Криминальный роман "Двое"

 
СОНЯ  ВАСИЛЕВСКАЯ
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
КРИМИНАЛЬНЫЙ РОМАН
 
«ДВОЕ»
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Роман в четырех частях
 
 
 
 
 
 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
            Глава семейства, отец, Вершинский Владимир Николаевич, еще в 1989-м году завел роман с Еленой Витальевной Долгиной. При этом был Владимир Николаевич женат и имел двоих дочерей. Долгина имела одного сына и была разведена. Они с Вершинским вместе работали на одном заводе и давно знали друг друга.  Вершинский привлек одинокую даму главным образом потому, что имел золотые руки.
            Со  своей женой, Тамарой Анатольевной, Вершинский прожил пятнадцать лет, и были эти годы отмечены тишиной и миром. Владимир Николаевич никогда руки не поднял на Тамару Анатольевну. В свою очередь Тамара Анатольевна была женщиной спокойной и не ревнивой и не было никаких веских причин уходить от нее к другой. А о том, что у Владимира Николаевича появилась на стороне женщина, стало известно только в 94-м году – через пять лет…
            Сначала Тамара Анатольевна его просто выгнала, а позже подала на развод. Шел 1996-й год…
            Примерно года через полтора в семье появился отчим, Бавыкин Леонид Васильевич, который стал законным мужем Тамары Анатольевны и с первого же дня стал вести себя в доме как хозяин. Свету он невзлюбил с первого раза: она не понравилась Бавыкину чисто внешне. С его появлением женщинам Вершинским не стало жизни. Бавыкин любил выпить и часто приходил домой пьяным, правда, вел себя тихо и буйных концертов никогда не устраивал. Он нелюдимо и с ненавистью относился к домашним, особенно к Свете, которую иначе как «сука» и не называл. Ей доставалось больше всех. Света стала для отчима пустым местом и он для нее тоже. Общение с отчимом Света свела к минимуму. Однако, живя под одной крышей, пересекаться им все равно приходилось.  Потом Бавыкин вообразил себе вдруг, что с какой-то нечаянной радости стал один  везде и кругом прав. То есть правильно только то, что делает он, а все остальное и внимания не стоит. Он повышал на домашних голос, указывал им, а на свое место в квартире однажды заявил Тамаре Анатольевне, что здесь он имеет метры и никуда отсюда не пойдет. И хотя он и стал теперь законным мужем Тамары Анатольевны, но продолжал поддерживать отношения со своей бывшей женой.
            Света обожала одиночество и находила в нем себе наслаждение, понятное только ей, уединение, успокоительное для души. Подруг у нее не было (лишь одна, да и та жила в Беларуси), парни тоже не водились. Но Света не унывала: романтическая натура, она восторгалась природой, пейзажи ее завораживали, она много мечтала. Душа лежала к поэзии и лирике, но стихи у нее не получались: строки в рифму не складывались, а если и выходили какие-нибудь двустишия, то они были не красивые, глупые и продолжения не имели. Но Света и тут не унывала: она вполне довольствовалась и прозой. Сейчас она писала свой первый и, может быть, единственный роман, роман криминальной тематики. И это в 18 лет! Герои были, конечно, выдумкой, но как живые, они вполне соответствовали той жизни, которую изобразила фантазия Светы. Все дело в том, что работала она над произведением толково, а после готовилась издать роман самостоятельной книгой. Она настолько окунулась в свое произведение искусства, что стала потихоньку невольно втягиваться… Ей вдруг захотелось познакомиться с живым преступником, связать с ним свою судьбу, а кроме этого Света видела в живом преступнике и творческую выгоду тоже: он был нужен ей как источник информации,  как живой материал; в конце концов она рассчитывает  с его помощью… убить своего отчима.
            Вот недавно Бавыкин сказал в адрес младшей дочери оскорбительную вещь, которой Света не смогла родителю простить. Причем в ней поселилось убеждение, что за такое необходимо отомстить, - убеждение, вполне достойное законов преступного мира. А где взять представителя этого мира, она тоже знала: вот уже целый год, сколько и работает над романом, она переписывается с зеком  Анатолием Бондаренко. В своем последнем письме тот написал, что на будущей неделе освобождается…
 
ГЛАВА 2
            К своим 28 годам непутевой жизни Анатолий Бондаренко имел только строгую мать, специальность плотника, полученную уже в тюрьме, да две судимости, из них одну – условную, приобретенную в восемнадцать лет за «щипачество». Не выдержав отмерянного судом испытательного срока, Толик уже через полгода совершил разбойное нападение на коммерческий киоск, в ходе которого нанес средней тяжести увечья продавщице. За  это сейчас и сидел. Подавая в газету объявление о знакомстве, он расписал себя как доброго и чуткого, красивого, попавшего, разумеется,  по ошибке и по недоразумению в тюрьму. Собственно, внешность зека Бондаренко Свету  Вершинскую мало интересовала: наблюдательная девушка, проведя собственное расследование, смогла прийти к выводу, что процентов 70 всех преступников или красивые, или, по крайней мере,  наделены приятной внешностью; она не сомневалась, что Анатолий ей понравится. Что же до его возраста, то десять лет разницы для Светланы Вершинской не помеха. Но, прочитав объявление Бондаренко, внимательная девушка засомневалась: а стоит ли ей рисковать? Вдруг зеку  не подруга жизни нужна, а просто ему скоро выходить, да идти некуда, вот он и решил через газету найти себе угол? А как он выйдет да к Вершинским домой явится – что тогда с ним делать? А вдруг  он Свете надоест, как его выгнать? как вообще тогда от него отвязаться? А вдруг он все-таки не красавец? не стало бы за него стыдно… И вот, дабы избежать  того, что ее самые  худшие  опасения сбудутся, Света открывает в почтовом отделении абонентский ящик и, не указывая своего адреса, пишет письмо в зону. «Заодно и узнаем, что ему надо и чего он хочет», - твердо решила она напоследок.
            Прошло немало времени, прежде чем зек ответил; Света уже и забыла, что написала ему. Но вдруг приходит ответное письмо… Анатолий в основном расписывал свою казенную жизнь, но за что сидит, не сказал, хотя Света и просила его написать об этом. О своей внешности -  тоже ни слова, лишь упомянул, чтобы Света в следующий раз писала на конверте обратный адрес, а то цензоры могут ее письмо и не пропустить. А написав Бондаренко три письма – и таким образом завязав длительную переписку – Света вдруг пожалела, что затеяла все это. Но зек всерьез ею заинтересовался, и она решила, что отступать поздно и  дороги  назад нет.
            Чем ближе был день освобождения Бондаренко,  тем больше Света боялась. Иногда она представляла его себе рыжим и толстым, сильным, с выщербленными зубами, с наколками по всему телу, а на вид ему давала не меньше сорока лет. Света гнала такие мысли от себя прочь. Ее страх  усиливался по мере того, как она думала, что ужасной внешности Бондаренко явится к ней домой, а ему откроют либо мать, либо сестра. Конечно, какое им дело до того, кто это Свету спрашивает, но стыдно-то как, боже! Такая-то внешность! Это вам не роман собственного произведения, когда ты управляешь всеми действиями и даже ходом мыслей героя, когда ты наперед знаешь, что будет дальше  и задолго до конца этот самый конец тебе известен – тут жизнь, которую ты  не можешь предсказать. Домашние привыкли, что ты постоянно одна, а ты вдруг приводишь какой-то страх… Лучше б уж никого не приводила! Зато в том, что Бондаренко сможет ее полюбить, Света не сомневалась, так как считала, что любовь – это чувство, а  управлять чувствами  никто не властен. Она даже формулу любви сочинила: Л-Ч-Д-С-П, что значит «любовь – чувство – душа – сердце – плоть:  любовь – чувство, чувство идет из души, душа – в сердце, а сердце – во плоти». Впрочем, до любви еще далеко: пока Бондаренко еще только встретить надо…
ГЛАВА 3
           - Здравствуйте. Вы, наверное, Ирина Алексеевна?
           - Да; здравствуйте. – Красивая молодая женщина смотрела на Свету из-за двери  вопрошающим взглядом.
           - Я к вам от Лены Малехович – она у вас часто бывает и должна была сказать, что я приду.
           - А-а, ты Света? – догадалась Ирина Алексеевна. - Ну, проходи, не стесняйся. Можешь не разуваться: здесь фирма, а не квартира.
             Фирма «Вега-М», куда Света пришла устраиваться на работу, создана на базе многокомнатной квартиры на третьем этаже панельной многоэтажки. Пару лет назад квартира была арендована, комнаты оборудованы под офисы, один из них – офис по рекламе, личный кабинет Ирины Алексеевны Романюк, где она и приняла Свету.  Свете сразу бросился  в глаза тот факт, что помещение было очень щедро ухожено: на всех окнах – жалюзи, на столах – компьютеры, стены выклеены самоклеящейся пленкой, а на них – картины с пейзажем, блестевшим под солнцем. В рабочем офисе Романюк стоял широкий мягкий диван, зеркальный столик с журналами мод и косметики, рабочий стол с компьютером, шкаф и полка с наборами для ванн. Усадив Свету, Романюк принялась знакомить ее с родом деятельности фирмы «Вега-М».
          - «Вега-М» - фирма негосударственной формы собственности, проще говоря, частная.  Вот это, - Романюк широко развела руками, - даже не фирма, а филиал, сама фирма находится во Франции – в Париже; а директор наш, Павел Павлович Захаренков, управляет нашим филиалом; владелец фирмы – француз. Я здесь – менеджер по кадрам, то есть по подбору персонала. Занимается «Вега-М» реализацией французской косметики для лица. В магазинах ты нигде такой косметики не найдешь, потому что нам поставляют ее только на заказ. Вот этот набор, который ты сейчас видишь пред собой, стоит 120 долларов. Здесь и крем для омолаживания, и крем против морщин, а это вот гель против угрей. Все натуральное.  А гель – самое лучшее средство для избавления от вечной проблемы. Видишь ли, Светочка, все средства, которыми пользуются подростки, временны и ненадежны. Даже я для пользования в домашних условиях рекомендую брать в равных пропорциях горчицу, соду и соль и два раза  в день, утром и вечером, делать на лицо маску. Но это средство, должна я признаться, тоже малоэффективно. Так что наша косметика – самый выгодный вариант, она хороша и для мужчин. А этот вот лосьон предназначен для очистки лица. Дело в том, Света, что как бы мы ни ухаживали за нашей кожей на любом участке тела, она все равно не будет идеально чистой. Добиться кристальной чистоты можно только при помощи этого лосьона. Потом, Света, вряд ли кто-то знает, что у каждого человека строение лица индивидуально, и под каждый тип лица необходимо подобрать индивидуальную косметику. Мы научим тебя этому.
           - И как я тогда буду называться?
          - Человека, который занимается соотношением косметики и лица, у нас называют дизайнер-косметолог. Но их у нас достаточно, а вот распространителей нашей косметики нам очень не хватает. Нам откровенно нужны люди, которые сумеют наш товар продать.
          - А сколько же стоит удовольствие от продажи?
          - Оплата сдельная, но не меньше тысячи долларов в месяц. Только очень желательно хоть что-нибудь продать.
          - А если ничего не продашь?
          - Ну… - Романюк запнулась и развела руками. – Что поделаешь? Денег не дадут, а если ты не сможешь заинтересовать покупателя, если ты постоянно ничего не будешь продавать, то лучше уходи сама и сразу. В противном случае тебя все равно уволят.
           - Понятно. Ну, а подумать мне можно?
           - Бога ради! Я ведь тебя силком к нам сюда не тяну, воля твоя. Но если придешь к нам – не пожалеешь.  И если вдруг надумаешь, то тебе надо будет подписать контракт: большой или маленький. Большой стоит  70 долларов, маленький - 50.
          - Какая между ними разница?
          - Подписывая маленький контракт, ты ограничиваешь себя в обязанностях, но, соответственно, и получаешь меньше.
          Вершинские не располагали такими материальными возможностями. Света глубоко задумалась: где взять  эти деньги? По сути, это немного, но если денег нет? А взять где-то надо: дальнейшая перспектива соблазнительно манит.
          - Вам можно как-то позвонить? – спросила она Романюк.
          - Конечно. Вот моя визитка. 
ГЛАВА 4
            Бондаренко отбывал срок в Подмосковье, в маленьком городке Волковск, где была колония строгого режима. Туда и приехала Светка встречать Анатолия. Встречала она его у самых ворот тюрьмы, где Анатолий отбывал свой последний срок. Пока она стояла, ожидая, к тюрьме подкатил черный «бумер», забитый людьми. Их было четверо, но никто из них  из машины так и  не вылез.
           В половине одиннадцатого утра железные, свободные от колючей проволоки двери тюрьмы с грохотом растворились, и по направлению к Свете зашагал высокий желтоволосый парень, зеленоглазый и привлекательный.  Походкой он держался прямой и строгой, шагал широко и быстро. Одет был буднично, но сносно. Он сразу узнал Свету: маленького роста, одетая в синие джинсы и короткую кожанку, она, съежившись от страха в комок, стояла прямо напротив ворот исправительного учреждения.  Она не произвела на рецидивиста никакого впечатления; Бондаренко хотел даже пройти мимо, будто и не заметил ее вовсе, но им овладело живое любопытство. Анатолий подошел ближе.
           - Ну, - оскалился он желтыми зубами, в которых зажимал сигарету, - здравствуй.
           Бледная, с измученным и уставшим лицом, Света ужасно застеснялась, отвела взгляд в сторону. Бондаренко не смутился.
          - Я чутьем догадался, что  это ты. Почему-то я именно такой тебя себе и представлял. Как дела? – Анатолий сделал движение рукой,  желая дотронуться  до Светы, но она боязливо отстранилась.
            Дальнейший разговор перебил сигнал машины. Бондаренко резко обернулся.
          - Ну, как хочешь, - равнодушно сказал  он. – Я пойду: ко мне вон друзья приехали. Интересно было познакомиться! – и удалился к  BMW.
          - Салют, Ремесло! – Из салона авто показался высокий солидный парень и засвистел. – Толян! Рад тебя снова видеть на свободе! Ну, милости прошу к нашему шалашу! – солидный бросил на асфальт окурок и обнял недавнего зека по-братски.
         - Картавый, родной! – воскликнул обрадованный Бондаренко, обнимаясь.
         - Ну что, отзвонил, наконец-то? – из машины вылез водитель. С шампанским.
         - Щегол! Братан! Срок позади, аж не верится! Не забуду мать родную, братва, завязываю! – Бондаренко поднял свитер и показал выбитого на животе сиреневого кота. – В натуре, мужики, век свободы не видать! На свободу – с чистой совестью! Да здравствует свобода!
           Свету никто не заметил с самого начала и никто из приехавших бандитов не обратил внимания на то, что Бондаренко с ней вроде как базарил и хотел… пощупать, что ли… Однако почему Картавого назвали Картавым, девчонка поняла: он картавил на букву «р», что было очень хорошо слышно. Наконец, сам Бондаренко  вспомнил про нее и  повернулся в ее сторону.
          - Да, Светка, - спохватился он, - завтра в час дня я жду тебя на этом  же месте, а сегодня я занят. – После его слов и встречающая его братва обернулась в сторону Светы.
          - О, да мы здесь, оказывается, не одни были! – с интересом сказал Щегол. – Так, Ремесло, ты садишься или нет?
            Бондаренко заржал:
           - Щегол, я только что откинулся!
           - Виноват, брат, извини! – согласился Щегол, а когда уселись в машину, спросил явно неодобрительно:
          - Это что за телка?
          - Ай, так… Одна из тех, кто мне на мои красивые малявы отвечала, которые не я писал.
           Конопатый и Крот (еще двое из компании) грохнули дружным гоготом, затем открыли бутылку.
           Братва повезла кореша на Третьяковский проспект и прямо – в бутик «Армани»: надо же было человеку прилично одеться. Оттуда –  в парикмахерскую, а потом и в ресторан «Сан-Мишель». Шампанское выпили по дороге, сейчас заказали еще бутылку и десять порций коньяка – по две на каждое рыло. Крот сказал первый тост:
          - За тебя, Ремесло. За то, чтоб эта твоя «командировка» была у тебя последней, а я буду помогать тебе, чем могу.
         - Спасибо, брат. За то, что я завязал, - добавил Бондаренко.
          Бандиты чокнулись. Осушив стаканы, Конопатый спросил у Ремесла, чем он думает заняться и как вообще собирается теперь жить.
         - Не  знаю пока, я еще не думал, - ответил тот.
         - Тогда новый тост: за новую жизнь!
                                                  
ГЛАВА  5
            Мать Анатолия Бондаренко - женщина пятидесяти лет, еще не седая волосами,  красивая, одинокая вдова (муж закончил жизнь тоже в тюрьме) единственного сына хотя и очень любила, но его преступных похождений не одобряла, поэтому Толика не баловала и не уважала. Первый раз свое ненаглядное чадо еще простила, а уж во второй даже на свидания не приезжала, только письма ему писала да передачи присылала. Шел второй час ночи, мать уже спала, когда нагрянул сынок. Мама не сразу услышала, что в дверь звонят, кровинка же, возмущенный тем, что его не пускают,  начал ломиться  сильнее. Застучал ногами по дверям, словно желая их  с петель снять.
            - Иду, иду! - поспешила крикнуть  Валентина Георгиевна, чтобы сынок ее услышал. - Уже открываю.
            - Мать, это же я, понимаешь? Я! - пьяно улыбнулся Бондаренко родительнице, когда она открыла. Завалился через порог. - Мамуль, ну наконец-то! - Сынок лыка не вязал и упал матери в непроизвольные объятия.
            - Ты бы хоть проспался, прежде чем домой идти, - ласково упрекнула Валентина Георгиевна, бережно отрывая сына от себя. - Я тебя днем ждала...
            - Днем я никак не мог...
            - Я так и подумала. Ну, иди спать ложись. - И  Валентина Георгиевна сама, поддерживая сынулю, повела его в спальню. Толик сразу опустился на диван, но еще пытался разуться. Мать сняла с него новые модные туфли, купленные в бутике, и ушла к себе.
            Пил Бондаренко тринадцать часов, а просыпался десять. Когда проснулся, мать сидела у него в изголовье и что-то вязала. Толик открыл глаза и задрал голову, молча наблюдал за мамой. Та не видела, что сынуля проснулся.
            - Мам! - окликнул он, когда  надоело ждать, пока на него обратят внимание.
            - Что, проснулся наконец-то? - грубовато отозвалась Валентина Георгиевна. - И чего мне теперь с тобой делать? Кормить, что ли?
            - Надо бы, - живо согласился сын.
            - Нет, сынок, не буду, - спокойно продолжала мать. - Ты еще не забыл, где у нас кухня? Иди туда сам.
            Бондаренко лениво поднялся.
            -Ты все та же, - сокрушенно сказал он. - А между прочим, сына, пришедшего из тюрьмы, так не встречают.
            -А как же тебя встречать надо? Фанфарами, или, может, мне пир закатить на весь мир? Лучше б ты не приходил, сынок. Не было мне беды, не было печали!
            - Мать, ты мне давно дала понять, что я дерьмо; я хорошо помню твои письма. - Он резко повысил голос. - Только из хаты из этой я ни ногой, потому что такой же точно здесь хозяин, как и ты!
            - Да кто ж тебя гонит, боже мой? - испугалась Валентина Георгиевна. - Я это к тому говорю, что тебе уже двадцать восемь лет, а толку с тебя всего-то и есть, что две судимости. К работе ты никакой не пригоден, да и где тебя возьмут, красавца такого?
            - Это я - то к работе не пригоден? - Толик обиделся. - А ты знаешь, сколько я за забором отпахал? Ты за всю свою жизнь столько не работала! Я, между прочим, не одну специальность освоил! - он совсем разошелся.
            - Хорошо, хорошо, - Валентина Георгиевна поспешила сгладить накал страстей, - пусть так. Только я не вечна, сынок, это ты запомни. Лет двадцать, если бог даст, еще протяну, а ты, если не пропадешь в своей тюрьме, как твой папка, мужик будешь еще крепкий. Кто тебя тогда кормить будет?
            - Типун тебе на язык, мать. Я с зоной, чтоб ты знала, решил завязать. Я уже открестился от нее.
            - Ну да! А как же тюремные законы, понятия, среда?..
            - Мать, ты не поняла: завязать с зоной - это не значит завязать с прошлым. Я не собираюсь отказываться от блатной жизни, но я не собираюсь и садиться.
            - Ладно, иди ты уже есть, там все теплое…
            Толик вышел на кухню, и оттуда послышался грохот алюминиевой и стеклянной посуды.
Мать пришла к нему.
            - Ну, а вдруг жениться надумаешь? Жену тоже придется по себе выбирать, чтоб нашел с ней общий язык, ужился…
            - Жениться мне, мамань, по закону западло. 
            - Я читала твое объявление  в газете. Много дурочек тебе написало?
            - Ты, мать, не торопись меня в отбросы общества записывать. Придет время, я  тебя еще удивлю, вот увидишь. Кстати, который час?
            - Скоро двенадцать
            - Вот и прекрасно. Сейчас хаваю и отваливаю – меня ждет одна из тех дурочек, что мне письма писала…
ГЛАВА 6
            Некоторое время они ничего не говорили друг другу, а только внимательно друг друга разглядывали. Но вот Толик коснулся ее куртки, провел рукой по рукаву…
            - Так вот ты какая, значит, - сказал он таким голосом, что Света сразу испугалась.
             - А какая я должна быть? – растерялась девчонка.
            - Я, собственно, такой тебя и представлял.  Хочешь сигарету?
            Вообще-то  Света не курила, но сейчас подумала, что в случае отказа Бондаренко ее не так поймет, если вообще поймет. И согласилась.
            - Давай, - собралась она с духом и ответила твердо.
            Анатолий поднес ей зажигалку. И сразу же понял, что курить девчонка не умеет.
            - Э, да ты не умеешь курить, - скорчил рожу мужик.
            - Ну, и не умею, - потупившись, призналась она. – Это что-то меняет?
            - Я че-то по твоим письмам подумал, что ты полублатная какая-то… Писала так со знанием дела, все по теме, в строчку. Только фени не было.
            - Толя, мне нужны деньги, - неожиданно прямо заявила Света.
            - Что ты сказала?
            - Мне нужны деньги, сто баксов. Мне надо заплатить за договор, чтобы устроиться на работу.
            - Кидалово, нутром чую. За какую-то бумажку – сто «зеленых»? – усомнился Бондаренко. – Ну, а я при чем? Решила сфаловать меня на гоп-стоп? Я тебе за этим и был нужен?
            - Нет, не за этим. Работу мне предложили только на прошлой неделе, а познакомиться с зеком я хотела уже давно.
            - А на что он тебе нужен?
            - Интересно.
            - А не боишься, что это может быть опасно?
            - Не боюсь:  я  осторожная.
            - Ага. А ты знаешь, что в нашем мире за всякую услугу надо платить?
            - Знаю.
            - А если этим самым ты подписываешь себе смертный приговор?
            Она учла и такой вариант. Вместе с тем ей безумно хотелось иметь столько денег, сколько пообещала Романюк, а дальше она сможет сполна рассчитаться за оказанную услуг. Деньги прельстили и Бондаренко: у него на самом деле сложилось иное мнение о предстоящей Светиной работе и услышав, сколько стоит договор, он тут же в уме представил себе, какая может быть зарплата. А тут еще Света сгоряча бросила:
            - Половина с первой зарплаты – твоя!
            Кто ж откажется от такого?
            - Уговорила! – неожиданно сказал бандит. – Завтра в пять вечера жду тебя в Измайловском парке!
ГЛАВА  7
            - Держи, - коротко сказал Бондаренко и подал ей тетрадный листок, сложенный квадратом. - И больше я в твои игры не играю, хотя свою часть я намерен получить сполна.
            - Но сегодня я тебе ничего не дам, - дрожащим голосом сказала Света.
            - Нет, ты отдашь мою долю после первой зарплаты, как по уговору. И не вздумай меня кинуть: я тебя все равно найду.
            - Где ты это взял?
            - Не надейся, эти башли не криминальные. Я занял их у матери: я пока чалился, она держала квартирантов. Забирай бабло и вали с ним подальше на сегодня. Через месяц я тебя найду, - сказав это, Бондаренко исчез.
            “Интересно, как же ты меня найдешь, если ты не знаешь ни моего адреса, ни телефона?” - в этом она была уверена.
            На следующий день Света пошла в фирму.
            Романюк устроила ее рекламным агентом и распространителем. Впрочем, сама Ирина Алексеевна называла распространителя продавцом. Завтра Света должна была явиться в квартиру-фирму к девяти часам.
            “Главное, чтоб только не обманули, - беспокоилась она, - а то мне точно придется ласты склеить: я ведь бандиту обещала”...
            Свою первую выручку с аванса и зарплаты она бережно откладывала, помня, что эти деньги, увы, не ей предназначены. А когда пришло время отдавать долг, то долг был насильно у нее отнят. Дело было так.
            Незадолго до истечения рокового месяца Света вечером, после работы, ехала в электричке, в полупустом вагоне, когда на станции “Китай-город” вошли двое бугаев отпугивающей внешности, и один сел рядом со Светой, а второй стад рядышком. Девушка поежилась, огляделась, еще раз поежилась и рванулась встать. Однако сосед, слева сидевший, оттащил ее назад. Девчонка совсем испугалась и хотела закричать, но тот же бугай, словно разгадав ее мысли, крепко зажал ей рот.
            - Бабки давай, - наконец прорычал он.
            Не сопротивляясь, Света покорно отдала все деньги, которые у нее были. Не те, конечно, что дома лежали и ждали своей очереди, но и этих вполне хватило, чтобы бандиты от нее отстали. Впрочем, она и не предполагала, кем подосланы эти налетчики…
            А они, получив деньги, на ближайшей же станции ретировались. Следом за ними выпрыгнула и сама Света. И заплакала. Как теперь показаться Толику на глаза? что ему сказать? Что вообще теперь делать?
            Она не знала, что Бондаренко уже получил ожидаемую сумму и вполне удовлетворился, но и он не знал, что эта сумма  - меньше, чем половина Светиной зарплаты.
 
ГЛАВА 8
            Но еще несколько долгих недель Бондаренко никак не давал о себе знать. Но вдруг ей на почтовый ящик пришло новое письмо, в котором Анатолий назначил ей встречу в определенный день на Чистых Прудах. День исчислялся двумя неделями - затем, что Толик не знал, когда Света заберет письмо, и может случиться так, что означенный день уже прошел, и на встречу можно не идти, так  как встреча не состоялась. В свою очередь Света, забрав письмо, не верила, что Толик не забудет день, который сам же ей и назначил. На Чистые Пруды она пошла, но не надеялась, что Бондаренко явится.
            А он явился, и хотя был здорово пьян, но пришел раньше ожидаемого времени. Света его не видела, так как смотрела в другую сторону и отвлеклась. Бондаренко ей громко свистнул, она обернулась. Когда приблизился, крепко  всосался ей в губы. При этом он ни слова не сказал, даже не поздоровался с девушкой.
            За все время знакомства это был их первый поцелуй,  под час которого Света чуть не задохнулась от едкого перегара, валившего из нутра Бондаренко.
           - Персик, - зачем-то тихо сказал он после поцелуя.
           - Толя, я лучше пойду. – От обиды  девушка готова была заплакать, рванулась идти.
           - Ты че? Ну, куда? подожди! – Бондаренко ринулся за ней.
           -  Я тебе деньги принесла, да, видно, сегодня получить ты их не в состоянии! – яростно крикнула Света, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь. В один миг в ней накопилось столько ненависти к этому уроду, что она думала, будто эти чувства сейчас взорвутся в ней разом.
          - Какие деньги? – удивился он.
          - Ну… я же тебе должна…
             Бондаренко не понимал, о каких башлях она трет базар, но отказываться не стал.
         - Давай, - сказал он, нимало не колеблясь. Взяв же доллары, пересчитывать их не стал, а запихнул во внутренний карман. И посмотрел на Свету жадными глазами:
         - Гляди-ка, ты за базар как будто отвечаешь. Во, блин!.. – Затем снова поцеловал ее.
         - Пошли, обмоем это дело?
         - И куда же мы пойдем?
         - В ресторан.
         - Толик, а тебе не кажется, что тебе уже хватит?
         - Дай руку, - он подставил локоть. – Возьми, не бойся.
             Света робко просунула руку в образовавшееся кольцо. Мужик, не долго думая, сразу же плотно прижал ее к себе.
           - Ты че? – ощутил он ее робость. – Боишься?
            - Нет, все нормально, - скупо ответила девушка. – Куда мы идем?
            - Городом любоваться, - грубо ответил он.
            Света шла боязливо, ступала неуверенно. Толик шагал  рядом и следил за ней глазами. Тот факт, что Света его боится, давал бандиту возможность  чувствовать над ней свою силу и власть.  Этим  он гордился.
            А Света решила воспользоваться пьяным состоянием кавалера и завела давно наболевшую тему:
            - Толик, а в тюрьме сидеть хорошо?
            - Кому как, а ты чего спрашиваешь?
            - Интересно. Там кормят хоть как?
            - Хреново. А ты, значит, вот зачем связалась со мной, - догадался он. – Решила, что я буду твоим информатором. Ясно. Ну, а как насчет «завязать»?
            - Не поняла…
            - Я говорю, что я, может быть, завязал, об этом ты не думала? А раз так, то мне неприятно вспоминать про зону, я хочу забыть о ней, это – мое прошлое. И если тебя интересует зоновская тема, то я не тот, кто тебе нужен. 
            - А твои друзья, которые встречали тебя у тюремных ворот? С ними ты тоже завязываешь?
            - Они мне не друзья. С ними просто так не развяжешься: тут – другое…
            - Вот, а говоришь… - хотела спорить Вершинская, но Бондаренко ее перебил:
            - Я тебе сказал – и все. Если тебя это не устраивает, то нам лучше разойтись и никогда больше не пересекаться.
            - А если мы все же пересечемся?
            - Я советую тебе избегать меня, а я тебя и так не замечу.
            «Нет, для жизни он не годится, - сделала вывод Света. – С ним тяжело общаться, серьезных намерений он не имеет, полновластным хозяином  в доме будет тоже он и будет, где ни попадя, затыкать мне рот. Я буду его рабой, а ему будет на меня наплевать. Надо все прекращать, пока не поздно».
            - Ты, может, наконец-то скажешь мне свой телефон? – Анатолий закурил.
            - Ты не запомнишь.
            - Запомню.
            «Пьяный-то», - подумала Света и достала из сумочки клочок бумажки и ручку, что были всегда при  ней, и написала семь цифр.  И вложила клочок кавалеру в карман.
            - Только  не потеряй.
ГЛАВА 9
            Когда он позвонил через два дня, то напомнил Свете о долге.
            - Я ж тебе заплатила позавчера! – возмутилась она. – Ты просто пьяный был… Ты  еще деньги во внутренний карман положил…
            - Во-первых, долги возвращают, а не платят, а во-вторых, там мало. Я ни в жизнь не поверю, что ты получаешь всего пятьсот баксов.
            - Знаешь, Толя, все мои письма к тебе были ошибкой, я раскаиваюсь. Нам не стоит дальше  встречаться, - решительно заявила она.
            - Тю-тю-тю. Ты что, плохо понимаешь, куда ты встряла? Я от тебя теперь не отстану, пока ты мне не заплатишь. А теперь у меня есть твой номер, так что я легко смогу установить и адрес. Решай, дорогая, выбирай.
            Она решила, что это банальный рэкет. Сейчас должна, завтра скажет должна…  Неужели оно так и пойдет? Впрочем, она может и обратиться куда следует…
            - Сколько ты хочешь?
            - Еще двести.
            - Ремесло, имей в виду: если после этого ты от меня не отвяжешься…
            - То что? К мусорам пойдешь? Только сунься – и всей твоей семье будет очень плохо,  в том числе и тебе. Значит, завтра жду тебя на старом месте в четыре.
            - Я буду на работе…
            - Мне пофигу. Прихилять – это в твоих же интересах.
            А на Чистых Прудах он сказал:
            - Просто понимаешь ли, Светик, в чем дело: у меня сегодня один хороший кореш откидывается, и те бабки, которые ты мне позавчера вернула, я отдал в общак ему на подогрев, а сегодня ты возвращаешь мне долг.
            - Почему ж ты этого по телефону не сказал?
            - Мне нравится тебя пугать.
            - У тебя это хорошо получается, - она расстроилась. Вместе  с тем ей становилось  страшно интересно и увлекательно от того, что с ней происходит. Ей не верилось, что мечта идиотки сбылась…
            - Ты моя Бонни, - вдруг сказал Бондаренко, прижимая ее к себе. – Пойдем по такому случаю куда-нибудь присядем, пивка выпьем…
            - За кого? За твоего кореша?
            - Да. И за возрождение Бонни и Клайда.
            С этого дня они надолго стали русскими Бонни и Клайдом.
            Они притопали к бару. Света впервые оказалась в таком заведении.
            - Иди вон туда, - указал Анатолий на пустой столик в углу, - а я сейчас. Тебе  какое пиво: легкое или крепкое?
            - А какое лучше?
            -  Пожалуй, легкое, - безразлично сказал Бондаренко и отошел к прилавку.
            Он купил две баночки «Три медведя» и скорым шагом повалил к Свете. Угостил небрежно: просто протянул банку. Она приняла жестяной сосуд, но ей еще пришлось повозиться с открывателем, прежде чем Толик догадался ей помочь. Откупорив сосуд, он предложил чокнуться.
            - Чокнемся, - робко согласилась Света.
            Прозвучал легкий удар, после которого Бондаренко залил пойло в поросшую редкой щетиной пасть. Света лишь наблюдала за ним.
            - Хорошо, - удовлетворенно сказал он. – А ты чего ждешь?
            - Я не могу так быстро…
            - Тогда я пойду еще куплю и отваливаем отсель.
            Дорогой они говорили обо всем, на разные темы, но мало понимали друг друга: там, где Бондаренко задавал вопросы с подвохом, Света этого подвоха не видела, и наоборот, а когда она пыталась кавалеру что-то доказать, он не слышал. В общем, они не могли договориться.
            - Толь, а вот скажи, что ты нашел во мне интересного? Я малая для тебя, у нас с тобой разные понятия…
            Бондаренко хмыкнул:
            - Что интересного? В тебе есть загадка.
            - Какая?
            - Это я тебе скажу как-нибудь потом.
            - Когда?
            - Когда, допустим, мы будем с тобой лежать вместе в одной постельке и пить хотя бы это самое пивко.
            Девчонка поспешно умолкла, почувствовав себя не то дурой, не то оскорбленной: слова про постель бандитом были сказаны довольно пошловато.
            - Это все, что тебе от меня надо? – обиделась Света, на что Ремесло засмеялся:
            - Ха, если б только это! – Аккуратно закурил. – Если б я хотел от тебя только постели, я с тобой бы сейчас лясы не точил, а пошел бы да снял проститутку! Подумаешь, удовольствие большое – трахнуть тебя и свалить!
            Света оскорбилась еще больше.
            - Денег не хватит, - сказала она грубо.
            - На что? Снять на ночь бабу? Не волнуйся, - добродушно заключил он, похлопав Свету по коленке. Та слегка отстранилась, но Толян заметил и воспринял это действие как пренебрежение его персоной.
            - Ты че сопатку кривишь? Не в кайф, что я тебя цапнул? Так какого хрена ты тогда вообще с мужиком знакомилась?
            Света угрюмо промолчала, понимая, что он прав. Но ей было неприятно слышать от него пошлости, тем более если речь шла о каких-то других бабах. Вот если б она сказала такое про себя и про неких левых мужиков, он явно бы взбесился.
            У нее к Ремеслу интерес, но – творческий. Одно дело придумать бандитов  в образах  и совсем другое видеть бандита живьем, слушать его, чувствовать его самого и его характер, природу. С ним было, в принципе, не плохо: поведение Толика Свету мало удивляло, но с этической стороны было тяжело. Ей были непривычны невежество Бондаренко, его грубость, но и ничего другого она от него тоже не ждала. В целом, она не жалела, что связалась с ним.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
ГЛАВА 10
            - Здравствуйте! – с порога прогремел Бондаренко.
            Мама Светы, Тамара Анатольевна, вышла гостю навстречу с полотенцем в руках. Но увидеть такого гостя она была не рада.
            - Здравствуйте, - ответила разочарованно.
            - Мамань, я ваш будущий зять, - бесцеремонно заявил Бондаренко, ощерив зубы. Тамара Анатольевна замахала руками, окстясь.
            Парочка прошла в зал.
            - Вот здесь я и живу, -  сказала Света. – Садись куда-нибудь.
            - Я уже насиделся, - вяло и без грубости поправил Толик. – Следующий раз говори «присядь», - и плюхнулся на диван. Притянул Свету к себе, усадил на колени.
            - Иди ко мне. Вот так. – Положил девушке руки на плечи, медленно спустил их вниз. – Зазноба ты моя…
            - Скажи, Клайд, у тебя ко мне есть какие-нибудь чувства?
            - А как ты хочешь, чтобы было?
            - А как есть?
            - В тебе есть что-то загадочное. Я хочу тебя разгадать.
             В то время домой вернулась Оля. Мать наспех ей все рассказала. Шепотом.
            - Ой, Олечка, на жулика похож, - взволнованно  добавила Тамара Анатольевна.
            - Красивый  хоть?
             - Страшный, как черт! Рыжий, что ли? Не разобрала.  Но  похож на рыжего, высокий, крепкий.
            - Он хоть поздоровался?
            - Да, но мне показалось, что это труба прогудела.
            - Они там? – кивнула старшая дочь на закрытую дверь и, получив утвердительный ответ, подкралась к дверям. Но за ними только разговоры шуршали.
            - Бонни, а ты знаешь, что я всегда искал такую чувиху, как ты? Поэтому хочу, чтоб ты стала моей и только моей, чтоб никому больше не принадлежала.
            Света, сидевшая до сих пор в положении, когда ее голова упиралась ему прямо  в подмышку, подняла на него довольные глазки и улыбнулась счастливой улыбкой.
            - А ты не врешь?
            - Гадом буду. – И крепко поцеловал ее.
            - Интересно, это что же во мне такого особенного?
            - Ты не куришь, это раз, и это любопытно. Хотя мне, конечно, пофигу, куришь ты или нет, но все-таки интересно, почему же нет?
             - Не хочу. Если б хотела – закурила, и никто бы мне не запретил. Для себя же и не хочу. Из принципа. Другие пусть курят, а я не буду.
            - Бонни, мне завтра надо отвалить в Питер - меня братва вызывает на несколько дней.
            - Зачем?
            - Я и сам пока не знаю.
            - А меня ты с собой не возьмешь?
            - Как-нибудь в другой раз. Слушай, Бонни, сделай мне чаю.
            - Иди и сделай, - девчонка начала показывать характер. Бондаренко нахмурился:
            - Я, конечно, могу сделать, но на кухне твои родители. Ты предлагаешь мне показаться им на глаза?
            - Почему бы нет?
            - Потому что сегодня я трезвый. Был бы бухой - не вопрос, а трезвого не загонишь. Сам не сунусь.
            В этих словах Света почувствовала оскорбление всей своей семьи, но промолчала. Она боялась как-нибудь и чем-нибудь обидеть Бондаренко, чтобы не разозлить, потому что боялась его потерять. Ей было с ним интересно и пока что он был ей нужен.
 
ГЛАВА 11
            Когда Толик отчалил в Питер, Света времени тоже не теряла: она позвонила писателю Воскресенскому и договорилась с ним о встрече.
            Андрей Ильич Рязанцев, он же писатель Воскресенский, был знаменит не одними своими книгами, но также тем, что лично знал многих воров в законе, заполонивших Россию с севера на юг и с запада на восток. Все потому, что смотрящий по стране приходился ему сводным братом по отцу. Андрей Ильич в воровской среде давно свой человек, хотя сам  ни разу не судим, не вор и не крещен законником. Зато он отлично знает культуру (точнее, субкультуру) воровской среды, знает закон и порядки авторитетов как на воле, так и в заключении. Описывал в своих произведениях он это все очень грамотно и разумно, а перед самими “чесняками”, перед их званием преклонялся. Таким образом, писатель Воскресенский вел двойную, но осторожную жизнь.
            Света Вершинская нашла его случайно и уже была у него несколько раз. Но если прежде она привозила Воскресенскому начало и середину своего произведения, то сегодня захватила несколько листов из конца. До сих пор Андрей Ильич был ее критиком и одновременно учителем. Работал он художественным критиком на радио “Эхо Москвы”, куда Света приезжала всегда и приехала сегодня.
            - Здравствуйте! - Света легонько открыла дверь и заглянула в рабочий офис писателя. Воскресенский поднял глаза.
            - О, да это Светик пожаловала! Ну, здравствуй, здравствуй; заходи!
            Девчонка вошла и бесцеремонно села в мягкое офисное кресло, напротив писателя: это место Воскресенский уступил Свете в самый первый раз, кода она к нему пришла, и теперь это кресло она считала своим по праву.
            - Как дела?
            - Очень хорошо, - Света улыбнулась накрашенными губами. - Я вам привезла несколько листов из конца романа, развязку действия, - она протянула прозрачную цветную папку - скоросшиватель. Воскресенский принял.
            - Но ты говорила, что у тебя копии рукописи нет... Тебе это не мешает? Как же ты справляешься?
            - Я отлично помню все содержание от начала до конца.
            - Содержание-то помнить можно, да только ляпов бы потом не вышло, вроде таких, например, что в начале романа у тебя Калина откидывается по амнистии, а в конце окажется, что по УДО.
            - Если даже такое и получится, то я поленюсь отлистать листы и найти, в каком месте это есть. Я лучше потом исправлю, когда буду переписывать.
            - А у тебя компьютер есть?
            - Наверное, если бы он у меня был, я бы руку не напрягала и листы зря не переводила, как вы думаете?
            Воскресенский усмехнулся:
            - И то правда. Но мой тебе совет компьютер все же приобрести, потому что рукописным вариантом себе глаза слепить никто не будет.
            - Не вопрос, эту проблему я решу. Скажите, роман можно отдавать в печать?
            - А у тебя есть деньги на издание?
            - Есть.
            - Ну, тогда дописывай роман, оформляй в электронном варианте и будем соображать вместе. Ты уже подобрала себе псевдоним?
            - У меня два варианта фамилии: либо Владимирская, либо Василевская, и они мне оба нравятся.
            - А имя закрывать будешь?
            - Да: я назову себя Соней.
            - Тогда лучше второй вариант... какой ты сказала?
            - Василевская.
            - Вот. Соне лучше Василевская, к тому же и веселее произносится, и короче.
            - Может, мне мужской псевдоним взять? Ну, например, Сергей Таганцев?
            - Зачем?
            - А как Жорж Санд?
            - Много ты знаешь про Жорж Санд! - Воскресенский махнул на Свету рукой. - Может, она образ жизни вела такой, что больше на мужика была похожа.
            Воскресенский явно хотел сказать что-то еще, но его перебил заглянувший в дверь высокий худощавый мужчина средних лет, в темных очках, одетый чисто и элегантно.
            - Можно к тебе, Андрюха? - спросил он мягко.
            - А, Монарх! Заходи, дорогой, присаживайся! - разрешил Воскресенский.
            - Здравствуйте, - лениво бросил вошедший Свете. Она сказала ему «здрасте» с огромным удивлением. И заторопилась.
            - Ладно, Андрей Ильич, я, пожалуй, пойду. Телефон мой вы знаете, - и быстро исчезла в дверях. Но сразу же вернулась.
            - До свиданья забыла сказать.
            - Пока, Светик. Но ты звони, интересуйся.
            Когда Света скрылась, Андрей занялся гостем.
            - Ну, брат, тебя-то что ко мне привело?
 
ГЛАВА  12
            Света под музыку шансона увлеченно писала про своих бандитов, когда с работы приволокся глава семейства, отчим Леонид. И  сразу же поперся в Светину комнату. Он был пьян.
            - Че, глухая, что ли? – заревел Бавыкин на весь дом. – Неужели нельзя потише сделать? – Он крутанул регулятор громкости. Но едва он ушел, девчонка опять сделала по-своему. Бавыкин, услышав, что музыка усилилась, взбесился, опять прилетел:
            - Ты че, не понимаешь? Или в голову захотела?
            Светке безумно хотелось послать отчима, но она промолчала, потому что отчим давно стал для нее пустым местом и для нее его как бы не существовало.
            А тот ушел на кухню и продолжал ворчать:
            - Сидит дома целыми днями, пялится в тетрадки, хоть бы погулять куда сходила, чмо. А то даже подруг нет. Так сиднем и просидит всю жизнь.
            Он обедал, а Света подошла к телефону и сделала вид, что звонит.
            - Здравствуйте.  Скажите, а Толя есть? Нет? А когда появится? Понятно. А вы его мама? Что ж, очень приятно. Нет-нет, передавать ничего не надо,  я ему потом сама перезвоню. Спасибо и извините.
            Вечером, когда вся семья Вершинских собралась в  полном составе, отчим, как самый непросвещенный из всех, спросил:
            - А какому это Толику сегодня звонила наша мымра?
            - Леня, какие у тебя слова… - возмутилась Тамара Анатольевна.
            - Я спрашиваю, кому она звонила?
            - Человеку! – раздраженно выкрикнула Света.
            - Откуда он взялся? – продолжал допрос Бавыкин.
            - С неба упал. Мама, знаешь, что я надумала? Я в институт буду поступать. Решила учиться, а со следующей недели в педагогический начнут принимать документы – я узнавала.
            Услышав это, Бавыкин поднял рев на всю кухню:
            - Какой, нахрен, педагогический? Ты ж детей терпеть не можешь; чмо ты, а не учительница!
            - Ленечка, что ты говоришь такое, я вообще не понимаю! – испугалась Тамара Анатольевна. – Как  так можно? Всякими словами на нее… Какой ты… я не знаю…
            - А что, я не так говорю разве? Она не чмо? Запрется вечно в этой своей спальне, и хрен знает, чем человек там занимается!
            Света очень обиделась на отборные слова отчима, но, в конце концов, не выдержала:
            - Раз я  чмо – вали туда, где уродов нет!
            - Я тебе сейчас как двину по морде, так ты у меня в два счета вылетишь отсюда вон, сука!
            На помощь пришла старшая сестра:
            - И скажи своей бывшей, что нечего ей сюда звонить!
            Оля сказала это не просто так: недавно, в отсутствие Леонида Васильевича дома, звонил телефон. Дважды подряд. По очереди подходили то Тамара Анатольевна, то Оля.
            - Здравствуйте, - сказал им лисий голосок, когда  подошла Тамара Анатольевна, - а можно пригласить к телефону Владимира Николаевича?
            - А кто его спрашивает? – задал наводящий вопрос Вершинская, хорошенько догадываясь, кто это может быть.
            -  А вам какое дело? – обнаглела звонившая.
            - Для вас его уже нет! – смело ответила Тамара Анатольевна и положила трубку. Но едва лишь она отошла, как аппарат зазвенел опять.
            - Для меня он будет всегда! – бесцеремонно заявила госпожа Бавыкина.
            - Ошибаешься, дорогая! – успела сказать старшая дочь, но разговор на этом оборвался…
            - Кому? – округлил зенки Бавыкин.
            - Знаешь, кому! – поддакнула Тамара Анатольевна.
            - Это не ваше дело! – цинично заявил тогда Вершинский.
            - Ах, не наше? – вспылила Тамара Анатольевна. – Тогда, Володенька, если она хорошая, а мы плохие, если там лучше, чем здесь, и если она тебе дороже, - иди к ней и живи, я тебе это уже сто раз говорила.
            Но уходить к бывшей жене Бавыкин не хотел. У них сын уже взрослый, который блудного папашу запросто на место поставит, там не покомандуешь, не назовешь Бавыкину «сукой»…  Да и вообще  Леонид Васильевич знал, что там он тоже нужен так, как и здесь.
            Только семья Вершинских завершила вспоминать инцидент  с Бавыкиной, как телефон затрещал  снова. Света рванулась с места:
            - Ну, теперь подойду я!
            - Сидеть! – рявкнул Вершинский так, что на потолке аж люстра зазвенела, - я сам!
            Однако звонили Свете
            - Але? – подбежала девчонка. – Привет! Когда ты  приедешь? Очень соскучилась, милый. (Пауза). Есть. А сколько тебе надо? Столько найду, но ты меня разоришь. Когда это кончится? (Пауза) Поняла. Да, я приду. Не переживай, Клайд, я сама его увижу. Все, пока. Да-да, я тебя тоже.
            Поговорив с Ремеслом, Света на кухню больше не пошла, а пошла к себе. Любопытный отчим приперся следом.
            - Кто это был?
            - Какая разница?
            - Что тебе за подозрительные фрукты такие звонят, которые деньги требуют, а поздороваться им трудно?
            - Вот ты не знаешь, кто мне звонил! - язвительно поддала Света. - Это звонил он...
 
ГЛАВА 13
            К шести часам вечера Света прибыла на Рижский вокзал, вошла внутрь и обратила внимание на игровые автоматы - именно там, по словам Бондаренко, ее должны ждать.
            У одного автомата ей в глаза бросился высокий мужчина в темных очках и сером костюме мокрого дождя. Вид у него был серьезный, и он не играл в игрушки, а тихонько стоял в стороне и листал записную книжку. Свете даже издалека показалось, что она его знает. Она подошла смело.
            - Добрый вечер, это вы будете Крот?
            Тот задернул очки на лоб и нахмурился:
            - А ты откуда знаешь, интересная такая?
            - Передали, что ждать меня здесь будете. А погоняло выдали.
            - Ремесло, знаю. А ты как меня узнала?
            - Загадка природы.
            Крот окинул Свету взглядом с головы до ног, обошел со всех сторон несколько раз.
            - Ничего  чувиха, - сказал он громко. - За телку сойдешь. Башли принесла?
            - Принесла, но просто так не отдам. Сначала расскажи, как там Клайд? Когда он вернется?
            - Клайд? - Крот удивился. - Ты его зовешь Клайдом? А сама, значит, Бонни? - Крот заржал. - Бонни и Клайд, караул! Русские бандиты начала двадцать первого века! Бонни и Клайд по-русски! Ха-ха-ха!
            Света почувствовала себя униженной.
            - Он сам назвал меня Бонни... Он первый...
            - Тебе ни в жизнь не заняться тем, чем занималась Бонни и занимается Ремесло: ты не для того рождена. А назад он привалит так, как его дела отпустят, может, и через месяц. Ты запомни одно: в нашем мире Ремесло -  никто, за его смерть никто не станет мстить, а если загремит на зону - не получит даже “подогрева”. Так что он своим словам не хозяин и делает то, что скажут ему.
            - Но я помню, как его встречали из тюрьмы...
            - Это - другое дело,  ты не поймешь, здесь чисто понятия.  Слышь, - не знаю, как тебя зовут, но во всяком случае не Бонни - пошли пивка глотнем, - развязно предложил Крот.
            - Пошли.
            Но купить пива ей пришлось за свои деньги, причем те самые, которые она должна была отдать. Крот заверил ее, что для “отдать” вполне хватит.
            Света купила две баночки пива, после чего она и Крот отошли к вокзальному окошку.
             - А ты все-таки симпатичная чувиха, - сказал Крот  настоящий комплимент. - Должен сказать, что у Ремесла губа не дура.
            - Я его не этим завлекла...
            - А чем?
            - Тем, что “малявы” ему правильные писала, да один раз (он больше не просил) тайком от всех своих ему “подогрев” послала, он мне сам говорил.
            Он таких слов Крот чуть пивом не подавился, рот у него непроизвольно открылся, а глаза расширились.
            - Вот это, блин, чувиха! Это просто краля! Ну, раз такое дело, малая, я тебе вот что скажу: Ремесло твой навек. Знаешь, он ведь не какой-нибудь босяк, в газету писал не за тем, чтобы развлечься, а он искал себе человека по интересам, близкого ему в том числе и духовно. И это оказалась ты. Да, он нашел именно тебя, а нам однажды сказал, что просто так от тебя не отвяжется. И тебе от него не отвязаться просто так. Ты куришь?
            - Нет.
            Крот удивился еще больше:
            - Вот те на! Ремесло знает, где искать, хотя куришь ты или нет – это не главное.
            Света протянула доллары:
            - Забери и передай Толяну, а я пойду, - сказала строго.
            Крот недоверчиво покосился на Свету и пересчитал деньги. Их оказалась ровно та сумма, которая требовалась. Крот поразился исполнительности девчонки.
 
