Роман "Прокурор"

 
П  р о л о г
Погода в  этот день не баловала с самого утра. До вечера лил дождь, дул восточный ветер, сменивший к вечеру свое направление на северное. Стояла середина октября.
Владимир Назаров в этот промозглый вечер провожал на поезд мать, живущую в Крыму. Посадив старушку на поезд, он автобусом добрался до своего дома в  Выхино-Жулебино на улицу Академика Скрябина.
Двор, в котором проживает Назаров, был хорошо освещен уличными фонарями. При их серебряном свете отражались дождевые лужи, и возле одной из них, у самой обочины тротуара в стороне детской площадки Владимир заметил странные очертания человеческой фигуры. Заподозрив дурное, а более из любопытства, Владимир на свой страх и риск подошел ближе.
Человек лежал ничком, одну руку вытянув вдоль тела, а вторая была согнута на уровне головы и попала в лужу. Одет он был в телогрейку, тёплое спортивное трико и черную кепку, на ногах – домашние тапочки. Именно по их наличию Владимир решил, что человек, должно быть, местный. И смело перевернул лежащего.
И ужаснулся от того, что увидел. Человек был не только не знакомым, но и вдоль горла у него зияла черная, заплывшая кровью дыра, а в сердце по самый черенок был вогнан маленький,  с тонким лезвием нож. Лужа крови, незаметная  в темноте, слилась с дождевой лужей и местами впиталась в  песок.
 
Часть первая
Глава 1
Владимир запыхавшись прибежал домой и вызвал милицию. Услышав про труп, жена Катерина пристала с расспросами.
- Там человека убили, Катюша, - наскоро поведал муж и открыл дверь, чтоб уйти из квартиры.
- Ты куда? – забеспокоилась Катя.
- На улицу. Подожду наряд там. Все равно ведь пойду как свидетель.
- Я с тобой…
- Не надо, родная. Ты можешь испугаться. Я же во дворе буду…
Ночевать муж в эту ночь не явился. Катерина легла спать без него, полагая про себя, что, может быть, Володю забрали для дачи показаний, но, проснувшись среди ночи от непонятной тревоги, она так и не обнаружила его дома и поняла: Володя не приходил. Утром Катя пошла в уголовный розыск.
Говорила она с самим начальником угро, полковником милиции Мазуром Анатолием Вячеславовичем. И ответ, полученный от него, Катю ошеломил: в точности описав внешность мужа – высокого роста русоволосый мужчина с мягкими зелено-голубыми глазами, одетый в черное пальто и шапочку-«горшок», - она услышала, что Владимир находится здесь, в отделении, в изоляторе временного содержания, а попросту – в ИВС. Мазур также добавил, что они ожидают приезда прокурора округа – арестовать Владимира.
- За что? – испугалась Катя.
- Ваш муж убил человека, - неласково пояснил ей Мазур. – Присядьте,  в ногах правды нет.
Катя села.
- Вчера ваш муж был взят с поличным на самом месте преступления. И  к тому же вел себя очень активно, явно пытаясь помочь опергруппе, из чего следует прямой вывод: так подозрительно себя может вести только убийца.
- Какая ерунда!- насмешливо сказала Катя.
- Теперь это будет устанавливать следствие. Я же вам скажу только, что ваш муж уже написал явку с повинной.
- Как? – вспыхнула Катя. – Этого не может быть!
- Хотите взглянуть?
- На Володю? Да, хочу! Я хочу увидеть мужа.
- Ну знаете… У меня тут не комната свиданий, а изолятор для задержанных. Так что извините, Екатерина… как вас по отчеству?
- Александровна, - Катя ответила послушно.
-…Катерина Александровна, в наших условиях свидание не положено, а разговор окончен. – Мазур поднялся и тактично проводил Катю за дверь.
А там она увидела высокого и крепкого мужчину в синем с погонами мундире и с кейсом в руке. Он направлялся к выходу, но по пути кому-то сказал: «Назарова я арестовал, завтра к нему в Матросскую тишину придет мой следователь». И Катя поняла, что это прокурор, тот самый прокурор округа, о котором недавно упоминал Мазур.
- Товарищ прокурор! – закричала Катя, быстро зашагав ему навстречу. – Извините, я не знаю, как вас зовут. Я Катя, жена Владимира Назарова. Скажите, за что арестован мой муж?
Прокурор эффектно повернулся на каблуках своих модных туфель, заглянул Кате в глаза и обратился к проходившему мимо майору:
- Товарищ майор, почему вы не объяснили гражданке, за что арестован ее муж?
Майор подошел ближе:
- Прошу прощения, Олег Дмитриевич?
           - Почему вы не сказали гражданке, за что арестован ее муж? – Прокурор как будто издевался.
           - Какой гражданке? – не понял майор.
            - Вот этой, - грубо и раздраженно прокурор указал на Катю.
            - А кто она?
            - Назарова Катерина, - назвалась Катя.
            - Тьфу ты! – отреагировал майор. – Эта гражданка, похоже, желает последовать за своим мужем. Она нам сегодня все утро надоедает. Сделайте доброе дело, Олег Дмитриевич, заберите ее отсюда.
            Тем временем из своего кабинета вышел Мазур. Увидев Катю, а с ней рядом прокурора и майора, полковник возмутился:
            - Товарищ майор, почему эта гражданка до сих пор здесь? Немедленно проводите ее из отдела!
            Катя торопливо покинула отдел.
            Отойдя от крыльца несколько недолгих шагов, она вдруг услышала позади себя свое имя. Катя оглянулась: ее муж Владимир вырывался из свирепых лап конвоя, сопровождавшего его в  воронок. Бедная женщина со всех ног бросилась к мужу, увидела на нем наручники.
            -Володенька, Вовчик-зайчик, что они с тобой сделали?
            - Катюша, милая, они вешают на меня убийство, но я  не виноват. Я никого не убивал, Катенька, верь мне! – Его силком затолкали в воронок, и Катя расслышала уже глухие слова, которые муж кричал ей сквозь оконную решетку.
            - Я знал, что ты придешь за мной, Катя!
 
Глава 2
            Его привезли в СИЗО-1 «Матросская тишина». Сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в профиль и в анфас, а затем отправили на медосмотр. Владимиру стало до слез обидно: с ним обходятся как с настоящим преступником. Он, безвинный человек, идет их же путями, и с ним обращаются, все делают как с отъявленными бандитами. Зачем он здесь вообще?
            Тяжёлая металлическая дверь за Назаровым с грохотом захлопнулась. Новоприбывший с низко опущенной головой нерешительно топтался в проходе, никак не зная, что ему теперь делать. Скоро дверь опять открылась, и он получил постельное белье. Владимир продолжал всех игнорировать, однако чувствовал, как его разглядывают. Наконец, где-то рядом его приветливо окликнули:
            - Ну, приятель, здорово.
            Владимир вздрогнул, поднял глаза на голос и ответил тихо, но внятно:
            - Здравствуйте.
            - Проходи, раз уж пришел, - вежливо пригласил  и второй голос.
            - Куда?- спросил Владимир.
            - Ко мне давай, - повторил тот же голос. – Сюда.
            - А вы кто?
            - «Петух» он, - раздалось откуда-то от окна, после чего там же заржали.
            - Вася меня зовут, будем знакомы, - сказал пригласивший, никак не отреагировав на обидное слово.
            - Володя.
            С кровати, расположенной у самого окна, с верхнего яруса ложа на Назарова сначала уставился ядовитый и ощутимо неприятный, но пристальный взгляд еще одного обитателя этой камеры – грозного мужика с наколками на шее, плечах, руках и груди, затем мужик слез со своей шконки и поковылял встретить гостя.
            - За что попал?
            - Ни за что, - ответил Владимир.
            - Ясно: как мы все. Мы тут все просто так сидим, - повторил мужик властно, - ну, а статья какая?
            - 105 ч.1 (Сто пятая часть первая).
            - Вау: мокруха, значит! Кого порешил?
            - Говорю же: никого.
            Грозный мужик принял еще более устрашающий вид.
            - Слышь, мужик, ты не заливай, а отвечай по теме. И ваще, с сегодняшнего дня меня будешь слушаться, как верный пес: я здесь пахан.
            От окна снова послышался заливистый рогот.
            - Круто, Лелик! Пахан! Мне это нравится! Просто закачаешься! – И потом, уже успокоившись, парень добавил: - А че, ты вошел  в роль, тебе идет!
            - Угомонись! – по-прежнему властно гаркнул в свою сторону Лелик и продолжил допрос Назарова:
            - Так кого ты порешил?
            - Мужчину, - скупо ответил тот. Пахан остался доволен.
            - А-а, то другое дело. Живи тогда спокойно, но вон туда, - Лелик указал на окно, - без моего разрешения не суйся, там моя территория. – С этим он отвалил.
            Владимир, устроившийся на шконку рядом со своей, спросил  у Васи, кто такой пахан.
            - Старший по хате, по камере значит. Но Лелику ты не верь, врет он. Паханом у нас Лазарь, но он сейчас в больничке. А места своего никому не уступал.
            - А Лелик сам-то кто?
            Василий рассказал, что место  у окна – квадрат – облюбовали себе блатные в «хате», рецидивисты с большим стажем. Это была их территория, и никто из обитателей камеры не имел права входить туда без разрешения. Блатные же, и особенно пахан, имели право на все. Правда, угол у блатных ничем огорожен не был.
            Рецидивисты дулись в карты, нарды и домино, а бывало, что и шансон орали. Огрызались с администрацией изолятора и демонстрировали над сокамерниками свое превосходство, но  в принципе никого не трогали и не вредничали, держались между собой сплоченно, а с остальными – обособленно.
            Кроме блатных и рецидивистов в камере содержались также первоходки, но лица виновные, взаправду совершившие преступления. В том числе и Василий Рыбаков – его обвиняли в причинении менее тяжкого вреда здоровью, т.е. вреда, для жизни не опасного и не повлекшего тяжких последствий, но вызвавшее длительное расстройство здоровья на срок до четырех месяцев. Васе маячили исправработы. А были ли здесь такие, как он сам, Владимир Назаров не знал.
            Половина второго – время в МЛС для обеда. К этому времени Владимир познакомился уже с большинством, населявшим его камеру, и скоро перестал опасаться окружавших его людей. Хотя где-то в подсознании, конечно, оправданное чувство боязни не проходило.
            Обед раздавали в маленькое дверное окошко. Сегодня была пшеничная каша с куском вареного мяса, а сверху лежал кусок черного хлеба – пайка строгой тюремной нормы. Все это компактно умещалось в  глубокой алюминиевой миске. Лучший друг Василий получил две порции, одну отдал Назарову. Следом пошла раздача кружек с незнакомым Владимиру компотом. Новые друзья уселись на кровати Василия и вкусили казённых харчей. Только Рыбаков ел привычно, а Назаров поморщился и первую ложку каши жевал чересчур долго. Вася это заметил и понял реакцию друга.
            - Привыкай, Вован! Кто знает: может, тебе долгие годы придется хавать такую баланду.
            - Туфта! – подал голос кто-то из блатных, - хавка на киче хорошая! Съедобная. Иначе почему я, вы думаете, уже пятый раз суда жду?
            Назаров ничего ему не ответил, молча продолжая пресный обед. В отличие от остальных, которые наяривали, будто с  голодного края, он ел медленно и скромно, точно стесняясь. Сокамерник с кровати напротив, потихоньку наблюдая за ним, не выдержал:
            - Ты ешь быстрей, а то остынет.
            Владимир поднял на него глаза: это был приятной наружности мужчина средних лет, русоволосый,  с открытыми серыми глазами. На лице читалась доброта и покладистость.
            - А тебя как зовут? – самостоятельно спросил Владимир.
            - Борисом, – ответил тот.
            - И за что ты здесь?
            - За кочан капусты.
            - Это как?
            - А как бывает? Сам я парень деревенский, хозяйки  у меня нет, а сеять капусту я не умею. Ну, залез к сварливой тетке в огород. С того все и началось. Она ж, чертовка, меня еще связать сумела. Одна причем. А тебе убийство вешают?
            - Вот именно, что вешают: я никого не убивал. – Владимир рассказал свою историю.
            - Никогда нельзя так делать, - отозвался на этот рассказ Лелик. – Не надо было дожидаться ментов возле жмура, а пришел домой, позвонил – и ни гу-гу. А то создавал подозрение, топчась рядом и активно участвуя.
            - Вот из-за такой лажи мужик себе всю житуху испоганил, - послышалось от окна, но прозвучало это не как обращение к кому-то, а как разговор друг с другом.
            Наконец, обед закончился, и зеки продолжили заниматься своими делами. Назарова позвали к окну, в квадрат рецидивистов.
            - Ты в нарды играть умеешь? – спросил Лелик.
            - Нет, - ответил Владимир.
            - Ну, садись вот тут, будем учить. Ой, забыл: ты ж у нас еще без погоняла[1] ходишь…
            Так Владимир стал Банзаем.
Глава 3
            В течение трех дней, прошедших после этапирования мужа в СИЗО, Катя  узнала, что его дело расследует окружная прокуратура, а расследование взял под свой личный контроль прокурор ЮВАО Олег Дмитриевич Самохин. К нему-то на прием и записалась сегодня Катя Назарова.
            На приеме она была первой.
            - Здравствуйте, - сказала Катя в дверях. – Мне можно войти?
            И  услышала в ответ:
            - А-а, это вы подходили ко мне в милиции и спрашивали про мужа! Я вас помню, как и всякого, кого вижу впервые. Ну, проходите.
            Катя вошла. Самохин сразу отметил, что женщина она красивая: среднего роста, крашеная в бордо, с ласковыми круглыми глазами, с румяным, припудренным личиком и маленьким, аккуратным носиком. Синие глаза как-то по-особенному выдавались из-под естественно черных ресниц. Катя волновалась, и румянец на ее щеках алел все больше, придавая лицу совсем уж кукольный вид. По годам ей было не более тридцати.
            Разглядев Катю внимательней, Самохин предложил ей снять верхнюю одежду, а когда Катя стала раздеваться, он счел нужным помочь ей. И повесил ее пальто на вешалку рядом со своим, заметив про себя, что более красивой и милой женщины он уже давно не встречал.
            - Присаживайтесь, - сказал Самохин. – Как ваше имя-отчество, простите?
            - Катерина Александровна.
            - Катерина Александровна Назарова, верно?
            - Да.
            - Что ж, отлично, вот и познакомились. Теперь я вас слушаю. Что за дело у вас ко мне имеется?
            - Олег Дмитриевич, я хочу знать, почему мне не разрешают видеться с  моим мужем?
            - Он у вас  в СИЗО?
            - Да.
            - Тогда все просто, уважаемая…можно просто Катерина?
            - Александровна, - резко повторила Катя.
            - Ладно, будь по-вашему, Александровна так Александровна. Вернемся к проблеме. Во-первых, закон не позволяет лицам, находящимся в предварительном заключении, видеться с близкими и получать от них письма, только передачи; во-вторых, я лично контролирую расследование по делу вашего мужа, и следователь, который расследует убийство, совершенное вашим мужем, доложил мне на неделе, что Владимир Назаров отрицательно ведет себя в заключении, в связи с чем администрация изолятора вправе наказать его в  виде тех же запретов на свидания.
            - Но в тюрьме же свидания с родственниками разрешены.
            - Тюрьма – это совсем другое. Вы знаете, чем тюрьма отличается от изолятора?
            - Чем?
            - В тюрьме содержатся лица осужденные, вина которых доказана, а СИЗО – мера скорее профилактическая. Вот я усмотрел в вашем муже опасного преступника и потому счел нужным взять его под стражу, чтобы он еще кого-нибудь не убил. На суде ему срок, проведенный под стражей, зачтется в срок отбытия наказания.
            - Володя никого не убивал, черт возьми! – крикнула Катя, вскочив со своего места.
            Самохин и бровью не повел, смотрел на Катю чуть прищуренным правым глазом.
            - Да? А кто это докажет? За время двухнедельного следствия так и не было найдено ни одного свидетеля оправдания.
            - А обвинения? – Катя опять села.
            - На этот ваш вопрос, дорогая Катерина Сановна, я ответить не могу. На него нет ответа, потому что он из области тайны следствия, а она, да будем вам известно, разглашению не подлежит.
            - Неужели я так и не увижу Володю, пока он в неволе?
            - Боюсь, что нет.
            - Но Васянович – начальник изолятора – сказал мне, что прокурор, под чьим надзором находится дело обвиняемого, в исключительных случаях может похлопотать о свидании.
            - Я не начальник изолятора и не отвечаю за это учреждение, - возразил Самохин. – И какой у вас исключительный случай?
            Катя не знала, что ответить, поэтому не смогла ничего придумать.
            - Молчите, - произнес Самохин, - чрезвычайных причин нет.  В таком случае нам пора закругляться – у меня ведь вы сегодня не одна. – Он нажал кнопку селектора. – Анастасия Викторовна,  ко мне ещё есть кто-нибудь?
            - Пока два человека, Олег Дмитриевич, - ответила секретарь.
            - Я не перестану обивать ваш порог, пока не добьюсь своего.
            Катя поднялась со стула и пошла к вешалке прямой походкой. Спинка, как струна, округлые, пышные формы и ножки – ровные, форменные, будто выточенные… Самохин раздевал ее взглядом, не отводя глаз, следил за каждым Катиным шагом и движением, медленно измеряя ее глазами с ног до головы. Катя, напротив, не обращала на него внимания.
 
 
Глава 4
            - Ну-с, Владимир Сергеевич, так как же: будете вы что-нибудь говорить или нет?
            - Лучше я промолчу. Зачем что-то говорить и оправдываться, если вы мне все равно не  верите? – Владимир Назаров сидел напротив следователя в комнате для свиданий, но совсем не смотрел на него. Взгляд его выражал полную апатию к допросу, взор был туманным, глаза пусты. За третью неделю своего пребывания в СИЗО он уже от всего устал.
            - Основание не верить подследственному, уважаемый Владимир Сергеевич, право следователя… Хочу – верю, хочу – нет, тем более что  у меня есть причины не верить вам.
            - А можно узнать, какие?
            - Улики, главным образом. И прямая улика вашей виновности очевидна: вас взяли на месте, как говорят, тепленьким.
            - А почему вы исключаете ту возможность, что я труп просто случайно нашел?
            - Кто может подтвердить, что так оно и есть на самом деле? Есть у вас хоть один свидетель этому?
            - Не знаю.
            - Вот видите: вы не знаете, чего и следовало ожидать! А если бы…
            - Искать свидетелей – не моя работа, - перебил Назаров горячность следователя. – Послушайте, Игорь Андреевич, если вы пришили целую статью, если я в ваших глазах обвиняемый, то почему мне до сих пор не дали адвоката? Я, между прочим, здесь уже третью неделю нахожусь.
            - Ошибаетесь, Владимир Сергеевич, вы здесь не по чьей-нибудь милости, а только по своей собственной, не иначе! А хороших адвокатов у нас нет – перевелись все. А плохой вам и самому не нужен, разве я  не прав?
            От внезапно накатившей на него обиды Владимир готов был заплакать прямо при Пономареве. Почему с ним так обращаются? Зачем выбивают признания, если и сами прекрасно знают, что ему не в чем признаваться? Интересно, есть ли действиям Пономарева какое-нибудь научное название  в процессе следствия?
            - Да. Вы правы, Игорь Андреевич. Но я же имею право на защиту?
            - Имеете, не спорю. Но сперва давайте перейдем к делу, Владимир Сергеевич. Итак, вы по-прежнему будете утверждать, что раньше никогда не знали убитого гражданина Михалевича?
            - Никогда.
            - Хорошо, допустим. Но, однако ж, вы убили его. Что вас побудило убить его? Назовите мотивы преступления или, так и быть, мотив.
            - Я не буду отвечать без своего адвоката! - Владимир перешел в наступление. – Либо вы мне предоставите защиту, либо я молчу!
            - Вот: «молчу»! А в принципе, вам есть что сказать. Но не хотите говорить – что ж, это ваше право. А, я понял, Владимир Сергеевич: вы заговорите в присутствии адвоката. Хорошо. Я предоставлю вам защитника – вытащу его из какой-нибудь помойки, но при том условии, что вы признаете свою вину.
            От такой наглости Владимир обалдел. Глаза у него вдруг заблестели каким-то нездоровым блеском, в носу защекотало. Захотелось вдруг зарыдать в голос и не останавливаться. Он весь затрясся. Его внезапно объял невообразимый ужас.
            - Это невозможно, - закричал он, - невозможно! Я никогда на это не пойду!
            - Почему же нет, Владимир Сергеевич? Я ведь ради вас стараюсь. Знаете ли вы, что признание вины смягчает приговор?
            - Чьей, чьей вины, скажите мне, наконец? Как хотите, я ваши условия не приемлю!
            - Что ж, мне все равно, это вам надо, - Пономарев начал собираться. – Я по-прежнему буду настаивать на вашей виновности и все улики обращать против вас. А улики, поверьте мне, будут, я обещаю. Я от вас теперь долго не отстану.
 
Глава 5
            Такие женщины, как Катя Назарова, Самохину, конечно, нравились и на жизненном пути не попадались давно, но раньше Кати в душу окружному прокурору запала еще одна женщина, Дарья Кирилловна Киселёва, ныне находившаяся в заключении в том же СИЗО «Матросская тишина», что и Владимир Назаров. Справедливости ради надо, однако, сказать, что однажды Олег Дмитриевич предложил ей свободу в обмен на одну простенькую услугу, вот только Дарья Кирилловна предпочла скорее послать нахала восьмиэтажно и пойти на нары, чем марать свое тело, личность и репутацию как в тюрьме, так и на свободе. Киселева, как и Назаров, тоже принадлежала к числу тех несчастных, чье дело находилось под личным надзором Самохина. Дарью Самохин выставил чуть ли не маньячкой; она обвинялась в убийстве из хулиганских побуждений, хотя на самом деле убила человека в состоянии аффекта, защищаясь. У Дарьи ранее уже были проблемы с законом: первый раз, лет десять назад, она была осуждена на семь с половиной лет с конфискацией за большую экономическую махинацию. Отсидела шесть, освободилась по амнистии и вскоре вышла замуж. Сейчас она читала любовный роман, и когда надзирательница ей сообщила, что к ней пришли, Дарья отложила книгу и вскинула на вертухайшу удивлённые, строгие глаза. Дарья вообще была хороша собой: шатенка с матовой кожей и властным взглядом. Она не курила и за это, видимо, заслужила уважительное к себе отношение со стороны сокамерниц. К тому же она была отнюдь не глупа, поэтому к известию о посетителе отнеслась настороженно:
            - Кто?
            - Иди, и увидишь.
            Дарья медленно спустилась со второго яруса кровати и в сопровождении надзирательницы пошла в комнату для свиданий.
            Самохин сидел на стуле, уперевшись в кулак. Увидев Дарью, поднялся в знак приветствия:
            - Здравствуйте, Дарья Кирилловна.
            Она посмотрела на Самохина высокомерно, присела.
            - Вот это гости! Сам прокурор округа! Но на вашем месте, Олег Дмитриевич, я бы не стала обращаться так повествовательно к подследственной, которая по вашей (на этом слове Дарья сделала особый акцент) милости находится в этом месте. Вам следовало бы задать вопрос: «День добрый, Дарья Кирилловна?», а уж я бы вам ответила, уважаемый Олег Дмитриевич!
            - Я пришёл кое-что сказать вам, Дарья Кирилловна…- И, задержав на пару минут взгляд на лице Киселёвой, добавил: - Хорошо выглядите сегодня, Дарья Кирилловна.
            - Как раньше или как всегда? Надеюсь, господин прокурор, вы здесь не для того, чтобы сыпать в мой адрес комплименты?
            - Я хочу освободить вас из-под стражи и помочь вам избежать суда, который над вами должен скоро состояться.
            - Вы хорошо подготовили свою речь, господин обвинитель, - язвила Дарья.
            - Вы меня что, не поняли?
            - Естественно. Сытый голодному или гусь свинье не товарищ.
            - Я пришел сюда ни сам шутить, ни слушать ваши шутки. До суда над вами – три недели времени, однако его может вообще не быть, и это вполне в вашей власти. Только одна услуга…
            Женщина резко вскочила с места и прошипела Самохину в самое лицо:
            - Пусть тебе услугу медведь оказывает, а мне блатные законы важнее!
            Она была страшна в гневе, только Самохин ее не боялся, а, напротив, даже повысил голос:
            - Киселева, сядьте!
            - Спасибо, гражданин прокурор, я постою.
            - Я дам вам денег и помогу бежать. Не только из изолятора, а из страны вообще. Вы даже не сбежите: вы просто уйдете.
            Киселева оторопела:
            - Что я слышу? И это мне предлагает сам прокурор? Прокурор? Хм… Где ж ты раньше был? – Она тоже повысила голос. – Я больше полугода кисну в этих стенах, мой адвокат не раз ходатайствовал мне об изменении меры пресечения, обращался даже в суд, но ты оставался глух к его стараниям, и суд почему-то его просьбу постоянно отклонял. Почему? Ты себе и суд подчинил, да?
            - Попрошу мне не тыкать, уважаемая, - рассердился Самохин.
            - Но знаешь, что самое интересное? Что сейчас я тебе верю. – Дарья нахмурилась. – Что тебе нужно, Самохин? Не ту ли самую медвежью услугу я должна тебе оказать?
            - Ту самую. Но я прошу обращаться со мной как положено, на «вы».
            - А зачем? Вы просите близких отношений, но представьте себе, как они будут выглядеть на фоне официального обращения.
            - Ладно, как вам угодно. Но я  не ошибаюсь – вы согласны? – Самохин не верил сам себе.
            - Да, я согласна. Я принимаю ваше предложение: уж очень много и красиво вы мне наобещали. Но цена моей услуги должна вложиться в такую сумму, чтобы мне хватило улететь куда-нибудь далеко.
            - Я вам заплачу, сколько скажете, - заверил Самохин.
            - Тогда примите и вы мое условие, товарищ прокурор. – Дарья полюбовалась своими наманикюренными пальчиками.
            - Какое?
            - Деньги за эту ночь вы мне заплатите вперед. Иначе я не согласна.
            - Завтра, я вам обещаю, вы выйдете на свободу и придете ко мне на прием. В любое время.
            - Это все? – хмуро спросила Дарья.
            - Пока – да.
            - В таком случае я пошла. – И напоследок удостоила Самохина неласковым взглядом.
Глава 6
            После полудня следующего дня Дарья Киселёва была освобождена из-под стражи. На воле ее встретила холодная осень и серые дожди. Только начался ноябрь. У ворот изолятора Дарья почему-то ожидала увидеть Самохина, но, не увидев, вздохнула свободно.
            Автобус уносил ее на Волгоградский проспект, где  дома ждет ее мама, а муж на работе. В личных вещах Дарьи, которые ей вернули по выходе на свободу, были ключи от квартиры. Дарья открыла дверь, тихонько разделась и неслышно прошла  в спальню к маме.
            Мама спала. Дарья присела возле ее кровати на корточки и несколько раз погладила по голове, поцеловала. Мать зашевелилась и быстро проснулась.
            - Кто здесь? – сонным голосом спросила она.
            - Здравствуй, мама, - широко улыбалась Дарья.
            - Кто это?
            - Я, мама, я.
            - Даша, ты, что ли? Не может быть! Ты ж в тюрьме была…
            - Была, мама, да выпустили. Самохин выпустил меня, мама. Он мне меру пресечения изменил.
            - Не может быть! Господи! – заплакала мама и крепко обняла дочку. - А мне с тобой даже видеться не разрешали.
            - Это нельзя, правда. Можно только письма и передачи.
            Так сидели они, молча и обнявшись, минут пять. Потом Дарья сказала:
            - Мамочка, мне надо позвонить, ты погоди немного, хорошо?
            Звонила она на сотовый.
            - Добрый день, Павел Егорович, это Киселева беспокоит. Откуда  я звоню? Из дома, с квартиры на Волгоградском проспекте. Что я тут делаю? Маму обнимаю. Паша, ты можешь сейчас ко мне приехать? Да, именно сейчас. Слушай адрес…
            Адвокат Становенко прибыл по просьбе своей клиентки очень скоро. С собой он привез легкий букетик осенних цветов.
            - Это тебе, Даша. Прими, пожалуйста, мой скромный подарок. С возвращением на свободу.
            - Спасибо, - ответила она, однако, равнодушно принимая букет. – Я мигом, а ты проходи  в зал, не стесняйся.
            Поставив цветы в воду, Дарья вернулась и рассказала адвокату и маме об истории своего освобождения.
            -…так что у нас с Самохиным как бы сделка. Он принял мои условия, я – его. Но я не собираюсь  спать с  ним,  у меня нет такого желания, понимаете? Я хочу его обмануть: получить деньги и уехать куда-нибудь.
            - Куда ты поедешь? – остановил ее  Становенко. – Это ж виза ж нужна, тебе ж не дадут.
            - Лишь бы Самохин в розыск не подал, а я согласна, - недолго колебалась Дарья.
            - Хорошенькие дела, черт возьми: постель с прокурором в обмен на свободу, - хмыкнул Становенко.
            - Да, Паша, именно так. Знаешь, он ведь и в первый раз предлагал мне то же, и если б я тогда согласилась,  в изолятор вообще бы не попала.
            - Даша, ты хоть меня  в курсе держи, - настаивал Становенко. – А я, в свою очередь, буду информировать тебя и скажу, какие меры принял Самохин в связи с твоим побегом от него.
            - И если можно будет, - сказала Даша матери, - Паша сообщит мне, можно ли мне будет позвонить вам с Сережей.
            - А писать ты будешь? – опять заплакала мать.
            Дарья и Становенко переглянулись, адвокат подал Киселёвой какие-то лишь ей одной понятные жесты. Даша обняла мать.
            - Понимаешь, мамочка, ради собственной безопасности вы с Сережей  не должны знать, где я буду. Так, на всякий случай, если вдруг возьмутся допрашивать.
            -…чтоб вы не проговорились, - подсказал Становенко. – Даже я  не буду знать, где находится Даша. Я только могу вам сообщать, что мне она звонила и докладывала о себе. Поверьте, я очень хочу помочь вашей дочери. Помочь во всем и, главное, не допустить, чтоб она снова оказалась в тюрьме.
            - Мамочка, а теперь нам пора. Самохин ждет меня сегодня.
            Крепко обнявшись на прощание, мать благословила дочь на дальнюю дорогу и села у окна смотреть, как Даша покидает ее.
            Дарья и Павел Егорович вышли на крыльцо. Становенко подвел ее  к своей машине. Садясь в салон, Киселева инстинктивно обернулась на свое окно. Мать махала ей рукой. Даша помахала в ответ, и машина тронулась со двора.
            В ближайшем же киоске радиодеталей Павел Егорович купил маленький карманный диктофон и кассету и вернулся к Дарье.
            - Скажи, Даша, а ты веришь, что Самохин заплатит тебе, как обещал?
            - Теперь верю. Вчера он обещал мне, что сегодня  я выйду на свободу, - и вот, я вышла.
            - Дашутка, предложение, которое тебе сделал Олег Дмитриевич, вполне  в его духе, а ты сочла возможным – даже полезным – не отказаться от него. Правильно сделала. А обещание свое сдерживать не хочешь. Тоже справедливо. Держи это, - Становенко протянул ей диктофон.
            - Зачем?
            - Объясняю: ты  идешь к Самохину, берешь у него деньги и договариваешься об этом самом. А вот это, - Павел Егорович ткнул в диктофон, - осторожно включишь во время вашего разговора: придет время, и информация, записанная на этой пленке, станет важным компроматом и вещдоком.
            - Неужели такой день когда-нибудь наступит?
            - Будем надеяться, Дашутка. Но, сказать по правде, я давно подозреваю, что Самохин Олег Дмитриевич… как бы это сказать? Словом, что есть факты, на основании которых его самого можно было бы привлечь к уголовной ответственности. И, возможно, на солидный срок.
            Наконец, машина притормозила у здания прокуратуры ЮВАО.
            - Диктофон положи  в карман и иди, - проинструктировал адвокат Киселеву в последний раз, - а я буду ждать тебя здесь.
 
Глава 7
            Когда Дарья Кирилловна явилась в приемную прокурора, секретарь Самохина Анастасия Викторовна Щукина беседовала по телефону и что-то параллельно записывала в журнал. Увидев посетительницу, Щукина дала ей знак чуточку подождать, можно и в приемной. Дарья опустилась на стул. Через минуту-полторы Щукина освободилась и, наконец, занялась Дарьей.
            - Вы к Олегу Дмитриевичу?
            -Да.
            - Как о вас доложить?
            - Скажите Олегу Дмитриевичу, что пришла я, - представилась Дарья.
            - А кто вы?
            - Он поймет, кто я. Я здесь по его собственному приглашению. Он хотел меня видеть.
            - Хорошо. – Анастасия Викторовна встала со стула, но на Дарью бросила странный взгляд. – Олег Дмитриевич, - открыла она дверь   к прокурору, - там к вам женщина, просила сказать, что пришла она.
            Самохин мгновенно догадался, кто скрывается за этим «она».
            - Немедленно пригласите ее! – Он даже заволновался.
            Дарья вошла. Самохин тут же закрыл за нею дверь на ключ и хотел помочь ей раздеться, но женщина отстранила его.
            - Не стоит беспокоиться, товарищ прокурор, мне не душно. – И отошла в  сторону, щелкнула кнопкой диктофона.
            - Разговор ожидается долгим, вы можете запариться, а потом застынете и простудитесь.
            - Не ваше дело, - грубо сказала Дарья.
            Самохин смело обнял Дарью за талию.
            - Я же сказала, чтоб ты не лез! – громко повторила Киселёва. – Я еще не твоя!
            - Не ори, нас могут услышать, - испугался Самохин.
            - Вот и замечательно! Пусть слышат, пусть знают, с кем работают. Я пришла за деньгами. Если ты помнишь, мы договорились, что я  получу их вперед, - она сделала ему саечку.
            - Одну минуту, - поцеловал Самохин ее в губы.
            Дарья скорее утерла губы и внимательно следила за движениями прокурора. Тот открыл шкаф возле стола и достал оттуда дипломат. Едва он был открыт и Даша увидела несколько рядов долларов, ее глаза медленно, но верно расширились. «Откуда у него столько?» - попутно подумала она.
            Самохин взял пять пачек.
            - Пожалуйста, держи. Здесь ровно пятьсот.
            - И только? Ты полагаешь, я смогу куда-нибудь уехать за такую сумму? – в вопросе Дарьи явственно отпечаталась насмешка.
            - Это аванс, а остальную сумму ты получишь после того, как я получу свое.
            - Ч-черт! – тихо вырвалось у Дарьи. «Но до Сахалина долететь мне хватит», - про себя решила она. И протянула руку к деньгам.
            - Ладно, давай. Но ты не учел еще кое-что.
            - Что еще?
            - Добраться до места – только ползадачи. А на гостиницу, а жить я на что буду поначалу? Не думаешь ли ты, что я и там стану себя продавать?
            Самохин, не возражая, отсчитал еще пятьсот.
            - Ну, а после исполнения договора твоей стороной я заплачу тебе еще тысячу, но не раньше. Сейчас же давай договоримся о месте и времени – пришёл час…
            Договорились на завтра на десять вечера в квартире Самохина, после чего Даша покинула кабинет развратного прокурора, а следом и его заведение. Становенко, как   обещал, ждал ее во дворе прокуратуры.
            - Ну, как все сошло?
            Киселева рассказала.
            - Да, это очень интересно. Прокурор сорит деньгами. Валютой. Откуда у него столько? – поразился и адвокат.
            - Вот и я о том же.
            - Докопаемся, Дашук. Ты сделала, о чем я тебя просил?
            - Сделала. – Она отдала диктофон и ленту с записью.
            - Отлично. Ну, а его не смутили твои ставки, когда ты стала намекать, что пятьсот баксов мало?
            - Не поняла…
            - Ну…другой бы мужик на его месте просто отказался бы от своей затеи – это же нормально: за двадцать минут удовольствия платить такую цену.
            - Что ты! Он еще и доплатил, и еще обещал. Настроен решительно.
            - Да-а, это уже не просто «хочу». Короче, все с ним ясно. Тебя куда везти?
            - В аэропорт. Теперь  я на свою безвизовую дорогу вот так обеспечена.
 
