ПРОЩАЙ, ДЕТСТВО

ПРОЩАЙ, ДЕТСТВО
 
   Моё возвращение в Ус-к не принесло мне ни счастья, ни покоя. Я, по-прежнему, обитал один на съёмной квартире недалеко от дома детей. Моя бывшая жена жила то с одним мужиком, которого выгнала через неделю совместного жития, хотя встречалась с ним более пяти лет до этого, за тем быстренько сошлась с другим, который позарился на четырёх комнатную коммуналку. Женщин, вообще-то глупы. Она не поинтересовалась ни его прошлым, ни его настоящим. Она даже не узнала, что он сидел в тюрьме. Пустить на порог человека легко, трудно, порой, за него выгнать. Он даже избил детей, о чём я не знал, иначе бы он вылетел из дому в одно мгновение. Но не это было причиной её ссоры с ним. Он оказался чересчур меркантильным и жадным.  Он никак не хотел отдавать ей все деньги, что зарабатывал. Скорее всего, что он вообще ничего ей не отдавал. Это женщины простить не могут. Заверяю. Если вы это не поняли до сих пор, то вы и не были женаты. Мадам меня всегда раздевала до последней  нитки. Правда если бы она её увидела, то и отобрала и её. Просто моё воспитание в большой семье, приучила меня к этому, так что её желания как-то были для меня естественными. Правда, в отличие от моей родительской семьи, отбирание денег и концентрация ресурсов, была вызвана необходимостью, для обеспечения всех членов семьи, то здесь всё просто отбиралось, а обо мне и моих нуждах вспоминали не то, что редко, а вообще просто не вспоминали. Даже естественные потребности в одежде, даже при моей  аккуратности и способности носить чужую одежду, считались чрезмерными. Если что и покупалось, то с большой неохотой, словно мне делали одолжение.  Что-либо приобрести себе из иных вещёй я не мог. Такого второго дурака, естественно, она найти не могла.  
   Конфликт с новым своим сожителем, разрастался, правда, он не спешил покидать её гостеприимный мой дом. Тут она вспомнила обо мне. Тем более с Николо, так звали её сожителя, мы дважды чуть было не схватились. Драка не состоялась ранее, только из-за того, что вмешалась мадам. Теперь она пришла сама и попросила помочь избавится от своего хахаля. Я согласился, при условии, что, она выделит одну из комнат, для моего проживания. В это же время я потерял работу, так как поссорился с Суриком, братом шефа, которому в последнее время не нравилась моя всё возрастающая роль на предприятии и тот авторитет, который тоже полз в гору день ото дня. Правда, зарплата не поддавалась коррекции даже на словах и оставалась на прежнем уровне, при бешеных темпах инфляции в те годы.
  Николо оказался трусом, узнав, что я вернулся домой, он побоялся приходить в квартиру один, даже свои вещи пришёл забирать с милицией, боясь, что его изобьют. С работой было сложнее. Был кризис на дворе, точнее в экономике, и устроиться мне удалось рядовым экономистом на мизерную зарплату.  Впрочем, это и решило мою дальнейшую судьбу. Мадам если и терпела меня, то больше из-за денег. Терпение её было пропорционально моей зарплате. Скоро её терпение кончилось, точнее после нескольких моих мизерных зарплат, тем более свои обязательства я всё-таки выполнил, и в защите моей она больше не нуждалась, тем более её славный Коляша имел удовольствие сгореть в своём доме. Может его подожгли? Бог ему судья. Просто однажды в четверг я обнаружил, точнее она мне сообщила, что купила мне билет на поезд, следующий на мою родину в З-ри, к моему отцу на постоянное место жительства. Я тогда не думал ни о чём, просто эта моя поездка была прощанием с отцом и, естественно, с детством. Она была предопределена судьбой. Его и моей.
  В пятницу я попытался решить все вопросы. Точнее, нужно было уволиться с работы и поговорить с отцом о своём приезде. Отец сразу дал согласие, поскольку мы за то время, что прошло с похорон мамы, помирились и поддерживали вполне дружеские отношения. С увольнением было сложнее. Шефа не было на месте, поскольку он укатил с утра во Владик. С главбухшей я попытался решить этот вопрос. Она обещала уладить всё. С тем я, на следующий день, и укатил в З-ри к отцу.
  Мой приезд был предопределён судьбой, как я ранее уже сказал. Почему? Я, может быть, говорил ранее, что отец всегда считал, что я его убью. Не знаю, с чего он это взял? Он мне всегда говорил: на фронте я не боялся немцев, а тебя я боюсь, о чём я уже упоминал.. Я это никогда не понимал, пытался его успокоить и разуверить его в этой навязчивой идеи. Я тогда не понимал, что он, как и я, предвидел и знал будущее. Не зря его мать, моя бабка, была ведьмакой, как считала моя мама, называя её змеёвкой. По крайней мере, он прекрасно знал, что его не убьют на войне, что он будет жить долго и счастливо. Я не собирался никого убивать, тем более отца. Он это прекрасно понимал, как и я, но упорно твердил это в течение многих лет. Правда, я не знал, что мне действительно отведена роль, если не убийцы, то того спускового крючка или рокового события в жизни человека, что определяет его смерть через определённое время. Точнее от четырёх до шести лет, в зависимости от крепости здоровья этого товарища, о чём я упоминал раньше. Странно, но почему именно мне это было определено судьбой? Я, хоть и был упрямым человеком, даже в чём-то твердолобым, шедшим по своей проторенной и известной одному мне дороге или тропинке, но в глубине душе, хоть и не веривший в бога и чёрта, но придерживающего моральных  принципов, прописанных в канонах великих мировых религий. 