ГЛАВА 14
            Следующий день выдался невыносимо жарким. Свете дали в этот день выходной.
            Она читала Донцову, когда приперся Бавыкин. Свету он сразу не заметил, да и не потрудился узнать, дома ли она. Лишь обнаружив закрытый балкон, загремел:
            - Ты… (от имени он воздержался) сидишь дома целый день, неужели нельзя было балкон открыть?
            Она не ответтила.
            - Там компот стоит… закипит сейчас, урод ты несчастный!
            Света не шевельнулась и не оторвалась от книги.  Бавыкин ушел, загремел балконными ставнями.
            - Не, ну честное слово, - бурчал он себе под нос, - что за люди такие тут живут? У всех как у людей, а здесь все через… Ну, сука.
            Потом привалил в спальню и полез в шкаф. Копаясь, он смотрел прямо на Свету, надеясь, что она его будет слушать.
            - Вот скажи, тебе воздуха хватает? Неужели это так трудно догадаться, что надо  балкон открыть?
            Света заткнула уши.
            Бавыкин открыл форточку у нее в спальне.
            - На вот тебе воздуха свежего, а то задохнешься здесь совсем! У, кобыла, бл… - драл глотку Вершинский.
            Света не выдержала, убежала прочь из спальни, а затем и из квартиры.
            - Чучело, твою мать! – брехался Вершинский уже в пустоту. – Я тебя ненавижу!
            А вечером, когда пришла уже и Тамара Анатольевна, он устроил допрос и ей.
            - Скажи, пожалуйста, куда ты дела  пластинку от утюга?
            - Какую пластинку?
            - Она лежала на холодильнике, вот тут.
            - Значит, там и лежит.
            - Не п…ди: я только смотрел, нет ее там.
            - Ну, а  я откуда знаю, куда делась твоя пластинка?
            Бавыкин озверел:
            - Я тебе про то говорю, что ты, падла, всегда все выкидываешь, что не твое!
            - Ах, я падла? – возмутилась Тамара Анатольевна. – Тогда дуй отсюда туда, где падлы нет! Тебе, Ленечка, если там настроение испортили, то не надо вымещать свою злость тут. Я падла!.. Посмотри, кто ты! Я от тебя к другому мужику не хожу!.. Никому твоя пластинка не нужна, так что ищи ее у себя…
            Бавыкин полез искать в свои железяки. Искал и ворчал:
            - И что, блин, за семейство такое? Ничего нигде оставить нельзя: все стянут, все! Какие-то выродки одни тут собрались! Суки!
            Копаясь в железяках (а копался он дотошно), он и там ничего не нашел. А всего и беды-то, что лежала эта несчастная пластинка в прихожей на полке: Бавыкин вчера хотел ее унести и, собираясь уходить, положил на полочку, чтобы не мешала. А потом забыл… Как бы там ни было, но семья осталась виноватой и охаянной.
            Как можно жить с таким человеком? Он же социально опасен…
 
ГЛАВА 15
            - Ирина Алексеевна,  если кто будет спрашивать – я уже вернулась.
            -  Тебя Захаренков просил зайти к нему.
            - Уже  бегу.
            Захаренков предложил ей стул перед собой.
            - Я вас слушаю, Павел Павлович…
            - Светочка, мне нужен секретарь – моя Татьяна вот-вот уйдет в декрет. Секретарское дело – работа молодых, а у нас самый молодой сотрудник на фирме – именно вы. Как вы смотрите на мое предложение?
            - Вообще-то положительно, - Света улыбнулась. - Могу я ознакомиться со своими новыми обязанностями?
            - Конечно, иди и ознакамливайся  хоть сейчас, Танюша в приемной.
            - ... Во-первых, - сказала Таня, - ты, девочка моя, должна уяснить себе, что наш Павел Павлович - человек солидный и серьезный, к тому же женат, имеет двоих детей, а потому он не герой анекдотов и всякого рода приставания с его стороны будут исключены; ему это не характерно. Я в этом убедилась лично сама. Работа нашей фирмы на вещах такого рода не основана, и секретарь здесь - обычный секретарь. Единственное, секретарь обязан с директором ездить в командировки, которые бывают хоть и не часто, но бывают. Командировки всегда во Францию, потому что Париж - наш главный деловой партнер, и все это - за счет фирмы.
            -“Все это?” - переспросила Света. - Что именно?
            - Сама дорога, гостиница, проживание... фирма платит.
            - А командировки долгие?
            - Как правило, два-три дня. Если ты согласишься работать на моем месте, то я завтра же уйду в декрет...
            - А кого вы ожидаете?
            Таня улыбнулась:
            - Девочку.
            - Ну, а если я соглашусь на это место?
            - Тогда пиши заявление...
            Еще бы она не согласилась! И зарабатывать здесь будет больше, и Францию задаром увидит!
ГЛАВА 16
             А вечером Свету ожидал сюрприз: к ней приехала из Беларуси подруга Зоя. Зоя и Света знакомы с детства, одно время Зоя жила у бабушки в Светином подъезде и тогда же училась со Светой в одном классе. Потом дорога сильно вздорожала и Зое пришлось ограничить свои поездки в соседнее государство. Света уже и забыла даже, как выглядит ее подруга, когда вдруг увидела ее перед собой. Зоя стояла красивая и радостно улыбалась.
            - Зойка, ты, что ли? Я не верю своим глазам! - Света распахнула объятия, Зоя тоже обняла подругу и так, обнявшись, они шагнули в квартиру Вершинских.
            -Бог мой, вот уж никак не ожидала, - не могла надышаться на подругу Света.  - Ты бы хоть предупредила как-нибудь, что приедешь, Алеся из Полесья.
            - Я хотела сделать сюрприз... И не Алеся, а Зоя. Ты хоть скучала без меня-то?
            - Да как тебе сказать…  - Света растерялась. - Я, Зоя, личную жизнь взялась налаживать.
            - Ну-ну, давай рассказывай, - глаза у Зои загорелись.
            - Пошли хоть чаем тебя угощу, что ли?..
            За чаем Света щедро поведала Зое историю своего знакомства с Бондаренко.
            - ... так что, Зоенька, я считаю себя счастливой, - подытожила Света. - У меня есть дорогой человек, у меня отличная работа, я надумала  поступать в институт. Завтра, кстати, у меня первый экзамен.
            - Работа? - заинтересованно переспросила Зоя. - Где?
            Света рассказала, не забыла и о повышении.
            Зоя крепко позавидовала подруге. Самой ей с мужчинами не очень везло: они у Зои водились и даже выбор был, но ни к одному из них сердце Зои не лежало, а из самих мужиков ни один не был толковым. Что уж тут говорить про достоинства! И, конечно, она не имела столько денег, сколько перепадало Свете. Зое, чтобы иметь тысячу долларов, надо было работать год. Словом, завидовать было чему...
            Света помогала матери распутывать вязальные нитки и мотать клубок, Зоя сидела рядышком и рассказывала о себе. В то время, когда Света держала надетый на запястья рулон ниток, позвонил телефон. Вершинские были заняты, чтобы подойти, поэтому попросили ответить Зою.
            - Да? - живо подбежала к аппарату Зоя.
            А звонил-то Бондаренко... Подругу Светы он принял за саму Свету.
            - Бонни, ты? - спросил он.
            Зоя вопроса не поняла, но сообразила, что надо отвечать.
            - Да, я.
            - У меня телефон сменили. Запиши мой новый номер, - некстати сказал Толик и дважды продиктовал Зое свой телефон. А та его резво записала: благо, у Вершинских на телефонной полочке лежала ручка и какой-то листок. - Завтра после обеда я приеду, - напоследок добавил он, поцеловал Свету одним словом и простился. Услышав гудки, трубку положила и Зоя.
             - Это мне бабушка звонила, - сообщила она Вершинским. - Она спрашивает, поеду ли я на дачу с ночевкой. Так что мне пора.
            Зоя ушла, зажимая в руке клочок с заветным телефоном. И ни Тамара Анатольевна, ни  Света не подумали, откуда Зоина бабушка знает их телефон? 
 
 ГЛАВА 17
             Первый вступительный экзамен по русскому языку Света выдержала на “хорошо”. И первой, с кем она поделилась своим успехом, была Зоя.
            - Поздравляю! - весело сказала подруга. - Молодец, что сдала!
            А к вечеру явился Бондаренко. Но к Свете не подался и не звонил ей, ожидая звонка от нее. Но Света не могла позвонить, потому что не знала его номера. А Толик извелся в ожидании и уже начал подозревать Свету... Это подозрение не позволяло ему ждать дальше, и он, истомившись, сам позвонил Вершинским.
            - Света пошла гулять, - коротко ответила Тамара Анатольевна.
            - А с кем? - ревниво уточнил бандит.
             - С подругой.
             - С какой? - Толик очень удивился, ведь Света никогда раньше не говорила, что у нее есть подруга.
            - К ней Зоя приехала, подруга из Беларуси.
             - А когда Света появится, не знаете?
            - Не знаю.
            - Тогда передайте ей, пожалуйста, что звонил Толя. Пусть она мне сама позвонит.
            - Хорошо...
            Едва Света переступила порог квартиры,  мама ей сразу же передала, кто звонил и чего хотел.
            - Он уже приехал? - обрадовалась Света.
            - Наверно...
            - И просил перезвонить? Так я ж его телефона не знаю! - в досаде крикнула девушка.
            - Как не знаешь? - удивилась мама.
            - Не знаю; он мне не давал номер!
            - Какой интересный: телефон не дает, а просит, чтобы ему звонили. Откуда он взялся, чудо такое?
            - Из тюрьмы! - гордо ответила девчонка.
            - Откуда? - переспросила испуганная мать. - Из тюрьмы? Да ты что городишь?
            - Ай, мама, ну какая, в самом деле, разница, откуда? Для меня сейчас важно не это... - Она словно забывалась, о чем говорит, или просто не замечала своих слов. Она   отчаялась.
            А назавтра Бондаренко пожаловал сам. Двери ему открыла Тамара Анатольевна, Света же в квартиру не пустила, говорить вышла на площадку. Она чувствовала себя виноватой, поэтому глаза опустила.
            - Я жду объяснений, - ревниво начал допрос Бондаренко, не сказав своей дорогой ни “здравствуй”, при “привет”, не поцеловав ее, не обняв - ведь столько времени не виделись!
            - Я знаю, ты ждал моего звонка, - виновато проговорила Света. - Но у меня нет твоего номера, Толя.
            - Не свисти, блядь! Я тебе звонил... во, позавчера! и сказал, что буду завтра после обеда, затем сказал свой телефон. Ты его еще записывала...
            - В котором часу ты звонил?
            Такой оборот Бондаренко перестал нравится. Лениво закурив, он нахмурился:
            - Слушай, ты шо,  в натуре, шнягу гонишь? Или думаешь, что я лох?
            - Я хочу разобраться, почему так получилось. Позавчера... Мне и помнится, что позавчера у меня в гостях была подруга, так, может, ты ей сказал телефон вместо меня, я уже так подозреваю...
            - Какая подруга, ты  че  трындишь? Я сроду не слышал, чтоб у тебя подруги были...
            -Есть у меня одна подруга, Зоей зовут; из Беларуси приехала, мы редко видимся, поэтому я о ней ничего не рассказывала. Она живет сейчас у бабушки, в моем подъезде; пошли к ней сходим и все узнаем...
            Однако, выслушав подругу, Зоя старалась отвертеться.
            - Света, как ты можешь обо мне так думать? - разыграла она обиженную. - Если бы тебе звонили, неужели я не позвала бы тебя?
            - Мы с мамой клубок ниток разматывали, заняты были... - припоминала Света события того вечера.  - А что у тебя на уме, Зоенька, я не знаю.
            - Я же говорила, что меня бабушка вызывала... Если  Толик утверждает, что  звонил, значит, дело в вашем телефоне, раз к вам дозвониться нельзя…
            Их разговор был перебит: дверь приоткрылась, и на площадку выглянула бабушка Зои. Определенно, она хотела что-то сказать, но, увидев Свету, спросила:
             - Светочка, вот хорошо, что я  тебя увидела. Я хотела спросить, как твой телефон? На всякий случай, если мне придется искать Зою и я могла бы позвонить тебе?
            Этим самым вопросом находчивая бабуля сдала любимую внучку без остатка…
            - Теперь ты, наконец,  разобрался, в чем тут дело? – спросила Света у Толика, когда они спустились этажом ниже.
            - Почему ты не узнала телефон у нее? – не хотел признавать поражения тот.
            - Откуда мне было знать, что это ты звонишь? К тому же я действительно была занята: помогала маме мотать клубок. А почему Зоя мне ничего не сказала, это я у нее выясню потом.
            Толик резко прижал ее к себе, обнял, отчего Свете стало вдруг хорошо-хорошо; он наклонился и поцеловал свою девушку сначала в щеку, потом – в губы. Шепотом признался:
            - Я хочу тебя, Светик.
            Это было приятно слышать, но Света  ничего  не ответила. А между тем Бондаренко продолжал:
            -… слышишь меня, Светик? Давай займемся любовью.
            Она подыграла:
            -  Что, прямо сейчас?
            - Можно и сейчас, - довольно ответил Толик.
            - Прямо здесь?
            - Можно и здесь. Иди сюда, - Бондаренко обхватил девушку за талию и поволок к лифту.
            - Куда мы?
            - Сейчас узнаешь. Поговорить нам надо.
            Лифт увез парочку на этаж, называемый техническим. Там оказалось неожиданно тепло, но не очень чисто, а потому и не очень удобно для времяпрепровождения. Бондаренко сел на ступеньку лестницы, ведшей к лифтовой шахте, посадил Свету к себе на колени и вполголоса сказал:
            - Вот теперь и поговорим. Раз уж мы коснулись постели, то, Света, скажи мне честно: сколько у тебя было мужчин?
            - А ты проверь – и узнаешь, - зазывно и одновременно загадочно улыбнулась девчонка. Анатолию это понравилось.
             - Хм… И как же это сделать?
             - Только учти, дорогой, что я тебе не сучка подзаборная трахаться где попало. Ты  сперва реши, где этим можно заняться, а потом и предлагай.
            - Слушай, и почему мне с тобой так хорошо? Почему так весело? – И он сильнее сжал Свету в объятьях, чтобы лучше ее прощупать.
            Они давно уже любили друг друга, но никак не могли признаться в этом. Света – потому, что однажды где-то слышала, или прочитала, что женщина не должна открываться в любви первой, иначе мужик тогда возьмет над ней верх и поработит ее, а Бондаренко просто не считал нужным признаваться, в противном случае это противоречило некоторым жульническим понятиям. Таким образом, они  проявляли  друг к другу скрытую любовь.
 
ГЛАВА 18
            Распрощавшись с любимым-ненаглядным, Светлана спустилась к подруге. Впустила ее бабушка Зои. Сама Зоя, услышав из дальней комнаты звонкий Светин голосок, испугалась так, что боялась и пошевелиться. Света, однако, повела себя мягко.
            - Зоя, нам нужно поговорить, - гладко сказала Света.
            - Начинай ты и говори, что хочешь. Я сдаюсь, можешь меня ругать, - на одном  дыхании произнесла Зоя.
            - Ругать я тебя не буду, но хочу знать, зачем ты это сделала?
            Зоя прекрасно сознавала, что виновата перед подругой, но была очень довольна своим поступком. Ответила она с улыбкой:
            - Просто  я пошутила.
            - Хорошие же у тебя шутки: мне звонит мой парень, а ты называешься мной и пишешь его телефон. Зачем тебе его телефон?
            Зоя промолчала.
            - Почему ты мне не сказала, что звонил Толик, или, по крайней мере, не сказала ему, что ты - это ты, а вовсе не я?
            - Я не подумала об этом.
            - Но я была дома, Зоя, и ты могла бы сразу же сказать мне...
            - Ну, хорошо! - сдалась Зоя. - Я вся в твоей власти, ударь меня, я тебе разрешаю!
            - Нет, - спокойно сказала Света, - я не буду этого делать, хотя и поняла, что навредить мне ты хотела нарочно. Но я не понимаю, за что ты хотела мне навредить? Что я тебе сделала? Ведь у тебя же парней гораздо больше, чем у меня, у тебя их выбор!
            - Выбор, а выбирать не из кого! Больше, а толку нет!
            - Ты думаешь, у меня будет толк?
            - Он у тебя уже есть, а ты впервые только в жизни познакомилась с парнем.
            - Да что это за парень, Зоя? Это отброс общества, бывший зек, а не парень. Что с него возьмешь? И ты еще можешь...
            - Да, могу! - перебила Зоя. - Я всего раз, притом недолго, поговорила с ним по телефону, и почувствовала сквозь трубку, как тепло он к тебе относится. А сегодня я увидела вас вместе и у меня... в общем, есть чему позавидовать.
            - Да разве же я виновата, что у меня все так хорошо?
            - А что, я виновата?
            Света недолго помолчала и призналась откровенно:     
            - Мне очень неприятно тебе это говорить, Зоя, тем более что ты по-прежнему остаешься моей подругой, но я рада, что на этой неделе ты уезжаешь. По крайней мере, нам с Толей никто мешать не будет.
            - Спасибо за откровенность, - дрожащим голосом сказала Зоя.
            - Согласись, что я права...
            Зоя не ответила.
            Уезжая, она зашла к Свете.
            - Хочу попрощаться, - сказала. - Хочу уехать не в ссоре с тобой, а твоей подругой.
            - Я тебе уже говорила... - оставалась твердой Света.
            - Можно я тебе напишу?
            - Напиши; я отвечу...
            Зоя хотела обнять подругу, но не посмела, лишь протянула ей руку - в знак примирения. Света ответила скупым пожатием.
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 19
            Через две недели Света стала студенткой педагогического вуза. В тот же самый день ей позвонил Бондаренко и щедро поинтересовался ее успехами, она так же щедро поделилась. Толик искренно за нее порадовался, похвалил и назначил встречу. И в этот день он впервые за все время их знакомства сделал ей подарок - мороженое и бутылку лимонада, купленные за мамины деньги. Скупо, может быть, но это все же лучше, чем совсем ничего.
             Была суббота. Света читала газету, лежа в постели, когда позвонил  Толик.
            - Приезжай сегодня ко мне, - сказал он.
            - Домой?
            - Да.
            - А как же мама?
            - Мама у подруги на даче. Приедет только завтра после обеда.
            - Поняла, к обеду буду. Где ты живешь?
            Ремесло сказал свой адрес и несколько раз его повторил.
            …Он любезно  встретил ее на остановке.
            - Ну, здравствуй! – хором сказали они друг другу, обнялись и поцеловались, после чего Толик за руку повел Свету к себе.
            Он жил в высотном доме на седьмом этаже, в двухкомнатной квартире. Зал принадлежал ему, спальня – маме. Жили они с мамой  в среднем достатке, не богато, но и не убого. Анатолий помог Свете снять пиджак и повесил его на вешалку. Провел девушку в зал, опять крепко обнял и прижал к себе.
            - Идем ко мне…
            Натискавшись вдоволь ее молодого, свежего тела, он предложил Свете кофе. Она не отказалась.
            - Боже мой, как я по тебе скучал! – сопровождал он поцелуями шею, лицо и плечи Светы, в то время как она пила горячий напиток.
            - Я хочу тебя, - вдруг сказал он слова, которых следовало ожидать.
            Света оторвалась от кружки и испуганно посмотрела прямо в зеленые глаза своего кавалера. Но он не шутил.
            - Давай не будем об этом, - робко попросила она.
            - Почему?
            - Потому что… Я не хочу. - Света оставила недопитый кофе.
            Бондаренко вздохнул, сел на кресло и включил телевизор. Быстро углубился в экран. Света тихонько встала, молча пошла на кухню и вымыла свой стакан. Толик из зала слышал, что она открыла посудный шкафчик и поставила стакан на место.
            Вернувшись, игриво сообщила Анатолию:
            - Я тут подумала сейчас… может, мне остаться у тебя ночевать? если, конечно, не прогонишь…
            В две секунды Бондаренко подскочил к ней и опрокинул на диван, разделся до пояса:
            - Светик, ну, может, попробуем все-таки, а?
            Она отчаянно вырвалась:
            - Нет, Толя, не надо! Только не сейчас! – и отскочила в сторону. Бондаренко не понял такой ее реакции, но возражать не стал. Но растерялся.
            - Так я не  понял, то ты остаешься ночевать, а то вдруг не лезь…
Она живо обернулась к нему:
            - А как насчет того, что я еще не умею этим  заниматься? Ты исключил такой конфуз?
            По правде говоря, у Бондаренко-то у самого было до сих пор всего лишь две женщины, да и те – очень давно, одна еще до первой условной судимости, вторая во время нее. Он уже и забыл, что с женщиной-то, собственно, надо делать. Но  не признался в этом.
            Признание Светы его не испугало и даже нисколько не озадачило, наоборот, он обнял ее крепче.
            - Это ничего не меняет, Бонни моя.
            - Мне что-то нехорошо стало, - тихо сказала она. – Я прилягу.
            - Приляжь, конечно. Можешь даже поспать. А что такое случилось? – заботливо спросил Бондаренко.
            - Голова почему-то закружилась… Наверно, я переволновалась.
            Им помешал телефонный звонок, донесшийся из кухни (там стоял телефон). Толик нехотя поковылял отвечать. Его не было минут пять. Света слышала, как он от чего-то отговаривался, но так и не получилось.
            - Кенты мои звонили, - сказал он сразу же, как вернулся  в зал. – Крот, Щегол, Воробей… У них трубы горят; сказали, что вечером придут бухать ко мне. Я пробовал отказаться – не вышло, - мрачно заключил он.
            - Все ясно, ночь отменяется. Спать поеду домой. Ну, домой – так домой, - чуть сердито даже высказалась Света.
            - Я этого не говорил…
            -  Я сама вижу. Ты напьешься, а мне что делать? Или пить вместе с тобой прикажешь?
            - Нет, - категорично заявил Бондаренко, - ты – моя девушка, а моя девушка пить не должна и не будет.
            - Почему это, интересно?
            - А чтоб не клеились всякие. А ты уже выспалась?
            - Я и не спала. А ты мне, что же, так и не покажешь, как живешь?
            - Ты же видела, как я живу…
            - Обрати внимание: телевизор я выключила, он мне мешал.
            Бондаренко ничего ей не сказал.
            - А что это у тебя за наколка на плече?
            - Пират.
            - Что он означает?
            - Значит, что человек осужден за разбой. Слушай, ты есть хочешь?
            - Не хочу.
            - А я пойду, пожалуй, поем, хорошо?
            Хорошо-то хорошо, но Свете нечего было делать одной, и она пришла к Толику на кухню. Тот собирал на стол. Света открыла посудный шкафчик и взяла кружку, налила из крана воды, выпила и поставила кружку назад.
            - Толя, я, пожалуй, пойду?
            - Иди, если хочешь, - кисло сказал он. – Но теперь я сел есть, так что проводить тебя уже не смогу. Не сердись.
            - Ладно, обойдусь.
            В прихожей взгляд Светы упал на тумбочку, где лежала связка ключей. А на связке -  на диво большое кольцо, да еще с какой-то ерундой приделанной. Света взяла связку – посмотреть ближе, что это такое.
            - Ключи это, ключи от квартиры, - сказал Бондаренко каким-то другим голосом.
            - Интересные какие… Толян, а откуда ты знаешь, может, я, пока в зале одна была, осмотрела там все, что надо, и тебя не спросила? – зачем-то поддела она его.
Лицо Бондаренко стало хмурым и на какой-то Светин вопрос он лишь молча кивнул, не расслышав толком, что она спрашивает.
            - Открой мне дверь.
            Замок щелкнул. Они слабенько поцеловались на прощание.
 
ГЛАВА 20
            Завтра было воскресенье. Едва проснувшись, Света набрала номер любимого.
            - Я хочу спросить, как твои дела? Как ты погулял?
            Анатолий ответил быстро и весело:
            - Не поверишь: сидели до полуночи, а потом – слушай, ни хрена не хотелось, только спать. Я их просто разогнал. А сейчас мне уходить надо, ты меня еще вовремя застала. Если б позвонила на пять минут позже – меня б уже не было.
            - Куда ты уже намылился?
            - Надо мне уйти, Бонни. Надолго.
            - Ладно, тогда не буду тебя отвлекать.
            - Целую тебя. Пока, - распрощался Бондаренко.
            Часу  в седьмом вечера на Свету нашло вдруг странное чувство. Что-то подсказывало ей, что надо уйти из дома, какая-то неведомая, таинственная сила толкала ее хотя бы на улицу. Да и погода располагала к тому, чтоб идти подышать воздухом. Света собралась, но ее остановил телефон.
            - Да? – ответила она.
            - Светка, ты? – Голос Бондаренко был странным, а интонации – чужие.
            - Я.
            - Слушай, ты там что-то базарила насчет того, потипу, как я живу? Что я не богатый и так далее?
            - С чего ты это взял?
            Но Бондаренко не слушал ее:
            - Да ты знаешь, между прочим, что у меня хата на сирене?
            - А у меня – на кукане, - огрызнулась девчонка, поняв уже, что ее друг звонит не с добрыми пожеланиями. Он по-прежнему игнорировал ее.
            - Ни одна баба, бывшая в моей хате до тебя, не вела себя так, как ты. Ни одна из них без моего разрешения ничего себе не позволяла, даже воды попить, не говоря уж о том, чтобы лазить по шкафам с оценивающим видом, а потом не корчила морду веником, что я живу прибедненно. Они даже из зала не выходили, пока я им не разрешал. Да-а… я думал, у нас с тобой все серьезно, думал, мы понимаем друг друга, я имел на тебя виды, а тебе, оказывается, надо не это: тебе надо большое состояние. А ты смотрела когда-нибудь на себя, на свою душу в зеркало? Ты же страшная и завистливая… Короче говоря, если  мою хату не дай бог «обуют»… - Бондаренко перешел на угрожающий тон.
            - Один вопрос: а кроме меня этого больше некому сделать? – смело спросила Света.
            - Нет, - последовал краткий, но категоричный ответ. – Так вот в том случае, если мою хату «выставят», я тебе просто вгоню шишку, а  вашу квартиру вам придется поменять. Иначе однажды ты придешь домой, а у тебя на стенах будут ободраны обои, если брать нефига. У меня, между прочим, и  «рыжье» упаковано, а ключи, что ты видела, - думаешь, они от квартиры? Нет, они от  гаража, где  у меня в скором времени тачка станет, хотя  я тебе никогда не говорил, что собираюсь тачку покупать. Ебиться сердце перестало, да я, если к своей братве приеду – вот в тот же Питер, например, - чтоб я там что-нибудь без спроса взял – за это без лишнего базара башку отвинтят.
            - Ремесло, я тебе ботаю: ты базар-то фильтруй, - дельно предупредила Света.
            - Под блатную косишь, да? А ты знаешь, как они на зоне загинаются?
            - Мне все равно. Какая мне разница?
            - Ебиться сердце перестало! – с насмешкой повторил Бондаренко. – А я-то думал… Бли-и-н! – И вдруг переменил интонацию. – Я понимаю, целку терять жалко, но что ты думаешь, если я баб перетрахал немного, то не умею обращаться с девочками и набросился бы на тебя, как будто я голодный? Знаешь, я думал, что нашел тебя – именно ту, которую всегда искал, но теперь вижу: ты такая же, как и все. Я надеялся, что буду  с тобой, я хотел любить тебя, а теперь же попрошу никогда мне больше не звонить. Оставь меня…
            - Я оставлю, но за базар ты ответишь по правилам твоего мира, блядью буду.
            Бондаренко заржал в трубку, собираясь, видимо, к сказанному добавить что-то еще, однако изрек следующее:
            - Я еще не все сказал… Ой, а вот и мама пришла… Я перезвоню… - В трубке побежали гудки.
            Света опустила трубку и замерла в недвижении. «Это конец», - билось у нее в висках. Неужели это не сон? Гадости любимого она выслушала стойко, но не придала им значения (поэтому очень быстро о них забудет), а в душе вдруг ощутила странную пустоту, точно и в самом деле это место Анатолия освободилось.
            Но тут опять зазвонил телефон. Памятуя слова Бондаренко «Я перезвоню», она не решилась сразу же  снять трубку. И не торопилась, лишь смотрела на него сомневающимся взглядом, боясь теперь отвечать. Но в последний момент – а точнее, звонок – все же ответила. Сердце у нее при этом колотилось так, что в груди стало больно.
            - Алло? -  сказала  Света, стараясь не плакать.
            - Добрый вечер, - услышала она солидный, мужской голос, - можно пригласить Светлану?
            - Андрей Ильич, я вас узнала; я слушаю! - почти закричала девчонка, точно видела  в Воскресенском свое спасение. Она даже поздороваться с ним забыла - так была возбуждена.
            - Что с тобой, девочка моя? - испугался писатель. - Почему ты так нервничаешь?
            - А вы откуда знаете?
            - Да оно же слышно: голос взволнован и дрожит.
            - Да, Андрей Ильич, я в таком состоянии, что готова вот-вот взорваться. Очень хорошо, что вы мне позвонили: мне нужна ваша помощь.
            - Слушаю тебя, - участливо сказал Воскресенский.
            - Нет,  это не по телефону.
            - Тогда так: тут тобой заинтересовались одни  полезные для тебя люди из издательства на Звездном бульваре. Твоя книга их очень поразила, они берутся ее издать, но, правда, после того, как ты оформишь роман в электронном варианте. Так вот эти люди изъявили желание лицезреть тебя саму. Хотят познакомиться, и я их, честно говоря, понимаю. Поэтому ты договорись на работе, когда тебе смогут дать внеочередной отгул, чтобы можно было вам встретиться - с их стороны смогут в любой день.
            - Андрей Ильич, мне очень нужно видеть вас! Иначе я не выдержу... сил не хватит, - заныла Света.
            - Да что произошло? боже, ты меня пугаешь... по-отцовски беспокоился за Свету Рязанцев.
            - Расскажу при встрече. Можно к вам завтра приехать?
 
ГЛАВА  21
            Света прибыла точно ко времени.
            - Ну, рассказывай, что у тебя ко мне такое срочное?
            - Андрей Ильич, мне надо, чтоб вы свели меня с каким-нибудь вашим “чесняком”.
            - Зачем? - нахмурился Рязанцев.
            - Мне нужна сила против блатных. - Сказав так, девчонка начала свой рассказ о себе и Бондаренко. От самого начала и до конца, от самого знакомства и до вчерашнего звонка. Рязанцев в каком-то месте перебил ее и угостил чаем, а выслушав, спросил строго:
            - Ты знаешь, сколько будет стоить помощь воров?
            - Не знаю. Но предполагаю.
            - И у тебя есть такие деньги?
            - Я найду любые деньги, Андрей Ильич.
            Света говорила твердо и решительно, Рязанцев даже испугался: он никак не ожидал, что в этой сопливой девчонке окажется столько решимости.
            - Зачем ты лезешь к ворам? Тебе же известно, какой это мир...
            - Просто я не хочу, чтобы мне угрожали, когда я и сама гроза.
            - Значит, хреновая ты гроза, если тебе угрожают! - Рязанцев перешел, наконец, на крик. - Ты знаешь, чем чревата твоя затея?
            - Знаю.
            - Чем?
            - Возможной войной.
            - И тебе это надо? Ты хочешь, чтобы началась кровавая война? Ведь это ж беспредел... В Москве и без тебя каждый день происходят бандитские разборки, а тут еще ты будешь зачинщицей этого беспредела. Тебе надо это - быть в центре событий и чуть ли не руководящим лицом в разборках “моих” и “твоих”?
            - А это может быть? - не поняла смысла вопроса Света.
            - Дура ты! - совсем вышел из себя Рязанцев. - Ты что, Гитлер?
            - Я вас не понимаю, Андрей Ильич! - вскочила с места рассерженная Света. - Я что, смогу руководить порядком разборки?
            -Иди ты к черту... - у Рязанцева опустились руки, он закурил. - Тебе ими век не руководить, кто ты такая? Да-а, а я-то думал, что ты достаточно знаешь воровской мир: хотя это вещь не простая, в романе ты  очень правильно изобразила своего Ястреба в воровской среде. Кстати, о романе...
            - Роман потом, Андрей Ильич, он сейчас для меня занимает вопрос второстепенный, - Света тоже остепенилась. - Знаете, когда я его слушала, у меня появилось предчувствие, что вы мне поможете...
            - Это у тебя от злости. Иначе на кого ж ты будешь похожа?
            Их прервала сотрудница радиоцентра, зашедшая к Рязанцеву в кабинет. Увидев Свету, она поздоровалась, сказала “доброе утро” и Рязанцеву, а после этого протянула компакт-диск.
            - Андрей Ильич, посмотрите, пожалуйста, этот СD-Rom, прослушайте и дайте рецензию.
            - Это срочно, Леночка?
            - Это надо сделать в течение рабочего дня.
            - Отлично! Сделаем! - улыбнулся, провожая Лену, Рязанцев. Когда за Леной закрылась дверь, он продолжил стирать Свету.
            - Я не пойму, какого черта тебя вообще понесло в криминал? Хотя это отдельный разговор, почему ты выбрала для себя такую тему; беда в том, что ты в  это втянулась. Криминал стал для тебя средством выживания.
            - Да что вы говорите? - Свету одолело любопытство.
            - Нет, я, конечно, не говорю, что ты чего-то украла или кого-то убила - упаси тебя бог и огради от этого, но ради того, чтоб отомстить своему Бондаренко, ты готова разжечь бандитскую войну. И при этом знаешь, на что идешь и что творишь.
            - Да, я иду на такой шаг сознательно, - гордо подняла голову  строптивая девчонка. - Пусть он знает, что “против силы всегда найдется другая сила”,  как говорил герой известного фильма, кстати, моего любимого.
            - Но здесь тебе не кино и не книга, не придуманный мир, а реальный; это жизнь, и с ней шутить нельзя.
            - Довольно меня  учить, - заныла Света, - лучше скажите: вы намерены мне помочь?
            - Хорошо, я позвоню Монарху - ты его образно знаешь: однажды вы пересеклись с ним вот в этом самом кабинете, он мой сводный брат. Спрошу у него, когда он свободен. Скажу, будто это мне надо с ним увидеться, но, надеюсь, у него лучше получится угомонить тебя и не допустить задуманного тобой безумства... - Рязанцев достал сотовый, набрал номер. Говорил он минут семь.
            - Вот так, - сказал Рязанцев, убрав трубку. - Он только что занялся одним ответственным делом на целых три часа. Освободится в обед, в половине второго ждет меня в “Адриатике”.
            - Мне самой туда топать?
            - Не вздумай! Только со мной, у меня обед будет. Да, зовут его Илья Дмитриевич, чтобы никаких “монархов” я от тебя не слышал. Посиди-ка здесь...
            Он ушел, но быстро вернулся.
            - Ну, все, у начальника отпросился, теперь можно гулять. По времени мы еще успеваем: еще одиннадцатый час. Пошли-ка со мной.
            - Куда?
            - Тут недалеко...
ГЛАВА  22
            За руку он вывел Свету на стоянку  радиоцентра, подошел к серебристому “Мицубиси”. Сначала, естественно, усадил Свету.
            Никогда еще ей не приходилось кататься на машине известного писателя-криминалиста.  Потому и села она в салон с гордостью, досадуя на то, что в данный момент их никто не видит и, значит, позавидовать ей некому. Нет, все-таки она очень тщеславна.
            - Что там с людьми из издательства? - усевшись, спросила Света. - Я это к тому спрашиваю, что на неделю за свой счет отпуск взяла...
            - Тогда не вопрос, я успею договориться...
            - Андрей Ильич, а какой я должна буду сделать вашим ворам взнос?
            Рязанцев закурил.
            - Скажи, ты когда-нибудь видела монастырь?
            - Нет, - усмехнулась Света. - А что?
            - Но хоть представляешь, что это такое?
            - Конечно.
            - А теперь представь себе всех российских законников, которых в стране более шестисот, собери их мысленно в одну кучу и обнеси круглой стеной - это будет монастырь воров в законе, обитель со своими обычаями, понятиями, законами, порядками, уставом. Чтобы стать православным монахом, человек должен иметь, во-первых, призвание, во-вторых, прилежно посещать церковь, чтобы тебя запомнил священник и мог дать рекомендацию для монастыря - это тоже очень важно. Без его рекомендации в монастырь тебя не примут. То же, или примерно то же, и в монастыре воров. Чтобы попасть туда, в их мир, надо, по меньшей мере, быть крещеным законником. Следовательно, ход для всех остальных мастей туда закрыт, а для тебя, мирянки, - и подавно. Ты там не просто чужая, ты... Я даже  сейчас правильно слова не подберу, чтобы дать тебе определение. Но в общем, беседуя хотя бы с Тишутиным, ты словно бы проникаешь в общую обитель и должна отстегнуть на весь “общак”, понимаешь? Но с другой стороны, кто ты такая, чтобы с тебя брать в общую кассу? Ты никакого отношения к преступному миру не имеешь.
            - А вы имеете?
            - Я тоже не имею, откуда? То, что у меня сводный брат “чесняк”, еще ни о чем не говорит. Я даже судим никогда не был, да и, честно говоря, не за что было привлекать. А я только через Монарха с ними отношения и поддерживаю. Монарх - заместитель смотрящего по России, а смотрящий – Гоша Ташкентский.
            - Ну, у них и  кликухи... - подивилась девчонка.
            - Соответствующие. Но я не договорил... Короче, Монарх тебе сам скажет, сколько ты должна. Только запомни, что для тебя он – Илья  Дмитриевич, и не иначе. Выходи: приехали.
             Света, не торопясь покидать уютный салон, огляделась по сторонам через окошки авто.
            - Где мы?
            - На проспекте Мира. Видишь этот дом? Я в нем живу.
            - А я думала, вы в Переделкине живете...
            - Дойдет очередь и до Переделкина. Выходи.
            Девчонка, наконец, вышла из машины. Рязанцев, поставив машину на сигнализацию, проводил Свету в подъезд.
            - Куда мы идем?
            - Ко мне домой. У нас  ведь еще есть время до часа дня...
            Света остановилась.
            - Нет, Андрей Ильич, извините, но я дальше, то есть к вам, не пойду.
            - Светик, я не то сказал, ты меня извини. Я имел в виду, что в ресторан к Монарху тебя повезу все равно я, а пока ты просто дождешься у меня нужного времени. Заодно и посмотришь, как я живу. Сама знаешь, я человек интеллигентный и серьезный, а ты мне в дочки годишься.
            И вот она в квартире писателя Воскресенского! Три просторные комнаты, одна из которых закрыта. В зале у окна примостился домашний кинотеатр, посреди комнаты, у дивана - журнальный столик из стекла, на полу - спокойного тона палас. Дверь была из ПВХ. Потолки во всей квартире - навесные. Рязанцев развел руками:
            - Пожалуйста, Светик, моя квартира вся в твоем распоряжении! Делай, что хочешь: я-то знаю, как ты себя поведешь!
            - Это не то, Андрей Ильич. Толик мне таких вольностей не давал.
            - Ты будешь чай или кофе?
            - Чай, только покрепче.
            - А есть будешь?
            - Есть я не хочу.
            - Но ты ко мне приехала с самого утра - голодная, должно быть, дома поесть не успела...
            - Андрей Ильич, я немножко на нервах, а когда я  нервничаю, то есть не могу. Мне бы еще прилечь не мешало...
            - Иди, пожалуйста, приляжь, - разрешил хозяин.
            Но Света быстро встала и решила сходить в спальню - хоть одним глазом посмотреть, что там и как. А там возле кровати на простенькой тумбочке стоял аквариум с рыбками. Света от восторга только воскликнула:
            - Ой, Андрей Ильич, это ваши рыбки?
            Только писатель, занятый на кухне, не слышал ее восклицания.
            Рыбок было восемь. Из них - два сомика. Сомики понравились Свете больше всего.
            - Какие смешные и забавные, - оценила она и пришла на кухню.
            Стены на кухне были выложены мраморной плиткой, шведский холодильник “Стинол”, кожаный уголок, фирменная плита, двойная раковина, греющие полы. Света успела осмотреть весь этот интерьер, пока Воскресенский говорил по сотовому.  Освободившись, Андрей Ильич сразу же заметил девушку.
            - О, ты уже отдохнула?.. Это хорошо. Только что Монарх звонил: он переносит “стрелку” на час дня ровно.
            Но Света посмотрела на Рязанцева насуплено:
            - Андрей Ильич, - сказала она серьезно, - вот вы мне помогаете... Вы мой агент и стали им с какой-то непонятной радости, вы сводите меня с нужными людьми... А я как с вами буду за это рассчитываться?
            - Так, понял... - Рязанцев отпил из своей кружки и подал другую кружку Свете. Посмотрел девчонке в глаза: - Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю за такие слова? Я возьму тебя и просто отлуплю. Мы, кажется, только сейчас с тобой говорили об этом у подъезда. А агентом твоим я стал потому, что мне понравился твой роман. Да у меня сын почти твоих лет.
            - Кстати, всегда хочу у вас спросить, но то забываю, то мне неудобно: вы когда-нибудь были женаты?
            - Девочка моя, я прожил в браке двенадцать лет и три года уже в разводе. Так захотела моя жена. Она подала на развод ради своей  собственной безопасности.
            - Это как?
            - А вот как. Я пишу с двадцати лет, и к тому времени, когда женился, уже выпустил две книги. Тема их была та же, что и сегодня. И, главное,  круг моего общения пятнадцать лет назад был тот же, что и теперь: Монарх и его мир. Они часто бывали у меня в гостях вот в этой самой квартире, я их и на дни рождения приглашал, поэтому Лариса тоже много кого из них знала. Они же все с ней обращались уважительно и обходительно. А через двенадцать лет Лариса вдруг сказала мне, что со мной страшно жить. Да оно и правда в чем-то: к тому времени я у воров совсем своим стал. Только что не крестили меня. Но крестить они меня не могут: я даже не судим, а вор в законе - вещь коварная. Им надо родиться в прямом смысле слова. Вот такая моя история. Лариса с Витькой сейчас живут в  Митине.
            -А с сыном часто видитесь?
            - Постоянно. И не могу сказать, что я обделен встречами.
            - А сколько ему сейчас?
            - Четырнадцать лет.
            - А мне через неделю - девятнадцать, - вздохнула Света, и на ее глазах показались слезы. - Как не вовремя он меня бросил… Я его пригласить думала... Андрей Ильич, я его люблю.
            - Вот те раз! Хорошенькие дела! А он знает?
            Света отрицательно покачала головой.
            Рязанцев глянул на часы:
            - Первый час, десять минут. Поедем потихоньку?
            - Поедемте...
 
 
ГЛАВА 23
            К ресторану “Адриатика” они подъехали ровно к часу дня. Рязанцев ввел Свету в помещение под руку, как свою спутницу. Усадил за  угловой столик, а сам вышел покурить и заодно встретить авторитета. Машины Тишутина пока не было, но Илья Дмитриевич человек по своей природе пунктуальный и требует того же от других. Опаздывающих людей он не уважает, но относится к ним снисходительно. Но на этот раз Тишутин застрял в “пробке” и опоздал на целых десять минут. К тому времени Рязанцев уже давно покурил, но идти в ресторан не торопился. И увидел Монарха быстрее, чем Монарх увидел его. Андрей свистнул:
            - Брат! Здорово, я здесь!
            Они пожали друг другу руки.
            - Здорово. Давно ты меня ждешь?
            -Я сам минут пять назад прибыл, - соврал Андрей, - только покурить и успел.
            - Что у тебя ко мне?
            Андрей кивнул на вход ресторана:
            - Пройдем внутрь?
            - Пошли.
            - На самом деле, Монарх, сегодня ты нужен не мне.
            Монарх изменился в лице:
            - А кому?
            - Посмотри вон туда, - Рязанцев со входа указал пальцем в угол ресторана, - видишь девушку в голубом костюме?
            - Ей, что ли, нужен?
            - Угадал.
            - А кто она?
            - Наглядно ты ее знаешь: однажды вы пересеклись в моем кабинете - ты зашел, а она уходила.
            - Что ей надо?
            - Она сама тебе все расскажет. Только, Монарх, башлей с нее не бери: я сам с ней рассчитаюсь.
            - Андрей, так  не пойдет. При чем тут ты? Она - человек чужой, пусть платит сама.
            - Ладно, - заметно огорчился Рязанцев. - Тогда я ее зову, а сам отваливаю: мне еще на работу, извини. Света! - позвал Андрей девушку.
            Она подошла:
            - Здравствуйте, - прямо в упор, но тихо сказала она Монарху.
            - Добрый день, - ответил вор вежливо. (Рязанцев быстро уходит). - Значит, тебя Светой зовут?
            - Да. А вас - Илья Дмитриевич, - стесняясь, сказала она.
            - Ну, пошли приземлимся. Где ты сидела?
            - Там...
            Усевшись, Тишутин заказал коньяк и мороженое с джемом. Рассчитался сам.
            - Ну, теперь рассказывай, что тебя привело ко мне?
            - Мне нужна управа на блатных: один блатной мне угрожает.
            - Что за блатной?
            - Толик Бондаренко... Ремесло, - тут же поправилась Света.
            - Сразу скажу тебе, что он не блатной, - заверил Монарх. - Любая ветвь российского криминала подконтрольна ворам, поэтому с одним из “моих” обязательно знается главарь ремесловской братвы. Со своей стороны, я узнаю, кто это, а тебе хочу сказать, что Ремесло твоего я знаю: недавно он был в Питере, и там перешел дорогу одному серьезному вору, теперь его надо ставить на правиловку. Но это тебя не касается: расскажи лучше, какие у тебя проблемы?
            Света рассказала о том, как Бондаренко ее отверг, и пояснила, что это, должно быть, из-за квартиры. Но Монарх высказал свое предположение:
            - Причина здесь не в настроении и не в квартире, скорее всего. Просто ты уязвила, задела его самолюбие, не отдавшись ему даже после того, как он пригласил тебя к себе. Но это, конечно, мое мнение. Он говорил, у него были женщины, хотя и мало. А как они ему доставались,  не рассказывал?
            - То есть? я не совсем поняла...
            - Ему заполучить бабу было легко или своего приходилось упорно добиваться?
            - Этого я не знаю.
            - Но ты хочешь его вернуть?
            - Правильно понимаете. И сделать это надеюсь с вашей помощью.
            - Что же, - Тишутин закурил, - в таком случае могу тебе ручаться, что он вернется. Но когда это будет - я не отвечаю. И имей в виду, знай, что делаю я это не потому, что меня просишь ты или даже попросит Андрей, а затем, что я сам заинтересован обломать Ремеслу рога. А теперь смотри сюда...
            Законник вынул из кармана записную книжку, ручку и на свободном листке что-то нарисовал.
            - Смотри, - обратил он на рисунок Светино внимание. – Прямая линия – армия блатных во главе с твоим Ремеслом, зигзаг – моя армия. Тебя здесь нигде нет, потому что ты должна выбрать, чью сторону занимаешь. Если на моей, то ты  идешь против Ремесла конкретно, ты готова с ним воевать, ты его ненавидишь, и если он со своей армией потерпит фиаско, ты будешь только рада. Если же ты займешь сторону его армии,  тогда я не понимаю, зачем тебе вообще наша помощь? Ты его прощаешь, потому что он тебе дорог…
            - Да, он мне дорог, - честно призналась Света, - но я хочу, чтоб он проиграл. Пусть знает, что есть люди посильнее его, и есть более могущественная власть. А если у него было дурное настроение, так нефиг его на мне сгонять.
            - Так на чьей ты стороне?
            - На вашей. Теперь давайте договоримся, сколько я вам должна?
            - Если я тебе скажу, ты сразу все свои дурацкие мысли оставишь за дверью, - предупредил Монарх.
            Света дрогнула, даже покраснела от волнения. Однако ж платить все равно надо… Об этом она и сказала серьезному дяде.
            - Это верно, - усмехнулся законник, - платить в натуре придется. В таком случае, девочка, ты должна мне штуку баксов, - размеренно проговорил Тишутин. – При этом у тебя всего месяц в распоряжении, через месяц ты должна предоставить мне названную сумму.
            - Сколько? – бледными губами переспросила девчонка.
            - Именно столько, и ни баксом меньше, - твердо повторил Монарх. – Передать башли ты сможешь через Андрея.
            Вор рассчитывал на то, что таких денег у Светы никак нет и взять их негде, а Рязанцев ради каких-то прихотей глупой девчонки тоже стараться не будет. А Света подумала, что за месяц она бы, может, и сама Бондаренко вернула, а может, и поотвыкла б от него… О сумме она уже не думала, ей месяц казался слишком долгим сроком. Она открыла рот, но задала вору совсем противоположный вопрос:
            - А отсрочки не дадите?
            - Нет, - кратко отказал вор. – Интересно было с тобой пообщаться; пока.
            Едва вернувшись домой, Света немедленно позвонила Рязанцеву:
            - Андрей Ильич, я только что вернулась. Приятный он дядька, ваш Тишутин, должна я сказать; мы с ним хорошо посидели. Как вы думаете, сколько стоит моя просьба?
            - Я уже все знаю: Монарх мне рассказал, - спокойно ответил ей литератор. – Я скажу, что тебе стóит. Я только никак не могу понять, почему взрослый человек и авторитетный преступник вообще взялся тебе помогать?
            - Все началось с вас, Андрей Ильич. Это вы первый пошли мне навстречу.
            - Я надеялся, что хоть он сможет поставить тебя на место. А о цене надо было договориться заранее – тогда бы ты, может быть, угомонилась.
            - Я не угомонюсь, Андрей Ильич, и не отступлю, чтоб вы знали. А за ценой не постою: я найду любые деньги, да и сбережения  у меня есть.
            - Ладно, черт с тобой, - ругнулся криминалист, - так и быть, открою тебе тайну: ты должна Монарху не штуку, а семьсот баксов. Я его уговорил, и он пошел мне на уступку. Но это в последний раз. А сроку  у тебя по-прежнему месяц. Так что найдешь деньги – звони мне.
 
