеливо проглотила. А закусила двумя своими конфетками, которые уже не казались ей столь противными.
- Ильмира, что ты делаешь? – услышала она в ответ. – Так никто не пьет. Кто ж это мешает алкоголь?
- Я хочу напиться, девочки, - радостно сказала она.
- Только не здесь. Домой приедешь – там и напьешься.
- Мне понравилось, девчонки! – весело заблестела глазками  Ильмира. – Налейте мне еще.
- Налить еще?
- Да.
Ей снова налили, но она отпила всего три глотка и уже больше на вино смотреть не могла. А на донышке вина еще чуть-чуть оставалось.
- Ну, и кому это? – строго спросили  у нее.
- Кому-нибудь из вас, - смешливо ответила она. – Бабоньки, вы меня извините, но я больше уже не могу. Я пойду прилягу.
Ильмира мгновенно опьянела. Ей стало легко и весело, захотелось каких-то действий. Устроившись на кровати, она взяла  и позвонила Насте Семиной.  Говорила коряво:
            - Как жизнь, Настен? Шо делаешь?
            - Ильмира, я тебя не узнаю. Ты что делаешь?
            - Мне хорошо, Настенька! – смеялась Ильмира. – У меня хорошее настроение!
            - Боже, неужели ты напилась?
            - Не напилась, а немножко выпила, - поправила  Ильмира.
            - Зачем? Ты же никогда  этого не делала…
- Надо же когда-то начинать.
Настя никак не отреагировала на звонок  Ильмиры: ну подумаешь, напилась баба, так что ж? Первый раз в жизни? А ничего, она не ребенок, что ей сделается?
            Не прошло и получаса, как Ильмира уже спала, удобно расположившись на больничной койке.
            С самого утра она уже была возле кабинета Павла Григорьевича. В ожидании, пока ей заполнят все бумаги, она села на кушетку, стала рассматривать коридорные полы, ковры, двери, окна… Вдруг  над собой  услышала  девичий голос:
            - Мама, это ты?
            Ильмира повернулась. Перед ней  в белом  халате стояла живая Гузель…
 
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
 
Дочь
            Никто не знал, что на самом деле Гузель жива. Свидетелей тому не было, а Анвар постыдился признаться, что Гузель удалось вырваться и бежать. Когда он притащил сестру в лес и схватил ее  в охапку, чтобы нанести удар, Гузель сильно ударила его ногой по причинному месту. От боли Анвар ослаб, выронил нож, выпустил Гузель, а сам рухнул на землю, корчась в болезненных конвульсиях. И пока он корчился, Гузель убежала. А когда Анвар, наконец, поднялся на ноги, сестра была уже далеко. У нее были деньги, поэтому она смогла добраться назад до Махачкалы, а оттуда – в Москву.
            По московской улице шла красивая девушка южной наружности. Прямо на ходу она с аппетитом  ела чебурек, невзирая на то, что  в нем могло быть несъедобное мясо, в частности, свинина. Это была Гузель Рахмедова. Она не блуждала по широким улицам бесцельно, а шла целенаправленно, прекрасно ориентируясь в огромном мегаполисе. С Москвой  Гузель была знакома; пусть не хорошо, но сейчас, направляясь по нужному адресу, точно бы не заблудилась: в Москве Гузель была не однажды и проводила здесь по несколько дней - как правило, на каникулах. Она приезжала в Москву со своей русской подружкой  Машей.
            Маша и  Гузель вместе учились в махачкалинском колледже. Семья Маши была  русской, но всю жизнь  прожившая в Махачкале. В дагестанской столице жили  и другие родственники  Маши, а в столице федеральной жила ее любимая двоюродная сестра Ксения. Сестры были одногодками и фактически росли вместе, а три года назад Ксения уехала покорять Москву. Уехала не сама, а по приглашению: еще будучи школьницей, она стала победительницей конкурса, проходившего тогда на махачкалинском  радио, и в награду получила право стать соведущей музыкальной программы – другими словами, помощницей ведущего. Потом ее услышали в Москве и пригласили поработать у них, предоставили жилье. Ксения согласилась не раздумывая, и сегодня она – популярная радио- и телеведущая, известная фигура в российском шоу-бизнесе.  Вот у нее-то и останавливались подруги, будучи в Москве, и именно к ней лежал путь  Гузель из Дагестана. 
            Когда Гузель позвонила в квартиру Ксюши, той дома не оказалось. Гузель не расстроилась, а поехала к ней на работу – она отлично знала, где можно найти сестру Маши.  Для Ксюши  появление Гузель стало полной  неожиданностью, но все же Ксюша проявила гостеприимство. Вообще, Москва Ксюшу не испортила. Ксюша не стала жадной или высокомерной, а проявила все свое благородство при встрече гостьи.  Быть может, сказывалась  кавказская широта души, свойственная тамошнему населению, которую русские дети, выросшие на Кавказе, впитывают в себя подобно губке. 
Квартира  Ксении была большой и просторной, но Ксюша жила здесь одна. В силу профессиональной занятости ей некогда было заниматься личной жизнью,  к тому же часто приходилось работать и по ночам. Поэтому она была очень рада видеть Гузель: вдвоем  веселее. А когда Гузель попросилась к ней на постой, не отказала: места-то хватает. Ксения дала Гузель московскую прописку, и это с ее подачи  Гузель нашла себе работу медсестры в  психиатрической больнице. Она работала всего несколько дней и – надо же, такая встреча!   
Ильмира не поверила своим глазам. На мгновение ей показалось, что теперь она точно сошла с ума. Она встала с кушетки и протянула руки, чтобы коснуться Гузель.
- Гузель, это ты?
- Мамочка! – запищала от радости дочка и бросилась ей на шею.
- Гузель, девочка моя, да возможно ли это? Мне отец написал, что Анвар тебя убил.
- Он не смог, мама. Ему не удалось убить меня, я вырвалась. А ему стыдно было признаться, что  я его ударила.
            - Не верю своим глазам! Гузель! Живая!
            Из кабинета вышел  Павел Григорьевич с бумагами в руках.
            - Ильмира Владимировна, вот ваши документы на выписку…
            Ильмира не слушала его, продолжая целовать дочь:
            - Дай мне насмотреться на тебя! Аллах мой, я из-за тебя сюда попала, чуть совсем не свихнулась, а ты живая, стоишь передо мной, улыбаешься…
            - Ильмира Владимировна! – еще раз окликнул ее врач.
            - Павел Григорьевич, смотрите, это же она, Гузель, моя старшая дочка, которую убили, -   с умилением рассказывала Ильмира.
            - Но я вижу, что она жива… - растерянно сказал Павел Григорьевич.
            - Сегодня самый счастливый день в моей жизни! – не переставала радоваться Ильмира.
            - Вот видите, как получилось, - развел руками Павел Григорьевич. – Вы ее оплакали, из-за нее оказались в нашей больнице, а все было зря. Может, и не стоило вам так  переживать?
            - Господи, но кто же знал, что так получится? Я никогда бы не подумала, что Ахмет  может мне наврать о гибели ребенка… Гузель, а как ты попала в эту больницу?
            - Мама, я здесь работаю. Я только устроилась, пятый день. Я здесь медсестра в шестом отделении – я  же училась на медсестру.
            - А отец говорил, что ты  в рабочие собиралась…
            - Я хотела, да. Но в последний момент, изучая список учебных заведений, остановилась на медицинском колледже.
            - И вы очень правильно сделали, - поддержал Павел Григорьевич. – Вы выбрали отличную профессию, а главное, нужную и полезную. Я полагаю, что теперь ваша мать в надежных руках, я могу вам ее смело доверить. 
            - Павел Григорьевич, спасибо вам за все! Вы помогли мне стать на ноги, вы дали мне новую жизнь, а теперь ваша больница мне на прощание еще такой сюрприз преподносит. Наверно, я должна была попасть сюда; это судьба.
            - Мой вам совет все-таки лучше сюда больше не попадать, - искренне пожелал ей врач, и Ильмира, сопровождаемая дочерью, наконец-то покинула отделение неврозов.
            Гузель привела мать в свое отделение, завела в ординаторскую.
            - Здесь мы обычно собираемся, когда свободны. Здесь как раз никого нет.  Мам, ты  кофе будешь?
            - Я ничего не хочу, только смотреть на тебя и говорить-говорить… Я когда-то просила твоего отца, чтобы он мне позволил проститься с вами, с детьми – а то я уехала, а с вами не простилась. Он мне привез их всех, кроме тебя. Так что я тебя очень давно  не видела…
            - Мам, а почему  ты уехала?
            - Я не могу тебе этого сказать. Скажу только, что это было сделано в целях моей личной безопасности, ради спасения моей жизни, если угодно. 
- Все было так серьезно?
- Очень.
- Мамочка, я так рада, что встретила тебя! Веришь ли, утром шла на работу и даже никакого предчувствия не было, что что-то произойдет! – Гузель села к матери и снова крепко ее обняла. – Теперь мы с тобой не расстанемся! Я тебя никуда не отпущу!
- Доченька моя! – Ильмира заплакала. А потом достала сигареты.
- Мама, ты разве куришь? – Гузель удивилась.
- Да, дорогая моя. Я теперь вообще делаю все то, чего не делала никогда раньше. И курю, и спиртным балуюсь, и сама себе хозяйка.
- Это интересно, но здесь курить нельзя. Стань тогда возле самого окна и открой форточку.
Ильмира так и сделала и пустила дым на улицу.
 - Я по письму твоего отца поняла, что ты недавно была дома, в ауле.
            - Да, я была  там перед свадьбой.
            - Как  там  Гульнара? Ты ее видела?
            - Конечно. Гульнара сейчас заканчивает школу – ей остался последний год, а потом она хочет, как я, уехать оттуда и учиться. Правда, не знаю, разрешат ли ей это… Мне уже разрешили…
            - Они не могут запретить! – резко отозвалась Ильмира. – Пророк разрешил женщине работать, если она хочет!
- Гульнара сказала, что в этом случае она или уйдет из дома, или утонет. Но замуж не пойдет.
- Утонуть она уже однажды пыталась, только струсила.
- Когда это было?
- Когда ты уже в Махачкалу уехала. Это правда, что ты в Махачкале влюбилась?
            - Да.
            - И правда, что ты переспала с тем парнем?
            - Да.
            - Как  же тебя угораздило?
            - А что? Моя честь, как хочу, так ею и распоряжаюсь. И ты знаешь, мама, я нисколько об этом не жалею.
            - Отец от тебя из-за этого отказался…
            - Аллах акбар! Умолять его о прощении я не буду, потому что не хочу возвращаться в Дагестан и жить по  тамошним порядкам.
            - А как так случилось? Ты что, поверила тому парню?
            - Да, мама, поверила. А он, как потом выяснилось, меня просто проспорил. Ему было интересно переспать с  девственницей, и он заключил с кем-то пари, что затащит меня в постель, и выиграл его. А обещал жениться, гад такой! Но я на него не в обиде! Я очень рада, что так вышло.
            - Он русский был или  дагестанец?
            - Русский, конечно. На такие поступки способны только русские.
            - Отец писал, что Анвар  стал совершенным зверем, как из армии пришел, а ты его не побоялась и сумела убежать. Как тебе это удалось?
            - Легко: я его вырубила  одним  ударом в известное место. Я ударила, он сразу ослабил хватку, свалился на землю, задергался, а я рванула наутек.
            - Гузель, ты меня поражаешь. Ты набралась храбрости и ударила Анвара. А если б он вдруг тебя догнал?
- Не  догнал  бы, мама. Точно говорю, он бы за мной не побежал. У него на это просто не оставалось сил.
- А Рамин? Он все так же рисует?
- Что ты, мама,  я видела его рисунки – это нечто потрясающее! Это такая красота, что, мне кажется, из него может получиться отличный художник.
- А как ты очутилась в этой больнице? Кто помог тебе сюда устроиться?
- Ксюша. У нее много связей и вообще я  ей многим обязана. Я и живу сейчас у нее.
- Что за Ксюша?  
- Одна моя знакомая. Я ей многим обязана.
Примерно через час Гузель отпросилась  с работы и вместе с мамой ушла домой. Ильмира повела дочку к себе, а там ее ожидал еще один сюрприз: на кухне за столом   в компании работающего телевизора и пива с воблой  сидел Чернецов – хозяин квартиры собственной персоной. Ильмира его не ждала: ему сидеть оставалась еще  месяца  два-три. Она разинула рот и не знала, что сказать. Он сам сказал:
- Опять ты здесь?
- Саш, ты уже дома? – Ильмира была растеряна. Возвращение  Чернецова стало полной неожиданностью. Сейчас она его не ждала и, естественно, была ему не рада.
- А ты что, не рада меня видеть? – спросил он безразлично, скорее ради интереса, скосив глаза в ее сторону.
- Я не ждала сейчас…
- А меня отпустили досрочно за  хорошее поведение. С такими сроками, как у меня, на  киче  делать нечего.  Я исправился, какого хрена меня там держать?
 
- Ты больше не будешь нас бить? – усомнилась Ильмира.
- Нет уж, шиш вам! Вас, сук, я буду лупить, как и раньше, если посчитаю нужным.
- Ты хоть бы написал, что освобождаешься раньше срока…
- На кой? Я здесь хозяин, кого мне предупреждать? Да и не ждет меня никто.
Ильмира рассмотрела Чернецова. Сашка сильно изменился: внешне подурнел, на руках появись наколки и былая опрятность, ухоженность улетучились без следа – он как-то заметно опустился. Одет был очень странно: войлочные штаны и телогрейка.
Ильмира замялась.
            - Саш, это моя дочь Гузель, я тебе о ней когда-то рассказывала.
            - Я ее узнал, - сразу же ответил Чернецов. – Я ее помню с того дня, как был у вас  дома. Только она повзрослела, но такая же красавица!
            - Спасибо! – растаяла Гузель -  Я вас тоже помню. Вы к нам в Дагестане домой приходили и за столом еще сидели. Здравствуйте!
            - Привет! – любезно отозвался Сашка.
- Саша, нашим женщинам комплиментов делать нельзя, если ты забыл, - строго предупредила  Ильмира.
- А это не комплимент: это оценка состояния.  Странно: твоя дочка, а на тебя она совсем не похожа. Типичная южанка.
            - Я знаю. У меня их шестеро, и ни один не похож на меня. Все в  Ахмета. Саш, я тут пока жила недолго… у тебя… Я не всегда здесь жила, а только недавно вернулась…
            - И дочку привела? Да ладно, хрен с вами, живите, - опередил ее вопрос Чернецов. – Я на зоне привык к обществу и отвык от одиночества, так что мне теперь тут одному скучно будет. Только мужиков посторонних я здесь чтоб не видел.
            - Я с этим завязала, - соврала  Ильмира. И, словно извиняясь, сказала:
            - Саш, мы пойдем с Гузель уединимся, нам поговорить надо…
            - Идите, мне что…
            Покинув общество Чернецова, Ильмира скинула эсэмэску  Насте Семиной о том, что она уже дома. Настя ей тут же перезвонила.
            - Твой ребенок у  меня, - первым делом  сообщила Настя. – Мы его по очереди с Ириной Николаевной воспитывали.
            - Настя, Сашка пришел.
            - Уже?
            - Да, освободился досрочно. Но на зека он мало похож – скорее, на бомжа. Встретил меня нормально, что удивительно. Сказал, что исправился, но лупить нас все равно будет.
            - А пускай делает, что хочет, я  его не боюсь. Я замуж собираюсь.
            - Ты серьезно? Неужели за Славика?
            - За него, родимого. Сейчас как раз день подбираем, но думаю, что в феврале.
            - Чего это зимой? В мороз…
            - А я где-то прочитала, что февраль – хороший месяц для свадьбы.
            - Ерунда! Я  в свое время в июне выходила – тоже считалось хорошо, и шо?
            - А что плохо? Разве тебе с Ахметом плохо жилось? Разве ж он был скотиной?
            - Нет, он хороший человек. Однако я много раз задавала себе вопрос: а что бы со мной было, если б я не пошла тогда за него? Как бы, интересно, сложилась моя жизнь, где бы я была сегодня? Ладно, не будем сейчас обсуждать мою глупую семейную  жизнь; лучше я за Исмаилом  приеду, тогда и поговорим.
            Забирая ребенка, Ильмира спросила у Насти:
            - Насть, как ты думаешь, на кого  похож Исмаил: на меня или на Сашку?
            - Не знаю. Мне кажется, ни на кого. По крайней мере, я никакого сходства не уловила. А что?
            - Так, ничего.
            - У нас со Славиком тоже скоро пополнение будет.
            - Врешь!
            - Ей-богу. Мы  потому к свадьбе-то и заторопились. Хотим, чтоб семья была, как полагается. Ты, кстати, придешь?
            - Если пригласишь.
            - А я что, по-твоему, зря столько времени об этом распинаюсь?
            - Намек понят. Насть, что я тебе должна за Исмаила?
            - Иди ты! Нашла, что спросить. Это ж надо такое придумать!..
            Ильмира не напрасно спрашивала у Насти, на кого похож мальчик: Гузель обязательно должна увидеть своего братика, иначе никак. Пусть  Ильмира и не хотела этого, но не прятать же теперь ребенка… Вот только правду Гузель знать не обязательно. А чтобы она не догадалась или не поняла, надо было найти для нее другой ответ. И  Ильмира его нашла…
            В первый вечер они с Чернецовым остались одни. Сашка валялся на диване, бесцельно пялясь в голубой экран, Ильмира возилась с Исмаилом. Неожиданно Чернецов приперся к ним и устроился в кресле.
            - Ты ничего не хочешь мне рассказать? – начал он разговор.
            - А что ты хочешь знать? Тебя интересует что-то конкретно?
            - Все.
            - Что – «все»?
            - Как вы тут жили без меня? Что изменилось в мое отсутствие?
            - Хорошо жили, Саш. На юг ездили отдыхать.
            - Кто? Ты?
            - Мы с Настей.
            - Это с той  дурой, которая меня посадила? 
            - Эта, как ты говоришь, дура собирается, между прочим, замуж. Она на юге познакомилась с хорошим человеком…
            - А я, значит, был плохой…
            Ильмира всплеснула руками:
            - Саша, никто не говорит, что ты плохой, просто…
            - Просто вы вдвоем упекли меня на зону. Знаешь, ощущение такое, что вы меня элементарно убрали, чтобы я вам не мешал. На юг вы ездили… а у меня там тоже был своеобразный курорт!
            - Не говори ерунды! - Ильмира стала складывать в шкаф детские вещи. – Мы устали от твоих побоев, Саша, и просто не знали, что нам делать.
            Она старалась говорить смело, а сама чувствовала, что боится Чернецова еще больше. Он неспроста заговорил о тюрьме, его это очень сильно обидело. Ильмира решила, что виновата  перед ним.
            - Сразу видно: бабы, быстрей к  ментам бежите, - ощерился он. – Нет чтоб сдачи дать… Конечно, меня проще было сдать мусорам  и поэтому  я плохой. А вы мне жизнь поломали, но все равно святые.
            - Саш, да не плохой ты, - врала Ильмира. – Просто, понимаешь… Не обижайся, но ты бесполезный человек для Насти. Она ведь думала, ты ее замуж возьмешь, она ребенка бы хотела, а ты… Она поняла, что ты ей всего этого не дашь, и ушла от тебя. Зачем только ты ее избил после и убить грозился?
            Он промолчал. Возразить ему, похоже, было нечего. Однако и доказывать ничего не стоило: он не захочет понять, почему так вышло, и будешь выглядеть только глупо.
            - Откуда здесь взялась Гузеля?
            - Она не Гузеля, а Гузель. Она работает в психбольнице медсестрой, в Москве недавно, ко мне просто в гости зашла.
            - Она не будет с тобой жить?
            - Нет. У нее другое жилье. А почему ты спрашиваешь?
            - Потому что я здесь хозяин и  имею право знать, кого беру или пускаю на постой.
            - Скажи, Саша, чего мне теперь ждать? – Ильмира была сильно взволнована. – Чем ты теперь намерен заняться? Пить каждый день, да? Компании здесь собирать – чем?
            - Это мое дело, я хозяин.
            - Да я знаю, только что ты прикажешь делать мне? – Ильмира его уже почти молила. – Ты же знаешь, как я этого боюсь! Знаешь, как я боюсь, когда ты в таком состоянии! А если ты сюда еще и друзей наведешь?
            - А что ты стонешь? Не нравится – уходи! Вот уж в натуре, свалилась ты на мою голову! Что мне теперь, всю жизнь этот грех замаливать?
            - Саш, я скоро на работу пойду! Да, я уже  в поиске… уже есть предложения, - на ходу сочиняла она, нервно подергивая губами. – У меня появятся деньги и я, наконец, смогу уехать от тебя.
            - Уехать? – нахмурился он. – Вряд ли… Москва – слишком дорогой город, тебе работать придется очень долго. А у Гузели ты жить не можешь?
            - Гузель сама живет на квартире…
            Чернецов усмехнулся:
            - Как приятно, когда от тебя кто-то зависит! Можно делать, что хочешь, и знаешь, что никуда он с подводной лодки не денется! Нет. У меня другие планы, если тебе это интересно. На зону я не хочу и хочу жить, а не выживать, поэтому собираюсь жить честным  фраером.
            - Это что значит?
            - Я буду искать работу  и зарабатывать деньги, так что пить от безделья мне будет некогда.  Я примерно знаю, куда меня могут взять, вот туда и пойду. Но это будет завтра, а сегодня… - Чернецов приблизился к ней и погладил по лицу. – Больше всего я соскучился по женской ласке и сегодня ты должна быть моей. – Сашка засопел, будто голодный самец. Ильмира  стояла не двигаясь, точно окаменела.
            - Пожалуйста, Саша, не сейчас, - беспомощно шептала она. – Я сейчас не хочу.
            - Хорошо, не буду, - сговорчиво согласился он. – Ты сама придешь ко мне этой ночью. И попробуй только не прийти: возьму силой. И не вздумай стучать ментам, что я тебя снасильничать грозился.
            Сашка ушел, а у  Ильмиры опустились руки. Она села на диван и буквально не знала, что ей делать.
            Когда Чернецов затих, Ильмира вышла на кухню, нашла в холодильнике его банку пива, села за стол и закурила. Сигаретные искорки служили ей освещением. Чередуя сигарету с пивом, она думала.
            «Неужели же Сашка – моя судьба? Как странно: он всегда меня преследует… а я  его. Вот опять мы вместе… Что интересно: пока он сидел, я тоже жила в другом месте и с другим человеком. Теперь нет ни места, ни человека – так этот нарисовался! Я сегодня ему сказала, что он бесполезный для жизни человек… А я? А мне когда-то это же самое сказал Шаверин, мне тоже, как и Сашке, ничего не надо! Мы с ним оба бесполезные! Так, может, нам и правда объединиться  в одно, и будет нас двое бесполезных! Будем жить с пользой друг для друга! Нет, таких случайностей не бывает!»
            Утром она не обнаружила Чернецова дома, стала собирать Исмаила в садик. А потом на улице столкнулась с Гузель. Она направлялась к матери в гости.
            - Мам, а ты уходишь? А я к тебе забежать решила. Иду с ночной, делать сильно нечего, и вот подумала… А что это за мальчик? Ой, какой хорошенький!
            - Гузель, познакомься, это твой братик, Исмаил.
            - Как братик?
            - Это мой самый  младший ребенок,  я родила его уже здесь.
            - И сколько ему?
            - Три года.
            - А почему Исмаил? Это же жертва во имя аллаха… Это же Исмаил топнул ногой на месте источника  Замзама…
            - Имя никак ни с чем не связано. Мы идем в садик – пойдешь с нами? Заодно посмотришь, где наш садик, и сможешь сама его забирать.
            Гузель присела перед мальчиком на корточки и рассмотрела его поближе:
            - А он на тебя совсем не похож. Он русский ребенок.
            - А на кого он должен быть похож? – Ильмира напряглась. – Вы, мои дети, тоже на меня не похожи.
            - Не знаю. Но мы все в отца пошли.
            - Это, может быть, потому, что он еще маленький. Вы с Анваром в очень раннем детстве тоже на отца мало походили…
            Исмаил начал что-то лепетать на своем детском языке, Гузель восхитилась:
            - Какой умница! Как  хорошо разговаривает! Можно, я его на руки  возьму?
            - Возьми, конечно!
            Гузель взяла мальчика на руки, а он и не сопротивлялся.
            - Ты смотри! – изумилась Ильмира. – Он вообще-то ребенок не ручной – его некому по рукам таскать, он и не приучен. А у тебя тихонько сидит.
            - Я ему понравилась! Он меня сразу почувствовал! Можно, я его поведу?
            - А тут садик близко, пару минут всего.
            - Ну  веди меня… - Гузель послушно пристроилась рядом с матерью.
            - Слушай, доча, а может, мне сообщить твоему отцу, что ты жива?
            - Он же от меня отказался, какая ему теперь разница?
            - Ну-у, отказался!.. Он же все равно остается твоим отцом, он имеет право знать правду, как ты считаешь? Тем более что ты к нему больше не вернешься, так какая ему, действительно, разница? Гузель, я знаю Ахмета. Для него девичья честь – это очень серьезно, он очень ревностно к этому относится и с меня в свое время жестко требовал ее наличия, но даже из-за бесчестья он не может сохранять холодное равнодушие к  твоей гибели – все-таки ты его ребенок. Он не может просто взять на это и плюнуть. Он отказался от тебя демонстративно, перед всеми, перед своими сородичами; это показной отказ.
            - Мама, а ты подумала, в какое положение ты ставишь Анвара? Ведь если только там узнают, что он меня не убил!.. Это ж какой позор для него будет! Он же сразу рискует стать абреком!
            - Ты ж его ударила и вырвалась…
            - Мама, ты сейчас рассуждаешь так, будто никогда не жила  в нашем обществе! Какое это имеет значение? Он мужик, он джигит и обязан был перебороть меня, догнать и казнить! А он этого не сделал и обманул всех. Струсил! Ты хочешь, чтобы твой сын стал абреком?  Знаешь, вот он меня убить хотел, а я  на него зла не держу и участи абрека ему не желаю. Я понимаю, что у него выбора не было, а судьба решила сделать крайним именно его.
            - Хорошо, доча, ты меня убедила: я не буду ничего сообщать твоему отцу.
 
            Чернецов вернулся домой лишь к обеду и сразу засел на телефон.
            - Привет, Игорек, это Саня. Чернецов – какой? Тот, который с позором ушел со студии прямо на зону! Да, уже откинулся на днях. Я понимаю, что не ждали. Да, никого не предупредил, это правда. А зачем? Меня ж никто не ждал, понимаешь? Я дома только третий день, но я  не собираюсь жить по понятиям и назад возвращаться у меня желания тоже нет. Я хочу жить нормально. Игорек, я вообще не изменился.  Я даже курить не начал. Я на зоне-то был меньше года, потом меня перевели на поселение, а оттуда уже отпустили совсем. Мне только эти полтора года всю жизнь испоганили. Я думал найти работу и сегодня по утряни пошел по адресам. Как успехи? Везде одинаково. Где-то сразу отказывают, пеняя на судимость, а где-то отправляют вежливо, обещая подумать, посоветоваться, подыскать – ясно, да? В мебельный магазин, правда, готовы взять грузчиком – так прямо и заявили, типа, ценного имущества, которые бы ты мог спереть, у нас нет, а там шкаф или диван ты вряд ли утащишь незаметно. Конечно, при таком отношении их бы послать подальше, но других предложений нет, а мне надо зарабатывать, а не сидеть и ждать. Но в магазине платят мало, да и грузчиком мне быть как-то не в  лом. Не, место, конечно, неплохое, но у меня все-таки высшее образование, я знаю английский, а за плечами опыт работы журналистом-международником.  Я помню, что ты мне когда-то в приватной беседе намекал, что можешь посодействовать,  у тебя большие связи…
            - Связи, Саня, у меня действительно есть, хотя и не большие. А ты знаешь что, ты приходи ко мне прямо  в Останкино, я тебе, бывшему сотруднику, закажу пропуск.
            - Меня точно пропустят?
            - Во-первых, персоной нон грата тебя никто не объявлял и про тебя, если честно, уже все забыли, даже Семина. А во-вторых, директор у  нас уже год как новый…
            - А Симаков куда делся?
            - С Симаковым там темная история. По официальной версии, он ушел сам, а по неофициальной – ему предложили уйти добровольно, причем предложили откуда-то сверху, вроде даже как из Кремля. Он, видишь ли, в моральном плане сам был не очень-то идеален и чист – там что-то вроде второй семьи, рогатый муж, шантаж… Еще есть версия, что его заказали, но в обмен на жизнь он должен был освободить свое место. Кто-то говорит, что на него и вовсе мафиозные структуры наехали… Сейчас гуляют разные версии, но для меня лично это все несущественно: главное, что Симакова больше нет.
            - Вот это новость! Вот это ты меня порадовал! Ладно, я приду, потом все расскажешь. Где-то через часик  жди меня.
            Охранник на КПП был все тот же. Он Чернецова узнал сразу и встретил, как родного: с удовольствием с ним поздоровался и протянул руку.
            - Александр Николаевич? Вот так неожиданность! Какими судьбами?
            - Здорово, Серега! Ты все здесь батрачишь?
            - Почему нет? Место хорошее, прибыльное…
            - Это да. Мне тут пропуск не оставляли?
            - Тебе пропуск? Да ты ж свой! Иди с богом!
            - Спасибо, Серега!
            - А что ты как будто рановато появился? Тебе же, кажется, два года дали…
            - Амнистия, Серега! Слушай, я все-таки позвоню в  маркетинговую службу – на всякий случай?
            - Да бог с тобой, звони!
            Чернецов крутанул диск.
            - Игореш? Ну  где ты? Я уже давно жду внизу…
            Игорь с Чернецовым ехали в лифте, когда между этажами лифт был остановлен извне, и в  кабину вошел новый директор. Сашка, не зная, что это директор, просто так  с ним поздоровался.
            - Здравствуйте, - приветливо ответил руководитель и с любопытством  уставился на Сашку, стал внимательно  его  рассматривать.  И неожиданно предложил:
- Ну-ка, пойдемте со мной.
Чернецов послушно пошел за директором. Пришли они в директорский кабинет. Секретарша, увидев Чернецова, обомлела, но сказать ничего не успела: бывший журналист скрылся за дверью.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - указал на стул директор. – Меня зовут Борис Анатольевич Дзеев, я генеральный директор этого телеканала. А ваше имя-отчество?
- Александр Николаевич, - представился  Чернецов.
Дзеев еще раз пристально вгляделся в физиономию гостя.
- Слушайте, мне ваше лицо что-то знакомо… Где я  мог вас видеть? Вы, случайно, на телеэкране никогда не появлялись?
- Случайно, появлялся. Я вел репортажи из-за границы, а в  последние  три года работал на Северном Кавказе.
- Так вы журналист? Это еще лучше! А где вы работали?
- Здесь.
- Здесь?
- Да, на этом канале.
- А теперь что же? Чем  вы сейчас  занимаетесь?
- Три дня назад я освободился из тюрьмы, где провел полтора года за избиение Насти  Семиной. Симаков меня уволил сразу же, как только за мной приехали, - сказал, что я запятнал репутацию канала.
- Это Симаков ее запятнал! Вы хоть были подчиненным журналистом, а он – директор! Ну, да черт с ним, оставим! Я не хочу это обсуждать. Значит, вы сидели? Это то, что мне и надо! Слушайте, вы для меня просто находка! Александр Николаевич,  у меня к вам деловое предложение. Я вас когда увидел, вы буквально сразили меня наповал своей внешностью. У вас такая фактура!.. Невероятно годится для нашей передачи. Мы как раз собирались объявить кастинг на роль ведущего, но вас я готов взять без всякого кастинга. У вас есть для ведущего все данные, у вас отличная дикция. В общем, мы готовимся запускать в сетку вещания канала программу про тюрьму. Это даже будет, наверно, целый проект – мы пока над этим работаем. Так вот программа должна быть реалистичной, основана на реальных событиях, только это не реалити-шоу, а жесткий натурализм: зеки, их быт, тюрьма – все натуральное. Но у нас нет желающих вести эту программу – кто отказывается, кто боится, кто по внешним данным не подходит. Нам нужно, чтоб было убедительно, - представляете, какой рейтинг этот проект будет иметь? А тут подворачиваетесь вы, к тому  же столкнувшийся с тюрьмой воочию. И я понимаю, что вы – тот, кого я искал!
- Никогда не думал, что я похож на зека, - усмехнулся Чернецов.
- Сейчас – да, сейчас ваш образ именно тот, который мне нужен, только, пожалуйста, не меняйте своей внешности; мы вас для эфира сами приберем, как надо. Скажите только, как вам предложение? Вы согласны быть ведущим?
- С удовольствием. Как называется передача?
- Пока не знаю. Мы пока над этим думаем.
- Когда выходит в эфир?
- Раз в неделю по субботам – такой формат уже утвердили.
- А что мне делать   в свободное время?
- Это ваше дело. Занимайтесь, чем хотите.
- Когда начинается проект?
- Месяца через  два. 
- То есть через два месяца вы меня возьмете на работу?
- Совершенно верно.
- Борис Анатольевич, мне бы хотелось гарантий.
- Каких?
- А таких, чтобы ваши слова имели силу не только сейчас, но и завтра и в последующем. Чтобы через месяц, если я сюда вдруг приду, мне не указали на дверь и не выставили вон с очередным скандалом.
            - Понятно. – Дзеев нажал кнопку селектора. – Елена Анатольевна, зайдите ко мне и принесите образец контракта на сотрудничество…
            Приход Александра наделал шума. Еще на КПП возле «вертушки» он был замечен кем-то из сотрудников канала «ТСН». И весть о том, что  появился Чернецов, в мгновение разлетелась по студии.
Многие телевизионщики его помнили, другие были новыми сотрудниками, пришедшими уже после него. Они, конечно, на появление скандального журналиста никак не отреагировали, а вот прежние коллеги переполошились. Всем стало страшно интересно: явился бывший зек, появления которого здесь никто не ожидал, а больше того, раньше срока, и все сбежались поглядеть – хоть как он выглядит-то, зек? Чернецов  важно шагал мимо всех этих любопытных рож и с каждым здоровался, но на вопросы не отвечал.
Только Настя Семина не выбежала ему навстречу: она была сильно увлечена работой. О приходе Чернецова ей доложили две коллеги:
            - Насть! – закричали они обе с порога, перебивая друг друга, - там Сашка Чернецов пришел!
            - Куда?
            - Его наш айтишник  встретил!
Сашка вернулся  к  Игорю с экземпляром контракта в руках, бросил  ему на стол.
            - Читай!
            Игорь углубился  в текст.
            - Не может быть! Неужели правда?
            - Да. Я снова работаю с вами, хоть и чуть-чуть.
            - Ай да Дзеев! Ай да мужик! Что ж,  в таком случае, поздравляю! – Игорь протянул Александру руку. – Мне, наверно, надо было пригласить тебя сюда. Видно, судьба тебе благоволит, Санек. Кофе будешь?
            - Давай.
            Игорь поставил перед   Чернецовым  большую кружку горячего напитка.
            - Слушай, Санек, я слышал, что у судимости есть какие-то юридические последствия. Ее можно как-то снять, по-моему…
            - Для начала ее нужно погасить. Мне «хозяин» поселения на прощание сказал, что для погашения судимости я должен три года прожить безупречно. Мне нельзя ни нарушать, ни привлекаться, вести моральный образ жизни, всем кланяться, еще лучше – работать, и  тогда через три года после отбытия наказания моя судимость автоматически погасится.  Теоретически я буду считаться не судимым.
            - Ты, я так понимаю, настроен решительно?
            - Конечно.
            - Похвально. А получится?
            - Нужна крепкая сила воли, Игореша. Я вообще-то человек не волевой, но такое пятно на биографии мне нафиг не нужно.
Чернецов рассказывал, а Игорь под его россказни заставил видеокассету.
- На твоем месте теперь Макс Киреев. И я хочу  тебе показать один сюжетик, отснятый Максом как любительское видео. Он случайно наткнулся на террористический  лагерь ваххабитов и заснял, как ваххабиты  казнят заложников. Зрелище, скажу тебе, жутчайшее, поэтому процесс казни мы вырезали, а пленка вышла бракованная. В принципе ничего интересного в  сюжете нет, но лично меня в нем что-то зацепило. Кто знает, может быть, ты бы тоже  такое запечатлел.
На экране телевизора возникло несколько бородатых мужиков в черных очках, одетых в форму, похожую на военную. Сашка с любопытством уставился в экран, а потом  вдруг заволновался.
- Ну-ка, ну-ка, отмотай-ка этот кадр назад – может, мне показалось?
Игорь  мотал, пока Чернецов не остановил.
- Вот, так хорош. – И еще раз пристально вгляделся. – Игорек, мне нужна  эта пленка или ее копия.
- Зачем?
- Террорист один меня смутил – хочу проверить свои подозрения.
Чернецов пришел домой и с порога позвал Ильмиру.
- Ильмира, ты дома?
Она вышла.
- Ты меня  звал?
- У меня для тебя есть одно увлекательное видео. Подтверди или опровергни мои предположения. По-моему, на этой пленке – твой сын.
Сашка включил технику и прокрутил чуть-чуть вперед.
- Смотри: это он?
Ильмира вгляделась в экран.
- Да, это он. Это Анвар, Саша!
- Значит, он стал террористом: то, что ты видишь, называется террористическим ваххабитским лагерем. Сюжет был снят случайно на границе Дагестана и Чечни.
- Не может быть! – ужасалась Ильмира. – Не может быть, чтобы мой сын отрекся от ислама и стал бандитом.
- Разве ваххабиты не те же исламисты?
- Нет, Саша, не те. Это исламские радикалы, религиозные фанатики, отрицающие исламские нормы и устои. Ваххабиты представляют собой скорее религиозные бандитские группировки, которые  действуют  подпольно и нелегально. Ваххабиты слепо соблюдают шариат. Христиане и иудеи для ваххабитов считаются «неверными» и для борьбы с ними  у ваххабитов обязателен газават – священная война против неверных (то, что немусульмане привыкли считать джихадом). Они готовы объявить газават всякому, кто мешает распространению ваххабитской веры, и такие люди вполне могут уничтожить мир – посредством терактов, направленных на массовые жертвы.  Любое государство должно жить по законам шариата, иначе оно может быть ими стерто с лица земли. Но ваххабитами не рождаются – ими становятся по собственному убеждению, а мусульманин, принявший ваххабизм, должен ненавидеть  неверных и враждовать с ними.  И мой сын теперь один из них. Ситуация выглядит так, что он должен воевать против меня. Ужас! Сын пойдет войной на мать! Это просто апокалипсис какой-то!
- А об их лагерях ты что-нибудь знаешь?
- О лагерях – нет, но знаю, что ваххабиты существуют и в Дагестане и в Чечне. Это отдельные люди, которые жили среди нас, теперь, видимо, сбившиеся  в одну общую кучу. Но я  бы никогда не подумала, что эта напасть коснется и меня. – Голос  Ильмиры  задрожал. – Мне трудно в это поверить. И кто? Анвар! О господи, он же был  всегда таким правильным! Хотя… С другой стороны и неудивительно, что он принял веру ваххабитов. После письма Ахмета я поняла, что Анвар вполне может и голову заложнику отрезать и стать террористом. Анвар не просто ваххабит – он боевик ваххабитского лагеря! Он террорист. Бандит.
- От этого можно и погибнуть…
- Я знаю. Но что я  могу сделать? Это я  во всем виновата, Саша; это моя вина, что Анвар стал таким жестоким. Мне больно признавать, но я сгубила  любимого сына, я его потеряла. Мне тяжело мириться, но мой сын меня ненавидит. Помнишь день, когда погибли мои родители? Я попросила помощи у Ахмета – он мне очень помог, и с транспортом тоже. Хоронить маму с папой  я ездила в Беларусь, а там зашла в родительскую квартиру и очень затосковала по детям. Я опять обратилась к Ахмету, и он привез мне детей – попрощаться. Они были здесь, ты представляешь? Сейчас я вспоминаю, и мне не верится, что так было. Мои дети – вот в этой квартире! Тогда-то Анвар и увидел Исмаила и понял, что он – не от отца. Исмаил тогда был новорожденным, но Анвар определил в нем малыша русского происхождения. Он обо всем догадался, Анвар понял, что Исмаил – плод моей измены. С того дня я и начала терять сына. Анвар не простил меня за этот грех и начал меняться  в худшую сторону. Потом он ушел в армию и вернулся оттуда таким чужим и озлобленным, что даже Ахмет стал его бояться. Представляешь? Отец боится родного сына! Это у горцев-то,  у джигитов! Саш, ну почему мне так не везет? Детей теряю, работы нет… Сегодня вот была на бирже, записалась на курсы швей и со следующей недели начинаются занятия. Только они продлятся полгода, и лишь потом я смогу устроиться на работу. А все время учебы буду получать госпомощь – не знаю, правда, хватит ли мне ее, а еще Исмаила кормить-одевать надо… Придется, наверно, просить помощи у Гузель… Дожили: мать просит денег у дочки! 
- А я нашел работу! – радостно поведал  Чернецов.
- Где?
- У себя на студии. Там новый директор, он предложил мне стать ведущим одной программы, которую планируется запустить через пару месяцев. А пока что пойду грузчиком в мебельный магазин – там платят мало, но как-нибудь перебьюсь.
- Как тебе хорошо! – Ильмира зарыдала. Чернецов опешил и принялся ее успокаивать.
- Ну чего ты, перестань! Проживешь полгода – и будет у тебя работа… - Он совершенно не знал, что можно говорить в таких случаях.
- А сына мне кто вернет? Боже мой, ну почему я должна их оплакивать – сначала дочь, потом сына?
Сашка не стал вникать в подробности того, почему  Ильмира оплакивала дочь: у него это признание не вызвало интереса, да и дочек у Ильмиры было несколько. Он лишь прижал ее к себе и разрешил поплакаться, как  в жилетку. Ильмира плакала долго и заунывно, так что Сашке пришлось проявить свою заботу и нежность, чтобы утешить ее; он ее  даже поцеловал в губы. Ильмира охотно отозвалась на его поцелуй.
- А ты все такая  же страстная… - как-то подозрительно заметил он. – Я уже и забыл, какая ты была.
- Так давай вспомним, - с готовностью подхватила она.
Все случилось  прямо на полу: Чернецов повалил ее на пол и нагло задрал легкую кофту, стянул штаны с нее и с себя… На этот раз Ильмира узнала прежнего любовника: он был таким же неутомимым, как и в пещере.
- Успокоилась? – спросил он после.
- Саш, - сказала она, не поворачивая головы, - давай начнем все сначала.
- Что именно?
- Знаешь, я тут на днях подумала… Вот Настя назвала тебя когда-то бесполезным человеком, которому не нужна семья, а меня тоже бесполезной назвал другой человек. Тебе не кажется, что это нас объединяет? И к тому же судьба почему-то всегда сводит нас вместе… Тебя ведь когда посадили, я не жила в твоей квартире – у меня было другое жилье, а стоило мне то жилье потерять – и ты появился.
- А где ты жила в мое отсутствие?
- На съемной квартире. Но снимала ее не я. Помнишь, ты вернулся из командировки  и застал меня в постели с мужчиной? Вот это он и был, и с ним я сожительствовала, как с мужем, целых два года, и с ним я ездила на юг.
- Почему вы расстались?
- Он вернулся к бывшей жене.
- Ага… И теперь ты мне предлагаешь создать с тобой семью, - предположил он. – Ты  не шутишь?
- Нет, Саша, шучу. Я тебе ничего не предлагаю. Просто мы сейчас переспали – впервые за много лет, и на меня накатили вспоминания. Мне стало как-то до дрожи щекотно, будто по мне мурашки побежали. Я вдруг вспомнила, как начинала… Ты был моим первым любовником, с ума сойти! Когда это было, господи!
- Слушай, а ты на панель не думала идти? У тебя бы получилось…
- Я знаю. Раньше мне такая мысль приходила  в голову, но у меня не было в этом необходимости, мне и жить было за что. А теперь, когда совсем прижало, меня удерживает возраст. Я помню, сколько мне лет. Кому  я там нужна буду?
 Вопреки истине, как это бывает с другими женщинами, Ильмиру такой вопрос даже не обидел. Сашка это заметил:
- Мой вопрос тебя не оскорбил?
- Нисколько. Я знаю свои способности и знаю, где мне место…
Гузель нашла  более чем  достоверное объяснение поступку Анвара:
- Он ушел туда от безысходности. Если бы дома узнали, что он меня не убил, его бы изгнали в абреки и заклеймили позором. И чтобы этого избежать, он придумал выход из положения…
…Встревоженная Ильмира  нашла в памяти телефона номер Настиного сотового и нажала кнопку вызова.
- Насть, ты не знаешь, отчего у меня может быть задержка?
- У-у, подруга, неужели ты опять встряла?
- Это исключено: у меня спираль.
- По-моему, я однажды уже слышала ответ, что «залет» невозможен, а потом кто-то побежал делать аборт. Ты уверена в своей контрацепции? Смотри, есть ненадежные средства… Спроси у Гузель – она медик, должна же знать.
- Ой, нет, что ты, только не Гузель! – напрочь отвергла Ильмира. – Как я могу задавать дочке такие вопросы? Еще не хватало, чтоб она узнала о моих похождениях… Стыд-то какой! Я ей и так с Исмаилом  наврала; к чему ей знать всю правду?
- Дело  твое. А давно у тебя ничего нет?
- Давно.
- Тогда сходи-ка ты в аптеку да купи-ка тест…
Страшно волнуясь, Ильмира купила тест и проверила его. Однако результат  был отрицательным. Ильмира вздохнула свободно и назавтра же пошла  к гинекологу.
- У вас не задержка – у вас начался климакс, - выслушав ее жалобы, пояснила доктор.
- Уже? Но мне  же сорок  три  года – неужели пора?
- В вашем случае климакс носит преждевременный характер и мог быть вызван сильным стрессом или нервным потрясением. Вспомните, было у вас такое в недавнем прошлом?
- Было, - сразу же ответила Ильмира.
- Как шли месячные в то время?
- Они были длительными и изматывающими, а цикл был нерегулярным. Я тогда думала, что это спираль виновата – знаю, что она может вызывать сбои в цикле, но чтобы климакс…
- Нерегулярный цикл был  его предвестником. Видите ли, у вас возраст уже близок  к тому, когда обычно климакс у женщин и случается, а стресс просто ускорил процесс.
- Подождите: но я же ничего не чувствовала, со мной ничего не происходило, как положено в этот период…
- Потому вы его и не почувствовали, что он у вас случился внезапно. У вас просто резко все прекратилось, организм даже не успел среагировать.
- И это уже окончательно? Возврата к старому не будет?
- Нет. Но поэтому спираль вам больше не нужна…
Когда Настя спросила у Ильмиры, как ее дела, та ответила коротко:
- Кончились навсегда!
- Поздравляю, мамаша! – соответствующе оценила Настя. – Вы начали стареть!..
 
Как-то утром в их общий выходной Чернецов спросил:
- А где это Гузеля пропала? Почему она не заходит?
- Во-первых, не Гузеля, а Гузель, во-вторых, ей есть где жить, а в-третьих, зачем она тебе? – Ильмира вдруг оживилась. – Или ты на нее глаз положил? Не вздумай, ты меня понял? Гузель – не я, ей нельзя, и она не будет! Она этому свято следует!
- Мне так не показалось. Может, ей и нельзя, но ведет она себя чересчур свободно. Смело принимает комплименты и вообще  я в ней никакой строгости не заметил.
- Чернецов, не дай бог ты приблизишься к моей дочке больше дозволенного расстояния…
- То что тогда? – вызывающе спросил он.
- Я не знаю, что я  с тобой сделаю! А я тебя, паразита, знаю, ты бабник!
- Ой, как страшно, я прямо весь дрожу!
- Ты хам и подонок.
- А по морде за базар – не хочешь?
Но Гузель никуда не пропадала – она перестала появляться в гостях у матери  в силу личных соображений. Однако она была вхожа в эту квартиру, и однажды пришла сюда, когда дома никого не было, а дверь открыла своим ключом. Переступив порог, она уверенно направилась в зал и стала рыться в ящиках и шкафу. И в  верхнем углу шкафа нашла коробку из-под обуви. Было высоко, поэтому Гузель подставила стул и достала коробку, устроилась на диване и открыла. В коробке лежали семейные фотографии Чернецовых. Гузель начала их дотошно рассматривать, будто ища нечто интересное. И вдруг на одном снимке увидела всю семью Чернецовых – родителей Александра и его самого, маленького, примерно двух лет от роду. Гузель чуть не захлебнулась: в этом возрасте Чернецов очень напомнил ей нынешнего Исмаила, а Исмаил был точной копией маленького Сашки. Сам Сашка был похож на мать. Почувствовав  внезапно накатившую к горлу тошноту, Гузель убежала  в туалет. А вернувшись, позвонила матери.
- Мам, ты скоро придешь?
- К пяти часам, а что?
- Мама, скажи мне честно: кто отец Исмаила?
- А почему ты вдруг решила это спросить?
- Не важно. Ты не ответила на мой вопрос! – Гузель мать буквально допрашивала.
- Гузель, я не могу сейчас отвечать, мне некогда… - Ильмира оборвала связь и больше на звонки дочери не отвечала, но весь остаток дня ей было уже не до учебы. Она отпросилась пораньше, сославшись на неожиданное плохое самочувствие.
По дороге домой она хорошенько продумала предстоящий разговор с дочкой и решила, что больше не станет отчитываться перед своими детьми: надоело. В конце концов, она  взрослый человек и свободная женщина. Гузель воспитана в другой морали и вряд ли поймет ее, но Ильмира решила даже поругаться с дочкой, если придется.
Когда она обнаружила Гузель, та спала на диване, уткнувшись в подушку. Ильмира дотронулась до нее. Гузель немедленно вскочила и набросилась на мать с криком, тряся перед лицом старыми фотографиями.
- Мама, значит, Исмаил – сын  Чернецова? Аллах, неужели  это так?
- Это не твое дело, - сурово ответила Ильмира. – Ты как с матерью разговариваешь? Ты что себе позволяешь?
- Нет, это что ты себе позволяешь? Как ты смела изменить отцу? Значит, вот почему ты уехала из аула! И у тебя еще хватило наглости назвать этого грешного ребенка святым для мусульман именем! Причем здесь Исмаил и твой  чужеродный ребенок? Ты  вероотступница! Ты совершила  харам!  Твой проступок – грех перед аллахом. Тебя надо камнями закидать!
Ильмира шлепнула дочке пощечину.
- Не тебе меня судить, поняла?
- Не смей прикасаться ко мне… неверная!
- Ах, это я неверная? Да  я ислам всего лишь приняла, но по духовному складу я не мусульманка. А вот ты, рожденная в магометанстве? Я, по крайней мере, замуж за твоего отца честной пошла, а тебе кто разрешал вступать в развратную связь до свадьбы? Бесстыжая! Потеряла честь – и собралась замуж! И после этого я – неверная? Это я-то вероотступница? Сама ты такая!
- А я, между прочим, твое наследие, значит, ты виновата, что я такая.
- Я тебя воспитывала правильно, как  велит Коран!
- Зато я  никому не врала!
- Я тоже!
- Ты обманула меня! Ты сказала, что родила Исмаила уже здесь, но ты никак  не могла его здесь родить: Исмаилу столько лет, сколько уже прошло с того дня, как ты уехала из Дагестана. А уезжала ты беременной – я помню твой живот. И надо ж было такое придумать, что мы с Анваром, будучи маленькими, тоже на чурок не походили! Это ты схитрила, потому что мы с Анваром – старшие, и ты нарочно так сказала, потому что его маленького я не знаю, а себя не помню. Других детей помню – Рамина, Гульнару и прочих, так их в пример ты не ставила…
- Ты сама подсчитала или кто подсказал?
- Сама. Я заподозрила подвох еще когда ты меня с ним познакомила. Я уже тогда вычислила, что Исмаил никак не мог быть зачат здесь. После этого я постоянно думала о твоих словах и мои подозрения с каждым днем крепли. Я предположила, что Александра Чернецова ты знаешь давно, и не может быть, чтоб ты сейчас случайно жила у него. Потом я заметила  у Исмаила какое-то знакомое подрагивание губ, знакомую улыбку, какие-то общие черты, и постаралась вспомнить, где я могла их видеть. Потом Чернецов улыбнулся и меня точно током пронзило: оно! И я под благовидным предлогом спросила у Сашки семейный альбом, чтобы на самом деле проверить родословную. Теперь я  знаю, что если не наблюдается внешнего сходства между ребенком и взрослым, оно может наблюдаться в детстве. Я посмотрела на маленького Сашку и у меня сомнений больше не осталось.
- В таком случае не будем прятаться, я тебе признаюсь: да, Исмаил сын Чернецова и родился он в горах,  в пещере. Твой отец видел его рождение собственными глазами, но обещал скрыть мою измену ото всех. Тем самым он избег позора на свою голову, а мне спас жизнь, уберег от расправы своих предков. Это он и предложил мне уехать из аула. А над этим, как ты говоришь, грешным ребенком со святым для мусульман именем еще не совершен христианский обряд крещения. Христианский ребенок должен быть крещеным.  Это вам крещения не требовалось,  потому  я из-за вас забыла про Исмаила. Так что грешный ребенок с мусульманским именем будет  христианином. Есть  тебе  что возразить на это?
- Мама, но ведь я тоже жду ребенка…
- От кого?
- От Сашки.
- Что? – Лицо  Ильмиры непроизвольно втянулось, глаза округлись. – Не может быть! Он и до тебя добрался! Я так и думала, что до этого дойдет! – Ильмира заметалась по комнате, не находя себе места для успокоения. – Гузель, ты же медик, как ты могла?
- Да так вот и смогла. Как все могут – так  и я. Он мне предложил пожить здесь с вами, а плату за жилье предпочел брать натурой – если, конечно,  я не девочка,  в чем он сомневался.
- Естественно: девочка ему не нужна. Саша боится ответственности.
- Мама, я согласилась сразу же, понимаешь? Как только зашел такой разговор, я ему сразу дала! Потом мы еще несколько раз встретились, заодно и переспали, но поняли, что все эти отношения не нужны ни мне, ни ему, мы друг друга не интересуем – и расстались.
- И как тебе Сашка? Хороший он любовник?
- Я не заметила. Я себе не любовника искала…
- А кого?
- Никого. Просто переспала с человеком по возможности.
- Расстаться было чьей инициативой?
- Его.
- Все ясно: он тебя просто бросил – как меня, Настю и всех остальных. А ты, дурочка, попалась на его уловку.
- Поэтому я и не хочу видеть Сашку и избегаю появляться здесь, когда он дома. Но я ни о чем не жалею.
- Я вижу. Тебе, похоже, нравятся, когда тобой пользуются. Нет, ты точно вероотступница. Не дай боже, чтоб ты только мою судьбу не повторила.
- Мамочка, я хочу ребенка. Я буду рожать.
- Рожать ты будешь? А что потом? Ребенка ты хочешь? А зачем? Сразу говорю, что Сашке он будет не нужен – так же, как и Исмаил. Тебе жить негде – подумаешь, ты поселилась у какой-то Ксюши. Кто она такая? Она тебе посторонний человек. А если вдруг она замуж соберется и приведет мужика к себе? А что? Имеет право, почему бы и нет? Что тогда? На улицу с дитем пойдешь? Квартиры в Москве страшно дорогие и стоят космических денег, учти это! Я вообще как бомж, жилья нет никакого, потому и держусь за Чернецова как за соломинку, потому что если выгонит с хаты, так пойду побираться. А если ты надеешься в Москве выйти замуж, так я тебе вот что скажу: русским мужикам  одинокая мать с ребенком не нужна, а кавказцам тем более. А как мусульманка ты не можешь выйти замуж за человека другой веры, немусульманина, но ни один здешний магометанин тебя не поймет, не одобрит и с ребенком, незамужнюю, не примет. Как тебе такие перспективы?
- Ты предлагаешь мне избавиться от ребенка?
- А ты бы смогла? Тебе известно такое понятие?
- Да, мне теперь многое известно: и как избавиться от ребенка, и как сделать так, чтобы он вообще не появился – нас всему учили. Смогла ли бы я избавиться? Нет. Дети нам посланы аллахом, и раз аллах посылает мне этого малыша, я не имею права его не родить. Я обязана дать ему жизнь.
- Я не знаю, какая ты после этого мусульманка. Рассуждаешь вроде правильно, а делаешь все наоборот.
- Я мусульманка, мама, и почти горжусь этим. Но не забывай, что я бунтарка. Еще в детстве,  глядя на то, как живут наши женщины и в нашем доме и в ауле вообще, я решила, что я так жить не буду и что со мной так обращаться я никому не позволю. В школе  я узнала, что есть и другая жизнь – не такая, как у нас, что есть и феминистские движения, защищающие права женщин. Мне с малолетства прививали традиции Корана, но внутри меня происходила борьба. Я  зубрила  Коран, а сама со многим была не согласна и в конце концов восстала против слова Магомета. Я не знаю, почему так случилось.  Тем, что я отдалась тому парню,  я бросила вызов нашим порядкам. Мне нельзя, а я сделала! И что со мной за это сделают дома, мне было глубоко  плевать. Я смело вышла замуж и смело легла  в постель со своим мужем, зная, что не имею на это морального права. Конечно, он тоже был вправе возмутиться моим бесчестьем, но, сколько я знаю, Пророк говорил о том, что интимная жизнь – это большая тайна и никого посторонних не должна касаться. Поэтому бесчестная жена – это тайна только двух людей и выставлять мой позор напоказ было просто неправильно. Я уважаю свою веру и не отрекаюсь от нее, но здесь,  в Москве, она никому, кроме меня, не нужна, меня никто не видит, поэтому я позволяю себе некоторые вольности. Я не боюсь съесть свинину, если она мне попадется, хотя не злоупотребляю и нарочно ее не ищу, я время от времени снимаю платок и хожу с непокрытой головой, смотрю на посторонних мужчин и гуляю по улицам без их сопровождения, меня теперь никто не выдаст замуж насильно и я  могу работать, кем хочу и сколько хочу – я свободна, мама! Я получила ту свободу, о которой давно мечтала! Я  всего лишь отказалась от исламского образа жизни. При этом я не курю, категорически не употребляю спиртных напитков, соблюдаю Рамадан, Курбан-байрам  и Ураза-байрам, примерно посещаю мечеть и совершаю пятничный намаз. Но у меня теперь нет надобности молиться каждый день, совершая перед этим пятикратное омовение,  и ты не представляешь, как это здорово! Я будто гору с плеч сбросила!
- Представляю, Гузель. Я сама такая была. Я тоже хотела личной свободы… Ну, а секс? Нам предписано воздержание до свадьбы…
- Во-первых, Махачкала – это город, а там люди живут в квартирах, жесткого контроля над тобой там нет, а во многих семьях и вовсе матриархат. Во-вторых, в Махачкале  я почувствовала отдушину – там не так все консервативно, как в аулах, там есть и русские и даже православные дагестанцы, и поняла, что надо мной тоже  нет контроля. Я была предоставлена самой себе и у меня была возможность остаться в столице жить и работать, только я не посмела пойти против воли отца – вот оно, мое воспитание по Корану. Во-вторых, секса требует организм. Когда выйдешь замуж – никому  не известно, а что мне делать, если я созрела?
- Мои слова! – не верила своим ушам Ильмира. – Это же я так всегда говорю… Но ты никогда не слышала этих слов, откуда ты их знаешь? Точно, ты в меня пошла.  Только в семье  Рахмедовых ни одна из женщин никогда не смела возмутиться, они все были покорны. А я просто приехала из другого края, где была другая культура, другая мораль… Хорошо, а если б ты была замужем – ты бы смогла изменить мужу? Меня ты за это осудила, а сама? Решилась бы?
- Нет.
- Как бы ты вообще относилась к мужу?
- Если бы я жила в ауле – то  как к своему господину, а если в большом городе – то уважительно. Муж был бы главнее, он был бы для меня, если хочешь, даже авторитетом, но мое слово тоже бы имело силу. Решения мы могли бы принимать вместе.
- Девочка моя, но почему именно Чернецов? Он же в два раза тебя старше – тебе не было противно?
- Отец тебя тоже намного старше, ну и что? Ты же им не побрезговала, родила нас – шесть человек…
- Но твой папа мне хоть нравился, да и вызывал он во мне тогда романтические чувства… А так что же получается: у нас с тобой дети от одного мужика?
- Получается, так.
- Господи, какой кошмар! Это даже сказать кому стыдно!..
- А зачем кому-то говорить?
- Как в кино: дочка у мамки любовника увела.
- Я его не уводила.
- Я буду бабушкой ребенку, который… Даже и не знаю, как назвать! Твой ребенок придется Исмаилу сводным братом – значит, мне он как второй сын получается, что ли? Боже, я становлюсь бабушкой! А еще климакс в придачу… Неужели я в самом деле старею? - Ильмира горько усмехнулась. – Сашка-то знает о твоем положении?
- Нет. Я еще не успела ему сказать.
- И правильно. Ему и не надо этого знать: все равно ничего не будет. Я ему в свое время когда сообщила, так он сразу задний ход дал. Все чувства моментом улетучились, осталось одно равнодушие, сменившееся затем ненавистью. И по сей день продолжается. Какой у тебя срок?
- Пять недель. Мне  бывает так плохо, что я еле передвигаюсь. У меня страшный токсикоз.
- У меня  тоже так было, особенно первые беременности, когда  я вас с Анваром носила. И мне никто не помогал – некому было.  Это  надо перетерпеть, пережить.
- Я выдержу, я сильная. Прости меня, мама, - Гузель  вдруг  заплакала. – Если бы я знала, я бы ни за что ему не поддалась.  Я тебя как будто предала.
- Да ладно: прости! – Ильмира отмахнулась. – Не бери в голову! Он такой же мой, как и твой – Саша всем принадлежит одинаково. Конечно, я тебе помогу вырастить ребенка – не важно, чей он, прежде всего, он твой. Это наш общий малыш…
Чернецов смотрел телевизор в горизонтальном положении. Ильмира стала перед ним и заслонила обзор. Голос от волнения дрожал.
- Скотина! Совратил  девчонку, да?
Сашка сразу понял, о чем речь, и не  стал прятаться.
- Ой, совратил! Твоя девчонка до меня давно была совращена.
- Чего ты хотел этим добиться? Что ты ей сказал?
- Ничего я ей не говорил. Я только дал ей понять, что если она не девочка, то я не против  с ней переспать.
- А какое тебе дело, девочка она или нет?
- Дело принципа. У меня были  определенные подозрения, и они оправдались. Я ей только намекнул, а она сразу ко мне в койку и прыгнула, ни секунды не раздумывая. Она – как ты! Твоя дочка, сразу видно.
- Господи, какой позор! Сначала мать, теперь дочь. Ты это нарочно сделал, да?
- Отойди от экрана, не мешай смотреть.
- Я тебя кастрирую, ты меня слышишь? – Ильмира срывалась на рыдания.
- Попробуй, - нагло заявил он.
Ильмира почувствовала, как в ней закипела вся материнская злоба. Она, точно самка, защищая свое дитя, отважно бросилась на Чернецова, вцепилась ногтями ему в шею. Сашка одним движением руки опрокинул ее на пол, Ильмира тут же подскочила и опять налетела на него. Он схватил ее за обе руки и скрутил за спиной, Ильмира вскрикнула. Чернецов не отпускал.
- Ты что, совсем страх потеряла? – прогремел он у нее над ухом. – Ты на кого налетаешь, дура?
- Ты с ней переспал, Саша, и получил от этого удовольствие. Но зачем было  мутить ей ребенка?
- Что ты мелешь?
- Зачем, я спрашиваю, как  ты мог прижить ребенка моей дочке?
- Что ты сказала?
- Ты циник, Саша, ты действительно негодяй. Ты подонок. Тебе что, меня мало, так  ты теперь решил на моей дочке наверстать?
Чернецов швырнул Ильмиру к стене, она, падая, нечаянно ударилась о дверной косяк и рассекла бровь.  По лицу Ильмиры побежала тоненькая алая струйка, нащупав которую она поморщилась, села на полу и долго трогала рану.
- Ты никогда не бил меня до крови, Саша.
- А я и не бил: ты сама ударилась. Зачем ты это сделала? Ты что, ненормальная?
- Это сработал материнский инстинкт. Я хотела отомстить тебе за то, что ты спал с Гузель. Но я бессильна.
- Если ты еще раз вынудишь меня поднять на тебя руку – ты здесь больше не живешь, ты поняла?
Ильмира утвердительно кивнула.
А потом поднялась, вышла на кухню и нашла в столе початую бутылку водки, полную до половины. Она решительно приложилась к горлышку и остальное смело  вылакала с тремя короткими передышками, ничем не закусив и преодолев свое отвращение к водке. Устояв на ногах, Ильмира быстро почувствовала головокружение, оперлась на стол. Опьянение усиливалось, что было для нее тяжело. Она прикурила, после чего свалилась на пол и заснула. Чернецов там ее и нашел, поднял на руки и унес на кровать. Ильмира пробудилась через несколько часов и засобиралась на улицу.
- Ты куда? – остановил Чернецов.
- В магазин за водкой.
- Совсем сдурела?
- Саша, мне плохо, я хочу напиться и забыться.
- Ты не сможешь.
- А я хочу! – капризно заявила она. - Уйди с дороги!
Он стоял возле дверей и не пускал ее.
- Никуда ты не пойдешь!
Она стала проситься.
- Пусти меня, пожалуйста. Ну почему ты любишь надо мной издеваться? Что плохого, если я маленько выпью? Ты же пьешь – меня не спрашиваешь.
- Посмотри, на кого ты похожа! Женщина!
Ильмира посмотрела на себя  в зеркало: разбитая бровь, растекшаяся и запекшаяся кровь, синяки под глазами, посеревшее лицо. Она что-то невнятно промычала.
- Ну как, красивая? – поддел Сашка.
- Ну-у-у… Не очень.
- И куда ты  в таком виде в магазин?
- А на улице все равно темно, никто не увидит.
Чернецов закрыл дверь на замок и спрятал ключ в карман.
- Теперь иди. Но имей  в виду, что мне пьянчуга  в доме не нужна.
Ильмира повернула назад с поджатым хвостом. Остаток вечера она не разговаривала с Александром, не отвечала на его вопросы и вообще избегала даже смотреть на него. Однако своей мысли напиться она не оставила и завтра, возвращаясь с занятий, затарилась  вином, как  Карлсон вареньем. Дома употребила, но все выпить не смогла, завалилась спать. Пробудилась раньше, чем явился Чернецов, следы попойки  быстренько убрала, бутылки спрятала. Так продолжалось каждый день, пока однажды, явившись  домой в непотребном виде, она не попалась на глаза  Чернецову.
- Пошла вон! – жестко скомандовал Александр.
Ильмира потянулась трясущейся рукой к его лицу, пьяно улыбнулась.
- Сашенька, миленький…
- Пошла вон, я сказал! С вещами!
- Куда же я пойду? – Ильмира шаталась. – В таком виде? Я же на ногах едва стою…
-Думать надо было раньше, когда напивалась. С каких вообще пор ты пьешь? Ты же никогда этим не увлекалась…
- Саша, я хочу спать, ладно? Вопросы потом…
Она двинулась было идти вперед, но Чернецов грубо удержал ее за одежду и оттащил назад  к выходу, открыл дверь на площадку.
- Вали туда, откуда пришла, пьянь!
- Не ругайся на меня!
Сашка вытолкнул ее и закрыл дверь.
- Саш, - опомнилась она, - а вещи мои отдай!
- Перебьешься, - отозвался он из-за двери, - а то потеряешь еще где-нибудь.
- А  Исмаил? Саша, как  же он без меня будет?
- Протрезвеешь –  потом  заберешь. А сегодня я за ним присмотрю. Он пацан классный, с ним нервы трепать не надо. Сразу видно, чей он сын!
Ильмира села на ступеньку, позвонила Насте Семиной.
- Настя, а меня Сашка из дома выгнал, - коряво сообщила она.
- Ты что, пьяная?
- Угу. Сижу на лестнице, пою песни про то, как «напилася  я пьяна, не дойду я до дому…» Насть, можно  мне у тебя приземлиться?
- Да, пожалуйста, приходи хоть сейчас. Или за тобой машину прислать?
- Нет! Машину не надо! Я сама…
Неожиданно для себя Ильмира стала на ноги и ощутила под собой устойчивость. Организм уже начал привыкать к алкоголю, и полученная его доза уже не валила Ильмиру с ног, как раньше. Держась за перила, она поднялась до лифта, на лифте же спустилась вниз, на улицу. И нетвердой походкой побрела на остановку. Было морозно – декабрь, и Ильмира по дороге начала тихонько трезветь. Совершив несколько пересадок, до Насти она добралась уже с хмельной головой.
- Слава, что можно дать пьяному для полного отрезвления: крепкий чай или кофе?
- Кому – что, - кратко ответил  Слава.
Но Ильмире уже не надо было ничего: она устроилась на кровати и наконец-то смогла вздремнуть. Правда, ненадолго: как только хмель улетучился, она спать уже больше не хотела. Огляделась  вокруг себя, узнала Настину квартиру. Сама Настя с Вячеславом   в другой комнате смотрели  DVD.
- Добрый вечер, - показалась Ильмира в дверях.
- Вечер добрый, - отозвались Настя и Слава хором.
- Ребята, вы меня простите… господи, как неудобно… Дура старая, напилась…
- Ничего страшного, бывает, - усмехнулся Вячеслав.
- Славочка, мы тебя покинем одного, ладно? Нам с Ильмирой нужно поболтать? -  Настя встала с места и повела  Ильмиру назад, в спальню.
                                                                                     
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
 
Убийство
- А я думала, мне это приснилось, - начала Ильмира. – А Чернецов меня правда из дома выгнал. А за что? Так он же мне вещей не отдал…
- Точно не отдал? Или ты их где-то посеяла?
- Нет, со мной вещей не было…
- Он тебя опять избил, гад?
- Нет, я сама ударилась. Честное слово. Он толкнул, а я упала на дверной косяк.
- Но толкнул же!..
- Я сама на него бросилась. Не обращай  внимания…
Дамы закурили прямо в комнате.
- Эля, почему ты напилась? Ты что, после больницы теперь все время пьешь?
- Нет, в больнице меня научили притрагиваться. Я и притрагиваюсь – как все. Но я не злостная пьяница.
- А что случилось? Ты ведь не тот человек, чтобы напиваться просто так. Иногда для этого бывает нужна причина…
- Настя, Гузель беременная от Сашки. У меня сейчас такое  к ней непонятное чувство… то ли отвращение, то ли ненависть. Как будто она меня предала, честное слово. Хотя она у меня его не уводила, она ни во что не вторгалась, ничего не рушила. Я на нее зла не держу, но я очень на нее обижена и видеть мне ее не хочется. Очень странное чувство.
- А я-то хотела у тебя спросить, почему ты у Гузель не остановилась, а оно вот, значит, что.
- Поэтому я думала запить – надеялась, легче станет, забудется, да, видно, не получится.
- Не получится, - поддержала  Настя. – Для запоя ты  столько не выпьешь.
- Вижу. Чтобы уйти в запой, надо не трезветь, а я после трех рюмок вина уже и смотреть на него не могу, а от водки меня вообще тошнит. Настюш, ты извини, что я в таком виде приперлась…
- Ладно, приперлась… Я же твоя подруга…
- И этот козел меня еще без вещей выставил. Мне даже переодеть нечего. Вот завтра встану – и так и пойду на курсы.
- А что за курсы?
- Я тебе разве не говорила? Курсы швей. Стараюсь ради диплома – хоть буду швеей дипломированной. Шить – все, что я  умею. Биржа направила на переобучение. Но, может, завтра на обратном пути к Сашке заеду, вещи заберу, пока его не будет.
- Он же не только у нас работает, как я понимаю? Он в Останкино всегда является еще откуда-то…
- Работает. К десяти утра идет в магазин мебель грузить – там до четырех, а к  шести прямо из магазина едет в  Останкино, а там уже может пропасть и до ночи. У него эфирная программа – раз в неделю, но он в Останкине зависает по пять раз в неделю из семи.
- Да, мы с ним каждый день видимся, но не заговариваем. Проходим мимо, как будто и не знакомы.
- Домой приходит каждый день в разное время, но я часто ночую одна. Это так  скучно! Не могу я  к этому привыкнуть. Мне нужно – просто необходимо, чтобы под боком всегда кто-нибудь лежал, желательно мужик, иначе у меня происходит застой! Но я как вспомню его кулаки и ноги тогда, когда он меня с Шавериным застукал, понимаю, что он не пугал. А я еще пожить хочу. Только теперь не знаю, где.
- Оставайся у нас, - разрешила Настя. – Поживи пока - не бойся, ты нас не стеснишь. Скоро как раз Новый год – поможешь мне готовиться. Будем встречать втроем, потом к маме моей пойдем. А захочешь – пригласим  Гузель.
- Ой, нет, она наш Новый год не встречает. У них  Навруз  по их календарю – у мусульман летоисчисление другое. Так что для нее это не праздник. Она в ночь с тридцать первого на первое может спокойно работать.
- Хорошо ей.
- Никто не говорит, что плохо. Она вообще тут здорово устроилась: работа есть, жилье потерять не боится, а теперь еще и ребенок будет.
- Рожать мы с ней, случайно, не вместе будем?
- У нее срок очень маленький.
- Понятно. Вы обе молодцы: умудрились «залететь» от Сашки, - Настя вздохнула. – Только  мне это не удалось.
- И ты, поверь мне, ничего на этом не потеряла. Нет ничего хорошо в том, если родить от  Чернецова.
- Теперь мне это все равно: моя мечта сбылась и без него.  Я, наконец-то, стану мамой и выйду замуж.
- День уже  выбрали?
- Да. Наша свадьба – двадцать девятого февраля.
- Зачем вам это? Високосный день високосного года! Вы хоть знаете, как жениться в это день – хорошо или не стоит? Может, приметы какие есть?
- Мы в приметы не верим. А день потому и выбрали, что интересный очень. Не каждый его выберет.
- Годовщину свадьбы  когда отмечать будете? Через четыре года? Так это уже не ситцевая свадьба будет, а еще какая-то…
- Почему же? В следующем году отметим два дня – двадцать восьмого февраля и первого марта, последний день зимы и первый день весны. С тебя, кстати, лезгинка. И не смей  возражать: это обязательная программа!
- Но двадцать девятого февраля – четверг. Разве по четвергам у нас свадьбы гуляют?
- Так мы двадцать девятого только распишемся, а гулять будем первого и второго марта – в пятницу и субботу, стол  в ресторане уже заказан на пятьдесят человек – это с обеих сторон. Я буду в белом платье, поедем на машинах, свидетели – все, как положено. Только уже без росписи. А то, что гости торжественной речи и марша не услышат, так  в этом нет ничего интересного. Посмотреть, как родится новая семья – и так увидят.
- Сашку приглашать не будешь?
- Нет.
- А почему вы не захотели взять четырнадцатое февраля – тоже день интересный?
- Для нас это пустой день. Я его не люблю, а Славка вообще не признает. Бред какой-то: День влюбленных! Большей бессмысленной ерунды еще не придумали! К тому же это вообще среда…
- Но вы же любите друг друга, вы же влюбленные…
- Влюбленным сердцам специальный день не нужен. И примет тоже.
- Какой же у тебя будет срок на свадьбу?
- Почти восемь месяцев.
 - А тебе не тяжело будет с таким животом? Носить его, отплясывать, а как же Славик тебя на руки поднимать будет? Женились бы раньше…
- Раньше уже не успели. А теперь дороги назад нет, только вперед. Когда ребенок родится – думаешь, у меня будет на свадьбу время?
- Тоже правильно. Слушай, а ты не знаешь, может ли беременная быть крестной матерью?
- Не знаю. Тебе надо?
- Это надо не столько мне, сколько тебе. Я надумала  крестить Исмаила, а тебя решила  взять крестной.
- За это, конечно, спасибо, но хоть бы посоветовалась. А кто отец?
- Отца, по-моему, должен выбирать Сашка. Он пока еще вообще не знает о моей затее, но учитывая, что Исмаил ему безразличен, не знаю, как он к этому отнесется. Должно быть, нормально.
- А что тут особенного – ребенка крестить? Только  крестные родители еще  и между собой родня, а мне бы не хотелось родниться с Сашкиными людьми. Вообще не представляю, кого он может пригласить на роль крестного? Он же один, у него никого нет. Ему выбирать не из кого… Но у меня к тебе встречное предложение. Может, ты подождешь меня, и годика через пол мы вместе наших детей покрестим? Какая тебе теперь разница: ты четыре года проворонила, неужели же еще полгода не подождешь?
- Мысль! – просияла Ильмира. – Знаешь, а я бы без тебя не догадалась, что можно сделать и так.
…Ильмира уже ложилась спать, когда ей на сотовый позвонил Чернецов.
- Да? – ответила она.
- Ты заезжала ко мне, забирала вещи?
- Да…
- Слава богу, а я уж думал, воры. Ты бы хоть предупредила, что заедешь.
- Я боялась.
- Правильно; значит, уважаешь. Но будь готовой  к тому, что я могу запросто сменить замок.
- Поняла, учту. А ты не хочешь спросить, где я ночевала, у кого, может быть, остановилась? Тебе это не интересно?
- Нет. Мне все равно, где ты и с кем. Ты  меня давно не интересуешь.
- Ну и черт с тобой! – гневно и сердито огрызнулась она в трубку и отключилась.
Все проходило так, как и  обещала Настя: белое платье, лимузин, море цветов, гости, ресторан. Когда Ильмира исполнила лезгинку, ей громко зааплодировали. Она поняла, что аплодисменты звучат не из вежливости, а искренне, гостям очень понравился и сам танец и его  исполнение. Ильмира даже прослезилась: впервые она была звездой.
- Прошу на бис, пожалуйста! – крикнул ей жених.
- Просим, просим! – подхватила невеста и несколько каких-то гостей.
Ильмира повторила выступление и во время него заметила, что за нею не сводя глаз наблюдает какой-то родственник со стороны невесты. Он смотрел так изучающе, как на Ильмиру еще не смотрел никто и никогда… разве что Ахмет двадцать пять  лет назад. Ильмира даже смутилась.
Из половины жениха кого-то вытолкнули.
- Иди, тебе говорят! – смогла расслышать Ильмира сквозь гул голосов.
Щупленький мужчина с тонкими усиками подошел к ней вплотную.
- Разрешите пригласить вас на следующий танец? – страшно стесняясь, спросил он.
- Пригласите. Меня Ильмира зовут, можно просто Эля, а вас?
- Виталий.
- Позвольте,  я приглашу эту даму? – распихивая всех, через ряды скамеек пробирался другой Ромео – тот, который неотрывно за ней наблюдал.
- Извините, но следующий танец мною уже обещан, - вежливо откланялась Ильмира.
- Танцев будет много – умоляю, подарите мне хоть один! – бесцеремонный дядька вернулся к невесте, взял у нее один букет и преподнес Ильмире, сам стал на колено – как рыцарь перед прекрасной дамой. – Пригласите меня на белый танец!
- На такое великодушие нельзя ответить отказом, - Ильмира была сражена наповал. Однако ее сдерживало одно обстоятельство: подарить этому Айвенго танец она могла, но он совершенно не понравился ей внешне. Да и вел себя нагловато, чересчур напористо… Перед таким она могла и сробеть.
- Как мне вас называть? Айвенго?
- Константин, - отрекомендовался рыцарь.
В недоумении вернулась Ильмира на свое место, а было оно рядом с невестой, возле шаферки. Настя тут же стала с ней переговариваться:
- Что, подруга, они тебе прохода не дают?
- И не говори.
- Пошли покурим.
- Я не хочу.
- Пошли, пошли.
А в курилке она сказала:
- Ты на моего родича внимания не обращай: он несустветный кобель, волочится за каждой новой юбкой, поэтому  в свои сорок шесть и бессемейный. Он был женат лет двадцать назад, но быстро развелся, потому что безграничный бабник и жена его бросила. Ему от тебя абсолютно ничего не надо, даже постель; ему главное символически – поматросить и бросить.
- А скажи, пожалуйста, зовут Константин – постоянный, - засмеялась Ильмира.
- Это не про него. А Виталик тебе как?
- Очень скромный. Но симпатичный и даже смешной. Только, по-моему, усики  ему совершенно не идут.
- У нас со Славкой по поводу него был сговор: мы договорились  вас познакомить. Славка ему сказал, что среди гостей будет хорошая, но одинокая женщина, которая одна воспитывает ребенка, и его с  этой женщиной намерены познакомить. Ему тридцать шесть.
- Ну, а мне сколько? – ворчливо заметила Ильмира. – Представляю, что он посчитал меня старухой.
- Сколько тебе – мы ему не сказали. Не в его возрасте выбирать, иначе он так никогда себе никого не найдет. Именно из-за своей скромности он и не может сделать первый шаг.
- Господи, а вам какое дело? Ну не создаст человек семью, так что же? И без семьи люди живут…
- Но он-то хочет ее создать! Но боится!
- Со мной ему это тоже вряд ли удастся: ты же знаешь,  что я сама не нацелена на семью.
- А ты вот возьми и нацелься! – решительно сказала Настя, давя окурок. – Ты такая тетка яркая! Видная, красивая, обаятельная – что еще надо? Секс? Так заведи себе постоянного мужика – хотя бы того же мужа, и наслаждайся!
- Вот именно, что постоянный не получается, - грустно призналась Ильмира. – Как только я пойму, что он мне подходит, как только мне с ним становится хорошо - они меня тут же  все бросают. Они, видите ли, со мной все просто развлекались. А кто-то вообще погиб…
- Тогда Виталик – точно твой шанс!
- Ой, шанс! Видел ли он вообще  бабу когда-нибудь? Умеет ли он с ней что-нибудь  делать? Скромный! Но  я его развращу! – уверенно сказала она.
На  второй день, в самый разгар веселья, Ильмире позвонил Чернецов. Увидев на табло его номер, она глубоко удивилась.
- Саша? – уточнила она ответом.
- Послушай, - слабым голосом говорил он, - ты можешь ко мне сегодня приехать? У меня к тебе разговор…
- А по телефону нельзя?
            - Нет, это долго.
- Не знаю. Я вообще-то на свадьбе…
- Понятно. Тогда извини. Но если вдруг надумаешь приехать, то я  в больнице в девятой клинической.
- А что с тобой? – участливо спросила она.
- Я тут уже третий день,  у меня двухстороння пневмония. Мне вставать нельзя, так  что поднимешься  в палату…
Пораженная Ильмира рассказала об этом звонке Насте.
- Конечно, иди, - сразу отпустила та. – Иди и ни о чем не думай. Второй день уже не так интересно.
… Чернецов спал, когда  Ильмира  вошла  к нему в  палату.
- Здравствуйте, - тихо поздоровалась она с его соседями и подошла к его койке.  Чернецов  выглядел  плохо, нездорово, имел бледный вид.  Ильмира  его негромко позвала:
- Саша!
Окликнула еще раз, тронула за руку. Он спохватился и открыл глаза.
- Ты пришла? Спасибо.
- Твой звонок застал меня врасплох. Это так  неожиданно… Откуда у тебя взялась пневмония?
- Осложнение после гриппа. Я в начале того месяца приболел, а на больничный не пошел, переносил болезнь на ногах, теперь зато здесь. Ильмира, я хотел  у тебя спросить: ты давно пьешь?
Она оскорбилась таким вопросом, от  негодования даже  в лице изменилась.
-  Ты позвал меня затем, чтобы спросить  это? И при людях?
- Я здесь надолго и мне нужно, чтобы кто-то присмотрел за квартирой: не хочу я поручать ее чужому человеку. А ближе тебя  у меня никого нет.
- С каких это пор я стала тебе близкой? Еще недавно я для тебя ничего не значила…
- Ты и не значишь. Просто я привык к тебе и ты мне стала близка. Заметь: не родней, а именно ближе. Мы и жили с тобой вместе, у нас даже общий ребенок.
- Вспомнил!.. – вклинилась она.
- Я всегда это помнил, я это знаю. Просто мне оно не нужно, ты видишь. Тебе  я могу доверять, понимаешь? Не так, как другим.
- Спасибо. Это делает мне честь. Но а вдруг я любовника приведу, как же тогда? Ты мне и здесь доверяешь?
- Приводи. Но только так, чтоб я об этом не знал и не видел. Аккуратно.
- А замок ты поменял?
- Не успел. Так ты мне не сказала, можно ли тебе поручить это дело? Не будет так, что ты пьяная закуришь и заснешь? Меня вот что пугает.
- Саш, я не пью. Вернее, пью, как все. У меня просто возникли проблемы с Гузель, мы с ней поругались, и я хотела заглушить обиду. Не переживай: я уже оставалась в твоей  квартире пьяная наедине с собой и  курила…  Мне приходилось…
Едва только за Ильмирой закрылась дверь домой, как к ней тут же пожаловали гости. В «глазок» она увидела Гришу – соседа из квартиры напротив, с которым когда-то давно имела удовольствие развлечься, пока Саша был в Дагестане.
- О, привет! – обрадовался ей Гриша. – А я слышу - у Саньки дверь хлопнула! Он-то в больнице должен быть - так я  уж думал, это кто чужой.
- Нет, это я. Он меня просил за квартирой присмотреть. Я бы и рада отказаться, да сама тут жила столько времени – привычно. Как-никак, я здесь прописана – вроде как тоже право имею.
- В гости не пригласишь?
- Зачем?
- Так просто. Вдруг былое вспомним?
- Ой, Гриш, когда это было? С того времени много воды утекло. Да и я уже не такая.
- Ой ли!
- Пошел отсюда! – Ильмира собралась закрыть дверь, но Гриша придержал ногой. – Перед тобой  я объясняться точно не буду! Еще чего! Кто ты такой?
- Да? – задумчиво сказал он. А потом подозрительно бросил: - Ну ладно, посмотрим, кто я такой.
Он вернулся домой и немедленно позвонил Чернецову:
- Вот  гадина какая! Не успела вселиться, а уже мужика привела! Ах,  дрянь!
- Гриш, пускай она делает, что хочет, мне она безразлична. Она мне никто – что мне ее, воспитывать?
- Было время, ты к ее блядству относился по-другому… - Гриша был недоволен тем, что его жалоба  не возымела силы.
- Гриш, мне главное, чтоб я этого не видел. Если она гулящая, я не в силах ей запретить гулять.  Запрещать  ей это глупо: все равно ведь  она пойдет  на бл…ход, тем более сейчас, когда над ней нет контроля. Мы заключили с ней негласный договор: если гулять, то чтобы посторонних мужиков в моей хате не было.
- Так она уже привела!
- Уже привела? Ну, что ж теперь: выгнать я ее не выгоню – сам попросил пожить. Выпишусь, тогда  разберусь!  Сейчас у меня нет ни сил, ни настроения ругаться с ней.
 