  Конфликт с отцом начался тотчас, как я приехал, даже не успев переступить порога отцовского дома.
- Козёл припёрся! -  такими словами встретил он меня на пороге дома. Не далее чем пять дней назад я с ним разговаривал по телефону и тон его был гораздо благожелательней. Он даже дал согласие на мой приезд, о чём я уже говорил ранее. И вдруг такие слова! Если учесть, что в нашей семье вообще не ругались, тем более так. Это было для меня большим оскорблением.
- Скажи спасибо, что ты отец, - не удержался я и сказал это, - за эти слова бьют морду.   
  При этом едва не выронил компьютер, что держал в руках.
  При дальнейшем выяснений обстоятельств, отец сказал, что дал согласие на мой приезд необдуманно и прочее, прочее. Вскоре выяснилась и причина столь агрессивного отношения ко мне. Оказывается, что у него была любовница пятидесяти двух годов отроду.  Она была немного старше моей старшей сестры. Если добавить к этому, что у неё училась дочь в институте в Иркутске, при большой пенсии отца, как ветерана войны, то всё становилось на свои места. Позднее я ещё узнал, что её любовные привязанности были ориентированы как-то на пожилых людей, точнее стариков. Один из старых любвеобильных ловеласов даже завещал ей дом. Вообще, при всех раскладах, моё появление было поперёк горла, прежде всего ей. Только не считайте, что мой папа в порыве страсти забыл обо всём, и у него закружилась голова, или просто он выжил из ума. Моего отца вы тогда явно недооцениваете. Он прекрасно умел манипулировать людьми. Он имел женщину и уход за собой, балансировал по тонкой грани, по которой ходил всю жизнь. Причём тогда такая агрессия против меня? Он явно вспомнил старые обиды. Он вспомнил и про то, как я с ним разобрался в восемнадцать лет без скандалов, склок и мордобития, когда он избил маму, про то, как я без лишних слов развязал тот узелок, который они дружненько связали совместно с мамой и Вероникой. Если ещё вспомнить похороны мамы, то неотомщенных обид у него оказалось много. Отец был мстителен, а тут ещё и женщина, в отношениях с которой отца я бы легко разобрался, и мог отомстить ему, разъяснив ей, что её ожидания его полной благосклонности отца напрасны и это всего лишь его игра и хитрая политика.
  Чтобы поквитаться со мной, случай был самый подходящий, да выжить меня вновь из дома тоже. Я тяжело переживал отъезд из Ус-ка, ни сколько из-за бывшей жены, сколько из-за детей. Не было никаких гарантий, что Надежда ибн Михайловна не притащит в дом очередного хахаля, который окажется, естественно, ещё хуже предыдущих. Кроме  того, дети достигли этого самого пресловутого трудного возраста, когда за ними нужен контроль и глаз, точнее оба глаза. Правда, за них я расстраивался меньше, чем за то, что может натворить их мама. Право слово, детей воспитывают пока они лежат поперёк лавки. Они уже давно переросли этот чудесный возраст, так что бояться мне было особенно нечего. Мне, просто, было не до отца и его разборок. Возвращаться в Ус-к было ещё рано, да и я мало представлял, точнее не разобрался, отчего судьба просто взяла меня за шиворот и зашвырнула в З-ри. Я не задумывался над тем, что я, как паровозик, должен был отработать перегон и исчезнуть из его жизни и притом, исчезнуть навсегда. Пока же, как бы меня не доставал отец, нам приходилось заниматься разными хозяйственными делами. Отцу выделили делянку для заготовки дров. Ему, как ветерану, отвели её недалеко от З-рей. Мы делали по два рейса за дровами, грузили полную тележку с горбом дров и возвращались домой. Одну или две тележки завезли сестре Людаше. Затем мне пришлось их пилить, опосля я застрял на копке картошки у сестры, что-то ещё косили для её коровы. Дел было по горло.  Я почти не появлялся дома, а на работе просто было не до таких мелочей, как ругань. Медленно прошел август, проскочил сентябрь и в октябре наметился передых. К этому времени я убедился, что на сердце престарелого ловеласа была ещё одна претендентка, кроме этой озабоченной в материальных ценностях молодухи. Старая пассия в лице бывшей начальницы вокзала вспоминала периодически отца и являлась на улицу Гагарина с официальным визитом. Чаще всего она являлась с бутылкой водки. Старые люди, старая закваска. Впрочем, давняя пассия бала дамой серьёзной и мало озабоченной благами земными и с ней можно было поговорить серьёзно, тем более что она много лет управлялась с мужиками и командовала ими. В один из её визитов, отец стал вновь доставать меня, а я, как на грех, выпил за компанию, и на душе у меня было особенно гадко. Отец все эти месяца доставал меня. Внутренняя пружина, что, казалось, находиться у меня в груди, закручивалась всё туже и туже и в этот вечер она достигла своего предела. Отец, признаюсь, довёл вновь меня до слёз. Я пытался ещё объяснить ему, что он зря со мной так поступает. Я, как мог, пытался остановить его, но он пёр на рожон. Он, действительно, искал свою смерть. Та пружина, что находилась в моей груди, которую отец так