ГЛАВА  24
            Свой девятнадцатый день рождения Света встретила во Франции: накануне она с Захаренковым улетела в зарубежную командировку. Уже второй месяц Света работала личным секретарем директора, и он был ею доволен.
            Всю дорогу, пока они летели в самолете, Света грустила, и Захаренков видел это. Павел Павлович позволил себе спросить, чем  она так опечалена.
            - У меня завтра день рожденья, но со мной не может быть рядом мой любимый человек. Мы с ним... в ссоре, - едва выговорила она, затем быстро отвернулась к иллюминатору, и на ее глазах заблестели слезы.
            Однако Париж, Эйфелева башня, Елисейские поля с президентским дворцом и даже Лувр оставят в ее жизни незабываемые впечатления...
            В день Светиного рождения поздравить подругу решила Зоя. И услышала от Тамары Анатольевны, что именинница отбыла со срочной командировкой во Францию. Отойдя от легкого шока, поразившего ее после услышанного, Зоя набралась храбрости и позвонила Бондаренко.
            - Да? - ответил Толик.
            Но в трубке повисла пауза.
            - Але? - повторил вопрос Бондаренко.
            - Толик, привет, это Зоя. Ты меня помнишь?
            Бондаренко крепко вздохнул: он был не рад звонку Зои, к тому же не ожидал его, но опрокинуть Зою не решился, а  захотел ее послушать.
            - Привет, привет. Ты зачем звонишь?
            - Я звоню сказать, что у Светы сегодня день рождения. Ты не желаешь ее поздравить?
            - Не знаю, - промычал тот в ответ. - Наверно, нет.
             - Толик, Света не такая, как ты теперь думаешь, я это все придумала. В общем говоря, я ее оклеветала.
            - Зачем?
            - От зависти. Да, Толик, я завидую Свете - у нее есть много того, чего нет у меня, так что это нормально. И, знаешь, я наговорила того сгоряча: ты мне как сказал, что Света была у тебя... не знаю, на меня нашло что-то такое, чего я сейчас не могу описать, это чувство, волна... Мне в тот момент показалось, что я готова взорваться, что сейчас взорвусь или лопну, - на одном дыхании произнесла Зоя.
            - А что сейчас? Зачем ты мне это рассказываешь? - сурово продолжал Бондаренко.
            - Затем, что я вас поссорила, я вас и помирю. Света моя подруга, и меня совесть замучила от того, что она по моей милости теперь несчастная. Позвони ей.
            - А почему ты сама не хочешь этого сделать?
            - Светы сейчас нет: она улетела во Францию в рабочую командировку. Вроде на три дня. Но представь, какая  это была бы для нее приятная неожиданность, если б ты позвонил ей в день рождения и оставил сообщение о том, что ты ее поздравляешь.
            - Она мне не говорила, когда родилась, а я и не спрашивал... - вяло отговаривался Бондаренко.
            - Понимаю: она спросит, откуда ты знаешь, так ты и ответь, что от меня.
            - Она спросит, когда ты мне успела это сказать, - не сдавался Толик.
            - А ты и скажи, что звонила Зоя и сообщила.
            - А откуда ты знаешь, что мне не известна дата ее рождения?
            - Знаю уж: Света рассказала...
            - Но на хрена мне ей звонить, если ее в России нет?
            Когда в трубке у Толика пошли гудки, он, не откладывая, позвонил по другому номеру:
            - Крот, здорово, ты можешь сейчас приехать ко мне? Да, это важно. Лады, жду...
            - Ну, что у тебя? - Крот протянул корешу руку для пожатия, Бондаренко ответил соответственно.
            - Ты помнишь Светку?
            - Какую?
            - С какой однажды на Рижском вокзале виделся,  я тогда в Питере был...
            - А-а, с твоей чувихой... - вспомнил Крот.
            - Да, с ней. Я ж тебе ботал, что мы с ней разругались...
            - Было дело...
            - А у нее, оказывается, сегодня день рожденья.  Я нечаянно узнал. Надо бы ее поздравить, а ? Как думаешь?
            - Валяй...
            - Нельзя. Я нагрубил ей, зря ее обидел, потому что ее оговорили, и теперь мне стыдно, братан, - робко признался Толик. Крот после такого признания засвистел, ударил ладонью о кулак и запел:
            - Ремесло, вот те раз! Тебе стало стыдно! В кои-то веки!..
            - Называй это как хочешь, но... Крот, - сказал он вдруг очень серьезно, - я ее люблю. Люблю, как Клайд любил Бонни, с интересом к ее личности, а не к телу. Об этом знаешь теперь только ты, один ты. Естественно, после меня.
            Крот, болтая бокал с вином, округлил губы в улыбку и засвистел еще громче.
            - Ситуация, браток, м-да...
            - Она мне очень дорога, кент. Ее надо поздравить, а у меня напряг с башлями. У матери, что ли, занять?
            - Ремесло, фильтруй базар! - заржал Крот. - Ты че придумал, это ж верняк унизишься!
            - Тогда одолжи ты мне, тем более что я по-любому в “общак” должен... Отдам с процентами.
            - Вот это совсем другое дело, Ремесло! - обрадовался Крот. - Я только того и ждал, когда ж ты сам у меня попросишь.
            - Подарок надо доставить прямо домой. Раз я не могу, это должен сделать ты. Я дам тебе адрес.
            - Слушай, а нахрена ты ее вообще тогда посылал?
            - Я тебе потом расскажу, кент. О том долго болтать.
            - Лады, приехали. Что ей купить?
 
            Тем же вечером Крот, пряча за спиной пышный букет роз (который местами все-таки выглядывал из-за широкой спины бандита), звонил в квартиру Вершинских. Открыла гостю Тамара Анатольевна.
            - Вам кого? - вырвалось у матери как-то вдруг. Может быть потому, что она увидела края целлофана и одну розу, нескромно торчащие из-за спины гостя, и растерялась.
            - Мне сказали, что по этому адресу проживает Света - фамилии я не знаю, меня прислали к ней, - бесцеремонно заявил Крот.
            - Света сейчас за границей, - ответила мама.
            - Значит, я правильно понял. - Крот показал, наконец, букет. - Вот, возьмите, пожалуйста, эти скромные цветы и передайте Светлане ко дню рожденья. Скажите, что это от Толи, и пусть она, когда приедет, позвонит ему.
            - А чего же он сам не пришел? - спросила Тамара Анатольевна, принимая не букет, а целый охапок роз, которых количеством было ровно девятнадцать.
            - Он сегодня никак не может: очень занят. Так, что и позвонить некогда.
             - Да, вижу, - Вершинская посмотрела на гостя с недоверием. - А вы кто?
            - Крот.
            - Кто? - удивилась Тамара Анатольевна.
            - Крот, Света меня знает. Ну, я пошел. Приятно было пообщаться с вами; прощайте. - Гость повернул к лестнице и скорым шагом спустился вниз.
 
ГЛАВА 25
            Света обнаружила малиновую прелесть возле шкафа в ведре, в своей комнате. Вся спальня пропиталась малиновым запахом.
            - Больше никуда не поставить, только на пол, - пояснила мама.
            - Значит, его Крот принес, ты говоришь?
            - Он сказал, ты его знаешь.
            - Знаю, мама. И он просит меня позвонить?
            - Да.
            - Во всяком случае, Крот послужил посредником, это меня не устраивает. Даже если Толик действительно того хочет, то я гордая: мне русским языком сказали не звонить, а слова для меня не пустой звук. Пусть объявляется сам.
            - Как ты съездила, девочка моя? - Тамара Анатольевна обняла дочку. - Как тебе Париж?
            - Ой, мамочка, это волшебство! - Света расслабилась в объятиях родительницы. - Мы с Пал Палычем фотографий наделали, а когда напечатаем,  я обязательно тебе их покажу.
            - Где вы жили-то в Париже?
            - Для нас в отеле были заранее забронированы два номера. На второй день состоялась рабочая встреча, на  третий представилась прекрасная возможность погулять по Парижу. Улетели мы рано утром на четвертый день.
            Отдохнув, Света развернула газету, купленную в аэропорту “Шереметьево” по возвращении в Россию, и стала искать подходящее объявление. Искала тщательно, но, наконец, нашла. Телефонный номер был оставлен мобильный, а сам рекламодатель назывался Дмитрием. Света взяла телефон и позвонила.
            Условия и цена ее вполне удовлетворяли. Договорились встретиться у станции м. “Октябрьская”.
            - Как мне вас узнать? - подстраховалась Света.
            - Во-первых, я ношу очки, во-вторых, в руках у меня будет коричневый кожаный портфель, - дал свою ориентировку Дмитрий.
            - Отлично. Тогда я вас сама найду. До вечера...
            К станции метро Дмитрий пришел на полчаса раньше; Света успела заметить, что лицо у парня какое-то глупое. А еще и в очках... Это совсем рассмешило девчонку, и она, стоя в стороне, сначала нахохоталась от души, а потом подошла к парню. Бедный, он еще и росточком не вышел - маленький.
            - Это я, - стараясь не рассмеяться снова, подошла к нему Света, - здравствуйте.
            - Добрый вечер, - ответил Дмитрий. - Я уже начал думать, что вы не придете.
            Света оставила его слова без внимания.
            - Вы как к книгам относитесь?
            -К каким именно?
            - К любым.
            - Вообще положительно.
            - Тогда я дам вам художественное произведение моего собственного сочинения... Да не смотрите на меня так, одна книга еще ничего не значит. Так вот, криминальный роман... - Она вдруг посмотрела на него искоса: - Или вы криминал не уважаете?
            - Мне главное деньги получить, а что набирать – все равно…
            - Деньги вы получите, это я вам гарантирую. А теперь, позвольте, и я скажу свои требования, а заодно объясню, что тут к чему… - Света показала папку-скоросшиватель…
            На прощание она сказала:
            - Вот вам мой телефон. Если по ходу работы возникнут вопросы – звоните. Только номер смотрите не потеряйте…
 
            Вечером семья Вершинских,  собралась в домашнем кругу отметить Светин день рожденья. Тамара Анатольевна говорила тост, а отчим семейства присутствовал за столом с таким видом, будто все происходящее его совершенно не касается. За столом также была и одна родственница с маленькой дочкой.
            Опрокинув за себя любимую две рюмки вина, которые тут же закусила тортом, Света ушла в спальню и  растянулась на кровати. Скоро к ней пришла Аленка. Ребенок чувствовал, что тетя Света сегодня в хорошем настроении, поэтому запустил свои нагленькие ручонки в Светины вещи на полке.  Нет, Свете не жалко было, если ребенок потешит себя чем-нибудь, просто в целях полной сохранности своих вещей, Света не стерпела и зашлась на ребенка грубым криком:
            - Аленка, эй, что тебе там надо?
            Девочка пугливо обернулась и что-то прогундосила по-своему.
            - Ну-ка, брысь оттуда! Думаешь, раз я сегодня добрая, меня можно злить?
            Малышка стала торопливо слезать со стола на стул, потом на пол. При этом в руках она держала красочный Светин пенал, сохранившийся еще со школы, но имеющий и до сих пор большую надобность.
            - Пенал положи на место! – Аленка заупрямилась.  - Слышишь, что тебе говорят? Вечно после твоего шмона потом то ручки, то стерки не хватает.
            Сразу же после этого она из кухни услышала голос Бавыкина, который обращался, видимо, к Тамаре Анатольевне:
            - Это она так с ребенком разговаривает?.. твою мать, она ж на учительницу собралась… - Бавыкин резко перешел на рев: - Как  же она будет учить детей, если она их ненавидит?
            Ну, во-первых, детей она собиралась учить не трехлетних, а возрастом постарше, начиная с пятого класса; во-вторых, сдалось ей это учительствование… Ей важен диплом об образовании, потому что в дальнейшем она собиралась защищать научные диссертации по литературе. Одним словом, в свои 19 лет, едва стукнувших, Света Вершинская уже точно знала, чего хочет от жизни. 
            - Когда у нее сессия? – надрывался Бавыкин.
            - В понедельник, - ответила Тамара Анатольевна. – Через три дня.
            - И на сколько?
            - На три недели.
            - Твою мать, - оценил отчим.
            Света, наслушавшись бавыкинских «похвал и одобрений» по поводу того, что она теперь студентка, почувствовала вдруг, как ее начало распирать от выпитого  и съеденного, что ей нехорошо и вот-вот вырвет. Молнией вскочив с кровати, она ринулась в ванную.
            Дорога к ванной лежала  мимо кухни, где сидела семья. Света была нарядно одета, потому что, прилетев из командировки, она потом встречалась с Дмитрием и переодеться ей было некогда; Бавыкин увидел, как она одета, и спросил у жены:
            - Это куда она на ночь в таком виде?
            - Никуда, - спокойно ответила жена. – У нее сегодня праздник.
            Но Бавыкин влетел в ванную, где Света склонилась над умывальником, ожидая приступа рвоты, и за шиворот выволок ее оттуда, впихнул назад в спальню и прошипел:
            - Быстро переодеться!
            Черта с два! Света опять вернулась в ванную, но на этот раз затем, чтобы принять душ и пойти спать. Под душем она анализировала выходки отчима, его обращение с ней, все его слова в ее адрес, и все больше убеждалась в правильности своего страшного решения…
ГЛАВА 26
            Через две недели ей выдали командировочные – ровно две тысячи долларов. Света получила их в четверг после занятий в институте, а получив, сразу же поехала на радио «Эхо Москвы» к Рязанцеву.  Писатель ее  не ждал. Он вообще уже забыл, что однажды выступил посредником ее встречи с вором в законе по прозвищу Монарх, забыл о сделке авторитета и девчонки и тем более никогда не терял надежды, что девчонка или одумается, или ее остановят деньги. Но нет, она здесь, а Андрей не решился ее прогнать.
            - Мне сегодня командировочные за Париж  дали, - сразу же перешла к делу Света, не успев и присесть. – Я сколько должна? Штуку или семьсот?
            - Во-первых, сядь, - холодно сказал Рязанцев.
            Света села.
            - Ты так и не передумала…
            - Я никогда не передумаю, Андрей Ильич. У меня есть деньги, и потом, я гордая…
            - Лучше купи себе компьютер, - разумно посоветовал Рязанцев.
            - Я обдумывала ваше предложение несколько раз и скажу вам, что мне нечего в нем хранить. Никакие новые идеи меня больше  не посещают, а если какие учебные работы, так то лажа. У вас, кстати говоря, я его тоже не видела…
            - Мой компьютер стоит за той закрытой дверью, где ты не была. В нашей с Ларисой бывшей спальне…
            - Ладно. Сколько я конкретно должна?
            - Семьсот.
            Света открыла сумочку и вытащила кошелек. Рязанцев обалдел:
            - Ты что, с ума сошла - носить в сумочке такие деньги?
            - Я еду прямо с работы, не удивляйтесь и не пугайтесь. - Девушка отсчитала сумму и протянула своему агенту. Заодно покосилась недоверчиво:
            - Что-то я, Андрей Ильич, не пойму, зачем вы мне помогаете, если не одобряете моего решения?
            - Надеялся, что тебя хоть Монарх остановит, если я не могу.
            - Однако зачем вы сторговали с ним цену услуги до семисот долларов? Я ведь и тысячу могу...
            - Если воры просекут, что у тебя есть деньги, они ни под каким предлогом не оставят тебя в покое.
            - А как же монастырь, о котором вы мне так занимательно рассказывали? При чем здесь я? Я же не имею к нему отношения...
            - Воры могут начать тебя шантажировать, и за одну, казалось бы, безобидную услугу ты будешь им долго должна. И во многом как раз потому, что не принадлежишь к их “монастырю”.
            - А вы считаете, 700 баксов - это очень мало? А если меня потянет на новые “подвиги”?
            -  Я  больше не стану тебе помогать. Я хочу только вывести тебя в большие люди; я твой агент, а не пособник, запомни это. И можешь больше даже не обращаться ко мне с подобными просьбами. А сама ты ничего не сможешь. Но на первый раз давай баксы, я передам их Монарху. - Воскресенский взял “грины”.
            - Ну, а Бондаренко тебе не звонил? - спросил он затем.
            - Нет, но, представляете, когда я вернулась домой, то нашла у себя в спальне букет из роз. Мама сказала, от кого посланец приходил...
            - Вот видишь, как хорошо! Просто замечательно! Ему осталось только позвонить, и он обязательно позвонит, - заверил писатель.
            - Андрей Ильич, я задумала купить себе сотовый; не поможете?
            - Почему бы и нет? Как срочно от тебе нужен?
            - Хоть сегодня.         
            - Тогда поехали выбирать.
 
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА  27
            - Меня до странности смущает этот звонок, Крот. Похоже, что звонили мне законники. Но, угрожая, они упоминали девчонку, которую я обидел. А обидел я только одну...
            - Светку, - договорил Крот.
            - Ее. Но откуда у малой коны с “чесняками?”
            - А что они тебе говорят?
            Бондаренко отмахнулся:
            - Понт в том, короче говоря, что, если я не признаю свою вину перед малой, они возьмут меня за яйца. Им известно, чем я занимался в Питере, а это против меня, кент. Выходит, что у меня типа нет и выхода, как только вернуться к ней, но разве я этого не хочу? Ты просил ее матушку передать Светке, чтобы она мне позвонила? Просил. И что? Не фига.
            - Может, не передала мамаша-то?
            - Может, не знаю. Однако Бонни не могла не видеть букет, присланный от меня, так неужели не доперла, что сделать надо? Ведь я ж ее, кажется, не просто так с днем рожденья поздравляю...
            В таком духе проходила беседа Анатолия Бондаренко с его лучшим другом, чье имя нам неизвестно, а лишь бандитское погоняло, когда они выпивали пиво с гамбургерами, сидя в кафетерии.
            - Слушай, а почему ты сам не хочешь ей перезвонить?.. - спросил Крот.
            Ремесло махнул рукой, закурил.
            - Кент, ты же знаешь, я боюсь, как это ни позорно. Не, после того, что я ей наговорил... я не могу.
            - Все-таки как же сильно любовь изменила тебя, Ремесло. Раньше ты и близко не знал, что такое стыд и прочая ему подобная  лажа, а теперь...
            - Да, теперь, и тем более зная, что Бонни ни при чем и совсем она не такая, какой я ее изобразил. Ее оклеветала собственная подруга, а я поверил... Как теперь с такой мордой на себя в зеркало смотреть, особенно в глаза любимой девушке? Ей не поверил, а поверил завистливой клеветнице. Я больше не могу без нее, Крот, веришь?
            - Верю.
            - Вот те крест, как век свободы не видать. Не забуду мать родную, хочу ее видеть, говорить с ней, жмакать ее тело... И в постель с ней хочу, хоть я и  Клайд. Слушай, кент, выручи: прямо сейчас позвони ей ты.
            - Я?
            - Ты, ты... Я буду должен, падлой буду.
            - А что я ей скажу?
            - Что хочешь.
            - Кент, она ж меня знает, а я не писатель, чтобы легко и просто сочинить что-нибудь понтовое. Если я скажу про Рижский вокзал, она меня сразу вспомнит... А если  голос признает?
            Бондаренко, которого переполняли чувства, резко остепенился. И сказал подавленно:
            - Ну, назови себя как есть. Только меня не выдай...
            Звонил Крот из таксофона. Света к домашнему телефону подошла сама.
            -Будьте добры, пожалуйста, пригласите Свету, - любезно попросил голос.
            - Я слушаю. С кем я говорю?
            - Это вы Света, да? - уточнил звонивший.
            - Да, а вы кто?          
            - А ты вспомни, - чужак неожиданно перешел на “ты”, - мы с тобой однажды встречались.
            - Где?
            - Ну... это неважно.
            - Ты хоть имя свое назови, - выдвинула ультиматум Света.
            - Мое имя тебе ничего не даст.
            - Как не даст? Если скажешь, как тебя зовут, я, может, и вспомню, кто ты и где мы могли видеться. А иначе я просто положу трубку.
            - Клади, - раздраженно сказал Крот. - Но сначала напряги память и вспомни про Рижский вокзал.
            - Рижский вокзал? - Света вспыхнула. - Крот? То-то я и слышу, что голос знакомый. Как вчера было... Что ты хочешь? сколько я знаю, у нас с тобой никаких общих дел нет. А дружку своему скажи, что я не хочу его ни видеть, ни слышать, ни знать. - Девчонка сбросила разговор и сразу же позвонила Воскресенскому.
            - Андрей Ильич, вы просили позвонить вам, когда объявится Бондаренко. Только что мне звонили. Но не Толик, а его друг, с которым я знакома. Я не стала с ним разговаривать. Я правильно сделала или...
            - Монарх тебе что сказал? Что Ремесло позвонит сам и поручился за это. Звонил Ремесло? Нет, не он. Значит, жди дальше и не рыпайся, а я Илье передам, каков результат. Если на твоего нажали слабовато, нажмут сильнее. А вообще я тебе скажу, что ты молодец. Пусть он теперь за тобой побегает, теперь он в твоей власти.
            А ведь и правда! Она как-то не подумала, что Бондаренко теперь и в самом деле оказался ей подвластен. Теперь он запросто будет на нее работать, стоит только упомянуть воров... Как глупо: рецидивист со стажем стал марионеткой в руках девчонки, которая просто обезьянничает и является не больше, чем наблатыканной...
            - Андрей Ильич, вы не знаете, чем его прижали?
            - Не знаю: Монарх своих затей не разглагольствует. Но можешь быть уверена, там и без твоих советов нашли, чем заставить Бондаренко “сыграть в очко”...
 
ГЛАВА  28
            Дима напомнил о себе недели через три. Света в то время возвращалась домой и ехала в транспорте. Звонок раздался на сотовый.
            - Слушаю, Дмитрий? - быстро ответила девчонка, прочитав на табло телефона имя звонившего. - Здравствуйте. Как  моя работа?
            - Работа, в принципе, готова...
            - Сколько листов получилось?
            - Двести пятьдесят.
            - Почему так много? - растерялась девчонка. - Ну, да ладно. Мне ж теперь надо глянуть это дело... Просто в тексте, знаете ли, есть моменты, которые писать не надо... собственно, они зачеркнуты, но в других местах, наоборот, надо сделать вставки...
            - Вот я и хотел вам предложить: давайте я распечатаю весь роман и принесу вам. Вы мне заплатите пока за одну только распечатку, потом своим глазом посмотрите, как получилось, что надо - исправите и...
            - Э, нет, на это я не пойду, - кратко возразила смелая девчонка. - Переплачивать столько денег я не буду. Я заплачу за работу сразу всю, но только тогда, когда она будет готова, и никак иначе.
            - В таком случае давайте с вами встретимся и вы отдадите мне деньги за набор и распечатку двухсот пятидесяти страниц, и исправляйте вы уже сами и где хотите.
            - А вы можете и исправить?
            - Могу, но за отдельную плату.
            - И сколько ж это будет стоить?
            - Договоримся. Или вы желаете, чтобы я пригласил вас к себе домой?
            - А вы мне не доверяете?
            - Знаете, после вашего романа я могу иметь  основания для того, чтобы не доверять вам. Я просто полагаю, что без соответствующих знаний, которые приобретаются не из одних только книг и не сами собой, создать такое произведение невозможно. А после того, как ты только что отказалась принять мое условие, я волен не принять твоего, однако я заинтересован получить деньги по крайней мере за набор текста. Так что я подумаю и потом найду тебя сам.
            - Подумай, только не долго, - разрешила Света, но Дмитрий уже оборвал связь.
            Потом он хотел предложить компромисс: показать ей в знак доказательства исполненной работы один распечатанный лист, однако хитрая девчонка согласилась на то, что этот несчастный лист можно набрать за двадцать минут; опять неубедительно. В конце концов Дмитрий, поняв, что девчонку не перестроить, сдался...
            Света приехала в Люблино, где жил Дмитрий, в ближайший же выходной. Дома парень был один. С гостьей он поздоровался сухо, затем проводил ее к компьютеру и предоставил машину ей в личное пользование.
            - Ты же понимаешь, - сказала лисица, - что две с половиной сотни  листов я за один день не прочитаю: мне надо будет приехать еще несколько раз?
            - Понимаю, - хмуро сказал хозяин. - Но посмотрим, как себя поведешь.
            Дмитрий откровенно ворчал, только Свете на него было откровенно наплевать. Она даже попросила:
            - Покажи мне, что тебе было непонятно...
            Еще десять раз она приходила домой к Дмитрию Смагину - редактирование романа составляло по двадцать пять листов в день. В последний раз Света принесла пару дискет и деньги и честно рассчиталась с парнем. На прощание сказала:
            - Вот и все, с эпопеей мы закончили. Но мне скоро надо будет сделать учебную работу. Можно я опять к тебе обращусь?
            - Не надо: я скоро уезжаю в Новосибирск к другу детства, - отказался парень, радуясь сейчас, что отделался от этой девахи.
            - А все-таки я позвоню, мне понравилось с тобой работать. Пока же до свиданья.
            Оказавшись на площадке, она первым делом набрала номер Рязанцева и обрадовала его:
            - Андрей Ильич, я только что от обработчика забрала роман. Получилось двести пятьдесят листов, они все у меня на дискетах и в папке под мышкой. Вам когда угодно их видеть? Ах, даже так? Ну, отлично, я буду; до скорого!
            Писатель предложил Свете отметить окончание ее работы в ресторане - той самой “Адриатике”, где они однажды встречались с вором в законе Монархом.
           
ГЛАВА 29
            И столик Воскресенский тоже заказал тот самый, где Света четыре месяца назад послушно ждала Тишутина.
            Свету Андрей встретил у входа, взял за обе руки.
            - Добро пожаловать, коллега! Прошу к столу.
            За столом Андрей некоторое время пространно смотрел на Свету с головы до ног, особенно остановился на лице.
            - Прекрасно выглядишь, - сказал он. - Ты счастлива.
            - Не совсем... - пыталась возражать она.
            - Нет, ты счастлива, я же вижу. Ну, не скромничай: это хорошо. Мы почти победили.
            - Я вас не понимаю...
            - Потом поймешь, когда “тот фраер, о ком ты плачешь, приласкает через год разлуки, поцелует - это непременно, поднимет на руки и любовью назовет тебя закономерно”. Михаил Круг, “Браво!”
            - Может, к делу?
            - Валяй.
            Света передала Андрею папку - скоросшиватель. Рязанцев участливо отвернул обложку, просмотрел несколько листов и остался вполне доволен.
            - Вот видишь, совсем другое дело. И красиво, и со вкусом, и глаза слепить никому не придется. Но главное это: Соня Василевская.  Криминальный  роман “Точку поставит пуля”.
            (Так было написано на обложке произведения).
            - Теперь я это использую по назначению, - Воскресенский убрал папку с творением девичьего ума и сердца  в  дипломат и открыл шампанское. - Выпьем за успех предприятия?
            Осушив бокал, Света рассказала Андрею об анониме, который вот уже некоторое продолжительное время преследует всю их семью. Кто-то звонит каждый день в определенное время - с восьми до девяти часов вечера, но молчит. Иногда слышно его дыхание. Кажется, будто он хочет что-то сказать, но трусит. И молчит он всегда, кто бы ни подошел к телефону.
            - Я иногда думаю, - предложила Света, - что это звонит кто-то “свой”, который знаком даже с моей мамой и не хочет, чтобы мама его признала.
            - И ты подозреваешь своего милого? - догадался Андрей.
            Девушка ответила взглядом.
            - Это он тебе звонит, я сто пудов даю, - немедленно выдал свою версию Воскресенский.
            - Тогда почему он молчит?
            - Возможно, проверяет.
            - Что?
            - Светик, потерпи, не торопи события. Монарх тебе сказал, что он тебе позвонит, и подписался за это; Илья не ручался только за время. И что? Есть результат?
            - Пока не вижу. Я временами думаю, что, может, мало заплатила вашему брату? Вы, кстати, передали ему деньги-то?
            Рязанцев громко хлопнул ладонью по столу.
            - Так, давай договоримся: чтобы я такого больше от тебя не слышал. И вообще, забудь, что ты однажды встречалась с вором в законе.
            Света смутилась:
            - Почему?
            - Потому, что кончается на “у”. Для твоей же  собственной безопасности. Меньше знаешь, лучше спишь, понятно?
            ... Домой он ее доставил на своей завидной иномарке и, заехав на тротуар, высадил у самого подъезда.
            - Большое спасибо вам за вечер, - прощалась Света.
            - Тебе понравилось?
            - Очень.
             - Тогда пока живи спокойно: вопросы творчества я беру на себя, а ты, когда объявится твой друг, позвони мне, пожалуйста...
            Бондаренко объявился на следующий день. Опять раздался прежний анонимный звонок, прежнее дыхание и... молчание. Света спросила два раза, но ей не ответили, и она положила трубку. Но телефон зазвонил вновь.
             - Света... - наперед ее сказал Ремесло, выдавливая из себя это имя с большим, видимо, трудом. - Светик, это ты?
            - Ни фига себе, - раздельно, будто удивившись, произнесла она. - Ремесло, откуда ты? Что тебе надо?
            - Нам надо поговорить.
            - О чем? Ты, например, мне все сказал, да и мне  с тобой не о чем  трепаться...
            - Зато мне есть что сказать тебе. Я хочу объясниться, ты будешь меня слушать?
            - Ладно, говори, - смилостивилась она.
            - Светочка, извини меня, пожалуйста, но то, что я тебе наговорил в тот вечер, мне внушили. Меня убедили, будто ты такая, и я поверил... Одним словом, Светка, нам надо увидеться, ибо то, что я  собираюсь тебе сказать, разговор не телефонный.
            - Вот даже как? И кто ж тебя в этом убедил? Те гадости, которые я от тебя услышала, тоже были не телефонным разговором, однако же... А теперь кто тебе сказал, будто я хочу тебя видеть? Кто бы это ни был, он тебя обманул, потому что твое желание не взаимно. Поэтому все, что ты хочешь сказать, говори сейчас, я слушаю.
            -Уговорила. Тогда слушай: нас поссорила твоя белорусская подруга - ей известен мой номер...
            - Зоя?
            - Да, она. Она призналась потом, что сделала это из зависти.
            - Ничего не понимаю, - Света унесла телефон в свою спальню. - “Призналась потом”, “сделала из зависти”... Когда “потом” и какая зависть?
            - Света, она знает мой телефон...
            - Ну?
            - Она позвонила мне в то самое утро, когда и ты, то есть на следующий день после твоих у меня гостей.
            - Да, я помню тот день. Ты еще сказал, что спешишь и уже пора бежать, но, если ты сейчас не врешь, получается, что поговорить с Зоей у тебя время нашлось.
            - Ты права. Я и Зое сказал, что ухожу, но она остановила меня, сказав, что ей нужно меня предупредить, предупредить насчет тебя. А потом и  наговорила тех самых гадостей. Так что благодари свою хорошую подругу.
            - Я не верю, - в самом деле не верила Света. - Этого не может быть.
            - Это так, можешь сама уточнить у Зои.
            - Ни за что! А зависть?
            - Знаешь, Зоя потом же захотела нас помирить. Она позвонила мне в день твоего рожденья, сказала, в частности, что у тебя за день был тогда, и предложила мне поздравить тебя. А потом призналась, что оклеветала тебя, и сделала это из простой женской зависти. Бонни, подумай: я не знал, кода у тебя день рожденья, - Бондаренко перешел к умалению.
            - Я помню, что об этом ты у меня никогда не спрашивал и я тебе не говорила, поэтому, конечно, была удивлена получить от тебя букет. Кстати, сейчас, пользуясь случаем, я говорю тебе спасибо.
            - Да ладно, я подарил его от души, - заскромничал вдруг Толик.
            - Однако ты поверил не мне, а Зое, которую практически не знаешь... Это оскорбляет мое достоинство, Толя, так что простым извинением ты не отделаешься.
            - Прости, - сказал он твердо, полагая, что это слово звучит сильнее извинения.
            - Просить прощения тоже не достаточно, - не менее твердо сказала она. - Чтоб я тебя простила, ты должен кое-что для меня сделать. Возможно, это будет много стоить, но мне деньги доступны.
            - Короче, что я должен сделать?
            - А ты честно готов ради меня на все?
            - Век свободы не видать.
            - Хорошо. В таком случае, ты должен убить моего старика.
            Услышав это, Бондаренко выдержал  недолгую паузу, а потом произнес обалдевшим голосом:
            - Что ты сказала?
            - А что тебя смущает? Ты же сам сказал...
            - Да с... я хотел на слова! - резко крикнул Анатолий - Ты че, совсем дура, или как?
            -А что ты так взъелся, родной? - невозмутимо наехала на него Света.
            - Бл...ь, я и не думал, что ты способна на такое! Даже помыслить...
            - Итак, ты отказываешься?
            - Ясен перец! Я твоего отчима даже не знаю, так  какого хрена... чего ради...
             - Ради меня.
            - Ты не в себе. А если ты думаешь, что мне больше заняться нечем или что бандитская жизнь для меня - это все, мое единственное средство существования, то нам с тобой вообще не по пути. Короче говоря, на “мокруху” я даже ради тебя не пойду.
            - Ты не Клайд...
            - Ну, и хрен с ним.
            - Что ж, это твое право. Но тогда пойду я. К ворам. Они и так на тебя кое-что имеют, ты  у них  чуть ли не поперек дороги стоишь.
            - Значит, ты в натуре знаешь воров… - понял Бондаренко.
            - А это уже мое дело. Но признаюсь тебе, что у меня в воровском мире есть один большой покровитель. Из авторитетов; натурально. Будешь возражать, что мне заиметь его нереально?  Ты обо мне просто много не знаешь, Ремесло.
            - Ладно, я подумаю над твоей просьбой, - Бондаренко вдруг сдался.
            - Подумай, только недолго. Даю тебе три дня.
            - Позволь мне самому определять для себя сроки, а то мне и судебных в этой жизни по самую шею хватило...
            - Ладно, определи сам. Но помни: твой отказ -  и я иду к ворам.
            Теперь она и сама видела, что манипулирует Ремеслом. Сейчас он был в ее власти, она распоряжалась им, как хотела. А когда он позвонил и назвал ее по имени, она почувствовала, что Толик напуган. Воры сделали свое дело! Поэтому и теперь Света не сомневалась, что Бондаренко пойдет на ее условия, в противном случае она будет и дальше им играть.
            Однако ответ Анатолия был следующим:
            - Знаешь что, - сказал он сурово, - иди ты куда хочешь и к кому хочешь, только у меня уже одна “ходка” есть и второй не надо, тем более за “мокруху”. Твой заказ стоит мне свободы и может стоить жизни, то есть обернется для меня третьей судимостью и одновременно “вышаком”. А воры, к твоему сведению, беспредела не уважают, и если однажды им станет вдруг известно, какие игры ты затеваешь и какую вообще политику ведешь, тебе больше никогда не придется обращаться к ним за помощью. Одним словом, Светочка, я отказываюсь от твоей работы. Я завязал. И пугать меня не надо, я и так пуган и жизнью бит.
            - Ладно, я поняла, чего ты боишься. Но если я скажу, что ни тебя, ни меня не посадят, а мы попросту убежим за границу, и убежим раньше, чем кому-нибудь станет известно о случившемся, - в этом случае ты готов поменять свое решение?
            - Если так, то я, в принципе, согласен, но как ты можешь поручиться за благополучный исход?
            - Все продумано, чувак. Теперь нам остается только обсудить все детали.
            - Мы увидимся?
            - С этим подожди, дорогой. Теперь должно пройти время, чтобы я смогла тебя увидеть; время, возможно, немалое.
            - Почему?
            - Мне неприятно будет на тебя смотреть, Толя. Видеть тебя и вспоминать, каких ты мне гадостей наговорил... Нет, это тяжело. У меня такое чувство, будто я перед тобой в чем-то виновата... В общем, я, когда оправлюсь, сама тебе позвоню.
 
ГЛАВА 30
            Прошло два месяца, уже и Новый год наступил. Света написала контрольную работу, которую необходимо было сдать в университет к ближайшей сессии, а затем снова позвонила Дмитрию Смагину. Тот поначалу отказывался от всяких свиданий, но Свете удалось его уговорить, и они опять состыковались. Увидев работу, Дмитрий не уходя с места пробежал глазами все листы ученической тетрадки и, убедившись, что никакого криминала в тексте нет, согласился выручить девушку еще раз. На этом и разошлись.
            Затем пришла очередь Бондаренко. Сначала Света долго разбиралась в своих чувствах, пытаясь определить, готова ли она увидеться с любимым, чтобы ей не было тяжело, потом Толик сам звонил ей не раз и очень настаивал на встрече... Его звонкам Света была очень рада и, в конце концов, решила встретиться с кавалером, посмотреть после стольких месяцев разлуки на него самого и в его наглые зенки.
            Их встреча произошла у гостиницы “Националь”, в самом сердце столицы. Явились они в одно и то же время, но не упали друг другу в объятия, как оба столько раз представляли себе в мечтах, и держались друг от друга на расстоянии. Бондаренко, как обычно, был с пустыми руками.
            - Извини, - сказал он, разводя ими, - хотел купить тебе букет, да потом подумал, что ты от меня цветы уже получала. На день рожденья, так же?
            Каким Ремесло был, таким он и остался. Но ей он дорог и такой.
            - Поцелуй меня, - подошла к нему ближе Света, - я очень соскучилась по твоим губам.
            - А как я по тебе скучал, ты себе не представляешь! Бонни, как я тосковал!
            Они, наконец, бросились друг другу в объятия и крепко-крепко впились друг  другу в губы. Поцелуй  был жарким и долгим, на шее Светы появились засосы, она задыхалась.
            - Я люблю тебя, Толя! - вырвалось у нее вдруг. - О, мой Клайд!
            - Я не могу без тебя жить, моя Бонни!
            Но они не знали, куда пойти, где можно уединиться и побыть вдвоем.
            - Пойдем просто на лавку присядем, - предложила Света. - Вон туда. Мне с милым рай...
            Он сел и закурил, Света прильнула к его плечу.
            - Толя, ты помнишь, что я тебе предложила?
            - Это тогда по телефону?
            - Да.
            - Помню, конечно.
            - Знаешь, во всем нашем плане нет золотой середины.
            - Это как?
            - А так. Нам надо как-то добыть фальшивые паспорта. И эту заботу я возлагаю на тебя, а то у меня нет знакомых, которые могли бы заняться таким предприятием. - Хитрая девчонка вцепилась в своего бандитского дружка как присоска.
            - Ну, это совсем не вопрос. Я знаю человека, который запросто слепит их мне, причем задаром. Только тебя, дорогая моя, можно назвать как угодно или Бонни Паркер?
            - У меня есть для  себя одно имечко, но я его скажу тебе позже, иначе ты вряд ли запомнишь.
            - А ты решила, куда мы полетим?
            - А ты куда хочешь?
            - Да-а, абы-куда не полетишь... - поддерживал  Бондаренко, но ответа так и не дал.
            - А где сейчас хорошо скрыться от правосудия? Вот твои кенты где прячутся?
            - Светочка, дорогая, у меня нет таких кентов, которые прячутся, - удрученно признался Ремесло. - Понимаешь, мои друзья... - он запнулся, - как бы это тебе сказать?
            - Да скажи как-нибудь, я пойму...
            - Ну... мои кенты не того покроя, а во-вторых, действуют осторожно.
            - Понятно. Слушай, может, в Чехию махнем? Хотя почему, собственно, нас должны накрыть?
            - Давай в Чехию, без базара! - согласился Бондаренко. - Только чтоб бабла хватило!
            Света показала другу сотовый, похвалилась:
            - Паси, что у меня есть! Игрушка, понимаешь! А ты говоришь, башлей не хватит!
            - Ух ты! - Бондаренко выхватил телефон с таким азартом, будто никогда его не видел. - Сотовый?
            - Голимо!
            - Когда купила?
            - Давно. С командировочных  за Францию.
            - Точно, Светик, ты же была во Франции!
            - Была. И что?
            - И как там? Здорово? - Толик вернул аппарат.
            - Я тебе потом расскажу, ладно? У меня и фотки есть...
            - С кем ты туда ездила?
            - Со своим хозяином.
            После этого Ремесло подозрительно покосился на Свету, словно ожидая чего-то. Она поняла его немой намек, подняла голову.
            - Не забуду мать родную, Толя: у меня с ним ничего не было. И не могло быть: мой хозяин человек серьезный.
            - Все они серьезные, - слабо поверил Бондаренко. - Но  раз уж мы завели такую тему... - он поежился на скамейке, - Света, ответь мне честно: ты все еще девушка?
            - А это имеет какое-то значение? - вопросом на вопрос ответила она.
            - Не имеет, в принципе. Я буду любить тебя в любом виде. Ты моя навсегда. Теперь я тебя никогда не оставлю. Но ты не ответила на мой вопрос.
            Она вдруг заплакала.
            - Ты чего?
            - Толя, меня хотели изнасиловать.
            Бондаренко вспыхнул:
            - Какой урод? Какой  чмырь хотел это сделать?
            - Его Дмитрием зовут, - рыдала девчонка. - Я познакомилась с ним по объявлению в газете, когда мне надо было сделать контрольную работу на компьютере. Он все набрал, а расчет потребовал натурой. Я начала отговариваться, сказала, что у меня и деньги готовы, но он стал приставать ко мне. Мне удалось его укусить, иначе б я не вырвалась.
            - Где это было?
             - У него дома. Он пригласил меня к себе под тем предлогом, что мне необходимо было глянуть на работу. Я-то думала, у нас с ним все по-честному.
            - Гад пархатый! - процедил Бондаренко и всем своим телом обнял Свету покрепче, снял шапку, поцеловал в голову, в волосы.
            - Не бойся, теперь я с тобой, ты не одна. Это во многом моя вина, что так случилось. Что ты хочешь, чтоб я сделал с этим  чувырлом?
            Света осторожно улыбнулась: после номера с вором в законе она вошла во вкус, а успешный сговор против отчима окрылил ее, и теперь она почувствовала свою силу и мощь. Ее потянуло на новые подвиги, и она стала искать способ осуществить их, а также того, кто поможет ей это сделать. Ну, а Бондаренко с недавних  пор готов ради нее на все... Света была собой довольна.
            - Что хочешь, - ответила она, - только не убивай.
            - Хорошо. Сейчас пойдем, поедим мороженого, и ты мне расскажешь, как тебе желательно, чтобы проходил разбор.
            Сегодня, по случаю примирения с любимой, деньги у Анатолия были. В ближайшем же кафетерии он купил себе стакан водки и бутерброд на закуску, а ей принес развесное мороженое с какао. Облизывая пластмассовую ложку, Света сообщила:
            - Толян, я передумала бежать в Чехию.
            - В смысле? - не понял он. - Вообще бежать?
            - Нет, я просто догадалась, что лучше бежать в Болгарию.
            - Почему?
            - Вспомнила, что в Чехии наших жуликов иногда ловят и арестовывают, потом выдают России, но чтобы их ловили в Болгарии - никогда не слышала.
            - Может, там просто никто не прятался?
            - Может быть. Но я не знаю, чтобы между болгарами и Россией существовал договор об экстрадиции.
            - А это че такое?
            - Это договор, который позволяет одной стране выдавать преступников тому государству, на чьей территории они совершили преступления; одним словом, договор о международной выдаче преступников.
            - Базара нет, можем и в Болгарию, - не обратив внимания на политическую осведомленность Светы, живо согласился Бондаренко. - Мне все равно, где следы заметать: с тобой и за тобой я теперь хоть к самому черту на рога пойду.
            - Спасибо. А что касается Димки, то мое имя никак не должно засветиться. И он не должен слышать, что бандиты подосланы, тем более какой-то Светкой.
            - За это ты можешь не беспокоиться: мои кенты - профи, никогда не следят. Могла бы даже и не просить. Где он живет?
            - Я тебе сегодня позвоню и все скажу...
            Она позвонила Толику поздно вечером, когда у нее уже все легли спать, а Валентина Георгиевна так и вовсе спала давно; позвонила с сотового и сначала сказала адрес Дмитрия, а затем назвала и свое имя, под которым решила скрыться за границу. Это был ее псевдоним: Василевская Софья Владимировна.
 
ГЛАВА 31
            Прежде чем наказать Дмитрия Смагина за мнимое покушение на девичью честь, за ним некоторое время тайком следили трое неприятных типов, подосланных Ремеслом по названному Светкой-проходимкой адресу. И за это время бандиты узнали, что Смагин является аспирантом лингвистического вуза, а живет вдвоем с матерью. По задуманному сначала плану в шайке должен был участвовать Крот, но накануне предприятия его срочно вызвали по важному делу в Чехов. И его заменил Шалый - бритоголовый качок, славившийся в бандитском окружении своей жестокостью и беспощадностью. Он занял позицию главаря.
            В тот день, когда бандиты условились атаковать Смагина, они караулили его на площадке на лестничном пролете. Когда Дима вышел из лифта и стал открывать дверь своей квартиры, его окликнул спустившийся с лестницы бандит с погонялом Воробей:
            - Молодой человек, я извиняюсь, нельзя ли от вас позвонить? Сделать только один небольшой звонок, это ненадолго.
            - Пожалуйста, - Смагин протянул незнакомцу сотовый.
            Бандит, не предупрежденный заранее о наличии у жертвы карманного аппарата, сразу растерялся, но телефон взял и для вида набрал свой собственный номер; набирая цифры, он незаметно отключил свою “трубку” в кармане. А Дмитрию сказал:
             - Спасибо большое, но абонент почему-то не доступен. Извините еще раз.
            Аспирант принял телефон назад и вставил ключ в замок, приоткрыл дверь в квартиру. Воробей понял, что это тот самый момент, когда теряться нельзя, надо действовать.
             - Извините еще раз, но вы стаканчик воды не вынесете?
            - Да, конечно; подождите здесь.
            Едва Смагин вошел в квартиру, Воробей свистнул и, в противовес своему прозвищу, коршуном налетел на парня сзади, в прихожей повалил его на пол. Друзья, только и ожидавшие свиста Воробья, тут же посыпались с лестницы, ворвались в квартиру и крепко закрыли за собой дверь.
            Хозяина оттащили в зал, заклеили рот скотчем, связали по рукам и ногам. Дмитрий недоуменно мычал. Тогда Шалый стал ему ногой на самую промежность, надавил... Парень замычал еще сильнее и, силясь вырваться, пробовал отползти, выскользнуть из-под ботинка Шалого.
            - Куда? - завыл Шалый. - Не дергайся, ублюдок!
            А третий бандит по прозвищу Музыкант прошипел аспиранту в самое лицо:
            - Ты зачем, гнида, на девичью честь покушался?
            Дмитрий бешено замотал головой, выражая таким образом немой протест; глаза у него вдруг сделались большие, круглые и испуганные.
            - Эй, Воробей, - дал указание Шалый, - отлепи ему пасть, а то ни хрена не понять, че он хочет. И ваще, сейчас мы этого пидора будем пытать.
            Воробей отклеил ленту.
            - Кто вы такие? Что вам нужно? - немедленно заныл Смагин. - Я никого не трогал.
            - А кто тебе, - Музыкант пнул его ногой в бок, - разрешал приставать к девчонке, если она не твоя?
            - К какой девчонке? Про кого вы говорите, я не знаю...
            - Музыкант, - прохрипел Шалый, дымя сигаретой, - надо заставить его вспомнить.
            Аспиранта обуял неописуемый страх, он закричал:
            - Лучше убейте меня сразу, только не мучьте!
            Шалый ударил его в голову:
            - А ну, заткнись, сука! - И опять нажал парню на промежность. - Наизнанку тебя вывернуть, что ли?
             Я никого не трогал, - продолжал кричать Дмитрий, - у меня в квартире не было ни одной женщины, кроме мамы!
            - Эк ведь гонит! - заржал Воробей с Музыкантом в один голос. А Шалый ревел свое:
            - А ты знаешь, кто та девчонка, которой ты домогался, урод? Ты знаешь, г... но, кому она принадлежит?
            - Я не знаю никакой девчонки!
            Шалый опять залепил ему рот.
            - Ну, все, достал. А этот порожняк меня  ваще утомил. Воробей, кончай ты его скорей, а то через час уже его матушка прихиляет.
            Помощник главаря отступил на пять шагов назад и вскинул пистолет, сказал решительно:
            - Ты прав, бригадир: пора кончать.
            Смагин, увидев пистолет, задвигался по полу, как уж; Воробей прицелился ему в промежность и выстрелил.
            Дмитрий бешено задергался во все стороны, пытался высвободить руки, но не смог. Он изо всей силы мычал, но его никто не слышал. Между ног боль была такая, будто там огнем жгли. Кровь разлетелась по всему залу и сгустками повисла на стенах и на мебели. Парень поднимал ноги кверху, катался по полу, молотил по нему руками, извивался лежа, но преодолеть боль все эти движения не помогали. Через пятнадцать минут адских мук он впал в шок.
            И уже больше не пришел в себя: за время шока у него случилась обильная кровопотеря, приведшая к смерти. Вернувшаяся через час мать нашла только труп сына...
 
ГЛАВА 32
            В начале весны Захаренков отпустил Свету в отпуск на две недели. Отпускных в их фирме не платили. По этому поводу Света не расстраивалась: в любом случае новые деньги ей ожидались через месяц, а некоторая сумма из прошлых сбережений хранилась на ее личном счету в банке. Но за эти недели у нее произошла жестокая стычка с отчимом.
            Все началось с болезни маленькой Аленки. Естественно, что в садик ее не повели. Один день с ней сидела сама мать, но ночью она попала с резким отравлением в больницу, и встал вопрос, куда определить ребенка, кому доверить. Сошлись на том, что с ребенком побудет дедушка Леня - у него в ближайшую неделю была вторая смена. Бавыкин не возражал.
            Сидит он первый день, сидит второй. На третий позвонила она, его запасная жена. Света усекла, кто звонит, по теме разговора: отчим бросил в трубку “зайчиков” и “солнышек”, которых его семья уж точно не слышала. Она звонила и раньше, но тогда Бавыкин, любезно побеседовав с ней, по скорому отваливал до самого позднего вечера; сегодня же оказался связан по рукам и ногам и поэтому, конечно же, уйти никуда не мог. Как нарочно, в тот же самый день Света говорила с Рязанцевым, и писатель сообщил ей, что завтра к обеду ждет ее в издательстве  “Эксмо”.
            На четвертый день сидеть с Аленкой дед Леня уже не хотел, да и технически не мог: она не давала покоя. Он решил оставить Аленку Свете. Но Света  возразила:
            - Заведи ее к Поперечновым.
            - Зачем?
            - Она побудет с ней, пока мамка не придет.
            - Они тебе сказали?
            - Да. Они всегда с ней сидят, если приходится.
            - А ты что?
            - Мне скоро уходить.
            - Куда это ты уходишь? Какого черта тебе надо? То сидишь дома целыми днями, корова такая, и на улицу носа не высовываешь, а то вдруг лыжи востришь? - Бавыкин ошалел: - Ты шо, совсем уже? Тебе трудно с ребенком посидеть лишний раз? Ты вообще могла б сидеть с ней целый день!
            Света промолчала, потому, что ни в какие ее отговорки и оправдания отчим все равно бы не поверил. Он вообще в этой семье верил только одному себе. Молчание же падчерицы бесило его еще больше: он приблизился к Свете и сильно сдавил сзади шею одной рукой. А на ухо прошипел:
            - Будешь сидеть с ребенком до тех пор, пока ее не заберут, иначе я тебя удавлю, понятно?
             Только этими словами правильный отчим семейства вынес приговор не падчерице, а самому себе. Дело том, что еще вчера Света взялась переписывать кассету, привезенную недавно от родственников, и сейчас вторая колонка магнитофона записывала, но с первым же ревом отчима Света шустро остановила песню, и на чистую ленту записался рев Бавыкина.  И слышно было прекрасно, все слова получились разборчивы. Все угрозы Леонида Васильевича   обернулись   компроматом против него же самого.
            Теперь Света собиралась предъявить эту запись кому положено, а вернее, кому считала нужным. А про себя сказала: “Это ему выхода нет. Та короста звонит, а он уйти не может: связан по рукам и ногам, с Аленкой надо сидеть. И злость выместить не на ком: мамки с Олькой нет, на Аленку не поругаешься... Остаюсь я. Но ничего: скоро ты успокоишься  раз и навсегда и я в этом помогу”.
            Бавыкин  все-таки сперся, оставив малышку со Светой. Света же, собравшись, отвела ее к Поперечновым и уехала в издательство.
 