- Эля, позвони Виталику! – попросила Настя в телефонном разговоре. – А то он сам стесняется. Как говорят, хочет, но боится!
- Давай номер – позвоню. Что мне ему сказать?
- Пригласи его куда-нибудь, он будет очень рад.
- Хорошо, давай номер.
Ильмира назначила Виталию свидание на нейтральной территории. Тот пришел задолго до назначенного времени и мерз в ожидании, а когда появилась Ильмира, то просто дрожал от холода. Ильмира опытным глазом сумела это заметить.
- Добрый вечер, - поздоровалась она первой. – Давно ждете?
- Сорок минут.
- Вы что, очумели? И, небось, легонько одеты…
- Нет, по сезону. Просто подвигаться надо.
- Ну, возьмите попрыгайте. И на будущее запомните:  я не опаздываю никогда. Что это у вас за цветочек в руке?
- Это вам, - робко подал ей  гвоздичку  Виталий.
- Кто вам сказал, что я гвоздики люблю? Настя?
- Я случайно догадался.
- Ну-ну. Спасибо. - Ильмира без видимого желания забрала цветок. – Но впредь чтобы приходили ко мне с пустыми руками. Имейте в виду: я ухаживаний не люблю. Знаков внимания мне тоже не надо. Я такими вещами не избалована, поэтому не привыкла к ним.
- Как скажете.
- Куда мне теперь, скажите, деть ваш цветок? Буду ходить с ним теперь, как дурочка.
- Извините, - совсем оробел парень.
- Надеюсь, первый урок вы усвоили. Перейдем ко второму. Пойдемте, пока вы совсем не околели.
- Куда мы пойдем? Ильмира, управляйте мной,  я вам разрешаю, а то я даже не знаю, о чем можно говорить на свиданиях.
- Вы что же, никогда не встречались с женщинами?
- Почему же? Встречался. С двумя.
- Сразу?
- Ну что вы, ни в коем случае! С первой я познакомился – вернее, нас познакомили, когда мне было двадцать три, со второй – в двадцать восемь. С первой отношения были короткими, со второй – дольше, но потом меня уже никто не знакомил.
- Вас обязательно нужно знакомить? Сами никак не можете?
- Не могу.
- Понятно. Но я вами займусь, можете не сомневаться.
- Займитесь, пожалуйста! - с радостью согласился он.
- А в газету  не пробовали обращаться?
- Я  стесняюсь.
- Все ясно. А почему вы расстались со второй девушкой, если отношения с ней были долгими?
- Да, около года. А расстались потому, что она сама меня бросила и ушла без объяснения причин.
- Вы очень нерешительный, - сразу же объяснила ему Ильмира. – Ей, видимо, хотелось определенности, а вы и сами не знали, чего хотели. Ей надоело ждать, ведь время-то уходит и надо устраивать личную жизнь – если не с вами, так с другим.
Почему-то, рассказывая сейчас все это Виталию, ей вдруг вспомнился Юрий – тот тоже исчез без объяснений, просто поразвлекся и пропал. И от этого Ильмире  вдруг стало грустно, даже старая рана заболела с новой силой, как будто и не прошло с того дня уже больше двух лет. Ильмира на мгновение умолкла.
- Эля, вы здесь? – пробудил ее голос Виталия. – Что вы вдруг замолчали? Я с вами разговариваю…
- А? Что? Ах, да… Извините, я тут вспомнила… Мне ваша история напомнила другую историю. Дело давнее и  давно  уже забытое.
- Вы меня извините, если я своим рассказом разбередил вам душу. Я этого не хотел, но вы сами попросили.
- Да не оправдывайтесь, бросьте! Вы не будете возражать, если я закурю?
- А если буду? Нет, вы не обижайтесь, но вы задали мне вопрос, а я должен на него ответить!
- Похвально. Но я не буду дымить в вашу строну – согласны?
- Ладно, договорились, - нехотя разрешил он.
- Черт возьми, Виталий, мне с вами ужасно интересно, правда! Я сразу думала, что вы меня утомите, а вы вон какой! Не ожидала этого ни от вас, ни от себя. Знаете, человек интригует, когда  в нем есть загадка, а в вас она есть. Вы сам загадка. Именно потому, что ничего о себе не рассказываете – это вызывает к вам интерес. Кто вы, откуда, где живете, чем занимаетесь?
- Я москвич, живу с родителями, работаю хореографом в школе танцев.
- Вы хореограф? – Ильмира удивилась. – А я-то думала, почему вы так высоко отозвались о моей лезгинке! А вы, оказывается, в танцах разбираетесь!
- Да, это есть. Поэтому  я и пригласил вас на танец:  я понял, что мы оба умеем танцевать и  сможем всем показать незабываемый номер. Должен признаться, что и в нетрезвом виде вы танцевали хорошо и смело.
- Спасибо большое! А вы преподаете у мальчиков или у девочек?
- У мальчиков. А вы где учились танцевальному  мастерству?
- У кавказских народов… точнее, у одного народа. Так сложилась моя жизнь, что я двадцать один год прожила на  Северном  Кавказе.
- Как вы  туда попали, если не секрет?
- Вот видите,  я вас уже разговорила! Какое счастье, что мне не придется уже одной поддерживать беседу! Нет, не секрет, хотя я не люблю рассказывать об этой стороне своей жизни. Я вообще не люблю касаться этой темы, но раз уж пришлось… У меня  первый муж был кавказской национальности, попросту говоря, чурка. Потом мы с ним развелись.
- А вы одна у родителей?
- Одна. А родители мои погибли больше четырех лет назад. Они ехали ко мне в гости в Дагестан, а там их поезд сошел с рельсов и потерпел крушение.
- Простите, ради бога, я не знал, - с сожалением произнес Виталий.
- Ладно, не берите в голову. А вы у родителей один?
- Нет, у меня есть младший брат, но он семейный человек  и живет в Архангельске.
- Виталик, я вам рассказала о своем муже – позвольте мне нескромный вопрос. Только не обижайтесь, ладно? Откровенность за откровенность.
- Спрашивайте же, наконец, а то я волнуюсь! – Он и правда заметно нервничал.
- Скажите, а у вас с вашими бывшими девушками доходило до интимной близости?
- Вы хотите знать, имею ли я сексуальный опыт? – Он был озадачен таким вопросом и не был им доволен: это читалось по интонации, с которой Виталий произносил свой вопрос. – А вам это важно знать? Это что-то меняет?
- Я из простого любопытства интересуюсь, не думайте. И не бойтесь, я никому не скажу.
- Приходилось! – резко ответил он. – Один раз. Тогда для меня это было впервые – в двадцать восемь лет. С ума сойти, правда?
- И с того времени у вас больше никого не было… Ну, это дело поправимое.
- А вы, Ильмира, чем занимаетесь? У вас же, мне говорили, есть ребенок… Сколько ему?
- Весной будет четыре года. Чем я занимаюсь? Повышаю квалификацию швеи – это пока вместо работы, ращу сына. Еще здесь со мной моя взрослая дочь от первого брака, только она со мной не живет.
- Вы несколько раз были замужем?
- Два. О первом я вам рассказала, а второй уже был из наших, отец моего младшего ребенка, оказался обыкновенным пьяницей..
- Я не такой, - поспешил ответить. Виталий. – Я могу выпить, но не увлекаюсь.
- Я видела, - усмехнулась  Ильмира.
Виталий напоминал ей Шаверина: тот тоже не пил, не курил, за бабами не волочился. Ильмира, наконец, поняла, почему ее тянуло к Виктору и что именно в нем ей нравилось: Виктор был практически идеальным человеком, почти без недостатков, а такие люди, безусловно, вызывают притяжение и симпатию. Похоже, что и этот тоже из таких…
- Что ты сделала с Виталькой? – дней через пять спросила у нее ошарашенная Настя. – До сих пор это создание лишнего гу-гу не говорило, а после встречи с тобой его не заткнуть! Обо всем на свете, без всяких комплексов! Мы со Славкой в шоке!
- Мне бы его на выучку! – гордо похвалилась Ильмира. – Умею  я творить чудеса?
- Ты просто волшебница, должна признать! Как тебе это удалось?
- Это было нетрудно. Гораздо труднее уложить его на первом свидании в постель, но это дело времени.
- Так ты его уже и туда свела?
- Нет, я с ним не спала. Он не такой человек, с ним надо по-другому и не нахрапом. Он как  Шаверин. Зато от этого он еще интересней!
- Эль, мне зато Костик покоя не дает: все твой номер вымогает! Заладил, как попугай: она мне понравилась,  я в нее влюбился, как ей позвонить - и все тут, хоть стой, хоть падай! Зря ты, конечно, с ним танцевала…
- Насть, но он же так просил!.. Ты же сама видела!..
- Просить он умеет, это не новость. Я вполне допускаю мысль, что ты могла ему понравиться, но я знаю Костика, поэтому у меня есть определенные сомнения на его счет.
- Если хочешь знать мое мнение, то мне он, наоборот, совершенно никак. Абсолютно не мой типаж.
- Я ему сказала, что, говорю, не дам тебе ее номер, чтоб ты ее не обидел потом, но а вдруг ты  с ним не против пообщаться?
- Нет, Настя, этому мой номер не давай. У меня нет никакого желания с ним общаться!
- Виталик лучше?
- Не то слово! Главное, не наглый.
…Через полтора месяца средь бела дня Настя сбросила Ильмире  эсэмэску: «У меня родилась девочка». Ильмира тут же ей позвонила. Настя ответила довольно бодрым голосом.
- Да, дорогая?
- Звоню тебя поздравить! – сообщила Ильмира. – В таких случаях лучше поздравлять лично.
- Спасибо!
- Невестка моя родилась…
- Чего?
- Я говорю, Исмаилу моему жена будет! – твердо повторила Ильмира. – Как назвать-то думаешь?
- Маринкой. Что ты там насчет невестки болтала?
- Подрастешь – поймешь. Как девочка-то?
- Вес – ровно три кило, рост – сорок семь.
- Прямо Дюймовочка, а не Маринка! А что-то ты не похожа на родившую…
- Не поняла? Что, значит, не похожа?
- А то и значит. Я, когда Анвара родила, совсем больная была, обессиленная, чуть ходила, чуть языком ворочала, а ты… У меня сейчас такое ощущение, что я  разговариваю с трактором!
- А почему не с танком? – Настя расхохоталась. – Ни фига себе сравнение! Спасибо на добром слове! Теперь хоть буду знать, на кого я похожа!
- Не, ну правда!.. Ты точно не умирающий лебедь!
- А почему я должна быть умирающим лебедем? Я родила за полчаса и почти не мучилась, так  что я полна сил.
- Ну точно трактор! Я седьмого полдня рожала, а она – первого за полчаса!
- Да я Маринку практически выплюнула! Быстро и легко!
- Когда вас выпишут?
- В течение недели обещают. Господи, Ильмирка, как я счастлива!
Примерно в те же дни, когда родила Настя, домой выписался и Чернецов. Он молча осмотрел квартиру, заглянул в высокий шкаф. Никого не обнаружив, спросил у Ильмиры, где мужик.
- Какой мужик? – испугалась она. Сашка  это заметил.
- Ага: боишься, сука, значит, знаешь, где виновата! Тот, которого ты сюда приводила в мое отсутствие! Или их тут было несколько? – Сашка буквально ревел.
- Здесь никого не было, клянусь тебе, - стойко ответила Ильмира. – Я вообще одна,  у меня сейчас никого нет. А если и появится, сюда  я его не поведу.
- Ври больше! – не поверил он. – Гришка видел тебя с мужиком уже в первый же день, как только ты тут обосновалась сторожем. Он видел, как  ты приводила сюда мужика.
- Ах, Гришка видел! – Ильмира обо всем догадалась. – Вот скотина какая! Да он же сам первый и прибежал, напрашивался  в гости, да я не пустила! Так он, паскудник, решил мне за это отомстить!
- Гриня к тебе заходил? – встрепенулся Чернецов. – За каким хреном?
- Говорю же: свой предлагал. Только я его послала…
- Я ж его однажды предупреждал, чтобы он к тебе не приближался, - что, не доходчиво сказал? Да я ж ему, кобелю облезлому!.. – Сашка сжал кулаки и приготовился  уйти. Ильмира останавливала его.
- Саша, не трогай ты его, черт с ним. Это он от злости придумал, никого здесь не было, кроме  меня с ребенком, не слушай его!
- Я с ним разберусь! – гремел Чернецов.
- Хорошо, разберешься, только потом. Успокойся! – отчаянно молила Ильмира, пытаясь удержать Сашку за  сильные руки. – Не ходи никуда.
Слова Ильмиры возымели действие. Глянув на нее, Сашка увидел в ее глазах искренность: Ильмира на самом деле не хотела ни драки, ни конфликта, а за него самого как будто даже боялась. Боязнь читалась на ее лице.
- Пожалуйста, - милостиво просила Ильмира.
Чернецов брезгливо увернулся от нее.
- Саш, - сказала Ильмира ему вслед, - я хочу крестить Исмаила. Мама у  меня уже есть, теперь  нужен папа. Ты можешь кого-нибудь посоветовать?
Ответ Чернецова Ильмиру ошеломил, если не сказать, что стал для нее совершенной новостью. Сашка лишь плечами пожал:
- Никого  я  не буду советовать. Никто из моих друзей и знакомых не знает, что у меня есть побочный сын, и им не надо этого знать. Так что папу ищи сама, выбирай, кого хочешь. Это вообще  твой ребенок - делай  с ним, что заблагорассудится, а я тут ни при чем.
И ушел в комнату, закрыл дверь. Ильмира некоторое время постояла, как будто ее  обухом по голове тюкнули, потом осторожно заглянула в комнату. Сашка спал.
Ильмира не обсуждала с ним вопрос о том, где ей теперь жить, а продолжила временное  проживание у Насти с Вячеславом. Когда Настю  с девочкой забрали домой, она с удовольствием включилась помогать Насте с малышкой, чтобы не беспокоить Настину маму, жившую на другом конце Москвы.
- Всю жизнь работаю мамой, - сказала как-то Ильмира, вынув девочку из тазика и укутывая ее в пеленки. – Зачем мне что-то другое искать? Вон пошла в няни, да и все. Дети – это мое призвание.
- Меня даже Чернецов поздравил с рождением дочки! – похвалилась Настя.
- Да ты что? Интересно, как он узнал?
- На работе, наверно, сказали. Почему нет?
- А ты ему что в ответ?
- Спасибо написала. Очень, говорю, неожиданно.
- А он что?
- Ничего. Даже не ответил. Ильмира, ты не хочешь взять в крестные Виталика?
- Можно, - согласилась она. – Слушай, как я сразу не догадалась?
- Я тоже его для Маринки выбрала.
- А мамой кого выберешь – решила? Неужели крестными родителям будем мы с Виталиком? Настя, мы же породнимся…
- «Что за кума, коль  под кумом не была? Раз под кумом не была – значит, не кума!» Никогда не слышала такой  песни?
- Нет! – Ильмира довольно засмеялась.
- Извини, Элечка, но нет, - огорошила ее Настя. – Я бы с радостью, но ты не можешь быть крестной.
- Почему?
- Потому что ты – иноверка. Я узнавала у священника, он сказал – нельзя. Крестная мать должна быть только православной.
- А  я кто же по-твоему? – Ильмира  открыто возмутилась.
Настя развела руками.
- Твой переход в православие был очень плавным и гладким: ты просто отказалась жить по исламу, а решила жить по-христиански. Так не делается: христианин должен   обязательно принять крещение. Ты хоть крещеная?
- Да! Меня крестили  в младенчестве, как всех! – жарко поведала Ильмира.
- Да, а после ты приняла другую веру, не имеющую с христианством ничего общего.
- Могу  поспорить!
 - Не надо, не об этом речь.  Но в той вере ты прожила половину своей жизни, а потом просто сказала:  не буду. Я вот слышала, что отказаться от своей веры и перейти в другую – это перед Богом грех  хуже самоубийства.
- Я не переходила, а просто вернулась, - подавленно объясняла Ильмира. – Это был не переход, а возврат…
- Ты мне сейчас так все доказываешь, будто я священник, - упрекнула Настя.
- У нашей семьи в Беларуси  знакомая была – еврейка. Так она до двадцати пяти лет жила иудейкой, а потом приняла православие, крестилась и могла свободно быть крестной матерью. И была.
- Вот видишь: она тоже крестилась.
 - Но я крещеная! Или мне второй раз это делать? А можно ли креститься дважды?
- Не знаю. При желании, конечно, можно это выяснить, но честно скажу:  я рисковать не хочу. Поэтому, Ильмирочка, не обижайся, но я не возьму тебя  в крестные моего ребенка.
Ильмира проглотила обиду, а заодно и слезы, и сказала гордо:
- И правильно! Говорят, судьба крестной матери передается по наследству. Не знаю, насколько это верно, но я  никому не пожелаю такой судьбы, как моя! Огради Господь Маришку от этого!
 
Вакансий швей в базе  биржи труда  было больше, чем самих швей в Москве.  Потому  неудивительно, что рабочих  мест  для  Ильмиры  сегодня имелось как никогда много, даже с избытком.
- Как учеба проходила? – спросила у нее инспекторша.
- Отлично!
- Понравилось?
- Очень! Я в своей жизни вообще училась только в школе, так что мне это было приятно особенно. Я теперь не просто швея: я и портная, и раскройщица, и закройщица.
- Из ателье по пошиву  и ремонту головных уборов есть заявка…
- Вот как раз головные уборы мне и не подходят. С ними-то как раз работать и не умею.
- Тогда, пожалуйста, ООО  «Каприз» приглашает швей и всем, кто устраивается в текущем месяце, они предлагают бонус – пять тысяч рублей в подарок.
- Знаете, мне бонусы не нужны. Лучше подскажите, куда устроиться, чтобы можно было получить комнату в общежитии. Мне жилье нужнее.
- Пожалуйста! Фабрика по пошиву трикотажных изделий вас устроит? Нуждающимся они предоставляют общежитие.  Не знаю только, дадут ли его вам.
- Почему?
- Потому что у вас есть московская прописка. В этом случае считается, что у вас есть жилье…
Ильмира все-таки поехала на фабрику, чтобы самой разузнать все подробности. Только на фабрику ее не взяли: кадровичка, увидев ее стаж в пять месяцев, ахнула. Слова Ильмиры о том, что она работала не официально и на дому, могли быть приняты на веру, однако в случае какой-нибудь проверки работник предпенсионного почти возраста с таким, с позволения сказать,  трудовым стажем мог обернуться для предприятия большими неприятностями. В другом месте ей сказали, что им нужна швея с разрядом и вообще люди на швею учатся не меньше года, а курсы никуда не годятся. Дескать, там всему не научат… И напрасно Ильмира пыталась что-то доказать и  объяснить…
По дороге Ильмира зашла на крытый рынок и там на роллете с игрушками увидела объявление: «Требуется продавец (без детей до 3-х лет). Обращаться по телефону…» «А это мысль! – мысленно воскликнула Ильмира. – Как мне такое раньше в голову не приходило! Продавец на рынок! Я бы смогла, а я, как дура, уборщица, уборщица! Только время зря потеряла!»
Чтобы было наверняка в точку, Ильмира ответила на вопрос о детях, что у нее их нет вообще.
- У вас нет детей? – в голосе собеседницы слышалось явное неодобрение. – Это плохо. Мне нужен не просто продавец, а продавец-консультант, который знаком с детьми, разбирается в них и в игрушках и сможет дать консультацию по поводу товара или посоветовать, что выбрать. А у вас, получается, опыта воспитания детей нет, вы с детьми работать не умеете. Извините…
- У меня есть дети! – перебила Ильмира, хватаясь за слова хозяйки, как за соломинку. – У меня нет маленьких детей!
- Так у вас дети есть или нет? – строго продолжала хозяйка.
- Есть! Большие.
- Значит, с детьми вы работать умеете, знаете их пристрастия?
- Знаю.
- В таком случае, подходите завтра к девяти часам к роллету – я хоть на вас посмотрю.
- Скажите, а зарплата у вас как выплачивается?
- Раз в месяц независимо от выручки и прибыли. У меня установлена определенная такса, по ней и плачу.
- А аванс?
- Авансов не даю. Так что думайте: если вы с завтрашнего дня начнете работать, то первые свои деньги получите только в начале следующего месяца. 
И  Ильмира устроилась продавщицей игрушек. О том, что может, например, заболеть Исмаил, она не думала, правда, ей это было и не обязательно при таких-то няньках – Насте и Гузель, у которых теперь масса свободного времени и они обе могли бы посидеть с больным ребенком. Вот  только Ильмира  с обеими не дружила: на Гузель  была обижена по материнским соображениям, а на Настю обиделась после того, как  та отказалась сделать  Ильмиру  крестной  Маришки: Ильмира считала, что Настя ее предала. Однако, как ей было сказано, зарплата будет не раньше следующего месяца, а весь этот месяц надо было на что-то жить.
Выход у нее оставался только один: занять денег на жизнь у Виталия, тем более что у нее теперь появилась возможность их вернуть в срок. Виталий ей, конечно, помог, но любопытства ради поинтересовался, почему она не хочет обратиться к Насте или к своей дочери. Ильмира ответила. И потому выходило, что кроме Виталия ей больше просить просто некого…
 
Гузель рожала в страшных болях. Надрываясь от крика, она даже голос сорвала. Родов она очень боялась, поэтому ей было не столько больно, сколько она себе внушила. На свет появился прекрасный мальчик, хотя и немного раньше запланированного срока.
Ильмира с Виталием бродили по парку, когда в кармане Ильмиры запиликал сотовый. Она увидела на табло номер Гузель.
- Ответить или нет? – спросила она у Виталия.
- А кто там?
- Моя дочь, с которой я не общаюсь. Зачем она мне звонит? Столько времени не звонила, а тут вдруг объявилась. Что ей надо?
- Спроси – узнаешь, - кратко посоветовал Виталий.
Ильмира ответила, стараясь держать враждебную интонацию, хотя давно уже в  душе помирилась с Гузель.
- Здравствуйте! – услышала она в ответ величественный голос.
- Здравствуйте. Кто говорит?
- Медсестра из родзала. Звоню по просьбе вашей дочери, чтобы сообщить, что полчаса назад она родила мальчика.
- Как родила? Ей же еще рановато, у нее девятый месяц…
- Говорю вам, как есть. Мальчик, правда, родился чуть преждевременно, но сам, роды  вызывать не пришлось. Но дочка ваша сильно намучилась, роды были тяжелыми , так что у нее нет сил позвонить вам самой и она попросила кого-нибудь из нас сделать это.
- Она сама родила? – дрожащим голосом вопрошала  Ильмира.
- Я же сказала: сама! Малыш чувствует себя хорошо, он немножко не доношенный, но мы его выходим и этим уже занимаемся.
-  А почему раньше срока? Должны же быть причины?
- Ой, мамаша, что вы  так  паникуете? Там раньше-то на две-три недели получилось. Все будет в порядке! – заверила медсестра.
- А как выглядит малыш? Похож он на мать?
- Наполовину. По нему уже видно, что он полурусский, получурка – так это называется?
- А  Гузель? Сама она как? Очень плоха?
- Она совсем больна и очень ослабла. Но жизни ее ничто не угрожает. Мы ее перевели в отделение патологии рожениц.
- Господи, боже мой! Спасибо вам за звонок, - Ильмира расплакалась. – Спасибо, что позвонили, дай бог вам здоровья… Я больше не могу говорить, извините… - Ильмира отключилась.
- Что случилось? – участливо спросил Виталий. – С дочкой что-то?
Ильмира кивнула.
- Виталь, я стала бабушкой! У меня внук родился. – Она опять расчувствовалась.
- Поздравляю, - спокойно сказал Виталий.
- Мне Гузель жалко, - Ильмира плакала. – Медсестра сказала, она сильно мучилась… Как она там, моя детка?
 
Меньше всего на свете Ильмира ожидала звонка от Ахмета. Когда на табло высветилось его имя, она сразу даже испугалась. Ответила Ильмира осторожно и волнуясь.
Ахмет снова не называл ее по имени. Говорил по-русски, со своим красивым акцентом.
- Я звоню тебе тайком, чтобы никто не слышал. Завтра в Москву приезжает Гульнара, если хочешь, можешь ее  встретить.
- А зачем она едет?
- Она задумала поступать в актерский. Сказала сразу, что хочет тебя увидеть, помнит, что ты была в Москве. Я не стал ей возражать, не стал спорить, а сказал правду, что ты там  и есть.
- Я обязательно ее встречу. Спасибо за звонок, Ахмет.
- Уточни, когда на вокзал после пяти часов прибывает махачкалинский поезд, а вагон пятый.
Ильмира встречала поезд на Казанском вокзале, внимательно отследила пятый вагон и подошла прямо туда, где он должен был стать. Гульнара сошла с поезда с чемоданом в руках, обернулась по сторонам, явно ища мать глазами. Ильмира увидела ее первой, громко позвала:
- Гульнара!
Дочка пошла на голос и, наконец, бросилась матери в объятья:
- Мамочка! Мамулечка!
- Гульнарочка, девочка моя!
Они долго обнимались на перроне.
- Как же ты выросла, боже мой, тебя и не узнать! – восхищалась  Ильмира.
- Но ведь узнала  же…
- Ты и платок сняла?
- Да, мама. Как в поезд села, так сразу и сняла. И больше не надену. Мамусь, я так соскучилась!
- Ты прямо с чемоданом сюда?
- Мам, я буду поступать на актрису, я так решила. Это мое самостоятельное решение, я ни с кем не советовалась! – гордо сообщила  Гульнара.
- А если не поступишь?
- А если не поступлю, то буду устраиваться в Москве еще как-нибудь, но домой я  не поеду. Я так  решила.
Мать и дочь, обнявшись, пошли вдоль перрона, слились с вокзальной толпой, а потом растворились в толпе городской.
- Мама, как ты узнала, что я  собираюсь приехать?
- Мне твой отец позвонил.
- Да, у нас с ним был разговор… Я сказала, что хочу  к тебе.
С дочкой Ильмира  лопотала на лезгинском, потому что Гульнара, в отличие от  Гузель, русским языком владела не очень хорошо, и поэтому ей  вести беседу легче было на родном языке.
- Он не возражал?
- Нет. Папа вообще стал какой-то странный: он нам с Джамилей ни в чем не отказывает, не спорит с нами, родичам своим часто идет наперекор, чего  с ним раньше никогда не было. В семейных советах не участвует, в советах старейшин тоже. Его как будто заново воспитали. Я заметила: он таким стал после гибели  Гузель.
- Гузель жива, - огорошила мать своим ответом.
- Как жива? – Гульнара  даже испугалась.
- Ей удалось вырваться от  Анвара… Она уже давно здесь и даже ребенка родила.
- Значит, она в самом деле честь потеряла… А я тогда думала, что она врет: Гузель вполне могла это и придумать, она такая. Это я бы забоялась – я всегда всего боялась…
Ильмира привезла  Гульнару в квартиру  Чернецова – больше вести было некуда. Однако оставлять ее здесь Ильмира не хотела, потому что скоро должен был вернуться Сашка: не хватало, чтобы он еще и вторую дочку развратил. Впрочем, Гульнара могла оказаться и не столь податливой…
- Мам,  у тебя есть что-нибудь покушать? – жалобно спросила  Гульнара.
- Конечно! Вот котлетки домашние!.. Ой, да, - спохватилась Ильмира, - там же фарш свиной…
- Мне все равно, - тоном заговорщицы сказала дочка. – Я с голодухи съем все: и свинью, и осла, и верблюда…
Гульнара уплетала мамины заготовки за обе щеки и лишь стонала от удовольствия.
- Аллах, мамочка, как вкусно! Я уже соскучилась по твоей кухне!
- Как там дома дела?
- Аксакал наш умер – от старости, - причмокивала Гульнара. – Вместо него теперь дедушка Шамиль. Рамин пока школьник, но потом думает ехать в Дербент – поступать в художественный институт. Или в  Хасавюрт. Муса – ничего особенного, мальчик как мальчик, ничего необычного я в нем не заметила.Джамиля  увлеклась танцами. Теперь ни одна свадьба, ни одно торжество не обходится без ее участия.  В ней обнаружили талант. Отец задумал отдать ее в танцевальную школу. Конечно, он понимает, что это нецеломудренно, о том же ему твердят и домашние, но папа единственный имеет право решать судьбу  Джамили, и он решил. Он говорит, что если соблюдать осторожность и быть внимательным, целомудрию ничто не повредит. Хотя Джамиля еще ребенок, она, мне кажется, сохранит семейные традиции и будет примерно соблюдать шариат. Я так  думаю потому, что мы с  Гузель в  ее возрасте уже проявили недовольство, уже что-то решили, а она – ничего. Невестой стать она не боится – говорит, если будет  на то воля отца, она выйдет замуж, станет хозяйкой – ну, и прочее. В общем, она не собирается повторять нашей  с Гузель дороги.
- Может, оно и правильно, - Ильмира откусила кусочек хлеба. – А у тебя когда первый экзамен?
- Завтра  я понесу документы, потом уточню. Мама, а у тебя же был ребенок, где он?
- В садике.
- Помнится, ты мне и Рамину сказала, что это ребенок чужой крови и из-за него ты уехала…
- Это так, - сразу же ответила Ильмира, опережая возможные расспросы дочки. – Исмаил – сын не твоего отца.
- А чей же тогда? Кто, интересно, в нашем ауле отважился пойти на такое? Это же харам, за который может быть «секир-башка» обоим…
- Отец Исмаила - русский, не лезгин. Он – тот, в квартире которого мы сейчас находимся.
- Шариат прелюбодейство осуждает.
- Прелюбодейство осуждает не только шариат – православие тоже. Но что сделано, то сделано, теперь мне только Всевышний судья. А твой отец спас мне жизнь – за это я  ему теперь буду благодарна до конца моих дней.
Гульнара  отреагировала одобрительно:
- Ну и ладно! Так им всем и надо! Преступила – и правильно сделала! Хотя  я бы так не смогла. Я боюсь.
Когда явился Чернецов, Ильмира осторожно с ним поговорила: ей важно было знать, можно ли ей оставить Гульнару  с ним.
- Это не надолго, пока Гузель в роддоме, - пояснила Ильмира. – Гузель скоро выпишут, потом Гульнара к ней перейдет.
Чернецов скривился:
- Слушай,  у меня не проходной двор. Если твоим детям негде жить, зачем ты их вообще к себе приглашаешь?
-  Я не приглашала: Гульнара приехала поступать в институт. Если поступит – получит общежитие.
- Ладно, пусть остается, куда от  вас денешься, - нехотя разрешил Сашка.
- Имей  в виду: она не Гузель и тебе не удастся ее совратить.  К тому же Гульнара  девочка не испорченная, а ты таких не любишь.
- Я что, по-твоему, сексуальный маньяк? - Сашка обиделся на ее предупреждение. – Зачем вы мне все сдались? Я вашу семейку уже видеть не могу, я уже боюсь, когда ты мне кого-то приводишь… Уйди  с глаз моих долой и сделай одолжение, сегодня не попадайся мне больше. Достали, честное слово! Общагу ей, видите ли, дадут! Да ты из моей хаты  общагу сделала!
Гульнара  прожила у  Чернецова неделю, потом перебралась к Гузель, а точнее, к Ксюше. Старшая сестра была настолько слаба, что даже не смогла в полную силу показать своей радости от встречи. 
Когда  Гузель  вместе с малышом  выписали домой,  мать сразу  же навестила ее.
Роды стали для  Гузель настоящим испытанием. Ильмира нашла  дочь бледную и больную, но Гузель передвигалась сама и даже пыталась заниматься хозяйством.
- Девочка моя, как ты? – обняла  Ильмира ее с порога.
- Мама, ты пришла ко мне!.. Спасибо! Я не думала, что ты придешь!
- Как ты могла такое подумать? Как я могу не прийти, что ты!
- Мама, мне нехорошо, я пойду прилягу.
- Конечно. Давай я тебе помогу.
Ильмира заботливо уложила  дочку на кровать, прикрыла покрывалом.
- А почему ты одна? Где Гульнара?
- В академию поехала – там, не знаю, то ли собрание, то ли еще что… Сынишка там, - указала Гузель рукой. – Можешь посмотреть.
Ильмира подошла к кроватке: там спал  красивый, чернявый младенец.
- Мамочка, я так намучилась… Я от крика даже охрипла. Никогда не думала, что может быть так больно… Второго ребенка  я не хочу.
- Гузель, как же так  случилось? Почему раньше срока-то?
- Не знаю, мама. Как  медик  я не могу  это объяснить. Просто внезапно начались схватки, и девочки вызвали мне «скорую» - когда  я ушла в декрет, меня каждый день навещали  мои девочки-сестрички, и они были со мной в момент начала родов. Зато я  рожала в нормальных условиях,  не в спартанских. Как подумаю, что у меня случились преждевременные роды дома, в ауле, среди наших повитух, которые могли бы оказаться к этому не готовы… Что со мной тогда бы было? А здесь я получила комплексную помощь и уход, здесь предусмотрено все.
- Как назовешь-то мальчика?
- Ильей.
- Почему  Ильей?
- Потому что у тебя Исмаил, так  же у меня будет  Илья. Ильяс. Но звать буду по-разному…
Ильмира уставилась в пространство и сказала невидимому собеседнику:
- У Чернецова родился второй сын… теперь от  дочки…
Малыш захныкал.
- Мамочка, - жалобно попросила Гузель, - подойди к нему, а то меня он уже вымотал.
Ильмира подошла к  кроватке и взяла младенца на руки.
- Внучок  мой дорогой…
Стоя у окна, она задумчиво курила. В голове у нее роем кружились мысли.
«Наверно, я расстанусь  с  Виталиком. У меня родился внук, я стала бабушкой, в моей жизни началась новая эпоха: пора бы уже остепениться, остановиться, оглянуться на жизнь, пересмотреть свое прошлое. А в нем-то как раз ничего и нет, в настоящем тоже. Так пусть хоть будущее мне улыбнется – повод-то какой имеется! Вот  только покажу ему все, на что я способна, - в последний раз!» 
В течение месяца стало известно, что Гульнара Рахмедова с первого захода поступила в РАТИ и с начала учебного года ей полагалась комната в общежитии…
 
Чернецов возник в дверях директорского кабинета.
- Вызывали, Борис Анатольевич?
- Вызывал. Проходи, присаживайся.
Сашка повиновался.
- Готовься к рабочей командировке: двадцать первого числа вылетаешь в Магадан.
- Неожиданный поворот. Надолго?
- Пока неизвестно. Нужно заменить Васю Волкова. Сейчас его заменяет сибирский репортер, но с двадцать первого он уходит в отпуск.
- Двадцать первого – это через два дня…
- Да, я знаю, что это незапланированная командировка. Но дорогу тебе оплатят: туда полетишь за счет средств нашего канала, оттуда – за счет заказчика.
- Заказчика?
- Да. Твоим заказчиком выступает генеральный директор телекомпании «Магадан-Север» Дмитрий  Петрович  Саватеев. Он сообщил мне о гибели Волкова и о том, что  ему нужно срочно найти замену. Я решил направить в Магадан тебя, потому что, сколько знаю, ты  у нас из журналистов самый свободный, а заодно и программу свою подготовишь. Если не ошибаюсь, это должен быть уже последний программный цикл.
- Предпоследний, - поправил Сашка. – В последнем цикле – там про воровские зоны. Только, Борис Анатольевич,  в  сценарии передачи  магаданской темы нет.
- Нет? – удивился Дзеев.
- Нет.
- Все равно. Побудешь на месте Волкова, пока ему постоянную замену не найдут. Саватеев обещал сделать это быстрее, чем сибиряк из отпуска выйдет. Держи, - Дзеев положил перед  Сашкой авиабилет. – Здесь все написано: аэропорт, время и дата вылета, рейс. А это визитка Саватеева: когда прибудешь на место, первым делом свяжешься с ним, и обязательно. Жить ты должен в  гостинице.
- Я один лечу или со съемочной группой?
- Один: группа у тебя будет магаданская.
Когда Чернецов уже прошел паспортный контроль, ему на сотовый отзвонил Дзеев:
- Николаич, ты где? – голос директора звучал виновато.
- В аэропорту, вылета жду.
- Отбой, Саня! Возвращайся назад!
- Как назад? Я уже и контроль паспортный прошел…
- Сашок, это не моя вина! Мне сейчас позвонил Саватеев и сказал, что нужды больше нет!
- Чего нет?
- Необходимости лететь в Магадан больше нет. Замена  Васе нашлась на месте.
- А как же передача?
- Ты говоришь, Магадан  в сценарии не прописан? Ну и не надо! Поворачивай домой!
Чернецов повернул, только не домой, а сначала в Останкино, прямо к  Дзееву.
- Борис Анатольевич, я не фига не понял! Что случилось-то? Это шутка была?
- Я что, похож на шутника? Командировка твоя отменяется, вот  что! Волкову нашлась замена.
- Разве этого сразу не могли сделать?
- Откуда я знаю, Санек? Мне сказали дать тебе отбой – я дал. На место Васи прислали камчатского репортера. А тебе что с того? Да, получилась некрасивая история, но ты же на ней ничего не потерял? Ты даже материально не пострадал…
Злой вышел Чернецов от директора. Больше всего ему сейчас хотелось напиться. Он вышел на улицу и направился в магазин, где купил бутылку водки и в одиночку половину сразу же залпом за углом  и  угомонил. Сам был весь на взводе и не понимал, почему. Ему бы радоваться, что далекая командировка не состоялась,  к тому же он очень не хотел лететь в Магадан, но какая-то непонятная злость точила его изнутри. Все настроение было испорчено. Сашке вообще казалось, что его просто подставили: никогда раньше с ним такого не случалось, да и выглядело все, на его взгляд, довольно подозрительно: резко так отправили, так же резко и вернули назад… Обидно. И не мог  он  придумать, чем  заглушить  эту обиду.
На перекладных добрался Сашка домой. С шумом открыл дверь. Однако его никто не услышал. Разуваясь, он увидел на полу мужские ботинки – не свои, а чужие. Сашка прислушался. И как будто из спальни до него донеслись откровенные, страстные стоны. Чернецов на цыпочках подкрался… Было понятно, что его не ждали: дверь спальни стояла открытой, а прямо на его постели творилось наглое безобразие. Два бесстыжих голых  тела были настолько увлечены друг другом, что не могли  видеть его. Ильмира сидела к Чернецову спиной и скакала поверх Виталия как угорелая, сопровождая свои движения счастливыми криками; скакала отчаянно, будто в последний  раз. У  Чернецова перед глазами все поплыло, сознание затуманилось. На ватных ногах, следуя какому-то убийственному инстинкту, он  поплелся на кухню и нашел в столе самый большой нож  с широким лезвием, блеснул им и пошел назад, в спальню. Ильмира уже перестала кричать и молча выдыхала усталость.
Сашка в один прыжок подскочил к ней сзади и со словами «Ах ты, тварь!» задрал ей голову и полоснул лезвием по шее.  Кровища хлынула рекой. Голова Ильмиры  повисла, как  у тряпичной куклы, а сама она безжизненно свалилась прямо на Виталия. Все произошло настолько быстро, что Виталий даже не успел ей ничем помочь. Он сразу и не сообразил, что случилось. А когда на него фонтаном брызнула кровь Ильмиры, его и вовсе вырвало на пол. В тот же миг его накрыл остывающий  труп недавней любовницы.
Убийца повел себя так, будто и не заметил живого свидетеля. Обезумевший от ужаса Виталий спешно выбрался из-под мертвого тела  Ильмиры, оглядываясь, оделся. Чернецов сжимал в руке окровавленный нож  и словно не видел Виталия, спокойно давая ему уйти. Не помня себя, в полушоковом состоянии, бедный парень покинул место кровавой резни. Сашка все так же одеревенело стоял. Он сам  был в шоке от содеянного. Рядом с ним валялся почти что обезглавленный труп женщины, кровать и пол были густо залиты кровью – жуть! Ничего этого убийца не видел.
А когда опомнился и увидел, что натворил, вызвал милицию и совершил явку с повинной.
ЭПИЛОГ
       1
Чернецов  лежал на верхних  нарах в СИЗО и не принимал  участия в карточной игре, которая происходила  внизу. Он ни о чем не думал.
            Хотя в момент совершения убийства он был не пьян,  а просто выпивши,  допрошен был после того, как  протрезвел. Показания  сначала милиции,  а потом и следователю, он давал четкие, уверенные и правдивые. На вопрос о том, почему он выбрал такой дикий способ убийства, ответил интересно, сообщив, что убил ее так, как по обычаю кровной мести положено, как  ее должен был убить муж, когда она ему изменила. Другими словами, он просто наказал Ильмиру за ее бл…ство. Это и называл причиной содеянного. Умысел на убийство у Сашки был, но именно в тот день он убивать не планировал и не думал, хотя вообще такие мысли его посещали. Кроме того, что  Ильмира была неисправимой шлюхой, она ему просто надоела.  Сашка  не знал, куда от нее деваться, - вот уж, правда, проклятие какое-то... Более того, он считал, что наоборот помог  Ильмире выбраться из ее тупикового положения: ведь у нее не было жилья, не было работы,  смысла жизни. Все, что ей нужно было в жизни, - это плотские утехи, а все, чем она жила, это мужики, которые, однако, ничего, кроме сексуального удовлетворения, ей не давали. Разве ж это жизнь? Ей бы самой на себя руки наложить, чего только ей надо было? Странно, что она этого не сделала... Утверждал также, что в своей гибели Ильмира виновата сама: он ведь однажды предупреждал, чтобы она к нему домой мужиков не водила, а дважды повторять он не привык. Как совершал убийство, как шел за ножом Чернецов не помнил, но вины своей не отрицал, хотя и не раскаялся в содеянном.  Нет, он не жалел, что убил ее.
            И Сашка не знал, что жизнь Ильмиры незадолго до гибели как раз стала налаживаться. Она нашла, наконец, работу, она встретила интересного человека, на которого у нее были планы,  у нее родился внук. Да, Ильмира стояла на пороге новой жизни, которую он преступно оборвал…
            Деяние  Чернецова  походило на убийство, совершенное в аффекте. Если верить показаниям убийцы, так оно и было. Ситуация вырисовывалась непростой: с одной стороны, убийца имел умысел на преступление – пусть и отдаленный, но умысел был, с другой – убийство явно носило характер аффекта. Как следовало квалифицировать это деяние?  За убийство в аффекте максимальное наказание составляет четыре года. С учетом прежней судимости обвиняемого и того, что погасить судимость он так и не успел, можно было не сомневаться, что по максимуму он и получит. Однако были у Сашки и обстоятельства, смягчающие вину: например, он встал на путь исправления, что подтверждало его занятие общественно полезным трудом; кроме того – и это особенно важно! – он дал уйти живым случайному и ненужному свидетелю, а в последнее время между убийцей и убитой даже наблюдалось некоторое примирение. Все эти обстоятельства ставили под сомнение возможный максимальный срок. Но еще больше запутала психиатрическая экспертиза, которая признала Чернецова невменяемым именно в момент нанесения удара. Но не было ли это состояние тем же аффектом, ведь то, что увидел убийца, вполне могло повлиять на его  душевное равновесие, а значит, вызвать в нем сильное душевное волнение и даже расстройство? Следователь и не знал даже, какую статью к Сашке применить. Впрочем, на суде статью могут переквалифицировать, если удастся доказать, что имело место другое деяние, нежели то, которое инкриминируют. Если же убийца был невменяем, его потом по решению суда же и направят на лечение. Однако до суда Сашка не дожил: внезапно взяла реванш  двусторонняя пневмония, и в течение недели  Чернецов тихо скончался.
            Ильмира когда-то сказала, что он ее преследует, так оно в  очередной раз и случилось: они снова должны были встретиться, но уже в другом мире...
 
2
            Узнав о гибели матери, Гузель с Гульнарой готовы были сойти с ума, причем сразу обе. С  Гульнарой случилась страшная истерика, которая продолжалась целые сутки. Но потом перед сестрами встал сложный  вопрос о том, где похоронить мать. На московских кладбищах ей места просто не было, правда, место можно было купить за огромные деньги в валюте, которых  сестры, конечно же, не имели. Оставался единственный вариант – крематорий, но для мусульманских девушек, вера которых совершенно не предусматривает таких похорон, этот вариант был неприемлемым. Сестры даже и слышать об этом не хотели. Их поддерживала и Настя Семина, которая поначалу  в убийство Ильмиры  вообще не поверила. А когда убедилась, что это так, то долго рыдала вместе с сестрами и нечаянно поняла, что успела Ильмиру полюбить – так, как любят подругу. Раньше она этого как-то не замечала, только теперь, потеряв Ильмиру навсегда, осознала, что вместе  с ней потеряла и очень дорогую, редкую для людей вещь – настоящую дружбу. Это при том, что  у них была большая разница  в возрасте, когда кажется, что у таких людей не может быть никакой дружбы. А вот  была! И спасибо Чернецову-убийце, что он их познакомил! И не думала вовсе Настя с ней ссориться, тем более предавать! Настя же и разрешила прихоронить Ильмиру к своей троюродной прабабке по материнской линии, могила которой была вырыта сразу после войны,  в конце сороковых годов, и находилась в одной  ограде с прочими родственниками Семиных, в том числе и рядом с Настиным отцом, убитым неизвестными, когда ей было тринадцать. Подругу  Настя хоронила в открытом гробу, шея была обмотана платком. В изголовье Ильмириной могилы Настя установила православный крест – символ христианства и крещеного человека. Ни Гузель, ни  Гульнара предназначения  креста не понимали.
            Исмаила  Гузель забрала к себе, оформила над ним опекунство и стала растить вместе с Ильясом, тем более что мальчики приходились друг другу странными родственниками. Брат  Исмаил – он  Ильясу дядей получается, но  у них один отец… Что это за родство интересное? Чернецову   Гузель  хотела просто посмотреть в глаза и услышать, что он ей скажет. Для этого Гузель добилась с Сашкой свидания в СИЗО, но поход не увенчался успехом, потому что Сашка, вместо того чтобы каяться, еще сильнее выражал свою радость от содеянного и оскорблял  покойную Ильмиру всякими словами – матерными и неприличными. Гузель ушла расстроенной и еще более рассерженной, чем сначала.
            В Москве обе сестры нашли свое счастье и устроили семейную жизнь. Гузель сошлась с парнем из азербайджанской семьи,  который жил в Москве один, имел здесь жилье и хорошую, прибыльную работу. Правда, для ребенка-полукровки  Ильяса он был только отчимом: усыновлять чужого ребенка азербайджанец не стал. От него Гузель родила девочку. Гульнара вышла замуж за земляка-дагестанца по имени  Ильдар, семья которого тоже жила в  Москве законно. Гульнара вышла замуж тогда, когда сама захотела, сама приняла такое решение. Ильдару пришлось просить руки Гульнары у Гузель – как у старшей в семье женщины. Гузель это очень польстило, и она с удовольствием дала свое согласие. И была свадьба, но не на Кавказе, а в огромном городе с ограниченным количеством гостей, и была первая брачная ночь,  когда новоявленный муж испортил честь Гульнары, но не было ни публичных простыней, ни томительно ожидающей публики, и вообще честное положение невесты никого не касалось. Гульнара училась на третьем курсе РАТИ, когда ей пришлось прервать  учебу для того, чтобы родить своего первого мальчика.
            Сама Гузель едва не стала жертвой уличного маньяка. Как-то зимним вечером она возвращалась домой и поднялась на крыльцо своего подъезда. На крыльце стоял какой-то незнакомец, который поздоровался с девушкой. Не видя ничего зазорного в том, если она тоже поздоровается с незнакомцем, Гузель ему ответила. И шагнула к домофону, готовясь приложить ключ. В ту же самую секунду незнакомец напал на нее сзади и набросил на шею какую-то удавку, начал сжимать. Гузель не успела закричать и пошла на хитрость: она начала издавать притворные хрипы, замахала руками, пытаясь оттянуть удавку с шеи, а потом стала оседать на землю и притворилась мертвой. Нападавший решил, что она действительно умерла, и бросил ее на крыльце, а сам бросился наутек. Когда его шаги перестали быть слышны, Гузель поднялась, пришла домой и сообщила о нападении в милицию. Там уже давно охотились за маньяком, который убивает женщин и делает это на улице в темное время суток. Уже есть несколько жертв, которые все были задушены одним предметом, похожим на толстую проволоку. Вот  только  Гузель ничем помочь следствию не смогла, потому что в темноте маньяка не разглядела, да и чего бы ей было его разглядывать, если она и подумать ничего плохого не могла про незнакомца: подумаешь, стоит себе мужик на крыльце – и стоит. А что до удавки – то да, предмет был крепким и холодным. Никаких следов нападения на Гузель маньяк не оставил.
            После этого Гузель и в самом деле стало казаться, что она повторяет судьбу своей матери: сначала она совершила нравственное преступление – и совершила решительно, не покаявшись; потом родила ребенка от того же человека,  что и мать; и вот, наконец, ее чуть не убили… Для себя она вывела смысл всего произошедшего: надо суметь не изменить мужу. Может быть, подумалось ей, это было для нее даже мамино указание свыше…
 
 
 
Ислам в СССР. Особенности процесса секуляризации в республиках Советского Востока. Редколлегия: отв. редактор Э. Г.Филимонов. М.1983 
Г.Р. Балтанова. Ислам в СССР: анализ зарубежных концепций. Казань, 1991 
Народы  Кавказа. Под ред. М.О. Косвена. Т 1. М., 1960 
4.  Калоев  Б.А.  М.М.Ковалевский и его исследования горских народов Кавказа. М., 1979
 
5. Россия: энциклопедический  справочник. Сост.В.Б.Гарин, В.В.Лисюченко. Ростов-на-Дону, 2001
 
6.Ислам. Словарь атеиста. М.,1988
 
7. Ислам  классический: энциклопедия под  ред.К.Королева.  М..2005
 
8. Серия  Религии мира. Ислам. Автор-составитель А.А.Ханников, 2-е изд. Мн.,2009
 
9. Мавлютов  Р.Р. Ислам. М, 1974
 
10. Философия исламских учений. 1991
 
11. Газета «СБ Беларусь сегодня», суббота 5 февраля 2011 г («Культбросок» - о письменности  лезгинского языка)
 
12. Газета «СБ Беларусь сегодня», пятница 3 декабря 2010  («Чеснок – персона нон грата»)
 
13. Газета  «СБ Беларусь сегодня», суббота 26 февраля 2011 («Покорители пещер»)
 
 
 
 
 

[1] Адат – это устоявшиеся обычаи, правила и нормы поведения, присущие определенной местности. Адат может играть ведущую роль в регулировании брачно-семейных, наследственных и некоторых гражданско-правовых отношений среди мусульман. В некоторых случаях адат замещает шариатские нормы. 
[2] Махр – имущество жены, полученное ею от мужа  после свадьбы. В случае развода, если мужу будет угодно, она оставляет махр себе.
[3] Исмаил – сын пророка  Ибрахима, которого Ибрахим  готов был принести в жертву во имя Аллаха. Выбор такого имени для ребенка ничем не обусловлен. Рожденный от русских родителей, ребенок был назван Исмаилом только по привычке.