Глава 8
            - Она обманула меня, обманула, паразитка! – бушевал утром Самохин, в ярости смахнув со стола гору папок и бумаг. – Я, как идиот, прождал ее весь вечер, а она не явилась! Нахалка какая! Скрылась! Ушла на волю и исчезла!
            - Подай  в розыск, объяви ее беглой, - подсказал присутствовавший рядом Пономарев. Он давно уже был верным слугой Самохина, этаким прокурорским прихвостнем, а никак не подчиненным. Вдвоем они походили на тигра Шерхана и шакала из истории про Маугли.          
- Ты меня не учи, - бесился Самохин, - я сам знаю, что мне делать!
            Пономарев решил, что ему лучше уйти, шеф сейчас не в духе. Оставшись один, Самохин позвонил Кате Назаровой.
            - Катерина Александровна? Здравствуйте.
            - Здравствуйте. С кем я говорю?
            - Вы меня уже забыли? Это прокурор Самохин, Олег Дмитриевич.
            - Ах, Олег Дмитриевич… Наконец-то вы позвонили, а я то я уже думала сама вам звонить.
            - Приятно слышать. Я хочу сказать, что… Простите, я вас от работы не отвлекаю?
            - Нет, все хорошо, продолжайте. Так что вы хотите?
            - Хочу сказать, что сегодня я напишу обращение к начальнику УИН, чтобы он позволил вам увидеть мужа. Причину я  уже придумал. Но вы сможете сегодня к шести часам подойти  к прокуратуре?
            - Смогу вообще-то… - Катя удивилась.
            - Отлично. Тогда я вам и отдам обращение, потому что завтра я буду на суде, вы меня не застанете.
            - Хорошо, Олег Дмитриевич,  я приеду. До вечера.
            У здания окружной прокуратуры Катя появилась около шести. Одета она была обыкновенно, соответственно осенней погоде. Только голову покрыла тонким платочком.
            Она не заметила, как вышел Самохин, как он стал возле нее. Услышала лишь его слова:
            - Я не сомневался, что вы придете. – Самохин был очень доволен, но Кате он показался странным.
            - Да, пришла. Вы же сами пригласили.
            - Помню, Катерина Сановна, давайте отойдем в сторонку, а то мы здесь на виду у моих коллег. Вдруг подумают еще чего. Мне от одной такой мысли уже неуютно.
            Они прошли метров тридцать и остановились под большим тополем.
            - Вы такая женщина красивая…- Самохин коснулся ее щеки. Катя отстранила его руку.
            - Когда я смогу увидеться с Володей?
            Самохин ее как будто не слышал и гнул свое:
            - Не понимаю, как ваш муж отважился совершить такое тяжкое преступление и оставить вас одну на такой длительный срок, который ему грозит.
            - Олег Дмитриевич, я прошу вас… Меня ваши комплименты ставят в неловкое положение.
            - Что именно вас смущает?
            - Ваша должность. Все-таки вы представитель власти, одеты в служебное… Я не привыкла.
            - Извините, - остыл Самохин, - я не сдержан. Работа такая.
            - А по-моему, прокурор наоборот должен контролировать свое поведение.
            - Юридически вы выразились не совсем правильно.
- Не важно. Мы ведь говорим не об этом. Я еще раз спрашиваю, когда я увижу мужа?
            - Хорошо. Раз вам так не терпится, я  скажу прямо: чтобы его увидеть, вы должны стать моей на одну ночь. Больше мне ничего не надо.
            Катя, постояв  с минуту огорошенная, размахнулась и влепила Самохину оплеуху.
            - Подонок, - вскрикнула Катя, - как ты смеешь?
            - По-моему, я прошу не много, - невозмутимо продолжал Самохин.
            - Да кто ты вообще такой, чтоб ставить мне условия? Видеть мужа – мое право, которое не тобой писано и не тебе им распоряжаться!
            - А это видела? – Самохин показал Кате машинописный лист с текстом в виде заявления. – Это обращение к Литвинову, но ты получишь его только после того, как выполнишь мою просьбу. Отказаться от моего предложения ты можешь, но тогда я сделаю жизнь твоего мужа в   изоляторе невыносимой, так что ты сама прибежишь ко мне за помощью, а он для себя на суде сам будет просить расстрела.
            - Негодяй!
            - А это уже оскорбление представителя власти, - угрожающе отметил Самохин, - я и против тебя дело заведу!
            - Давай, заводи! Это все, что ты только и умеешь – заводить дела да арестовывать без видимых причин! Ты творишь беззаконие, Самохин, ты и все, кто под тобой ходят! Боже мой, неужели ты и от других женщин, подвластных тебе, требуешь того же?
            - Требую, а как же? И требовал, и буду требовать! Но они, кто истинно знали, чего хотят, всегда отвечали согласием. Судя же по твоему агрессивному поведению - совсем, кстати, неадекватному на предложение, я допускаю возможность заключить, что ты к судьбе мужа равнодушна.
            Катя снова ударила подлеца: на этот раз сумочкой, собравшись с силами, по голове, подставив ему в то же время подножку. Самохин шлёпнулся в лужу, испачкал дорогое пальто. Катя толкнула ногой его в грудь и побежала без оглядки.
            Метров через сто она остановилась за углом дома и оттуда стала наблюдать за тем, что Самохин будет делать дальше. Но того уже и след простыл: он давно вылез из лужи и взял такси до дома.
Глава 9
Катя знала, что фактически совершила преступление, но последствия содеянного не пугали ее. Наоборот, ее даже прельщала возможность самой оказаться  в тюрьме: раз уж ей не дают видеться с мужем, который  в неволе находится по ложному обвинению, то она будет в том же месте, только за содеянное умышленно противоправное деяние.
            Дома она открыла шкаф, готовая к тому, что за ней придут и, возможно, сегодня, а значит, надо взять с собой какие-то вещи. И, выбирая их, она вдруг вспомнила, что ведь у Володи на смену там тоже ничего нет. От этой мысли Кате стало горько, она на всякий случай отобрала вещи и для него. А потом позвонила маме.
            - Мамочка, здравствуй, это я. Как твои дела, родная? Приятно слышать. Мамуля, ты не могла бы сейчас приехать ко мне? Я понимаю, что  уже поздно, но я боюсь сегодня ночевать одна. Я сделала кое-что нехорошее… Нет, мама, ты не пугайся, это не так страшно, просто случилась нехорошая история. Я просто одному властному человеку дала сдачи. Мам, я тебе потом все расскажу, договорились? Ну все, мам, жду.
            …Свой новый рабочий день прокурор ЮВАО начал в обычном расположении духа. Он приехал на работу на такси, персонал уже был на своих местах. Щукина увидела своего начальника в окошко.
            - Ой, девчата, гляньте: Самохин на такси прикатил! – защебетала Анастасия Викторовна. – Раньше он никогда не брал экипаж!
            Любопытная женская часть прокуратуры уставила в окно напудренные носы и откровенно подивилась, а кто-то спросил, что это с ним. Видеть начальника, приехавшего на такси, было непривычно.
            Путь к кабинету Олега Дмитриевича лежал как раз по тому самому коридору, откуда из окна за ним так иронически наблюдали. Проходя мимо, глава ведомства поздоровался, отдав дамам низкий полупоклон. И обратил внимание на их скученность:
            - А что это вы делаете все в одном месте? Меня высматриваете? – пошутил Олег Дмитриевич. – Это радует, спасибо. Настасья Викторовна, пригласи ко мне Пономарева.
            Когда следователь явился, Самохин строго приказал Щукиной, что его ни для кого нет.
            - Садись, Игорь Андреевич.
            Пономарев на мягком стуле придвинулся к столу шефа плотнее.
            - Почему-то у меня предчувствие, Дмитриевич, что речь у нас пойдет не о работе, - загадочно сказал следователь.
            - Правильно мыслишь, но лишь отчасти. Скажи мне, кто пахан в камере, где сидит Назаров?
            - Некий Валентин Габрусев, рецидивист с двенадцатилетним стажем, ожидающий суда за очередной грабёж, на прошлой неделе вышедший из тюремной больницы.
            - Ты не знаешь, как Габрусев относится к Назарову?
            - Понятия не имею. А зачем тебе это?
            Самохин полез в шкаф и снова водрузил на стол кожаный дипломат – тот самый, с баксами. Открыл.
            - Это все моя взятка, - объяснил Самохин и взял пачку валюты. – Здесь триста бумажек номиналом по одному доллару. Их надо как-то передать Габрусеву. Пусть Назарову, если ему в «Матросской тишине» хорошо живется, не станет жизни.
            - А если ему там плохо?
            - Тогда пусть Назаров признает свою вину – я  так хочу. Так и скажи  Габрусеву.
            Пономарев сначала опешил, а потом справедливо заметил:
- Дмитриевич, а зачем зеку столько денег? Да еще и в валюте? А если засекут при шмоне, изымут, учинят допрос?
- Я надеюсь, что такая сумма ему заодно и рот заткнет.
- А если нет?
- Если нет,  я тебя уволю. Назаров должен признать свою вину, потому что  тогда ему уже не отвертеться, ему конец. Только тогда он и получит адвоката, но по-прежнему не увидит своей жены. Дойдет до того, что дамочка сама ко мне прибежит и ради него же сама прыгнет ко мне в койку.
- Ах, вот оно что, вот чего ты хочешь! Ну,  в таком случае, флаг тебе в руки!
- Спасибо. Но я даю тебе ровно три дня, за которые ты должен купить Габрусева, иначе вылетишь с работы, как пробка. Ты меня понял?
Пономарев не испугался: он почему-то был уверен, что номер с зеком выгорит.
- Понял.
Глава 10
            - Ты Габрусев Валентин Алексеевич?
            - Ну, я. - Габрусев, мужик средних лет и почти двухметрового роста, рыжий, с тяжелым взглядом из-под густых бровей смотрел на Пономарева с настороженностью и подозрительностью, блестя зелено-серыми глазами и дымил сигаретой. При этом сидел, плотно вжавшись в стул, будто отстраняясь от неожиданного посетителя. – Че надо? – Валентин был недружелюбен.
            - Какие у вас отношения с Назаровым?
            - В смысле?
            - Назаров поступил в изолятор без тебя. А когда ты вернулся, как ты его встретил?
            - Обыкновенно. Я задал ему пару-тройку вопросов, он мне ответил.
            - И что дальше? Как ты его принял?
            - Принял. У меня своя территория,  у него своя. Если сиделец не нарушает нашего порядка, мы его не трогаем.
            - Значит, Назарова у вас не обижают, - догадался Пономарев, доставая прокурорские деньги.
            - Да что вы к нему привязались, в натуре? – Габрусев  уже начал возмущаться. – Нормальный он мужик.
            - Держи! – следователь бухнул перед зеком пачку «зеленых». – Здесь в сумме ровно триста; хватит тебе этого, чтобы Назарову в камере жизни не стало? Ты сможешь за эту сумму устроить то, о чем я тебя прошу?
            У Габрусева при виде стольких денег  глаза загорелись. Он расплылся в улыбке во весь рот с умеренно здоровыми зубами, сгреб деньги в кулак, распаковал пачку и начал перебирать желто-зеленые бумажки, как колоду карт.
            - Знаешь, мужик, я пахан, и мое дело пасти за порядком, а не допускать беспредела. Но ради этого, - Валентин потряс бумажками, - я готов установить другой порядок. Ты меня уговорил: я возьму баксы. Только у  меня их изымут при первом же шмоне, если я  их хорошенько не спрячу. А как это сделать, когда за нами всегда пасут? Мне терять нечего: свою «пятерку» за гоп-стоп  я получу и к этому готов, но вот тебе  я не завидую. Потому что когда меня начнут пытать, откуда столько бабла, я скажу. Для меня так будет лучше, а «капусты» я все равно потом больше не увижу. Просекаешь ситуацию?
            - Обо мне ты не кипишись, я не пропаду. А хочешь, я тебе побег справлю?
            У Валентина опять глаза загорелись.
            - Да, мужик, спалил ты сам себя по самые яйца. Но вижу я, что ты не гонишь. Так и быть:  в ближайшее же время житуха Банзая станет хуже собачьей, – зек спрятал деньги в штаны.
            На выходе из комнаты для свиданий, когда Пономарев спешно удалялся, Валентина защемил вертухай, пасший в глазок его уединение со следователем.
            - К стене: ноги на ширину плеч, руки за голову, - начальственно распорядился тюремщик и принялся пытать подследственного. И в штанах нащупал шуршащие бумажки, извлек.
            - Это что?
            - Лапа, - сразу же раскололся Габрусев. – Не изымай,  я дам половину тебе.
            - Зачем он тебе их передал?
            - Я должен для него кое-что сделать.
            - Что именно?
            - Затравить одного из тех, кто чалится со мной вместе.
            Тюремщик недолго подумал:
            - Даешь половину – это хорошо. А ну-ка, пошли со мной.
            Он завел Габрусева к себе в кабинет и там отсчитал ровно сто пятьдесят долларов. Затем отвел Вальку назад в камеру, а потом позвонил Пономареву для индивидуальной беседы.
            - Это Игорь Андреевич? Здравия желаю, вас беспокоит лейтенант внутренних дел Васюченко. Я работаю надзирателем в следственном изоляторе Матросская тишина и сегодня я следил за тем, как вы беседовали с подследственным Габрусевым и видел, что вы ему передали. За то, чтоб я не изъял у него деньги, Габрусев отдал половину мне, однако его работа стоит дороже и он может ее не выполнять, потому что теперь для исполнения заказа ему не хватает ста пятидесяти долларов. А мне за сохранение этой тайны не хватает двухсот. Полагаю, вы понимаете, о чем я?
            Молчание  в трубке смутило Васюченко.
            - Вам ясен мой намек? – переспросил он.
            - Да, я вас хорошо понял, лейтенант.
            - Отлично. В таком случае я вам даю ровно сорок восемь часов на то, чтобы раздобыть деньги для нас обоих, в противном случае я вынужден буду изъять  у зека всю валюту и принять необходимые меры. Какого характера – думаю, вы догадываетесь. – Васюченко бесцеремонно бросил трубку.
            От такого известия Самохин пришел в бешенство, заматерился крепко, застучал по столу кулаком.
            - Какого черта! У, скотина! Это же чистой воды шантаж! Может, мне и против него дело завести?
            - И что ты представишь в качестве позорящего сведения? – справедливо отметил Пономарев.
            - Такое сведение будет, Игореша, уж ты мне поверь, хотя на это и уйдет какое-то время. Пока же я глотку ему заткну.
 
 
 
Глава 11
Пришло время уходить на суд Василию Рыбакову. За то время, что в СИЗО находился Владимир Назаров, они правда сдружились и сейчас, расставаясь, крепко обнялись.
- Больше не свидимся, Володька, - прощался Василий, - прощай. Дадут мне за мой мешок картошки года три, но переведут на голимую зону, а как мне там будет – черт его знает. Здесь хоть ты человеком был, Борька, даже наш пахан.
- Вась, ты, главное,  не кисни, нас же так учили?
- А ты не переживай, Володя, главное, не переживай, - наставлял Василий. –Даст бог, все обойдется и тебя отпустят.
- Рыбаков, скоро ты там? – прогремел  в дверях вертухай. – Конвой заждался, давай на выход!
-  Бог с тобой, - пожелал другу Владимир. – Удачи и ни пуха тебе!
- К черту, - ответил тот и  в последний раз пожал другу руку. Затем, раскланявшись на все четыре стороны, сказал: «Прощайте, братья», и пошел  к дверям.
После обеда Владимир ощутил, как не хватает в камере Василия. Камера, лишившись всего одного своего обитальца, словно опустела на целое поколение.
А вечером Банзая сильно избили. Начал экзекуцию сам пахан Габрусев.
Владимир лежал на шконке и читал книгу, которую ему на прощание подарил Вася, когда почувствовал, что кто-то стал у него над головой. Скосив глаза на возникшую фигуру и увидев перед собой Габрусева, он, весь в напряжении, мгновенно вскочил, книгу отложил. Валентин одобрительно кивнул, не проронив, однако, ни слова и одним кулаком ударил Банзая в солнечное сплетение, вторым – в челюсть. Удар под ребра пришелся на момент вдоха, поэтому, вмиг отключившись, удара в лицо Владимир уже не почувствовал. Бессознательного, Габрусев оттащил его на территорию рецидивистов и плеснул ему на лицо воды, чем и привел в чувство. Едва приоткрыв глаза, Владимир ощутил во рту солоноватый привкус крови. Тогда Лелик, не дав ему до конца опомниться, по приказу Габрусева схватил Банзая под мышки и встряхнул. Продолжая держать в охапке, поставил на ноги. Габрусев же, четко отработанным еще когда-то в школьные годы приемом каратэ, сначала впечатал Назарову ногу  в живот – тот от боли крякнул, затем сразу же рубанул по переносице. Обмякнув, Владимир беспомощно повис на руках Лелика, а тот уронил его на цементный пол.
На этот раз Владимир пробыл без сознания продолжительное время. Кровоточащий нос оставлял на полу предательские красные капельки. Он еще пребывал в беспамятстве, когда подошло время обыска, и тяжелые двери камер загремели по всему коридору, впуская контролеров. Пахан и его сподвижник наспех задвинули избитого сокамерника под кровать в самый угол, в темноту и холод, и приготовились подвергнуть себя шмону.
- Выходите наружу по одному, - дал строгую команду контролер с незавидным прозвищем Порхатый.
Выходивших ставили к стене, ноги – на ширине плеч и облапывали до самых пят. Когда все зеки были проверены, Порхатый со своим напарником принялись переворачивать шконки и матрасы. И изъяли добрый десяток заточек и другие колюще-режущие предметы, принадлежавшие в основном тем, кто жил  у окна. У них же изъяли карты, а вот наркотиков не нашли, зато заметили на полу пятна крови. Подследственных тут же рассадили по местам и учинили им допрос.
- Что здесь было? – начал Порхатый. – Потасовка? Кого били?
Ответом было тягостное молчание. Тогда напарник Порхатого прибегнул к хитрости.
- Значит, так, - сказал он, - не признаетесь – не надо. Сейчас будем проверять пофамильно. Чью фамилию называем, тот выходит вперед, - контролер достал из кармана лист бумаги, развернул. Это был список подследственных данной камеры. Началась перекличка.
Когда дошла очередь до Назарова и его фамилия была громко названа, Владимир неожиданно подал голос, однако, странный:
- Я здесь!
Все в удивлении обернулись на голос. Владимир за время обыска пришёл  в себя и выполз из-под шконки. Однако лицо  у него было побитым, что не могло остаться незамеченным.
- Так это тебя били, - понял помощник Порхатого. – За что?
- За дело, - догадался ответить Владимир, хотя и грубо. – Сам виноват.
- Ну, смотри, - согласился администратор и пошел на выход. Его напарник прочитал подследственным тираду нравоучений и тоже удалился.
Габрусев шагнул к Назарову. Что и говорить, пахан был очень доволен ответом Банзая. Он даже искренне похвалил его.
- Однако, - продолжал Валик, - это только начало. Видишь ли, Банзай, - пахан закурил, - все мы тут ни за что паримся, никто из нас ничего не делал, никто ни в чем не виноват. Но все признались. Следаку признались, сечешь? Потому что это для нас самих же полезно: на суде зачтется. Только ты один упираешься, чем противостоишь моему порядку, который  я здесь держу. Короче, если ты не признаешь перед законом своей вины, будешь впредь жить только так. И до той поры, пока не признаешься, другого житья тебе не видать.
После Рыбакова хорошим другом Владимира остался только Борис Тимофеев. Он-то и навел Назарова на мысль, что кто-то их пахана, похоже, купил. Потихоньку Борис шепнул другу:
- Купили, как есть, иначе с чего бы он вдруг с тобой резко? Это даже не  в его правилах…
Глава 12
Ближайший месяц Владимир провел в больнице: у него оказался перелом переносицы. Вышел он оттуда перед самым Новым годом. Вот только в заведениях тюремного типа никаких праздников не бывает.
Когда он вернулся в камеру, там его будто бы не заметили. Лишь Борис Тимофеев обратил на него внимание, для остальных же Банзай что был, что его не было – все одно.
За прошедший месяц увели на суд и Лелика. Борис рассказывал, что Габрусев без него первое время очень скучал, но уж слишком большим человеком был здесь Валентин, чтобы грустить. Ему вешать нос никак не приходилось. Лелик ушел, зато пришли трое новых арестантов и их надо было принимать.
Владимир вернулся в пятницу. После обеда он прилег на шконку, расслабился. Тем временем по тюремной почте с верхнего этажа изолятора Габрусеву были спущены завёрнутые в газету карты. Пахан тут же уселся в них играть. Играл со своим другим подручным, занявшим место Лелика.
А назавтра была суббота, банный день. И случилось так, что Банзай и Лазарь столкнулись в душе чуть ли не лоб в лоб. У Владимира давно назрела к пахану просьба, но он никак не решался обратиться с ней, а сейчас попробовал.
- Лазарь, робко подошел он, - можно  у тебя спросить?
- Валяй: спрашивай, но помни: впредь никогда и ни у кого ничего не проси. Просто отними и пусть просят  у тебя. Что ты хотел?
- Ты хорошо знаком  с тюремным телеграфом. Не мог бы ты написать письмо моей жене?
- Это просьба, Банзай, - Габрусев посуровел. – Ну, на первый раз я тебе ее спущу, однако в дальнейшем следуй заповеди: не проси. Что дальше?
- Мне запрещают писать домой, но я почему-то думаю, что через телеграф его можно будет отправить. Я тебе продиктую.
- Я понял. С тебя – пачка чая.
- Ты ее получишь.
- А где ты ее возьмешь?
Габрусев спросил это потому, что видел: Банзай никаких передач никогда не получает, у него даже нет одежды на смену. Он живет, как отшельник, в здешнем обществе он – как пустынник, и это было, пожалуй, главной причиной, почему его здесь не трогали: он не представлял для сидельцев никакого интереса, с него нечего было спрашивать. Прочь от себя его не гнали, но и дружить с ним особо желающих не было. Только те, кто сами были на него чем-то похожи: мужички простые и не шумные, вроде Рыбакова или Тимофеева. Словом, Катя его точно забыла.
- Тогда – чай вперед, - выставил свое условие Валентин.
- Подожди до вечера.
На самом деле Владимир понятия не имел, где он возьмет чай, но его выручил Борис.
- Лазарь может спустить тебе чай сегодня, - пояснил он, - но ты будешь должен ему завтра. И уже не одну пачку, а две. Один день у него равен одной пачке. Просрочишь долг на неделю – останешься должен семь пачек. Так что, - Борис щедро протянул другу пачку ароматного индийского чая, - бери и отдай Лазарю, а то будешь в долгах очень долго и много.
Габрусеву было до фонаря, где Банзай взял чай: главное, получить его. Однако письмо писать он отказался, сославшись на то, что Назаров и сам может это сделать, он же только отправит. И еще сказал, что Владимир, конечно, должен отдать ему письмо.
Когда письмо любимой жене было готово, Валентин спрятал его у себя и сказал:
- Отправлю только после того, как ты признаешься в возложенном на тебя обвинении.
 
Вечером в их камеру подселили нового жильца. Им был тридцатилетний миловидный парень с ясными глазами и пушистой шевелюрой. По фамилии Архипов. Судя по тому, как робко он топтался у «кормушки» со своим тюком постельного, он был, видимо, верным первоходкой.
- Здравствуйте, - со страхом произнес он.
Со всех сторон раздались разные приветствия. Один зек смотрел на новичка с особым интересом, но никто не подвинулся, чтобы уступить ему место.
Тогда из своего угла вылез Габрусев. Он живо пробрался через узенький межкроватный проход и приблизился к новоприбывшему почти впритык. Друг от друга их теперь отделяло лишь небольшое расстояние. Валентин по-хозяйски скрестил руки в локтях.
- Ты с каким багажом сюда?
- Что? – тихо переспросил Архипов. – Я, извините, не понял.
- Статья какая, спрашиваю?
Статья была за изнасилование.
Камера загудела, как стая воронья, на тридцать голосов.
- А ну, заткнулись все! – гаркнул пахан. – Не мешайте базару.
Мгновенно стало тихо.
- Кого снасильничал? – продолжал допрос Валик.
- Девочку восьми лет, - послушно ответил новичок.
Габрусев даже в лице переменился.
- «Петушить» гада! – отдал распоряжение пахан.
Архипов попятился, но его схватили, заломили руки, поставили возле «параши» «ласточкой» и спустили штаны. Рот заткнули вонючей портянкой…
Сам Габрусев участия в действе не принимал, только наблюдал за происходящем со стороны и ликовал. И позвал к себе Назарова:
- Банзай, хиляй ко мне!
Владимир подошел.
- Садись, - Валентин указал на место рядом с собой. – Теперь паси туда, - кивнул он на «парашу». – Нравится?
Как бы ни ответил Владимир, его все равно можно было определить на место того, над кем сейчас издевались. Ибо если тебе нравится, приспособят попробовать, а если нет – значит, ты не вместе со всеми, тебе жалко «пидора», ты против всех, а потому запросто можно последовать туда же. И потому он промолчал.
- Вот, - подвёл итог Лазарь, - теперь хоть будет свой голимый «петушок». А ты, Банзай, запоминай: если продолжишь отрицать обвинение, которое тебе вешают, окажешься на его месте. Если не хочешь, то кончай упрямиться.
- Я признаюсь, Лазарь, век воли не видать, - пообещал Владимир.
- Падлой будешь?
- Буду. Пусть Пономарев является.
 
Глава 13
Он явился только на следующей неделе. Назарова вывели к нему, Игорь Андреевич поздоровался с подследственным и спросил, как его здоровье.
- С чего вдруг такой вопрос?- удивился Владимир.
- Разве я не могу поинтересоваться здоровьем своего подследственного? Я знаю, что вы были в здешней больнице.
- А откуда вы это знаете, можно спросить? – Владимир не доверял Пономареву.
- Я приходил пару недель назад, хотел допросить, а мне сказали, что с вами.
- Да, я был в больнице. Меня сильно избили здесь, сломали переносицу. Но теперь со мной уже все хорошо.
- Вот и отлично. Перейдем теперь  к делу, Владимир Сергеевич. В вашем деле открылись новые обстоятельства. Нашлась одна свидетельница, которая подтвердила, что видела вас на месте преступления, - Пономарев показал ему фотоснимок с изображением женщины. – Скажите, Владимир Сергеевич, вам знакома сия гражданка?
- Не буду отрицать: да.  Я знаю ее. Она живет со мною в соседнем подъезде. Ее еще Татьяной зовут.
- Да, верно, Татьяна Андреевна Левашова,- речь Пономарева стала более оживленной. – Так вот она подтвердила, что в вечер убийства на месте преступления видела именно вас.
- А каким образом она это подтвердила?
- Она сама пришла в прокуратуру.
- Ах, да. – Владимиру слабо верилось в слова Пономарева. – Мне ясен ход ваших мыслей, господин следователь. Вы хотите получить мое признание. Что ж, вы его получите. Я подпишу признательные показания и сознаюсь в преступлении, которого на самом деле не совершал, о чем вы знаете не хуже меня. Но это я сделаю только затем, что на суде потом зачтется. Давайте бумагу.
- Ошибаетесь, Владимир Сергеевич: для меня ваша вина очевидна, - Пономарев не спешил давать ему бумагу.
- Тем более. Я напишу явку с повинной, дайте только где писать.
- Пожалуйста. – Следователь, наконец, положил перед ним лист и ручку.
- Отлично. Как, вы говорите, фамилия убитого?
- Михалевич.
- Замечательно, так и напишем: «…сознаюсь добровольно в убийстве гр-на Михалевича 15 октября 2001 года…» Далее я излагаю подробности того, чего на самом деле не знаю, но все обстоятельно и по делу. Уж потерпите чуток, Игорь Андреевич.
Написав, Владимир протянул Пономареву лист.
- Изволите посмотреть?
- Нет, не буду. Я вам и так верю.
- Тогда дайте мне расписку в том, что я сознался.
- Это еще зачем?
- Так велел мне наш пахан. Он сказал принести ему расписку в подтверждение того, что я сознался.
Получив на руки расписку, Владимир попросил разрешения написать письмо жене и чтобы Пономарев пронес его за ворота изолятора, а потом отправил по адресу.
- Хорошо, я сделаю это, - согласился Пономарев. – Но скажите, кто  у вас пахан?
Вопрос Пономарева показался Назарову странным, но он ответил.
- А вам зачем это? Валька Габрусев, он же здесь Лазарь. Парень из Подмосковья сам. Над ним после Нового года суд ожидается.
…Вернувшись в камеру, Владимир в изнеможении опустился на шконку и закрылся руками.
- Сознался все-таки? – догадался Тимофеев.
Назаров кивнул.
- Это трудно было, я представляю, - сочувственно произнес друг.  – Когда хоть виноват, когда сам знаешь, что натворил, оно хотя бы не так обидно. А то – ни причем и, на тебе, целое убийство на себя берёшь.
Борис резко умолк, потому что подошел Габрусев.
- На. – Владимир лишь глянул на пахана и сразу же отвел глаза, сунув тому в руку маленький квадратик. Валентин взял бумажку, развернул, прочитал. Удовлетворённо хмыкнул, но сказал туманно:
- Значит, теперь  ты беспредельщик. – И плавно поплелся в свой угол. Следом по воздуху бросил письмо Владимира к Кате.
- Забирай свою «телегу», я беспредел не уважаю.
 
Прокурор Самохин держал в руках лист с показаниями Назарова и не верил своим глазам:
- Мы сделали это! У нас получилось! Игореша, с меня бутылка коньяка! – Самохин крепко пожал Пономареву руку.
- Что известно об их пахане?
- Габрусеве? А что тебя интересует?
- Габрусев не мой надзор. Кто его ведет?
- Габрусев сам из Подмосковья – так сказал Назаров. Область.
Пыл Самохина немедленно угас.
- Жалко, это очень жалко. Здесь я ничего не могу сделать, а хотел выпустить парня на свободу. Областная прокуратура – не мое ведомство. Ну ладно.
- Дмитриевич, а что  с этим делать? – Пономарев показал письмо Назарова к жене.
- А что это?
- Да Назаров своей бабе здесь целый роман накатал на тему того, как ему там хреново живется. Отправить попросил. Выкинуть?
- Дай-ка сюда. – Самохин взял письмо и углубился в чтение. Потом опять воскликнул:
- Нет, зачем же выбрасывать? Он просил отправить – отправь. Это не письмо, Игорек, это бомба! Когда Катька получит  это письмо, она сама прибежит ко мне и будет умолять о свидании с мужем. Теперь у нее нет выхода и она пойдёт на все!
Глава 14
Катя получила письмо на следующий день. Прочитав, что пишет муж, она горько заплакала. Володя хотел ее видеть. А она не может  к нему прийти, потому что закон не позволяет, и разрешить этот вопрос можно только через прокурора, под чьим надзором ведётся уголовное дело. Но к прокурору их округа Катя уже обращалась. «Вы должны стать моей на одну ночь», - эти слова всплыли в ее памяти сию же секунду, как только она вспомнила о Самохине. А вместе с ними вся ненависть и все отвращение, которые поселились в ней к этому человеку с того самого дня.
Однако что же делать? Володю необходимо не просто увидеть, ему бы надо передать вещей на смену и передачу. Господи, как же она запустила его за два месяца заключения! Она забыла о самом главном, что возможно и доступно, какой ужас!
Ночью она почти не спала. Лишь на какое-то время ей удавалось вздремнуть, и тогда перед ее глазами вставали лица мужа и Самохина, они попеременно менялись то с добрых на злые, то с грустных на веселые. Ей даже приснился Самохин, нагло смеющийся и манивший ее  к себе.
Катя вскочила, как полоумная. Душу переполнял страх, на лбу выступил пот. Ей было страшно, необычайно страшно и казалось, что вот-вот должно произойти что-то ужасное.
На работу Катя пошла с тяжелым чувством и взяла за свой счет недельный отпуск. Три дня она была сама себе чужая. Несколько раз перечитывала письмо мужа и видела для себя все приближающуюся неизбежность. Она увидит Володю, она так решила. Ее преследует чувство брезгливости, но она найдет в себе силы преодолеть его, она справится. Телефонный звонок, раздавшийся средь бела дня, ее и напугал и немного отвлек. Нервы ее были настолько взбудоражены, что она сначала не хотела подходить к аппарату, но тот продолжал противно пищать. Человек ошибся номером. Одновременно Кате стало легче, что это не Самохин. Но она не знала, что Самохин бы теперь звонить не стал, так как он свое дело сделал, теперь очередь была за ней. Он просто ждал. И дождался, паразит: прослушав извинение звонившего, Катя не положила трубку, а дрожащими пальцами набрала номер прокуратуры, попросила Олега Дмитриевича. А услышав его голос, выговорила на одном дыхании, не отдавая отчета своим словам:
- Если твое предложение еще в силе, то я  согласна.
И больше сказать она ничего не смогла: нервно бросив трубку, она опять заплакала, кляня и эту жизнь, и ее хозяев. «Чтоб ты провалился, - стояли в ушах у нее горячие слова, - чтоб ты не доехал, негодяй!»
До вечера она пробыла в таком состоянии, как будто ее усадили на электрический стул. Она совсем не чувствовала голода и не замечала, что вокруг нее беспорядок: квартира уже месяц не убиралась. Сор и пыль ей давно уже стали казаться обыденностью. И хотя сама Катя вовсе не любила хаос, но без мужа для нее время словно бы остановилось. «Черт с ним, со всем этим, - в конце концов решила Катя, - для такого сойдет и грязь. К тому же он явится сюда не за тем, чтобы посмотреть, как  я живу».
Дверь стояла на предохранителе, поэтому Самохин мог легко войти. Одет он был в гражданскую одежду. Катя сидела в спальне на кровати, полностью безучастная  к происходящему. Она не пошевелилась и тогда, когда Самохин подошёл  к ней ближе и поцеловал. Она прикрыла глаза, чтобы его не видеть. Самохин сел с ней рядом, обнял за талию, потеребил за ушком, потом волосы. С каждым его движением в Кате все больше и больше накипало чувство отвращения, она морщилась, но не сопротивлялась. Самохин же, приняв ее беззащитное поведение за ее доступность и разрешение делать все, что угодно, с жадностью полез Кате под кофточку…
Катя не помнила, как он овладел ею. Она чувствовала его движения и сознавала, что с ней делают, но не те чувства переполняли ее. Самохин же делал с ней, что хотел. И все происходило на той самой постели, где еще два месяца назад Катя спала с мужем.
Получив, наконец, удовлетворение своей животной страсти, Самохин по-английски ушел. Пока он собирался, Катя в неприличной позе продолжала недвижимо лежать на кровати, растоптанная и униженная. Она чувствовала себя проституткой, с которой позабавились, а теперь уходят, только денег не заплатили. Это чувство давило на нее все сильнее. Когда же дверь за Самохиным закрылась, Катя немедленно ринулась в ванную.
Под душем она стояла долго, смывая с себя всю недавнюю грязь одних только касаний Самохина, не говоря уж о большем. Катя хотела очиститься. Она ненавидела теперь уже себя за то, что сотворила, испытывала к себе отвращение, брезговала собой и своим телом, а оно  у нее было и вправду красиво. Катя боялась даже, чтобы не увидеть в зеркале своего лица.
Наложить на себя руки. Такая мысль посетила Катю, но  у нее не хватило духа исполнить ее; а потом Катя подумала о том, ради кого она только что была прокурорской подстилкой. Но даже это «ради кого-то» не оправдывало ее: во-первых, сам такой шаг был выше Кати, а во-вторых, трудно сказать, как Володя отнесется к ее поступку. Оставаться же  в этой квартире, где все напоминало о Володе, и спать на кровати, где произошла гнусность, Катя больше не могла и утром подала объявление о размене квартиры на равноценную. И уже в конце недели перебралась жить на Волгоградский проспект.
 
Глава 15
Через два дня Катя получила письменное уведомление из прокуратуры ЮВАО за подписью Самохина о том, что им с Владимиром разрешено трехчасовое краткосрочное свидание в любой день недели.
Но после измены Кате видеть мужа уже не хотелось. Ей становилось стыдно, когда она представляла себе, что будет смотреть мужу в глаза; муки совести не давали ей покоя ни днем, ни ночью. В то же время разрешение на свидание обошлось ей дорого… Катя решила пойти. Может быть, это в первый и последний раз.
Едва Владимир увидел ее, ему показалось, что сердце у него из груди выскочит – так сильно оно от радости колотилось! Да и она сама, увидев мужа, как-то легко забыла о том, чего ей  стоила эта встреча. Они бросились друг другу в жаркие объятья.
- Володенька, любимый мой!
- Катюша, милая! Как я по тебе скучал!
- Как так получилось, Володя? Я ничего не знаю, мне ни о чем не сообщают, я живу  в неведении. В чем тебя обвиняют? Ты же не виноват…
- Я признал свою вину, Катенька. Меня заставили. Прости, но я теперь убийца. – Они оба, наконец, сели.
- Заставили? – Катя испугалась и изменилась в лице. – Каким образом?
- Это долго рассказывать.
- Я читала твое письмо. Это правда, что ты написал? Тебя правда били, ты был в больнице?
- Да, Катя, это все правда, так все и было. Так меня и вынудили сознаться.
- А как ты теперь?
- Лучше. С твоим приходом еще больше полегчало.
- А что это был за человек, которого ты нашел убитым?
- Катюш, я и сам мало что знаю, мне всех обстоятельств не говорят. Я только, как увидел его, принял его за нашего Виноградова – ну, дворника из третьего подъезда.  На нем была такая же телогрейка, как у Виноградова, трико, тапочки домашние. Тапочки и навели меня на мысль, что это кто-то свой лежит.
- У тебя адвокат-то есть?
- Нет.
- Как нет?
- Мой следователь обещал предоставить мне защиту, и скоро, но пока я что-то результата не вижу. Он мог мне и наврать, но я все его условия выполнил. Боже, Катюша, как мне это надоело, как я устал! Мне кажется, что мое дело нисколько не продвинулось вперед, что оно вообще не расследуется. Мне страшно подумать, что будет дальше.
Жена нежно погладила мужа по голове, на лице Кати можно было прочесть жалость и сострадание. Она будто просила мужа потерпеть еще немного и в то же время про себя задавалась вопросом: а что дальше? Что потом, когда кончится это «немного»?
- Володенька…- прошептала Катя.
Он вдруг посмотрел на нее пристально и как-то подозрительно странно, а затем твердо спросил:
- Катя, а как ты сюда попала – в СИЗО, ведь нам так долго не давали увидеться. Говорят, будто бы нельзя.
Она вздрогнула.
- Володенька, прошу тебя, не будем об этом.  Я пришла и все, разве это не главное.
Но Владимир чувствовал, что дело тут дурно пахнет.
- Дай бог, чтобы  я ошибался в своих подозрениях, - отстранился он от Кати.
Катя насторожилась:
- Ты что-то подозреваешь? Что, дорогой?
- Ладно, Катюша, давай не будем. Оставим эту тему. – Голос Владимира переменился, интонация повысилась. На самом деле тема была ему интересна, просто он боялся правды. Само поведение жены последние несколько минут смущало его. Он не сводил с Кати глаз и заметил, что губы у нее дрогнули. Но больше не спросил ничего.
Она сама под напряжённым, давящим взглядом мужа призналась:
- Хорошо, Володенька,  я не буду от тебя скрывать. Тем более раз ты сам догадываешься.
- Не надо, Катенька, не продолжай, - оборвал он.
- Раз уж  я начала, я  докончу.
- Ты мне скажи только одно, - глаза Владимира вспыхнули, - с кем ты пошла на такое дело? Катюша, пожалуйста, не молчи! Или я грубо ошибся в тебе, а ты не способна… Катя, ответь мне!
Настойчивость мужа пугала Катю еще больше.
- Катя, с кем?
Она посмотрела на него виновато:
- С Самохиным. – И заплакала.
О нет, только не это! Владимир лучше предпочел бы, раз уж на то пошло, чтоб жена изменила ему хоть с самим чертом, только не с Самохиным. Но Владимир знал, какова во всем этом роль прокурора. Муж не хотел верить своим ушам. Он встал и отвернулся.
- С Самохиным, - повторил он полушепотом. – Господи, да лучше б с дьяволом.
- Прости, Володя. Я решилась на такой шаг только после твоего письма. Я посчитала обязательным увидеть тебя.
- Теперь я прояснил ситуацию, - сам себе сказал Назаров. – И хотя от тебя, Катюша, я такого не ожидал, я все же понял, зачем меня вообще упрятали сюда и зачем добивались моего признания. Ты сказала, решилась после письма. Да, письмо… Оно было очень честным. И я передал его Пономареву. А Пономарев, видимо… Боже, сколько грязи! А Вальку купили, конечно. – Владимир опять переменил интонацию. – Нет, Катерина,  я так не согласен. Если ты обрекаешь себя на такие жертвы, лучше нам не видеться. Я не хочу, чтоб наши свидания доставались нам такой ценой. Нельзя – значит, нельзя, и плевать на все!
- Ты больше не желаешь меня видеть?
- Я не хочу, чтоб ты торговала собой, будто шлюха. И только не с Самохиным! Игра не стоит свеч, уж поверь мне.
- Тебе здесь плохо, Володя!
- В таком месте хорошо не бывает. Но я уже привык. Меня не трогают – это главное. Ты мне только одежду на смену передай – вот что нужно.
- Я принесла. – Катя, до этого не смевшая после признания взглянуть на мужа, сейчас, обнадеженная, сделала движение подойти  к нему, но Владимир отошел  в сторону, точно брезгуя ею.
- Я пойду тогда, Володенька.
- Ты всегда будешь со мной, Катюша, я тебя не забуду. Но не надо ко мне больше приходить. Пусть я  лучше сяду, пусть умру в этих стенах, но ты себя береги. Уважай себя, Катя! И прощай! – муж поцеловал жену в губы.
Заем его увел конвой, ее проводили.
 
Часть вторая
Глава 16
Новый, 2002-й, год Катя встречала у мамы. А вернувшись  домой, она забрала из почтового ящика свежий номер газеты и едва успела сварить кофе, когда  в дверь позвонили. Посмотрев в «глазок», Катя узрела на площадке силуэт незнакомой женщины.
- Кто там? – осторожно спросила Катя. Вообще, после того случая с Самохиным, когда Катя ему с отвращением и брезгливостью отдалась, она стала подозрительна и осторожна.
- Вы меня не знаете, - ответил голос за дверью. – Я к вам от вашего мужа пришла.
Катя открыла. На пороге стояла очаровательная круглолицая женщина, румяная и в снегу, одетая в каракулевую шубку.
- Вы Екатерина Александровна? – улыбнулась она.
- Да, это я. А вы кто, позвольте?
- С Новым годом вас! Я адвокат вашего мужа, Евгения Николаевна Сашина; здравствуйте! – гостья протянула руку.
- Здравствуйте! – Катя пожала руку. - Очень приятно. Вас также с Новым годом. Проходите.
- Спасибо. – Гостья шагнула в квартиру. Она была невысокого роста с крикливо крашенными в бордо волосами.
Усадив гостью в уютное кресло, Катя предложила ей кофе. Но ответ на предложение был странный:
- Спасибо за кофе, Екатерина Александровна, но сейчас я бы с удовольствием выпила вина. Я – вот, принесла, - она достала из сумочки бутылку. – Не сочтите, ради бога, за навязчивость.
- Вы меня, по правде сказать, смутили… Евгения Николаевна, так?
- Можно просто Евгения.
- А как вы меня нашли? Я ведь переехала…
- Это было нетрудно. Я пришла по вашему старому адресу, а мне новые жильцы  сказали, где вас можно найти.
- Да, верно. Ну, вы посидите, а я сейчас принесу вина.
«Странная она какая-то, - опять подозрительно подумала Катя. – Уж не подставная ли? Интересно, кто ее нанял?»
Катя вернулась за бокалами. Сашина примерно сидела в кресле, вытянув вперед ноги; Катя подмигнула ей, что все хорошо.
- Ничего, ничего. Мне не скучно.
- Для хорошего разговора нужен ведь и хороший стол.
- О, нет, об этом не беспокойтесь, Катерина Александровна. На самом деле я очень простая, просто беспардонность – моя дурная привычка. Не обращайте внимания.
Катя вышла и через минуту явилась снова, держа в каждой руке по бокалу.
- Прошу вас.
- Спасибо большое. – Сашина пригубила бокал. – Ну, за Новый год. И сразу давайте перейдем к делу, Катерина Александровна.
- Если вы – просто Евгения, то я – просто Катя.
- Договорились. Итак, Катя, с нового года я защищаю интересы вашего мужа. С Володей  я пока не успела увидеться, но хорошо ознакомилась с материалами его дела. Скажу вам честно: оно очень и очень скудное. Составляет всего лишь один том. Фактически, дело стоит.
- Евгения, а кто вас допустил к Володе?
- Я вас не совсем понимаю, извините…
- Кто предоставил Володе защитника?
- Самохин Олег Дмитриевич.
- Понятно. Но, насколько мне известно, труд адвоката должен оплачивать клиент…
Сашина обиделась: Назарова восприняла ее, похоже, с недоверием. А ответа на этот вопрос Евгения Николаевна избегала.
- Катя, за оплату моего труда  я прошу вас  беспокоиться меньше всего. Я хочу, во-первых, помочь вашему мужу, во-вторых, вывести на чистую воду Самохина. Изобличить его. Я знаю Олега Дмитриевича с тех самых пор, как он стал прокурором округа, и мне известны о нем такие вещи, о которых вы, может быть, не подозреваете. Так что моя работа не напрасна вдвойне.
- Хорошо, пусть будет так. Если я вас обидела – извините.
- Забудем об этом. Но я отошла от темы. Я не сказала главного:  я добьюсь, чтобы Володе была изменена мера пресечения. Я уже хлопотала об этом с Самохиным, он пока отказался, но это только пока, поверьте мне. Я свое дело знаю.
- Олег Дмитриевич объяснил причину своего отказа?
- Он сослался на то, что ваш муж будто бы периодически нарушает режим содержания в изоляторе, вступает в пререкания с администрацией и прочее-прочее – все, что может характеризовать Владимира отрицательно. И, основываясь на таком якобы поведении вашего мужа, Самохин грозился пришпилить ему еще одну статью.
- И как вы на это смотрите?
- На что? На угрозу? – Сашина отмахнулась. – Дорогая Катерина, мне не привыкать. Я от Самохина всегда ожидаю чего угодно.
- А вы верите, что мой Володя и правда ведет себя отрицательно?
- Нет, однако обратное доказать тоже не могу.
- Вы упомянули, Женечка, что вам о Самохине известны какие-то вещи. А вы можете сказать, что это такое? Честное слово, я никому не скажу.
- Ну… Он женат был два раза, у него двое детей от разных браков, но с детьми он отношений не поддерживает.  Дочь – школьница, на нее, правда, платит алименты. Сыну двадцать два года, непутевый парень. В шестнадцать лет он был осужден за наркотики, но Самохин ничем ему не помог, никак не посодействовал, потому что на детей ему плевать. Сейчас его сын уже на свободе, но нигде не работает, так Самохин вообще отвернулся от него. По слухам в нашем окружении, обе жены его бросили, а хорошего мужа жена не бросит, как известно.
- И что же в этом особенного? – Катя удивилась.
- Подонок он редкостный. На суде всегда требует наказания по максимуму, очень часто бывает не согласен с приговором и выносит свой протест на приговор. Подсудимые боятся Самохина и ненавидят его. В нашей адвокатской конторе о нем разные слухи бродят.
- Женя, вы чего-то не договариваете…
Вместо ответа Сашина заспешила уходить.
- Извините, Катя, но мне уже пора. За выходные я должна глубже разобраться в Володином деле, чтобы  в понедельник навестить его в изоляторе. Вот мой телефон, - Сашина протянула Кате бумажку с цифрами. – Если понадоблюсь – не стесняйтесь, звоните мне в любое время дня и ночи. Рада была с вами познакомиться.
- Спасибо, я с вами тоже. И должна сказать, что за три рабочих дня нового года вы успели многое.
- Такая моя работа. До свиданья.
Глава 17
Катя спустилась с крыльца своей работы и пошла на остановку, чтобы ехать домой, когда услышала позади себя знакомый голос:
- Катюша!
Она обернулась: из темноты к ней шагал Самохин.
- Черт возьми!- заругалась Катя. - Никогда бы не подумала, что встречу тебя на своем пути. Сколько лет хожу этой дорогой… - Она запнулась. – Ты что здесь делаешь?
- Тебя встречаю.
- Как ты узнал, где я работаю?
- Не забывай, в каком ведомстве работаю я. В ведомстве, задачей которого и является поиск, раскрытие, поимка… В общем, это неважно, как я узнал.
- Ладно, что ты хочешь?
- Позволь взять такси и доставить тебя до дома.
- А если не позволю?
- Тогда пойдём пройдемся. Я хочу поговорить с тобой.
- О чем?
- Пойдем?
- Пошли. Только ты до меня даже не касайся, иди рядом.
 - Как скажешь. Твое желание для меня – закон.
- Уголовный или гражданский? – Катя усмехнулась. – Да и знаешь ли ты вообще, что такое закон?
- Только не надо иронизировать, Катюша. Я пришел за тобой всерьёз.
- А почему ты сам не на работе?
- Я уже отработал. У меня в первой половине дня был суд, а потом я решил встретить тебя и наводил справки. Ты, оказывается, на другую квартиру переехала…
- Ты уже и это знаешь… - Катя обратила внимание на форму одежды Самохина. Он был в служебном мундире.
- Олег, на будущее запомни: во внерабочее время чтобы я тебя  в мундире не видела. Я ведь однажды уже просила тебя…
- А кто нас видит  в темноте?
- Это не важно. Я неуютно себя чувствую.
- Хорошо, больше не увидишь. Даю слово.
Катя поразилась:
- Как странно, общаемся с тобой будто старые друзья-приятели. А ведь всего один раз только переспали, с тех пор больше даже не виделись. Да, что ни говори, а общая постель – вещь сильная: всего один раз провел там с незнакомым человеком и уже имеешь право называть его на «ты».
- Хотите повторить?
- Не смей! – Катя приготовилась ударить Самохина.
- Второй уже раз ты на меня руку поднимаешь, а я ведь могу за это и привлечь, - предупредил Самохин.
- Ты не при исполнении.
- Насилие над кем бы то ни было, Катерина Александровна, есть правонарушение.
Они вышли в какой-то дворик. Увидев скамейку, Самохин предложил присесть. Катя согласилась.
- Что это за адвокатесса, которую ты нанял защищать Володю?
- Чем тебе не понравилась Евгения Николаевна? Она очень хороший защитник,  у нее солидный опыт, хотя ей всего тридцать два. Я знаю ее уже десять лет и всегда был ею доволен.
- Из каких средств будет оплачена ее работа?
- Я ей заплачу. Но после того, как она сделает свое дело.
Катя нахмурилась:
- Почему-то мне кажется, что ей придется заработать деньги другим способом…
- Да, ты права, - не стал отрицать Самохин, - ей именно придется, потому что ее работа требует помогать людям и защищать их, даже если они нелюди. Женя очень любит и свою работу и людей, с которыми работает. В конце концов, ей ведь надо работать и надо получать за это деньги. У нее ребёнок есть, его кормить надо. Она никак не захотела защищать бесплатно, ведь защищать – суть ее работы, повторю еще раз, поэтому мне пришлось сразу сказать ей, что ее труд оплачу я. Но…
-…но после того как и она под тебя ляжет, - досказала Катя. – Господи, Самохин, какая же ты мразь все-таки. Ты слишком хорошо знаешь Женю, знаешь, что она за человек, и поэтому… Боже, вот почему она уклонилась от этой темы! – С этими словами Катя резко вскочила с лавочки, вцепилась Самохину в плечо и затрясла его, вопрошая:
- Сколько, сколько раз ты уже спал с ней, нахал?
- А ты что, ревнуешь? – Самохин смотрел на Катю исподлобья.
- Гад! – кричала катя. - Да ведь ты же…ты…ты маньяк!
У Кати началась истерика: она махала во все стороны руками, воображая, что бьет Самохина, хотя он быстро принялся ее успокаивать; она визжала и топала ногами. И, конечно, готова была сорваться на плач.
- Катенька, успокойся, - держал ее Самохин в охапке. Он умел обращаться с нервными людьми.
- Пусти меня, а то закричу еще громче! – она вдруг вырвалась и побежала, Самохин только глазами ее провожал.
А в десять часов вечера он ей позвонил.
- Ну, ты успокоилась?- спросил обеспокоенно.
- И ты звонишь за тем, чтобы опять меня взбесить?
- Что ты, и не думаю! Я хотел с тобой поговорить, но ты убежала! Так и не дала мне никакой возможности. Поэтому выслушай меня теперь и не вешай трубку.
- Говори, только покороче.
- Как получится. Видишь ли, Катюша, дело очень серьёзное… Я тебя люблю. Я когда тебя увидел, во мне что-то перевернулось. Ты снилась мне каждую ночь. Прошу тебя, будь моей.
- Как? – вознегодовала Катя, - быть твоей любовницей, пока муж по твоей милости находится в заключении?
- Если ты будешь со мной, я аннулирую весь процесс следствия, закрою дело. Выпущу твоего  Володю из-под стражи и не будет никакого суда.
- Володя будет тебе мешать, если ты его выпустишь.
- А если ты откажешься быть моей, то его в изоляторе просто убьют, - предупредил Самохин.
- Гад!- снова закричала катя. – Эксплуататор! Тебя самого давно пора под суд! – она бросила трубку.
Кате вовсе не хотелось быть с Самохиным. Но самое ужасное, что она ему верила. В любви, конечно, сомневалась, но была убеждена: если будет с ним, он сдержит свое слово и сделает все один  к одному. Но Володя? Ради мужа Катя готова попробовать, готова сдаться и принять насилие, тем более что постель сблизила ее с прокурором, какое бы отвращение она ни испытывала. А Володя не простит…
 
