Мы рылись на огороде. Мы, это я и Андряус. Не будим пускаться во все тяжкие и объяснять, кто такой Андряус и отчего он батрачил на моем огороде. Так как Андряус это есть никто иной, как Андрей, а если к ней добавить и мою фамилию, то лопату в руках его следует утяжелить и расширить для увеличения её производительности, а не объяснять, отчего этот ещё более длинноногий и ещё более ленивый товарищ, чем я, роется посреди весны в земле, да ещё посреди своего огорода. В общем, мы пахали по полной программе второй день, то есть уже добирались к концу этого родного моей душе полигона для великих, конечно только по росту, горожан, и особливо, если принять во внимание, что данных тружеников периодически и усиленно пинали для ускорения и убыстрения этого процесса. Но сердце наше все-таки таяло оттого, что рытья этого дальше и больше не предвиделось. Кроме всего прочего, в головах наших бродило несколько дел отличных от скучного и нудного дела саперов и кротов всей земли и ещё в жаркий день, который подползал к полуденню, но, к счастью, в мягкой земле, так как давеча прошел дождь, и земля была пухом. Пухом, конечно, для копки, а не для нас самих. Дождь, размягчив землю, облегчив наш труд, с утречка пораньше, иначе бы мы не добирались так быстро до конца нашего огорода, но к полудню превратил воздух в малоприятную кашу из испарений и воды, что несколько затрудняло копку для меня, но превращала сей тяжкий труд в каторгу для Андряуса. Я посмеивался над ним и подтрунивал, чтоб его моральный дух не пал ниже плинтуса, так как отчетливо его тонус жизненный, по причине городского происхождения, зашкаливал на нижнем пределе и если бы не наша болтовня, то он бы определенно давно уже уполз в кусты поближе к веселому ручью, несшему свои чистые воды в сторону соседского огорода и далее к другому соседнему огороду и, наконец, к реке Комаровке. Так, как я не давал ему проползти десяток метров до этой самой речки, а, скорее всего ручья, и там заторчать в заветной нирване, до полного замерзания, забивая ему башку разговорами и отвлекая его от поползновений на лень, то Андряуса был озабочен разного рода мыслями, но мыслями не связанными с нашими усилиями по улучшению агротехнического состояния плантации. Он мыслил ширше и глобальнее. Так, как жрать он хотел всегда, как всякий растущий организм, то эти разговоры пресекались разного рода советами, типа совершить наезд на родную мать по части чего-нибудь пожрать, но только после того, как будет завершен сизифов труд на огороде, тем более оставалось несколько метров квадратных этого самого огорода, а бросать эти слезы на хрупкие плечи папы как-то было не честно, тем более плечи эти были мои. Потому он и пыхтел и пованивал рядом, развивая разные свои мысли и доводя до абсурда. Главной абсурдной мыслью, которая доставала его кроме мысли, чего бы пожрать, была мысль, как бы поступить в УВААКУ, как по старинке звали военное автомобильное училище, что имело удовольствие дислоцироваться под самыми нашими окнами и ставшее его навязчивой идеей. Так как он жаждал получить свободу хотя бы таким способом, способом переселения в красную кирпичную казарму, чтобы хлебать прелести курсантской жизни, то есть ещё большей несвободы и скуки казармы. Мысль эта его терзала не напрасно, кроме не мереных соток нашего огорода у него висели на душе несколько несданных экзаменов в школе и не бог весть сколько экзаменов в это самом заведении.
В общем, я несколько соврал вам, насчет времени. Время было несколько меньше, чем я живописал вам. Стрелка подползала к часу дня, так что разные сволочные товарищи из птиц, ещё не успокоились и развлекались всем, что попадало под руку. В это время заорала где-то в недалеких кущах кукушка. До сего момента она куковала, но мы на неё мало обращали внимания. Чирикала она и вчера. Она мне давеча отмерила на столько продолжительную жизнь, что если я протяну столько годов, сколько она мне выдала нагора, то Мафусаил со своим долголетием, будет жалким юнцом по сравнению со мной. Пацан! Тут эта словоохотливая тварь попала в поле зрения моего сына. Так как труд физический не давал нагрузки его извилинам, то этот птиц привлек его досужее внимание, как и ранее мое. Пристрелить её не было никакой возможности, а проводить наблюдения орнитологические вовсе не входило в его планы, то он прозаически пошёл по стопам своего родителя. Но продолжительность жизни в возрасте шестнадцати лет, заверяю вас, мало интересует кого-нибудь, то и Андряусу это тоже было по барабану, так что он спросил у этой бестии, когда он там поступит в училище. Эта тварь, естественно, решила исполнить свой долг честно и занялась счетоводством, но раскудахталась до такой степени, что красноречие её вышло за пределы разумного. В чем заключалось это самое разумное и, как без этого ещё самого? Да, конечно, вечного. Если посчитать оставшееся время до сдачи последних экзаменов в школе, и, примерно, две недели в училище, то общий счет здесь шёл на дни, а не на месяца, кроме всего прочего, Андряус хотел попасть в первый поток поступавших, то и эти две недели скукоживались бы до десяти дней.