© Copyright: Соня Василевская, 2020

Регистрационный номер №0482884

от 2 ноября 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0482884 выдан для произведения:  
 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
Нежный возраст
Ильмира… Этим несколько необычным для белорусской девушки именем она была названа в честь акушерки, которая помогла ей появиться на свет. Ильмира Рамазановна, татарка по происхождению, буквально вернула с того света новорожденную девочку,  у которой пуповина обмоталась вокруг крошечной шейки, отчего младенец был весь синий и практически не подавал признаков жизни. «Я перед вами всю жизнь буду теперь в неоплатном долгу», - со слезами на глазах сказала новоявленная мамаша, принимая на руки уже бодрую дочурку. А поскольку она совершенно не имела понятия, как ей назвать дочку, то и остановилась на имени той, кто дал младенцу второе рождение. Ничего не ответила  Ильмира Рамазановна на это, лишь улыбнулась скромно, а про себя подумала: «Еще погоди благодарить меня: сначала посмотрим, что из нее вырастет»… данных на Ильмиру заглядывались ребята, но гордая девочка не замечала их
А выросла из нее, русской Ильмиры, полная красавица с модельной внешностью: рост выше среднего, длинные русые волосы, ясные глаза, смешная улыбка. Фигура завидная: стройные ноги, тонкая талия и развитая, удачная грудь – для ее возраста даже слишком хорошая. Конечно, при  таких внешних внимания – не от высокомерия, а потому, что дальше косых взглядов дело не шло. А ей хотелось быть уверенной, что на нее смотрят искреннее, с намерением действительно познакомиться и завязать отношения. Поэтому  в свои пятнадцать Ильмира жила достаточно одиноко: кроме родителей, она не имела ни молодого человека, ни даже подруги, с которой можно было бы просто говорить, делиться наболевшим и сокровенными девичьими секретами – сверстницы завидовали Ильмире и демонстративно ее игнорировали.  Дома стоял телефон, но ей никто никогда не звонил, никому не звонила и она – разве что по каким-нибудь школьным вопросам. В школе же она ходила в изгоях, которых никто не замечает: девчонки не дружили с ней опять-таки из зависти и злобы на нее, красивую, а мальчишки  за то, что  Ильмира к ним равнодушна. Поэтому  после школы, когда многие ее ровесницы бежали на свидания по местным дискотекам или же собирались группами для уличных прогулок, она два раза в неделю спешила в модельную студию, которую начала посещать с начала с нового учебного года. Моделью быть она вообще-то не хотела, просто от нечего делать Ильмира решила поучаствовать в кастинге моделей и сразу же прошла его жесткий отбор. Однако на диету не села и фигуру не берегла, потому что не дорожила местом модели и не боялась его потерять, а посещение студии вносило приятное разнообразие  в ее жизнь. При этом она прилежно ходила на примерки и смело дефилировала по подиуму, а фигура ее всегда оставалась стройной и не шаталась. 
Правда, в среде одноклассниц была у Ильмиры добрая подружка, общение с которой редко когда выходило за пределы школы. Звали ее Настя Тенешева. Однажды англичанка дала их классу домашнее задание: отрепетировать на английском зыке театральную сценку, приведенную на странице учебника. Сценка состояла из диалогов, поэтому для ее подготовки требовалось по меньшей мере два человека. Ильмира и договорилась с Настей, Настя пригласила ее к себе домой.  Ильмира пришла  в пять вечера, и только к восьми часам девочки закончили репетицию.
- Я тебя провожу, - сказала Настя, когда  Ильмира собралась уходить.
- Да  не стоит, я сама…
- А  мне не трудно. Тем более у меня первый этаж…
Вместе с Ильмирой Настя вышла на улицу. Они стали возле крыльца.
- Ильмир, ты на Светку не обижайся… Это она по злобе сделала… Ты же знаешь наших баб: они все тебе завидуют. Все, как одна! Потому что ты красивая, а они…
- Да я привыкла, Насть, не думай!
- Все равно обидно: почему они тебя постоянно травят? Может быть, тебе в другой  класс  перейти?
- А в другом классе будет лучше? Нет, Настя, мне везде будет одинаково. Мне не поможет ни другой класс, ни  другая школа. Да черт с ними со всеми,  я их не боюсь! Я на них не обращаю внимания. Перебесятся. В конце концов, не убьют  же они меня и не съедят.
- Вот наш сосед кавказский идет… - сказала Настя, глядя прямо. – Здравствуйте! – поздоровалась она, когда  молодой человек поравнялся с ней.
- Здрасьте! – коротко ответил тот на плохом русском и скрылся в подъезде.
- Кто это? – заинтересовалась Ильмира. – Твой сосед?
- Да, на третьем этаже живет. Только в  последнее время что-то один, а были еще родители. Где-то он, наверно, работает, потому что каждый день возвращается в одно и то же время – около восьми. Они очень вежливые люди, всегда со всеми здороваются.
- Давно они здесь живут?
- Около года уже. Точно знаю, что они снимают жилье.
- Как его зовут, не знаешь?
- Не знаю. Не слышала.
- Можешь познакомить?
Настя будто испугалась такого вопроса:
- Что ты, конечно нет. Я его практически не знаю, не разговариваю с ним никогда, понятия не имею, с какой стороны к нему подойти и как у них, у чурок, вообще  принято знакомиться…
В семье кавказцев было три человека. Этакая необычная малочисленная семья южного народа. Поговаривали, что они были беженцами с Северного Кавказа, но никто не знал, к какому народу они принадлежали. Они недавно  появились в этом белорусском городе, потому, вероятно, соседи с ними подружиться пока не успели. Они были тихими людьми, никогда не скандалили между собой, никогда их мужчин не видели пьяными. Впрочем, некоторые особенности их поведения были обусловлены не излишней воспитанностью и аккуратностью, а религиозными соображениями – семья была  очень верующей. Были эти кавказцы на редкость вежливыми, приветливыми, никто из них не позволял себе пройти мимо соседа, не поздоровавшись. И им всегда отвечали, но заводить разговор как-то боялись.
Настин сосед запал Ильмире в душу, привлек ее своей экзотической внешностью. За всю жизнь живых представителей Кавказа она видела только в телевизоре, а увидев впервые живьем, влюбилась, как ей показалось, с первого взгляда. Ильмира решила познакомиться с кавказцем поближе. А тут как раз англичанка сказала, что недовольна домашней репетицией  Насти с Ильмирой и может поставить им только тройки, а если девочки хотят оценку повыше, могут задание переделать. Девчонки согласились, и снова собрались у Насти для репетиции. Но теперь Ильмира нарочно справлялась к восьми часам, чтобы снова пересечься с  Настиным соседом. Ей хотелось видеть его опять. И ей это удавалось. Потом она стала караулить мужчину возле подъезда,  не попадаясь, однако, ему на глаза. То она за кустом пряталась, то за стенкой, то за деревом. Такие приемы давали ей возможность лучше разглядеть предмет своего обожания. И каждый раз Ильмира убеждалась, что не ошиблась в  своих  чувствах.
Мама перестала узнавать Ильмиру: та как никогда часто стала бывать у  Тенешевой, попросила вдруг купить себе косметику, хорошие наряды, чего раньше за ней не замечалось. Под предлогом того, что уходит к Насте, Ильмира на самом деле просто искала лишний  повод увидеться с красивым кавказцем. За пятнадцать лет жизни  Ильмира успела заметить, что кавказские женщины почти никогда не красят лицо и всегда одевают длинные платья и в таком виде нравятся своим мужчинам, однако, чтобы завоевать кавказского мужчину, она в первую очередь должна как-то отличаться от их женщин и выделяться из них не одним только славянским лицом.
На второй месяц своей прятки Ильмира, наконец, прекратила конспирацию и показалась кавказцу на глаза. К этому времени она уже хорошо продумала предлог, под которым и начала разговор, неожиданно возникнув у парня на пути с блокнотом и ручкой.
- Добрый вечер, - поздоровалась для начала Ильмира. – Простите, пожалуйста, я всего лишь школьница, учусь в девятом классе, но собираюсь стать журналисткой, поэтому  сейчас являюсь внештатным сотрудником местной газеты, отвечаю за молодежную страничку. Как будущему журналисту, мне поручено взять  у вас интервью.
- У меня? А что я  могу вам рассказать? - сильно удивился кавказец своим красивым акцентом.
- Все – о себе. Очередная тема моего выпуска будет посвящена национальным меньшинствам, и в ближайшее номере газеты я предложу обсудить эту тему нашим читателям. А для самой темы мне нужен человек, живущий в нашем городе, но имеющий другую национальность. Вы не обидитесь, если станете моим героем дня?
Кавказец сразу понял, что девчонка врет: ни в какой газете она не работает, вопросы формулирует некорректно, даже не тактично, удостоверения журналистки наверняка не имеет, и одета не соответственно: одежда смело подчеркивала все самые выгодные стороны ее внешности, а яркий макияж обращал внимание на красивые глаза. Нет, это не журналистка, заинтересованная получить лишь сведения, - эта малолетняя профурсетка настроена была, похоже, заполучить его самого. Стройная и красивая, в трикотажной майке из яркой однотонной ткани, особенно выдававшей ее хорошие формы, она расставляла охотничьи силки мужчине, который был  в два раза ее старше и в некоторых случаях вызывал определенное недоверие. А он слушал ее сумбурный монолог с неподдельным интересом, разглядывал с ног до головы и попутно изучал: черты ее лица, волосы, фигуру, движения. Кажется, мнимая журналистка ему приглянулась. Улыбнувшись, он пригласил ее пройти в подъезд.
- Пойдемте… - кавказец  кивнул на дверь  подъезда.
- Куда? – опасливо спросила  Ильмира.
- Ко мне домой.
- Нет, домой  я не пойду, - Ильмира отступила.
- Вам удобно беседовать на улице? Но рассказ ожидается долгим… Да пойдемте! – бодро приглашал кавказец. Говорил он на русском с приличным акцентом. – Идемте, не бойтесь!
- Я вас боюсь, - призналась Ильмира. – По вашему лицу  видно, что вы приехали из того края, где девушек обижать нельзя – они не доступные.
- А вы – доступная? – с живым интересом спросил кавказец.
- Простите, но не обо мне разговор… - грубовато ответила Ильмира. – Я не люблю говорить на эту тему.
- Хорошо, тогда давайте так: я отвечу на ваши вопросы,  а вы – на несколько моих, договорились?
- Договорились! Но домой я к вам не пойду: уже темнеет.
- Тогда давайте в другой раз поговорим, когда вам будет нужно, - предлагал компромисс кавказец. – Но имейте в виду, что я каждый день занят и раньше, чем в восемь вечера, у меня не получится уделить вам время. А скоро я поеду на родину…
- Черт с вами, уговорили, - сдалась Ильмира. – Но пообещайте мне, что во все время нашего разговора форточка на улицу будет открыта.
- Зачем?
- На всякий случай. Если вы начнете ко мне приставать – я закричу, так чтобы все слышали.
- Не вопрос.
Ильмира шагнула в подъезд и пошла следом за своим собеседником.
- У меня в этой квартире подружка живет, - указала Ильмира на дверь первого этажа. – Можно она под дверью постоит – для страховки?
- Можно…
Ильмира позвонила  Насте, и все втроем они поднялись на третий этаж пешком. Настя, как и было условлено, осталась ожидать под дверями.
Кавказец пропустил Ильмиру в квартиру впереди себя, предложил пройти на кухню.
- Я иду с работы и как раз собирался ужинать, - пояснил он. – Не составите мне компанию?
- Я не голодная.
- Ну, как хотите. Тогда, может, кофе будете с конфетами? Или что вам еще предложить?
- Кофе меня вполне устроит, спасибо. Но вы позволите, я начну разговор?
- Да, конечно. Начинайте, пожалуйста.
- Спасибо. Для начала скажите, как вас зовут?
- Рахмедов  Ахмет   Шамилевич.
- А  меня  зовут  Ильмира! Так, на всякий случай…
- Ильмира? – Ахмет  удивился. – Как странно… Вы ведь сама русская, так  же?
- У меня об этом часто спрашивают. Да, я русская, а моему необычному имени есть свое оправдание.
- Расскажете?
- Ладно, уговорили. Но только потом, после вас.
Ахмет расставил чашки, налил кофе из турки. Ильмира осмотрелась, прислушалась.
- Вы один живете?
- Пока – да, но это временно. Просто мои родители сейчас уехали на родину.  А вы, кстати, своим позвонить не хотите? Ваши родители знают, где вы?
- Знают.
- Им известно, что вы у меня дома?
- Вы предлагаете мне им это рассказать? Зачем?
- Не знаю. Просто потому, что родители должны знать о вас все. Родителей надо уважать.
- Не  беспокойтесь: все, что им надо знать, они знают.  А  где ваша родина?
- В Дагестане.
Ахмет Рахмедов и его родители были беженцами в силу политических обстоятельств на Северном Кавказе. Сама семья – уроженцы Дагестана, жили в селении под Дербентом и принадлежали к народности лезгинов – или лезги, как они сами себя называют. Современные лезгины имеют, как правило, не большие семьи, но в некоторых селениях можно встретить семьи, количество человек в которых доходит и до двадцати. Такой была семья Рахмедовых на родине, а здесь, в Беларуси, их семья состояла всего из трех человек: Ахмет – единственный сын у своих родителей, других детей его мать, Рамина Салмановна, по состоянию здоровья родить не смогла. Рамина Салмановна   – единственная жена у своего мужа Шамиля Казбековича:  по семейному  российскому закону  многоженство в России не разрешено. Шамиль Казбекович –  отец Ахмета, почтенный старец, входил в число семейных старейшин, поэтому был ревностным блюстителем как самого ислама, так и исламской морали, что сказалось на воспитании Ахмета. Ахмет вырос в патриархальной семье, в которой сильны были феодальные исламские порядки. С молоком матери он впитал свойственную большинству мусульман религиозность,  к десяти годам познакомился с Кораном и усвоил основные исламские догматы.  Теперь такой интересный человек поселился в православной стране, где была совершенно другая культура, были другие принципы воспитания и свободная мораль. К морали Ахмету особенно  трудно было привыкнуть. Голая грудь, короткие юбки и красивые ноги, конечно, радовали его, но вызывали шок и недоумение. С детства он видел совсем другое, прямо противоположное всей этой красоте, а здесь чувствовал себя инопланетянином. Внешне  Ахмет был красивый  молодой человек, стройный и высокий. Годами лет под тридцать, строгий, всегда ухоженный, опрятный он невольно обращал на себя внимание многих людей. И надо же было такому случиться, чтобы в тот день, когда  Ильмира пришла к Насте в гости, они втроем столкнулись на крыльце.
- А кто вы по национальности?
- Лезгины. Есть такой дагестанский народ, один из многочисленных.
- Вы давно в Беларуси живете?
- Десять месяцев.
- Почему именно нашу страну выбрали?
- Наслышаны с хорошей стороны. Мы уехали из Дагестана, потому что там неспокойный регион. Там рядом Чечня, а у вас  спокойная страна, здесь можно мирно жить и никого не трогать. Мне у вас очень нравится.
- Почему вы приехали именно в наш город, в провинцию? Почему не в Минск, например?
- Я в столице жить не хочу,  я не люблю большие города.
- А лет вам сколько?
- Скоро тридцать два.
- И до сих пор семью не создали?
- Кавказец создает семью только тогда, когда будет к  этому готов. Если он не имеет средств на содержание своей семьи или не стоит самостоятельно на ногах, он не имеет права  жениться  вообще.
- А чем вы здесь занимаетесь?
- Я  хочу  открыть свое  дело и нашел себе место, с которого можно начать. Я работаю учеником директора транспортного учреждения – вот такая необычная  должность. Здесь и сейчас я зарабатываю стартовый капитал, а разворачиваться буду на родине.
- Думаете отсюда уехать?
- Да, но не сейчас. Есть перспектива вернуться в Дагестан.
- Расскажите мне о вашем народе. Ваши обычаи, традиции..
- Милая моя, чтобы рассказать об этом, - жизни не хватит! Если устроит, могу только коротко.
- Хорошо, тогда я буду вам задавать вопросы, а вы – по порядку на них отвечать, идет? У вас есть гарем, калым, кровная месть, похищение невесты? У вас носят паранджу?
- Гаремом называется женская половина дома – есть. Правильный же гарем, или гарем в оригинале,  сегодня себе может позволить только восточный  шейх  или султан.
- Как понять «правильный»?
- В гарем имеет право входить только хозяин, а женщины гарема соблюдают обязательное затворничество. У нас все не так, а гаремом называется часть дома, где живут женщины с детьми, а живут они у нас отдельно от мужчин, только и всего. Калым и похищение невесты  ушли в прошлое – эти обряды полностью изжили себя и сегодня приравнены к преступлению. Но за вас я бы калым дал… - загадочно сказал Ахмет.
- За что такая честь?
- Вы  этого стоите. Такую девушку нельзя купить просто так.
- Спасибо, конечно, но меня нельзя купить никак.
- Кстати, вы мне так и не ответили: вы – доступная?
- А какое вам дело? – обиженная Ильмира ответила грубо.
- Мне просто интересно. Я лично  убедился, что здешние девушки доступные, да оно и видно: все тела открыты, косметика на лице…
- Что же здесь плохого? – Ильмира не переставала   удивляться.
- К вам это не относится: я понял, что вы не доступны – для доступной девушки вы очень осторожны. Однако вы не целомудренны…
- С чего вы это взяли?
- Грудь надо закрывать, - кивнул ей Ахмет.
Ильмира посмотрела на себя: на ней была легенькая майка, не требующая ношения лифчика, но Ильмире было трудно обходиться без него, поэтому из-под майки выглядывали шлейки дамского атрибута, а грудные выступы были плотно опоясаны специальными выемками на майке.
- Так у меня же все закрыто, - не поняла Ильмира. – У меня ничего не видно.
- У вас? У вас все слишком откровенно! Вы, кстати, и накрашены еще. Вот, а говорите – целомудренны! – упрекнул Ахмет.
- Ах, вот оно что! Понятно, - дошло, наконец, до Ильмиры. – У нас с вами разные понятия о женской доступности и целомудрии!
- Абсолютно! Но, должен признать, что грудь у вас хорошая. Вам эта маечка, случайно, не тесна?
- А вы что, снять ее задумали? – Ильмира смутилась и Ахмет это заметил.
- Вот, а вы еще спрашиваете, зачем прятать!
Он отлучился на пять секунд и принес  Ильмире покрывало.
-   Укутайтесь.
- Зачем?
- Чтобы не демонстрировать передо мной вашу гордость. Спрячьте белье.
Ильмира набросила покрывало на плечи, запахнулась.
- Вы спрашивали про паранджу, хиджаб или чадру? Нет, у нас такого не носят, но тело женщины всегда закрыто. Только длинные юбки и никаких вырезов на платьях.
- А кровная месть у вас как?
- От кровной мести лезгины тоже давно отказались, но именно в нашем селе она есть. Думаю, вы не поймете ее назначения. Но знайте, что никогда кавказец не убьет человека напрасно.
- Как  у вас с вредными привычками?
- У меня именно или вообще?
- Вообще. И у вас тоже.  Вы, как я поняла, не курите. А  как насчет  выпить?
- Нам позволительно немного вина. Коран, конечно, вино запрещает, но есть праздники – например, Курбан-байрам, когда разрешается выпить. На Кавказе пьют из рога, потому что рог – символ изобилия. Первый рог поднимается всегда за родителей – это неизменная традиция, закон. За родителей пьют стоя. И сын никогда не будет пить в присутствии отца – у нас это считается большим родительским оскорблением. Женщинам выпивать вовсе нельзя, даже чуть-чуть шампанского. А еще лезгинка не должна сидеть с  мужчиной за одним столом и вообще она не должна сидеть  в  его присутствии. Но  в нашей семье этот  порядок  не соблюдается.
- А  вы-то сам как? Употребляете?
- Не больше, чем мне позволено.
- Это правда, что у вас замуж рано выходят?
- Тоже нет. Самый ранний возраст для невесты – после окончания средней школы, раньше - уже противозаконно. Хотя невестами у нас становятся тогда, когда у девочки начинаются женские дела. Этот факт бывает обычно публичным, предается гласности. Это ни на что не влияет, просто в нашем селе такой обычай.  Обычай довольно странный, сохранившийся мало где. Так было когда-то очень давно, еще в позапрошлом веке, но в нашем ауле обычай жив до сих пор, хотя носит формальный характер. Его истоки уходят к глубокой старине, когда образование для женщины было не обязательным, тогда девочек можно было отдавать замуж  с началом «критических дней», а фактически – детьми. Сегодня ранние браки на  Кавказе запрещены. Девочка сегодня обязательно оканчивает школу, а потом – как случится. Она может даже продолжить обучение и работать, но обычно в этом не возникает необходимости: жен содержат мужья.
Ильмира поежилась: ей непривычно было слышать такие вещи от чужого мужчины, приехавшего чуть ли не с другой земли; неожиданно и неудобно.
- Девушка обязательно должна выйти замуж за человека, который ее посватал, или она может отказаться?
- Может, но только ее мнение должны разделять родители. Бывает и так, что девушке нравится другой мужчина – в таком случае ее могут отдать и за того.
- Но вы с невестами не встречаетесь?
- Такого понятия у нас нет. К невесте однажды приходит родня жениха (все мужчины) и сообщают, что ее желают взять замуж. Часто ее сватают заочно, когда она жениха в глаза не видит. Желает ли  сама невеста пойти замуж за того человека, никого не волнует. Я хочу, однако, добавить, что у каждого народа свои традиции, и то, что принято у лезгин или, скажем, у аварцев -  у даргинцев, например, или у табасаранцев как раз наоборот, а то, что принято у них, того нет у нас.
- У вас все решают мужики. А имеет ли ваша женщина вообще на что-нибудь право?
- Имеет. Но право женщины перед правом мужчины подавляется, всегда  уступает  праву мужчины, женский голос имеет  меньшее значение, чем  мужской.
- У меня к вам больше нет вопросов. Мне  осталось только извиниться за проявленное сначала недоверие. - Ильмира встала, чтобы идти. Сняла покрывало, вернула хозяину. – Благодарю.
- Вам позволительно не доверять. У вас есть причины быть острожной – такая девушка! Вы  можете свести с ума.
Ильмира была в шортах, что позволяло Ахмету рассмотреть  ее ноги и изучить всю фигуру сверху вниз. Он изучал и пускал слюни: девица перед ним стояла видная, фигуристая и аппетитная. Так бы вот сейчас набросился на нее и покусал-покусал… Терзал бы это юное тело жадно и с упоением, долго и беспощадно. Но не таков был Ахмет. Не мог он позволить себе распустить руки и овладеть силой; и не  в том дело, что за это полагалась определенная ответственность, а просто потому, что был так воспитан. С трудом подавил он в себе возникшее было желание… А чтобы не впасть  в грех с этой сексапильной школьницей, поторопился ее выпроводить.
- Оставьте ваш телефон, - попросил на прощание.
- Зачем? – обрадовалась она, но виду не подала.
- На всякий случай: вдруг я захочу справится о своем  интервью, узнать, где оно напечатано,  в какой газете почитать? Хотя, вообще-то, я газет не читаю…
Ильмира вышла за дверь – Настя преданно ждала ее на площадке.
- Всего доброго, - сказал ей кавказец на прощание.
- Спокойной ночи. Извините еще раз, что я так напористо… Спасибо вам большое.
- Мне было приятно провести с вами время. Я не жалею, что уделил вам внимание.
Ему оставалось только сказать «Заходите еще», но Ахмет почему-то этого не сказал. Дверь за ним закрылась. Ильмира стояла вся красная от волнения и несколько минут еще приходила  в себя.
- Ничего себе! – восклицала пораженная Настя. – Как тебе это удалось?
- Сама не знаю… Божечки ты мой, Настя, что я  наделала?
- Слушай, он тебя глазами просто пожирал… Он, часом, не голодный был?
- Да, было дело. Я сама видела, что он готов был меня съесть… По-моему, он заглотил наживку…
Может, и заглотил. Но после этого разговора Ильмира больше не видела Ахмета. Настя тоже сказала, что его не видно. Лишь через полтора месяца  Ильмира неожиданно услышала знакомый акцент в своем телефоне.
- Я интересуюсь, где я  могу увидеть свое интервью? Помнится, вы мне обещали, что напишете про меня в газете… Хотелось бы почитать…
Теперь  Ильмире  было все равно: она полностью удовлетворила свое желание  и свой интерес. Ни о каком продолжении она не помышляла, да и вообще Ахмет был ей не нужен. Кто он такой? Чужеземец на ее территории, обыкновенный чурка.  Ильмира никогда не была расисткой, но сейчас ей захотелось почему-то обидеть кавказца – может быть для того, чтобы он отстал.
- Интервью никакого не будет, - честно призналась она, сохраняя непоколебимое равнодушие к его ответу. – Я вам все наврала, я все придумала: я никакая не журналистка, а школьница. Я просто хотела поближе с вами познакомиться: я никогда не видела таких людей, как вы. Так что извините: это был спортивный интерес.
- А не хотите как-нибудь еще раз встретиться – просто так, для общего развития?
- Вы предлагаете встретиться? – Ильмира не поверила своим ушам.
- Да. Мне хочется вас увидеть. И на вашем месте я бы согласился, чтобы заслужить мое прощение.
- Хорошо, давайте. Говорите, когда и где?
- Знаете, я сегодня свободен. Давайте через час возле вашей школы.
У Ильмиры оставался ровно час времени, чтобы привести себя в порядок и хорошо одеться. Пришла она вовремя, потому что не привыкла опаздывать. Ахмет уже был на месте и прогуливался по школьному двору с цветком в руках.
- Здравствуйте! – крикнула Ильмира, подходя к нему ближе.
- Салям алейкум! – отозвался Ахмет. – Добрый день. Это вам от меня знак внимания.
- Спасибо. Вы хорошо изучили порядки нашего народа, на свидание пришли не с пустыми руками. Но давайте сразу к делу… - Ильмира стеснялась Ахмета и не очень хотела находиться в его обществе. – Зачем вы вытащили меня сюда, когда  я призналась, что интервью с вами выдумала? Разве вам хочется говорить с обманщицей?
- Я уже это делал и нисколько о том не жалею. Думаешь,  я поверил тебе, когда ты  меня поймала около подъезда? Конечно, нет! Я догадался  уже тогда, что никакая ты не журналистка. По тебе видно, что ты ребенок.
- Зачем  же тогда уделили мне время? Почему не послали меня куда подальше?
- Зачем тебя куда-то посылать? Я мужчина, я воспитанный человек и не буду ругаться с женщиной. Я приучен женщину  уважать.
- Так уж и уважать? – усомнилась Ильмира. – Неужели кавказцы уважают женщин?
- Все зависит от народа и воспитания. А еще много зависит и от  самого человека. Почему, ты думаешь, я долгое время говорил тебе «вы», хотя ты мне в дочки годишься? Именно потому и говорил, что вел себя вежливо.
- Значит, если я вас правильно поняла, вы не собирались меня насиловать тогда у себя дома?
Ахмет засмеялся:
- Нет, конечно! Насиловать я тебя не думал, но желание вступить с тобой в связь  у меня возникло. И когда оно возникло, я  поторопился тебя выпроводить, чтобы не сорваться. Иначе что ж это за гостеприимство такое получается? Отец насилует свою дочь! Большего позора и стыда и придумать нельзя.
- Вы  умеете не владеть собой?
- Просто ты меня с ума свела. Впредь, пожалуйста, если вдруг придется, не стоит для меня стараться так хорошо выглядеть. Мне больше по душе ты естественная. Оставайся самой собой. Ценю твои старания в последний раз.
- Почему же вы меня все-таки не изнасиловали, если хотели?
- А ты бы согласилась?
- Не знаю. Это неприличный вопрос.
- Тогда я понял, что ты не доступная, - может, я ошибся?
- Ахмет, не об этом сейчас разговор! Я просто хочу понять, что вы за человек, потому  что узнала  я о вас многое, а  кто  вы такой, так  и не поняла. Наше общество вообще видит в кавказцах потенциальных насильников, которые охотятся на наших  женщин, и когда видишь, что это не так, становится странно.  Уж простите, но не мной оно придумано. Я вообще кавказцев видела только в телевизоре, что я  могу думать?
- Тебе за красоту можно простить все. Но еще раз повторюсь: ты мне в дочки годишься, какой стыд тебя насиловать!
- Ахмет, давайте присядем на скамейку.
Сидя рядом с ним, Ильмира нечаянно прислонилась к его плечу. И почувствовала какую-то уверенность, какую-то защищенность. Ей показалось, что если бы сейчас к ней пристали  хулиганы, Ахмет бы не дал ее в обиду.
- Ахмет, вам интересно со мной?
- Почему ты спрашиваешь?
- Ну все-таки… У нас огромная разница  в возрасте, что у нас может быть общего?
- Ничего: я  умею с детьми обращаться.
- Скажите, вы меня долго собираетесь держать возле себя? Я домой хочу.
- А я не хочу тебя отпускать: мне понравилось быть рядом с тобой. Я никогда так близко не находился с русской девушкой.  Мне приятно, что ты обратила на меня внимание. Честно скажу: я в вашем городе почти год и я  пытался познакомиться с девушками, но мне не везло. Они меня как будто избегали или боялись. Неужели потому, что считали меня за насильника? Это очень обидно.
- Меня с вами, наверно, роднит  мое  необычное имя.
- Может быть, не знаю.
- Я вам скажу, почему наши  девушки  вас обходят стороной.
- Почему?
- Потому что вы наших девушек заставляете принимать вашу веру. Не обижайтесь, но я такое слышала: если русская выходит замуж за мусульманина, она принимает ислам.
- Это только в том случае, если мусульманин намерен увезти ее на свою родину. Если они останутся жить здесь, ей совсем  не обязательно  принимать ислам.
- Но на вас это не написано…Слушайте,  вы же мне говорили, что у вас с невестами не встречаются, а  сами сейчас сидите рядом со мной? Хоть я вам и не невеста, но все же…
- Мы не в Дагестане, - объяснил Ахмет. – Здесь меня никто не видит, а я не нарушаю никакого порядка…
Они встречались еще несколько раз, но редко. Ахмет не считал Ильмиру своей девушкой – она была для него просто хорошей, неожиданной знакомой;  к тому же у него был реальный шанс угодить под статью за совращение лица, не достигшего половой зрелости, хотя дальше безобидных встреч дело не шло. Встречались обычно на улице. Ахмет всегда красиво ухаживал, угощал  Ильмиру  мороженым, но никогда не приглашал к себе домой – и не только потому, что там были родители. Никаких планов на будущее они оба не строили и даже не видели продолжения в своих встречах. Но  Ильмире  нравился Ахмет, иногда ей казалось, что она его любит. Все ее мысли были только об Ахмете, дома его  имя не сходило  с языка Ильмиры. Мама за нее больше тревожилась, чем разделяла ее чувства: все-таки парень из чужих и отчасти диких краев. Ильмира же была им словно одурманена. При этом она его по-прежнему стеснялась и ей трудно было перейти с ним на «ты». Постепенно их свидания выстроились  в отношения. Раз как-то Ильмира призналась Ахмету в том, что она – модель. Это известие привело Ахмета  в ярость.
- Как тебе не стыдно выставлять напоказ свое тело? Как ты позволяешь посторонним мужикам глазеть на него? Где твой стыд? А потом будешь убеждать меня, что ты не доступная и целомудренная? Целомудренная девушка так  себя не ведет!
- Не понимаю твоей реакции, - недоумевала  Ильмира. – По-моему, я тебе никто – ты что, ревнуешь?
-  Я не ревную – я   против!
- А какое твое дело? Я   не твоя собственность – делаю, что хочу. Родители не запрещают – это главное.
- Ильмира, а ты бы могла оставить это занятие ради меня?
- Зачем?
- Так просто. Я из интереса спрашиваю…
- Да я  сама скоро брошу это дело: оно мне совсем не нравится.
- А  ради меня бы сделала?
- Ради любимого человека я бы сделала, наверно, все. Но я тебя не люблю.
- Да, конечно, - побежденно умолк  Ахмет.
- Скажи, Ахмет, а что бы ты сделал, если б я тебя бросила? Просто взяла однажды и сообщила, что встретила другого…
- Ничего, - равнодушно ответил он. – Пока ты мне не принадлежишь и нас ничего не связывает.
Отношения возникли сами собой, постепенно и продолжались медленно, но верно уже целый год. К тому времени Ильмире уже исполнилось шестнадцать и она, наконец, достигла возраста половой зрелости. Для Ахмета это ничего не значило, но однажды, сидя рядом с Ильмирой на скамейке, он умышленно коснулся ее груди. Ильмира почувствовала его касания, движения его пальцев, но промолчала: ей понравилось.
- Извини, - сказал он после, - я нечаянно.
- Так лапал – и нечаянно? – не поверила Ильмира.
- Я больше не буду, - виновато пообещал он.
А она была бы не против – наоборот, ей было очень приятно, что «этот чурка», как она его часто называла, шарит у нее именно «там», по ее телу в те минуты пробежала волна легкой дрожи. Ахмет  же почувствовал невероятное облегчение: наконец-то ему удалось потрогать этот соблазн, дразнивший его уже год. Но больше он действительно не трогал Ильмиру.
Ахмет, воспитанный «по писанию», в духе патриархальной морали,  требовательно по отношению  к себе соблюдал мусульманский кодекс морали и для него очень важен был тот способ поведения, который Коран определяет как целомудрие. То, что он дотронулся до груди Ильмиры, целомудрие исключало. Посторонняя женщина, как гласит Коран, существо скверное, ее нельзя не то что касаться, а даже и просто смотреть на нее, не опустив глаз.  Соблюдение догматов религии провозглашается моральной обязанностью, долгом мусульманина. Несоблюдение догматов ислама и его обрядов расценивается как безнравственность. Поэтому такой правильный мусульманин, как Ахмет, не имел права поддаваться соблазну, а как верующий человек он вообще не должен был обращать внимания на чужие женские прелести. Ахмет совершил  «харам» - запрещенный в исламе поступок: он прикоснулся к запрещенному предмету, что, по мусульманским представлениям, вызывало гнев аллаха и влекло за собой совершения омовения, дабы получить ритуальную чистоту. Однако, совершенно неожиданно для себя, Ахмет не стал ничего делать – напротив, не хотел мыть свои руки, трогавшие  Ильмирины прелести.
На школьной перемене  Настя и Ильмира тихонько разговаривали у окошка.
- Как у вас с Ахметом? Встречаетесь?
- Иногда. Бывает, раз в месяц, бывает два, а бывает, что по три месяца не видимся.
- У вас ничего нет?
- Ну… Он мне нравится, конечно, у  меня к нему чувство, даже похожее на любовь. Но не могу сказать того же о нем. Мне кажется, он смотрит на меня, как на ребенка.
- Вы не спали?
- Нет. Мы даже не целовались. Вообще он какой-то странный: мы год знакомы, а он меня всего однажды потискал, и то извинения попросил. За что извиняться-то?
- Ясно: значит, ничего серьезного! – воскликнула Настя и махнула рукой. – Чтобы в его годы, да еще южанин, и не положил в постель нашу девочку!.. Так не бывает!
- Настя, не забывай, что при нашей разнице его можно привлечь за растление!
- Так он же  с тобой ничего не делал… - Настя удивилась.
- Неважно. Что ему вообще, большому дядьке, может быть нужно от малявки?
- Слушай, Ильмирка, а приходи ко мне в воскресенье. У меня у мамы день рожденья, соберутся гости из числа родственников, будет и мой двоюродный брат. Ему двадцать лет, он только из армии пришел – познакомлю!
- Не надо, - категорично отвергла  Ильмира. – У меня есть Ахмет…
- Белевич и Тенешева! – раздался голос учительницы, - вы что, звонка не слышали? Урок начался…
Прошел еще один год. Ильмира блестяще закончила школу – на серебряную медаль.  Потом был выпускной, на котором присутствовал и Ахмет. Он молча и спокойно наблюдал за тем, как Ильмира  зажигает в танце и не стесняясь прижимается к парням всем телом. Ее движения были раскованны и смелы. Она могла и присесть, и ногу запрокинуть, и юбку задрать, так что среди ночи  Ахмет утащил ее с праздника и привез в ресторан, где заказал бутылку шампанского и столик на двоих. 
- А разве мне можно пить? – уточнила  Ильмира.
- Но ты не мусульманка… - вяло ответил Ахмет.
- Это верно, - согласилась Ильмира. И пригубила бокал пенного напитка. Ахмет сидел с суровым лицом.
- Что с тобой, Ахмет? – обеспокоенно спросила девушка.
- Знаешь, Ильмира, я посмотрел, как ты чувствуешь себя с мальчиками, как ты себя  с ними ведешь…  Сама ты  девочка красивая, фигура у тебя хорошая, грудь – все при  тебе... Скажи, ты  девственница или нет?
Ильмира чуть шампанским не подавилась.
- А что? – загадочно поинтересовалась она.
- Если вдруг нет, я не смогу на тебе жениться. Я должен сначала убедиться, что ты невинна.  Я не могу покупать бракованный товар. Для меня это очень важно, понимаешь? Я хочу привезти в свой край невесту с чужбины, но честную, чтобы  меня не опозорили. Ты ведь не знаешь, что такое позор предков. За тебя бесчестную мне ничего не будет, но ситуация будет некрасивой. Это очень важно для старейшин нашего рода.
Уже в который раз Ильмира задавала самой себе вопрос, почему Ахмет никогда не заговаривает с ней о сексе, ведь вместе они уже давно? И у них такая большая разница в  возрасте… И не то что словом, он даже делом не трогал ее. Ильмире казалось, что с его стороны она многим обделена: Ахмет почти совсем не уделял ей телесного внимания. Умеет ли  Ахмет вообще это делать?  Кроме того случая на лавочке, имевшим место аж год назад, Ахмет больше не дотрагивался до нее, как будто она была заразной какой… Даже обидно.  А ей бы хотелось оказаться  с ним в постели, про себя она уже давно желала этого чужеземца. И хотя Ахмет стал бы ее первым мужчиной, она считала его идеальным кандидатом на эту роль. Ахмет ей нравился, она его поэтому не стеснялась и с удовольствием бы отдала ему свою честь – человеку, к которому она  неравнодушна. А оно, оказывается, вот как... Она нужна ему чистой и нетронутой, он ее бережет... Тьфу ты, господи!
- Ты хочешь на мне жениться? – Ильмира испугалась.
- Я этого не говорил и тебе не скажу. Я просто на всякий случай интересуюсь.
- Дорогой  Ахмет,  я несовершеннолетняя, и для того чтобы жениться на мне, тебе придется получить разрешение моей мамы, иначе в загсе нас не распишут.
- Почему мамы, а не папы?
- Потому что без разницы, папа или мама. У нас оно не имеет значения и одинаково можно говорить как с папой, так и с мамой.
- Слово женщины имеет силу?
- Имеет, причем  равную со словом  мужчины. Для родительского согласия достаточно одного маминого слова, а если мама будет против, тебе останется только подождать, пока мне исполнится восемнадцать, или извини.  
- А у тебя отец есть? Что-то на празднике я его не видел, только маму…
- Папа сейчас в больнице, он перенес сложную операцию, так что он выпишется еще, наверно, не скоро.
- Я все-таки хочу с ним поговорить, - настаивал  Ахмет. – На будущее…
- Говори с мамой, какая разница? Вон Настя, подружка моя, ее мама вырастила одна, без папы, а где ее папа – никому не известно. У нас это называется неполная семья, мать-одиночка. Что ты будешь делать в таком случае?
- В таких случаях спрашивают разрешения у старшей женщины. А что такое мать-одиночка?
- Когда женщина рожает ребенка, не будучи замужем…
Ахмет  быстро-быстро заморгал глазами:
- Разве так можно?
- У нас  все можно…
Прежде чем пойти на разговор к Белевичу, Ахмет сначала выдержал экзамен перед своим отцом и сообщил Шамилю Казбековичу, что задумал жениться. Разговор между ними велся на лезгинском языке и по всем правилам обращения сына  к отцу.  Ахмет сказал, что влюбился и хочет  соединить свою жизнь с местной девушкой, для чего  испрашивает  разрешения отца. Шамиль Казбекович поддержал сына, сказав, что он вполне уже созрел для женитьбы и имеет  на нее право, а здесь ему невесты по крови не найти. Ахмет сказал также, что сыграть свадьбу он думает в Беларуси, по местным законам, а потом уехать с женой в Дагестан. Вообще, он намерен вернуться  на родину –  может, не сразу после свадьбы, но  таковы его планы.
- Она честная девушка? А то если она таковой не окажется, мы не сможем запятнать позором ее семью: для здешних жителей и в этой стране, сколько я понял, честь невесты не имеет значения.
- Если она окажется нечестной, я накажу ее по нашим правилам и верну назад.
- Не убедил, - сказал Шамиль Казбекович.  - Как  ее  зовут?
- Ильмира.
- Ильмира? Какое странное имя…Это имя наших женщин! Но, если  она русская, она должна принять ислам!
- Отец, ты торопишься. У русских не все так просто. Ильмира несовершеннолетняя, поэтому не может выйти замуж, если ей  не разрешат родители.
- А если ее не пустят замуж, мы ничего не  сможем сделать?
- Ничего, - пожал плечами Ахмет. – Кроме того, что мне придется ждать еще один год, когда Ильмира сможет принимать решения самостоятельно.
- Сама, без родителей? – удивлению Шамиля Казбековича не было конца. – Но ведь она женщина… Разве женщина имеет власть?
- Папа, пойми, что мы не на Кавказе…
Шамиль Казбекович был тертым калачом. Прожив всю свою жизнь в горах, он иных порядков не знал.
-…Здесь все другое, - продолжал Ахмет. – Другие люди, другая религия, другая жизнь…
- Может, здесь и женщины тоже другие… по-другому  устроены… - пространно сказал  старый  Рахмедов.
Для вступления  в брак по-мусульмански требуется заключение договора, по которому женщина перестает быть «запретной» и становится «законной» для мужчины, за которого она выходит замуж. При первом браке требуется согласие отца. И на первом этапе мусульманского брака происходит сговор, когда жених сам или через доверенное лицо делает предложение отцу невесты. Ахмет  пришел к Белевичам сам и лично говорил с отцом Ильмиры, Владимиром Сергеевичем. На предложение выдать дочь замуж Белевич никак не отреагировал: он растерялся и не знал, что ответить,  к тому же был совершенно не готов  к такого рода разговору. Но весь их разговор слышала мать Ильмиры, Елена Геннадьевна, и она решительно вмешалась, сердито заявив Ахмету:
-  Извините, но я не отдам Ильмиру за вас замуж! Только не спрашивайте, почему: тому есть причины.
- Увы, - поддержал жену Владимир Сергеевич. – Мать не дает согласия, а я не могу ее заставить: она мать. А для росписи в загсе необходимо согласие обоих родителей, если у нас полная семья.
- Какой калым вы за нее хотите? – пытался зайти с другой стороны  Ахмет.
- Никакого! – отрезала Елена Геннадьевна. – Вы – иноверец, а я не хочу, чтобы моя дочь стала мусульманкой. И мне не нужен зять, который мне почти ровесник. Простите, но я  на ваш брак не соглашусь никогда.
- Тогда давайте обсудим другие условия, - предлагал компромисс Ахмет.
- Все, уважаемый джигит, разговор окончен! Ильмире надо учиться, а не замуж идти! – не сдавалась мама.
Верил Ахмет в силу женского слова или нет, а разрешения на брак он так и не добился. По сути дела, брачный договор не состоялся.
- Я же  советовала тебе поговорить с моей мамой, - без злости упрекнула его Ильмира, когда они остались наедине. – Мама у нас в семье главная, а ты забыл, где находишься. Но  не  расстраивайся. Мне меньше чем через год будет восемнадцать, тогда я сама решу, как мне поступить.
- Я тебя украду, - сказал Ахмет.
- Попробуй, укради, и сядешь в тюрьму.
- Да шучу я, шучу, - признал поражение Ахмет. - Но я тебя люблю и хочу, чтоб ты стала моей женой и уехала со мной в Дагестан.
- Ты можешь немножко подождать? Я маме так и скажу, что  она может не соглашаться сейчас, но скоро мне ее согласие будет не нужно, - пообещала Ильмира.
- Может быть, мне ей что-нибудь предложить?
- Не надо ей ничего предлагать. Не обижайся, но ты ей не понравился, тебе трудно будет найти с ней общий язык.
- Только, Ильмирочка, ты не сможешь стать моей женой, пока не примешь магометанство. Это обязательное условие, раз я собираюсь увезти тебя с собой. Тебе придется жить по правилам, принятым у нас.
- Джигит мой, я поеду с тобой, куда скажешь.
- Ты мне так и не ответила на мой вопрос: ты девственница или нет?
- Ахмет, а как насчет того, что  в нашем обществе тоже есть девушки, которые берегут невинность до свадьбы? Откуда ты знаешь, может,  я тоже из их числа? Если ты меня любишь, ты должен мне поверить…
С этого дня Ахмет стал постоянным гостем у Белевичей. И, надо сказать, он торопил события, потому что уже в первый день принес Ильмире толстую книгу Корана, который они читали вместе и который Ильмира должна была усвоить  как выученный урок. Коран – сложная для понимания верующих книга. Многие ее положения звучат двусмысленно. Одни предписания противоречат другим. Сразу Ильмира в Коране ничего не поняла, но именно с познания этой книги и началось ее принятие исламской веры. Ильмира  познакомилась с самой мусульманской религией, узнала,  кто такой был пророк  Магомет. Первую суру Корана «ал-Фатиха», что значит «Открывающая», ей пришлось выучить наизусть, потому что первую суру обязан знать наизусть каждый правоверный мусульманин – она содержит краткое изложение догматов ислама и ею же начинается каждая молитва, а читается «Фатиха» на арабском языке. В процессе Ильмира заметила, что на самом деле ислам и православие  похожи друг на друга. В Коране прописаны те же десять заповедей, что и в Библии, а, скажем, сура «Фатиха» по своей важности и обязательности близка к «Отче нашему». Оно и православная вера также не позволяет женщинам оголять все тело, как все привыкли это делать. Наконец-то Ильмире стала понятна суть претензий Ахмета к ее одежде! Православие так же обязывает женщину подчиняться своему мужу, покрывать голову платком (это хорошо заметно на воцерковленных православных женщинах, служащих при церкви, или же при входе в православный монастырь, когда женщину обязывают надеть платок, а также юбку или передник), запрещает употреблять спиртное. Дева Мария (непорочная Мириам или Майрам),  мусульманские пророки, нашедшие аналогии в христианстве  (Ибрахим-Авраам, Дауд – Давид, Мусса – Моисей, Иса – Иисус), святые, оставшиеся от язычества и пр. Просто у мусульман слепая вера в крови, а православие – вера не столь жестокая. О том, что принимает ислам, Ильмира грамотно ото всех скрывала.
Попутно Ахмет учил Ильмиру молиться - становиться на колени в строну Мекки и читать долгие, заунывные молитвы. Особенно много и долго они молились по пятницам. Потом, когда Ильмира уже заучила некоторые молитвы и могла молиться самостоятельно, Ахмет отвел ее в мечеть – благо,  в городе такая имелась. Ильмира молилась и там, и делала это с охотой. Потом Ахмет сказал, что пора повязывать голову… К тому времени он уже целиком взял над ней власть, а она стала его рабыней, хотя пока этого и не замечала.
Далее Ахмет начал ознакамливать Ильмиру с мусульманскими праздниками. А тут по времени как раз подоспел Рамадан – большой исламский пост. Ахмет учил Ильмиру, как  и когда надо питаться во время Рамадана, что пить, когда молиться… Конечно, ей, неподготовленной к столь суровому и изнурительному посту ни морально, ни  физически переносить этот пост было тяжело, но она справилась. Тем более что на это время Ахмет привел Ильмиру жить к  себе. Поэтому Ахмет мог контролировать поведение  Ильмиры во время поста. Наступил негласный второй этап брака – передача невесты  в дом жениха.
Ильмире было неплохо  в семье кавказцев, но пока она не привыкла, чувствовала себя здесь чужой. А если посмотреть со стороны, она и вовсе не вписывалась в эту семью. Ильмира понравилась Шамилю Казбековичу  и Ахмет уже не боялся не угодить отцу. Появление Ильмиры в своей семье родители Рахмедовы восприняли сдержанно, тем более что близких отношений между ними не было.
 За Рамаданом вскоре последовал Курбан-байрам. То есть миновала зима, прошел Новый год, и в начале марта Рахмедовы закоптили барашка, который в Беларуси был чем-то вроде деликатеса. Датой начала Курбан-байрама, как рассказывал Ахмет, считается тот день, когда его назначит аксакал – уважаемый  старейшина любого кавказского рода. Между собой  в доме общались на лезгинском языке, и Ильмире пришлось учить еще и язык, который оказался трудным и больше походил на иностранный…
На все это ушел примерно год, так что когда Ильмира выходила замуж, ей уже было полноправных восемнадцать.
Шамилю Казбековичу пришлось смириться с тем, что из-за страны, в которой они находились, невольно были отодвинуты на второй план исламские принципы. Для него, старейшины рода, это было неприемлемо, поэтому именно он и поставил условие играть свадьбу на Кавказе, что стало неожиданностью даже для самого Ахмета. Но возражать отцу он не смел.
Третий этап брака – само свадебное торжество. На Кавказе свадьбы гуляют не день и не два, а дней пять. Гуляют всеми селами, количество жителей в которых может доходить и до пятисот человек. Гуляют все, щедро угощают тоже всех. На свадьбе и накануне соблюдаются свадебные обычаи и традиции, заложенные в ход торжества испокон веков. За день до свадьбы кавказская невеста (точно так же, как и по русской традиции) собирает девичник, состоящий из ее подруг и незамужних родственниц. Но Ильмира сделать этого не имела возможности, потому что у нее не было незамужних родственниц, а все подруги,  в том числе и Настя Тенешева, остались в Беларуси. А в семью Рахмедовых  Ильмира принята еще не была. Свадебную простыню после первой брачной ночи (как, опять же, по старому русскому обычаю) афишировали…
Свадьбу Ахмета и его русской невесты гуляли по «традиции отцов» с использованием кавказских традиций вообще и лезгин в частности,  с привлечением лезгинских обрядов и с обязательным исполнением строгих религиозных предписаний. Невеста  Ильмира была мусульманкой, но не лезгинкой; она продолжала оставаться русской девушкой с чужбины, а поэтому домашним – и особенно старейшинам – было не столько важно, сколько интересно узнать, какую невесту привез себе Ахмет с той самой чужбины: честную или  порченую. Как  чужеземка, она, наверное, может быть какой угодно, но как мусульманка обязана была быть целомудренной. Если она окажется таковой – честь ей и хвала, но если вдруг порченая – это позор для Ахмета и всей семьи. В данном случае была важна исламская мораль с ее предрассудками, а не происхождение невесты со свободной моралью. Казалось бы: какой позор может быть семье, если чужеземка оказалась порочной? Она ведь не лезгинка и даже не кавказская девушка… Да! Но она  теперь мусульманка,  порочная мусульманская невеста, бесчестная и бессовестная, а они ввели ее свой дом и в свою семью. Ахмета и самого беспокоил этот вопрос…
Молодоженам приготовили отдельную брачную постель, застеленную белоснежной простыней. И в  первую брачную ночь Ахмет смог, наконец, убедиться, что его жена невинна и  честна. Но… крови не было! Простыня оставалась чистой, как и раньше.
Не будь Ахмет единственным свидетелем честности  Ильмиры, он бы, наверное, взвыл в дикой досаде: столько времени и усилий потрачено, и все напрасно! Но муж-кавказец ни в чем не мог упрекнуть жену-белоруску, потому как только что он с трудом забрал ее невинность. А дабы было что показать ожидающим, Ахмет осторожно порезал себе палец и своей кровью запятнал простыню. После этого, оставив измученную  Ильмиру отдыхать на  кровати, он вынес простыню на обозрение.
Ильмира  лежала и боялась пошевелиться. Боялась новой боли, крови, слез, но слышала обрадованные возгласы за дверью. И  в этот момент она вдруг ощутила себя страшно униженной… Да, по сути, вся эта картина действительно оскорбительна…
Зато мечта ее недавнего детства сбылась: обожаемый  Ахмет  все-таки стал ее первым мужчиной.
Тогда же ей подумалось: а зачем  Ахмет мучил ее столько времени? Ведь кровь на простыне все равно его,  а поэтому он мог бы сразу порезать себе палец и не нужно было терзать ее. Растерзал бы потом как-нибудь… Только потом, когда Ильмира задаст ему такой  вопрос, он ответит:
- Если бы ты вдруг не была девственницей, я бы не стал мараться сам и оправдывать тебя. Я ведь предупреждал тебя, что для меня это очень важно…
Так началась жизнь Ильмиры  Рахмедовой в горах  Дагестана. Скоро она поняла, куда попала. Аул Рахмедовых представлял собой глухое горное селение, находившееся за несколько десятков километров от ближайшего города Дербента. Ислам был здесь образом жизни. Здесь господствовал строжайший адат[1], который  действует в силу привычки и  в глухих, отдаленных горных селениях его влияние особенно сильно. Очень сильны были здесь консервативные устои ислама, высокой была обрядность по мусульманскому культу. Подавляющее большинство семей здесь были большими, жили родовыми сообществами и чтили культ предков. Жизнь и быт таких семей, в том числе и Рахмедовых, держалась на авторитете старейшин и аксакалов, которые в нравственном сознании сохраняли  религиозные предрассудки и обычаи, характерные для времен их юности, а по сути, для далекого прошлого лезгин. Старейшины были приверженцами старой морали  и шариата, поэтому воспитание потомков было преимущественно консервативным, основанное на религиозных положениях, запретах и предписаниях. По этой причине и в образе жизни людей всего аула сохранялись те нравственные нормы, обычаи и традиции, которые восходят к эпохе патриархально-родовых отношений и претерпевшие существенные изменения после Октябрьской революции, во многом разрушившей устоявшиеся стереотипы.
Через двенадцать лет у Ильмиры уже было четверо детей – две девочки и мальчик, сейчас она ожидала пятого. За эти годы она успела тысячу  раз пожалеть, что вышла замуж за иноверца: женщина у мусульман – это только мать и хозяйка. Муж никогда не поможет ей выбить ковер, никогда не сходит в  магазин, не поможет  с ребенком. Муж зарабатывает деньги. Собственно, работать может и женщина – это ей позволительно, но у нее, как правило, не возникает такой необходимости. Ильмира вышла замуж, закончив школу, но больше она ничего за своей душой не имела. Вся ее специальность была домохозяйка, вся работа - дети и кухня. Ее дети были разного  возраста, но старшие сын и дочь росли ребятами самостоятельными, а вот вторая дочка, шестилетняя Гульнара, росла неспокойной, трусливой девочкой. Она требовала к себе повышенного внимания и была очень привязана к матери, следовала за ней буквально по пятам. Но Ильмире было тяжело уделять ей постоянное внимание в  своем положении – был большой живот. Обделенная Гульнара начинала вредничать и капризничать.  Сил у Ильмиры не было уже никаких, а предстояло еще приготовить Ахмету ужин и убраться в доме. Помочь ей во всем этом тоже было некому.
Правда, надо отдать Ахмету должное, он никогда не поднимал на Ильмиру  руку – в семье Рахмедовых это категорически запрещено и считается позором для мужчины, при  этом муж имел полное право наказывать жену за непокорность. Однако и Ильмира теперь была мусульманкой, а значит, должна свято соблюдать заповеди Магомета. И если пророк сказал – «так нельзя, терпи», значит, нельзя и надо терпеть. В противном случае ты отступаешь от религии и тебя можно за это покарать.
С годами  Ильмира поняла, что на самом деле она Ахмета никогда не любила, а чувство, которое испытывала к нему пятнадцать лет назад, была вовсе не любовь, а влюбленность или даже скорее увлечение. Возрастное. Разве могла она полюбить в пятнадцать лет, да еще от чистого сердца? Зато она сумела влюбить Ахмета в себя, ради него приняла иную веру, во многом дикую, но ту, которую выбрала сама. Ту веру, которая связывает  женщине руки… И много раз уже она задавала себе вопрос: а оно ей надо было?
 
    ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
                                                  Журналист
Дагестан – республика, половину населения которой составляет горское население, а вторую половину – сельское. Сельское занимает горные и равнинные районы. Лезгины проживают на юго-востоке республики, условно делятся на «северных» и «южных»; территория, занимаемая лезгинами, делится на предгорную и горную. Климат  в горах более прохладный, чем на равнине, но летом нередко бывают  и засухи. Город Дербент расположен на побережье  Каспийского моря, в южной части страны.
 В горах  лезгинские селения обычно расположены на склонах. Здешняя местность – горная, дома  стоят на склоне гор, и крыша одного дома является стеной или площадкой другого – одно здание стоит над другим. Улочки здесь тесные. Ильмира  Рахмедова  выходит из дома,  похожем на хибару,  в руках несет таз с бельем, чтобы развешать его  во дворе.
В то же время к аулу подъехала машина телевидения – канала «ТСН». Из кабины высадились два человека и еще третьего сняли с кузова. Это были журналисты, прибывшие в Дагестан в рабочую командировку: репортер, оператор и водитель. Погода в этих местах обычно стоит прекрасная, поэтому телевизионщики выбрали подходящее место и разбили палаточный лагерь из трех палаток. Лагерь этот был хорошо виден  в поле зрения Ильмиры.
Журналист сразу заинтересовал Ильмиру, но почему - Ильмира не могла ни  понять, ни объяснить. А потом она каждый день выходила к месту парковки телевизионщиков в надежде увидеть журналиста. Зачем ей это надо было, Ильмира опять же объяснить не могла.
«О аллах,  я ведь мусульманка, - упрекала она себя, - мне нельзя смотреть на другого мужчину. Если об этом узнают дома… о, аллах, тогда я пропала!»
- Мама, мама! – ее мысли были прерваны детскими криками. Трое ее детей неожиданно сбежались со всех сторон и обступили ее гурточком. Ильмира расцеловала детей и пошла вместе  с ними в дом.
Всего у Ильмиры шестеро детей: три сына и три дочки. Старшему, Анвару, уже восемнадцать, самой младшей Джамиле – три года. Вот уже двадцать лет  Ильмира Владимировна Рахмедова  живет в Дагестане, двадцать лет как она стала женой Ахмета Рахмедова. И все  то новое, что случилось с ней за эти годы, только дети, которые рождались у нее с завидным постоянством каждых  три года, будто по расписанию. Правда, она успела еще выучить лезгинский язык и здесь,  в дагестанском ауле, использовала лишь его, хотя лезгины владеют и русским, русский же язык используют как средство межнационального общения. Единственная славянка среди горцев, Ильмира носила мусульманский платок, как исконно мусульманская женщина. Иной веры, кроме магометанства, она теперь не знала.
У Ахмета не было ни братьев, ни сестер, но было полно прочей родни – бабушки, дедушки, тетки, двоюродные братья и сестры, и у каждого – свои семьи. Родня была очень многочисленной, трудно было даже посчитать точное количество людей, и все жили одной семьей под одной крышей – это редкие лезгинские семьи сегодня. Но женщины с малолетними детьми жили отдельно от мужчин, а мужчины – отдельно от женщин. Такой уклад называется гаремом. По правилам, в гарем имеет право входить только его хозяин, для посторонних же вторжение в гарем является тяжелым проступком, а женщины обязаны соблюдать в гареме затворничество. Но в здешнем краю было все не так  категорично:  в гареме было свободное перемещение, женщины лиц не закрывали, а мужчины семейства Рахмедовых имели право доступа сюда  в любое время дня. При этом каждая жена обязана была по первому требованию мужа уединяться с ним для плотских утех. Жили в таких условиях, что негде было даже набрать горячей воды,  а ходить за ней приходилось за несколько километров. И, естественно, что в условиях столь тесного проживания все родственники были друг у друга на виду.
Ильмира с детьми вошла в дом. Там вся женская часть дома работала: кто убирал, кто готовил еду. Белье было все перемыто. Ильмира ненавидела этот дом вот уже несколько долгих лет. Все ей здесь приелось, даже люди, окружавшие ее. Ей надоела сама исламская религия, надоели их праздники – как сытый Курбан-байрам, так и голодный Рамадан. Надоело молиться по пять раз  в день. Надоела эта земля дагестанская, этот край, надоел муж, надоела сама  жизнь,  в которой  Ильмира была сейчас как капля  в море…  Надоел язык, на котором ей  теперь приходилось постоянно общаться, надоел этот бессмысленный платок, платья по самую лодыжку длиной – хотелось свободы. Свободы действия и движений, раскованности. Все более лениво совершая пятничный намаз, она боялась неосторожно выдать свое поведение. В кругу женщин, в одночасье хозяйничавших на кухне, боялась обратить на себя внимание плохим настроением или отлыниваем, боялась нечаянно сказать слово по-русски. Только дети радовали ее, хотя часто Ильмира думала, что весь этот выводок ей совершенно ни к чему, а если бы она была замужем за человеком своей крови, то никогда бы их столько не родила.  А здесь она и рожала публично, на глазах у всех обступивших ее взрослых женщин. Конечно, в ауле были больницы и родильные дома, приезжали «скорые», но так повелось, что в семье  Рахмедовых  рожали дома. В семье имелись свои повитухи – пожилые женщины или бабушки, которые прежде для «облегчения» родов использовали разные магические средства. Сегодня магию не применяют, а приглашают врача, однако домашние роды стали семейной традицией.  Но, в принципе, в этом краю было много  публичности… Даже вот, когда у ее старшей дочери  Гузель появились первые месячные, это нужно было обязательно предавать гласности. Теперь Гузель считалась невестой и с этого дня девушки повязывали платки и уже никогда их не снимали. В некоторых странах с этого дня девушки закрывали лица. Но зачем, спрашивается, об этом знать всем? Этого Ильмира не могла  понять до сих пор.
Ильмира вернулась в дом, чтобы совершить омовение  для полуденной молитвы. Омовение – это умывание тела верующего водой или песком перед намазом  для ритуального очищения; Ильмира склонилась над тазиком с водой.
Молитвы проходили в специально отведенной для этого комнате, в которой также хранился  Коран. Домашние моления совершались самостоятельно, без участия духовных лиц, но под контролем старейшин. Дома молились все вместе – и мужчины и женщины в одной комнате, все одинаково становились на колени, соблюдая необходимые для этой процедуры формальности, и поворачивались в сторону  Мекки.  В мечеть ходили только по пятницам.
Ильмира лишь делала  вид, что молится, губы ее не произносили ни одного молитвенного слова. С каждым разом она все больше немела, равнодушие ее увеличивалось. Она переставала даже слышать, как  молятся рядом с ней.
Вскоре  в ауле проходил какой-то национальный лезгинский праздник. По традиции, гуляли всем селом. Центральной фигурой этого праздника стал огромный торт, который на рекорд испекли несколько женщин из села. Метр в высоту и полтора в ширину, он насилу уместился на деревянном столе. Это событие не осталось без внимания журналистов, работавших прямо по соседству. Командированный репортер обязательно снял репортаж о празднике и особенное внимание уделил кондитерскому изделию, где комментаторами выступили жители враз прославившегося села.
- Скажите, - задал он вопрос одной из женщин, - вы всем селом с тортом вместе хотите попасть в  Книгу  рекордов  Гиннеса?
- Да! – весело ответила женщина. – Мы его на рекорд и работали!
Переступая с место на место, в густой толпе народа, журналист неосторожно наступил кому-то на ногу. Он сразу же обернулся, чтобы извиниться.
- Простите… - начал он и запнулся, не  зная, как сказать дальше. На него зелеными глазами на русском лице смотрела Ильмира. Это ей он нечаянно отдавил ногу. Как извиниться перед мусульманской женщиной?
-…ради аллаха, - подобрал  он наконец нужное слово, и  долго еще не отводил от  Ильмиры нескромный, но осторожный взгляд.
В очередном выпуске новостей Ильмира узнает, что журналиста зовут Александр Чернецов – таким именем он подписал свой репортаж.
Вечером после работы телевизионщики жарили шашлык в своем лагере. Александр пребывал в романтически приподнятом настроении духа и, не сдерживаясь, признался:
- Какой, однако, «красывый  жэнщына»!
Оператор Борис Кустодиев засмеялся:
- Ты чего, Сашок?
- Борь, ты разве не обратил внимания, как она красива?
- Кто?
- Та женщина,   которой я на ногу наступил.
- Да что женщина? Мусульманка – и все.
-  Нет, Борь, не все.  У нее славянское лицо и глаза зеленые… 
- Тем более. Славянка в горах Кавказа – это только чья-то жена… - Борис жадно впился зубами в кусок мяса на вертеле. – Обалденное мяско, пальчики оближешь. Первый раз в своей жизни я  пробую баранину. Правда, жирная, зараза.
Александр не слушал, расслабился:
-  Я хочу увидеть ее еще раз: она меня очень заинтересовала. Ты не видел, где именно она живет?
-  Санек, пойми, наконец, что она недоступна…
- Но видеть-то мне ее, по крайней мере, можно? – не сдавался Чернецов.
- А если ее муж-джигит о том узнает? «Секир-башка» будет и тебе, и ей. Лучше составь мне компанию, укуси мяска-то…
Чернецов жевал мясо и задумчиво твердил:
- Борь, я должен ее найти.
- Интересно, как? Село большое…
- Я спрошу у  людей, где живет женщина с русским лицом – думаю, меня поймут.
- Ну-ну, попробуй. Только вот когда о ней по деревне слух пойдет, что ею посторонний мужик интересуется, «секир-башки» тебе не миновать. Тебе нужна женщина, которую можно было бы послать вместо разведчика. Если бы женщину женщина искала – другое дело совсем было бы.
- Где я ее возьму, я единственный репортер на Северном Кавказе! – сердито отозвался на предложение Чернецов.
- И в нашей съемочной группе, как  назло, тоже девчат нет… м-да, ситуация, - Борис облизал пальцы.
- Фиг с ним, буду действовать сам, - решительно заявил Александр. – В конце концов, я журналист, а журналистам, как врачам, можно сделать и исключение – профессия такая. Может, она мне в силу работы нужна?
И Александр стал выслеживать Ильмиру.  Начал с того, что спросил у местного жителя – мальчика лет девяти, где живет русская женщина. Мальчик сначала не понял, о ком идет  разговор, но потом указал на дом Рахмедовых. Выбор ребенка был не случайным: Чернецов надеялся, что ребенок не очень сведущ в вопросах религии и интерес постореннего дяди к их тете ему ни о чем не скажет. Так оно и случилось. К тому же Александр не знал, как обращаться  к почтенным старцам…
Но в доме Рахмедовых жило много женщин, и нужно было еще дождаться, когда выйдет на улицу та, что ему нужна. Сашка быстро понял, что ждать ему, возможно, придется долго, и решил было обойти весь дом со всех сторон, заглядывая на всякий случай  в окна. Конечно, он и подумать не мог, что женщины в этом доме живут гаремом, а гарем – на втором этаже, но ему несказанно повезло: в окне на кухне он увидел ту, которую искал. Ильмира месило тесто и была одна. Кухонное окно было, по его подсчетам, близко от входной двери, и Сашка постучался.
Кухня действительно находилась рядом с выходом на улицу, поэтому  Ильмира услышала стук и без всякой предосторожности открыла. Чернецов не верил своим глазам: перед ним стояла женщина русской национальности, со славянским лицом и в платке, который ей, кстати, совсем не шел. На вид ей было около сорока. Александр растерялся, забыл даже, зачем пришел.
            -…Так вам что угодно? – продолжала спрашивать Ильмира, не получая ответов на свои вопросы.
            - Я… мне… я хотел только спросить, не дадите ли напиться?
            - Конечно. Сейчас, минуту…
            По правде говоря, Александр мало сомневался в отказе:  когда-то он слышал, что кавказцы – народ обычно гостеприимный и никогда не отказывают в помощи, а если могут, то всегда посильно помогают… Ильмира жестяной кружкой зачерпнула из пластмассового ведра воды и вынесла гостю.
            Александр пил и не сводил глаз с хозяйки, а в это время в хибару возвращалась Зарема – жена двоюродного брата Ахмета. Она еще только приближалась, и бог весть, что ей  привиделось издали, но когда Чернецов ушел, она напустилась на Ильмиру:
            - Как тебе не стыдно улыбаться чужому мужчине и не наших кровей? Или ты забыла, что сказал  Пророк?
            - Зарема, аллах с тобой, тебе показалось! Этот человек всего лишь попросил стакан воды, но я не смела с ним заговорить или улыбнуться ему!
            - Ты стояла очень близко к нему…
            - Стояла… - не стала отрицать Ильмира. – Зарема, дай слово, что ты об этом никому не скажешь…
            - Поклянись пророком, что ты ему не улыбалась…
            - Клянусь Магометом, - Ильмира упала на колени и крепко поцеловала руку Заремы. Лицо  Заремы смягчилось.
            - Ладно, я  никому не скажу… Но, признайся, тебе ведь понравился этот русский?
            - Вовсе нет. С чего ты вязла?
            - Он на тебя так смотрел!..
            - Просто я здесь единственная русская, вот и привлекла его внимание. А если даже и посмотрел – так он на меня, а не я на него.
            - Честно? – строго спросила Зарема.
            - Честно, - подавленно ответила Ильмира и чуть не разрыдалась от обиды.
            - Ну, смотри… - как будто пригрозила Зарема и ушла. А Ильмира обтерла руки, села за стол и упала на вытянутую руку. Послышались всхлипы.
            Но больше Чернецов не приходил и Ильмира о нем не вспоминала. Для нее Сашка был обычным прохожим, попросившем напиться, а она ему неосторожно открыла. Она не думала о том, почему этот русский пришел именно к ней, хотя аул большой, а дом  Рахмедовых  ничем  особенным на общем фоне не выделяется. Ей и в голову не могло прийти, что русский смотрел на нее не простым гостем…
            Как-то утром Ильмира  взяла старшего сына Анвара и вместе  с ним пошла за водой за полтора километра. Анвару шел уже девятнадцатый год, лицом он был вылитый отец. Он шагал впереди матери и нес одно ведро с водой, а два полных несла мать: у мусульманских мужчин не принято помогать женщине справляться с ее прямыми обязанностями. Для Анвара это ведро было как кружка, а Ильмира обливалась потом и периодически останавливалась передохнуть. И где-то на середине пути мать и сын нечаянно наткнулись на съемочную группу телевизионщиков.
            Увидев, в каких условиях живут женщины на Кавказе, Александр разинул рот и долго не мог его закрыть, пытаясь переварить тот факт, что женщина тратит надрывные силы, а мужчина идет рядом и  как будто этого не видит. Но вдруг он узнал в женщине ту, славянский облик которой не давал ему покоя уже несколько месяцев. Александр хотел что-то сказать, но не решился. Ильмира, в свою очередь, окинула репортера уставшим взглядом…
            Никогда Александру Чернецову не было так тяжело, как сейчас. У него чесались руки, чтобы взять ее ведра и понести туда, куда она скажет. На выручку пришел оператор Кустодиев:
            - Что ж ты, - обратился Борис к Анвару, - матери не поможешь? Поднес бы ей хоть ведро, что ли?
            - Это ее дело – ведра таскать, - резко ответил сын на хорошем русском.
            - Зачем же ты тогда пошел с ней, если не хочешь помочь? – взволнованно вмешался Александр.
            - Потому, что так положено, - неласково ответил Анвар.
            - Я журналист, - вырвалось у Чернецова, - и готовлю по спецзаказу из Москвы передачу про народы Северного Кавказа. Собираю фольклор, записываю обычаи и обряды, историю народа, - на ходу сочинял он. – Сейчас у меня как раз очередь лезгинов. Не могли бы вы мне уделить какое-то время для беседы?
            - Сейчас – нет, - неожиданно переменившимся тоном ответил Анвар. – Вы приходите к нам домой – посмотрите на наше гостеприимство, попробуете нашу кухню… Только не сегодня: у нас сейчас Рамадан – мы постимся, поэтому по правилам угостить вас не сможем. Заходите через две недели. – Анвару польстило то, что с таким предложением журналист обратился именно к нему, а он воспользовался своим мужским правом принимать решения.
            - Мне прийти к вам домой? – у Чернецова будто крылья выросли. – Куда именно?
            - А вы ждите здесь: мать за водой ходит часто, а я ее бессменный сопровождающий. Я тогда дома скажу – там все приготовят к вашему приходу.
            Эти две недели журналист провел в поездках по Дагестану – такое задание ему поступило из Москвы. Делал репортажи из  Дербента, Хасавюрта, Махачкалы и Кизляра, который был довольно далек от здешнего села. Чернецову поручили подготовить полную программу о Дагестане – в жанре документального фильма. После, собрав полученные сведения, Александр приобщит их к уже имеющимся  материалам, и у него получится складный документальный цикл программ.
            У Рахмедовых  гости встречены  были очень добродушно. Сразу с порога, как только они вошли, Казбек Азаматович, дед Ахмета, заиграл какую-то незнакомую гостям мелодию на национальном инструменте, домочадцы запели песню на лезгинском языке (позже Александр узнает, что это был лезгинский фольклор, которым обычно приветствуют почетных гостей). К их приходу накрыли щедрый стол, на котором, однако, не было водки. Зато было изобилие блюд, которые русским гостям показались изысканными деликатесами. Мусульмане не едят свинины, зато употребляют прочие виды мяса - говядину, баранину, курятину; мясных блюд было много: кебаб, котлеты, бозбаш (мясной суп с картошкой), заимствованные у русских. Стояло на столе и повседневное блюдо – хинкал с начинками из творога и яиц и даже праздничный пирог и халва. Но, конечно же, главным  был царь шашлык из баранины, бесподобно приготовленный с приправами на шарнире. От шашлыка исходил божественный запах.
            Никогда  в жизни ни Чернецов, ни  Кустодиев не ели так вкусно и сытно, как сегодня. Александр даже украл кусочек шашлыка и курятины для съемок – чтобы подразнить зрителей.
            Наевшись до отвала, журналист приступил, наконец,  к делу.
            - Мы готовим  передачу о народах  Дагестана, - пояснил он.
- О, - одобрительно  сказал аксакал, -  нашим народам есть о чем рассказать. Только в Дагестане народов много, и часть из них живет здесь, в горах, а часть – на равнине. Вы уже были на равнине?
- Мы обязательно там побываем, - заверил  Чернецов. – Нас интересуют обычаи, культура, фольклор, религия – одним словом, все, что имеет отношение к дагестанским народам. Но начать мы решили с лезгин, потому что  в  вашей местности мы остановились. Можно обратиться с вопросом к вашей женщине? – осторожно спросил Александр, обращаясь ко всем сразу.
            - Обратитесь, - разрешил аксакал.
            И  Чернецов завел разговор, конечно же, с Ильмирой:
            - Вот я заметил, что вы славянской наружности. А что вы делаете в горах Дагестана?
            - Это правда, - живо ответила Ильмира. - Я действительно русская и по крови – христианка. Моя родина в Беларуси, в провинциальном городе, где я родилась и прожила восемнадцать лет. Но потом, чтобы выйти замуж за Ахмета Рахмедова, человека иной религии, я приняла его веру. И теперь живу так уже двадцать лет.
            - Вы двадцать лет живете в Дагестане?
- Да.
            - А  зовут вас как?
            - Ильмира. Для белорусов имя, конечно, странное,  а здесь оно очень удобное.
- Вас так назвали с рождения или вы сами приняли это имя?
- Так меня зовут всю жизнь, а назвали в честь акушерки, помогшей мне появиться на  свет; она была татаркой. Этим  именем  меня  крестили.
«Вот и познакомились, дорогая!» - по себя обрадовался Чернецов.
- А может быть, вы мне расскажете об этнических особенностях лезгин?
- О нет, - вмешался Шамиль Казбекович, - она по происхождению не лезгинка, поэтому  ничем вам помочь не сможет. Извините.
Сашка  расстроено умолк.
Беседуя с журналистом, Ильмира успела заметить, что он весьма хорош собой, молод и аккуратен. В него можно было бы влюбиться, если бы для нее это не являлось запретным грехом. Однако  после индивидуальной беседы с  Александром Ильмиру будто подменили. Она вдруг потеряла покой и стала думать о журналисте днями и ночами. Мысли ее были настолько глубокими, что она иногда не слышала, как к ней обращаются в доме, чего от нее хотят дети, что ее зовут. Глядя вокруг себя, Ильмира со страхом понимала, что окружающее ее общество людей становится ей все более противно. Она боялась себе признаться, что ей понравился журналист, что ее к нему  тянет. Ей казалось, что это не то влечение, которое греховно и запретно, а просто журналист был русским, и теперь их двое русских в этом глухом дагестанском ауле, населенном одними лезгинами. Это национальное, успокаивала себя  Ильмира.
Поздним вечером, когда в гареме все утихло, Ильмира предприняла секретную вылазку. Она вылезла из кровати и на цыпочках спустилась на первый этаж дома. У кого-то слева от нее работал телевизор, но как раз  поэтому ее и не услышали. Ильмира кралась, как кошка, осторожно, с оглядкой, стараясь не шуметь, и, наконец, отодвинула задвижку. Лицо обдал теплый ветер. Ильмира ступила шаг за порог, плотно прикрыла дверь с улицы и со всех  ног побежала без оглядки.
Она быстро нашла палаточный лагерь телевизионщиков. Мужчины мирно спали в своих шалашах. Окрестность освещали только звезды и луна. Место, облюбованное телевизионщиками, было тихое и уединенное, по безлюдности напоминавшее лес, где за сохранность личных вещей никто не боялся. Ильмира старалась угадать палатку Александра.
Палатка закрывалась изнутри на «молнию». Приподняв ее за самый край, Ильмира открыла ее створки и заползла внутрь, но нечаянным движением разбудила спящего. Тот вскочил как ужаленный.
- Вы кто? Как вы сюда попали?
В лицо Ильмире ударил свет от фонарика. Она обрадовалась: перед ней сидел Александр.
- Это я, - тихо ответила  Ильмира. – Вы ведь хотели, чтобы  я пришла?
Чернецов вгляделся в незваную гостью.
- О боже, это вы! Ильмира, да это возможно ли?
- Я давно заметила, как вы на меня смотрите… Я очень боюсь, но я пришла к вам  разбавить  это надоевшее  мне общество.
- Как вы меня нашли?
- Почувствовала.
- А как вы ушли из дома?
- Осторожно. Прошу вас, освободите меня от этого! Эта слепая вера и этот край отняли  у меня все, я теперь всего лишь бесправная женщина. Мне все надоело! Я хочу домой!
- А  как  же ваши дети?
- Здесь дети всегда остаются с отцом, - отрешенно ответила   Ильмира. – По правилам мусульманского права при разводе супругов с матерью остаются девочки до времени выхода замуж, а мальчики – лишь до семи-восьми лет. Но я не думаю, что Ахмет  бы отдал  мне их. Здесь другие порядки.  
Чернецов взял ее за руки и некоторое время молча любовался и ими, и лицом Ильмиры.
- За тобой нет «хвоста»?
- Меня никто не видел.
- А где твой муж? Что-то я его не видел… Хоть бы посмотреть, как он выглядит…
- В Дербенте: там у него офис фирмы по грузоперевозкам, соучредителем которой он является. В его личном распоряжении несколько грузовых фур и микроавтобусов. Он в Дербенте пропадает часто и подолгу, но переезжать туда не думает: ему удобно жить так, как есть.
- Ты  у него единственная жена?
- Да.  В Дагестане многоженства нет, потому что  Дагестан – территория России, а в России полигамия запрещена законом. Полигамию разрешает религия. Но если  мужчина  решил взять вторую жену, он должен быть готов ее содержать. У Ахмета нет такой возможности. Вторая жена берется только с разрешения первой. А Ахмет  такой человек, что женится  только по любви, нелюбимая женщина ему не нужна. Вообще, многоженство не столь распространенное явление, как кажется. В некоторых мусульманских странах по закону мужчина может иметь лишь две жены, а в ряде стран полигамия и вовсе запрещена.
- А что такое шариат? Сейчас часто говорят о нем, даже ругают мусульманское правосудие, что, якобы, оно  основано на законах шариата. А насколько  это правда?
- Правда. Шариат в переводе с арабского «ясный путь, по которому надлежит следовать». В принципе, это исламский образ жизни. Шариат – мусульманское законодательство, включает нормы, которые регулируют семейные, гражданские, бытовые и прочие взаимоотношения мусульман. В шариате предписано все: нравственные законы  семейной жизни, различные разрешения и запреты. Все это закреплено в Коране и по этим правилам живет весь мусульманский мир.
- А село это тоже по шариату живет?
- Обязательно. В городах, особенно в крупных, больше открытости и свободы, больше лояльности, а в сельской местности, конечно, жестко. А в нашем ауле особенно: у нас абсолютный патриархат. Аулом негласно правят старейшины – они есть почти в каждой семье, а старейшины по складу души ортодоксальные ревнители  традиций, поэтому у нас здесь все очень консервативно. Самый  консервативный, конечно,  быт.  Религиозная обрядность  в быту тесно связана с лично жизнью людей и является для многих только данью семейным традициям. Ряд мусульманских обрядов и праздников принимается некоторыми людьми как выражение национальных обычаев. В религиозно-обрядовой стороне жизни и семейно-брачных отношениях свои позиции сохраняет шариат.
- А кровная месть здесь есть?
- Наблюдается. Вообще лезгины от кровной мести давно отказались – сегодня это обычай себя практически изжил. Но в нашем селе живут родовыми сообществами и очень чтят культ предков, а там, где есть родовое сообщество и культ предков, кровная месть в  некоторых случаях необходима – например, убийство родственника или оскорбление семейной чести. Если за это не отомстить – считается позором. Десять лет назад, помню, в другом конце аула у нас произошло изнасилование, а в этих краях оно запрещено. Какой-то махачкалинец надругался над местной девушкой – насильник был приезжим, потому что здешние никогда на такое не пойдут: они знают, что здесь подобные вещи жестоко караются. Так вот Аслан, старший брат той девушки, его отловил и перерезал горло – по обычаю кровной мести. Правда, ее саму тоже убили – за то, что своим бесчестьем опозорила семью. Как сейчас вижу: Аслан идет по аулу с окровавленным ножом.
- Когда совершают кровную месть, как-то по-особенному убивают?
- Обычно перерезают горло: так правильней.
Чернецов свистнул:
- Жестоко!
- Увы…
- Но паранджу, я смотрю,  здесь  не носят…
- Нет. Одежда  подобного рода в России не принята.
- Так ты, наверно, знаешь здешний язык?
- Лезгинский? Знаю, конечно. А еще арабский. Коран написан на арабском языке и молитвы  читаются тоже на арабском. Итого четыре языка.
- Почему четыре?
- Ну как же… Русский, белорусский – я его еще не забыла, лезгинский и арабский. Так что я  полиглот.
- Обалдеть!
- Это что: большинство лезгин знают еще и азербайджанский язык, потому что граничат с  Азербайджаном.
- Лезгинский  язык имеет письменность?
- Да. Письменность  современного лезгинского языка была создана в первой трети двадцатого века, а до революции лезгины и аварцы пользовались вполне свободно арабскими буквами. Правда, эту письменность знали единицы.
- Смотри ты! – удивился Александр. – А аксакал ваш мне этого не рассказывал…
Ильмира пожала плечами.
- Зато я рассказала.
- Н-да… А твой муж хадж в Мекку не совершал?
- Нет, хаджи у нас нет. Для хаджа нужны материальные средства, а наши люди их не имеют. Каждый правоверный мусульманин обязан совершить хадж, но если у него нет денег на дорогу, он вправе отказаться.
- А ты в Дербенте была когда-нибудь?
- Была пару раз. Я просила Ахмета, чтобы он взял меня с собой, а то здесь можно с тоски умереть. Мне здесь ужасно скучно.
- А дети?
- Что – дети? Анвар уже взрослый, дочки тоже почти взрослые – пятнадцать лет и двенадцать. Все мое развлечение – самая младшая, Джамиля, которой только три. Это очень весело, веселее не бывает. А в Дербенте я сразу на экскурсию пошла. Да-да, пока Ахмет своими делами занимался, я осталась без его присмотра. Зато поездила по городу, посмотрела на ханский мавзолей 18 века, остатки ханского дворца 18 века, видела комплекс Джума-мечети 8 века, Минарет-мечеть 14 века. А дома живу в гареме под бдительным оком  Рахмедовых…
- Как  в гареме? – Александр испугался.
- Вот так. Женская половина дома называется гаремом.
- Стесняюсь спросить, вы что, с мужьями не спите?
- Почему же? Летим к ним по первому же требованию. Если ослушаемся, мужья имеют право нас наказать – например, высечь. В том же шариате это называется «наказать за  непокорность».
- И  твой тебя наказывает?
- Бывает… Правда, только за неповиновение. Чтобы меня бить, Ахмет не так воспитан.
- Бедненькая моя… - Александр искренне посочувствовал Ильмире, прижал к себе, приласкал. – Зачем же ты вообще пошла за него?
- Я встретила его, когда мне было пятнадцать. Тогда  я думала, что люблю его. Он заинтересовал меня своей необычной внешностью, понравился, мне захотелось его завоевать, а он в меня влюбился и взял замуж. Обратил в ислам. Теперь я не вижу ничего, кроме дома, хозяйства и детей. А  Ахмет мне никогда не поможет:  у них это не принято.
- А куда смотрели твои родители, когда замуж за него отдавали? Разве они не знали, что тебя ждет?
- Почему же? Мама была очень против, она Ахмета вообще не воспринимала. Во-первых, нерусский, во-вторых,   в два раза меня старше. Но я  выходила замуж в восемнадцать лет, родители уже ничего не решали.  И теперь Кавказ отнял  у меня все, - печально продолжила она. – Отнял религию, свободу… Я ненавижу Кавказ, ненавижу Дагестан и этот край, не люблю Ахмета. То, что  я пошла за него замуж, - моя большая ошибка в жизни.
- А сколько тебе сейчас, если не секрет?
-  Через полтора года сорок. И двадцать  лет  я уже живу здесь. Здесь сыграли свадьбу, здесь  я рассталась с девственностью, родила шестеро детей. А сколько я здесь видела!.. Вот хотя бы то изнасилование, о котором я говорила. У меня несколько дней был шок, а лезгинам все равно. Горцы к такому привычные, для них это в порядке вещей. Теперь ты расскажи о себе.
- Я приехал в Дагестан в рабочую командировку. Не знаю, сколько здесь пробуду, но  ближайший год точно. Я здесь уже полгода, но тебя увидел только сейчас.
- А кто твои родители?
- У меня их нет. Отец умер от инсульта – я еще горьким ребенком был, а мать с сестрой утонули несколько лет назад.
            - Ты никогда не был женат?
- Нет, хотя мне уже тридцать пять.
- Я старше тебя…
- Это не страшно… Просто в моей жизни много лет назад была нехорошая история, после чего я стал осторожен.
Александр был притягательным лишь внешне, изнанка же его скорее отталкивала. Он был вульгарен, не лишен хамства и грубости. Вся его интеллигентность была показной – он просто умел подстраиваться под обстоятельства. Он был психически неуравновешенным человеком, его легко можно было вывести из себя, он был горазд распускать руки. Для семьи был просто не создан, поэтому и не имел ее. Чернецов – человек несерьезный и безответственный, ветреный, часто увлекающийся бабник. Он много раз влюблялся, но по-настоящему не любил ни разу, он быстро западал и быстро соскакивал, загорался и остывал. Как правило, это случалось после постели: переспав с женщиной, Чернецов сразу утрачивал к ней интерес. Все его предыдущие отношения с женщинами были непостоянные, носили  скоротечный характер и заканчивались обычно после первого секса. Сам он объяснял такое свое непостоянство тем, что он еще просто не встретил ту единственную, которая ему нужна; в действительности же он просто не знал, кого ему надо. По причине своей безответственности Чернецов выбирал себе для постели только опытных женщин и никогда не имел дел с невинными барышнями – таких он просто сторонился. Сам себя он называл убежденным  холостяком.
Работу свою Сашка любил и делал ее с удовольствием. Работа обеспечивала ему постоянную занятость, отвлекала от одиночества и скуки, вносила разнообразие в его серую и однообразную жизнь, занимала почти все его свободное время, а коллеги и знакомые составляли круг его общения. Работе Сашка отдавался полностью – ведь она была всем, что у  него было, она же не позволяла ему спиваться, а пил Чернецов много, потому что по жизни был «одиноким волком», который не имел ни родных, ни друзей, ни семьи. Пил он, может быть, больше, чем ему бы следовало, а в нерабочее время вообще пил часто. И пил обычно охотно. А в состоянии подпития он был непредсказуем, мог повести себя совершенно неожиданно. Он умел как спокойно завалиться спать, так и быть неуправляемым. На характер его поведения в таком состоянии влияли несдержанность, раздражительность и вспыльчивость – все те черты, которые и определяли его психическую неуравновешенность.
При этом Чернецов отнюдь не был тунеядцем. Он вообще бездельничать не привык и не любил, а если бы вдруг потерял работу журналиста, то бросил бы все силы на то, чтобы найти новую.
Александр протянул  Ильмире  руку – подняться. Только она встала, как он ухватил ее и крепко поцеловал. Затем  развязал ее платок и сладко обнял.
- Не верю своим глазам! Часто я представлял себе, что однажды это будет, но я никогда в это не верил…
- Идем со мной, - сказала Ильмира и за руку повела его в ночь.
Ильмира привела Александра к самому обрыву, где внизу шумно бурлила река Самур, а волны с грохотом ударялись о берег. Здесь, на краю обрыва, стоял кривой утес, а внутри него пряталась пещера. Пещеры Кавказа узкие и непроходимые. Произойти здесь может всякое: от камнепадов и паводков до клаустрофобии и паники, которая возникает из-за замкнутого пространства и отсутствия естественного света, что действительно опасно.
Двое вошли  внутрь пещеры. Пустая и холодная, она была безжизненна.
- Вот  здесь, - сказала  Ильмира, - будет место наших встреч.
- Но здесь  чертовски  холодно…
- Разведем костер. Зато пещера немая и никогда нас не выдаст.
У огня Ильмира и Александр провели остаток ночи. Ильмире было очень хорошо без платка, огненные блики освещали ее красивое лицо. Ильмира нравилась ему все больше и больше.
- Ильмира, если бы ты знала, как  у меня щемило сердце  в тот момент, когда я увидел тебя вместе с сыном, когда вы несли ведра с водой. Он тебе не помогал, а у меня руки чесались помочь тебе, но, честно говоря, я робел перед твоим сыном, ведь кавказцы очень мстительны, и вдруг бы я неправильно вмешался?
            - Помочь ты мне все равно бы не мог, но заговорить с мусульманкой в присутствии мужчины можно, а вот если наша женщина одна, она сама обязана избегать чужого мужа.
            - Теперь я это знаю… Господи, на какую клетку ты себя обрекла? И зачем? – сочувственно отозвался Александр.
            Она обнимала Чернецова так, как будто он был ее последней надеждой на спасение.
- Светает, -  задумчиво сказала Ильмира. – Мне пора уходить. Жду тебя завтра ровно в полночь в пещере…
            И ушла, не оглядываясь. На душе у нее было тяжело и страшно. По дороге она взывала ко всем небесным силам, чтобы только никто из Рахмедовых не заметил ее отсутствия.
            Заснув в то время, когда уже надо вставать, Ильмира ссылалась на плохое самочувствие и просила разрешения еще немного поспать. На первый раз это сошло, но Ильмира понимала, что врать придется постоянно, поэтому надо что-то делать. А видеться с Александром она могла только по ночам…
            - Зарема, что мне делать, подскажи! – Ильмира и Зарема уединились после обеда. – Мне понравился Александр Чернецов – помнишь, тот журналист, который приходил  к нам? Ночью я с ним виделась, но постоянно это продолжаться не может и однажды  меня обнаружат…
            Зарема, услышав признание Ильмиры, посмотрела на нее неодобрительно и с негодованием.
            - Ты хочешь, чтобы я отпустила тебя на измену? –  ужасалась она гневно.
            - Я не изменила Ахмету… -  испугалась  Ильмира.
            - Но ты спрашиваешь у меня, что делать,   в то время когда бегаешь  к другому мужчине? Ильмира, если ты забыла, то я тебе напомню, что у нас этого нельзя.
- Аллах Всемогущий, я была-то с ним всего один раз… Мы только невинно разговаривали… - Голос  Ильмиры дрожал. –  Он ведь здесь такой же русский, как и я, других нет…
- Это харам, Ильмира. Что тебе за него полагается, ты знаешь.
- Зарема, но ты понимаешь, что мне понравился другой? Я боюсь признаться, но так и до измены Ахмету не далеко…
Лицо Заремы стало каменным, взгляд - уничтожающим. Ильмира почувствовала  во всем теле  страх и поспешила оправдаться:
- Клянусь, я этого не делала!
- У тебя есть выход, - огорошила  Зарема  неожиданным ответом.
- Какой?
            - Ты можешь отказаться от нашей религии и выйти из ислама.
            - Отказаться? – Ильмира насторожилась. – Как это?
            - Да! Ты же не родилась в исламе и поэтому можешь перейти в  другую  веру, вернуться в свою. И тебя не накажут, если ты об этом заявишь. Вот только тебе придется покинуть наш дом – извини, но немусульмане здесь жить не могут.  Иное дело, что ты сейчас, будучи магометанкой, отважишься изменить Ахмету – тогда тебя убьют.
            У Ильмиры чуть сердце не упало! Как же так? Она может выйти из ислама и быть всего лишь изгнанной из дома Рахмедовых! Разве это не здорово?!
            - А как мне можно это сделать?
             - Не следуй заповедям Пророка, игнорируй Коран, не совершай послушно намазов, уклоняйся от наших обычаев, начни есть свинину, и однажды громко сообщи, что твое православие тебе важней и дороже. Но после этого быть тебе абречкой. Абрек – это изгнанник рода, в наших краях это страшное наказание. И путь возвращения из ислама – дело времени, как  понимаешь. За один день ты не успеешь.
            - Ты меня поддерживаешь?
            - Ты спрашиваешь, одобряю ли я твою измену Ахмету?  Извини, но здесь я тебе не советчик. У нас за это убивают. И имей в виду, Ильмира, что если меня однажды спросят, не было ли мне известно что-нибудь о твоих похождениях, я молчать не стану и расскажу все.
            - А  Ахмет? Что будет с моим браком?
            -  Ахмет с тобой разведется. Или  вас  разведут…
            Развод по-кавказски очень напоминал свадьбу, только свадьбы  гуляют пышно на все село и аксакалы обоих родов крепко пожимают друг  другу руки, а во время развода аксакалы руки себе развязывают. В случае с Ильмирой процедура развода была невозможна, поскольку отсутствовал старейшина ее рода, а это означало, что Ахмету достаточно будет просто  произнести во всеуслышание, что он разводится с женой…
            Мужчине достаточно трижды сказать в присутствии свидетелей «Ты свободна» или три раза произнести слово «талак», что значит «отпускаю». В этом случае женщина полностью освобождается от всех супружеских обязанностей, но за нею сохраняется имущество, полученное от мужа. Слово «талак» произносится мужем  в течение трех  месяцев – например, три раза в январе, три раза в феврале и три раза в марте. Итого выходит девять раз. Если же «талак» был сказан три раза или шесть, то  супруги  могли  еще примириться и возобновить отношения - тогда развод считался недействительным.  Если же формула развода произнесена девять раз, брак не может быть восстановлен уже ни при каких условиях
            - Я боюсь, Зарема. Хотя я уже двадцать лет живу среди вас, я все равно боюсь. Изгонят? Но мне некуда идти, моя родина далеко и чтобы добраться до нее, мне надо много денег. И я давно гражданка России, вдруг у меня в Беларуси проблемы возникнут? Ненавижу ваши дикие обычаи! – в сердцах крикнула Ильмира и убежала.
            После разговора с Заремой Ильмира внезапно почувствовала свое происхождение. В ней неожиданно проснулась и взыграла православная кровь, а голову посетили греховные мысли, причем одинаково греховные с точки зрения обеих религий. Ильмире вдруг захотелось заполучить Александра, как она сделала это много лет назад с Ахметом, который стал ей теперь противен. Ближе  к полуночи она осторожно выскользнула из-под одеяла и пробралась к выходу из дома. И стрелой помчалась  к пещере, где  ее обещали ждать.
            Ильмира бежала снова без оглядки. Да, по правде говоря, ей было все равно, есть ли за ней погоня. Однако никто, кроме Заремы, в доме Рахмедовых не знал ее тайны.
            Едва приблизившись к пещере, Ильмира увидела в ее утробе на стенах огненные блики: то Александр, ожидая ее, развел костер, чтобы к приходу Ильмиры как-то согреть холодное помещение. Ильмира вошла в пещеру и стала на пороге, улыбнулась.
            - Салам алейкум! – радостно воскликнул Александр.
            - Ва-алейкум  ас-салям! – со  смехом ответила  Ильмира.
            - Вот, решил погреть пещерное нутро, чтобы тебе не было холодно.
            - Спасибо. – Ильмира подошла  ближе и села рядом с парнем, от души поцеловала его в  губы. Александр  вдруг  почувствовал  тепло  ее тела и ему почему-то стало  очень приятно и легко, он сильнее прижался к губам Ильмиры. Руками тем временем жадно ласкал через одежду тело женщины, будто искал что-то…
            Ильмира медленно отняла  его руки и сняла с себя верхнюю часть одежды, выставила напоказ большую грудь. Затем встала и сняла длинную юбку. Взору Чернецова открылось ее тело в нижнем белье – впервые за много лет Ильмира обнажилась перед чужим мужчиной. Сашка оглядел  фигуру  Ильмиры с головы до ног и поразился: она была не только красива лицом, но и оставалась удивительно стройной – после шести-то родов, ни тебе никакого лишнего жира, ни целлюлита, высокая и крепкая грудь, которая призывно манила…
            Ильмира не поняла и не помнила, как от души отдалась ему, но это был отчаянный секс, как будто в последний раз в жизни! Чернецов остановился только тогда, когда окончательно выдохся. Ильмира  запросила еще.
            - Больше не могу, - честно признался он. – Извини, дорогая.
            - Спасибо. У меня никогда не было такого секса! С Ахметом мне многого не хватало.
            - А я думал, он горячий южанин… Обычно они  темпераментны…
            - Я тоже так когда-то думала, но, оказалось, нет.  С женами кавказцы сдержанны, а развлечений ищут на стороне. Да и к тому же  Ахмет  уже не молод. Но теперь мы будем развлекаться  с тобой каждый день. Не понимаю, зачем он вообще требует меня к себе для плотских утех, если он сам ничего не умеет?
            - А  ты не рискуешь?
- Мне уже на все плевать с высокой колокольни. Я приняла решение. Я, оказывается, могу  отказаться от ислама и перестать быть мусульманкой.
- Почему же не откажешься?
- И куда же я потом денусь? Добраться до Беларуси  у меня нет средств,  а здесь мне не будет жизни… Сашенька,  я прошу тебя, спаси меня.
            - Каким образом?
            - Укради меня, чтоб никто не видел, и увези далеко, чтоб никто не нашел.
            - А  как  же твой муж?
            - Он может меня не покарать, а всего лишь прогнать, потому что по рождению я не мусульманка и ничем этой вере не обязана.
            Ильмира поцеловала его:
            - Только не забудь мне напомнить, чтобы я к рассвету вернулась: сегодня возвращается  Ахмет, я должна его встретить.
 