Глава 18
Роман Кати и Самохина вспыхнул внезапно, но бурно развивался вот уже третий месяц. Разумеется, тайно. Даже Пономарев, эта прокурорская «шестерка», не знал об отношениях своего шефа с женой подследственного Назарова.
А она жила, как в сказке. Самохин буквально носил ее на руках. Каждый выходной ресторан, каждую неделю подарки, один другого дороже, почти ежедневный секс. Отвращение, пережитое Катей в первый раз своей близости с прокурором, теперь сменилось удовольствием, а сама телесная близость  с ним стала для нее необходимостью. Иногда она бешено хотела его, как ненормальная, и тогда она брала инициативу на себя. Тогда уже она склоняла его.
В постели Катя вела себя раскрепощенно. Самохин словно заразил ее своей неуёмней страстью. У них была потрясающая разница  в возрасте – пятнадцать лет! Встречались они на квартире Самохина – в районе Люблино, на проезде Кирова. Квартира у прокурора была простая: однокомнатная, но уютная, обставленная хорошо и со вкусом, с грамотно проведенным ремонтом, с подвесными потолками. По возвращении домой Олега Дмитриевича всегда ждала идиллическая картина: Катя, приходившая всегда раньше его, накрывала столик для двоих. Ужинали при свечах, пили шампанское, слушали приятную музыку. Заканчивались такие вечера обычно постелью.
Однажды в воскресенье, проснувшись чуть раньше Самохина, Катя вставать не торопилась, а решила отлежаться и подождать, когда сон совсем пройдет. Она лежала тихо, но вдруг ей вспомнился Володя. Вспомнилось, что вот было время, и она так же кувыркалась с ним, как теперь с Самохиным, а сейчас Володя, безвинный человек, в обществе законченных урок и убийц. А где она? А она лежит в одной постели  с тем, кто упрятал его туда, и только что проснулась после страстной ночи. «Правильно ли я делаю? – подумала вдруг Катя. – Даже если ради кого-то? Можно ли меня осудить за это? Но ведь Олег грозился, что тогда Володю убьют, и я знаю, что слово свое он сдержит…»
Тем временем Самохин проснулся. Катя, задумавшись, не слышала его пробуждения, но почувствовала  у себя на груди его руку. Повернулась  к нему.
- Доброе утро, - сказала нежно.
- Кать, а Кать? – окликнул он ее.
- Что?
- Ты знаешь, как я тебя люблю?
Но Катя, долго думая, кое-что все-таки надумала и с затаенной хитростью подластилась  к нему.
- Олежек, скажи, пожалуйста, ты был когда-нибудь женат?
- Был. Два раза. Первый раз я женился в двадцать лет – молодой был, глупый, считал, что мне это надо, а потом понял, что еще не готов к семье. Так и развелся. А второй раз я женился в двадцать девять, но через семь лет тоже разошелся. Говорят, седьмой год жизни самый критический. У нас так и случилось. И уже восемь лет я живу один.
- А дети  у тебя есть?
- Есть. Двое от разных браков, - не стал врать Самохин.
- Ты с ними поддерживаешь отношения?
- Нет, Катя, не поддерживаю. Дочка у меня еще школьница, ей тринадцать лет, плачу алименты, а сын непутевый, пьет и нигде не работает – такого сына я знать не хочу.
- Когда ты со второй женой развелся, ты уже был прокурором?
- Был.
- Ты всегда в Москве жил?
- В первом браке я жил в Питере. В Москву я переехал позже, здесь женился уже второй раз.
- А на меня у тебя какие-нибудь планы есть?
- Катюш, какие могут быть планы на замужнюю женщину? Ты же не станешь разводиться с мужем ради меня?
- А зачем мне это делать? Ты что, готов на мне жениться?
- Почему бы нет?
- Я не хочу быть третьей женой. Мужчина, не сберёгший два брака, по меньшей мере наводит на мысли.
- Тогда получается, что это ты спишь со мной просто так, без всякой цели.
Самохин вдруг изменил тональность, стал осторожнее.
- Катюша, про мои две семьи я тебе сказал чистую правду. Понимаешь, я начал тебе доверять. Я считаю, что тебе можно открыться. Но есть одна тайна, которая не известная даже Пономареву. Я открою ее тебе. Ты будешь первая, кто ее узнает.
Катя приподнялась на постели:
- Звучит интригующе. Что за тайна?
- Слушай, Катюша. Я начинал свою карьеру юриста с судебного пристава – нам нужно было после института всем отработать три года в  суде. В двадцать пять я  стал вторым замом прокурора Заневского района Петербурга, в тридцать лет я  сам прокурор, а через два года, в девяностом году,  я за  превышение служебных полномочий еще в Питере по решению суда был осужден и навсегда лишен права заниматься своей прокурорской деятельностью. Я запятнал честь мундира. Я брал взятки, склонял женщин к насильственной связи со мной, статьи Уголовного кодекса определял на свое усмотрение и по-своему вершил правосудие. Но  у меня   в то время один родственник по материнской линии был верховным судьей, вот он-он меня и восстановил. Просто я остался недоволен решением петербургского суда и написал кассационный протест, который попал в руки к моему родственнику. Никто, конечно, не знал, что мы с ним свояки, у нас и фамилии-то разные, а то бы никто ему не позволил рассматривать мою жалобу. И вот он-то и пригласил меня в Москву уже реабилитированным,  а скоро подобрал и место в моей прокуратуре. Вот так-то, Катюща, - Самохин прилип своими вонючими губами к ее губам.
- Я ничего не понимаю. Ты что, не должен быть прокурором?
- Я не имею права им быть. Я запятнал честь мундира, имею судимость.  Люди с судимостью не могут вершить правосудие.
Катя вздохнула.
- Знаешь, а я ведь тоже хочу ребенка. Но не получается у меня. У меня был выкидыш, после которого я боялась заводить детей. Теперь у меня есть желание, но не выходит.
Самохин прижался к ней плотнее.
- Так давай попробуем – вдруг получится?
Она отстранилась:
- Прости, Олег, но иметь ребенка мне бы хотелось от мужа. Выкидыш был только началом. В последующие три года  я потеряла отца и брата. Брат утонул шесть лет назад, а папа через полтора года сорвался с лесов – он строителем был, несчастный случай. А теперь вот муж арестован…- Катя не договорила.
- А ты – со мной, - Самохин поцеловал ее в щеку.
- Да,  в одной кровати. Господи, прости меня, я  сама не ведаю, что творю, - вслух покаялась Катя и встала с постели, начала одеваться. Затем ушла на кухню.
В раковине еще со вчерашнего дня скопилась гора грязной посуды – любовники были слишком увлечены друг другом, чтобы думать о подобной хозяйской мелочи. Катя никогда не была у Самохина хозяйкой – Олег Дмитриевич ее не просто любил, он ее уважал и берег от домашних хлопот в своей квартире, но сегодня Катя захотела поработать не в одной лишь постели Самохина. Она включила воду и принялась посуду скоренько мыть.
- Давай помогу, - вдруг она услышала над собой голос любовника. Обернулась в его сторону.
- Нет, Олежа, на этот раз я  сама поработаю, мне совсем не трудно. Отойди.
- Вообще-то я тебе запретил домашние заботы  в своем  доме, если помнишь, - переменившимся тоном напомнил Самохин.
- Я помню. Но, Олег, мне надоело быть твоей просто любовницей, дай мне хоть раз побыть твоей хозяйкой, - закапризничала Катя.
- Ладно, - смягчился он, - сегодня побудь, а завтра посмотрим.
 
Глава 19
Однажды – шел уже пятый месяц их отношений – утром, собираясь на работу, Самохин принимал душ, когда зазвонил телефон.
- Катенька, подойди, пожалуйста, - крикнул он.
Катя сняла трубку.
Услышав ее голос, на другом конце провода сначала промолчали.
- Алло? – повторила Катя.
- Катя, это вы? – услышала она едва не бросивший ее в обморок голос Сашиной. Евгения Николаевна говорила прерывисто.
- Евгения, здравствуйте, - так же прерывисто ответила Катя.
- Есть ли Олег Дмитриевич? – продолжала Сашина, забыв от неожиданности и поздороваться.
- Женечка, он в ванной.
- Я уже выхожу! – послышался голос Самохина. – Сейчас подойду.
Самохин подошел, закрученный в полотенце, а Катя убежала в спальню, закрыла дверь, упала на кровать и закрылась подушкой.
«Господи боже мой, - стучало  у нее в висках, - что теперь-то будет? Что она подумает? Как ей в глаза теперь смотреть? Какой стыд, просто ужас!»
Пока прокурор беседовал с адвокатом, Катя в одну минуту оделась, вышла в прихожую. Самохин уже положил трубку.
- Ты уже оделась, Катюша? Быстро ты сегодня… Евгения Николаевна тебе привет передает.
- Товарищ прокурор, прощайте. – Катя торопилась, поэтому говорила, как из пулемета строчила. – Заведите уголовное дело, статью уж какую-нибудь сами подберите, а я убегаю!
- Какое «убегаю»? Катя, я ничего не понимаю, подожди! – Самохин держал ее за руку. – Причем тут уголовная статья?
- Потому что то, что я делала, - преступление! Это ж надо: муж в неволе, а я… Господи, какой цинизм! Я даже забыла про Володю! Но я убегаю, Олег! Навсегда! Между нами все кончено, забудь! И я постараюсь не вспоминать все эти месяцы, что мы были вместе! Сашина, я думаю, уже обо всем догадалась!
- Мало ли как ты  у меня оказалась? Может, я тебя накануне вызвал, попросил приехать домой, потому что сегодня занят буду, скажем, в суде и ты не сможешь попасть ко мне на прием?
- А как же ранее утро и я, по-хозяйски снявшая трубку?
- Да какое ей дело? – злился Самохин. - Пусть думает, пусть догадывается, а ты не признавайся. – Он полез целоваться, Катя увернулась.
- Не надо. Забудь, я прошу тебя. Я ухожу.
- Но я  люблю тебя!
- Иди на работу, а то опоздаешь! – парировала Катя и стрелой вылетела из квартиры.
Глава 20
Тем же вечером Катю навестила Сашина.
Она позвонила  в дверь и с площадки услышала Катины шаги. Когда же Катя  подошла  к дверям, поспешила сказать:
- Екатерина, я знаю, что вы дома. Откройте, пожалуйста.
Катя дрожащими руками повернула замок.
- Извините, ради бога, за навязчивость, - Сашина любезно улыбалась, - но вы ведь знаете, я настырная.
- Да, что-то такое в вас есть, - согласилась Катя. – Проходите.
- Благодарю.
Сашина сняла ветровку, разулась, прошла  в зал.
- Женя, - робко начала первой Катя, - я, кажется, знаю, зачем вы пришли…
- Да, вы угадали, - не стала отрицать Сашина, - я надеюсь поговорить с вами. Но раз уж вы сами догадываетесь о предмете разговора, то я сразу  к нему и перейду. Скажите откровенно, у вас что-то есть с Олегом Дмитриевичем?
- Вы ведете себя бестактно, - резко ответила Катя. – Вы хотите знать то, что вас не касается.
- Вы правы: ваша личная жизнь меня действительно не касается, и я могу делать вид, будто ничего не знаю, но то, что происходит с вами, касается вашего мужа, а я делаю все возможное, чтобы он скорее вышел на свободу – такая моя работа. Но, может, весь мой труд напрасен и Володе лучше оставаться в неволе? Может, не стоит его освобождать, зря это будет?
Катя виновато потупилась.
- Женя, мы с Олегом Дмитриевичем действительно были любовниками, но сегодня утром я расторгла наши отношения.
- Из-за меня этого делать не надо было. К тому же были вы любовниками или продолжаете ими оставаться – это факт вашей жизни и от него никуда не денешься. Так что Володя вправе осудить вас и даже не простить.
Катя вздрогнула:
- Вы намерены ему все рассказать?
- Катюша, дорогая, я познакомилась с вашим мужем – он человек положительный, мне очень понравился и мне его очень жаль, что он, невиновный,  в заключении. Он мне рассказал, что вы к нему приходили и сказал, как вам это удалось. Видели бы вы, какой он при этом имел вид! Я тогда пыталась защитить и вас, рассказав, что ваше раскаяние и сожаление о случившемся дошло до размена квартиры. Но я не имею права разглашать тайну вашей личной жизни без вашего на то согласия. Скажите, а давно это у вас с Самохиным?
- С января.
- Кошмар!
-Женечка, дорогая, - Катя расплакалась, - я  узнала, из каких средств будет оплачен твой труд (Сашина испугалась). Тебе Самохин обещал заплатить, но сначала ты должна будешь…
- Не продолжай! – крикнула Евгения, замахав руками. Но Катя продолжала:
-…так что я  могу избавить тебя от этой необходимости.
- Как, господи? – Сашина села рядом с Катей и взяла ее за руки.
- Самохин любит меня, и я в этом убедилась. Около пяти месяцев я была его любовницей, он доверил мне одну свою тайну. Думаю, я сумею упросить его заплатить тебе положенные деньги бескорыстно.
- Катенька, тебе это вряд ли удастся! – Сашина заплакала вместе с ней.
- Почему?
- Самохин теперь опять один, он озвереет. Тебе нужно вернуться к нему. Тем более, Катя… Помнишь, я говорила, что Самохина давно пора изобличить и я это могу. Но одной мне не справиться. Поэтому если ты продолжишь поддерживать с  ним отношения, ты можешь узнать полезные мне вещи. И, знаешь, если честно,  я хотела просить тебя пока не порывать с ним… - Евгения выдержала недолгую паузу и посмотрела Кате в глаза, - если, конечно, ты не против помочь.
- Женя, я с удовольствием! – сразу же согласилась Катя. – Я спала с Самохиным, это правда, он меня любит, это тоже верно, но я  не питаю к нему никаких чувств, мне он сам противен.
- Но ты должна еще какое-то время побыть с ним.
- Я побуду, побуду, - заверяла Катя.
Сашина обняла ее:
- Он хам, Катюша, он невообразимый подлец, просто негодяй.
- Да, да, Женя, он все это и есть.
Посидев еще недолго обнявшись, Евгения Николаевна расслабила объятья и, держа Катю за руки, спросила, глядя на ее печальное лицо:
- Ты говоришь, он тебе какую-то тайну поведал?
- Да. Я вообще вошла  у него  в доверие.
- Поделись со мной. Можешь?
- Хорошо. Но Самохину ни слова.
Глава 21
          Сашина без стука вошла в кабинет Самохина.
- Здравия желаю, товарищ прокурор! – Евгения Николаевна остановилась против стола Самохина на расстоянии полуметра и надменно посмотрела на него. Руки держава сложенными в локтях.
- Значит, шантажировать пытаемся?
- Что? – не понял Самохин.
- Сообразительности вам не занимать, дорогой Олег Дмитриевич, да оно естественно при вашей-то работе.
- Да что ты несешь? – Самохин в напряжении вскочил со стула.
- Ведь это же была прекрасная идея: посадить мужика в СИЗО к уголовникам, чтобы спать с его женой за разного рода обещания. Вы же ее просто в тупик загнали. Какой цинизм, товарищ прокурор, не правда ли? А еще – представитель власти!
- Ты знаешь мою тайну, - тихо прошептал Самохин.
- Я знаю не только о ваших отношениях с Катей Назаровой – мне известны и другие вещи, которые могут враз решить вашу дальнейшую судьбу как прокурора. Вы верно подметили: у меня  в руках ваша тайна и я найду ей достойное применение, будьте уверены.
- Каким же образом ты собираешься это сделать?
- Это мое дело. Но должна вас предупредить, Олег Дмитриевич, что я  вам не завидую. Вы ведь ее любите, скажите?
- Екатерину? Да. Я люблю ее и готов повторять это хоть целые сутки неустанно и перед кем угодно. Но  я влюбился в нее нечаянно. Она просто свела меня с ума.
- А как же ее муж? Он вам во сне не является? Кстати, я бы хотела узнать, на каком этапе расследования его дело.
- Оно у Пономарева.
- Вызовите его сюда.
Пономарев явился с папкой-томом, но он, определенно, не ожидал увидеть здесь Сашину.
- Евгения Николаевна? – следователь был очень удивлен. – Здравствуйте, каким вас ветром к нам?
- Игорь Андреевич, я захотела взглянуть на дело Назарова, покажите мне его. Вот оно? Один только том? Не слишком ли оно тоненькое? Олег Дмитриевич, разрешите,  я присяду за ваш стол? – И без ответа заняла означенное место. Деловито уселась за стол прокурора и принялась листать том уголовного дела Назарова. В нем были фотоснимки с места преступления, отпечатки пальцев обвиняемого, показания его и гражданки Левашовой, заключения экспертов. Количество страниц не превышало сотни. Выходит, следствие не стояло на месте.
- А почему вы не проводили следственный эксперимент, уважаемый Игорь Андреевич? – спросила Сашина, не отрываясь от бумаг. И посмотрела на Пономарева. – Ведь уже истекли все сроки, положенные для ведения предварительного расследования. И в каком направлении движется следствие, если за полгода оно не продвинулось дальше одного тома?
- Я как раз на днях собирался проводить следственный эксперимент, - оправдывался Пономарев.
- Допустим, а в остальном как?
- В чем именно?
- Я о прогрессе следствия спрашиваю. Почему страниц так мало?
- Евгения Николаевна, - вмешался Самохин, - что за глупые вопросы вы задаете? Мало – так мало, потому что столько. А сейчас извините, мне пора в суд и надо закрывать кабинет.
- Хорошо, как хотите. – Сашина быстро поднялась с облюбованного места. – Я еще зайду. Не к вам, Олег Дмитриевич, так к вам, Игорь Андреевич.
 
Катя повинилась перед Самохиным за то, что убежала сгоряча, не подумав, что растерялась и приняла поспешное решение. Самохин был очень рад ее слышать, сказал, что соскучился и с радостью принял ее назад. Купил цветов, шампанского. Была теплая встреча, жаркие объятья, долгие поцелуи и жаркий, страстный секс до полночи.
Кате уже не хотелось его любви, она начала охладевать к Самохину, но терпела. Терпела, стиснув зубы, довольная собой.
 
Глава 22
- Ситуация такова, Владимир Сергеевич: Самохин – гнусный и подлый чиновник, его надо изобличить и вывести на чистую воду. У нас с вашей женой есть план и соображения, как это сделать. И вот еще что. Я почти добилась вашего освобождения, но обстоятельства обернулись так, что его придется пока отсрочить. Именно для того, чтобы мы смогли беспрепятственно разделаться с Самохиным.
- Ничего, Евгения Николаевна, я подожду. Я и так жду уже полгода.
- Я знаю. Но мы с Катей боимся, как бы эта среда вас совсем не сломала, не испортила безвозвратно.
 - Не беспокойтесь, Евгения Николаевна,  у меня еще есть силы терпеть. Лучше скажите, как Катя. Она все еще спит с Самохиным?
- Самохин влюбился в Катю.
- Значит, они любовники, - догадался Назаров и отвернулся.
- Я этого не говорила…
- А этого и не надо говорить: после ее первого признания у меня предчувствие. Зачем она это делает, скажите, Евгения Николаевна?
Бедный Владимир, он хотел плакать, но стеснялся женщины.
- Если я скажу, что Самохин шантажирует Катю, вы поверите?
- Я-то поверю, но мы ведь больше не увидимся. Я просил Катю…
- Она мне рассказала. Но должна вам сказать, что это я подложила вашу жену под Самохина.
Назаров содрогнулся, изменился в лице. Он решительно не понимал слов Сашиной. Она поторопилась объяснить:
- Видите ли, в моих руках информация, которая запросто положит конец всей прокурорской карьере Самохина, но я уверена, что она далеко не полная, что есть еще немало интересного в темной личине прокурора Юго-Восточного округа. Так вот для того, чтобы выведать без ущерба для себя и другие факты, Катя должна войти к Самохину в доверие и иметь свободный доступ в его квартиру и в глубины его сердца. Я б и сама попробовала лечь под него, но вряд ли мне это что-то даст: Самохин меня не любит, а только бы попользовался. Вот поэтому Катя – идеальный вариант.
- Вариант-то, может, и идеальный, и план ваш гениальный, только в моих глазах все это дело Катю никак не оправдывает.
- Вас можно понять…- Евгения почувствовала себя виноватой из-за того, что так здорово соврала, скрыв истинную правду, прикрыв Катю и взяв вину на себя. Поистине адвокатский поступок. Смотреть на Назарова ей стало не очень удобно, она отвернулась.
- Евгения Николаевна, - окликнул Владимир и мягко повторил свой оклик еще раз; она, наконец, обернулась. – Я желаю вам удачи. Пусть  у вас все получится.
- Спасибо, Владимир Сергеевич. Да: на нашем последнем свидании вы просили меня узнать, что сталось с вашими друзьями Василием Рыбаковым и Борисом Тимофеевым. Очень хорошо, что вы знаете, кто был их защитниками. Докладываю: Василий получил условный срок, Бориса вследствие его примирения с потерпевшей вообще оправдали. Ну, как вам это?
- Рад за них, - Владимир даже прослезился. – На самом деле рад.
- Следующая очередь – ваша, - улыбнулась Сашина.
- Скорей бы уж,  а то население нашей камеры постоянно меняется, обновляется. Один только я все тот же.
- Осталось совсем немного, самое большее – месяц. Завтра я уезжаю в Петербург, и это будет первый шаг к осуществлению нашего с Катей плана.
 
Глава 23
Поезд «Красная стрела» «Москва-Санкт-Петербург» отходил утром, в 10.47 с Ленинградского вокзала столицы и прибывал в северную столицу средь бела дня, и Евгения Николаевна успела на него.
Устроившись в поезде, она достала из сумочки газету сканвордов, принялась разгадывать. Вдруг поймала на себе чей-то долгий взгляд, подняла глаза.
- Какие-то трудности? – спросил у нее стоявший за спиной с широкой улыбкой на лице Павел Егорович Становенко.
- Паша, а ты откуда здесь взялся?
- Оттуда, откуда и ты. Из Москвы.
- А едешь куда?
- Женечка, у этого поезда одна дорога, нам  с тобой по пути. А ну-ка, признавайся, не в суд ли  Заневского района Питера ты направляешься?
Сашина удивилась еще больше.
- Откуда ты знаешь?
- Женечка, тот факт биографии Самохина, что он в Москве живет всего десять лет, а до того был прокурором Заневского района Петербурга, знает, грубо говоря, каждая собака Москвы. Что в том обидного? Ну, жил в северной столице, перевёлся в федеральную столицу – бога ради.
- А как ты это узнал?
- Щукина сказала. Она уже пятнадцать лет секретарь прокурора Юго-Восточного округа, из них десять – у Самохина. У нее в приемной в шкафу полно архивных папок,  в том числе есть и папка приказов десятилетней давности, где хранится приказ о назначении Самохина на должность окружного прокурора. А в другой папке  – характеристика Самохина, где черным по белому сказано, что до 1992 года он работал в прокуратуре Заневского района Петербурга.
- Ты угадал, я еду в Петербург за тем, чтобы сходить в суд Заневского района. Но причем тогда суд, если все так безобидно и придраться не к чему?
- Мы пойдем в архив суда. Нам с тобой, Женечка, известно, что за личина такая Самохин. Что он нечист на руку – это по меньшей мере, но сей факт нужно доказать не одними словами. Я знаю, Женя, что ты решительно настроена вытащить из «Матросской тишины» Владимира Назарова, а я также решительно настроен реабилитировать Дарью Киселёву. А вместе с тобой мы преследуем одну цель: скомпрометировать и изобличить Самохина.
- Да, я этого хочу, - не стала отрицать  Сашина.
- Я составлю тебе  в том компанию. Вместе – мы сила!
- Это все очень хорошо, но мне бы еще жен Самохина разыскать. Хотя бы одну. И поговорить с ней. Сдается мне, что развелся он совсем по другим причинам, которые называл. Его первая жена, кстати, из Питера была, вторая – из Москвы.
- Ты хоть примерно знаешь, где ее искать?
- Понятия не имею. Я даже не знаю ее имени.
- Тут нужен частный детектив, а не адвокат.
Сашина рассказала, какой они с Назаровой сообразили план. Становенко этот план одобрил, но в свою очередь добавил:
- У меня тоже есть кое-что довольно пикантное. Такое, Женя, что тебе не нужны никакие бумажные сведения. – С этими словами он вынул из дипломата диктофон с записью разговора Дарьи и Самохина, где прокурор домогается подследственной. У Сашиной глаза заблестели.
- Взял на всякий случай, - пояснил Становенко и щелкнул кнопкой.
Пленка передала весь пошлый эпизод  в мельчайших подробностях.  Глаза Сашиной округлились.
- Паша, что я слышу? Это же реальный компромат.
- Это Даша устроила перед самым своим отлетом. Веришь ли, я не знаю, где она, знаю только, что она садилась в самолет; стало быть, улетела. И долетела хорошо. Даша мне звонит каждую неделю. Самохин предлагал ей за услугу  тысячу долларов, но мы с Дашей обмануть его думали и хотели выудить всю эту сумму авансом. Только товарищ прокурор оказался еще хитрее нас: он сказал, что сполна  рассчитается не раньше, чем получит свое.
Лицо у проницательной Евгении Николаевны засияло. Она давно подозревала Самохина во взяточничестве, но не имела никакой доказательной базы на это счет. Она давно знала, что у Самохина есть в наличии огромная сумма в валюте, происхождение которой было неизвестным и одновременно темным, но до сего дня этот факт был ее единственным аргументом, чтобы подозревать Олега Дмитриевича. Сейчас же пленка стала вторым аргументом, весомым по своей значимости.
- Паша, а ты никогда не задавался вопросом, откуда у Самохина  такие деньги?
- Задавался, и не раз.
- И до чего ж ты додумался?
- А ты не догадываешься? Хотя я не берусь утверждать это наверняка, я лишь подозреваю.
- Это не есть хорошо, - подвела итог Сашина.- Доказать, что Самохин склоняет женщин к половой связи, тем более заключенных в обмен на свободу, мы фактически сумели, но нам теперь придется доказать, что Самохин – коррупционер. А это для нас лишняя работа.
- Ты боишься работы? С каких это про, Женя?
- Я не боюсь работы, я боюсь с ней не справиться.
- Но с тобой же я, а вдвоём мы сила. Или ты уже забыла?
- Паша, а ты знаешь, что Самохин был судим?
- Оп-паньки! Вот это новость! Когда?
-Еще когда в Петербурге работал. Давно это было, лет двадцать назад. Нам бы найти это дело.
Становенко рассказал коллеге, что у него в Санкт-Петербурге живет одна хорошая знакомая, с которой он в свое время вместе учился на юридическом, чей дядя сейчас является председателем суда Заневского района. Счастливое стечение обстоятельств. Павел Егорович заранее договорился с этой женщиной, что ему нужно приехать в Петербург по такому-то делу, она обещала помочь.
Поэтому столичные гости были допущены в архив суда и получили разрешение покопаться в нем. Сашина была уверена, что они найдут искомое дело, и они его действительно нашли. А с разрешения дяди-председателя увезли это дело в Москву.
Глава 24
Слова Сашиной о том, что надо иметь в  виду и квартиру Самохина, в Катиной памяти отложились хорошо, она лишь искала удобный случай для реализации части плана.  Такой случай представился сегодня вечером.
Как было договорено накануне, Катя после работы приедет к Самохину, чтобы остаться у него на ночь, однако непредвиденное обстоятельство задержало на работе самого Олега Дмитриевича: около семи часов он позвонил и сказал, что в срочном порядке выезжает на место происшествия.
Положив трубку, Катя вскрикнула от радости «ура!» и приступила к обыску квартиры. И уже очень скоро, в вещевом шкафу, где лежало чистое постельное белье, подушки и стояли какие-то аппараты, назначение которых Кате было неизвестно, она нашла какие-то видеокассеты. Они показались Кате тем более странными, что прочие свои видеокассеты Самохин хранил на виду, в тумбе под телевизором, а шкаф этот до поры до времени держал закрытым, пока не поверил  Кате и не начал ей, как хозяйке, доверять всю квартиру. Катя взяла пару этих загадочных кассет и вставила в видеомагнитофон Самохина.
Ее глазам открылась омерзительная картина… детской порнографии, фигурантами которой были мальчики в возрасте от семи до двенадцати лет (впрочем, Катя определила их возраст только как «до четырнадцати»). Они имели крайне непристойную позу, из взрослых в кадре никого не было.
- Господи, - ужаснулась Катя, - зачем Самохин хранит это у себя? И кто на этих кассетах?
Катя не находила себе места от того, что увидела. Она завороженно смотрела на экран, где происходило унизительное безобразие, сжавшись в комок и не  чувствуя себя. В чувство ее привел телефонный звонок.
- Алло? – она подошла к телефону на ватных ногах.
- Катюша, ты там? – Сашина будто удивилась.
- Да, Женя, я уже вернулась к Самохину.
- Молодчина! Но на самом деле  я не ожидала, что  к телефону подойдёшь ты. Да и нужен мне сейчас Олег Дмитриевич.
- Женя, он будет позже – она на место преступления выехал. Но хорошо, что ты позвонила: я здесь нашла кое-что, - медленно поделилась Катя.
- Что именно?
- Я нашла у Самохина целый склад кассет  с детской порнографией.
- Ничего себе! Вот это так клубничка! Сколько штук?
- Сейчас посчитаю… Ровно двадцать. Что мне  с ними делать?
 Сашина думала не долго.
- Слушай меня и делай все по моей указке. Возьми каждую кассету пометь, только чтоб одинаково было. Ну, нарисуй синий крестик или поцарапай как-нибудь. Затем возьми несколько кассет и завтра с ними с  утра – ко мне.
- Куда? Домой?
- Да. Остальное – спрячь. Ты все поняла?
- Да.
Однако Катя успела обработать лишь половину кассет, когда вернулся Самохин.
Глава 25
- Его самого нет ни на одной кассете, но мне не дает покоя вообще их наличие у него дома, - объяснялась Катя в квартире Евгении Николаевны в присутствии еще и Становенко.
-Ты там хоть все убрала?
- Все.
- Катя, вы близко знаете Олега Дмитриевича, много раз бывали у него дома – скажите, он подпольной порнографией никогда, случайно, не занимался? То есть я хотел спросить, не говорил ли он когда-нибудь, может, о своей привязанности к детям, что вам показалось несколько странным, или он, может, вел себя хотя бы иногда как-то неадекватно, а может, приводил в вашем присутствии домой неизвестно зачем детей?
- Ой, Паша, ты разве не видел, что на кассетах снята не его квартира? – заметила Сашина.
- Нет, ничего такого я за ним не замечала, - ответила Катя. – Больше двух дней я у него никогда не задерживалась, но со мной он был просто любовник. Может, это конфискат?
Сашина вздернулась:
- Думаешь, он изымал имущество по решению суда? Катюша, он не судебный пристав. Пристав – это в прошлом.
- Вот может из прошлого они и остались? – предположила Катя.
- Но зачем их хранить?
- Женя, в том деле, что мы из Питера привезли, о кассетах ничего не сказано?
- О кассетах – нет, а вот имя его первой жены упомянуто. Самохин тогда женат был первый раз, и анкета составлялась с упоминанием жены. Теперь осталось только ее найти.
- Ага. Питер – город маленький, - заметил Становенко.
- Может, стоит эти кассеты в Генеральную прокуратуру отправить? – предположила Катя. – Пусть там разберутся.
- Да. Если только у Самохина там ничего не схвачено, - предположила Женя.
- Погодите, дамы, - вступил в дискуссию Становенко. – Все это правильно, мы можем и кассеты и запись на диктофоне отправить Погоцкому, но мы также убеждены, что Самохин – коррупционер. Мы должны теперь доказать и это, а потом отправлять Погоцкому все вместе. И поможет нам в этом Катя.
Катя обиделась:
- Ну нет, мне уже надоело с ним спать!
- Потерпи еще немного, Катюша, осталось недолго. А мы с тобой, Паша, наведаемся-ка в приемную Самохина.
Глава 26
Адвокаты навестили Анастасию Викторовну перед обеденным перерывом. Щукина кипятила чай.
- Добрый день! – в один голос поздоровались  с ней адвокаты.
- Здравствуйте! – ответила Щукина.
- Олег Дмитриевич  у себя? – спросил Становенко.
- В командировке сегодня и завтра.
- Это мы удачно зашли, - оценил ситуацию Павел Егорович. – Тогда, Настасья Викторовна, может быть, и вы нам поможете?
- Постараюсь. Вот и чайник вскипел. Выпьете со мной чая?
- С удовольствием, - сказали оба адвоката. Потом говорил уже один Становенко:
- Настасья Викторовна, помните, я у вас интересовался прошлым Самохина, а вы мне сказали, что вам известно лишь об его карьере в Петербурге.
- Помню, Павел Егорович, - она поставила перед адвокатами чай. – Мне много чего известно. И о двух его женах известно, о детях от разных браков.
- А вы не знаете, где можно найти хотя бы одну жену? – ухватилась за мысль Евгения.
- Не знаю. Одна вообще в Питере должна быть.
- Нам известно, что он алименты на дочку платит. Вы не знаете адрес, куда Самохин деньги посылает?
- Не знаю, ребята. Взысканий у него нет, задолженностей тоже, исполнительные листы не приходят. Так что никакими адресами я не располагаю.
- Тогда расскажите, вам что-нибудь об этом известно? – Становенко поставил перед Щукиной диктофон и дал прослушать запись.
Прослушав отрывок записи, секретарша ответила неожиданно:
- Именно об этом случае мне не известно ничего, но вообще на это счет меня одолевают некоторые сомнения. Видите ли, я сама уже не раз была свидетелем того, как к Самохину в кабинет входили женщины, и он тут же со своей стороны закрывал дверь на ключ. Я не слышала, что там происходило, но несколько раз потом уборщица находила в урне под столом, извините, презервативы, - она покраснела. – Ой, мне стыдно об этом говорить.
Адвокаты же, услышав такое, чуть чаем не подавились.
- Что за женщины к Самохину приходили?
- Разные. И подследственных привозили, и потерпевшие были, и жены арестантов, и просто посетители.
Раздался телефонный звонок, Щукина ответила.
- Олега Дмитриевича сегодня и завтра нет. В командировке. Пожалуйста, приемные дни по вторникам и четвергам с двух до шести.
Откашлявшись, спросила Сашина:
- Анастасия Викторовна, как женщина женщине, скажите правду: лично вам Самохин такое дело никогда не предлагал? На Павла Егоровича внимания не обращайте.
Щукина открестилась:
- Что вы, Евгения Николаевна! Даже намека не подавал.
- Правда?
- Конечно, вот вам крест! Зачем бы я вам врать стала после того, что услышала?
- А взятки Самохин берет?
- Если честно, господа адвокаты, здесь их много кто берет. Не все, конечно, но многие. Даже я, секретарь, человек маленький, говорю вам это с неподдельной точностью. Тем более я здесь давно работаю. Вот вам пример из моей в том числе практики, имевший место в прошлом году, в мае. Сын профессора МГИМО Богданова, Богданов Алексей Ильич, совершил непреднамеренное убийство, сначала спровоцировав акт хулиганства. Человека избили до смерти; и основная вина в избиении пришлась на Богданова-младшего, хотя была их целая компания, и все пьяные – день рожденья чей-то отмечали. Итог: убийство нечаянное, но квалифицированное.
Самохин по этому факту – убийство случилось в нашем районе – завёл дело. Как сейчас помню: 28 мая прошлого года. Оно расследовалось примерно месяц. Богданов-старший  у меня  в приемной все пороги вытоптал, набиваясь к Самохину на приём. Но после своего последнего визита успокоился, ушел отсюда довольный, что слон. А Самохин назавтра издал постановление о прекращении дела  в отношении Богданова Алексея Ильича за отсутствием состава преступления. Да я вам сейчас это покажу! – Анастасия Викторовна живо достала из шкафа очередную папку и в ней нашла то самое постановление. Подала его обоим адвокатам. – Вот.
Адвокаты внимательно уткнулись в бумагу.
- А ещё был случай, - продолжала Щукина, - совсем, кстати говоря, недавно. Уборщица нашла под столом Олега Дмитриевича дипломат. Ее разобрало любопытство, она открыла дипломат и зовет меня. Я прибегаю, смотрю, а в дипломате полно долларов! И в основном крупными купюрами! Откуда  у прокурора с его не самой высокой зарплатой столько денег?
- Все оттуда же, Анастасия Викторовна,- сказала Сашина. – Вы не представляете, как на самом деле помогли нам.
- Рада была стараться, Евгения Николаевна.
- А вы согласились бы, если б пришлось, быть свидетелем против Олега Дмитриевича?
Щукина испугалась:
- Знаете, эта роль может стоить мне работы, поэтому…
- Не беспокойтесь, свое место вы не потеряете…
- Ну, если так… А зачем вы вообще наводите о Самохине справки?
- Вы все узнаете в свое время.
Дверь открылась, и в кабинет влетела рассерженная дамочка. Упитанная, высокая, со светлыми волосами.
- Мне нужен Самохин Олег Дмитриевич. Где он?
- Его нет, он в командировке и будет послезавтра. А вы кто, простите?
 - Я его бывшая жена, вторая по счету. Этот гад третий месяц не платит мне алименты. Мне что, в суд на него подавать, на прокурора?
- Простите, - вмешалась Сашина, - вы были его женой. А можно узнать, почему вы разошлись?
- А вам-то какое дело? – с ног до головы оглядела Женю посетительница.
-  И все-таки? Можно вас на пару слов?
Сашина и бывшая жена вышли за дверь. Вскоре оттуда донеслись отзывы «кобель» и «бабник».
- Он мне изменял, понимаете? – рассказывала бывшая жена. – Прямо на рабочем месте! При этом меня нисколько не уважал, только оскорблял и унижал. Я же еще и была виновата в том, что он гуляет. Моему терпению пришел конец, и я сама от него ушла. Да,  я его бросила и забрала дочь. Они не поддерживают отношений, это правда, но я не запрещала – все-таки Олег отец. Он сам так решил, что дети ему не нужны. У него еще и сын есть от первого брака, с ним тоже нет контакта.
- Вы расстались во вражде? – спросила Женя.
- Да, мы не дружим. С первой женой он тоже не дружит. За время нашей совместной жизни он только и делал, что о ней отзывался отрицательно. Что она была его недостойна, не любила его, за мужика не считала. Но и в первом браке его жена бросила. Она подала на развод, когда Олега осудили.
- А много ему дали, не знаете?
- Три года с отсрочкой приговора. Но он их выдержал и в тюрьму так и не сел.
- Вы как думаете, его первая жена действительно была так плоха, как он рассказывал?
- Откуда мне знать? Я с ней не знакома. Но скажу, что Олег сам не подарок.
 