ГЛАВА 33
            После счастливого примирения с любимым Свете больше не надо было заранее предупреждать Толика о своем предстоящем визите к нему в гости или дожидаться от него приглашения: квартира, из-за которой и произошла злосчастная ссора, теперь для Светы была открыта и доступна. Света могла свободно приезжать к Анатолию когда хотела, не стесняясь Валентины Георгиевны. Представляя Свету в первый раз, знакомя их, Ремесло назвал Свету своей девушкой. Валентина Георгиевна этим вполне удовлетворилась.
            - Ксивы готовы, - сообщил Толик своей девушке, когда они вдоволь нацеловались  и натискались при встрече у него дома; это была деловая встреча.
            - Где они?
            - У меня.
            - Покажи.
            Ремесло достал из секции два паспорта. Света глянула тот, что лежал сверху. Это был паспорт на его вымышленное имя – Симаков Алексей Романович. Светин «документ» лежал снизу, а имя в нем было вымышленным лишь отчасти, потому что представляло собой Светин писательский псевдоним; словом, паспорта на имя Симакова и Василевской.
            - Визу я пока не открыл: я не знаю, с какого дня ее открывать и как надолго.
            - Толя, я сейчас захотела  изменить Василевскую на Симакову. А что? Муж и жена Симаковы, чем не вариант? «Да и отдельные люди знают меня под Василевской», - уже про себя подумала она.
            -  Не вопрос, будем Симаковы. Но когда визу открывать?
            - Это мы с тобой сегодня решим. – Она плавно расстегнула рубашку на груди Бондаренко и нежно прошлась по гладкой коже. – Клайд, я тебе должна за работу…
            - Света… Бонни, мы потом… - возразил он, теряясь.
            - Не  «потом», а сейчас, - прошептала она и в три секунды оголила себя до пояса. – Я плачý. Дальше твоя очередь раздеть меня. Я хочу этого.
            Бондаренко замялся и медлил исполнять ее просьбу.
            - Света, я не хочу, чтоб ты платила мне натурой, - голос Анатолия был строг. – Немедленно оденься! Получается, что ты торгуешь собой, а это бл-во. И я не хочу, чтобы моя девушка была бл…
            - Тогда я добровольно отдаюсь тебе, потому что сама хочу этого. Помнишь сказку про царевну-лягушку, когда Василиса сказала: «Если б ты, Иван-царевич, еще три дня подождал, я бы вечно твоею была, а теперь ищи меня за тридевять земель…»? Эх, Толик Бондаренко, Клайд Бэрроу, если б ты тогда не послушался моей подруги, а подождал бы еще немножко, то добился бы своего обязательно, а так ты оттянул свое же собственное удовольствие.
            - Я хочу быть Клайдом, - бормотал Бондаренко.
            - Да, Бонни нужна была Клайду как человек. Но и он хотел ее, это нормально. Толя, я давно созрела. И я поняла одну вещь: половую жизнь надо начинать только тогда, когда человек к ней готов. Физио- и психологически.  Я полностью готова.  Намерен ты овладеть мною? – спросила она с прежней неподдельной строгостью и решимостью.
Он дотронулся до ее плеча, и его рука торопливо поползла все ниже и ниже по девичьему невинному телу. Света замерла от приятной дрожи, прокатившейся по телу, прикрыла глаза.
            Толик бережно опустил ее на диван, покрыл ласками. И загорался все сильнее от соблазнительного тела…
            Потом они просто лежали рядышком друг с дружкой; Анатолий, склонившись над ней, целовал ей лицо и шею, волосы и благодарил за то, что она на роль первого мужчины выбрала именно его – этим он очень гордился. Света тоже сказала ему спасибо за подаренное удовольствие, а потом неожиданно заплакала. Бондаренко услышал ее слезы и испугался.
            - Что случилось, Светик? – встрепенулся он. – Я тебя обидел? Я сделал тебе больно?
            - Не в тебе дело, любимый. Просто я сейчас по-настоящему счастлива, это так приятно.
            - Ты будешь еще больше счастлива, когда узнаешь не на одном только деле,  что я тоже люблю тебя, мой нежный малыш.
            Боже, какие слова! Какая лирика, какое искусство! Неужели бандит, проведший треть своей жизни за колючим забором, может так любить? А она верила, что он ее любит.
            Она повернулась к нему, обвила шею в кольцо, размазала по щекам слезы.
            - Мое счастье не может быть полным, Толя.
            - Почему?
            - Возьми в моем пиджаке, в кармане, кассету; возьми и поставь послушать.
            Бондаренко быстро надел штаны и справил то, о чем его просили. На кассетной пленке был записан компромат на Бавыкина. Услышав же монолог Леонида Васильевича, полный оскорблений и угроз, озверел:
            - Он посмел тебе такое ботать?
            - Да, - стыдясь, призналась Света. – И, знаешь, я его боюсь… Вот он-то и мешает мне для полного счастья.
            - Он ответит за свой базар, солнце мое! Ответит за каждое свое слово! Он тебя и пальцем не тронет, потому что я его самого, гада, удавлю!
            - Только, Клайд, я прошу тебя… Он хоть и гад, а все же мой… этот… сам знаешь, и мне его немножко жалко. Я не хочу, чтоб он мучился, пусть он сдохнет сразу.
            Бондаренко сел к ней на диван и участливо предложил подумать, каким лучше образом убить «заказанного» Леонида Васильевича.
            - Я уже думала. Что, если попробовать камнем?
            - Камнем?
            - Да. Замахнешься и с силой, с расстояния запустить прямо в голову. Будет всего один раз, но наглухо.
            - А почему вдруг камнем? – Бондаренко, честно говоря, удивился такому способу исполнения убийства.
            - Я сначала вообще хотела выставить мокруху как бытовуху, но ножик для бытовухи – это слишком банально.
            - Можно, в принципе, и камнем, но камень на бытовуху не тянет…
            - А и хрен с ним. Пусть дело выглядит как угодно, лишь бы сразу.
            -Ну, хозяин – барин, камнем – так камнем. Подходящий камушек я найду. Только в таком случае мне нужна предварительная подготовка. Потренироваться надо, примериться прямо на твоем отчиме – измерить расстояние, рассчитать предполагаемый бросок.
            - Не базар! – согласно отмела Света. – Я тебе потом скажу, когда это будет удобно, только смотри, чтоб он тебя не засек, когда ты примеряться будешь.
 
ГЛАВА 34
            - Здравствуйте, а Света дома? – Бондаренко стоял в дверях и любезно улыбался Бавыкину. Леонид Васильевич сейчас только впервые  в жизни видел кавалера младшей падчерицы.  Он уж и не надеялся, что младшая падчерица однажды кого-то себе найдет, но вот увидел в дверях высокого светловолосого парня, улыбавшегося какой-то страшной улыбкой и интересовавшегося Светой. Однако ответил отчим вопросом на вопрос:
            - Интересно, где это она тебя подцепила?
            - Я сам ее подцепил. Так она дома или нет?        
            Света была, конечно, дома и прекрасно слышала весь их разговор. Поэтому вышла к любимому навстречу.
            - Привет, Толечка, - и на глазах у обалдевшего отчима поцеловала бандита в губы. - Проходи.
            Она провела друга в спальню и закрыла дверь.
            - Слушай, - тихо сказал Анатолий подруге, - а он у тебя и правда какой-то… хрен знает, какой; я даже слова подходящего не подберу. По-моему, он сильно удивился, когда услышал, что я  тебя спрашиваю.
            - А я тебе что говорила? Он меня ненавидит.  Раньше я  думала, что его бесит моя холостяцкая жизнь, а теперь знаю: он ненавидит меня потому, что я ему просто не нравлюсь.
            - Так тебе надо, как я понял, просто замуж выйти? – засмеялся Толик. – Не вопрос! Как его зовут?
            - Леонид Васильевич.
            Бондаренко сию же секунду вышел из спальни и нашел Вершинского у телевизора. Владимир Николаевич сидел, отвернувшись к экрану.
            Такое положение головы Бавыкина было очень удобным, чтобы отрепетировать на этой самой голове предстоящее убийство. Увидев, что Леонид Васильевич отвлечен и в его сторону совсем не смотрит, Бондаренко представил себе, что держит  в руке нужный камень, и размахнулся со своего места, будто бросил грозное оружие в голову жертвы. Расстояние было подходящим, просто в самый раз. Движение руки  потенциального убийцы тоже было верным  - потенциальный убийца понял, что с заданием он справится. Только здесь для него стал очевидным и тот факт, что камень, если он тяжелый, на должную высоту и с нужной силой не полетит, а камушек попроще может оказаться неэффективным. На этом Ремесло и остановился, полагая, что Свете, раз такое дело, теперь придется подыскать другой способ для убийства родителя. А если честно, то убивать Бавыкина ему особо-то и не хотелось.
            - Леонид Васильевич, - в упор обратился он к потенциальному тестю, - как вы смотрите на то, если я женюсь на вашей Свете?
            Отчим семейства глянул на жениха хмуро, а ответ его был резким:
            - Она тебе нада? На кой хрен? Она ж ничего по хате делать не умеет, только киснет безвылазно дома, корова!
            -  Понятно, - враз остыл Толик,  поняв, наконец, что мужик, в общем-то, конченый: Светку он аллергически не переносит и ничего ты тут не сделаешь. Угрюмый, Бондаренко потопал назад к подруге.
            Лишь он зашел в спальню, как зазвонил телефон. Бавыкин подскочил к аппарату в три широченных шага.
            - А вот и она звонит, - с ненавистью сказала Света, и ее слова подтвердил разговор отчима: тот с собственной женой никогда не говорил так любезно. Бондаренко притих в удивлении: никогда раньше ему не приходилось быть свидетелем столь безграничной человеческой наглости. Они со Светой внимательно послушали обмен любезностями двух негодяев.
            А Бавыкин, положив трубку, начал быстро собираться и через пять минут его уже не было.
            - Видел? – дрожащим от негодования голосом спросила девчонка.
            - Да-а-а… Здесь, похоже, «делать» надо его шкуру, а не его самого.
            - Можно было б и ее. Только где ее возьмешь?
            - Светлана Владимировна, а вы с вашей затеей, однако, лихо обломались.
            - Почему это?
            - Да потому что, радость моя, камень имеет весовую категорию. Если он тяжелый, то в лучшем случае вообще не взлетит, а если в худшем, то не проделает нужного расстояния до отчимовой головы и рухнет на пол со страшным грохотом. А легким камнем можно и не убить, сама понимаешь.
            - Но убить можно и по-другому… - не растерялась хитрая девчонка. – Например, тихонько подойти к отчиму  сзади и опустить камень ему на бόшку…
            - Ты неуязвима! – воскликнул Бондаренко, поразившись Светиной твердости  и решительности. – Что с тобой тут станешь делать?
            - Теперь остается только подобрать нужный камень, и это я сделаю сама.
            -  А животик  не надорвешь?
            Их бандитскую идиллию прервал звонок в дверь. Света пошла открыть.
            Человек ошибся адресом, и пока девушка объясняла ему, как найти нужный дом, расположенный в архипелаге многоэтажек, Бондаренко взял со стола папку-скоросшиватель, развязал (он давно, еще как только пришел, заметил ее, но до сих пор не имел возможности заглянуть внутрь, а любопытство  мучило его)… Уже первый лист, аккуратно вшитый в папку крепежной скобой, заставил бывшего зека открыть рот и долго не закрывать, а следом и челюсть отвисла. На этом листе, служившем своеобразной обложкой, было разными стержнями через трафарет  выведено:
 
СОНЯ ВАСИЛЕВСКАЯКРИМИНАЛЬНЫЙ РОМАН
«ТОЧКУ ПОСТАВИТ ПУЛЯ»
 
            Бондаренко не стал читать с начала, а открыл наугад какой-то лист в середине и прочитал полстранички. Это было о них – о нем и ему подобных, а описывалась в этом месте разборка враждующих группировок. Отвернув один лист назад, Анатолий столкнулся с «феней» героев, «базаром» в тему, просто жаргонами и  даже описанием наколок с толкованием их смысла. Одним словом, произведение весьма соответствовало своей теме.
            Тут и вернулась Света. Увидев любимого со своим романом в руках, она застыла в пороге спальни, не решаясь войти. Ей было одновременно  и страшно и стыдно: все-таки текст попал в руки человека, на себе  испытавшего все прелести тюремной жизни и все подробности ее быта; человека, воочию столкнувшегося с тем, что изобразила ее фантазия. Как όн посмотрит на ее творение? Что, если  раскритикует, осудит? Ноги у Светы вдруг стали ватными и словно приросли  к полу.
            Бондаренко сам увидел ее.
            - Что это такое, Света? – гневно закричал он, – что это за рукопись? Значит, вот зачем ты искала со мной встречи, когда  я еще на зоне парился, вот зачем я был тебе нужен! Ты использовала меня как живой материал, поэтому так исправно и быстро писала и обо всем расспрашивала!
            - Кто тебе разрешил лазить по моим вещам? Ты разве не видел, что это личное? – боязнь Светы как рукой смыло, она бодро подошла к Толику и протянула руку за папкой. Но Бондаренко отстранился, пресекая ее попытку.
            - Нет уж, я хочу это почитать! Соня Василевская… - язвительно добавил он. – Вот откуда у нас имечко для паспорта…
            - А вот хрен ты угадал! – Света пошла  в яростное сопротивление. – Я ответила на твое газетное объявление, уже работая над романом. Основы познания я брала из книг.
            - «Из книг»! – передразнил Бондаренко. – Книги – это туфта, бульварная литература, в которой нет и десятой доли правды. Правда – только одна и она скрыта там, за забором и колючей проволокой, в четырех серых стенах. Ни один фраер на свободе за просто так никогда не поймет той жизни! (Однако про себя он не мог отрицать того факта, что у Светы написан был далеко не бред).
            - Тогда почему ж ты на  меня  запал, если мой роман – фуфло?
            - Потому что  своей ты какой-то была. Грамотной…
            - А! То-то и оно! Сколько следователей и прочих работников ментовской  системы пишут такие книги…
            - Для меня они все – менты! И судья, и прокурор! И нет вас, настоящих писателей-криминалистов! Любой из вас, назвавший себя писателем, на самом-то деле основывается всего лишь на своих профессиональных уголовных делах, перекраивает их по-своему, изменяет только имена, а основой остается факт, обросший делом.
            - Меня ты тоже причислишь к их числу?
            - Тебя? – Ремесло посмотрел на нее с ненавистью. – Ты думаешь, у тебя все правильно написано? Думаешь, так оно и в жизни бывает? Другие хоть работали с бандитами, а ты… А все туда же! Ну-ка, скажи мне, почему блатной всегда должен сдохнуть блатным?
            Приблизительно  Света знала, почему, но не была уверена в своих знаниях, вот и решила, что лучше  промолчать.
            - Ебиться сердце перестало! – вспыхнул Бондаренко с грубой издевкой и со злостью отшвырнул папку  далеко, аж в другой конец квартиры. Но, опять же, он признавал складность романа, который написала его подруга, про себя не отрицал и того, что многие вещи написаны здесь со знанием дела; он даже не верил, что она вообще это смогла. – С твоей книжки ни хрена не выйдет, если ты не знаешь того, о чем пишешь. А задумка убить отчима – это всего лишь твоя необузданная фантазия. Ты хочешь казаться бандиткой, но у тебя это плохо получается.
            - Ах, так? – Света пошла в наступление. – В таком случае знай, что у меня к тебе и ко всему твоему братству, к вашим особам – только творческий интерес, и отдалась я тебе не столько от желания или по любви, сколько все из того же интереса! Потому что я, в сущности, от тебя получила все, что хотела, оставалось только лечь под тебя. Да, Ремесло, я использовала тебя, но в другой плоскости. Факт же того, что ты был в зоне, мне мало чем помог: книга была написана раньше, чем в моей жизни появился ты.
            - Если ты человек творческий, дорогая Светлана, то у нас с тобой ничего не  получится. Такая женщина мне по жизни не годится. На будущее, чтобы утолить свои творческие запросы, ищи себе другого козла отпущения, я же им быть не хочу. Я вообще не гожусь на эту роль. Я не тот человек, который тебе нужен, к тому же завязал с прошлым.
            Высказав все, что он хотел, Бондаренко, не простившись со Светой, спешно ушел, громко хлопнув дверью.
ГЛАВА 35
            -Это мы еще посмотрим! – девчонка показала вслед кавалеру язык.
            Завтра  с утра она была уже у Воскресенского. Когда Света приехала к Андрею, на глазах у нее блестели слезы.
            - Что произошло на этот раз? – с отцовской заботливостью спросил писатель.
            - Он все узнал, - безразлично ответила Света.
            - О чем?
            - Он наткнулся на рукопись моего романа и что-то из нее прочитал. И все понял.
            - И что было?
            - Сначала он сказал, что я его просто использовала как живой материал, а потом оскорбил меня как писателя. Сказал, что у меня написан полный бред, что в жизни даже ничего похожего не бывает, а я о бандитской жизни ничего на самом деле не знаю.
            - Знаешь, с одной стороны он и прав. Ведь он был в зоне десять лет и жил по ее законам, так что он лучше нас с тобой знает, какова правда. А материал, который ты во многом брала из книг, вообще разносторонен, то есть я пишу одно, Маринина – второе, тезка Константинов – третье и т.д., а в конечном счете ты не знаешь, кому и верить, читая нас всех. А уральский автор Монах – кстати, бывший зек – вообще работает в своей особой плоскости. И получается, что все мы пишем  вроде бы на одну тему, но каждый по-своему, в меру своих знаний. Поэтому так и выходит, что собранный тобой материал отнюдь не одинаков, понимаешь? И все это разнообразие, собранное воедино, попало в руки человека, на собственной шкуре познавшего реалии бандитской жизни. Конечно, его критика оказалась суровой, зато единственно верной и грамотной. Хочешь чая?
            - Хочу, - обиженно ответила Света.
            - Тогда пошли на кухню.
            Поставив  чайник на огонь, Воскресенский сел напротив Светы и продолжил дальше:
            - А с другой стороны, твой  Бондаренко разбирается в творчестве, как свинья в апельсинах. И неважно, что оно криминальной тематики. Всякое творчество, чем бы оно ни являлось, - это искусство, а бандит далек от этого. Чувство эстетики ему, как сама понимаешь, чуждо.
            - Это я знаю. Но у нас было все так хорошо, - Света всплакнула. – Мы с ним даже думали за границу лететь, в Чехию. Отдохнуть хотели.
            Рязанцев  поставил перед ней чай.
            - Наслаждайся.
            - Спасибо. – Света отхлебнула глоток.
            - Да,  только на курорте вас и не хватало. И деньжат  бы вам хватило. После того как ты рассчиталась с самим Монархом, я в этой жизни больше ничему  не удивляюсь.
            - Андрей Ильич, я, собственно, и приехала к вам затем, чтобы поговорить о Монархе. Нельзя ли опять…
            При  этих словах Рязанцев сильно грохнул  по столу кулаком.
            - Света, не вынуждай меня в твоем присутствии выражаться нецензурно! Мы с тобой договаривались, или ты забыла?
            - Но я думала… - дрожащими губами, испугавшись прогремевшего крика, думала возразить Света, но Андрей не дал ей сделать это:
            - Ни один бандит, Светочка, не станет помогать тебе дважды, особенно из интеллигенции. Кто ты такая? Никто. Даже твои деньги тут не союзник. В первый раз Монарх пошел тебе навстречу  лишь потому, что «пощекотать» Бондаренко было и в его собственных интересах, теперь же я его и просить не буду. И если ты не хочешь потерять все разом – то есть критика и агента, если не хочешь забыть связные пути ко мне – про Монарха больше не заикайся. Выбрось его из головы, слышишь? пока не поздно. Девонька моя, ты что, забыла свой собственный роман? А ну-ка, вспомни воровское бытие…
            - Андрей Ильич, я просто поняла одну печальную истину: в порыве отчаяния человек способен на все. А я именно в отчаянии! Я потеряла его навсегда! – она заплакала.
            Рязанцев никогда раньше не видел Светиных слез – он считал, что такие женщины, как она, просто не умеют плакать, но вот Света плачет, и Андрей растерялся. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед ней.
            - Светик, - бормотал он, - дорогая, не надо плакать. Чем я тебя так сильно обидел?
            Она подняла на него глаза.
            - Поймите, что мне тяжело. Он сказал, что, раз я человек творческий, мы не можем быть вместе. Но мне с ним очень интересно, только он не хочет понять этого.
            - А ты  хорошо уверена, что тебе с ним интересно и он тебе действительно нужен? Не является ли твоя привязанность к Бондаренко просто творческим… как бы это сказать? М-м? – Воскресенский задумался. – Черт, никак слова не подберу.  Ты никогда не задумывалась над тем, что из тебя может вырасти благодаря писательству? Вдруг  к тебе придет громкая слава, появятся поклонники? В конце концов, у творческих людей и творческие союзы, это подтверждает сама жизнь, в спутники по которой твой Ремесло тебе никак не годится.
            - Не забывайте, что я люблю его! – нервно крикнула Света. Но как раз об этом Андрей и забыл.
            - М-да, любишь… - вздохнул он. – Это серьезно.
            - Какая с меня, к черту, творческая личность, если я кроме одного романа больше ничего не могу родить?
            - Это не страшно. Во-первых, ты сейчас поглощена любовью и личной жизнью, а такие вещи позволяют забыть про все на свете, а во-вторых, у тебя просто, может быть, творческий кризис. Сейчас никаких идей нет, а потом раз  - и нахлынет. У какого-то классика творческий кризис продолжался десять лет.
            - А может быть так, что сейчас я работаю в криминале, а лет через двадцать, если доживу, я вдруг криминал оставлю и перейду, допустим, на лирику? Не на стихи, а, скажем, на любовные мелодрамы?
- Запросто возможно. А может быть и так, что однажды ты решишь, что твое творчество с твоей личной жизнью не должно быть связано никак. И никакой Бондаренко тебе будет не нужен.
- А как же моя любовь?
- Ты уверена, что это любовь? Вдруг это увлечение? В твои годы это бывает.
- Нет, я его люблю. Я переспала с ним. Для меня это было в первый раз, понимаете?
- Понимаю. И как ощущения? Понравилось?
- Да. Я даже ничего не почувствовала. Он как-то быстро и легко все сделал.
- Вот видишь, как тебе повезло. Первый раз мало кому нравится…
 Некоторое время они помолчали.
- Еще чая хочешь? – нарушил молчание Андрей.
 Света покачала головой.
- А есть будешь? Я как раз собираюсь, давай и ты со мной. Заодно составишь мне  компанию и попробуешь моих самодельных пельмешек.
 Предложение  Андрея ее ободрило. Она даже улыбнулась:
-  Пельмени – это ужин закоренелого холостяка.  Уговорили. Сварите мне восемь штук.
- Всего лишь?
- Хватит.
- Хорошо. Тогда прогуляйся в зал, подожди, пока я тебя не позову.  У меня на днях подруга была, так оставила там на столике несколько женских журналов – можешь посмотреть, я разрешаю. Отвлекись от мрачных мыслей.
Пельмени Андрей заправил майонезом и соусом. За едой Света спросила у него:
- Андрей Ильич, вот вы мне когда-то сказали, что криминал заразителен и затягивает. А неужели нельзя владеть собой?
- Владеть и можно и нужно. Но надо еще иметь и силу воли, чтобы уметь вовремя остановиться. Вот ты, например, уже втянулась и подтверждением этому служит твое обращение к Монарху. А все почему? Потому что у тебя возникла проблема, которую ты  захотела решить не по-людски, и я тебе в этом помог. Но больше не стану и ты дальше не пойдешь. Я не дам тебе пойти дальше, я не пущу тебя в большой беспредел.
- Вы правда считаете меня безумной и неуправляемой, которая не может отдавать себе отчета в своих действиях?
- Я так не считаю: я это вижу. Но ты помни, что главное – вовремя остановиться.
Но прежде она сведет счеты со своим стариком. Даже если Бондаренко ушел из ее жизни навсегда, она сама убьет отчима. Хотя на этот раз она решила последовать действиям своего героя Яблокова, который четыре из пяти убийств совершил в паре с подельником – затем, чтобы кровью привязать его к себе. Как образ, Яблоков был холодный, наглый и жестокий, но наглость – это именно то качество, за какое Света, собственно, и  полюбила центральный персонаж своего «творения ума и сердца»…
- Раз уж у нас завязался разговор, то сообщаю тебе, что издатель дал добро на издание твоего романа. Но случится это не так скоро, как бы ты хотела, к тому же тебе необходимо выделить некоторую сумму на выпуск  книги.
- В рублях или в валюте?
- Это без разницы. Единственное, расчет надо уладить так, чтобы сумма в долларах была равносильна сумме в рублях.
- Понятно. Какая сумма требуется?
- Должен тебе сказать, девочка моя, что все расходы я взял на себя. Я теперь не только критик и агент, а и твой спонсор. И это я решил для себя сразу, еще когда ты пришла ко мне в первый раз.
- Но почему?
- Потому что таланты надо поддерживать, или я не прав?
Проснувшись на следующее утро, Света ощутила в своей душе пустоту, какую раньше заполнял он. И теперь ей хотелось думать, что случившееся – просто дурной сон или происходит это не с ней. Но, увы, это был не сон и творилось это именно с ней.
 
ГЛАВА 36            Бондаренко лежал на диване и держал в одной руке два паспорта на имя Симаковых. Супруги, муж и жена… Красиво звучит, только не для него это сочетание. Теперь ему только и остается, что  смотреть на Светину фотографию и вспоминать, как когда-то им было хорошо вместе. Вот даже этот самый диван, на котором лежит он, уже не в первый раз обидевший ее; диван, на котором Света добровольно отдалась ему, первому мужчине в своей юной жизни. Анатолию очень не хватало ее – той, что сумела заинтересовать его еще в первом своем письме, отосланном на зону, и запасть ему в душу. Тогда он не мог объяснить, почему именно она, а теперь знал, но не верил. Не мог поверить, что эта загадочная девочка оказалась большим талантом и, как следствие, писателем. Не мог он ей и простить этого, как будто она была в том виновата. Именно по этой причине они и не могли быть вместе, а это-то больше всего и удручало Анатолия. А Света – тот самый человек, который и нужен был ему.
            Шел уже третий месяц их разлуки…
            Утром зазвонил телефон. На проводе был Шалый. Разговор состоялся для Толика неприятным: дело в том, что, как оказалось, Света до сих пор не рассчиталась с бандитской троицей за убийство Дмитрия Смагина, а поскольку исполнители заказа не имели на Свету никакого выхода, они с предъявой насели на Ремесло, выступившего в этом деле посредником. Но на возражение Ремесла о том, что он со Светой уже несколько месяцев не общается, Шалый ответил грубо и непреклонно:
- Меня это не дергает. Она должна моим ребятам, так что ищи ее где хочешь. И вообще, Ремесло, ты же знаешь, я не люблю порожняк. И что бывает за «бесплатно», тебе тоже хорошо известно. Потому или сам плати за нее, или давай ее сюда.
- Шалый, я дам тебе ее телефон, а ты звони ей сам. Ну  век воли не видать, я уже давно с ней не вяжусь!
- Ремесло, я тебе еще раз объясняю, популярно: ты свел меня с этой телкой, ты сказал, что она твоя и не можешь допустить, чтобы какой-то гад делил ее с тобой. Я бы в жизни не пошел твоей бабе навстречу, не будь она твоей.
- Да я все это знаю, Шалый…
- Если знаешь, то ты сам ее найдешь. Я даю тебе на это ровно две недели. Не будет бабок – что ж, придется с тобой базарить по-другому…
Таким образом, Бондаренко пришлось сдаваться и заново искать встречи со Светой. И слово в слово он передал ей требования Шалого. Но хитрая девчонка стала в позу:
- У меня долг перед твоей братвой, а у тебя – передо мной – надеюсь, ты помнишь, какой. Рассчитаться с ними я могу хоть завтра, однако сделаю это не раньше, чем ты выполнишь свой должок. И имей в виду, что башли, предназначенные для них, я держу не дома…
- Это ты сказала мне напрасно, потому что я не собираюсь «обувать» твою хазу. Ты дело затеяла,  так что выпутывайся из него сама, - безразлично говорил Толик.
- Я-то выпутаюсь. Но ты не думал, что мы можем вообще не рассчитываться, а просто совершить убийство и сбежать в том числе и от долгов?
Бондаренко вздохнул в трубку:
- Света, я устал тебе повторять, что ты все-таки ни черта не знаешь о бандитской жизни, хоть и написала про «нашего брата» целую книгу.  Долги – это тебе не хрен собачий, за них найдут и разделаются всегда. Долги – это такое дело, когда все становятся друг другу волками. За долги положено мочить.
- Я знаю. Но если «кинуть»…
- А «кидалово» здесь не пройдет. Видишь ли, тот человек, который мне ксивы лепил – ксивы, кстати, уже у меня – хорошо знает Шалого, и если узнает, что я Шалому должен, - «спалит» меня вместе с Болгарией разом. Усекла?
- Усекла. – Она не знала, что Бондаренко уже заплатил, - он ей не говорил; его же, в свою очередь, перспектива, предложенная Светой, не устраивала вот по какой причине: он свое уже заплатил, теперь пусть платит она, иначе она остается в выигрыше, а такое практичному Ремеслу совсем не улыбалось. По разным причинам она, если б он согласился принять ее предложение, превосходила его. Это противоречит всем бандитским правилам.
- … и потом, - продолжал Бондаренко, - даже если бы тебе удалось сбежать, здесь остается твоя семья. Ты же не хочешь, чтобы кто-то из них рассчитывался за тебя? чтобы однажды твоя мама пришла домой и увидела только голые стены? Я  ведь уже предупреждал тебя, что может быть, если ты провинишься перед одним только мной, а тут целая кодла серьезных людей…
- Только, дорогой мой, две недели срока не у меня, а у тебя, и за это время ты должен привести в исполнение наш план.
ГЛАВА 37            Однако Бондаренко  взял расчет  на то, что  в создавшейся ситуации лучше всего будет убить саму Свету. Ее отчим  лично Толику ничего не сделал, а убивать его бандит по-прежнему не очень-то хотел. Но раз уж дело идет к убийству, то надо выбирать: либо Бавыкин, либо Светка. Выхода все равно нет. Оба зашли слишком далеко. И хотя он любит Светку, она стала очень вредной и неуправляемой. Решено: умрет она.
            Но и ее Анатолий убивать не хотел. И не потому, что любил ее: он вообще никого не хотел убивать. Это не его профиль. Ее убьют другие. Он насвистел Шалому, что девчонка платить отказывается, полагая, что тот сам примет решение убрать ее – в этом Ремесло был уверен: он слишком хорошо знал Шалого.
            Только Шалый принял иное решение: выставить хату Вершинских – то есть такое, о каком говорил сам Толик. А уж это решение не улыбалось самому Ремеслу. Все очень просто: Света легко догадалась бы, кто стоит за этим «гоп-стопом», и , как следствие, пошла бы туда, куда ходят все фраера-«терпилы»… Потому что у него, у Толяна Ремесла, есть братва – она ему и «крыша», и сила, и власть, а  у Светы таких покровителей нет. Она одна, поэтому, кроме родной милиции, защитить ее некому. И она со спокойной совестью накатает на  Ремесло «телегу». Его повяжут, а вместе с ним и его покровителей. Но они – все люди влиятельные, известные в своих кругах хорошо, хотя и не авторитеты, так что их никоим образом не должны «закрыть». А самая большая вина в случившемся лежала бы, конечно, на Ремесле. Он был бы подвержен страшной мести со стороны «шестерок» «принятых» кентов, а за своих  серые «шестерки» мстят очень сильно… Потом Ремесло не понаслышке знал, что бывает на зоне с зеком, утопившим всю бригаду…  Такого могут даже опустить…
            Взвесив все это, Ремесло пришел-таки к выводу, что надо исполнить давно решенное дело: убить Бавыкина. Даже если убить и саму Свету, сути дела это уже не изменит. Раз уж иного выхода, как замараться кровью, нет, то нет и разницы, кого убить…
- Я готов, - услышала, наконец, Света долгожданное слово.
- Отлично, - оценила она на месте. – Завтра я тебя жду к десяти часам: у старика вторая смена.
- Давай я лучше подкараулю его возле работы, а хочешь – пойду за ним следом и по дороге вырублю.
 - Сделай так, как я сказала! Идти за ним, конечно, можно, но старик может обернуться. Но я хочу, чтоб убийство случилось именно дома, чтоб я попала в круг первых подозреваемых, и это все видели! Я достаточно натерпелась, так пусть теперь мой мучитель ответит за это! Я буду смеяться последней!
 - Ненормальная! – только и сказал Бондаренко.
 Поговорив с другом, девчонка сразу же набрала Воскресенского.
- Здравствуйте, Андрей Ильич, это я!
- Привет! – весело отозвался писатель.
- Я вам звоню, чтобы проститься, Андрей Ильич. Я завтра уезжаю.
- Как уезжаешь? Куда?
- Во Францию. Надолго, а возможно, и навсегда. Помните, я летала в Париж с хозяином? Ну, по работе?…
- И что?
- А то, что меня приглашают в Париж для постоянной работы. Меня назначают представителем  Захаренкова в нашей фирме-поставщике.
- Ты – представитель? – усомнился Андрей. – Это кто ж тебя назначает?
- Вам имя этого человека ни о чем не скажет: он француз.
- А ты такой большой человек, сто лет работаешь у своего  Захаренкова, чтобы сразу в представители попасть? (Света чувствовала недоверие Андрея). Что ты задумала, девчонка? – сразил он ее неподкупным вопросом.
- Ничего. Я говорю как есть.
- Допустим. А мама твоя об этом знает?
- Знает.
- Ну-у? И что, она тебя со спокойной душой, за просто так, одну отпускает жить за границу?
Тут только Света сообразила, что зря она позвонила Андрею. Он не тот человек, его на мякине не проведешь, для него надо было бы, конечно, придумать что-то посущественней… Так, у нее уже и фантазия хромает. Писатель в ней определенно погиб.
- Ладно, - подыграл Андрей. – Ты когда завтра летишь?
- У меня самолет в 7.45 утра.
- Вот завтра, когда ты будешь в небе, я тебе и позвоню. Тогда и простимся; счастливо! – В телефоне Светы пошли гудки.
А вечером Андрей позвонил Вершинским. Услышав, что ответила ему не Света, он спросил хозяйку.
- Я слушаю, - торопливо ответила Тамара Анатольевна.
- Так вот, мамаша, - не знаю вашего имени-отчества – вам звонит писатель Воскресенский. Знаете такого?
- Лично я с вами не знакома, но слышала о вас от Светы.
-  И на том спасибо. Я вам, собственно, по поводу Светы и звоню. Вы в курсе, что ее по рабочим делам отправляют жить во Францию?
- Первый раз слышу. Света один раз летала в Париж со своим хозяином, но тогда Павел Павлович спрашивал у меня разрешения.
- А теперь она собирается туда так надолго, что, может быть, и навсегда…
- Я ничего об этом не знаю…
- Вполне возможно, мамаша, однако я вам передаю ее же собственные слова. Она собралась лететь завтра утром, без пятнадцати восемь. Вы уж разберитесь с этим делом и примите меры – все-таки вы ее мать, а заодно запишите номера телефонов, по которым меня можно найти. И в случае чего обязательно звоните мне, не стесняйтесь…
У Тамары Анатольевны был шок. Не чувствуя рук, она положила трубку и открыла дверь в спальню к Свете. Та лежала на диване, скорчившись и заткнув уши, понимая, что сейчас ее будут ругать. И ее действительно ругали очень сильно, но сначала одна мама, а потом подключился и Бавыкин. Только его вливание еще больше взбесило Свету; она запылала страшным негодованием и распалилась неудержимой местью: ведь Бавыкин не мог обходиться без мата, независимо от того, был ли он уместен в данном случае. И мат этот, соответственно, оскорбил Свету, она заплакала. Но не потому, что ее никуда не пускают, а потому, что уже безгранично надоело быть той, какой она на самом деле не была. Причем Бавыкин, однозначно, значений многих слов, какие изрыгал, просто не знал и плевался ими для того, чтобы больнее укусить. А вливание его привело к тому, что в Свете проснулось страшное желание сделать именно ему на зло. И уж, конечно, ни один из родителей не нарушил ее планов.
А Рязанцев после Вершинских позвонил Монарху.
- Привет, брат! Давно я тебя не беспокоил…
- М-м… Есть такой грешок, - не стал возражать вор. - Но я  не в обиде.
- Благодарю. Вот что, брат, у меня к тебе дело.
- Я весь слух…
- Видишь ли, Монарх, завтра или ты сам, или кто-то из твоих ребят к семи утра должны подгрести в «Шереметьево». Одна особа собралась в Париж лететь, без четверти восемь у нее самолет. Так вот, она не должна улететь. Что угодно сделай, только не дай ей сесть на борт. Хоть утащи ее.
- А кто она такая и что сделала?
- Это одна глупая девчонка, замыслившая, похоже, такую же большую глупость, как сама. Запоминай: зовут ее Вершинская Светлана Владимировна, но может быть под другим именем – Василевская  Софья  Владимировна.
            - Будет сделано, Андрей, чтоб я сдох, как фраер в Магадане, - ответил вор. – Никуда эта особа не улетит или я не «чесняк».
ГЛАВА 38
            Воры прождали Свету  в аэропорту три часа, но она так и не появилась. Даже билетерши в кассах подтвердили, что указанная гражданка билет не приобретала. Ни в Париж, ни куда-нибудь еще. Рязанцев остался виноватым.
            А  Тамара Анатольевна после звонка Андрея позвонила Захаренкову и уточнила истинность Светиных слов. Павел Павлович этой правдивости не подтвердил. Тогда мать попросила дать Свете отгул дня на три, объяснив эту необходимость Светиной болезнью. Захаренков разрешил, но в последний раз, пояснив такое решение тем, что Света и так слишком много пропустила за свой счет, в конце концов, он обещал ее просто уволить.
            Таким образом, в этот день Света сидела под домашним арестом. Даже Бавыкин, изменяя правилам, не спешил уходить на вторую смену в девять часов утра. Но Света не скучала: пользуясь случаем, она извлекла из-под кровати чемодан  и распахнула шкаф. Начала отбирать самую лучшую одежду. Упаковав вещи, достала из заначки в том же шкафу завернутые в бумагу доллары, сунула их под одежду в чемодане и по сотовому позвонила Бондаренко.
            - Я уже выхожу, - сказал тот. – К десяти буду. С камнем за пазухой.
            - Ксивы не забудь, - напомнила девчонка и молча стала ожидать сообщника. Сказать  же себе «стоп» ей не позволяла гордость.
            Когда в десять минут одиннадцатого в дверь к Вершинским позвонили, Света, забыв о своем положении арестантки, выбежала открыть, но Бавыкин не подпустил ее к дверям. Тем не менее она могла видеть, что пришли к ней. Бондаренко с порога увидел ее и, не дожидаясь приглашения, а лишь поздоровавшись, прошел в квартиру.
            Бавыкин не обратил внимания, а  Света увидела, что при Толике был чемодан.
            - Ты вещи собрал? – шепотом спросила она.
            - Да.
            - А камень где?
            - Тоже здесь. – Анатолий расстегнул чемодан и достал неровный отломок от булыжника, края которого во многих местах были острыми, как осколки.
            - Дай-ка попробовать. – Света двумя руками взяла булыжник с ладони дружка-подельника. Камень был умеренно тяжел, но Света едва удерживала его. Бондаренко же держал его в одном кулаке.
            - Ого, - одобрила Света, - для головы сойдет. Это взять его одной правой, - она попыталась примериться, но пришлось поддержать камень снизу, - и стукнуть по балде пару раз.
            - Когда мне идти?
            - А что он делает? Подожди, - Света выглянула из спальни разведать. В ванной услышала шум воды.
            - Бреется, похоже, а может, руки моет – не знаю. Сейчас не время: в ванной висит зеркало, а в нем, сам понимаешь, все видно.
            Случай представился, когда Бавыкин пошел на кухню и загремел кастрюлями, собираясь завтракать. Падчерица, следившая за всеми его действиями, подала, наконец, сообщнику знак.
            Леонид Васильевич стоял у плиты, к кухонной двери задом. И не видел, как на кухню зашел Светин гость, что-то придерживая под спортивной мастеркой. Что было бы, если б его угораздило обернуться? Трудно сказать. Может быть, он бы и не обратил внимания на некоторую странность гостя, может быть, просто этого и не заметил бы, а может?.. Но все обошлось без всякого «может»… Леонид Васильевич медленно накладывал еду на сковороду, когда Бондаренко подошел к нему со спины и со всего маху опустил на голову жуткий булыжник. Удар пришелся между макушкой и теменем. Убийца ударил еще и еще раз – в висок и в затылок.
            Завернув газовые конфорки, камень убийца оставил на месте преступления.
            - Бежим! – крикнул он Свете, которая процесса долгожданного убийства так и не увидела.
            Взявшись за руки, убийцы схватили чемоданы и выпорхнули из квартиры. Возле продовольственного магазина сели на попутку.
            - Ты ксивы не забыл? - на ухо спросила проходимка у сообщника.
            - Нет.
            - Тогда, - обратилась она к водителю, - гони в «Шереметьево», шеф!
            Но в аэропорту их ожидал грандиозный облом. Как оказалось, первый самолет на Софию улетал только днем, в половине третьего, а еще не было и двенадцати.
            - Что-то мне тревожно, - поежилась Света от такого известия.
            - Не боись, - сухо сказал ей Бондаренко. – Кто нас здесь будет искать?
            Билеты на имя Симаковых покупал он один, а Света в то время стояла рядом с ним. И летели они не в Софию, а в Перник, но из Москвы рейс только  до столицы, а потом – с пересадкой. Билетерша, взглянув на Свету, бросила на нее странный взгляд и внимательною устремилась в паспорт Симаковой. Дело в том, что побывавшие здесь раним утром законники интересовались,  не приобретала ли Василевская Софья Владимировна билет до Парижа. И было билетерше предупреждение, что названная гражданка не должна быть обилечена и, соответственно, не должна сесть на борт лайнера: она опасна. Симакова была не Василевской, но тоже Софьей, а это имя редкое и в течение дня ни одна другая Софья билет не приобретала. Это и вызвало подозрение  у билетерши. Совпадение? Может быть, но осторожности ради бдительная тетка в кассе нажала кнопку охраны…
            Взяли «Симаковых» прямо  возле кассы, крепкие парни в спецовке предложили пройти в шереметьевское отделение милиции. Причем с «Софьей Владимировной»  они вели себя особо неуважительно.
            - Что вам нужно от моей жены? – вступился Бондаренко. – Вы ее определенно с кем-то путаете…
            - Молодой человек, к вам у нас пока претензий нет, - ответили ему.
            - Тогда какого хрена вы и меня с ней тащите?
            Но в принципе он  держался невозмутимо, твердо зная, что человек, сварганивший ему паспорта, в своем деле очень надежный, не зря ест свой хлеб.  Носит погоняло Ювелир и ранее трижды был судим за подделку денег и документов.  Его чистейшей, тонкой работе поражались и на зоне, и в кругу братвы, и даже обэповцы.
            Поэтому очень скоро из ментовки аэропорта  обоих бандитов  отпустили и даже извинились за причиненные неудобства.
            - Молодец, - похвалил Бондаренко подругу, - ты стойко держалась. Выстояла. Я боялся, чтоб ты, главное, не начала волноваться, а то б нам шиздец был конкретный.
            - Плохо ты меня знаешь, - радовалась Света, что ее похвалили. – Ты же говорил, что уверен в Ювелире…
            - Ну да.
            - А я уверена в тебе…
            С таким же успехом они прошли и паспортный контроль.
            Ровно в десять минут третьего русские Бонни и Клайд поднялись на борт самолета АН-57. А когда до взлета оставалось семь минут, с треском и в наручниках были сняты на землю…
ГЛАВА 39
            Тамару Анатольевну странное и тревожное предчувствие стало мучить вскоре после того, как она явилась на работу. При  первой же возможности она позвонила домой, но там никто не ответил. Оно понятно, конечно, что негодяй муж с утра пораньше уже смылся в другую семью, но, уходя, он должен был закрыть Свету на замок – так родители условились между собой, так куда же она делась? Ключи Светины мать сегодня забрала с собой, а старшая дочка у  родственников гостит; живут Вершинские на восьмом этаже и балкон застеклен, так что к соседям не перелезешь… Однако Света все настойчивей не отвечала на звонки.
            Беспокойство не отпускало, и тогда Тамара Анатольевна приняла решение поехать в обеденный перерыв домой…
            Труп мужа она нашла на кухне возле плиты – там, где и оставила его парочка убийц. Убитый Леонид Васильевич лежал на полу с поджатыми ногами, под головой растеклась кровавая лужа. Рядом лежал окровавленный камень. Глядя на свершившееся, Тамара Анатольевна сумела не закричать – она лишь истошно охнула.
            И в убийстве мать сразу заподозрила дочку, и ее подозрения усилились еще больше после того, как в шкафу она не обнаружила многих Светиных вещей. Вдруг ее что-то кольнуло: Воскресенский!
            Трясущимися руками, судорожно она отыскала листок с телефонами писателя и набрала сперва домашний номер. Дома Андрея не было, он ответил лишь по мобильному.
            - Андрей Ильич, вы меня, ради бога, извините, но вы сами разрешили вам звонить, если вдруг что… Это Тамара Анатольевна, мама Светы. Андрей Ильич, она убила его!
            - Кто кого убил? – не расслышал Рязанцев. - Тамара Анатольевна, не волнуйтесь, пожалуйста, и скажите еще раз, что произошло?
            - Света убила отчима!
            - Да вы что? – Единым мгновением Андрея переполнило столько негативных чувств, что на миг ему показалось, будто он – воздушный  шарик, готовый вот-вот лопнуть.
            - Я с утра мучилась предчувствиями, а сейчас приехала  на обед домой и нашла Ленин труп! Его камнем убили! – Она, наконец,  расплакалась.
            - Тамара Анатольевна, я прошу вас… Господи! – Андрей терялся. – Вы меня слышите?
            - Хорошо.
            - Скажите мне, где вы живете, я к вам приеду.
            Записав адрес, он сказал Вершинской никуда не уходить и не звонить,  а ждать его. Ожидание займет самое большее полчаса.
            А тогда он собственными глазами увидел  произведение рук бандитского дуэта. И никак не хотел верить увиденному: неужели Света, эта безумная чертовка, которую он столько раз предостерегал, все-таки ступила на тот путь, который затягивает человека подобно болоту и превращает его в зверя? Путь, однажды ступив на который, возврата назад уже не будет? Путь, имя которому – криминал; неужели? Рязанцеву не верилось, но подтверждение этому лежало сейчас у него перед глазами. Эх, Света ты Света, что ты с собой сделала? Ты убила не отчима, ты убила себя!  
            - Тамара Анатольевна, дайте мне ее фотографию, какая поновее.
            Получив снимок, Андрей забрал Вершинскую и повез ее в «Шереметьево». А там, показывая Светину фотографию всем кассирам, интересовался, не встречалась ли эта девушка, не покупала ли она билет до Парижа? И та билетерша, у которой криминальная пара действительно обилечивалась, узнала девушку на фотографии, но добавила, что билеты  покупала не сама она, а какой-то высокий рыжеватый парень, который был с нею, и билеты они брали не в Париж, а в Софию. Звали парня (по документам) Симаков Алексей Романович, билеты он приобрел на АН-57 рейс такой-то, вылет – в половине третьего.
             - Эта парочка опасна, - поспешил рассказать Андрей, - они совершили тяжкое преступление и просто бегут от возмездия. Они не простые убийцы – у них поддельные документы…
ГЛАВА 40
            Их снова доставили  в то же отделение, откуда недавно отпустили с извинениями. Там убийц встретили Рязанцев и Тамара Анатольевна. Увидев мать, Света заплакала.
            - Мама… - глотая слезы, только и сказала она, но больше не смогла выговорить ни слова. Тамара Анатольевна, тоже плача, приблизилась к арестованной дочке медленной поступью.
            - Ты убила его… - бледнея, произнесла бедная мать.
            - Не совсем… - чуть слышно ответила Света и перевела взгляд на Андрея. – Это вы, вы предали меня…
            - Света, я тебя предупреждал много раз и долго. Я сделал все, что мог…
            На следствии Света не запиралась; не молчал и не врал и  Бондаренко, потому что понимал: сила, с которой камень был опущен на голову Бавыкина, соответствовала силе только мужского удара, поэтому даже при очень большом желании Бондаренко и не мог бы взвалить на Свету само непосредственное убийство. Отпечатки же пальцев на камне принадлежали обоим…
            На суде взгляд Светы встретился с пристальным взглядом Воскресенского. Андрей смотрел на нее с тяжелым упреком, а она была за решеткой, на скамье подсудимых. Свете взгляд Андрея был невыносим, она отвела глаза.
            Свои показания писатель давал в Светину пользу…
            В ее же пользу свидетельствовал и Павел Павлович  Захаренков.
За убийство группой лиц, совершенное по сговору, Московский городской суд приговорил: Анатолия Бондаренко – к двадцати годам строгого режима, Светлану Вершинскую – к восьми общего. На ее приговор особенно повлиял тот факт, что до сих пор судима она не была, потом нашлись смягчающие обстоятельства, наконец, во время следствия Света вдруг испугалась за себя и решила рассказать об убийстве Дмитрия Смагина, она даже явку с повинной написала. Но, как известно, она  сама Смагина не убивала и не хотела его смерти,  а Бондаренко ни за что не согласился назвать своих друзей, которые убили Дмитрия. Расследование все равно установит их личности, но нас это не касается… Расставаясь, кровавая парочка крепко обнялась прямо на скамье подсудимых.
- Я все равно тебя очень сильно люблю, - громко сказала Света, чтобы слышали все в зале. – Я тебя обязательно дождусь, - пообещала она.
- Я тебя тоже очень люблю, - заверил  Толик.
Так закончились похождения русских Бонни и Клайда начала ХХI века. Обжаловать приговор осужденные не стали и через неделю были этапированы по местам отбытия наказания: он – в Ярославскую область, она – в Кировскую, в поселок Восточный… Их разлучили, как сиамских близнецов. А меньше чем через полгода на полках книжных магазинов столицы появились книги по 500 страниц каждая в твердом переплете – криминальный роман «Точку поставит пуля», спонсированные Андреем Воскресенским и подписанные Соней Василевской…
 
31 января 2004 года
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СЛОВАРЬ  БЛАТНОГО  ЖАРГОНА
Базар - разговор
Базар трет – речь ведет
Базар фильтруй – выбирай выражения
Башли - деньги
Ботать - говорить
В натуре – в самом деле
Век свободы не видать – клятва
Вышак – высшая мера наказания
Гадом или падлой быть - клятва
Голимо - натурально
Кидалово - обман
Кинуть - обмануть
Коны - связи
Кот на животе (наколка) - завязал
Ксивы - документы
К мусорам – в милицию
Малява - записка
Мокруха - убийство
Не забуду мать родную - клятва
Обуть - обокрасть
Общак – бандитская касса
Отзвонить – освободиться из мест лишения свободы
Откинуться освободиться из мест лишения свободы
Подогрев – передача в места лишения свободы
Прихилять - прийти
Рыжье - золото
Сопатка - нос
Спалить – сдать, выдать со всеми потрохами
Сфаловать на гоп-стоп – подбить на грабеж
Телега - жалоба
Терпила - потерпевший
Хата на кукане – квартира под надзором у милиции
Ходка – срок на зону
Чалиться – отбывать срок заключения
Чесняк – вор в законе
Шмон - обыск
Шнягу гнать – говорить ерунду, обманывать
 
 
 