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
 
Освобождение
            Мужа Ильмира встретила как честная жена.
- Я так соскучился по тебе, - сказал Ахмет, обнимая и целуя ее в отдельной комнате. – Ждала ли ты меня?
- Очень ждала. Просто спать ночами перестала, как истосковалась, - преданно ответила  Ильмира.
- Я очень скучал. Поэтому сегодня ночью ты должна быть моей…
            Одним словом, уже в первый же вечер муж запросил любви. Ильмира изобразила притворную радость, но на самом деле умело скрывала свое отвращение и к Ахмету, и к его ласкам. Она терпела лишь потому, что так было положено: всегда и во всем подчиняться мужу. Отказывать мужу она не имела права, поэтому  в постели проявляла холодное равнодушие.
            Когда Ахмет заснул, Ильмира покосилась на него злым взглядом… и прокляла тот день, когда встретила его, с ненавистью вспомнила об исламе. Потом уткнулась в подушку и заплакала.
            Возвращение Ахмета никак не повлияло на отношения Ильмиры и Чернецова. Она все так же бегала к Сашке по ночам. Сначала ходила просто от скуки. Ходила тайком ото всех, осторожно, с оглядкой, виделась с Александром по предварительной договоренности. Он всегда ее  ждал.
            В первую ночь Ильмира пришла к Александру в расстроенных чувствах и растерянных мыслях.
            - Ахмет приехал… Теперь он тоже интима требует. Давно, говорит, было, соскучился уже… Не представляю, что делать, если он заставит ублажать его  в  те ночи, когда я должна быть с тобой.
            - Тебе видней, - как-то отчужденно ответил Чернецов. – Он твой муж, ты могла бы научиться угадывать его желания.
            - Саша, если я  вдруг не приду однажды в срок – знай, что я  с ним. Надеюсь, ты не станешь ревновать меня к собственному мужу?
            Но она быстро нашла выход из положения. Ахмет не  просил ежедневного секса, а если вдруг  так совпадало, что ей предстояло любить мужа в ночь, отведенную для Сашки, она имела интимную близость два раза за ночь – по очереди с мужем, потом с любовником. При этом обязательно соблюдалась  предельная осторожность.
            Так постепенно их отношения развились  в полноценный роман, в котором было лишь одно неудобство: Александр  никуда не мог  вывести свою даму сердца. А она приходила стабильно три раза в неделю, даже по пятницам, а  к утру возвращалась.
              Она успевала еще обратно лечь в постель к Ахмету, так что утром Ахмет обнаруживал жену там, где и оставил накануне, - рядом с собой. Ахмет  обычно  крепко спал, просыпался лишь утром, а тогда Ильмира бывала уже в кровати, поэтому у Ахмета даже подозрений на неверность жены не возникало. Он  и не предполагал, что по ночам его жена регулярно отсутствует, чтобы сладко провести время с другим мужчиной. Утром она недолго отсыпалась, а наличие множества женщин в  доме прикрывало отсутствие в нем  Ильмиры.
            На очередную молитву Ильмира не явилась – не захотела.
            - Где  Ильмира? – строго спросил аксакал. – Почему  ее нет?
            - Она не очень здорова, просила не тревожить ее, - объяснила Рамина Салмановна. Ильмира предупредила свекровь, что плохо себя чувствует и не сможет быть на молитве. В общем-то, состояние здоровья, а точнее, нездоровья, являлось уважительной причиной, по которой верующий мог пропускать молитвы, пост и хадж.
            - Тогда начнем без нее, - возвестил аксакал, и все семейство дружно прочло первую суру Корана – «Фатиху».
            То, что Ильмира пропустила молитву, было связано не со здоровьем: это стало новым шагом  на ее  пути отступления от мусульманства.
            В свои выходные дни Саша выбирался на служебной машине в Дербент, затаривался там в магазинах, а к ночи готовил ужин на костре. В этот день Ильмира пришла к  нему в лагерь раньше обычного, Чернецов только-только закончил готовить ужин и разбирал кострище.
            - Готовлю в первобытных условиях, огонь развожу посредством подручных средств, - горько жаловался он.
            - А ты сходи в аул:  у нас же есть и точки, и лавки, и магазины, поел бы там. Или ты думаешь, что в горах все безобразно и дико?
            - Это привычка, - усмехнулся журналист. – У меня работа такая, что  сегодня я в городе среди людей, а завтра окажусь, может, в какой-нибудь заброшенной пустыне или на необитаемом острове, где нет и  в помине никаких следов житья человеческого, но в таком месте придется жить долгое время. Ко всему надо уметь приспосабливаться. Что я и делаю. Я перед тобой хотел похвалиться своим холостяцким умением.
- Тебе это удалось. Что у тебя варится?
- Пловом  хочу тебя порадовать.
Ильмира попробовала варево.
- Неплохо. Соли достаточно, мясо хорошо проварено. Только мы в плов еще изюм добавляем. Хоть это и не обязательно, я в следующий раз принесу.
- Ильмира, нам на неопределенное время придется прекратить наши свидания:  нас послезавтра перебрасывают в Чечню – на замену военным корреспондентам. Я не знаю, когда вернусь. Как скажут…
- Жаль. У нас через неделю Навруз – мусульманский  Новый год,  я думала тебя пригласить, а ты бы пришел под видом прессы. Новый год – вкусный праздник, я сама его люблю.
- Что ж, наверно, не судьба…
- Да, наверно… А как  Ахмет?
Она в недоумении посмотрела на него.
- С чего вдруг  ты  это  спросил?
            - Не знаю. Само как-то получилось…
            - Ахмет отбыл на два дня в Дербент. Сначала не собирался, а тут вдруг резко сказал, что ему очень надо. Приедет завтра.
            - Да-а… Это как в старом русском анекдоте: возвращается муж из командировки...
            - Предположим, мне будет не до анекдота, если мои похождения, не дай бог, раскроются. Но я их не боюсь. Я приняла решение... – Она покосилась на палатку.
            - Какое?
            - А там скажу.
            Они заползли в палатку и закрылись изнутри на «молнию».
            - Я  к тебе не за анекдотами сюда пришла! – нагло сообщила Ильмира, обвив  цепкими пальцами его шею.
            - Извини, Ильмира, - неожиданно выскользнул из ее объятий Александр, - я совсем сегодня  не готов к близости.
            - Почему? – она удивилась.
            - Не могу объяснить. Встал, наверно, не с той ноги. У меня нет настроения.
            Он и правда был каким-то чужим, Ильмира не узнавала его. Чужой и холодный, отверг ее, Ахметом интересовался… Странный он сегодня, это точно.
            -  Какое решение ты приняла? – лениво спросил он.
            - Я хочу уехать отсюда. С этой земли с ее дикими обычаями, из этой местности, из дома, в котором живу... Моя старшая дочь  Гузель тоже мечтает вырваться из этого дикого края. Она выказала желание учиться, чтобы получить рабочую специальность. Для этого нужно ехать в Дербент или  Махачкалу  – в общем, в большой город, потому что в нашем краю твоя специальность никому не нужна. Если получится, то ей придется в городе и оставаться, чтобы работать. Саша, а увези ты меня отсюда. Укради, как раньше по местному обычаю полагалось...
            - А  мне  ваш старейшина сказал, что лезгины невест уже давно не крадут…
            - Да, не крадут. Сегодня многие народы отказались от этого обычая. Похищение невесты теперь приравнено к  уголовному преступлению. Но это если официально. У меня другая ситуация…
            - Но кавказцы – народ мстительный, чем это для меня обернется? Да и как тебя можно украсть?
            - А я тебя научу...
            - Научишь потом, теперь нет времени… Извини, я сегодня очень устал и хотел бы лечь отдохнуть пораньше. Когда я вернусь из Чечни, я тебя сам найду. Не скучай и не грусти. – Он легонько поцеловал ее на прощание.
            В пятницу, святой для всех мусульман день, Ильмира  резко проснулась оттого, что почувствовала сильную тошноту. Она подскочила с постели, как ужаленная, и побежала в ванную ее обильно рвало, рвота сопровождалась головокружением. Ильмира испугалась.
            «Господи боже мой, аллах, что же это делается? Неужели будет седьмой? Чей он? Того ли, этого, белым или черным родится?»  В том, что тошнота объяснялась только беременностью, она не сомневалась: как-никак, это уже  в седьмой раз.
            Ильмира решила скрывать беременность до тех пор, пока не появится животик. Что ей эта отсрочка давала, она не знала, да и время уходило: ребенок мог оказаться от другого мужчины, а тогда ей нужно будет бежать, чтобы остаться в живых, и потом уже  можно просто не успеть…
            Своим положением Ильмира по большому  секрету поделилась лишь с Заремой.
            - Я не могу знать об этом одна, мне тяжело… Я с тобой поделилась, как с женщиной, и хотелось бы, чтоб ты меня поняла.
            - Вряд  ли  я тебя пойму, но никому  не скажу. Кто  отец  ребенка?
            Ильмира  встрепенулась:
            - Что значит «кто отец»? Ахмет!
            - Поклянись  пророком.
            - Клянусь Магометом, - спокойно ответила Ильмира, нимало не теряясь от того, что это может быть и не так.  Ведь она твердо решила, что больше не будет жить в исламе, а постепенно вернется к православию, а потому пророк Магомет, основатель ислама, теперь ее  не  касался.
            - Тогда почему ты ему рассказать не хочешь, если он отец?
            - Ахмет задаст праздник, а я еще не совсем уверена… Надо подождать несколько  дней…
            Мусульманский Новый год наступает в начале декабря. Первые десять дней Навруза считаются особенно благословенными. В канун Нового года принято готовить традиционный кускус с бараниной, а в меню праздничного обеда включать суп из баранины и блюда из мяса. Особое внимание придается зелени, потому что зеленый цвет у мусульман считается священным. В то время, когда  все семейство Рахмедовых угощалось за праздничным столом, Ильмира предпочла остаться в комнате и не выходить за общий стол. Теперь она относилась с презрением к  Наврузу.
После  застолья  Рамина  Салмановна  решилась на разговор с Ахметом.
- Сынок, - сказала мать, - мне не нравится поведение  твоей  жены.  Она стала пропускать молитвы,  несколько раз я уже замечала, что она пытается снимать платок, а сейчас не вышла за общий стол,  как  будто это не ее праздник. Поговорил бы  ты  с ней, узнал бы,  в чем дело. Что с ней  случилось?
- Хорошо, мама, я  с ней  поговорю.
Ахмет  сразу же  пошел  в гарем и нашел  Ильмиру лежащей на кровати.
- Дорогая моя, что ты здесь делаешь? Почему оставила меня одного?
Здесь, где муж был ее господином и защитить ее было некому, Ильмира не отважилась соврать  ему.
            - Ахмет,  у меня будет новый ребенок, - тихо вымолвила она. – Мне нехорошо, поэтому  я не могу быть за столом.
            И в седьмой раз Ахмет обрадовался, как мальчишка. Прямо сейчас же он готовился объявить  это  всем и задать шумный праздник.
- О аллах, как он меня любит! – шевелила губами Ильмира и это на самом деле было так.
- И по этой причине  ты  пропускаешь молитвы?
- Да.
- А платок  почему не хочешь носить? Тебя, говорят, уже не один раз замечали, что ты  пыталась его снять.
- Я исправлюсь, Ахмет, обещаю. Я больше не буду так делать.
 Утром  Ильмира спросила у Заремы, как ей быть.
            - Я хочу все рассказать Ахмету, - решительно сказала она.
            - Аллах... Он же тебя убьет!
            - Муж мой господин, я перед ним виновата... Я не скажу ему всей правды.
            - То есть...
            - Я скажу, что изменила ему  всего  один раз.
            - Это неважно: он вправе тебя убить.
            - Я знаю. Но я перед ним виновата, - повторила Ильмира.
            Но признаться во всем у нее не хватило смелости. Однако,  пользуясь случаем, она спросила:
            - Ахмет, а ваш мужчина может убить горячо любимую им женщину? (За годы жизни на Кавказе ей так и не довелось стать свидетелем того, как это возможно. Местные женщины все были верны и покорны).
            - Может и не убивать. Но тогда он должен скрывать ее неверность ото всех, ибо навлечет на себя позор. И обязан будет убить ее по закону гор, во имя  чести рода...
            Чернецов не врал  Ильмире, когда сказал, что уезжает в Чечню. На третий день после их последней встречи она пришла в палаточный лагерь и не обнаружила их на месте. А вот об их возвращении Ильмира узнала случайно: гуляя во дворе с младшими детьми – Мусой и Джамилей, она снова, как когда-то, увидела машину прессы, промчавшуюся мимо их дома.
            Тогда Ильмира позвала Гульнару, подала ей сложенную аккуратным квадратиком записку и объяснила, куда ее надо отнести. Но на указанном месте Гульнара нашла только их водителя, рыбачившего на берегу Самура. Девочка подошла  к нему сзади и легонько тронула за плечо.
            - Дяденька, это вам, - она протянула записку и немедленно ушла. Обалдевший мужик даже не сообразил окликнуть девочку. А когда она скрылась из глаз, развернул записку и прочитал:
            «Сашенька, - писала осторожным почерком женщина, - надо срочно увидеться: есть очень важное дело. Найди способ встретиться, имея в виду мое положение. Сама я пока ничего не могу предпринять, потому что вернулся Ахмет. Пока.
                                                                                                                      Целую и люблю
                                                                                                                                      Ильмира».
            Получив записку, Чернецов рассердился:
            - Когда она оставит меня в покое, в конце-то концов? Что ей надо? Вот как мне ее увидеть? Хоть бы написала…
            - А ты вызови ее на интервью... Ну, скажи, например, что программу готовишь... – подсказал Кустодиев.
            - Да, а потом программа просто не выйдет в эфир... Интересно, что у нее там такое случилось? Похоже, дело и правда серьезное, если записку дочка принесла... Вася! – окликнул он водителя, - а девочка ничего про ответ  не говорила?
            - Говорю же: она немедленно ушла, будто исчезла.
            - Понятно. Ну что, Боря, давай собираться... Сходим, узнаем. Но если дело пустяковое – вот  так, кажется, своими  руками  удушу… - Сашка сжал  кулаки.
            Он пришел в дом Рахмедовых  и сообщил, что ему из Москвы дали указание сделать репортаж о  дагестанских  женщинах. Именно о женщинах: об их хозяйственной деятельности, о материнской доле. Для передачи требовалась одна женщина от семьи...
            - Ахмет  Шамилевич, не позволите ли вы мне побеседовать с вашей женой? – лично к Ахмету обратился  Чернецов. – Помните, как-то раз я был у вас в гостях, беседовал с Ильмирой  Владимировной и остался очень доволен нашим разговором.
            - Конечно, конечно, - разрешительно ответил  Ахмет.
            - Тогда, если позволите, я прямо сейчас же и приступлю к делу, позову нашего оператора...
            - Пожалуйста, пожалуйста...
            Чернецов выглянул за порог и пригласил Бориса. Кустодиев вошел и в знак приветствия поклонился Ахмету.
            - И знаете, еще что, - продолжал Александр. – Было бы очень хорошо, если бы нам освободили одну комнату в доме, потому что съемки будут проходить прямо здесь, на месте.
            Ахмет предоставил им для съемок свою собственную комнату.
            Едва оказавшись наедине, Ильмира сразу же перешла к делу.
            - У меня нет времени, Саша, поэтому я начну без предисловий. Я жду ребенка. Возможно, от тебя.
            Александром овладела полная неожиданность и никакие прочие эмоции его не переполняли. Вернее, и переполняли, может быть, но высказать их он не мог. Так иногда бывает, когда человек к чему-то услышанному не готов. На новость Ильмиры он никак не отреагировал.
            - Что ты молчишь? – торопила она. – Скажи что-нибудь.
            Он помялся, пошевелил губами.
            - Вот как ты вовремя успела! Еще бы чуть-чуть, и ты меня больше никогда не увидела! Мы заехали в аул за вещами, чтобы лагерь разобрать, потому что с завтрашнего дня нас перебазируют в Чечню. Я становлюсь собственным корреспондентом канала на Северном Кавказе. Буду работать в Чечне, Ингушетии, Осетии, ну, и в Дагестан иногда заглядывать. Вряд ли только я приеду сюда, в этот кишлак.  Ты уверена, что от меня? Вдруг опять от  Ахмета...
            - Я же сказала, что «возможно»... Если  все-таки от тебя?
            - Что ты мне предлагаешь делать?
            - Увези  меня отсюда,  я настаиваю. Я подскажу тебе, как можно меня украсть.
            - А вдруг ребенок родится темным, как кавказец, а я тебя увезу...
            - Да когда же ты наконец поймешь, что я хочу покинуть этот край навсегда? А ребенок... ты думаешь, если в Москве родится черный ребенок, меня за это осудят? Ты подумай, что со мной будет, если здесь родится белый ребенок. Ты понимаешь, что нас  с ним  обоих убьют?
            Чернецов долго мялся, потом сказал:
            - Ильмирочка, ты не обижайся, но у меня нет возможности увезти тебя отсюда. Пойми, дело  не в том, что  я не хочу или боюсь мести, я просто не могу. Я здесь на работе и не имею права уехать до тех пор, пока меня не вызовут из Москвы. А увезти тебя в свой выходной день, а что потом? Бросить тебя там одну  в то время, когда тебе рожать срок подойдет? Прости, дорогая, но в случившемся виновата ты.
            Она вспыхнула:
            - Как? И ты смеешь? после того, что у нас было...
            - Ильмира,  я очень хорошо помню, что у нас было, но, видишь ли, я человек холостой, свободный, с женщинами давно не общался, а тут приехал в местность, где найти женщину для развлечения и возможности не было, только подвернулась ты, затравленная постоянными запретами и бесправием, православная по крови и уставшая от такой жизни... – Он не докончил свою речь, потому что вообще не чувствовал себя и не слышал, суетливо топая по комнате из угла  в угол, а тут еще и Ильмира смазала ему звучную оплеуху:
            - Подлец! Негодяй, ты такой же, как и все русские, ты типичный русский! Вон отсюда, пошел  вон! Но имей  виду, что, кроме тебя,  в нашем ауле белых больше нет, и если ребенок родится белым, я скажу Ахмету, что ты меня изнасиловал, а тогда тебе точно не жить. А говорил, что любишь, клялся... Вон с глаз моих!
            Бледный выходил Чернецов из комнаты. Ильмира медленно следовала за ним. К ее удивлению их никто не встретил ни в коридоре, ни у самого выхода. Ильмира проводила своего гостя молча. Всего их разговор продлился не более получаса.
 
            - Все никак не пойму, Санек, почему ты не хочешь увезти ее отсюда? – спросил Василий   Поронаев.
            - И то правда, - поддержал Борис. – Ведь ты же ее любишь?.. Или нет?
            - Любил я ее только в постели,  а душой... Наверно, это было просто увлечение. Не нужна она мне.
            - А что ты будешь делать, если она и в самом деле родит белого ребенка? – спросил  Поронаев.
            - Она сказала, что тогда соврет мужу, будто я ее изнасиловал, а тогда мне не избежать мести горцев. Вообще, ребята, я сделал глупость.
            - Какую? – уточнил Борис. – Что спутался с ней?
            - Да.
Ильмира поняла, что Чернецов с нею просто развлекся. Попользовался - и выбросил. И понимала, почему так случилось: то, что он ее бросил, было ей наказанием аллаха за супружескую измену. А вот  Зареме после  этого в глаза смотреть было стыдно… 
            Осознав это, Ильмира  нашла два пути решения проблемы: свести счеты с жизнью или же убить ребенка  в себе. Оба эти варианта ее устраивали.  Нужно попытаться, а там - как получится: либо сама, либо он. Попробовать, что ли, отравиться? Только действовать надо так, чтобы яд мог попасть внутрь плода…
            Дождавшись, когда  во всем доме установится тишина, Ильмира вышла на кухню, достала из шкафчика бутылку с уксусом и, зажмурившись, хлебнула раз и другой, неразбавленного, проглотила.  Быстро почувствовала  жгучую боль в желудке, губы и рот будто онемели. Но на вкус отрава была хороша. Ильмира налила укуса в стакан, пригубила еще раз. За третьим разом ее  и застигла Зарема.
            - Ты что делаешь, ненормальная? – отчаянно закричала она, подлетела к Ильмире и выхватила из рук бутылку.
            - Зарема, мне надо… умереть… я  не хочу жить… -  шевеля обожженным языком, призналась Ильмира, - за мной харам…
            - А то, что ты делаешь, не харам разве? – Зарема налила в кружку воды и силком напоила  Ильмиру. – Пей. Пей,  я сказала, полощи рот. Ты бы еще кислоты напилась…
            От выпитой воды у Ильмиры началась рвота, Зарема потащила ее в уборную. Рвота была кровавой, от массы исходил уксусный запах.. Перепуганная Зарема закричала домашним, чтобы вызывали «скорую».
            Медики обнаружили Ильмиру в состоянии  экзотоксического шока, у нее начала развиваться дыхательная недостаточность. На слизистой оболочке рта и губ видны были химические ожоги, глотание, судя по всему, было затруднено. Ильмиру срочно госпитализировали, и уже в больнице установили, что  уксуса она выпила много – наверное, пила большими глотками. У нее выявили ожог рта, глотки, пищевода и желудка и ожоговую болезнь в  стадии шока, длительность которой составляла до полутора суток. Такие симптомы характерны для средней степени отравления уксусной эссенцией, однако жизни человека оно не угрожает. Отравление укусом вообще для жизни безопасно. Непонятно только, как  женщина, хозяйка, проведшая  половину своей жизни на кухне, могла допустить такую оплошность.
            О том, что пыталась сделать Ильмира, в доме  Рахмедовых узнали быстро. А вот причина такого поступка была никому не известна. Ахмет пытался выяснить это у Заремы, но та  утверждала, что ей ничего не известно.
            - Зарема, почему она пошла на это? Не может быть, чтоб ты не знала… - сомневался потрясенный Ахмет. – Она в последнее время была с тобой дружна…
            - Я не знаю, - упорствовала Зарема. – Мы действительно общались как подруги, но Ильмира мне ничего не рассказывала. Я не знаю, какие у нее могли быть причины; Ильмира не раскрывала своих тайн, и я понятия не имею,  что творилось  у нее в душе.
            - Значит, плохая ты  была подруга! – нервно кричал  Ахмет.
            От самой Ильмиры тоже нельзя было добиться правды – в первую очередь потому, что из-за ожогов и отеков ротовой полости ей было трудно разговаривать. Зато потом она неосторожно выдала себя, тихонько воззвав к Аллаху, и после этого Ахмет, дежуривший у ее постели,   уже не давал ей покоя, пока она не рассказала ему всей  страшной правды.
            - Ильмира, дорогая, - заботливо пытал Ахмет, держа ее за руку, - что произошло? Зачем ты это сделала? О чем ты просишь аллаха?
            - Ахмет, прости, - медленно сказала она.
            - За что?
            - Я… не хочу жить, я этого не достойна.
            - Что ты такое говоришь?
- Скажи, я убила его?
            - Кого?
            - Ребенка? Я хотела его убить, я его убила?
            - Что ты  такое говоришь? Ильмира, ты  меня  пугаешь…
            - Я беременна, Ахмет. Но ребенок должен умереть в первую очередь, потому что… он не твой ребенок… Поэтому я надеялась от него избавиться. Мне это удалось, скажи?
            Ахмета как молнией ударило: не его ребенок! Да возможно ли это? Однако поступок  Ильмиры подтверждал ее преступление… Ахмет  изменился в лице.
            - Повтори, что ты сказала?
            - Я не знаю, сколько мне осталось, и именно поэтому ты должен узнать правду, а я – уйти со спокойной совестью. Не знаю, он может быть твой, но может – и нет.
            - Чей  же он тогда?
            - Я изменила тебе, Ахмет. С… впрочем, не скажу, с кем: не хочу подвергать его опасности. Но я полюбила  этого человека, Ахмет.
            Но реакция Ахмета была неожиданной:
            - Я догадался, - вдруг сказал он. – Мне давно доложили о твоем еженощном отсутствии, а тот  журналист, который к нам  ходит, всегда  беседует почему-то именно с тобой. Это не случайно. Я мог бы и догадаться, что  его визиты  к тебе – не просто так. Дома, правда, эти два обстоятельства между собой не увязывают – и не надо, достаточно того, что  их  увязал я.
- Кто  тебе  это  сказал? Зарема?
            - Почему же? Фатима и Зульфия тоже заметили… Вообще  же  благодари аллаха, что тебя не заподозрил никто из старейшин.
            - Во мне взяла верх моя религия - православие. Прости, если сможешь, хотя я не заслуживаю прощения.
            -  Я сам  виноват, что так произошло. Но даже если я виноват, ты все равно не должна была… Я  не имею права тебя простить. Как не имею и права поднять на тебя руку. Но мне позволено наказать или даже  убить тебя. – После этих слов  Ахмет  заплакал.
            - Аллах, Ильмира, что ты со мной сделала! Ты запятнала весь род Рахмедовых… Как же ты посмела? Ты же мать, на тебе лежит ответственность своим личным примером учить собственных детей нравственности и основам веры. Как тебе не стыдно!
            - Ты прав, Ахмет, меня надо убить. Убей – так будет лучше для тебя самого.
            Он бросил на нее волчий взгляд и упал ей на грудь.
            - Я слишком люблю тебя, Ильмира, чтобы убить. Однако и простить не могу, а от семьи я не должен скрывать правды. Пойми, для ислама измена жены – это… это… такое… Об этом не говорят вслух, об этом боятся даже подумать. Но чтобы  я тебя простил,  а дома не узнали всей правды, ты должна убить ребенка, когда родишь его.
            - Ты просишь меня о невозможном, - слабым голосом сказала Ильмира. – А если ребенок  окажется твоим?
            - Как ты это узнаешь?
            - Легко. Я мать, я узнаю. У меня интуиция…
            - Но у меня нет  такой интуиции, значит, ты меня обманешь?
            - Я не смею: ты же мой господин…
            Ахмет  нашел лечащего врача Ильмиры в кабинете.
            - Скажите, доктор, как она?
            - Состояние удовлетворительное, скоро выпишем. Угрозы жизни нет – уксус такой опасности не несет. Так что если она хотела отравиться, это был неудачный вариант. От такого не умирают. Тем более  в уксусе оказалась малая кислотность.
            - А ребенок? Она ведь беременна… - скорее подсказал, чем спросил Ахмет.
            - С ребенком все в порядке, ему даже не попало. Вы правильно поступили, что немедленно напоили ее водой, - так и следовало сделать, но воды она выпила мало, чего не скажешь об уксусе. Приложилась хорошо, от души, только не рассчитала эффективность метода…
         Ильмира быстро пошла на поправку и скоро уже была дома. Никто из домашних не заговаривал с ней о том, что было, все вели себя так, будто ничего не случилось.  Это Ахмет приказал домашним ни о чем ее не спрашивать. Так  пошло время.
Однажды  утром в спальню к матери прибежала  испуганная Гульнара.
            - Мама, - испуганно сообщила она, - у меня началось то же, что и  у Гузель!
            - Что именно? – Ильмира не поняла.
            - У меня кровь пошла…
            Ильмира застыла. Потом прижала  среднюю дочку к себе. Гульнара вдруг заплакала.
            - Мамочка, что мне теперь делать? Замуж идти? Но я  не хочу замуж…
            - Кто-нибудь еще знает? Кто-нибудь видел?
            - Нет. Я никому не говорила.
            - Тогда и я не скажу. Будем знать только ты и  я. Только, детка моя, теперь тебе придется быть острожной, чтобы скрывать это. Здесь важно не наследить…
            - Мамочка, я боюсь! Я не хочу жить!
            - Гульнарочка, девочка моя, с тобой ничего страшного не произошло, - Ильмира пыталась приободрить дочку. – То, что случилось, так и должно быть… Это есть  у каждой женщины и еще ни одна из нас от этого не умерла… А замуж тебя никто сейчас не отдаст: ты еще маленькая. –  Ильмира  посадила  Гульнару к себе на колени и клятвенно заверила:
            - Пока я с тобой, тебя никуда не отдадут. Я им не позволю…
            Но это и вправду безумие – отдать девочку замуж  в тринадцать  лет! Девочка еще ребенок и учится  в школе, которую должна окончить…
            То, что Ильмира решила скрыть от публики факт становления Гульнары женщиной, было с ее стороны еще одним нарушением мусульманского порядка…
            Ильмира старательно пыталась избавиться от ненужного ребенка самостоятельно. Она носила тяжести, утруждала себя физической работой, совершенно себя не берегла. Но никто ее не останавливал от этого. Ахмет знал, что такие нагрузки его жене противопоказаны, но не говорил ей  ни слова, хотя раньше во время беременности категорически ограждал ее от всякой  тяжелой работы.  Живот, тем не менее, начал расти. Тогда Ильмира поняла, что все ее старания уже не имеют смысла: ребенок внутри нее живой и убить его в себе можно наверняка, если упасть, скажем, с лестницы или удариться  животом. Но идти на такое она боялась. Когда  же она почувствовала приближение  родов, то решила убежать из дома, чтобы никто не увидел ее измены. Ведь до сих пор всех своих детей она рожала прилюдно в присутствии всех старших женщин рода, но седьмой ребенок мог оказаться ребенком чужой крови и тогда  это позор на весь род, а Ахмет обязан будет убить ее за измену – чтобы смыть родовое клеймо. И во избежание этого Ильмира приняла решение родить подальше от многочисленных свидетелей,  а именно – в той самой пещере, где этот ребенок, возможно, и был зачат.
            Когда  живот  Ильмиры, как говорят, полез на лоб, Ахмет приказал ей спать не в гареме, а рядом с ним. Ильмира пыталась возражать, и за это была Ахметом наказана физическим применением силы. Воспитанный джигит не посмотрел даже на то, что женщина «в тягости». Ахмет  нарочно положил жену рядом с собою – чтобы можно было уследить время начала ее родов.
В ту ночь Ильмира мучилась долгими схватками. Первые схватки она почувствовала, как только Ахмет  погасил свет и улегся рядом с нею. Ильмира схватилась за  живот и стиснула зубы. Но в самом начале родовые спазмы были коротки и как только отпустило, Ильмира осторожно  поднялась с кровати. Ахмет внимательно следил за ней глазами и терпеливо выжидал. Ильмира прокралась на кухню, но там споткнулась о жестяное ведро и наделала много шума. После чего застыла недвижимо, полагая, что может кого-нибудь разбудить. Однако никто к ней не вышел. Лишь Ахмет наблюдал за ней через приоткрытую дверь, но Ильмира не видела его, потому что он наблюдал сзади.
            Ильмира вышла во двор и быстрым шагом пошла по направлению к пещере. По дороге ее схватки участились. Ахмет не отставал от нее ни на шаг, но преследовал жену незаметно.
            Пещера выглядела теперь заброшенной и одинокой. Ни снаружи, ни внутри не было следов какой-нибудь жизни, даже следов от костра, который когда-то разводил Чернецов, не осталось. Что, впрочем, странно… Ильмира шагнула внутрь пещеры и остановилась на том самом месте, где изменяла мужу. Как тогда, сняла юбку и постелила ее под себя, затем опустилась на нее и приготовилась рожать. Схватки становились все сильнее…
            Ахмет  следовал за ней по пятам, но вдруг потерял ее из вида. Ильмира будто бы почувствовала, что ее преследуют, и нарочно запутала следы. К пещере  Ахмет вышел нечаянно и по  крикам, доносившимся оттуда, понял, что жена там. Она мучилась болезненными схватками.
            Ахмет  вбежал в пещеру. Ильмира  тужилась, но малыш еще не спешил наружу. Увидев мужа, Ильмира виновато отвела  взгляд. Но спросила:
            - Ты следил за мной?
            - А ты как думала? Мне ведь тоже интересно знать, от какого отца ты родишь ребенка.
            - Я могу рождать долго, зачем тебе ждать? Иди.
            - Ничего. Я подожду. Не здесь, так снаружи, но я  тебя не оставлю.
            - Дай мне руку, - вдруг слабым голосом попросила Ильмира, - пожалуйста, Ахмет. Я хочу почувствовать твою поддержку.
            Некоторое время Ахмет смотрел на жену нерешительно, но потом все же протянул ей руку. Ильмира жадно ухватилась за его широкую ладонь. И сразу же ощутила новые, еще более сильные схватки. Она закричала.
            В схватке Ильмира промучилась пять часов, а ближе к  утру  у нее отошли воды. После этого Ахмет, не желая быть свидетелем рождения ребенка другой крови и, следовательно, греховного – отвернулся. Только крик  Ильмиры вдруг стал громче.        Малыш появился быстро, но его никто не принял, он свалился на материнскую юбку. Он даже не кричал, потому  что некому было его шлепнуть.
            - Ахмет, - принялась слезно просить  Ильмира, - очень прошу тебя: прими его и шлепни, иначе он не выживет… Не бойся, он  не кусается…
            Ахмет услышал слова жены и сделал то, о чем она просила. Ребенок пронзительно закричал. Но теперь необходимо было избавить его от пуповины и приложить к груди матери.
            Трудно, пожалуй, представить себе настоящего горца без холодного оружия. Ахмет был из числа таких горцев: он всегда носил при себе складной нож, которым сейчас и отсоединил новорожденного от матери, после чего протянул Ильмире младенца, отличного от всех предыдущих деток, но и на мать мало походившего.  Это был самый обычный русский младенец.
            - Господи! – вскрикнула  Ильмира.
            - Мальчик, - сказал Ахмет равнодушно. – Прими его.
            Ильмира бережно приняла младенца и поднесла его к груди. Тот жадно ухватился за сосок и начал аппетитно лактать.
            - Что ты собираешься с ним делать? – опять отвернулся от жены Ахмет. Ильмира прекрасно поняла, что муж имеет в виду.
            - Не понимаю, как ты можешь спрашивать меня об этом? Меня? Мать!
            - В таком случае я не пущу тебя домой и всем расскажу, что случилось.
            - Делай, как  знаешь, - смело заявила она.
            - Как же ты будешь жить здесь? И ребенок не выживет…
            - А это уже тебя не касается, - Ильмира сладко поцеловала малыша. Потом попросила Ахмета обернуться и внимательно посмотрела ему  в глаза.
            - Знаю, Ахмет, что я не имею права ни о чем просить тебя. Потому что виновата перед тобой, но все же я прошу прощения. Прости меня, если сможешь, прости, что изменила…
            - Ильмира! – резко отозвался он. – Ты же знаешь, как я люблю тебя. Я не проживу без тебя, но по законам ислама я имею право казнить тебя за предательство мужа. Но я  не хочу этого  делать, поэтому прошу тебя избавиться  от малыша, которого ты  сейчас кормишь. Если ты это сделаешь, я дам тебе прощение, о котором ты просишь, и клянусь Пророком – никто в ауле никогда не узнает о твоем  грехе. Я тебя очень люблю, но принять этого ребенка не могу, потому выбирай: либо ты убьешь его, либо  я убью тебя.
            - Даже если ты  убьешь меня, то следом убьешь и ребенка, так  что нет смысла… - Она отняла ребенка от груди и отдала его Ахмету. – В таком случае избавься от  него сам, чтоб я  не видела.
            Ахмет осторожно взял кричащего ребенка и закрутил в свою рубаху, затем медленно вышел из пещеры. Вокруг стояла зловещая тишина и все только молчаливые скалы да утесы, и среди них угрюмо брел в поисках дороги пожилой мужчина со свертком в руках.
            Ахмет  осторожно взобрался на утес и подошел к его самому краю. Внизу бешено шумел  Самур, волны которого ударялись друг о друга и с силой рушились обратно. Ахмет посмотрел на малыша. Тот пищал, но по дороге Рахмедов не слышал этого писка, поскольку был занят одолевавшими его мыслями. Но сейчас, глянув на это крохотное пищащее создание, вся вина которого только  в том и была, что он появился на этот свет, сердце Ахмета сжалось. Он вдруг осознал, что утопить это розовое существо у него не хватит духа. И седовласый джигит плотнее прижал к себе младенца и повернул прочь от утеса, дорогой пытаясь его успокоить.
            Ильмира тем временем уже встала на ноги. Ее одолевала слабость, поэтому она держалась за холодную стену пещеры. В голове происходил сумбур и помрачение. Но внезапно раздавшийся поблизости плач ребенка отрезвил ее, она вздрогнула. И увидела перед собой Ахмета со свертком в руках.
            - Делай с ним сама, что хочешь, - сказал Ахмет, отдавая ей ребенка назад, - у меня рука не поднялась  утопить его. Но помни, что ты не можешь появиться  с ним у меня  в доме… Прощай.
            Ахмет сделал движение уйти из пещеры, но жена остановила его.
            - Я думаю, теперь нет смысла скрывать правду, хотя ты не потрудился выяснить, кто отец этого малыша. Белый человек  в нашем краю только один, и ты его знаешь. Ты о нем говорил… Он несколько раз бывал у нас дома… Поклянись, Ахмет, что ты ничего ему не сделаешь.
            - Это журналист Чернецов, да?
            - Дай мне слово…
            - Это он?
            - Да. Отдай ребенка ему. Пусть он видит, пусть знает, пусть, наконец… увозит меня отсюда.
            - Где они стоят?
            - Их теперь уже здесь нет: Сашка сказал, что их перевели в Чечню.
            - Он тебе так сказал? – с негодованием отозвался  Ахмет. – Так я ему за это «секир-башка» сделаю!
- Не надо, Ахмет, пожалуйста, не трогай его! – слезно запросила Ильмира.
- А зачем он тебе  соврал? Какая Чечня? Я недавно видел его на границе с морем!
Телевизионщики и в самом деле никуда не уезжали и не собирались, просто сменили место своей дислокации и ушли на границу с Каспийским морем. Ахмет их там видел,  но не придал значения их новой стоянке. И там же он их сейчас и нашел. Он забрел в палаточный лагерь очень вовремя: Чернецов и Кустодиев собирались уходить. Лезгин  положил ребенка прямо в руки Александру.
            - Возьми, отец, и делай с ним, что хочешь, это твое право.
            - Ахмет  Шамилевич? – Чернецов вздрогнул.
            - Если ты ее любишь, то забирай себе и увози отсюда, - решительно сказал Ахмет. – И вместе  с ребенком, потому что без матери он не выживет, а пустить Ильмиру к себе в дом после того, как она родила ребенка чужой крови, я  не могу. Если бы я мог, я бы признал ребенка своим, но я не могу этого сделать: моя родня меня не поймет. Или она тебе не нужна? – подозрительно спросил Ахмет, нахмурившись.  – Да  известно ли тебе, что я вправе сотворить с вами обоими? – Ахмет блеснул лезвием ножа.
            - Ладно, ладно, джигит, угомонись, - жестом показал Александр. – Уеду я отсюда и бабу твою увезу… Когда прикажешь ехать?
            - Сегодня же. У вас ребенок и он должен выжить, а у нас это невозможно. Я дам вам денег,  я же вывезу вас в Махачкалу. Держи сына, а я пришлю к тебе Ильмиру. День она проведет здесь, а вечером я приеду за вами на автобусе…
            Целый день Ильмира провела в палатке Александра. Она кормила ребенка и спала вместе  с ним. Чернецов продолжал готовить репортаж. Ахмет  тем временем быстро и осторожно собирал вещи Ильмиры в один вместительный тюк. Туда же бросил некоторые детские вещи.
            К вечеру багаж Ильмиры был готов. Ахмет появился в палаточном лагере на  собственном автобусе.
- Я с тобой, конечно, разведусь, но сделаю это тихо и по форме, а не по исламу, да и на «талак» у меня нет времени. Я тебе пришлю документы, ты их заполнишь и вернешь мне назад – ты мне только свой новый адрес сообщить не забудь. Все, что тебе положено для содержания,  я тебе обеспечу, а отписанный махр[2] оставь себе: я так хочу. Я должен дать тебе денег – на, бери; их хватит на некоторое время.
 И Ахмет лично сопровождал жену и ее любовника до Махачкалы, а там еще дал денег на дорогу. Нельзя сказать, что Ахмет  прощался с женой легко и весело – ему было очень тяжело, он слишком любил свою жену. Он не хотел ее никуда отпускать, но в горах ей не будет жизни. Она должна была отказаться от ребенка, бросить его или убить, чтобы скрыть измену, но она  была  мать и Ахмет почувствовал это. Побег был необходим для ее же блага… для блага их обоих.
            До Махачкалы Ахмет организовал собственный автобус, а в Махачкале они долго прощались. Ахмет  был решителен и суров. Крепко обняв Ильмиру, он сказал:
            - Знай, Ильмира, я тебе никогда не изменял.
            Ильмира  виновато потупилась.
            - Скажи, ты мне хоть напишешь когда-нибудь?
            - А ты хочешь, чтобы я написала?
            - Очень. Напиши, как устроишься. И вообще, если тебе вдруг понадобится моя помощь, обращайся. Чем  смогу – помогу. Я сделаю все…
            - Спасибо, Ахмет. А если я позвоню?
            - Звони осторожно, чтобы тебя никто дома не узнал.
            - Клянусь Магометом, - обещала Ильмира.
            - Теперь тебе это незачем.
            - У меня нет слов, Ахмет.  Я всегда знала, что джигиты – странный народ, но ты меня просто поразил.
            - Я не джигит, - печально признался Ахмет. – Я не смог убить женщину, которая мне изменила, не смог  убить ее незаконнорожденного ребенка… Джигиты убивают, а я не умею убивать. Ну, прощай, дорогая моя, и не вздумай приезжать к нам  в гости: тебя здесь убьют.
            - Я всю жизнь перед тобой теперь буду в неоплатном долгу.
            Ильмира жарко поцеловала его в последний раз.
 
 
ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ
 
Столица Москва
Из Махачкалы  автобус Ахмета последовал в Москву – так сказал Чернецов, однако  сам  демонстративно не поехал, сославшись на то, что не имеет права покидать место работы  без разрешения. Расставаясь с Александром, Ильмира спросила только, долго ли он будет еще отсутствовать.
 - Месяцев десять мне еще жить в Дагестане, - ответил Чернецов, но был холоден с Ильмирой. – Номер моего сотового ты знаешь, так что звони, если понадоблюсь. Ну, прощайте, - легкомысленно простился Александр со своими новыми жильцами и посадил их в автобус.
К утру  Ильмира и малыш, наконец, приехали в федеральную столицу. Это было страшно долгое и утомительное путешествие, ведь младенца нужно было кормить и пеленать. В пути автобус делал по несколько остановок и водитель, приятель Ахмета, терпеливо ждал, пока Ильмира сменит пеленки. Самое отвратительное, что грязные пеленки пришлось везти с собой, поэтому в салоне стояла удушающая вонь.
В Москве автобус остановился прямо возле дома Чернецова на проспекте Вернадского. Водитель проводил Ильмиру в квартиру Александра и открыл дверь ключом, который ему дал журналист.
Квартира, где стали жить Ильмира и ее маленький сын, располагалась на втором этаже многоэтажки. Это было собственное жилье Чернецова, доставшееся ему от родителей. Первый год, пока сам жил на Кавказе, Александр сдавал квартиру, теперь, на второй год, сдать жилплощадь он пока не успел, да  уже и не придется...
            В Москве был другой ритм жизни, нежели в дагестанском селе. Там рано вставали и рано ложились, а целые дни проводили за работой. В  огромном городе Ильмира  не сразу  поняла, что здесь  все по-другому:  живут в бешеном  ритме,  иначе работают, и  ей  еще надо было привыкнуть  к этой новой жизни.
Проснувшись утром на новом месте, Ильмира  не могла поверить в то, что ей больше не придется совершать омовение для пятикратной молитвы, ей не верилось, что все это закончилось. Можно было снять надоевший платок - ислама в ее жизни больше не было. Зато теперь  пришлось всерьез подумать над тем, как ей теперь дальше жить. Денег Ахмета, которые он дал ей  в дорогу, хватит лишь на время, но потом они улетучатся и это произойдет тем более быстро, что маленький ребенок требует больших расходов. Образование у нее только среднее, специальности никакой. Единственное занятие, в котором Ильмира могла бы реализовать себя, - это швейное производство: в Дагестане, кроме непосредственной женской работы по дому, на досуге женщины занимались шитьем и преимущественно на машинках. Следовательно, из нее может получиться  швея, хотя записано это нигде не было. А это значит, что шить она могла только на дому. О чем и подала объявление  в местную газету.
            Уложив ребенка спать, Ильмира отправилась  в ближайший магазин, где выбрала самое  красивое  свиное  мясо.  Готовить свинину  Ильмира не умела – до сих пор ей это было не нужно. Никаких рецептов, включающих свинину, она тоже не знала. Знала рецепты с бараниной и можно было,  в принципе, попробовать свинину использовать вместо баранины, но за вкусовые качества такого блюда Ильмира не ручалась. Поэтому она просто пожарила мясо с луком, отварила  картошки и с превеликим удовольствием все это употребила. Она уже забыла  вкус свинины и сейчас не могла понять, почему  столько лет ей  возбранялось есть это мясо? Что в нем плохого? Почему оно грязное? Оно очень красивое и вкусное, надо еще купить.
           
 Ильмира с малышом возвращались с прогулки. Она пыталась затащить на крыльцо коляску, когда мимо них по тротуару проходил интеллигентного вида мужчина. Воспитание  в нем почувствовалось сразу: он щедро предложил Ильмире помощь.
            - Разрешите вам помочь? – обратился он к Ильмире.
            - Да, помогите, пожалуйста, - искренне улыбнулась она. – Только у меня второй этаж, а лифт не работает.
            Когда коляска была на месте, Ильмира пригласила мужчину выпить чая. Он не отказался.
            - Проходите на кухню, не стесняйтесь.
            Запотевший чайник был поставлен на стол, Ильмира разлила чай по кружкам.
            - Вы одна живете? – спросил вдруг гость.
            Она села напротив.
            - Да, одна. Это квартира одного моего знакомого, а он сейчас в командировке на Северном Кавказе.
            - Почему так далеко?
            - Он тележурналист.
            - Это ваш первый ребенок?
            - Нет: старшие дети далеко, со своим отцом.
            - Вас как зовут?
            - Ильмира.
            - А меня – Виктор.
            Виктор рассказал, что ему сорок  два года, был женат, но не повезло и уже восемь лет он один. От брака  он имеет дочь четырнадцати лет, а с женой прожил всего семь.
            - Это было время семейного кризиса, - коротко пояснил он. – Дочка  у меня родилась от случайной связи – я  в тот день был  в гостях, малость перебрал, а что было потом, помню смутно. Позже девушка сказала, что ждет ребенка, а я, как человек ответственный и порядочный, решил узаконить отношения,  да и ребенка, если честно, хотелось. Жена меня была младше на восемь лет и потому  через шесть лет  поняла, что поторопилась с замужеством, не нагулялась, так  вот мы и пришли к  разводу. Но продолжаем дружить, мы до сих пор в прекрасных отношениях. Пить я сразу же бросил, как только узнал, что буду отцом.
            - Почему  вдруг  так?
            - А как же? Я ведь  до ребенка  допился, чего уж дальше? Уж большего мне было не надо.
            - Вы любили свою жену?
            - Нет. Мы практически не были знакомы, так что времени на любовь у нас просто не было. И поэтому мы, когда решили пожениться, шли на определенный риск. Тем не менее прожили семь лет. У Ольги оказался уступчивый характер, а по натуре вообще не конфликтный.
            Ильмира же рассказала, что приехала в Москву из Беларуси, где остались ее родители, а ребенка родила на днях.
            - Как назвали? – проявил любопытство гость.
            - Исмаилом...[3]
           - Странное имя для русского ребенка,- оценил Виктор.
           - Да, - согласилась Ильмира. – Но мне нравится.
            Прошло несколько дней. За это время Александр не позвонил ни разу. Ильмира очень ждала его звонка, ей было тоскливо в чужой квартире. Правда, на пару часов в день забегал Виктор – попить чая, пообщаться. Забегал просто так, без цветов и шампанского, потому что приходил просто в гости. Вскоре Ильмира поняла, что не может обходиться без его общества и как только окрепла после родов, пригласила его пожить к себе.
            Тогда-то и позвонил  Чернецов. Ильмира подлетела к телефону в перекошенной ночной рубашке.
            - Обживаешься? – спросил Александр, даже не поздоровавшись. – У меня для тебя плохая новость. Твои родители погибли.
            - Как это «погибли»? – Ильмире показалось, что он врет.
            - Включи телевизор, посмотри. Я там на репортаже работаю. Вчера под Махачкалой произошла катастрофа – поезд сошел с рельсов. Обстоятельства сейчас выясняются. Пятьсот погибших, у одного из них нашли  паспорт  гражданина Беларуси на имя Белевича  Владимира Сергеевича. Тело твоей матери не нашли – она пропала без вести. Но есть все основания считать, что они ехали вместе и ехали к тебе  в гости.
            Словно земля ушла у Ильмиры из-под ног. Вокруг нее все поплыло, раздвоилось... Она осела  на пол и почувствовала дурноту.
            - Але, ты  меня слышишь? – кричал в  трубку Чернецов.
            Ильмира не слышала. В глазах  у нее стояли слезы, в ушах звенело и звуки не доходили. Потом  ее тело задрожало от рыданий. Трубка медленно сползла на колени.
            Где-то сзади надрывался ребенок, но Ильмира не слышала его. Вставать к малышу пришлось Виктору. Он и привел  Ильмиру в чувство, брызнул в лицо водой.
            - Мама, папа... боже, не может быть! – едва очнувшись, завыла она в истерике.
            - Что произошло?
            - Не знаю. Саша сказал, что катастрофа... Они погибли... – Ильмира поделилась с сожителем страшной новостью.
            - Так, может, мама жива? – высказал предположение Виктор.
            - А если нет? Мне надо туда поехать.
            - Что ж, поезжай.
            - Нет, я не могу... Я боюсь их увидеть... Я сейчас...
            Ильмира опять взялась за телефон и позвонила в Дагестан. Когда там ответили, Ильмира попросила позвать Ахмета – говорила она по-русски, чтобы ее труднее было узнать. И ее действительно не узнали, а больше того – не предполагали, чтобы  Ильмира осмелилась им звонить. Ахмет подошел быстро.
            - Это ты, Ильмира? – сразу же догадался Ахмет.
            Ильмира по инерции залепетала на лезгинском:
            - Ахмет, я знаю, что виновата перед тобой, но могу ли я  тебя попросить...
            - Я не хочу тебя знать, но я сделаю все, что в мои силах, - Ахмет нарочно не называл ее по имени.
            - Мне сообщили, что под Махачкалой потерпел крушение поезд... там могли ехать мои родители... ко мне в гости...
            - Я знаю, что произошло, - спокойно сказал Ахсмет.
            - Они погибли? – не помня себя от ужаса, вымолвила Ильмира страшный вопрос.
            - Не знаю.
            - А не мог бы ты узнать, аллахом тебя прошу, Ахмет! Ты же знал моих родителей... сходи на место аварии...
            - Я знал, что ты позвонишь, как только тебе станет все известно. В этом я могу тебе помочь. Я схожу туда, а потом тебе позвоню. Скажи номер.
            Ильмира не знала номера, но увидела его на телефоне и назвала бывшему мужу. В трубке продолжалась пауза и Ильмира позвала  Ахмета.
            - Я здесь, - отозвался он.
            - Ахмет... Неужели  ты  меня простил?
            - Аллах простит, - уклончиво ответил муж, - а я спас тебе жизнь.
            На месте окажется, что тело матери  Ильмиры было среди неопознанных, Ахмет его тут же опознал, а с Владимиром Сергеевичем они ехали в разных вагонах. При Елене Геннадьевне никаких документов не нашли. Ахмет взял на себя заботу по возвращении тел в Беларусь. Завтра тела погибших Белевичей будут доставлены на родину автобусом Ахмета. Об этом он и сообщил  бывшей жене. Ильмира в срочном порядке выехала на родину, оставив ребенка соседке.
            Хоронила родителей Ильмира по-христиански и одна, Ахмет на похоронах не присутствовал. Ильмира не могла и придумать, чем она обязана своему бывшему мужу после того, что сделала. Бедные ее родители, они даже не успели узнать, что она больше не жена Ахмету и уже не живет с ним...
            В Коране написано, что к смерти близкого человека нужно привыкнуть, ведь это будет происходить всю жизнь. Каждая душа должна пройти через смерть. Поэтому смерть нужно воспринимать спокойно и сдержанно. Ильмира так ее и принимала. За двадцать лет жизни в исламе она научилась следовать заповедям и тексту писания.
            Кладбище было за городом. Вернувшись в город, Ильмира почувствовала, что он стал ей чужим. Город до неузнаваемости изменился: появились новые микрорайоны, развилась инфраструктура, даже некоторые автобусные маршруты изменили сове направление. За двадцать лет прошла целая жизнь. А во дворе Ильмиры, некогда ей родном, жили какие-то новые, чужие люди. Здесь было какое-то все не то, ей даже ночь переночевать было негде... Ильмира поняла, что в этом городе ее больше ничего не держит.
            На крыльцо поднималась маленькая седая старушка с хозяйственной сумкой. Ильмира присмотрелась: это была их соседка с пятого этажа, подруга семьи, которую называли просто: тетя Люба.
            - Теть Люба, здрасьте! - окликнула ее Ильмира.
            Та обернулась.
            - Здравствуйте, - ответила равнодушно. Ильмира пошла следом за ней, юркнула в подъезд... и вдруг застряла возле собственной квартиры. Наблюдательной соседке показалось странным такое пристальное любопытство.
            - Что вы уставились на эту дверь?
            - А там кто-нибудь живет? – спросила загадочно Ильмира.
            - Живут, кончено. Белевичи, муж и жена, - неласково отвечала тетя Люба. – Дочка еще у них есть, только далеко она. Лет двадцать уже как  замуж за чурку вышла, так ни разу сюда и не приезжала. А вам что надо-то?
            Ильмира посмотрела на тетю Любу полными слез глазами.
            - Вы правы, тетя Люба, я мерзавка. Я действительно не приезжала и за это осуждаю себя. Но зачем вы мне врете? Ведь вы знаете, что мамы с папой больше нет...
            Соседка дотошно вгляделась в странную женщину.
            - Ильмирка, ты, что ли? Господи, тебя и не узнать! Как ты изменилась!
            Ильмира обняла старую соседку.
            - Теть Люба, я приехала их хоронить. Они ехали ко мне в гости и в Дагестане погибли... поезд потерпел крушение... – Она разрыдалась.
            Тетя Люба привела Ильмиру  к себе домой, усадила, дала валерьянки и еще чего-то на травах. Попросила рассказать о себе и о том, что случилось.
            - Столько всего было, теть Люба! У меня дети выросли... разве можно все рассказать за один день?
            - Как ты жила-то там, в Дагестане?
            - Плохо. Я быстро поняла свою ошибку. Зря  я  пошла замуж  за Ахмета.
            - Он что, такой плохой?
            - Нет, он хороший. Он замечательный человек. – Помолчала. – Он спас мне жизнь.
            - А что было-то?
            - Я виновата, тетя Люба, только я  одна. А Ахмет  спас меня от расправы своих предков.
            Потом тетя Люба подсказала Ильмире, что она может переночевать в квартире родителей и вообще она теперь наследница этой жилплощади. Ильмира призадумалась:  а ведь и правда, она может претендовать на эту квартиру!
            Ильмира вошла в отчий дом, где не была уже много лет. В квартире все изменилось: был сделан ремонт, обновлена мебель, современная бытовая техника. Ильмира не узнала родительскую квартиру! Чувствовалось, что жизнь не стояла на месте. Ильмира плюхнулась на мягкий диван, задумалась, осмотрелась и вдруг поняла, что ей очень не хватает детей. Она ведь уехала, а с ними не простилась. Как они там, все шестеро? И пришла к  ней мысль попросить Ахмета, чтобы он организовал ей встречу с детьми.
            Ильмира снова несмело набрала длинный номер. Несколько секунд там сначала шипело и шумело, потом  ответил кто-то из мужчин, но кто – разобрать было трудно.
            - Позовите, пожалуйста, Ахмета! – быстро попросила Ильмира.
            - Кого позвать? – переспросили в Дагестане.
            - Ахмета! Ахмета! – громко повторила Ильмира. Не знала она, что из Беларуси с Дагестаном была плохая связь и ее с той стороны едва слышат.
            Через несколько секунд она опять услышала голос бывшего мужа.
            - Ахмет, здравствуй, дорогой.
            - Почему тебя так плохо слышно?
            - Я из Беларуси звоню – может, поэтому?
            - Как твои дела? – участливо спросил Ахмет.
            - Плохо. Я сейчас на родине, в своей квартире... я с похорон тут задержалась. Мне очень тоскливо, Ахмет. Мне не хватает детей. Я уехала и даже  с ними не попрощалась.
            - Ты хочешь, чтобы я тебе их привез? Скажи мне свой московский адрес и в субботу жди нас в гости.
            У Ильмиры будто крылья за спиной выросли:
            - Ахмет, зачем ты это делаешь? Я ведь перед тобой так  виновата...
            - Я люблю тебя, разве этого мало?
            Утром Ильмира наведалась в местный  ЖЭС - узнать, можно ли ей получить в наследство родительскую квартиру.
            - Паспорт давайте, - сказали ей в окошке.
            Ильмира подала документ российского образца, выданный гражданке России, с пропиской в Республике Дагестан.
            - Так вы здесь даже не прописаны? - удивилась девушка в окошке.
            - Нет.
            - Тогда не имеете. Разве что по праву наследства или завещания, если оно было на вас составлено. А чтобы стать наследницей этой квартиры, вы должны доказать, что вы их дочь.
            - Каким образом это можно сделать?
            - Документально, или же найти свидетелей, которые могут подтвердить, что вы когда-то здесь жили и действительно являетесь  дочерью Белевичей. На  данный  момент эту квартиру вы можете только купить...
            В общем, требовалось собрать гору  бумаг и документов, многие из которых и вовсе остались в Дагестане. А вся эта процедура - дело долгое, хлопотное и затратное. Как поступить, Ильмира решила подумать. А  через сутки она вернулась в Москву - ждать субботы. Встреча с детьми сейчас была для нее важнее.    
            Ахмет действительно привез ей детей - только для того, чтобы она могла проститься с ними. Ильмира встречала их на перроне Казанского вокзала, куда прибывают поезда с юга  России.
            Пятеро детей увидели мать еще из окна вагона, и сердца  у всех  радостно забились. Младшие детишки счастливо закричали. Старшие подняли младших на руки и скорым шагом  направились  к матери.
            - Мои хорошие, мои дорогие, как я по вас соскучилась! – спешила обнять и расцеловать каждого своего ребенка Ильмира. – Но как  я перед вами виновата, аллах мой, если вы только знали!
            Но среди детей не было  старшей дочери.
            - А где  Гузель? – спросила Ильмира.
            - Гузель уехала в Махачкалу  учиться, - коротко ответил Ахмет.
            - Вы все-таки ей разрешили...
            - Да, на семейном совете было решено разрешить ей это. И вот еще что, Ильмира: не звони больше Рахмедовым домой, а то там уже подозревают. Я вот тут тебе номер написал – это мой сотовый, звони прямо мне, но по пустякам не беспокой, пожалуйста.
            Ильмира увидела на голове у  Гульнары платок и от этого дочкиного убранства ей стало дурно, на глаза навернулись слезы. Она боязно протянула руку к детской головке.
            - Мамочка! – заплакала  Гульнара, - я не смогла прыгнуть! Я стояла на скале, но не бросилась: испугалась. Я трусиха...
            - Я тебя не понимаю, - сказала ей в ответ Ильмира.
            - Она, оказывается, стала невестой, - небрежно пояснил Ахмет, - и из-за этого хотела сброситься с  утеса в реку. По чистой случайности там ее обнаружил  Таймураз Абдулаев, который ее оттуда снял.
            - Ахмет, Гульнара боится замужества... – сконфузилась Ильмира.
            - Ты знала, что она невеста, и промолчала. Почему?
            - Да потому! – грубо ответила Ильмира. – Не захотела, так и не сказала! Ахмет, я прошу тебя как отца: дай ей хотя бы школу закончить!
            - У меня и в мыслях не было отдавать Гульнару  сейчас замуж... Но она стала невестой, и об этом должны знать все! Ей положено носить платок!
            Ильмира собрала всех детей в кучу и крепко обняла.
            - Спасибо, Ахмет, что ты мне их привез!
            Но муж бросил на нее брезгливый взгляд.
            - Прощайся с ними скорее, и мы поедем!
            - Как? – изумилась Ильмира. – Ты не позволишь мне сводить их домой, показать, где  я теперь живу? И сам не зайдешь?
            - Мы бы сделали это, если бы ты не пришла нас встретить, а теперь нам некогда, - все так  же отчужденно ответил  Ахмет.
            - Мама, мамочка, - наперебой вопрошали дети, - почему ты уехала?
            - Так было необходимо, родные мои.
            - А когда ты опять приедешь?
            Ильмира не выдержала.
            - Ахмет, неужели тебе лучше, чтобы эта семейная драма происходила на улице, у всех на виду? Брось: теперь ты  в моей власти, а я могу тебе указывать. И имей в  виду, что я снова православная, а твоя вера мне не нужна!
            Ахмет от неожиданности вздрогнул, но понял, что жена права. И угрюмо согласился пойти следом за женой.
            Ильмира прощалась с детьми долго и трогательно. Это была чистой  воды драма, как она сама сказала.
            - Мама, кто это? – спросили средние дети, вдвоем оказавшись у детской кроватки, в которой лежал младенец.
            Ильмира вздрогнула:
            - Ах, это... Это ребенок  чужой  крови, из-за него  я  здесь. Вы еще маленькие, но вряд ли поймете меня даже когда вырастете. Ладно, я не буду вам это рассказывать... мне тяжело, - пыталась уйти она от ответа. Но это ей не удалось: Анвар взял мать за локоть и посмотрел в глаза:
            - Мама, скажи честно: это ребенок от чужого мужчины?
            - Анвар, ты уже взрослый и должен все понимать сам, но ты никогда не поймешь, что между мной и твоим папой всегда стоял религиозный барьер. Сынок, я воспитана и выросла  в другой религии – я родилась православной. Я христианка. Чтобы выйти замуж за твоего папу, я должна была принять ислам. И я его приняла, но осталась сама себе госпожой.
            - Анвар, - подошел к парню Ахмет, - отойди от матери, не трогай. Аллах ей судья.
            - Ахмет, - робко сказала Ильмира мужу, - попроси детей попробовать торт, который  я купила  к их приезду... Я сама боюсь... Анвара...
            Впрочем, только старшего сына и пришлось уговаривать, все остальные дети не понимали греха матери и потому не осуждали ее. Анвар же, узнав причину материнского  отъезда, сразу переменил свое к ней отношение и по доброй воле за стол бы не сел, но вмешался отец и приказал ему сделать это. Однако за столом Анвар избегал даже смотреть на мать.
            На прощание она дала наставление  Анвару:
            - Сынок, скоро пора замуж  Гузель. Аллахом тебя прошу, отдавай ее только за хорошего человека. И себе бери девушку прилежную.
            - Анвар в следующем призыве уходит в армию, - вмешался Ахмет, - так что решать судьбу Гузель придется мне.
Стоя на вокзальном перроне, дети крепко обняли мать, только  Анвар остался непреклонен. Ахмет вообще не подошел к жене, считая, что он свою роль перевыполнил.
            Дети уехали навсегда.
            Назавтра Ильмира впервые за много лет пришла в православную церковь, трижды перекрестилась справа налево и обратила взор на иконы. Потом купила девять  свечей и поставила: две – за упокой родителям и семь - за здравие Ахмету и своим шестерым детям, бывшим теперь от нее далеко. И ее не смущало то, что все ее дети и муж – мусульмане, а свечи поставлены в христианском храме. «Даст бог, - думала Ильмира, - мои молитвы дойдут и до вас. Мы едины, хоть и разной веры...» И поступать таким образом Ильмира будет теперь регулярно...
            Не успела Ильмира проводить детей, как  свалилась новая беда: позвонила тетя Люба из Беларуси и сообщила, что в их подъезде взорвался газ, и взрывной волной разрушило полподъезда, и под этот удар попала квартира Белевичей. Взорвавшаяся квартира находилась этажом выше – как раз над ними. Пять квартир по стояку и три – по соседнему восстановлению не подлежат. Ильмира поняла одно: родительской квартиры больше нет и претендовать ей не на что...
 
            Ильмира потеряла счет  времени и совсем забыла о том, когда Александр должен был вернуться из командировки. А он вернулся рано утром и обнаружил в своей кровати мирно спящего рядом с Ильмирой постороннего мужика. Чернецова захлестнула волна возмущения и злости, он подскочил к мужику и в два счета выдернул его из кровати, сбросил на пол. Так же обошелся и с Ильмирой.
- Сука! – взревел Чернецов и влепил ей мощную оплеуху. – Б…дь! Так вот ты чем  занимаешься  в мое отсутствие! И в моей квартире, в постели! – Александр ударил  Ильмиру ногой в лицо.
- Помогите! – дико заголосила она. – Витя! Убивают!
Виктор бросился было на Чернецова, но улетел  в угол, сраженный здоровым кулаком. А ударившись головой, и вовсе затих.
- Саша, я больше не буду! Отпусти меня! Прости!
- Дрянь! Я из-за тебя рискую жизнью, иду наперекор твоему мужу, а ты, проститутка, в моей квартире бл...вом занимаешься!
Крики разбудили ребенка.
- Ребенок плачет, слышишь?
Но Чернецов не слышал. Он продолжал охаживать Ильмиру ногами, избегая прямого попадания в голову; когда Ильмира пыталась приподняться, увесистые кулаки Александра с новой силой обрушивались на ее  слабое тело.
- Ильмира, я предупреждаю один раз, на второй раз я наказываю!
Плач ребенка насторожил соседей. Сосед из-за стенки первым прибежал к Чернецову и замолотил в дверь.
Садист сразу угомонился. Ильмира принялась взывать о помощи.
- Заткнись! – замахнулся  на нее Чернецов.
Ильмира послушно затихла, хотя всем телом продолжала вздрагивать. Но криком захлебывался ребенок в соседней спальне, надо было его успокоить.
Александр вошел в спальню, приблизился к кроватке. С любопытством взял малыша на руки и принялся качать, одновременно разглядывая его. Тем временем Ильмира стала медленно подниматься, но дикая боль по всему телу снова опрокидывала ее на пол.
Ребенок  был сильно напуган  ревом, доносившимся из-за стенки, - и это все, что он был способен определить в  своем возрасте. Только испуг от громкого шума. Малыш не был голоден, был он и сух. Чернецов с интересом рассматривал сынка, и им вдруг овладели неожиданно теплые чувства  к этому крохотному человечку. Александр приблизил малыша  к себе и поцеловал его в крошечный лобик.
В дверях, наконец, появилась Ильмира.
- Дай ребенка, - протянула она руки.
- Уйди с глаз моих долой, я не хочу тебя видеть! – прогремел Чернецов. – А  ребенок этот – мой!
- Он плачет...
- Не вводи меня в грех, Ильмира. Не вынуждай бить тебя, ты этого не стоишь.
- Тогда успокаивай его сам.
- И с удовольствием, тем более что я – отец...
Ильмира пошла прилечь на диван. Тело дико болело. Она опасалась, чтобы не было никаких переломов. Лежа и думая об этом, она не заметила, как ребенок успокоился.
Но не успокоилась  ее боль.
- Саша, - жалобно попросила  Ильмира, сдавшись, - вызови мне, пожалуйста, врача:  у меня все тело ломит, боюсь, чтобы переломов не было.
- Что ты говоришь? У тебя же обязательно спросят, откуда ушибы?
- Честное слово, я не скажу, что это ты меня побил. Какой бред, Саша: это обычная бытовуха, сегодня такое происходит каждый день почти со всеми...
- А если тебя заберут, кто тогда с ребенком останется?
- Люду попроси, соседку. Она не откажет. Мы с ней подружились, да и свои  дети  у нее есть...
... «Скорая» увезла Ильмиру с подозрением на переломы.
Чернецов в эту ночь не спал, всю ночь напролет  глушил пиво, мешая его с водкой. За этим занятием его и застукал сосед по площадке.
- Здоров, Санек! Ты что это на ночь глядя сюда забрел?
- А ты чего?
- Я домой иду от приятеля, только трезвый совсем, так чтобы жена поверила, что я там был,  я сюда завернул.
- А  я наоборот обиду заливаю...
- Кто ж тебя так обидел?
- Да мусульманка моя.
- Какая?
- Которая  живет в моей квартире.
Сосед удивился:
- Да рази ж она мусульманка? Она и не похожа на нее нисколько...
- Да и я думал, что не похожа, только муж у нее  дагестанец, она с ним двадцать лет на Кавказе прожила. А чтобы выйти за него, приняла ислам.
- Вот дура! – оценил сосед. – Ведь это такая жестокая религия... А что она у тебя-то делает? Где ее муж-джигит?
- Джигит остался на родине, а ее со мной отпустил. Беда его в том, что он любит Ильмиру, потому и не убил, как по их закону положено.
- А за что ее убивать?
- Я сам было ее чуть не убил... – Чернецов  сделал паузу. – Гриша, важно то, что  я видел у себя, когда вернулся из командировки...
Выслушав рассказ Александра, Григорий вздохнул:
- Да, Сашок, бабу ты завел – дрянь! Она перебыла со всем подъездом, скажу тебе честно. И не скрою, что и со мной  тоже была. Меняла мужиков как... не знаю что. С одним, правда, жила постоянно, а он вроде ничего мужик... непьющий, работает где-то... Но в его отсутствие она часто по другим мужикам бегала. Однако какие вещи твоя Ильмира вытворять способна – это даже не знаю, как назвать. Всегда начинала она, указывала, как надо и как  хорошо, показывала, как она любит. А любит она, скажу тебе, по-всякому, даже такие вещи, которые юридически считаются извращениями. Я не буду расписывать все, что я с ней пережил, щадя твои чувства и уважая тебя. Это при  том, что встречались мы с ней всего два раза. Неужели ее джигит всему этому научил? Сколько я знаю, мусульманские мужья в постели  сдержанны... хотя, может, я ошибаюсь.
- Наверно, ошибаешься. Но до свадьбы она точно ничего этого не умела.
Дикая  злость  закипала в Чернецове после рассказа соседа. Потихоньку он сжал кулаки. Так бы вот, кажется, сейчас и задушил гадину.
- Я пошел ради нее на такой риск, Гришка... Мог бы оказаться убитым ее мужем, жизнью рисковал ради того, чтоб увидеть, какая она на самом деле...
- Да ты любишь ли ее?
- В Дагестане – любил, но теперь вижу, что это была не любовь. Я просто развлекся с нею, во многом потому, что никак не ожидал встретить в такой дикой местности среди мусульман такую свободную женщину.
«Свободная женщина» залечивала раны две недели. Домой уходила одна, Александр ее и не встречал и ни разу не пришел навестить. Ильмира не обиделась.
Чернецов явился поздней ночью и сразу  начал настаивать на интимной ласке. Но, к своему удивлению, Ильмира не хотела близости. Может быть, сказывалось ее еще болезненное состояние, а может быть, брало отвращение к Чернецову. Словом, она отказала, увернулась. Александр изменился  в лице.
- Не понял... Это что еще за новости? Я тебе что, противен?
- Саш, прошу, давай не сейчас... давай завтра. Я еще не здорова, пойми.
- Нет, я  не пойму. Я обижен. Почему других обслуживаешь?
- Прошу тебя, не начинай, - взволнованно перебила Ильмира.
- Почему? Я как раз об этом и хочу с тобой поговорить. Давно ты гуляешь?
- Саша, я же прошу тебя... Зачем ты делаешь все наоборот?
- Затем, что я  хочу знать, кого я привез с Кавказа и поселил у  себя дома, ради кого рисковал  жизнью...
- Извини, Саша, но ты трус, - опять перебила Ильмира. – Вспомни, сколько раз я просила тебя – еще там, в Дагестане – чтоб ты выкрал меня и увез куда подальше, а  что я слышала в ответ? Знаешь, если бы  Ахмет  нас не отпустил, он мог бы убить нас обоих, и мне кажется, что ты бы лучше предпочел умереть.
- А хочешь правду? Я никогда не любил тебя, Ильмира, мне просто нравилось проводить с  тобой время.  Я не ожидал, что в горах мусульманской местности встречу женщину – христианку по крови и по происхождению, которая к тому же оказалась такой страстной.
- Ты врешь, когда говоришь, что не любишь меня. Я знаю, что это не так. В пещере ты любил меня не только физиологически. А если тебе интересно знать, кто же я на самом деле, я тебе скажу: я люблю мужчин всем телом, и что хочешь со мной, то и делай! Я не могу долго жить без мужика!
- Хорошо. Предположим, то, что я  видел, было минутной слабостью, но впредь пообещай мне, что ты больше никогда этого не повторишь. У меня дома не бордель. Больше никогда  я не увижу  в своей хате постороннего мужика. Если, конечно, ты хочешь остаться в моей квартире и... живой.
- Ты мне угрожаешь? – засмеялась Ильмира. – Ты – мне? Это после того, что ты оказался  таким  трусом, ты  думаешь меня убить? Ха-ха! Да что ты видел-то? Виктор – мой сожитель, мы живем уже давно, а ты видел нас просто спящими.
- Еще скажи, что вы просто так лежали...
- Это наше дело. Но обещаю: в твоей квартире такое  больше не повторится...
При следующей встрече  Виктор предложил ей расстаться.
            - Нет, Витя, ни в коем случае! – испугалась она.
            - Я не хочу, чтобы этот псих меня в следующий раз убил.
            - Да ты здесь ни  при чем – это  я одна во всем виновата. К тому же он мне никто, нас  ничего не связывает.
            - Однако повел он себя совсем не так, как следует вести себя равнодушному человеку...
            - Этого больше не повторится, обещаю тебе. Витя, я сама  к нему ничего не испытываю, а ты... ты... – Ильмира запнулась, сомневаясь, стоит ли признаваться. – Ты... мне дорог. Не знаю, люблю ли  я тебя, но я дорожу твоим присутствием. Мне очень важно, чтобы ты был рядом со мной. Я не хочу тебя терять.
            Он обнял ее.
            - Выходи за меня замуж, - предложил вдруг. – Давай создадим полноценную семью, родим общего ребенка. Позволь, я заберу тебя от этого психа.
            - Куда? К твоим родителям?
            - Неважно, это уже мои заботы.
            - Извини, Витюша, но не пойду. Я не хочу замуж.
            - У тебя больше не будет мужа-джигита...
            - Все равно.
            - Ильмира, что ты предлагаешь? Мы около года уже с тобой жили вместе, пока нам никто не мешал. А теперь вернулся хозяин... Как нам быть теперь? Сношаться  у него под носом? Нет уж, спасибо. Это он мне по лбу врезал только за то, что я тихонько рядом лежал, а что будет если...
            - Ты его боишься? – блеснула у Ильмиры догадка.
            - Я рассуждаю практично, - резко ответил Виктор, - к тому  же у каждого человека  присутствует элементарный инстинкт самосохранения. Если я знаю, что меня могут убить, почему я должен  этого молча ждать?  Ильмира, ты мне тоже дорога и я  хочу быть вместе  с тобой, как ты не понимаешь?
 