Глава 27
Профессор Богданов Илья Антонович в МГИМО больше не работал. Нашли его в МГУ, но он был на лекции  в то время, когда к нему пришли Становенко и Сашина. Им пришлось не только ждать, когда профессор освободится, но и терпеливо перенести то прохладное к себе приветствие, с каким Богданов их встретил. Первым делом он спросил, кто они такие.
- Вы нас не знаете, - ответил Становенко.
- Мы адвокаты, - сказала Сашина. - Мы служим в органах правосудия, а ваша информация может помочь нашим подзащитным.
- Я должен выступить в суде?
- Этого вам как раз и не придется, - убеждал Становенко, - но нам  нужно с вами поговорить. Пожалуйста, Илья Антонович, вы не можете уделить нам несколько минут?
-   Сейчас перерыв, пойдемте ко мне в лаборантскую. У вас есть семь минут.
- Спасибо.
Лаборантку профессор пока пустил погулять.
- Мы, наконец, одни и можем поговорить спокойно. Что вы хотите?
- Илья Антонович, нам стало известно, что в прошлом году ваш сын убил человека…
- Нет, вы ошибаетесь,  у меня нет сына, - резко отверг Богданов.
- Илья Антонович,  у нас имеются неопровержимые сведения, что он у вас есть и совершил в мае прошлого года непреднамеренное убийство. А не хотите узнать, откуда нам это стало известно?
Профессор занервничал, посмотрел на часы.
- Прошу прощения, но мне пора в аудиторию.
Сашина сдалась, встала со стула.
- Что ж, как угодно. Мы вас дождёмся и не отстанем до тех пор, пока вы не ответите на наши вопросы, - решительно заявила Евгения.
- Объясните, наконец, - профессор был раздражен и зол, - что вы хотите? Знать, почему Леша убил человека?
- Мы хотим знать, в какой сумме прокурор Самохин принял от вас взятку, а также нам надо, чтобы вы подтвердили дачу вами взятки представителю власти. При этом учтите, Илья Антонович, что в соответствии с действующим уголовным кодексом вы, в случае вашего добровольного признания, освобождаетесь от уголовной ответственности.
- А если я скажу, что Самохин сам принудил меня  к тому, чтобы я дал ему на лапу?
- А это так?  - спросили адвокаты хором.
- Именно так.
- Тогда, - Становенко вынул из кармана диктофон, - повторите, пожалуйста, свои слова еще раз и громко.
Внимательно выслушав речь Сашиной по поводу статьи закона, Богданов пошел на уступку.
- Ладно, я сделаю то, о чем вы меня просите. Можно только мне не называть себя?
- Фамилию можете не называть, а вот имя-отчество лучше сказать, иначе ваши слова, а наше доказательство могут оказаться мало весомы, если вообще заимеют силу.
Богданов назвал себя профессором Иваном Антоновичем и сознался  в том, что  в мае такого-то года его сын совершил по неосторожности убийство, прокуратура Юго-Восточного округа возбудила уголовное дело. Но однажды прокурор названного района предложил виновной стороне  в обмен на закрытие и аннулирование дела заплатить триста долларов. Имя прокурора – Самохин Олег Дмитриевич…
Все это пленка грамотно записала.
 
Глава 28
В начале августа на адрес Генеральной прокуратуры России в виде бандероли поступил компромат на прокурора Самохина. А именно: несколько видео и аудиокассет. Вместе с бандеролью пришло сопроводительное письмо, в котором не было названо никаких имен, авторов, зато четко сказано, в чем обвиняется Самохин, и указано место в квартире, где следует искать остальные кассеты. Под текстом стояли три подписи: двух адвокатов и Кати Назаровой.
Бандероль была прислана на имя самого Генерального прокурора Погоцкого. Состоятельность полученного компромата немедленно начала проверяться.
Прокурор Самохин никак не ожидал появления в своем доме незваных гостей из самой прокуратуры страны. Они пришли  к нему вечером, когда тот уже был дома и в одиночестве смотрел боевик с участием Джеки Чана.
- Здравия желаем, Олег Дмитриевич! – поздоровался гость в погонах, шедший впереди остальных. И показал свое служебное удостоверение.
- Добрый вечер, - ответил Самохин, глубоко удивленный их приходу.
- У нас постановление генерального прокурора о проведении в вашей квартире обыска. Разрешите пройти?
Их было всего пятеро – трое представителей из главной прокуратуры и двон понятых. Люди в форме при погонах – это следственная группа, возглавляемая старшим следователем по делам о коррупции  Евневичем Максимом Альбертовичем. Иных работников по Большой Дмитровке Самохин знал лично, но не этих, а эти двинулись в жилище окружного прокурора и приступили  к обыску. Один из сыскарей полез именно в то место, где лежали видеокассеты с детским порно. Они были точь-в-точь такие же, как те, что поступили почтой.
- Что это за кассеты, Олег Дмитриевич? – спросил Евневич. – Можно взглянуть?
- Я не знаю, откуда  у меня взялись эти кассеты, - начал все отрицать Самохин. - Я их впервые вижу, потому не знаю, что на них.
- Так можно их посмотреть?
- Смотрите.
Увидев самое начало, сыщики продолжение уже знали. Видео выключили.
- Итак, товарищ прокурор, вы утверждаете, что ничего не знаете о происхождении этих кассет?
- Нет.
- Как угодно. Порно мы изымаем, а вы, будьте добры, соберитесь и следуйте за нами. – Евневич показал другую бумагу. – Это ордер  Погоцкого на ваш арест.
- За что? – не поверил Самохин.
- За взятки и за самоуправство.
Допрос самим Погоцким состоялся на другой день, с самого утра. Ему Самохин по поводу порно все-таки дал кое-какие бледные показания, сказав, что кассеты эти – конфискат, изъяты более десяти лет назад у одного растлителя малолетних, снимавшего для порно студии в Заневском районе Петербурга квартиру. Это была правда; на вопрос же, зачем он хранил кассеты у себя дома, Олег Дмитриевич ответил, что  с помощью этих кассет иногда подставлял людей. Человеку, как правило подследственному, подбрасывалась кассета с детской порнографией, тем самым возникало новое обвинение.
- Ну, а что вы скажете об этом? – Генеральный включил аудиозапись.
Самохин прослушал ее молча. Да и что он мог сказать? Сослаться на монтаж пленки, а собственный голос не признать? Так проведут фонологическую экспертизу и все равно подлинность голоса установят.
- Олег Дмитриевич, вы слышите, что  у вас спрашивают?
- А? – Самохин очнулся от мыслей. – Что, простите, я не расслышал…
- Думаете, как оправдаться? Что ж, это пригодится. Но сперва ответьте, как вы объясните эту плёнку?
- Меня скомпрометировали, неужели не ясно? - крутился Самохин.
- Ясно! И еще как ясно! Но я требую объяснения диалога на этой пленке!
- Мне нечего сказать, вы сами все слышали.
 -Я-то слышал, - не стал отрицать генеральный прокурор, - но я  хочу услышать ваши объяснения! На записи вы откровенно склоняете подследственную Киселеву к половой связи с вами, это как же понимать?
- Буквально, - Самохин перешел к наглости. – Я действительно склонял Дарью Кирилловну к такому делу.
- Но она же была вашей подследственной, как вы могли? как посмели? Одну ночь с вами в обмен на свободу! Значит, это вот вы каким образом вершите правосудие! Это так вы соблюдаете процессуальный закон. А вам известно, что за такое полагается? Должен вам сказать, Олег Дмитриевич, что вы опорочили честь мундира, вы больше не достойны занимать кресло прокурора.
Самохин униженно молчал. Он, конечно, понял, что вокруг него плелся хитрый заговор с целью его разоблачения, но кто устроил весь этот заговор? Сашина, правда, грозилась использовать против него одну полезную информацию, но не может быть, чтобы она одна все это сумела. Кто-то ей помогал. Кто? Неужели Катька Назарова? Ведь она имела доступ в его квартиру; только ей он доверил и себя самого, и свою тайну, и свою квартиру, только она могла держать себя хозяйкой в его квартире… Да она просто стерва!
Однако под стражу Самохин взят не был – из чувства солидарности, проявленного по отношению  к нему Генпрокурором. Погоцкий счел возможным не лишать вчерашнего прокурора свободы, а отпустить его под подписку о невыезде.
Но уголовные дела против него были заведены по статьям «Получение взятки» и «Понуждение к действиям сексуального характера». Происхождение порно кассет проверялось. Если же показания, которые дал по ним Самохин, подтвердятся, то из этих показаний может вырасти новая статья обвинения.  Вопросы же взятки и понуждения расследовались следователем Митяевым.
 
Глава 29
- Анастасия Викторовна, Олег Дмитриевич  у себя?
- Еще не приходил, Игорь Андреевич.
- А вам это не кажется странным?
- Кажется, Игорь Андреевич.
- Тогда как появится, пусть подпишет вот это, - Пономарев протянул ей лист.
- Вы уходите?
- Да. Решил уйти по собственному желанию.
- А что так?
- Да так… Надоело мне все, Анастасия Викторовна.
- Что же именно?
- Все. Не обращайте внимания. – Пономарев двинулся к двери.
- Прощайте, Игорь Андреевич.
- Прощайте.
Едва Пономарев вышел из приемной, туда вошли другие люди – в форме прокурорских работников, но чужие. Это с ревизией нагрянула комиссия из Генеральной. Они явились проверить соответствие работы Самохина действующему законодательству. И один из ревизоров сообщил Щукиной, что Самохин арестован и от своей должности отстранен.
В ходе проверки в деятельности прокурора Юго-Восточного округа была выявлена масса нарушений, противоречащих уголовному и уголовно-процессуальному законам России и интересам службы, а именно: злоупотребление властью или служебными полномочиями; превышение власти или служебных полномочий; служебная халатность, и налицо было получение взятки, ныне расследуемое Митяевым. Факт ее получения обнаружился на аудиопленке, а подтверждение – как всегда, в шкафу Самохина, в дипломате с долларами. Дипломат был конфискован.
По итогам проверки был составлен протокол.
А после обеденного перерыва Щукиной позвонил Становенко:
- Настасья Викторовна, добрый день, Павел Егорович беспокоит. Скажите, есть  сегодня Олег Дмитриевич?
- Павел Егорович, Олег Дмитриевич арестован. Сегодня утром сюда комиссия с проверкой из Генеральной приходила.
- Что вы говорите? Арестован, комиссия? Ладно, потом разберёмся; спасибо вам.
Хитрый адвокат, он ведь все рассчитал заранее, он знал, что Самохин если и не арестован, то уж никак не на работе. Похвалив сам себя, Павел Егорович ударил кулаком по ладони и позвонил по длинному номеру.
- Здравствуйте, будьте добры, пригласите Дарью Кирилловну. Я понимаю, что у вас ночь – за это, ради бога, простите, а Дарью Кирилловну разбудите… (Долгая пауза). Але, Дашутка? Извини, что разбудил, но я  звоню сказать, что ты можешь возвращаться. Опасность миновала, Самохин тебе больше не грозит. Хорошо, я буду ждать.
Часть третья
Глава 30
Она прибыла через три дня. Павел Егорович встречал свою беглую подзащитную в аэропорту Домодедово. На Сахалине она прожила около года.
Дарья шла гордой и независимой походкой, в светлом брючном костюме, в темных очках, крашеная в рыже-каштановый цвет, и с маленькой скромной сумочкой в руке.
- Привет, Дашутка, - протянул ей руку Становенко. Она ответила пожатием, но при этом упрекнула адвоката, что он напрасно ее встречает.
- Не стоило беспокоиться, - сказала Дарья холодно.
- Я бы не подъехал, но ты сама сказала мне, когда вернешься и чем прибудешь. Я думал, ты будешь не против.
- Нет, я  не против, Паша, наоборот: спасибо, что ты меня встретил. Просто я привыкла к Сахалину и возвращаться в Москву у меня не было желания.
- Ты была на Сахалине?
- Да.
- Я знал, что ты в России, а что на Сахалине – узнал позже, когда первый раз позвонил тебе. Мне тогда и сказали, что у них давно поздний час, ночь.
- Да, я долго адаптировалась  к их времени, однако привыкла. А теперь опять придется встраиваться  в наше время.
Становенко проводил Дарью к машине, усадил в салон.
- А у кого ты жила на Сахалине? – машина тронулась.
- Когда мой муж был солдатом,  с ним вместе служил его школьный друг Михаил. Я пару раз видела этого Михаила, он у нас с Сережей на свадьбе гулял. А после армии пути их разошлись, когда Сережа мой остался гражданским человеком, а Михаил продолжил военную карьеру. В Охе он всего пять лет. На Дальнем Востоке военных очень много, там почти все семьи военных. Вот  у него я и жила. Михаил с семьей в ноябре переезжает в Южно-Сахалинск: служба зовёт.
- И как тебе там жилось?
- Отлично. Работать я, правда, нигде не могла, так устроилась на рынок продавцом одежды. Вот, этот костюмчик я себе за то и купила. Теперь ты мне расскажи, Павел Егорович, чего вы с этой… как ее…
- Евгенией Николаевной?
- Да. Что вы накопали?
- Много чего, Дашутка. Наши результаты как раз такие, как мы и ожидали. Мы с ней были не одни – нам помогал еще один человек.
- Кто?
- Расскажу, Даша, обязательно расскажу, но не сейчас: это очень долго.
- Хорошо. А что требуется от меня?
- Ты должна по делам Самохина пройти свидетельницей.
- Делам?
- Ты не ослышалась: на Самохина заведено сразу несколько уголовных дел, но он не в СИЗО. Генеральный прокурор счел возможным не сажать его под арест. Он просто не выездной. Так вот, ты дашь следователю обстоятельные показания о том, как Самохин домогался тебя и одновременно предлагал огромные деньги.
- Какую роль сыграл наш диктофон?
- Главную. Пленка молча показала, какими методами Самохин вершил правосудие.
- И что ему грозит?
- По совокупности – лет до десяти. Одни только взятки много стоят.
- А мне? Моя-то дальнейшая судьба какая? Я ведь исчезла накануне суда, это очень осложняет ситуацию.
- Предоставь этот вопрос мне.
- Паша! – Киселева резко подскочила. – Ты знаешь, с кем я познакомилась на Сахалине? С первой женой Самохина, Валентиной!
- Как? Не может этого быть! Женька с ног сбилась, разыскивая ее. Мы думали, она в Питере живет.
- Она там и живет. Она на Сахалин приезжала хоронить отца. Отец тоже ушел из семьи много лет назад, уехал на Дальний Восток, а теперь умер – и похоронить некому было. Она пробыла на Сахалине несколько дней. Мы с ней в очереди к одному врачу сидели, сидели долго и разговорились. Она узнала, что я  сбежала от приставаний прокурора и сразу предположила, что это не Самохин ли? Знала она такого прокурора, своего первого мужа! Бабником он был и негодяем. Они развелись, когда его осудили. На развод подала она, она же Самохина и бросила. Она сказала,   с ним  не жизнь была, а сплошное недоразумение. Любил он очень женщин, а женщины от него страдали.
- Как все-таки мир тесен! У них же сын есть?
- Есть, взрослый уже, но Самохин не желает его знать. Кто теперь вместо Самохина?
- Женщина. Его первый зам – Горячева. Ну вот ты и дома, - Становенко остановил машину около дома Дарьи.
Глава 31
Как только скандал с Самохиным был предан гласности, Сашина обратилась в суд с ходатайством об освобождении Владимира Назарова из-под стражи. В течение двух дней судья удовлетворил запрос адвоката, и на следующий же день Владимир вышел на свободу. Однако обвинения с него по-прежнему сняты не были, поэтому он вынужден был дважды  в день заявлять о себе в ОВД.
Накануне освобождения Евгения Николаевна навестила своего подзащитного в изоляторе, и Владимир очень ее просил не говорить Кате об его освобождении.
- Почему? – удивилась адвокат.
- Евгения Николаевна, поймите меня правильно: я не хочу ее видеть. Может быть, это только пока, но не хочу. Мне это будет неприятно, хотя мне ее в  неволе очень не хватало и я действительно по ней соскучился.
- Но Катя уже знает. Я ей сообщила о радостном известии сразу же, как только получила его от судьи.
- Тогда, если она имела намерения встретить меня  у ворот, пусть не приходит.
…Почти год Владимир Сергеевич Назаров провел в следственном изоляторе, но за это время сумел остаться человеком, сохранить свой человеческий облик, свое достоинство. Он не стал сволочью, не опустился нравственно, не изменил жизни приличного гражданина. Он даже курить не начал, потому что всегда был не таким, как все. Жену он встретил с любовью и уважением. Сначала они вдвоём долго целовались и обнимались, даже плакали, но потом Владимир резко отстранился он Кати и спросил сурово:
- Что у тебя было с Самохиным, жена моя?
Катя обмерла, не отвечала. Муж напрягся.
- Что ты молчишь?  Я знаю, что ты имела с ним отношения.
- Володенька, ну было раз… Помнишь, когда я  к тебе в изолятор на свидание приходила… Мне же нужно было получить от Самохина разрешение…
- Это я знаю. Но именно после той нашей встречи, Катенька, меня не оставляло предчувствие… как бы тебе сказать? Сердце мне подсказывало… И потом, я был в тюрьме столько времени, а ты на свободе… Женщина ты красивая и молодая…
- Так ты просто усомнился во мне? – Катя воскликнула обрадованно.
- Хорошо, я скажу иначе. Евгения Николаевна рассказала мне о вашем плане по изобличению Самохина, она также призналась, что нарочно подложила тебя под него. Она сама. Но все-таки…
- Поверь, Володенька, все, что я делала, было ради тебя.
- Я знал, что ты это скажешь. Только, знаешь, Катюша, когда ты отдалась Самохину в первый раз, это дало позитивный результат: мы с тобой увиделись в СИЗО. А что ты имела от романа с ним? Впрочем, ты имела, наверно, удовольствие. А что имели мы оба?
- Я просто пользовалась им, - чуть слышно ответила Катя.
- Нет, Катя, ты не то говоришь! Хочешь знать, почему ты это делала, но почему твоя связь с ним ни к чему не привела? Потому что ты не спала  с ним – ты мне изменяла! Катюша, я же просил тебя… я готов был хоть умереть в тюрьме, но только чтобы ты не приносила себя  в жертву, а ты? Что делала ты?
- Володя, он меня любит. Он начал доверять мне тайны, начал держать в своём доме за хозяйку…
- В своем доме? – Владимир взвыл. – Так все происходило у него дома?
Катя не отвечала. Владимир, во все время разговора не смотревший на жену, вдруг обернулся на нее, щеки у него покраснели. Он был раздражен.
- А ты, Катя? Как ты его любишь? Телом? – Он подошел к жене и с силой поднял ее с дивана, придал к стене, стал колотить головой о стену. – Ты дрянь, Катя! Ты сука! Шлюха, в конце концов! – и отбросил жену на пол. Затем, лежащую, все с той же силой раза четыре ударил ногами по разным участкам тела. Катя заплакала.
- Прости, Володя. Но я помогла разоблачить Самохина.
- Я тебя ненавижу! – ревел муж. – Я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, Катя, уйти с глаз моих долой. Тебе нет оправдания.
Она плакала лежа на полу. Муж, глядя на нее вздрагивающую, вдруг испытал прежнее возбуждение, но  с тем сладким ощущением, которого он уже давно не переживал. В две секунды избитая Катя оказалась на диване.
- Прежде чем ты уйдешь, я сам сделаю с тобой то, что делал Самохин. Только мне оно по закону положено! Год, как  в моей жизни не было женщины. Так что прости меня, дорогая жена!
Владимир изнасиловал собственную жену. А потом сел рядом и сказал презрительно:
- А теперь уходи. Иди, я  не хочу тебя видеть. Я бы и сам ушел, только мне нельзя. Я  не выездной.
Катя, униженная и опозоренная, молча поднялась  с дивана, отряхнулась, подошла к шкафу.
- Боже, и зачем только меня освободили? – измождённо провыл Назаров. – Чем жить под одной крышей с такой грязью, так лучше не жить вообще. Там, конечно, была своя грязь, а все же не такая. С той грязью хоть жить можно было, и легко. Поэтому можешь теперь хоть привлечь меня к ответственности, я не боюсь: за тебя мне в тюрьме ничего не будет, наоборот, меня еще и похвалят, что я тебя порвал, шалаву этакую.
Кате было обидно слушать оскорбления, но она не возражала. Да и что здесь возразишь, если муж во всем прав, а у нее любовь с Самохиным уже давно вызывала одно лишь отвращение, которое сейчас только усилилось. Но что сделано, того уж было не исправить. Она тихонько собрала чемодан.
- Оставь мне пару рублей – на водку! – крикнул муж.
Жена положила на телефон тысячу рублей одной купюрой. Владимир игнорировал и ее и все ее действия. Рука с чемоданом у Кати дрогнула.
- Ты прав, Володя. Я действительно дрянь, я шлюха, и я все это заслужила. И поэтому я никому не скажу об изнасиловании, но теперь ты настоящий преступник, Володенька.
Он занервничал:
- Ради бога, Катя, уйди с глаз моих. Уходи, я тебя прошу! Не маячь передо мной, не беси еще больше!
- Ключи найдешь в трюмо, - сказала Катя напоследок, и дверь за ней закрылась.
Глава 32
Суд над Валентином Габрусевым, начавшийся еще летом, завершился только теперь, в начале осени – ввиду того, что слушание дела не раз откладывали или переносили. На сентябрь пришёлся приговор. Лазарь получил четыре года  с конфискацией. А буквально накануне приговора Валентин выступал со своим последним словом. И сказал он вещи, совсем не относящиеся к его грабежу. Он признался  в том, как однажды, будучи заключённым СИЗО, получил триста долларов от следователя прокуратуры Юго-Восточного округа Пономарева. Пономарев тогда давал ему задание… Сообщив о нем, Валентин в продолжение истории перешел к обыску, проводимому прямо на месте вертухаем Васюченко,  в ходе которого этим же вертухаем у зека была изъята половина суммы; а после, через несколько коротеньких дней Пономарев опять принес ему не достававшую тогда для выполнения работы сумму. Таким образом, Пономарев только ему, Вальке Габрусеву, рецидивисту, дал на лапу аж дважды…
Это признание сказалось на приговоре бывшего пахана, но, главное, наделало много шума. И хотя Игорь Андреевич в прокуратуре больше не работал, был взят в оборот и он. В прокуратуру на Большую Дмитровку его вызвали повесткой, но пока он проходил только как свидетель по делам о взяточничестве Самохина. Конца этому расследованию не виделось, поскольку необходимо было опросить массу свидетелей из числа гражданских лиц, чей счет шёл на десятки. Большая их часть даже сами приходили в Генеральную прокуратуру лично к Митяеву и рассказывали, как было дело, в частности, кто какую сумму и когда давал.
Уголовные дела, находившиеся под надзором Самохина, были подвергнуты дотошной и тщательной проверке. И дело Владимира Назарова вызвало у проверяющих едва ли не шок. Количество страниц в нем так и не превысило сотни, и все. Дело стояло. Что это? Служебная халатность Пономарева или его умышленное уклонение от исполнения должностных обязанностей?
Игоря Андреевича снова вызвали повесткой, а потом попросили дать объяснение своей работе. Опрашивал бывшего следователя Митяев.
- Скажите, Игорь Андреевич, на каком этапе у вас расследование Михалевича?
- В данный момент оно приостановлено, Аркадий Александрович.
- На каком основании?
- На основании постановления прокурора, изданного в связи с неустановлением лица, совершившего преступление.
- То есть виновный до сих пор не найден? – уточнил Митяев.
- Так точно.
- Чем же вы занимались целый год, прошедший со дня убийства?
- Расследованием. – Пономарев смутился.
- Но в материалах дела написано, что обвиняемый в убийстве Михалевича признал свою вину и признания эти изложены в протоколе, как же такое может быть?
- Назаров не виновен, - с треском раскололся Пономарев. - Против него не нашлось ни одной улики.
- Но, однако же, вы настрочили целых сто страниц, а Назаров признался в том, чего не делал.
- Да, признался, - не стал отрицать Пономарев. – Просто взял и признался, как это делают обычно, добровольно.
- Вы на него давили?
- Никак нет.
- Он в заключении?
- Уже нет.
- Но был?
-Был.
- Ладно, с этим будем разбираться. У меня будет к вам еще пара вопросов,  Игорь Андреевич. Начнем с первого. Помните, на мой вопрос о том, что вам известно о фактах получения вашим начальником денежных средств в валюте и в особо крупных размерах, вы ответили, что вам ничего не известно, однако не стали отрицать, что он мог их получать, отметив при том, что в вашем присутствии он ничего не получал – то есть вы не были прямым тому свидетелем. И, однако, вы не раз лично сами видели те деньги, даже принимали от Олега Дмитриевича их малую часть. С этим я разобрался. А что вы можете сказать по поводу видеокассет с детской порнографией, изъятых у вашего начальника во время обыска в квартире?
- Я впервые слышу об этом от вас. Самохин никогда не говорил, что хранит у себя такие вещи. Сколько мне известно, с ориентацией у него все в порядке.
- Более чем, - согласился Митяев. – Самохин сказал, что такие кассеты он иногда подбрасывал подследственным, дабы возбудить новое обвинение – не знаете?
- Не знаю. Впервые об этом слышу. При мне такого не было,  я никого не подставлял.
Евневич Максим Альбертович смог подтвердить объяснения Самохина и выяснил, что тот в бытность свою прокурором в Петербурге действительно имел дело с растлителем малолетних, и все это порно действительно был у него изъято.
Подошла очередь раскручивать и Васюченко. Причиной тому послужил побег из СИЗО-1 двух осужденных,  в отношении которых приговор еще не вступил в силу. Началось внутренне расследование обстоятельств побега, и в ходе его уже начального этапа стало очевидно, что беглецы не обошлись без помощи извне. Проверке подвергли весь административный персонал и служащих, а за Васюченко взялись в первую очередь – потому что ему было поручено охранять сбежавших. Спустя сутки одного беглеца удалось задержать – он щипачил в поезде дальнего следования. Он-то и поведал, что о местопребывании  своего напарника ничего не знает, ибо  у них заранее был уговор держаться не вместе, чтобы разом вдруг не повязали, а помог им бежать продажный конвойный Васюченко, снабдивший их на дорогу деньгами.
Глава 33
Когда за Катей закрылась дверь, Владимир посидел еще недолго, потом взял ее тысячу и ушел сам.
Путь его лежал к магазину, где в  винно-водочном отделе он купил две бутылки водки. Но откупорить хоть одну на улице не решился, поскольку не привык к такому, а пришел домой и самостоятельно заглушил в  один присест больше половины посудины.
Так у Владимира Назарова началась жизнь, именуемая в народе запоем. И хотя по жизни он не был ни алкоголиком, ни даже любителем «закладывать за воротник», пил он уже вторую неделю. Сначала -  в гордом одиночестве, но потом оно, видимо, надоело, и Назаров стал задерживаться около магазина, около снабжающего «зельем» отдела, где он точно был не одинок.
Но всякие деньги не вечны, и однажды Назаров с горечью обнаружил, что их хватит всего-то на последнюю бутылку. Хорошо, если снова на халяву угостят, а если нет? Как тогда на пойло разжиться? Над этим вопросом он пока не думал. Ответ пришел сам собой.
В дождливую погоду, когда Владимир пил дома, но без компании, к нему пожаловали гости. Мужик вздрогнул и быстро потопал открывать. Если он кого и ждал, так только собутыльников, но это пришла Сашина. Евгения Николаевна улыбалась ему широкой улыбкой. Не представляя, что хозяин квартиры пьян, она ждала приглашения войти.
- Здрасьте, - неровным голосом сказал Владимир, глубоко дивясь гостье. – А вы к кому?
- К вам, Владимир Сергеевич. Разрешите войти?
- А откуда вы меня знаете? – тупо уставился на Евгению Назаров.
Тут только Сашина поняла, в каком он состоянии. И ворвалась в квартиру.
- Эй, барышня, вы не хулиганьте! – заплетающимся языком крикнул ей Назаров.
- Владимир Сергеевич, вы что с собой сделали?
- А что такое? – скривил рот тот.
Сашина повесила пальто на вешалку.
- Ты пришла ко мне выпить? – Назаров покосился на нее. – А с собой ты принесла?
Сашина молча прошла на кухню и увидела возле стены целую вереницу бутылок.
- С ума сошел! – ужаснулась Евгения. – Если бы об этом знала Катя…
- Катя? – встрепенулся Назаров. – Так тебя прислала эта б…дь? Не говори мне о ней, я не хочу ничего о ней слышать.
- Владимир Сергеевич, - Евгения отважно взяла его за руки и посмотрела  в глаза, - вы что, совсем меня не помните?
Назаров не сводил с гостьи глаз.
- Мне че-то кажется, что я тебя знаю.
- Неужели забыли? Я Евгения Николаевна, ваш адвокат; теперь вспомнили? Я пришла сказать вам, что с вас сняты обвинения и вы теперь ни причем. Вы свободный человек, Владимир Сергеевич.
Он еще минуту удерживал на Евгении косой взгляд, но смотрел пристально, а потом отвернулся и сказал будто сам себе, устремясь в пространство:
- Ой, как хорошо! Зашибись! За это надо выпить. Евгения… как вас, простите, дальше? – забыл, но, в общем, сядьте со мной, выпейте.
- Может быть, вам уже хватит пить, Владимир Сергеевич?
Он не слушал. Сел за стол и наполнил свою рюмку. Опрокинул в одну секунду, громко отрыгнул.
- Ой, Евгения Николаевна, как это подло! как погано!
- Что погано? Пить? Так прекращайте!
Назаров схватился за голову и по-дурацки засмеялся:
- Какое поганое состояние – знать, что твоя жена тебе изменила! Изменила душой и телом, о боже! Ну, скажите, товарищ адвокат, разве она не стерва после этого? разве не дрянь? Нет, она еще хуже, а вы, вы… Я ведь совсем забыл, что ваше дело защищать таких, как она, - он выдул еще стакан. – Это моя последняя бутылка,  а дальше денег нет. А бесплатно водочку не дадут. А, Евгения Николаевна? Одолжите сколько-нибудь, выручите…
Сашина не слушала его. Пока Назаров пьяным языком ругал Катю, она обвела глазами кухню. Здесь было хуже, чем в свинарнике: гора грязной посуды в раковине, какие-то очистки на полу, грязная, заплывшая плита, крошки и застарелые пятна на том самом столе, за которым Назаров и сидел. Евгения брезгливо опустилась на стул.
- Что вы сказали, Владимир Сергеевич? Вы что-то просили?
Он посмотрел на нее нетрезвыми глазами и плотоядно улыбнулся.
- Я сказал, что она изменила мне с прокурором, а я изменю ей с адвокатом! – с этими словами Назаров подошел к Сашиной и поднял ее со стула, начал выталкивать из кухни.  Евгения упиралась:
- Пустите меня, вы что? Я закричу! Пустите сию минуту!
- Кричи, - шептал Назаров, как обычно шепчут маньяки, - кричи громче, никто тебя не услышит, - он бросил Евгению на диван.
Но она не растерялась, живо ударила домогателя  в промежность. Тот осел на пол, но сумел ловко зацепить ногу Евгении; она упала. Пока поднималась, Назаров навалился на неё сзади и прижал  к полу. Теперь уже слабая женщина сбросить его не могла.
Назаров почувствовал свою силу, свою победу. Наклонившись к уху Сашиной, он, точно издеваясь над ней, прошипел, разя удушливым перегаром:
- Хочешь уйти? А как же измена моей жене? Но, так и быть, дашь на водку – отпущу.
- Как же я достану деньги, если я  едва шевелюсь? – снизу спросила Евгения.
- А где они? Я сам возьму, тебе не доверяю…
- Дайте мне встать.
- Голуба моя, если не дашь денег, я тебя снасильничаю прямо здесь и прямо сейчас.
- Я дам вам столько, сколько захотите, но мне неудобно шевелиться. Если боитесь, чтоб я не убежала, станьте у дверей.
Назаров последовал инструкции, загородил выход. Евгения поднялась, отряхнулась, подошла к дверям.
- Давай  тыщу! – скомандовал Назаров.
- Сначала приоткройте мне дверь, чтобы я могла выйти. – Она уже боялась этого черта. – Вот тысяча, - Женя сжала купюру в кулаке.
Назаров жадно стянул ассигнацию с ее ладошки, а она схватила пальто и стрелой полетела вниз.
Глава 34
2002 год близился к концу. Незадолго до Нового года Назаров на пивнухе у магазина пересекся с Николаем Петровичем Виноградовым – тем самым дворником, за которого он в прошлом году принял убитого Михалевича. Соседи по подъезду столкнулись случайно, однако встреча их была явно предсказуемой.
За бутылкой вина мужики и познакомились.
- Что-то давно тебя не видать было, - сказал Виноградов.
- А меня и не было. Я в тюрьме сидел, - нимало не смущаясь, ответил Назаров.
- А  что ты сделал?
- Ничего не сделал, за это и попал. – Владимир плеснул в рюмку. – Доброе дело сделал – нашёл труп и сообщил, куда следовало.
- Труп? Это не того мужика, что  в соседнем доме прошлой осенью зарезали? – участливо спросил Виноградов. Впрочем, его вопрос напоминал скорее живой интерес.
- Да, наверно, его. Я, Петрович, его тогда за тебя принял. Он был одет по-домашнему, в тапочках, я и решил, что он свой.
- Я потому это дело хорошо запомнил, что случилось оно накануне моего отъезда. Я ведь сам каменщик, так подался на заработки на вахту, на север. Так вот: рано утром уходил наш автобус в Новый Уренгой, я ложился спать и вдруг слышу ругань на улице. Проскальзывал и мат. Я глянул в окно. В темноте разглядел два силуэта – то были какие-то ребята, явно нетверезые. Они с кем-то огрызались. Я прислушался: из дома напротив на них кричал мужик. Они долго ругались.  А потом успокоились. Я заснул.
Через полгода  я вернулся с севера и мне моя Галина рассказала, что того мужика, который тогда ругался, в тот же вечер убили. Предположительно, те  самые хлопцы. Вроде бы Михалевич этот по жизни был конфликтным и скандальным, ему все всегда кругом мешало и в свой роковой вечер он ложился спать, а пьяные хлопцы под окном шумели. У него окна выходят на две стороны, на два двора, и хлопцы ему мешали сначала с одного боку, потом с другого. Он их как будто успокаивать ходил.
- Потому и в тапочках был, - разгадал загадку Владимир. – Однако октябрь был, почему в тапочках?
- Да он сам, наверно, пьяный был, - предположил Виноградов.
- Только ерунда все это, Петрович. Версия твоя, конечно, имеет право на существование, но убийство не расследовалось. Иначе я бы в «Матросской тишине» год не парился.
- Так как ты туда попал, я  не понял.
- Легко и просто. Я мать свою на поезд провожал и вот помню: выходил из дома – на улице было все тихо; иду назад – во дворе под фонарем кто-то лежит. Подошел ближе – мужик лежит, одежа на нем простая, домашняя, на ногах – тапочки. Чем-то он мне тебя поверхностно напомнил. Я перевернул его и смотрю – не, это не ты. Пошел домой, вызвал милицию и вернулся на место – дождаться наряд. Ну, они приехали, я давай им рассказывать: и как нашёл его, и что с тобой спутал, и что час назад его на том месте еще не было – он еще теплый был, когда я его тронул. Но я проявил излишнее участие в дознании оперов – мне же это убийство и повесили. Сказали, мол, очень активно ты помогал ментам, как все равно убийца, который хочет отвести от себя подозрение. Меня уже потом в изоляторе научили, что нельзя было их вообще ждать, но прошлого не вернешь. Спасибо следователю хоть за то, что он выяснил, кто был убитый, а то б меня обвинили в твоем убийстве, Петрович.
- Мне Галина говорила, что утром - меня уже не было – к нам милиция приходила. А чего? Узнать у Галки, дома ли я, но раз я уехал на север, то точно ли я  туда поехал? Уточняли, видно, я это был или не я.
- Однако быстро они его уделали! – подытожил Владимир. – Всего за час.
- Как, ты сказал, была его фамилия?
- Михалевич.
Петрович воскликнул:
- Михалевич! Ленька! Я ж его знал! Он был алкаш последний, я его видел каждый день на этом самом месте, где сейчас мы с тобой стоим! Я знаю, что его женка пьяного часто с хаты выгоняла, а то и вообще на порог не пускала. В тапочках, говоришь… Вполне может быть, что и в тот вечер она его выгнала, а он ушел из дома, в чем был. Может, заснул где под кустиком и убийцы его нечаянно нашли, а может, и сам  к ним выполз, если они ему отдыхать мешали. Тот-то я думаю: давно Леньки на пивнухе не видать. А с ним вот чего, оказывается, сделалось. И гляди ж ты: ни один гад про то не сказал.
Услышав весь это рассказ, Назаров обрадовался:
- Слушай, Никола, пойди ты в прокуратуру и поговори со следователем. Узнай, кто теперь вместо Пономарева, и все расскажи, что знаешь.
Но Виноградов дико отстранился и от собутыльника и от его предложения.
- Не, Володька, не пойду я. Я боюсь.
- Чего ты боишься? Наоборот, Колян, твой рассказ и следствию поможет, и меня полностью оправдает. (Он уже за беспробудными пьянками и забыл, что  с него и так сняты все обвинения). Давай так: если ты пойдешь к следователю и повторишь ему то, что сказал мне, - я тебя до конца твоих дней бесплатно поить буду.
- Вообще-то, Володька, я еще пожить хочу, - обиделся Виноградов.
- Да живи себе на здоровье, только к следователю пойди. Ну, хочешь, я с тобой вместе пойду?
Убийство Михалевича еще Пономарев определил «висяком». Пришедший на его место новый следователь дал этому делу новый ход. Расследование определённо продвигалось, но следователь никак не ожидал, что может появиться такой важный свидетель, как Виноградов. Николай Петрович получил сердечную благодарность за оказанное содействие, а его показания приведут  к тому, что вскоре после Нового года настоящие убийцы будут быстро найдены.
 
Вместо эпилога
31 декабря, в шесть часов вечера, Катя с мамой закончили приготовления к Новому году, до которого оставалось несколько часов, и молодая женщина ушла из дома. Вернуться обещала к одиннадцати часам.
Владимир приехал к теще  в десять. Не с пустыми руками, а со щедрым букетом цветов.
- Здравствуйте, Антонина Ивановна, с наступающим вас, - с порога начал он, - я за Катей (букет он прятал за спиной).
Теща смотрела на зятя искоса.
- Это с какой такой радости ты здесь очутился?
- Я приехал забрать Катю домой. – Володя терялся, потому что чувствовал перед женой и ее матерью свою вину, но не знал, с какой стороны подойти к тому, чтоб эту вину загладить. – Но сначала я хочу встретить с ней Новый год.
- А Кати нет. Она ушла  к подруге.
- И не придет уже сегодня? – Назаров помрачнел.
- Почему же? Обещала явиться к одиннадцати.
- Тогда, может, вы мне разрешите ее подождать? – робко попросил зятек, когда ему уже надоело стоять в пороге.
Антонина Ивановна ничего ему не ответила, лишь молча кивнула вглубь квартиры. Владимир все так же робко прошел и стыдливо опустился на диван. В этой квартире он чувствовал себя чужим.
- А к какой подруге она пошла?
- К какой-то Жене… Евгении Николаевне, так, кажется…
- К Сашиной? – Владимир вздрогнул. – Она же мой адвокат.
- Ничего не знаю. Кате она подруга, и все.
Ответив, теща удалилась в спальню, оставив зятя в одиночестве. Тот посидел в тишине с полчаса, и стало ему тоскливо. Но включить телевизор он не осмелился, хотя уже и пора было. Букет лежал рядом с ним.
Он уже начал кемарить, сидя в уютном кресле, когда тихонько открылась дверь и  в квартиру, звонко смеясь, вошли Катя и Сашина со своей дочкой. Девочке было лет девять.
- Женька, вы бегите включать телевизор, а я помогу маме накрывать стол!
Сашина забежала в зал и застыла на месте. Увидеть Назарова она никак не ожидала.
- Здравствуйте, Владимир Сергеевич, - начала она упавшим голосом.
- Привет, Женя, - ответил он, улыбнувшись. – С наступающим тебя.
- Спасибо, вас также, - и щелкнула кнопкой телевизора.
- Женя, ты меня прости за тот случай у меня дома. Я был пьян, я не ведал, что творю. Прости меня, пожалуйста.
- Хорошо, Владимир Сергеевич, забудем все, как страшный сон. Хотя я тогда очень испугалась.
- Я надумал подавать в суд на возмещение морального вреда за незаконное содержание под стражей, но одному мне не справиться. Мне требуется грамотный специалист. Ты бы не согласилась мне помочь в этом деле?
- С удовольствием! Только давайте, мы обсудим это позже, после праздников, идет?
В прихожей послышались Катины шаги. Муж взял цветы и показался ей навстречу.
- Здравствуй, Катюша. Это тебе. С Новым годом, дорогая, - он ласково и широко улыбался.
- Володя, - растерялась Катя, принимая букет, - ты зачем здесь?
- Я пришел за тобой, жена моя. Встречаем Новый год, а потом возвращайся ко мне, возвращайся домой и будем жить вместе! Мой дом – твой дом. Ты должна быть рядом со мной!
Катя бросилась ему на шею.
- Как я ждала тебя, Володенька, боже, как ждала!
- Прости меня, Катенька, прости!
- И ты меня тоже. Обещаю, что больше никогда не загуляю. Ты у меня один.
- А я обещаю, что больше никогда не попаду в такую страшную историю.
- А я хочу вам сообщить, - вмешалась Сашина, - что после Нового года состоится суд над Самохиным!
- И сколько же ему светит? – спросили Назаровы хором.
- Он свое получит, Катенька, обязательно получит. Но сколько бы ему ни дали – все его.
- Выяснили, что он не имел права быть прокурором?
- Выяснили. Его вернул в должность родственник – верховный судья, умерший пять лет назад. Спрашивать уже не с кого.
- А как Даша?
- Киселёвой дали два года поселения. Реабилитировать ее Паше не удалось: все-таки она убила человека.
- Володенька, - Катя улыбнулась, - а у меня для тебя сюрприз!
- Что еще такое?
- Новый год – время сюрпризов, - Катя была очень довольна.
- Не томи, Катюша. Что ты хочешь сказать?
- Твое изнасилование пошло мне на пользу. Теперь я наконец-то стану мамой.
- Не понял…
- Я жду ребенка, дурачок!
От такой новости Владимир поднял Катю на руки и закружил.
- Катенька, родная! – Он не находил слов, чтоб выразить вою радость.
Они целовались, а Женя с Антониной Ивановной накрывали стол. Когда на экране телевизора, на Спасской башне Кремля, показывая двенадцать, зазвонили куранты, все дружно наполнили свои бокалы шампанским и поздравили друг друга с Новым годом.
- Год назад под этот бой я загадала желание, - призналась Катя, - и вот оно сбылось.
- А что именно ты загадал? Родить ребенка или чтоб я  освободился скорей?
- Не скажу: пусть это будет моей маленькой тайной.
 
                     
 
 
 
                                                                                               2001-2002; 2018
 
 
 
 
 
 
СЛОВАРЬ ЖАРГОНИЗМОВ С ПЕРЕВОДОМ
 
Базар – разговор
Вертухай – надзиратель в тюрьме
В натуре – в самом деле, правда
Голимый - натуральный
Гоп-стоп – ограбление
Капуста – доллары
Лапа – взятка
Мокруха – убийство
Падлой быть – клятва
Параша – туалет
Погоняло – прозвище
Телега - жалоба
Чалиться – отбывать срок, сидеть в тюрьме
Шконка – тюремные нары, кровать
Шмон – обыск
Хавка на киче – еда в тюрьме
 
 
 

[1] Прозвище (жарг).