неосмотрительно закручивал, точнее накручивал разжалась одномоментно. Чёрная энергия, что скапливалась в моём в организме, не могла повредить мне, но создавала разность потенциалов, как в конденсаторе. Отец от этой войны только  слабел, а злость моя нарастала и крепла, набирала силу и энергию. Рано или поздно это бы произошло. Если сжать пружину, то она распрямиться, ударив пребольно, того, кто её закручивал. Конденсатор, если его пробивает, то искра идёт в том направлении, где энергии недостаток. Именно в этот день, скорее всего, именно эта искра и проскочила между нами. Никто не видел этого, но мне неожиданно стало легко. Я просто собрался и ушёл из родительского дома, перекочевав на диван к сестре. Все угрызения совести и обиды ушли куда-то, и я не боялся, что мой отец останется один без присмотра и ухода. У сестры было хозяйство и куча работы при нём. Я сначала пилил дрова, затем что-то опять косили, таскали. Короче, скоро подвернулась и работа. Я, при помощи сестрёнки, устроился программистом, точнее системным администратором, помогая бухгалтерам начислять зарплату. Мне стало просто не до отца, да я и не хотел возвращаться в родительский дом, для продолжения войны, а между тем события в нём развивались самым наихудшим для отца образом. В первую же субботу, как водится, он отправился в  баню. В то время в З-х осталась одна общественная баня. Он явно перепарился и вышел отдышаться в коридор и упал на цементный пол. Скорая констатировала у него ушиб мягких тканей. С тем же диагнозом его и отправили домой, не сделав даже рентген. Никто особенно не придал этому значения, тем более я. Я просто не появлялся в доме родителя после нашей ссоры. Я тогда не подозревал, точнее не знал о том, что если меня будут сильно доставать, то человек, который будет это делать достаточное долгое время, то может просто умереть, особенно если этот человек пожилой или слаб здоровьем. По грубой схеме, наговоры всего лишь внушение, но наговоры это целенаправленное действие  против кого-то. Это, прежде всего, информационное и полевое воздействие. Только не убеждайте меня, что это не возможно. Прежде всего, человек это электрическая машина. Все нервные импульсы это потоки электричества. Кроме того, человек ещё и информационная машина, в которой напихано столько информации, от строения белка и клетки, до имени соседки и начальства и всего прочего сознательного и бессознательного. Электромагнитное поле существует вокруг всякого потока электрической энергии. Поле это довольно мощное, но пульсирующее, как всё живое во вселенной. В своей жизни, да простит меня моя бывшая жена, я встречался с прямым воздействием человеческой энергии на электричество. Жена моя бывшая, дама пышущая энергией, жгла мне розетки со страшным постоянством. Стоило мне в начале девяностых годов, свалить в деревню на субботу и воскресение, как по приезде в город, я обнаруживал дома сгоревшие розетки, от одной до трёх. Если вы хоть немного представляете их конструкцию, то должны знать, что гореть в них нечему. Особенно тогда, когда не включать в них много мощных потребителей. Их тогда у нас просто не было, а батареи отопления у меня были раза в три раза больше стандартных, обогреватели не включались. Самым мощным потребителем электроэнергии были утюги, но контакты обгорали со страшной силой. При моём присутствии, видимо я поглощал излишки её мощного электрического поля, ни одной розетки не сгорало. Ещё меня удивляло, что выключатели и патроны такой напасти не подвергались, не горели даже предохранители тех приборов, которые были подключены к сгоревшим розеткам. Да, не обвиняйте меня в халатности, я человек добросовестный и никогда не горел желанием одно дело делать дважды. Розетки я делал, как и всё, добросовестно.
  Два потока электричества воздействуют друг на друга, а их информационная начинка воздействует друг на друга  и изменяет всё внутреннее и внешнее содержание особи или группы особей. Толпа это не сборище индивидуумов, а просто единое энергетическое поле. Так что ДНК изменяется не только из-за мутации, но и под прямым воздействием тех полей, которые окружают особь. Так что мутации носят в большей степени направленный, а не случайный характер. Кстати, больше всего на ДНК действует собственное поле человека. Так что не хандрите, не нойте, не оскорбляйте себя и других. Держите хвост пистолетом! Здоровее будите.
  Весь негатив, что копился во мне под воздействием слов и дел отца, который был мне чужд, выброшен одномоментно, как мусор, как и чуждое информационное поле. Поскольку это были мысли и энергия отца, то вернулась к нему, не найдя точек соприкосновения с полями других людей. Информации было много, энергия  агрессии была сильнее его слабеющих сил. Этот поток пронесся по всему его ослабленному электрическому полю, нарушив его внутреннюю целостность. Поскольку отец больше ездил, чем ходил, то и ноги у него оказались самым слабым звеном. Ноги его и подвели. Он пострадал после этого и физически.