            Ильмира стирала белье в  ванной. Александр молча наблюдал за этим, а когда машина остановилась, окликнул Ильмиру.
           - Можно с тобой поговорить?
            - Поговори, я слушаю.
            - Вот ты живешь в моей квартире, сожительствуешь с другим мужиком... Как ты себе это представляешь?
            - Больше ты его здесь не увидишь.
            - Я не об этом. Может, тебе снять отдельное жилье?
            - За что? Тех денег, которые я получаю с заказов, мало...
            - Значит, тебе денег  не хватает... – загадочно произнес Чернецов. – Ладно, я тебе помогу...
            На следующий день Александр привел в дом женщину – высокую, красивую блондинку модельной внешности.
            - Знакомься, - сказал он Ильмире, - это Настя. Это девушка, которую я люблю. Мы вместе   с ней работаем на телестудии, а теперь будем вместе жить. А ты, Ильмира Владимировна, будешь моей домработницей, а я буду платить тебе за это деньги.
            От такого цинизма Ильмира потеряла дар речи. Она раскрыла рот и стала как рыба хватать воздух, что-то хотела сказать, но слова не шли.
            - Ну что ты молчишь? – продолжал тираду Чернецов. – Улыбнись, я ведь предлагаю тебе работу. Я создам удобные для тебя условия труда и буду платить тебе деньги, при  этом, заметь, разрешу пока пожить в моей квартире…
 
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
 
Любовники
         Так они и жили втроем: Александр, Настя и Ильмира.  Ильмира с ребенком в одной комнате, Чернецов с Настей - в другой. Рабочий график Чернецова был таким, что он или возвращался  ночью, или вообще не ночевал дома. Но уж если ночевал, то Ильмире невольно приходилось каждую ночь слушать ахи и стоны и бесстыжую возню за стенкой. Успокоить парочку Ильмира не могла. При этом она жила в квартире на правах домработницы. В ее обязанности входила уборка квартиры, готовка и мытье посуды. Два дня  в неделю ей полагались выходные, когда она имела право ничего не делать. В принципе, условия работы и режим Ильмиру вполне устраивали.
            Хотя  Чернецов постоянно повторял, что он свободный человек  и волен жить так, как  хочет и их ничего не связывает, Ильмира все равно чувствовала себя как его вторая жена. К Насте она относилась сдержанно, хотя ей, конечно, неприятно было видеть рядом с  собой соперницу. Из-за этого Ильмира чувствовала себя лишней. В сущности, она такой и была...
            С Настей  Ильмира подружилась - опять же, как с  формальной второй женой. Да и Настя отвечала ей взаимной дружбой. К тому же Настя оказалась очень положительной девушкой, вот только курила много. К Ильмире она совсем не ревновала.
            Настя была намного моложе Александра и очень хотела иметь детей, поэтому, наверное, и полюбила Исмаила. И мальчик ее тоже полюбил, с удовольствием шел к ней на руки. Теперь Ильмира могла ребенка при случае оставить с Настей, а сама бежала на свидания с Виктором. Так проходило время.
            Ильмира  нарезала салат и кипятила чайник, Настя незаметно пришла на кухню.
            - Доброе утро, - поздоровалась вежливо.
            - Привет! - откликнулась Ильмира.
            - Ты чем-то занята? Тебе помочь?
            - Что ты, не надо! Сейчас чайник подойдет, кофе попьем.
            Настя достала сигареты.
            - Будешь? - предложила Ильмире.
            - Буду, - твердо сказала она.
            Настя научила ее курить. И хотя Ильмира никогда не одобряла эту привычку у других, сама  попробовала если не с удовольствием, то охотно. Она даже не колебалась, когда Настя ей предложила. В первый раз, конечно, затяжка не получилась, но с тех пор прошло столько  времени... Теперь Ильмира курила с упоением. Прожив на свете сорок лет, о табачном дыме она знала только со стороны, а тут вдруг испытала на себе, и это дело ей понравилось. Дымила она не ради развлечения, а как  заядлая курильщица.
            Сделав несколько  затяжек, Ильмира схватилась за голову.
            - Черт... Как голова сильно закружилась!..
            - От сигареты? - не поняла Настя.
            - Не знаю, отчего. Это уже не в первый  раз...
            - Давно?
            - Не помню. Но,  в общем, да.
            - Задержка есть? - допрашивала Настя.
            - Какая «задержка», Настя? Я два месяца назад только ребенка кормить перестала, цикл еще не восстановился.
            - Тогда расслабься!
            Настя встала налить кофе.
            - Насть, а у вас с Сашкой это серьезно?
            - Мы знакомы восемь лет, я тогда только пришла на телевидение после МГУ. Он вроде бы глаз на меня положил - так мне показалось, но ни о чем таком не говорил. А незадолго до своей командировки на Северный Кавказ предложил мне встречаться. Было несколько раз.
            - Ты никогда не была замужем?
            - Нет. Сашка, правда, тоже не обещал.
            - Ты  с ним встречаешься без всяких надежд на перспективу?
            Настя тоскливо промолчала.
            - Мне с ним удобно... Как-то так приятно, что он есть рядом. Хотя, должна сказать, сколько  я его знаю, субъект он опасный.
            - Это точно. Он тебе предложил жить вместе... просто так, взял и предложил? Без всяких  предисловий и обещаний?
            - Так и сказал. Приглашаю, говорит, жить к себе. Я почему-то сразу согласилась.
            - Ты ему поверила?
            - Того, что он поведет меня в загс, я, конечно, не жду. Но вполне согласна и на гражданский брак.
            - Он пьяница?
            - Честно сказать – не знаю. Употребляет – это да. На работе он пьяным замечен никогда не был, а на корпоративах  вел себя прилично. Пил – да, но не больше других.
            - Он правда одиночка?
            - Да. У него никого нет – ни родных, ни друзей. Так, только несколько знакомых и коллеги по работе.
            - А как ты смотришь на то, что у нас с ним общий ребенок? Он тебе не говорил об этом? Исмаил наш сын.
            Настя округлила глаза.
            - Это правда?
            - Абсолютная. Сашка был моим любовником в Дагестане. Только  ты его пока об этом не спрашивай - вообще, не подавай виду, что знаешь. Поживи некоторое  время и посмотри, что будет. Может  это я ошибаюсь...
            - Он мне говорил, что знаком с тобой, но не говорил, где именно вы познакомились.
            - В ауле под  Дербентом. Я тогда замужем была за лезгином, а Сашка заметил, что у меня лицо славянское... так вот и случилось.
            - А как ты попала в Дагестан?
            - У меня в детстве подружка была, тоже Настя... Где-то она сейчас? (Ильмира на мгновение отвлеклась). Благодаря ей мы с Ахметом и познакомились. Он был Настиным соседом по подъезду, а я тогда еще  в школе училась... - Ильмира начала рассказывать о себе.
 
            Когда Ильмира выбежала из подъезда, за ней следом пошел какой-то мужчина, до сих пор ожидавший на скамейке. Шел он тихонько, но торопливо, чтобы не выпустить  Ильмиру из вида. Она села  в автобус, он сел вместе с ней. Ильмира не придала этому  значения, потому что мужчина был как мужчина, обычный  пассажир. Вышел он тоже вместе с ней и увидел, как под крышей торгового павильона Ильмира обнялась  с незнакомцем. Их встреча была чересчур любезной. Странный прохожий что-то записал себе в блокнот. И достал сотовый:
            - Добрый вечер, Александр, это я. Ваша дама сейчас встретилась  с каким-то мужиком и они в обнимку пошли во дворы - по-видимому, в квартиру.
            - Очень хорошо. Проследите, сколько она там пробудет.
            - А если до утра?
            - Я вам за это и плачу...
            ...Ильмира и Виктор скромненько отдыхали в постели. Отдых прервал звонок сотового. Ильмира  полезла в сумку.
            - Здравствуйте. Вы по поводу заказа? Все давно готово. Хотите подойти? Завтра? Хорошо. Когда вам удобно? Все, решено: к шести часам я вас жду. - Она отключилась.
            - Кто звонил? - спросил Виктор.
            - Заказчица одна по поводу юбки. Завтра хочет забрать. Вить, скажи, ты действительно хочешь, чтобы  я  с тобой была?
            - Да.
            - Тогда до каких пор мы будем продолжать эту неопределенность? Как долго мы будем таскаться по съемным квартирам? - Она закурила, поднялась.
            Виктор тоже поднялся, забрал у нее сигарету.
            - Во-первых, не кури в постели, сколько раз тебя просить? А во-вторых, я тебе говорил, что не могу привести тебя  к себе домой.
            - Можно снять отдельную квартиру... - Она отобрала сигарету и снова поднесла к губам.  - Можно даже общими усилиями... Ты хочешь ребенка... так? И что ты предлагаешь:  скитаться уже нам обоим? Куда мне вообще потом деваться? Чернецов меня и так не терпит, выживает со своим ребенком, а что будет, если появится чужой?
            - Ильмирочка, нужно еще немного потерпеть: этот вопрос решается. Я ищу квартиру через знакомых, чтобы цена была доступная... Пока  таких квартир на горизонте нет.
            - Может, и долго не будет... А на работе  у себя ты узнать не можешь? вы же строите жилье...
           
            Детектив явился к Чернецову прямо в офис телекомпании, журналист предложил гостю сесть.
            - Они вышли из дома рано утром, так же, как и вошли туда: в обнимку. Вместе провели ночь. Квартира, по-видимому, снята для встреч. Правда, что они  конкретно там делали, я не выяснил: может, это явочная квартира...
            - С таким складом ума вам нужно быть разведчиком, а не частным детективом, - усмехнулся Чернецов. - Но вы видели того мужика? Можете его описать?
            - Могу. Ростом выше среднего и, кажется, светлый.
            - Все ясно: это тот, которому  я в лоб дал. Эдуард Васильевич, вы можете навести о нем справки?
            - Могу собрать хоть целое досье. Только я дорогой детектив, я вас предупреждал...
            - Да и я журналист не бедный... Меня интересует все: кто он такой, откуда, чем дышит. Может компромат на него какой имеется...
            - Вам это срочно надо?
            - Абсолютно нет! Вы делайте, как вам удобно, я за ценой не постою...
 
            Ильмира открыла дверь. На пороге  стояла заказчица юбки вместе с миловидным молодым человеком.
            - Мой брат Юрий, - представила заказчица.
            - Здравствуйте, - любезно поздоровалась Ильмира. - Проходите. Вам юбку сюда вынести или пройдем в мою комнату?
            - Как вам удобно. Давайте пройдем.
            - Напомните мне, пожалуйста, свою фамилию.
            - Огородникова.
            Ильмира  открыла шкаф и пошарила по вешалкам. Нашла юбку Огородниковой.
            - Ну, вот какая. Вам нравится?
            - Отлично. И, главное, все так, как я и хотела. Возьмите ваши деньги, - женщина протянула конверт.
            - Вы бы сначала примерили, может...
            Огородникова примерила юбку. Смотрелось идеально.
            - Я же говорила!.. - воскликнула заказчица. - Мы с вами снимали все мерки, мне все подходило... Я вам доверяю...
            - За доверие спасибо, конечно, но без примерки я вещь не отдаю: это мой принцип.
            - Спасибо вам огромное!
            - Пожалуйста! Если что - обращайтесь еще! - Ильмира проводила заказчицу до дверей.
            В дверях спохватился  Юрий и спросил стесняясь:
            - Ильмира, скажите, а у меня заказ вы можете принять?
            - А что вам угодно?
            - Вы ремонтом одежды не занимаетесь? мне пиджак подремонтировать нужно...
            - Приносите пиджак, там посмотрим...
            Юрий пришел уже завтра. Только вместо пиджака принес букет гвоздик.
            - Это вам за труд, - не церемонясь, гость сразу же протянул букет.
            - Я вас не понимаю, извините, - Ильмира отступила назад.
            - Я вас благодарю за работу, которую вы сделали моей сестре.
            - Но мы уже рассчитались...
            - А теперь примите благодарность от меня.
            - Что ж, спасибо. Ну проходите, хоть чаем вас  угощу.
            - Большое спасибо! - Юрий так обрадовался, как будто только и ждал приглашения.
            И тут ему навстречу выбежал ребенок.
            - Какой чудесный малыш! - оценил Юрий. - Ваш?
            - Мой.
            - Как назвали?
            - Исмаилом.
            - Сколько ему?
            - Год и три.
            - А муж где?
            - Я - мать-одиночка.
            - Я вижу, у вас на пальце кольцо...
            - Разве кольцо мешает мне быть матерью-одиночкой?
            - Вы правы. Стало быть, вы разведены?
            - Такие вопросы мне, извините, неприятны. Идемте лучше чай пить.
            Пока Ильмира наливала чай, Юрий ее пристально рассматривал. Он пришел к ней, собственно, затем, чтобы познакомиться: тогда,  в первый раз, швея Ильмира ему приглянулась и он решил узнать ее поближе, хотя и без всяких дальнейших обязательств. Юрий искал только развлечений и как-то сразу почуял, что эта швея - баба доступная.
            - А вы сами женаты? - задала встречный вопрос Ильмира.
            - Нет, и никогда не был.
            - А  лет вам сколько?
            - Тридцать два.
            - А мне сорок. Вас это не смущает?
            - Напротив: я люблю женщин, которые старше меня. Ильмира, можно вас пригласить на ужин?
            - Сегодня?
            - Вы хотите сегодня? Давайте сегодня!..
            Предложение Юрия было ею с удовольствием принято. Тут же она позвонила Виктору и предупредила, что не придет, сославшись на «трудные дни».
            В ресторане Ильмира не скупилась на кухню. Заказала щедро, попросила шампанского, предложила Юрию тост за знакомство. Но во время дегустации некоторых блюд чувствовала себя неважно, даже выходила в уборную, испытывая тяжелую тошноту.
            - Тебе не хорошо? - обеспокоенно спросил Юрий, когда она в очередной раз вернулась за стол.
            - Да. Меня мутит что-то, тошнит, даже в глазах темнеет... Боюсь, что сегодня я ни на что не гожусь, извини.
            - Я отвезу тебя домой. Сейчас вызову такси.
            Когда она приехала, дома уже был Чернецов. Он косо посмотрел на Юрия, а потом спросил, кто это. Ильмира ответила так:
            - Один хороший человек. На улице мне стало плохо, я  упала, он помог мне добраться до дома...
            Когда Ильмира потеряла сознание, Настя вызвала ей врача. Бригада «скорой» пробыла недолго, а уходя, фельдшерица бросила коротко:
            - Купите тест на беременность.
            - Но она же говорила, что это невозможно... - от растерянности пыталась спросить Настя.
            - Возможно, как видите. До свиданья.
            У Ильмиры был тяжелый обморок, она долго приходила в себя, а потом долго не могла встать  с кровати.
            - Я  в аптеку за тестом? - уточнила Настя.
            - Не надо: я и сама знаю, что это так.
            - Давно ты  догадалась?
            - Нет. Мне же не впервой, разве я ж не пойму?
            - Чей?
            - Витькин.
            - Он знает?
            - Нет. И не надо ему об этом знать, - слабым голосом говорила Ильмира. - Настя, я не буду рожать.
            - Сделаешь аборт?
            Ильмира кивнула.
            - Да. Мне детей хватит - у меня их и так семь штук. Мне уже надоело рожать. У меня уже сил нет. Шутка ли: восьмые роды - не каждый организм выдержит. Витька хочет ребенка, но я ему не скажу, что сделала. А узнает, так, надеюсь, поймет, если любит, и простит.
            - А почему же ты не предохранялась?
            - Настя, я так привыкла. В исламе  аборты  запрещены, поэтому я всех и рожала - столько, сколько бог пошлет. Никогда никакой контрацепцией не пользовалась. А теперь и не умею.
            Решение избавиться от ребенка пришло к Ильмире сразу же, как только она заподозрила очередную беременность. Только случилось это несколько раньше и почему до сих пор она не прервала беременность, Ильмира не знала. После семи вынужденных родов  аборт казался ей отдушиной. На следующий день  Ильмира наведалась в женскую консультацию и записалась на операцию.
            Несколько дней после аборта она отлеживалась, а потом позвонила Юрию сама и назначила ему встречу. Они весело провели время, сходили на выставку в музей, парк... Несколько раз встретившись, оба поняли, что пустые встречи утомляют. Оба уже вышли из того возраста, когда интересна бывает культурная программа, и в очередной раз Ильмира привела Юрия в квартиру, где она проводила время с Виктором. Он, кстати, никуда не делся: Ильмира теперь встречалась с обоими по три раза в неделю через день, а раз в неделю брала выходной. Правда, в дни цикла график менялся.
            С  Юрием ей не было скучно. Она готова была  визжать уже от одних только его касаний.  Секс ей нисколько не надоедал, она готова была заниматься им день и ночь. Но только с Юрием, Виктора же на всю ночь не хватало. Именно поэтому Ильмира не колеблясь завела себе нового любовника - она искала хороший секс - такой, как когда-то с Чернецовым. Виктор не мог ей этого дать, но все равно ее тянуло к нему, она чувствовала к Виктору привязанность. Но ни с кем  ей не хотелось ни длительных, ни серьезных отношений.
            Кто бы знал двадцать два года назад, что милая девочка Ильмира Белевич, вышедшая замуж  девственницей, окажется впоследствии отменной любовницей и темпераментной женщиной? Теперь, в свои сорок, она не могла обходиться без мужика и готова была обслужить любого. Вырвавшись из мусульманского плена, где ничего нельзя, и попав туда, где все можно, Ильмира Владимировна почувствовала себя свободной и пустилась во все тяжкие. У нее стерлись, а может быть, и отсутствовали всякие моральные принципы, всякие нормы или требования к партнеру. Ей было все равно, женат ли он, сколько  ему лет, какого он роста, например - очевидная разница не смущала. Ей вообще было все равно, что за человек рядом с ней, важно было лишь одно: какой он любовник. Единственное, что могло остановить Ильмиру, это внешность потенциального партнера. Если Ильмире человек был неприятен, если он ей не нравился, она не будет вступать с  ним в интимную связь. Ильмира всегда представляла себя рядом  в постели с новым мужиком и понимала, что если не сможет  ему дать, если ей будет противно, она не станет заводить с ним никаких отношений. Внешность – это было выше ее.
           
            - Она уже с двумя сразу встречается, - доложил детектив Чернецову  за обедом в ресторане.
            - Кто второй?
            - Не знаю еще. Молодой какой-то...
            - Да, это вполне в ее характере. Я сам когда-то делил ее с ее мужем.  Ладно, пусть. Давно они вместе?
            - Нет, меньше месяца.
            - А что тот, первый?
            - Представляю вам полное на него досье. Шаверин  Виктор Андреевич, сорок три года, москвич, образование высшее архитектурно-строительное,  разведен, имеет дочь-подростка, пятнадцати лет. Не судим, не привлекался, ни в чем криминальном замечен не был. Работает проектировщиком на комбинате домообслуживания. Характеризуется положительно...
            - Где проживает? - перебил Чернецов.
            - С родителями в квартире в центре, а родители - нерушимые консерваторы. Никогда не потерпят в своем доме гулящую бабу, к тому же разводную, еще и с дитем на руках не понять от кого. С Ильмирой, как я говорил, Шаверин  снимает квартиру для встреч...
            - Компромат на него какой-нибудь имеется?
            - Никакого: интеллигент и аристократ.
            - Да, и имеет любовную связь на стороне...
            - Ну, так он свободный мужик...
            - Дайте-ка мне это досье, я сам с ним познакомлюсь на досуге...
В тот вечер Чернецов пришел домой пьяный. Ильмире уже приходилось сталкиваться с пьянством Александра. Поначалу она, конечно, боялась его пьяного, ведь  к пьющим людям не привыкла, а в последние двадцать лет и вовсе жила там, где пьяниц нет. Но потом заставила себя привыкнуть к этому, понимая, что ей придется жить с выпивохой. Слава богу, пьяный Чернецов чаще всего вел себя тихо – просто спал, но бывали случаи, когда он и шумел. В таких случаях  Ильмира хватала ребенка и бежала прятаться по соседям, хоть бы у того же Гришки. Когда Сашка успокаивался, она возвращалась домой. Сейчас Сашка повел себя тихо, мешком свалившись на пол прямо в дверях. Его ноги не держали. Настя и Ильмира затащили его на диван, а до дивана волокли волоком; пока тащили, Чернецов вовсю матерился и грозился потом проучить «проклятых баб». «Проклятые бабы» небрежно бросили его на диван и ушли. Всю ночь стены дрожали от его храпа. Ближайшую ночь Настя ночевала в комнате Ильмиры, однако храп проникал и туда.
            - И нафига он мне сдался? - недоумевала Настя, прячась под подушку. – Я знаю, что  он  пьет, но я понятия не имела, что он так храпит! А хуже храпящего мужика ничего нет!
            К утру Чернецов проспался, сел на диване. Выглядел он отвратительно: помятое, небритое лицо, сбившиеся волосы, съехавшая майка. В зеркало на себя он не смотрел,  а сразу вывалился на кухню, налил стакан воды, залпом выпил. Увидел Настю с пылесосом, загремел:
            - А где наша помощница по хозяйству?
            - У Исмаила  приключилась ветрянка, Ильмира с ним  в поликлинику поехала.
            - Неважно, - отверг Чернецов. - Я ей плачу за уборку деньги, так что уберется, когда придет.
            - Мне не трудно. А вообще здесь чисто - она вчера убирала. А вот тебя бы помыть не мешало: от тебя воняет козлом.
            От него и правда воняло - перегаром и потом. Стоя рядом, можно было задохнуться.
            - Что ты сказала? - Чернецов даже побелел от злости. - Ну-ка, повтори!
            Настя не успела и рта раскрыть, как получила звонкую оплеуху, от которой улетела  в угол, следом на ее голову обрушился здоровый Сашкин кулак. Настя была не робкого десятка: тут же поднялась  и огрела хулигана металлической трубкой пылесоса, а когда он рухнул на пол, бросилась на него сверху и отчаянно стала молотить головой об пол. Чернецов отключился. Настя быстро побежала собирать вещи.
            Ильмира с ребенком уже подходили  к дому, когда Настя по телефону сообщила о своем уходе.
            - Я не боюсь его, Ильмира, я не струсила, просто мне нечего с ним ловить. Будущего у нас все равно нет, а спать с ним после этой драки  я брезгую. Тоже мне: подстилку себе нашел! А хрен ему!
            - И ты только сейчас  поняла, что он такое? -  в словах Ильмиры слышался упрек.
            - Ильмира, я ему сделала замечание, чтобы он помылся. Ну, правда: сидит за столом этакий орангутанг и воняет. Как  мне с ним, с таким вонючим, в койку идти? Не мытый, не бритый, полупьяный, запущенный весь какой-то...
            - У него сегодня есть эфир?
            - В том-то и дело, что нет, а то бы он себя в порядок привел.
            - Я никогда не видела его таким...
            - И лучше не видеть.
- Настюш,  ты со мной хоть связь не теряй, хорошо?
            - Хорошо, не буду...
            На площадке Ильмира заглянула в почтовый ящик и обнаружила почтовое извещение на свое имя. Сейчас же развернулась и пошла на почту. Там ей отдали большой конверт из Дагестана. Вскрыв конверт, Ильмира обнаружила документы на развод, требовалась ее подпись и отправка бумаг назад. Ильмира ознакомилась с бумагами прямо на почте, присев на стульчик. Ахмет просил развода и сообщал, что всех  детей, рожденных от него, оставляет  себе. Ильмира не обиделась: она знала, что в исламе такой порядок, и морально была к этому готова.
            Домой она заходила со страхом. Сначала приоткрыла дверь, прислушалась. В квартире было тихо. Ильмира ступила через порог и втащила Исмаила. Чернецов сидел на кухне и пил пиво. Увидев Ильмиру, воспрял духом:
            - Явилась, наконец! Ну, и где тебя черти носили? Почему не работаешь?
            - Я взяла сегодня выходной, - дрожащим голосом ответила она.
            - Выходной ты взяла, - передразнил  Чернецов. – А  кто тебе разрешил? Почему со мной не посоветовалась?
            - Не посчитала нужным, - обиделась Ильмира. - Я свободная женщина, что хочу, то и делаю.
            - Слышишь, ты... свободная женщина!.. А  в голову не дать?
            - Пошел ты... - тихонько огрызнулась Ильмира и ей повезло, что Чернецов не услышал.
            - Ушла! - громко разговаривал он сам с  собой. - Ну и скатертью дорога! Я бы ее выгнал и так - все равно с нее никакого толку! И надоела она мне. И приводил-то я  ее назло тебе!
            Вечером этот  же человек звонил в дверь к Шавериным. Выглядел он с иголочки - элегантно и ухоженно, так что можно было сильно усомниться в том, что он бывает сущей скотиной. Еще и лучезарно улыбнулся отцу Виктора:
            - Добрый вечер! Шаверин Виктор Андреевич здесь проживает?
            - Здесь. Проходите.
            Виктор смотрел телевизор. Увидеть Чернецова никак не ожидал и прекрасно его помнил.
            - Тебе чего надо? - тревожно спросил Виктор.
            Гость бесцеремонно свалился в кресло.
            - Слушай, вот  ты же такой хороший мужик - я знаю, я справки кое-какие навел... Работа есть, дочка взрослая почти, в разводе с женой не виноват  и вообще ты такой весь идеальный получаешься, что даже на хрен послать жалко. Даже каюсь, что я тебя разок треснул.  И зачем ты связался с этой бабой? Она же гулящая, неужели она тебе нужна? Ты думаешь, ты у нее один? И неправильно думаешь. Параллельно она еще  с одним встречается. А что ты  думал? Беречь-то ей нечего.
            - Ты что, следил за нами? - Виктор нервничал.
            - Допустим.
            - Чего ты хочешь?
            - Забери ее от меня. Куда хочешь день. И пацана ее приблудного.
            - Я как раз собирался это сделать. Я... заберу Ильмиру, да.
            - Ты что, ее любишь?
            - Какое твое дело? Я не буду перед тобой отчитываться.
            - Жалко мне тебя, лопуха. Я же говорю, ты весь прямо белый и пушистый - вот реально придраться не к чему, а она – бл…ь. Зачем тебе такая баба? Недостойна она тебя.
            - Не тебе судить, чего я достоин. Ты что, завидуешь?
            - Я? - Чернецов заржал. - Да боже упаси! Я уже тысячу раз пожалел, что привез ее сюда. Слушай, ну и как она в постели? Правда, чудеса  творит?
            - Пошел вон!
            - Да ты спокойно, не нервничай, я сейчас уйду.
            - Я тебе не верю! Не верю, ты понял?
            - Ты никогда не задумывался, почему она тебе отбой дает через день? Потому что она дома не ночует, она  водит  за носы вас обоих.
            - Уходи! - требовательно повторил  Виктор.
            - Да уйду я, уйду, только расскажу, что хотел сказать. Это еще не все...
            - Я не стану тебя слушать!
            - Как хочешь. Но потом не говори, что  я тебя не предупреждал. - Чернецов неспешно поднялся. - Так  когда ты ее заберешь? Сколько мне еще ждать?
            - Скоро. Я уже нашел жилье, только мы никак туда вместе не дойдем.
            - Дойдите. И сделай так, чтоб она ко мне больше не вернулась.
            Чернецов пошел на выход, Виктор его не провожал. И сразу же забыл слова Александра, не восприняв их всерьез.
 
            Настю  Чернецов нашел на рабочем месте на следующий же день. Она и не подумала прятаться и вовсе не потому, что не боялась его; просто считала: слишком много чести будет этому уроду, чтобы из-за него еще увольняться. Чернецов ввалился прямо к Насте в кабинет. В кабинете Настя находилась одна и одной рукой стучала по клавишам компьютера,  а в другой держала сотовый и кого-то слушала. Она лишь глянула на него и никак не отреагировала. Чернецов не стал ей ничего говорить, а просто выдернул из-за стола и сильно ударил кулаком в лицо, Настя упала.
            - Я тебя убью! - проревел он. - Ты мне веришь?
            Настя промолчала.
            - Я с тобой разговариваю или с кем? Ты меня поняла?
            Он поднял Настю, встряхнул, припечатал к стене, стукнул несколько раз головой о стену.
            - Каково? - спросил с издевкой.
            - Хорошо, - вызывающе ответила Настя. - Нравится.
            И этим ответом привела Чернецова в бешенство.
            - Сука! - Он сжал  Насте шею, подтвердив свою угрозу, затем толкнул на пол. Несколько раз ударил ногами,  в том  числе  и  по голове. Настя стала закрывать голову руками.
            - Убью! - повторил он опять.
Настя  закричала. Чернецов  скоренько  убежал.
Убегая, он не заметил  Ани – менеджера из соседнего кабинета, которая услышала стуки  в стену, а потом и Настин  крик. Аня нашла Настю с окровавленным лицом, лежащую на полу.
            - Боже, Настена, что здесь было? Кто тебя так?
            Аня опустилась возле Насти на колени и подняла ее.
            - Чернецов, - разбитыми губами ответила Настя.
            - За что?
            - Он грозился меня вообще убить.
            - Почему ты не позвала охрану? - допрашивала Аня.
            - Не могла. У меня просто не было такой возможности. Анюта, позвони в милицию...
            Весть о том, что Чернецов сделал с Настей Семиной, за несколько минут разнеслась по студии.  Немедленно доложили  руководству. Генеральный директор распорядился привести к себе обоих.
            Но долго что-то никто не шел. Генеральный решил самолично выяснить, в чем дело, поднялся в кабинет Семиной и увидел там наряд милиции. Дознаватель допрашивал пока  только одну Настю.
            - Как это произошло?
            - Он зашел в мой кабинет и молча стал меня избивать. Грозился убить, схватил за шею.
            - Что здесь происходит? - громко спросил директор. – Где Чернецов?
            - За ним пошли, сейчас приведут, - ответил кто-то.
            - За что он вас бил? – продолжал дознаватель.
            - Я последние несколько месяцев жила с ним, а  вчера ушла. Накануне Саша пришел домой пьяным, а утром я ему сделала замечание, чтобы он помылся. Он ударил меня кулаком, я дала ему сдачу. И вот сейчас он мне эту сдачу вернул. Сказал, что убьет. Не обещал, правда, но сегодня я убедилась, что он может это исполнить. Он бил меня ногами по голове, не боясь последствий.
            - Простите, я директор телестудии, Симаков Петр Гаврилович. Я могу присутствовать  при допросе?
            - Можете, - разрешил  дознаватель.
            А Чернецов не  ожидал, что Настя обратится в милицию, потому и не думал скрываться. И был неприятно удивлен, когда двое бравых оперов взяли его под белые руки и потащили к Семиной.
            - Она меня оговаривает, - сразу же заявил он. – Не бил я ее.
            - А вот потерпевшая утверждает, что вы ее не только били, но и угрожали убийством.
            - Она врет, - стоял на своем Чернецов.
            - Скотина! – всполошилась Настя. – Ты же меня за шею держал, ты мне козла не простил!
            - Кто-нибудь видел, как я ее бил? – с вызовом обратился Чернецов ко всем присутствующим.
            - Я не видела, как бил, - сказала Аня, - но я видела, как ты уходил от  Насти. Я тебя со спины приметила.
            - Что ты врешь? – взорвался Чернецов. – Если ты меня видела, почему не остановила? Слушайте, ну если я б ее побил и знал, что она ментов позовет, разве бы я  стал тихонько сидеть и ждать, когда за мной придут?
            - Анастасия, - продолжал дознаватель, - вы должны обратиться в медицинское учреждение и снять побои. Только сделать это нужно сегодня же, завтра может быть поздно.
            - Хорошо, я это сделаю.
            - Вы будете писать заявление?
            - Да.
            И  Настя написала, и на бумаге продолжала настаивать на виновности Чернецова. Он продолжал все отрицать.
            - Что ж, - сообщил дознаватель, - пока нам придется обвиняемого арестовать.
            Директор вернулся  к себе и кого-то спросил по внутренней связи:
            - Володя, у  Чернецова есть сегодня эфир?
            - Есть, Петр Гаврилович.
            - Скажи, пусть объявят зрителям: его передача сегодня не выйдет по техническим причинам.
            И затем так же предупредил  кадровичку:
            - Елена Анатольевна, готовьте приказ об увольнении Александра Чернецова.
            - По какой статье?
            - По моему распоряжению! Нет, конечно, что вы: за совершение преступления.
            В дверь постучали.
            - Войдите! – разрешил директор.
            Вошел дознаватель.
            - Значит, забираете? – уточнил Симаков.
            - Забираем. А вот вернем  не  скоро: годика через два. Тут, понимаете, угроза убийством – это до двух лет, ну, и за нанесение побоев – штраф, исправительные работы или арест; это как суд решит.
            - Мне кажется, вы многого не сделали, не проверили... А вдруг и правда Семина его оговаривает?
            - Для этого и существует следствие. Будем разбираться. Видите ли, еще не заведено уголовное дело, но его заведут и мы приступим к определенным действиям. Если окажется, что он не виноват, - отпустим. Но так положено, понимаете: есть заявление потерпевшей гражданки,  а это уже основание для возбуждения уголовного дела. И  в данном случае, я вам скажу, не важно, имеются ли против обвиняемого улики. В случае угрозы убийством, например, достаточно быть уверенным в том, что он исполнит свою угрозу.
            - У Насти есть основания так  считать?
            - Она утверждает, что да. Поэтому мы и берем его под стражу, Чернецов представляет социальную опасность, его необходимо изолировать.
            Ильмира была допрошена по делу  Чернецова свидетелем. И  она сообщила, что сама однажды стала жертвой агрессии Чернецова, подвергшись его избиениям.
            - За что он вас бил? - спросили у нее.
            - Это очень личное, - не хотела отвечать Ильмира.
            - Гражданка Рахмедова, вы должны ответить на этот вопрос, - приказали ей.
            - А если я не отвечу?
            - Тогда ваши показания не будут иметь силу. Получится, что вы безосновательно обвиняете  Чернецова.
            - Он избил меня, когда застал  в постели с другим мужчиной. Вы не подумайте... просто я долгое время уже живу с одним  человеком... В общем,  я живу в Сашкиной квартире, а пока он был  в командировке, привела туда другого... Потом вернулся Сашка и увидел нас вместе, когда мы спали рядышком. Тогда он решил, что я гулящая, и ударил моего сожителя, а меня сильно избил. Было очень больно,  я даже думала, что он меня поломал. Меня забрали в больницу, но переломов не нашли.
            - Как он вас тогда бил, можете вспомнить?
            - Конечно. Он бил меня кулаками, потом и ногами. Однако в голову не бил - мне показалось, что нарочно. А когда я попросила его вызвать мне врача, он боялся, чтобы я не проговорилась, откуда побои. Это все. Больше мне сказать нечего.
            - Но вы жили с Чернецовым и тогда, когда он уже привел Семину... За это время были случаи, чтобы он вас избивал?
            - Меня лично - нет, а  Настю он побил накануне, после чего Настя от него ушла. Назавтра Сашка нашел ее на работе...
            Чернецову предъявили обвинения по двум статьям: побои и угроза убийством. Последняя предусматривала лишение свободы сроком до двух лет.
            ...Через три месяца над Чернецовым состоялся суд, который приговорил Александра к двум годам колонии общего режима. Суд счел вину Чернецова полностью доказанной по всем эпизодам, хотя сам  Чернецов признал ее частично. Признался  лишь в избиении Насти, но напрочь отрицал угрозу убийством, хотя телефонная запись утверждала обратное. Эта запись всплыла в ходе следствия: Чернецов ворвался к Насте в кабинет, когда она разговаривала по телефону и не успела выключить связь. Собеседник Настин слышал вопли Чернецова. Адвокат пытался убеждать, что эти слова ничего не значат, а сказать их может  кто угодно, поэтому ссылался на бездоказательность этого деяния и на отсутствие прочих улик по делу и просил оправдать подсудимого в этой части обвинения.  Однако суд учел, что  удары по голове подсудимый наносил потерпевшей сознательно, имея явный умысел если не исполнить свою угрозу, то хотя бы предупредить, что так и будет. Адвокат просил учесть добровольное признание подсудимого в части обвинения, тот факт, что он прежде не судим. Прокурор настаивал на поселении. Но судье не понравилась личностная характеристика Чернецова, поэтому приговор был максимально возможным - два года. За побои его обязали выплатить штраф  в доход государства и физический ущерб лично Насте. В срок заключения вошло время, проведенное Чернецовым под арестом - это три месяца. Таким образом провести в колонии ему предстояло один год и девять месяцев.
 
            Не прошло и недели после разговора Чернецова с Виктором Шавериным, как Виктор и Ильмира въехали, наконец,  в свою съемную квартиру. Квартира находилась близко от дома Чернецова, который теперь опустел. Уютная двушка с евроремонтом, балкон, телефон, шестой этаж... Ильмира не верила своему счастью! Не верила, что больше не придется терпеть Чернецова и сносить его побои, больше она не увидит его пьяным, не будет больше работать на него. Уже три месяца Виктор и Ильмира жили  в этой квартире, хотя знакомы были полтора года. И ни разу за все  время совместного проживания они не поссорились. Вообще странно, как  такой неконфликтный человек, как Виктор Шаверин, мог развестись с женой?
            Отношения с Юрием стали заметно угасать. Они были вместе всего несколько месяцев, потом Юрию стала надоедать такая жизнь и он начал избегать Ильмиры. Они встречались все реже, бывало, что и раз в две недели. Все реже он звонил Ильмире, а когда она звонила сама, он часто не отвечал и не перезванивал. Потом его телефон оказывался недоступен. Ильмира не хотела терять такого любовника и готова была унижаться, лишь бы Юрий ее не бросал, правда, слез по этому поводу она не лила - за годы жизни в подчинении научилась терпеть и ко всему относиться стойко. Только попробовала найти Юру  через его сестру - Огородникову. Ильмира позвонила бывшей заказчице. Огородникова разговаривала с ней нормально, но сказала, что брат уехал в другой город и некоторое время его в Москве не будет. После этого связь пропала с ними обоими.
            Однажды вечером их с Виктором семейную идиллию нарушил телефонный звонок. Ильмира купала ребенка и не слышала вызова. Ответить решил Виктор. Однако с ним говорить почему-то не стали. Номер на табло высвечивался незнакомый. И буквально сразу же после звонка пришла эсэмэска: «Привет, это Юра. Я очень соскучился. Давай встретимся». От имени Ильмиры  Виктор написал ответ: «Давай. Когда и где?» Следующей эсэмэской Юрий указал место и время встречи, а когда перестал беспокоить, Виктор покопался в телефонных контактах. Незнакомых мужчин в них не было, а некий Юрий значился под другим номером. Виктор справедливо предположил, что абонент просто ошибся. И аккуратно удалил сообщение.
            Соответственно, на свидание Ильмира не явилась, Виктор тоже не пошел выяснять, что это было. Только больше Юрий Ильмиру звонками не беспокоил: он ее больше не видел и встреч не искал. Он исчез так же неожиданно, как и появился.
            Как-то вечером, лежа в постели, Виктор спросил:
            - Ильмира, ты ведь умеешь хорошо готовить?
            - А что?
            - А то, что  в воскресенье к нам на обед придут гости.
            - Какие гости? Кто?
            - Девочка.
            - Если бы ты сказал, что женщина, я бы и то меньше удивилась.
            - Я пригласил свою дочь.
            - Зачем?
            - Как это «зачем»? Познакомить ее с тобой, а тебя с ней.
            - Ты хочешь, чтобы я стала ей второй мамой?
            - А ты против? - усмехнулся Виктор. - Ни в коем случае! У Яны есть мама, и дай бог, чтобы она всегда мамой оставалась. Я просто считаю, что наши отношения уже находятся на том уровне, когда я могу всем смело заявить, что нашел  женщину, с которой  хочу  прожить жизнь. И пускай мы не расписаны, но мы давно знакомы, а теперь вот и живем вместе. Я многого жду от наших отношений и  считаю  нужным ввести в курс дела свою дочь. Она только в школу пошла, когда мы с Ольгой развелись, но я всегда имел право оставаться отцом, я постоянно ее вижу,  с днем рожденья поздравляю. Вот и недавно  поздравил - ей пятнадцать было. У Яны сейчас переходный возраст, она неуправляема, и я хочу как-то разнообразить ее нелегкую жизнь. Может, у нее какой-нибудь интерес к тебе появится, вдруг вы подружитесь?
            - А ты хочешь, чтобы мы подружились?
            - Почему бы и нет?
            Ильмира посчитала, что причина, по которой Шаверин хочет познакомить ее со своей дочерью, очень похожа на ее, Ильмиры, использование; искреннего желания сблизить их у Шаверина нет, а потому  это предложение звучит как оскорбление. Да и не хотелось ей совсем знакомиться с Яной, ведь у нее-то не было таких планов, как у Виктора, и не понравилось ей совсем его предложение: ведь если мужчина много и с любовью говорит о дочке – верный признак того, что ему небезразлична жена. Однако спорить или возражать она не стала - на всякий случай.
            Визуально  Яна ей не понравилась: высокая,  худенькая, без всяких признаков на физическое развитие - сущий ребенок. Глядя на нее, Ильмира вспомнила себя в пятнадцать лет и подумала, что  ее с  Яной даже сравнивать нельзя. Ильмира в эти годы уже  кавказцу приглянулась, невестой была, а Яна? С такой внешностью, критически отметила Ильмира, ей будет очень трудно обратить на себя чье-либо внимание.
            За столом Яна вела себя дерзко, разговаривала на повышенных тонах, эмоционально, нервно. Отец периодически  делал ей замечания. Потом она психанула и ушла, даже не поблагодарив за вечер и угощение.
            - Вздорная девчонка, - оценила Ильмира. - Мне показалось, что я ей не понравилась.
            - А она тебе?
            - Что тут ответить? Глупый вопрос. Ты же сам видел ее поведение. А в общем, девочка странная. Я в ее годы видной барышней была, развитой, формы имела какие надо, а тут...  Она с виду совершенный ребенок. У нее хоть месячные-то есть?
            - А я откуда знаю? У нее и спроси...
            Это было не важно на самом деле.
            А завтра  Яна позвонила Ильмире сама:
            - Здравствуйте, Ильмира, - ласково начала она, - это Яна. Я хочу извиниться перед вами за то, что вчера устроила за столом. Мне правда так неловко... Я ушла, даже спасибо не сказав. Спасибо вам. Все было вкусно и здорово.
            - На здоровье, - механически ответила Ильмира, не успев даже переварить этот разговор. - Это тебя папа заставил извиниться?
            - Нет, я сама. Папа меня очень балует.
            - Давай тогда, может, повторим наш обед? Попробуем еще раз?
            Ильмира пыталась наладить  контакт с Яной, она вообще легко сходилась с людьми. И они найдут общий язык, но подружиться не сумеют.
 
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
 
Каникулы в Крыму
            - Чтобы ближе познакомить вас с Яной, я приглашаю вас на отдых в Крым, - Виктор положил перед Ильмирой четыре туристических путевки.
            - Как в Крым?
            - На три недели, - уточнил он. – Едем в Симферополь.
            - Откуда путевки?
            - От профкома. Наш профком ежегодно организует отдых в Краснодарском крае или в Крыму, путевки даются со скидкой, проживание в пансионате оплачено, а за свой счет только экскурсия. До сих пор мне не с кем было ехать, а в этот раз, наконец-то, поедем все вчетвером.
            - Кто именно?
            - Я, ты, Яна и Исмаил.
            - Исмаил? Ты что, он же маленький совсем… Зачем нам эти трудности?
            - Куда ты предлагаешь его деть?
            - Возьмем на время  няню.
            - Хорошо, но учти, что поездка проплачена на четверых. Вернуть путевку я не могу, так  что она может пропасть.
            - Я приглашу Настю Семину – мы с ней подруги.
            - А ей скучно не будет? Все-таки мы будем всегда находиться втроем. И надо, чтоб она точно поехала…
            - Поедет. Когда выезд?
            - Пятого числа, вагон купейный.
            - Это через неделю. Спасибо, дорогой, о таком отдыхе я и мечтать не могла!
            В спешном порядке для Исмаила подыскали няню – какую-то женщину с педобразованеим, вырастившую собственных детей и внуков. Ей представлялось условие полного проживания в квартире три рабочих недели без выходных, плюс дни, потраченные на дорогу до Симферополя и обратно, за  это была обещана доплата.
            На вокзале Симферополя взяли такси и сразу направились к пансионату, в котором жили все отдыхающие по путевкам. Пансионат находился на окраине Симферополя на самом берегу  Черного моря. Московские гости заняли свои места на четвертом этаже и из их окон был виден пляж. Погода стояла прекрасная: солнечная и жаркая.
            Виктор, Ильмира и  Яна поселились в семейной комнате с двумя отделениями по типу гостиничного «люкса», Настя – в комнате для одиночек, в конце коридора. В каждой комнате были телевизор, холодильник, санузел и балкон. Балкон и входная дверь выходили  в то отделение, где поселили Яну. Распаковав вещи, женщины вышли на свои балконы покурить и увидели друг дружку. Правда, разговаривать не могли, потому что находились на далеком расстоянии. Ильмира позвонила Насте на сотовый:
            - Ты не жалеешь, что поехала с нами?
            - Что ты! Наоборот, здесь очень здорово! Классный пейзаж, пляж под самым носом… Пойдем завтра загорать?
            - Пойдем. Я Янку прихвачу – у меня с ней педагогическая программа. Тебе не скучно одной?
            - Я пока не успела соскучиться. Я только чемоданы разобрала…
            - Заходи к нам в гости, не стесняйся.
            Утром Ильмира нашла Настю на пляже:
            - Привет! Уже загораешь? А что ты меня с собой не взяла?
            - А я встала рано, думала, вы спите…
            - Я договорилась насчет экскурсии. Завтра пойдем с группой.
            - Вдвоем с Витькой?
            - Нет, он не хочет. Ему это неинтересно.  Пойду с Янкой.
            - Будешь всюду таскать за собой эту девчонку? Зачем она тебе?
            - Она и мне не нужна, просто Витя хочет, чтоб мы подружились. Он мне так и сказал: «Хочу, чтобы две мои любимые женщины говорили на одном языке».
            - А если не получится?
            - Тогда то и будет.
            - Ильмир, а экскурсия здесь как? По записи?
            - Да. Набирается  группа из определенного числа человек, назначается время и место сбора, и все. Экскурсии тут каждый день.
            - Может, и мне сходить?
            - Пошли.
            К ним подошла Яна с двумя стаканчиками сладкой воды, один протянула Ильмире:
            - Возьмите… Папа просил передать это вам. –  Второй отдала Насте:
            - А это – вам! Я не буду… - И развернулась уходить.
            - Яна, подожди! – задержала ее Ильмира.
            Девочка остановилась.
            - Я завтра иду на экскурсию, иду вместе с тобой. Ты пойдешь со мной?
            - Не знаю. Наверно, нет. Я не хочу.
            Вечером Ильмира с Виктором смотрели телевизор и во время рекламы Ильмира пожаловалась:
            - Я не знаю, что мне еще придумать, что ей предложить. Она никуда со мной ходить не хочет. В море – не хочет, мороженого – не хочет, сладкую воду со мной пить брезгует, завтра на экскурсию собираемся с Настей – она опять не хочет… При таком раскладе, я подозреваю, у нас ничего не получится.
            - Во сколько у тебя завтра экскурсия?
            - В двенадцать. Сбор – в холле.
            - Яна, иди-ка сюда! – позвал  Шаверин  дочь. И услышал в ответ:
            - Я переодеваюсь!
            Он встал и сам вышел к дочери. И застал ее в  одном нижнем белье.
            - А мог бы и голую, - упрекнула Яна, ничуть не смутившись. – Пап, ты хоть бы стучался, когда входишь, вдруг я тут голая…
            - Да, я помню, какая ты голая. Маленькая  совсем была, я тебя иногда даже купал.
            - Но я  же выросла…
            Яна отвернулась, сняла лифчик, под которым было нечего носить, и надела ночную рубашку.
            - Завтра в двенадцать часов пойдешь с тетей  Элей на экскурсию, - приказал отец. – А потом мне расскажешь, что ты там видела.
            Ильмира слышала весь разговор и сказала  Виктору, когда он вернулся:
            - А она мне говорила, что ты ее балуешь…
            - Когда она могла тебе такое сказать?
            - Помнишь, ты ее на обед пригласил? Она себя тогда повела очень некрасиво, а потом передо мной извинялась. Звонила с твоего телефона, но сказала, что сама догадалась, ты ее не заставлял. «Папа, - говорит, - меня балует».
            - Конечно, бывает, и балую – все-таки девочка, единственный ребенок, но я ее просто не бью. Наказать могу, но силу не применяю. Ее поведение очень часто просит подзатыльника, оплеухи или ремня, но я не бью ее принципиально. Как и тебя, кстати.
            - А мог бы? – заинтригованно спросила Ильмира.
            - Потому и не мог бы. Я воздействую словом.
            - Но ты принуждаешь ее находиться в моем обществе, а ей это не нравится. Причины неприязни могут быть разные, а ты ее просто толкаешь в мои объятья. Принуждение, Вить, это насилие, а насилием ничего не добьешься. Мои дети всю жизнь живут в принуждении. Но там другая культура, там положено чтить отца и мать, мужчина там авторитет, и эти понятия воспитываются у горцев с самого детства. Это впитывают с молоком матери. Теперь Яну воспитывать поздно. Я в ее годы уже невестой была для своего мужа.
            - Но  я должен знать, почему она тебя не любит! – решительно заявил  Виктор.
            - Это нельзя объяснить. Витя, обещай мне, что ты не будешь ее наказывать из-за меня. Не вздумай!
            - Слушай, выходи за меня замуж? Второй раз предлагаю. И роди мне ребенка, а? Слышишь? Маленького такого хочу! – он продолжал уже шепотом, будто готовый приступить  к действию.
            - Вить, ты извини, но я больше не хочу детей, - честно призналась Ильмира. – У меня их уже семь, восьмых родов я могу просто не выдержать. Хотя где тебе это понять, ты же не рожал…
            Виктор обиделся и отвернулся  к стенке.
            Экскурсия была пешей и долгой. Во время нее Яна заметно повеселела. Настя имела при себе фотоаппарат и много снимала – съемка разрешалась за отдельную плату. Никто из дам не придал значения тому, что за ними  по пятам таскается какой-то мужик, даже когда он спросил разрешения сфотографироваться вместе с ними. Ильмира и Настя стали по бокам, его поставили в середину, а Яна щелкнула вспышкой. Назад возвращались той же группой и в том же составе. Неожиданного попутчика никто не вспомнил.
            На обратном пути Яна сказала Ильмире:
            - А вы знаете, мне понравилось. Я не жалею, что сходила. Спасибо вам.
            Ильмира дружески обняла ее:
            - Я надеюсь, что это только начало…
            Ильмира села за столик в кафе для курящих, которое располагалось на первом этаже пансиона, достала сигарету, но закурить не успела, потому что откуда ни возьмись появился вчерашний незнакомец и подсел к ней.
            - Сигареткой не угостите? – спросил с хитрым прищуром.
            - Прямо уж вы пришли сюда курить, а сигареты не взяли, - не поверила Ильмира.
            - Нет, сигареты у меня есть. Мне просто хочется получить табачка из ваших нежных пальцев.
            Ильмира протянула ему сигарету, и оба закурили.
            - Я вас, кажется, вчера на экскурсии видела… Вы с нами фотографировались. Вы что, следите за мной?
            - Вовсе нет. Просто я  здесь уже вторую неделю и свой заезд весь хорошо знаю, а вы, похоже, новоприбывшие.
            - Да, мы здесь всего третий день.
            - Кто это «мы»? Вас много приехало?
            - У нас компания.
            - Вы с мужем? – уточнил собеседник.
            - С любовником.
            - С хорошим?
            - Не очень. Бывают и лучше. С нами еще его дочь и моя подруга.
            - Меня Андрей зовут.
            - Эля. А вы откуда?
            - Из Беларуси.
            - Неужели земляки?
            - Вы тоже оттуда?
            - Я там родилась.
            Ильмира не почувствовала в Андрее земляка – может быть потому, что сама она давно уже стала обрусевшей белоруской. Обычно ведь к землякам существует какое-то притяжение, а к Андрею ее потянуло только как к очередному мужику, в котором она видела потенциального кобеля.
            - То-то я вас сразу учуял, - игриво продолжал Андрей. – На свеженькое всегда тянет. А вы куда-то, может, собирались? Я вас отвлек?
            - Нет. Я просто спустилась покурить. Когда курю на балконе, муж вечно недоволен, что дышать нечем.
            - Муж? – удивился Андрей. – Вы же сказали любовник…
            - Какая разница? – равнодушно бросила  Ильмира. – Ну, я пошла?
            - Разрешите вас проводить? Ваш муж не ревнивый?
            Ильмира засмеялась.
            Андрей провожал ее пешком, чтобы больше пообщаться и мимоходом указал на свою комнату в самом конце второго этажа.
            - Хотите – зайдем? У меня там есть хорошее вино.
            - Вы меня заманиваете, будто девчонку, - кокетливо отметила Ильмира.
            - Ну что вы такое говорите… и вот так  сразу… я и не думал…
            - Да пойдемте, пойдемте, а то вы опять мне проходу не дадите…
            Андрей открыл дверь, Ильмира шагнула внутрь.
            - А у вас здесь уютно, - оценила она.
            - А  у вас разве не так? По-моему, здесь у всех номера одинаковые. Здесь мы с друзьями собираемся по вечерам, пиво пьем, в карты играем.
            - Вы один приехали?
            - С приятелем.
            - А что так? Где же дама сердца?
            - Дома осталась. Перебьется.
            - Ясно. Вы надолго здесь?
            - Ну, месяц, наверно, еще пробудем. Вы по путевке приехали?
            - Да.
            - А мы – нет, мы своим ходом, как простые отдыхающие.
            Ильмира подошла к Андрею вплотную и крепко поцеловала его в губы, руками попутно расстегивала ему штаны. Андрей вырвался, закрыл дверь на замок и вернулся к Ильмире. Спустил шлейки на сарафане, толкнул на кровать. Ильмира бросилась жадно облизывать тело Андрея, обвила ногами его спину. Андрей сбросил на пол лифчик и нырнул в большие тяжелые груди. Тело  Ильмиры  энергично задергалось…
            Тем временем Виктор с Яной барахтались в воде. Папа учил дочку плавать. Он был хорошим инструктором, а вот Яна никак не могла усвоить его науку. Тогда Виктор показал наглядный пример: сначала нырнул, потом сделал несколько движений, попутно уплыв от Яны на значительное расстояние. Яна влезла в плавательный круг и поплыла следом.
            - Папа, - догнала она его на качающихся волнах, - а ты тетю  Элю любишь?
            - С чего вдруг такой неожиданный вопрос? Не стыдно тебе у отца такое спрашивать?
            - Просто говорят, что любовь – это великая сила, это самое лучшее, что может быть у человека…
            Виктор не ответил. Яна не скромничала:
            -…Или это у вас просто так?
            - Не задавай таких вопросов! Это дела взрослых, - уклончиво ответил Виктор. И отплыл от Яны назад к берегу.
            А Ильмира отдыхала рядом с Андреем на кровати. Активный и энергичный секс забрал у них все силы. Андрей лежал неподвижно, Ильмира смотрела в потолок. Затем скосила взгляд в его сторону:
            - Спасибо, Андрюша, - сказала тихонько, - ты меня полностью удовлетворил. Ты шикарный любовник. Давно у меня такого не было...
            Но, встретившись в столовой, они не сказали друг другу ни слова, даже не поздоровались, как будто и знакомы не были.
            - Хорошо готовят, правда? – спросила Настя.
            - Да, вкусно. Только дороговато. И плохо, что питание всегда по расписанию. А если я не успею? Слушай, Насть, ты не хочешь со мной в город съездить?
            - Не поняла...
            - Ну, прокатимся в Симферополь, заедем в центр, походим по магазинам... Янку с собой возьмем – она, кстати, не против, я ей предлагала...
            - Хорошая идея, - одобрила Настя. – Витьку брать будешь?
            - Нет, у нас будет девичья компания.
            Однако  Шаверин, услышав от Яны, что они собрались в город, сам увязался следом.
            В город выбирались на общественном транспорте. На пути Ильмире попался магазин женского белья. Она зашла туда и тщательно выбирала себе белье красного цвета.
            - Почему такой странный выбор? – удивилась Настя. – Почему именно белье?
            - Какая разница, что привезти домой? – недовольно ответила Ильмира. – Может, оно мне здесь пригодится...
            Гарнитур покупался для Андрея. И Ильмира не прогадала. Красное белье подействовало на него, как красная тряпка на быка. Андрей был зверем. Он готов был рвать это белье зубами. Такая агрессия страшно возбуждала Ильмиру. Она безропотно отдала себя на растерзание этому зверю. И Андрей терзал ее так, что кровати было уже мало.
Это было именно то, что она искала. Секс, который пробирал насквозь, до мозга костей,  щекотал до нервной дрожи. Ильмира захлебывалась от удовольствия, вкус которого уже успела подзабыть. Она покорно подчинялась Андрею, делала все, что он хотел, сама забиралась на него и энергично двигалась; тяжелые груди подпрыгивали - Андрей, как ненормальный, терзал их  до боли. Но стоны от боли сливались со счастливыми криками полного удовлетворения.
 
            Яна в шезлонге загорала на пляже. Вдруг кто-то коснулся ее руки. Яна открыла глаза: перед ней стоял молодой человек лет двадцати трех.
            - Привет! – безапелляционно сказал он. – Давай знакомиться: меня Леша зовут.
            Яна промолчала.
            - А вас как звать-величать?
            - Неважно.
            - Я вижу, ты из числа отдыхающих... Я тоже. Я с предками здесь отдыхаю, дайвингом увлекаюсь. А ты?
            - Отстань, - не хотела разговора Яна.
            - Ух ты какая! Я за тобой давно наблюдаю: ты здесь одна, ни с кем не общаешься, вот и я решил разбавить твое одиночество.
            - Я не одна здесь. Я с отцом приехала и с мачехой.
            - Ну вот, уже кое-что, а то все молчишь... Так как тебя все-таки зовут?
            Она скривила физиономию:
            - Яна.
            - Мы на пятом этаже остановились, а вы?
            - На четвертом. – Яна встала и скоренько скрутила шезлонг.
            - Мне пора уходить: я уже давно сижу...
            Леша снова увидел ее за ужином. И указал на Яну, кивнув каким-то двум парням:
            - Вон она...
            После этого подошел к Яне ближе:
            - Ну здорово! Мы не договорили...
            - Слушай, отвяжись! – рассердилась Яна. – Я не хочу с тобой знакомиться! Ни с тобой и ни с кем!
            Она поднялась на четвертый этаж. В комнату только что вернулась  Ильмира.
            - Дайте сигарету, - раздраженно попросила Яна.
            - Ты что? А если отец увидит?
            - Не увидит. А и увидит, так что: я все равно покуриваю, когда он не знает. Мне один козел сейчас все настроение испортил, нужно успокоиться... Где ваша сумка?
            - Сигареты на холодильнике.
            Яна взяла одну сигаретину и на балконе закурила. Лишь только выпустила первую струю, как в комнате появился отец. Увидев дочку  с сигаретой, Шаверин бешено влетел на балкон:
            - Ах ты сучка малая! Куришь, зараза? – И с размаху влепил Яне оплеуху. Щека вмиг покраснела, а сигарета выпала изо рта. Голова Яны от удара запрокинулась, Яна приложилась к больной щеке.
            - Паразитка, я тебя домой отправлю! – ревел Шаверин. И переключился на Ильмиру:
            - Это все ты виновата! Сколько раз я просил тебя бросить курить? Ты курила даже  в ее присутствии!..
            - Не для того я начинала, чтобы теперь бросать! – огрызалась Ильмира. – А  Яна уже не ребенок, чего ее стесняться?
            - Ты ей дала эту дрянь?
            - Пачка лежала на видном месте, она сама взяла!
            - «На видном месте!» - обезумел Виктор. – Ты нарочно их туда положила!..
            - Ну, знаешь... Она мне не дочь, а я ей не мать!
            Яна дернулась было уйти с балкона, отец схватил ее за руку.
            - Давно ты этим увлекаешься?
            - Пусти! – Она вырывалась.
            - Я тебе сейчас пущу! Отвечай на вопрос!
            Яна злобно смотрела на отца.
            - Ты что, не слышишь?
            - Нет!
            Отец  треснул ей по шее.
            - Ты еще огрызаться, стервоза  малолетняя!
            - Недавно! – плачущим голосом выкрикнула  Яна.
            - Витя, пусти ее! – всполошилась Ильмира. – Повоспитывал, и хватит! Иди ко мне, моя девочка!
            Ильмира пыталась прижать Яну к себе, Яна послушно подчинилась, уткнулась Ильмире  в грудь. Ильмира погладила ее по голове. Шаверин, наблюдая за этой сценой, совсем ошалел и хотел что-то сказать, но не придумал, что, и спешно покинул номер, размахивая руками.
            Услышав, что отец ушел, Яна выскользнула из объятий Ильмиры.
            - Зачем вы это сделали?
            - А что, я должна была молча наблюдать, как он тебя бьет?
            - Представляете, я даже не отважилась дать ему сдачи...
            - Ты вздумала драться с отцом?
            - А как же? Я такая: я умею за себя постоять.
            - Он же тебя в бараний рог скрутит...
            - Только пусть попробует, - важно заявила Яна.
            - А ты говорила, он тебя балует... – вспомнила  вдруг  Ильмира уже подзабытые было слова.
            - Я соврала... Я вас хотела позлить.
            Ильмира засмеялась.
            - Да уж, досталось нам обеим! А я вышла виноватой...
            - Спасибо, что защитили меня. Вы, правда, сделали это очень вовремя,  а то бы он меня, наверно, убил.
            - Ну, не убил бы, но в азарт он точно вошел.
            - Знаете, он же меня никогда до этого даже пальцем не трогал. Голос повышал часто, но руку не поднимал никогда. Я ему этого не прощу, - уверенно сказала Яна.
            Примерно в таком ключе и проходил их разговор. Минут через тридцать  Шаверин вернулся. Яна вздрогнула, а Ильмира приказала:
            - Ты должен извиниться перед ней! Она же девочка...
            - Ни за что! И не смей мне указывать, как воспитывать моего ребенка! Я сейчас звонил твоей маме, - крикливо обратился Шаверин к дочери. – Спросил, как давно ты куришь. Сказал, что у меня был шок, когда я это увидел. Мать сказала, что не знает, куришь ты или нет, но сама видела, как ты баловалась сигаретами. Мать уже не знает, что с тобой делать и как тобой управлять. Ты совсем отбилась от рук, ее совершенно не слушаешься. Она рада, что сбыла тебя куда подальше и надеется, что я тебя обуздаю. А когда вернешься, мать поведет тебя к гинекологу – узнать, может, ты уже и с мальчишками спишь? От тебя всего можно ожидать.
            - Боже, как мать может думать такое о собственном ребенке? – ужаснулась Ильмира. – Она же незамужняя...
            - Ильмира, ты не в Дагестане, - грубо напомнил ей Шаверин. – Это у вас там секс до свадьбы табу, а у нас – свободно! К тому же гинекологу отведи – в пятнадцать лет уже, наверно, каждая вторая пробовала!
            - Но даже если это и так, что это изменит? Ну что теперь? Ведь ситуацию уже не исправишь...
            - По крайней мере, мы хоть будем знать, кого мы вырастили. А растили мы ее и воспитывали нормально и к распущенности с малолетства не приучали! Да, похоже, где-то недоглядели...
            - Вы же разошлись, когда Яне семь лет было,  когда ж ты мог ее воспитывать?
            - Вот тогда и воспитывал, когда она только росла. Ты сама мать и знаешь, до которого возраста воспитывается ребенок!
            Высказавшись, Шаверин ушел в их с Ильмирой отделение. Оставшись с Яной наедине, Ильмира сказала с упреком:
            - Н-да... Я в твои годы таким не занималась...
            - А что вы сравниваете? Вы жили во времена строгой морали...
            - Неправда, когда мне было пятнадцать, на дворе стоял конец двадцатого века, девяностые годы, в то время  строгой морали уже не было и в мои годы девочки рожали.
            - Тогда что вас удивляет?
            - Что меня удивляет?
            Удивляло  Ильмиру  многое, хотя она уже два года жила в Москве, где на каждом проспекте все пестрит проститутками. В их ауле проституток не было вовсе, а в самом Дагестане их можно встретить только в больших городах, но там такие женщины презираются. Двадцать лет, прожитых в краю строжайшей нравственной выдержанности, перевешивали,  и  Ильмира уже забыла, что сама когда-то жила в эпоху свободной морали. И сейчас слышать о том, что до свадьбы можно вести половую жизнь, ей было чуждо и непривычно.
            - Скажи мне, как женщина женщине, твои родители правы, что подозревают тебя в распущенности? Это действительно правда?
            - Нет.
            Получив ответ, Ильмира почему-то сразу перевела разговор на другую тему:
            - Хорошо тебе, ты  с мамой живешь... А вот мои дети  живут  с отцом.
            - Почему же вы их у него не забрали?
            - Потому что так положено. У меня муж был мусульманин,  а по их законам дети всегда остаются с отцом. У них господствует патриархат.
            - И ничего нельзя сделать?
            - Ничего.
            - А зачем вы пошли замуж за мусульманина?
            - Глупая была... Пойду  посмотрю, как там твой отец...
            Шаверин сидел  в кресле, лицо закрыл руками. Ильмира окликнула его, подошла ближе, отняла руки. Руки у Шаверина дрожали.
            - Вить, ты что?
            - Ильмира, я ударил ее, понимаешь? Первый раз в  жизни... Я смог  ударить свою дочь.
            - Чему ты радуешься?
            - Я не радуюсь, я испуган. Докатился: поднять руку на женщину! Ударить слабое существо! Это же позор для мужика!
            - Я тебе говорю, извинись пред ней, - требовательно повторила  Ильмира.
            Шаверин покосился на нее и сказал неподкупно:
            - Не буду. Пусть знает, что она наказана.
            При первой же встрече с Лешей Яна влепила ему пощечину – дала за себя сдачи. Она считала Лешу виноватым в том, что произошло между ней и отцом, ведь если бы Леша не взбудоражил ей нерв, она бы не хотела закурить и папа бы не увидел, а так  Яна теперь ходила с побитой щекой.  Леша ее шлепка даже не почувствовал, но понял, что девчонка способна на рукоприкладство и самооборону. И эти истины он усвоил. Однако при каждой перекрестной встрече в коридоре, на пляже или столовой обязательно старался ее задеть, как все равно издевался. Такое внимание Леши к Яне не осталось не замеченным и скоро по пансиону поползли слухи, которые достигли и ушей  Шаверина. Тем более что он сам видел, как Яна ругалась на Лешу в столовой. Поймав момент, Виктор строго спросил  у дочки:
            - Что это за пацан к тебе пристает?
            - Один отдыхающий.
            - Что ему надо?
            - Не знаю.
            Странно посмотрел Шаверин на дочь, но ничего ей не сказал. Спросил у самого Леши, когда увидел его:
            - Ты чего к девчонке пристаешь?
            - Я к ней не пристаю. Я общаться с ней хочу, а она на контакт не идет.
            - Ну, не идет, так и не лезь, - коротко бросил  Шаверин.
            Любовные неудачи одна за другой преследовали и Ильмиру. Когда она в очередной  раз спустилась к  Андрею,  у того оказалось закрыто. Она постучала, но ей не ответили. Ильмира очень этому удивилась, ведь Андрей обещал ждать ее,  а она обещала прийти в своем зверском белье. Тогда она заглянула к его соседу – приятелю, дверь которого была напротив.
            - Явилась все-таки? – неласково спросил он.
            - А где Андрей?
            - Андрей, голуба, спекся. Он просил передать, чтоб ты сюда больше не ходила. Не нужна ты ему.
            - Он мне тоже не нужен.
            - Он ничего к тебе не чувствует, пойми ты. Он спал с тобой только потому, что ты сама просила, а Андрей не может отказать даме, если она просит. Он вовсе не собирался быть твоим  трахалем.
            - А когда он меня  к себе сразу после знакомства в гости звал, о чем он тогда думал?
            - А когда ты пошла, о чем ты думала? Сколько тебе лет? Андрюха разбирается в бабах  и  в  тебе сразу увидел шлюху. Кому нужна шлюха? Ею только пользоваться… Он и пользовался, пока  не надоело. Это даже не было интрижкой. Но интерес угас. Андрей не хочет тебя больше видеть и просил тебя забыть сюда дорогу. А если ты не хочешь, чтоб весь пансион узнал, кто ты, больше здесь не появляйся.
            Ильмира почувствовала себя ободранной кошкой.  Но мысли защититься от оскорбительных слов у нее не возникло – может быть потому, что она понимала их правоту.  Назад она поплелась нехотя.
            Андрей  уже был третий любовник, который ее бросил.  В этом определенно прослеживалась некая закономерность, но Ильмира считала, что так происходит потому, что  ни один из любовников не был ее достоин.
            В конце  второй недели  Шаверины  по приглашению Насти Семиной  пошли к ней в гости в комнату одиночек. Настя провела их к накрытому столу, заставленном бутербродами, сладостями и шампанским, а потом  позвала кого-то  из соседней комнаты. Вошел высокий и красивый молодой человек.
            - Познакомьтесь, - сказала Настя, представив гостей, - это Слава.
            - Здравствуйте, - громко отрапортовал парень.
            - Я пригласила вас, чтобы познакомить со Славой.  Мы встретились здесь,  он мой сосед по комнате. Он меня заметил сразу, видел, что живу я одна, но  неделю  еще ко мне  присматривался,  пока понял, что я свободна. Потом  взял быка за рога. Мне он тоже сразу понравился. А почему бы нет: парень видный, ухоженный, вежливый. Теперь встречаемся каждый день. Вчера были в местном театре – Славик взял билеты заранее на двоих, и попали как раз на премьеру.  Я осталась очень довольна, мне очень понравилось.
            - А что же он сам ничего не расскажет? – удивилась Ильмира. – Все молчит и молчит…
            - Такой уж он у меня, - улыбнулась Настя. – Молчун. И послушный.
            - Бесхарактерный, - тихонько признался Вячеслав. – Мною можно управлять, и в этом мой недостаток. Мне стыдно признаться, но когда на меня кричат, я не могу даже слова сказать в свою защиту.
            Дамы засмеялись, но Вячеслав не обиделся.
            - Он просто находка! – воскликнула Настя. – К тому же москвич! Может быть, так надо?
            - И с кем же молодой человек здесь отдыхает?
            За Вячеслава ответила Настя.
            - Сейчас уже  со мной, а сначала был с приятелем. Приятель приезжал сюда на время отпуска, а он просто составил компанию. Потом путевка у приятеля закончилась, он уехал, а Славик  увидел меня и решил познакомиться. Вот так уже на целую неделю задержался. И теперь уже мы домой поедем только вместе. Да, так вот чего я хотела… - Настя поднялась и открыла шампанское:
            - Дорогие мои Ильмира и Витя! Я хочу поднять этот бокал за вас, потому что именно благодаря вам мы со Славой встретились. Если бы вы меня с собой не взяли… кто знает, а вдруг это судьба? Спасибо тебе, Элечка, за то, что ты меня пригласила в Симферополь, а вам, Витя, спасибо за то, что согласились поехать со мной!
            Торжественная речь Насти была прервана вопросом Ильмиры, которая встала поцеловаться с Настей, но ее взгляд упал на окно:
            - А что это там на берегу? Народу толпа…
            Все бросились к окну. Слава разглядел спасательную бригаду.
            - Там спасатели… Что-то случилось…
            - Ой, смотрите, кого-то тянут! – Настя показывала пальцем.
            - Боже, неужели ж утопленник? – ужаснулась Ильмира. – До сих пор за две недели здесь такого не случалось…
            - Я пойду узнаю, - Яна рванула к двери.
            Настя с Ильмирой и мужики вышли на балкон. Издалека рассмотреть утопленника не представлялось возможным, но то, что там действительно  кто-то утонул, уже не было никаких сомнений: даже милиция приехала. Сердце у Ильмиры вдруг упало…
            Было видно, как в толпу зевак плавно строилась Яна, как она теряется  в толпе. Некоторое время девочки в поле зрения не было видно вообще, но потом она неожиданно вынырнула из толпы и пошла к пансиону.
            - Что там? – нетерпеливо спросила Ильмира.
            - Турист утонул, из отдыхающих. На втором этаже жил.
            - Кто именно? – Ильмира волновалась.
            - Белорус какой-то… Ферапонтов, что ли? Помню, что Андрей. Там на берегу его приятели, они и опознали.
            Ильмира побледнела и спросила бледными губами:
            - А милиция зачем?
            - Выясняют, что это было. Причины смерти называют три: несчастный случай, самоубийство или убийство.
            - А что, могли и убить? – насторожилась Ильмира.
            - Говорят, что могли. У него как будто в Беларуси долги какие-то были, он картежник сам, а сюда сбежал, чтоб спрятаться.
            - А ты откуда это все знаешь? – спросил  Шаверин.
            - А я в толпе стояла, близко к покойнику, и слышала, что там говорили…
            Причину смерти Андрея Ферапонтова выяснять все-таки не стали: дело закрыли, списав на несчастный случай. Визуально труп не имел никаких внешних повреждений, что свидетельствовало в пользу этой версии. Пару дней Ильмира не верила в случившееся, но потом успокоилась: в конце концов, они с Андреем едва знакомы, а после того как он с ней обошелся - туда ему, кажется, и дорога… От злости  Ильмира в душе даже радовалась тому, что с ним случилось. И для нее уже не имело значения, сам  Андрей утонул или же ему кто-то помог.
Тело утопленника сразу же после извлечения из воды было отправлено в городской морг Симферополя, где оно должно было находиться до тех пор, пока не будет решен вопрос с его отправкой на родину. Ильмира сразу вспомнила гибель своих родителей: ситуация повторялась точь-в-точь. Перед ней самой тогда возникал такой вопрос…
            Об утопленнике говорили  нечасто, но всю неделю – все то время, что Шавериным и Насте оставалось провести в Крыму. Буквально за два дня до отъезда домой  Виктор с Яной одни ели в столовой мороженое, а когда  собрались уходить, Яна пошла впереди отца и на углу была схвачена компанией из трех молодых людей, которые лихо подхватили девочку на руки и потащили в лифт. Это произошло так быстро, что Виктор даже не успел понять как. Только ему показалось, что в этом деле не обошлось без участия Леши. Виктор ринулся следом за парнями, но те поехали на лифте, а ему пришлось бежать пешком. Лифт, естественно, обогнал.
            В пансионе было шесть этажей. Виктор добежал до четвертого и остановился в растерянности. Что дальше-то? Вдруг сверху послышался девичий визг. Он рванул вверх и услышал только, как на коридоре шестого этажа хлопнула дверь. С какой стороны?
            Парни поставили Яну на пол, двое загородили выход, а Леша распустил руки.
            - Раздевайся, - приказал он Яне.
            Яна испугалась:
            - Мальчики,  а может, не надо? Леша, я все сделаю, что хочешь, только не трогай меня!
            - Раздевайся, я  сказал! – нагло повторил он. – Сейчас будет секс!
            - Леш, я этого никогда не делала… Я боюсь…
            - Так сейчас сделаем! Мужики, долой порожняк!
            Двое парней хищниками налетели на хрупкую девочку, она лишь успела отчаянно крикнуть «Папа!» Шаверин бросился на крик и безошибочно определил дверь, за которой готовились к разврату. Он толкнул дверь.
            Яна лежала на кровати. Один из парней держал ей руки, второй зажимал рукой рот, а третий сидел на ее ногах и стягивал джинсы. Блузка была расстегнута, лифчик  даже  не задран. Яна извивалась.
            - Сейчас проверим, какая ты девочка! – издевался Леша. – Мужики, кто первый?
            - Чур, я не по этим делам, - сразу отступил один.
            Яне удалось освободить рот  и она радостно крикнула:
            - Папа!
            Леша обернулся.
            - Спокойно, папаша, - заявил он, - цела  твоя  дочка, целее не бывает. Она ж даже никого к себе не подпускает, кто ж ей  вскроет-то?
            За такие слова Шаверин от души врезал Леше кулаком по физиономии. На этот раз перед  Виктором был парень, на котором можно было, не стесняясь, отрабатывать силу удара. От удара Леша улетел  в угол, Шаверин поднял его за шиворот, встряхнул и съездил головой о стену. По лицу Леши потекла красная струйка. Шаверин поддал ему в спину. Леша крякнул, но развернулся и кулаком огрел Шаверина по роже. Теперь Шаверин оказался в  углу, однако неожиданный отпор остановил его. Виктор спокойно поднялся, потирая челюсть, и уже не бил Лешу, а только тряс за грудки:
            - Что ты хотел с ней сделать, сучонок?
             - Ничего, - мирно ответил Леша, - просто запугать. Хотел привлечь ее внимание, а то она со мной дружить не хочет.
            Яна бросилась  к отцу с ревом. Виктор принял дочь в объятья.
            Лешиным словам  Виктор не поверил и сообщил в милицию.
            Первоначально действия Леши квалифицировали как «покушение на изнасилование», иными словами, это «преступление, не доведенное до конца по независящим от преступника обстоятельствам»,  что было последнему не на пользу. Однако в ходе предварительного допроса и протокола действия Леши приобрели иную формулировку.
            - Я не собирался ее насиловать, - твердо заявил он. – Больше мне делать нечего: мне через три дня домой уезжать, на кой черт мне такой хомут на шею? Сдалась она мне… Что  я  у нее не видел? Тех прыщиков, что она под лифчиком прячет? Я ее только напугать хотел.
            - Как именно напугать?
            - Я хотел ее предупредить, что со мной шутки плохи, и если она откажется со мной дружить, то может быть плохо.
            Шаверин говорил о том, что видел дочь с голой грудью. Двое  пацанов ее держали, а третий  снимал штаны.
            - Да не была она голой, - спорил Леша. – Мы  до ее прыщиков даже не касались, а могли бы лифчик порвать, задрать или стянуть, но мы этого не сделали. И блузку мы ей тоже не рвали, а аккуратно расстегнули, потому что не собирались ее  трахать.
            Такие факты свидетельствовали об отсутствии умысла на изнасилование. Действительно, если бы обвиняемые хотели это сделать, они бы одежду на Яне разорвали. В таком случае в действиях Леши не было субъективной стороны преступления – умысла на совершение полового акта, а это означало, что нет и состава преступления и статья за покушение на изнасилование в этом случае не может быть применена.  Тем не менее потерпевшая пережила сильный испуг, а умысел испугать ее  у Леши был. Угроза подобного плана может иметь место при мелком хулиганстве. Однако такой  конфликт можно исчерпать, если вдруг произойдет примирение сторон.
            Утром к Шавериным постучали. Виктор открыл. В дверях стоял хорошо знакомый ему  наглядно мужчина, живущий в пансионе.
            - Доброе утро, - поздоровался он.
            - Здравствуйте. Вы к кому?
            - К вам. Разрешите пройти?
            - А кто вы?
            - Я Евстигнеев, отец  Алексея. Вы понимаете, о ком я говорю?
            - Чего вы хотите? – сурово спросил Шаверин.
            - Мы, простите, будем в дверях разговаривать, чтобы все слышали? – Гость начал раздражаться.
            - Ладно, проходите, - нехотя разрешил Виктор и сложил руки крестом, приготовился слушать.
            Евстигнеев вошел и скромненько стал в пороге, откуда было хорошо видно Яну. Говорил он, глядя в  ее сторону, чтобы она слышала.
            - Я думаю, вы догадываетесь, зачем я  пришел... Не беспокойтесь, я своему оболтусу хорошенько всыпал; хотя ему двадцать три  года, я лупил его, как мальчишку. Я пришел попросить у вас прощения за то, что он сделал... у  вас и у  вашей дочери. Честь  девочки  не пострадала?
            - Слава богу, нет. Если  бы пострадала, я бы заставил вашего оболтуса жениться на ней... хотя мне зять-оболтус не нужен. А если бы деяние носило уголовный характер, я бы вашего сынка посадил.
            - Что вы хотите за свое молчание?
            Шаверин изменился в лице, а Евстигнеев продолжал:
            - Дело в том, что случившееся – это злая шутка, недоразумение, которое может стоить Леше – да и нам тоже – больших неприятностей. Вы знаете, мы  в своем городе известная семья, и такая неблагозвучная репутация нам ни к чему. В общем, я хотел  просить вас не давать этому делу ход. Не пишите заявления...
            - Пошел вон отсюда! – рявкнул Виктор. – И чтоб ноги твоей и твоего сынка больше не было на нашей территории!
            - Нет, папа, подожди! – вмешалась Яна.  – Я тоже не хочу, чтобы об этом все знали. Милиция наделала много шума, мне стыдно. Уже и так говорят про меня с Лешей. Мы послезавтра уезжаем, я хочу уехать отсюда спокойно и все забыть. Я прощу Лешу.
            - Спасибо, детка, - обрадовался Евстигнеев. – Я пришлю Лешку к тебе и заставлю его извиниться перед тобой.
            - Пусть ваш сынок оставит меня в покое, - категорично заявила Яна. – Мне не нужны его извинения, я принимаю ваши. А его я видеть не хочу.
            - Что ж, в таком случае, всего хорошего, - поспешил откланяться Евстигнеев, а потом спохватился и деловито протянул Яне руку. Яна, не задумываясь, пожала ее. Конфликт был исчерпан.
            Ильмира дала свою оценку случившегося:
            - Да, Шаверин, а я и не знала, что ты умеешь кулаками махать. Сколько я тебя знаю, впервые видела, как ты рукоприкладством занимаешься. Янке ты дал только пощечину, так я думала, что ты на большее не способен.
            - Теперь ты хочешь почувствовать мои кулаки? – гневно бросил он.
            - Попробуй... – вызывающе сказала Ильмира.
            Но Шаверин не стал пробовать, а молча удалился за дверь.
            Чуть позже Яна обнаружила под дверью букет цветов с извинительной запиской от имени  Леши. Без всякого сожаления она выбросила цветы за окно.
            Домой они возвращались опять в купейном вагоне, но на это  раз их было трое, одно место пустовало: Настя с Вячеславом ехали отдельно.   
 