© Copyright: Соня Василевская, 2020

Регистрационный номер №0482886

от 2 ноября 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0482886 выдан для произведения:  
СОНЯ  ВАСИЛЕВСКАЯ
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
КРИМИНАЛЬНЫЙ РОМАН
 
«ДВОЕ»
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Роман в четырех частях
 
 
 
 
 
 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
            Глава семейства, отец, Вершинский Владимир Николаевич, еще в 1989-м году завел роман с Еленой Витальевной Долгиной. При этом был Владимир Николаевич женат и имел двоих дочерей. Долгина имела одного сына и была разведена. Они с Вершинским вместе работали на одном заводе и давно знали друг друга.  Вершинский привлек одинокую даму главным образом потому, что имел золотые руки.
            Со  своей женой, Тамарой Анатольевной, Вершинский прожил пятнадцать лет, и были эти годы отмечены тишиной и миром. Владимир Николаевич никогда руки не поднял на Тамару Анатольевну. В свою очередь Тамара Анатольевна была женщиной спокойной и не ревнивой и не было никаких веских причин уходить от нее к другой. А о том, что у Владимира Николаевича появилась на стороне женщина, стало известно только в 94-м году – через пять лет…
            Сначала Тамара Анатольевна его просто выгнала, а позже подала на развод. Шел 1996-й год…
            Примерно года через полтора в семье появился отчим, Бавыкин Леонид Васильевич, который стал законным мужем Тамары Анатольевны и с первого же дня стал вести себя в доме как хозяин. Свету он невзлюбил с первого раза: она не понравилась Бавыкину чисто внешне. С его появлением женщинам Вершинским не стало жизни. Бавыкин любил выпить и часто приходил домой пьяным, правда, вел себя тихо и буйных концертов никогда не устраивал. Он нелюдимо и с ненавистью относился к домашним, особенно к Свете, которую иначе как «сука» и не называл. Ей доставалось больше всех. Света стала для отчима пустым местом и он для нее тоже. Общение с отчимом Света свела к минимуму. Однако, живя под одной крышей, пересекаться им все равно приходилось.  Потом Бавыкин вообразил себе вдруг, что с какой-то нечаянной радости стал один  везде и кругом прав. То есть правильно только то, что делает он, а все остальное и внимания не стоит. Он повышал на домашних голос, указывал им, а на свое место в квартире однажды заявил Тамаре Анатольевне, что здесь он имеет метры и никуда отсюда не пойдет. И хотя он и стал теперь законным мужем Тамары Анатольевны, но продолжал поддерживать отношения со своей бывшей женой.
            Света обожала одиночество и находила в нем себе наслаждение, понятное только ей, уединение, успокоительное для души. Подруг у нее не было (лишь одна, да и та жила в Беларуси), парни тоже не водились. Но Света не унывала: романтическая натура, она восторгалась природой, пейзажи ее завораживали, она много мечтала. Душа лежала к поэзии и лирике, но стихи у нее не получались: строки в рифму не складывались, а если и выходили какие-нибудь двустишия, то они были не красивые, глупые и продолжения не имели. Но Света и тут не унывала: она вполне довольствовалась и прозой. Сейчас она писала свой первый и, может быть, единственный роман, роман криминальной тематики. И это в 18 лет! Герои были, конечно, выдумкой, но как живые, они вполне соответствовали той жизни, которую изобразила фантазия Светы. Все дело в том, что работала она над произведением толково, а после готовилась издать роман самостоятельной книгой. Она настолько окунулась в свое произведение искусства, что стала потихоньку невольно втягиваться… Ей вдруг захотелось познакомиться с живым преступником, связать с ним свою судьбу, а кроме этого Света видела в живом преступнике и творческую выгоду тоже: он был нужен ей как источник информации,  как живой материал; в конце концов она рассчитывает  с его помощью… убить своего отчима.
            Вот недавно Бавыкин сказал в адрес младшей дочери оскорбительную вещь, которой Света не смогла родителю простить. Причем в ней поселилось убеждение, что за такое необходимо отомстить, - убеждение, вполне достойное законов преступного мира. А где взять представителя этого мира, она тоже знала: вот уже целый год, сколько и работает над романом, она переписывается с зеком  Анатолием Бондаренко. В своем последнем письме тот написал, что на будущей неделе освобождается…
 
ГЛАВА 2
            К своим 28 годам непутевой жизни Анатолий Бондаренко имел только строгую мать, специальность плотника, полученную уже в тюрьме, да две судимости, из них одну – условную, приобретенную в восемнадцать лет за «щипачество». Не выдержав отмерянного судом испытательного срока, Толик уже через полгода совершил разбойное нападение на коммерческий киоск, в ходе которого нанес средней тяжести увечья продавщице. За  это сейчас и сидел. Подавая в газету объявление о знакомстве, он расписал себя как доброго и чуткого, красивого, попавшего, разумеется,  по ошибке и по недоразумению в тюрьму. Собственно, внешность зека Бондаренко Свету  Вершинскую мало интересовала: наблюдательная девушка, проведя собственное расследование, смогла прийти к выводу, что процентов 70 всех преступников или красивые, или, по крайней мере,  наделены приятной внешностью; она не сомневалась, что Анатолий ей понравится. Что же до его возраста, то десять лет разницы для Светланы Вершинской не помеха. Но, прочитав объявление Бондаренко, внимательная девушка засомневалась: а стоит ли ей рисковать? Вдруг зеку  не подруга жизни нужна, а просто ему скоро выходить, да идти некуда, вот он и решил через газету найти себе угол? А как он выйдет да к Вершинским домой явится – что тогда с ним делать? А вдруг  он Свете надоест, как его выгнать? как вообще тогда от него отвязаться? А вдруг он все-таки не красавец? не стало бы за него стыдно… И вот, дабы избежать  того, что ее самые  худшие  опасения сбудутся, Света открывает в почтовом отделении абонентский ящик и, не указывая своего адреса, пишет письмо в зону. «Заодно и узнаем, что ему надо и чего он хочет», - твердо решила она напоследок.
            Прошло немало времени, прежде чем зек ответил; Света уже и забыла, что написала ему. Но вдруг приходит ответное письмо… Анатолий в основном расписывал свою казенную жизнь, но за что сидит, не сказал, хотя Света и просила его написать об этом. О своей внешности -  тоже ни слова, лишь упомянул, чтобы Света в следующий раз писала на конверте обратный адрес, а то цензоры могут ее письмо и не пропустить. А написав Бондаренко три письма – и таким образом завязав длительную переписку – Света вдруг пожалела, что затеяла все это. Но зек всерьез ею заинтересовался, и она решила, что отступать поздно и  дороги  назад нет.
            Чем ближе был день освобождения Бондаренко,  тем больше Света боялась. Иногда она представляла его себе рыжим и толстым, сильным, с выщербленными зубами, с наколками по всему телу, а на вид ему давала не меньше сорока лет. Света гнала такие мысли от себя прочь. Ее страх  усиливался по мере того, как она думала, что ужасной внешности Бондаренко явится к ней домой, а ему откроют либо мать, либо сестра. Конечно, какое им дело до того, кто это Свету спрашивает, но стыдно-то как, боже! Такая-то внешность! Это вам не роман собственного произведения, когда ты управляешь всеми действиями и даже ходом мыслей героя, когда ты наперед знаешь, что будет дальше  и задолго до конца этот самый конец тебе известен – тут жизнь, которую ты  не можешь предсказать. Домашние привыкли, что ты постоянно одна, а ты вдруг приводишь какой-то страх… Лучше б уж никого не приводила! Зато в том, что Бондаренко сможет ее полюбить, Света не сомневалась, так как считала, что любовь – это чувство, а  управлять чувствами  никто не властен. Она даже формулу любви сочинила: Л-Ч-Д-С-П, что значит «любовь – чувство – душа – сердце – плоть:  любовь – чувство, чувство идет из души, душа – в сердце, а сердце – во плоти». Впрочем, до любви еще далеко: пока Бондаренко еще только встретить надо…
ГЛАВА 3
           - Здравствуйте. Вы, наверное, Ирина Алексеевна?
           - Да; здравствуйте. – Красивая молодая женщина смотрела на Свету из-за двери  вопрошающим взглядом.
           - Я к вам от Лены Малехович – она у вас часто бывает и должна была сказать, что я приду.
           - А-а, ты Света? – догадалась Ирина Алексеевна. - Ну, проходи, не стесняйся. Можешь не разуваться: здесь фирма, а не квартира.
             Фирма «Вега-М», куда Света пришла устраиваться на работу, создана на базе многокомнатной квартиры на третьем этаже панельной многоэтажки. Пару лет назад квартира была арендована, комнаты оборудованы под офисы, один из них – офис по рекламе, личный кабинет Ирины Алексеевны Романюк, где она и приняла Свету.  Свете сразу бросился  в глаза тот факт, что помещение было очень щедро ухожено: на всех окнах – жалюзи, на столах – компьютеры, стены выклеены самоклеящейся пленкой, а на них – картины с пейзажем, блестевшим под солнцем. В рабочем офисе Романюк стоял широкий мягкий диван, зеркальный столик с журналами мод и косметики, рабочий стол с компьютером, шкаф и полка с наборами для ванн. Усадив Свету, Романюк принялась знакомить ее с родом деятельности фирмы «Вега-М».
          - «Вега-М» - фирма негосударственной формы собственности, проще говоря, частная.  Вот это, - Романюк широко развела руками, - даже не фирма, а филиал, сама фирма находится во Франции – в Париже; а директор наш, Павел Павлович Захаренков, управляет нашим филиалом; владелец фирмы – француз. Я здесь – менеджер по кадрам, то есть по подбору персонала. Занимается «Вега-М» реализацией французской косметики для лица. В магазинах ты нигде такой косметики не найдешь, потому что нам поставляют ее только на заказ. Вот этот набор, который ты сейчас видишь пред собой, стоит 120 долларов. Здесь и крем для омолаживания, и крем против морщин, а это вот гель против угрей. Все натуральное.  А гель – самое лучшее средство для избавления от вечной проблемы. Видишь ли, Светочка, все средства, которыми пользуются подростки, временны и ненадежны. Даже я для пользования в домашних условиях рекомендую брать в равных пропорциях горчицу, соду и соль и два раза  в день, утром и вечером, делать на лицо маску. Но это средство, должна я признаться, тоже малоэффективно. Так что наша косметика – самый выгодный вариант, она хороша и для мужчин. А этот вот лосьон предназначен для очистки лица. Дело в том, Света, что как бы мы ни ухаживали за нашей кожей на любом участке тела, она все равно не будет идеально чистой. Добиться кристальной чистоты можно только при помощи этого лосьона. Потом, Света, вряд ли кто-то знает, что у каждого человека строение лица индивидуально, и под каждый тип лица необходимо подобрать индивидуальную косметику. Мы научим тебя этому.
           - И как я тогда буду называться?
          - Человека, который занимается соотношением косметики и лица, у нас называют дизайнер-косметолог. Но их у нас достаточно, а вот распространителей нашей косметики нам очень не хватает. Нам откровенно нужны люди, которые сумеют наш товар продать.
          - А сколько же стоит удовольствие от продажи?
          - Оплата сдельная, но не меньше тысячи долларов в месяц. Только очень желательно хоть что-нибудь продать.
          - А если ничего не продашь?
          - Ну… - Романюк запнулась и развела руками. – Что поделаешь? Денег не дадут, а если ты не сможешь заинтересовать покупателя, если ты постоянно ничего не будешь продавать, то лучше уходи сама и сразу. В противном случае тебя все равно уволят.
           - Понятно. Ну, а подумать мне можно?
           - Бога ради! Я ведь тебя силком к нам сюда не тяну, воля твоя. Но если придешь к нам – не пожалеешь.  И если вдруг надумаешь, то тебе надо будет подписать контракт: большой или маленький. Большой стоит  70 долларов, маленький - 50.
          - Какая между ними разница?
          - Подписывая маленький контракт, ты ограничиваешь себя в обязанностях, но, соответственно, и получаешь меньше.
          Вершинские не располагали такими материальными возможностями. Света глубоко задумалась: где взять  эти деньги? По сути, это немного, но если денег нет? А взять где-то надо: дальнейшая перспектива соблазнительно манит.
          - Вам можно как-то позвонить? – спросила она Романюк.
          - Конечно. Вот моя визитка. 
ГЛАВА 4
            Бондаренко отбывал срок в Подмосковье, в маленьком городке Волковск, где была колония строгого режима. Туда и приехала Светка встречать Анатолия. Встречала она его у самых ворот тюрьмы, где Анатолий отбывал свой последний срок. Пока она стояла, ожидая, к тюрьме подкатил черный «бумер», забитый людьми. Их было четверо, но никто из них  из машины так и  не вылез.
           В половине одиннадцатого утра железные, свободные от колючей проволоки двери тюрьмы с грохотом растворились, и по направлению к Свете зашагал высокий желтоволосый парень, зеленоглазый и привлекательный.  Походкой он держался прямой и строгой, шагал широко и быстро. Одет был буднично, но сносно. Он сразу узнал Свету: маленького роста, одетая в синие джинсы и короткую кожанку, она, съежившись от страха в комок, стояла прямо напротив ворот исправительного учреждения.  Она не произвела на рецидивиста никакого впечатления; Бондаренко хотел даже пройти мимо, будто и не заметил ее вовсе, но им овладело живое любопытство. Анатолий подошел ближе.
           - Ну, - оскалился он желтыми зубами, в которых зажимал сигарету, - здравствуй.
           Бледная, с измученным и уставшим лицом, Света ужасно застеснялась, отвела взгляд в сторону. Бондаренко не смутился.
          - Я чутьем догадался, что  это ты. Почему-то я именно такой тебя себе и представлял. Как дела? – Анатолий сделал движение рукой,  желая дотронуться  до Светы, но она боязливо отстранилась.
            Дальнейший разговор перебил сигнал машины. Бондаренко резко обернулся.
          - Ну, как хочешь, - равнодушно сказал  он. – Я пойду: ко мне вон друзья приехали. Интересно было познакомиться! – и удалился к  BMW.
          - Салют, Ремесло! – Из салона авто показался высокий солидный парень и засвистел. – Толян! Рад тебя снова видеть на свободе! Ну, милости прошу к нашему шалашу! – солидный бросил на асфальт окурок и обнял недавнего зека по-братски.
         - Картавый, родной! – воскликнул обрадованный Бондаренко, обнимаясь.
         - Ну что, отзвонил, наконец-то? – из машины вылез водитель. С шампанским.
         - Щегол! Братан! Срок позади, аж не верится! Не забуду мать родную, братва, завязываю! – Бондаренко поднял свитер и показал выбитого на животе сиреневого кота. – В натуре, мужики, век свободы не видать! На свободу – с чистой совестью! Да здравствует свобода!
           Свету никто не заметил с самого начала и никто из приехавших бандитов не обратил внимания на то, что Бондаренко с ней вроде как базарил и хотел… пощупать, что ли… Однако почему Картавого назвали Картавым, девчонка поняла: он картавил на букву «р», что было очень хорошо слышно. Наконец, сам Бондаренко  вспомнил про нее и  повернулся в ее сторону.
          - Да, Светка, - спохватился он, - завтра в час дня я жду тебя на этом  же месте, а сегодня я занят. – После его слов и встречающая его братва обернулась в сторону Светы.
          - О, да мы здесь, оказывается, не одни были! – с интересом сказал Щегол. – Так, Ремесло, ты садишься или нет?
            Бондаренко заржал:
           - Щегол, я только что откинулся!
           - Виноват, брат, извини! – согласился Щегол, а когда уселись в машину, спросил явно неодобрительно:
          - Это что за телка?
          - Ай, так… Одна из тех, кто мне на мои красивые малявы отвечала, которые не я писал.
           Конопатый и Крот (еще двое из компании) грохнули дружным гоготом, затем открыли бутылку.
           Братва повезла кореша на Третьяковский проспект и прямо – в бутик «Армани»: надо же было человеку прилично одеться. Оттуда –  в парикмахерскую, а потом и в ресторан «Сан-Мишель». Шампанское выпили по дороге, сейчас заказали еще бутылку и десять порций коньяка – по две на каждое рыло. Крот сказал первый тост:
          - За тебя, Ремесло. За то, чтоб эта твоя «командировка» была у тебя последней, а я буду помогать тебе, чем могу.
         - Спасибо, брат. За то, что я завязал, - добавил Бондаренко.
          Бандиты чокнулись. Осушив стаканы, Конопатый спросил у Ремесла, чем он думает заняться и как вообще собирается теперь жить.
         - Не  знаю пока, я еще не думал, - ответил тот.
         - Тогда новый тост: за новую жизнь!
                                                  
ГЛАВА  5
            Мать Анатолия Бондаренко - женщина пятидесяти лет, еще не седая волосами,  красивая, одинокая вдова (муж закончил жизнь тоже в тюрьме) единственного сына хотя и очень любила, но его преступных похождений не одобряла, поэтому Толика не баловала и не уважала. Первый раз свое ненаглядное чадо еще простила, а уж во второй даже на свидания не приезжала, только письма ему писала да передачи присылала. Шел второй час ночи, мать уже спала, когда нагрянул сынок. Мама не сразу услышала, что в дверь звонят, кровинка же, возмущенный тем, что его не пускают,  начал ломиться  сильнее. Застучал ногами по дверям, словно желая их  с петель снять.
            - Иду, иду! - поспешила крикнуть  Валентина Георгиевна, чтобы сынок ее услышал. - Уже открываю.
            - Мать, это же я, понимаешь? Я! - пьяно улыбнулся Бондаренко родительнице, когда она открыла. Завалился через порог. - Мамуль, ну наконец-то! - Сынок лыка не вязал и упал матери в непроизвольные объятия.
            - Ты бы хоть проспался, прежде чем домой идти, - ласково упрекнула Валентина Георгиевна, бережно отрывая сына от себя. - Я тебя днем ждала...
            - Днем я никак не мог...
            - Я так и подумала. Ну, иди спать ложись. - И  Валентина Георгиевна сама, поддерживая сынулю, повела его в спальню. Толик сразу опустился на диван, но еще пытался разуться. Мать сняла с него новые модные туфли, купленные в бутике, и ушла к себе.
            Пил Бондаренко тринадцать часов, а просыпался десять. Когда проснулся, мать сидела у него в изголовье и что-то вязала. Толик открыл глаза и задрал голову, молча наблюдал за мамой. Та не видела, что сынуля проснулся.
            - Мам! - окликнул он, когда  надоело ждать, пока на него обратят внимание.
            - Что, проснулся наконец-то? - грубовато отозвалась Валентина Георгиевна. - И чего мне теперь с тобой делать? Кормить, что ли?
            - Надо бы, - живо согласился сын.
            - Нет, сынок, не буду, - спокойно продолжала мать. - Ты еще не забыл, где у нас кухня? Иди туда сам.
            Бондаренко лениво поднялся.
            -Ты все та же, - сокрушенно сказал он. - А между прочим, сына, пришедшего из тюрьмы, так не встречают.
            -А как же тебя встречать надо? Фанфарами, или, может, мне пир закатить на весь мир? Лучше б ты не приходил, сынок. Не было мне беды, не было печали!
            - Мать, ты мне давно дала понять, что я дерьмо; я хорошо помню твои письма. - Он резко повысил голос. - Только из хаты из этой я ни ногой, потому что такой же точно здесь хозяин, как и ты!
            - Да кто ж тебя гонит, боже мой? - испугалась Валентина Георгиевна. - Я это к тому говорю, что тебе уже двадцать восемь лет, а толку с тебя всего-то и есть, что две судимости. К работе ты никакой не пригоден, да и где тебя возьмут, красавца такого?
            - Это я - то к работе не пригоден? - Толик обиделся. - А ты знаешь, сколько я за забором отпахал? Ты за всю свою жизнь столько не работала! Я, между прочим, не одну специальность освоил! - он совсем разошелся.
            - Хорошо, хорошо, - Валентина Георгиевна поспешила сгладить накал страстей, - пусть так. Только я не вечна, сынок, это ты запомни. Лет двадцать, если бог даст, еще протяну, а ты, если не пропадешь в своей тюрьме, как твой папка, мужик будешь еще крепкий. Кто тебя тогда кормить будет?
            - Типун тебе на язык, мать. Я с зоной, чтоб ты знала, решил завязать. Я уже открестился от нее.
            - Ну да! А как же тюремные законы, понятия, среда?..
            - Мать, ты не поняла: завязать с зоной - это не значит завязать с прошлым. Я не собираюсь отказываться от блатной жизни, но я не собираюсь и садиться.
            - Ладно, иди ты уже есть, там все теплое…
            Толик вышел на кухню, и оттуда послышался грохот алюминиевой и стеклянной посуды.
Мать пришла к нему.
            - Ну, а вдруг жениться надумаешь? Жену тоже придется по себе выбирать, чтоб нашел с ней общий язык, ужился…
            - Жениться мне, мамань, по закону западло. 
            - Я читала твое объявление  в газете. Много дурочек тебе написало?
            - Ты, мать, не торопись меня в отбросы общества записывать. Придет время, я  тебя еще удивлю, вот увидишь. Кстати, который час?
            - Скоро двенадцать
            - Вот и прекрасно. Сейчас хаваю и отваливаю – меня ждет одна из тех дурочек, что мне письма писала…
ГЛАВА 6
            Некоторое время они ничего не говорили друг другу, а только внимательно друг друга разглядывали. Но вот Толик коснулся ее куртки, провел рукой по рукаву…
            - Так вот ты какая, значит, - сказал он таким голосом, что Света сразу испугалась.
             - А какая я должна быть? – растерялась девчонка.
            - Я, собственно, такой тебя и представлял.  Хочешь сигарету?
            Вообще-то  Света не курила, но сейчас подумала, что в случае отказа Бондаренко ее не так поймет, если вообще поймет. И согласилась.
            - Давай, - собралась она с духом и ответила твердо.
            Анатолий поднес ей зажигалку. И сразу же понял, что курить девчонка не умеет.
            - Э, да ты не умеешь курить, - скорчил рожу мужик.
            - Ну, и не умею, - потупившись, призналась она. – Это что-то меняет?
            - Я че-то по твоим письмам подумал, что ты полублатная какая-то… Писала так со знанием дела, все по теме, в строчку. Только фени не было.
            - Толя, мне нужны деньги, - неожиданно прямо заявила Света.
            - Что ты сказала?
            - Мне нужны деньги, сто баксов. Мне надо заплатить за договор, чтобы устроиться на работу.
            - Кидалово, нутром чую. За какую-то бумажку – сто «зеленых»? – усомнился Бондаренко. – Ну, а я при чем? Решила сфаловать меня на гоп-стоп? Я тебе за этим и был нужен?
            - Нет, не за этим. Работу мне предложили только на прошлой неделе, а познакомиться с зеком я хотела уже давно.
            - А на что он тебе нужен?
            - Интересно.
            - А не боишься, что это может быть опасно?
            - Не боюсь:  я  осторожная.
            - Ага. А ты знаешь, что в нашем мире за всякую услугу надо платить?
            - Знаю.
            - А если этим самым ты подписываешь себе смертный приговор?
            Она учла и такой вариант. Вместе с тем ей безумно хотелось иметь столько денег, сколько пообещала Романюк, а дальше она сможет сполна рассчитаться за оказанную услуг. Деньги прельстили и Бондаренко: у него на самом деле сложилось иное мнение о предстоящей Светиной работе и услышав, сколько стоит договор, он тут же в уме представил себе, какая может быть зарплата. А тут еще Света сгоряча бросила:
            - Половина с первой зарплаты – твоя!
            Кто ж откажется от такого?
            - Уговорила! – неожиданно сказал бандит. – Завтра в пять вечера жду тебя в Измайловском парке!
ГЛАВА  7
            - Держи, - коротко сказал Бондаренко и подал ей тетрадный листок, сложенный квадратом. - И больше я в твои игры не играю, хотя свою часть я намерен получить сполна.
            - Но сегодня я тебе ничего не дам, - дрожащим голосом сказала Света.
            - Нет, ты отдашь мою долю после первой зарплаты, как по уговору. И не вздумай меня кинуть: я тебя все равно найду.
            - Где ты это взял?
            - Не надейся, эти башли не криминальные. Я занял их у матери: я пока чалился, она держала квартирантов. Забирай бабло и вали с ним подальше на сегодня. Через месяц я тебя найду, - сказав это, Бондаренко исчез.
            “Интересно, как же ты меня найдешь, если ты не знаешь ни моего адреса, ни телефона?” - в этом она была уверена.
            На следующий день Света пошла в фирму.
            Романюк устроила ее рекламным агентом и распространителем. Впрочем, сама Ирина Алексеевна называла распространителя продавцом. Завтра Света должна была явиться в квартиру-фирму к девяти часам.
            “Главное, чтоб только не обманули, - беспокоилась она, - а то мне точно придется ласты склеить: я ведь бандиту обещала”...
            Свою первую выручку с аванса и зарплаты она бережно откладывала, помня, что эти деньги, увы, не ей предназначены. А когда пришло время отдавать долг, то долг был насильно у нее отнят. Дело было так.
            Незадолго до истечения рокового месяца Света вечером, после работы, ехала в электричке, в полупустом вагоне, когда на станции “Китай-город” вошли двое бугаев отпугивающей внешности, и один сел рядом со Светой, а второй стад рядышком. Девушка поежилась, огляделась, еще раз поежилась и рванулась встать. Однако сосед, слева сидевший, оттащил ее назад. Девчонка совсем испугалась и хотела закричать, но тот же бугай, словно разгадав ее мысли, крепко зажал ей рот.
            - Бабки давай, - наконец прорычал он.
            Не сопротивляясь, Света покорно отдала все деньги, которые у нее были. Не те, конечно, что дома лежали и ждали своей очереди, но и этих вполне хватило, чтобы бандиты от нее отстали. Впрочем, она и не предполагала, кем подосланы эти налетчики…
            А они, получив деньги, на ближайшей же станции ретировались. Следом за ними выпрыгнула и сама Света. И заплакала. Как теперь показаться Толику на глаза? что ему сказать? Что вообще теперь делать?
            Она не знала, что Бондаренко уже получил ожидаемую сумму и вполне удовлетворился, но и он не знал, что эта сумма  - меньше, чем половина Светиной зарплаты.
 
ГЛАВА 8
            Но еще несколько долгих недель Бондаренко никак не давал о себе знать. Но вдруг ей на почтовый ящик пришло новое письмо, в котором Анатолий назначил ей встречу в определенный день на Чистых Прудах. День исчислялся двумя неделями - затем, что Толик не знал, когда Света заберет письмо, и может случиться так, что означенный день уже прошел, и на встречу можно не идти, так  как встреча не состоялась. В свою очередь Света, забрав письмо, не верила, что Толик не забудет день, который сам же ей и назначил. На Чистые Пруды она пошла, но не надеялась, что Бондаренко явится.
            А он явился, и хотя был здорово пьян, но пришел раньше ожидаемого времени. Света его не видела, так как смотрела в другую сторону и отвлеклась. Бондаренко ей громко свистнул, она обернулась. Когда приблизился, крепко  всосался ей в губы. При этом он ни слова не сказал, даже не поздоровался с девушкой.
            За все время знакомства это был их первый поцелуй,  под час которого Света чуть не задохнулась от едкого перегара, валившего из нутра Бондаренко.
           - Персик, - зачем-то тихо сказал он после поцелуя.
           - Толя, я лучше пойду. – От обиды  девушка готова была заплакать, рванулась идти.
           - Ты че? Ну, куда? подожди! – Бондаренко ринулся за ней.
           -  Я тебе деньги принесла, да, видно, сегодня получить ты их не в состоянии! – яростно крикнула Света, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь. В один миг в ней накопилось столько ненависти к этому уроду, что она думала, будто эти чувства сейчас взорвутся в ней разом.
          - Какие деньги? – удивился он.
          - Ну… я же тебе должна…
             Бондаренко не понимал, о каких башлях она трет базар, но отказываться не стал.
         - Давай, - сказал он, нимало не колеблясь. Взяв же доллары, пересчитывать их не стал, а запихнул во внутренний карман. И посмотрел на Свету жадными глазами:
         - Гляди-ка, ты за базар как будто отвечаешь. Во, блин!.. – Затем снова поцеловал ее.
         - Пошли, обмоем это дело?
         - И куда же мы пойдем?
         - В ресторан.
         - Толик, а тебе не кажется, что тебе уже хватит?
         - Дай руку, - он подставил локоть. – Возьми, не бойся.
             Света робко просунула руку в образовавшееся кольцо. Мужик, не долго думая, сразу же плотно прижал ее к себе.
           - Ты че? – ощутил он ее робость. – Боишься?
            - Нет, все нормально, - скупо ответила девушка. – Куда мы идем?
            - Городом любоваться, - грубо ответил он.
            Света шла боязливо, ступала неуверенно. Толик шагал  рядом и следил за ней глазами. Тот факт, что Света его боится, давал бандиту возможность  чувствовать над ней свою силу и власть.  Этим  он гордился.
            А Света решила воспользоваться пьяным состоянием кавалера и завела давно наболевшую тему:
            - Толик, а в тюрьме сидеть хорошо?
            - Кому как, а ты чего спрашиваешь?
            - Интересно. Там кормят хоть как?
            - Хреново. А ты, значит, вот зачем связалась со мной, - догадался он. – Решила, что я буду твоим информатором. Ясно. Ну, а как насчет «завязать»?
            - Не поняла…
            - Я говорю, что я, может быть, завязал, об этом ты не думала? А раз так, то мне неприятно вспоминать про зону, я хочу забыть о ней, это – мое прошлое. И если тебя интересует зоновская тема, то я не тот, кто тебе нужен. 
            - А твои друзья, которые встречали тебя у тюремных ворот? С ними ты тоже завязываешь?
            - Они мне не друзья. С ними просто так не развяжешься: тут – другое…
            - Вот, а говоришь… - хотела спорить Вершинская, но Бондаренко ее перебил:
            - Я тебе сказал – и все. Если тебя это не устраивает, то нам лучше разойтись и никогда больше не пересекаться.
            - А если мы все же пересечемся?
            - Я советую тебе избегать меня, а я тебя и так не замечу.
            «Нет, для жизни он не годится, - сделала вывод Света. – С ним тяжело общаться, серьезных намерений он не имеет, полновластным хозяином  в доме будет тоже он и будет, где ни попадя, затыкать мне рот. Я буду его рабой, а ему будет на меня наплевать. Надо все прекращать, пока не поздно».
            - Ты, может, наконец-то скажешь мне свой телефон? – Анатолий закурил.
            - Ты не запомнишь.
            - Запомню.
            «Пьяный-то», - подумала Света и достала из сумочки клочок бумажки и ручку, что были всегда при  ней, и написала семь цифр.  И вложила клочок кавалеру в карман.
            - Только  не потеряй.
ГЛАВА 9
            Когда он позвонил через два дня, то напомнил Свете о долге.
            - Я ж тебе заплатила позавчера! – возмутилась она. – Ты просто пьяный был… Ты  еще деньги во внутренний карман положил…
            - Во-первых, долги возвращают, а не платят, а во-вторых, там мало. Я ни в жизнь не поверю, что ты получаешь всего пятьсот баксов.
            - Знаешь, Толя, все мои письма к тебе были ошибкой, я раскаиваюсь. Нам не стоит дальше  встречаться, - решительно заявила она.
            - Тю-тю-тю. Ты что, плохо понимаешь, куда ты встряла? Я от тебя теперь не отстану, пока ты мне не заплатишь. А теперь у меня есть твой номер, так что я легко смогу установить и адрес. Решай, дорогая, выбирай.
            Она решила, что это банальный рэкет. Сейчас должна, завтра скажет должна…  Неужели оно так и пойдет? Впрочем, она может и обратиться куда следует…
            - Сколько ты хочешь?
            - Еще двести.
            - Ремесло, имей в виду: если после этого ты от меня не отвяжешься…
            - То что? К мусорам пойдешь? Только сунься – и всей твоей семье будет очень плохо,  в том числе и тебе. Значит, завтра жду тебя на старом месте в четыре.
            - Я буду на работе…
            - Мне пофигу. Прихилять – это в твоих же интересах.
            А на Чистых Прудах он сказал:
            - Просто понимаешь ли, Светик, в чем дело: у меня сегодня один хороший кореш откидывается, и те бабки, которые ты мне позавчера вернула, я отдал в общак ему на подогрев, а сегодня ты возвращаешь мне долг.
            - Почему ж ты этого по телефону не сказал?
            - Мне нравится тебя пугать.
            - У тебя это хорошо получается, - она расстроилась. Вместе  с тем ей становилось  страшно интересно и увлекательно от того, что с ней происходит. Ей не верилось, что мечта идиотки сбылась…
            - Ты моя Бонни, - вдруг сказал Бондаренко, прижимая ее к себе. – Пойдем по такому случаю куда-нибудь присядем, пивка выпьем…
            - За кого? За твоего кореша?
            - Да. И за возрождение Бонни и Клайда.
            С этого дня они надолго стали русскими Бонни и Клайдом.
            Они притопали к бару. Света впервые оказалась в таком заведении.
            - Иди вон туда, - указал Анатолий на пустой столик в углу, - а я сейчас. Тебе  какое пиво: легкое или крепкое?
            - А какое лучше?
            -  Пожалуй, легкое, - безразлично сказал Бондаренко и отошел к прилавку.
            Он купил две баночки «Три медведя» и скорым шагом повалил к Свете. Угостил небрежно: просто протянул банку. Она приняла жестяной сосуд, но ей еще пришлось повозиться с открывателем, прежде чем Толик догадался ей помочь. Откупорив сосуд, он предложил чокнуться.
            - Чокнемся, - робко согласилась Света.
            Прозвучал легкий удар, после которого Бондаренко залил пойло в поросшую редкой щетиной пасть. Света лишь наблюдала за ним.
            - Хорошо, - удовлетворенно сказал он. – А ты чего ждешь?
            - Я не могу так быстро…
            - Тогда я пойду еще куплю и отваливаем отсель.
            Дорогой они говорили обо всем, на разные темы, но мало понимали друг друга: там, где Бондаренко задавал вопросы с подвохом, Света этого подвоха не видела, и наоборот, а когда она пыталась кавалеру что-то доказать, он не слышал. В общем, они не могли договориться.
            - Толь, а вот скажи, что ты нашел во мне интересного? Я малая для тебя, у нас с тобой разные понятия…
            Бондаренко хмыкнул:
            - Что интересного? В тебе есть загадка.
            - Какая?
            - Это я тебе скажу как-нибудь потом.
            - Когда?
            - Когда, допустим, мы будем с тобой лежать вместе в одной постельке и пить хотя бы это самое пивко.
            Девчонка поспешно умолкла, почувствовав себя не то дурой, не то оскорбленной: слова про постель бандитом были сказаны довольно пошловато.
            - Это все, что тебе от меня надо? – обиделась Света, на что Ремесло засмеялся:
            - Ха, если б только это! – Аккуратно закурил. – Если б я хотел от тебя только постели, я с тобой бы сейчас лясы не точил, а пошел бы да снял проститутку! Подумаешь, удовольствие большое – трахнуть тебя и свалить!
            Света оскорбилась еще больше.
            - Денег не хватит, - сказала она грубо.
            - На что? Снять на ночь бабу? Не волнуйся, - добродушно заключил он, похлопав Свету по коленке. Та слегка отстранилась, но Толян заметил и воспринял это действие как пренебрежение его персоной.
            - Ты че сопатку кривишь? Не в кайф, что я тебя цапнул? Так какого хрена ты тогда вообще с мужиком знакомилась?
            Света угрюмо промолчала, понимая, что он прав. Но ей было неприятно слышать от него пошлости, тем более если речь шла о каких-то других бабах. Вот если б она сказала такое про себя и про неких левых мужиков, он явно бы взбесился.
            У нее к Ремеслу интерес, но – творческий. Одно дело придумать бандитов  в образах  и совсем другое видеть бандита живьем, слушать его, чувствовать его самого и его характер, природу. С ним было, в принципе, не плохо: поведение Толика Свету мало удивляло, но с этической стороны было тяжело. Ей были непривычны невежество Бондаренко, его грубость, но и ничего другого она от него тоже не ждала. В целом, она не жалела, что связалась с ним.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
ГЛАВА 10
            - Здравствуйте! – с порога прогремел Бондаренко.
            Мама Светы, Тамара Анатольевна, вышла гостю навстречу с полотенцем в руках. Но увидеть такого гостя она была не рада.
            - Здравствуйте, - ответила разочарованно.
            - Мамань, я ваш будущий зять, - бесцеремонно заявил Бондаренко, ощерив зубы. Тамара Анатольевна замахала руками, окстясь.
            Парочка прошла в зал.
            - Вот здесь я и живу, -  сказала Света. – Садись куда-нибудь.
            - Я уже насиделся, - вяло и без грубости поправил Толик. – Следующий раз говори «присядь», - и плюхнулся на диван. Притянул Свету к себе, усадил на колени.
            - Иди ко мне. Вот так. – Положил девушке руки на плечи, медленно спустил их вниз. – Зазноба ты моя…
            - Скажи, Клайд, у тебя ко мне есть какие-нибудь чувства?
            - А как ты хочешь, чтобы было?
            - А как есть?
            - В тебе есть что-то загадочное. Я хочу тебя разгадать.
             В то время домой вернулась Оля. Мать наспех ей все рассказала. Шепотом.
            - Ой, Олечка, на жулика похож, - взволнованно  добавила Тамара Анатольевна.
            - Красивый  хоть?
             - Страшный, как черт! Рыжий, что ли? Не разобрала.  Но  похож на рыжего, высокий, крепкий.
            - Он хоть поздоровался?
            - Да, но мне показалось, что это труба прогудела.
            - Они там? – кивнула старшая дочь на закрытую дверь и, получив утвердительный ответ, подкралась к дверям. Но за ними только разговоры шуршали.
            - Бонни, а ты знаешь, что я всегда искал такую чувиху, как ты? Поэтому хочу, чтоб ты стала моей и только моей, чтоб никому больше не принадлежала.
            Света, сидевшая до сих пор в положении, когда ее голова упиралась ему прямо  в подмышку, подняла на него довольные глазки и улыбнулась счастливой улыбкой.
            - А ты не врешь?
            - Гадом буду. – И крепко поцеловал ее.
            - Интересно, это что же во мне такого особенного?
            - Ты не куришь, это раз, и это любопытно. Хотя мне, конечно, пофигу, куришь ты или нет, но все-таки интересно, почему же нет?
             - Не хочу. Если б хотела – закурила, и никто бы мне не запретил. Для себя же и не хочу. Из принципа. Другие пусть курят, а я не буду.
            - Бонни, мне завтра надо отвалить в Питер - меня братва вызывает на несколько дней.
            - Зачем?
            - Я и сам пока не знаю.
            - А меня ты с собой не возьмешь?
            - Как-нибудь в другой раз. Слушай, Бонни, сделай мне чаю.
            - Иди и сделай, - девчонка начала показывать характер. Бондаренко нахмурился:
            - Я, конечно, могу сделать, но на кухне твои родители. Ты предлагаешь мне показаться им на глаза?
            - Почему бы нет?
            - Потому что сегодня я трезвый. Был бы бухой - не вопрос, а трезвого не загонишь. Сам не сунусь.
            В этих словах Света почувствовала оскорбление всей своей семьи, но промолчала. Она боялась как-нибудь и чем-нибудь обидеть Бондаренко, чтобы не разозлить, потому что боялась его потерять. Ей было с ним интересно и пока что он был ей нужен.
 
ГЛАВА 11
            Когда Толик отчалил в Питер, Света времени тоже не теряла: она позвонила писателю Воскресенскому и договорилась с ним о встрече.
            Андрей Ильич Рязанцев, он же писатель Воскресенский, был знаменит не одними своими книгами, но также тем, что лично знал многих воров в законе, заполонивших Россию с севера на юг и с запада на восток. Все потому, что смотрящий по стране приходился ему сводным братом по отцу. Андрей Ильич в воровской среде давно свой человек, хотя сам  ни разу не судим, не вор и не крещен законником. Зато он отлично знает культуру (точнее, субкультуру) воровской среды, знает закон и порядки авторитетов как на воле, так и в заключении. Описывал в своих произведениях он это все очень грамотно и разумно, а перед самими “чесняками”, перед их званием преклонялся. Таким образом, писатель Воскресенский вел двойную, но осторожную жизнь.
            Света Вершинская нашла его случайно и уже была у него несколько раз. Но если прежде она привозила Воскресенскому начало и середину своего произведения, то сегодня захватила несколько листов из конца. До сих пор Андрей Ильич был ее критиком и одновременно учителем. Работал он художественным критиком на радио “Эхо Москвы”, куда Света приезжала всегда и приехала сегодня.
            - Здравствуйте! - Света легонько открыла дверь и заглянула в рабочий офис писателя. Воскресенский поднял глаза.
            - О, да это Светик пожаловала! Ну, здравствуй, здравствуй; заходи!
            Девчонка вошла и бесцеремонно села в мягкое офисное кресло, напротив писателя: это место Воскресенский уступил Свете в самый первый раз, кода она к нему пришла, и теперь это кресло она считала своим по праву.
            - Как дела?
            - Очень хорошо, - Света улыбнулась накрашенными губами. - Я вам привезла несколько листов из конца романа, развязку действия, - она протянула прозрачную цветную папку - скоросшиватель. Воскресенский принял.
            - Но ты говорила, что у тебя копии рукописи нет... Тебе это не мешает? Как же ты справляешься?
            - Я отлично помню все содержание от начала до конца.
            - Содержание-то помнить можно, да только ляпов бы потом не вышло, вроде таких, например, что в начале романа у тебя Калина откидывается по амнистии, а в конце окажется, что по УДО.
            - Если даже такое и получится, то я поленюсь отлистать листы и найти, в каком месте это есть. Я лучше потом исправлю, когда буду переписывать.
            - А у тебя компьютер есть?
            - Наверное, если бы он у меня был, я бы руку не напрягала и листы зря не переводила, как вы думаете?
            Воскресенский усмехнулся:
            - И то правда. Но мой тебе совет компьютер все же приобрести, потому что рукописным вариантом себе глаза слепить никто не будет.
            - Не вопрос, эту проблему я решу. Скажите, роман можно отдавать в печать?
            - А у тебя есть деньги на издание?
            - Есть.
            - Ну, тогда дописывай роман, оформляй в электронном варианте и будем соображать вместе. Ты уже подобрала себе псевдоним?
            - У меня два варианта фамилии: либо Владимирская, либо Василевская, и они мне оба нравятся.
            - А имя закрывать будешь?
            - Да: я назову себя Соней.
            - Тогда лучше второй вариант... какой ты сказала?
            - Василевская.
            - Вот. Соне лучше Василевская, к тому же и веселее произносится, и короче.
            - Может, мне мужской псевдоним взять? Ну, например, Сергей Таганцев?
            - Зачем?
            - А как Жорж Санд?
            - Много ты знаешь про Жорж Санд! - Воскресенский махнул на Свету рукой. - Может, она образ жизни вела такой, что больше на мужика была похожа.
            Воскресенский явно хотел сказать что-то еще, но его перебил заглянувший в дверь высокий худощавый мужчина средних лет, в темных очках, одетый чисто и элегантно.
            - Можно к тебе, Андрюха? - спросил он мягко.
            - А, Монарх! Заходи, дорогой, присаживайся! - разрешил Воскресенский.
            - Здравствуйте, - лениво бросил вошедший Свете. Она сказала ему «здрасте» с огромным удивлением. И заторопилась.
            - Ладно, Андрей Ильич, я, пожалуй, пойду. Телефон мой вы знаете, - и быстро исчезла в дверях. Но сразу же вернулась.
            - До свиданья забыла сказать.
            - Пока, Светик. Но ты звони, интересуйся.
            Когда Света скрылась, Андрей занялся гостем.
            - Ну, брат, тебя-то что ко мне привело?
 
ГЛАВА  12
            Света под музыку шансона увлеченно писала про своих бандитов, когда с работы приволокся глава семейства, отчим Леонид. И  сразу же поперся в Светину комнату. Он был пьян.
            - Че, глухая, что ли? – заревел Бавыкин на весь дом. – Неужели нельзя потише сделать? – Он крутанул регулятор громкости. Но едва он ушел, девчонка опять сделала по-своему. Бавыкин, услышав, что музыка усилилась, взбесился, опять прилетел:
            - Ты че, не понимаешь? Или в голову захотела?
            Светке безумно хотелось послать отчима, но она промолчала, потому что отчим давно стал для нее пустым местом и для нее его как бы не существовало.
            А тот ушел на кухню и продолжал ворчать:
            - Сидит дома целыми днями, пялится в тетрадки, хоть бы погулять куда сходила, чмо. А то даже подруг нет. Так сиднем и просидит всю жизнь.
            Он обедал, а Света подошла к телефону и сделала вид, что звонит.
            - Здравствуйте.  Скажите, а Толя есть? Нет? А когда появится? Понятно. А вы его мама? Что ж, очень приятно. Нет-нет, передавать ничего не надо,  я ему потом сама перезвоню. Спасибо и извините.
            Вечером, когда вся семья Вершинских собралась в  полном составе, отчим, как самый непросвещенный из всех, спросил:
            - А какому это Толику сегодня звонила наша мымра?
            - Леня, какие у тебя слова… - возмутилась Тамара Анатольевна.
            - Я спрашиваю, кому она звонила?
            - Человеку! – раздраженно выкрикнула Света.
            - Откуда он взялся? – продолжал допрос Бавыкин.
            - С неба упал. Мама, знаешь, что я надумала? Я в институт буду поступать. Решила учиться, а со следующей недели в педагогический начнут принимать документы – я узнавала.
            Услышав это, Бавыкин поднял рев на всю кухню:
            - Какой, нахрен, педагогический? Ты ж детей терпеть не можешь; чмо ты, а не учительница!
            - Ленечка, что ты говоришь такое, я вообще не понимаю! – испугалась Тамара Анатольевна. – Как  так можно? Всякими словами на нее… Какой ты… я не знаю…
            - А что, я не так говорю разве? Она не чмо? Запрется вечно в этой своей спальне, и хрен знает, чем человек там занимается!
            Света очень обиделась на отборные слова отчима, но, в конце концов, не выдержала:
            - Раз я  чмо – вали туда, где уродов нет!
            - Я тебе сейчас как двину по морде, так ты у меня в два счета вылетишь отсюда вон, сука!
            На помощь пришла старшая сестра:
            - И скажи своей бывшей, что нечего ей сюда звонить!
            Оля сказала это не просто так: недавно, в отсутствие Леонида Васильевича дома, звонил телефон. Дважды подряд. По очереди подходили то Тамара Анатольевна, то Оля.
            - Здравствуйте, - сказал им лисий голосок, когда  подошла Тамара Анатольевна, - а можно пригласить к телефону Владимира Николаевича?
            - А кто его спрашивает? – задал наводящий вопрос Вершинская, хорошенько догадываясь, кто это может быть.
            -  А вам какое дело? – обнаглела звонившая.
            - Для вас его уже нет! – смело ответила Тамара Анатольевна и положила трубку. Но едва лишь она отошла, как аппарат зазвенел опять.
            - Для меня он будет всегда! – бесцеремонно заявила госпожа Бавыкина.
            - Ошибаешься, дорогая! – успела сказать старшая дочь, но разговор на этом оборвался…
            - Кому? – округлил зенки Бавыкин.
            - Знаешь, кому! – поддакнула Тамара Анатольевна.
            - Это не ваше дело! – цинично заявил тогда Вершинский.
            - Ах, не наше? – вспылила Тамара Анатольевна. – Тогда, Володенька, если она хорошая, а мы плохие, если там лучше, чем здесь, и если она тебе дороже, - иди к ней и живи, я тебе это уже сто раз говорила.
            Но уходить к бывшей жене Бавыкин не хотел. У них сын уже взрослый, который блудного папашу запросто на место поставит, там не покомандуешь, не назовешь Бавыкину «сукой»…  Да и вообще  Леонид Васильевич знал, что там он тоже нужен так, как и здесь.
            Только семья Вершинских завершила вспоминать инцидент  с Бавыкиной, как телефон затрещал  снова. Света рванулась с места:
            - Ну, теперь подойду я!
            - Сидеть! – рявкнул Вершинский так, что на потолке аж люстра зазвенела, - я сам!
            Однако звонили Свете
            - Але? – подбежала девчонка. – Привет! Когда ты  приедешь? Очень соскучилась, милый. (Пауза). Есть. А сколько тебе надо? Столько найду, но ты меня разоришь. Когда это кончится? (Пауза) Поняла. Да, я приду. Не переживай, Клайд, я сама его увижу. Все, пока. Да-да, я тебя тоже.
            Поговорив с Ремеслом, Света на кухню больше не пошла, а пошла к себе. Любопытный отчим приперся следом.
            - Кто это был?
            - Какая разница?
            - Что тебе за подозрительные фрукты такие звонят, которые деньги требуют, а поздороваться им трудно?
            - Вот ты не знаешь, кто мне звонил! - язвительно поддала Света. - Это звонил он...
 
ГЛАВА 13
            К шести часам вечера Света прибыла на Рижский вокзал, вошла внутрь и обратила внимание на игровые автоматы - именно там, по словам Бондаренко, ее должны ждать.
            У одного автомата ей в глаза бросился высокий мужчина в темных очках и сером костюме мокрого дождя. Вид у него был серьезный, и он не играл в игрушки, а тихонько стоял в стороне и листал записную книжку. Свете даже издалека показалось, что она его знает. Она подошла смело.
            - Добрый вечер, это вы будете Крот?
            Тот задернул очки на лоб и нахмурился:
            - А ты откуда знаешь, интересная такая?
            - Передали, что ждать меня здесь будете. А погоняло выдали.
            - Ремесло, знаю. А ты как меня узнала?
            - Загадка природы.
            Крот окинул Свету взглядом с головы до ног, обошел со всех сторон несколько раз.
            - Ничего  чувиха, - сказал он громко. - За телку сойдешь. Башли принесла?
            - Принесла, но просто так не отдам. Сначала расскажи, как там Клайд? Когда он вернется?
            - Клайд? - Крот удивился. - Ты его зовешь Клайдом? А сама, значит, Бонни? - Крот заржал. - Бонни и Клайд, караул! Русские бандиты начала двадцать первого века! Бонни и Клайд по-русски! Ха-ха-ха!
            Света почувствовала себя униженной.
            - Он сам назвал меня Бонни... Он первый...
            - Тебе ни в жизнь не заняться тем, чем занималась Бонни и занимается Ремесло: ты не для того рождена. А назад он привалит так, как его дела отпустят, может, и через месяц. Ты запомни одно: в нашем мире Ремесло -  никто, за его смерть никто не станет мстить, а если загремит на зону - не получит даже “подогрева”. Так что он своим словам не хозяин и делает то, что скажут ему.
            - Но я помню, как его встречали из тюрьмы...
            - Это - другое дело,  ты не поймешь, здесь чисто понятия.  Слышь, - не знаю, как тебя зовут, но во всяком случае не Бонни - пошли пивка глотнем, - развязно предложил Крот.
            - Пошли.
            Но купить пива ей пришлось за свои деньги, причем те самые, которые она должна была отдать. Крот заверил ее, что для “отдать” вполне хватит.
            Света купила две баночки пива, после чего она и Крот отошли к вокзальному окошку.
             - А ты все-таки симпатичная чувиха, - сказал Крот  настоящий комплимент. - Должен сказать, что у Ремесла губа не дура.
            - Я его не этим завлекла...
            - А чем?
            - Тем, что “малявы” ему правильные писала, да один раз (он больше не просил) тайком от всех своих ему “подогрев” послала, он мне сам говорил.
            Он таких слов Крот чуть пивом не подавился, рот у него непроизвольно открылся, а глаза расширились.
            - Вот это, блин, чувиха! Это просто краля! Ну, раз такое дело, малая, я тебе вот что скажу: Ремесло твой навек. Знаешь, он ведь не какой-нибудь босяк, в газету писал не за тем, чтобы развлечься, а он искал себе человека по интересам, близкого ему в том числе и духовно. И это оказалась ты. Да, он нашел именно тебя, а нам однажды сказал, что просто так от тебя не отвяжется. И тебе от него не отвязаться просто так. Ты куришь?
            - Нет.
            Крот удивился еще больше:
            - Вот те на! Ремесло знает, где искать, хотя куришь ты или нет – это не главное.
            Света протянула доллары:
            - Забери и передай Толяну, а я пойду, - сказала строго.
            Крот недоверчиво покосился на Свету и пересчитал деньги. Их оказалась ровно та сумма, которая требовалась. Крот поразился исполнительности девчонки.
 