   Отец не вставал неделю, вторую. Его подруга лечила его какими-то припарками и примочками. Ничего не помогало. Людаша, хоть и не могла её терпеть, но появлялась постоянно у отца, поскольку уже давно положила глаз на родительский дом и следила пристально за тем, чтобы новая пассия не наложила на него свою лапу. Отец её гнобил почище, чем меня, но она всё сносила стойко, глотая обиды и унижения. Таков женский характер. Правда однажды она призналась мне, что я был прав тогда на похоронах матери. Она первая подняла тревогу. Отца вновь отвезли в больницу, где ему, наконец, сделали рентген и обнаружили, что у него сломана тазобедренная кость в районе её сочленения с тазом. Это был конец. Отец был в чём-то прав. Я оказался в чём-то его убийцей.
  Пока он лежал в больнице, мне пришлось вернуться в родительский дом. Топить печку была насущная необходимость. Если упомянуть, что отопительная система у отца, была комбинированная. То есть печное и водяное. То есть печка грела ещё её водяную составную. Так что разморозить отопительную систему в условиях  Сибири при её морозах было делом пустяковым.
  К Новому  году отца выписали. Следом явилась и его теперешняя подруга. Топить печку, всё равно, приходилось мне, хотя дрова были заготовлены с осени и уголь тоже подвезён. Наши отношения не претерпели никаких изменений.  Он всё наскакивал на меня, но я сократил контакты с ним, возился всё больше на кухне, топил печку, варил еду, но, впрочем, есть мою стряпню он не хотел, поскольку его кормила Танька, так звали новую мою мачеху, как издевательски я иногда называл её. Они ворковали между собой, а я в это время, как часто говорил отец, снюхался со старой своей любовью Ольгой. Впрочем, от двадцатипятилетней красавицы остались только воспоминания. К этому времени она уже спилась, но меня к ней всё равно тянуло неудержимо. Я у неё часто оставался ночевать. К тому же я успокоился, хоть и переживал по-прежнему о детях. Так что нападки отца для меня стали не страшнее комариных укусов. Зима, меж тем, канула в вечность. Тут начались огороды. Я вскопал их у отца и Ольги, посадил картошку в поле для неё. Правда, все заботы по посадке отцовского огорода я перевалил на Татьяну, но так просто увильнуть от Ольги мне не удалось. Поливка же обоих огородов легла на мои плечи. Тут вновь незаметно подкатил сенокос. Лёху положили в это время в больницу. Вся косьба легла на мои могучие плечи, хотя на помощь приехала и Вероника. Косил я с наслаждением, и это доставляло мне огромное удовольствие. Я мог в субботу и воскресение махать косой весь день. Я был здоров, как лошадь, и жара в три десятка градусов была для меня нипочём. Девчонки едва успевали собирать за мной подсохшее сено. В сущности, я один и выкосил всю делянку. Мы быстро управились с сенокосом, даже покосили немного и на другом участке.
  Следом подкатил срок для копки картошки. Опять пришлось рыть её у Ольги и, даже, немного помогать сестре. Вторая зима прошла незаметно, только моя бывшая жена стала постоянно звонить, давая всё время трубку детям. Я чувствовал, что что-то происходит в Ус-ке, а что именно, я не понимал. Сердце моё ныло, и я стал даже быстро седеть. Ольга продолжала пить, отец настаивал, чтобы я ехал к детям. Он по-прежнему обзывал меня и всячески провоцировал. Все его намерения были шиты белыми нитками. Он явно напрашивался на то, чтобы я ему съездил по фэйсу. В дальнейшем он планировал, естественно, натравить на меня сестёр и брата. В конце концов он напросился. Когда отец в чёрную стал меня оскорблять, я просто взял его за грудки, подтащил к краю кровати, повернул его лицом к полу и сказал:
- Извинись, - прошипев сквозь зубы, - иначе сейчас тебя уроню. Это больно.
   Он всё понял, а, главное, понял, что я не шучу. Мне просто оставалось разжать руки, и он бы оказался на полу. Отец вновь проиграл и извинился.
  На следующий день, в присутствии Людаши и её мужа, он вновь попытался меня оскорблять и провоцировать, на что я спокойно сказал:
- Отец, ты извинился один раз, извинишься и в следующий раз.
  Он замолчал и больше не трогал меня, но сестра всё-таки обиделась на меня. Он явно ей наговорил больше, чем было на самом деле.
  В мае я уехал. Меня с большой неохотой отпустили с работы. Ольга не проронила и слезинки. Она была железная женщина.
  Дома меня уже ждали. С отцом я разговаривал после этого один раз, да и то, для того, чтобы узнать телефон сестры. Умер он через четыре года после моего  отъезда. В январе 2008 года. Перед смертью он сказал, чтобы меня на его похороны не звали. Это была его последняя месть. Я узнал об этом только в феврале. Впрочем, с ним я простился в последний свой приезд, брат же, в отличие от похорон мамы, легко и просто оказался вовремя в З-х, чтобы сделать это за меня.
  Кстати, в честь его в посёлке назвали улицу. Правда брат сказал, что на ней стоит всего три дома. Впрочем, З-ри медленно и верно разрастаются, как и кладбище на Красной горке осваивает сосновый бор, продвигаясь всё дальше и дальше вглубь леса.   