© Copyright: Соня Василевская, 2020

Регистрационный номер №0482883

от 2 ноября 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0482883 выдан для произведения:  
П  р о л о г
Погода в  этот день не баловала с самого утра. До вечера лил дождь, дул восточный ветер, сменивший к вечеру свое направление на северное. Стояла середина октября.
Владимир Назаров в этот промозглый вечер провожал на поезд мать, живущую в Крыму. Посадив старушку на поезд, он автобусом добрался до своего дома в  Выхино-Жулебино на улицу Академика Скрябина.
Двор, в котором проживает Назаров, был хорошо освещен уличными фонарями. При их серебряном свете отражались дождевые лужи, и возле одной из них, у самой обочины тротуара в стороне детской площадки Владимир заметил странные очертания человеческой фигуры. Заподозрив дурное, а более из любопытства, Владимир на свой страх и риск подошел ближе.
Человек лежал ничком, одну руку вытянув вдоль тела, а вторая была согнута на уровне головы и попала в лужу. Одет он был в телогрейку, тёплое спортивное трико и черную кепку, на ногах – домашние тапочки. Именно по их наличию Владимир решил, что человек, должно быть, местный. И смело перевернул лежащего.
И ужаснулся от того, что увидел. Человек был не только не знакомым, но и вдоль горла у него зияла черная, заплывшая кровью дыра, а в сердце по самый черенок был вогнан маленький,  с тонким лезвием нож. Лужа крови, незаметная  в темноте, слилась с дождевой лужей и местами впиталась в  песок.
 
Часть первая
Глава 1
Владимир запыхавшись прибежал домой и вызвал милицию. Услышав про труп, жена Катерина пристала с расспросами.
- Там человека убили, Катюша, - наскоро поведал муж и открыл дверь, чтоб уйти из квартиры.
- Ты куда? – забеспокоилась Катя.
- На улицу. Подожду наряд там. Все равно ведь пойду как свидетель.
- Я с тобой…
- Не надо, родная. Ты можешь испугаться. Я же во дворе буду…
Ночевать муж в эту ночь не явился. Катерина легла спать без него, полагая про себя, что, может быть, Володю забрали для дачи показаний, но, проснувшись среди ночи от непонятной тревоги, она так и не обнаружила его дома и поняла: Володя не приходил. Утром Катя пошла в уголовный розыск.
Говорила она с самим начальником угро, полковником милиции Мазуром Анатолием Вячеславовичем. И ответ, полученный от него, Катю ошеломил: в точности описав внешность мужа – высокого роста русоволосый мужчина с мягкими зелено-голубыми глазами, одетый в черное пальто и шапочку-«горшок», - она услышала, что Владимир находится здесь, в отделении, в изоляторе временного содержания, а попросту – в ИВС. Мазур также добавил, что они ожидают приезда прокурора округа – арестовать Владимира.
- За что? – испугалась Катя.
- Ваш муж убил человека, - неласково пояснил ей Мазур. – Присядьте,  в ногах правды нет.
Катя села.
- Вчера ваш муж был взят с поличным на самом месте преступления. И  к тому же вел себя очень активно, явно пытаясь помочь опергруппе, из чего следует прямой вывод: так подозрительно себя может вести только убийца.
- Какая ерунда!- насмешливо сказала Катя.
- Теперь это будет устанавливать следствие. Я же вам скажу только, что ваш муж уже написал явку с повинной.
- Как? – вспыхнула Катя. – Этого не может быть!
- Хотите взглянуть?
- На Володю? Да, хочу! Я хочу увидеть мужа.
- Ну знаете… У меня тут не комната свиданий, а изолятор для задержанных. Так что извините, Екатерина… как вас по отчеству?
- Александровна, - Катя ответила послушно.
-…Катерина Александровна, в наших условиях свидание не положено, а разговор окончен. – Мазур поднялся и тактично проводил Катю за дверь.
А там она увидела высокого и крепкого мужчину в синем с погонами мундире и с кейсом в руке. Он направлялся к выходу, но по пути кому-то сказал: «Назарова я арестовал, завтра к нему в Матросскую тишину придет мой следователь». И Катя поняла, что это прокурор, тот самый прокурор округа, о котором недавно упоминал Мазур.
- Товарищ прокурор! – закричала Катя, быстро зашагав ему навстречу. – Извините, я не знаю, как вас зовут. Я Катя, жена Владимира Назарова. Скажите, за что арестован мой муж?
Прокурор эффектно повернулся на каблуках своих модных туфель, заглянул Кате в глаза и обратился к проходившему мимо майору:
- Товарищ майор, почему вы не объяснили гражданке, за что арестован ее муж?
Майор подошел ближе:
- Прошу прощения, Олег Дмитриевич?
           - Почему вы не сказали гражданке, за что арестован ее муж? – Прокурор как будто издевался.
           - Какой гражданке? – не понял майор.
            - Вот этой, - грубо и раздраженно прокурор указал на Катю.
            - А кто она?
            - Назарова Катерина, - назвалась Катя.
            - Тьфу ты! – отреагировал майор. – Эта гражданка, похоже, желает последовать за своим мужем. Она нам сегодня все утро надоедает. Сделайте доброе дело, Олег Дмитриевич, заберите ее отсюда.
            Тем временем из своего кабинета вышел Мазур. Увидев Катю, а с ней рядом прокурора и майора, полковник возмутился:
            - Товарищ майор, почему эта гражданка до сих пор здесь? Немедленно проводите ее из отдела!
            Катя торопливо покинула отдел.
            Отойдя от крыльца несколько недолгих шагов, она вдруг услышала позади себя свое имя. Катя оглянулась: ее муж Владимир вырывался из свирепых лап конвоя, сопровождавшего его в  воронок. Бедная женщина со всех ног бросилась к мужу, увидела на нем наручники.
            -Володенька, Вовчик-зайчик, что они с тобой сделали?
            - Катюша, милая, они вешают на меня убийство, но я  не виноват. Я никого не убивал, Катенька, верь мне! – Его силком затолкали в воронок, и Катя расслышала уже глухие слова, которые муж кричал ей сквозь оконную решетку.
            - Я знал, что ты придешь за мной, Катя!
 
Глава 2
            Его привезли в СИЗО-1 «Матросская тишина». Сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в профиль и в анфас, а затем отправили на медосмотр. Владимиру стало до слез обидно: с ним обходятся как с настоящим преступником. Он, безвинный человек, идет их же путями, и с ним обращаются, все делают как с отъявленными бандитами. Зачем он здесь вообще?
            Тяжёлая металлическая дверь за Назаровым с грохотом захлопнулась. Новоприбывший с низко опущенной головой нерешительно топтался в проходе, никак не зная, что ему теперь делать. Скоро дверь опять открылась, и он получил постельное белье. Владимир продолжал всех игнорировать, однако чувствовал, как его разглядывают. Наконец, где-то рядом его приветливо окликнули:
            - Ну, приятель, здорово.
            Владимир вздрогнул, поднял глаза на голос и ответил тихо, но внятно:
            - Здравствуйте.
            - Проходи, раз уж пришел, - вежливо пригласил  и второй голос.
            - Куда?- спросил Владимир.
            - Ко мне давай, - повторил тот же голос. – Сюда.
            - А вы кто?
            - «Петух» он, - раздалось откуда-то от окна, после чего там же заржали.
            - Вася меня зовут, будем знакомы, - сказал пригласивший, никак не отреагировав на обидное слово.
            - Володя.
            С кровати, расположенной у самого окна, с верхнего яруса ложа на Назарова сначала уставился ядовитый и ощутимо неприятный, но пристальный взгляд еще одного обитателя этой камеры – грозного мужика с наколками на шее, плечах, руках и груди, затем мужик слез со своей шконки и поковылял встретить гостя.
            - За что попал?
            - Ни за что, - ответил Владимир.
            - Ясно: как мы все. Мы тут все просто так сидим, - повторил мужик властно, - ну, а статья какая?
            - 105 ч.1 (Сто пятая часть первая).
            - Вау: мокруха, значит! Кого порешил?
            - Говорю же: никого.
            Грозный мужик принял еще более устрашающий вид.
            - Слышь, мужик, ты не заливай, а отвечай по теме. И ваще, с сегодняшнего дня меня будешь слушаться, как верный пес: я здесь пахан.
            От окна снова послышался заливистый рогот.
            - Круто, Лелик! Пахан! Мне это нравится! Просто закачаешься! – И потом, уже успокоившись, парень добавил: - А че, ты вошел  в роль, тебе идет!
            - Угомонись! – по-прежнему властно гаркнул в свою сторону Лелик и продолжил допрос Назарова:
            - Так кого ты порешил?
            - Мужчину, - скупо ответил тот. Пахан остался доволен.
            - А-а, то другое дело. Живи тогда спокойно, но вон туда, - Лелик указал на окно, - без моего разрешения не суйся, там моя территория. – С этим он отвалил.
            Владимир, устроившийся на шконку рядом со своей, спросил  у Васи, кто такой пахан.
            - Старший по хате, по камере значит. Но Лелику ты не верь, врет он. Паханом у нас Лазарь, но он сейчас в больничке. А места своего никому не уступал.
            - А Лелик сам-то кто?
            Василий рассказал, что место  у окна – квадрат – облюбовали себе блатные в «хате», рецидивисты с большим стажем. Это была их территория, и никто из обитателей камеры не имел права входить туда без разрешения. Блатные же, и особенно пахан, имели право на все. Правда, угол у блатных ничем огорожен не был.
            Рецидивисты дулись в карты, нарды и домино, а бывало, что и шансон орали. Огрызались с администрацией изолятора и демонстрировали над сокамерниками свое превосходство, но  в принципе никого не трогали и не вредничали, держались между собой сплоченно, а с остальными – обособленно.
            Кроме блатных и рецидивистов в камере содержались также первоходки, но лица виновные, взаправду совершившие преступления. В том числе и Василий Рыбаков – его обвиняли в причинении менее тяжкого вреда здоровью, т.е. вреда, для жизни не опасного и не повлекшего тяжких последствий, но вызвавшее длительное расстройство здоровья на срок до четырех месяцев. Васе маячили исправработы. А были ли здесь такие, как он сам, Владимир Назаров не знал.
            Половина второго – время в МЛС для обеда. К этому времени Владимир познакомился уже с большинством, населявшим его камеру, и скоро перестал опасаться окружавших его людей. Хотя где-то в подсознании, конечно, оправданное чувство боязни не проходило.
            Обед раздавали в маленькое дверное окошко. Сегодня была пшеничная каша с куском вареного мяса, а сверху лежал кусок черного хлеба – пайка строгой тюремной нормы. Все это компактно умещалось в  глубокой алюминиевой миске. Лучший друг Василий получил две порции, одну отдал Назарову. Следом пошла раздача кружек с незнакомым Владимиру компотом. Новые друзья уселись на кровати Василия и вкусили казённых харчей. Только Рыбаков ел привычно, а Назаров поморщился и первую ложку каши жевал чересчур долго. Вася это заметил и понял реакцию друга.
            - Привыкай, Вован! Кто знает: может, тебе долгие годы придется хавать такую баланду.
            - Туфта! – подал голос кто-то из блатных, - хавка на киче хорошая! Съедобная. Иначе почему я, вы думаете, уже пятый раз суда жду?
            Назаров ничего ему не ответил, молча продолжая пресный обед. В отличие от остальных, которые наяривали, будто с  голодного края, он ел медленно и скромно, точно стесняясь. Сокамерник с кровати напротив, потихоньку наблюдая за ним, не выдержал:
            - Ты ешь быстрей, а то остынет.
            Владимир поднял на него глаза: это был приятной наружности мужчина средних лет, русоволосый,  с открытыми серыми глазами. На лице читалась доброта и покладистость.
            - А тебя как зовут? – самостоятельно спросил Владимир.
            - Борисом, – ответил тот.
            - И за что ты здесь?
            - За кочан капусты.
            - Это как?
            - А как бывает? Сам я парень деревенский, хозяйки  у меня нет, а сеять капусту я не умею. Ну, залез к сварливой тетке в огород. С того все и началось. Она ж, чертовка, меня еще связать сумела. Одна причем. А тебе убийство вешают?
            - Вот именно, что вешают: я никого не убивал. – Владимир рассказал свою историю.
            - Никогда нельзя так делать, - отозвался на этот рассказ Лелик. – Не надо было дожидаться ментов возле жмура, а пришел домой, позвонил – и ни гу-гу. А то создавал подозрение, топчась рядом и активно участвуя.
            - Вот из-за такой лажи мужик себе всю житуху испоганил, - послышалось от окна, но прозвучало это не как обращение к кому-то, а как разговор друг с другом.
            Наконец, обед закончился, и зеки продолжили заниматься своими делами. Назарова позвали к окну, в квадрат рецидивистов.
            - Ты в нарды играть умеешь? – спросил Лелик.
            - Нет, - ответил Владимир.
            - Ну, садись вот тут, будем учить. Ой, забыл: ты ж у нас еще без погоняла[1] ходишь…
            Так Владимир стал Банзаем.
Глава 3
            В течение трех дней, прошедших после этапирования мужа в СИЗО, Катя  узнала, что его дело расследует окружная прокуратура, а расследование взял под свой личный контроль прокурор ЮВАО Олег Дмитриевич Самохин. К нему-то на прием и записалась сегодня Катя Назарова.
            На приеме она была первой.
            - Здравствуйте, - сказала Катя в дверях. – Мне можно войти?
            И  услышала в ответ:
            - А-а, это вы подходили ко мне в милиции и спрашивали про мужа! Я вас помню, как и всякого, кого вижу впервые. Ну, проходите.
            Катя вошла. Самохин сразу отметил, что женщина она красивая: среднего роста, крашеная в бордо, с ласковыми круглыми глазами, с румяным, припудренным личиком и маленьким, аккуратным носиком. Синие глаза как-то по-особенному выдавались из-под естественно черных ресниц. Катя волновалась, и румянец на ее щеках алел все больше, придавая лицу совсем уж кукольный вид. По годам ей было не более тридцати.
            Разглядев Катю внимательней, Самохин предложил ей снять верхнюю одежду, а когда Катя стала раздеваться, он счел нужным помочь ей. И повесил ее пальто на вешалку рядом со своим, заметив про себя, что более красивой и милой женщины он уже давно не встречал.
            - Присаживайтесь, - сказал Самохин. – Как ваше имя-отчество, простите?
            - Катерина Александровна.
            - Катерина Александровна Назарова, верно?
            - Да.
            - Что ж, отлично, вот и познакомились. Теперь я вас слушаю. Что за дело у вас ко мне имеется?
            - Олег Дмитриевич, я хочу знать, почему мне не разрешают видеться с  моим мужем?
            - Он у вас  в СИЗО?
            - Да.
            - Тогда все просто, уважаемая…можно просто Катерина?
            - Александровна, - резко повторила Катя.
            - Ладно, будь по-вашему, Александровна так Александровна. Вернемся к проблеме. Во-первых, закон не позволяет лицам, находящимся в предварительном заключении, видеться с близкими и получать от них письма, только передачи; во-вторых, я лично контролирую расследование по делу вашего мужа, и следователь, который расследует убийство, совершенное вашим мужем, доложил мне на неделе, что Владимир Назаров отрицательно ведет себя в заключении, в связи с чем администрация изолятора вправе наказать его в  виде тех же запретов на свидания.
            - Но в тюрьме же свидания с родственниками разрешены.
            - Тюрьма – это совсем другое. Вы знаете, чем тюрьма отличается от изолятора?
            - Чем?
            - В тюрьме содержатся лица осужденные, вина которых доказана, а СИЗО – мера скорее профилактическая. Вот я усмотрел в вашем муже опасного преступника и потому счел нужным взять его под стражу, чтобы он еще кого-нибудь не убил. На суде ему срок, проведенный под стражей, зачтется в срок отбытия наказания.
            - Володя никого не убивал, черт возьми! – крикнула Катя, вскочив со своего места.
            Самохин и бровью не повел, смотрел на Катю чуть прищуренным правым глазом.
            - Да? А кто это докажет? За время двухнедельного следствия так и не было найдено ни одного свидетеля оправдания.
            - А обвинения? – Катя опять села.
            - На этот ваш вопрос, дорогая Катерина Сановна, я ответить не могу. На него нет ответа, потому что он из области тайны следствия, а она, да будем вам известно, разглашению не подлежит.
            - Неужели я так и не увижу Володю, пока он в неволе?
            - Боюсь, что нет.
            - Но Васянович – начальник изолятора – сказал мне, что прокурор, под чьим надзором находится дело обвиняемого, в исключительных случаях может похлопотать о свидании.
            - Я не начальник изолятора и не отвечаю за это учреждение, - возразил Самохин. – И какой у вас исключительный случай?
            Катя не знала, что ответить, поэтому не смогла ничего придумать.
            - Молчите, - произнес Самохин, - чрезвычайных причин нет.  В таком случае нам пора закругляться – у меня ведь вы сегодня не одна. – Он нажал кнопку селектора. – Анастасия Викторовна,  ко мне ещё есть кто-нибудь?
            - Пока два человека, Олег Дмитриевич, - ответила секретарь.
            - Я не перестану обивать ваш порог, пока не добьюсь своего.
            Катя поднялась со стула и пошла к вешалке прямой походкой. Спинка, как струна, округлые, пышные формы и ножки – ровные, форменные, будто выточенные… Самохин раздевал ее взглядом, не отводя глаз, следил за каждым Катиным шагом и движением, медленно измеряя ее глазами с ног до головы. Катя, напротив, не обращала на него внимания.
 
 
Глава 4
            - Ну-с, Владимир Сергеевич, так как же: будете вы что-нибудь говорить или нет?
            - Лучше я промолчу. Зачем что-то говорить и оправдываться, если вы мне все равно не  верите? – Владимир Назаров сидел напротив следователя в комнате для свиданий, но совсем не смотрел на него. Взгляд его выражал полную апатию к допросу, взор был туманным, глаза пусты. За третью неделю своего пребывания в СИЗО он уже от всего устал.
            - Основание не верить подследственному, уважаемый Владимир Сергеевич, право следователя… Хочу – верю, хочу – нет, тем более что  у меня есть причины не верить вам.
            - А можно узнать, какие?
            - Улики, главным образом. И прямая улика вашей виновности очевидна: вас взяли на месте, как говорят, тепленьким.
            - А почему вы исключаете ту возможность, что я труп просто случайно нашел?
            - Кто может подтвердить, что так оно и есть на самом деле? Есть у вас хоть один свидетель этому?
            - Не знаю.
            - Вот видите: вы не знаете, чего и следовало ожидать! А если бы…
            - Искать свидетелей – не моя работа, - перебил Назаров горячность следователя. – Послушайте, Игорь Андреевич, если вы пришили целую статью, если я в ваших глазах обвиняемый, то почему мне до сих пор не дали адвоката? Я, между прочим, здесь уже третью неделю нахожусь.
            - Ошибаетесь, Владимир Сергеевич, вы здесь не по чьей-нибудь милости, а только по своей собственной, не иначе! А хороших адвокатов у нас нет – перевелись все. А плохой вам и самому не нужен, разве я  не прав?
            От внезапно накатившей на него обиды Владимир готов был заплакать прямо при Пономареве. Почему с ним так обращаются? Зачем выбивают признания, если и сами прекрасно знают, что ему не в чем признаваться? Интересно, есть ли действиям Пономарева какое-нибудь научное название  в процессе следствия?
            - Да. Вы правы, Игорь Андреевич. Но я же имею право на защиту?
            - Имеете, не спорю. Но сперва давайте перейдем к делу, Владимир Сергеевич. Итак, вы по-прежнему будете утверждать, что раньше никогда не знали убитого гражданина Михалевича?
            - Никогда.
            - Хорошо, допустим. Но, однако ж, вы убили его. Что вас побудило убить его? Назовите мотивы преступления или, так и быть, мотив.
            - Я не буду отвечать без своего адвоката! - Владимир перешел в наступление. – Либо вы мне предоставите защиту, либо я молчу!
            - Вот: «молчу»! А в принципе, вам есть что сказать. Но не хотите говорить – что ж, это ваше право. А, я понял, Владимир Сергеевич: вы заговорите в присутствии адвоката. Хорошо. Я предоставлю вам защитника – вытащу его из какой-нибудь помойки, но при том условии, что вы признаете свою вину.
            От такой наглости Владимир обалдел. Глаза у него вдруг заблестели каким-то нездоровым блеском, в носу защекотало. Захотелось вдруг зарыдать в голос и не останавливаться. Он весь затрясся. Его внезапно объял невообразимый ужас.
            - Это невозможно, - закричал он, - невозможно! Я никогда на это не пойду!
            - Почему же нет, Владимир Сергеевич? Я ведь ради вас стараюсь. Знаете ли вы, что признание вины смягчает приговор?
            - Чьей, чьей вины, скажите мне, наконец? Как хотите, я ваши условия не приемлю!
            - Что ж, мне все равно, это вам надо, - Пономарев начал собираться. – Я по-прежнему буду настаивать на вашей виновности и все улики обращать против вас. А улики, поверьте мне, будут, я обещаю. Я от вас теперь долго не отстану.
 
Глава 5
            Такие женщины, как Катя Назарова, Самохину, конечно, нравились и на жизненном пути не попадались давно, но раньше Кати в душу окружному прокурору запала еще одна женщина, Дарья Кирилловна Киселёва, ныне находившаяся в заключении в том же СИЗО «Матросская тишина», что и Владимир Назаров. Справедливости ради надо, однако, сказать, что однажды Олег Дмитриевич предложил ей свободу в обмен на одну простенькую услугу, вот только Дарья Кирилловна предпочла скорее послать нахала восьмиэтажно и пойти на нары, чем марать свое тело, личность и репутацию как в тюрьме, так и на свободе. Киселева, как и Назаров, тоже принадлежала к числу тех несчастных, чье дело находилось под личным надзором Самохина. Дарью Самохин выставил чуть ли не маньячкой; она обвинялась в убийстве из хулиганских побуждений, хотя на самом деле убила человека в состоянии аффекта, защищаясь. У Дарьи ранее уже были проблемы с законом: первый раз, лет десять назад, она была осуждена на семь с половиной лет с конфискацией за большую экономическую махинацию. Отсидела шесть, освободилась по амнистии и вскоре вышла замуж. Сейчас она читала любовный роман, и когда надзирательница ей сообщила, что к ней пришли, Дарья отложила книгу и вскинула на вертухайшу удивлённые, строгие глаза. Дарья вообще была хороша собой: шатенка с матовой кожей и властным взглядом. Она не курила и за это, видимо, заслужила уважительное к себе отношение со стороны сокамерниц. К тому же она была отнюдь не глупа, поэтому к известию о посетителе отнеслась настороженно:
            - Кто?
            - Иди, и увидишь.
            Дарья медленно спустилась со второго яруса кровати и в сопровождении надзирательницы пошла в комнату для свиданий.
            Самохин сидел на стуле, уперевшись в кулак. Увидев Дарью, поднялся в знак приветствия:
            - Здравствуйте, Дарья Кирилловна.
            Она посмотрела на Самохина высокомерно, присела.
            - Вот это гости! Сам прокурор округа! Но на вашем месте, Олег Дмитриевич, я бы не стала обращаться так повествовательно к подследственной, которая по вашей (на этом слове Дарья сделала особый акцент) милости находится в этом месте. Вам следовало бы задать вопрос: «День добрый, Дарья Кирилловна?», а уж я бы вам ответила, уважаемый Олег Дмитриевич!
            - Я пришёл кое-что сказать вам, Дарья Кирилловна…- И, задержав на пару минут взгляд на лице Киселёвой, добавил: - Хорошо выглядите сегодня, Дарья Кирилловна.
            - Как раньше или как всегда? Надеюсь, господин прокурор, вы здесь не для того, чтобы сыпать в мой адрес комплименты?
            - Я хочу освободить вас из-под стражи и помочь вам избежать суда, который над вами должен скоро состояться.
            - Вы хорошо подготовили свою речь, господин обвинитель, - язвила Дарья.
            - Вы меня что, не поняли?
            - Естественно. Сытый голодному или гусь свинье не товарищ.
            - Я пришел сюда ни сам шутить, ни слушать ваши шутки. До суда над вами – три недели времени, однако его может вообще не быть, и это вполне в вашей власти. Только одна услуга…
            Женщина резко вскочила с места и прошипела Самохину в самое лицо:
            - Пусть тебе услугу медведь оказывает, а мне блатные законы важнее!
            Она была страшна в гневе, только Самохин ее не боялся, а, напротив, даже повысил голос:
            - Киселева, сядьте!
            - Спасибо, гражданин прокурор, я постою.
            - Я дам вам денег и помогу бежать. Не только из изолятора, а из страны вообще. Вы даже не сбежите: вы просто уйдете.
            Киселева оторопела:
            - Что я слышу? И это мне предлагает сам прокурор? Прокурор? Хм… Где ж ты раньше был? – Она тоже повысила голос. – Я больше полугода кисну в этих стенах, мой адвокат не раз ходатайствовал мне об изменении меры пресечения, обращался даже в суд, но ты оставался глух к его стараниям, и суд почему-то его просьбу постоянно отклонял. Почему? Ты себе и суд подчинил, да?
            - Попрошу мне не тыкать, уважаемая, - рассердился Самохин.
            - Но знаешь, что самое интересное? Что сейчас я тебе верю. – Дарья нахмурилась. – Что тебе нужно, Самохин? Не ту ли самую медвежью услугу я должна тебе оказать?
            - Ту самую. Но я прошу обращаться со мной как положено, на «вы».
            - А зачем? Вы просите близких отношений, но представьте себе, как они будут выглядеть на фоне официального обращения.
            - Ладно, как вам угодно. Но я  не ошибаюсь – вы согласны? – Самохин не верил сам себе.
            - Да, я согласна. Я принимаю ваше предложение: уж очень много и красиво вы мне наобещали. Но цена моей услуги должна вложиться в такую сумму, чтобы мне хватило улететь куда-нибудь далеко.
            - Я вам заплачу, сколько скажете, - заверил Самохин.
            - Тогда примите и вы мое условие, товарищ прокурор. – Дарья полюбовалась своими наманикюренными пальчиками.
            - Какое?
            - Деньги за эту ночь вы мне заплатите вперед. Иначе я не согласна.
            - Завтра, я вам обещаю, вы выйдете на свободу и придете ко мне на прием. В любое время.
            - Это все? – хмуро спросила Дарья.
            - Пока – да.
            - В таком случае я пошла. – И напоследок удостоила Самохина неласковым взглядом.
Глава 6
            После полудня следующего дня Дарья Киселёва была освобождена из-под стражи. На воле ее встретила холодная осень и серые дожди. Только начался ноябрь. У ворот изолятора Дарья почему-то ожидала увидеть Самохина, но, не увидев, вздохнула свободно.
            Автобус уносил ее на Волгоградский проспект, где  дома ждет ее мама, а муж на работе. В личных вещах Дарьи, которые ей вернули по выходе на свободу, были ключи от квартиры. Дарья открыла дверь, тихонько разделась и неслышно прошла  в спальню к маме.
            Мама спала. Дарья присела возле ее кровати на корточки и несколько раз погладила по голове, поцеловала. Мать зашевелилась и быстро проснулась.
            - Кто здесь? – сонным голосом спросила она.
            - Здравствуй, мама, - широко улыбалась Дарья.
            - Кто это?
            - Я, мама, я.
            - Даша, ты, что ли? Не может быть! Ты ж в тюрьме была…
            - Была, мама, да выпустили. Самохин выпустил меня, мама. Он мне меру пресечения изменил.
            - Не может быть! Господи! – заплакала мама и крепко обняла дочку. - А мне с тобой даже видеться не разрешали.
            - Это нельзя, правда. Можно только письма и передачи.
            Так сидели они, молча и обнявшись, минут пять. Потом Дарья сказала:
            - Мамочка, мне надо позвонить, ты погоди немного, хорошо?
            Звонила она на сотовый.
            - Добрый день, Павел Егорович, это Киселева беспокоит. Откуда  я звоню? Из дома, с квартиры на Волгоградском проспекте. Что я тут делаю? Маму обнимаю. Паша, ты можешь сейчас ко мне приехать? Да, именно сейчас. Слушай адрес…
            Адвокат Становенко прибыл по просьбе своей клиентки очень скоро. С собой он привез легкий букетик осенних цветов.
            - Это тебе, Даша. Прими, пожалуйста, мой скромный подарок. С возвращением на свободу.
            - Спасибо, - ответила она, однако, равнодушно принимая букет. – Я мигом, а ты проходи  в зал, не стесняйся.
            Поставив цветы в воду, Дарья вернулась и рассказала адвокату и маме об истории своего освобождения.
            -…так что у нас с Самохиным как бы сделка. Он принял мои условия, я – его. Но я не собираюсь  спать с  ним,  у меня нет такого желания, понимаете? Я хочу его обмануть: получить деньги и уехать куда-нибудь.
            - Куда ты поедешь? – остановил ее  Становенко. – Это ж виза ж нужна, тебе ж не дадут.
            - Лишь бы Самохин в розыск не подал, а я согласна, - недолго колебалась Дарья.
            - Хорошенькие дела, черт возьми: постель с прокурором в обмен на свободу, - хмыкнул Становенко.
            - Да, Паша, именно так. Знаешь, он ведь и в первый раз предлагал мне то же, и если б я тогда согласилась,  в изолятор вообще бы не попала.
            - Даша, ты хоть меня  в курсе держи, - настаивал Становенко. – А я, в свою очередь, буду информировать тебя и скажу, какие меры принял Самохин в связи с твоим побегом от него.
            - И если можно будет, - сказала Даша матери, - Паша сообщит мне, можно ли мне будет позвонить вам с Сережей.
            - А писать ты будешь? – опять заплакала мать.
            Дарья и Становенко переглянулись, адвокат подал Киселёвой какие-то лишь ей одной понятные жесты. Даша обняла мать.
            - Понимаешь, мамочка, ради собственной безопасности вы с Сережей  не должны знать, где я буду. Так, на всякий случай, если вдруг возьмутся допрашивать.
            -…чтоб вы не проговорились, - подсказал Становенко. – Даже я  не буду знать, где находится Даша. Я только могу вам сообщать, что мне она звонила и докладывала о себе. Поверьте, я очень хочу помочь вашей дочери. Помочь во всем и, главное, не допустить, чтоб она снова оказалась в тюрьме.
            - Мамочка, а теперь нам пора. Самохин ждет меня сегодня.
            Крепко обнявшись на прощание, мать благословила дочь на дальнюю дорогу и села у окна смотреть, как Даша покидает ее.
            Дарья и Павел Егорович вышли на крыльцо. Становенко подвел ее  к своей машине. Садясь в салон, Киселева инстинктивно обернулась на свое окно. Мать махала ей рукой. Даша помахала в ответ, и машина тронулась со двора.
            В ближайшем же киоске радиодеталей Павел Егорович купил маленький карманный диктофон и кассету и вернулся к Дарье.
            - Скажи, Даша, а ты веришь, что Самохин заплатит тебе, как обещал?
            - Теперь верю. Вчера он обещал мне, что сегодня  я выйду на свободу, - и вот, я вышла.
            - Дашутка, предложение, которое тебе сделал Олег Дмитриевич, вполне  в его духе, а ты сочла возможным – даже полезным – не отказаться от него. Правильно сделала. А обещание свое сдерживать не хочешь. Тоже справедливо. Держи это, - Становенко протянул ей диктофон.
            - Зачем?
            - Объясняю: ты  идешь к Самохину, берешь у него деньги и договариваешься об этом самом. А вот это, - Павел Егорович ткнул в диктофон, - осторожно включишь во время вашего разговора: придет время, и информация, записанная на этой пленке, станет важным компроматом и вещдоком.
            - Неужели такой день когда-нибудь наступит?
            - Будем надеяться, Дашутка. Но, сказать по правде, я давно подозреваю, что Самохин Олег Дмитриевич… как бы это сказать? Словом, что есть факты, на основании которых его самого можно было бы привлечь к уголовной ответственности. И, возможно, на солидный срок.
            Наконец, машина притормозила у здания прокуратуры ЮВАО.
            - Диктофон положи  в карман и иди, - проинструктировал адвокат Киселеву в последний раз, - а я буду ждать тебя здесь.
 
Глава 7
            Когда Дарья Кирилловна явилась в приемную прокурора, секретарь Самохина Анастасия Викторовна Щукина беседовала по телефону и что-то параллельно записывала в журнал. Увидев посетительницу, Щукина дала ей знак чуточку подождать, можно и в приемной. Дарья опустилась на стул. Через минуту-полторы Щукина освободилась и, наконец, занялась Дарьей.
            - Вы к Олегу Дмитриевичу?
            -Да.
            - Как о вас доложить?
            - Скажите Олегу Дмитриевичу, что пришла я, - представилась Дарья.
            - А кто вы?
            - Он поймет, кто я. Я здесь по его собственному приглашению. Он хотел меня видеть.
            - Хорошо. – Анастасия Викторовна встала со стула, но на Дарью бросила странный взгляд. – Олег Дмитриевич, - открыла она дверь   к прокурору, - там к вам женщина, просила сказать, что пришла она.
            Самохин мгновенно догадался, кто скрывается за этим «она».
            - Немедленно пригласите ее! – Он даже заволновался.
            Дарья вошла. Самохин тут же закрыл за нею дверь на ключ и хотел помочь ей раздеться, но женщина отстранила его.
            - Не стоит беспокоиться, товарищ прокурор, мне не душно. – И отошла в  сторону, щелкнула кнопкой диктофона.
            - Разговор ожидается долгим, вы можете запариться, а потом застынете и простудитесь.
            - Не ваше дело, - грубо сказала Дарья.
            Самохин смело обнял Дарью за талию.
            - Я же сказала, чтоб ты не лез! – громко повторила Киселёва. – Я еще не твоя!
            - Не ори, нас могут услышать, - испугался Самохин.
            - Вот и замечательно! Пусть слышат, пусть знают, с кем работают. Я пришла за деньгами. Если ты помнишь, мы договорились, что я  получу их вперед, - она сделала ему саечку.
            - Одну минуту, - поцеловал Самохин ее в губы.
            Дарья скорее утерла губы и внимательно следила за движениями прокурора. Тот открыл шкаф возле стола и достал оттуда дипломат. Едва он был открыт и Даша увидела несколько рядов долларов, ее глаза медленно, но верно расширились. «Откуда у него столько?» - попутно подумала она.
            Самохин взял пять пачек.
            - Пожалуйста, держи. Здесь ровно пятьсот.
            - И только? Ты полагаешь, я смогу куда-нибудь уехать за такую сумму? – в вопросе Дарьи явственно отпечаталась насмешка.
            - Это аванс, а остальную сумму ты получишь после того, как я получу свое.
            - Ч-черт! – тихо вырвалось у Дарьи. «Но до Сахалина долететь мне хватит», - про себя решила она. И протянула руку к деньгам.
            - Ладно, давай. Но ты не учел еще кое-что.
            - Что еще?
            - Добраться до места – только ползадачи. А на гостиницу, а жить я на что буду поначалу? Не думаешь ли ты, что я и там стану себя продавать?
            Самохин, не возражая, отсчитал еще пятьсот.
            - Ну, а после исполнения договора твоей стороной я заплачу тебе еще тысячу, но не раньше. Сейчас же давай договоримся о месте и времени – пришёл час…
            Договорились на завтра на десять вечера в квартире Самохина, после чего Даша покинула кабинет развратного прокурора, а следом и его заведение. Становенко, как   обещал, ждал ее во дворе прокуратуры.
            - Ну, как все сошло?
            Киселева рассказала.
            - Да, это очень интересно. Прокурор сорит деньгами. Валютой. Откуда у него столько? – поразился и адвокат.
            - Вот и я о том же.
            - Докопаемся, Дашук. Ты сделала, о чем я тебя просил?
            - Сделала. – Она отдала диктофон и ленту с записью.
            - Отлично. Ну, а его не смутили твои ставки, когда ты стала намекать, что пятьсот баксов мало?
            - Не поняла…
            - Ну…другой бы мужик на его месте просто отказался бы от своей затеи – это же нормально: за двадцать минут удовольствия платить такую цену.
            - Что ты! Он еще и доплатил, и еще обещал. Настроен решительно.
            - Да-а, это уже не просто «хочу». Короче, все с ним ясно. Тебя куда везти?
            - В аэропорт. Теперь  я на свою безвизовую дорогу вот так обеспечена.
 