ГЛАВА 14
            Следующий день выдался невыносимо жарким. Свете дали в этот день выходной.
            Она читала Донцову, когда приперся Бавыкин. Свету он сразу не заметил, да и не потрудился узнать, дома ли она. Лишь обнаружив закрытый балкон, загремел:
            - Ты… (от имени он воздержался) сидишь дома целый день, неужели нельзя было балкон открыть?
            Она не ответтила.
            - Там компот стоит… закипит сейчас, урод ты несчастный!
            Света не шевельнулась и не оторвалась от книги.  Бавыкин ушел, загремел балконными ставнями.
            - Не, ну честное слово, - бурчал он себе под нос, - что за люди такие тут живут? У всех как у людей, а здесь все через… Ну, сука.
            Потом привалил в спальню и полез в шкаф. Копаясь, он смотрел прямо на Свету, надеясь, что она его будет слушать.
            - Вот скажи, тебе воздуха хватает? Неужели это так трудно догадаться, что надо  балкон открыть?
            Света заткнула уши.
            Бавыкин открыл форточку у нее в спальне.
            - На вот тебе воздуха свежего, а то задохнешься здесь совсем! У, кобыла, бл… - драл глотку Вершинский.
            Света не выдержала, убежала прочь из спальни, а затем и из квартиры.
            - Чучело, твою мать! – брехался Вершинский уже в пустоту. – Я тебя ненавижу!
            А вечером, когда пришла уже и Тамара Анатольевна, он устроил допрос и ей.
            - Скажи, пожалуйста, куда ты дела  пластинку от утюга?
            - Какую пластинку?
            - Она лежала на холодильнике, вот тут.
            - Значит, там и лежит.
            - Не п…ди: я только смотрел, нет ее там.
            - Ну, а  я откуда знаю, куда делась твоя пластинка?
            Бавыкин озверел:
            - Я тебе про то говорю, что ты, падла, всегда все выкидываешь, что не твое!
            - Ах, я падла? – возмутилась Тамара Анатольевна. – Тогда дуй отсюда туда, где падлы нет! Тебе, Ленечка, если там настроение испортили, то не надо вымещать свою злость тут. Я падла!.. Посмотри, кто ты! Я от тебя к другому мужику не хожу!.. Никому твоя пластинка не нужна, так что ищи ее у себя…
            Бавыкин полез искать в свои железяки. Искал и ворчал:
            - И что, блин, за семейство такое? Ничего нигде оставить нельзя: все стянут, все! Какие-то выродки одни тут собрались! Суки!
            Копаясь в железяках (а копался он дотошно), он и там ничего не нашел. А всего и беды-то, что лежала эта несчастная пластинка в прихожей на полке: Бавыкин вчера хотел ее унести и, собираясь уходить, положил на полочку, чтобы не мешала. А потом забыл… Как бы там ни было, но семья осталась виноватой и охаянной.
            Как можно жить с таким человеком? Он же социально опасен…
 
ГЛАВА 15
            - Ирина Алексеевна,  если кто будет спрашивать – я уже вернулась.
            -  Тебя Захаренков просил зайти к нему.
            - Уже  бегу.
            Захаренков предложил ей стул перед собой.
            - Я вас слушаю, Павел Павлович…
            - Светочка, мне нужен секретарь – моя Татьяна вот-вот уйдет в декрет. Секретарское дело – работа молодых, а у нас самый молодой сотрудник на фирме – именно вы. Как вы смотрите на мое предложение?
            - Вообще-то положительно, - Света улыбнулась. - Могу я ознакомиться со своими новыми обязанностями?
            - Конечно, иди и ознакамливайся  хоть сейчас, Танюша в приемной.
            - ... Во-первых, - сказала Таня, - ты, девочка моя, должна уяснить себе, что наш Павел Павлович - человек солидный и серьезный, к тому же женат, имеет двоих детей, а потому он не герой анекдотов и всякого рода приставания с его стороны будут исключены; ему это не характерно. Я в этом убедилась лично сама. Работа нашей фирмы на вещах такого рода не основана, и секретарь здесь - обычный секретарь. Единственное, секретарь обязан с директором ездить в командировки, которые бывают хоть и не часто, но бывают. Командировки всегда во Францию, потому что Париж - наш главный деловой партнер, и все это - за счет фирмы.
            -“Все это?” - переспросила Света. - Что именно?
            - Сама дорога, гостиница, проживание... фирма платит.
            - А командировки долгие?
            - Как правило, два-три дня. Если ты согласишься работать на моем месте, то я завтра же уйду в декрет...
            - А кого вы ожидаете?
            Таня улыбнулась:
            - Девочку.
            - Ну, а если я соглашусь на это место?
            - Тогда пиши заявление...
            Еще бы она не согласилась! И зарабатывать здесь будет больше, и Францию задаром увидит!
ГЛАВА 16
             А вечером Свету ожидал сюрприз: к ней приехала из Беларуси подруга Зоя. Зоя и Света знакомы с детства, одно время Зоя жила у бабушки в Светином подъезде и тогда же училась со Светой в одном классе. Потом дорога сильно вздорожала и Зое пришлось ограничить свои поездки в соседнее государство. Света уже и забыла даже, как выглядит ее подруга, когда вдруг увидела ее перед собой. Зоя стояла красивая и радостно улыбалась.
            - Зойка, ты, что ли? Я не верю своим глазам! - Света распахнула объятия, Зоя тоже обняла подругу и так, обнявшись, они шагнули в квартиру Вершинских.
            -Бог мой, вот уж никак не ожидала, - не могла надышаться на подругу Света.  - Ты бы хоть предупредила как-нибудь, что приедешь, Алеся из Полесья.
            - Я хотела сделать сюрприз... И не Алеся, а Зоя. Ты хоть скучала без меня-то?
            - Да как тебе сказать…  - Света растерялась. - Я, Зоя, личную жизнь взялась налаживать.
            - Ну-ну, давай рассказывай, - глаза у Зои загорелись.
            - Пошли хоть чаем тебя угощу, что ли?..
            За чаем Света щедро поведала Зое историю своего знакомства с Бондаренко.
            - ... так что, Зоенька, я считаю себя счастливой, - подытожила Света. - У меня есть дорогой человек, у меня отличная работа, я надумала  поступать в институт. Завтра, кстати, у меня первый экзамен.
            - Работа? - заинтересованно переспросила Зоя. - Где?
            Света рассказала, не забыла и о повышении.
            Зоя крепко позавидовала подруге. Самой ей с мужчинами не очень везло: они у Зои водились и даже выбор был, но ни к одному из них сердце Зои не лежало, а из самих мужиков ни один не был толковым. Что уж тут говорить про достоинства! И, конечно, она не имела столько денег, сколько перепадало Свете. Зое, чтобы иметь тысячу долларов, надо было работать год. Словом, завидовать было чему...
            Света помогала матери распутывать вязальные нитки и мотать клубок, Зоя сидела рядышком и рассказывала о себе. В то время, когда Света держала надетый на запястья рулон ниток, позвонил телефон. Вершинские были заняты, чтобы подойти, поэтому попросили ответить Зою.
            - Да? - живо подбежала к аппарату Зоя.
            А звонил-то Бондаренко... Подругу Светы он принял за саму Свету.
            - Бонни, ты? - спросил он.
            Зоя вопроса не поняла, но сообразила, что надо отвечать.
            - Да, я.
            - У меня телефон сменили. Запиши мой новый номер, - некстати сказал Толик и дважды продиктовал Зое свой телефон. А та его резво записала: благо, у Вершинских на телефонной полочке лежала ручка и какой-то листок. - Завтра после обеда я приеду, - напоследок добавил он, поцеловал Свету одним словом и простился. Услышав гудки, трубку положила и Зоя.
             - Это мне бабушка звонила, - сообщила она Вершинским. - Она спрашивает, поеду ли я на дачу с ночевкой. Так что мне пора.
            Зоя ушла, зажимая в руке клочок с заветным телефоном. И ни Тамара Анатольевна, ни  Света не подумали, откуда Зоина бабушка знает их телефон? 
 
 ГЛАВА 17
             Первый вступительный экзамен по русскому языку Света выдержала на “хорошо”. И первой, с кем она поделилась своим успехом, была Зоя.
            - Поздравляю! - весело сказала подруга. - Молодец, что сдала!
            А к вечеру явился Бондаренко. Но к Свете не подался и не звонил ей, ожидая звонка от нее. Но Света не могла позвонить, потому что не знала его номера. А Толик извелся в ожидании и уже начал подозревать Свету... Это подозрение не позволяло ему ждать дальше, и он, истомившись, сам позвонил Вершинским.
            - Света пошла гулять, - коротко ответила Тамара Анатольевна.
            - А с кем? - ревниво уточнил бандит.
             - С подругой.
             - С какой? - Толик очень удивился, ведь Света никогда раньше не говорила, что у нее есть подруга.
            - К ней Зоя приехала, подруга из Беларуси.
             - А когда Света появится, не знаете?
            - Не знаю.
            - Тогда передайте ей, пожалуйста, что звонил Толя. Пусть она мне сама позвонит.
            - Хорошо...
            Едва Света переступила порог квартиры,  мама ей сразу же передала, кто звонил и чего хотел.
            - Он уже приехал? - обрадовалась Света.
            - Наверно...
            - И просил перезвонить? Так я ж его телефона не знаю! - в досаде крикнула девушка.
            - Как не знаешь? - удивилась мама.
            - Не знаю; он мне не давал номер!
            - Какой интересный: телефон не дает, а просит, чтобы ему звонили. Откуда он взялся, чудо такое?
            - Из тюрьмы! - гордо ответила девчонка.
            - Откуда? - переспросила испуганная мать. - Из тюрьмы? Да ты что городишь?
            - Ай, мама, ну какая, в самом деле, разница, откуда? Для меня сейчас важно не это... - Она словно забывалась, о чем говорит, или просто не замечала своих слов. Она   отчаялась.
            А назавтра Бондаренко пожаловал сам. Двери ему открыла Тамара Анатольевна, Света же в квартиру не пустила, говорить вышла на площадку. Она чувствовала себя виноватой, поэтому глаза опустила.
            - Я жду объяснений, - ревниво начал допрос Бондаренко, не сказав своей дорогой ни “здравствуй”, при “привет”, не поцеловав ее, не обняв - ведь столько времени не виделись!
            - Я знаю, ты ждал моего звонка, - виновато проговорила Света. - Но у меня нет твоего номера, Толя.
            - Не свисти, блядь! Я тебе звонил... во, позавчера! и сказал, что буду завтра после обеда, затем сказал свой телефон. Ты его еще записывала...
            - В котором часу ты звонил?
            Такой оборот Бондаренко перестал нравится. Лениво закурив, он нахмурился:
            - Слушай, ты шо,  в натуре, шнягу гонишь? Или думаешь, что я лох?
            - Я хочу разобраться, почему так получилось. Позавчера... Мне и помнится, что позавчера у меня в гостях была подруга, так, может, ты ей сказал телефон вместо меня, я уже так подозреваю...
            - Какая подруга, ты  че  трындишь? Я сроду не слышал, чтоб у тебя подруги были...
            -Есть у меня одна подруга, Зоей зовут; из Беларуси приехала, мы редко видимся, поэтому я о ней ничего не рассказывала. Она живет сейчас у бабушки, в моем подъезде; пошли к ней сходим и все узнаем...
            Однако, выслушав подругу, Зоя старалась отвертеться.
            - Света, как ты можешь обо мне так думать? - разыграла она обиженную. - Если бы тебе звонили, неужели я не позвала бы тебя?
            - Мы с мамой клубок ниток разматывали, заняты были... - припоминала Света события того вечера.  - А что у тебя на уме, Зоенька, я не знаю.
            - Я же говорила, что меня бабушка вызывала... Если  Толик утверждает, что  звонил, значит, дело в вашем телефоне, раз к вам дозвониться нельзя…
            Их разговор был перебит: дверь приоткрылась, и на площадку выглянула бабушка Зои. Определенно, она хотела что-то сказать, но, увидев Свету, спросила:
             - Светочка, вот хорошо, что я  тебя увидела. Я хотела спросить, как твой телефон? На всякий случай, если мне придется искать Зою и я могла бы позвонить тебе?
            Этим самым вопросом находчивая бабуля сдала любимую внучку без остатка…
            - Теперь ты, наконец,  разобрался, в чем тут дело? – спросила Света у Толика, когда они спустились этажом ниже.
            - Почему ты не узнала телефон у нее? – не хотел признавать поражения тот.
            - Откуда мне было знать, что это ты звонишь? К тому же я действительно была занята: помогала маме мотать клубок. А почему Зоя мне ничего не сказала, это я у нее выясню потом.
            Толик резко прижал ее к себе, обнял, отчего Свете стало вдруг хорошо-хорошо; он наклонился и поцеловал свою девушку сначала в щеку, потом – в губы. Шепотом признался:
            - Я хочу тебя, Светик.
            Это было приятно слышать, но Света  ничего  не ответила. А между тем Бондаренко продолжал:
            -… слышишь меня, Светик? Давай займемся любовью.
            Она подыграла:
            -  Что, прямо сейчас?
            - Можно и сейчас, - довольно ответил Толик.
            - Прямо здесь?
            - Можно и здесь. Иди сюда, - Бондаренко обхватил девушку за талию и поволок к лифту.
            - Куда мы?
            - Сейчас узнаешь. Поговорить нам надо.
            Лифт увез парочку на этаж, называемый техническим. Там оказалось неожиданно тепло, но не очень чисто, а потому и не очень удобно для времяпрепровождения. Бондаренко сел на ступеньку лестницы, ведшей к лифтовой шахте, посадил Свету к себе на колени и вполголоса сказал:
            - Вот теперь и поговорим. Раз уж мы коснулись постели, то, Света, скажи мне честно: сколько у тебя было мужчин?
            - А ты проверь – и узнаешь, - зазывно и одновременно загадочно улыбнулась девчонка. Анатолию это понравилось.
             - Хм… И как же это сделать?
             - Только учти, дорогой, что я тебе не сучка подзаборная трахаться где попало. Ты  сперва реши, где этим можно заняться, а потом и предлагай.
            - Слушай, и почему мне с тобой так хорошо? Почему так весело? – И он сильнее сжал Свету в объятьях, чтобы лучше ее прощупать.
            Они давно уже любили друг друга, но никак не могли признаться в этом. Света – потому, что однажды где-то слышала, или прочитала, что женщина не должна открываться в любви первой, иначе мужик тогда возьмет над ней верх и поработит ее, а Бондаренко просто не считал нужным признаваться, в противном случае это противоречило некоторым жульническим понятиям. Таким образом, они  проявляли  друг к другу скрытую любовь.
 
ГЛАВА 18
            Распрощавшись с любимым-ненаглядным, Светлана спустилась к подруге. Впустила ее бабушка Зои. Сама Зоя, услышав из дальней комнаты звонкий Светин голосок, испугалась так, что боялась и пошевелиться. Света, однако, повела себя мягко.
            - Зоя, нам нужно поговорить, - гладко сказала Света.
            - Начинай ты и говори, что хочешь. Я сдаюсь, можешь меня ругать, - на одном  дыхании произнесла Зоя.
            - Ругать я тебя не буду, но хочу знать, зачем ты это сделала?
            Зоя прекрасно сознавала, что виновата перед подругой, но была очень довольна своим поступком. Ответила она с улыбкой:
            - Просто  я пошутила.
            - Хорошие же у тебя шутки: мне звонит мой парень, а ты называешься мной и пишешь его телефон. Зачем тебе его телефон?
            Зоя промолчала.
            - Почему ты мне не сказала, что звонил Толик, или, по крайней мере, не сказала ему, что ты - это ты, а вовсе не я?
            - Я не подумала об этом.
            - Но я была дома, Зоя, и ты могла бы сразу же сказать мне...
            - Ну, хорошо! - сдалась Зоя. - Я вся в твоей власти, ударь меня, я тебе разрешаю!
            - Нет, - спокойно сказала Света, - я не буду этого делать, хотя и поняла, что навредить мне ты хотела нарочно. Но я не понимаю, за что ты хотела мне навредить? Что я тебе сделала? Ведь у тебя же парней гораздо больше, чем у меня, у тебя их выбор!
            - Выбор, а выбирать не из кого! Больше, а толку нет!
            - Ты думаешь, у меня будет толк?
            - Он у тебя уже есть, а ты впервые только в жизни познакомилась с парнем.
            - Да что это за парень, Зоя? Это отброс общества, бывший зек, а не парень. Что с него возьмешь? И ты еще можешь...
            - Да, могу! - перебила Зоя. - Я всего раз, притом недолго, поговорила с ним по телефону, и почувствовала сквозь трубку, как тепло он к тебе относится. А сегодня я увидела вас вместе и у меня... в общем, есть чему позавидовать.
            - Да разве же я виновата, что у меня все так хорошо?
            - А что, я виновата?
            Света недолго помолчала и призналась откровенно:     
            - Мне очень неприятно тебе это говорить, Зоя, тем более что ты по-прежнему остаешься моей подругой, но я рада, что на этой неделе ты уезжаешь. По крайней мере, нам с Толей никто мешать не будет.
            - Спасибо за откровенность, - дрожащим голосом сказала Зоя.
            - Согласись, что я права...
            Зоя не ответила.
            Уезжая, она зашла к Свете.
            - Хочу попрощаться, - сказала. - Хочу уехать не в ссоре с тобой, а твоей подругой.
            - Я тебе уже говорила... - оставалась твердой Света.
            - Можно я тебе напишу?
            - Напиши; я отвечу...
            Зоя хотела обнять подругу, но не посмела, лишь протянула ей руку - в знак примирения. Света ответила скупым пожатием.
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 19
            Через две недели Света стала студенткой педагогического вуза. В тот же самый день ей позвонил Бондаренко и щедро поинтересовался ее успехами, она так же щедро поделилась. Толик искренно за нее порадовался, похвалил и назначил встречу. И в этот день он впервые за все время их знакомства сделал ей подарок - мороженое и бутылку лимонада, купленные за мамины деньги. Скупо, может быть, но это все же лучше, чем совсем ничего.
             Была суббота. Света читала газету, лежа в постели, когда позвонил  Толик.
            - Приезжай сегодня ко мне, - сказал он.
            - Домой?
            - Да.
            - А как же мама?
            - Мама у подруги на даче. Приедет только завтра после обеда.
            - Поняла, к обеду буду. Где ты живешь?
            Ремесло сказал свой адрес и несколько раз его повторил.
            …Он любезно  встретил ее на остановке.
            - Ну, здравствуй! – хором сказали они друг другу, обнялись и поцеловались, после чего Толик за руку повел Свету к себе.
            Он жил в высотном доме на седьмом этаже, в двухкомнатной квартире. Зал принадлежал ему, спальня – маме. Жили они с мамой  в среднем достатке, не богато, но и не убого. Анатолий помог Свете снять пиджак и повесил его на вешалку. Провел девушку в зал, опять крепко обнял и прижал к себе.
            - Идем ко мне…
            Натискавшись вдоволь ее молодого, свежего тела, он предложил Свете кофе. Она не отказалась.
            - Боже мой, как я по тебе скучал! – сопровождал он поцелуями шею, лицо и плечи Светы, в то время как она пила горячий напиток.
            - Я хочу тебя, - вдруг сказал он слова, которых следовало ожидать.
            Света оторвалась от кружки и испуганно посмотрела прямо в зеленые глаза своего кавалера. Но он не шутил.
            - Давай не будем об этом, - робко попросила она.
            - Почему?
            - Потому что… Я не хочу. - Света оставила недопитый кофе.
            Бондаренко вздохнул, сел на кресло и включил телевизор. Быстро углубился в экран. Света тихонько встала, молча пошла на кухню и вымыла свой стакан. Толик из зала слышал, что она открыла посудный шкафчик и поставила стакан на место.
            Вернувшись, игриво сообщила Анатолию:
            - Я тут подумала сейчас… может, мне остаться у тебя ночевать? если, конечно, не прогонишь…
            В две секунды Бондаренко подскочил к ней и опрокинул на диван, разделся до пояса:
            - Светик, ну, может, попробуем все-таки, а?
            Она отчаянно вырвалась:
            - Нет, Толя, не надо! Только не сейчас! – и отскочила в сторону. Бондаренко не понял такой ее реакции, но возражать не стал. Но растерялся.
            - Так я не  понял, то ты остаешься ночевать, а то вдруг не лезь…
Она живо обернулась к нему:
            - А как насчет того, что я еще не умею этим  заниматься? Ты исключил такой конфуз?
            По правде говоря, у Бондаренко-то у самого было до сих пор всего лишь две женщины, да и те – очень давно, одна еще до первой условной судимости, вторая во время нее. Он уже и забыл, что с женщиной-то, собственно, надо делать. Но  не признался в этом.
            Признание Светы его не испугало и даже нисколько не озадачило, наоборот, он обнял ее крепче.
            - Это ничего не меняет, Бонни моя.
            - Мне что-то нехорошо стало, - тихо сказала она. – Я прилягу.
            - Приляжь, конечно. Можешь даже поспать. А что такое случилось? – заботливо спросил Бондаренко.
            - Голова почему-то закружилась… Наверно, я переволновалась.
            Им помешал телефонный звонок, донесшийся из кухни (там стоял телефон). Толик нехотя поковылял отвечать. Его не было минут пять. Света слышала, как он от чего-то отговаривался, но так и не получилось.
            - Кенты мои звонили, - сказал он сразу же, как вернулся  в зал. – Крот, Щегол, Воробей… У них трубы горят; сказали, что вечером придут бухать ко мне. Я пробовал отказаться – не вышло, - мрачно заключил он.
            - Все ясно, ночь отменяется. Спать поеду домой. Ну, домой – так домой, - чуть сердито даже высказалась Света.
            - Я этого не говорил…
            -  Я сама вижу. Ты напьешься, а мне что делать? Или пить вместе с тобой прикажешь?
            - Нет, - категорично заявил Бондаренко, - ты – моя девушка, а моя девушка пить не должна и не будет.
            - Почему это, интересно?
            - А чтоб не клеились всякие. А ты уже выспалась?
            - Я и не спала. А ты мне, что же, так и не покажешь, как живешь?
            - Ты же видела, как я живу…
            - Обрати внимание: телевизор я выключила, он мне мешал.
            Бондаренко ничего ей не сказал.
            - А что это у тебя за наколка на плече?
            - Пират.
            - Что он означает?
            - Значит, что человек осужден за разбой. Слушай, ты есть хочешь?
            - Не хочу.
            - А я пойду, пожалуй, поем, хорошо?
            Хорошо-то хорошо, но Свете нечего было делать одной, и она пришла к Толику на кухню. Тот собирал на стол. Света открыла посудный шкафчик и взяла кружку, налила из крана воды, выпила и поставила кружку назад.
            - Толя, я, пожалуй, пойду?
            - Иди, если хочешь, - кисло сказал он. – Но теперь я сел есть, так что проводить тебя уже не смогу. Не сердись.
            - Ладно, обойдусь.
            В прихожей взгляд Светы упал на тумбочку, где лежала связка ключей. А на связке -  на диво большое кольцо, да еще с какой-то ерундой приделанной. Света взяла связку – посмотреть ближе, что это такое.
            - Ключи это, ключи от квартиры, - сказал Бондаренко каким-то другим голосом.
            - Интересные какие… Толян, а откуда ты знаешь, может, я, пока в зале одна была, осмотрела там все, что надо, и тебя не спросила? – зачем-то поддела она его.
Лицо Бондаренко стало хмурым и на какой-то Светин вопрос он лишь молча кивнул, не расслышав толком, что она спрашивает.
            - Открой мне дверь.
            Замок щелкнул. Они слабенько поцеловались на прощание.
 
ГЛАВА 20
            Завтра было воскресенье. Едва проснувшись, Света набрала номер любимого.
            - Я хочу спросить, как твои дела? Как ты погулял?
            Анатолий ответил быстро и весело:
            - Не поверишь: сидели до полуночи, а потом – слушай, ни хрена не хотелось, только спать. Я их просто разогнал. А сейчас мне уходить надо, ты меня еще вовремя застала. Если б позвонила на пять минут позже – меня б уже не было.
            - Куда ты уже намылился?
            - Надо мне уйти, Бонни. Надолго.
            - Ладно, тогда не буду тебя отвлекать.
            - Целую тебя. Пока, - распрощался Бондаренко.
            Часу  в седьмом вечера на Свету нашло вдруг странное чувство. Что-то подсказывало ей, что надо уйти из дома, какая-то неведомая, таинственная сила толкала ее хотя бы на улицу. Да и погода располагала к тому, чтоб идти подышать воздухом. Света собралась, но ее остановил телефон.
            - Да? – ответила она.
            - Светка, ты? – Голос Бондаренко был странным, а интонации – чужие.
            - Я.
            - Слушай, ты там что-то базарила насчет того, потипу, как я живу? Что я не богатый и так далее?
            - С чего ты это взял?
            Но Бондаренко не слушал ее:
            - Да ты знаешь, между прочим, что у меня хата на сирене?
            - А у меня – на кукане, - огрызнулась девчонка, поняв уже, что ее друг звонит не с добрыми пожеланиями. Он по-прежнему игнорировал ее.
            - Ни одна баба, бывшая в моей хате до тебя, не вела себя так, как ты. Ни одна из них без моего разрешения ничего себе не позволяла, даже воды попить, не говоря уж о том, чтобы лазить по шкафам с оценивающим видом, а потом не корчила морду веником, что я живу прибедненно. Они даже из зала не выходили, пока я им не разрешал. Да-а… я думал, у нас с тобой все серьезно, думал, мы понимаем друг друга, я имел на тебя виды, а тебе, оказывается, надо не это: тебе надо большое состояние. А ты смотрела когда-нибудь на себя, на свою душу в зеркало? Ты же страшная и завистливая… Короче говоря, если  мою хату не дай бог «обуют»… - Бондаренко перешел на угрожающий тон.
            - Один вопрос: а кроме меня этого больше некому сделать? – смело спросила Света.
            - Нет, - последовал краткий, но категоричный ответ. – Так вот в том случае, если мою хату «выставят», я тебе просто вгоню шишку, а  вашу квартиру вам придется поменять. Иначе однажды ты придешь домой, а у тебя на стенах будут ободраны обои, если брать нефига. У меня, между прочим, и  «рыжье» упаковано, а ключи, что ты видела, - думаешь, они от квартиры? Нет, они от  гаража, где  у меня в скором времени тачка станет, хотя  я тебе никогда не говорил, что собираюсь тачку покупать. Ебиться сердце перестало, да я, если к своей братве приеду – вот в тот же Питер, например, - чтоб я там что-нибудь без спроса взял – за это без лишнего базара башку отвинтят.
            - Ремесло, я тебе ботаю: ты базар-то фильтруй, - дельно предупредила Света.
            - Под блатную косишь, да? А ты знаешь, как они на зоне загинаются?
            - Мне все равно. Какая мне разница?
            - Ебиться сердце перестало! – с насмешкой повторил Бондаренко. – А я-то думал… Бли-и-н! – И вдруг переменил интонацию. – Я понимаю, целку терять жалко, но что ты думаешь, если я баб перетрахал немного, то не умею обращаться с девочками и набросился бы на тебя, как будто я голодный? Знаешь, я думал, что нашел тебя – именно ту, которую всегда искал, но теперь вижу: ты такая же, как и все. Я надеялся, что буду  с тобой, я хотел любить тебя, а теперь же попрошу никогда мне больше не звонить. Оставь меня…
            - Я оставлю, но за базар ты ответишь по правилам твоего мира, блядью буду.
            Бондаренко заржал в трубку, собираясь, видимо, к сказанному добавить что-то еще, однако изрек следующее:
            - Я еще не все сказал… Ой, а вот и мама пришла… Я перезвоню… - В трубке побежали гудки.
            Света опустила трубку и замерла в недвижении. «Это конец», - билось у нее в висках. Неужели это не сон? Гадости любимого она выслушала стойко, но не придала им значения (поэтому очень быстро о них забудет), а в душе вдруг ощутила странную пустоту, точно и в самом деле это место Анатолия освободилось.
            Но тут опять зазвонил телефон. Памятуя слова Бондаренко «Я перезвоню», она не решилась сразу же  снять трубку. И не торопилась, лишь смотрела на него сомневающимся взглядом, боясь теперь отвечать. Но в последний момент – а точнее, звонок – все же ответила. Сердце у нее при этом колотилось так, что в груди стало больно.
            - Алло? -  сказала  Света, стараясь не плакать.
            - Добрый вечер, - услышала она солидный, мужской голос, - можно пригласить Светлану?
            - Андрей Ильич, я вас узнала; я слушаю! - почти закричала девчонка, точно видела  в Воскресенском свое спасение. Она даже поздороваться с ним забыла - так была возбуждена.
            - Что с тобой, девочка моя? - испугался писатель. - Почему ты так нервничаешь?
            - А вы откуда знаете?
            - Да оно же слышно: голос взволнован и дрожит.
            - Да, Андрей Ильич, я в таком состоянии, что готова вот-вот взорваться. Очень хорошо, что вы мне позвонили: мне нужна ваша помощь.
            - Слушаю тебя, - участливо сказал Воскресенский.
            - Нет,  это не по телефону.
            - Тогда так: тут тобой заинтересовались одни  полезные для тебя люди из издательства на Звездном бульваре. Твоя книга их очень поразила, они берутся ее издать, но, правда, после того, как ты оформишь роман в электронном варианте. Так вот эти люди изъявили желание лицезреть тебя саму. Хотят познакомиться, и я их, честно говоря, понимаю. Поэтому ты договорись на работе, когда тебе смогут дать внеочередной отгул, чтобы можно было вам встретиться - с их стороны смогут в любой день.
            - Андрей Ильич, мне очень нужно видеть вас! Иначе я не выдержу... сил не хватит, - заныла Света.
            - Да что произошло? боже, ты меня пугаешь... по-отцовски беспокоился за Свету Рязанцев.
            - Расскажу при встрече. Можно к вам завтра приехать?
 
ГЛАВА  21
            Света прибыла точно ко времени.
            - Ну, рассказывай, что у тебя ко мне такое срочное?
            - Андрей Ильич, мне надо, чтоб вы свели меня с каким-нибудь вашим “чесняком”.
            - Зачем? - нахмурился Рязанцев.
            - Мне нужна сила против блатных. - Сказав так, девчонка начала свой рассказ о себе и Бондаренко. От самого начала и до конца, от самого знакомства и до вчерашнего звонка. Рязанцев в каком-то месте перебил ее и угостил чаем, а выслушав, спросил строго:
            - Ты знаешь, сколько будет стоить помощь воров?
            - Не знаю. Но предполагаю.
            - И у тебя есть такие деньги?
            - Я найду любые деньги, Андрей Ильич.
            Света говорила твердо и решительно, Рязанцев даже испугался: он никак не ожидал, что в этой сопливой девчонке окажется столько решимости.
            - Зачем ты лезешь к ворам? Тебе же известно, какой это мир...
            - Просто я не хочу, чтобы мне угрожали, когда я и сама гроза.
            - Значит, хреновая ты гроза, если тебе угрожают! - Рязанцев перешел, наконец, на крик. - Ты знаешь, чем чревата твоя затея?
            - Знаю.
            - Чем?
            - Возможной войной.
            - И тебе это надо? Ты хочешь, чтобы началась кровавая война? Ведь это ж беспредел... В Москве и без тебя каждый день происходят бандитские разборки, а тут еще ты будешь зачинщицей этого беспредела. Тебе надо это - быть в центре событий и чуть ли не руководящим лицом в разборках “моих” и “твоих”?
            - А это может быть? - не поняла смысла вопроса Света.
            - Дура ты! - совсем вышел из себя Рязанцев. - Ты что, Гитлер?
            - Я вас не понимаю, Андрей Ильич! - вскочила с места рассерженная Света. - Я что, смогу руководить порядком разборки?
            -Иди ты к черту... - у Рязанцева опустились руки, он закурил. - Тебе ими век не руководить, кто ты такая? Да-а, а я-то думал, что ты достаточно знаешь воровской мир: хотя это вещь не простая, в романе ты  очень правильно изобразила своего Ястреба в воровской среде. Кстати, о романе...
            - Роман потом, Андрей Ильич, он сейчас для меня занимает вопрос второстепенный, - Света тоже остепенилась. - Знаете, когда я его слушала, у меня появилось предчувствие, что вы мне поможете...
            - Это у тебя от злости. Иначе на кого ж ты будешь похожа?
            Их прервала сотрудница радиоцентра, зашедшая к Рязанцеву в кабинет. Увидев Свету, она поздоровалась, сказала “доброе утро” и Рязанцеву, а после этого протянула компакт-диск.
            - Андрей Ильич, посмотрите, пожалуйста, этот СD-Rom, прослушайте и дайте рецензию.
            - Это срочно, Леночка?
            - Это надо сделать в течение рабочего дня.
            - Отлично! Сделаем! - улыбнулся, провожая Лену, Рязанцев. Когда за Леной закрылась дверь, он продолжил стирать Свету.
            - Я не пойму, какого черта тебя вообще понесло в криминал? Хотя это отдельный разговор, почему ты выбрала для себя такую тему; беда в том, что ты в  это втянулась. Криминал стал для тебя средством выживания.
            - Да что вы говорите? - Свету одолело любопытство.
            - Нет, я, конечно, не говорю, что ты чего-то украла или кого-то убила - упаси тебя бог и огради от этого, но ради того, чтоб отомстить своему Бондаренко, ты готова разжечь бандитскую войну. И при этом знаешь, на что идешь и что творишь.
            - Да, я иду на такой шаг сознательно, - гордо подняла голову  строптивая девчонка. - Пусть он знает, что “против силы всегда найдется другая сила”,  как говорил герой известного фильма, кстати, моего любимого.
            - Но здесь тебе не кино и не книга, не придуманный мир, а реальный; это жизнь, и с ней шутить нельзя.
            - Довольно меня  учить, - заныла Света, - лучше скажите: вы намерены мне помочь?
            - Хорошо, я позвоню Монарху - ты его образно знаешь: однажды вы пересеклись с ним вот в этом самом кабинете, он мой сводный брат. Спрошу у него, когда он свободен. Скажу, будто это мне надо с ним увидеться, но, надеюсь, у него лучше получится угомонить тебя и не допустить задуманного тобой безумства... - Рязанцев достал сотовый, набрал номер. Говорил он минут семь.
            - Вот так, - сказал Рязанцев, убрав трубку. - Он только что занялся одним ответственным делом на целых три часа. Освободится в обед, в половине второго ждет меня в “Адриатике”.
            - Мне самой туда топать?
            - Не вздумай! Только со мной, у меня обед будет. Да, зовут его Илья Дмитриевич, чтобы никаких “монархов” я от тебя не слышал. Посиди-ка здесь...
            Он ушел, но быстро вернулся.
            - Ну, все, у начальника отпросился, теперь можно гулять. По времени мы еще успеваем: еще одиннадцатый час. Пошли-ка со мной.
            - Куда?
            - Тут недалеко...
ГЛАВА  22
            За руку он вывел Свету на стоянку  радиоцентра, подошел к серебристому “Мицубиси”. Сначала, естественно, усадил Свету.
            Никогда еще ей не приходилось кататься на машине известного писателя-криминалиста.  Потому и села она в салон с гордостью, досадуя на то, что в данный момент их никто не видит и, значит, позавидовать ей некому. Нет, все-таки она очень тщеславна.
            - Что там с людьми из издательства? - усевшись, спросила Света. - Я это к тому спрашиваю, что на неделю за свой счет отпуск взяла...
            - Тогда не вопрос, я успею договориться...
            - Андрей Ильич, а какой я должна буду сделать вашим ворам взнос?
            Рязанцев закурил.
            - Скажи, ты когда-нибудь видела монастырь?
            - Нет, - усмехнулась Света. - А что?
            - Но хоть представляешь, что это такое?
            - Конечно.
            - А теперь представь себе всех российских законников, которых в стране более шестисот, собери их мысленно в одну кучу и обнеси круглой стеной - это будет монастырь воров в законе, обитель со своими обычаями, понятиями, законами, порядками, уставом. Чтобы стать православным монахом, человек должен иметь, во-первых, призвание, во-вторых, прилежно посещать церковь, чтобы тебя запомнил священник и мог дать рекомендацию для монастыря - это тоже очень важно. Без его рекомендации в монастырь тебя не примут. То же, или примерно то же, и в монастыре воров. Чтобы попасть туда, в их мир, надо, по меньшей мере, быть крещеным законником. Следовательно, ход для всех остальных мастей туда закрыт, а для тебя, мирянки, - и подавно. Ты там не просто чужая, ты... Я даже  сейчас правильно слова не подберу, чтобы дать тебе определение. Но в общем, беседуя хотя бы с Тишутиным, ты словно бы проникаешь в общую обитель и должна отстегнуть на весь “общак”, понимаешь? Но с другой стороны, кто ты такая, чтобы с тебя брать в общую кассу? Ты никакого отношения к преступному миру не имеешь.
            - А вы имеете?
            - Я тоже не имею, откуда? То, что у меня сводный брат “чесняк”, еще ни о чем не говорит. Я даже судим никогда не был, да и, честно говоря, не за что было привлекать. А я только через Монарха с ними отношения и поддерживаю. Монарх - заместитель смотрящего по России, а смотрящий – Гоша Ташкентский.
            - Ну, у них и  кликухи... - подивилась девчонка.
            - Соответствующие. Но я не договорил... Короче, Монарх тебе сам скажет, сколько ты должна. Только запомни, что для тебя он – Илья  Дмитриевич, и не иначе. Выходи: приехали.
             Света, не торопясь покидать уютный салон, огляделась по сторонам через окошки авто.
            - Где мы?
            - На проспекте Мира. Видишь этот дом? Я в нем живу.
            - А я думала, вы в Переделкине живете...
            - Дойдет очередь и до Переделкина. Выходи.
            Девчонка, наконец, вышла из машины. Рязанцев, поставив машину на сигнализацию, проводил Свету в подъезд.
            - Куда мы идем?
            - Ко мне домой. У нас  ведь еще есть время до часа дня...
            Света остановилась.
            - Нет, Андрей Ильич, извините, но я дальше, то есть к вам, не пойду.
            - Светик, я не то сказал, ты меня извини. Я имел в виду, что в ресторан к Монарху тебя повезу все равно я, а пока ты просто дождешься у меня нужного времени. Заодно и посмотришь, как я живу. Сама знаешь, я человек интеллигентный и серьезный, а ты мне в дочки годишься.
            И вот она в квартире писателя Воскресенского! Три просторные комнаты, одна из которых закрыта. В зале у окна примостился домашний кинотеатр, посреди комнаты, у дивана - журнальный столик из стекла, на полу - спокойного тона палас. Дверь была из ПВХ. Потолки во всей квартире - навесные. Рязанцев развел руками:
            - Пожалуйста, Светик, моя квартира вся в твоем распоряжении! Делай, что хочешь: я-то знаю, как ты себя поведешь!
            - Это не то, Андрей Ильич. Толик мне таких вольностей не давал.
            - Ты будешь чай или кофе?
            - Чай, только покрепче.
            - А есть будешь?
            - Есть я не хочу.
            - Но ты ко мне приехала с самого утра - голодная, должно быть, дома поесть не успела...
            - Андрей Ильич, я немножко на нервах, а когда я  нервничаю, то есть не могу. Мне бы еще прилечь не мешало...
            - Иди, пожалуйста, приляжь, - разрешил хозяин.
            Но Света быстро встала и решила сходить в спальню - хоть одним глазом посмотреть, что там и как. А там возле кровати на простенькой тумбочке стоял аквариум с рыбками. Света от восторга только воскликнула:
            - Ой, Андрей Ильич, это ваши рыбки?
            Только писатель, занятый на кухне, не слышал ее восклицания.
            Рыбок было восемь. Из них - два сомика. Сомики понравились Свете больше всего.
            - Какие смешные и забавные, - оценила она и пришла на кухню.
            Стены на кухне были выложены мраморной плиткой, шведский холодильник “Стинол”, кожаный уголок, фирменная плита, двойная раковина, греющие полы. Света успела осмотреть весь этот интерьер, пока Воскресенский говорил по сотовому.  Освободившись, Андрей Ильич сразу же заметил девушку.
            - О, ты уже отдохнула?.. Это хорошо. Только что Монарх звонил: он переносит “стрелку” на час дня ровно.
            Но Света посмотрела на Рязанцева насуплено:
            - Андрей Ильич, - сказала она серьезно, - вот вы мне помогаете... Вы мой агент и стали им с какой-то непонятной радости, вы сводите меня с нужными людьми... А я как с вами буду за это рассчитываться?
            - Так, понял... - Рязанцев отпил из своей кружки и подал другую кружку Свете. Посмотрел девчонке в глаза: - Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю за такие слова? Я возьму тебя и просто отлуплю. Мы, кажется, только сейчас с тобой говорили об этом у подъезда. А агентом твоим я стал потому, что мне понравился твой роман. Да у меня сын почти твоих лет.
            - Кстати, всегда хочу у вас спросить, но то забываю, то мне неудобно: вы когда-нибудь были женаты?
            - Девочка моя, я прожил в браке двенадцать лет и три года уже в разводе. Так захотела моя жена. Она подала на развод ради своей  собственной безопасности.
            - Это как?
            - А вот как. Я пишу с двадцати лет, и к тому времени, когда женился, уже выпустил две книги. Тема их была та же, что и сегодня. И, главное,  круг моего общения пятнадцать лет назад был тот же, что и теперь: Монарх и его мир. Они часто бывали у меня в гостях вот в этой самой квартире, я их и на дни рождения приглашал, поэтому Лариса тоже много кого из них знала. Они же все с ней обращались уважительно и обходительно. А через двенадцать лет Лариса вдруг сказала мне, что со мной страшно жить. Да оно и правда в чем-то: к тому времени я у воров совсем своим стал. Только что не крестили меня. Но крестить они меня не могут: я даже не судим, а вор в законе - вещь коварная. Им надо родиться в прямом смысле слова. Вот такая моя история. Лариса с Витькой сейчас живут в  Митине.
            -А с сыном часто видитесь?
            - Постоянно. И не могу сказать, что я обделен встречами.
            - А сколько ему сейчас?
            - Четырнадцать лет.
            - А мне через неделю - девятнадцать, - вздохнула Света, и на ее глазах показались слезы. - Как не вовремя он меня бросил… Я его пригласить думала... Андрей Ильич, я его люблю.
            - Вот те раз! Хорошенькие дела! А он знает?
            Света отрицательно покачала головой.
            Рязанцев глянул на часы:
            - Первый час, десять минут. Поедем потихоньку?
            - Поедемте...
 
 
ГЛАВА 23
            К ресторану “Адриатика” они подъехали ровно к часу дня. Рязанцев ввел Свету в помещение под руку, как свою спутницу. Усадил за  угловой столик, а сам вышел покурить и заодно встретить авторитета. Машины Тишутина пока не было, но Илья Дмитриевич человек по своей природе пунктуальный и требует того же от других. Опаздывающих людей он не уважает, но относится к ним снисходительно. Но на этот раз Тишутин застрял в “пробке” и опоздал на целых десять минут. К тому времени Рязанцев уже давно покурил, но идти в ресторан не торопился. И увидел Монарха быстрее, чем Монарх увидел его. Андрей свистнул:
            - Брат! Здорово, я здесь!
            Они пожали друг другу руки.
            - Здорово. Давно ты меня ждешь?
            -Я сам минут пять назад прибыл, - соврал Андрей, - только покурить и успел.
            - Что у тебя ко мне?
            Андрей кивнул на вход ресторана:
            - Пройдем внутрь?
            - Пошли.
            - На самом деле, Монарх, сегодня ты нужен не мне.
            Монарх изменился в лице:
            - А кому?
            - Посмотри вон туда, - Рязанцев со входа указал пальцем в угол ресторана, - видишь девушку в голубом костюме?
            - Ей, что ли, нужен?
            - Угадал.
            - А кто она?
            - Наглядно ты ее знаешь: однажды вы пересеклись в моем кабинете - ты зашел, а она уходила.
            - Что ей надо?
            - Она сама тебе все расскажет. Только, Монарх, башлей с нее не бери: я сам с ней рассчитаюсь.
            - Андрей, так  не пойдет. При чем тут ты? Она - человек чужой, пусть платит сама.
            - Ладно, - заметно огорчился Рязанцев. - Тогда я ее зову, а сам отваливаю: мне еще на работу, извини. Света! - позвал Андрей девушку.
            Она подошла:
            - Здравствуйте, - прямо в упор, но тихо сказала она Монарху.
            - Добрый день, - ответил вор вежливо. (Рязанцев быстро уходит). - Значит, тебя Светой зовут?
            - Да. А вас - Илья Дмитриевич, - стесняясь, сказала она.
            - Ну, пошли приземлимся. Где ты сидела?
            - Там...
            Усевшись, Тишутин заказал коньяк и мороженое с джемом. Рассчитался сам.
            - Ну, теперь рассказывай, что тебя привело ко мне?
            - Мне нужна управа на блатных: один блатной мне угрожает.
            - Что за блатной?
            - Толик Бондаренко... Ремесло, - тут же поправилась Света.
            - Сразу скажу тебе, что он не блатной, - заверил Монарх. - Любая ветвь российского криминала подконтрольна ворам, поэтому с одним из “моих” обязательно знается главарь ремесловской братвы. Со своей стороны, я узнаю, кто это, а тебе хочу сказать, что Ремесло твоего я знаю: недавно он был в Питере, и там перешел дорогу одному серьезному вору, теперь его надо ставить на правиловку. Но это тебя не касается: расскажи лучше, какие у тебя проблемы?
            Света рассказала о том, как Бондаренко ее отверг, и пояснила, что это, должно быть, из-за квартиры. Но Монарх высказал свое предположение:
            - Причина здесь не в настроении и не в квартире, скорее всего. Просто ты уязвила, задела его самолюбие, не отдавшись ему даже после того, как он пригласил тебя к себе. Но это, конечно, мое мнение. Он говорил, у него были женщины, хотя и мало. А как они ему доставались,  не рассказывал?
            - То есть? я не совсем поняла...
            - Ему заполучить бабу было легко или своего приходилось упорно добиваться?
            - Этого я не знаю.
            - Но ты хочешь его вернуть?
            - Правильно понимаете. И сделать это надеюсь с вашей помощью.
            - Что же, - Тишутин закурил, - в таком случае могу тебе ручаться, что он вернется. Но когда это будет - я не отвечаю. И имей в виду, знай, что делаю я это не потому, что меня просишь ты или даже попросит Андрей, а затем, что я сам заинтересован обломать Ремеслу рога. А теперь смотри сюда...
            Законник вынул из кармана записную книжку, ручку и на свободном листке что-то нарисовал.
            - Смотри, - обратил он на рисунок Светино внимание. – Прямая линия – армия блатных во главе с твоим Ремеслом, зигзаг – моя армия. Тебя здесь нигде нет, потому что ты должна выбрать, чью сторону занимаешь. Если на моей, то ты  идешь против Ремесла конкретно, ты готова с ним воевать, ты его ненавидишь, и если он со своей армией потерпит фиаско, ты будешь только рада. Если же ты займешь сторону его армии,  тогда я не понимаю, зачем тебе вообще наша помощь? Ты его прощаешь, потому что он тебе дорог…
            - Да, он мне дорог, - честно призналась Света, - но я хочу, чтоб он проиграл. Пусть знает, что есть люди посильнее его, и есть более могущественная власть. А если у него было дурное настроение, так нефиг его на мне сгонять.
            - Так на чьей ты стороне?
            - На вашей. Теперь давайте договоримся, сколько я вам должна?
            - Если я тебе скажу, ты сразу все свои дурацкие мысли оставишь за дверью, - предупредил Монарх.
            Света дрогнула, даже покраснела от волнения. Однако ж платить все равно надо… Об этом она и сказала серьезному дяде.
            - Это верно, - усмехнулся законник, - платить в натуре придется. В таком случае, девочка, ты должна мне штуку баксов, - размеренно проговорил Тишутин. – При этом у тебя всего месяц в распоряжении, через месяц ты должна предоставить мне названную сумму.
            - Сколько? – бледными губами переспросила девчонка.
            - Именно столько, и ни баксом меньше, - твердо повторил Монарх. – Передать башли ты сможешь через Андрея.
            Вор рассчитывал на то, что таких денег у Светы никак нет и взять их негде, а Рязанцев ради каких-то прихотей глупой девчонки тоже стараться не будет. А Света подумала, что за месяц она бы, может, и сама Бондаренко вернула, а может, и поотвыкла б от него… О сумме она уже не думала, ей месяц казался слишком долгим сроком. Она открыла рот, но задала вору совсем противоположный вопрос:
            - А отсрочки не дадите?
            - Нет, - кратко отказал вор. – Интересно было с тобой пообщаться; пока.
            Едва вернувшись домой, Света немедленно позвонила Рязанцеву:
            - Андрей Ильич, я только что вернулась. Приятный он дядька, ваш Тишутин, должна я сказать; мы с ним хорошо посидели. Как вы думаете, сколько стоит моя просьба?
            - Я уже все знаю: Монарх мне рассказал, - спокойно ответил ей литератор. – Я скажу, что тебе стóит. Я только никак не могу понять, почему взрослый человек и авторитетный преступник вообще взялся тебе помогать?
            - Все началось с вас, Андрей Ильич. Это вы первый пошли мне навстречу.
            - Я надеялся, что хоть он сможет поставить тебя на место. А о цене надо было договориться заранее – тогда бы ты, может быть, угомонилась.
            - Я не угомонюсь, Андрей Ильич, и не отступлю, чтоб вы знали. А за ценой не постою: я найду любые деньги, да и сбережения  у меня есть.
            - Ладно, черт с тобой, - ругнулся криминалист, - так и быть, открою тебе тайну: ты должна Монарху не штуку, а семьсот баксов. Я его уговорил, и он пошел мне на уступку. Но это в последний раз. А сроку  у тебя по-прежнему месяц. Так что найдешь деньги – звони мне.
 