© Copyright: Игорь Николаевич Макаров, 2015

Регистрационный номер №0297817

от 11 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0297817 выдан для произведения: ПРОЩАЙ, ДЕТСТВО
 
   Моё возвращение в Ус-к не принесло мне ни счастья, ни покоя. Я, по-прежнему, обитал один на съёмной квартире недалеко от дома детей. Моя бывшая жена жила то с одним мужиком, которого выгнала через неделю совместного жития, хотя встречалась с ним более пяти лет до этого, за тем быстренько сошлась с другим, который позарился на четырёх комнатную коммуналку. Женщин, вообще-то глупы. Она не поинтересовалась ни его прошлым, ни его настоящим. Она даже не узнала, что он сидел в тюрьме. Пустить на порог человека легко, трудно, порой, за него выгнать. Он даже избил детей, о чём я не знал, иначе бы он вылетел из дому в одно мгновение. Но не это было причиной её ссоры с ним. Он оказался чересчур меркантильным и жадным.  Он никак не хотел отдавать ей все деньги, что зарабатывал. Скорее всего, что он вообще ничего ей не отдавал. Это женщины простить не могут. Заверяю. Если вы это не поняли до сих пор, то вы и не были женаты. Мадам меня всегда раздевала до последней  нитки. Правда если бы она её увидела, то и отобрала и её. Просто моё воспитание в большой семье, приучила меня к этому, так что её желания как-то были для меня естественными. Правда, в отличие от моей родительской семьи, отбирание денег и концентрация ресурсов, была вызвана необходимостью, для обеспечения всех членов семьи, то здесь всё просто отбиралось, а обо мне и моих нуждах вспоминали не то, что редко, а вообще просто не вспоминали. Даже естественные потребности в одежде, даже при моей  аккуратности и способности носить чужую одежду, считались чрезмерными. Если что и покупалось, то с большой неохотой, словно мне делали одолжение.  Что-либо приобрести себе из иных вещёй я не мог. Такого второго дурака, естественно, она найти не могла.  
   Конфликт с новым своим сожителем, разрастался, правда, он не спешил покидать её гостеприимный мой дом. Тут она вспомнила обо мне. Тем более с Николо, так звали её сожителя, мы дважды чуть было не схватились. Драка не состоялась ранее, только из-за того, что вмешалась мадам. Теперь она пришла сама и попросила помочь избавится от своего хахаля. Я согласился, при условии, что, она выделит одну из комнат, для моего проживания. В это же время я потерял работу, так как поссорился с Суриком, братом шефа, которому в последнее время не нравилась моя всё возрастающая роль на предприятии и тот авторитет, который тоже полз в гору день ото дня. Правда, зарплата не поддавалась коррекции даже на словах и оставалась на прежнем уровне, при бешеных темпах инфляции в те годы.
  Николо оказался трусом, узнав, что я вернулся домой, он побоялся приходить в квартиру один, даже свои вещи пришёл забирать с милицией, боясь, что его изобьют. С работой было сложнее. Был кризис на дворе, точнее в экономике, и устроиться мне удалось рядовым экономистом на мизерную зарплату.  Впрочем, это и решило мою дальнейшую судьбу. Мадам если и терпела меня, то больше из-за денег. Терпение её было пропорционально моей зарплате. Скоро её терпение кончилось, точнее после нескольких моих мизерных зарплат, тем более свои обязательства я всё-таки выполнил, и в защите моей она больше не нуждалась, тем более её славный Коляша имел удовольствие сгореть в своём доме. Может его подожгли? Бог ему судья. Просто однажды в четверг я обнаружил, точнее она мне сообщила, что купила мне билет на поезд, следующий на мою родину в З-ри, к моему отцу на постоянное место жительства. Я тогда не думал ни о чём, просто эта моя поездка была прощанием с отцом и, естественно, с детством. Она была предопределена судьбой. Его и моей.
  В пятницу я попытался решить все вопросы. Точнее, нужно было уволиться с работы и поговорить с отцом о своём приезде. Отец сразу дал согласие, поскольку мы за то время, что прошло с похорон мамы, помирились и поддерживали вполне дружеские отношения. С увольнением было сложнее. Шефа не было на месте, поскольку он укатил с утра во Владик. С главбухшей я попытался решить этот вопрос. Она обещала уладить всё. С тем я, на следующий день, и укатил в З-ри к отцу.
  Мой приезд был предопределён судьбой, как я ранее уже сказал. Почему? Я, может быть, говорил ранее, что отец всегда считал, что я его убью. Не знаю, с чего он это взял? Он мне всегда говорил: на фронте я не боялся немцев, а тебя я боюсь, о чём я уже упоминал.. Я это никогда не понимал, пытался его успокоить и разуверить его в этой навязчивой идеи. Я тогда не понимал, что он, как и я, предвидел и знал будущее. Не зря его мать, моя бабка, была ведьмакой, как считала моя мама, называя её змеёвкой. По крайней мере, он прекрасно знал, что его не убьют на войне, что он будет жить долго и счастливо. Я не собирался никого убивать, тем более отца. Он это прекрасно понимал, как и я, но упорно твердил это в течение многих лет. Правда, я не знал, что мне действительно отведена роль, если не убийцы, то того спускового крючка или рокового события в жизни человека, что определяет его смерть через определённое время. Точнее от четырёх до шести лет, в зависимости от крепости здоровья этого товарища, о чём я упоминал раньше. Странно, но почему именно мне это было определено судьбой? Я, хоть и был упрямым человеком, даже в чём-то твердолобым, шедшим по своей проторенной и известной одному мне дороге или тропинке, но в глубине душе, хоть и не веривший в бога и чёрта, но придерживающего моральных  принципов, прописанных в канонах великих мировых религий. 