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
 
Кража
            Дома их ожидал полный  разгром: квартира была буквально вынесена, мебель и шкафы перевернуты, их содержимое валялось на полу. Няня исчезла, Исмаила тоже нигде не было. Увидев  все это, Ильмира завыла в истерике.
            Шаверин бросился вызывать милицию, затем принялся утешать ревущую бабу:
            - Успокойся, Элечка, мы найдем его, - говорил Виктор, однако уверенности в его голосе не звучало.
            - Витя, этого не может быть! Неужели это все сделала наша няня? Я не верю, господи, не верю! Как я могла доверить ей своего ребенка? Она же проходимка!
            - Подожди с выводами: а вдруг она ни при чем?
            - А где же она тогда?
            Шаверин не знал, что на это сказать.
            - А что мы скажем хозяйке? – Ильмира выла.
            Об этом Шаверин как раз и не подумал. Обворована не их квартира, а чужая, хозяйская, и хозяйка имела право знать о том, что произошло. А еще она имела право нагрянуть сюда в любое время...
            Милиция, выслушав подробности этой неприятной истории, слегка обнадежила. Начальник следственной группы подполковник Забелин рассказал:
            - Вы доверили своего ребенка опытной мошеннице. Есть в нашей базе данных одна особа, ее в определенных кругах  так  и зовут  Нянькой, потому что вообще-то она так и работает, что выступает под видом няни, попадает в чужие квартиры, а потом происходят такие вот вещи. Правда, в похищении детей она до сих пор замечена не была.... У нас есть на нее ориентировки, так что мы ее быстро найдем.
            Нашли мошенницу уже через несколько часов в каком-то притоне, где собирались  асоциальные личности. Исмаил был при ней, бодренький и здоровый. Как пояснила преступница, она и не думала похищать ребенка, а просто унесла его с собой, чтобы он не умер с голоду, ведь квартиру обокрали уже на третий день, а ребенок был никому не нужен.
            - А кому-нибудь продавать его я пожалела, потому что мальчик просто замечательный, я его буквально полюбила, - пояснила няня.
            Тем не менее с малышом ей пришлось расстаться...
            Няню арестовали, а маленького Исмаила вернули в руки матери. Услышав, что дурного  умысла против ребенка у няни не было, Ильмира даже пожалела ее и на радостях просила не брать эту женщину под стражу. Но ее арест был необходим.
            - Знаете, - сказал Ильмире следователь, - ее слова похожи на правду: она не хотела причинить ребенку вред. Но она навела воров на квартиру и сама принимала участие в краже; о том, как это было, она теперь расскажет на следствии. Как же вы, Ильмира Владимировна, могли допустить в дом и к ребенку такую опасную гражданку?
            - Говорю же: няня требовалась срочно...
            - Но вы человека совершенно не знаете, видите его в первый раз и так быстро ему поверили... – упрекал следователь.
            - Она сказала, что у нее педобразование и свои дети-внуки...
            - Это так, но все это не мешает быть преступницей.
            - Скажите, можно ли найти воров?
            - Конечно, можно. Мы их уже ищем. Во-первых, мы установим их личности с помощью задержанной, а во-вторых, они могут попасться на продаже краденых вещей. Так что мы их найдем, можете не сомневаться. И не переживайте вы так, а поверьте нам. Мы  же ребенка вашего нашли оперативно...
            О том, что случилось, милиция сообщила хозяйке квартиры, Оксане Евгеньевне. Та примчалась сразу же и не поверила своим глазам: в комнатах все – вверх дном, мебель – кувырком, только одна кровать в спальне стояла ровно. На ней ночевали квартиранты.
            - Что это? – хозяйка схватилась за сердце. – Что здесь было?
            - Мы хотели вам сообщить, да не знали, как... – начал оправдываться Виктор. – Мы вчера только приехали  с юга и вот обнаружили...
            - Кто это сделал?
            - Оксана Евгеньевна, воров уже ищут...
            Хозяйка его будто не слышала. Она убитым взглядом смотрела  на разворошенные вещи и беспомощно касалась до них руками.
            - Оксана Евгеньевна, - предостерегла  Ильмира, - милиция просила здесь ничего не трогать. Сегодня сюда придут эксперты, потом можно будет...
            - Вы мне за все заплатите, - сказала хозяйка  чужим голосом. – За каждую разбитую тарелку, за каждую пылинку, за каждый миллиметр, по которому ступали ноги  воров.
            - Что теперь делать, Витя? – шепотом, испуганно спросила Ильмира. – Это же не шутки... Влипли мы с тобой.  Как  оправдываться будем?
            - Оправдаемся как-нибудь. Я попрошу Степаныча, чтобы он замолвил за нас словечко...
            - Кто такой Степаныч?
            - Посредник, который нашел нам эту хату.  И бабу эту он хорошо знает.
            - Что из моих вещей пропало? – строго спросила хозяйка.
            - В основном пропали наши вещи, - ответила Ильмира. – Из вашего пропало столовое серебро, кофейный сервиз из секции, шелковое диванное покрывало и спальный гарнитур в упаковке.
            - Сервиз какой: чешский или позолоченный?
            - Позолоченный на месте.
            - Правильно: там позолота вся стертая, кому это надо? Ну, а покрывало и гарнитур – да, это вещи дорогие, причем новые. Вот за них  и заплатите, плюс я еще с вас моральный ущерб потребую.
            Подполковник Забелин сказал ей так:
            - В вашей квартире побывали незваные гости, проще говоря, воры. Они искали деньги и драгоценности, не зная, что квартира съемная, а в таких квартирах обычно ценностей не хранят. Личности воров уже установлены, мы знаем, где их искать. Есть шанс вернуть вам похищенное.
            - Серебро было фамильное, переходило у нас по наследству поколений.
            - Старинное было серебро?
            - Да: восемнадцатый век. Даже не знаю, может ли оно представлять материальный интерес.
            - Еще как может, особенно в руках частных коллекционеров или скупщиков антиквариата. Тем проще будет искать.
            - А все остальное? Сервиз им зачем? Богемское стекло, по-моему, не ценится... Только что красивый, я и  сама бы его выбрала, мне он очень нравится. А покрывало или гарнитур? Какая выгода с них?
            Забелин пожал плечами.
            - Что я могу сказать? Поймаем воров – тогда их и спросим. 
            Из похищенного удалось вернуть часть имущества квартирантов, а из вещей хозяйки – только серебро, все остальное воры успели продать. Серебро же предлагали по такой цене, что для простых людей это было слишком дорого, а опытные коллекционеры без труда определяли криминальное происхождение антиквариата и отказывались его покупать. А один из коллекционеров даже сообщил в милицию, что ему хотели сбыть краденое столовое серебро восемнадцатого века. Так оно «засветилось». Остальное было успешно продано по заниженным ценам и не было возможности найти покупателей. Оксана Евгеньевна дотошно посчитала стоимость пропавших вещей и предъявила квартирантам счет.
            - Заплатите на двоих, хотите – поровну, - заявила она. – Это если не желаете судебных неприятностей, иначе я обращусь в суд. Из-за того, что вы тоже пострадали, я проявляю снисхождение и не тороплю вас с выплатой, а даю полгода на покрытие этого ущерба. Если в течение шести месяцев вы мне не заплатите, я подам на вас гражданский иск. Из квартиры  я вас, заметьте, не гоню: живите как жили, а ротозейство ваше уже наказано. Вы мне уплатили деньги вперед, поэтому  я вам их теперь не отдам.
            Для  выплаты  ущерба Ильмире требовались деньги. Тех денег, что она имела со швейных заказов, ей не хватало, да и заказов было мало. Ильмира поняла, что ей пришло время искать работу.
            Начала она с первого же  газетного объявления, которое приглашало уборщицу. Но по телефону ей ответили, что вакансия уже занята. Ильмира стала листать дальше.           - Да, нам нужна уборщица, - ответила ей неприятная женщина. – Подходите с документами, будем разговаривать.
            «Документы» включали в себя и  трудовую книжку, которой у Ильмиры отродясь не бывало.
            - Вы что, - поразилась кадровичка, - до сих пор нигде не работали?
            - Только на дому.
            - А как вы жили все эти годы?
            - Меня содержал муж. Потом я с ним развелась и занялась надомным шитьем.
            - Вы швея по профессии?
            - Нет, я самоучка.
            - Какое у вас вообще образование?
            - Школьное.
            - Даже и не знаю, что  с вами делать. Знаете, у меня за десять лет это первый такой случай, чтобы в  вашем возрасте человек не имел трудового стажа… Подождите минуту…
            Отсутствовала она больше минуты, а потом пригласила Ильмиру к директору:
            - Поднимитесь на третий этаж к  руководителю, он  сам  с вами поговорит.
            Директором был высокий и стройный дядька неприятной внешности.
            - Здравствуйте, - сказала Ильмира. – Мне сказали, что вы…
            - Вы по поводу уборщицы? – перебил он ее.
            - Да.
            - Проходите. Присаживайтесь.
            Пока Ильмира шла, он окинул ее взглядом с головы до ног. Выразительная внешность, ровная осанка, большая грудь, короткая юбка, красивые ноги. У мужика даже в штанах  защекотало… Ильмира села.
            - Что же вы так, - начал он, - нигде никогда не работали? Или работали неофициально?
            - Я жила на содержании мужа.
            - Хорошее дело, - одобрил директор. – А теперь что же?
            - А теперь я с ним развелась и приходится выживать самой.
            - Он вам не помогает?
            - Он далеко.
            - Позвольте ваш паспорт?
            Ильмира подала документ.
            - Ага… Ильмира Владимировна  Рахмедова, так?
            - Правильно.
            - Это вы по мужу Рахмедова?
            - Да.
            - А Ильмира? Вы сами взяли себе это имя?
            - Это мое настоящее имя, оно дано мне в честь акушерки, принимавшей роды  у моей матери.
            Боже, как же она устала рассказывать это всем!
            - Ильмира Владимировна, а что если я  вам предложу… - Директор помялся. – Вы очень хотите у нас работать?
            - Я хочу  у вас работать, - решительно сказала Ильмира.
            - Но у нас собеседование…
            - Это что значит?
            - Это то, чем я уже с вами занимаюсь. После собеседования вам предстоит еще пройти  отбор…
            Он встал, подтянул штаны, походил по кабинету.
            - Одним и, пожалуй, главным из условий успешного собеседования является то, что нанимателю, то есть мне, надо дать.
            - Сколько? – наивно спросила Ильмира, и наглый мужик, собственно говоря, этой ее наивностью и воспользовался.
            - Да нет, милочка моя, не сколько, а что? – Он провел ей пальцем по груди. – Вы были замужем; надеюсь, вам известно, что такое секс?
            Ильмира поднялась:
            - Прямо здесь? Я готова…
            Директор закрыл на ключ выход в приемную, вернулся к  Ильмире. Усадил ее на стол, оголил  ей грудь, спустил лифчик. Она развела ноги…
            Тем временем секретарша за стенкой отвечала на звонки:
            - Директор ненадолго вышел… Он в соседнем кабинете… Он перезвонит… - И утыкалась то в компьютер, то в бумаги.
            …Ильмира обтянула юбку и встала на ноги.
            - Значит, я принята? – уточнила она.
            Мужик  изменился в лице.
            - Пошла вон отсюда, шлюха!
            От неожиданности Ильмира стала захлебываться воздухом. Она хотела что-то сказать, но только беспомощно хватала губами воздух.
            - У меня приличная организация, мне здесь шлюхи не нужны! Все, дорогая, испытания на вшивость ты  не прошла!
            Ильмира хотела было влепить ему пощечину и уже занесла руку, но мужик перехватил ее удар ловко и с таким вывертом, что Ильмира вскрикнула от боли. Толкая ее в  спину,  директор выставил ее за дверь, нисколько не опасаясь того, что в приемной может быть секретарша. Но девушки не было на месте.
            Такой поступок Ильмиру  обидел и оскорбил. У нее слезы наворачивались на глаза, когда она понимала, что ее просто обманули, воспользовавшись ее неопытностью по части трудоустройства. Впервые она почувствовала себя униженной. Она села на скамейку и закурила.
            «Сволочь, - думала Ильмира, пуская дым. – А может, мне на него заявление  в милицию накатать? Напишу, что он меня изнасиловал. То есть  я пришла устраиваться на работу, а он запер меня  в своем кабинете и силой овладел на столе. А что, складно получается… Да ну его… Связываться еще с ним… Как будто и не знаю выродка…»
            Возле подъезда Ильмира встретила Яну со школьным рюкзаком в руках.
            - Вот  так сюрприз! – воскликнула Ильмира, стараясь спрятать слезы. – Ты кого-то ждешь?
            - Здравствуйте. Я прямо из школы иду. Я поживу у вас несколько дней, можно?
            - А что так?
            - Я с мамой поругалась и не хочу идти домой.
            - А папа возражать не будет? Что он скажет, когда узнает?
            Яна пожала плечами.
            - Вот то-то же… Ну, пошли. Хоть поможешь мне за Исмаилом присматривать.
            Шаверин был не рад видеть дочь.
            - Не понял, - ответил он на ее  приветствие, - ты что здесь делаешь?
            - Вить, она поживет несколько дней, - опять заступалась Ильмира.
            - Я поругалась с мамой, - боязливо сказала Яна.
            - Это еще что за новости? Сейчас же марш домой! – был непреклонен Шаверин
            - Я к гинекологу не пойду! – упрямо заявила Яна.
            Шаверин усмехнулся:
            - Она что, и правда тебя вести собиралась?
            - Ничего смешного: меня это унижает! Пап, ну не хочу  я к врачу идти, поэтому боюсь показываться маме на глаза. Ильмира, ну вы же женщина, объясните вы ему.
            - Ладно, оставайся, - смилостивился отец. – Она знает, где ты?
            Яна покачала головой.
            -  Ладно, сам скажу.  А в школу ты как  добираться собираешься? Отсюда далеко…
- На метро поеду, на перекладных – мне не важно.
- Ты помнишь, что у мамы через три дня день рожденья?
- Помню.
- Вот через три дня и вернешься домой. Ничего, пользуйся случаем, мама подобреет.
Ильмира больше не могла сдерживаться, удалилась на кухню и там дала волю слезам. Шаверин испугался.
- Элечка, ты чего?
- Витя, меня сегодня изнасиловали!
- Как это случилось? Где?
Она сказала почти правду:
- Я работу стала искать. А без трудовой книжки меня не берут. Кадровичка пошла к директору – узнать, что ей делать. А он пригласил меня к  себе в кабинет, закрыл дверь и… - Ильмира окончательно разревелась.
- Ты в милицию сообщила?
- Я не буду об этом заявлять. Мне стыдно, и я не хочу связываться… это так унизительно.
- Зря: я бы на твоем месте обратился. Этот мерзавец должен быть наказан. Может, мне с тобой сходить?
- Спасибо, Вить, но я не пойду  в милицию. К тому же при изнасиловании нужна экспертиза, а она делается сразу, а не через несколько часов.
- Ты хорошо подумала?
- Да.
- Ну, как хочешь. Только на тебя страшно смотреть: ты  убита горем.
- Конечно: испытать такое унижение…
На самом деле она прекрасно знала, что никакого преступления в действительности совершено не было: интимная связь произошла по обоюдному согласию, силой ее никто не принуждал. И при мысли об этом становилось противно. А если вдруг написать ложное заявление. А потом выяснится, что она все наврала… Позора не оберешься! Да и к самой претензии будут…
- Это в каком же месте такой директор? – интереса ради спросил Шаверин. Ильмира сказала.
За ночь ей полегчало, обидные эмоции все улеглись. А когда Шаверин позвонил ей утром - спросить, как она, она и вовсе  его  обнадежила:
- Хорошо, Вить, не беспокойся. Проснулась на свежую голову и послала все к черту. Что было – то было. Мне гораздо легче…
В день рожденья бывшей жены Виктор купил букет разноцветных роз, которые очень любила Ольга, туалетную  воду с  ее любимым запахом и без приглашения отправился  в гости. Ольга открыла ему в элегантном вечернем платье со стразами.
- Здрасьте. Бывших мужей принимаете? – будто стесняясь, спросил  Виктор.
- А ты что, решил вернуться  в семью? – вместо приветствия ответила Ольга, довольно улыбаясь.
- Не знаю пока… - загадочно сказал Виктор и протянул Ольге цветы: - Это тебе. Поздравляю.
- Спасибо. Но ты бы сначала уточнил – вдруг  я не одна? – поучительно заметила бывшая.
- Понятно: я зря  приперся.
- Проходи, я пошутила.
Виктор вошел и вручил ей флакон с водой.
- Это тоже тебе.
- Ох, Шаверин, не нравится мне твое поведение. Мы давно не живем вместе и ты никогда не поздравлял меня с днем рожденья, а тут  вдруг… С какого это перепугу? Что ты задумал?
Он обиделся:
- Вот почему вы, бабы, такой поганый народ? Стоит вам всего лишь оказать знак внимания, как сразу же у нас что-то на уме! Подумаешь, с днем рожденья поздравил… Я тебя, между прочим, всегда поздравлял, каждый год.
- Но ты никогда не приходил лично…
- Разговор к тебе имеется, потому и пришел. Не нравится – могу уйти. Ты отлично выглядишь.
- Я знаю. Я старалась.
- Но платья этого у тебя, по-моему, не было…
- Платье я взяла в прокате. Еще вопросы будут?
- Слушай, что в тебе не так? Смотрю и не могу понять, где ты изменилась?
- Я похудела на десять килограммов.
- Нет, не это. По мне, ты никогда не была толстой. Что-то другое. Ты заметно похорошела.
- Спасибо. Это все, что ты хотел сказать?
- Ты определенно не рада меня видеть, - расстроился Виктор. – Угостила бы чем-нибудь, рядышком бы посидела… Учить тебя, что ли, надо?
- А шнурки тебе не погладить? – засмеялась Ольга и обняла его, поцеловала   в щечку. – Несчастье мое!
            Они устроились на кухне. Ольга достала то, что было в холодильнике.
            - Вить, ты извини, но я не готовилась, потому что никого, если честно, не жду. Правда, бутылка вина у меня имеется, но ты же не пьешь… И что мы с тобой делать будем?
            - Что у вас с Янкой происходит? Вы поругались? Ты на самом деле решила отвести ее к гинекологу? А я думал, ты пошутила…
            - Витя, я все равно ее туда отведу. Мне уже давно следовало показать ее врачу. У нее месячные идут абы как, уже третий год как начались, а до сих пор нерегулярные, а в их первые дни она жалуется на боли в низу живота. Это непорядок. Я ее на юг с тобой отпускала, так таблеток обезболивающих надавала – говорю, чтоб ты еще отцу проблем не создавала.
            - Может, мне ее попробовать к врачу сводить?
            - Попробуй. Она со мной идти боится, а уже  с тобой, можно подумать, пойдет.
            - А я ее на руках понесу!
            Ольга ушла в комнату, Виктор пошел за ней следом. Оля показала пластмассовый квадрат.
            - Диск с песнями восьмидесятых-нулевых. Ты же знаешь, я люблю ретро. Я попросила девчонок на работе, они мне подарили.
            Оля поставила «Белые розы», села на диван, задумалась. Он сел рядом.
            - Оль, в чем дело?
            - Не нравится мне, Витя, что Янка у тебя живет.
            - Почему?
            - Сам подумай: ты там с другой бабой проживаешь, спишь, наверно, с ней вместе, а девчонка все это видеть должна. Если бы мой папка у меня на глазах вот так… не знаю, как бы  я себя чувствовала… Но неудобно мне было бы точно.
            - Прямо уж на глазах, - не согласился он. – Да если хочешь знать, за те дни, что у нас Янка живет, мы ничего не делали.
            - Это ваше дело. Только Яна не ребенок,  учти это.
            Юра Шатунов отпел, и на смену ему заиграла «Лаванда».
            - Потанцуем? – предложил Шаверин и протянул Оле руку. Она подала свою и они сошлись в медленном танце.
            Танцевали они обнявшись, плотно прижимаясь друг к другу. Руки  Шаверина лежали у Ольги на спине,  а пальцы сходились на том месте, где застежка от лифчика. Виктор думал его расстегнуть, но помешало платье, а он и забыл. Одновременно он несколько раз поцеловал Ольгу в щеку,  в область уха,  в плечо. Она не сопротивлялась и ответила ему жарким поцелуем в губы. Шаверин нагло спустил шлейки на платье, и оно медленно поехало вниз. В ответ Ольга начала снимать  с бывшего мужа  свитер. Потом оба свалились на диван.
             - Витя, как я соскучилась по тебе, - прошептала Ольга и набросилась на него с такими же жаркими поцелуями.
           Всем своим  видом  она желала его. Дыхание Ольги  участилось, лицо порозовело. Виктор почувствовал ее готовность и больше уже не мог сдерживаться, слился с Ольгой в потоке страсти.
            Ночевать домой Шаверин не явился. Эту ночь он провел с бывшей женой. Но позвонил Ильмире и предупредил, чтобы сегодня она его не ждала. Причину объяснять не стал. Ильмира сообщила Яне, что сегодня они ночуют втроем.
            - Почему? Папа разве не придет?
            - Нет.
            - Он сказал, почему?
            - Сказал, что поздравляет с днем рожденья твою маму. – Ильмира отвечала нервно, потому что в ее душу закралось смутное подозрение.
            Оля лежала рядом с ним и  руками держала крепкое тело, не хотела отпускать.
            - Вить, а ты свою женщину любишь?
            - Да, наверно, - непонятно ответил он. – У меня к ней странное чувство… Привязанность, что ли? Не могу объяснить. Только я ей два раза замуж предлагал – она отказалась, я хочу ребенка, а она – нет. У нее и так семеро детей и рожать ей уже надоело.
            - По-бабски ее понять можно: рожать-то нам приходится, а роды – это испытание для организма. Но зачем ей столько детей?
            - Она замуж вышла за чурку, жила  у него на родине, а там аборты запрещены. Но чем больше я  с ней живу, тем вернее мне кажется, что ей ничего не надо. Как женщина может не хотеть семью? Я вот, например, хочу.
            Утром Шаверин вместе с Ольгой встали на работу, вместе вышли из дома. Прощаясь  с ним у подъезда, Ольга сказала:
            - Ты заходи почаще, не стесняйся Я буду очень рада тебя видеть.
            На работу Шаверин явился счастливый: лицо  у него сияло, улыбка не сходила  с лица, настроение было отличное. Кто-то из сослуживцев даже спросил, что с ним такое.
            - Я снова счастлив, ребята! – неопределенно ответил  Виктор.
            - Ты что, был у Ольги? – догадался самый близкий его друг. – У нее ведь, кажется, в эти дни день рожденья…
            - Да!                                 
            - И она что, тебе дала?
            -  А ты откуда такой проницательный?
            - У тебя это на роже написано! Лучше спрячь, а то перед людьми неудобно, - засмеялся приятель.
 
            Ильмира сорвала рекламное объявление со столба и дома позвонила. Текст объявления был обращен к безработным и студентам, желающим подзаработать: некая фирма оказывала посреднические  услуги в трудоустройстве и гарантировала высокий заработок. По телефону ей ответил суровый баритон, который подтвердил правдивость рекламы и спросил  Ильмиру, какую работу она себе хочет найти.
            - Мне любую, но я  соискатель без определения и у меня нет трудового стажа.
            - Вы приходите ко мне на прием и мы с вами решим этот вопрос.
            - Когда мне можно подойти?
            - Подходите завтра к десяти часам. Запоминайте адрес…
            Ильмира пришла к назначенному времени, ей указали на дверь директора. Но Ильмира, опасаясь повторения недавнего случая с руководителем, в кабинет заходить не стала.
            - Извините, но я боюсь закрытых помещений, - смело соврала она.
            - Страдаете клаустрофобией?
            - Да, что-то вроде того.
            - Хорошо, мы с вами поговорим в приемной в присутствии секретарши, - легко согласился директор, который был среднего роста, толстый с лысиной мужичок.
            - У меня нет трудовой книжки, - честно призналась Ильмира.
            - Ничего, я скажу, что вы работали неофициально. Кем бы вы хотели работать?
            - Наверно уборщицей.
            - Не думаю, что это удачный выбор.
            - Почему?
            - Ну понимаете… При первом общении вы производите впечатление грамотной женщины, сразу видно, что вы очень воспитаны и аккуратны. Уборщица – это не для вас.
            - Интересно, что же вы мне можете предложить?
            - Нет, если вы хотите убирать – будете, работу уборщицы мы вам найдем. Но вам бы подошла работа в  системе общепита, например. Как вы на это смотрите?
            - Что конкретно  мне подойдет?
            - Я вижу вас продавщицей фаст-фудов на улице… Но это мое субъективное мнение, решать вам.
            - Нет, вот как раз на улице я и не хочу работать. Мне бы  в тепло…
            - Что ж, тепло – так тепло. Будет сделано, - заверил ее мужичок и сразу же кому-то позвонил.
            В тот же день у Шаверина рано закончился  рабочий день и он решил наведаться по тому адресу, где была подлым образом обманута Ильмира. Директор был на месте, Виктора проводили к нему.
            - Добрый  день, - сказал Шаверин.
            - День добрый, - вежливо ответил руководитель. – Только мы, кажется, не знакомы…
            Шаверин не стал с ним миндальничать, а подошел и врезал кулаком по физиономии. В ответ получил сдачу.
            - Ты что, сюда драться пришел? Сейчас охрану позову! – возмутился хозяин кабинета.
            - Ты что себе позволяешь на рабочем месте, козел? Кто дал тебе право так обращаться с женщинами? – гремел Шаверин.
            - Слушай, ты объясни, в чем дело, а то приходишь и  руки распускаешь. Я же не знаю проблемы. Ты просвети…
            - Ах, он не знает!.. – Шаверин набросился на мужика и начал его трясти. – Несколько  дней  назад к тебе сюда приходила женщина с необычным именем Ильмира – это чтоб ты вспомнил, она хотела устроиться на работу уборщицы, а ты, сучий потрох, вместо этого ее… - Виктор показал руками, что именно.
            - А ты кто такой? – не моргнув глазом, спросил наглый мужик.
            - Кто я такой? Хм… Ну, допустим, я ее муж. И хотел бы  у тебя, тварь, выяснить, чем ты тут занимаешься? Это у тебя так положено – всех соискательниц через себя пропускать?
            - Неужели она кому-то пожаловалась?
            - За то, что  ты  ее  изнасиловал, я раздавлю твои  поганые яйца.
            - Ее? Изнасиловал? – Мужик откровенно удивился. - Таких женщин, как эта твоя Ильмира, не насилуют: они сами дают, причем легко, сразу и с удовольствием.
            За  это  Шаверин  обрушил на него новую порцию ударов. Между мужиками вспыхнула драка. А когда возникла пауза,  прозвучал бесстрашный ответ хозяина кабинета:
            - Слушай, что я тебе скажу. Баба твоя легкодоступная, фигура у нее, конечно, супер,   я  тебе по-доброму даже завидую. Но сама баба… - мужика перекосило. – Ты меня извини, но ей одним хреном больше, одним меньше, ей  все равно. Ведь как дело-то было? Да, я ее поимел вот на этом самом столе,  но пойми ты меня как мужик: она  хотя уже и не первой свежести,  но баба сочная, и я ее как увидел, так  все. И понял я, что такое дело твоя баба очень уважает, ей не привыкать.
            - Ну уважает, так что с того? Поэтому ее можно тут… - Шаверин повторил руками тот же знак.
            - Ее – можно, по ней это видно. Она ходит озабоченная, от нее не убудет. Да, было дело, имел я ее. Но сначала я ей предложил, а она и рада стараться. Она согласилась, причем сразу. Знаешь, ничуть не раздумывая. Приличные женщины,  у которых есть чувство самоуважения и  женского достоинства, обычно на такие предложения реагируют, начинают возмущаться, ругаться, проявляют недовольство, защищаются, наконец! – а эта ничего не сказала, только сразу же выказала готовность. Что-то вроде: надо – нате! А потом отряхнулась, как курица, и пошла прочь. Так  как мне следовало поступить?
            Шаверин  посмотрел на мужика внимательно, будто запоминал его. А потом сказал:
            - В таком случае извини, - и пошел на выход.
            Виктор вышел из кабинета руководителя с задумчивым видом. Он анализировал услышанное и пытался сделать из этих слов общий вывод. А потом вдруг ему вспомнились слова Чернецова, сказанные еще дома у родителей, о том, что Ильмира –гулящая баба и на момент  того разговора  встречалась с кем-то другим. Смутные сомнения посетили Виктора…
 
            Фирма-посредник сдержала свое слово и  Ильмира получила работу уборщицы в организации смешанной формы собственности, где коммерческое начало все же брало верх, потому что здесь была большая текучка кадров и зарплаты невелики. Называлась организация «Статус-дельта»,  занималась строительством и ремонтом жилья в Москве и Подмосковье. Ильмира пришла туда под рекомендацией «работавшей нелегально», в силу чего некоторые документы отсутствовали. Ее взяли с испытательным сроком без всяких предварительных собеседований.
            Уже пятый день она мыла полы на первом этаже своей работы, как вдруг ее кто-то окликнул.
            - Ильмира!.. так, кажется?
            Она обернулась. И не поверила своим глазам: перед ней стоял приятель Андрея Ферапонтова – тот самый, который ее тогда с позором прогнал.
            - Точно Ильмира! – обрадовался он. – Да, это было недавно. А вы меня помните?
            - Да уж, вас забудешь…
            - Меня Вадим зовут.
            Ильмира кивнула.
            - Вы здесь работаете?
            - Да.
            - Давно?
            - Первую неделю.
            - И как вам здесь работается?
            - Тяжело: убирать приходится много. Но удобно: день нормированный, перерыв на обед, два выходных – меня все устраивает. А вы что здесь делаете?
            - Вам известно слово «гастарбайтер»?
            - Да, слышала. Это, кажется, граждане бывшего Союза, которые работают на московских стройках.
            - Совершенно верно. Мы с Андрюхой, собственно говоря, и были гастарбайтерами. Живем в Беларуси, а работаем здесь. А вы как сюда попали?
- Через фирму-посредника.
- Понятно. Вы до которого часа сегодня работаете?
            - До шести.
            - Позвольте, я вас сегодня встречу  и кое-что вам расскажу? Вам понравится…
            - Хорошо.
            А  вечером Вадим начал издалека:
            - Знаете, Ильмира, мне так неудобно перед вами за те мои слова… Извините меня.
            - Я на вас не сержусь. Смерть Андрея все искупила. Вы сами сказали те слова или  вас  Андрей попросил?
            - Андрей попросил.
            - А что с ним произошло? Он сам утонул?
            - Сам. Только он не топился, а нечаянно. Несчастный случай.
            - Так что вы делали в нашей фирме, вы так и не ответили.
            - Бумаги кое-какие относил. «Статус-дельта» - наш работодатель, мы работаем через них. А как вы туда попали?
            - Я же говорила, через фирму-посредника. Я попала в неприятную историю и теперь  вынуждена  зарабатывать деньги. Мне нужно на это хотя бы полгода.
            - Дорогая  Ильмира, не хочу вас огорчать, но должен сказать, что «Статус-дельта»  дышит на ладан и даже не знаю, простоит ли она полгода. Мы на грани банкротства, поэтому у нас постоянная текучка кадров и низкие зарплаты. Вообще, зарплата – это всего лишь  страховка, чтобы если вдруг фирма накроется медным тазом, понести по возможности меньшие убытки.
            - Но ведь меня же сюда устроили, - подавленно сказала Ильмира. – Посредник же помог…
            - Потому он вам и помог, что у нас такое положение. Фирмы-посредники по-настоящему еще никогда никому не помогали. Если же они нашли вам рабочее место, то так и знайте, что ничего хорошего. Сколько вы заплатили вашей фирме?
            - Нисколько.
            - Это тем более странно. Да такого и быть не может: любая фирма-посредник ориентирована на то, чтобы получить с клиента деньги, при этом гарантии трудоустройства она никому не дает. Вы обязаны будете заплатить им определенный процент с вашего дохода, а если нет – значит, они могут получить свою долю в другом эквиваленте.
            - Например?
            - Догадайтесь сами.
            Ильмира  догадалась и испугалась:
            - Вы что же, намекаете на секс?
            - Я не могу на  него намекать, потому что лично я с этим не сталкивался. Но а как иначе?
            - А если я откажусь?
            - Попробуйте. Но имейте в  виду, что ответственность за вас несет фирма-посредник, а не наниматель. Наниматель в данном случае зависимая сторона и самостоятельно ничего не решает.
            - Значит, дороги назад у меня нет?
            - Почему? Вы можете уволиться по собственному желанию, но без  связей и протекции  вам работу  в Москве не найти.
            - Но что же делать?
            - Ох, Ильмира, сразу видно, что вы совершенно не приспособлены к жизни в цивилизованном обществе. Вы понятия не имеете, как делаются все дела, вам известно лишь, как делаются дети.  Это все, чему вы научились в своих горах. Ну и сидели бы там от греха подальше…
- Спасибо, - гневно ответила Ильмира, - но как раз от греха я оттуда и сбежала. Я не нуждаюсь в ваших советах.
- Простите, я не хотел вас обидеть, только объяснить, как устроен наш мир. Сейчас все и везде решают деньги. Ни в Москве, ни даже в  Минске ничего не делается просто так, за все надо платить. Вы двадцать лет жили под игом принуждения и  личной несвободы,  вы привыкли к той жизни, но теперь вы оказались в  обществе, где все дозволено, запрещено лишь то, что написано в уголовном кодексе, а мужчины и женщины в своих правах равны.
- Я уже два года живу в Москве, - возразила  Ильмира.
- И что вам это дало? Если бы вы знали московскую жизнь, вы бы не попали ни в какую фирму. Вы лучше на панель пойдите – результативней будет.
- Это ваша мне рекомендация? – уточнила Ильмира. – Так вы обо мне думаете?
- Вас нужно научить жить так, как принято в нашем обществе.
- Вы возьметесь за это?
- А вы хотите?
- Хочу.
И Вадим стал ее учителем. Несколько невинных встреч – и они перешли к более близким отношениям. Ильмира показала все, на что способна, она выкладывалась изо всех сил. Вадим ее тоже не разочаровал: как любовник он оказался  даже лучше Андрея и похожим  на Юрия. А Юрий – это было ее все, Ильмира до сих пор помнила этого молодого человека, хотя прошло уже больше года с того дня, как они расстались. Прощаясь с Вадимом, она каждый раз грезила о новой встрече, представляла его на месте Виктора, который внезапно к ней охладел и даже отдалился. Все реже Виктору хотелось близости с Ильмирой, а она сама уже и не настаивала, потому что нашла ему достойную замену. Если же близость с Шавериным вдруг и случалась, то длилась она недолго и больше походила на вынужденный контакт, чем на щедрый и долгожданный. Это означало одно: очередной любовник готов был ее бросить.
Через месяц интимных встреч с Вадимом  Ильмира поняла, что он стал ей ближе Виктора и роднее.
 
            Было воскресенье. Днем Ильмира крепко расцеловала Виктора и сказала ждать ее к вечеру.
            - Я буду тебя очень ждать, - обещал он.
            Но через несколько минут запел его сотовый. Виктор увидел на табло незнакомый номер, но ответил.
            - Витюша, - ныла в телефон Ильмира, - посмотри, пожалуйста, в моей сумке в боковом кармане проездной и сбрось мне с балкона, я внизу стою.
            Шаверин вышел на балкон и посмотрел вниз. Ильмира звонила  с чужого телефона, а сзади нее стояла девушка - видимо, владелица аппарата. Виктор продолжил разговор:
            - Где твоя сумка?
            - На спинке дивана, замшевая черная.
            Он нашел сумку и уточнил, в каком именно кармане проездной.
            - В наружном сбоку.
            Шаверин бросил ей документ и тут же его посетила нехорошая идея: обыскать сумку, вдруг там что-нибудь интересное обнаружится? Дамская сумочка – это вообще кладезь тайн ее хозяйки, Ильмира сама женщина-тайна. Может, это не по-мужски, но Виктор выпотрошил все содержимое сумки на диван.
            Ключи, кошелек, телефон, предметы гигиены, косметика, пачка сигарет, упаковка каких-то таблеток и неиспользованные презервативы – это лишь часть того, что вывалилось из Ильмириной сумки. Таблетки оказались противозачаточными – так было написано в инструкции, а вот презервативы и вовсе равносильны компромату. Шаверин полез на самое дно сумки, под подкладку, и там нащупал что-то шуршащее. Это «что-то» оказалось бумажкой, от времени выцветшей и почерневшей, с подгнившими краями. В подкладке была большая дырка, через нее бумажка и завалилась так далеко. Любопытства ради Виктор развернул бумажку – и не поверил своим глазам:  в его руках была справка из женской консультации о прерывании беременности, заверенная  врачом-гинекологом. Разобрав полустертую дату проведения  аборта, Виктор схватился за голову:  в то время они с Ильмирой уже были вместе, а значит, не рожденный ребенок мог быть его… Вот оно в чем дело-то! Он тут изо всех сил старается прижить ей ребенка, все чего-то ждет, надеется, а она, потаскуха, всеми способами предотвращает его рождение. Ну, погоди ж ты, тварь!
            Виктор не находил себе места, он весь трясся нервной дрожью. Слабая надежда на то, что это был не его ребенок, конечно, в нем теплилась, но если оно так, то что мы имеем? Ильмира была беременна от другого? Значит, это правда и она действительно бл..ь? А он жил  с ней столько времени… Виктор готов был взвыть от досады! Как он мог обманываться столько времени? Черт, да он же обманул сам себя!
            - Только бы это была неправда, господи! – нервно скрещивал он ладони  и  снова разжимал, суетливо ходил по комнате взад-вперед. – А что правда? Чего  я хочу? Чтоб это был не мой ребенок? Отлично, тогда он от другого мужика! Она и правда мне изменяла, сука!
            Взгляд его упал на телефон Ильмиры. Виктор взял трубку и опять покопался в памяти аппарата. «Любимый»… Кто ж такой-то? Шаверин нажал вызов «любимого».
            - Да, милая? – услышал он на связи и сразу же сбросил вызов.
            - Проститутка! – выругался Шаверин. – Только пусть придет – убью гадину!
            Тем временем Ильмира обнималась с Вадимом. Вадик был напряжен.
            - Послушай, - взволнованно спросил он, - у тебя телефон с собой?
            - Нет, а что?
            - Мне сейчас кто-то позвонил с твоего номера. Я думал, это ты, но вызов отклонили… Будто проверял кто-то…
            Оптимизм  Ильмиры резко поугас, она призадумалась.
            - Дай-ка свой телефон, - попросила Вадима.
            И по номеру пропущенного вызова узнала номер Шаверина. 
            - Так он что, рылся в моей сумке? У меня телефон там лежал…
            - Видимо, он нашел… - коротко подвел Вадим.
            - А что он еще нашел? Там есть что поискать и если покопаться, можно многое найти… Приеду домой – он у меня получит.
            Только мысль, что Шаверин добрался до сундучка ее тайн, не давала Ильмире покоя, поэтому свидание с Вадимом можно было считать провалившимся. Душевное беспокойство брало верх, и ей уже не хотелось ни поцелуев, ни любви. Она не отвечала на поцелуи Вадима и он будто целовался с куклой, а когда он начал приставать, Ильмира не отреагировала и на это.
            - Извини, Вадик, но сегодня не получится, - выскользнула она из-под его тяжелого тела. Скоренько оделась и помчалась домой.
            Шаверин по-прежнему сидел на диване, сжимая в кулаке потрепанную справку. Рядом валялись вещи из сумки – Шаверин не потрудился даже убрать их назад. Ильмира осторожно подкралась  к нему   и тронула за щеку.
            - Вить, ты в порядке?
            Шаверин взглянул на нее озверевшими глазами; Ильмира даже в сторону отскочила от испуга, он ухватил ее за  руку.
            - Стой! – проревел не своим голосом.
            Ильмира замерла.
            - Повернись! – приказал Виктор.
            Она повернулась.
            - Что это такое? – продолжал он, ткнув мятый клочок бумаги ей под нос. Ильмира побледнела.
            - Что это за справка?
            Она уже и забыла, что когда-то сделала аборт и получила об этом на память письменное  удостоверение, которое еще тогда бросила в сумку и оно вылетело у нее из головы. С течением времени все забылось само собой, а справка от гинеколога и вовсе пропала с глаз, завалившись от них подальше.
            - О каком аборте здесь написано? – гремел Шаверин.
            - Я, по-моему, не разрешала тебе копаться в моей сумке, - упрекнула в ответ она.
            - Я задал тебе вопрос, негодяйка! Судя по дате проведения аборта, этот ребенок мог  быть моим!
            - Он твоим и был, - спокойно ответила Ильмира.
            - Дрянь! – взбесился Щаверин. – А  я-то думал, почему у нас с тобой ребенок не получается, а ты, сука, и не собиралась рожать! Ты же знала, что я хочу ребенка, как ты могла решиться на такое?
            - Да, Шаверин, а я думала, ты меня поймешь, - разочарованно сказала она, - ты не понял. Жаль. Значит, не любишь ты меня. А я ведь объясняла тебе, почему не хочу рожать.
            - Ты могла бы мне по крайней мере сказать, что в положении!
            - И что б тогда было?
            - Тогда б и было!
            - Знаешь что,  я поняла свое положение, когда мы по съемным квартирам скитались, когда ты не торопился съезжаться под одну крышу. Что ты мне мог предложить? Жить у придурка Чернецова с двумя детьми, один из которых – не его? Он и своего-то не признал!..
            - Ах вот оно как на самом деле! Исмаил – сын  Чернецова! Шлюха! Спишь со всеми подряд и даже денег не берешь! Дешевка! Насилуют тебя, как же! Сама даешь и не краснеешь! А я ей еще замуж предлагал… Да с тобой только испоганишься, с проституткой!
            Ильмира не выдержала и дала ему оплеуху. Шаверин в долгу не остался, ударил наотмашь  в лицо, затем по лицу же поддел ногой. Ильмира не устояла.
            - Ты хотела попробовать вкус моих кулаков? Пробуй! – прорычал он, но больше ее не бил.
            И ушел собирать вещи. Ильмира медленно поднялась, доковыляла до зеркала, посмотрелась. Глаз заплыл, нос и губы разбиты. Она пришла за Виктором и стала молча наблюдать, как он укладывается. Шаверин заметил ее.
            - А что за «любимый» мне ответил по телефону? Много у тебя таких «любимых»?
            - Много, Витя. Ты никогда не был  у меня единственным. Я всегда гуляла.
            - Бл…ь!
            - Да, Витя, я такая, ты правильно говоришь. Но ты меня хоть убей, а я люблю  мужиков. И по сравнению с теми всеми, что у меня были, ты, Витюша, импотент. Переспав с  тобой всего один раз, я  уже поняла, что ты мне не подходишь. Зачем только  я тянула эту лямку два года, я  не знаю. Чем-то ты меня зацепил, я все никак не решалась с тобой расстаться. Несколько раз хотела тебя бросить, да все как-то не получалось. Что-то меня держало, тянуло к тебе.
            Лютой ненавистью вспыхнули глаза Шаверина. Он коршуном набросился на Ильмиру, свалил ее на пол, снова двинул кулаком по лицу и сильно схватил за горло. Ильмира начала задыхаться.
            - Витя, пусти меня! – отчаянно крикнула она.
            Он точно не соображал, что делает, но крик  Ильмиры привел его в чувство. И он увидел, что женщина двумя руками держит его одну руку, сдавливающую шею, пытаясь ее убрать. Виктор расслабил пальцы. Ильмира закашлялась.
            - Это тебе за импотента! Ненавижу тебя! – Эти слова стали последним прощальным аккордом, после чего Шаверин ушел с вещами.
            Ушел Виктор к бывшей жене. Ольга ведь просила его заходить почаще – он и ходил. Через день приходил, через раз имел с Ольгой интим – она не прогоняла. А недавно сообщила ему, что ждет ребенка. Шаверин был несказанно рад этому известию. А когда Ольга дала им обоим второй шанс и предложила возродить семью, Виктор ни минуты не раздумывал. У него снова появилась семья, наконец-то будет и второй ребенок, которого он так  хотел… Виктор был бесконечно счастлив.
            Для Ильмиры оставалось непонятным, почему же все-таки  Шаверин ее бросил. Возможно, не простил ей аборта, а возможно, и ее похождений, но это лишь предположения, хотелось конкретики. И на следующий день она набралась смелости и позвонила ему. Виктор ответил ей чужим голосом,  она  даже решила, что ошиблась номером.
            - Мне нужен Виктор, - сказала она.
            - Я тебя слушаю, - прозвучал отстраненный ответ. – Что ты хочешь?
            - А что у тебя с голосом? Почему я тебя не узнала?
            - Не знаю. Ничего, - грубо  ответил он.
            - Вить, я не поняла, почему ты меня бросил? Уточни, пожалуйста. – Ильмира говорила это так, как будто ничего не произошло. Она вообще не держала на него зла за произошедшее. 
            Он протяжно засопел и ответил лениво:
            - Понимаешь ли, Элечка, я жил с тобой два года, думал создать семью, родить общего ребенка, а тебе это все, как видно, не надо. Но в отличие от тебя у меня есть цель в жизни, есть жизненные интересы и вообще мне бы хотелось еще пожить. А ты искала себе лишь кобеля. С тобой, кроме постели, я ничего не видел и уже не увижу,  а годы-то уходят.
            - Какие годы, что ты несешь? Ты  и я  уже побывали  мужем и женой,  у нас есть дети – что еще может быть нужно на пятом десятке?
            - Вот видишь, как ты рассуждаешь. Ты красивая внешне, у тебя прекрасная для твоих лет фигура, но твоя  внутренняя жизнь  пустышка. С тобой ведь, кроме как о постели, и поговорить не о чем.
            - Чего именно ты мне не простил? – Ильмира будто не слышала его  обидных слов.
            - Аборта, конечно. Ты  это хотела знать?
            - Да.
            - Кстати, как ты? Живая?
            - Живая, как видишь. Если не считать того, что  ты мне  все лицо разбил, так  все нормально.
            - Ничего, тебе полезно. Тебя вообще мало били. Да, у  тебя как у кошки – девять жизней, - отпустил он язвительную шутку.
            - А ты что, думал меня убить?           
            - Боже упаси! Потом за тебя еще  в тюрьме сидеть! Было бы дело стоящее, было бы за что сидеть, а то – за  потаскуху!
            - Не оскорбляй меня…
            - Ты  меня спросила – я  ответил! Прощай!
            Шаверин стал последним любовником, который ее бросил – так решила Ильмира. Уход  Виктора ее откровенно обидел, и хотя с появлением в ее жизни Вадима отношение к Виктору изменилось и Ильмира уже не дорожила Шавериным как раньше, все-таки два года совместной жизни, прожитых фактически как супруги, тоже никуда не выбросишь. И теперь Ильмира думала, на ком бы отыграться за все эти уходы, включая предыдущие. Для этого нужно было найти подходящего человека, которого она сможет бросить сама. Вадим сюда однозначно не подходил: Ильмира в него влюбилась. За достаточно короткий срок их отношений она успела его полюбить.
            Что она любит Вадима, Ильмира поняла неожиданно для себя. Любовь пришла  к ней впервые  в жизни и стала совершенно новым чувством, принесшим новые, до сих пор незнакомые ощущения. Отдаваясь Вадиму, Ильмира отдавалась теперь любимому человеку и для нее это было приятно вдвойне. Вадим стал ей очень дорог, стал тем человеком, которого она действительно боялась потерять. Никогда еще Ильмира не любила, никем по-настоящему не дорожила; ничего подобного она не испытывала даже  к  Ахмету.
            Вадим успешно заменил Шаверина: он переехал к Ильмире. Он же заплатил деньги хозяйке квартиры, выставленные Ильмире в счет ущерба, причиненного кражей. Правда, Оксана Евгеньевна взяла лишь часть суммы,  остальное простила. С Шаверина и вовсе ничего не взяла, потому что человек, нашедший ему эту квартиру, дал ему хорошие рекомендации и сумел оправдать Виктора перед Оксаной Евгеньевной. Казалось бы, проблемы больше нет. Только Оксана Евгеньевна попросила Ильмиру освободить жилплощадь – под тем предлогом, что в квартире нужно делать ремонт.
            Ильмире пришлось вернуться  в квартиру Чернецова, где она была прописана. Самому Сашке еще примерно год сидеть, жилье все равно пустует.
            Там они с Вадимом начали новую жизнь, для которой у Ильмиры было почти все: ребенок, работа, любимый человек, полноценный секс, не было лишь постоянного жилья. Но с этим вопросом ей обещал помочь Вадим, который сам тоже пожелал остаться в Москве насовсем. Домой он так и сообщил, что приженился и возвращаться не собирается. Только ему для полного счастья нужно было найти работу, дабы не мотаться по сомнительным стройкам  и фирмам-развалюхам. Самое главное,  Вадим не просил детей, за что Ильмира была ему благодарна. Вадим был у нее единственным, и это тоже было для Ильмиры  впервые.
            Исмаила было решено определить в сад.
 
ЧАСТЬ  ВОСЬМАЯ
 
Трагедия
         Утром  Ильмиру разбудил  звонок сотового. Она лениво потянулась за трубкой. На проводе был незнакомый мужчина.
            - Это Ильмира? – спросил он, поздоровавшись.
            - Да. А с кем я говорю?
            - Я прораб со стройки. Вы знакомы с Вадимом Казначеевым?
            - Да. Мы живем с ним вместе. А что, что-то случилось? – Сердце Ильмиры дрогнуло.
            - Дело в том, что он погиб, - был краткий ответ.
            - Как погиб?
            - Оборвался с высоты. Они на уровне шестого этажа плитку выкладывали. И Вадим оступился на лесах, упал.
            - Как это произошло?
            - Несчастный случай. Я звоню вам потому, что Вадим жил с вами последние несколько месяцев и вы были единственным ему близким человеком в Москве, он много о вас рассказывал.
            - Спасибо, - чужим голосом сказала ему Ильмира и упала, как подкошенная.
            Вот и все. Она потеряла даже того, кого любила, потеряла безвозвратно. Еще одна потеря на ее голову. И почему ей так не везет? Вадим, между прочим, уже второй любовник, который погиб от несчастного случая. Ее словно рок какой-то преследовал. Ильмира, валяясь на полу, долго рыдала, пытаясь проглотить печальное известие.
            А вскоре за этим известием последовало новое: фирма «Статус-дельта» прекратила свое существование. Вадим когда-то говорил, что она дышала на ладан, вот и издала, наконец-то, свой последний вздох.  Ильмира  вынуждена была оттуда уйти, не получив никаких положенных ей денежных выплат.  Оставшись без работы, она снова занялась  ее  поиском.
            На этот раз ей посоветовали обратиться в московскую службу занятости, проще говоря, биржу труда. Ильмира так и сделала. Ее зарегистрировали безработной и предложили… поучиться на швею.
            - Это называется переобучение, - объяснили ей. – С его помощью вы можете или изменить уже имеющуюся у вас специальность на другую – востребованную рынком труда, или же просто ее получить, как в вашем случае. Срок обучения на курсах швеи составляет от трех до шести месяцев, после обучения выдается документ. С его помощью вы сможете легко доказать свою квалификацию. На протяжении всего срока обучения вы будете получать стипендию и пособие по безработице. Только курсы  у нас начинаются каждый месяц, сейчас одна группа  уже учится. Так что в этом месяце на переобучение вы не попадаете, попадете в следующем. А что у вас  в сорок три года нет стажа – говорите, что работали неофициально.
            Вот как все было просто! И почему она только раньше так не сделала? В любом же городе есть служба занятости, и не какая-то фирма-посредник, а государственная. А то ходила, искала, под кого-то ложилась, ублажала… Почему она только раньше не обратилась на биржу? Сейчас бы могла жить вполне нормально…
            Проходя мимо какого-то прогулочного сквера, она присела на скамейку – отдохнуть и покурить. И вдруг из-за кустиков акации мелькнул знакомый цвет волос – белый с желтизной, показался высокий пышный хвост. Такие хвосты любила плести Яна Шаверина. Ильмира поднялась, подошла ближе и узнала дочь Виктора. Яна катила коляску, в которой лежал ребенок.
            - Привет, Яна! – окликнула Ильмира девочку.
            - Здравствуйте, - равнодушно отозвалась Яна.
            - Кто у тебя в коляске?
            - Сестричка Юля.
            - Давно?
            - Нет: месяц всего.
            - Вы одни гуляете?
            - Нет: папа в очереди стоит. Вон там! – Яна указала в  сторону, и Ильмира  увидела Шаверина, стоявшего в киоске быстрого питания. В сторону Яны он не смотрел.
            - Он рад, что у него ребенок? – язвительно спросила Ильмира.
            - Папа очень счастлив. Но это девочка, а он теперь хочет  сына.
            - А где твой папа сейчас живет?
            - Папа вернулся к маме,  у нас одна семья.                       
            - Понятно, - подавленно сказала Ильмира. – Ладно, Яночка, будьте счастливы. И не говори, пожалуйста, папе, что ты меня видела.
            Ильмира скрылась за густыми деревьями, где стояла другая скамейка и где ее трудно было заметить. Но прекрасно видела сама, как Шаверин и Яна шли рядом; Яна что-то ела, а Виктор катил коляску.
            - Нет, Витюша, - тихо сказала ему вслед Ильмира, - ты не остановишься, пока сына не родишь. Ты человек цели.
            Значит, Шаверин ушел от нее к бывшей жене, которая и родила ему ребенка. Да когда ж ты его замутить-то успел? Ведь девять, даже десять месяцев, назад ты еще жил на съемной квартире с любовницей и уходить не собирался, и вдруг – такой выстрел! Неужели же ты от любовницы ходил к бывшей жене? Ах ты, кобель блудливый! Ильмира все поняла.
            Добравшись до дома, в почтовом ящике Ильмира обнаружила конверт, адрес отправителя на котором  значилась «Республика Дагестан», Дербенсткий район,  аул Рахмедовых. По круглым  буквам Ильмира  узнала  почерк  Ахмета. Дрожащими руками Ильмира вскрыла конверт.
            «Я посчитал удобным именно написать тебе, а не позвонить, - без предисловий, не поздоровавшись и даже не назвав ее по имени, начал Ахмет. – Считаю, что ты, как мать, имеешь право знать это известие. Сообщаю тебе, что  Гузель умерла. К смерти ее приговорила вся наша семья – за то, что  Гузель нас опозорила.
            Я говорил тебе, что Гузель пожелала учиться и ей это было позволено. Она уехала в Махачкалу, а там влюбилась и посмела отдать тому парню свою честь, надеясь, что он женится на ней, но была им обманута и брошена. Гузель отучилась и должна была теперь остаться в столице для работы. Но тем временем жених для нее нашелся здесь,  в нашем ауле, и я  сосватал  Гузель за него, а ее поставил в известность о своем решении. Она понимала, что замуж ей нельзя, но не могла ослушаться и приехала домой – она всегда была смелой девушкой. Муж ее – человек не местный и состоятельный – и как только он вообще в нашу глушь попал? - дал за нее хороший калым. Гузель предстояло стать его третьей женой гарема. И Гузель ею стала. Но в их первую брачную ночь муж был страшно раздосадован и пришел в ярость от того, что ему «продали испорченный товар» и с позором вернул нам Гузель назад и забрал свой калым. Резать себе пальцы он не стал. (Правильно: я бы на его месте тоже не резал, раз она «порченая»). Самой же Гузель никак не удалось оправдать свое бесчестье. Позор нашей дочери, которая мне больше не дочь, немедленно стал известен и тяжким клеймом пал на всю нашу семью. Старейшины рода тут же вынесли ей приговор, исполнить который поручили Анвару. Казнить ее разрешили непублично, потому что Анвару поверили, и Анвар  утащил ее в горы.
            Не поверить Анвару никак нельзя. Он недавно пришел из армии и явился оттуда совершенным зверем, нелюдимым и озлобленным на всех. Это его так переменила последняя встреча с тобой в Москве. Он не простил тебе того, что ты сделала, и очень после этого замкнулся. Я слышал, что он держал  в страхе всю часть, на него даже командование не могло найти управу. Я сам его теперь боюсь. И вот такому-то зверю было приказано убить Гузель… Мы не видели и не знаем, как это происходило, но Анвар принес домой окровавленный нож и сказал, что приговор исполнил. Он, наверно, с ней разделался, как с овечкой…»
            Дальше Ильмира уже не читала: из ее груди вырвался дикий вопль, она  в безумии  стала рвать на себе волосы,  ударилась головой о стену, истерично рыдая. Потом вдруг резко умолкла, прижалась к стене, съежилась  в комок, поджала под себя ноги. И впала в состояние  глубокой депрессии.
            Жизнь закалила Ильмиру. Она привыкла терпеть, привыкла к ударам судьбы и научилась с ними справляться, научилась быть стойкой. Смерть родителей в свое время стала для нее неотвратимостью, которая никого не минует, поэтому каждая душа должна через это пройти – так относится к смерти  Коран. Но сейчас на нее навалилось слишком много и почти в одночасье: гибель любимого, потеря работы, убийство дочери и сын-убийца. Любимый сын, первенец, для которого собственная мать теперь была врагом. Ильмира фактически потеряла и его. И на общем фоне всей этой трагической картины – счастливый  Шаверин! От таких новостей можно было с ума сойти. Пережить это все было трудно, а справиться в одиночку так и вовсе невозможно. Гибель Вадима и  Гузель она уже не рассматривала с позиции  священной книги, отчего становилось только хуже. Ну почему судьба одним дает все, а у других только забирает – то постепенно, то сразу? И никакой отдачи за эти потери нет…
            Когда вечером Ильмира пришла в садик за Исмаилом, нянечка не узнала ее: прежде всегда общительная, Ильмира вдруг  будто онемела, ни с кем не обмолвилась ни словом, движения совершала по инерции, взгляд стал каким-то отчужденным. Через несколько дней на вопросы педагогов она отвечала лишь несколькими бессвязными фразами, которые  и  вовсе были не по теме. Думая целыми днями о письме Ахмета, Ильмира становилась уже неадекватной. Однажды воспитательница Исмаила увидела в глазах Ильмиры безумие, и это  взволновало педагога:
            - Ильмира Владимировна, с вами все в  порядке? – спросила Ирина Николаевна. – Вы последние дни выглядите как-то странно…
            Ильмира уже держала Исмаила за руку и собиралась уходить. На вопрос она ответила протяжно, не глядя в сторону  Ирины Николаевны:
            - Да-а-а… - А потом резко вскинула глаза в ее сторону:
            - А что со мной может случиться?
            Спрашивала и улыбалась.
            - Пойдемте со мной, - сказала Ирина Николаевна, - дайте руку.
Ильмира подала руку.
            Они спустились в кабинет врача.
            - Маша, посмотри ты, что с мамой происходит. Странная она какая-то…
            Медсестра усадила Ильмиру на кушетку, посмотрела в глаза. Взгляд выражал полное непонимание того, что происходит.
            - И давно это с ней?
            - Уже несколько  дней. Она пьяная?
            - Не похоже… По крайней мере, запаха нет. Скорее, помутнение рассудка.
            - Она сошла с ума? – Ирина Николаевна испугалась.
            - Говорю же: похоже на расстройство личности. Виной этому мог быть стресс. Попробуй завести ее к психологу.
            - К нашему детскому?
            - Попробуй.
            Задав Ильмире несколько вопросов, психолог подтвердила слова медсестры: у Ильмиры помутился разум.
            - А можно ли  с ней ребенка оставлять? – обеспокоилась воспитательница.
            - Это мой ребенок, - капризно заявила Ильмира, - я заберу его домой!
            - Видишь: заговорила! А несколько дней вообще молчала как рыба. Молча приводила ребенка, молча его одевала-раздевала, молча забирала, ни о чем нас не просила, наши вопросы игнорировала. Если бы она не двигалась, я бы решила, что  у нее шок.
            - Нет, у нее, скорее всего, был стресс или депрессия. Здесь психиатр нужен.
            - А чем  оно могло  быть вызвано?
            - Откуда же мне знать? Это известно только ей. Себе она точно может причинить вред, а ребенку – трудно сказать: люди в ее состоянии бывают  непредсказуемыми.
            - Может, ей пока ребенка не давать?
            - А какое мы имеем право забирать дитя у родной матери? То, что мать свихнулась, еще надо подтвердить документально. По сути, если мы сейчас не отдадим ей  Исмаила, это будет равносильно преступлению.
            - Она вообще вменяема?
            - Это может сказать только экспертиза.
            Ирина Николаевна пошла домой вместе с ними. По дороге Ильмира разговаривала сама с собой. Но из этого монолога не удалось понять причину того, что с ней случилось.  Ребенка до дома она довела  без происшествий. Ирина Николаевна   зашла в квартиру вместе с ними.
            Ильмира оставила Исмаила одного без присмотра, сама ушла в другую комнату. Там ее и нашла Ирина Николаевна. Ильмира держала в руках письмо Ахмета. Воспитательница взяла это письмо и прочитала. И все поняла. Причина безумия Ильмиры стала известна.
            Ирина Николаевна вышла на кухню и стала готовить ребенку ужин. В дверях показалась Ильмира.
            - Можете идти, - неожиданно здраво сказала она. – Я сама его покормлю, не беспокойтесь. Спасибо вам за все.
            Пораженная  воспитательница ушла.
            Утром Ильмира снова привела Исмаила в садик. И снова педагогам показалось, что она не  в себе. Однако через несколько часов выяснилось, что Ильмира привела в коллектив больного ребенка: у Исмаила обнаружилась температура. Ирина Николаевна повела его домой.
            Ильмира открыла ей и молча удалилась прочь. Ирина Николаевна  догнала ее в квартире.
- Ильмира Владимировна, ваш ребенок заболел. Вы его больного в садик привели…
Ильмира только равнодушно посмотрела на нее и снова замкнулась. Ирина Николаевна  увидела, что у мамаши перевязано запястье левой руки. Бинт был окровавлен и небрежно завязан.
            -  Что это у вас? – испуганно спросила воспитательница.
            - Это я от скуки, - коряво ответила  Ильмира.
            - Ильмира, вы хоть что-нибудь соображаете? – решилась на отчаянный допрос воспитательница.
            - Соображаю, - отрывисто ответила она.
            - Скажите, кто вы? Вы помните, как вас зовут, как ваша фамилия, сколько вам лет?
            - Помню.
            - И кто же вы?
            - Ильмира Владимировна…
            - А дальше? Фамилия ваша как?
            Ильмира не могла сказать, потому  что по фамилии ее в последнее время никто не называл. Она могла сказать лишь то, что сама слышала.
            Допрос прервал телефонный звонок. Звонили Ильмире. Ирина Николаевна сориентировалась на звук и нашла телефон, ответила. На проводе была Настя Семина.
            - Хорошо, что вы позвонили, - сказала Ирина Николаевна. – Ильмира сейчас не может подойти. Я воспитательница ее сына. Дело в том, что Ильмира… как бы вам сказать, чтобы не напугать… В общем, она письмо получила от Ахмета, он пишет, что умерла ее дочь… Ильмира очень переживает  и… как бы это лучше выразиться… вы только не бойтесь… она сейчас в таком состоянии, что ее нельзя оставлять одну. Исмаил  заболел – его на несколько дней заберу я, а вам бы хорошо присмотреть за ней самой…
            В таком ключе проходил разговор воспитателя и Насти. Но неожиданно громко заплакал Исмаил. Ирина Николаевна бросила телефон и побежала на крик.
            Ильмира лежала на кухонном полу, а между ребер у нее торчал нож. Пока Ирина Николаевна отвлеклась на беседу, Ильмира пошла на кухню и всадила нож себе в тело.  От удара  у нее потемнело в глазах, закружилась голова, она пошатнулась  и без чувств рухнула на пол.  Мать схватила нож в присутствии ребенка, и Исмаил видел, как она ударила себя, испугался и от испуга заплакал. А Ильмира попала в солнечное сплетение, поэтому получила ножевое ранение, но была жива. Ирина Николаевна немедленно вызвала ей  бригаду медиков. И вместе с ними пришлось ехать самой Ирине Николаевне – Ильмире требовался сопровождающий,  к тому же присутствие здравомыслящего человека было необходимо для заполнения разных документов. Сама Ильмира  ведь  даже своей фамилии не назовет…
            Так Ильмира оказалась в клинике для душевнобольных. Диагноз ей поставили не сразу, а звучал он так: умственное расстройство, вызванное стечением тяжелых обстоятельств. Расстройство это было временным, так что Ильмира поддавалась лечению. Через три дня ее одновременно пришли навестить Ирина Николаевна и Настя.
            - Она не сумасшедшая, - убеждал женщин лечащий врач Ильмиры, - просто пережила сильный стресс, сильное  нервное потрясение; это лечится. Она не совсем адекватна,  вменяемость уменьшена. Мне удалось с ней поговорить и она рассказала, почему ранила себя. Сначала она пыталась резать вены, но  не получилось. Она действительно хотела покончить с собой, но смогла вразумительно объяснить причину такого поступка. Для нее жизнь потеряла всякий смысл, потому что она лишилась всего и сразу. Вы не переживайте: через месяц приведем в  чувство.
            Поместили ее в отделение неврозов – туда, где лежали относительно здоровые люди. Среди шизофреников и прочих выживших из ума личностей Ильмире, по словам врачей, было не место.  В палате № 9 ее приняли хорошо: здесь было пять женщин, все примерно одного возраста, на появление у них новой соседки отреагировали добродушно. Однако Ильмира повела себя странно: очутившись в палате, она даже не распаковала вещи, а сразу залезла на кровать, поближе к подушке, и притихла. Она будто боялась этих женщин. Понять по их лицам, стоит ли их бояться, Ильмира не могла.
В первый день с ней никто не общался, но и не трогал ее. А вечером того же дня Ильмира узнала, что в этой палате существует негласная традиция: каждую выписку отмечать согласно русскому обычаю, проще говоря, пить. Завтра ожидалась чья-то выписка, поэтому дамы запаслись выпивкой заранее. И запаслись основательно: на столе появилась бутылка водки и закуски. Правда, на двери не было замка и в любой момент сюда мог зайти кто-нибудь из персонала, поэтому требовалось соблюдать осторожность. И поэтому дамы поднимали стаканы с оглядкой.
- А ты будешь с нами? - крикнула Ильмире одна из женщин.
Ильмира молча покачала головой.
- А как тебя зовут? – подошла к ней другая соседка.
- Ильмира Владимировна, - послушно ответила она. Но соседки то ли не поняли, то ли не расслышали и переспросили хором:
- Как?
- Ильмира Владимировна! – повторила она громче.
- А почему Владимировна? Если просто Ильмира?
- Так меня называют, - сконфузилась Ильмира.
- Какое имя странное… - услышала она привычный комментарий.
- Ну, если что, то я Лена, - представилась  ей женщина.
- А я – Рита! – добавила та, что пригласила ее за стол.
Ильмира резко подскочила с кровати к новым подругам.
- У вас сигареты не будет? – растерянно спросила она. Дамы недоуменно переглянулись, но каждая протянула ей по пачке. Перед Ильмирой лежали пять пачек сигарет: выбирай любую. Ильмира выбрала.
- А курить ты где собираешься? – остановил ее чей-то вопрос.
- Не знаю.
- То-то и оно. Пошли провожу… - женщина встала из-за стола.
Уже назавтра в палате знали, кто такая Ильмира.
- Бабоньки, - закрыла дверь Лена, - а новенькая-то наша умом поехала! Была сейчас на уколах, а там Нинка, медсестра, с заведующей обсуждают, какие ей лучше витамины колоть. И говорит, что Ильмира наша не  в себе, она себя даже порезала. Во какие дела! У нас  в палате –  помешанная!
- А зачем ее к нам поселили? Сумасшедшие -  в восьмом отделении.
- А  что ты  у меня это спрашиваешь? Иди это  у заведующей и спроси!
- Однако баба тихая… - отреагировал кто-то.
- Еще подожди, она тут только второй день!
Они решили не подавать виду, что считают Ильмиру сумасшедшей. Только дружить с ней не торопились и словесные контакты решили ограничить, а заодно посмотреть, как Ильмира к этому отнесется. А она нормально относилась: она чувствовала себя некомфортно в обществе этих теток, боялась их и для нее было главное, чтобы эти тетки ее не обижали.  Но она прекрасно слышала, о чем говорили вокруг  нее, и понимала все разговоры.
Ильмира вернулась в палату.
- Ты где была? – спросила Лена.
- Курить ходила.
- А почему одна? Мы ведь все курим – в следующий раз возьми нас с собой.
- Хорошо…
Следом за Ильмирой в палату заглянула санитарка.
- Мошканова, тебя твой лечащий врач вызывает!
- Так уже ж поздно!..
- Он сегодня дежурит и хочет тебя видеть!
- Уже бегу!
И Лена выскочила из палаты, направилась к своему врачу, постучалась.
- Вы звали меня, Павел  Григорьевич?
- А, Мошканова! Да, проходи, садись, не стесняйся.
Мошканова удобно расположилась на стуле.
- Елена Григорьевна,  у меня к тебе разговор.
- Слушаю вас, Павел Григорьевич, - Мошканова придала разговору дипломатический  оттенок.
- Ты ведь наш постоянный клиент, отдыхаешь у нас каждый год. Ты здесь уже свой человек, как хозяйка; знаешь, кто в каком отделении лежит, знаешь весь персонал, а персонал знает тебя и всегда рад тебя видеть.
- Ну что вы… - засмущалась Мошканова.
- Да нет, ты не стесняйся, я  не в претензии. Тут вопрос такой… Вы, наверно, в палате заметили, что одна ваша соседка – не такая, как вы.
- Она сумасшедшая?
- Нет. У нее просто временное расстройство сознания, это пройдет. Я даже ее к психам помещать не стал, потому что ей там нечего делать. Скажи, как вы к ней относитесь? Вы с ней дружите?
- Честно говоря, нет. Мы ее не обижаем, но и не общаемся.
-  Боитесь?
- В некотором роде. Хотя она ведет себя тихо, по ночам спит. Она сама нас как будто боится.
- Так и есть, она мне рассказала. Но дело в том, Елена Григорьевна, что ей нужно общение, поэтому вы от нее не отворачивайтесь. То расстройство, которое у Ильмиры наблюдается, случилось во многом потому, что ей не хватало общения. Она была совершенно одна и по сути одинока, у нее не было никакого занятия и поэтому она осталась наедине со своими тяжелыми мыслями, ей некому было излить душу, поделиться, рассказать, выговориться, а ее некому было поддержать. Она замкнулась на своих тяжелых мыслях, и никто не мог ее от  них  отвлечь. Теперь понимаешь? Рахмедовой просто необходимо человеческое общество, а в вашей палате несколько человек и нашлось свободное место. В других палатах с большим количеством коек не было мест, а то бы  я ее туда положил.
- Павел Григорьевич, что вы делаете? Вы как будто оправдываетесь. Не надо этого! Это ваше дело, куда размещать больных.
- И все-таки я   чувствую, что вам неприятно такое соседство.
- Да пусть лежит, она нам не мешает.
- Я знаю, что у вас хороший коллектив – не жадный и не вредный. Но Ильмира Рахмедова – моя пациентка и я просто обязан поставить ее на ноги. И говорю тебе как врач, чтобы вы ее от себя не изолировали. Вы любите собираться в комнате отдыха – возьмите ее с собой. Она курит?
- Да.
- Пойдете курить – берите и ее.
- Да я ей уже предложила, чтобы она ходила с нами.
- Правильно: пусть она от вас не отстает.
- Я все поняла, Павел Григорьевич. Разрешите  идти?
- Иди. И помни, что я поручаю тебе Рахмедову под твою полную ответственность.
- Хорошо, Павел Григорьевич, сделаем.
А утром Лена во всеуслышание объявила, не стесняясь присутствия Ильмиры (Ильмира еще спала под их разговоры):
- Нет, бабоньки, так нельзя! Надо налаживать контакт. Сколько дней прошло: Ильмира не буянит, спит спокойно. За что мы ее во враги записали? Подумаешь, если у человека нервы сдали… Для меня лично она опасности не представляет. Что мы можем о ней  сказать, если мы с ней даже не общаемся?
Как только Ильмира проснулась, к ней сразу же  посыпались разные предложения:
- Ильмира, ты нас не бойся. Если что надо - обращайся, не стесняйся!
- Ильмира, это Оля, а я Валя, а это Рита!
- Ильмира, ты нас не сторонись, держись всегда рядом! – наперебой и одновременно верещали дамы, Ильмира даже не знала, кого слушать.
- Вот, на, скушай персик, - подала ей фрукт  Рита.
- Спасибо, - скоромно улыбнулась Ильмира.
- А у меня бутерброды вкусные. Хочешь?
- А ты с нами отдыхать пойдешь?
В комнате отдыха собирались три раза в неделю. Сегодня как раз был день сбора. Девятая палата пришла в полном составе – пять человек. Ильмира уже слышала про комнату отдыха, но только сейчас смогла увидеть, что это такое. Это была уютная, обустроенная по-домашнему комната: с телевизором, холодильником, диваном, шторами на окнах и ковром на полу. Посреди комнаты стоял аккуратный журнальный столик с вазой, застеленный ажурной салфеткой. Единственное неудобство, которое здесь было, - это отсутствие замка на двери. На посиделки с дамами сюда приходили мужики из соседних палат. Собирались они, как правило, все вместе, играли в карты, курили, могли выпить пива. До разврата здесь не доходило, потому что в любую минуту сюда могли заглянуть санитарки или медсестры – имели полное право. За развратом  ходили  в другое место…
- А где  Верунчик, девчата? – спросил один из парней.
- Домой ушла. Она же выписалась уже… - ответили ему.
- Жаль: такая баба была компанейская!
- Мальчики, разрешите вам представить: это наша новая соседка, Ильмира! – обратилась  Лена  к мужчинам. – Просим любить и жаловать.
- Очень рады, - благосклонно отреагировали мужики, которых было всего четверо. Они приходили из первой палаты, и вообще первая и девятая палаты представляли собой устойчивую компанию, вторгаться  в которую посторонним было нельзя. Эти три дня, когда они собирались в комнате отдыха, были их днями, остальные желающие собирались в другие дни.
- А я еще в пищеблоке заметил, что у вас новенькая, но она мне показалась какой-то дикой.
- Сережа, ну как тебе не стыдно… - одернула Лена.
- Пардон, - обратился Серж сперва к Ильмире, потом опять к Лене. – Она всегда такая тихая?
- Она просто стесняется. Сереженька, ты бы успокоил девушку-то. Попробуй с ней поговорить, например.
- А можно ей сигаретку предложить?
- Предложи…
Пока  Мошканова учила Сергея обращению с Ильмирой, та  отрешенно смотрела вокруг себя – на то, что происходит рядом. Рита крепко целовалась, Валя обнималась и смеялась от слов, которые ей на ушко шептал мужчина по имени Кирилл. Оля с последним мужчиной что-то бурно обсуждала. Потом они водрузили на столик бутылку шампанского.
- Девушки, за знакомство! – окликнул всех Олин партнер.
- А вы будете шампанское? – окончательно насел на Ильмиру Сергей.
Она  кивнула.
- Буду.
- Ильюха, гостью тоже  угости.
- Сережа, она не гостья: она теперь наш завсегдатай, - поправила Лена.
- Девоньки, а  Верунчик  так и не объявлялась?
- Нет, Костик, забыла совсем. Даже не звонит.
- Вот стерва! А обещала же приезжать в гости!  
- Ну, девчата, вздрогнем! – оповестил  Илья.
            Дамы и парни дружно чокнулись.
            - За нового члена нашего коллектива! – подмигнул  Ильмире  Серж.
- Будем знакомы! – поддержали его остальные парни.
            - Дамы  делятся на дам, не дам  и дам, да не вам.  Предлагаю тост за дам! - сказал Кирилл. – А за дам пьют стоя.
            Снова подняли стаканы, мужчины встали.
            - За вас, девушки!
            Дамы с улыбкой наблюдали за тем, как джентльмены отдают им жест вежливости.
            - Не, ребята, все-таки без Веруньки скучно и грустно, - утер рот Константин. – Кого мне теперь тискать и любить?
            - Меня полюби,  - предложила Лена и придвинулась к нему плотнее.
            - Не, ты с Сержем, - коротко ответил Костя и достал сигарету.
            Илья вынул колоду карт.
            - Ну, что, девчонки, продолжим? Чья команда прошлый раз осталась в замазке?
            - А Ильмирочка умеет играть в такие игры? – заботливо спросил Серж, нежно убирая прядь волос с ее плеча.
            - Серж, можно тебя тет-а-тет?
            - Я сейчас, - извинился Сергей и пошел следом за Мошкановой. За дверью Лена схватила его за руку и потащила  в конец коридора, затем вниз по ступенькам.
            - Ты меня под лестницу, что ли, тащишь? – догадался Сергей.
            - Да! – не выпуская его руки, подтвердила Мошканова.
            Под лестницей возле самого выхода на улицу она набросилась на Сержа и покрыла страстными поцелуями, обнажила грудь.
            - Хочу тебя, Сереженька! Полюби меня сейчас же!
            Но Сергей, всегда делавший это с удовольствием, вдруг отступил и сказал небрежно:
            - Уже некогда: скоро по домам. – И повернул назад.
            «По домам» означало разгон, который им устраивал персонал отделения, если в течение пятнадцати минут после отбоя они добровольно не покидали комнату отдыха. Ко времени наступления ночного сна в больнице все должно было быть тихо.
            - Козел, - раздосадовано бросила ему вслед Мошканова.
            На следующий день после обеда Серж топтался  возле девятой палаты. Мошканова вышла ему навстречу, настроена она была добродушно.
            - Ленусь, позови Ильмиру, - огорошила ее просьба Сергея.
            - Зачем?
            - Это мое дело, - жестко ответил он.
            Лена тоже изменила интонацию.
            - А че  ее  звать? Вон она сидит.
            - Ильмира, - громко крикнул Серж в палату, - можно вас на несколько слов?
            Ильмира сразу же подошла  к нему.
            - Давайте выйдем, пройдемся по больнице, присядем на кушетку, - сказал он.
            Ильмира послушно следовала за Сержем.
            - Вам говорили, что нам разрешено на улицу выходить?
            - Нет.
            - Можно, только надо предупредить медсестер или врачей. Хотите сходим?
            - Идемте.
            Сергей отчитался у заведующей и за руку повел Ильмиру на улицу. У самого выхода он кивнул ей на темный угол под лестницей:
            - Сюда традиционно приходят уединяться. А здесь удобно: темно и мухи не кусают, далеко от посторонних глаз, рядом дверь черного хода: если что – юркнул туда, и тебя никто не видел. Столкнуться можно только с теми, кто тоже уединиться захотел.
            - Вы  меня нарочно сюда привели? – монотонно спросила Ильмира.
            - Зачем вы так? – выразил  недовольство  Сергей. – Я к вам со всей душой, а вы... Как вам не стыдно?
            Они вышли на улицу. Серж оглянулся на окна: из-за решетки на них смотрела Мошканова. Сергей обнял  Ильмиру и повел   ее подальше от глаз Елены.
            - Скажите, а вы всегда такая скромная?
            - Не знаю.
            - Это мне нравится! Вы меня заинтриговали еще больше! Я теперь от вас не отстану, пока не узнаю, что вы такое! Слушайте, а здесь рядом есть магазин – зайдем? Я  вам мороженого куплю…
            - Купите мне лучше сигарет, а то неудобно все время одолжаться.
            - Окей! Не вопрос. Вы какие предпочитаете?
            - Любые.
            Они не спешили возвращаться в отделение, а сели в больничном дворике на скамейку и закурили. Мошканова увидела их из окна в коридоре: Сергей обнимал грудь Ильмиры.
            - Ах ты, кобель! Ну, приди только назад! А придешь же, никуда не денешься! А тебе, корова, я гляделки-то повыцарапываю.
            Она и правда кинулась на Ильмиру, как только Ильмира с Сергеем переступили порог отделения, вцепилась ей  в лицо и в волосы. Ильмира подняла визг, Сергей налетел на Мошканову и оторвал от Ильмиры. Мошканова перевела дух и снова ринулась в бой. На крики сбежались санитарки и медсестры, Елену схватили за руки и скрутили их за спиной.
            - Нина, принеси из третьего отделения смирительную рубашку! – кричала санитарка, державшая Мошканову.
            - Гадюка, ты чего сюда устроилась? Мужиков наших уводить? Шкура! Твое счастье, что я  завтра выписываюсь! – шипела Мошканова в сторону Ильмиры.
            На Елену надели смирительную рубашку и поместили в одноместную палату под нулевым номером - там как раз единственное место освободилось. Ильмире была оказана посильная медицинская помощь.
            - Надо бы ей дать что-нибудь от испуга – вон как трясется вся, - говорила медсестра, обрабатывавшая ей раны.
            - А есть еще Павел Григорьевич?
            - Есть я, Танечка. Как закончите – пусть пострадавшая зайдет ко мне…
            А чуть позже Ильмире рассказали, почему так произошло. Она  с расцарапанным лицом тихонько лежала на кровати, Рита села рядом с ней и объяснила ситуацию:
            - Серж был негласным кавалером Мошкановой. Они играли в любовь, встречались под  лестницей и, вроде бы, Мошканова даже на него какие-то виды имела. А тут появилась ты и встала у Ленки на пути. Сержа зацепило то, что ты спокойная, и для него стало идеей фикс сделать тебя душой компании. И он за тобой приударил, а Мошканова почувствовала, что он к ней охладел, решила, что теряет его, и приревновала, считая его своим. К тому же Ленка не прощает, если кто-то вторгается на  ее территорию или в ее личное пространство. Она баба мстительная, поэтому хорошо, что ее  от нас перевели, а завтра ее выписывают…
            Рано утром, после подъема, Мошканова пришла в первую палату.
            - Тебе чего? – неласково встретил ее  Сергей.  – Че приперлась?
            - Через  час я ухожу, Сережа.
            - Скатертью дорога. Думаешь, пожалею или буду останавливать? – Сергей был резок, говорил повышенным тоном.
            - Останавливать меня не надо: я ухожу домой. Скажи мне только на прощание: неужели ты променял меня на эту умалишенную? Она же больная, Сережа, она не в себе. Она реально головой поехала – мне Павел Григорьевич сказал, он наш общий врач.
            - Пошла отсюда! Сама ты  дура!
            Тем временем Павла Григорьевича на консилиум вызвала заведующая отделением.
            - Как себя чувствует Рахмедова?
            - Вы имеете  в виду вчерашний случай? Это ЧП может послужить для нее хорошим толчком и дать резкий скачок  в сторону  полного выздоровления. Рахмедова пережила сильную эмоциональную встряску – испуг, которого не ожидала, это может всколыхнуть ее сознание. Я и так наблюдаю  у нее заметные улучшения: она не путает людей, имена, понимает, что происходит вокруг нее, отвечает уверенным голосом, хотя неуверенны сами ее ответы. Я вчера разговаривал с ней – она вполне адекватна, за свои действия отвечает, мысли ее собраны. Я у нее спрашиваю: «Зачем вы пошли за Сергеем?» Она говорит: «Он меня позвал». Я: «А вы отказаться не могли?» Она: «Зачем? Он мне тоже понравился,  я хочу за ним ходить». Вот  только сама она какая-то отрешенная и взгляд у нее безучастный – от этого ее еще предстоит избавить. А то, что она замкнута и немногословна, я считаю нормальной реакцией на случившуюся  с ней трагедию: очень часто у людей после смерти близких и родных людей психика изменяется навсегда. Иными словами, ее неразговорчивость я считаю психической реакцией на личную трагедию. Такой мой итог.
            - А с Мошкановой что? Выписываем?
            - Нет, эту даму я решил здесь придержать до конца недели. Если больше никаких силовых действий не выкинет – выпишу, ну, а будет буйствовать – переведу в отделение  к психам.
            Мошканова спокойно отнеслась к тому известию, что ее на несколько дней еще здесь оставляют, - в конце концов, это не смертельно, в больнице ей нравилось, домой она не торопилась. Однако чтобы не попасть  к психам, она должна была вести себя тихо. Но в одноместной палате ей задираться было не к кому, а в девятую ей вход был заказан: недавние подруги общались с ней только на расстоянии – например,  в пищеблоке. Ильмиру  Рахмедову она теперь тихо ненавидела.
            Единственное, чего Мошканова не понимала, так  это за что ее наказать решили. Подумаешь, бабы подрались. Мужики дерутся – их никто психованными не считает, а тут случай: бабы мужика делили – это, между прочим, святое дело, за него не наказывать, а поощрять следовало бы...
            Перед выходными Елену Григорьевну выписали, а в воскресенье Серж пригласил  Ильмиру в  комнату отдыха.
            - Воскресенье - выходной, - пояснил он. – Многие больные расходятся по домам, их здесь мало, из персонала тоже только дежурные. Нам  даже никто не  помешает.
            - Я не пойду, Сережа, - твердо ответила Ильмира.
            - Почему?
            - Как тебе объяснить? Сережа, я  не помню, что со мной было, знаю только, что у меня сейчас такое состояние, будто ко мне память вернулась. Я испугалась – и как будто проснулась в здравом рассудке. Я хорошо поняла, за что меня побили. Ты знаешь, со мной такого никогда не было. Я никогда не уводила чужих мужиков, и Мошканова своей трепкой словно на место меня поставила. Я боюсь оставаться с тобой наедине, зная, что ты не свободен.
            - Боже, что я  слышу? Неужели ты заговорила? То все молчком-молчком, все какие-то слова односложные, а тут...
            - Мне стало легче, Сережа, и появилось желание разговаривать с людьми. Депрессия прошла. В этом есть и ваша общая заслуга – тех людей, которые меня окружали все это время, и в первую очередь – заслуга  Мошкановой. Она меня стукнула – и я как будто очнулась, пришла в сознание. Я вспомнила, какой  я была. Совсем не такой.
            - Мошканова никогда мне никем не была! Я познакомился с ней только в этом сезоне заезда. Хотя мы здесь и бываем ежегодно, но до сих пор лежали в разных отделениях, а вот сейчас оказались вместе. Видели друг друга первый раз  в жизни. И если что-то Мошканова для себя придумала, то мне это пофигу. Мы развлекались здесь, мы были в формальных отношениях, хотя и целовались и любились, но это была игра на публику. Я лично не собирался с нею ничего продолжать после  выписки. Она для меня останется просто как «больничная любовь». Убедил я тебя?
            - Убедил.
            - Придешь?
            - Хорошо, приду.
            Сергею и самому  пришлось прийти, раз уж он пригласил. Хотя потом подумал и не понял, зачем это сделал. Ведь теперь  Ильмира его не интересовала – она больше не была тихоней и скромницей, ему нечего было с ней делать. Теперь она может представлять разве что другой интерес... А неплохо бы, кстати, хоть разок, баба она складная и  аппетитная. Серж, если честно, уже не раз представлял себя с ней в постели и облизывался, наливаясь желанием с каждым разом все сильнее.
            И вот оно, воскресенье. Сергей принес мандаринов, три коробки конфет с алкоголем и несколько пакетиков кофе с коньяком. Выложил все это на стол.
            - Уж извините, что спиртного нет, а только конфеты, - стал оправдываться он, - но я завтра выписываюсь, и если с утра у меня решат  взять анализ крови, мне бы не хотелось, чтобы там обнаружили алкоголь. Это может отсрочить выписку, а я очень хочу домой. Я ведь здесь уже давно...
            - Вы полагаете, что если съедите все три коробки этих конфет, у вас в крови не будет промилле?
            - Тут  алкоголя, Ильмира, в каждой конфете – одна капля. У нас такие  конфеты даже детям дарят. Меня, здорового бугая, этим тем более не свалишь. Кстати, одна коробка предназначается вам лично – просто как знак внимания. Выбирайте только какая: с коньяком, ромом или ликером?
            - Спасибо. Но я алкоголь не употребляю.
            - Вообще?
            - Вообще.
            - Слушайте, вы опять возбудили во мне интерес. Как  так  вы совсем не пьете?
            - Вот так. Ничего крепче шампанского я в своей жизни никогда не пила.
            - А почему? Это воспитание  или принцип?
            - Это религиозные соображения.
            - Понятно. Но, однако, Ильмира, в жизни часто бывают ситуации, когда необходимо выпить. Хотите, я вас научу? Чуть-чуть дозволяется даже религией.
            - Вы задумали меня упоить?
            - Бог с вами, ни в коем случае! А что, с вами такое бывало?
            - Со мной – не бывало, но я же не вчера родилась.
            - Раз такое дело, то я  вам оставлю конфеты с ликером – из этих трех напитков он  самый слабый и сладкий.
            - Пояснение ваше не очень уместно: в крепости напитков  я разбираюсь.
            - Разбираетесь? – уточнил Сергей.
            - Да. Я длительное время жила с пьющим человеком, да и вообще, я же не на Марсе живу. Оставляйте конфеты, я найду им применение.
            Сергей включил телевизор и нашел музыкальный канал.
            - Плохо, конечно, что только телек. Раньше здесь еще магнитофон был, так по нему радио настроишь – и неплохие песни там крутили, танцевальные.
            Ильмира  тем временем  наполнила чайник и включила в розетку. Сергей открыл конфеты с ромом, съел сам и предложил Ильмире.
            - Да вы не бойтесь, только попробуйте. А будет  горько – закусите мандаринкой.
            Она укусила раз и поморщилась: в конфете был чистый алкоголь. Никогда раньше она не употребляла спиртного, причем никакого и ни в каком виде.  И пить совсем не умела, поэтому естественно, что та доза алкоголя, которая содержалась  в конфетной начинке, была для нее убойной.      
- Съешьте мандаринку, - Сергей положил ей  в рот несколько долек.
            - Ну как?
            - Очень горько. И по вкусу отвратительно. Не понимаю, зачем сладкое мешать с горьким? Что за удовольствие начинять конфеты спиртным? Кому это взбрело в голову?
            - Ильмира, может, выпьем хотя бы за встречу?
            - Выпьем. Только что?
            - Еще по конфете съедим. А вон как раз и чайник подоспел. Надеюсь, кофе вы пьете?
            - Что за кофе? Я смотрю, опять с коньяком?
            - Здесь только привкус. Коньяка, конечно, нет, один  ароматизатор.
            Серж разлил кофе по кружкам.
            - Вам с сахаром?
            - Да, две ложки, пожалуйста.
            - Съешьте еще одну конфетку, я вас прошу.
            Ильмира сунула в рот целую конфету вместе  с дольками мандарина и стала жевать их одновременно, затем сразу же запила кофе.
            - Ну что? – спросил Сергей.
            - Нормально. Вот так хорошо.
            - Наконец-то я вам угодил!
            По схеме она съела еще две конфеты, а потом уже не могла на них смотреть.
            - Можете убирать коробки. Мне хватит. Для меня это очень сильно. Я не привыкла. И кофе ваш тоже больше пить не буду – мне не нравится его вкус.
            - Неужели вы никогда не употребляли крепких спиртных напитков? – все еще не верилось Сергею.
            - Увы. Давайте лучше покурим.
            Они достали сигареты и зажгли их друг другу. В телевизоре как раз запела веселая песня. Ильмира предложила Сергею порастрястись.
            - Потанцуем? – спросила она, глядя на него в упор, пуская дымовые колечки.
            - Белый танец? – усмехнулся он.
            - Пусть так.
            Она первой подала ему руку. Серж поднялся, но танцевать совершенно не умел, поэтому принялся выделывать импровизированные и нелепые па. Ильмира, глядя на него, сначала задорно хохотала, а когда настала ее очередь, неожиданно показала умелую  лезгинку. Сергей смотрел на нее затаив дыхание, а потом отдал должное ее мастерству:
            - Не знал, что вы умеете танцевать.
            - Вам понравилось?
            - Очень. А что это за танец?
            - Лезгинка.
            - Где вы учились ее танцевать?
            - В Дагестане. Я там жила много лет с лезгинами. У них и научилась.
            - И очень здорово у вас получается.
            - Спасибо.  Сережа, а хотите, я вам дам?
            - Не понял… Вы о чем?
            - Все вы поняли. Об этом самом… Вы  ведь этого ждете, признайтесь?
            - Опьянели? – предположил Сергей.
            - Нет, но в голову ударило. Мне ведь много не надо…
            -  Значит, хмель. Я с вами с трезвой поговорю.
            - Да бросьте! Вы ведь меня для этого сюда и позвали, так же? Но вы никак не ожидали, что  я непьющей окажусь. Только, Сережа, чтобы со мной переспать, меня вовсе не обязательно поить.
            - Вы не правы, Ильмира. Я пригласил вас затем, чтобы проститься.
            - Ну да! И для этого принесли завуалированную выпивку и закуску. Вам не кажется, что мы слишком мало знакомы, чтобы устраивать мне такое прощание.
            - Если бы  я хотел вас напоить, я бы купил спиртного в бутылках.
            - Перестаньте, Сережа! К чему  нам этот детский сад? Смотрите: мы же с вами занимаемся откровенным ребячеством! Сидим тут, как дети: шоколадки, мандаринки, кофе, танцульки. Мы с вами оба прекрасно понимаем, что это не нужно ни вам, ни мне.  Вам от всего этого скучно. Признайтесь, что я права? Это мне хорошо, для меня вечер организован удачно, но не для вас. Вам противно, это же видно, а мне вас жалко, ей-богу. Считайте, что своим непристойным  предложением  я вас просто пожалела.
            - Нет, вы определенно опьянели и вас потянуло на подвиги… - упрямо не сдавался он.
            - Так пользуйтесь случаем, если я  пьяная! – вызывающе вдруг бросила она.
            - Чертовка! Надоело мне с тобой спорить, - сдался Сергей и внял ее призыву, воспользовался…
            Серж приблизился к ней и бесстыдно сунул руку ей под штаны, пополз по ляжке. Второй рукой полез под рубашку. Тремя пальцами расстегнул лифчик. Ильмира не сопротивлялась.
            Сергея выписали лишь в среду: в понедельник не было заведующей отделением, а без ее разрешения выписка не производилась. А во вторник не было лечащего врача Сержа, а другой врач не имел права выписывать чужого пациента. Поэтому домой Сергей уехал лишь среди недели, а до этого дня поддерживал с Ильмирой интимные отношения. Они уединялись только для того, чтобы совокупиться, и довольные расходились, а если виделись в больничном коридоре или в   пищеблоке, не подавали виду, что между ними что-то происходит. Потом Сергея выписали, отношения прекратились. Он даже ей никаких координат о себе не оставил. Так для Сержа кончился очередной «больничный  роман».
            Пришло время выписываться самой Ильмире. Накануне выписки ее пригласил ее к себе Павел Григорьевич.
            - Как вы себя чувствуете, Ильмира Владимировна?
            - Прекрасно. Я полностью здорова.
            - Здоровы? – уточнил врач.
            - Абсолютно. Я уже давно здорова, только вы меня здесь подзадержали.
            - Ну, знаете… - развел руками Павел Григорьевич. – На всякий случай. Для профилактики.
            - А что со мной было, Павел Григорьевич? Я помню, что пыталась совершить самоубийство, помню, из-за чего, но это же не просто так. У меня ум за разум зашел, так?
            - Не совсем. У вас сначала произошел стресс, который затем сменился глубокой депрессией. А на фоне депрессии развилось умственное расстройство. Вы даже себя не знали.
            - Это как?
            - Вы не могли сказать ни своей фамилии, ни своего возраста – вы просто не знали этих вещей. А знаете, почему так случилось?
            - Почему?
            - Потому что вы остались со своей проблемой наедине, а нужно было кому-то о ней рассказать. Поверьте, общение очень помогает. Обещайте мне, что больше никогда не будете замыкаться  в себе.
            - Обещаю.
            - А самое главное, обещайте, что больше не будете покушаться на свою жизнь, иначе опять  у нас окажетесь.
            - Обещаю.
            - Вам можно поверить под честное слово?
            - Суицида не будет, - твердо повторила Ильмира.
            - Вот и славно. В таком случае, завтра с утра придете сюда ко мне, и я вам оформлю бумаги.
            - А сегодня нельзя?
            - К сожалению, нет. Такова формальность: врач должен сначала убедиться, что его пациент совершенно здоров. И потом, выписка, как правило, производится утром. Такой порядок.
            Ильмира понадеялась, что это событие останется для всех незамеченным, но не вышло: известие о выписке Рахмедовой быстро стало известно в девятой палате. И хотя из прежнего состава там осталась только Рита, новые товарки с удовольствием  подхватили существующую здесь традицию, и потому Ильмире было сказано «накрывать   поляну».
            - Проставляйся, - кратко попросили ее.
            Она щедро открыла перед дамами коробку конфет с ликером – подарок Сержа. Но ответ одной из дам ее сильно разочаровал:
            - Тут всего двенадцать штук – получается по две на сестру. От двух штук даже нигде не завоняет. Надо в  магазин идти – отовариваться.
            Деньги на «товар» собирали всем миром, а точнее, всей палатой. И  в магазин отправили  Ильмиру – того, кто виновник торжества.
            Выбор спиртного не стал для Ильмиры сложной дилеммой. Глядя на ряды стеклянных бутылок, она водку сразу отвергла – она боялась  водки, а прикинула, что из всего этого изобилия могла бы выпить сама. И остановилась на полусладком вине.  Стыдливо взяв  две бутылки, Ильмира не знала потом, куда их спрятать,  и чуть до места донесла.
В палате ее выбор неожиданно одобрили.
- Молодец, что не догадалась водки купить, а то была б  у нас с ликером вприкуску – гремучая смесь.
- Ты сама-то пить будешь? – спросила  у нее Рита, - или у тебя опять «сухой закон»?
- Буду, но чуть-чуть. Полстакана вполне хватит.
Ей налили, сколько было сказано. Ильмира залпом осушила половину стакана, поморщилась, но терпеливо проглотила. А закусила двумя своими конфетками, которые уже не казались ей столь противными.
- Ильмира, что ты делаешь? – услышала она в ответ. – Так никто не пьет. Кто ж это мешает алкоголь?
- Я хочу напиться, девочки, - радостно сказала она.
- Только не здесь. Домой приедешь – там и напьешься.
- Мне понравилось, девчонки! – весело заблестела глазками  Ильмира. – Налейте мне еще.
- Налить еще?
- Да.
Ей снова налили, но она отпила всего три глотка и уже больше на вино смотреть не могла. А на донышке вина еще чуть-чуть оставалось.
- Ну, и кому это? – строго спросили  у нее.
- Кому-нибудь из вас, - смешливо ответила она. – Бабоньки, вы меня извините, но я больше уже не могу. Я пойду прилягу.
Ильмира мгновенно опьянела. Ей стало легко и весело, захотелось каких-то действий. Устроившись на кровати, она взяла  и позвонила Насте Семиной.  Говорила коряво:
            - Как жизнь, Настен? Шо делаешь?
            - Ильмира, я тебя не узнаю. Ты что делаешь?
            - Мне хорошо, Настенька! – смеялась Ильмира. – У меня хорошее настроение!
            - Боже, неужели ты напилась?
            - Не напилась, а немножко выпила, - поправила  Ильмира.
            - Зачем? Ты же никогда  этого не делала…
- Надо же когда-то начинать.
Настя никак не отреагировала на звонок  Ильмиры: ну подумаешь, напилась баба, так что ж? Первый раз в жизни? А ничего, она не ребенок, что ей сделается?
            Не прошло и получаса, как Ильмира уже спала, удобно расположившись на больничной койке.
            С самого утра она уже была возле кабинета Павла Григорьевича. В ожидании, пока ей заполнят все бумаги, она села на кушетку, стала рассматривать коридорные полы, ковры, двери, окна… Вдруг  над собой  услышала  девичий голос:
            - Мама, это ты?
            Ильмира повернулась. Перед ней  в белом  халате стояла живая Гузель…
 