Глава 8
            - Она обманула меня, обманула, паразитка! – бушевал утром Самохин, в ярости смахнув со стола гору папок и бумаг. – Я, как идиот, прождал ее весь вечер, а она не явилась! Нахалка какая! Скрылась! Ушла на волю и исчезла!
            - Подай  в розыск, объяви ее беглой, - подсказал присутствовавший рядом Пономарев. Он давно уже был верным слугой Самохина, этаким прокурорским прихвостнем, а никак не подчиненным. Вдвоем они походили на тигра Шерхана и шакала из истории про Маугли.          
- Ты меня не учи, - бесился Самохин, - я сам знаю, что мне делать!
            Пономарев решил, что ему лучше уйти, шеф сейчас не в духе. Оставшись один, Самохин позвонил Кате Назаровой.
            - Катерина Александровна? Здравствуйте.
            - Здравствуйте. С кем я говорю?
            - Вы меня уже забыли? Это прокурор Самохин, Олег Дмитриевич.
            - Ах, Олег Дмитриевич… Наконец-то вы позвонили, а я то я уже думала сама вам звонить.
            - Приятно слышать. Я хочу сказать, что… Простите, я вас от работы не отвлекаю?
            - Нет, все хорошо, продолжайте. Так что вы хотите?
            - Хочу сказать, что сегодня я напишу обращение к начальнику УИН, чтобы он позволил вам увидеть мужа. Причину я  уже придумал. Но вы сможете сегодня к шести часам подойти  к прокуратуре?
            - Смогу вообще-то… - Катя удивилась.
            - Отлично. Тогда я вам и отдам обращение, потому что завтра я буду на суде, вы меня не застанете.
            - Хорошо, Олег Дмитриевич,  я приеду. До вечера.
            У здания окружной прокуратуры Катя появилась около шести. Одета она была обыкновенно, соответственно осенней погоде. Только голову покрыла тонким платочком.
            Она не заметила, как вышел Самохин, как он стал возле нее. Услышала лишь его слова:
            - Я не сомневался, что вы придете. – Самохин был очень доволен, но Кате он показался странным.
            - Да, пришла. Вы же сами пригласили.
            - Помню, Катерина Сановна, давайте отойдем в сторонку, а то мы здесь на виду у моих коллег. Вдруг подумают еще чего. Мне от одной такой мысли уже неуютно.
            Они прошли метров тридцать и остановились под большим тополем.
            - Вы такая женщина красивая…- Самохин коснулся ее щеки. Катя отстранила его руку.
            - Когда я смогу увидеться с Володей?
            Самохин ее как будто не слышал и гнул свое:
            - Не понимаю, как ваш муж отважился совершить такое тяжкое преступление и оставить вас одну на такой длительный срок, который ему грозит.
            - Олег Дмитриевич, я прошу вас… Меня ваши комплименты ставят в неловкое положение.
            - Что именно вас смущает?
            - Ваша должность. Все-таки вы представитель власти, одеты в служебное… Я не привыкла.
            - Извините, - остыл Самохин, - я не сдержан. Работа такая.
            - А по-моему, прокурор наоборот должен контролировать свое поведение.
            - Юридически вы выразились не совсем правильно.
- Не важно. Мы ведь говорим не об этом. Я еще раз спрашиваю, когда я увижу мужа?
            - Хорошо. Раз вам так не терпится, я  скажу прямо: чтобы его увидеть, вы должны стать моей на одну ночь. Больше мне ничего не надо.
            Катя, постояв  с минуту огорошенная, размахнулась и влепила Самохину оплеуху.
            - Подонок, - вскрикнула Катя, - как ты смеешь?
            - По-моему, я прошу не много, - невозмутимо продолжал Самохин.
            - Да кто ты вообще такой, чтоб ставить мне условия? Видеть мужа – мое право, которое не тобой писано и не тебе им распоряжаться!
            - А это видела? – Самохин показал Кате машинописный лист с текстом в виде заявления. – Это обращение к Литвинову, но ты получишь его только после того, как выполнишь мою просьбу. Отказаться от моего предложения ты можешь, но тогда я сделаю жизнь твоего мужа в   изоляторе невыносимой, так что ты сама прибежишь ко мне за помощью, а он для себя на суде сам будет просить расстрела.
            - Негодяй!
            - А это уже оскорбление представителя власти, - угрожающе отметил Самохин, - я и против тебя дело заведу!
            - Давай, заводи! Это все, что ты только и умеешь – заводить дела да арестовывать без видимых причин! Ты творишь беззаконие, Самохин, ты и все, кто под тобой ходят! Боже мой, неужели ты и от других женщин, подвластных тебе, требуешь того же?
            - Требую, а как же? И требовал, и буду требовать! Но они, кто истинно знали, чего хотят, всегда отвечали согласием. Судя же по твоему агрессивному поведению - совсем, кстати, неадекватному на предложение, я допускаю возможность заключить, что ты к судьбе мужа равнодушна.
            Катя снова ударила подлеца: на этот раз сумочкой, собравшись с силами, по голове, подставив ему в то же время подножку. Самохин шлёпнулся в лужу, испачкал дорогое пальто. Катя толкнула ногой его в грудь и побежала без оглядки.
            Метров через сто она остановилась за углом дома и оттуда стала наблюдать за тем, что Самохин будет делать дальше. Но того уже и след простыл: он давно вылез из лужи и взял такси до дома.
Глава 9
Катя знала, что фактически совершила преступление, но последствия содеянного не пугали ее. Наоборот, ее даже прельщала возможность самой оказаться  в тюрьме: раз уж ей не дают видеться с мужем, который  в неволе находится по ложному обвинению, то она будет в том же месте, только за содеянное умышленно противоправное деяние.
            Дома она открыла шкаф, готовая к тому, что за ней придут и, возможно, сегодня, а значит, надо взять с собой какие-то вещи. И, выбирая их, она вдруг вспомнила, что ведь у Володи на смену там тоже ничего нет. От этой мысли Кате стало горько, она на всякий случай отобрала вещи и для него. А потом позвонила маме.
            - Мамочка, здравствуй, это я. Как твои дела, родная? Приятно слышать. Мамуля, ты не могла бы сейчас приехать ко мне? Я понимаю, что  уже поздно, но я боюсь сегодня ночевать одна. Я сделала кое-что нехорошее… Нет, мама, ты не пугайся, это не так страшно, просто случилась нехорошая история. Я просто одному властному человеку дала сдачи. Мам, я тебе потом все расскажу, договорились? Ну все, мам, жду.
            …Свой новый рабочий день прокурор ЮВАО начал в обычном расположении духа. Он приехал на работу на такси, персонал уже был на своих местах. Щукина увидела своего начальника в окошко.
            - Ой, девчата, гляньте: Самохин на такси прикатил! – защебетала Анастасия Викторовна. – Раньше он никогда не брал экипаж!
            Любопытная женская часть прокуратуры уставила в окно напудренные носы и откровенно подивилась, а кто-то спросил, что это с ним. Видеть начальника, приехавшего на такси, было непривычно.
            Путь к кабинету Олега Дмитриевича лежал как раз по тому самому коридору, откуда из окна за ним так иронически наблюдали. Проходя мимо, глава ведомства поздоровался, отдав дамам низкий полупоклон. И обратил внимание на их скученность:
            - А что это вы делаете все в одном месте? Меня высматриваете? – пошутил Олег Дмитриевич. – Это радует, спасибо. Настасья Викторовна, пригласи ко мне Пономарева.
            Когда следователь явился, Самохин строго приказал Щукиной, что его ни для кого нет.
            - Садись, Игорь Андреевич.
            Пономарев на мягком стуле придвинулся к столу шефа плотнее.
            - Почему-то у меня предчувствие, Дмитриевич, что речь у нас пойдет не о работе, - загадочно сказал следователь.
            - Правильно мыслишь, но лишь отчасти. Скажи мне, кто пахан в камере, где сидит Назаров?
            - Некий Валентин Габрусев, рецидивист с двенадцатилетним стажем, ожидающий суда за очередной грабёж, на прошлой неделе вышедший из тюремной больницы.
            - Ты не знаешь, как Габрусев относится к Назарову?
            - Понятия не имею. А зачем тебе это?
            Самохин полез в шкаф и снова водрузил на стол кожаный дипломат – тот самый, с баксами. Открыл.
            - Это все моя взятка, - объяснил Самохин и взял пачку валюты. – Здесь триста бумажек номиналом по одному доллару. Их надо как-то передать Габрусеву. Пусть Назарову, если ему в «Матросской тишине» хорошо живется, не станет жизни.
            - А если ему там плохо?
            - Тогда пусть Назаров признает свою вину – я  так хочу. Так и скажи  Габрусеву.
            Пономарев сначала опешил, а потом справедливо заметил:
- Дмитриевич, а зачем зеку столько денег? Да еще и в валюте? А если засекут при шмоне, изымут, учинят допрос?
- Я надеюсь, что такая сумма ему заодно и рот заткнет.
- А если нет?
- Если нет,  я тебя уволю. Назаров должен признать свою вину, потому что  тогда ему уже не отвертеться, ему конец. Только тогда он и получит адвоката, но по-прежнему не увидит своей жены. Дойдет до того, что дамочка сама ко мне прибежит и ради него же сама прыгнет ко мне в койку.
- Ах, вот оно что, вот чего ты хочешь! Ну,  в таком случае, флаг тебе в руки!
- Спасибо. Но я даю тебе ровно три дня, за которые ты должен купить Габрусева, иначе вылетишь с работы, как пробка. Ты меня понял?
Пономарев не испугался: он почему-то был уверен, что номер с зеком выгорит.
- Понял.
Глава 10
            - Ты Габрусев Валентин Алексеевич?
            - Ну, я. - Габрусев, мужик средних лет и почти двухметрового роста, рыжий, с тяжелым взглядом из-под густых бровей смотрел на Пономарева с настороженностью и подозрительностью, блестя зелено-серыми глазами и дымил сигаретой. При этом сидел, плотно вжавшись в стул, будто отстраняясь от неожиданного посетителя. – Че надо? – Валентин был недружелюбен.
            - Какие у вас отношения с Назаровым?
            - В смысле?
            - Назаров поступил в изолятор без тебя. А когда ты вернулся, как ты его встретил?
            - Обыкновенно. Я задал ему пару-тройку вопросов, он мне ответил.
            - И что дальше? Как ты его принял?
            - Принял. У меня своя территория,  у него своя. Если сиделец не нарушает нашего порядка, мы его не трогаем.
            - Значит, Назарова у вас не обижают, - догадался Пономарев, доставая прокурорские деньги.
            - Да что вы к нему привязались, в натуре? – Габрусев  уже начал возмущаться. – Нормальный он мужик.
            - Держи! – следователь бухнул перед зеком пачку «зеленых». – Здесь в сумме ровно триста; хватит тебе этого, чтобы Назарову в камере жизни не стало? Ты сможешь за эту сумму устроить то, о чем я тебя прошу?
            У Габрусева при виде стольких денег  глаза загорелись. Он расплылся в улыбке во весь рот с умеренно здоровыми зубами, сгреб деньги в кулак, распаковал пачку и начал перебирать желто-зеленые бумажки, как колоду карт.
            - Знаешь, мужик, я пахан, и мое дело пасти за порядком, а не допускать беспредела. Но ради этого, - Валентин потряс бумажками, - я готов установить другой порядок. Ты меня уговорил: я возьму баксы. Только у  меня их изымут при первом же шмоне, если я  их хорошенько не спрячу. А как это сделать, когда за нами всегда пасут? Мне терять нечего: свою «пятерку» за гоп-стоп  я получу и к этому готов, но вот тебе  я не завидую. Потому что когда меня начнут пытать, откуда столько бабла, я скажу. Для меня так будет лучше, а «капусты» я все равно потом больше не увижу. Просекаешь ситуацию?
            - Обо мне ты не кипишись, я не пропаду. А хочешь, я тебе побег справлю?
            У Валентина опять глаза загорелись.
            - Да, мужик, спалил ты сам себя по самые яйца. Но вижу я, что ты не гонишь. Так и быть:  в ближайшее же время житуха Банзая станет хуже собачьей, – зек спрятал деньги в штаны.
            На выходе из комнаты для свиданий, когда Пономарев спешно удалялся, Валентина защемил вертухай, пасший в глазок его уединение со следователем.
            - К стене: ноги на ширину плеч, руки за голову, - начальственно распорядился тюремщик и принялся пытать подследственного. И в штанах нащупал шуршащие бумажки, извлек.
            - Это что?
            - Лапа, - сразу же раскололся Габрусев. – Не изымай,  я дам половину тебе.
            - Зачем он тебе их передал?
            - Я должен для него кое-что сделать.
            - Что именно?
            - Затравить одного из тех, кто чалится со мной вместе.
            Тюремщик недолго подумал:
            - Даешь половину – это хорошо. А ну-ка, пошли со мной.
            Он завел Габрусева к себе в кабинет и там отсчитал ровно сто пятьдесят долларов. Затем отвел Вальку назад в камеру, а потом позвонил Пономареву для индивидуальной беседы.
            - Это Игорь Андреевич? Здравия желаю, вас беспокоит лейтенант внутренних дел Васюченко. Я работаю надзирателем в следственном изоляторе Матросская тишина и сегодня я следил за тем, как вы беседовали с подследственным Габрусевым и видел, что вы ему передали. За то, чтоб я не изъял у него деньги, Габрусев отдал половину мне, однако его работа стоит дороже и он может ее не выполнять, потому что теперь для исполнения заказа ему не хватает ста пятидесяти долларов. А мне за сохранение этой тайны не хватает двухсот. Полагаю, вы понимаете, о чем я?
            Молчание  в трубке смутило Васюченко.
            - Вам ясен мой намек? – переспросил он.
            - Да, я вас хорошо понял, лейтенант.
            - Отлично. В таком случае я вам даю ровно сорок восемь часов на то, чтобы раздобыть деньги для нас обоих, в противном случае я вынужден буду изъять  у зека всю валюту и принять необходимые меры. Какого характера – думаю, вы догадываетесь. – Васюченко бесцеремонно бросил трубку.
            От такого известия Самохин пришел в бешенство, заматерился крепко, застучал по столу кулаком.
            - Какого черта! У, скотина! Это же чистой воды шантаж! Может, мне и против него дело завести?
            - И что ты представишь в качестве позорящего сведения? – справедливо отметил Пономарев.
            - Такое сведение будет, Игореша, уж ты мне поверь, хотя на это и уйдет какое-то время. Пока же я глотку ему заткну.
 
 
 
Глава 11
Пришло время уходить на суд Василию Рыбакову. За то время, что в СИЗО находился Владимир Назаров, они правда сдружились и сейчас, расставаясь, крепко обнялись.
- Больше не свидимся, Володька, - прощался Василий, - прощай. Дадут мне за мой мешок картошки года три, но переведут на голимую зону, а как мне там будет – черт его знает. Здесь хоть ты человеком был, Борька, даже наш пахан.
- Вась, ты, главное,  не кисни, нас же так учили?
- А ты не переживай, Володя, главное, не переживай, - наставлял Василий. –Даст бог, все обойдется и тебя отпустят.
- Рыбаков, скоро ты там? – прогремел  в дверях вертухай. – Конвой заждался, давай на выход!
-  Бог с тобой, - пожелал другу Владимир. – Удачи и ни пуха тебе!
- К черту, - ответил тот и  в последний раз пожал другу руку. Затем, раскланявшись на все четыре стороны, сказал: «Прощайте, братья», и пошел  к дверям.
После обеда Владимир ощутил, как не хватает в камере Василия. Камера, лишившись всего одного своего обитальца, словно опустела на целое поколение.
А вечером Банзая сильно избили. Начал экзекуцию сам пахан Габрусев.
Владимир лежал на шконке и читал книгу, которую ему на прощание подарил Вася, когда почувствовал, что кто-то стал у него над головой. Скосив глаза на возникшую фигуру и увидев перед собой Габрусева, он, весь в напряжении, мгновенно вскочил, книгу отложил. Валентин одобрительно кивнул, не проронив, однако, ни слова и одним кулаком ударил Банзая в солнечное сплетение, вторым – в челюсть. Удар под ребра пришелся на момент вдоха, поэтому, вмиг отключившись, удара в лицо Владимир уже не почувствовал. Бессознательного, Габрусев оттащил его на территорию рецидивистов и плеснул ему на лицо воды, чем и привел в чувство. Едва приоткрыв глаза, Владимир ощутил во рту солоноватый привкус крови. Тогда Лелик, не дав ему до конца опомниться, по приказу Габрусева схватил Банзая под мышки и встряхнул. Продолжая держать в охапке, поставил на ноги. Габрусев же, четко отработанным еще когда-то в школьные годы приемом каратэ, сначала впечатал Назарову ногу  в живот – тот от боли крякнул, затем сразу же рубанул по переносице. Обмякнув, Владимир беспомощно повис на руках Лелика, а тот уронил его на цементный пол.
На этот раз Владимир пробыл без сознания продолжительное время. Кровоточащий нос оставлял на полу предательские красные капельки. Он еще пребывал в беспамятстве, когда подошло время обыска, и тяжелые двери камер загремели по всему коридору, впуская контролеров. Пахан и его сподвижник наспех задвинули избитого сокамерника под кровать в самый угол, в темноту и холод, и приготовились подвергнуть себя шмону.
- Выходите наружу по одному, - дал строгую команду контролер с незавидным прозвищем Порхатый.
Выходивших ставили к стене, ноги – на ширине плеч и облапывали до самых пят. Когда все зеки были проверены, Порхатый со своим напарником принялись переворачивать шконки и матрасы. И изъяли добрый десяток заточек и другие колюще-режущие предметы, принадлежавшие в основном тем, кто жил  у окна. У них же изъяли карты, а вот наркотиков не нашли, зато заметили на полу пятна крови. Подследственных тут же рассадили по местам и учинили им допрос.
- Что здесь было? – начал Порхатый. – Потасовка? Кого били?
Ответом было тягостное молчание. Тогда напарник Порхатого прибегнул к хитрости.
- Значит, так, - сказал он, - не признаетесь – не надо. Сейчас будем проверять пофамильно. Чью фамилию называем, тот выходит вперед, - контролер достал из кармана лист бумаги, развернул. Это был список подследственных данной камеры. Началась перекличка.
Когда дошла очередь до Назарова и его фамилия была громко названа, Владимир неожиданно подал голос, однако, странный:
- Я здесь!
Все в удивлении обернулись на голос. Владимир за время обыска пришёл  в себя и выполз из-под шконки. Однако лицо  у него было побитым, что не могло остаться незамеченным.
- Так это тебя били, - понял помощник Порхатого. – За что?
- За дело, - догадался ответить Владимир, хотя и грубо. – Сам виноват.
- Ну, смотри, - согласился администратор и пошел на выход. Его напарник прочитал подследственным тираду нравоучений и тоже удалился.
Габрусев шагнул к Назарову. Что и говорить, пахан был очень доволен ответом Банзая. Он даже искренне похвалил его.
- Однако, - продолжал Валик, - это только начало. Видишь ли, Банзай, - пахан закурил, - все мы тут ни за что паримся, никто из нас ничего не делал, никто ни в чем не виноват. Но все признались. Следаку признались, сечешь? Потому что это для нас самих же полезно: на суде зачтется. Только ты один упираешься, чем противостоишь моему порядку, который  я здесь держу. Короче, если ты не признаешь перед законом своей вины, будешь впредь жить только так. И до той поры, пока не признаешься, другого житья тебе не видать.
После Рыбакова хорошим другом Владимира остался только Борис Тимофеев. Он-то и навел Назарова на мысль, что кто-то их пахана, похоже, купил. Потихоньку Борис шепнул другу:
- Купили, как есть, иначе с чего бы он вдруг с тобой резко? Это даже не  в его правилах…
Глава 12
Ближайший месяц Владимир провел в больнице: у него оказался перелом переносицы. Вышел он оттуда перед самым Новым годом. Вот только в заведениях тюремного типа никаких праздников не бывает.
Когда он вернулся в камеру, там его будто бы не заметили. Лишь Борис Тимофеев обратил на него внимание, для остальных же Банзай что был, что его не было – все одно.
За прошедший месяц увели на суд и Лелика. Борис рассказывал, что Габрусев без него первое время очень скучал, но уж слишком большим человеком был здесь Валентин, чтобы грустить. Ему вешать нос никак не приходилось. Лелик ушел, зато пришли трое новых арестантов и их надо было принимать.
Владимир вернулся в пятницу. После обеда он прилег на шконку, расслабился. Тем временем по тюремной почте с верхнего этажа изолятора Габрусеву были спущены завёрнутые в газету карты. Пахан тут же уселся в них играть. Играл со своим другим подручным, занявшим место Лелика.
А назавтра была суббота, банный день. И случилось так, что Банзай и Лазарь столкнулись в душе чуть ли не лоб в лоб. У Владимира давно назрела к пахану просьба, но он никак не решался обратиться с ней, а сейчас попробовал.
- Лазарь, робко подошел он, - можно  у тебя спросить?
- Валяй: спрашивай, но помни: впредь никогда и ни у кого ничего не проси. Просто отними и пусть просят  у тебя. Что ты хотел?
- Ты хорошо знаком  с тюремным телеграфом. Не мог бы ты написать письмо моей жене?
- Это просьба, Банзай, - Габрусев посуровел. – Ну, на первый раз я тебе ее спущу, однако в дальнейшем следуй заповеди: не проси. Что дальше?
- Мне запрещают писать домой, но я почему-то думаю, что через телеграф его можно будет отправить. Я тебе продиктую.
- Я понял. С тебя – пачка чая.
- Ты ее получишь.
- А где ты ее возьмешь?
Габрусев спросил это потому, что видел: Банзай никаких передач никогда не получает, у него даже нет одежды на смену. Он живет, как отшельник, в здешнем обществе он – как пустынник, и это было, пожалуй, главной причиной, почему его здесь не трогали: он не представлял для сидельцев никакого интереса, с него нечего было спрашивать. Прочь от себя его не гнали, но и дружить с ним особо желающих не было. Только те, кто сами были на него чем-то похожи: мужички простые и не шумные, вроде Рыбакова или Тимофеева. Словом, Катя его точно забыла.
- Тогда – чай вперед, - выставил свое условие Валентин.
- Подожди до вечера.
На самом деле Владимир понятия не имел, где он возьмет чай, но его выручил Борис.
- Лазарь может спустить тебе чай сегодня, - пояснил он, - но ты будешь должен ему завтра. И уже не одну пачку, а две. Один день у него равен одной пачке. Просрочишь долг на неделю – останешься должен семь пачек. Так что, - Борис щедро протянул другу пачку ароматного индийского чая, - бери и отдай Лазарю, а то будешь в долгах очень долго и много.
Габрусеву было до фонаря, где Банзай взял чай: главное, получить его. Однако письмо писать он отказался, сославшись на то, что Назаров и сам может это сделать, он же только отправит. И еще сказал, что Владимир, конечно, должен отдать ему письмо.
Когда письмо любимой жене было готово, Валентин спрятал его у себя и сказал:
- Отправлю только после того, как ты признаешься в возложенном на тебя обвинении.
 
Вечером в их камеру подселили нового жильца. Им был тридцатилетний миловидный парень с ясными глазами и пушистой шевелюрой. По фамилии Архипов. Судя по тому, как робко он топтался у «кормушки» со своим тюком постельного, он был, видимо, верным первоходкой.
- Здравствуйте, - со страхом произнес он.
Со всех сторон раздались разные приветствия. Один зек смотрел на новичка с особым интересом, но никто не подвинулся, чтобы уступить ему место.
Тогда из своего угла вылез Габрусев. Он живо пробрался через узенький межкроватный проход и приблизился к новоприбывшему почти впритык. Друг от друга их теперь отделяло лишь небольшое расстояние. Валентин по-хозяйски скрестил руки в локтях.
- Ты с каким багажом сюда?
- Что? – тихо переспросил Архипов. – Я, извините, не понял.
- Статья какая, спрашиваю?
Статья была за изнасилование.
Камера загудела, как стая воронья, на тридцать голосов.
- А ну, заткнулись все! – гаркнул пахан. – Не мешайте базару.
Мгновенно стало тихо.
- Кого снасильничал? – продолжал допрос Валик.
- Девочку восьми лет, - послушно ответил новичок.
Габрусев даже в лице переменился.
- «Петушить» гада! – отдал распоряжение пахан.
Архипов попятился, но его схватили, заломили руки, поставили возле «параши» «ласточкой» и спустили штаны. Рот заткнули вонючей портянкой…
Сам Габрусев участия в действе не принимал, только наблюдал за происходящем со стороны и ликовал. И позвал к себе Назарова:
- Банзай, хиляй ко мне!
Владимир подошел.
- Садись, - Валентин указал на место рядом с собой. – Теперь паси туда, - кивнул он на «парашу». – Нравится?
Как бы ни ответил Владимир, его все равно можно было определить на место того, над кем сейчас издевались. Ибо если тебе нравится, приспособят попробовать, а если нет – значит, ты не вместе со всеми, тебе жалко «пидора», ты против всех, а потому запросто можно последовать туда же. И потому он промолчал.
- Вот, - подвёл итог Лазарь, - теперь хоть будет свой голимый «петушок». А ты, Банзай, запоминай: если продолжишь отрицать обвинение, которое тебе вешают, окажешься на его месте. Если не хочешь, то кончай упрямиться.
- Я признаюсь, Лазарь, век воли не видать, - пообещал Владимир.
- Падлой будешь?
- Буду. Пусть Пономарев является.
 
Глава 13
Он явился только на следующей неделе. Назарова вывели к нему, Игорь Андреевич поздоровался с подследственным и спросил, как его здоровье.
- С чего вдруг такой вопрос?- удивился Владимир.
- Разве я не могу поинтересоваться здоровьем своего подследственного? Я знаю, что вы были в здешней больнице.
- А откуда вы это знаете, можно спросить? – Владимир не доверял Пономареву.
- Я приходил пару недель назад, хотел допросить, а мне сказали, что с вами.
- Да, я был в больнице. Меня сильно избили здесь, сломали переносицу. Но теперь со мной уже все хорошо.
- Вот и отлично. Перейдем теперь  к делу, Владимир Сергеевич. В вашем деле открылись новые обстоятельства. Нашлась одна свидетельница, которая подтвердила, что видела вас на месте преступления, - Пономарев показал ему фотоснимок с изображением женщины. – Скажите, Владимир Сергеевич, вам знакома сия гражданка?
- Не буду отрицать: да.  Я знаю ее. Она живет со мною в соседнем подъезде. Ее еще Татьяной зовут.
- Да, верно, Татьяна Андреевна Левашова,- речь Пономарева стала более оживленной. – Так вот она подтвердила, что в вечер убийства на месте преступления видела именно вас.
- А каким образом она это подтвердила?
- Она сама пришла в прокуратуру.
- Ах, да. – Владимиру слабо верилось в слова Пономарева. – Мне ясен ход ваших мыслей, господин следователь. Вы хотите получить мое признание. Что ж, вы его получите. Я подпишу признательные показания и сознаюсь в преступлении, которого на самом деле не совершал, о чем вы знаете не хуже меня. Но это я сделаю только затем, что на суде потом зачтется. Давайте бумагу.
- Ошибаетесь, Владимир Сергеевич: для меня ваша вина очевидна, - Пономарев не спешил давать ему бумагу.
- Тем более. Я напишу явку с повинной, дайте только где писать.
- Пожалуйста. – Следователь, наконец, положил перед ним лист и ручку.
- Отлично. Как, вы говорите, фамилия убитого?
- Михалевич.
- Замечательно, так и напишем: «…сознаюсь добровольно в убийстве гр-на Михалевича 15 октября 2001 года…» Далее я излагаю подробности того, чего на самом деле не знаю, но все обстоятельно и по делу. Уж потерпите чуток, Игорь Андреевич.
Написав, Владимир протянул Пономареву лист.
- Изволите посмотреть?
- Нет, не буду. Я вам и так верю.
- Тогда дайте мне расписку в том, что я сознался.
- Это еще зачем?
- Так велел мне наш пахан. Он сказал принести ему расписку в подтверждение того, что я сознался.
Получив на руки расписку, Владимир попросил разрешения написать письмо жене и чтобы Пономарев пронес его за ворота изолятора, а потом отправил по адресу.
- Хорошо, я сделаю это, - согласился Пономарев. – Но скажите, кто  у вас пахан?
Вопрос Пономарева показался Назарову странным, но он ответил.
- А вам зачем это? Валька Габрусев, он же здесь Лазарь. Парень из Подмосковья сам. Над ним после Нового года суд ожидается.
…Вернувшись в камеру, Владимир в изнеможении опустился на шконку и закрылся руками.
- Сознался все-таки? – догадался Тимофеев.
Назаров кивнул.
- Это трудно было, я представляю, - сочувственно произнес друг.  – Когда хоть виноват, когда сам знаешь, что натворил, оно хотя бы не так обидно. А то – ни причем и, на тебе, целое убийство на себя берёшь.
Борис резко умолк, потому что подошел Габрусев.
- На. – Владимир лишь глянул на пахана и сразу же отвел глаза, сунув тому в руку маленький квадратик. Валентин взял бумажку, развернул, прочитал. Удовлетворённо хмыкнул, но сказал туманно:
- Значит, теперь  ты беспредельщик. – И плавно поплелся в свой угол. Следом по воздуху бросил письмо Владимира к Кате.
- Забирай свою «телегу», я беспредел не уважаю.
 
Прокурор Самохин держал в руках лист с показаниями Назарова и не верил своим глазам:
- Мы сделали это! У нас получилось! Игореша, с меня бутылка коньяка! – Самохин крепко пожал Пономареву руку.
- Что известно об их пахане?
- Габрусеве? А что тебя интересует?
- Габрусев не мой надзор. Кто его ведет?
- Габрусев сам из Подмосковья – так сказал Назаров. Область.
Пыл Самохина немедленно угас.
- Жалко, это очень жалко. Здесь я ничего не могу сделать, а хотел выпустить парня на свободу. Областная прокуратура – не мое ведомство. Ну ладно.
- Дмитриевич, а что  с этим делать? – Пономарев показал письмо Назарова к жене.
- А что это?
- Да Назаров своей бабе здесь целый роман накатал на тему того, как ему там хреново живется. Отправить попросил. Выкинуть?
- Дай-ка сюда. – Самохин взял письмо и углубился в чтение. Потом опять воскликнул:
- Нет, зачем же выбрасывать? Он просил отправить – отправь. Это не письмо, Игорек, это бомба! Когда Катька получит  это письмо, она сама прибежит ко мне и будет умолять о свидании с мужем. Теперь у нее нет выхода и она пойдёт на все!
Глава 14
Катя получила письмо на следующий день. Прочитав, что пишет муж, она горько заплакала. Володя хотел ее видеть. А она не может  к нему прийти, потому что закон не позволяет, и разрешить этот вопрос можно только через прокурора, под чьим надзором ведётся уголовное дело. Но к прокурору их округа Катя уже обращалась. «Вы должны стать моей на одну ночь», - эти слова всплыли в ее памяти сию же секунду, как только она вспомнила о Самохине. А вместе с ними вся ненависть и все отвращение, которые поселились в ней к этому человеку с того самого дня.
Однако что же делать? Володю необходимо не просто увидеть, ему бы надо передать вещей на смену и передачу. Господи, как же она запустила его за два месяца заключения! Она забыла о самом главном, что возможно и доступно, какой ужас!
Ночью она почти не спала. Лишь на какое-то время ей удавалось вздремнуть, и тогда перед ее глазами вставали лица мужа и Самохина, они попеременно менялись то с добрых на злые, то с грустных на веселые. Ей даже приснился Самохин, нагло смеющийся и манивший ее  к себе.
Катя вскочила, как полоумная. Душу переполнял страх, на лбу выступил пот. Ей было страшно, необычайно страшно и казалось, что вот-вот должно произойти что-то ужасное.
На работу Катя пошла с тяжелым чувством и взяла за свой счет недельный отпуск. Три дня она была сама себе чужая. Несколько раз перечитывала письмо мужа и видела для себя все приближающуюся неизбежность. Она увидит Володю, она так решила. Ее преследует чувство брезгливости, но она найдет в себе силы преодолеть его, она справится. Телефонный звонок, раздавшийся средь бела дня, ее и напугал и немного отвлек. Нервы ее были настолько взбудоражены, что она сначала не хотела подходить к аппарату, но тот продолжал противно пищать. Человек ошибся номером. Одновременно Кате стало легче, что это не Самохин. Но она не знала, что Самохин бы теперь звонить не стал, так как он свое дело сделал, теперь очередь была за ней. Он просто ждал. И дождался, паразит: прослушав извинение звонившего, Катя не положила трубку, а дрожащими пальцами набрала номер прокуратуры, попросила Олега Дмитриевича. А услышав его голос, выговорила на одном дыхании, не отдавая отчета своим словам:
- Если твое предложение еще в силе, то я  согласна.
И больше сказать она ничего не смогла: нервно бросив трубку, она опять заплакала, кляня и эту жизнь, и ее хозяев. «Чтоб ты провалился, - стояли в ушах у нее горячие слова, - чтоб ты не доехал, негодяй!»
До вечера она пробыла в таком состоянии, как будто ее усадили на электрический стул. Она совсем не чувствовала голода и не замечала, что вокруг нее беспорядок: квартира уже месяц не убиралась. Сор и пыль ей давно уже стали казаться обыденностью. И хотя сама Катя вовсе не любила хаос, но без мужа для нее время словно бы остановилось. «Черт с ним, со всем этим, - в конце концов решила Катя, - для такого сойдет и грязь. К тому же он явится сюда не за тем, чтобы посмотреть, как  я живу».
Дверь стояла на предохранителе, поэтому Самохин мог легко войти. Одет он был в гражданскую одежду. Катя сидела в спальне на кровати, полностью безучастная  к происходящему. Она не пошевелилась и тогда, когда Самохин подошёл  к ней ближе и поцеловал. Она прикрыла глаза, чтобы его не видеть. Самохин сел с ней рядом, обнял за талию, потеребил за ушком, потом волосы. С каждым его движением в Кате все больше и больше накипало чувство отвращения, она морщилась, но не сопротивлялась. Самохин же, приняв ее беззащитное поведение за ее доступность и разрешение делать все, что угодно, с жадностью полез Кате под кофточку…
Катя не помнила, как он овладел ею. Она чувствовала его движения и сознавала, что с ней делают, но не те чувства переполняли ее. Самохин же делал с ней, что хотел. И все происходило на той самой постели, где еще два месяца назад Катя спала с мужем.
Получив, наконец, удовлетворение своей животной страсти, Самохин по-английски ушел. Пока он собирался, Катя в неприличной позе продолжала недвижимо лежать на кровати, растоптанная и униженная. Она чувствовала себя проституткой, с которой позабавились, а теперь уходят, только денег не заплатили. Это чувство давило на нее все сильнее. Когда же дверь за Самохиным закрылась, Катя немедленно ринулась в ванную.
Под душем она стояла долго, смывая с себя всю недавнюю грязь одних только касаний Самохина, не говоря уж о большем. Катя хотела очиститься. Она ненавидела теперь уже себя за то, что сотворила, испытывала к себе отвращение, брезговала собой и своим телом, а оно  у нее было и вправду красиво. Катя боялась даже, чтобы не увидеть в зеркале своего лица.
Наложить на себя руки. Такая мысль посетила Катю, но  у нее не хватило духа исполнить ее; а потом Катя подумала о том, ради кого она только что была прокурорской подстилкой. Но даже это «ради кого-то» не оправдывало ее: во-первых, сам такой шаг был выше Кати, а во-вторых, трудно сказать, как Володя отнесется к ее поступку. Оставаться же  в этой квартире, где все напоминало о Володе, и спать на кровати, где произошла гнусность, Катя больше не могла и утром подала объявление о размене квартиры на равноценную. И уже в конце недели перебралась жить на Волгоградский проспект.
 
Глава 15
Через два дня Катя получила письменное уведомление из прокуратуры ЮВАО за подписью Самохина о том, что им с Владимиром разрешено трехчасовое краткосрочное свидание в любой день недели.
Но после измены Кате видеть мужа уже не хотелось. Ей становилось стыдно, когда она представляла себе, что будет смотреть мужу в глаза; муки совести не давали ей покоя ни днем, ни ночью. В то же время разрешение на свидание обошлось ей дорого… Катя решила пойти. Может быть, это в первый и последний раз.
Едва Владимир увидел ее, ему показалось, что сердце у него из груди выскочит – так сильно оно от радости колотилось! Да и она сама, увидев мужа, как-то легко забыла о том, чего ей  стоила эта встреча. Они бросились друг другу в жаркие объятья.
- Володенька, любимый мой!
- Катюша, милая! Как я по тебе скучал!
- Как так получилось, Володя? Я ничего не знаю, мне ни о чем не сообщают, я живу  в неведении. В чем тебя обвиняют? Ты же не виноват…
- Я признал свою вину, Катенька. Меня заставили. Прости, но я теперь убийца. – Они оба, наконец, сели.
- Заставили? – Катя испугалась и изменилась в лице. – Каким образом?
- Это долго рассказывать.
- Я читала твое письмо. Это правда, что ты написал? Тебя правда били, ты был в больнице?
- Да, Катя, это все правда, так все и было. Так меня и вынудили сознаться.
- А как ты теперь?
- Лучше. С твоим приходом еще больше полегчало.
- А что это был за человек, которого ты нашел убитым?
- Катюш, я и сам мало что знаю, мне всех обстоятельств не говорят. Я только, как увидел его, принял его за нашего Виноградова – ну, дворника из третьего подъезда.  На нем была такая же телогрейка, как у Виноградова, трико, тапочки домашние. Тапочки и навели меня на мысль, что это кто-то свой лежит.
- У тебя адвокат-то есть?
- Нет.
- Как нет?
- Мой следователь обещал предоставить мне защиту, и скоро, но пока я что-то результата не вижу. Он мог мне и наврать, но я все его условия выполнил. Боже, Катюша, как мне это надоело, как я устал! Мне кажется, что мое дело нисколько не продвинулось вперед, что оно вообще не расследуется. Мне страшно подумать, что будет дальше.
Жена нежно погладила мужа по голове, на лице Кати можно было прочесть жалость и сострадание. Она будто просила мужа потерпеть еще немного и в то же время про себя задавалась вопросом: а что дальше? Что потом, когда кончится это «немного»?
- Володенька…- прошептала Катя.
Он вдруг посмотрел на нее пристально и как-то подозрительно странно, а затем твердо спросил:
- Катя, а как ты сюда попала – в СИЗО, ведь нам так долго не давали увидеться. Говорят, будто бы нельзя.
Она вздрогнула.
- Володенька, прошу тебя, не будем об этом.  Я пришла и все, разве это не главное.
Но Владимир чувствовал, что дело тут дурно пахнет.
- Дай бог, чтобы  я ошибался в своих подозрениях, - отстранился он от Кати.
Катя насторожилась:
- Ты что-то подозреваешь? Что, дорогой?
- Ладно, Катюша, давай не будем. Оставим эту тему. – Голос Владимира переменился, интонация повысилась. На самом деле тема была ему интересна, просто он боялся правды. Само поведение жены последние несколько минут смущало его. Он не сводил с Кати глаз и заметил, что губы у нее дрогнули. Но больше не спросил ничего.
Она сама под напряжённым, давящим взглядом мужа призналась:
- Хорошо, Володенька,  я не буду от тебя скрывать. Тем более раз ты сам догадываешься.
- Не надо, Катенька, не продолжай, - оборвал он.
- Раз уж  я начала, я  докончу.
- Ты мне скажи только одно, - глаза Владимира вспыхнули, - с кем ты пошла на такое дело? Катюша, пожалуйста, не молчи! Или я грубо ошибся в тебе, а ты не способна… Катя, ответь мне!
Настойчивость мужа пугала Катю еще больше.
- Катя, с кем?
Она посмотрела на него виновато:
- С Самохиным. – И заплакала.
О нет, только не это! Владимир лучше предпочел бы, раз уж на то пошло, чтоб жена изменила ему хоть с самим чертом, только не с Самохиным. Но Владимир знал, какова во всем этом роль прокурора. Муж не хотел верить своим ушам. Он встал и отвернулся.
- С Самохиным, - повторил он полушепотом. – Господи, да лучше б с дьяволом.
- Прости, Володя. Я решилась на такой шаг только после твоего письма. Я посчитала обязательным увидеть тебя.
- Теперь я прояснил ситуацию, - сам себе сказал Назаров. – И хотя от тебя, Катюша, я такого не ожидал, я все же понял, зачем меня вообще упрятали сюда и зачем добивались моего признания. Ты сказала, решилась после письма. Да, письмо… Оно было очень честным. И я передал его Пономареву. А Пономарев, видимо… Боже, сколько грязи! А Вальку купили, конечно. – Владимир опять переменил интонацию. – Нет, Катерина,  я так не согласен. Если ты обрекаешь себя на такие жертвы, лучше нам не видеться. Я не хочу, чтоб наши свидания доставались нам такой ценой. Нельзя – значит, нельзя, и плевать на все!
- Ты больше не желаешь меня видеть?
- Я не хочу, чтоб ты торговала собой, будто шлюха. И только не с Самохиным! Игра не стоит свеч, уж поверь мне.
- Тебе здесь плохо, Володя!
- В таком месте хорошо не бывает. Но я уже привык. Меня не трогают – это главное. Ты мне только одежду на смену передай – вот что нужно.
- Я принесла. – Катя, до этого не смевшая после признания взглянуть на мужа, сейчас, обнадеженная, сделала движение подойти  к нему, но Владимир отошел  в сторону, точно брезгуя ею.
- Я пойду тогда, Володенька.
- Ты всегда будешь со мной, Катюша, я тебя не забуду. Но не надо ко мне больше приходить. Пусть я  лучше сяду, пусть умру в этих стенах, но ты себя береги. Уважай себя, Катя! И прощай! – муж поцеловал жену в губы.
Заем его увел конвой, ее проводили.
 
Часть вторая
Глава 16
Новый, 2002-й, год Катя встречала у мамы. А вернувшись  домой, она забрала из почтового ящика свежий номер газеты и едва успела сварить кофе, когда  в дверь позвонили. Посмотрев в «глазок», Катя узрела на площадке силуэт незнакомой женщины.
- Кто там? – осторожно спросила Катя. Вообще, после того случая с Самохиным, когда Катя ему с отвращением и брезгливостью отдалась, она стала подозрительна и осторожна.
- Вы меня не знаете, - ответил голос за дверью. – Я к вам от вашего мужа пришла.
Катя открыла. На пороге стояла очаровательная круглолицая женщина, румяная и в снегу, одетая в каракулевую шубку.
- Вы Екатерина Александровна? – улыбнулась она.
- Да, это я. А вы кто, позвольте?
- С Новым годом вас! Я адвокат вашего мужа, Евгения Николаевна Сашина; здравствуйте! – гостья протянула руку.
- Здравствуйте! – Катя пожала руку. - Очень приятно. Вас также с Новым годом. Проходите.
- Спасибо. – Гостья шагнула в квартиру. Она была невысокого роста с крикливо крашенными в бордо волосами.
Усадив гостью в уютное кресло, Катя предложила ей кофе. Но ответ на предложение был странный:
- Спасибо за кофе, Екатерина Александровна, но сейчас я бы с удовольствием выпила вина. Я – вот, принесла, - она достала из сумочки бутылку. – Не сочтите, ради бога, за навязчивость.
- Вы меня, по правде сказать, смутили… Евгения Николаевна, так?
- Можно просто Евгения.
- А как вы меня нашли? Я ведь переехала…
- Это было нетрудно. Я пришла по вашему старому адресу, а мне новые жильцы  сказали, где вас можно найти.
- Да, верно. Ну, вы посидите, а я сейчас принесу вина.
«Странная она какая-то, - опять подозрительно подумала Катя. – Уж не подставная ли? Интересно, кто ее нанял?»
Катя вернулась за бокалами. Сашина примерно сидела в кресле, вытянув вперед ноги; Катя подмигнула ей, что все хорошо.
- Ничего, ничего. Мне не скучно.
- Для хорошего разговора нужен ведь и хороший стол.
- О, нет, об этом не беспокойтесь, Катерина Александровна. На самом деле я очень простая, просто беспардонность – моя дурная привычка. Не обращайте внимания.
Катя вышла и через минуту явилась снова, держа в каждой руке по бокалу.
- Прошу вас.
- Спасибо большое. – Сашина пригубила бокал. – Ну, за Новый год. И сразу давайте перейдем к делу, Катерина Александровна.
- Если вы – просто Евгения, то я – просто Катя.
- Договорились. Итак, Катя, с нового года я защищаю интересы вашего мужа. С Володей  я пока не успела увидеться, но хорошо ознакомилась с материалами его дела. Скажу вам честно: оно очень и очень скудное. Составляет всего лишь один том. Фактически, дело стоит.
- Евгения, а кто вас допустил к Володе?
- Я вас не совсем понимаю, извините…
- Кто предоставил Володе защитника?
- Самохин Олег Дмитриевич.
- Понятно. Но, насколько мне известно, труд адвоката должен оплачивать клиент…
Сашина обиделась: Назарова восприняла ее, похоже, с недоверием. А ответа на этот вопрос Евгения Николаевна избегала.
- Катя, за оплату моего труда  я прошу вас  беспокоиться меньше всего. Я хочу, во-первых, помочь вашему мужу, во-вторых, вывести на чистую воду Самохина. Изобличить его. Я знаю Олега Дмитриевича с тех самых пор, как он стал прокурором округа, и мне известны о нем такие вещи, о которых вы, может быть, не подозреваете. Так что моя работа не напрасна вдвойне.
- Хорошо, пусть будет так. Если я вас обидела – извините.
- Забудем об этом. Но я отошла от темы. Я не сказала главного:  я добьюсь, чтобы Володе была изменена мера пресечения. Я уже хлопотала об этом с Самохиным, он пока отказался, но это только пока, поверьте мне. Я свое дело знаю.
- Олег Дмитриевич объяснил причину своего отказа?
- Он сослался на то, что ваш муж будто бы периодически нарушает режим содержания в изоляторе, вступает в пререкания с администрацией и прочее-прочее – все, что может характеризовать Владимира отрицательно. И, основываясь на таком якобы поведении вашего мужа, Самохин грозился пришпилить ему еще одну статью.
- И как вы на это смотрите?
- На что? На угрозу? – Сашина отмахнулась. – Дорогая Катерина, мне не привыкать. Я от Самохина всегда ожидаю чего угодно.
- А вы верите, что мой Володя и правда ведет себя отрицательно?
- Нет, однако обратное доказать тоже не могу.
- Вы упомянули, Женечка, что вам о Самохине известны какие-то вещи. А вы можете сказать, что это такое? Честное слово, я никому не скажу.
- Ну… Он женат был два раза, у него двое детей от разных браков, но с детьми он отношений не поддерживает.  Дочь – школьница, на нее, правда, платит алименты. Сыну двадцать два года, непутевый парень. В шестнадцать лет он был осужден за наркотики, но Самохин ничем ему не помог, никак не посодействовал, потому что на детей ему плевать. Сейчас его сын уже на свободе, но нигде не работает, так Самохин вообще отвернулся от него. По слухам в нашем окружении, обе жены его бросили, а хорошего мужа жена не бросит, как известно.
- И что же в этом особенного? – Катя удивилась.
- Подонок он редкостный. На суде всегда требует наказания по максимуму, очень часто бывает не согласен с приговором и выносит свой протест на приговор. Подсудимые боятся Самохина и ненавидят его. В нашей адвокатской конторе о нем разные слухи бродят.
- Женя, вы чего-то не договариваете…
Вместо ответа Сашина заспешила уходить.
- Извините, Катя, но мне уже пора. За выходные я должна глубже разобраться в Володином деле, чтобы  в понедельник навестить его в изоляторе. Вот мой телефон, - Сашина протянула Кате бумажку с цифрами. – Если понадоблюсь – не стесняйтесь, звоните мне в любое время дня и ночи. Рада была с вами познакомиться.
- Спасибо, я с вами тоже. И должна сказать, что за три рабочих дня нового года вы успели многое.
- Такая моя работа. До свиданья.
Глава 17
Катя спустилась с крыльца своей работы и пошла на остановку, чтобы ехать домой, когда услышала позади себя знакомый голос:
- Катюша!
Она обернулась: из темноты к ней шагал Самохин.
- Черт возьми!- заругалась Катя. - Никогда бы не подумала, что встречу тебя на своем пути. Сколько лет хожу этой дорогой… - Она запнулась. – Ты что здесь делаешь?
- Тебя встречаю.
- Как ты узнал, где я работаю?
- Не забывай, в каком ведомстве работаю я. В ведомстве, задачей которого и является поиск, раскрытие, поимка… В общем, это неважно, как я узнал.
- Ладно, что ты хочешь?
- Позволь взять такси и доставить тебя до дома.
- А если не позволю?
- Тогда пойдём пройдемся. Я хочу поговорить с тобой.
- О чем?
- Пойдем?
- Пошли. Только ты до меня даже не касайся, иди рядом.
 - Как скажешь. Твое желание для меня – закон.
- Уголовный или гражданский? – Катя усмехнулась. – Да и знаешь ли ты вообще, что такое закон?
- Только не надо иронизировать, Катюша. Я пришел за тобой всерьёз.
- А почему ты сам не на работе?
- Я уже отработал. У меня в первой половине дня был суд, а потом я решил встретить тебя и наводил справки. Ты, оказывается, на другую квартиру переехала…
- Ты уже и это знаешь… - Катя обратила внимание на форму одежды Самохина. Он был в служебном мундире.
- Олег, на будущее запомни: во внерабочее время чтобы я тебя  в мундире не видела. Я ведь однажды уже просила тебя…
- А кто нас видит  в темноте?
- Это не важно. Я неуютно себя чувствую.
- Хорошо, больше не увидишь. Даю слово.
Катя поразилась:
- Как странно, общаемся с тобой будто старые друзья-приятели. А ведь всего один раз только переспали, с тех пор больше даже не виделись. Да, что ни говори, а общая постель – вещь сильная: всего один раз провел там с незнакомым человеком и уже имеешь право называть его на «ты».
- Хотите повторить?
- Не смей! – Катя приготовилась ударить Самохина.
- Второй уже раз ты на меня руку поднимаешь, а я ведь могу за это и привлечь, - предупредил Самохин.
- Ты не при исполнении.
- Насилие над кем бы то ни было, Катерина Александровна, есть правонарушение.
Они вышли в какой-то дворик. Увидев скамейку, Самохин предложил присесть. Катя согласилась.
- Что это за адвокатесса, которую ты нанял защищать Володю?
- Чем тебе не понравилась Евгения Николаевна? Она очень хороший защитник,  у нее солидный опыт, хотя ей всего тридцать два. Я знаю ее уже десять лет и всегда был ею доволен.
- Из каких средств будет оплачена ее работа?
- Я ей заплачу. Но после того, как она сделает свое дело.
Катя нахмурилась:
- Почему-то мне кажется, что ей придется заработать деньги другим способом…
- Да, ты права, - не стал отрицать Самохин, - ей именно придется, потому что ее работа требует помогать людям и защищать их, даже если они нелюди. Женя очень любит и свою работу и людей, с которыми работает. В конце концов, ей ведь надо работать и надо получать за это деньги. У нее ребёнок есть, его кормить надо. Она никак не захотела защищать бесплатно, ведь защищать – суть ее работы, повторю еще раз, поэтому мне пришлось сразу сказать ей, что ее труд оплачу я. Но…
-…но после того как и она под тебя ляжет, - досказала Катя. – Господи, Самохин, какая же ты мразь все-таки. Ты слишком хорошо знаешь Женю, знаешь, что она за человек, и поэтому… Боже, вот почему она уклонилась от этой темы! – С этими словами Катя резко вскочила с лавочки, вцепилась Самохину в плечо и затрясла его, вопрошая:
- Сколько, сколько раз ты уже спал с ней, нахал?
- А ты что, ревнуешь? – Самохин смотрел на Катю исподлобья.
- Гад! – кричала катя. - Да ведь ты же…ты…ты маньяк!
У Кати началась истерика: она махала во все стороны руками, воображая, что бьет Самохина, хотя он быстро принялся ее успокаивать; она визжала и топала ногами. И, конечно, готова была сорваться на плач.
- Катенька, успокойся, - держал ее Самохин в охапке. Он умел обращаться с нервными людьми.
- Пусти меня, а то закричу еще громче! – она вдруг вырвалась и побежала, Самохин только глазами ее провожал.
А в десять часов вечера он ей позвонил.
- Ну, ты успокоилась?- спросил обеспокоенно.
- И ты звонишь за тем, чтобы опять меня взбесить?
- Что ты, и не думаю! Я хотел с тобой поговорить, но ты убежала! Так и не дала мне никакой возможности. Поэтому выслушай меня теперь и не вешай трубку.
- Говори, только покороче.
- Как получится. Видишь ли, Катюша, дело очень серьёзное… Я тебя люблю. Я когда тебя увидел, во мне что-то перевернулось. Ты снилась мне каждую ночь. Прошу тебя, будь моей.
- Как? – вознегодовала Катя, - быть твоей любовницей, пока муж по твоей милости находится в заключении?
- Если ты будешь со мной, я аннулирую весь процесс следствия, закрою дело. Выпущу твоего  Володю из-под стражи и не будет никакого суда.
- Володя будет тебе мешать, если ты его выпустишь.
- А если ты откажешься быть моей, то его в изоляторе просто убьют, - предупредил Самохин.
- Гад!- снова закричала катя. – Эксплуататор! Тебя самого давно пора под суд! – она бросила трубку.
Кате вовсе не хотелось быть с Самохиным. Но самое ужасное, что она ему верила. В любви, конечно, сомневалась, но была убеждена: если будет с ним, он сдержит свое слово и сделает все один  к одному. Но Володя? Ради мужа Катя готова попробовать, готова сдаться и принять насилие, тем более что постель сблизила ее с прокурором, какое бы отвращение она ни испытывала. А Володя не простит…
 