  Конфликт с отцом начался тотчас, как я приехал, даже не успев переступить порога отцовского дома.
- Козёл припёрся! -  такими словами встретил он меня на пороге дома. Не далее чем пять дней назад я с ним разговаривал по телефону и тон его был гораздо благожелательней. Он даже дал согласие на мой приезд, о чём я уже говорил ранее. И вдруг такие слова! Если учесть, что в нашей семье вообще не ругались, тем более так. Это было для меня большим оскорблением.
- Скажи спасибо, что ты отец, - не удержался я и сказал это, - за эти слова бьют морду.   
  При этом едва не выронил компьютер, что держал в руках.
  При дальнейшем выяснений обстоятельств, отец сказал, что дал согласие на мой приезд необдуманно и прочее, прочее. Вскоре выяснилась и причина столь агрессивного отношения ко мне. Оказывается, что у него была любовница пятидесяти двух годов отроду.  Она была немного старше моей старшей сестры. Если добавить к этому, что у неё училась дочь в институте в Иркутске, при большой пенсии отца, как ветерана войны, то всё становилось на свои места. Позднее я ещё узнал, что её любовные привязанности были ориентированы как-то на пожилых людей, точнее стариков. Один из старых любвеобильных ловеласов даже завещал ей дом. Вообще, при всех раскладах, моё появление было поперёк горла, прежде всего ей. Только не считайте, что мой папа в порыве страсти забыл обо всём, и у него закружилась голова, или просто он выжил из ума. Моего отца вы тогда явно недооцениваете. Он прекрасно умел манипулировать людьми. Он имел женщину и уход за собой, балансировал по тонкой грани, по которой ходил всю жизнь. Причём тогда такая агрессия против меня? Он явно вспомнил старые обиды. Он вспомнил и про то, как я с ним разобрался в восемнадцать лет без скандалов, склок и мордобития, когда он избил маму, про то, как я без лишних слов развязал тот узелок, который они дружненько связали совместно с мамой и Вероникой. Если ещё вспомнить похороны мамы, то неотомщенных обид у него оказалось много. Отец был мстителен, а тут ещё и женщина, в отношениях с которой отца я бы легко разобрался, и мог отомстить ему, разъяснив ей, что её ожидания его полной благосклонности отца напрасны и это всего лишь его игра и хитрая политика.
  Чтобы поквитаться со мной, случай был самый подходящий, да выжить меня вновь из дома тоже. Я тяжело переживал отъезд из Ус-ка, ни сколько из-за бывшей жены, сколько из-за детей. Не было никаких гарантий, что Надежда ибн Михайловна не притащит в дом очередного хахаля, который окажется, естественно, ещё хуже предыдущих. Кроме  того, дети достигли этого самого пресловутого трудного возраста, когда за ними нужен контроль и глаз, точнее оба глаза. Правда, за них я расстраивался меньше, чем за то, что может натворить их мама. Право слово, детей воспитывают пока они лежат поперёк лавки. Они уже давно переросли этот чудесный возраст, так что бояться мне было особенно нечего. Мне, просто, было не до отца и его разборок. Возвращаться в Ус-к было ещё рано, да и я мало представлял, точнее не разобрался, отчего судьба просто взяла меня за шиворот и зашвырнула в З-ри. Я не задумывался над тем, что я, как паровозик, должен был отработать перегон и исчезнуть из его жизни и притом, исчезнуть навсегда. Пока же, как бы меня не доставал отец, нам приходилось заниматься разными хозяйственными делами. Отцу выделили делянку для заготовки дров. Ему, как ветерану, отвели её недалеко от З-рей. Мы делали по два рейса за дровами, грузили полную тележку с горбом дров и возвращались домой. Одну или две тележки завезли сестре Людаше. Затем мне пришлось их пилить, опосля я застрял на копке картошки у сестры, что-то ещё косили для её коровы. Дел было по горло.  Я почти не появлялся дома, а на работе просто было не до таких мелочей, как ругань. Медленно прошел август, проскочил сентябрь и в октябре наметился передых. К этому времени я убедился, что на сердце престарелого ловеласа была ещё одна претендентка, кроме этой озабоченной в материальных ценностях молодухи. Старая пассия в лице бывшей начальницы вокзала вспоминала периодически отца и являлась на улицу Гагарина с официальным визитом. Чаще всего она являлась с бутылкой водки. Старые люди, старая закваска. Впрочем, давняя пассия бала дамой серьёзной и мало озабоченной благами земными и с ней можно было поговорить серьёзно, тем более что она много лет управлялась с мужиками и командовала ими. В один из её визитов, отец стал вновь доставать меня, а я, как на грех, выпил за компанию, и на душе у меня было особенно гадко. Отец все эти месяца доставал меня. Внутренняя пружина, что, казалось, находиться у меня в груди, закручивалась всё туже и туже и в этот вечер она достигла своего предела. Отец, признаюсь, довёл вновь меня до слёз. Я пытался ещё объяснить ему, что он зря со мной так поступает. Я, как мог, пытался остановить его, но он пёр на рожон. Он, действительно, искал свою смерть. Та пружина, что находилась в моей груди, которую отец так