ГЛАВА  24
            Свой девятнадцатый день рождения Света встретила во Франции: накануне она с Захаренковым улетела в зарубежную командировку. Уже второй месяц Света работала личным секретарем директора, и он был ею доволен.
            Всю дорогу, пока они летели в самолете, Света грустила, и Захаренков видел это. Павел Павлович позволил себе спросить, чем  она так опечалена.
            - У меня завтра день рожденья, но со мной не может быть рядом мой любимый человек. Мы с ним... в ссоре, - едва выговорила она, затем быстро отвернулась к иллюминатору, и на ее глазах заблестели слезы.
            Однако Париж, Эйфелева башня, Елисейские поля с президентским дворцом и даже Лувр оставят в ее жизни незабываемые впечатления...
            В день Светиного рождения поздравить подругу решила Зоя. И услышала от Тамары Анатольевны, что именинница отбыла со срочной командировкой во Францию. Отойдя от легкого шока, поразившего ее после услышанного, Зоя набралась храбрости и позвонила Бондаренко.
            - Да? - ответил Толик.
            Но в трубке повисла пауза.
            - Але? - повторил вопрос Бондаренко.
            - Толик, привет, это Зоя. Ты меня помнишь?
            Бондаренко крепко вздохнул: он был не рад звонку Зои, к тому же не ожидал его, но опрокинуть Зою не решился, а  захотел ее послушать.
            - Привет, привет. Ты зачем звонишь?
            - Я звоню сказать, что у Светы сегодня день рождения. Ты не желаешь ее поздравить?
            - Не знаю, - промычал тот в ответ. - Наверно, нет.
             - Толик, Света не такая, как ты теперь думаешь, я это все придумала. В общем говоря, я ее оклеветала.
            - Зачем?
            - От зависти. Да, Толик, я завидую Свете - у нее есть много того, чего нет у меня, так что это нормально. И, знаешь, я наговорила того сгоряча: ты мне как сказал, что Света была у тебя... не знаю, на меня нашло что-то такое, чего я сейчас не могу описать, это чувство, волна... Мне в тот момент показалось, что я готова взорваться, что сейчас взорвусь или лопну, - на одном дыхании произнесла Зоя.
            - А что сейчас? Зачем ты мне это рассказываешь? - сурово продолжал Бондаренко.
            - Затем, что я вас поссорила, я вас и помирю. Света моя подруга, и меня совесть замучила от того, что она по моей милости теперь несчастная. Позвони ей.
            - А почему ты сама не хочешь этого сделать?
            - Светы сейчас нет: она улетела во Францию в рабочую командировку. Вроде на три дня. Но представь, какая  это была бы для нее приятная неожиданность, если б ты позвонил ей в день рождения и оставил сообщение о том, что ты ее поздравляешь.
            - Она мне не говорила, когда родилась, а я и не спрашивал... - вяло отговаривался Бондаренко.
            - Понимаю: она спросит, откуда ты знаешь, так ты и ответь, что от меня.
            - Она спросит, когда ты мне успела это сказать, - не сдавался Толик.
            - А ты и скажи, что звонила Зоя и сообщила.
            - А откуда ты знаешь, что мне не известна дата ее рождения?
            - Знаю уж: Света рассказала...
            - Но на хрена мне ей звонить, если ее в России нет?
            Когда в трубке у Толика пошли гудки, он, не откладывая, позвонил по другому номеру:
            - Крот, здорово, ты можешь сейчас приехать ко мне? Да, это важно. Лады, жду...
            - Ну, что у тебя? - Крот протянул корешу руку для пожатия, Бондаренко ответил соответственно.
            - Ты помнишь Светку?
            - Какую?
            - С какой однажды на Рижском вокзале виделся,  я тогда в Питере был...
            - А-а, с твоей чувихой... - вспомнил Крот.
            - Да, с ней. Я ж тебе ботал, что мы с ней разругались...
            - Было дело...
            - А у нее, оказывается, сегодня день рожденья.  Я нечаянно узнал. Надо бы ее поздравить, а ? Как думаешь?
            - Валяй...
            - Нельзя. Я нагрубил ей, зря ее обидел, потому что ее оговорили, и теперь мне стыдно, братан, - робко признался Толик. Крот после такого признания засвистел, ударил ладонью о кулак и запел:
            - Ремесло, вот те раз! Тебе стало стыдно! В кои-то веки!..
            - Называй это как хочешь, но... Крот, - сказал он вдруг очень серьезно, - я ее люблю. Люблю, как Клайд любил Бонни, с интересом к ее личности, а не к телу. Об этом знаешь теперь только ты, один ты. Естественно, после меня.
            Крот, болтая бокал с вином, округлил губы в улыбку и засвистел еще громче.
            - Ситуация, браток, м-да...
            - Она мне очень дорога, кент. Ее надо поздравить, а у меня напряг с башлями. У матери, что ли, занять?
            - Ремесло, фильтруй базар! - заржал Крот. - Ты че придумал, это ж верняк унизишься!
            - Тогда одолжи ты мне, тем более что я по-любому в “общак” должен... Отдам с процентами.
            - Вот это совсем другое дело, Ремесло! - обрадовался Крот. - Я только того и ждал, когда ж ты сам у меня попросишь.
            - Подарок надо доставить прямо домой. Раз я не могу, это должен сделать ты. Я дам тебе адрес.
            - Слушай, а нахрена ты ее вообще тогда посылал?
            - Я тебе потом расскажу, кент. О том долго болтать.
            - Лады, приехали. Что ей купить?
 
            Тем же вечером Крот, пряча за спиной пышный букет роз (который местами все-таки выглядывал из-за широкой спины бандита), звонил в квартиру Вершинских. Открыла гостю Тамара Анатольевна.
            - Вам кого? - вырвалось у матери как-то вдруг. Может быть потому, что она увидела края целлофана и одну розу, нескромно торчащие из-за спины гостя, и растерялась.
            - Мне сказали, что по этому адресу проживает Света - фамилии я не знаю, меня прислали к ней, - бесцеремонно заявил Крот.
            - Света сейчас за границей, - ответила мама.
            - Значит, я правильно понял. - Крот показал, наконец, букет. - Вот, возьмите, пожалуйста, эти скромные цветы и передайте Светлане ко дню рожденья. Скажите, что это от Толи, и пусть она, когда приедет, позвонит ему.
            - А чего же он сам не пришел? - спросила Тамара Анатольевна, принимая не букет, а целый охапок роз, которых количеством было ровно девятнадцать.
            - Он сегодня никак не может: очень занят. Так, что и позвонить некогда.
             - Да, вижу, - Вершинская посмотрела на гостя с недоверием. - А вы кто?
            - Крот.
            - Кто? - удивилась Тамара Анатольевна.
            - Крот, Света меня знает. Ну, я пошел. Приятно было пообщаться с вами; прощайте. - Гость повернул к лестнице и скорым шагом спустился вниз.
 
ГЛАВА 25
            Света обнаружила малиновую прелесть возле шкафа в ведре, в своей комнате. Вся спальня пропиталась малиновым запахом.
            - Больше никуда не поставить, только на пол, - пояснила мама.
            - Значит, его Крот принес, ты говоришь?
            - Он сказал, ты его знаешь.
            - Знаю, мама. И он просит меня позвонить?
            - Да.
            - Во всяком случае, Крот послужил посредником, это меня не устраивает. Даже если Толик действительно того хочет, то я гордая: мне русским языком сказали не звонить, а слова для меня не пустой звук. Пусть объявляется сам.
            - Как ты съездила, девочка моя? - Тамара Анатольевна обняла дочку. - Как тебе Париж?
            - Ой, мамочка, это волшебство! - Света расслабилась в объятиях родительницы. - Мы с Пал Палычем фотографий наделали, а когда напечатаем,  я обязательно тебе их покажу.
            - Где вы жили-то в Париже?
            - Для нас в отеле были заранее забронированы два номера. На второй день состоялась рабочая встреча, на  третий представилась прекрасная возможность погулять по Парижу. Улетели мы рано утром на четвертый день.
            Отдохнув, Света развернула газету, купленную в аэропорту “Шереметьево” по возвращении в Россию, и стала искать подходящее объявление. Искала тщательно, но, наконец, нашла. Телефонный номер был оставлен мобильный, а сам рекламодатель назывался Дмитрием. Света взяла телефон и позвонила.
            Условия и цена ее вполне удовлетворяли. Договорились встретиться у станции м. “Октябрьская”.
            - Как мне вас узнать? - подстраховалась Света.
            - Во-первых, я ношу очки, во-вторых, в руках у меня будет коричневый кожаный портфель, - дал свою ориентировку Дмитрий.
            - Отлично. Тогда я вас сама найду. До вечера...
            К станции метро Дмитрий пришел на полчаса раньше; Света успела заметить, что лицо у парня какое-то глупое. А еще и в очках... Это совсем рассмешило девчонку, и она, стоя в стороне, сначала нахохоталась от души, а потом подошла к парню. Бедный, он еще и росточком не вышел - маленький.
            - Это я, - стараясь не рассмеяться снова, подошла к нему Света, - здравствуйте.
            - Добрый вечер, - ответил Дмитрий. - Я уже начал думать, что вы не придете.
            Света оставила его слова без внимания.
            - Вы как к книгам относитесь?
            -К каким именно?
            - К любым.
            - Вообще положительно.
            - Тогда я дам вам художественное произведение моего собственного сочинения... Да не смотрите на меня так, одна книга еще ничего не значит. Так вот, криминальный роман... - Она вдруг посмотрела на него искоса: - Или вы криминал не уважаете?
            - Мне главное деньги получить, а что набирать – все равно…
            - Деньги вы получите, это я вам гарантирую. А теперь, позвольте, и я скажу свои требования, а заодно объясню, что тут к чему… - Света показала папку-скоросшиватель…
            На прощание она сказала:
            - Вот вам мой телефон. Если по ходу работы возникнут вопросы – звоните. Только номер смотрите не потеряйте…
 
            Вечером семья Вершинских,  собралась в домашнем кругу отметить Светин день рожденья. Тамара Анатольевна говорила тост, а отчим семейства присутствовал за столом с таким видом, будто все происходящее его совершенно не касается. За столом также была и одна родственница с маленькой дочкой.
            Опрокинув за себя любимую две рюмки вина, которые тут же закусила тортом, Света ушла в спальню и  растянулась на кровати. Скоро к ней пришла Аленка. Ребенок чувствовал, что тетя Света сегодня в хорошем настроении, поэтому запустил свои нагленькие ручонки в Светины вещи на полке.  Нет, Свете не жалко было, если ребенок потешит себя чем-нибудь, просто в целях полной сохранности своих вещей, Света не стерпела и зашлась на ребенка грубым криком:
            - Аленка, эй, что тебе там надо?
            Девочка пугливо обернулась и что-то прогундосила по-своему.
            - Ну-ка, брысь оттуда! Думаешь, раз я сегодня добрая, меня можно злить?
            Малышка стала торопливо слезать со стола на стул, потом на пол. При этом в руках она держала красочный Светин пенал, сохранившийся еще со школы, но имеющий и до сих пор большую надобность.
            - Пенал положи на место! – Аленка заупрямилась.  - Слышишь, что тебе говорят? Вечно после твоего шмона потом то ручки, то стерки не хватает.
            Сразу же после этого она из кухни услышала голос Бавыкина, который обращался, видимо, к Тамаре Анатольевне:
            - Это она так с ребенком разговаривает?.. твою мать, она ж на учительницу собралась… - Бавыкин резко перешел на рев: - Как  же она будет учить детей, если она их ненавидит?
            Ну, во-первых, детей она собиралась учить не трехлетних, а возрастом постарше, начиная с пятого класса; во-вторых, сдалось ей это учительствование… Ей важен диплом об образовании, потому что в дальнейшем она собиралась защищать научные диссертации по литературе. Одним словом, в свои 19 лет, едва стукнувших, Света Вершинская уже точно знала, чего хочет от жизни. 
            - Когда у нее сессия? – надрывался Бавыкин.
            - В понедельник, - ответила Тамара Анатольевна. – Через три дня.
            - И на сколько?
            - На три недели.
            - Твою мать, - оценил отчим.
            Света, наслушавшись бавыкинских «похвал и одобрений» по поводу того, что она теперь студентка, почувствовала вдруг, как ее начало распирать от выпитого  и съеденного, что ей нехорошо и вот-вот вырвет. Молнией вскочив с кровати, она ринулась в ванную.
            Дорога к ванной лежала  мимо кухни, где сидела семья. Света была нарядно одета, потому что, прилетев из командировки, она потом встречалась с Дмитрием и переодеться ей было некогда; Бавыкин увидел, как она одета, и спросил у жены:
            - Это куда она на ночь в таком виде?
            - Никуда, - спокойно ответила жена. – У нее сегодня праздник.
            Но Бавыкин влетел в ванную, где Света склонилась над умывальником, ожидая приступа рвоты, и за шиворот выволок ее оттуда, впихнул назад в спальню и прошипел:
            - Быстро переодеться!
            Черта с два! Света опять вернулась в ванную, но на этот раз затем, чтобы принять душ и пойти спать. Под душем она анализировала выходки отчима, его обращение с ней, все его слова в ее адрес, и все больше убеждалась в правильности своего страшного решения…
ГЛАВА 26
            Через две недели ей выдали командировочные – ровно две тысячи долларов. Света получила их в четверг после занятий в институте, а получив, сразу же поехала на радио «Эхо Москвы» к Рязанцеву.  Писатель ее  не ждал. Он вообще уже забыл, что однажды выступил посредником ее встречи с вором в законе по прозвищу Монарх, забыл о сделке авторитета и девчонки и тем более никогда не терял надежды, что девчонка или одумается, или ее остановят деньги. Но нет, она здесь, а Андрей не решился ее прогнать.
            - Мне сегодня командировочные за Париж  дали, - сразу же перешла к делу Света, не успев и присесть. – Я сколько должна? Штуку или семьсот?
            - Во-первых, сядь, - холодно сказал Рязанцев.
            Света села.
            - Ты так и не передумала…
            - Я никогда не передумаю, Андрей Ильич. У меня есть деньги, и потом, я гордая…
            - Лучше купи себе компьютер, - разумно посоветовал Рязанцев.
            - Я обдумывала ваше предложение несколько раз и скажу вам, что мне нечего в нем хранить. Никакие новые идеи меня больше  не посещают, а если какие учебные работы, так то лажа. У вас, кстати говоря, я его тоже не видела…
            - Мой компьютер стоит за той закрытой дверью, где ты не была. В нашей с Ларисой бывшей спальне…
            - Ладно. Сколько я конкретно должна?
            - Семьсот.
            Света открыла сумочку и вытащила кошелек. Рязанцев обалдел:
            - Ты что, с ума сошла - носить в сумочке такие деньги?
            - Я еду прямо с работы, не удивляйтесь и не пугайтесь. - Девушка отсчитала сумму и протянула своему агенту. Заодно покосилась недоверчиво:
            - Что-то я, Андрей Ильич, не пойму, зачем вы мне помогаете, если не одобряете моего решения?
            - Надеялся, что тебя хоть Монарх остановит, если я не могу.
            - Однако зачем вы сторговали с ним цену услуги до семисот долларов? Я ведь и тысячу могу...
            - Если воры просекут, что у тебя есть деньги, они ни под каким предлогом не оставят тебя в покое.
            - А как же монастырь, о котором вы мне так занимательно рассказывали? При чем здесь я? Я же не имею к нему отношения...
            - Воры могут начать тебя шантажировать, и за одну, казалось бы, безобидную услугу ты будешь им долго должна. И во многом как раз потому, что не принадлежишь к их “монастырю”.
            - А вы считаете, 700 баксов - это очень мало? А если меня потянет на новые “подвиги”?
            -  Я  больше не стану тебе помогать. Я хочу только вывести тебя в большие люди; я твой агент, а не пособник, запомни это. И можешь больше даже не обращаться ко мне с подобными просьбами. А сама ты ничего не сможешь. Но на первый раз давай баксы, я передам их Монарху. - Воскресенский взял “грины”.
            - Ну, а Бондаренко тебе не звонил? - спросил он затем.
            - Нет, но, представляете, когда я вернулась домой, то нашла у себя в спальне букет из роз. Мама сказала, от кого посланец приходил...
            - Вот видишь, как хорошо! Просто замечательно! Ему осталось только позвонить, и он обязательно позвонит, - заверил писатель.
            - Андрей Ильич, я задумала купить себе сотовый; не поможете?
            - Почему бы и нет? Как срочно от тебе нужен?
            - Хоть сегодня.         
            - Тогда поехали выбирать.
 
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА  27
            - Меня до странности смущает этот звонок, Крот. Похоже, что звонили мне законники. Но, угрожая, они упоминали девчонку, которую я обидел. А обидел я только одну...
            - Светку, - договорил Крот.
            - Ее. Но откуда у малой коны с “чесняками?”
            - А что они тебе говорят?
            Бондаренко отмахнулся:
            - Понт в том, короче говоря, что, если я не признаю свою вину перед малой, они возьмут меня за яйца. Им известно, чем я занимался в Питере, а это против меня, кент. Выходит, что у меня типа нет и выхода, как только вернуться к ней, но разве я этого не хочу? Ты просил ее матушку передать Светке, чтобы она мне позвонила? Просил. И что? Не фига.
            - Может, не передала мамаша-то?
            - Может, не знаю. Однако Бонни не могла не видеть букет, присланный от меня, так неужели не доперла, что сделать надо? Ведь я ж ее, кажется, не просто так с днем рожденья поздравляю...
            В таком духе проходила беседа Анатолия Бондаренко с его лучшим другом, чье имя нам неизвестно, а лишь бандитское погоняло, когда они выпивали пиво с гамбургерами, сидя в кафетерии.
            - Слушай, а почему ты сам не хочешь ей перезвонить?.. - спросил Крот.
            Ремесло махнул рукой, закурил.
            - Кент, ты же знаешь, я боюсь, как это ни позорно. Не, после того, что я ей наговорил... я не могу.
            - Все-таки как же сильно любовь изменила тебя, Ремесло. Раньше ты и близко не знал, что такое стыд и прочая ему подобная  лажа, а теперь...
            - Да, теперь, и тем более зная, что Бонни ни при чем и совсем она не такая, какой я ее изобразил. Ее оклеветала собственная подруга, а я поверил... Как теперь с такой мордой на себя в зеркало смотреть, особенно в глаза любимой девушке? Ей не поверил, а поверил завистливой клеветнице. Я больше не могу без нее, Крот, веришь?
            - Верю.
            - Вот те крест, как век свободы не видать. Не забуду мать родную, хочу ее видеть, говорить с ней, жмакать ее тело... И в постель с ней хочу, хоть я и  Клайд. Слушай, кент, выручи: прямо сейчас позвони ей ты.
            - Я?
            - Ты, ты... Я буду должен, падлой буду.
            - А что я ей скажу?
            - Что хочешь.
            - Кент, она ж меня знает, а я не писатель, чтобы легко и просто сочинить что-нибудь понтовое. Если я скажу про Рижский вокзал, она меня сразу вспомнит... А если  голос признает?
            Бондаренко, которого переполняли чувства, резко остепенился. И сказал подавленно:
            - Ну, назови себя как есть. Только меня не выдай...
            Звонил Крот из таксофона. Света к домашнему телефону подошла сама.
            -Будьте добры, пожалуйста, пригласите Свету, - любезно попросил голос.
            - Я слушаю. С кем я говорю?
            - Это вы Света, да? - уточнил звонивший.
            - Да, а вы кто?          
            - А ты вспомни, - чужак неожиданно перешел на “ты”, - мы с тобой однажды встречались.
            - Где?
            - Ну... это неважно.
            - Ты хоть имя свое назови, - выдвинула ультиматум Света.
            - Мое имя тебе ничего не даст.
            - Как не даст? Если скажешь, как тебя зовут, я, может, и вспомню, кто ты и где мы могли видеться. А иначе я просто положу трубку.
            - Клади, - раздраженно сказал Крот. - Но сначала напряги память и вспомни про Рижский вокзал.
            - Рижский вокзал? - Света вспыхнула. - Крот? То-то я и слышу, что голос знакомый. Как вчера было... Что ты хочешь? сколько я знаю, у нас с тобой никаких общих дел нет. А дружку своему скажи, что я не хочу его ни видеть, ни слышать, ни знать. - Девчонка сбросила разговор и сразу же позвонила Воскресенскому.
            - Андрей Ильич, вы просили позвонить вам, когда объявится Бондаренко. Только что мне звонили. Но не Толик, а его друг, с которым я знакома. Я не стала с ним разговаривать. Я правильно сделала или...
            - Монарх тебе что сказал? Что Ремесло позвонит сам и поручился за это. Звонил Ремесло? Нет, не он. Значит, жди дальше и не рыпайся, а я Илье передам, каков результат. Если на твоего нажали слабовато, нажмут сильнее. А вообще я тебе скажу, что ты молодец. Пусть он теперь за тобой побегает, теперь он в твоей власти.
            А ведь и правда! Она как-то не подумала, что Бондаренко теперь и в самом деле оказался ей подвластен. Теперь он запросто будет на нее работать, стоит только упомянуть воров... Как глупо: рецидивист со стажем стал марионеткой в руках девчонки, которая просто обезьянничает и является не больше, чем наблатыканной...
            - Андрей Ильич, вы не знаете, чем его прижали?
            - Не знаю: Монарх своих затей не разглагольствует. Но можешь быть уверена, там и без твоих советов нашли, чем заставить Бондаренко “сыграть в очко”...
 
ГЛАВА  28
            Дима напомнил о себе недели через три. Света в то время возвращалась домой и ехала в транспорте. Звонок раздался на сотовый.
            - Слушаю, Дмитрий? - быстро ответила девчонка, прочитав на табло телефона имя звонившего. - Здравствуйте. Как  моя работа?
            - Работа, в принципе, готова...
            - Сколько листов получилось?
            - Двести пятьдесят.
            - Почему так много? - растерялась девчонка. - Ну, да ладно. Мне ж теперь надо глянуть это дело... Просто в тексте, знаете ли, есть моменты, которые писать не надо... собственно, они зачеркнуты, но в других местах, наоборот, надо сделать вставки...
            - Вот я и хотел вам предложить: давайте я распечатаю весь роман и принесу вам. Вы мне заплатите пока за одну только распечатку, потом своим глазом посмотрите, как получилось, что надо - исправите и...
            - Э, нет, на это я не пойду, - кратко возразила смелая девчонка. - Переплачивать столько денег я не буду. Я заплачу за работу сразу всю, но только тогда, когда она будет готова, и никак иначе.
            - В таком случае давайте с вами встретимся и вы отдадите мне деньги за набор и распечатку двухсот пятидесяти страниц, и исправляйте вы уже сами и где хотите.
            - А вы можете и исправить?
            - Могу, но за отдельную плату.
            - И сколько ж это будет стоить?
            - Договоримся. Или вы желаете, чтобы я пригласил вас к себе домой?
            - А вы мне не доверяете?
            - Знаете, после вашего романа я могу иметь  основания для того, чтобы не доверять вам. Я просто полагаю, что без соответствующих знаний, которые приобретаются не из одних только книг и не сами собой, создать такое произведение невозможно. А после того, как ты только что отказалась принять мое условие, я волен не принять твоего, однако я заинтересован получить деньги по крайней мере за набор текста. Так что я подумаю и потом найду тебя сам.
            - Подумай, только не долго, - разрешила Света, но Дмитрий уже оборвал связь.
            Потом он хотел предложить компромисс: показать ей в знак доказательства исполненной работы один распечатанный лист, однако хитрая девчонка согласилась на то, что этот несчастный лист можно набрать за двадцать минут; опять неубедительно. В конце концов Дмитрий, поняв, что девчонку не перестроить, сдался...
            Света приехала в Люблино, где жил Дмитрий, в ближайший же выходной. Дома парень был один. С гостьей он поздоровался сухо, затем проводил ее к компьютеру и предоставил машину ей в личное пользование.
            - Ты же понимаешь, - сказала лисица, - что две с половиной сотни  листов я за один день не прочитаю: мне надо будет приехать еще несколько раз?
            - Понимаю, - хмуро сказал хозяин. - Но посмотрим, как себя поведешь.
            Дмитрий откровенно ворчал, только Свете на него было откровенно наплевать. Она даже попросила:
            - Покажи мне, что тебе было непонятно...
            Еще десять раз она приходила домой к Дмитрию Смагину - редактирование романа составляло по двадцать пять листов в день. В последний раз Света принесла пару дискет и деньги и честно рассчиталась с парнем. На прощание сказала:
            - Вот и все, с эпопеей мы закончили. Но мне скоро надо будет сделать учебную работу. Можно я опять к тебе обращусь?
            - Не надо: я скоро уезжаю в Новосибирск к другу детства, - отказался парень, радуясь сейчас, что отделался от этой девахи.
            - А все-таки я позвоню, мне понравилось с тобой работать. Пока же до свиданья.
            Оказавшись на площадке, она первым делом набрала номер Рязанцева и обрадовала его:
            - Андрей Ильич, я только что от обработчика забрала роман. Получилось двести пятьдесят листов, они все у меня на дискетах и в папке под мышкой. Вам когда угодно их видеть? Ах, даже так? Ну, отлично, я буду; до скорого!
            Писатель предложил Свете отметить окончание ее работы в ресторане - той самой “Адриатике”, где они однажды встречались с вором в законе Монархом.
           
ГЛАВА 29
            И столик Воскресенский тоже заказал тот самый, где Света четыре месяца назад послушно ждала Тишутина.
            Свету Андрей встретил у входа, взял за обе руки.
            - Добро пожаловать, коллега! Прошу к столу.
            За столом Андрей некоторое время пространно смотрел на Свету с головы до ног, особенно остановился на лице.
            - Прекрасно выглядишь, - сказал он. - Ты счастлива.
            - Не совсем... - пыталась возражать она.
            - Нет, ты счастлива, я же вижу. Ну, не скромничай: это хорошо. Мы почти победили.
            - Я вас не понимаю...
            - Потом поймешь, когда “тот фраер, о ком ты плачешь, приласкает через год разлуки, поцелует - это непременно, поднимет на руки и любовью назовет тебя закономерно”. Михаил Круг, “Браво!”
            - Может, к делу?
            - Валяй.
            Света передала Андрею папку - скоросшиватель. Рязанцев участливо отвернул обложку, просмотрел несколько листов и остался вполне доволен.
            - Вот видишь, совсем другое дело. И красиво, и со вкусом, и глаза слепить никому не придется. Но главное это: Соня Василевская.  Криминальный  роман “Точку поставит пуля”.
            (Так было написано на обложке произведения).
            - Теперь я это использую по назначению, - Воскресенский убрал папку с творением девичьего ума и сердца  в  дипломат и открыл шампанское. - Выпьем за успех предприятия?
            Осушив бокал, Света рассказала Андрею об анониме, который вот уже некоторое продолжительное время преследует всю их семью. Кто-то звонит каждый день в определенное время - с восьми до девяти часов вечера, но молчит. Иногда слышно его дыхание. Кажется, будто он хочет что-то сказать, но трусит. И молчит он всегда, кто бы ни подошел к телефону.
            - Я иногда думаю, - предложила Света, - что это звонит кто-то “свой”, который знаком даже с моей мамой и не хочет, чтобы мама его признала.
            - И ты подозреваешь своего милого? - догадался Андрей.
            Девушка ответила взглядом.
            - Это он тебе звонит, я сто пудов даю, - немедленно выдал свою версию Воскресенский.
            - Тогда почему он молчит?
            - Возможно, проверяет.
            - Что?
            - Светик, потерпи, не торопи события. Монарх тебе сказал, что он тебе позвонит, и подписался за это; Илья не ручался только за время. И что? Есть результат?
            - Пока не вижу. Я временами думаю, что, может, мало заплатила вашему брату? Вы, кстати, передали ему деньги-то?
            Рязанцев громко хлопнул ладонью по столу.
            - Так, давай договоримся: чтобы я такого больше от тебя не слышал. И вообще, забудь, что ты однажды встречалась с вором в законе.
            Света смутилась:
            - Почему?
            - Потому, что кончается на “у”. Для твоей же  собственной безопасности. Меньше знаешь, лучше спишь, понятно?
            ... Домой он ее доставил на своей завидной иномарке и, заехав на тротуар, высадил у самого подъезда.
            - Большое спасибо вам за вечер, - прощалась Света.
            - Тебе понравилось?
            - Очень.
             - Тогда пока живи спокойно: вопросы творчества я беру на себя, а ты, когда объявится твой друг, позвони мне, пожалуйста...
            Бондаренко объявился на следующий день. Опять раздался прежний анонимный звонок, прежнее дыхание и... молчание. Света спросила два раза, но ей не ответили, и она положила трубку. Но телефон зазвонил вновь.
             - Света... - наперед ее сказал Ремесло, выдавливая из себя это имя с большим, видимо, трудом. - Светик, это ты?
            - Ни фига себе, - раздельно, будто удивившись, произнесла она. - Ремесло, откуда ты? Что тебе надо?
            - Нам надо поговорить.
            - О чем? Ты, например, мне все сказал, да и мне  с тобой не о чем  трепаться...
            - Зато мне есть что сказать тебе. Я хочу объясниться, ты будешь меня слушать?
            - Ладно, говори, - смилостивилась она.
            - Светочка, извини меня, пожалуйста, но то, что я тебе наговорил в тот вечер, мне внушили. Меня убедили, будто ты такая, и я поверил... Одним словом, Светка, нам надо увидеться, ибо то, что я  собираюсь тебе сказать, разговор не телефонный.
            - Вот даже как? И кто ж тебя в этом убедил? Те гадости, которые я от тебя услышала, тоже были не телефонным разговором, однако же... А теперь кто тебе сказал, будто я хочу тебя видеть? Кто бы это ни был, он тебя обманул, потому что твое желание не взаимно. Поэтому все, что ты хочешь сказать, говори сейчас, я слушаю.
            -Уговорила. Тогда слушай: нас поссорила твоя белорусская подруга - ей известен мой номер...
            - Зоя?
            - Да, она. Она призналась потом, что сделала это из зависти.
            - Ничего не понимаю, - Света унесла телефон в свою спальню. - “Призналась потом”, “сделала из зависти”... Когда “потом” и какая зависть?
            - Света, она знает мой телефон...
            - Ну?
            - Она позвонила мне в то самое утро, когда и ты, то есть на следующий день после твоих у меня гостей.
            - Да, я помню тот день. Ты еще сказал, что спешишь и уже пора бежать, но, если ты сейчас не врешь, получается, что поговорить с Зоей у тебя время нашлось.
            - Ты права. Я и Зое сказал, что ухожу, но она остановила меня, сказав, что ей нужно меня предупредить, предупредить насчет тебя. А потом и  наговорила тех самых гадостей. Так что благодари свою хорошую подругу.
            - Я не верю, - в самом деле не верила Света. - Этого не может быть.
            - Это так, можешь сама уточнить у Зои.
            - Ни за что! А зависть?
            - Знаешь, Зоя потом же захотела нас помирить. Она позвонила мне в день твоего рожденья, сказала, в частности, что у тебя за день был тогда, и предложила мне поздравить тебя. А потом призналась, что оклеветала тебя, и сделала это из простой женской зависти. Бонни, подумай: я не знал, кода у тебя день рожденья, - Бондаренко перешел к умалению.
            - Я помню, что об этом ты у меня никогда не спрашивал и я тебе не говорила, поэтому, конечно, была удивлена получить от тебя букет. Кстати, сейчас, пользуясь случаем, я говорю тебе спасибо.
            - Да ладно, я подарил его от души, - заскромничал вдруг Толик.
            - Однако ты поверил не мне, а Зое, которую практически не знаешь... Это оскорбляет мое достоинство, Толя, так что простым извинением ты не отделаешься.
            - Прости, - сказал он твердо, полагая, что это слово звучит сильнее извинения.
            - Просить прощения тоже не достаточно, - не менее твердо сказала она. - Чтоб я тебя простила, ты должен кое-что для меня сделать. Возможно, это будет много стоить, но мне деньги доступны.
            - Короче, что я должен сделать?
            - А ты честно готов ради меня на все?
            - Век свободы не видать.
            - Хорошо. В таком случае, ты должен убить моего старика.
            Услышав это, Бондаренко выдержал  недолгую паузу, а потом произнес обалдевшим голосом:
            - Что ты сказала?
            - А что тебя смущает? Ты же сам сказал...
            - Да с... я хотел на слова! - резко крикнул Анатолий - Ты че, совсем дура, или как?
            -А что ты так взъелся, родной? - невозмутимо наехала на него Света.
            - Бл...ь, я и не думал, что ты способна на такое! Даже помыслить...
            - Итак, ты отказываешься?
            - Ясен перец! Я твоего отчима даже не знаю, так  какого хрена... чего ради...
             - Ради меня.
            - Ты не в себе. А если ты думаешь, что мне больше заняться нечем или что бандитская жизнь для меня - это все, мое единственное средство существования, то нам с тобой вообще не по пути. Короче говоря, на “мокруху” я даже ради тебя не пойду.
            - Ты не Клайд...
            - Ну, и хрен с ним.
            - Что ж, это твое право. Но тогда пойду я. К ворам. Они и так на тебя кое-что имеют, ты  у них  чуть ли не поперек дороги стоишь.
            - Значит, ты в натуре знаешь воров… - понял Бондаренко.
            - А это уже мое дело. Но признаюсь тебе, что у меня в воровском мире есть один большой покровитель. Из авторитетов; натурально. Будешь возражать, что мне заиметь его нереально?  Ты обо мне просто много не знаешь, Ремесло.
            - Ладно, я подумаю над твоей просьбой, - Бондаренко вдруг сдался.
            - Подумай, только недолго. Даю тебе три дня.
            - Позволь мне самому определять для себя сроки, а то мне и судебных в этой жизни по самую шею хватило...
            - Ладно, определи сам. Но помни: твой отказ -  и я иду к ворам.
            Теперь она и сама видела, что манипулирует Ремеслом. Сейчас он был в ее власти, она распоряжалась им, как хотела. А когда он позвонил и назвал ее по имени, она почувствовала, что Толик напуган. Воры сделали свое дело! Поэтому и теперь Света не сомневалась, что Бондаренко пойдет на ее условия, в противном случае она будет и дальше им играть.
            Однако ответ Анатолия был следующим:
            - Знаешь что, - сказал он сурово, - иди ты куда хочешь и к кому хочешь, только у меня уже одна “ходка” есть и второй не надо, тем более за “мокруху”. Твой заказ стоит мне свободы и может стоить жизни, то есть обернется для меня третьей судимостью и одновременно “вышаком”. А воры, к твоему сведению, беспредела не уважают, и если однажды им станет вдруг известно, какие игры ты затеваешь и какую вообще политику ведешь, тебе больше никогда не придется обращаться к ним за помощью. Одним словом, Светочка, я отказываюсь от твоей работы. Я завязал. И пугать меня не надо, я и так пуган и жизнью бит.
            - Ладно, я поняла, чего ты боишься. Но если я скажу, что ни тебя, ни меня не посадят, а мы попросту убежим за границу, и убежим раньше, чем кому-нибудь станет известно о случившемся, - в этом случае ты готов поменять свое решение?
            - Если так, то я, в принципе, согласен, но как ты можешь поручиться за благополучный исход?
            - Все продумано, чувак. Теперь нам остается только обсудить все детали.
            - Мы увидимся?
            - С этим подожди, дорогой. Теперь должно пройти время, чтобы я смогла тебя увидеть; время, возможно, немалое.
            - Почему?
            - Мне неприятно будет на тебя смотреть, Толя. Видеть тебя и вспоминать, каких ты мне гадостей наговорил... Нет, это тяжело. У меня такое чувство, будто я перед тобой в чем-то виновата... В общем, я, когда оправлюсь, сама тебе позвоню.
 
ГЛАВА 30
            Прошло два месяца, уже и Новый год наступил. Света написала контрольную работу, которую необходимо было сдать в университет к ближайшей сессии, а затем снова позвонила Дмитрию Смагину. Тот поначалу отказывался от всяких свиданий, но Свете удалось его уговорить, и они опять состыковались. Увидев работу, Дмитрий не уходя с места пробежал глазами все листы ученической тетрадки и, убедившись, что никакого криминала в тексте нет, согласился выручить девушку еще раз. На этом и разошлись.
            Затем пришла очередь Бондаренко. Сначала Света долго разбиралась в своих чувствах, пытаясь определить, готова ли она увидеться с любимым, чтобы ей не было тяжело, потом Толик сам звонил ей не раз и очень настаивал на встрече... Его звонкам Света была очень рада и, в конце концов, решила встретиться с кавалером, посмотреть после стольких месяцев разлуки на него самого и в его наглые зенки.
            Их встреча произошла у гостиницы “Националь”, в самом сердце столицы. Явились они в одно и то же время, но не упали друг другу в объятия, как оба столько раз представляли себе в мечтах, и держались друг от друга на расстоянии. Бондаренко, как обычно, был с пустыми руками.
            - Извини, - сказал он, разводя ими, - хотел купить тебе букет, да потом подумал, что ты от меня цветы уже получала. На день рожденья, так же?
            Каким Ремесло был, таким он и остался. Но ей он дорог и такой.
            - Поцелуй меня, - подошла к нему ближе Света, - я очень соскучилась по твоим губам.
            - А как я по тебе скучал, ты себе не представляешь! Бонни, как я тосковал!
            Они, наконец, бросились друг другу в объятия и крепко-крепко впились друг  другу в губы. Поцелуй  был жарким и долгим, на шее Светы появились засосы, она задыхалась.
            - Я люблю тебя, Толя! - вырвалось у нее вдруг. - О, мой Клайд!
            - Я не могу без тебя жить, моя Бонни!
            Но они не знали, куда пойти, где можно уединиться и побыть вдвоем.
            - Пойдем просто на лавку присядем, - предложила Света. - Вон туда. Мне с милым рай...
            Он сел и закурил, Света прильнула к его плечу.
            - Толя, ты помнишь, что я тебе предложила?
            - Это тогда по телефону?
            - Да.
            - Помню, конечно.
            - Знаешь, во всем нашем плане нет золотой середины.
            - Это как?
            - А так. Нам надо как-то добыть фальшивые паспорта. И эту заботу я возлагаю на тебя, а то у меня нет знакомых, которые могли бы заняться таким предприятием. - Хитрая девчонка вцепилась в своего бандитского дружка как присоска.
            - Ну, это совсем не вопрос. Я знаю человека, который запросто слепит их мне, причем задаром. Только тебя, дорогая моя, можно назвать как угодно или Бонни Паркер?
            - У меня есть для  себя одно имечко, но я его скажу тебе позже, иначе ты вряд ли запомнишь.
            - А ты решила, куда мы полетим?
            - А ты куда хочешь?
            - Да-а, абы-куда не полетишь... - поддерживал  Бондаренко, но ответа так и не дал.
            - А где сейчас хорошо скрыться от правосудия? Вот твои кенты где прячутся?
            - Светочка, дорогая, у меня нет таких кентов, которые прячутся, - удрученно признался Ремесло. - Понимаешь, мои друзья... - он запнулся, - как бы это тебе сказать?
            - Да скажи как-нибудь, я пойму...
            - Ну... мои кенты не того покроя, а во-вторых, действуют осторожно.
            - Понятно. Слушай, может, в Чехию махнем? Хотя почему, собственно, нас должны накрыть?
            - Давай в Чехию, без базара! - согласился Бондаренко. - Только чтоб бабла хватило!
            Света показала другу сотовый, похвалилась:
            - Паси, что у меня есть! Игрушка, понимаешь! А ты говоришь, башлей не хватит!
            - Ух ты! - Бондаренко выхватил телефон с таким азартом, будто никогда его не видел. - Сотовый?
            - Голимо!
            - Когда купила?
            - Давно. С командировочных  за Францию.
            - Точно, Светик, ты же была во Франции!
            - Была. И что?
            - И как там? Здорово? - Толик вернул аппарат.
            - Я тебе потом расскажу, ладно? У меня и фотки есть...
            - С кем ты туда ездила?
            - Со своим хозяином.
            После этого Ремесло подозрительно покосился на Свету, словно ожидая чего-то. Она поняла его немой намек, подняла голову.
            - Не забуду мать родную, Толя: у меня с ним ничего не было. И не могло быть: мой хозяин человек серьезный.
            - Все они серьезные, - слабо поверил Бондаренко. - Но  раз уж мы завели такую тему... - он поежился на скамейке, - Света, ответь мне честно: ты все еще девушка?
            - А это имеет какое-то значение? - вопросом на вопрос ответила она.
            - Не имеет, в принципе. Я буду любить тебя в любом виде. Ты моя навсегда. Теперь я тебя никогда не оставлю. Но ты не ответила на мой вопрос.
            Она вдруг заплакала.
            - Ты чего?
            - Толя, меня хотели изнасиловать.
            Бондаренко вспыхнул:
            - Какой урод? Какой  чмырь хотел это сделать?
            - Его Дмитрием зовут, - рыдала девчонка. - Я познакомилась с ним по объявлению в газете, когда мне надо было сделать контрольную работу на компьютере. Он все набрал, а расчет потребовал натурой. Я начала отговариваться, сказала, что у меня и деньги готовы, но он стал приставать ко мне. Мне удалось его укусить, иначе б я не вырвалась.
            - Где это было?
             - У него дома. Он пригласил меня к себе под тем предлогом, что мне необходимо было глянуть на работу. Я-то думала, у нас с ним все по-честному.
            - Гад пархатый! - процедил Бондаренко и всем своим телом обнял Свету покрепче, снял шапку, поцеловал в голову, в волосы.
            - Не бойся, теперь я с тобой, ты не одна. Это во многом моя вина, что так случилось. Что ты хочешь, чтоб я сделал с этим  чувырлом?
            Света осторожно улыбнулась: после номера с вором в законе она вошла во вкус, а успешный сговор против отчима окрылил ее, и теперь она почувствовала свою силу и мощь. Ее потянуло на новые подвиги, и она стала искать способ осуществить их, а также того, кто поможет ей это сделать. Ну, а Бондаренко с недавних  пор готов ради нее на все... Света была собой довольна.
            - Что хочешь, - ответила она, - только не убивай.
            - Хорошо. Сейчас пойдем, поедим мороженого, и ты мне расскажешь, как тебе желательно, чтобы проходил разбор.
            Сегодня, по случаю примирения с любимой, деньги у Анатолия были. В ближайшем же кафетерии он купил себе стакан водки и бутерброд на закуску, а ей принес развесное мороженое с какао. Облизывая пластмассовую ложку, Света сообщила:
            - Толян, я передумала бежать в Чехию.
            - В смысле? - не понял он. - Вообще бежать?
            - Нет, я просто догадалась, что лучше бежать в Болгарию.
            - Почему?
            - Вспомнила, что в Чехии наших жуликов иногда ловят и арестовывают, потом выдают России, но чтобы их ловили в Болгарии - никогда не слышала.
            - Может, там просто никто не прятался?
            - Может быть. Но я не знаю, чтобы между болгарами и Россией существовал договор об экстрадиции.
            - А это че такое?
            - Это договор, который позволяет одной стране выдавать преступников тому государству, на чьей территории они совершили преступления; одним словом, договор о международной выдаче преступников.
            - Базара нет, можем и в Болгарию, - не обратив внимания на политическую осведомленность Светы, живо согласился Бондаренко. - Мне все равно, где следы заметать: с тобой и за тобой я теперь хоть к самому черту на рога пойду.
            - Спасибо. А что касается Димки, то мое имя никак не должно засветиться. И он не должен слышать, что бандиты подосланы, тем более какой-то Светкой.
            - За это ты можешь не беспокоиться: мои кенты - профи, никогда не следят. Могла бы даже и не просить. Где он живет?
            - Я тебе сегодня позвоню и все скажу...
            Она позвонила Толику поздно вечером, когда у нее уже все легли спать, а Валентина Георгиевна так и вовсе спала давно; позвонила с сотового и сначала сказала адрес Дмитрия, а затем назвала и свое имя, под которым решила скрыться за границу. Это был ее псевдоним: Василевская Софья Владимировна.
 
ГЛАВА 31
            Прежде чем наказать Дмитрия Смагина за мнимое покушение на девичью честь, за ним некоторое время тайком следили трое неприятных типов, подосланных Ремеслом по названному Светкой-проходимкой адресу. И за это время бандиты узнали, что Смагин является аспирантом лингвистического вуза, а живет вдвоем с матерью. По задуманному сначала плану в шайке должен был участвовать Крот, но накануне предприятия его срочно вызвали по важному делу в Чехов. И его заменил Шалый - бритоголовый качок, славившийся в бандитском окружении своей жестокостью и беспощадностью. Он занял позицию главаря.
            В тот день, когда бандиты условились атаковать Смагина, они караулили его на площадке на лестничном пролете. Когда Дима вышел из лифта и стал открывать дверь своей квартиры, его окликнул спустившийся с лестницы бандит с погонялом Воробей:
            - Молодой человек, я извиняюсь, нельзя ли от вас позвонить? Сделать только один небольшой звонок, это ненадолго.
            - Пожалуйста, - Смагин протянул незнакомцу сотовый.
            Бандит, не предупрежденный заранее о наличии у жертвы карманного аппарата, сразу растерялся, но телефон взял и для вида набрал свой собственный номер; набирая цифры, он незаметно отключил свою “трубку” в кармане. А Дмитрию сказал:
             - Спасибо большое, но абонент почему-то не доступен. Извините еще раз.
            Аспирант принял телефон назад и вставил ключ в замок, приоткрыл дверь в квартиру. Воробей понял, что это тот самый момент, когда теряться нельзя, надо действовать.
             - Извините еще раз, но вы стаканчик воды не вынесете?
            - Да, конечно; подождите здесь.
            Едва Смагин вошел в квартиру, Воробей свистнул и, в противовес своему прозвищу, коршуном налетел на парня сзади, в прихожей повалил его на пол. Друзья, только и ожидавшие свиста Воробья, тут же посыпались с лестницы, ворвались в квартиру и крепко закрыли за собой дверь.
            Хозяина оттащили в зал, заклеили рот скотчем, связали по рукам и ногам. Дмитрий недоуменно мычал. Тогда Шалый стал ему ногой на самую промежность, надавил... Парень замычал еще сильнее и, силясь вырваться, пробовал отползти, выскользнуть из-под ботинка Шалого.
            - Куда? - завыл Шалый. - Не дергайся, ублюдок!
            А третий бандит по прозвищу Музыкант прошипел аспиранту в самое лицо:
            - Ты зачем, гнида, на девичью честь покушался?
            Дмитрий бешено замотал головой, выражая таким образом немой протест; глаза у него вдруг сделались большие, круглые и испуганные.
            - Эй, Воробей, - дал указание Шалый, - отлепи ему пасть, а то ни хрена не понять, че он хочет. И ваще, сейчас мы этого пидора будем пытать.
            Воробей отклеил ленту.
            - Кто вы такие? Что вам нужно? - немедленно заныл Смагин. - Я никого не трогал.
            - А кто тебе, - Музыкант пнул его ногой в бок, - разрешал приставать к девчонке, если она не твоя?
            - К какой девчонке? Про кого вы говорите, я не знаю...
            - Музыкант, - прохрипел Шалый, дымя сигаретой, - надо заставить его вспомнить.
            Аспиранта обуял неописуемый страх, он закричал:
            - Лучше убейте меня сразу, только не мучьте!
            Шалый ударил его в голову:
            - А ну, заткнись, сука! - И опять нажал парню на промежность. - Наизнанку тебя вывернуть, что ли?
             Я никого не трогал, - продолжал кричать Дмитрий, - у меня в квартире не было ни одной женщины, кроме мамы!
            - Эк ведь гонит! - заржал Воробей с Музыкантом в один голос. А Шалый ревел свое:
            - А ты знаешь, кто та девчонка, которой ты домогался, урод? Ты знаешь, г... но, кому она принадлежит?
            - Я не знаю никакой девчонки!
            Шалый опять залепил ему рот.
            - Ну, все, достал. А этот порожняк меня  ваще утомил. Воробей, кончай ты его скорей, а то через час уже его матушка прихиляет.
            Помощник главаря отступил на пять шагов назад и вскинул пистолет, сказал решительно:
            - Ты прав, бригадир: пора кончать.
            Смагин, увидев пистолет, задвигался по полу, как уж; Воробей прицелился ему в промежность и выстрелил.
            Дмитрий бешено задергался во все стороны, пытался высвободить руки, но не смог. Он изо всей силы мычал, но его никто не слышал. Между ног боль была такая, будто там огнем жгли. Кровь разлетелась по всему залу и сгустками повисла на стенах и на мебели. Парень поднимал ноги кверху, катался по полу, молотил по нему руками, извивался лежа, но преодолеть боль все эти движения не помогали. Через пятнадцать минут адских мук он впал в шок.
            И уже больше не пришел в себя: за время шока у него случилась обильная кровопотеря, приведшая к смерти. Вернувшаяся через час мать нашла только труп сына...
 
ГЛАВА 32
            В начале весны Захаренков отпустил Свету в отпуск на две недели. Отпускных в их фирме не платили. По этому поводу Света не расстраивалась: в любом случае новые деньги ей ожидались через месяц, а некоторая сумма из прошлых сбережений хранилась на ее личном счету в банке. Но за эти недели у нее произошла жестокая стычка с отчимом.
            Все началось с болезни маленькой Аленки. Естественно, что в садик ее не повели. Один день с ней сидела сама мать, но ночью она попала с резким отравлением в больницу, и встал вопрос, куда определить ребенка, кому доверить. Сошлись на том, что с ребенком побудет дедушка Леня - у него в ближайшую неделю была вторая смена. Бавыкин не возражал.
            Сидит он первый день, сидит второй. На третий позвонила она, его запасная жена. Света усекла, кто звонит, по теме разговора: отчим бросил в трубку “зайчиков” и “солнышек”, которых его семья уж точно не слышала. Она звонила и раньше, но тогда Бавыкин, любезно побеседовав с ней, по скорому отваливал до самого позднего вечера; сегодня же оказался связан по рукам и ногам и поэтому, конечно же, уйти никуда не мог. Как нарочно, в тот же самый день Света говорила с Рязанцевым, и писатель сообщил ей, что завтра к обеду ждет ее в издательстве  “Эксмо”.
            На четвертый день сидеть с Аленкой дед Леня уже не хотел, да и технически не мог: она не давала покоя. Он решил оставить Аленку Свете. Но Света  возразила:
            - Заведи ее к Поперечновым.
            - Зачем?
            - Она побудет с ней, пока мамка не придет.
            - Они тебе сказали?
            - Да. Они всегда с ней сидят, если приходится.
            - А ты что?
            - Мне скоро уходить.
            - Куда это ты уходишь? Какого черта тебе надо? То сидишь дома целыми днями, корова такая, и на улицу носа не высовываешь, а то вдруг лыжи востришь? - Бавыкин ошалел: - Ты шо, совсем уже? Тебе трудно с ребенком посидеть лишний раз? Ты вообще могла б сидеть с ней целый день!
            Света промолчала, потому, что ни в какие ее отговорки и оправдания отчим все равно бы не поверил. Он вообще в этой семье верил только одному себе. Молчание же падчерицы бесило его еще больше: он приблизился к Свете и сильно сдавил сзади шею одной рукой. А на ухо прошипел:
            - Будешь сидеть с ребенком до тех пор, пока ее не заберут, иначе я тебя удавлю, понятно?
             Только этими словами правильный отчим семейства вынес приговор не падчерице, а самому себе. Дело том, что еще вчера Света взялась переписывать кассету, привезенную недавно от родственников, и сейчас вторая колонка магнитофона записывала, но с первым же ревом отчима Света шустро остановила песню, и на чистую ленту записался рев Бавыкина.  И слышно было прекрасно, все слова получились разборчивы. Все угрозы Леонида Васильевича   обернулись   компроматом против него же самого.
            Теперь Света собиралась предъявить эту запись кому положено, а вернее, кому считала нужным. А про себя сказала: “Это ему выхода нет. Та короста звонит, а он уйти не может: связан по рукам и ногам, с Аленкой надо сидеть. И злость выместить не на ком: мамки с Олькой нет, на Аленку не поругаешься... Остаюсь я. Но ничего: скоро ты успокоишься  раз и навсегда и я в этом помогу”.
            Бавыкин  все-таки сперся, оставив малышку со Светой. Света же, собравшись, отвела ее к Поперечновым и уехала в издательство.
 