Глава 18
Роман Кати и Самохина вспыхнул внезапно, но бурно развивался вот уже третий месяц. Разумеется, тайно. Даже Пономарев, эта прокурорская «шестерка», не знал об отношениях своего шефа с женой подследственного Назарова.
А она жила, как в сказке. Самохин буквально носил ее на руках. Каждый выходной ресторан, каждую неделю подарки, один другого дороже, почти ежедневный секс. Отвращение, пережитое Катей в первый раз своей близости с прокурором, теперь сменилось удовольствием, а сама телесная близость  с ним стала для нее необходимостью. Иногда она бешено хотела его, как ненормальная, и тогда она брала инициативу на себя. Тогда уже она склоняла его.
В постели Катя вела себя раскрепощенно. Самохин словно заразил ее своей неуёмней страстью. У них была потрясающая разница  в возрасте – пятнадцать лет! Встречались они на квартире Самохина – в районе Люблино, на проезде Кирова. Квартира у прокурора была простая: однокомнатная, но уютная, обставленная хорошо и со вкусом, с грамотно проведенным ремонтом, с подвесными потолками. По возвращении домой Олега Дмитриевича всегда ждала идиллическая картина: Катя, приходившая всегда раньше его, накрывала столик для двоих. Ужинали при свечах, пили шампанское, слушали приятную музыку. Заканчивались такие вечера обычно постелью.
Однажды в воскресенье, проснувшись чуть раньше Самохина, Катя вставать не торопилась, а решила отлежаться и подождать, когда сон совсем пройдет. Она лежала тихо, но вдруг ей вспомнился Володя. Вспомнилось, что вот было время, и она так же кувыркалась с ним, как теперь с Самохиным, а сейчас Володя, безвинный человек, в обществе законченных урок и убийц. А где она? А она лежит в одной постели  с тем, кто упрятал его туда, и только что проснулась после страстной ночи. «Правильно ли я делаю? – подумала вдруг Катя. – Даже если ради кого-то? Можно ли меня осудить за это? Но ведь Олег грозился, что тогда Володю убьют, и я знаю, что слово свое он сдержит…»
Тем временем Самохин проснулся. Катя, задумавшись, не слышала его пробуждения, но почувствовала  у себя на груди его руку. Повернулась  к нему.
- Доброе утро, - сказала нежно.
- Кать, а Кать? – окликнул он ее.
- Что?
- Ты знаешь, как я тебя люблю?
Но Катя, долго думая, кое-что все-таки надумала и с затаенной хитростью подластилась  к нему.
- Олежек, скажи, пожалуйста, ты был когда-нибудь женат?
- Был. Два раза. Первый раз я женился в двадцать лет – молодой был, глупый, считал, что мне это надо, а потом понял, что еще не готов к семье. Так и развелся. А второй раз я женился в двадцать девять, но через семь лет тоже разошелся. Говорят, седьмой год жизни самый критический. У нас так и случилось. И уже восемь лет я живу один.
- А дети  у тебя есть?
- Есть. Двое от разных браков, - не стал врать Самохин.
- Ты с ними поддерживаешь отношения?
- Нет, Катя, не поддерживаю. Дочка у меня еще школьница, ей тринадцать лет, плачу алименты, а сын непутевый, пьет и нигде не работает – такого сына я знать не хочу.
- Когда ты со второй женой развелся, ты уже был прокурором?
- Был.
- Ты всегда в Москве жил?
- В первом браке я жил в Питере. В Москву я переехал позже, здесь женился уже второй раз.
- А на меня у тебя какие-нибудь планы есть?
- Катюш, какие могут быть планы на замужнюю женщину? Ты же не станешь разводиться с мужем ради меня?
- А зачем мне это делать? Ты что, готов на мне жениться?
- Почему бы нет?
- Я не хочу быть третьей женой. Мужчина, не сберёгший два брака, по меньшей мере наводит на мысли.
- Тогда получается, что это ты спишь со мной просто так, без всякой цели.
Самохин вдруг изменил тональность, стал осторожнее.
- Катюша, про мои две семьи я тебе сказал чистую правду. Понимаешь, я начал тебе доверять. Я считаю, что тебе можно открыться. Но есть одна тайна, которая не известная даже Пономареву. Я открою ее тебе. Ты будешь первая, кто ее узнает.
Катя приподнялась на постели:
- Звучит интригующе. Что за тайна?
- Слушай, Катюша. Я начинал свою карьеру юриста с судебного пристава – нам нужно было после института всем отработать три года в  суде. В двадцать пять я  стал вторым замом прокурора Заневского района Петербурга, в тридцать лет я  сам прокурор, а через два года, в девяностом году,  я за  превышение служебных полномочий еще в Питере по решению суда был осужден и навсегда лишен права заниматься своей прокурорской деятельностью. Я запятнал честь мундира. Я брал взятки, склонял женщин к насильственной связи со мной, статьи Уголовного кодекса определял на свое усмотрение и по-своему вершил правосудие. Но  у меня   в то время один родственник по материнской линии был верховным судьей, вот он-он меня и восстановил. Просто я остался недоволен решением петербургского суда и написал кассационный протест, который попал в руки к моему родственнику. Никто, конечно, не знал, что мы с ним свояки, у нас и фамилии-то разные, а то бы никто ему не позволил рассматривать мою жалобу. И вот он-то и пригласил меня в Москву уже реабилитированным,  а скоро подобрал и место в моей прокуратуре. Вот так-то, Катюща, - Самохин прилип своими вонючими губами к ее губам.
- Я ничего не понимаю. Ты что, не должен быть прокурором?
- Я не имею права им быть. Я запятнал честь мундира, имею судимость.  Люди с судимостью не могут вершить правосудие.
Катя вздохнула.
- Знаешь, а я ведь тоже хочу ребенка. Но не получается у меня. У меня был выкидыш, после которого я боялась заводить детей. Теперь у меня есть желание, но не выходит.
Самохин прижался к ней плотнее.
- Так давай попробуем – вдруг получится?
Она отстранилась:
- Прости, Олег, но иметь ребенка мне бы хотелось от мужа. Выкидыш был только началом. В последующие три года  я потеряла отца и брата. Брат утонул шесть лет назад, а папа через полтора года сорвался с лесов – он строителем был, несчастный случай. А теперь вот муж арестован…- Катя не договорила.
- А ты – со мной, - Самохин поцеловал ее в щеку.
- Да,  в одной кровати. Господи, прости меня, я  сама не ведаю, что творю, - вслух покаялась Катя и встала с постели, начала одеваться. Затем ушла на кухню.
В раковине еще со вчерашнего дня скопилась гора грязной посуды – любовники были слишком увлечены друг другом, чтобы думать о подобной хозяйской мелочи. Катя никогда не была у Самохина хозяйкой – Олег Дмитриевич ее не просто любил, он ее уважал и берег от домашних хлопот в своей квартире, но сегодня Катя захотела поработать не в одной лишь постели Самохина. Она включила воду и принялась посуду скоренько мыть.
- Давай помогу, - вдруг она услышала над собой голос любовника. Обернулась в его сторону.
- Нет, Олежа, на этот раз я  сама поработаю, мне совсем не трудно. Отойди.
- Вообще-то я тебе запретил домашние заботы  в своем  доме, если помнишь, - переменившимся тоном напомнил Самохин.
- Я помню. Но, Олег, мне надоело быть твоей просто любовницей, дай мне хоть раз побыть твоей хозяйкой, - закапризничала Катя.
- Ладно, - смягчился он, - сегодня побудь, а завтра посмотрим.
 
Глава 19
Однажды – шел уже пятый месяц их отношений – утром, собираясь на работу, Самохин принимал душ, когда зазвонил телефон.
- Катенька, подойди, пожалуйста, - крикнул он.
Катя сняла трубку.
Услышав ее голос, на другом конце провода сначала промолчали.
- Алло? – повторила Катя.
- Катя, это вы? – услышала она едва не бросивший ее в обморок голос Сашиной. Евгения Николаевна говорила прерывисто.
- Евгения, здравствуйте, - так же прерывисто ответила Катя.
- Есть ли Олег Дмитриевич? – продолжала Сашина, забыв от неожиданности и поздороваться.
- Женечка, он в ванной.
- Я уже выхожу! – послышался голос Самохина. – Сейчас подойду.
Самохин подошел, закрученный в полотенце, а Катя убежала в спальню, закрыла дверь, упала на кровать и закрылась подушкой.
«Господи боже мой, - стучало  у нее в висках, - что теперь-то будет? Что она подумает? Как ей в глаза теперь смотреть? Какой стыд, просто ужас!»
Пока прокурор беседовал с адвокатом, Катя в одну минуту оделась, вышла в прихожую. Самохин уже положил трубку.
- Ты уже оделась, Катюша? Быстро ты сегодня… Евгения Николаевна тебе привет передает.
- Товарищ прокурор, прощайте. – Катя торопилась, поэтому говорила, как из пулемета строчила. – Заведите уголовное дело, статью уж какую-нибудь сами подберите, а я убегаю!
- Какое «убегаю»? Катя, я ничего не понимаю, подожди! – Самохин держал ее за руку. – Причем тут уголовная статья?
- Потому что то, что я делала, - преступление! Это ж надо: муж в неволе, а я… Господи, какой цинизм! Я даже забыла про Володю! Но я убегаю, Олег! Навсегда! Между нами все кончено, забудь! И я постараюсь не вспоминать все эти месяцы, что мы были вместе! Сашина, я думаю, уже обо всем догадалась!
- Мало ли как ты  у меня оказалась? Может, я тебя накануне вызвал, попросил приехать домой, потому что сегодня занят буду, скажем, в суде и ты не сможешь попасть ко мне на прием?
- А как же ранее утро и я, по-хозяйски снявшая трубку?
- Да какое ей дело? – злился Самохин. - Пусть думает, пусть догадывается, а ты не признавайся. – Он полез целоваться, Катя увернулась.
- Не надо. Забудь, я прошу тебя. Я ухожу.
- Но я  люблю тебя!
- Иди на работу, а то опоздаешь! – парировала Катя и стрелой вылетела из квартиры.
Глава 20
Тем же вечером Катю навестила Сашина.
Она позвонила  в дверь и с площадки услышала Катины шаги. Когда же Катя  подошла  к дверям, поспешила сказать:
- Екатерина, я знаю, что вы дома. Откройте, пожалуйста.
Катя дрожащими руками повернула замок.
- Извините, ради бога, за навязчивость, - Сашина любезно улыбалась, - но вы ведь знаете, я настырная.
- Да, что-то такое в вас есть, - согласилась Катя. – Проходите.
- Благодарю.
Сашина сняла ветровку, разулась, прошла  в зал.
- Женя, - робко начала первой Катя, - я, кажется, знаю, зачем вы пришли…
- Да, вы угадали, - не стала отрицать Сашина, - я надеюсь поговорить с вами. Но раз уж вы сами догадываетесь о предмете разговора, то я сразу  к нему и перейду. Скажите откровенно, у вас что-то есть с Олегом Дмитриевичем?
- Вы ведете себя бестактно, - резко ответила Катя. – Вы хотите знать то, что вас не касается.
- Вы правы: ваша личная жизнь меня действительно не касается, и я могу делать вид, будто ничего не знаю, но то, что происходит с вами, касается вашего мужа, а я делаю все возможное, чтобы он скорее вышел на свободу – такая моя работа. Но, может, весь мой труд напрасен и Володе лучше оставаться в неволе? Может, не стоит его освобождать, зря это будет?
Катя виновато потупилась.
- Женя, мы с Олегом Дмитриевичем действительно были любовниками, но сегодня утром я расторгла наши отношения.
- Из-за меня этого делать не надо было. К тому же были вы любовниками или продолжаете ими оставаться – это факт вашей жизни и от него никуда не денешься. Так что Володя вправе осудить вас и даже не простить.
Катя вздрогнула:
- Вы намерены ему все рассказать?
- Катюша, дорогая, я познакомилась с вашим мужем – он человек положительный, мне очень понравился и мне его очень жаль, что он, невиновный,  в заключении. Он мне рассказал, что вы к нему приходили и сказал, как вам это удалось. Видели бы вы, какой он при этом имел вид! Я тогда пыталась защитить и вас, рассказав, что ваше раскаяние и сожаление о случившемся дошло до размена квартиры. Но я не имею права разглашать тайну вашей личной жизни без вашего на то согласия. Скажите, а давно это у вас с Самохиным?
- С января.
- Кошмар!
-Женечка, дорогая, - Катя расплакалась, - я  узнала, из каких средств будет оплачен твой труд (Сашина испугалась). Тебе Самохин обещал заплатить, но сначала ты должна будешь…
- Не продолжай! – крикнула Евгения, замахав руками. Но Катя продолжала:
-…так что я  могу избавить тебя от этой необходимости.
- Как, господи? – Сашина села рядом с Катей и взяла ее за руки.
- Самохин любит меня, и я в этом убедилась. Около пяти месяцев я была его любовницей, он доверил мне одну свою тайну. Думаю, я сумею упросить его заплатить тебе положенные деньги бескорыстно.
- Катенька, тебе это вряд ли удастся! – Сашина заплакала вместе с ней.
- Почему?
- Самохин теперь опять один, он озвереет. Тебе нужно вернуться к нему. Тем более, Катя… Помнишь, я говорила, что Самохина давно пора изобличить и я это могу. Но одной мне не справиться. Поэтому если ты продолжишь поддерживать с  ним отношения, ты можешь узнать полезные мне вещи. И, знаешь, если честно,  я хотела просить тебя пока не порывать с ним… - Евгения выдержала недолгую паузу и посмотрела Кате в глаза, - если, конечно, ты не против помочь.
- Женя, я с удовольствием! – сразу же согласилась Катя. – Я спала с Самохиным, это правда, он меня любит, это тоже верно, но я  не питаю к нему никаких чувств, мне он сам противен.
- Но ты должна еще какое-то время побыть с ним.
- Я побуду, побуду, - заверяла Катя.
Сашина обняла ее:
- Он хам, Катюша, он невообразимый подлец, просто негодяй.
- Да, да, Женя, он все это и есть.
Посидев еще недолго обнявшись, Евгения Николаевна расслабила объятья и, держа Катю за руки, спросила, глядя на ее печальное лицо:
- Ты говоришь, он тебе какую-то тайну поведал?
- Да. Я вообще вошла  у него  в доверие.
- Поделись со мной. Можешь?
- Хорошо. Но Самохину ни слова.
Глава 21
          Сашина без стука вошла в кабинет Самохина.
- Здравия желаю, товарищ прокурор! – Евгения Николаевна остановилась против стола Самохина на расстоянии полуметра и надменно посмотрела на него. Руки держава сложенными в локтях.
- Значит, шантажировать пытаемся?
- Что? – не понял Самохин.
- Сообразительности вам не занимать, дорогой Олег Дмитриевич, да оно естественно при вашей-то работе.
- Да что ты несешь? – Самохин в напряжении вскочил со стула.
- Ведь это же была прекрасная идея: посадить мужика в СИЗО к уголовникам, чтобы спать с его женой за разного рода обещания. Вы же ее просто в тупик загнали. Какой цинизм, товарищ прокурор, не правда ли? А еще – представитель власти!
- Ты знаешь мою тайну, - тихо прошептал Самохин.
- Я знаю не только о ваших отношениях с Катей Назаровой – мне известны и другие вещи, которые могут враз решить вашу дальнейшую судьбу как прокурора. Вы верно подметили: у меня  в руках ваша тайна и я найду ей достойное применение, будьте уверены.
- Каким же образом ты собираешься это сделать?
- Это мое дело. Но должна вас предупредить, Олег Дмитриевич, что я  вам не завидую. Вы ведь ее любите, скажите?
- Екатерину? Да. Я люблю ее и готов повторять это хоть целые сутки неустанно и перед кем угодно. Но  я влюбился в нее нечаянно. Она просто свела меня с ума.
- А как же ее муж? Он вам во сне не является? Кстати, я бы хотела узнать, на каком этапе расследования его дело.
- Оно у Пономарева.
- Вызовите его сюда.
Пономарев явился с папкой-томом, но он, определенно, не ожидал увидеть здесь Сашину.
- Евгения Николаевна? – следователь был очень удивлен. – Здравствуйте, каким вас ветром к нам?
- Игорь Андреевич, я захотела взглянуть на дело Назарова, покажите мне его. Вот оно? Один только том? Не слишком ли оно тоненькое? Олег Дмитриевич, разрешите,  я присяду за ваш стол? – И без ответа заняла означенное место. Деловито уселась за стол прокурора и принялась листать том уголовного дела Назарова. В нем были фотоснимки с места преступления, отпечатки пальцев обвиняемого, показания его и гражданки Левашовой, заключения экспертов. Количество страниц не превышало сотни. Выходит, следствие не стояло на месте.
- А почему вы не проводили следственный эксперимент, уважаемый Игорь Андреевич? – спросила Сашина, не отрываясь от бумаг. И посмотрела на Пономарева. – Ведь уже истекли все сроки, положенные для ведения предварительного расследования. И в каком направлении движется следствие, если за полгода оно не продвинулось дальше одного тома?
- Я как раз на днях собирался проводить следственный эксперимент, - оправдывался Пономарев.
- Допустим, а в остальном как?
- В чем именно?
- Я о прогрессе следствия спрашиваю. Почему страниц так мало?
- Евгения Николаевна, - вмешался Самохин, - что за глупые вопросы вы задаете? Мало – так мало, потому что столько. А сейчас извините, мне пора в суд и надо закрывать кабинет.
- Хорошо, как хотите. – Сашина быстро поднялась с облюбованного места. – Я еще зайду. Не к вам, Олег Дмитриевич, так к вам, Игорь Андреевич.
 
Катя повинилась перед Самохиным за то, что убежала сгоряча, не подумав, что растерялась и приняла поспешное решение. Самохин был очень рад ее слышать, сказал, что соскучился и с радостью принял ее назад. Купил цветов, шампанского. Была теплая встреча, жаркие объятья, долгие поцелуи и жаркий, страстный секс до полночи.
Кате уже не хотелось его любви, она начала охладевать к Самохину, но терпела. Терпела, стиснув зубы, довольная собой.
 
Глава 22
- Ситуация такова, Владимир Сергеевич: Самохин – гнусный и подлый чиновник, его надо изобличить и вывести на чистую воду. У нас с вашей женой есть план и соображения, как это сделать. И вот еще что. Я почти добилась вашего освобождения, но обстоятельства обернулись так, что его придется пока отсрочить. Именно для того, чтобы мы смогли беспрепятственно разделаться с Самохиным.
- Ничего, Евгения Николаевна, я подожду. Я и так жду уже полгода.
- Я знаю. Но мы с Катей боимся, как бы эта среда вас совсем не сломала, не испортила безвозвратно.
 - Не беспокойтесь, Евгения Николаевна,  у меня еще есть силы терпеть. Лучше скажите, как Катя. Она все еще спит с Самохиным?
- Самохин влюбился в Катю.
- Значит, они любовники, - догадался Назаров и отвернулся.
- Я этого не говорила…
- А этого и не надо говорить: после ее первого признания у меня предчувствие. Зачем она это делает, скажите, Евгения Николаевна?
Бедный Владимир, он хотел плакать, но стеснялся женщины.
- Если я скажу, что Самохин шантажирует Катю, вы поверите?
- Я-то поверю, но мы ведь больше не увидимся. Я просил Катю…
- Она мне рассказала. Но должна вам сказать, что это я подложила вашу жену под Самохина.
Назаров содрогнулся, изменился в лице. Он решительно не понимал слов Сашиной. Она поторопилась объяснить:
- Видите ли, в моих руках информация, которая запросто положит конец всей прокурорской карьере Самохина, но я уверена, что она далеко не полная, что есть еще немало интересного в темной личине прокурора Юго-Восточного округа. Так вот для того, чтобы выведать без ущерба для себя и другие факты, Катя должна войти к Самохину в доверие и иметь свободный доступ в его квартиру и в глубины его сердца. Я б и сама попробовала лечь под него, но вряд ли мне это что-то даст: Самохин меня не любит, а только бы попользовался. Вот поэтому Катя – идеальный вариант.
- Вариант-то, может, и идеальный, и план ваш гениальный, только в моих глазах все это дело Катю никак не оправдывает.
- Вас можно понять…- Евгения почувствовала себя виноватой из-за того, что так здорово соврала, скрыв истинную правду, прикрыв Катю и взяв вину на себя. Поистине адвокатский поступок. Смотреть на Назарова ей стало не очень удобно, она отвернулась.
- Евгения Николаевна, - окликнул Владимир и мягко повторил свой оклик еще раз; она, наконец, обернулась. – Я желаю вам удачи. Пусть  у вас все получится.
- Спасибо, Владимир Сергеевич. Да: на нашем последнем свидании вы просили меня узнать, что сталось с вашими друзьями Василием Рыбаковым и Борисом Тимофеевым. Очень хорошо, что вы знаете, кто был их защитниками. Докладываю: Василий получил условный срок, Бориса вследствие его примирения с потерпевшей вообще оправдали. Ну, как вам это?
- Рад за них, - Владимир даже прослезился. – На самом деле рад.
- Следующая очередь – ваша, - улыбнулась Сашина.
- Скорей бы уж,  а то население нашей камеры постоянно меняется, обновляется. Один только я все тот же.
- Осталось совсем немного, самое большее – месяц. Завтра я уезжаю в Петербург, и это будет первый шаг к осуществлению нашего с Катей плана.
 
Глава 23
Поезд «Красная стрела» «Москва-Санкт-Петербург» отходил утром, в 10.47 с Ленинградского вокзала столицы и прибывал в северную столицу средь бела дня, и Евгения Николаевна успела на него.
Устроившись в поезде, она достала из сумочки газету сканвордов, принялась разгадывать. Вдруг поймала на себе чей-то долгий взгляд, подняла глаза.
- Какие-то трудности? – спросил у нее стоявший за спиной с широкой улыбкой на лице Павел Егорович Становенко.
- Паша, а ты откуда здесь взялся?
- Оттуда, откуда и ты. Из Москвы.
- А едешь куда?
- Женечка, у этого поезда одна дорога, нам  с тобой по пути. А ну-ка, признавайся, не в суд ли  Заневского района Питера ты направляешься?
Сашина удивилась еще больше.
- Откуда ты знаешь?
- Женечка, тот факт биографии Самохина, что он в Москве живет всего десять лет, а до того был прокурором Заневского района Петербурга, знает, грубо говоря, каждая собака Москвы. Что в том обидного? Ну, жил в северной столице, перевёлся в федеральную столицу – бога ради.
- А как ты это узнал?
- Щукина сказала. Она уже пятнадцать лет секретарь прокурора Юго-Восточного округа, из них десять – у Самохина. У нее в приемной в шкафу полно архивных папок,  в том числе есть и папка приказов десятилетней давности, где хранится приказ о назначении Самохина на должность окружного прокурора. А в другой папке  – характеристика Самохина, где черным по белому сказано, что до 1992 года он работал в прокуратуре Заневского района Петербурга.
- Ты угадал, я еду в Петербург за тем, чтобы сходить в суд Заневского района. Но причем тогда суд, если все так безобидно и придраться не к чему?
- Мы пойдем в архив суда. Нам с тобой, Женечка, известно, что за личина такая Самохин. Что он нечист на руку – это по меньшей мере, но сей факт нужно доказать не одними словами. Я знаю, Женя, что ты решительно настроена вытащить из «Матросской тишины» Владимира Назарова, а я также решительно настроен реабилитировать Дарью Киселёву. А вместе с тобой мы преследуем одну цель: скомпрометировать и изобличить Самохина.
- Да, я этого хочу, - не стала отрицать  Сашина.
- Я составлю тебе  в том компанию. Вместе – мы сила!
- Это все очень хорошо, но мне бы еще жен Самохина разыскать. Хотя бы одну. И поговорить с ней. Сдается мне, что развелся он совсем по другим причинам, которые называл. Его первая жена, кстати, из Питера была, вторая – из Москвы.
- Ты хоть примерно знаешь, где ее искать?
- Понятия не имею. Я даже не знаю ее имени.
- Тут нужен частный детектив, а не адвокат.
Сашина рассказала, какой они с Назаровой сообразили план. Становенко этот план одобрил, но в свою очередь добавил:
- У меня тоже есть кое-что довольно пикантное. Такое, Женя, что тебе не нужны никакие бумажные сведения. – С этими словами он вынул из дипломата диктофон с записью разговора Дарьи и Самохина, где прокурор домогается подследственной. У Сашиной глаза заблестели.
- Взял на всякий случай, - пояснил Становенко и щелкнул кнопкой.
Пленка передала весь пошлый эпизод  в мельчайших подробностях.  Глаза Сашиной округлились.
- Паша, что я слышу? Это же реальный компромат.
- Это Даша устроила перед самым своим отлетом. Веришь ли, я не знаю, где она, знаю только, что она садилась в самолет; стало быть, улетела. И долетела хорошо. Даша мне звонит каждую неделю. Самохин предлагал ей за услугу  тысячу долларов, но мы с Дашей обмануть его думали и хотели выудить всю эту сумму авансом. Только товарищ прокурор оказался еще хитрее нас: он сказал, что сполна  рассчитается не раньше, чем получит свое.
Лицо у проницательной Евгении Николаевны засияло. Она давно подозревала Самохина во взяточничестве, но не имела никакой доказательной базы на это счет. Она давно знала, что у Самохина есть в наличии огромная сумма в валюте, происхождение которой было неизвестным и одновременно темным, но до сего дня этот факт был ее единственным аргументом, чтобы подозревать Олега Дмитриевича. Сейчас же пленка стала вторым аргументом, весомым по своей значимости.
- Паша, а ты никогда не задавался вопросом, откуда у Самохина  такие деньги?
- Задавался, и не раз.
- И до чего ж ты додумался?
- А ты не догадываешься? Хотя я не берусь утверждать это наверняка, я лишь подозреваю.
- Это не есть хорошо, - подвела итог Сашина.- Доказать, что Самохин склоняет женщин к половой связи, тем более заключенных в обмен на свободу, мы фактически сумели, но нам теперь придется доказать, что Самохин – коррупционер. А это для нас лишняя работа.
- Ты боишься работы? С каких это про, Женя?
- Я не боюсь работы, я боюсь с ней не справиться.
- Но с тобой же я, а вдвоём мы сила. Или ты уже забыла?
- Паша, а ты знаешь, что Самохин был судим?
- Оп-паньки! Вот это новость! Когда?
-Еще когда в Петербурге работал. Давно это было, лет двадцать назад. Нам бы найти это дело.
Становенко рассказал коллеге, что у него в Санкт-Петербурге живет одна хорошая знакомая, с которой он в свое время вместе учился на юридическом, чей дядя сейчас является председателем суда Заневского района. Счастливое стечение обстоятельств. Павел Егорович заранее договорился с этой женщиной, что ему нужно приехать в Петербург по такому-то делу, она обещала помочь.
Поэтому столичные гости были допущены в архив суда и получили разрешение покопаться в нем. Сашина была уверена, что они найдут искомое дело, и они его действительно нашли. А с разрешения дяди-председателя увезли это дело в Москву.
Глава 24
Слова Сашиной о том, что надо иметь в  виду и квартиру Самохина, в Катиной памяти отложились хорошо, она лишь искала удобный случай для реализации части плана.  Такой случай представился сегодня вечером.
Как было договорено накануне, Катя после работы приедет к Самохину, чтобы остаться у него на ночь, однако непредвиденное обстоятельство задержало на работе самого Олега Дмитриевича: около семи часов он позвонил и сказал, что в срочном порядке выезжает на место происшествия.
Положив трубку, Катя вскрикнула от радости «ура!» и приступила к обыску квартиры. И уже очень скоро, в вещевом шкафу, где лежало чистое постельное белье, подушки и стояли какие-то аппараты, назначение которых Кате было неизвестно, она нашла какие-то видеокассеты. Они показались Кате тем более странными, что прочие свои видеокассеты Самохин хранил на виду, в тумбе под телевизором, а шкаф этот до поры до времени держал закрытым, пока не поверил  Кате и не начал ей, как хозяйке, доверять всю квартиру. Катя взяла пару этих загадочных кассет и вставила в видеомагнитофон Самохина.
Ее глазам открылась омерзительная картина… детской порнографии, фигурантами которой были мальчики в возрасте от семи до двенадцати лет (впрочем, Катя определила их возраст только как «до четырнадцати»). Они имели крайне непристойную позу, из взрослых в кадре никого не было.
- Господи, - ужаснулась Катя, - зачем Самохин хранит это у себя? И кто на этих кассетах?
Катя не находила себе места от того, что увидела. Она завороженно смотрела на экран, где происходило унизительное безобразие, сжавшись в комок и не  чувствуя себя. В чувство ее привел телефонный звонок.
- Алло? – она подошла к телефону на ватных ногах.
- Катюша, ты там? – Сашина будто удивилась.
- Да, Женя, я уже вернулась к Самохину.
- Молодчина! Но на самом деле  я не ожидала, что  к телефону подойдёшь ты. Да и нужен мне сейчас Олег Дмитриевич.
- Женя, он будет позже – она на место преступления выехал. Но хорошо, что ты позвонила: я здесь нашла кое-что, - медленно поделилась Катя.
- Что именно?
- Я нашла у Самохина целый склад кассет  с детской порнографией.
- Ничего себе! Вот это так клубничка! Сколько штук?
- Сейчас посчитаю… Ровно двадцать. Что мне  с ними делать?
 Сашина думала не долго.
- Слушай меня и делай все по моей указке. Возьми каждую кассету пометь, только чтоб одинаково было. Ну, нарисуй синий крестик или поцарапай как-нибудь. Затем возьми несколько кассет и завтра с ними с  утра – ко мне.
- Куда? Домой?
- Да. Остальное – спрячь. Ты все поняла?
- Да.
Однако Катя успела обработать лишь половину кассет, когда вернулся Самохин.
Глава 25
- Его самого нет ни на одной кассете, но мне не дает покоя вообще их наличие у него дома, - объяснялась Катя в квартире Евгении Николаевны в присутствии еще и Становенко.
-Ты там хоть все убрала?
- Все.
- Катя, вы близко знаете Олега Дмитриевича, много раз бывали у него дома – скажите, он подпольной порнографией никогда, случайно, не занимался? То есть я хотел спросить, не говорил ли он когда-нибудь, может, о своей привязанности к детям, что вам показалось несколько странным, или он, может, вел себя хотя бы иногда как-то неадекватно, а может, приводил в вашем присутствии домой неизвестно зачем детей?
- Ой, Паша, ты разве не видел, что на кассетах снята не его квартира? – заметила Сашина.
- Нет, ничего такого я за ним не замечала, - ответила Катя. – Больше двух дней я у него никогда не задерживалась, но со мной он был просто любовник. Может, это конфискат?
Сашина вздернулась:
- Думаешь, он изымал имущество по решению суда? Катюша, он не судебный пристав. Пристав – это в прошлом.
- Вот может из прошлого они и остались? – предположила Катя.
- Но зачем их хранить?
- Женя, в том деле, что мы из Питера привезли, о кассетах ничего не сказано?
- О кассетах – нет, а вот имя его первой жены упомянуто. Самохин тогда женат был первый раз, и анкета составлялась с упоминанием жены. Теперь осталось только ее найти.
- Ага. Питер – город маленький, - заметил Становенко.
- Может, стоит эти кассеты в Генеральную прокуратуру отправить? – предположила Катя. – Пусть там разберутся.
- Да. Если только у Самохина там ничего не схвачено, - предположила Женя.
- Погодите, дамы, - вступил в дискуссию Становенко. – Все это правильно, мы можем и кассеты и запись на диктофоне отправить Погоцкому, но мы также убеждены, что Самохин – коррупционер. Мы должны теперь доказать и это, а потом отправлять Погоцкому все вместе. И поможет нам в этом Катя.
Катя обиделась:
- Ну нет, мне уже надоело с ним спать!
- Потерпи еще немного, Катюша, осталось недолго. А мы с тобой, Паша, наведаемся-ка в приемную Самохина.
Глава 26
Адвокаты навестили Анастасию Викторовну перед обеденным перерывом. Щукина кипятила чай.
- Добрый день! – в один голос поздоровались  с ней адвокаты.
- Здравствуйте! – ответила Щукина.
- Олег Дмитриевич  у себя? – спросил Становенко.
- В командировке сегодня и завтра.
- Это мы удачно зашли, - оценил ситуацию Павел Егорович. – Тогда, Настасья Викторовна, может быть, и вы нам поможете?
- Постараюсь. Вот и чайник вскипел. Выпьете со мной чая?
- С удовольствием, - сказали оба адвоката. Потом говорил уже один Становенко:
- Настасья Викторовна, помните, я у вас интересовался прошлым Самохина, а вы мне сказали, что вам известно лишь об его карьере в Петербурге.
- Помню, Павел Егорович, - она поставила перед адвокатами чай. – Мне много чего известно. И о двух его женах известно, о детях от разных браков.
- А вы не знаете, где можно найти хотя бы одну жену? – ухватилась за мысль Евгения.
- Не знаю. Одна вообще в Питере должна быть.
- Нам известно, что он алименты на дочку платит. Вы не знаете адрес, куда Самохин деньги посылает?
- Не знаю, ребята. Взысканий у него нет, задолженностей тоже, исполнительные листы не приходят. Так что никакими адресами я не располагаю.
- Тогда расскажите, вам что-нибудь об этом известно? – Становенко поставил перед Щукиной диктофон и дал прослушать запись.
Прослушав отрывок записи, секретарша ответила неожиданно:
- Именно об этом случае мне не известно ничего, но вообще на это счет меня одолевают некоторые сомнения. Видите ли, я сама уже не раз была свидетелем того, как к Самохину в кабинет входили женщины, и он тут же со своей стороны закрывал дверь на ключ. Я не слышала, что там происходило, но несколько раз потом уборщица находила в урне под столом, извините, презервативы, - она покраснела. – Ой, мне стыдно об этом говорить.
Адвокаты же, услышав такое, чуть чаем не подавились.
- Что за женщины к Самохину приходили?
- Разные. И подследственных привозили, и потерпевшие были, и жены арестантов, и просто посетители.
Раздался телефонный звонок, Щукина ответила.
- Олега Дмитриевича сегодня и завтра нет. В командировке. Пожалуйста, приемные дни по вторникам и четвергам с двух до шести.
Откашлявшись, спросила Сашина:
- Анастасия Викторовна, как женщина женщине, скажите правду: лично вам Самохин такое дело никогда не предлагал? На Павла Егоровича внимания не обращайте.
Щукина открестилась:
- Что вы, Евгения Николаевна! Даже намека не подавал.
- Правда?
- Конечно, вот вам крест! Зачем бы я вам врать стала после того, что услышала?
- А взятки Самохин берет?
- Если честно, господа адвокаты, здесь их много кто берет. Не все, конечно, но многие. Даже я, секретарь, человек маленький, говорю вам это с неподдельной точностью. Тем более я здесь давно работаю. Вот вам пример из моей в том числе практики, имевший место в прошлом году, в мае. Сын профессора МГИМО Богданова, Богданов Алексей Ильич, совершил непреднамеренное убийство, сначала спровоцировав акт хулиганства. Человека избили до смерти; и основная вина в избиении пришлась на Богданова-младшего, хотя была их целая компания, и все пьяные – день рожденья чей-то отмечали. Итог: убийство нечаянное, но квалифицированное.
Самохин по этому факту – убийство случилось в нашем районе – завёл дело. Как сейчас помню: 28 мая прошлого года. Оно расследовалось примерно месяц. Богданов-старший  у меня  в приемной все пороги вытоптал, набиваясь к Самохину на приём. Но после своего последнего визита успокоился, ушел отсюда довольный, что слон. А Самохин назавтра издал постановление о прекращении дела  в отношении Богданова Алексея Ильича за отсутствием состава преступления. Да я вам сейчас это покажу! – Анастасия Викторовна живо достала из шкафа очередную папку и в ней нашла то самое постановление. Подала его обоим адвокатам. – Вот.
Адвокаты внимательно уткнулись в бумагу.
- А ещё был случай, - продолжала Щукина, - совсем, кстати говоря, недавно. Уборщица нашла под столом Олега Дмитриевича дипломат. Ее разобрало любопытство, она открыла дипломат и зовет меня. Я прибегаю, смотрю, а в дипломате полно долларов! И в основном крупными купюрами! Откуда  у прокурора с его не самой высокой зарплатой столько денег?
- Все оттуда же, Анастасия Викторовна,- сказала Сашина. – Вы не представляете, как на самом деле помогли нам.
- Рада была стараться, Евгения Николаевна.
- А вы согласились бы, если б пришлось, быть свидетелем против Олега Дмитриевича?
Щукина испугалась:
- Знаете, эта роль может стоить мне работы, поэтому…
- Не беспокойтесь, свое место вы не потеряете…
- Ну, если так… А зачем вы вообще наводите о Самохине справки?
- Вы все узнаете в свое время.
Дверь открылась, и в кабинет влетела рассерженная дамочка. Упитанная, высокая, со светлыми волосами.
- Мне нужен Самохин Олег Дмитриевич. Где он?
- Его нет, он в командировке и будет послезавтра. А вы кто, простите?
 - Я его бывшая жена, вторая по счету. Этот гад третий месяц не платит мне алименты. Мне что, в суд на него подавать, на прокурора?
- Простите, - вмешалась Сашина, - вы были его женой. А можно узнать, почему вы разошлись?
- А вам-то какое дело? – с ног до головы оглядела Женю посетительница.
-  И все-таки? Можно вас на пару слов?
Сашина и бывшая жена вышли за дверь. Вскоре оттуда донеслись отзывы «кобель» и «бабник».
- Он мне изменял, понимаете? – рассказывала бывшая жена. – Прямо на рабочем месте! При этом меня нисколько не уважал, только оскорблял и унижал. Я же еще и была виновата в том, что он гуляет. Моему терпению пришел конец, и я сама от него ушла. Да,  я его бросила и забрала дочь. Они не поддерживают отношений, это правда, но я не запрещала – все-таки Олег отец. Он сам так решил, что дети ему не нужны. У него еще и сын есть от первого брака, с ним тоже нет контакта.
- Вы расстались во вражде? – спросила Женя.
- Да, мы не дружим. С первой женой он тоже не дружит. За время нашей совместной жизни он только и делал, что о ней отзывался отрицательно. Что она была его недостойна, не любила его, за мужика не считала. Но и в первом браке его жена бросила. Она подала на развод, когда Олега осудили.
- А много ему дали, не знаете?
- Три года с отсрочкой приговора. Но он их выдержал и в тюрьму так и не сел.
- Вы как думаете, его первая жена действительно была так плоха, как он рассказывал?
- Откуда мне знать? Я с ней не знакома. Но скажу, что Олег сам не подарок.
 