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
 
Дочь
            Никто не знал, что на самом деле Гузель жива. Свидетелей тому не было, а Анвар постыдился признаться, что Гузель удалось вырваться и бежать. Когда он притащил сестру в лес и схватил ее  в охапку, чтобы нанести удар, Гузель сильно ударила его ногой по причинному месту. От боли Анвар ослаб, выронил нож, выпустил Гузель, а сам рухнул на землю, корчась в болезненных конвульсиях. И пока он корчился, Гузель убежала. А когда Анвар, наконец, поднялся на ноги, сестра была уже далеко. У нее были деньги, поэтому она смогла добраться назад до Махачкалы, а оттуда – в Москву.
            По московской улице шла красивая девушка южной наружности. Прямо на ходу она с аппетитом  ела чебурек, невзирая на то, что  в нем могло быть несъедобное мясо, в частности, свинина. Это была Гузель Рахмедова. Она не блуждала по широким улицам бесцельно, а шла целенаправленно, прекрасно ориентируясь в огромном мегаполисе. С Москвой  Гузель была знакома; пусть не хорошо, но сейчас, направляясь по нужному адресу, точно бы не заблудилась: в Москве Гузель была не однажды и проводила здесь по несколько дней - как правило, на каникулах. Она приезжала в Москву со своей русской подружкой  Машей.
            Маша и  Гузель вместе учились в махачкалинском колледже. Семья Маши была  русской, но всю жизнь  прожившая в Махачкале. В дагестанской столице жили  и другие родственники  Маши, а в столице федеральной жила ее любимая двоюродная сестра Ксения. Сестры были одногодками и фактически росли вместе, а три года назад Ксения уехала покорять Москву. Уехала не сама, а по приглашению: еще будучи школьницей, она стала победительницей конкурса, проходившего тогда на махачкалинском  радио, и в награду получила право стать соведущей музыкальной программы – другими словами, помощницей ведущего. Потом ее услышали в Москве и пригласили поработать у них, предоставили жилье. Ксения согласилась не раздумывая, и сегодня она – популярная радио- и телеведущая, известная фигура в российском шоу-бизнесе.  Вот у нее-то и останавливались подруги, будучи в Москве, и именно к ней лежал путь  Гузель из Дагестана. 
            Когда Гузель позвонила в квартиру Ксюши, той дома не оказалось. Гузель не расстроилась, а поехала к ней на работу – она отлично знала, где можно найти сестру Маши.  Для Ксюши  появление Гузель стало полной  неожиданностью, но все же Ксюша проявила гостеприимство. Вообще, Москва Ксюшу не испортила. Ксюша не стала жадной или высокомерной, а проявила все свое благородство при встрече гостьи.  Быть может, сказывалась  кавказская широта души, свойственная тамошнему населению, которую русские дети, выросшие на Кавказе, впитывают в себя подобно губке. 
Квартира  Ксении была большой и просторной, но Ксюша жила здесь одна. В силу профессиональной занятости ей некогда было заниматься личной жизнью,  к тому же часто приходилось работать и по ночам. Поэтому она была очень рада видеть Гузель: вдвоем  веселее. А когда Гузель попросилась к ней на постой, не отказала: места-то хватает. Ксения дала Гузель московскую прописку, и это с ее подачи  Гузель нашла себе работу медсестры в  психиатрической больнице. Она работала всего несколько дней и – надо же, такая встреча!   
Ильмира не поверила своим глазам. На мгновение ей показалось, что теперь она точно сошла с ума. Она встала с кушетки и протянула руки, чтобы коснуться Гузель.
- Гузель, это ты?
- Мамочка! – запищала от радости дочка и бросилась ей на шею.
- Гузель, девочка моя, да возможно ли это? Мне отец написал, что Анвар тебя убил.
- Он не смог, мама. Ему не удалось убить меня, я вырвалась. А ему стыдно было признаться, что  я его ударила.
            - Не верю своим глазам! Гузель! Живая!
            Из кабинета вышел  Павел Григорьевич с бумагами в руках.
            - Ильмира Владимировна, вот ваши документы на выписку…
            Ильмира не слушала его, продолжая целовать дочь:
            - Дай мне насмотреться на тебя! Аллах мой, я из-за тебя сюда попала, чуть совсем не свихнулась, а ты живая, стоишь передо мной, улыбаешься…
            - Ильмира Владимировна! – еще раз окликнул ее врач.
            - Павел Григорьевич, смотрите, это же она, Гузель, моя старшая дочка, которую убили, -   с умилением рассказывала Ильмира.
            - Но я вижу, что она жива… - растерянно сказал Павел Григорьевич.
            - Сегодня самый счастливый день в моей жизни! – не переставала радоваться Ильмира.
            - Вот видите, как получилось, - развел руками Павел Григорьевич. – Вы ее оплакали, из-за нее оказались в нашей больнице, а все было зря. Может, и не стоило вам так  переживать?
            - Господи, но кто же знал, что так получится? Я никогда бы не подумала, что Ахмет  может мне наврать о гибели ребенка… Гузель, а как ты попала в эту больницу?
            - Мама, я здесь работаю. Я только устроилась, пятый день. Я здесь медсестра в шестом отделении – я  же училась на медсестру.
            - А отец говорил, что ты  в рабочие собиралась…
            - Я хотела, да. Но в последний момент, изучая список учебных заведений, остановилась на медицинском колледже.
            - И вы очень правильно сделали, - поддержал Павел Григорьевич. – Вы выбрали отличную профессию, а главное, нужную и полезную. Я полагаю, что теперь ваша мать в надежных руках, я могу вам ее смело доверить. 
            - Павел Григорьевич, спасибо вам за все! Вы помогли мне стать на ноги, вы дали мне новую жизнь, а теперь ваша больница мне на прощание еще такой сюрприз преподносит. Наверно, я должна была попасть сюда; это судьба.
            - Мой вам совет все-таки лучше сюда больше не попадать, - искренне пожелал ей врач, и Ильмира, сопровождаемая дочерью, наконец-то покинула отделение неврозов.
            Гузель привела мать в свое отделение, завела в ординаторскую.
            - Здесь мы обычно собираемся, когда свободны. Здесь как раз никого нет.  Мам, ты  кофе будешь?
            - Я ничего не хочу, только смотреть на тебя и говорить-говорить… Я когда-то просила твоего отца, чтобы он мне позволил проститься с вами, с детьми – а то я уехала, а с вами не простилась. Он мне привез их всех, кроме тебя. Так что я тебя очень давно  не видела…
            - Мам, а почему  ты уехала?
            - Я не могу тебе этого сказать. Скажу только, что это было сделано в целях моей личной безопасности, ради спасения моей жизни, если угодно. 
- Все было так серьезно?
- Очень.
- Мамочка, я так рада, что встретила тебя! Веришь ли, утром шла на работу и даже никакого предчувствия не было, что что-то произойдет! – Гузель села к матери и снова крепко ее обняла. – Теперь мы с тобой не расстанемся! Я тебя никуда не отпущу!
- Доченька моя! – Ильмира заплакала. А потом достала сигареты.
- Мама, ты разве куришь? – Гузель удивилась.
- Да, дорогая моя. Я теперь вообще делаю все то, чего не делала никогда раньше. И курю, и спиртным балуюсь, и сама себе хозяйка.
- Это интересно, но здесь курить нельзя. Стань тогда возле самого окна и открой форточку.
Ильмира так и сделала и пустила дым на улицу.
 - Я по письму твоего отца поняла, что ты недавно была дома, в ауле.
            - Да, я была  там перед свадьбой.
            - Как  там  Гульнара? Ты ее видела?
            - Конечно. Гульнара сейчас заканчивает школу – ей остался последний год, а потом она хочет, как я, уехать оттуда и учиться. Правда, не знаю, разрешат ли ей это… Мне уже разрешили…
            - Они не могут запретить! – резко отозвалась Ильмира. – Пророк разрешил женщине работать, если она хочет!
- Гульнара сказала, что в этом случае она или уйдет из дома, или утонет. Но замуж не пойдет.
- Утонуть она уже однажды пыталась, только струсила.
- Когда это было?
- Когда ты уже в Махачкалу уехала. Это правда, что ты в Махачкале влюбилась?
            - Да.
            - И правда, что ты переспала с тем парнем?
            - Да.
            - Как  же тебя угораздило?
            - А что? Моя честь, как хочу, так ею и распоряжаюсь. И ты знаешь, мама, я нисколько об этом не жалею.
            - Отец от тебя из-за этого отказался…
            - Аллах акбар! Умолять его о прощении я не буду, потому что не хочу возвращаться в Дагестан и жить по  тамошним порядкам.
            - А как так случилось? Ты что, поверила тому парню?
            - Да, мама, поверила. А он, как потом выяснилось, меня просто проспорил. Ему было интересно переспать с  девственницей, и он заключил с кем-то пари, что затащит меня в постель, и выиграл его. А обещал жениться, гад такой! Но я на него не в обиде! Я очень рада, что так вышло.
            - Он русский был или  дагестанец?
            - Русский, конечно. На такие поступки способны только русские.
            - Отец писал, что Анвар  стал совершенным зверем, как из армии пришел, а ты его не побоялась и сумела убежать. Как тебе это удалось?
            - Легко: я его вырубила  одним  ударом в известное место. Я ударила, он сразу ослабил хватку, свалился на землю, задергался, а я рванула наутек.
            - Гузель, ты меня поражаешь. Ты набралась храбрости и ударила Анвара. А если б он вдруг тебя догнал?
- Не  догнал  бы, мама. Точно говорю, он бы за мной не побежал. У него на это просто не оставалось сил.
- А Рамин? Он все так же рисует?
- Что ты, мама,  я видела его рисунки – это нечто потрясающее! Это такая красота, что, мне кажется, из него может получиться отличный художник.
- А как ты очутилась в этой больнице? Кто помог тебе сюда устроиться?
- Ксюша. У нее много связей и вообще я  ей многим обязана. Я и живу сейчас у нее.
- Что за Ксюша?  
- Одна моя знакомая. Я ей многим обязана.
Примерно через час Гузель отпросилась  с работы и вместе с мамой ушла домой. Ильмира повела дочку к себе, а там ее ожидал еще один сюрприз: на кухне за столом   в компании работающего телевизора и пива с воблой  сидел Чернецов – хозяин квартиры собственной персоной. Ильмира его не ждала: ему сидеть оставалась еще  месяца  два-три. Она разинула рот и не знала, что сказать. Он сам сказал:
- Опять ты здесь?
- Саш, ты уже дома? – Ильмира была растеряна. Возвращение  Чернецова стало полной неожиданностью. Сейчас она его не ждала и, естественно, была ему не рада.
- А ты что, не рада меня видеть? – спросил он безразлично, скорее ради интереса, скосив глаза в ее сторону.
- Я не ждала сейчас…
- А меня отпустили досрочно за  хорошее поведение. С такими сроками, как у меня, на  киче  делать нечего.  Я исправился, какого хрена меня там держать?
 
- Ты больше не будешь нас бить? – усомнилась Ильмира.
- Нет уж, шиш вам! Вас, сук, я буду лупить, как и раньше, если посчитаю нужным.
- Ты хоть бы написал, что освобождаешься раньше срока…
- На кой? Я здесь хозяин, кого мне предупреждать? Да и не ждет меня никто.
Ильмира рассмотрела Чернецова. Сашка сильно изменился: внешне подурнел, на руках появись наколки и былая опрятность, ухоженность улетучились без следа – он как-то заметно опустился. Одет был очень странно: войлочные штаны и телогрейка.
Ильмира замялась.
            - Саш, это моя дочь Гузель, я тебе о ней когда-то рассказывала.
            - Я ее узнал, - сразу же ответил Чернецов. – Я ее помню с того дня, как был у вас  дома. Только она повзрослела, но такая же красавица!
            - Спасибо! – растаяла Гузель -  Я вас тоже помню. Вы к нам в Дагестане домой приходили и за столом еще сидели. Здравствуйте!
            - Привет! – любезно отозвался Сашка.
- Саша, нашим женщинам комплиментов делать нельзя, если ты забыл, - строго предупредила  Ильмира.
- А это не комплимент: это оценка состояния.  Странно: твоя дочка, а на тебя она совсем не похожа. Типичная южанка.
            - Я знаю. У меня их шестеро, и ни один не похож на меня. Все в  Ахмета. Саш, я тут пока жила недолго… у тебя… Я не всегда здесь жила, а только недавно вернулась…
            - И дочку привела? Да ладно, хрен с вами, живите, - опередил ее вопрос Чернецов. – Я на зоне привык к обществу и отвык от одиночества, так что мне теперь тут одному скучно будет. Только мужиков посторонних я здесь чтоб не видел.
            - Я с этим завязала, - соврала  Ильмира. И, словно извиняясь, сказала:
            - Саш, мы пойдем с Гузель уединимся, нам поговорить надо…
            - Идите, мне что…
            Покинув общество Чернецова, Ильмира скинула эсэмэску  Насте Семиной о том, что она уже дома. Настя ей тут же перезвонила.
            - Твой ребенок у  меня, - первым делом  сообщила Настя. – Мы его по очереди с Ириной Николаевной воспитывали.
            - Настя, Сашка пришел.
            - Уже?
            - Да, освободился досрочно. Но на зека он мало похож – скорее, на бомжа. Встретил меня нормально, что удивительно. Сказал, что исправился, но лупить нас все равно будет.
            - А пускай делает, что хочет, я  его не боюсь. Я замуж собираюсь.
            - Ты серьезно? Неужели за Славика?
            - За него, родимого. Сейчас как раз день подбираем, но думаю, что в феврале.
            - Чего это зимой? В мороз…
            - А я где-то прочитала, что февраль – хороший месяц для свадьбы.
            - Ерунда! Я  в свое время в июне выходила – тоже считалось хорошо, и шо?
            - А что плохо? Разве тебе с Ахметом плохо жилось? Разве ж он был скотиной?
            - Нет, он хороший человек. Однако я много раз задавала себе вопрос: а что бы со мной было, если б я не пошла тогда за него? Как бы, интересно, сложилась моя жизнь, где бы я была сегодня? Ладно, не будем сейчас обсуждать мою глупую семейную  жизнь; лучше я за Исмаилом  приеду, тогда и поговорим.
            Забирая ребенка, Ильмира спросила у Насти:
            - Насть, как ты думаешь, на кого  похож Исмаил: на меня или на Сашку?
            - Не знаю. Мне кажется, ни на кого. По крайней мере, я никакого сходства не уловила. А что?
            - Так, ничего.
            - У нас со Славиком тоже скоро пополнение будет.
            - Врешь!
            - Ей-богу. Мы  потому к свадьбе-то и заторопились. Хотим, чтоб семья была, как полагается. Ты, кстати, придешь?
            - Если пригласишь.
            - А я что, по-твоему, зря столько времени об этом распинаюсь?
            - Намек понят. Насть, что я тебе должна за Исмаила?
            - Иди ты! Нашла, что спросить. Это ж надо такое придумать!..
            Ильмира не напрасно спрашивала у Насти, на кого похож мальчик: Гузель обязательно должна увидеть своего братика, иначе никак. Пусть  Ильмира и не хотела этого, но не прятать же теперь ребенка… Вот только правду Гузель знать не обязательно. А чтобы она не догадалась или не поняла, надо было найти для нее другой ответ. И  Ильмира его нашла…
            В первый вечер они с Чернецовым остались одни. Сашка валялся на диване, бесцельно пялясь в голубой экран, Ильмира возилась с Исмаилом. Неожиданно Чернецов приперся к ним и устроился в кресле.
            - Ты ничего не хочешь мне рассказать? – начал он разговор.
            - А что ты хочешь знать? Тебя интересует что-то конкретно?
            - Все.
            - Что – «все»?
            - Как вы тут жили без меня? Что изменилось в мое отсутствие?
            - Хорошо жили, Саш. На юг ездили отдыхать.
            - Кто? Ты?
            - Мы с Настей.
            - Это с той  дурой, которая меня посадила? 
            - Эта, как ты говоришь, дура собирается, между прочим, замуж. Она на юге познакомилась с хорошим человеком…
            - А я, значит, был плохой…
            Ильмира всплеснула руками:
            - Саша, никто не говорит, что ты плохой, просто…
            - Просто вы вдвоем упекли меня на зону. Знаешь, ощущение такое, что вы меня элементарно убрали, чтобы я вам не мешал. На юг вы ездили… а у меня там тоже был своеобразный курорт!
            - Не говори ерунды! - Ильмира стала складывать в шкаф детские вещи. – Мы устали от твоих побоев, Саша, и просто не знали, что нам делать.
            Она старалась говорить смело, а сама чувствовала, что боится Чернецова еще больше. Он неспроста заговорил о тюрьме, его это очень сильно обидело. Ильмира решила, что виновата  перед ним.
            - Сразу видно: бабы, быстрей к  ментам бежите, - ощерился он. – Нет чтоб сдачи дать… Конечно, меня проще было сдать мусорам  и поэтому  я плохой. А вы мне жизнь поломали, но все равно святые.
            - Саш, да не плохой ты, - врала Ильмира. – Просто, понимаешь… Не обижайся, но ты бесполезный человек для Насти. Она ведь думала, ты ее замуж возьмешь, она ребенка бы хотела, а ты… Она поняла, что ты ей всего этого не дашь, и ушла от тебя. Зачем только ты ее избил после и убить грозился?
            Он промолчал. Возразить ему, похоже, было нечего. Однако и доказывать ничего не стоило: он не захочет понять, почему так вышло, и будешь выглядеть только глупо.
            - Откуда здесь взялась Гузеля?
            - Она не Гузеля, а Гузель. Она работает в психбольнице медсестрой, в Москве недавно, ко мне просто в гости зашла.
            - Она не будет с тобой жить?
            - Нет. У нее другое жилье. А почему ты спрашиваешь?
            - Потому что я здесь хозяин и  имею право знать, кого беру или пускаю на постой.
            - Скажи, Саша, чего мне теперь ждать? – Ильмира была сильно взволнована. – Чем ты теперь намерен заняться? Пить каждый день, да? Компании здесь собирать – чем?
            - Это мое дело, я хозяин.
            - Да я знаю, только что ты прикажешь делать мне? – Ильмира его уже почти молила. – Ты же знаешь, как я этого боюсь! Знаешь, как я боюсь, когда ты в таком состоянии! А если ты сюда еще и друзей наведешь?
            - А что ты стонешь? Не нравится – уходи! Вот уж в натуре, свалилась ты на мою голову! Что мне теперь, всю жизнь этот грех замаливать?
            - Саш, я скоро на работу пойду! Да, я уже  в поиске… уже есть предложения, - на ходу сочиняла она, нервно подергивая губами. – У меня появятся деньги и я, наконец, смогу уехать от тебя.
            - Уехать? – нахмурился он. – Вряд ли… Москва – слишком дорогой город, тебе работать придется очень долго. А у Гузели ты жить не можешь?
            - Гузель сама живет на квартире…
            Чернецов усмехнулся:
            - Как приятно, когда от тебя кто-то зависит! Можно делать, что хочешь, и знаешь, что никуда он с подводной лодки не денется! Нет. У меня другие планы, если тебе это интересно. На зону я не хочу и хочу жить, а не выживать, поэтому собираюсь жить честным  фраером.
            - Это что значит?
            - Я буду искать работу  и зарабатывать деньги, так что пить от безделья мне будет некогда.  Я примерно знаю, куда меня могут взять, вот туда и пойду. Но это будет завтра, а сегодня… - Чернецов приблизился к ней и погладил по лицу. – Больше всего я соскучился по женской ласке и сегодня ты должна быть моей. – Сашка засопел, будто голодный самец. Ильмира  стояла не двигаясь, точно окаменела.
            - Пожалуйста, Саша, не сейчас, - беспомощно шептала она. – Я сейчас не хочу.
            - Хорошо, не буду, - сговорчиво согласился он. – Ты сама придешь ко мне этой ночью. И попробуй только не прийти: возьму силой. И не вздумай стучать ментам, что я тебя снасильничать грозился.
            Сашка ушел, а у  Ильмиры опустились руки. Она села на диван и буквально не знала, что ей делать.
            Когда Чернецов затих, Ильмира вышла на кухню, нашла в холодильнике его банку пива, села за стол и закурила. Сигаретные искорки служили ей освещением. Чередуя сигарету с пивом, она думала.
            «Неужели же Сашка – моя судьба? Как странно: он всегда меня преследует… а я  его. Вот опять мы вместе… Что интересно: пока он сидел, я тоже жила в другом месте и с другим человеком. Теперь нет ни места, ни человека – так этот нарисовался! Я сегодня ему сказала, что он бесполезный для жизни человек… А я? А мне когда-то это же самое сказал Шаверин, мне тоже, как и Сашке, ничего не надо! Мы с ним оба бесполезные! Так, может, нам и правда объединиться  в одно, и будет нас двое бесполезных! Будем жить с пользой друг для друга! Нет, таких случайностей не бывает!»
            Утром она не обнаружила Чернецова дома, стала собирать Исмаила в садик. А потом на улице столкнулась с Гузель. Она направлялась к матери в гости.
            - Мам, а ты уходишь? А я к тебе забежать решила. Иду с ночной, делать сильно нечего, и вот подумала… А что это за мальчик? Ой, какой хорошенький!
            - Гузель, познакомься, это твой братик, Исмаил.
            - Как братик?
            - Это мой самый  младший ребенок,  я родила его уже здесь.
            - И сколько ему?
            - Три года.
            - А почему Исмаил? Это же жертва во имя аллаха… Это же Исмаил топнул ногой на месте источника  Замзама…
            - Имя никак ни с чем не связано. Мы идем в садик – пойдешь с нами? Заодно посмотришь, где наш садик, и сможешь сама его забирать.
            Гузель присела перед мальчиком на корточки и рассмотрела его поближе:
            - А он на тебя совсем не похож. Он русский ребенок.
            - А на кого он должен быть похож? – Ильмира напряглась. – Вы, мои дети, тоже на меня не похожи.
            - Не знаю. Но мы все в отца пошли.
            - Это, может быть, потому, что он еще маленький. Вы с Анваром в очень раннем детстве тоже на отца мало походили…
            Исмаил начал что-то лепетать на своем детском языке, Гузель восхитилась:
            - Какой умница! Как  хорошо разговаривает! Можно, я его на руки  возьму?
            - Возьми, конечно!
            Гузель взяла мальчика на руки, а он и не сопротивлялся.
            - Ты смотри! – изумилась Ильмира. – Он вообще-то ребенок не ручной – его некому по рукам таскать, он и не приучен. А у тебя тихонько сидит.
            - Я ему понравилась! Он меня сразу почувствовал! Можно, я его поведу?
            - А тут садик близко, пару минут всего.
            - Ну  веди меня… - Гузель послушно пристроилась рядом с матерью.
            - Слушай, доча, а может, мне сообщить твоему отцу, что ты жива?
            - Он же от меня отказался, какая ему теперь разница?
            - Ну-у, отказался!.. Он же все равно остается твоим отцом, он имеет право знать правду, как ты считаешь? Тем более что ты к нему больше не вернешься, так какая ему, действительно, разница? Гузель, я знаю Ахмета. Для него девичья честь – это очень серьезно, он очень ревностно к этому относится и с меня в свое время жестко требовал ее наличия, но даже из-за бесчестья он не может сохранять холодное равнодушие к  твоей гибели – все-таки ты его ребенок. Он не может просто взять на это и плюнуть. Он отказался от тебя демонстративно, перед всеми, перед своими сородичами; это показной отказ.
            - Мама, а ты подумала, в какое положение ты ставишь Анвара? Ведь если только там узнают, что он меня не убил!.. Это ж какой позор для него будет! Он же сразу рискует стать абреком!
            - Ты ж его ударила и вырвалась…
            - Мама, ты сейчас рассуждаешь так, будто никогда не жила  в нашем обществе! Какое это имеет значение? Он мужик, он джигит и обязан был перебороть меня, догнать и казнить! А он этого не сделал и обманул всех. Струсил! Ты хочешь, чтобы твой сын стал абреком?  Знаешь, вот он меня убить хотел, а я  на него зла не держу и участи абрека ему не желаю. Я понимаю, что у него выбора не было, а судьба решила сделать крайним именно его.
            - Хорошо, доча, ты меня убедила: я не буду ничего сообщать твоему отцу.
 
            Чернецов вернулся домой лишь к обеду и сразу засел на телефон.
            - Привет, Игорек, это Саня. Чернецов – какой? Тот, который с позором ушел со студии прямо на зону! Да, уже откинулся на днях. Я понимаю, что не ждали. Да, никого не предупредил, это правда. А зачем? Меня ж никто не ждал, понимаешь? Я дома только третий день, но я  не собираюсь жить по понятиям и назад возвращаться у меня желания тоже нет. Я хочу жить нормально. Игорек, я вообще не изменился.  Я даже курить не начал. Я на зоне-то был меньше года, потом меня перевели на поселение, а оттуда уже отпустили совсем. Мне только эти полтора года всю жизнь испоганили. Я думал найти работу и сегодня по утряни пошел по адресам. Как успехи? Везде одинаково. Где-то сразу отказывают, пеняя на судимость, а где-то отправляют вежливо, обещая подумать, посоветоваться, подыскать – ясно, да? В мебельный магазин, правда, готовы взять грузчиком – так прямо и заявили, типа, ценного имущества, которые бы ты мог спереть, у нас нет, а там шкаф или диван ты вряд ли утащишь незаметно. Конечно, при таком отношении их бы послать подальше, но других предложений нет, а мне надо зарабатывать, а не сидеть и ждать. Но в магазине платят мало, да и грузчиком мне быть как-то не в  лом. Не, место, конечно, неплохое, но у меня все-таки высшее образование, я знаю английский, а за плечами опыт работы журналистом-международником.  Я помню, что ты мне когда-то в приватной беседе намекал, что можешь посодействовать,  у тебя большие связи…
            - Связи, Саня, у меня действительно есть, хотя и не большие. А ты знаешь что, ты приходи ко мне прямо  в Останкино, я тебе, бывшему сотруднику, закажу пропуск.
            - Меня точно пропустят?
            - Во-первых, персоной нон грата тебя никто не объявлял и про тебя, если честно, уже все забыли, даже Семина. А во-вторых, директор у  нас уже год как новый…
            - А Симаков куда делся?
            - С Симаковым там темная история. По официальной версии, он ушел сам, а по неофициальной – ему предложили уйти добровольно, причем предложили откуда-то сверху, вроде даже как из Кремля. Он, видишь ли, в моральном плане сам был не очень-то идеален и чист – там что-то вроде второй семьи, рогатый муж, шантаж… Еще есть версия, что его заказали, но в обмен на жизнь он должен был освободить свое место. Кто-то говорит, что на него и вовсе мафиозные структуры наехали… Сейчас гуляют разные версии, но для меня лично это все несущественно: главное, что Симакова больше нет.
            - Вот это новость! Вот это ты меня порадовал! Ладно, я приду, потом все расскажешь. Где-то через часик  жди меня.
            Охранник на КПП был все тот же. Он Чернецова узнал сразу и встретил, как родного: с удовольствием с ним поздоровался и протянул руку.
            - Александр Николаевич? Вот так неожиданность! Какими судьбами?
            - Здорово, Серега! Ты все здесь батрачишь?
            - Почему нет? Место хорошее, прибыльное…
            - Это да. Мне тут пропуск не оставляли?
            - Тебе пропуск? Да ты ж свой! Иди с богом!
            - Спасибо, Серега!
            - А что ты как будто рановато появился? Тебе же, кажется, два года дали…
            - Амнистия, Серега! Слушай, я все-таки позвоню в  маркетинговую службу – на всякий случай?
            - Да бог с тобой, звони!
            Чернецов крутанул диск.
            - Игореш? Ну  где ты? Я уже давно жду внизу…
            Игорь с Чернецовым ехали в лифте, когда между этажами лифт был остановлен извне, и в  кабину вошел новый директор. Сашка, не зная, что это директор, просто так  с ним поздоровался.
            - Здравствуйте, - приветливо ответил руководитель и с любопытством  уставился на Сашку, стал внимательно  его  рассматривать.  И неожиданно предложил:
- Ну-ка, пойдемте со мной.
Чернецов послушно пошел за директором. Пришли они в директорский кабинет. Секретарша, увидев Чернецова, обомлела, но сказать ничего не успела: бывший журналист скрылся за дверью.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - указал на стул директор. – Меня зовут Борис Анатольевич Дзеев, я генеральный директор этого телеканала. А ваше имя-отчество?
- Александр Николаевич, - представился  Чернецов.
Дзеев еще раз пристально вгляделся в физиономию гостя.
- Слушайте, мне ваше лицо что-то знакомо… Где я  мог вас видеть? Вы, случайно, на телеэкране никогда не появлялись?
- Случайно, появлялся. Я вел репортажи из-за границы, а в  последние  три года работал на Северном Кавказе.
- Так вы журналист? Это еще лучше! А где вы работали?
- Здесь.
- Здесь?
- Да, на этом канале.
- А теперь что же? Чем  вы сейчас  занимаетесь?
- Три дня назад я освободился из тюрьмы, где провел полтора года за избиение Насти  Семиной. Симаков меня уволил сразу же, как только за мной приехали, - сказал, что я запятнал репутацию канала.
- Это Симаков ее запятнал! Вы хоть были подчиненным журналистом, а он – директор! Ну, да черт с ним, оставим! Я не хочу это обсуждать. Значит, вы сидели? Это то, что мне и надо! Слушайте, вы для меня просто находка! Александр Николаевич,  у меня к вам деловое предложение. Я вас когда увидел, вы буквально сразили меня наповал своей внешностью. У вас такая фактура!.. Невероятно годится для нашей передачи. Мы как раз собирались объявить кастинг на роль ведущего, но вас я готов взять без всякого кастинга. У вас есть для ведущего все данные, у вас отличная дикция. В общем, мы готовимся запускать в сетку вещания канала программу про тюрьму. Это даже будет, наверно, целый проект – мы пока над этим работаем. Так вот программа должна быть реалистичной, основана на реальных событиях, только это не реалити-шоу, а жесткий натурализм: зеки, их быт, тюрьма – все натуральное. Но у нас нет желающих вести эту программу – кто отказывается, кто боится, кто по внешним данным не подходит. Нам нужно, чтоб было убедительно, - представляете, какой рейтинг этот проект будет иметь? А тут подворачиваетесь вы, к тому  же столкнувшийся с тюрьмой воочию. И я понимаю, что вы – тот, кого я искал!
- Никогда не думал, что я похож на зека, - усмехнулся Чернецов.
- Сейчас – да, сейчас ваш образ именно тот, который мне нужен, только, пожалуйста, не меняйте своей внешности; мы вас для эфира сами приберем, как надо. Скажите только, как вам предложение? Вы согласны быть ведущим?
- С удовольствием. Как называется передача?
- Пока не знаю. Мы пока над этим думаем.
- Когда выходит в эфир?
- Раз в неделю по субботам – такой формат уже утвердили.
- А что мне делать   в свободное время?
- Это ваше дело. Занимайтесь, чем хотите.
- Когда начинается проект?
- Месяца через  два. 
- То есть через два месяца вы меня возьмете на работу?
- Совершенно верно.
- Борис Анатольевич, мне бы хотелось гарантий.
- Каких?
- А таких, чтобы ваши слова имели силу не только сейчас, но и завтра и в последующем. Чтобы через месяц, если я сюда вдруг приду, мне не указали на дверь и не выставили вон с очередным скандалом.
            - Понятно. – Дзеев нажал кнопку селектора. – Елена Анатольевна, зайдите ко мне и принесите образец контракта на сотрудничество…
            Приход Александра наделал шума. Еще на КПП возле «вертушки» он был замечен кем-то из сотрудников канала «ТСН». И весть о том, что  появился Чернецов, в мгновение разлетелась по студии.
Многие телевизионщики его помнили, другие были новыми сотрудниками, пришедшими уже после него. Они, конечно, на появление скандального журналиста никак не отреагировали, а вот прежние коллеги переполошились. Всем стало страшно интересно: явился бывший зек, появления которого здесь никто не ожидал, а больше того, раньше срока, и все сбежались поглядеть – хоть как он выглядит-то, зек? Чернецов  важно шагал мимо всех этих любопытных рож и с каждым здоровался, но на вопросы не отвечал.
Только Настя Семина не выбежала ему навстречу: она была сильно увлечена работой. О приходе Чернецова ей доложили две коллеги:
            - Насть! – закричали они обе с порога, перебивая друг друга, - там Сашка Чернецов пришел!
            - Куда?
            - Его наш айтишник  встретил!
Сашка вернулся  к  Игорю с экземпляром контракта в руках, бросил  ему на стол.
            - Читай!
            Игорь углубился  в текст.
            - Не может быть! Неужели правда?
            - Да. Я снова работаю с вами, хоть и чуть-чуть.
            - Ай да Дзеев! Ай да мужик! Что ж,  в таком случае, поздравляю! – Игорь протянул Александру руку. – Мне, наверно, надо было пригласить тебя сюда. Видно, судьба тебе благоволит, Санек. Кофе будешь?
            - Давай.
            Игорь поставил перед   Чернецовым  большую кружку горячего напитка.
            - Слушай, Санек, я слышал, что у судимости есть какие-то юридические последствия. Ее можно как-то снять, по-моему…
            - Для начала ее нужно погасить. Мне «хозяин» поселения на прощание сказал, что для погашения судимости я должен три года прожить безупречно. Мне нельзя ни нарушать, ни привлекаться, вести моральный образ жизни, всем кланяться, еще лучше – работать, и  тогда через три года после отбытия наказания моя судимость автоматически погасится.  Теоретически я буду считаться не судимым.
            - Ты, я так понимаю, настроен решительно?
            - Конечно.
            - Похвально. А получится?
            - Нужна крепкая сила воли, Игореша. Я вообще-то человек не волевой, но такое пятно на биографии мне нафиг не нужно.
Чернецов рассказывал, а Игорь под его россказни заставил видеокассету.
- На твоем месте теперь Макс Киреев. И я хочу  тебе показать один сюжетик, отснятый Максом как любительское видео. Он случайно наткнулся на террористический  лагерь ваххабитов и заснял, как ваххабиты  казнят заложников. Зрелище, скажу тебе, жутчайшее, поэтому процесс казни мы вырезали, а пленка вышла бракованная. В принципе ничего интересного в  сюжете нет, но лично меня в нем что-то зацепило. Кто знает, может быть, ты бы тоже  такое запечатлел.
На экране телевизора возникло несколько бородатых мужиков в черных очках, одетых в форму, похожую на военную. Сашка с любопытством уставился в экран, а потом  вдруг заволновался.
- Ну-ка, ну-ка, отмотай-ка этот кадр назад – может, мне показалось?
Игорь  мотал, пока Чернецов не остановил.
- Вот, так хорош. – И еще раз пристально вгляделся. – Игорек, мне нужна  эта пленка или ее копия.
- Зачем?
- Террорист один меня смутил – хочу проверить свои подозрения.
Чернецов пришел домой и с порога позвал Ильмиру.
- Ильмира, ты дома?
Она вышла.
- Ты меня  звал?
- У меня для тебя есть одно увлекательное видео. Подтверди или опровергни мои предположения. По-моему, на этой пленке – твой сын.
Сашка включил технику и прокрутил чуть-чуть вперед.
- Смотри: это он?
Ильмира вгляделась в экран.
- Да, это он. Это Анвар, Саша!
- Значит, он стал террористом: то, что ты видишь, называется террористическим ваххабитским лагерем. Сюжет был снят случайно на границе Дагестана и Чечни.
- Не может быть! – ужасалась Ильмира. – Не может быть, чтобы мой сын отрекся от ислама и стал бандитом.
- Разве ваххабиты не те же исламисты?
- Нет, Саша, не те. Это исламские радикалы, религиозные фанатики, отрицающие исламские нормы и устои. Ваххабиты представляют собой скорее религиозные бандитские группировки, которые  действуют  подпольно и нелегально. Ваххабиты слепо соблюдают шариат. Христиане и иудеи для ваххабитов считаются «неверными» и для борьбы с ними  у ваххабитов обязателен газават – священная война против неверных (то, что немусульмане привыкли считать джихадом). Они готовы объявить газават всякому, кто мешает распространению ваххабитской веры, и такие люди вполне могут уничтожить мир – посредством терактов, направленных на массовые жертвы.  Любое государство должно жить по законам шариата, иначе оно может быть ими стерто с лица земли. Но ваххабитами не рождаются – ими становятся по собственному убеждению, а мусульманин, принявший ваххабизм, должен ненавидеть  неверных и враждовать с ними.  И мой сын теперь один из них. Ситуация выглядит так, что он должен воевать против меня. Ужас! Сын пойдет войной на мать! Это просто апокалипсис какой-то!
- А об их лагерях ты что-нибудь знаешь?
- О лагерях – нет, но знаю, что ваххабиты существуют и в Дагестане и в Чечне. Это отдельные люди, которые жили среди нас, теперь, видимо, сбившиеся  в одну общую кучу. Но я  бы никогда не подумала, что эта напасть коснется и меня. – Голос  Ильмиры  задрожал. – Мне трудно в это поверить. И кто? Анвар! О господи, он же был  всегда таким правильным! Хотя… С другой стороны и неудивительно, что он принял веру ваххабитов. После письма Ахмета я поняла, что Анвар вполне может и голову заложнику отрезать и стать террористом. Анвар не просто ваххабит – он боевик ваххабитского лагеря! Он террорист. Бандит.
- От этого можно и погибнуть…
- Я знаю. Но что я  могу сделать? Это я  во всем виновата, Саша; это моя вина, что Анвар стал таким жестоким. Мне больно признавать, но я сгубила  любимого сына, я его потеряла. Мне тяжело мириться, но мой сын меня ненавидит. Помнишь день, когда погибли мои родители? Я попросила помощи у Ахмета – он мне очень помог, и с транспортом тоже. Хоронить маму с папой  я ездила в Беларусь, а там зашла в родительскую квартиру и очень затосковала по детям. Я опять обратилась к Ахмету, и он привез мне детей – попрощаться. Они были здесь, ты представляешь? Сейчас я вспоминаю, и мне не верится, что так было. Мои дети – вот в этой квартире! Тогда-то Анвар и увидел Исмаила и понял, что он – не от отца. Исмаил тогда был новорожденным, но Анвар определил в нем малыша русского происхождения. Он обо всем догадался, Анвар понял, что Исмаил – плод моей измены. С того дня я и начала терять сына. Анвар не простил меня за этот грех и начал меняться  в худшую сторону. Потом он ушел в армию и вернулся оттуда таким чужим и озлобленным, что даже Ахмет стал его бояться. Представляешь? Отец боится родного сына! Это у горцев-то,  у джигитов! Саш, ну почему мне так не везет? Детей теряю, работы нет… Сегодня вот была на бирже, записалась на курсы швей и со следующей недели начинаются занятия. Только они продлятся полгода, и лишь потом я смогу устроиться на работу. А все время учебы буду получать госпомощь – не знаю, правда, хватит ли мне ее, а еще Исмаила кормить-одевать надо… Придется, наверно, просить помощи у Гузель… Дожили: мать просит денег у дочки! 
- А я нашел работу! – радостно поведал  Чернецов.
- Где?
- У себя на студии. Там новый директор, он предложил мне стать ведущим одной программы, которую планируется запустить через пару месяцев. А пока что пойду грузчиком в мебельный магазин – там платят мало, но как-нибудь перебьюсь.
- Как тебе хорошо! – Ильмира зарыдала. Чернецов опешил и принялся ее успокаивать.
- Ну чего ты, перестань! Проживешь полгода – и будет у тебя работа… - Он совершенно не знал, что можно говорить в таких случаях.
- А сына мне кто вернет? Боже мой, ну почему я должна их оплакивать – сначала дочь, потом сына?
Сашка не стал вникать в подробности того, почему  Ильмира оплакивала дочь: у него это признание не вызвало интереса, да и дочек у Ильмиры было несколько. Он лишь прижал ее к себе и разрешил поплакаться, как  в жилетку. Ильмира плакала долго и заунывно, так что Сашке пришлось проявить свою заботу и нежность, чтобы утешить ее; он ее  даже поцеловал в губы. Ильмира охотно отозвалась на его поцелуй.
- А ты все такая  же страстная… - как-то подозрительно заметил он. – Я уже и забыл, какая ты была.
- Так давай вспомним, - с готовностью подхватила она.
Все случилось  прямо на полу: Чернецов повалил ее на пол и нагло задрал легкую кофту, стянул штаны с нее и с себя… На этот раз Ильмира узнала прежнего любовника: он был таким же неутомимым, как и в пещере.
- Успокоилась? – спросил он после.
- Саш, - сказала она, не поворачивая головы, - давай начнем все сначала.
- Что именно?
- Знаешь, я тут на днях подумала… Вот Настя назвала тебя когда-то бесполезным человеком, которому не нужна семья, а меня тоже бесполезной назвал другой человек. Тебе не кажется, что это нас объединяет? И к тому же судьба почему-то всегда сводит нас вместе… Тебя ведь когда посадили, я не жила в твоей квартире – у меня было другое жилье, а стоило мне то жилье потерять – и ты появился.
- А где ты жила в мое отсутствие?
- На съемной квартире. Но снимала ее не я. Помнишь, ты вернулся из командировки  и застал меня в постели с мужчиной? Вот это он и был, и с ним я сожительствовала, как с мужем, целых два года, и с ним я ездила на юг.
- Почему вы расстались?
- Он вернулся к бывшей жене.
- Ага… И теперь ты мне предлагаешь создать с тобой семью, - предположил он. – Ты  не шутишь?
- Нет, Саша, шучу. Я тебе ничего не предлагаю. Просто мы сейчас переспали – впервые за много лет, и на меня накатили вспоминания. Мне стало как-то до дрожи щекотно, будто по мне мурашки побежали. Я вдруг вспомнила, как начинала… Ты был моим первым любовником, с ума сойти! Когда это было, господи!
- Слушай, а ты на панель не думала идти? У тебя бы получилось…
- Я знаю. Раньше мне такая мысль приходила  в голову, но у меня не было в этом необходимости, мне и жить было за что. А теперь, когда совсем прижало, меня удерживает возраст. Я помню, сколько мне лет. Кому  я там нужна буду?
 Вопреки истине, как это бывает с другими женщинами, Ильмиру такой вопрос даже не обидел. Сашка это заметил:
- Мой вопрос тебя не оскорбил?
- Нисколько. Я знаю свои способности и знаю, где мне место…
Гузель нашла  более чем  достоверное объяснение поступку Анвара:
- Он ушел туда от безысходности. Если бы дома узнали, что он меня не убил, его бы изгнали в абреки и заклеймили позором. И чтобы этого избежать, он придумал выход из положения…
…Встревоженная Ильмира  нашла в памяти телефона номер Настиного сотового и нажала кнопку вызова.
- Насть, ты не знаешь, отчего у меня может быть задержка?
- У-у, подруга, неужели ты опять встряла?
- Это исключено: у меня спираль.
- По-моему, я однажды уже слышала ответ, что «залет» невозможен, а потом кто-то побежал делать аборт. Ты уверена в своей контрацепции? Смотри, есть ненадежные средства… Спроси у Гузель – она медик, должна же знать.
- Ой, нет, что ты, только не Гузель! – напрочь отвергла Ильмира. – Как я могу задавать дочке такие вопросы? Еще не хватало, чтоб она узнала о моих похождениях… Стыд-то какой! Я ей и так с Исмаилом  наврала; к чему ей знать всю правду?
- Дело  твое. А давно у тебя ничего нет?
- Давно.
- Тогда сходи-ка ты в аптеку да купи-ка тест…
Страшно волнуясь, Ильмира купила тест и проверила его. Однако результат  был отрицательным. Ильмира вздохнула свободно и назавтра же пошла  к гинекологу.
- У вас не задержка – у вас начался климакс, - выслушав ее жалобы, пояснила доктор.
- Уже? Но мне  же сорок  три  года – неужели пора?
- В вашем случае климакс носит преждевременный характер и мог быть вызван сильным стрессом или нервным потрясением. Вспомните, было у вас такое в недавнем прошлом?
- Было, - сразу же ответила Ильмира.
- Как шли месячные в то время?
- Они были длительными и изматывающими, а цикл был нерегулярным. Я тогда думала, что это спираль виновата – знаю, что она может вызывать сбои в цикле, но чтобы климакс…
- Нерегулярный цикл был  его предвестником. Видите ли, у вас возраст уже близок  к тому, когда обычно климакс у женщин и случается, а стресс просто ускорил процесс.
- Подождите: но я же ничего не чувствовала, со мной ничего не происходило, как положено в этот период…
- Потому вы его и не почувствовали, что он у вас случился внезапно. У вас просто резко все прекратилось, организм даже не успел среагировать.
- И это уже окончательно? Возврата к старому не будет?
- Нет. Но поэтому спираль вам больше не нужна…
Когда Настя спросила у Ильмиры, как ее дела, та ответила коротко:
- Кончились навсегда!
- Поздравляю, мамаша! – соответствующе оценила Настя. – Вы начали стареть!..
 
Как-то утром в их общий выходной Чернецов спросил:
- А где это Гузеля пропала? Почему она не заходит?
- Во-первых, не Гузеля, а Гузель, во-вторых, ей есть где жить, а в-третьих, зачем она тебе? – Ильмира вдруг оживилась. – Или ты на нее глаз положил? Не вздумай, ты меня понял? Гузель – не я, ей нельзя, и она не будет! Она этому свято следует!
- Мне так не показалось. Может, ей и нельзя, но ведет она себя чересчур свободно. Смело принимает комплименты и вообще  я в ней никакой строгости не заметил.
- Чернецов, не дай бог ты приблизишься к моей дочке больше дозволенного расстояния…
- То что тогда? – вызывающе спросил он.
- Я не знаю, что я  с тобой сделаю! А я тебя, паразита, знаю, ты бабник!
- Ой, как страшно, я прямо весь дрожу!
- Ты хам и подонок.
- А по морде за базар – не хочешь?
Но Гузель никуда не пропадала – она перестала появляться в гостях у матери  в силу личных соображений. Однако она была вхожа в эту квартиру, и однажды пришла сюда, когда дома никого не было, а дверь открыла своим ключом. Переступив порог, она уверенно направилась в зал и стала рыться в ящиках и шкафу. И в  верхнем углу шкафа нашла коробку из-под обуви. Было высоко, поэтому Гузель подставила стул и достала коробку, устроилась на диване и открыла. В коробке лежали семейные фотографии Чернецовых. Гузель начала их дотошно рассматривать, будто ища нечто интересное. И вдруг на одном снимке увидела всю семью Чернецовых – родителей Александра и его самого, маленького, примерно двух лет от роду. Гузель чуть не захлебнулась: в этом возрасте Чернецов очень напомнил ей нынешнего Исмаила, а Исмаил был точной копией маленького Сашки. Сам Сашка был похож на мать. Почувствовав  внезапно накатившую к горлу тошноту, Гузель убежала  в туалет. А вернувшись, позвонила матери.
- Мам, ты скоро придешь?
- К пяти часам, а что?
- Мама, скажи мне честно: кто отец Исмаила?
- А почему ты вдруг решила это спросить?
- Не важно. Ты не ответила на мой вопрос! – Гузель мать буквально допрашивала.
- Гузель, я не могу сейчас отвечать, мне некогда… - Ильмира оборвала связь и больше на звонки дочери не отвечала, но весь остаток дня ей было уже не до учебы. Она отпросилась пораньше, сославшись на неожиданное плохое самочувствие.
По дороге домой она хорошенько продумала предстоящий разговор с дочкой и решила, что больше не станет отчитываться перед своими детьми: надоело. В конце концов, она  взрослый человек и свободная женщина. Гузель воспитана в другой морали и вряд ли поймет ее, но Ильмира решила даже поругаться с дочкой, если придется.
Когда она обнаружила Гузель, та спала на диване, уткнувшись в подушку. Ильмира дотронулась до нее. Гузель немедленно вскочила и набросилась на мать с криком, тряся перед лицом старыми фотографиями.
- Мама, значит, Исмаил – сын  Чернецова? Аллах, неужели  это так?
- Это не твое дело, - сурово ответила Ильмира. – Ты как с матерью разговариваешь? Ты что себе позволяешь?
- Нет, это что ты себе позволяешь? Как ты смела изменить отцу? Значит, вот почему ты уехала из аула! И у тебя еще хватило наглости назвать этого грешного ребенка святым для мусульман именем! Причем здесь Исмаил и твой  чужеродный ребенок? Ты  вероотступница! Ты совершила  харам!  Твой проступок – грех перед аллахом. Тебя надо камнями закидать!
Ильмира шлепнула дочке пощечину.
- Не тебе меня судить, поняла?
- Не смей прикасаться ко мне… неверная!
- Ах, это я неверная? Да  я ислам всего лишь приняла, но по духовному складу я не мусульманка. А вот ты, рожденная в магометанстве? Я, по крайней мере, замуж за твоего отца честной пошла, а тебе кто разрешал вступать в развратную связь до свадьбы? Бесстыжая! Потеряла честь – и собралась замуж! И после этого я – неверная? Это я-то вероотступница? Сама ты такая!
- А я, между прочим, твое наследие, значит, ты виновата, что я такая.
- Я тебя воспитывала правильно, как  велит Коран!
- Зато я  никому не врала!
- Я тоже!
- Ты обманула меня! Ты сказала, что родила Исмаила уже здесь, но ты никак  не могла его здесь родить: Исмаилу столько лет, сколько уже прошло с того дня, как ты уехала из Дагестана. А уезжала ты беременной – я помню твой живот. И надо ж было такое придумать, что мы с Анваром, будучи маленькими, тоже на чурок не походили! Это ты схитрила, потому что мы с Анваром – старшие, и ты нарочно так сказала, потому что его маленького я не знаю, а себя не помню. Других детей помню – Рамина, Гульнару и прочих, так их в пример ты не ставила…
- Ты сама подсчитала или кто подсказал?
- Сама. Я заподозрила подвох еще когда ты меня с ним познакомила. Я уже тогда вычислила, что Исмаил никак не мог быть зачат здесь. После этого я постоянно думала о твоих словах и мои подозрения с каждым днем крепли. Я предположила, что Александра Чернецова ты знаешь давно, и не может быть, чтоб ты сейчас случайно жила у него. Потом я заметила  у Исмаила какое-то знакомое подрагивание губ, знакомую улыбку, какие-то общие черты, и постаралась вспомнить, где я могла их видеть. Потом Чернецов улыбнулся и меня точно током пронзило: оно! И я под благовидным предлогом спросила у Сашки семейный альбом, чтобы на самом деле проверить родословную. Теперь я  знаю, что если не наблюдается внешнего сходства между ребенком и взрослым, оно может наблюдаться в детстве. Я посмотрела на маленького Сашку и у меня сомнений больше не осталось.
- В таком случае не будем прятаться, я тебе признаюсь: да, Исмаил сын Чернецова и родился он в горах,  в пещере. Твой отец видел его рождение собственными глазами, но обещал скрыть мою измену ото всех. Тем самым он избег позора на свою голову, а мне спас жизнь, уберег от расправы своих предков. Это он и предложил мне уехать из аула. А над этим, как ты говоришь, грешным ребенком со святым для мусульман именем еще не совершен христианский обряд крещения. Христианский ребенок должен быть крещеным.  Это вам крещения не требовалось,  потому  я из-за вас забыла про Исмаила. Так что грешный ребенок с мусульманским именем будет  христианином. Есть  тебе  что возразить на это?
- Мама, но ведь я тоже жду ребенка…
- От кого?
- От Сашки.
- Что? – Лицо  Ильмиры непроизвольно втянулось, глаза округлись. – Не может быть! Он и до тебя добрался! Я так и думала, что до этого дойдет! – Ильмира заметалась по комнате, не находя себе места для успокоения. – Гузель, ты же медик, как ты могла?
- Да так вот и смогла. Как все могут – так  и я. Он мне предложил пожить здесь с вами, а плату за жилье предпочел брать натурой – если, конечно,  я не девочка,  в чем он сомневался.
- Естественно: девочка ему не нужна. Саша боится ответственности.
- Мама, я согласилась сразу же, понимаешь? Как только зашел такой разговор, я ему сразу дала! Потом мы еще несколько раз встретились, заодно и переспали, но поняли, что все эти отношения не нужны ни мне, ни ему, мы друг друга не интересуем – и расстались.
- И как тебе Сашка? Хороший он любовник?
- Я не заметила. Я себе не любовника искала…
- А кого?
- Никого. Просто переспала с человеком по возможности.
- Расстаться было чьей инициативой?
- Его.
- Все ясно: он тебя просто бросил – как меня, Настю и всех остальных. А ты, дурочка, попалась на его уловку.
- Поэтому я и не хочу видеть Сашку и избегаю появляться здесь, когда он дома. Но я ни о чем не жалею.
- Я вижу. Тебе, похоже, нравятся, когда тобой пользуются. Нет, ты точно вероотступница. Не дай боже, чтоб ты только мою судьбу не повторила.
- Мамочка, я хочу ребенка. Я буду рожать.
- Рожать ты будешь? А что потом? Ребенка ты хочешь? А зачем? Сразу говорю, что Сашке он будет не нужен – так же, как и Исмаил. Тебе жить негде – подумаешь, ты поселилась у какой-то Ксюши. Кто она такая? Она тебе посторонний человек. А если вдруг она замуж соберется и приведет мужика к себе? А что? Имеет право, почему бы и нет? Что тогда? На улицу с дитем пойдешь? Квартиры в Москве страшно дорогие и стоят космических денег, учти это! Я вообще как бомж, жилья нет никакого, потому и держусь за Чернецова как за соломинку, потому что если выгонит с хаты, так пойду побираться. А если ты надеешься в Москве выйти замуж, так я тебе вот что скажу: русским мужикам  одинокая мать с ребенком не нужна, а кавказцам тем более. А как мусульманка ты не можешь выйти замуж за человека другой веры, немусульманина, но ни один здешний магометанин тебя не поймет, не одобрит и с ребенком, незамужнюю, не примет. Как тебе такие перспективы?
- Ты предлагаешь мне избавиться от ребенка?
- А ты бы смогла? Тебе известно такое понятие?
- Да, мне теперь многое известно: и как избавиться от ребенка, и как сделать так, чтобы он вообще не появился – нас всему учили. Смогла ли бы я избавиться? Нет. Дети нам посланы аллахом, и раз аллах посылает мне этого малыша, я не имею права его не родить. Я обязана дать ему жизнь.
- Я не знаю, какая ты после этого мусульманка. Рассуждаешь вроде правильно, а делаешь все наоборот.
- Я мусульманка, мама, и почти горжусь этим. Но не забывай, что я бунтарка. Еще в детстве,  глядя на то, как живут наши женщины и в нашем доме и в ауле вообще, я решила, что я так жить не буду и что со мной так обращаться я никому не позволю. В школе  я узнала, что есть и другая жизнь – не такая, как у нас, что есть и феминистские движения, защищающие права женщин. Мне с малолетства прививали традиции Корана, но внутри меня происходила борьба. Я  зубрила  Коран, а сама со многим была не согласна и в конце концов восстала против слова Магомета. Я не знаю, почему так случилось.  Тем, что я отдалась тому парню,  я бросила вызов нашим порядкам. Мне нельзя, а я сделала! И что со мной за это сделают дома, мне было глубоко  плевать. Я смело вышла замуж и смело легла  в постель со своим мужем, зная, что не имею на это морального права. Конечно, он тоже был вправе возмутиться моим бесчестьем, но, сколько я знаю, Пророк говорил о том, что интимная жизнь – это большая тайна и никого посторонних не должна касаться. Поэтому бесчестная жена – это тайна только двух людей и выставлять мой позор напоказ было просто неправильно. Я уважаю свою веру и не отрекаюсь от нее, но здесь,  в Москве, она никому, кроме меня, не нужна, меня никто не видит, поэтому я позволяю себе некоторые вольности. Я не боюсь съесть свинину, если она мне попадется, хотя не злоупотребляю и нарочно ее не ищу, я время от времени снимаю платок и хожу с непокрытой головой, смотрю на посторонних мужчин и гуляю по улицам без их сопровождения, меня теперь никто не выдаст замуж насильно и я  могу работать, кем хочу и сколько хочу – я свободна, мама! Я получила ту свободу, о которой давно мечтала! Я  всего лишь отказалась от исламского образа жизни. При этом я не курю, категорически не употребляю спиртных напитков, соблюдаю Рамадан, Курбан-байрам  и Ураза-байрам, примерно посещаю мечеть и совершаю пятничный намаз. Но у меня теперь нет надобности молиться каждый день, совершая перед этим пятикратное омовение,  и ты не представляешь, как это здорово! Я будто гору с плеч сбросила!
- Представляю, Гузель. Я сама такая была. Я тоже хотела личной свободы… Ну, а секс? Нам предписано воздержание до свадьбы…
- Во-первых, Махачкала – это город, а там люди живут в квартирах, жесткого контроля над тобой там нет, а во многих семьях и вовсе матриархат. Во-вторых, в Махачкале  я почувствовала отдушину – там не так все консервативно, как в аулах, там есть и русские и даже православные дагестанцы, и поняла, что надо мной тоже  нет контроля. Я была предоставлена самой себе и у меня была возможность остаться в столице жить и работать, только я не посмела пойти против воли отца – вот оно, мое воспитание по Корану. Во-вторых, секса требует организм. Когда выйдешь замуж – никому  не известно, а что мне делать, если я созрела?
- Мои слова! – не верила своим ушам Ильмира. – Это же я так всегда говорю… Но ты никогда не слышала этих слов, откуда ты их знаешь? Точно, ты в меня пошла.  Только в семье  Рахмедовых ни одна из женщин никогда не смела возмутиться, они все были покорны. А я просто приехала из другого края, где была другая культура, другая мораль… Хорошо, а если б ты была замужем – ты бы смогла изменить мужу? Меня ты за это осудила, а сама? Решилась бы?
- Нет.
- Как бы ты вообще относилась к мужу?
- Если бы я жила в ауле – то  как к своему господину, а если в большом городе – то уважительно. Муж был бы главнее, он был бы для меня, если хочешь, даже авторитетом, но мое слово тоже бы имело силу. Решения мы могли бы принимать вместе.
- Девочка моя, но почему именно Чернецов? Он же в два раза тебя старше – тебе не было противно?
- Отец тебя тоже намного старше, ну и что? Ты же им не побрезговала, родила нас – шесть человек…
- Но твой папа мне хоть нравился, да и вызывал он во мне тогда романтические чувства… А так что же получается: у нас с тобой дети от одного мужика?
- Получается, так.
- Господи, какой кошмар! Это даже сказать кому стыдно!..
- А зачем кому-то говорить?
- Как в кино: дочка у мамки любовника увела.
- Я его не уводила.
- Я буду бабушкой ребенку, который… Даже и не знаю, как назвать! Твой ребенок придется Исмаилу сводным братом – значит, мне он как второй сын получается, что ли? Боже, я становлюсь бабушкой! А еще климакс в придачу… Неужели я в самом деле старею? - Ильмира горько усмехнулась. – Сашка-то знает о твоем положении?
- Нет. Я еще не успела ему сказать.
- И правильно. Ему и не надо этого знать: все равно ничего не будет. Я ему в свое время когда сообщила, так он сразу задний ход дал. Все чувства моментом улетучились, осталось одно равнодушие, сменившееся затем ненавистью. И по сей день продолжается. Какой у тебя срок?
- Пять недель. Мне  бывает так плохо, что я еле передвигаюсь. У меня страшный токсикоз.
- У меня  тоже так было, особенно первые беременности, когда  я вас с Анваром носила. И мне никто не помогал – некому было.  Это  надо перетерпеть, пережить.
- Я выдержу, я сильная. Прости меня, мама, - Гузель  вдруг  заплакала. – Если бы я знала, я бы ни за что ему не поддалась.  Я тебя как будто предала.
- Да ладно: прости! – Ильмира отмахнулась. – Не бери в голову! Он такой же мой, как и твой – Саша всем принадлежит одинаково. Конечно, я тебе помогу вырастить ребенка – не важно, чей он, прежде всего, он твой. Это наш общий малыш…
Чернецов смотрел телевизор в горизонтальном положении. Ильмира стала перед ним и заслонила обзор. Голос от волнения дрожал.
- Скотина! Совратил  девчонку, да?
Сашка сразу понял, о чем речь, и не  стал прятаться.
- Ой, совратил! Твоя девчонка до меня давно была совращена.
- Чего ты хотел этим добиться? Что ты ей сказал?
- Ничего я ей не говорил. Я только дал ей понять, что если она не девочка, то я не против  с ней переспать.
- А какое тебе дело, девочка она или нет?
- Дело принципа. У меня были  определенные подозрения, и они оправдались. Я ей только намекнул, а она сразу ко мне в койку и прыгнула, ни секунды не раздумывая. Она – как ты! Твоя дочка, сразу видно.
- Господи, какой позор! Сначала мать, теперь дочь. Ты это нарочно сделал, да?
- Отойди от экрана, не мешай смотреть.
- Я тебя кастрирую, ты меня слышишь? – Ильмира срывалась на рыдания.
- Попробуй, - нагло заявил он.
Ильмира почувствовала, как в ней закипела вся материнская злоба. Она, точно самка, защищая свое дитя, отважно бросилась на Чернецова, вцепилась ногтями ему в шею. Сашка одним движением руки опрокинул ее на пол, Ильмира тут же подскочила и опять налетела на него. Он схватил ее за обе руки и скрутил за спиной, Ильмира вскрикнула. Чернецов не отпускал.
- Ты что, совсем страх потеряла? – прогремел он у нее над ухом. – Ты на кого налетаешь, дура?
- Ты с ней переспал, Саша, и получил от этого удовольствие. Но зачем было  мутить ей ребенка?
- Что ты мелешь?
- Зачем, я спрашиваю, как  ты мог прижить ребенка моей дочке?
- Что ты сказала?
- Ты циник, Саша, ты действительно негодяй. Ты подонок. Тебе что, меня мало, так  ты теперь решил на моей дочке наверстать?
Чернецов швырнул Ильмиру к стене, она, падая, нечаянно ударилась о дверной косяк и рассекла бровь.  По лицу Ильмиры побежала тоненькая алая струйка, нащупав которую она поморщилась, села на полу и долго трогала рану.
- Ты никогда не бил меня до крови, Саша.
- А я и не бил: ты сама ударилась. Зачем ты это сделала? Ты что, ненормальная?
- Это сработал материнский инстинкт. Я хотела отомстить тебе за то, что ты спал с Гузель. Но я бессильна.
- Если ты еще раз вынудишь меня поднять на тебя руку – ты здесь больше не живешь, ты поняла?
Ильмира утвердительно кивнула.
А потом поднялась, вышла на кухню и нашла в столе початую бутылку водки, полную до половины. Она решительно приложилась к горлышку и остальное смело  вылакала с тремя короткими передышками, ничем не закусив и преодолев свое отвращение к водке. Устояв на ногах, Ильмира быстро почувствовала головокружение, оперлась на стол. Опьянение усиливалось, что было для нее тяжело. Она прикурила, после чего свалилась на пол и заснула. Чернецов там ее и нашел, поднял на руки и унес на кровать. Ильмира пробудилась через несколько часов и засобиралась на улицу.
- Ты куда? – остановил Чернецов.
- В магазин за водкой.
- Совсем сдурела?
- Саша, мне плохо, я хочу напиться и забыться.
- Ты не сможешь.
- А я хочу! – капризно заявила она. - Уйди с дороги!
Он стоял возле дверей и не пускал ее.
- Никуда ты не пойдешь!
Она стала проситься.
- Пусти меня, пожалуйста. Ну почему ты любишь надо мной издеваться? Что плохого, если я маленько выпью? Ты же пьешь – меня не спрашиваешь.
- Посмотри, на кого ты похожа! Женщина!
Ильмира посмотрела на себя  в зеркало: разбитая бровь, растекшаяся и запекшаяся кровь, синяки под глазами, посеревшее лицо. Она что-то невнятно промычала.
- Ну как, красивая? – поддел Сашка.
- Ну-у-у… Не очень.
- И куда ты  в таком виде в магазин?
- А на улице все равно темно, никто не увидит.
Чернецов закрыл дверь на замок и спрятал ключ в карман.
- Теперь иди. Но имей  в виду, что мне пьянчуга  в доме не нужна.
Ильмира повернула назад с поджатым хвостом. Остаток вечера она не разговаривала с Александром, не отвечала на его вопросы и вообще избегала даже смотреть на него. Однако своей мысли напиться она не оставила и завтра, возвращаясь с занятий, затарилась  вином, как  Карлсон вареньем. Дома употребила, но все выпить не смогла, завалилась спать. Пробудилась раньше, чем явился Чернецов, следы попойки  быстренько убрала, бутылки спрятала. Так продолжалось каждый день, пока однажды, явившись  домой в непотребном виде, она не попалась на глаза  Чернецову.
- Пошла вон! – жестко скомандовал Александр.
Ильмира потянулась трясущейся рукой к его лицу, пьяно улыбнулась.
- Сашенька, миленький…
- Пошла вон, я сказал! С вещами!
- Куда же я пойду? – Ильмира шаталась. – В таком виде? Я же на ногах едва стою…
-Думать надо было раньше, когда напивалась. С каких вообще пор ты пьешь? Ты же никогда этим не увлекалась…
- Саша, я хочу спать, ладно? Вопросы потом…
Она двинулась было идти вперед, но Чернецов грубо удержал ее за одежду и оттащил назад  к выходу, открыл дверь на площадку.
- Вали туда, откуда пришла, пьянь!
- Не ругайся на меня!
Сашка вытолкнул ее и закрыл дверь.
- Саш, - опомнилась она, - а вещи мои отдай!
- Перебьешься, - отозвался он из-за двери, - а то потеряешь еще где-нибудь.
- А  Исмаил? Саша, как  же он без меня будет?
- Протрезвеешь –  потом  заберешь. А сегодня я за ним присмотрю. Он пацан классный, с ним нервы трепать не надо. Сразу видно, чей он сын!
Ильмира села на ступеньку, позвонила Насте Семиной.
- Настя, а меня Сашка из дома выгнал, - коряво сообщила она.
- Ты что, пьяная?
- Угу. Сижу на лестнице, пою песни про то, как «напилася  я пьяна, не дойду я до дому…» Насть, можно  мне у тебя приземлиться?
- Да, пожалуйста, приходи хоть сейчас. Или за тобой машину прислать?
- Нет! Машину не надо! Я сама…
Неожиданно для себя Ильмира стала на ноги и ощутила под собой устойчивость. Организм уже начал привыкать к алкоголю, и полученная его доза уже не валила Ильмиру с ног, как раньше. Держась за перила, она поднялась до лифта, на лифте же спустилась вниз, на улицу. И нетвердой походкой побрела на остановку. Было морозно – декабрь, и Ильмира по дороге начала тихонько трезветь. Совершив несколько пересадок, до Насти она добралась уже с хмельной головой.
- Слава, что можно дать пьяному для полного отрезвления: крепкий чай или кофе?
- Кому – что, - кратко ответил  Слава.
Но Ильмире уже не надо было ничего: она устроилась на кровати и наконец-то смогла вздремнуть. Правда, ненадолго: как только хмель улетучился, она спать уже больше не хотела. Огляделась  вокруг себя, узнала Настину квартиру. Сама Настя с Вячеславом   в другой комнате смотрели  DVD.
- Добрый вечер, - показалась Ильмира в дверях.
- Вечер добрый, - отозвались Настя и Слава хором.
- Ребята, вы меня простите… господи, как неудобно… Дура старая, напилась…
- Ничего страшного, бывает, - усмехнулся Вячеслав.
- Славочка, мы тебя покинем одного, ладно? Нам с Ильмирой нужно поболтать? -  Настя встала с места и повела  Ильмиру назад, в спальню.
                                                                                     