неосмотрительно закручивал, точнее накручивал разжалась одномоментно. Чёрная энергия, что скапливалась в моём в организме, не могла повредить мне, но создавала разность потенциалов, как в конденсаторе. Отец от этой войны только  слабел, а злость моя нарастала и крепла, набирала силу и энергию. Рано или поздно это бы произошло. Если сжать пружину, то она распрямиться, ударив пребольно, того, кто её закручивал. Конденсатор, если его пробивает, то искра идёт в том направлении, где энергии недостаток. Именно в этот день, скорее всего, именно эта искра и проскочила между нами. Никто не видел этого, но мне неожиданно стало легко. Я просто собрался и ушёл из родительского дома, перекочевав на диван к сестре. Все угрызения совести и обиды ушли куда-то, и я не боялся, что мой отец останется один без присмотра и ухода. У сестры было хозяйство и куча работы при нём. Я сначала пилил дрова, затем что-то опять косили, таскали. Короче, скоро подвернулась и работа. Я, при помощи сестрёнки, устроился программистом, точнее системным администратором, помогая бухгалтерам начислять зарплату. Мне стало просто не до отца, да я и не хотел возвращаться в родительский дом, для продолжения войны, а между тем события в нём развивались самым наихудшим для отца образом. В первую же субботу, как водится, он отправился в  баню. В то время в З-х осталась одна общественная баня. Он явно перепарился и вышел отдышаться в коридор и упал на цементный пол. Скорая констатировала у него ушиб мягких тканей. С тем же диагнозом его и отправили домой, не сделав даже рентген. Никто особенно не придал этому значения, тем более я. Я просто не появлялся в доме родителя после нашей ссоры. Я тогда не подозревал, точнее не знал о том, что если меня будут сильно доставать, то человек, который будет это делать достаточное долгое время, то может просто умереть, особенно если этот человек пожилой или слаб здоровьем. По грубой схеме, наговоры всего лишь внушение, но наговоры это целенаправленное действие  против кого-то. Это, прежде всего, информационное и полевое воздействие. Только не убеждайте меня, что это не возможно. Прежде всего, человек это электрическая машина. Все нервные импульсы это потоки электричества. Кроме того, человек ещё и информационная машина, в которой напихано столько информации, от строения белка и клетки, до имени соседки и начальства и всего прочего сознательного и бессознательного. Электромагнитное поле существует вокруг всякого потока электрической энергии. Поле это довольно мощное, но пульсирующее, как всё живое во вселенной. В своей жизни, да простит меня моя бывшая жена, я встречался с прямым воздействием человеческой энергии на электричество. Жена моя бывшая, дама пышущая энергией, жгла мне розетки со страшным постоянством. Стоило мне в начале девяностых годов, свалить в деревню на субботу и воскресение, как по приезде в город, я обнаруживал дома сгоревшие розетки, от одной до трёх. Если вы хоть немного представляете их конструкцию, то должны знать, что гореть в них нечему. Особенно тогда, когда не включать в них много мощных потребителей. Их тогда у нас просто не было, а батареи отопления у меня были раза в три раза больше стандартных, обогреватели не включались. Самым мощным потребителем электроэнергии были утюги, но контакты обгорали со страшной силой. При моём присутствии, видимо я поглощал излишки её мощного электрического поля, ни одной розетки не сгорало. Ещё меня удивляло, что выключатели и патроны такой напасти не подвергались, не горели даже предохранители тех приборов, которые были подключены к сгоревшим розеткам. Да, не обвиняйте меня в халатности, я человек добросовестный и никогда не горел желанием одно дело делать дважды. Розетки я делал, как и всё, добросовестно.
  Два потока электричества воздействуют друг на друга, а их информационная начинка воздействует друг на друга  и изменяет всё внутреннее и внешнее содержание особи или группы особей. Толпа это не сборище индивидуумов, а просто единое энергетическое поле. Так что ДНК изменяется не только из-за мутации, но и под прямым воздействием тех полей, которые окружают особь. Так что мутации носят в большей степени направленный, а не случайный характер. Кстати, больше всего на ДНК действует собственное поле человека. Так что не хандрите, не нойте, не оскорбляйте себя и других. Держите хвост пистолетом! Здоровее будите.
  Весь негатив, что копился во мне под воздействием слов и дел отца, который был мне чужд, выброшен одномоментно, как мусор, как и чуждое информационное поле. Поскольку это были мысли и энергия отца, то вернулась к нему, не найдя точек соприкосновения с полями других людей. Информации было много, энергия  агрессии была сильнее его слабеющих сил. Этот поток пронесся по всему его ослабленному электрическому полю, нарушив его внутреннюю целостность. Поскольку отец больше ездил, чем ходил, то и ноги у него оказались самым слабым звеном. Ноги его и подвели. Он пострадал после этого и физически.