Глава 27
Профессор Богданов Илья Антонович в МГИМО больше не работал. Нашли его в МГУ, но он был на лекции  в то время, когда к нему пришли Становенко и Сашина. Им пришлось не только ждать, когда профессор освободится, но и терпеливо перенести то прохладное к себе приветствие, с каким Богданов их встретил. Первым делом он спросил, кто они такие.
- Вы нас не знаете, - ответил Становенко.
- Мы адвокаты, - сказала Сашина. - Мы служим в органах правосудия, а ваша информация может помочь нашим подзащитным.
- Я должен выступить в суде?
- Этого вам как раз и не придется, - убеждал Становенко, - но нам  нужно с вами поговорить. Пожалуйста, Илья Антонович, вы не можете уделить нам несколько минут?
-   Сейчас перерыв, пойдемте ко мне в лаборантскую. У вас есть семь минут.
- Спасибо.
Лаборантку профессор пока пустил погулять.
- Мы, наконец, одни и можем поговорить спокойно. Что вы хотите?
- Илья Антонович, нам стало известно, что в прошлом году ваш сын убил человека…
- Нет, вы ошибаетесь,  у меня нет сына, - резко отверг Богданов.
- Илья Антонович,  у нас имеются неопровержимые сведения, что он у вас есть и совершил в мае прошлого года непреднамеренное убийство. А не хотите узнать, откуда нам это стало известно?
Профессор занервничал, посмотрел на часы.
- Прошу прощения, но мне пора в аудиторию.
Сашина сдалась, встала со стула.
- Что ж, как угодно. Мы вас дождёмся и не отстанем до тех пор, пока вы не ответите на наши вопросы, - решительно заявила Евгения.
- Объясните, наконец, - профессор был раздражен и зол, - что вы хотите? Знать, почему Леша убил человека?
- Мы хотим знать, в какой сумме прокурор Самохин принял от вас взятку, а также нам надо, чтобы вы подтвердили дачу вами взятки представителю власти. При этом учтите, Илья Антонович, что в соответствии с действующим уголовным кодексом вы, в случае вашего добровольного признания, освобождаетесь от уголовной ответственности.
- А если я скажу, что Самохин сам принудил меня  к тому, чтобы я дал ему на лапу?
- А это так?  - спросили адвокаты хором.
- Именно так.
- Тогда, - Становенко вынул из кармана диктофон, - повторите, пожалуйста, свои слова еще раз и громко.
Внимательно выслушав речь Сашиной по поводу статьи закона, Богданов пошел на уступку.
- Ладно, я сделаю то, о чем вы меня просите. Можно только мне не называть себя?
- Фамилию можете не называть, а вот имя-отчество лучше сказать, иначе ваши слова, а наше доказательство могут оказаться мало весомы, если вообще заимеют силу.
Богданов назвал себя профессором Иваном Антоновичем и сознался  в том, что  в мае такого-то года его сын совершил по неосторожности убийство, прокуратура Юго-Восточного округа возбудила уголовное дело. Но однажды прокурор названного района предложил виновной стороне  в обмен на закрытие и аннулирование дела заплатить триста долларов. Имя прокурора – Самохин Олег Дмитриевич…
Все это пленка грамотно записала.
 
Глава 28
В начале августа на адрес Генеральной прокуратуры России в виде бандероли поступил компромат на прокурора Самохина. А именно: несколько видео и аудиокассет. Вместе с бандеролью пришло сопроводительное письмо, в котором не было названо никаких имен, авторов, зато четко сказано, в чем обвиняется Самохин, и указано место в квартире, где следует искать остальные кассеты. Под текстом стояли три подписи: двух адвокатов и Кати Назаровой.
Бандероль была прислана на имя самого Генерального прокурора Погоцкого. Состоятельность полученного компромата немедленно начала проверяться.
Прокурор Самохин никак не ожидал появления в своем доме незваных гостей из самой прокуратуры страны. Они пришли  к нему вечером, когда тот уже был дома и в одиночестве смотрел боевик с участием Джеки Чана.
- Здравия желаем, Олег Дмитриевич! – поздоровался гость в погонах, шедший впереди остальных. И показал свое служебное удостоверение.
- Добрый вечер, - ответил Самохин, глубоко удивленный их приходу.
- У нас постановление генерального прокурора о проведении в вашей квартире обыска. Разрешите пройти?
Их было всего пятеро – трое представителей из главной прокуратуры и двон понятых. Люди в форме при погонах – это следственная группа, возглавляемая старшим следователем по делам о коррупции  Евневичем Максимом Альбертовичем. Иных работников по Большой Дмитровке Самохин знал лично, но не этих, а эти двинулись в жилище окружного прокурора и приступили  к обыску. Один из сыскарей полез именно в то место, где лежали видеокассеты с детским порно. Они были точь-в-точь такие же, как те, что поступили почтой.
- Что это за кассеты, Олег Дмитриевич? – спросил Евневич. – Можно взглянуть?
- Я не знаю, откуда  у меня взялись эти кассеты, - начал все отрицать Самохин. - Я их впервые вижу, потому не знаю, что на них.
- Так можно их посмотреть?
- Смотрите.
Увидев самое начало, сыщики продолжение уже знали. Видео выключили.
- Итак, товарищ прокурор, вы утверждаете, что ничего не знаете о происхождении этих кассет?
- Нет.
- Как угодно. Порно мы изымаем, а вы, будьте добры, соберитесь и следуйте за нами. – Евневич показал другую бумагу. – Это ордер  Погоцкого на ваш арест.
- За что? – не поверил Самохин.
- За взятки и за самоуправство.
Допрос самим Погоцким состоялся на другой день, с самого утра. Ему Самохин по поводу порно все-таки дал кое-какие бледные показания, сказав, что кассеты эти – конфискат, изъяты более десяти лет назад у одного растлителя малолетних, снимавшего для порно студии в Заневском районе Петербурга квартиру. Это была правда; на вопрос же, зачем он хранил кассеты у себя дома, Олег Дмитриевич ответил, что  с помощью этих кассет иногда подставлял людей. Человеку, как правило подследственному, подбрасывалась кассета с детской порнографией, тем самым возникало новое обвинение.
- Ну, а что вы скажете об этом? – Генеральный включил аудиозапись.
Самохин прослушал ее молча. Да и что он мог сказать? Сослаться на монтаж пленки, а собственный голос не признать? Так проведут фонологическую экспертизу и все равно подлинность голоса установят.
- Олег Дмитриевич, вы слышите, что  у вас спрашивают?
- А? – Самохин очнулся от мыслей. – Что, простите, я не расслышал…
- Думаете, как оправдаться? Что ж, это пригодится. Но сперва ответьте, как вы объясните эту плёнку?
- Меня скомпрометировали, неужели не ясно? - крутился Самохин.
- Ясно! И еще как ясно! Но я требую объяснения диалога на этой пленке!
- Мне нечего сказать, вы сами все слышали.
 -Я-то слышал, - не стал отрицать генеральный прокурор, - но я  хочу услышать ваши объяснения! На записи вы откровенно склоняете подследственную Киселеву к половой связи с вами, это как же понимать?
- Буквально, - Самохин перешел к наглости. – Я действительно склонял Дарью Кирилловну к такому делу.
- Но она же была вашей подследственной, как вы могли? как посмели? Одну ночь с вами в обмен на свободу! Значит, это вот вы каким образом вершите правосудие! Это так вы соблюдаете процессуальный закон. А вам известно, что за такое полагается? Должен вам сказать, Олег Дмитриевич, что вы опорочили честь мундира, вы больше не достойны занимать кресло прокурора.
Самохин униженно молчал. Он, конечно, понял, что вокруг него плелся хитрый заговор с целью его разоблачения, но кто устроил весь этот заговор? Сашина, правда, грозилась использовать против него одну полезную информацию, но не может быть, чтобы она одна все это сумела. Кто-то ей помогал. Кто? Неужели Катька Назарова? Ведь она имела доступ в его квартиру; только ей он доверил и себя самого, и свою тайну, и свою квартиру, только она могла держать себя хозяйкой в его квартире… Да она просто стерва!
Однако под стражу Самохин взят не был – из чувства солидарности, проявленного по отношению  к нему Генпрокурором. Погоцкий счел возможным не лишать вчерашнего прокурора свободы, а отпустить его под подписку о невыезде.
Но уголовные дела против него были заведены по статьям «Получение взятки» и «Понуждение к действиям сексуального характера». Происхождение порно кассет проверялось. Если же показания, которые дал по ним Самохин, подтвердятся, то из этих показаний может вырасти новая статья обвинения.  Вопросы же взятки и понуждения расследовались следователем Митяевым.
 
Глава 29
- Анастасия Викторовна, Олег Дмитриевич  у себя?
- Еще не приходил, Игорь Андреевич.
- А вам это не кажется странным?
- Кажется, Игорь Андреевич.
- Тогда как появится, пусть подпишет вот это, - Пономарев протянул ей лист.
- Вы уходите?
- Да. Решил уйти по собственному желанию.
- А что так?
- Да так… Надоело мне все, Анастасия Викторовна.
- Что же именно?
- Все. Не обращайте внимания. – Пономарев двинулся к двери.
- Прощайте, Игорь Андреевич.
- Прощайте.
Едва Пономарев вышел из приемной, туда вошли другие люди – в форме прокурорских работников, но чужие. Это с ревизией нагрянула комиссия из Генеральной. Они явились проверить соответствие работы Самохина действующему законодательству. И один из ревизоров сообщил Щукиной, что Самохин арестован и от своей должности отстранен.
В ходе проверки в деятельности прокурора Юго-Восточного округа была выявлена масса нарушений, противоречащих уголовному и уголовно-процессуальному законам России и интересам службы, а именно: злоупотребление властью или служебными полномочиями; превышение власти или служебных полномочий; служебная халатность, и налицо было получение взятки, ныне расследуемое Митяевым. Факт ее получения обнаружился на аудиопленке, а подтверждение – как всегда, в шкафу Самохина, в дипломате с долларами. Дипломат был конфискован.
По итогам проверки был составлен протокол.
А после обеденного перерыва Щукиной позвонил Становенко:
- Настасья Викторовна, добрый день, Павел Егорович беспокоит. Скажите, есть  сегодня Олег Дмитриевич?
- Павел Егорович, Олег Дмитриевич арестован. Сегодня утром сюда комиссия с проверкой из Генеральной приходила.
- Что вы говорите? Арестован, комиссия? Ладно, потом разберёмся; спасибо вам.
Хитрый адвокат, он ведь все рассчитал заранее, он знал, что Самохин если и не арестован, то уж никак не на работе. Похвалив сам себя, Павел Егорович ударил кулаком по ладони и позвонил по длинному номеру.
- Здравствуйте, будьте добры, пригласите Дарью Кирилловну. Я понимаю, что у вас ночь – за это, ради бога, простите, а Дарью Кирилловну разбудите… (Долгая пауза). Але, Дашутка? Извини, что разбудил, но я  звоню сказать, что ты можешь возвращаться. Опасность миновала, Самохин тебе больше не грозит. Хорошо, я буду ждать.
Часть третья
Глава 30
Она прибыла через три дня. Павел Егорович встречал свою беглую подзащитную в аэропорту Домодедово. На Сахалине она прожила около года.
Дарья шла гордой и независимой походкой, в светлом брючном костюме, в темных очках, крашеная в рыже-каштановый цвет, и с маленькой скромной сумочкой в руке.
- Привет, Дашутка, - протянул ей руку Становенко. Она ответила пожатием, но при этом упрекнула адвоката, что он напрасно ее встречает.
- Не стоило беспокоиться, - сказала Дарья холодно.
- Я бы не подъехал, но ты сама сказала мне, когда вернешься и чем прибудешь. Я думал, ты будешь не против.
- Нет, я  не против, Паша, наоборот: спасибо, что ты меня встретил. Просто я привыкла к Сахалину и возвращаться в Москву у меня не было желания.
- Ты была на Сахалине?
- Да.
- Я знал, что ты в России, а что на Сахалине – узнал позже, когда первый раз позвонил тебе. Мне тогда и сказали, что у них давно поздний час, ночь.
- Да, я долго адаптировалась  к их времени, однако привыкла. А теперь опять придется встраиваться  в наше время.
Становенко проводил Дарью к машине, усадил в салон.
- А у кого ты жила на Сахалине? – машина тронулась.
- Когда мой муж был солдатом,  с ним вместе служил его школьный друг Михаил. Я пару раз видела этого Михаила, он у нас с Сережей на свадьбе гулял. А после армии пути их разошлись, когда Сережа мой остался гражданским человеком, а Михаил продолжил военную карьеру. В Охе он всего пять лет. На Дальнем Востоке военных очень много, там почти все семьи военных. Вот  у него я и жила. Михаил с семьей в ноябре переезжает в Южно-Сахалинск: служба зовёт.
- И как тебе там жилось?
- Отлично. Работать я, правда, нигде не могла, так устроилась на рынок продавцом одежды. Вот, этот костюмчик я себе за то и купила. Теперь ты мне расскажи, Павел Егорович, чего вы с этой… как ее…
- Евгенией Николаевной?
- Да. Что вы накопали?
- Много чего, Дашутка. Наши результаты как раз такие, как мы и ожидали. Мы с ней были не одни – нам помогал еще один человек.
- Кто?
- Расскажу, Даша, обязательно расскажу, но не сейчас: это очень долго.
- Хорошо. А что требуется от меня?
- Ты должна по делам Самохина пройти свидетельницей.
- Делам?
- Ты не ослышалась: на Самохина заведено сразу несколько уголовных дел, но он не в СИЗО. Генеральный прокурор счел возможным не сажать его под арест. Он просто не выездной. Так вот, ты дашь следователю обстоятельные показания о том, как Самохин домогался тебя и одновременно предлагал огромные деньги.
- Какую роль сыграл наш диктофон?
- Главную. Пленка молча показала, какими методами Самохин вершил правосудие.
- И что ему грозит?
- По совокупности – лет до десяти. Одни только взятки много стоят.
- А мне? Моя-то дальнейшая судьба какая? Я ведь исчезла накануне суда, это очень осложняет ситуацию.
- Предоставь этот вопрос мне.
- Паша! – Киселева резко подскочила. – Ты знаешь, с кем я познакомилась на Сахалине? С первой женой Самохина, Валентиной!
- Как? Не может этого быть! Женька с ног сбилась, разыскивая ее. Мы думали, она в Питере живет.
- Она там и живет. Она на Сахалин приезжала хоронить отца. Отец тоже ушел из семьи много лет назад, уехал на Дальний Восток, а теперь умер – и похоронить некому было. Она пробыла на Сахалине несколько дней. Мы с ней в очереди к одному врачу сидели, сидели долго и разговорились. Она узнала, что я  сбежала от приставаний прокурора и сразу предположила, что это не Самохин ли? Знала она такого прокурора, своего первого мужа! Бабником он был и негодяем. Они развелись, когда его осудили. На развод подала она, она же Самохина и бросила. Она сказала,   с ним  не жизнь была, а сплошное недоразумение. Любил он очень женщин, а женщины от него страдали.
- Как все-таки мир тесен! У них же сын есть?
- Есть, взрослый уже, но Самохин не желает его знать. Кто теперь вместо Самохина?
- Женщина. Его первый зам – Горячева. Ну вот ты и дома, - Становенко остановил машину около дома Дарьи.
Глава 31
Как только скандал с Самохиным был предан гласности, Сашина обратилась в суд с ходатайством об освобождении Владимира Назарова из-под стражи. В течение двух дней судья удовлетворил запрос адвоката, и на следующий же день Владимир вышел на свободу. Однако обвинения с него по-прежнему сняты не были, поэтому он вынужден был дважды  в день заявлять о себе в ОВД.
Накануне освобождения Евгения Николаевна навестила своего подзащитного в изоляторе, и Владимир очень ее просил не говорить Кате об его освобождении.
- Почему? – удивилась адвокат.
- Евгения Николаевна, поймите меня правильно: я не хочу ее видеть. Может быть, это только пока, но не хочу. Мне это будет неприятно, хотя мне ее в  неволе очень не хватало и я действительно по ней соскучился.
- Но Катя уже знает. Я ей сообщила о радостном известии сразу же, как только получила его от судьи.
- Тогда, если она имела намерения встретить меня  у ворот, пусть не приходит.
…Почти год Владимир Сергеевич Назаров провел в следственном изоляторе, но за это время сумел остаться человеком, сохранить свой человеческий облик, свое достоинство. Он не стал сволочью, не опустился нравственно, не изменил жизни приличного гражданина. Он даже курить не начал, потому что всегда был не таким, как все. Жену он встретил с любовью и уважением. Сначала они вдвоём долго целовались и обнимались, даже плакали, но потом Владимир резко отстранился он Кати и спросил сурово:
- Что у тебя было с Самохиным, жена моя?
Катя обмерла, не отвечала. Муж напрягся.
- Что ты молчишь?  Я знаю, что ты имела с ним отношения.
- Володенька, ну было раз… Помнишь, когда я  к тебе в изолятор на свидание приходила… Мне же нужно было получить от Самохина разрешение…
- Это я знаю. Но именно после той нашей встречи, Катенька, меня не оставляло предчувствие… как бы тебе сказать? Сердце мне подсказывало… И потом, я был в тюрьме столько времени, а ты на свободе… Женщина ты красивая и молодая…
- Так ты просто усомнился во мне? – Катя воскликнула обрадованно.
- Хорошо, я скажу иначе. Евгения Николаевна рассказала мне о вашем плане по изобличению Самохина, она также призналась, что нарочно подложила тебя под него. Она сама. Но все-таки…
- Поверь, Володенька, все, что я делала, было ради тебя.
- Я знал, что ты это скажешь. Только, знаешь, Катюша, когда ты отдалась Самохину в первый раз, это дало позитивный результат: мы с тобой увиделись в СИЗО. А что ты имела от романа с ним? Впрочем, ты имела, наверно, удовольствие. А что имели мы оба?
- Я просто пользовалась им, - чуть слышно ответила Катя.
- Нет, Катя, ты не то говоришь! Хочешь знать, почему ты это делала, но почему твоя связь с ним ни к чему не привела? Потому что ты не спала  с ним – ты мне изменяла! Катюша, я же просил тебя… я готов был хоть умереть в тюрьме, но только чтобы ты не приносила себя  в жертву, а ты? Что делала ты?
- Володя, он меня любит. Он начал доверять мне тайны, начал держать в своём доме за хозяйку…
- В своем доме? – Владимир взвыл. – Так все происходило у него дома?
Катя не отвечала. Владимир, во все время разговора не смотревший на жену, вдруг обернулся на нее, щеки у него покраснели. Он был раздражен.
- А ты, Катя? Как ты его любишь? Телом? – Он подошел к жене и с силой поднял ее с дивана, придал к стене, стал колотить головой о стену. – Ты дрянь, Катя! Ты сука! Шлюха, в конце концов! – и отбросил жену на пол. Затем, лежащую, все с той же силой раза четыре ударил ногами по разным участкам тела. Катя заплакала.
- Прости, Володя. Но я помогла разоблачить Самохина.
- Я тебя ненавижу! – ревел муж. – Я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, Катя, уйти с глаз моих долой. Тебе нет оправдания.
Она плакала лежа на полу. Муж, глядя на нее вздрагивающую, вдруг испытал прежнее возбуждение, но  с тем сладким ощущением, которого он уже давно не переживал. В две секунды избитая Катя оказалась на диване.
- Прежде чем ты уйдешь, я сам сделаю с тобой то, что делал Самохин. Только мне оно по закону положено! Год, как  в моей жизни не было женщины. Так что прости меня, дорогая жена!
Владимир изнасиловал собственную жену. А потом сел рядом и сказал презрительно:
- А теперь уходи. Иди, я  не хочу тебя видеть. Я бы и сам ушел, только мне нельзя. Я  не выездной.
Катя, униженная и опозоренная, молча поднялась  с дивана, отряхнулась, подошла к шкафу.
- Боже, и зачем только меня освободили? – измождённо провыл Назаров. – Чем жить под одной крышей с такой грязью, так лучше не жить вообще. Там, конечно, была своя грязь, а все же не такая. С той грязью хоть жить можно было, и легко. Поэтому можешь теперь хоть привлечь меня к ответственности, я не боюсь: за тебя мне в тюрьме ничего не будет, наоборот, меня еще и похвалят, что я тебя порвал, шалаву этакую.
Кате было обидно слушать оскорбления, но она не возражала. Да и что здесь возразишь, если муж во всем прав, а у нее любовь с Самохиным уже давно вызывала одно лишь отвращение, которое сейчас только усилилось. Но что сделано, того уж было не исправить. Она тихонько собрала чемодан.
- Оставь мне пару рублей – на водку! – крикнул муж.
Жена положила на телефон тысячу рублей одной купюрой. Владимир игнорировал и ее и все ее действия. Рука с чемоданом у Кати дрогнула.
- Ты прав, Володя. Я действительно дрянь, я шлюха, и я все это заслужила. И поэтому я никому не скажу об изнасиловании, но теперь ты настоящий преступник, Володенька.
Он занервничал:
- Ради бога, Катя, уйди с глаз моих. Уходи, я тебя прошу! Не маячь передо мной, не беси еще больше!
- Ключи найдешь в трюмо, - сказала Катя напоследок, и дверь за ней закрылась.
Глава 32
Суд над Валентином Габрусевым, начавшийся еще летом, завершился только теперь, в начале осени – ввиду того, что слушание дела не раз откладывали или переносили. На сентябрь пришёлся приговор. Лазарь получил четыре года  с конфискацией. А буквально накануне приговора Валентин выступал со своим последним словом. И сказал он вещи, совсем не относящиеся к его грабежу. Он признался  в том, как однажды, будучи заключённым СИЗО, получил триста долларов от следователя прокуратуры Юго-Восточного округа Пономарева. Пономарев тогда давал ему задание… Сообщив о нем, Валентин в продолжение истории перешел к обыску, проводимому прямо на месте вертухаем Васюченко,  в ходе которого этим же вертухаем у зека была изъята половина суммы; а после, через несколько коротеньких дней Пономарев опять принес ему не достававшую тогда для выполнения работы сумму. Таким образом, Пономарев только ему, Вальке Габрусеву, рецидивисту, дал на лапу аж дважды…
Это признание сказалось на приговоре бывшего пахана, но, главное, наделало много шума. И хотя Игорь Андреевич в прокуратуре больше не работал, был взят в оборот и он. В прокуратуру на Большую Дмитровку его вызвали повесткой, но пока он проходил только как свидетель по делам о взяточничестве Самохина. Конца этому расследованию не виделось, поскольку необходимо было опросить массу свидетелей из числа гражданских лиц, чей счет шёл на десятки. Большая их часть даже сами приходили в Генеральную прокуратуру лично к Митяеву и рассказывали, как было дело, в частности, кто какую сумму и когда давал.
Уголовные дела, находившиеся под надзором Самохина, были подвергнуты дотошной и тщательной проверке. И дело Владимира Назарова вызвало у проверяющих едва ли не шок. Количество страниц в нем так и не превысило сотни, и все. Дело стояло. Что это? Служебная халатность Пономарева или его умышленное уклонение от исполнения должностных обязанностей?
Игоря Андреевича снова вызвали повесткой, а потом попросили дать объяснение своей работе. Опрашивал бывшего следователя Митяев.
- Скажите, Игорь Андреевич, на каком этапе у вас расследование Михалевича?
- В данный момент оно приостановлено, Аркадий Александрович.
- На каком основании?
- На основании постановления прокурора, изданного в связи с неустановлением лица, совершившего преступление.
- То есть виновный до сих пор не найден? – уточнил Митяев.
- Так точно.
- Чем же вы занимались целый год, прошедший со дня убийства?
- Расследованием. – Пономарев смутился.
- Но в материалах дела написано, что обвиняемый в убийстве Михалевича признал свою вину и признания эти изложены в протоколе, как же такое может быть?
- Назаров не виновен, - с треском раскололся Пономарев. - Против него не нашлось ни одной улики.
- Но, однако же, вы настрочили целых сто страниц, а Назаров признался в том, чего не делал.
- Да, признался, - не стал отрицать Пономарев. – Просто взял и признался, как это делают обычно, добровольно.
- Вы на него давили?
- Никак нет.
- Он в заключении?
- Уже нет.
- Но был?
-Был.
- Ладно, с этим будем разбираться. У меня будет к вам еще пара вопросов,  Игорь Андреевич. Начнем с первого. Помните, на мой вопрос о том, что вам известно о фактах получения вашим начальником денежных средств в валюте и в особо крупных размерах, вы ответили, что вам ничего не известно, однако не стали отрицать, что он мог их получать, отметив при том, что в вашем присутствии он ничего не получал – то есть вы не были прямым тому свидетелем. И, однако, вы не раз лично сами видели те деньги, даже принимали от Олега Дмитриевича их малую часть. С этим я разобрался. А что вы можете сказать по поводу видеокассет с детской порнографией, изъятых у вашего начальника во время обыска в квартире?
- Я впервые слышу об этом от вас. Самохин никогда не говорил, что хранит у себя такие вещи. Сколько мне известно, с ориентацией у него все в порядке.
- Более чем, - согласился Митяев. – Самохин сказал, что такие кассеты он иногда подбрасывал подследственным, дабы возбудить новое обвинение – не знаете?
- Не знаю. Впервые об этом слышу. При мне такого не было,  я никого не подставлял.
Евневич Максим Альбертович смог подтвердить объяснения Самохина и выяснил, что тот в бытность свою прокурором в Петербурге действительно имел дело с растлителем малолетних, и все это порно действительно был у него изъято.
Подошла очередь раскручивать и Васюченко. Причиной тому послужил побег из СИЗО-1 двух осужденных,  в отношении которых приговор еще не вступил в силу. Началось внутренне расследование обстоятельств побега, и в ходе его уже начального этапа стало очевидно, что беглецы не обошлись без помощи извне. Проверке подвергли весь административный персонал и служащих, а за Васюченко взялись в первую очередь – потому что ему было поручено охранять сбежавших. Спустя сутки одного беглеца удалось задержать – он щипачил в поезде дальнего следования. Он-то и поведал, что о местопребывании  своего напарника ничего не знает, ибо  у них заранее был уговор держаться не вместе, чтобы разом вдруг не повязали, а помог им бежать продажный конвойный Васюченко, снабдивший их на дорогу деньгами.
Глава 33
Когда за Катей закрылась дверь, Владимир посидел еще недолго, потом взял ее тысячу и ушел сам.
Путь его лежал к магазину, где в  винно-водочном отделе он купил две бутылки водки. Но откупорить хоть одну на улице не решился, поскольку не привык к такому, а пришел домой и самостоятельно заглушил в  один присест больше половины посудины.
Так у Владимира Назарова началась жизнь, именуемая в народе запоем. И хотя по жизни он не был ни алкоголиком, ни даже любителем «закладывать за воротник», пил он уже вторую неделю. Сначала -  в гордом одиночестве, но потом оно, видимо, надоело, и Назаров стал задерживаться около магазина, около снабжающего «зельем» отдела, где он точно был не одинок.
Но всякие деньги не вечны, и однажды Назаров с горечью обнаружил, что их хватит всего-то на последнюю бутылку. Хорошо, если снова на халяву угостят, а если нет? Как тогда на пойло разжиться? Над этим вопросом он пока не думал. Ответ пришел сам собой.
В дождливую погоду, когда Владимир пил дома, но без компании, к нему пожаловали гости. Мужик вздрогнул и быстро потопал открывать. Если он кого и ждал, так только собутыльников, но это пришла Сашина. Евгения Николаевна улыбалась ему широкой улыбкой. Не представляя, что хозяин квартиры пьян, она ждала приглашения войти.
- Здрасьте, - неровным голосом сказал Владимир, глубоко дивясь гостье. – А вы к кому?
- К вам, Владимир Сергеевич. Разрешите войти?
- А откуда вы меня знаете? – тупо уставился на Евгению Назаров.
Тут только Сашина поняла, в каком он состоянии. И ворвалась в квартиру.
- Эй, барышня, вы не хулиганьте! – заплетающимся языком крикнул ей Назаров.
- Владимир Сергеевич, вы что с собой сделали?
- А что такое? – скривил рот тот.
Сашина повесила пальто на вешалку.
- Ты пришла ко мне выпить? – Назаров покосился на нее. – А с собой ты принесла?
Сашина молча прошла на кухню и увидела возле стены целую вереницу бутылок.
- С ума сошел! – ужаснулась Евгения. – Если бы об этом знала Катя…
- Катя? – встрепенулся Назаров. – Так тебя прислала эта б…дь? Не говори мне о ней, я не хочу ничего о ней слышать.
- Владимир Сергеевич, - Евгения отважно взяла его за руки и посмотрела  в глаза, - вы что, совсем меня не помните?
Назаров не сводил с гостьи глаз.
- Мне че-то кажется, что я тебя знаю.
- Неужели забыли? Я Евгения Николаевна, ваш адвокат; теперь вспомнили? Я пришла сказать вам, что с вас сняты обвинения и вы теперь ни причем. Вы свободный человек, Владимир Сергеевич.
Он еще минуту удерживал на Евгении косой взгляд, но смотрел пристально, а потом отвернулся и сказал будто сам себе, устремясь в пространство:
- Ой, как хорошо! Зашибись! За это надо выпить. Евгения… как вас, простите, дальше? – забыл, но, в общем, сядьте со мной, выпейте.
- Может быть, вам уже хватит пить, Владимир Сергеевич?
Он не слушал. Сел за стол и наполнил свою рюмку. Опрокинул в одну секунду, громко отрыгнул.
- Ой, Евгения Николаевна, как это подло! как погано!
- Что погано? Пить? Так прекращайте!
Назаров схватился за голову и по-дурацки засмеялся:
- Какое поганое состояние – знать, что твоя жена тебе изменила! Изменила душой и телом, о боже! Ну, скажите, товарищ адвокат, разве она не стерва после этого? разве не дрянь? Нет, она еще хуже, а вы, вы… Я ведь совсем забыл, что ваше дело защищать таких, как она, - он выдул еще стакан. – Это моя последняя бутылка,  а дальше денег нет. А бесплатно водочку не дадут. А, Евгения Николаевна? Одолжите сколько-нибудь, выручите…
Сашина не слушала его. Пока Назаров пьяным языком ругал Катю, она обвела глазами кухню. Здесь было хуже, чем в свинарнике: гора грязной посуды в раковине, какие-то очистки на полу, грязная, заплывшая плита, крошки и застарелые пятна на том самом столе, за которым Назаров и сидел. Евгения брезгливо опустилась на стул.
- Что вы сказали, Владимир Сергеевич? Вы что-то просили?
Он посмотрел на нее нетрезвыми глазами и плотоядно улыбнулся.
- Я сказал, что она изменила мне с прокурором, а я изменю ей с адвокатом! – с этими словами Назаров подошел к Сашиной и поднял ее со стула, начал выталкивать из кухни.  Евгения упиралась:
- Пустите меня, вы что? Я закричу! Пустите сию минуту!
- Кричи, - шептал Назаров, как обычно шепчут маньяки, - кричи громче, никто тебя не услышит, - он бросил Евгению на диван.
Но она не растерялась, живо ударила домогателя  в промежность. Тот осел на пол, но сумел ловко зацепить ногу Евгении; она упала. Пока поднималась, Назаров навалился на неё сзади и прижал  к полу. Теперь уже слабая женщина сбросить его не могла.
Назаров почувствовал свою силу, свою победу. Наклонившись к уху Сашиной, он, точно издеваясь над ней, прошипел, разя удушливым перегаром:
- Хочешь уйти? А как же измена моей жене? Но, так и быть, дашь на водку – отпущу.
- Как же я достану деньги, если я  едва шевелюсь? – снизу спросила Евгения.
- А где они? Я сам возьму, тебе не доверяю…
- Дайте мне встать.
- Голуба моя, если не дашь денег, я тебя снасильничаю прямо здесь и прямо сейчас.
- Я дам вам столько, сколько захотите, но мне неудобно шевелиться. Если боитесь, чтоб я не убежала, станьте у дверей.
Назаров последовал инструкции, загородил выход. Евгения поднялась, отряхнулась, подошла к дверям.
- Давай  тыщу! – скомандовал Назаров.
- Сначала приоткройте мне дверь, чтобы я могла выйти. – Она уже боялась этого черта. – Вот тысяча, - Женя сжала купюру в кулаке.
Назаров жадно стянул ассигнацию с ее ладошки, а она схватила пальто и стрелой полетела вниз.
Глава 34
2002 год близился к концу. Незадолго до Нового года Назаров на пивнухе у магазина пересекся с Николаем Петровичем Виноградовым – тем самым дворником, за которого он в прошлом году принял убитого Михалевича. Соседи по подъезду столкнулись случайно, однако встреча их была явно предсказуемой.
За бутылкой вина мужики и познакомились.
- Что-то давно тебя не видать было, - сказал Виноградов.
- А меня и не было. Я в тюрьме сидел, - нимало не смущаясь, ответил Назаров.
- А  что ты сделал?
- Ничего не сделал, за это и попал. – Владимир плеснул в рюмку. – Доброе дело сделал – нашёл труп и сообщил, куда следовало.
- Труп? Это не того мужика, что  в соседнем доме прошлой осенью зарезали? – участливо спросил Виноградов. Впрочем, его вопрос напоминал скорее живой интерес.
- Да, наверно, его. Я, Петрович, его тогда за тебя принял. Он был одет по-домашнему, в тапочках, я и решил, что он свой.
- Я потому это дело хорошо запомнил, что случилось оно накануне моего отъезда. Я ведь сам каменщик, так подался на заработки на вахту, на север. Так вот: рано утром уходил наш автобус в Новый Уренгой, я ложился спать и вдруг слышу ругань на улице. Проскальзывал и мат. Я глянул в окно. В темноте разглядел два силуэта – то были какие-то ребята, явно нетверезые. Они с кем-то огрызались. Я прислушался: из дома напротив на них кричал мужик. Они долго ругались.  А потом успокоились. Я заснул.
Через полгода  я вернулся с севера и мне моя Галина рассказала, что того мужика, который тогда ругался, в тот же вечер убили. Предположительно, те  самые хлопцы. Вроде бы Михалевич этот по жизни был конфликтным и скандальным, ему все всегда кругом мешало и в свой роковой вечер он ложился спать, а пьяные хлопцы под окном шумели. У него окна выходят на две стороны, на два двора, и хлопцы ему мешали сначала с одного боку, потом с другого. Он их как будто успокаивать ходил.
- Потому и в тапочках был, - разгадал загадку Владимир. – Однако октябрь был, почему в тапочках?
- Да он сам, наверно, пьяный был, - предположил Виноградов.
- Только ерунда все это, Петрович. Версия твоя, конечно, имеет право на существование, но убийство не расследовалось. Иначе я бы в «Матросской тишине» год не парился.
- Так как ты туда попал, я  не понял.
- Легко и просто. Я мать свою на поезд провожал и вот помню: выходил из дома – на улице было все тихо; иду назад – во дворе под фонарем кто-то лежит. Подошел ближе – мужик лежит, одежа на нем простая, домашняя, на ногах – тапочки. Чем-то он мне тебя поверхностно напомнил. Я перевернул его и смотрю – не, это не ты. Пошел домой, вызвал милицию и вернулся на место – дождаться наряд. Ну, они приехали, я давай им рассказывать: и как нашёл его, и что с тобой спутал, и что час назад его на том месте еще не было – он еще теплый был, когда я его тронул. Но я проявил излишнее участие в дознании оперов – мне же это убийство и повесили. Сказали, мол, очень активно ты помогал ментам, как все равно убийца, который хочет отвести от себя подозрение. Меня уже потом в изоляторе научили, что нельзя было их вообще ждать, но прошлого не вернешь. Спасибо следователю хоть за то, что он выяснил, кто был убитый, а то б меня обвинили в твоем убийстве, Петрович.
- Мне Галина говорила, что утром - меня уже не было – к нам милиция приходила. А чего? Узнать у Галки, дома ли я, но раз я уехал на север, то точно ли я  туда поехал? Уточняли, видно, я это был или не я.
- Однако быстро они его уделали! – подытожил Владимир. – Всего за час.
- Как, ты сказал, была его фамилия?
- Михалевич.
Петрович воскликнул:
- Михалевич! Ленька! Я ж его знал! Он был алкаш последний, я его видел каждый день на этом самом месте, где сейчас мы с тобой стоим! Я знаю, что его женка пьяного часто с хаты выгоняла, а то и вообще на порог не пускала. В тапочках, говоришь… Вполне может быть, что и в тот вечер она его выгнала, а он ушел из дома, в чем был. Может, заснул где под кустиком и убийцы его нечаянно нашли, а может, и сам  к ним выполз, если они ему отдыхать мешали. Тот-то я думаю: давно Леньки на пивнухе не видать. А с ним вот чего, оказывается, сделалось. И гляди ж ты: ни один гад про то не сказал.
Услышав весь это рассказ, Назаров обрадовался:
- Слушай, Никола, пойди ты в прокуратуру и поговори со следователем. Узнай, кто теперь вместо Пономарева, и все расскажи, что знаешь.
Но Виноградов дико отстранился и от собутыльника и от его предложения.
- Не, Володька, не пойду я. Я боюсь.
- Чего ты боишься? Наоборот, Колян, твой рассказ и следствию поможет, и меня полностью оправдает. (Он уже за беспробудными пьянками и забыл, что  с него и так сняты все обвинения). Давай так: если ты пойдешь к следователю и повторишь ему то, что сказал мне, - я тебя до конца твоих дней бесплатно поить буду.
- Вообще-то, Володька, я еще пожить хочу, - обиделся Виноградов.
- Да живи себе на здоровье, только к следователю пойди. Ну, хочешь, я с тобой вместе пойду?
Убийство Михалевича еще Пономарев определил «висяком». Пришедший на его место новый следователь дал этому делу новый ход. Расследование определённо продвигалось, но следователь никак не ожидал, что может появиться такой важный свидетель, как Виноградов. Николай Петрович получил сердечную благодарность за оказанное содействие, а его показания приведут  к тому, что вскоре после Нового года настоящие убийцы будут быстро найдены.
 
Вместо эпилога
31 декабря, в шесть часов вечера, Катя с мамой закончили приготовления к Новому году, до которого оставалось несколько часов, и молодая женщина ушла из дома. Вернуться обещала к одиннадцати часам.
Владимир приехал к теще  в десять. Не с пустыми руками, а со щедрым букетом цветов.
- Здравствуйте, Антонина Ивановна, с наступающим вас, - с порога начал он, - я за Катей (букет он прятал за спиной).
Теща смотрела на зятя искоса.
- Это с какой такой радости ты здесь очутился?
- Я приехал забрать Катю домой. – Володя терялся, потому что чувствовал перед женой и ее матерью свою вину, но не знал, с какой стороны подойти к тому, чтоб эту вину загладить. – Но сначала я хочу встретить с ней Новый год.
- А Кати нет. Она ушла  к подруге.
- И не придет уже сегодня? – Назаров помрачнел.
- Почему же? Обещала явиться к одиннадцати.
- Тогда, может, вы мне разрешите ее подождать? – робко попросил зятек, когда ему уже надоело стоять в пороге.
Антонина Ивановна ничего ему не ответила, лишь молча кивнула вглубь квартиры. Владимир все так же робко прошел и стыдливо опустился на диван. В этой квартире он чувствовал себя чужим.
- А к какой подруге она пошла?
- К какой-то Жене… Евгении Николаевне, так, кажется…
- К Сашиной? – Владимир вздрогнул. – Она же мой адвокат.
- Ничего не знаю. Кате она подруга, и все.
Ответив, теща удалилась в спальню, оставив зятя в одиночестве. Тот посидел в тишине с полчаса, и стало ему тоскливо. Но включить телевизор он не осмелился, хотя уже и пора было. Букет лежал рядом с ним.
Он уже начал кемарить, сидя в уютном кресле, когда тихонько открылась дверь и  в квартиру, звонко смеясь, вошли Катя и Сашина со своей дочкой. Девочке было лет девять.
- Женька, вы бегите включать телевизор, а я помогу маме накрывать стол!
Сашина забежала в зал и застыла на месте. Увидеть Назарова она никак не ожидала.
- Здравствуйте, Владимир Сергеевич, - начала она упавшим голосом.
- Привет, Женя, - ответил он, улыбнувшись. – С наступающим тебя.
- Спасибо, вас также, - и щелкнула кнопкой телевизора.
- Женя, ты меня прости за тот случай у меня дома. Я был пьян, я не ведал, что творю. Прости меня, пожалуйста.
- Хорошо, Владимир Сергеевич, забудем все, как страшный сон. Хотя я тогда очень испугалась.
- Я надумал подавать в суд на возмещение морального вреда за незаконное содержание под стражей, но одному мне не справиться. Мне требуется грамотный специалист. Ты бы не согласилась мне помочь в этом деле?
- С удовольствием! Только давайте, мы обсудим это позже, после праздников, идет?
В прихожей послышались Катины шаги. Муж взял цветы и показался ей навстречу.
- Здравствуй, Катюша. Это тебе. С Новым годом, дорогая, - он ласково и широко улыбался.
- Володя, - растерялась Катя, принимая букет, - ты зачем здесь?
- Я пришел за тобой, жена моя. Встречаем Новый год, а потом возвращайся ко мне, возвращайся домой и будем жить вместе! Мой дом – твой дом. Ты должна быть рядом со мной!
Катя бросилась ему на шею.
- Как я ждала тебя, Володенька, боже, как ждала!
- Прости меня, Катенька, прости!
- И ты меня тоже. Обещаю, что больше никогда не загуляю. Ты у меня один.
- А я обещаю, что больше никогда не попаду в такую страшную историю.
- А я хочу вам сообщить, - вмешалась Сашина, - что после Нового года состоится суд над Самохиным!
- И сколько же ему светит? – спросили Назаровы хором.
- Он свое получит, Катенька, обязательно получит. Но сколько бы ему ни дали – все его.
- Выяснили, что он не имел права быть прокурором?
- Выяснили. Его вернул в должность родственник – верховный судья, умерший пять лет назад. Спрашивать уже не с кого.
- А как Даша?
- Киселёвой дали два года поселения. Реабилитировать ее Паше не удалось: все-таки она убила человека.
- Володенька, - Катя улыбнулась, - а у меня для тебя сюрприз!
- Что еще такое?
- Новый год – время сюрпризов, - Катя была очень довольна.
- Не томи, Катюша. Что ты хочешь сказать?
- Твое изнасилование пошло мне на пользу. Теперь я наконец-то стану мамой.
- Не понял…
- Я жду ребенка, дурачок!
От такой новости Владимир поднял Катю на руки и закружил.
- Катенька, родная! – Он не находил слов, чтоб выразить вою радость.
Они целовались, а Женя с Антониной Ивановной накрывали стол. Когда на экране телевизора, на Спасской башне Кремля, показывая двенадцать, зазвонили куранты, все дружно наполнили свои бокалы шампанским и поздравили друг друга с Новым годом.
- Год назад под этот бой я загадала желание, - призналась Катя, - и вот оно сбылось.
- А что именно ты загадал? Родить ребенка или чтоб я  освободился скорей?
- Не скажу: пусть это будет моей маленькой тайной.
 
                     
 
 
 
                                                                                               2001-2002; 2018
 
 
 
 
 
 
СЛОВАРЬ ЖАРГОНИЗМОВ С ПЕРЕВОДОМ
 
Базар – разговор
Вертухай – надзиратель в тюрьме
В натуре – в самом деле, правда
Голимый - натуральный
Гоп-стоп – ограбление
Капуста – доллары
Лапа – взятка
Мокруха – убийство
Падлой быть – клятва
Параша – туалет
Погоняло – прозвище
Телега - жалоба
Чалиться – отбывать срок, сидеть в тюрьме
Шконка – тюремные нары, кровать
Шмон – обыск
Хавка на киче – еда в тюрьме
 
 
 

[1] Прозвище (жарг).

 

Женский любовный роман "Русская душа"

Криминальный роман "9 граммов свинца"