ГЛАВА 33
            После счастливого примирения с любимым Свете больше не надо было заранее предупреждать Толика о своем предстоящем визите к нему в гости или дожидаться от него приглашения: квартира, из-за которой и произошла злосчастная ссора, теперь для Светы была открыта и доступна. Света могла свободно приезжать к Анатолию когда хотела, не стесняясь Валентины Георгиевны. Представляя Свету в первый раз, знакомя их, Ремесло назвал Свету своей девушкой. Валентина Георгиевна этим вполне удовлетворилась.
            - Ксивы готовы, - сообщил Толик своей девушке, когда они вдоволь нацеловались  и натискались при встрече у него дома; это была деловая встреча.
            - Где они?
            - У меня.
            - Покажи.
            Ремесло достал из секции два паспорта. Света глянула тот, что лежал сверху. Это был паспорт на его вымышленное имя – Симаков Алексей Романович. Светин «документ» лежал снизу, а имя в нем было вымышленным лишь отчасти, потому что представляло собой Светин писательский псевдоним; словом, паспорта на имя Симакова и Василевской.
            - Визу я пока не открыл: я не знаю, с какого дня ее открывать и как надолго.
            - Толя, я сейчас захотела  изменить Василевскую на Симакову. А что? Муж и жена Симаковы, чем не вариант? «Да и отдельные люди знают меня под Василевской», - уже про себя подумала она.
            -  Не вопрос, будем Симаковы. Но когда визу открывать?
            - Это мы с тобой сегодня решим. – Она плавно расстегнула рубашку на груди Бондаренко и нежно прошлась по гладкой коже. – Клайд, я тебе должна за работу…
            - Света… Бонни, мы потом… - возразил он, теряясь.
            - Не  «потом», а сейчас, - прошептала она и в три секунды оголила себя до пояса. – Я плачý. Дальше твоя очередь раздеть меня. Я хочу этого.
            Бондаренко замялся и медлил исполнять ее просьбу.
            - Света, я не хочу, чтоб ты платила мне натурой, - голос Анатолия был строг. – Немедленно оденься! Получается, что ты торгуешь собой, а это бл-во. И я не хочу, чтобы моя девушка была бл…
            - Тогда я добровольно отдаюсь тебе, потому что сама хочу этого. Помнишь сказку про царевну-лягушку, когда Василиса сказала: «Если б ты, Иван-царевич, еще три дня подождал, я бы вечно твоею была, а теперь ищи меня за тридевять земель…»? Эх, Толик Бондаренко, Клайд Бэрроу, если б ты тогда не послушался моей подруги, а подождал бы еще немножко, то добился бы своего обязательно, а так ты оттянул свое же собственное удовольствие.
            - Я хочу быть Клайдом, - бормотал Бондаренко.
            - Да, Бонни нужна была Клайду как человек. Но и он хотел ее, это нормально. Толя, я давно созрела. И я поняла одну вещь: половую жизнь надо начинать только тогда, когда человек к ней готов. Физио- и психологически.  Я полностью готова.  Намерен ты овладеть мною? – спросила она с прежней неподдельной строгостью и решимостью.
Он дотронулся до ее плеча, и его рука торопливо поползла все ниже и ниже по девичьему невинному телу. Света замерла от приятной дрожи, прокатившейся по телу, прикрыла глаза.
            Толик бережно опустил ее на диван, покрыл ласками. И загорался все сильнее от соблазнительного тела…
            Потом они просто лежали рядышком друг с дружкой; Анатолий, склонившись над ней, целовал ей лицо и шею, волосы и благодарил за то, что она на роль первого мужчины выбрала именно его – этим он очень гордился. Света тоже сказала ему спасибо за подаренное удовольствие, а потом неожиданно заплакала. Бондаренко услышал ее слезы и испугался.
            - Что случилось, Светик? – встрепенулся он. – Я тебя обидел? Я сделал тебе больно?
            - Не в тебе дело, любимый. Просто я сейчас по-настоящему счастлива, это так приятно.
            - Ты будешь еще больше счастлива, когда узнаешь не на одном только деле,  что я тоже люблю тебя, мой нежный малыш.
            Боже, какие слова! Какая лирика, какое искусство! Неужели бандит, проведший треть своей жизни за колючим забором, может так любить? А она верила, что он ее любит.
            Она повернулась к нему, обвила шею в кольцо, размазала по щекам слезы.
            - Мое счастье не может быть полным, Толя.
            - Почему?
            - Возьми в моем пиджаке, в кармане, кассету; возьми и поставь послушать.
            Бондаренко быстро надел штаны и справил то, о чем его просили. На кассетной пленке был записан компромат на Бавыкина. Услышав же монолог Леонида Васильевича, полный оскорблений и угроз, озверел:
            - Он посмел тебе такое ботать?
            - Да, - стыдясь, призналась Света. – И, знаешь, я его боюсь… Вот он-то и мешает мне для полного счастья.
            - Он ответит за свой базар, солнце мое! Ответит за каждое свое слово! Он тебя и пальцем не тронет, потому что я его самого, гада, удавлю!
            - Только, Клайд, я прошу тебя… Он хоть и гад, а все же мой… этот… сам знаешь, и мне его немножко жалко. Я не хочу, чтоб он мучился, пусть он сдохнет сразу.
            Бондаренко сел к ней на диван и участливо предложил подумать, каким лучше образом убить «заказанного» Леонида Васильевича.
            - Я уже думала. Что, если попробовать камнем?
            - Камнем?
            - Да. Замахнешься и с силой, с расстояния запустить прямо в голову. Будет всего один раз, но наглухо.
            - А почему вдруг камнем? – Бондаренко, честно говоря, удивился такому способу исполнения убийства.
            - Я сначала вообще хотела выставить мокруху как бытовуху, но ножик для бытовухи – это слишком банально.
            - Можно, в принципе, и камнем, но камень на бытовуху не тянет…
            - А и хрен с ним. Пусть дело выглядит как угодно, лишь бы сразу.
            -Ну, хозяин – барин, камнем – так камнем. Подходящий камушек я найду. Только в таком случае мне нужна предварительная подготовка. Потренироваться надо, примериться прямо на твоем отчиме – измерить расстояние, рассчитать предполагаемый бросок.
            - Не базар! – согласно отмела Света. – Я тебе потом скажу, когда это будет удобно, только смотри, чтоб он тебя не засек, когда ты примеряться будешь.
 
ГЛАВА 34
            - Здравствуйте, а Света дома? – Бондаренко стоял в дверях и любезно улыбался Бавыкину. Леонид Васильевич сейчас только впервые  в жизни видел кавалера младшей падчерицы.  Он уж и не надеялся, что младшая падчерица однажды кого-то себе найдет, но вот увидел в дверях высокого светловолосого парня, улыбавшегося какой-то страшной улыбкой и интересовавшегося Светой. Однако ответил отчим вопросом на вопрос:
            - Интересно, где это она тебя подцепила?
            - Я сам ее подцепил. Так она дома или нет?        
            Света была, конечно, дома и прекрасно слышала весь их разговор. Поэтому вышла к любимому навстречу.
            - Привет, Толечка, - и на глазах у обалдевшего отчима поцеловала бандита в губы. - Проходи.
            Она провела друга в спальню и закрыла дверь.
            - Слушай, - тихо сказал Анатолий подруге, - а он у тебя и правда какой-то… хрен знает, какой; я даже слова подходящего не подберу. По-моему, он сильно удивился, когда услышал, что я  тебя спрашиваю.
            - А я тебе что говорила? Он меня ненавидит.  Раньше я  думала, что его бесит моя холостяцкая жизнь, а теперь знаю: он ненавидит меня потому, что я ему просто не нравлюсь.
            - Так тебе надо, как я понял, просто замуж выйти? – засмеялся Толик. – Не вопрос! Как его зовут?
            - Леонид Васильевич.
            Бондаренко сию же секунду вышел из спальни и нашел Вершинского у телевизора. Владимир Николаевич сидел, отвернувшись к экрану.
            Такое положение головы Бавыкина было очень удобным, чтобы отрепетировать на этой самой голове предстоящее убийство. Увидев, что Леонид Васильевич отвлечен и в его сторону совсем не смотрит, Бондаренко представил себе, что держит  в руке нужный камень, и размахнулся со своего места, будто бросил грозное оружие в голову жертвы. Расстояние было подходящим, просто в самый раз. Движение руки  потенциального убийцы тоже было верным  - потенциальный убийца понял, что с заданием он справится. Только здесь для него стал очевидным и тот факт, что камень, если он тяжелый, на должную высоту и с нужной силой не полетит, а камушек попроще может оказаться неэффективным. На этом Ремесло и остановился, полагая, что Свете, раз такое дело, теперь придется подыскать другой способ для убийства родителя. А если честно, то убивать Бавыкина ему особо-то и не хотелось.
            - Леонид Васильевич, - в упор обратился он к потенциальному тестю, - как вы смотрите на то, если я женюсь на вашей Свете?
            Отчим семейства глянул на жениха хмуро, а ответ его был резким:
            - Она тебе нада? На кой хрен? Она ж ничего по хате делать не умеет, только киснет безвылазно дома, корова!
            -  Понятно, - враз остыл Толик,  поняв, наконец, что мужик, в общем-то, конченый: Светку он аллергически не переносит и ничего ты тут не сделаешь. Угрюмый, Бондаренко потопал назад к подруге.
            Лишь он зашел в спальню, как зазвонил телефон. Бавыкин подскочил к аппарату в три широченных шага.
            - А вот и она звонит, - с ненавистью сказала Света, и ее слова подтвердил разговор отчима: тот с собственной женой никогда не говорил так любезно. Бондаренко притих в удивлении: никогда раньше ему не приходилось быть свидетелем столь безграничной человеческой наглости. Они со Светой внимательно послушали обмен любезностями двух негодяев.
            А Бавыкин, положив трубку, начал быстро собираться и через пять минут его уже не было.
            - Видел? – дрожащим от негодования голосом спросила девчонка.
            - Да-а-а… Здесь, похоже, «делать» надо его шкуру, а не его самого.
            - Можно было б и ее. Только где ее возьмешь?
            - Светлана Владимировна, а вы с вашей затеей, однако, лихо обломались.
            - Почему это?
            - Да потому что, радость моя, камень имеет весовую категорию. Если он тяжелый, то в лучшем случае вообще не взлетит, а если в худшем, то не проделает нужного расстояния до отчимовой головы и рухнет на пол со страшным грохотом. А легким камнем можно и не убить, сама понимаешь.
            - Но убить можно и по-другому… - не растерялась хитрая девчонка. – Например, тихонько подойти к отчиму  сзади и опустить камень ему на бόшку…
            - Ты неуязвима! – воскликнул Бондаренко, поразившись Светиной твердости  и решительности. – Что с тобой тут станешь делать?
            - Теперь остается только подобрать нужный камень, и это я сделаю сама.
            -  А животик  не надорвешь?
            Их бандитскую идиллию прервал звонок в дверь. Света пошла открыть.
            Человек ошибся адресом, и пока девушка объясняла ему, как найти нужный дом, расположенный в архипелаге многоэтажек, Бондаренко взял со стола папку-скоросшиватель, развязал (он давно, еще как только пришел, заметил ее, но до сих пор не имел возможности заглянуть внутрь, а любопытство  мучило его)… Уже первый лист, аккуратно вшитый в папку крепежной скобой, заставил бывшего зека открыть рот и долго не закрывать, а следом и челюсть отвисла. На этом листе, служившем своеобразной обложкой, было разными стержнями через трафарет  выведено:
 
СОНЯ ВАСИЛЕВСКАЯКРИМИНАЛЬНЫЙ РОМАН
«ТОЧКУ ПОСТАВИТ ПУЛЯ»
 
            Бондаренко не стал читать с начала, а открыл наугад какой-то лист в середине и прочитал полстранички. Это было о них – о нем и ему подобных, а описывалась в этом месте разборка враждующих группировок. Отвернув один лист назад, Анатолий столкнулся с «феней» героев, «базаром» в тему, просто жаргонами и  даже описанием наколок с толкованием их смысла. Одним словом, произведение весьма соответствовало своей теме.
            Тут и вернулась Света. Увидев любимого со своим романом в руках, она застыла в пороге спальни, не решаясь войти. Ей было одновременно  и страшно и стыдно: все-таки текст попал в руки человека, на себе  испытавшего все прелести тюремной жизни и все подробности ее быта; человека, воочию столкнувшегося с тем, что изобразила ее фантазия. Как όн посмотрит на ее творение? Что, если  раскритикует, осудит? Ноги у Светы вдруг стали ватными и словно приросли  к полу.
            Бондаренко сам увидел ее.
            - Что это такое, Света? – гневно закричал он, – что это за рукопись? Значит, вот зачем ты искала со мной встречи, когда  я еще на зоне парился, вот зачем я был тебе нужен! Ты использовала меня как живой материал, поэтому так исправно и быстро писала и обо всем расспрашивала!
            - Кто тебе разрешил лазить по моим вещам? Ты разве не видел, что это личное? – боязнь Светы как рукой смыло, она бодро подошла к Толику и протянула руку за папкой. Но Бондаренко отстранился, пресекая ее попытку.
            - Нет уж, я хочу это почитать! Соня Василевская… - язвительно добавил он. – Вот откуда у нас имечко для паспорта…
            - А вот хрен ты угадал! – Света пошла  в яростное сопротивление. – Я ответила на твое газетное объявление, уже работая над романом. Основы познания я брала из книг.
            - «Из книг»! – передразнил Бондаренко. – Книги – это туфта, бульварная литература, в которой нет и десятой доли правды. Правда – только одна и она скрыта там, за забором и колючей проволокой, в четырех серых стенах. Ни один фраер на свободе за просто так никогда не поймет той жизни! (Однако про себя он не мог отрицать того факта, что у Светы написан был далеко не бред).
            - Тогда почему ж ты на  меня  запал, если мой роман – фуфло?
            - Потому что  своей ты какой-то была. Грамотной…
            - А! То-то и оно! Сколько следователей и прочих работников ментовской  системы пишут такие книги…
            - Для меня они все – менты! И судья, и прокурор! И нет вас, настоящих писателей-криминалистов! Любой из вас, назвавший себя писателем, на самом-то деле основывается всего лишь на своих профессиональных уголовных делах, перекраивает их по-своему, изменяет только имена, а основой остается факт, обросший делом.
            - Меня ты тоже причислишь к их числу?
            - Тебя? – Ремесло посмотрел на нее с ненавистью. – Ты думаешь, у тебя все правильно написано? Думаешь, так оно и в жизни бывает? Другие хоть работали с бандитами, а ты… А все туда же! Ну-ка, скажи мне, почему блатной всегда должен сдохнуть блатным?
            Приблизительно  Света знала, почему, но не была уверена в своих знаниях, вот и решила, что лучше  промолчать.
            - Ебиться сердце перестало! – вспыхнул Бондаренко с грубой издевкой и со злостью отшвырнул папку  далеко, аж в другой конец квартиры. Но, опять же, он признавал складность романа, который написала его подруга, про себя не отрицал и того, что многие вещи написаны здесь со знанием дела; он даже не верил, что она вообще это смогла. – С твоей книжки ни хрена не выйдет, если ты не знаешь того, о чем пишешь. А задумка убить отчима – это всего лишь твоя необузданная фантазия. Ты хочешь казаться бандиткой, но у тебя это плохо получается.
            - Ах, так? – Света пошла в наступление. – В таком случае знай, что у меня к тебе и ко всему твоему братству, к вашим особам – только творческий интерес, и отдалась я тебе не столько от желания или по любви, сколько все из того же интереса! Потому что я, в сущности, от тебя получила все, что хотела, оставалось только лечь под тебя. Да, Ремесло, я использовала тебя, но в другой плоскости. Факт же того, что ты был в зоне, мне мало чем помог: книга была написана раньше, чем в моей жизни появился ты.
            - Если ты человек творческий, дорогая Светлана, то у нас с тобой ничего не  получится. Такая женщина мне по жизни не годится. На будущее, чтобы утолить свои творческие запросы, ищи себе другого козла отпущения, я же им быть не хочу. Я вообще не гожусь на эту роль. Я не тот человек, который тебе нужен, к тому же завязал с прошлым.
            Высказав все, что он хотел, Бондаренко, не простившись со Светой, спешно ушел, громко хлопнув дверью.
ГЛАВА 35
            -Это мы еще посмотрим! – девчонка показала вслед кавалеру язык.
            Завтра  с утра она была уже у Воскресенского. Когда Света приехала к Андрею, на глазах у нее блестели слезы.
            - Что произошло на этот раз? – с отцовской заботливостью спросил писатель.
            - Он все узнал, - безразлично ответила Света.
            - О чем?
            - Он наткнулся на рукопись моего романа и что-то из нее прочитал. И все понял.
            - И что было?
            - Сначала он сказал, что я его просто использовала как живой материал, а потом оскорбил меня как писателя. Сказал, что у меня написан полный бред, что в жизни даже ничего похожего не бывает, а я о бандитской жизни ничего на самом деле не знаю.
            - Знаешь, с одной стороны он и прав. Ведь он был в зоне десять лет и жил по ее законам, так что он лучше нас с тобой знает, какова правда. А материал, который ты во многом брала из книг, вообще разносторонен, то есть я пишу одно, Маринина – второе, тезка Константинов – третье и т.д., а в конечном счете ты не знаешь, кому и верить, читая нас всех. А уральский автор Монах – кстати, бывший зек – вообще работает в своей особой плоскости. И получается, что все мы пишем  вроде бы на одну тему, но каждый по-своему, в меру своих знаний. Поэтому так и выходит, что собранный тобой материал отнюдь не одинаков, понимаешь? И все это разнообразие, собранное воедино, попало в руки человека, на собственной шкуре познавшего реалии бандитской жизни. Конечно, его критика оказалась суровой, зато единственно верной и грамотной. Хочешь чая?
            - Хочу, - обиженно ответила Света.
            - Тогда пошли на кухню.
            Поставив  чайник на огонь, Воскресенский сел напротив Светы и продолжил дальше:
            - А с другой стороны, твой  Бондаренко разбирается в творчестве, как свинья в апельсинах. И неважно, что оно криминальной тематики. Всякое творчество, чем бы оно ни являлось, - это искусство, а бандит далек от этого. Чувство эстетики ему, как сама понимаешь, чуждо.
            - Это я знаю. Но у нас было все так хорошо, - Света всплакнула. – Мы с ним даже думали за границу лететь, в Чехию. Отдохнуть хотели.
            Рязанцев  поставил перед ней чай.
            - Наслаждайся.
            - Спасибо. – Света отхлебнула глоток.
            - Да,  только на курорте вас и не хватало. И деньжат  бы вам хватило. После того как ты рассчиталась с самим Монархом, я в этой жизни больше ничему  не удивляюсь.
            - Андрей Ильич, я, собственно, и приехала к вам затем, чтобы поговорить о Монархе. Нельзя ли опять…
            При  этих словах Рязанцев сильно грохнул  по столу кулаком.
            - Света, не вынуждай меня в твоем присутствии выражаться нецензурно! Мы с тобой договаривались, или ты забыла?
            - Но я думала… - дрожащими губами, испугавшись прогремевшего крика, думала возразить Света, но Андрей не дал ей сделать это:
            - Ни один бандит, Светочка, не станет помогать тебе дважды, особенно из интеллигенции. Кто ты такая? Никто. Даже твои деньги тут не союзник. В первый раз Монарх пошел тебе навстречу  лишь потому, что «пощекотать» Бондаренко было и в его собственных интересах, теперь же я его и просить не буду. И если ты не хочешь потерять все разом – то есть критика и агента, если не хочешь забыть связные пути ко мне – про Монарха больше не заикайся. Выбрось его из головы, слышишь? пока не поздно. Девонька моя, ты что, забыла свой собственный роман? А ну-ка, вспомни воровское бытие…
            - Андрей Ильич, я просто поняла одну печальную истину: в порыве отчаяния человек способен на все. А я именно в отчаянии! Я потеряла его навсегда! – она заплакала.
            Рязанцев никогда раньше не видел Светиных слез – он считал, что такие женщины, как она, просто не умеют плакать, но вот Света плачет, и Андрей растерялся. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед ней.
            - Светик, - бормотал он, - дорогая, не надо плакать. Чем я тебя так сильно обидел?
            Она подняла на него глаза.
            - Поймите, что мне тяжело. Он сказал, что, раз я человек творческий, мы не можем быть вместе. Но мне с ним очень интересно, только он не хочет понять этого.
            - А ты  хорошо уверена, что тебе с ним интересно и он тебе действительно нужен? Не является ли твоя привязанность к Бондаренко просто творческим… как бы это сказать? М-м? – Воскресенский задумался. – Черт, никак слова не подберу.  Ты никогда не задумывалась над тем, что из тебя может вырасти благодаря писательству? Вдруг  к тебе придет громкая слава, появятся поклонники? В конце концов, у творческих людей и творческие союзы, это подтверждает сама жизнь, в спутники по которой твой Ремесло тебе никак не годится.
            - Не забывайте, что я люблю его! – нервно крикнула Света. Но как раз об этом Андрей и забыл.
            - М-да, любишь… - вздохнул он. – Это серьезно.
            - Какая с меня, к черту, творческая личность, если я кроме одного романа больше ничего не могу родить?
            - Это не страшно. Во-первых, ты сейчас поглощена любовью и личной жизнью, а такие вещи позволяют забыть про все на свете, а во-вторых, у тебя просто, может быть, творческий кризис. Сейчас никаких идей нет, а потом раз  - и нахлынет. У какого-то классика творческий кризис продолжался десять лет.
            - А может быть так, что сейчас я работаю в криминале, а лет через двадцать, если доживу, я вдруг криминал оставлю и перейду, допустим, на лирику? Не на стихи, а, скажем, на любовные мелодрамы?
- Запросто возможно. А может быть и так, что однажды ты решишь, что твое творчество с твоей личной жизнью не должно быть связано никак. И никакой Бондаренко тебе будет не нужен.
- А как же моя любовь?
- Ты уверена, что это любовь? Вдруг это увлечение? В твои годы это бывает.
- Нет, я его люблю. Я переспала с ним. Для меня это было в первый раз, понимаете?
- Понимаю. И как ощущения? Понравилось?
- Да. Я даже ничего не почувствовала. Он как-то быстро и легко все сделал.
- Вот видишь, как тебе повезло. Первый раз мало кому нравится…
 Некоторое время они помолчали.
- Еще чая хочешь? – нарушил молчание Андрей.
 Света покачала головой.
- А есть будешь? Я как раз собираюсь, давай и ты со мной. Заодно составишь мне  компанию и попробуешь моих самодельных пельмешек.
 Предложение  Андрея ее ободрило. Она даже улыбнулась:
-  Пельмени – это ужин закоренелого холостяка.  Уговорили. Сварите мне восемь штук.
- Всего лишь?
- Хватит.
- Хорошо. Тогда прогуляйся в зал, подожди, пока я тебя не позову.  У меня на днях подруга была, так оставила там на столике несколько женских журналов – можешь посмотреть, я разрешаю. Отвлекись от мрачных мыслей.
Пельмени Андрей заправил майонезом и соусом. За едой Света спросила у него:
- Андрей Ильич, вот вы мне когда-то сказали, что криминал заразителен и затягивает. А неужели нельзя владеть собой?
- Владеть и можно и нужно. Но надо еще иметь и силу воли, чтобы уметь вовремя остановиться. Вот ты, например, уже втянулась и подтверждением этому служит твое обращение к Монарху. А все почему? Потому что у тебя возникла проблема, которую ты  захотела решить не по-людски, и я тебе в этом помог. Но больше не стану и ты дальше не пойдешь. Я не дам тебе пойти дальше, я не пущу тебя в большой беспредел.
- Вы правда считаете меня безумной и неуправляемой, которая не может отдавать себе отчета в своих действиях?
- Я так не считаю: я это вижу. Но ты помни, что главное – вовремя остановиться.
Но прежде она сведет счеты со своим стариком. Даже если Бондаренко ушел из ее жизни навсегда, она сама убьет отчима. Хотя на этот раз она решила последовать действиям своего героя Яблокова, который четыре из пяти убийств совершил в паре с подельником – затем, чтобы кровью привязать его к себе. Как образ, Яблоков был холодный, наглый и жестокий, но наглость – это именно то качество, за какое Света, собственно, и  полюбила центральный персонаж своего «творения ума и сердца»…
- Раз уж у нас завязался разговор, то сообщаю тебе, что издатель дал добро на издание твоего романа. Но случится это не так скоро, как бы ты хотела, к тому же тебе необходимо выделить некоторую сумму на выпуск  книги.
- В рублях или в валюте?
- Это без разницы. Единственное, расчет надо уладить так, чтобы сумма в долларах была равносильна сумме в рублях.
- Понятно. Какая сумма требуется?
- Должен тебе сказать, девочка моя, что все расходы я взял на себя. Я теперь не только критик и агент, а и твой спонсор. И это я решил для себя сразу, еще когда ты пришла ко мне в первый раз.
- Но почему?
- Потому что таланты надо поддерживать, или я не прав?
Проснувшись на следующее утро, Света ощутила в своей душе пустоту, какую раньше заполнял он. И теперь ей хотелось думать, что случившееся – просто дурной сон или происходит это не с ней. Но, увы, это был не сон и творилось это именно с ней.
 
ГЛАВА 36            Бондаренко лежал на диване и держал в одной руке два паспорта на имя Симаковых. Супруги, муж и жена… Красиво звучит, только не для него это сочетание. Теперь ему только и остается, что  смотреть на Светину фотографию и вспоминать, как когда-то им было хорошо вместе. Вот даже этот самый диван, на котором лежит он, уже не в первый раз обидевший ее; диван, на котором Света добровольно отдалась ему, первому мужчине в своей юной жизни. Анатолию очень не хватало ее – той, что сумела заинтересовать его еще в первом своем письме, отосланном на зону, и запасть ему в душу. Тогда он не мог объяснить, почему именно она, а теперь знал, но не верил. Не мог поверить, что эта загадочная девочка оказалась большим талантом и, как следствие, писателем. Не мог он ей и простить этого, как будто она была в том виновата. Именно по этой причине они и не могли быть вместе, а это-то больше всего и удручало Анатолия. А Света – тот самый человек, который и нужен был ему.
            Шел уже третий месяц их разлуки…
            Утром зазвонил телефон. На проводе был Шалый. Разговор состоялся для Толика неприятным: дело в том, что, как оказалось, Света до сих пор не рассчиталась с бандитской троицей за убийство Дмитрия Смагина, а поскольку исполнители заказа не имели на Свету никакого выхода, они с предъявой насели на Ремесло, выступившего в этом деле посредником. Но на возражение Ремесла о том, что он со Светой уже несколько месяцев не общается, Шалый ответил грубо и непреклонно:
- Меня это не дергает. Она должна моим ребятам, так что ищи ее где хочешь. И вообще, Ремесло, ты же знаешь, я не люблю порожняк. И что бывает за «бесплатно», тебе тоже хорошо известно. Потому или сам плати за нее, или давай ее сюда.
- Шалый, я дам тебе ее телефон, а ты звони ей сам. Ну  век воли не видать, я уже давно с ней не вяжусь!
- Ремесло, я тебе еще раз объясняю, популярно: ты свел меня с этой телкой, ты сказал, что она твоя и не можешь допустить, чтобы какой-то гад делил ее с тобой. Я бы в жизни не пошел твоей бабе навстречу, не будь она твоей.
- Да я все это знаю, Шалый…
- Если знаешь, то ты сам ее найдешь. Я даю тебе на это ровно две недели. Не будет бабок – что ж, придется с тобой базарить по-другому…
Таким образом, Бондаренко пришлось сдаваться и заново искать встречи со Светой. И слово в слово он передал ей требования Шалого. Но хитрая девчонка стала в позу:
- У меня долг перед твоей братвой, а у тебя – передо мной – надеюсь, ты помнишь, какой. Рассчитаться с ними я могу хоть завтра, однако сделаю это не раньше, чем ты выполнишь свой должок. И имей в виду, что башли, предназначенные для них, я держу не дома…
- Это ты сказала мне напрасно, потому что я не собираюсь «обувать» твою хазу. Ты дело затеяла,  так что выпутывайся из него сама, - безразлично говорил Толик.
- Я-то выпутаюсь. Но ты не думал, что мы можем вообще не рассчитываться, а просто совершить убийство и сбежать в том числе и от долгов?
Бондаренко вздохнул в трубку:
- Света, я устал тебе повторять, что ты все-таки ни черта не знаешь о бандитской жизни, хоть и написала про «нашего брата» целую книгу.  Долги – это тебе не хрен собачий, за них найдут и разделаются всегда. Долги – это такое дело, когда все становятся друг другу волками. За долги положено мочить.
- Я знаю. Но если «кинуть»…
- А «кидалово» здесь не пройдет. Видишь ли, тот человек, который мне ксивы лепил – ксивы, кстати, уже у меня – хорошо знает Шалого, и если узнает, что я Шалому должен, - «спалит» меня вместе с Болгарией разом. Усекла?
- Усекла. – Она не знала, что Бондаренко уже заплатил, - он ей не говорил; его же, в свою очередь, перспектива, предложенная Светой, не устраивала вот по какой причине: он свое уже заплатил, теперь пусть платит она, иначе она остается в выигрыше, а такое практичному Ремеслу совсем не улыбалось. По разным причинам она, если б он согласился принять ее предложение, превосходила его. Это противоречит всем бандитским правилам.
- … и потом, - продолжал Бондаренко, - даже если бы тебе удалось сбежать, здесь остается твоя семья. Ты же не хочешь, чтобы кто-то из них рассчитывался за тебя? чтобы однажды твоя мама пришла домой и увидела только голые стены? Я  ведь уже предупреждал тебя, что может быть, если ты провинишься перед одним только мной, а тут целая кодла серьезных людей…
- Только, дорогой мой, две недели срока не у меня, а у тебя, и за это время ты должен привести в исполнение наш план.
ГЛАВА 37            Однако Бондаренко  взял расчет  на то, что  в создавшейся ситуации лучше всего будет убить саму Свету. Ее отчим  лично Толику ничего не сделал, а убивать его бандит по-прежнему не очень-то хотел. Но раз уж дело идет к убийству, то надо выбирать: либо Бавыкин, либо Светка. Выхода все равно нет. Оба зашли слишком далеко. И хотя он любит Светку, она стала очень вредной и неуправляемой. Решено: умрет она.
            Но и ее Анатолий убивать не хотел. И не потому, что любил ее: он вообще никого не хотел убивать. Это не его профиль. Ее убьют другие. Он насвистел Шалому, что девчонка платить отказывается, полагая, что тот сам примет решение убрать ее – в этом Ремесло был уверен: он слишком хорошо знал Шалого.
            Только Шалый принял иное решение: выставить хату Вершинских – то есть такое, о каком говорил сам Толик. А уж это решение не улыбалось самому Ремеслу. Все очень просто: Света легко догадалась бы, кто стоит за этим «гоп-стопом», и , как следствие, пошла бы туда, куда ходят все фраера-«терпилы»… Потому что у него, у Толяна Ремесла, есть братва – она ему и «крыша», и сила, и власть, а  у Светы таких покровителей нет. Она одна, поэтому, кроме родной милиции, защитить ее некому. И она со спокойной совестью накатает на  Ремесло «телегу». Его повяжут, а вместе с ним и его покровителей. Но они – все люди влиятельные, известные в своих кругах хорошо, хотя и не авторитеты, так что их никоим образом не должны «закрыть». А самая большая вина в случившемся лежала бы, конечно, на Ремесле. Он был бы подвержен страшной мести со стороны «шестерок» «принятых» кентов, а за своих  серые «шестерки» мстят очень сильно… Потом Ремесло не понаслышке знал, что бывает на зоне с зеком, утопившим всю бригаду…  Такого могут даже опустить…
            Взвесив все это, Ремесло пришел-таки к выводу, что надо исполнить давно решенное дело: убить Бавыкина. Даже если убить и саму Свету, сути дела это уже не изменит. Раз уж иного выхода, как замараться кровью, нет, то нет и разницы, кого убить…
- Я готов, - услышала, наконец, Света долгожданное слово.
- Отлично, - оценила она на месте. – Завтра я тебя жду к десяти часам: у старика вторая смена.
- Давай я лучше подкараулю его возле работы, а хочешь – пойду за ним следом и по дороге вырублю.
 - Сделай так, как я сказала! Идти за ним, конечно, можно, но старик может обернуться. Но я хочу, чтоб убийство случилось именно дома, чтоб я попала в круг первых подозреваемых, и это все видели! Я достаточно натерпелась, так пусть теперь мой мучитель ответит за это! Я буду смеяться последней!
 - Ненормальная! – только и сказал Бондаренко.
 Поговорив с другом, девчонка сразу же набрала Воскресенского.
- Здравствуйте, Андрей Ильич, это я!
- Привет! – весело отозвался писатель.
- Я вам звоню, чтобы проститься, Андрей Ильич. Я завтра уезжаю.
- Как уезжаешь? Куда?
- Во Францию. Надолго, а возможно, и навсегда. Помните, я летала в Париж с хозяином? Ну, по работе?…
- И что?
- А то, что меня приглашают в Париж для постоянной работы. Меня назначают представителем  Захаренкова в нашей фирме-поставщике.
- Ты – представитель? – усомнился Андрей. – Это кто ж тебя назначает?
- Вам имя этого человека ни о чем не скажет: он француз.
- А ты такой большой человек, сто лет работаешь у своего  Захаренкова, чтобы сразу в представители попасть? (Света чувствовала недоверие Андрея). Что ты задумала, девчонка? – сразил он ее неподкупным вопросом.
- Ничего. Я говорю как есть.
- Допустим. А мама твоя об этом знает?
- Знает.
- Ну-у? И что, она тебя со спокойной душой, за просто так, одну отпускает жить за границу?
Тут только Света сообразила, что зря она позвонила Андрею. Он не тот человек, его на мякине не проведешь, для него надо было бы, конечно, придумать что-то посущественней… Так, у нее уже и фантазия хромает. Писатель в ней определенно погиб.
- Ладно, - подыграл Андрей. – Ты когда завтра летишь?
- У меня самолет в 7.45 утра.
- Вот завтра, когда ты будешь в небе, я тебе и позвоню. Тогда и простимся; счастливо! – В телефоне Светы пошли гудки.
А вечером Андрей позвонил Вершинским. Услышав, что ответила ему не Света, он спросил хозяйку.
- Я слушаю, - торопливо ответила Тамара Анатольевна.
- Так вот, мамаша, - не знаю вашего имени-отчества – вам звонит писатель Воскресенский. Знаете такого?
- Лично я с вами не знакома, но слышала о вас от Светы.
-  И на том спасибо. Я вам, собственно, по поводу Светы и звоню. Вы в курсе, что ее по рабочим делам отправляют жить во Францию?
- Первый раз слышу. Света один раз летала в Париж со своим хозяином, но тогда Павел Павлович спрашивал у меня разрешения.
- А теперь она собирается туда так надолго, что, может быть, и навсегда…
- Я ничего об этом не знаю…
- Вполне возможно, мамаша, однако я вам передаю ее же собственные слова. Она собралась лететь завтра утром, без пятнадцати восемь. Вы уж разберитесь с этим делом и примите меры – все-таки вы ее мать, а заодно запишите номера телефонов, по которым меня можно найти. И в случае чего обязательно звоните мне, не стесняйтесь…
У Тамары Анатольевны был шок. Не чувствуя рук, она положила трубку и открыла дверь в спальню к Свете. Та лежала на диване, скорчившись и заткнув уши, понимая, что сейчас ее будут ругать. И ее действительно ругали очень сильно, но сначала одна мама, а потом подключился и Бавыкин. Только его вливание еще больше взбесило Свету; она запылала страшным негодованием и распалилась неудержимой местью: ведь Бавыкин не мог обходиться без мата, независимо от того, был ли он уместен в данном случае. И мат этот, соответственно, оскорбил Свету, она заплакала. Но не потому, что ее никуда не пускают, а потому, что уже безгранично надоело быть той, какой она на самом деле не была. Причем Бавыкин, однозначно, значений многих слов, какие изрыгал, просто не знал и плевался ими для того, чтобы больнее укусить. А вливание его привело к тому, что в Свете проснулось страшное желание сделать именно ему на зло. И уж, конечно, ни один из родителей не нарушил ее планов.
А Рязанцев после Вершинских позвонил Монарху.
- Привет, брат! Давно я тебя не беспокоил…
- М-м… Есть такой грешок, - не стал возражать вор. - Но я  не в обиде.
- Благодарю. Вот что, брат, у меня к тебе дело.
- Я весь слух…
- Видишь ли, Монарх, завтра или ты сам, или кто-то из твоих ребят к семи утра должны подгрести в «Шереметьево». Одна особа собралась в Париж лететь, без четверти восемь у нее самолет. Так вот, она не должна улететь. Что угодно сделай, только не дай ей сесть на борт. Хоть утащи ее.
- А кто она такая и что сделала?
- Это одна глупая девчонка, замыслившая, похоже, такую же большую глупость, как сама. Запоминай: зовут ее Вершинская Светлана Владимировна, но может быть под другим именем – Василевская  Софья  Владимировна.
            - Будет сделано, Андрей, чтоб я сдох, как фраер в Магадане, - ответил вор. – Никуда эта особа не улетит или я не «чесняк».
ГЛАВА 38
            Воры прождали Свету  в аэропорту три часа, но она так и не появилась. Даже билетерши в кассах подтвердили, что указанная гражданка билет не приобретала. Ни в Париж, ни куда-нибудь еще. Рязанцев остался виноватым.
            А  Тамара Анатольевна после звонка Андрея позвонила Захаренкову и уточнила истинность Светиных слов. Павел Павлович этой правдивости не подтвердил. Тогда мать попросила дать Свете отгул дня на три, объяснив эту необходимость Светиной болезнью. Захаренков разрешил, но в последний раз, пояснив такое решение тем, что Света и так слишком много пропустила за свой счет, в конце концов, он обещал ее просто уволить.
            Таким образом, в этот день Света сидела под домашним арестом. Даже Бавыкин, изменяя правилам, не спешил уходить на вторую смену в девять часов утра. Но Света не скучала: пользуясь случаем, она извлекла из-под кровати чемодан  и распахнула шкаф. Начала отбирать самую лучшую одежду. Упаковав вещи, достала из заначки в том же шкафу завернутые в бумагу доллары, сунула их под одежду в чемодане и по сотовому позвонила Бондаренко.
            - Я уже выхожу, - сказал тот. – К десяти буду. С камнем за пазухой.
            - Ксивы не забудь, - напомнила девчонка и молча стала ожидать сообщника. Сказать  же себе «стоп» ей не позволяла гордость.
            Когда в десять минут одиннадцатого в дверь к Вершинским позвонили, Света, забыв о своем положении арестантки, выбежала открыть, но Бавыкин не подпустил ее к дверям. Тем не менее она могла видеть, что пришли к ней. Бондаренко с порога увидел ее и, не дожидаясь приглашения, а лишь поздоровавшись, прошел в квартиру.
            Бавыкин не обратил внимания, а  Света увидела, что при Толике был чемодан.
            - Ты вещи собрал? – шепотом спросила она.
            - Да.
            - А камень где?
            - Тоже здесь. – Анатолий расстегнул чемодан и достал неровный отломок от булыжника, края которого во многих местах были острыми, как осколки.
            - Дай-ка попробовать. – Света двумя руками взяла булыжник с ладони дружка-подельника. Камень был умеренно тяжел, но Света едва удерживала его. Бондаренко же держал его в одном кулаке.
            - Ого, - одобрила Света, - для головы сойдет. Это взять его одной правой, - она попыталась примериться, но пришлось поддержать камень снизу, - и стукнуть по балде пару раз.
            - Когда мне идти?
            - А что он делает? Подожди, - Света выглянула из спальни разведать. В ванной услышала шум воды.
            - Бреется, похоже, а может, руки моет – не знаю. Сейчас не время: в ванной висит зеркало, а в нем, сам понимаешь, все видно.
            Случай представился, когда Бавыкин пошел на кухню и загремел кастрюлями, собираясь завтракать. Падчерица, следившая за всеми его действиями, подала, наконец, сообщнику знак.
            Леонид Васильевич стоял у плиты, к кухонной двери задом. И не видел, как на кухню зашел Светин гость, что-то придерживая под спортивной мастеркой. Что было бы, если б его угораздило обернуться? Трудно сказать. Может быть, он бы и не обратил внимания на некоторую странность гостя, может быть, просто этого и не заметил бы, а может?.. Но все обошлось без всякого «может»… Леонид Васильевич медленно накладывал еду на сковороду, когда Бондаренко подошел к нему со спины и со всего маху опустил на голову жуткий булыжник. Удар пришелся между макушкой и теменем. Убийца ударил еще и еще раз – в висок и в затылок.
            Завернув газовые конфорки, камень убийца оставил на месте преступления.
            - Бежим! – крикнул он Свете, которая процесса долгожданного убийства так и не увидела.
            Взявшись за руки, убийцы схватили чемоданы и выпорхнули из квартиры. Возле продовольственного магазина сели на попутку.
            - Ты ксивы не забыл? - на ухо спросила проходимка у сообщника.
            - Нет.
            - Тогда, - обратилась она к водителю, - гони в «Шереметьево», шеф!
            Но в аэропорту их ожидал грандиозный облом. Как оказалось, первый самолет на Софию улетал только днем, в половине третьего, а еще не было и двенадцати.
            - Что-то мне тревожно, - поежилась Света от такого известия.
            - Не боись, - сухо сказал ей Бондаренко. – Кто нас здесь будет искать?
            Билеты на имя Симаковых покупал он один, а Света в то время стояла рядом с ним. И летели они не в Софию, а в Перник, но из Москвы рейс только  до столицы, а потом – с пересадкой. Билетерша, взглянув на Свету, бросила на нее странный взгляд и внимательною устремилась в паспорт Симаковой. Дело в том, что побывавшие здесь раним утром законники интересовались,  не приобретала ли Василевская Софья Владимировна билет до Парижа. И было билетерше предупреждение, что названная гражданка не должна быть обилечена и, соответственно, не должна сесть на борт лайнера: она опасна. Симакова была не Василевской, но тоже Софьей, а это имя редкое и в течение дня ни одна другая Софья билет не приобретала. Это и вызвало подозрение  у билетерши. Совпадение? Может быть, но осторожности ради бдительная тетка в кассе нажала кнопку охраны…
            Взяли «Симаковых» прямо  возле кассы, крепкие парни в спецовке предложили пройти в шереметьевское отделение милиции. Причем с «Софьей Владимировной»  они вели себя особо неуважительно.
            - Что вам нужно от моей жены? – вступился Бондаренко. – Вы ее определенно с кем-то путаете…
            - Молодой человек, к вам у нас пока претензий нет, - ответили ему.
            - Тогда какого хрена вы и меня с ней тащите?
            Но в принципе он  держался невозмутимо, твердо зная, что человек, сварганивший ему паспорта, в своем деле очень надежный, не зря ест свой хлеб.  Носит погоняло Ювелир и ранее трижды был судим за подделку денег и документов.  Его чистейшей, тонкой работе поражались и на зоне, и в кругу братвы, и даже обэповцы.
            Поэтому очень скоро из ментовки аэропорта  обоих бандитов  отпустили и даже извинились за причиненные неудобства.
            - Молодец, - похвалил Бондаренко подругу, - ты стойко держалась. Выстояла. Я боялся, чтоб ты, главное, не начала волноваться, а то б нам шиздец был конкретный.
            - Плохо ты меня знаешь, - радовалась Света, что ее похвалили. – Ты же говорил, что уверен в Ювелире…
            - Ну да.
            - А я уверена в тебе…
            С таким же успехом они прошли и паспортный контроль.
            Ровно в десять минут третьего русские Бонни и Клайд поднялись на борт самолета АН-57. А когда до взлета оставалось семь минут, с треском и в наручниках были сняты на землю…
ГЛАВА 39
            Тамару Анатольевну странное и тревожное предчувствие стало мучить вскоре после того, как она явилась на работу. При  первой же возможности она позвонила домой, но там никто не ответил. Оно понятно, конечно, что негодяй муж с утра пораньше уже смылся в другую семью, но, уходя, он должен был закрыть Свету на замок – так родители условились между собой, так куда же она делась? Ключи Светины мать сегодня забрала с собой, а старшая дочка у  родственников гостит; живут Вершинские на восьмом этаже и балкон застеклен, так что к соседям не перелезешь… Однако Света все настойчивей не отвечала на звонки.
            Беспокойство не отпускало, и тогда Тамара Анатольевна приняла решение поехать в обеденный перерыв домой…
            Труп мужа она нашла на кухне возле плиты – там, где и оставила его парочка убийц. Убитый Леонид Васильевич лежал на полу с поджатыми ногами, под головой растеклась кровавая лужа. Рядом лежал окровавленный камень. Глядя на свершившееся, Тамара Анатольевна сумела не закричать – она лишь истошно охнула.
            И в убийстве мать сразу заподозрила дочку, и ее подозрения усилились еще больше после того, как в шкафу она не обнаружила многих Светиных вещей. Вдруг ее что-то кольнуло: Воскресенский!
            Трясущимися руками, судорожно она отыскала листок с телефонами писателя и набрала сперва домашний номер. Дома Андрея не было, он ответил лишь по мобильному.
            - Андрей Ильич, вы меня, ради бога, извините, но вы сами разрешили вам звонить, если вдруг что… Это Тамара Анатольевна, мама Светы. Андрей Ильич, она убила его!
            - Кто кого убил? – не расслышал Рязанцев. - Тамара Анатольевна, не волнуйтесь, пожалуйста, и скажите еще раз, что произошло?
            - Света убила отчима!
            - Да вы что? – Единым мгновением Андрея переполнило столько негативных чувств, что на миг ему показалось, будто он – воздушный  шарик, готовый вот-вот лопнуть.
            - Я с утра мучилась предчувствиями, а сейчас приехала  на обед домой и нашла Ленин труп! Его камнем убили! – Она, наконец,  расплакалась.
            - Тамара Анатольевна, я прошу вас… Господи! – Андрей терялся. – Вы меня слышите?
            - Хорошо.
            - Скажите мне, где вы живете, я к вам приеду.
            Записав адрес, он сказал Вершинской никуда не уходить и не звонить,  а ждать его. Ожидание займет самое большее полчаса.
            А тогда он собственными глазами увидел  произведение рук бандитского дуэта. И никак не хотел верить увиденному: неужели Света, эта безумная чертовка, которую он столько раз предостерегал, все-таки ступила на тот путь, который затягивает человека подобно болоту и превращает его в зверя? Путь, однажды ступив на который, возврата назад уже не будет? Путь, имя которому – криминал; неужели? Рязанцеву не верилось, но подтверждение этому лежало сейчас у него перед глазами. Эх, Света ты Света, что ты с собой сделала? Ты убила не отчима, ты убила себя!  
            - Тамара Анатольевна, дайте мне ее фотографию, какая поновее.
            Получив снимок, Андрей забрал Вершинскую и повез ее в «Шереметьево». А там, показывая Светину фотографию всем кассирам, интересовался, не встречалась ли эта девушка, не покупала ли она билет до Парижа? И та билетерша, у которой криминальная пара действительно обилечивалась, узнала девушку на фотографии, но добавила, что билеты  покупала не сама она, а какой-то высокий рыжеватый парень, который был с нею, и билеты они брали не в Париж, а в Софию. Звали парня (по документам) Симаков Алексей Романович, билеты он приобрел на АН-57 рейс такой-то, вылет – в половине третьего.
             - Эта парочка опасна, - поспешил рассказать Андрей, - они совершили тяжкое преступление и просто бегут от возмездия. Они не простые убийцы – у них поддельные документы…
ГЛАВА 40
            Их снова доставили  в то же отделение, откуда недавно отпустили с извинениями. Там убийц встретили Рязанцев и Тамара Анатольевна. Увидев мать, Света заплакала.
            - Мама… - глотая слезы, только и сказала она, но больше не смогла выговорить ни слова. Тамара Анатольевна, тоже плача, приблизилась к арестованной дочке медленной поступью.
            - Ты убила его… - бледнея, произнесла бедная мать.
            - Не совсем… - чуть слышно ответила Света и перевела взгляд на Андрея. – Это вы, вы предали меня…
            - Света, я тебя предупреждал много раз и долго. Я сделал все, что мог…
            На следствии Света не запиралась; не молчал и не врал и  Бондаренко, потому что понимал: сила, с которой камень был опущен на голову Бавыкина, соответствовала силе только мужского удара, поэтому даже при очень большом желании Бондаренко и не мог бы взвалить на Свету само непосредственное убийство. Отпечатки же пальцев на камне принадлежали обоим…
            На суде взгляд Светы встретился с пристальным взглядом Воскресенского. Андрей смотрел на нее с тяжелым упреком, а она была за решеткой, на скамье подсудимых. Свете взгляд Андрея был невыносим, она отвела глаза.
            Свои показания писатель давал в Светину пользу…
            В ее же пользу свидетельствовал и Павел Павлович  Захаренков.
За убийство группой лиц, совершенное по сговору, Московский городской суд приговорил: Анатолия Бондаренко – к двадцати годам строгого режима, Светлану Вершинскую – к восьми общего. На ее приговор особенно повлиял тот факт, что до сих пор судима она не была, потом нашлись смягчающие обстоятельства, наконец, во время следствия Света вдруг испугалась за себя и решила рассказать об убийстве Дмитрия Смагина, она даже явку с повинной написала. Но, как известно, она  сама Смагина не убивала и не хотела его смерти,  а Бондаренко ни за что не согласился назвать своих друзей, которые убили Дмитрия. Расследование все равно установит их личности, но нас это не касается… Расставаясь, кровавая парочка крепко обнялась прямо на скамье подсудимых.
- Я все равно тебя очень сильно люблю, - громко сказала Света, чтобы слышали все в зале. – Я тебя обязательно дождусь, - пообещала она.
- Я тебя тоже очень люблю, - заверил  Толик.
Так закончились похождения русских Бонни и Клайда начала ХХI века. Обжаловать приговор осужденные не стали и через неделю были этапированы по местам отбытия наказания: он – в Ярославскую область, она – в Кировскую, в поселок Восточный… Их разлучили, как сиамских близнецов. А меньше чем через полгода на полках книжных магазинов столицы появились книги по 500 страниц каждая в твердом переплете – криминальный роман «Точку поставит пуля», спонсированные Андреем Воскресенским и подписанные Соней Василевской…
 
31 января 2004 года
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СЛОВАРЬ  БЛАТНОГО  ЖАРГОНА
Базар - разговор
Базар трет – речь ведет
Базар фильтруй – выбирай выражения
Башли - деньги
Ботать - говорить
В натуре – в самом деле
Век свободы не видать – клятва
Вышак – высшая мера наказания
Гадом или падлой быть - клятва
Голимо - натурально
Кидалово - обман
Кинуть - обмануть
Коны - связи
Кот на животе (наколка) - завязал
Ксивы - документы
К мусорам – в милицию
Малява - записка
Мокруха - убийство
Не забуду мать родную - клятва
Обуть - обокрасть
Общак – бандитская касса
Отзвонить – освободиться из мест лишения свободы
Откинуться освободиться из мест лишения свободы
Подогрев – передача в места лишения свободы
Прихилять - прийти
Рыжье - золото
Сопатка - нос
Спалить – сдать, выдать со всеми потрохами
Сфаловать на гоп-стоп – подбить на грабеж
Телега - жалоба
Терпила - потерпевший
Хата на кукане – квартира под надзором у милиции
Ходка – срок на зону
Чалиться – отбывать срок заключения
Чесняк – вор в законе
Шмон - обыск
Шнягу гнать – говорить ерунду, обманывать
 
 
 

 

Роман "Обвиняемый"

Женский любовный роман "Русская душа"