   Отец не вставал неделю, вторую. Его подруга лечила его какими-то припарками и примочками. Ничего не помогало. Людаша, хоть и не могла её терпеть, но появлялась постоянно у отца, поскольку уже давно положила глаз на родительский дом и следила пристально за тем, чтобы новая пассия не наложила на него свою лапу. Отец её гнобил почище, чем меня, но она всё сносила стойко, глотая обиды и унижения. Таков женский характер. Правда однажды она призналась мне, что я был прав тогда на похоронах матери. Она первая подняла тревогу. Отца вновь отвезли в больницу, где ему, наконец, сделали рентген и обнаружили, что у него сломана тазобедренная кость в районе её сочленения с тазом. Это был конец. Отец был в чём-то прав. Я оказался в чём-то его убийцей.
  Пока он лежал в больнице, мне пришлось вернуться в родительский дом. Топить печку была насущная необходимость. Если упомянуть, что отопительная система у отца, была комбинированная. То есть печное и водяное. То есть печка грела ещё её водяную составную. Так что разморозить отопительную систему в условиях  Сибири при её морозах было делом пустяковым.
  К Новому  году отца выписали. Следом явилась и его теперешняя подруга. Топить печку, всё равно, приходилось мне, хотя дрова были заготовлены с осени и уголь тоже подвезён. Наши отношения не претерпели никаких изменений.  Он всё наскакивал на меня, но я сократил контакты с ним, возился всё больше на кухне, топил печку, варил еду, но, впрочем, есть мою стряпню он не хотел, поскольку его кормила Танька, так звали новую мою мачеху, как издевательски я иногда называл её. Они ворковали между собой, а я в это время, как часто говорил отец, снюхался со старой своей любовью Ольгой. Впрочем, от двадцатипятилетней красавицы остались только воспоминания. К этому времени она уже спилась, но меня к ней всё равно тянуло неудержимо. Я у неё часто оставался ночевать. К тому же я успокоился, хоть и переживал по-прежнему о детях. Так что нападки отца для меня стали не страшнее комариных укусов. Зима, меж тем, канула в вечность. Тут начались огороды. Я вскопал их у отца и Ольги, посадил картошку в поле для неё. Правда, все заботы по посадке отцовского огорода я перевалил на Татьяну, но так просто увильнуть от Ольги мне не удалось. Поливка же обоих огородов легла на мои плечи. Тут вновь незаметно подкатил сенокос. Лёху положили в это время в больницу. Вся косьба легла на мои могучие плечи, хотя на помощь приехала и Вероника. Косил я с наслаждением, и это доставляло мне огромное удовольствие. Я мог в субботу и воскресение махать косой весь день. Я был здоров, как лошадь, и жара в три десятка градусов была для меня нипочём. Девчонки едва успевали собирать за мной подсохшее сено. В сущности, я один и выкосил всю делянку. Мы быстро управились с сенокосом, даже покосили немного и на другом участке.
  Следом подкатил срок для копки картошки. Опять пришлось рыть её у Ольги и, даже, немного помогать сестре. Вторая зима прошла незаметно, только моя бывшая жена стала постоянно звонить, давая всё время трубку детям. Я чувствовал, что что-то происходит в Ус-ке, а что именно, я не понимал. Сердце моё ныло, и я стал даже быстро седеть. Ольга продолжала пить, отец настаивал, чтобы я ехал к детям. Он по-прежнему обзывал меня и всячески провоцировал. Все его намерения были шиты белыми нитками. Он явно напрашивался на то, чтобы я ему съездил по фэйсу. В дальнейшем он планировал, естественно, натравить на меня сестёр и брата. В конце концов он напросился. Когда отец в чёрную стал меня оскорблять, я просто взял его за грудки, подтащил к краю кровати, повернул его лицом к полу и сказал:
- Извинись, - прошипев сквозь зубы, - иначе сейчас тебя уроню. Это больно.
   Он всё понял, а, главное, понял, что я не шучу. Мне просто оставалось разжать руки, и он бы оказался на полу. Отец вновь проиграл и извинился.
  На следующий день, в присутствии Людаши и её мужа, он вновь попытался меня оскорблять и провоцировать, на что я спокойно сказал:
- Отец, ты извинился один раз, извинишься и в следующий раз.
  Он замолчал и больше не трогал меня, но сестра всё-таки обиделась на меня. Он явно ей наговорил больше, чем было на самом деле.
  В мае я уехал. Меня с большой неохотой отпустили с работы. Ольга не проронила и слезинки. Она была железная женщина.
  Дома меня уже ждали. С отцом я разговаривал после этого один раз, да и то, для того, чтобы узнать телефон сестры. Умер он через четыре года после моего  отъезда. В январе 2008 года. Перед смертью он сказал, чтобы меня на его похороны не звали. Это была его последняя месть. Я узнал об этом только в феврале. Впрочем, с ним я простился в последний свой приезд, брат же, в отличие от похорон мамы, легко и просто оказался вовремя в З-х, чтобы сделать это за меня.
  Кстати, в честь его в посёлке назвали улицу. Правда брат сказал, что на ней стоит всего три дома. Впрочем, З-ри медленно и верно разрастаются, как и кладбище на Красной горке осваивает сосновый бор, продвигаясь всё дальше и дальше вглубь леса.   

 

СМЕРТЬ МАМЫ

КУКУШКА, КУКУШКА...