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
 
Убийство
- А я думала, мне это приснилось, - начала Ильмира. – А Чернецов меня правда из дома выгнал. А за что? Так он же мне вещей не отдал…
- Точно не отдал? Или ты их где-то посеяла?
- Нет, со мной вещей не было…
- Он тебя опять избил, гад?
- Нет, я сама ударилась. Честное слово. Он толкнул, а я упала на дверной косяк.
- Но толкнул же!..
- Я сама на него бросилась. Не обращай  внимания…
Дамы закурили прямо в комнате.
- Эля, почему ты напилась? Ты что, после больницы теперь все время пьешь?
- Нет, в больнице меня научили притрагиваться. Я и притрагиваюсь – как все. Но я не злостная пьяница.
- А что случилось? Ты ведь не тот человек, чтобы напиваться просто так. Иногда для этого бывает нужна причина…
- Настя, Гузель беременная от Сашки. У меня сейчас такое  к ней непонятное чувство… то ли отвращение, то ли ненависть. Как будто она меня предала, честное слово. Хотя она у меня его не уводила, она ни во что не вторгалась, ничего не рушила. Я на нее зла не держу, но я очень на нее обижена и видеть мне ее не хочется. Очень странное чувство.
- А я-то хотела у тебя спросить, почему ты у Гузель не остановилась, а оно вот, значит, что.
- Поэтому я думала запить – надеялась, легче станет, забудется, да, видно, не получится.
- Не получится, - поддержала  Настя. – Для запоя ты  столько не выпьешь.
- Вижу. Чтобы уйти в запой, надо не трезветь, а я после трех рюмок вина уже и смотреть на него не могу, а от водки меня вообще тошнит. Настюш, ты извини, что я в таком виде приперлась…
- Ладно, приперлась… Я же твоя подруга…
- И этот козел меня еще без вещей выставил. Мне даже переодеть нечего. Вот завтра встану – и так и пойду на курсы.
- А что за курсы?
- Я тебе разве не говорила? Курсы швей. Стараюсь ради диплома – хоть буду швеей дипломированной. Шить – все, что я  умею. Биржа направила на переобучение. Но, может, завтра на обратном пути к Сашке заеду, вещи заберу, пока его не будет.
- Он же не только у нас работает, как я понимаю? Он в Останкино всегда является еще откуда-то…
- Работает. К десяти утра идет в магазин мебель грузить – там до четырех, а к  шести прямо из магазина едет в  Останкино, а там уже может пропасть и до ночи. У него эфирная программа – раз в неделю, но он в Останкине зависает по пять раз в неделю из семи.
- Да, мы с ним каждый день видимся, но не заговариваем. Проходим мимо, как будто и не знакомы.
- Домой приходит каждый день в разное время, но я часто ночую одна. Это так  скучно! Не могу я  к этому привыкнуть. Мне нужно – просто необходимо, чтобы под боком всегда кто-нибудь лежал, желательно мужик, иначе у меня происходит застой! Но я как вспомню его кулаки и ноги тогда, когда он меня с Шавериным застукал, понимаю, что он не пугал. А я еще пожить хочу. Только теперь не знаю, где.
- Оставайся у нас, - разрешила Настя. – Поживи пока - не бойся, ты нас не стеснишь. Скоро как раз Новый год – поможешь мне готовиться. Будем встречать втроем, потом к маме моей пойдем. А захочешь – пригласим  Гузель.
- Ой, нет, она наш Новый год не встречает. У них  Навруз  по их календарю – у мусульман летоисчисление другое. Так что для нее это не праздник. Она в ночь с тридцать первого на первое может спокойно работать.
- Хорошо ей.
- Никто не говорит, что плохо. Она вообще тут здорово устроилась: работа есть, жилье потерять не боится, а теперь еще и ребенок будет.
- Рожать мы с ней, случайно, не вместе будем?
- У нее срок очень маленький.
- Понятно. Вы обе молодцы: умудрились «залететь» от Сашки, - Настя вздохнула. – Только  мне это не удалось.
- И ты, поверь мне, ничего на этом не потеряла. Нет ничего хорошо в том, если родить от  Чернецова.
- Теперь мне это все равно: моя мечта сбылась и без него.  Я, наконец-то, стану мамой и выйду замуж.
- День уже  выбрали?
- Да. Наша свадьба – двадцать девятого февраля.
- Зачем вам это? Високосный день високосного года! Вы хоть знаете, как жениться в это день – хорошо или не стоит? Может, приметы какие есть?
- Мы в приметы не верим. А день потому и выбрали, что интересный очень. Не каждый его выберет.
- Годовщину свадьбы  когда отмечать будете? Через четыре года? Так это уже не ситцевая свадьба будет, а еще какая-то…
- Почему же? В следующем году отметим два дня – двадцать восьмого февраля и первого марта, последний день зимы и первый день весны. С тебя, кстати, лезгинка. И не смей  возражать: это обязательная программа!
- Но двадцать девятого февраля – четверг. Разве по четвергам у нас свадьбы гуляют?
- Так мы двадцать девятого только распишемся, а гулять будем первого и второго марта – в пятницу и субботу, стол  в ресторане уже заказан на пятьдесят человек – это с обеих сторон. Я буду в белом платье, поедем на машинах, свидетели – все, как положено. Только уже без росписи. А то, что гости торжественной речи и марша не услышат, так  в этом нет ничего интересного. Посмотреть, как родится новая семья – и так увидят.
- Сашку приглашать не будешь?
- Нет.
- А почему вы не захотели взять четырнадцатое февраля – тоже день интересный?
- Для нас это пустой день. Я его не люблю, а Славка вообще не признает. Бред какой-то: День влюбленных! Большей бессмысленной ерунды еще не придумали! К тому же это вообще среда…
- Но вы же любите друг друга, вы же влюбленные…
- Влюбленным сердцам специальный день не нужен. И примет тоже.
- Какой же у тебя будет срок на свадьбу?
- Почти восемь месяцев.
 - А тебе не тяжело будет с таким животом? Носить его, отплясывать, а как же Славик тебя на руки поднимать будет? Женились бы раньше…
- Раньше уже не успели. А теперь дороги назад нет, только вперед. Когда ребенок родится – думаешь, у меня будет на свадьбу время?
- Тоже правильно. Слушай, а ты не знаешь, может ли беременная быть крестной матерью?
- Не знаю. Тебе надо?
- Это надо не столько мне, сколько тебе. Я надумала  крестить Исмаила, а тебя решила  взять крестной.
- За это, конечно, спасибо, но хоть бы посоветовалась. А кто отец?
- Отца, по-моему, должен выбирать Сашка. Он пока еще вообще не знает о моей затее, но учитывая, что Исмаил ему безразличен, не знаю, как он к этому отнесется. Должно быть, нормально.
- А что тут особенного – ребенка крестить? Только  крестные родители еще  и между собой родня, а мне бы не хотелось родниться с Сашкиными людьми. Вообще не представляю, кого он может пригласить на роль крестного? Он же один, у него никого нет. Ему выбирать не из кого… Но у меня к тебе встречное предложение. Может, ты подождешь меня, и годика через пол мы вместе наших детей покрестим? Какая тебе теперь разница: ты четыре года проворонила, неужели же еще полгода не подождешь?
- Мысль! – просияла Ильмира. – Знаешь, а я бы без тебя не догадалась, что можно сделать и так.
…Ильмира уже ложилась спать, когда ей на сотовый позвонил Чернецов.
- Да? – ответила она.
- Ты заезжала ко мне, забирала вещи?
- Да…
- Слава богу, а я уж думал, воры. Ты бы хоть предупредила, что заедешь.
- Я боялась.
- Правильно; значит, уважаешь. Но будь готовой  к тому, что я могу запросто сменить замок.
- Поняла, учту. А ты не хочешь спросить, где я ночевала, у кого, может быть, остановилась? Тебе это не интересно?
- Нет. Мне все равно, где ты и с кем. Ты  меня давно не интересуешь.
- Ну и черт с тобой! – гневно и сердито огрызнулась она в трубку и отключилась.
Все проходило так, как и  обещала Настя: белое платье, лимузин, море цветов, гости, ресторан. Когда Ильмира исполнила лезгинку, ей громко зааплодировали. Она поняла, что аплодисменты звучат не из вежливости, а искренне, гостям очень понравился и сам танец и его  исполнение. Ильмира даже прослезилась: впервые она была звездой.
- Прошу на бис, пожалуйста! – крикнул ей жених.
- Просим, просим! – подхватила невеста и несколько каких-то гостей.
Ильмира повторила выступление и во время него заметила, что за нею не сводя глаз наблюдает какой-то родственник со стороны невесты. Он смотрел так изучающе, как на Ильмиру еще не смотрел никто и никогда… разве что Ахмет двадцать пять  лет назад. Ильмира даже смутилась.
Из половины жениха кого-то вытолкнули.
- Иди, тебе говорят! – смогла расслышать Ильмира сквозь гул голосов.
Щупленький мужчина с тонкими усиками подошел к ней вплотную.
- Разрешите пригласить вас на следующий танец? – страшно стесняясь, спросил он.
- Пригласите. Меня Ильмира зовут, можно просто Эля, а вас?
- Виталий.
- Позвольте,  я приглашу эту даму? – распихивая всех, через ряды скамеек пробирался другой Ромео – тот, который неотрывно за ней наблюдал.
- Извините, но следующий танец мною уже обещан, - вежливо откланялась Ильмира.
- Танцев будет много – умоляю, подарите мне хоть один! – бесцеремонный дядька вернулся к невесте, взял у нее один букет и преподнес Ильмире, сам стал на колено – как рыцарь перед прекрасной дамой. – Пригласите меня на белый танец!
- На такое великодушие нельзя ответить отказом, - Ильмира была сражена наповал. Однако ее сдерживало одно обстоятельство: подарить этому Айвенго танец она могла, но он совершенно не понравился ей внешне. Да и вел себя нагловато, чересчур напористо… Перед таким она могла и сробеть.
- Как мне вас называть? Айвенго?
- Константин, - отрекомендовался рыцарь.
В недоумении вернулась Ильмира на свое место, а было оно рядом с невестой, возле шаферки. Настя тут же стала с ней переговариваться:
- Что, подруга, они тебе прохода не дают?
- И не говори.
- Пошли покурим.
- Я не хочу.
- Пошли, пошли.
А в курилке она сказала:
- Ты на моего родича внимания не обращай: он несустветный кобель, волочится за каждой новой юбкой, поэтому  в свои сорок шесть и бессемейный. Он был женат лет двадцать назад, но быстро развелся, потому что безграничный бабник и жена его бросила. Ему от тебя абсолютно ничего не надо, даже постель; ему главное символически – поматросить и бросить.
- А скажи, пожалуйста, зовут Константин – постоянный, - засмеялась Ильмира.
- Это не про него. А Виталик тебе как?
- Очень скромный. Но симпатичный и даже смешной. Только, по-моему, усики  ему совершенно не идут.
- У нас со Славкой по поводу него был сговор: мы договорились  вас познакомить. Славка ему сказал, что среди гостей будет хорошая, но одинокая женщина, которая одна воспитывает ребенка, и его с  этой женщиной намерены познакомить. Ему тридцать шесть.
- Ну, а мне сколько? – ворчливо заметила Ильмира. – Представляю, что он посчитал меня старухой.
- Сколько тебе – мы ему не сказали. Не в его возрасте выбирать, иначе он так никогда себе никого не найдет. Именно из-за своей скромности он и не может сделать первый шаг.
- Господи, а вам какое дело? Ну не создаст человек семью, так что же? И без семьи люди живут…
- Но он-то хочет ее создать! Но боится!
- Со мной ему это тоже вряд ли удастся: ты же знаешь,  что я сама не нацелена на семью.
- А ты вот возьми и нацелься! – решительно сказала Настя, давя окурок. – Ты такая тетка яркая! Видная, красивая, обаятельная – что еще надо? Секс? Так заведи себе постоянного мужика – хотя бы того же мужа, и наслаждайся!
- Вот именно, что постоянный не получается, - грустно призналась Ильмира. – Как только я пойму, что он мне подходит, как только мне с ним становится хорошо - они меня тут же  все бросают. Они, видите ли, со мной все просто развлекались. А кто-то вообще погиб…
- Тогда Виталик – точно твой шанс!
- Ой, шанс! Видел ли он вообще  бабу когда-нибудь? Умеет ли он с ней что-нибудь  делать? Скромный! Но  я его развращу! – уверенно сказала она.
На  второй день, в самый разгар веселья, Ильмире позвонил Чернецов. Увидев на табло его номер, она глубоко удивилась.
- Саша? – уточнила она ответом.
- Послушай, - слабым голосом говорил он, - ты можешь ко мне сегодня приехать? У меня к тебе разговор…
- А по телефону нельзя?
            - Нет, это долго.
- Не знаю. Я вообще-то на свадьбе…
- Понятно. Тогда извини. Но если вдруг надумаешь приехать, то я  в больнице в девятой клинической.
- А что с тобой? – участливо спросила она.
- Я тут уже третий день,  у меня двухстороння пневмония. Мне вставать нельзя, так  что поднимешься  в палату…
Пораженная Ильмира рассказала об этом звонке Насте.
- Конечно, иди, - сразу отпустила та. – Иди и ни о чем не думай. Второй день уже не так интересно.
… Чернецов спал, когда  Ильмира  вошла  к нему в  палату.
- Здравствуйте, - тихо поздоровалась она с его соседями и подошла к его койке.  Чернецов  выглядел  плохо, нездорово, имел бледный вид.  Ильмира  его негромко позвала:
- Саша!
Окликнула еще раз, тронула за руку. Он спохватился и открыл глаза.
- Ты пришла? Спасибо.
- Твой звонок застал меня врасплох. Это так  неожиданно… Откуда у тебя взялась пневмония?
- Осложнение после гриппа. Я в начале того месяца приболел, а на больничный не пошел, переносил болезнь на ногах, теперь зато здесь. Ильмира, я хотел  у тебя спросить: ты давно пьешь?
Она оскорбилась таким вопросом, от  негодования даже  в лице изменилась.
-  Ты позвал меня затем, чтобы спросить  это? И при людях?
- Я здесь надолго и мне нужно, чтобы кто-то присмотрел за квартирой: не хочу я поручать ее чужому человеку. А ближе тебя  у меня никого нет.
- С каких это пор я стала тебе близкой? Еще недавно я для тебя ничего не значила…
- Ты и не значишь. Просто я привык к тебе и ты мне стала близка. Заметь: не родней, а именно ближе. Мы и жили с тобой вместе, у нас даже общий ребенок.
- Вспомнил!.. – вклинилась она.
- Я всегда это помнил, я это знаю. Просто мне оно не нужно, ты видишь. Тебе  я могу доверять, понимаешь? Не так, как другим.
- Спасибо. Это делает мне честь. Но а вдруг я любовника приведу, как же тогда? Ты мне и здесь доверяешь?
- Приводи. Но только так, чтоб я об этом не знал и не видел. Аккуратно.
- А замок ты поменял?
- Не успел. Так ты мне не сказала, можно ли тебе поручить это дело? Не будет так, что ты пьяная закуришь и заснешь? Меня вот что пугает.
- Саш, я не пью. Вернее, пью, как все. У меня просто возникли проблемы с Гузель, мы с ней поругались, и я хотела заглушить обиду. Не переживай: я уже оставалась в твоей  квартире пьяная наедине с собой и  курила…  Мне приходилось…
Едва только за Ильмирой закрылась дверь домой, как к ней тут же пожаловали гости. В «глазок» она увидела Гришу – соседа из квартиры напротив, с которым когда-то давно имела удовольствие развлечься, пока Саша был в Дагестане.
- О, привет! – обрадовался ей Гриша. – А я слышу - у Саньки дверь хлопнула! Он-то в больнице должен быть - так я  уж думал, это кто чужой.
- Нет, это я. Он меня просил за квартирой присмотреть. Я бы и рада отказаться, да сама тут жила столько времени – привычно. Как-никак, я здесь прописана – вроде как тоже право имею.
- В гости не пригласишь?
- Зачем?
- Так просто. Вдруг былое вспомним?
- Ой, Гриш, когда это было? С того времени много воды утекло. Да и я уже не такая.
- Ой ли!
- Пошел отсюда! – Ильмира собралась закрыть дверь, но Гриша придержал ногой. – Перед тобой  я объясняться точно не буду! Еще чего! Кто ты такой?
- Да? – задумчиво сказал он. А потом подозрительно бросил: - Ну ладно, посмотрим, кто я такой.
Он вернулся домой и немедленно позвонил Чернецову:
- Вот  гадина какая! Не успела вселиться, а уже мужика привела! Ах,  дрянь!
- Гриш, пускай она делает, что хочет, мне она безразлична. Она мне никто – что мне ее, воспитывать?
- Было время, ты к ее блядству относился по-другому… - Гриша был недоволен тем, что его жалоба  не возымела силы.
- Гриш, мне главное, чтоб я этого не видел. Если она гулящая, я не в силах ей запретить гулять.  Запрещать  ей это глупо: все равно ведь  она пойдет  на бл…ход, тем более сейчас, когда над ней нет контроля. Мы заключили с ней негласный договор: если гулять, то чтобы посторонних мужиков в моей хате не было.
- Так она уже привела!
- Уже привела? Ну, что ж теперь: выгнать я ее не выгоню – сам попросил пожить. Выпишусь, тогда  разберусь!  Сейчас у меня нет ни сил, ни настроения ругаться с ней.
 
- Эля, позвони Виталику! – попросила Настя в телефонном разговоре. – А то он сам стесняется. Как говорят, хочет, но боится!
- Давай номер – позвоню. Что мне ему сказать?
- Пригласи его куда-нибудь, он будет очень рад.
- Хорошо, давай номер.
Ильмира назначила Виталию свидание на нейтральной территории. Тот пришел задолго до назначенного времени и мерз в ожидании, а когда появилась Ильмира, то просто дрожал от холода. Ильмира опытным глазом сумела это заметить.
- Добрый вечер, - поздоровалась она первой. – Давно ждете?
- Сорок минут.
- Вы что, очумели? И, небось, легонько одеты…
- Нет, по сезону. Просто подвигаться надо.
- Ну, возьмите попрыгайте. И на будущее запомните:  я не опаздываю никогда. Что это у вас за цветочек в руке?
- Это вам, - робко подал ей  гвоздичку  Виталий.
- Кто вам сказал, что я гвоздики люблю? Настя?
- Я случайно догадался.
- Ну-ну. Спасибо. - Ильмира без видимого желания забрала цветок. – Но впредь чтобы приходили ко мне с пустыми руками. Имейте в виду: я ухаживаний не люблю. Знаков внимания мне тоже не надо. Я такими вещами не избалована, поэтому не привыкла к ним.
- Как скажете.
- Куда мне теперь, скажите, деть ваш цветок? Буду ходить с ним теперь, как дурочка.
- Извините, - совсем оробел парень.
- Надеюсь, первый урок вы усвоили. Перейдем ко второму. Пойдемте, пока вы совсем не околели.
- Куда мы пойдем? Ильмира, управляйте мной,  я вам разрешаю, а то я даже не знаю, о чем можно говорить на свиданиях.
- Вы что же, никогда не встречались с женщинами?
- Почему же? Встречался. С двумя.
- Сразу?
- Ну что вы, ни в коем случае! С первой я познакомился – вернее, нас познакомили, когда мне было двадцать три, со второй – в двадцать восемь. С первой отношения были короткими, со второй – дольше, но потом меня уже никто не знакомил.
- Вас обязательно нужно знакомить? Сами никак не можете?
- Не могу.
- Понятно. Но я вами займусь, можете не сомневаться.
- Займитесь, пожалуйста! - с радостью согласился он.
- А в газету  не пробовали обращаться?
- Я  стесняюсь.
- Все ясно. А почему вы расстались со второй девушкой, если отношения с ней были долгими?
- Да, около года. А расстались потому, что она сама меня бросила и ушла без объяснения причин.
- Вы очень нерешительный, - сразу же объяснила ему Ильмира. – Ей, видимо, хотелось определенности, а вы и сами не знали, чего хотели. Ей надоело ждать, ведь время-то уходит и надо устраивать личную жизнь – если не с вами, так с другим.
Почему-то, рассказывая сейчас все это Виталию, ей вдруг вспомнился Юрий – тот тоже исчез без объяснений, просто поразвлекся и пропал. И от этого Ильмире  вдруг стало грустно, даже старая рана заболела с новой силой, как будто и не прошло с того дня уже больше двух лет. Ильмира на мгновение умолкла.
- Эля, вы здесь? – пробудил ее голос Виталия. – Что вы вдруг замолчали? Я с вами разговариваю…
- А? Что? Ах, да… Извините, я тут вспомнила… Мне ваша история напомнила другую историю. Дело давнее и  давно  уже забытое.
- Вы меня извините, если я своим рассказом разбередил вам душу. Я этого не хотел, но вы сами попросили.
- Да не оправдывайтесь, бросьте! Вы не будете возражать, если я закурю?
- А если буду? Нет, вы не обижайтесь, но вы задали мне вопрос, а я должен на него ответить!
- Похвально. Но я не буду дымить в вашу строну – согласны?
- Ладно, договорились, - нехотя разрешил он.
- Черт возьми, Виталий, мне с вами ужасно интересно, правда! Я сразу думала, что вы меня утомите, а вы вон какой! Не ожидала этого ни от вас, ни от себя. Знаете, человек интригует, когда  в нем есть загадка, а в вас она есть. Вы сам загадка. Именно потому, что ничего о себе не рассказываете – это вызывает к вам интерес. Кто вы, откуда, где живете, чем занимаетесь?
- Я москвич, живу с родителями, работаю хореографом в школе танцев.
- Вы хореограф? – Ильмира удивилась. – А я-то думала, почему вы так высоко отозвались о моей лезгинке! А вы, оказывается, в танцах разбираетесь!
- Да, это есть. Поэтому  я и пригласил вас на танец:  я понял, что мы оба умеем танцевать и  сможем всем показать незабываемый номер. Должен признаться, что и в нетрезвом виде вы танцевали хорошо и смело.
- Спасибо большое! А вы преподаете у мальчиков или у девочек?
- У мальчиков. А вы где учились танцевальному  мастерству?
- У кавказских народов… точнее, у одного народа. Так сложилась моя жизнь, что я двадцать один год прожила на  Северном  Кавказе.
- Как вы  туда попали, если не секрет?
- Вот видите,  я вас уже разговорила! Какое счастье, что мне не придется уже одной поддерживать беседу! Нет, не секрет, хотя я не люблю рассказывать об этой стороне своей жизни. Я вообще не люблю касаться этой темы, но раз уж пришлось… У меня  первый муж был кавказской национальности, попросту говоря, чурка. Потом мы с ним развелись.
- А вы одна у родителей?
- Одна. А родители мои погибли больше четырех лет назад. Они ехали ко мне в гости в Дагестан, а там их поезд сошел с рельсов и потерпел крушение.
- Простите, ради бога, я не знал, - с сожалением произнес Виталий.
- Ладно, не берите в голову. А вы у родителей один?
- Нет, у меня есть младший брат, но он семейный человек  и живет в Архангельске.
- Виталик, я вам рассказала о своем муже – позвольте мне нескромный вопрос. Только не обижайтесь, ладно? Откровенность за откровенность.
- Спрашивайте же, наконец, а то я волнуюсь! – Он и правда заметно нервничал.
- Скажите, а у вас с вашими бывшими девушками доходило до интимной близости?
- Вы хотите знать, имею ли я сексуальный опыт? – Он был озадачен таким вопросом и не был им доволен: это читалось по интонации, с которой Виталий произносил свой вопрос. – А вам это важно знать? Это что-то меняет?
- Я из простого любопытства интересуюсь, не думайте. И не бойтесь, я никому не скажу.
- Приходилось! – резко ответил он. – Один раз. Тогда для меня это было впервые – в двадцать восемь лет. С ума сойти, правда?
- И с того времени у вас больше никого не было… Ну, это дело поправимое.
- А вы, Ильмира, чем занимаетесь? У вас же, мне говорили, есть ребенок… Сколько ему?
- Весной будет четыре года. Чем я занимаюсь? Повышаю квалификацию швеи – это пока вместо работы, ращу сына. Еще здесь со мной моя взрослая дочь от первого брака, только она со мной не живет.
- Вы несколько раз были замужем?
- Два. О первом я вам рассказала, а второй уже был из наших, отец моего младшего ребенка, оказался обыкновенным пьяницей..
- Я не такой, - поспешил ответить. Виталий. – Я могу выпить, но не увлекаюсь.
- Я видела, - усмехнулась  Ильмира.
Виталий напоминал ей Шаверина: тот тоже не пил, не курил, за бабами не волочился. Ильмира, наконец, поняла, почему ее тянуло к Виктору и что именно в нем ей нравилось: Виктор был практически идеальным человеком, почти без недостатков, а такие люди, безусловно, вызывают притяжение и симпатию. Похоже, что и этот тоже из таких…
- Что ты сделала с Виталькой? – дней через пять спросила у нее ошарашенная Настя. – До сих пор это создание лишнего гу-гу не говорило, а после встречи с тобой его не заткнуть! Обо всем на свете, без всяких комплексов! Мы со Славкой в шоке!
- Мне бы его на выучку! – гордо похвалилась Ильмира. – Умею  я творить чудеса?
- Ты просто волшебница, должна признать! Как тебе это удалось?
- Это было нетрудно. Гораздо труднее уложить его на первом свидании в постель, но это дело времени.
- Так ты его уже и туда свела?
- Нет, я с ним не спала. Он не такой человек, с ним надо по-другому и не нахрапом. Он как  Шаверин. Зато от этого он еще интересней!
- Эль, мне зато Костик покоя не дает: все твой номер вымогает! Заладил, как попугай: она мне понравилась,  я в нее влюбился, как ей позвонить - и все тут, хоть стой, хоть падай! Зря ты, конечно, с ним танцевала…
- Насть, но он же так просил!.. Ты же сама видела!..
- Просить он умеет, это не новость. Я вполне допускаю мысль, что ты могла ему понравиться, но я знаю Костика, поэтому у меня есть определенные сомнения на его счет.
- Если хочешь знать мое мнение, то мне он, наоборот, совершенно никак. Абсолютно не мой типаж.
- Я ему сказала, что, говорю, не дам тебе ее номер, чтоб ты ее не обидел потом, но а вдруг ты  с ним не против пообщаться?
- Нет, Настя, этому мой номер не давай. У меня нет никакого желания с ним общаться!
- Виталик лучше?
- Не то слово! Главное, не наглый.
…Через полтора месяца средь бела дня Настя сбросила Ильмире  эсэмэску: «У меня родилась девочка». Ильмира тут же ей позвонила. Настя ответила довольно бодрым голосом.
- Да, дорогая?
- Звоню тебя поздравить! – сообщила Ильмира. – В таких случаях лучше поздравлять лично.
- Спасибо!
- Невестка моя родилась…
- Чего?
- Я говорю, Исмаилу моему жена будет! – твердо повторила Ильмира. – Как назвать-то думаешь?
- Маринкой. Что ты там насчет невестки болтала?
- Подрастешь – поймешь. Как девочка-то?
- Вес – ровно три кило, рост – сорок семь.
- Прямо Дюймовочка, а не Маринка! А что-то ты не похожа на родившую…
- Не поняла? Что, значит, не похожа?
- А то и значит. Я, когда Анвара родила, совсем больная была, обессиленная, чуть ходила, чуть языком ворочала, а ты… У меня сейчас такое ощущение, что я  разговариваю с трактором!
- А почему не с танком? – Настя расхохоталась. – Ни фига себе сравнение! Спасибо на добром слове! Теперь хоть буду знать, на кого я похожа!
- Не, ну правда!.. Ты точно не умирающий лебедь!
- А почему я должна быть умирающим лебедем? Я родила за полчаса и почти не мучилась, так  что я полна сил.
- Ну точно трактор! Я седьмого полдня рожала, а она – первого за полчаса!
- Да я Маринку практически выплюнула! Быстро и легко!
- Когда вас выпишут?
- В течение недели обещают. Господи, Ильмирка, как я счастлива!
Примерно в те же дни, когда родила Настя, домой выписался и Чернецов. Он молча осмотрел квартиру, заглянул в высокий шкаф. Никого не обнаружив, спросил у Ильмиры, где мужик.
- Какой мужик? – испугалась она. Сашка  это заметил.
- Ага: боишься, сука, значит, знаешь, где виновата! Тот, которого ты сюда приводила в мое отсутствие! Или их тут было несколько? – Сашка буквально ревел.
- Здесь никого не было, клянусь тебе, - стойко ответила Ильмира. – Я вообще одна,  у меня сейчас никого нет. А если и появится, сюда  я его не поведу.
- Ври больше! – не поверил он. – Гришка видел тебя с мужиком уже в первый же день, как только ты тут обосновалась сторожем. Он видел, как  ты приводила сюда мужика.
- Ах, Гришка видел! – Ильмира обо всем догадалась. – Вот скотина какая! Да он же сам первый и прибежал, напрашивался  в гости, да я не пустила! Так он, паскудник, решил мне за это отомстить!
- Гриня к тебе заходил? – встрепенулся Чернецов. – За каким хреном?
- Говорю же: свой предлагал. Только я его послала…
- Я ж его однажды предупреждал, чтобы он к тебе не приближался, - что, не доходчиво сказал? Да я ж ему, кобелю облезлому!.. – Сашка сжал кулаки и приготовился  уйти. Ильмира останавливала его.
- Саша, не трогай ты его, черт с ним. Это он от злости придумал, никого здесь не было, кроме  меня с ребенком, не слушай его!
- Я с ним разберусь! – гремел Чернецов.
- Хорошо, разберешься, только потом. Успокойся! – отчаянно молила Ильмира, пытаясь удержать Сашку за  сильные руки. – Не ходи никуда.
Слова Ильмиры возымели действие. Глянув на нее, Сашка увидел в ее глазах искренность: Ильмира на самом деле не хотела ни драки, ни конфликта, а за него самого как будто даже боялась. Боязнь читалась на ее лице.
- Пожалуйста, - милостиво просила Ильмира.
Чернецов брезгливо увернулся от нее.
- Саш, - сказала Ильмира ему вслед, - я хочу крестить Исмаила. Мама у  меня уже есть, теперь  нужен папа. Ты можешь кого-нибудь посоветовать?
Ответ Чернецова Ильмиру ошеломил, если не сказать, что стал для нее совершенной новостью. Сашка лишь плечами пожал:
- Никого  я  не буду советовать. Никто из моих друзей и знакомых не знает, что у меня есть побочный сын, и им не надо этого знать. Так что папу ищи сама, выбирай, кого хочешь. Это вообще  твой ребенок - делай  с ним, что заблагорассудится, а я тут ни при чем.
И ушел в комнату, закрыл дверь. Ильмира некоторое время постояла, как будто ее  обухом по голове тюкнули, потом осторожно заглянула в комнату. Сашка спал.
Ильмира не обсуждала с ним вопрос о том, где ей теперь жить, а продолжила временное  проживание у Насти с Вячеславом. Когда Настю  с девочкой забрали домой, она с удовольствием включилась помогать Насте с малышкой, чтобы не беспокоить Настину маму, жившую на другом конце Москвы.
- Всю жизнь работаю мамой, - сказала как-то Ильмира, вынув девочку из тазика и укутывая ее в пеленки. – Зачем мне что-то другое искать? Вон пошла в няни, да и все. Дети – это мое призвание.
- Меня даже Чернецов поздравил с рождением дочки! – похвалилась Настя.
- Да ты что? Интересно, как он узнал?
- На работе, наверно, сказали. Почему нет?
- А ты ему что в ответ?
- Спасибо написала. Очень, говорю, неожиданно.
- А он что?
- Ничего. Даже не ответил. Ильмира, ты не хочешь взять в крестные Виталика?
- Можно, - согласилась она. – Слушай, как я сразу не догадалась?
- Я тоже его для Маринки выбрала.
- А мамой кого выберешь – решила? Неужели крестными родителям будем мы с Виталиком? Настя, мы же породнимся…
- «Что за кума, коль  под кумом не была? Раз под кумом не была – значит, не кума!» Никогда не слышала такой  песни?
- Нет! – Ильмира довольно засмеялась.
- Извини, Элечка, но нет, - огорошила ее Настя. – Я бы с радостью, но ты не можешь быть крестной.
- Почему?
- Потому что ты – иноверка. Я узнавала у священника, он сказал – нельзя. Крестная мать должна быть только православной.
- А  я кто же по-твоему? – Ильмира  открыто возмутилась.
Настя развела руками.
- Твой переход в православие был очень плавным и гладким: ты просто отказалась жить по исламу, а решила жить по-христиански. Так не делается: христианин должен   обязательно принять крещение. Ты хоть крещеная?
- Да! Меня крестили  в младенчестве, как всех! – жарко поведала Ильмира.
- Да, а после ты приняла другую веру, не имеющую с христианством ничего общего.
- Могу  поспорить!
 - Не надо, не об этом речь.  Но в той вере ты прожила половину своей жизни, а потом просто сказала:  не буду. Я вот слышала, что отказаться от своей веры и перейти в другую – это перед Богом грех  хуже самоубийства.
- Я не переходила, а просто вернулась, - подавленно объясняла Ильмира. – Это был не переход, а возврат…
- Ты мне сейчас так все доказываешь, будто я священник, - упрекнула Настя.
- У нашей семьи в Беларуси  знакомая была – еврейка. Так она до двадцати пяти лет жила иудейкой, а потом приняла православие, крестилась и могла свободно быть крестной матерью. И была.
- Вот видишь: она тоже крестилась.
 - Но я крещеная! Или мне второй раз это делать? А можно ли креститься дважды?
- Не знаю. При желании, конечно, можно это выяснить, но честно скажу:  я рисковать не хочу. Поэтому, Ильмирочка, не обижайся, но я не возьму тебя  в крестные моего ребенка.
Ильмира проглотила обиду, а заодно и слезы, и сказала гордо:
- И правильно! Говорят, судьба крестной матери передается по наследству. Не знаю, насколько это верно, но я  никому не пожелаю такой судьбы, как моя! Огради Господь Маришку от этого!
 
Вакансий швей в базе  биржи труда  было больше, чем самих швей в Москве.  Потому  неудивительно, что рабочих  мест  для  Ильмиры  сегодня имелось как никогда много, даже с избытком.
- Как учеба проходила? – спросила у нее инспекторша.
- Отлично!
- Понравилось?
- Очень! Я в своей жизни вообще училась только в школе, так что мне это было приятно особенно. Я теперь не просто швея: я и портная, и раскройщица, и закройщица.
- Из ателье по пошиву  и ремонту головных уборов есть заявка…
- Вот как раз головные уборы мне и не подходят. С ними-то как раз работать и не умею.
- Тогда, пожалуйста, ООО  «Каприз» приглашает швей и всем, кто устраивается в текущем месяце, они предлагают бонус – пять тысяч рублей в подарок.
- Знаете, мне бонусы не нужны. Лучше подскажите, куда устроиться, чтобы можно было получить комнату в общежитии. Мне жилье нужнее.
- Пожалуйста! Фабрика по пошиву трикотажных изделий вас устроит? Нуждающимся они предоставляют общежитие.  Не знаю только, дадут ли его вам.
- Почему?
- Потому что у вас есть московская прописка. В этом случае считается, что у вас есть жилье…
Ильмира все-таки поехала на фабрику, чтобы самой разузнать все подробности. Только на фабрику ее не взяли: кадровичка, увидев ее стаж в пять месяцев, ахнула. Слова Ильмиры о том, что она работала не официально и на дому, могли быть приняты на веру, однако в случае какой-нибудь проверки работник предпенсионного почти возраста с таким, с позволения сказать,  трудовым стажем мог обернуться для предприятия большими неприятностями. В другом месте ей сказали, что им нужна швея с разрядом и вообще люди на швею учатся не меньше года, а курсы никуда не годятся. Дескать, там всему не научат… И напрасно Ильмира пыталась что-то доказать и  объяснить…
По дороге Ильмира зашла на крытый рынок и там на роллете с игрушками увидела объявление: «Требуется продавец (без детей до 3-х лет). Обращаться по телефону…» «А это мысль! – мысленно воскликнула Ильмира. – Как мне такое раньше в голову не приходило! Продавец на рынок! Я бы смогла, а я, как дура, уборщица, уборщица! Только время зря потеряла!»
Чтобы было наверняка в точку, Ильмира ответила на вопрос о детях, что у нее их нет вообще.
- У вас нет детей? – в голосе собеседницы слышалось явное неодобрение. – Это плохо. Мне нужен не просто продавец, а продавец-консультант, который знаком с детьми, разбирается в них и в игрушках и сможет дать консультацию по поводу товара или посоветовать, что выбрать. А у вас, получается, опыта воспитания детей нет, вы с детьми работать не умеете. Извините…
- У меня есть дети! – перебила Ильмира, хватаясь за слова хозяйки, как за соломинку. – У меня нет маленьких детей!
- Так у вас дети есть или нет? – строго продолжала хозяйка.
- Есть! Большие.
- Значит, с детьми вы работать умеете, знаете их пристрастия?
- Знаю.
- В таком случае, подходите завтра к девяти часам к роллету – я хоть на вас посмотрю.
- Скажите, а зарплата у вас как выплачивается?
- Раз в месяц независимо от выручки и прибыли. У меня установлена определенная такса, по ней и плачу.
- А аванс?
- Авансов не даю. Так что думайте: если вы с завтрашнего дня начнете работать, то первые свои деньги получите только в начале следующего месяца. 
И  Ильмира устроилась продавщицей игрушек. О том, что может, например, заболеть Исмаил, она не думала, правда, ей это было и не обязательно при таких-то няньках – Насте и Гузель, у которых теперь масса свободного времени и они обе могли бы посидеть с больным ребенком. Вот  только Ильмира  с обеими не дружила: на Гузель  была обижена по материнским соображениям, а на Настю обиделась после того, как  та отказалась сделать  Ильмиру  крестной  Маришки: Ильмира считала, что Настя ее предала. Однако, как ей было сказано, зарплата будет не раньше следующего месяца, а весь этот месяц надо было на что-то жить.
Выход у нее оставался только один: занять денег на жизнь у Виталия, тем более что у нее теперь появилась возможность их вернуть в срок. Виталий ей, конечно, помог, но любопытства ради поинтересовался, почему она не хочет обратиться к Насте или к своей дочери. Ильмира ответила. И потому выходило, что кроме Виталия ей больше просить просто некого…
 
Гузель рожала в страшных болях. Надрываясь от крика, она даже голос сорвала. Родов она очень боялась, поэтому ей было не столько больно, сколько она себе внушила. На свет появился прекрасный мальчик, хотя и немного раньше запланированного срока.
Ильмира с Виталием бродили по парку, когда в кармане Ильмиры запиликал сотовый. Она увидела на табло номер Гузель.
- Ответить или нет? – спросила она у Виталия.
- А кто там?
- Моя дочь, с которой я не общаюсь. Зачем она мне звонит? Столько времени не звонила, а тут вдруг объявилась. Что ей надо?
- Спроси – узнаешь, - кратко посоветовал Виталий.
Ильмира ответила, стараясь держать враждебную интонацию, хотя давно уже в  душе помирилась с Гузель.
- Здравствуйте! – услышала она в ответ величественный голос.
- Здравствуйте. Кто говорит?
- Медсестра из родзала. Звоню по просьбе вашей дочери, чтобы сообщить, что полчаса назад она родила мальчика.
- Как родила? Ей же еще рановато, у нее девятый месяц…
- Говорю вам, как есть. Мальчик, правда, родился чуть преждевременно, но сам, роды  вызывать не пришлось. Но дочка ваша сильно намучилась, роды были тяжелыми , так что у нее нет сил позвонить вам самой и она попросила кого-нибудь из нас сделать это.
- Она сама родила? – дрожащим голосом вопрошала  Ильмира.
- Я же сказала: сама! Малыш чувствует себя хорошо, он немножко не доношенный, но мы его выходим и этим уже занимаемся.
-  А почему раньше срока? Должны же быть причины?
- Ой, мамаша, что вы  так  паникуете? Там раньше-то на две-три недели получилось. Все будет в порядке! – заверила медсестра.
- А как выглядит малыш? Похож он на мать?
- Наполовину. По нему уже видно, что он полурусский, получурка – так это называется?
- А  Гузель? Сама она как? Очень плоха?
- Она совсем больна и очень ослабла. Но жизни ее ничто не угрожает. Мы ее перевели в отделение патологии рожениц.
- Господи, боже мой! Спасибо вам за звонок, - Ильмира расплакалась. – Спасибо, что позвонили, дай бог вам здоровья… Я больше не могу говорить, извините… - Ильмира отключилась.
- Что случилось? – участливо спросил Виталий. – С дочкой что-то?
Ильмира кивнула.
- Виталь, я стала бабушкой! У меня внук родился. – Она опять расчувствовалась.
- Поздравляю, - спокойно сказал Виталий.
- Мне Гузель жалко, - Ильмира плакала. – Медсестра сказала, она сильно мучилась… Как она там, моя детка?
 
Меньше всего на свете Ильмира ожидала звонка от Ахмета. Когда на табло высветилось его имя, она сразу даже испугалась. Ответила Ильмира осторожно и волнуясь.
Ахмет снова не называл ее по имени. Говорил по-русски, со своим красивым акцентом.
- Я звоню тебе тайком, чтобы никто не слышал. Завтра в Москву приезжает Гульнара, если хочешь, можешь ее  встретить.
- А зачем она едет?
- Она задумала поступать в актерский. Сказала сразу, что хочет тебя увидеть, помнит, что ты была в Москве. Я не стал ей возражать, не стал спорить, а сказал правду, что ты там  и есть.
- Я обязательно ее встречу. Спасибо за звонок, Ахмет.
- Уточни, когда на вокзал после пяти часов прибывает махачкалинский поезд, а вагон пятый.
Ильмира встречала поезд на Казанском вокзале, внимательно отследила пятый вагон и подошла прямо туда, где он должен был стать. Гульнара сошла с поезда с чемоданом в руках, обернулась по сторонам, явно ища мать глазами. Ильмира увидела ее первой, громко позвала:
- Гульнара!
Дочка пошла на голос и, наконец, бросилась матери в объятья:
- Мамочка! Мамулечка!
- Гульнарочка, девочка моя!
Они долго обнимались на перроне.
- Как же ты выросла, боже мой, тебя и не узнать! – восхищалась  Ильмира.
- Но ведь узнала  же…
- Ты и платок сняла?
- Да, мама. Как в поезд села, так сразу и сняла. И больше не надену. Мамусь, я так соскучилась!
- Ты прямо с чемоданом сюда?
- Мам, я буду поступать на актрису, я так решила. Это мое самостоятельное решение, я ни с кем не советовалась! – гордо сообщила  Гульнара.
- А если не поступишь?
- А если не поступлю, то буду устраиваться в Москве еще как-нибудь, но домой я  не поеду. Я так  решила.
Мать и дочь, обнявшись, пошли вдоль перрона, слились с вокзальной толпой, а потом растворились в толпе городской.
- Мама, как ты узнала, что я  собираюсь приехать?
- Мне твой отец позвонил.
- Да, у нас с ним был разговор… Я сказала, что хочу  к тебе.
С дочкой Ильмира  лопотала на лезгинском, потому что Гульнара, в отличие от  Гузель, русским языком владела не очень хорошо, и поэтому ей  вести беседу легче было на родном языке.
- Он не возражал?
- Нет. Папа вообще стал какой-то странный: он нам с Джамилей ни в чем не отказывает, не спорит с нами, родичам своим часто идет наперекор, чего  с ним раньше никогда не было. В семейных советах не участвует, в советах старейшин тоже. Его как будто заново воспитали. Я заметила: он таким стал после гибели  Гузель.
- Гузель жива, - огорошила мать своим ответом.
- Как жива? – Гульнара  даже испугалась.
- Ей удалось вырваться от  Анвара… Она уже давно здесь и даже ребенка родила.
- Значит, она в самом деле честь потеряла… А я тогда думала, что она врет: Гузель вполне могла это и придумать, она такая. Это я бы забоялась – я всегда всего боялась…
Ильмира привезла  Гульнару в квартиру  Чернецова – больше вести было некуда. Однако оставлять ее здесь Ильмира не хотела, потому что скоро должен был вернуться Сашка: не хватало, чтобы он еще и вторую дочку развратил. Впрочем, Гульнара могла оказаться и не столь податливой…
- Мам,  у тебя есть что-нибудь покушать? – жалобно спросила  Гульнара.
- Конечно! Вот котлетки домашние!.. Ой, да, - спохватилась Ильмира, - там же фарш свиной…
- Мне все равно, - тоном заговорщицы сказала дочка. – Я с голодухи съем все: и свинью, и осла, и верблюда…
Гульнара уплетала мамины заготовки за обе щеки и лишь стонала от удовольствия.
- Аллах, мамочка, как вкусно! Я уже соскучилась по твоей кухне!
- Как там дома дела?
- Аксакал наш умер – от старости, - причмокивала Гульнара. – Вместо него теперь дедушка Шамиль. Рамин пока школьник, но потом думает ехать в Дербент – поступать в художественный институт. Или в  Хасавюрт. Муса – ничего особенного, мальчик как мальчик, ничего необычного я в нем не заметила.Джамиля  увлеклась танцами. Теперь ни одна свадьба, ни одно торжество не обходится без ее участия.  В ней обнаружили талант. Отец задумал отдать ее в танцевальную школу. Конечно, он понимает, что это нецеломудренно, о том же ему твердят и домашние, но папа единственный имеет право решать судьбу  Джамили, и он решил. Он говорит, что если соблюдать осторожность и быть внимательным, целомудрию ничто не повредит. Хотя Джамиля еще ребенок, она, мне кажется, сохранит семейные традиции и будет примерно соблюдать шариат. Я так  думаю потому, что мы с  Гузель в  ее возрасте уже проявили недовольство, уже что-то решили, а она – ничего. Невестой стать она не боится – говорит, если будет  на то воля отца, она выйдет замуж, станет хозяйкой – ну, и прочее. В общем, она не собирается повторять нашей  с Гузель дороги.
- Может, оно и правильно, - Ильмира откусила кусочек хлеба. – А у тебя когда первый экзамен?
- Завтра  я понесу документы, потом уточню. Мама, а у тебя же был ребенок, где он?
- В садике.
- Помнится, ты мне и Рамину сказала, что это ребенок чужой крови и из-за него ты уехала…
- Это так, - сразу же ответила Ильмира, опережая возможные расспросы дочки. – Исмаил – сын не твоего отца.
- А чей же тогда? Кто, интересно, в нашем ауле отважился пойти на такое? Это же харам, за который может быть «секир-башка» обоим…
- Отец Исмаила - русский, не лезгин. Он – тот, в квартире которого мы сейчас находимся.
- Шариат прелюбодейство осуждает.
- Прелюбодейство осуждает не только шариат – православие тоже. Но что сделано, то сделано, теперь мне только Всевышний судья. А твой отец спас мне жизнь – за это я  ему теперь буду благодарна до конца моих дней.
Гульнара  отреагировала одобрительно:
- Ну и ладно! Так им всем и надо! Преступила – и правильно сделала! Хотя  я бы так не смогла. Я боюсь.
Когда явился Чернецов, Ильмира осторожно с ним поговорила: ей важно было знать, можно ли ей оставить Гульнару  с ним.
- Это не надолго, пока Гузель в роддоме, - пояснила Ильмира. – Гузель скоро выпишут, потом Гульнара к ней перейдет.
Чернецов скривился:
- Слушай,  у меня не проходной двор. Если твоим детям негде жить, зачем ты их вообще к себе приглашаешь?
-  Я не приглашала: Гульнара приехала поступать в институт. Если поступит – получит общежитие.
- Ладно, пусть остается, куда от  вас денешься, - нехотя разрешил Сашка.
- Имей  в виду: она не Гузель и тебе не удастся ее совратить.  К тому же Гульнара  девочка не испорченная, а ты таких не любишь.
- Я что, по-твоему, сексуальный маньяк? - Сашка обиделся на ее предупреждение. – Зачем вы мне все сдались? Я вашу семейку уже видеть не могу, я уже боюсь, когда ты мне кого-то приводишь… Уйди  с глаз моих долой и сделай одолжение, сегодня не попадайся мне больше. Достали, честное слово! Общагу ей, видите ли, дадут! Да ты из моей хаты  общагу сделала!
Гульнара  прожила у  Чернецова неделю, потом перебралась к Гузель, а точнее, к Ксюше. Старшая сестра была настолько слаба, что даже не смогла в полную силу показать своей радости от встречи. 
Когда  Гузель  вместе с малышом  выписали домой,  мать сразу  же навестила ее.
Роды стали для  Гузель настоящим испытанием. Ильмира нашла  дочь бледную и больную, но Гузель передвигалась сама и даже пыталась заниматься хозяйством.
- Девочка моя, как ты? – обняла  Ильмира ее с порога.
- Мама, ты пришла ко мне!.. Спасибо! Я не думала, что ты придешь!
- Как ты могла такое подумать? Как я могу не прийти, что ты!
- Мама, мне нехорошо, я пойду прилягу.
- Конечно. Давай я тебе помогу.
Ильмира заботливо уложила  дочку на кровать, прикрыла покрывалом.
- А почему ты одна? Где Гульнара?
- В академию поехала – там, не знаю, то ли собрание, то ли еще что… Сынишка там, - указала Гузель рукой. – Можешь посмотреть.
Ильмира подошла к кроватке: там спал  красивый, чернявый младенец.
- Мамочка, я так намучилась… Я от крика даже охрипла. Никогда не думала, что может быть так больно… Второго ребенка  я не хочу.
- Гузель, как же так  случилось? Почему раньше срока-то?
- Не знаю, мама. Как  медик  я не могу  это объяснить. Просто внезапно начались схватки, и девочки вызвали мне «скорую» - когда  я ушла в декрет, меня каждый день навещали  мои девочки-сестрички, и они были со мной в момент начала родов. Зато я  рожала в нормальных условиях,  не в спартанских. Как подумаю, что у меня случились преждевременные роды дома, в ауле, среди наших повитух, которые могли бы оказаться к этому не готовы… Что со мной тогда бы было? А здесь я получила комплексную помощь и уход, здесь предусмотрено все.
- Как назовешь-то мальчика?
- Ильей.
- Почему  Ильей?
- Потому что у тебя Исмаил, так  же у меня будет  Илья. Ильяс. Но звать буду по-разному…
Ильмира уставилась в пространство и сказала невидимому собеседнику:
- У Чернецова родился второй сын… теперь от  дочки…
Малыш захныкал.
- Мамочка, - жалобно попросила Гузель, - подойди к нему, а то меня он уже вымотал.
Ильмира подошла к  кроватке и взяла младенца на руки.
- Внучок  мой дорогой…
Стоя у окна, она задумчиво курила. В голове у нее роем кружились мысли.
«Наверно, я расстанусь  с  Виталиком. У меня родился внук, я стала бабушкой, в моей жизни началась новая эпоха: пора бы уже остепениться, остановиться, оглянуться на жизнь, пересмотреть свое прошлое. А в нем-то как раз ничего и нет, в настоящем тоже. Так пусть хоть будущее мне улыбнется – повод-то какой имеется! Вот  только покажу ему все, на что я способна, - в последний раз!» 
В течение месяца стало известно, что Гульнара Рахмедова с первого захода поступила в РАТИ и с начала учебного года ей полагалась комната в общежитии…
 
Чернецов возник в дверях директорского кабинета.
- Вызывали, Борис Анатольевич?
- Вызывал. Проходи, присаживайся.
Сашка повиновался.
- Готовься к рабочей командировке: двадцать первого числа вылетаешь в Магадан.
- Неожиданный поворот. Надолго?
- Пока неизвестно. Нужно заменить Васю Волкова. Сейчас его заменяет сибирский репортер, но с двадцать первого он уходит в отпуск.
- Двадцать первого – это через два дня…
- Да, я знаю, что это незапланированная командировка. Но дорогу тебе оплатят: туда полетишь за счет средств нашего канала, оттуда – за счет заказчика.
- Заказчика?
- Да. Твоим заказчиком выступает генеральный директор телекомпании «Магадан-Север» Дмитрий  Петрович  Саватеев. Он сообщил мне о гибели Волкова и о том, что  ему нужно срочно найти замену. Я решил направить в Магадан тебя, потому что, сколько знаю, ты  у нас из журналистов самый свободный, а заодно и программу свою подготовишь. Если не ошибаюсь, это должен быть уже последний программный цикл.
- Предпоследний, - поправил Сашка. – В последнем цикле – там про воровские зоны. Только, Борис Анатольевич,  в  сценарии передачи  магаданской темы нет.
- Нет? – удивился Дзеев.
- Нет.
- Все равно. Побудешь на месте Волкова, пока ему постоянную замену не найдут. Саватеев обещал сделать это быстрее, чем сибиряк из отпуска выйдет. Держи, - Дзеев положил перед  Сашкой авиабилет. – Здесь все написано: аэропорт, время и дата вылета, рейс. А это визитка Саватеева: когда прибудешь на место, первым делом свяжешься с ним, и обязательно. Жить ты должен в  гостинице.
- Я один лечу или со съемочной группой?
- Один: группа у тебя будет магаданская.
Когда Чернецов уже прошел паспортный контроль, ему на сотовый отзвонил Дзеев:
- Николаич, ты где? – голос директора звучал виновато.
- В аэропорту, вылета жду.
- Отбой, Саня! Возвращайся назад!
- Как назад? Я уже и контроль паспортный прошел…
- Сашок, это не моя вина! Мне сейчас позвонил Саватеев и сказал, что нужды больше нет!
- Чего нет?
- Необходимости лететь в Магадан больше нет. Замена  Васе нашлась на месте.
- А как же передача?
- Ты говоришь, Магадан  в сценарии не прописан? Ну и не надо! Поворачивай домой!
Чернецов повернул, только не домой, а сначала в Останкино, прямо к  Дзееву.
- Борис Анатольевич, я не фига не понял! Что случилось-то? Это шутка была?
- Я что, похож на шутника? Командировка твоя отменяется, вот  что! Волкову нашлась замена.
- Разве этого сразу не могли сделать?
- Откуда я знаю, Санек? Мне сказали дать тебе отбой – я дал. На место Васи прислали камчатского репортера. А тебе что с того? Да, получилась некрасивая история, но ты же на ней ничего не потерял? Ты даже материально не пострадал…
Злой вышел Чернецов от директора. Больше всего ему сейчас хотелось напиться. Он вышел на улицу и направился в магазин, где купил бутылку водки и в одиночку половину сразу же залпом за углом  и  угомонил. Сам был весь на взводе и не понимал, почему. Ему бы радоваться, что далекая командировка не состоялась,  к тому же он очень не хотел лететь в Магадан, но какая-то непонятная злость точила его изнутри. Все настроение было испорчено. Сашке вообще казалось, что его просто подставили: никогда раньше с ним такого не случалось, да и выглядело все, на его взгляд, довольно подозрительно: резко так отправили, так же резко и вернули назад… Обидно. И не мог  он  придумать, чем  заглушить  эту обиду.
На перекладных добрался Сашка домой. С шумом открыл дверь. Однако его никто не услышал. Разуваясь, он увидел на полу мужские ботинки – не свои, а чужие. Сашка прислушался. И как будто из спальни до него донеслись откровенные, страстные стоны. Чернецов на цыпочках подкрался… Было понятно, что его не ждали: дверь спальни стояла открытой, а прямо на его постели творилось наглое безобразие. Два бесстыжих голых  тела были настолько увлечены друг другом, что не могли  видеть его. Ильмира сидела к Чернецову спиной и скакала поверх Виталия как угорелая, сопровождая свои движения счастливыми криками; скакала отчаянно, будто в последний  раз. У  Чернецова перед глазами все поплыло, сознание затуманилось. На ватных ногах, следуя какому-то убийственному инстинкту, он  поплелся на кухню и нашел в столе самый большой нож  с широким лезвием, блеснул им и пошел назад, в спальню. Ильмира уже перестала кричать и молча выдыхала усталость.
Сашка в один прыжок подскочил к ней сзади и со словами «Ах ты, тварь!» задрал ей голову и полоснул лезвием по шее.  Кровища хлынула рекой. Голова Ильмиры  повисла, как  у тряпичной куклы, а сама она безжизненно свалилась прямо на Виталия. Все произошло настолько быстро, что Виталий даже не успел ей ничем помочь. Он сразу и не сообразил, что случилось. А когда на него фонтаном брызнула кровь Ильмиры, его и вовсе вырвало на пол. В тот же миг его накрыл остывающий  труп недавней любовницы.
Убийца повел себя так, будто и не заметил живого свидетеля. Обезумевший от ужаса Виталий спешно выбрался из-под мертвого тела  Ильмиры, оглядываясь, оделся. Чернецов сжимал в руке окровавленный нож  и словно не видел Виталия, спокойно давая ему уйти. Не помня себя, в полушоковом состоянии, бедный парень покинул место кровавой резни. Сашка все так же одеревенело стоял. Он сам  был в шоке от содеянного. Рядом с ним валялся почти что обезглавленный труп женщины, кровать и пол были густо залиты кровью – жуть! Ничего этого убийца не видел.
А когда опомнился и увидел, что натворил, вызвал милицию и совершил явку с повинной.
ЭПИЛОГ
       1
Чернецов  лежал на верхних  нарах в СИЗО и не принимал  участия в карточной игре, которая происходила  внизу. Он ни о чем не думал.
            Хотя в момент совершения убийства он был не пьян,  а просто выпивши,  допрошен был после того, как  протрезвел. Показания  сначала милиции,  а потом и следователю, он давал четкие, уверенные и правдивые. На вопрос о том, почему он выбрал такой дикий способ убийства, ответил интересно, сообщив, что убил ее так, как по обычаю кровной мести положено, как  ее должен был убить муж, когда она ему изменила. Другими словами, он просто наказал Ильмиру за ее бл…ство. Это и называл причиной содеянного. Умысел на убийство у Сашки был, но именно в тот день он убивать не планировал и не думал, хотя вообще такие мысли его посещали. Кроме того, что  Ильмира была неисправимой шлюхой, она ему просто надоела.  Сашка  не знал, куда от нее деваться, - вот уж, правда, проклятие какое-то... Более того, он считал, что наоборот помог  Ильмире выбраться из ее тупикового положения: ведь у нее не было жилья, не было работы,  смысла жизни. Все, что ей нужно было в жизни, - это плотские утехи, а все, чем она жила, это мужики, которые, однако, ничего, кроме сексуального удовлетворения, ей не давали. Разве ж это жизнь? Ей бы самой на себя руки наложить, чего только ей надо было? Странно, что она этого не сделала... Утверждал также, что в своей гибели Ильмира виновата сама: он ведь однажды предупреждал, чтобы она к нему домой мужиков не водила, а дважды повторять он не привык. Как совершал убийство, как шел за ножом Чернецов не помнил, но вины своей не отрицал, хотя и не раскаялся в содеянном.  Нет, он не жалел, что убил ее.
            И Сашка не знал, что жизнь Ильмиры незадолго до гибели как раз стала налаживаться. Она нашла, наконец, работу, она встретила интересного человека, на которого у нее были планы,  у нее родился внук. Да, Ильмира стояла на пороге новой жизни, которую он преступно оборвал…
            Деяние  Чернецова  походило на убийство, совершенное в аффекте. Если верить показаниям убийцы, так оно и было. Ситуация вырисовывалась непростой: с одной стороны, убийца имел умысел на преступление – пусть и отдаленный, но умысел был, с другой – убийство явно носило характер аффекта. Как следовало квалифицировать это деяние?  За убийство в аффекте максимальное наказание составляет четыре года. С учетом прежней судимости обвиняемого и того, что погасить судимость он так и не успел, можно было не сомневаться, что по максимуму он и получит. Однако были у Сашки и обстоятельства, смягчающие вину: например, он встал на путь исправления, что подтверждало его занятие общественно полезным трудом; кроме того – и это особенно важно! – он дал уйти живым случайному и ненужному свидетелю, а в последнее время между убийцей и убитой даже наблюдалось некоторое примирение. Все эти обстоятельства ставили под сомнение возможный максимальный срок. Но еще больше запутала психиатрическая экспертиза, которая признала Чернецова невменяемым именно в момент нанесения удара. Но не было ли это состояние тем же аффектом, ведь то, что увидел убийца, вполне могло повлиять на его  душевное равновесие, а значит, вызвать в нем сильное душевное волнение и даже расстройство? Следователь и не знал даже, какую статью к Сашке применить. Впрочем, на суде статью могут переквалифицировать, если удастся доказать, что имело место другое деяние, нежели то, которое инкриминируют. Если же убийца был невменяем, его потом по решению суда же и направят на лечение. Однако до суда Сашка не дожил: внезапно взяла реванш  двусторонняя пневмония, и в течение недели  Чернецов тихо скончался.
            Ильмира когда-то сказала, что он ее преследует, так оно в  очередной раз и случилось: они снова должны были встретиться, но уже в другом мире...
 
2
            Узнав о гибели матери, Гузель с Гульнарой готовы были сойти с ума, причем сразу обе. С  Гульнарой случилась страшная истерика, которая продолжалась целые сутки. Но потом перед сестрами встал сложный  вопрос о том, где похоронить мать. На московских кладбищах ей места просто не было, правда, место можно было купить за огромные деньги в валюте, которых  сестры, конечно же, не имели. Оставался единственный вариант – крематорий, но для мусульманских девушек, вера которых совершенно не предусматривает таких похорон, этот вариант был неприемлемым. Сестры даже и слышать об этом не хотели. Их поддерживала и Настя Семина, которая поначалу  в убийство Ильмиры  вообще не поверила. А когда убедилась, что это так, то долго рыдала вместе с сестрами и нечаянно поняла, что успела Ильмиру полюбить – так, как любят подругу. Раньше она этого как-то не замечала, только теперь, потеряв Ильмиру навсегда, осознала, что вместе  с ней потеряла и очень дорогую, редкую для людей вещь – настоящую дружбу. Это при том, что  у них была большая разница  в возрасте, когда кажется, что у таких людей не может быть никакой дружбы. А вот  была! И спасибо Чернецову-убийце, что он их познакомил! И не думала вовсе Настя с ней ссориться, тем более предавать! Настя же и разрешила прихоронить Ильмиру к своей троюродной прабабке по материнской линии, могила которой была вырыта сразу после войны,  в конце сороковых годов, и находилась в одной  ограде с прочими родственниками Семиных, в том числе и рядом с Настиным отцом, убитым неизвестными, когда ей было тринадцать. Подругу  Настя хоронила в открытом гробу, шея была обмотана платком. В изголовье Ильмириной могилы Настя установила православный крест – символ христианства и крещеного человека. Ни Гузель, ни  Гульнара предназначения  креста не понимали.
            Исмаила  Гузель забрала к себе, оформила над ним опекунство и стала растить вместе с Ильясом, тем более что мальчики приходились друг другу странными родственниками. Брат  Исмаил – он  Ильясу дядей получается, но  у них один отец… Что это за родство интересное? Чернецову   Гузель  хотела просто посмотреть в глаза и услышать, что он ей скажет. Для этого Гузель добилась с Сашкой свидания в СИЗО, но поход не увенчался успехом, потому что Сашка, вместо того чтобы каяться, еще сильнее выражал свою радость от содеянного и оскорблял  покойную Ильмиру всякими словами – матерными и неприличными. Гузель ушла расстроенной и еще более рассерженной, чем сначала.
            В Москве обе сестры нашли свое счастье и устроили семейную жизнь. Гузель сошлась с парнем из азербайджанской семьи,  который жил в Москве один, имел здесь жилье и хорошую, прибыльную работу. Правда, для ребенка-полукровки  Ильяса он был только отчимом: усыновлять чужого ребенка азербайджанец не стал. От него Гузель родила девочку. Гульнара вышла замуж за земляка-дагестанца по имени  Ильдар, семья которого тоже жила в  Москве законно. Гульнара вышла замуж тогда, когда сама захотела, сама приняла такое решение. Ильдару пришлось просить руки Гульнары у Гузель – как у старшей в семье женщины. Гузель это очень польстило, и она с удовольствием дала свое согласие. И была свадьба, но не на Кавказе, а в огромном городе с ограниченным количеством гостей, и была первая брачная ночь,  когда новоявленный муж испортил честь Гульнары, но не было ни публичных простыней, ни томительно ожидающей публики, и вообще честное положение невесты никого не касалось. Гульнара училась на третьем курсе РАТИ, когда ей пришлось прервать  учебу для того, чтобы родить своего первого мальчика.
            Сама Гузель едва не стала жертвой уличного маньяка. Как-то зимним вечером она возвращалась домой и поднялась на крыльцо своего подъезда. На крыльце стоял какой-то незнакомец, который поздоровался с девушкой. Не видя ничего зазорного в том, если она тоже поздоровается с незнакомцем, Гузель ему ответила. И шагнула к домофону, готовясь приложить ключ. В ту же самую секунду незнакомец напал на нее сзади и набросил на шею какую-то удавку, начал сжимать. Гузель не успела закричать и пошла на хитрость: она начала издавать притворные хрипы, замахала руками, пытаясь оттянуть удавку с шеи, а потом стала оседать на землю и притворилась мертвой. Нападавший решил, что она действительно умерла, и бросил ее на крыльце, а сам бросился наутек. Когда его шаги перестали быть слышны, Гузель поднялась, пришла домой и сообщила о нападении в милицию. Там уже давно охотились за маньяком, который убивает женщин и делает это на улице в темное время суток. Уже есть несколько жертв, которые все были задушены одним предметом, похожим на толстую проволоку. Вот  только  Гузель ничем помочь следствию не смогла, потому что в темноте маньяка не разглядела, да и чего бы ей было его разглядывать, если она и подумать ничего плохого не могла про незнакомца: подумаешь, стоит себе мужик на крыльце – и стоит. А что до удавки – то да, предмет был крепким и холодным. Никаких следов нападения на Гузель маньяк не оставил.
            После этого Гузель и в самом деле стало казаться, что она повторяет судьбу своей матери: сначала она совершила нравственное преступление – и совершила решительно, не покаявшись; потом родила ребенка от того же человека,  что и мать; и вот, наконец, ее чуть не убили… Для себя она вывела смысл всего произошедшего: надо суметь не изменить мужу. Может быть, подумалось ей, это было для нее даже мамино указание свыше…
 
 
 
Ислам в СССР. Особенности процесса секуляризации в республиках Советского Востока. Редколлегия: отв. редактор Э. Г.Филимонов. М.1983 
Г.Р. Балтанова. Ислам в СССР: анализ зарубежных концепций. Казань, 1991 
Народы  Кавказа. Под ред. М.О. Косвена. Т 1. М., 1960 
4.  Калоев  Б.А.  М.М.Ковалевский и его исследования горских народов Кавказа. М., 1979
 
5. Россия: энциклопедический  справочник. Сост.В.Б.Гарин, В.В.Лисюченко. Ростов-на-Дону, 2001
 
6.Ислам. Словарь атеиста. М.,1988
 
7. Ислам  классический: энциклопедия под  ред.К.Королева.  М..2005
 
8. Серия  Религии мира. Ислам. Автор-составитель А.А.Ханников, 2-е изд. Мн.,2009
 
9. Мавлютов  Р.Р. Ислам. М, 1974
 
10. Философия исламских учений. 1991
 
11. Газета «СБ Беларусь сегодня», суббота 5 февраля 2011 г («Культбросок» - о письменности  лезгинского языка)
 
12. Газета «СБ Беларусь сегодня», пятница 3 декабря 2010  («Чеснок – персона нон грата»)
 
13. Газета  «СБ Беларусь сегодня», суббота 26 февраля 2011 («Покорители пещер»)
 
 
 
 
 

[1] Адат – это устоявшиеся обычаи, правила и нормы поведения, присущие определенной местности. Адат может играть ведущую роль в регулировании брачно-семейных, наследственных и некоторых гражданско-правовых отношений среди мусульман. В некоторых случаях адат замещает шариатские нормы. 
[2] Махр – имущество жены, полученное ею от мужа  после свадьбы. В случае развода, если мужу будет угодно, она оставляет махр себе.
[3] Исмаил – сын пророка  Ибрахима, которого Ибрахим  готов был принести в жертву во имя Аллаха. Выбор такого имени для ребенка ничем не обусловлен. Рожденный от русских родителей, ребенок был назван Исмаилом только по привычке.

 

Криминальный роман "Двое"

Роман "Прокурор"