Когда отсчет дней пошёл на второй десяток, хотя счет шёл не о многих летах землероба. Андряус помрачнел, а когда добросовестный счетовод довел счёт до трёх десятков, то его физиономия приобрела самую кислую консистенцию. Тут он произнес, обращаясь именно к этой добродушной животине, зло и сердито, и однозначно притом, четко сформулировав свои претензии к этому счетоводству: "Заткнись!".
Это было произнесено не громко, так что птица эта не могла его слышать, но тотчас она замолчала, точнее: заткнулась, словно её долбанули по башке. Сразу наступила тишина, только стоило этому слову зависнуть в воздухе..
Умная тварь! У этого же оболтуса могло по злобе в руках возникнуть не только почти безобидная воздушка, но и нечто с мелкой дробью в стволе..
Андряус так и не поступил в училище, что может быть и к лучшему, оперативно перебросив документы, он очутился в гражданском вузе. Может быть, добросовестная птица, обидимшись, не досчитала положенный срок, тем паче этот бзик по устройству своей военной карьеры у него ещё не прошёл. Слава богу, он не знает, что это, а кто знает лучше наши судьбы, чем кукушека? Кукушка, кукушка..
А может быть, она взялась считать его не прожитые годы? А он так неосторожно послал её.
[Скрыть]Регистрационный номер 0298286 выдан для произведения:
КУКУШКА, КУКУШКА...
Мы рылись на огороде. Мы, это я и Андряус. Не будим пускаться во все тяжкие и объяснять, кто такой Андряус и отчего он батрачил на моем огороде. Так как Андряус это есть никто иной, как Андрей, а если к ней добавить и мою фамилию, то лопату в руках его следует утяжелить и расширить для увеличения её производительности, а не объяснять, отчего этот ещё более длинноногий и ещё более ленивый товарищ, чем я, роется посреди весны в земле, да ещё посреди своего огорода. В общем, мы пахали по полной программе второй день, то есть уже добирались к концу этого родного моей душе полигона для великих, конечно только по росту, горожан, и особливо, если принять во внимание, что данных тружеников периодически и усиленно пинали для ускорения и убыстрения этого процесса. Но сердце наше все-таки таяло оттого, что рытья этого дальше и больше не предвиделось. Кроме всего прочего, в головах наших бродило несколько дел отличных от скучного и нудного дела саперов и кротов всей земли и ещё в жаркий день, который подползал к полуденню, но, к счастью, в мягкой земле, так как давеча прошел дождь, и земля была пухом. Пухом, конечно, для копки, а не для нас самих. Дождь, размягчив землю, облегчив наш труд, с утречка пораньше, иначе бы мы не добирались так быстро до конца нашего огорода, но к полудню превратил воздух в малоприятную кашу из испарений и воды, что несколько затрудняло копку для меня, но превращала сей тяжкий труд в каторгу для Андряуса. Я посмеивался над ним и подтрунивал, чтоб его моральный дух не пал ниже плинтуса, так как отчетливо его тонус жизненный, по причине городского происхождения, зашкаливал на нижнем пределе и если бы не наша болтовня, то он бы определенно давно уже уполз в кусты поближе к веселому ручью, несшему свои чистые воды в сторону соседского огорода и далее к другому соседнему огороду и, наконец, к реке Комаровке. Так, как я не давал ему проползти десяток метров до этой самой речки, а, скорее всего ручья, и там заторчать в заветной нирване, до полного замерзания, забивая ему башку разговорами и отвлекая его от поползновений на лень, то Андряуса был озабочен разного рода мыслями, но мыслями не связанными с нашими усилиями по улучшению агротехнического состояния плантации. Он мыслил ширше и глобальнее. Так, как жрать он хотел всегда, как всякий растущий организм, то эти разговоры пресекались разного рода советами, типа совершить наезд на родную мать по части чего-нибудь пожрать, но только после того, как будет завершен сизифов труд на огороде, тем более оставалось несколько метров квадратных этого самого огорода, а бросать эти слезы на хрупкие плечи папы как-то было не честно, тем более плечи эти были мои. Потому он и пыхтел и пованивал рядом, развивая разные свои мысли и доводя до абсурда. Главной абсурдной мыслью, которая доставала его кроме мысли, чего бы пожрать, была мысль, как бы поступить в УВААКУ, как по старинке звали военное автомобильное училище, что имело удовольствие дислоцироваться под самыми нашими окнами и ставшее его навязчивой идеей. Так как он жаждал получить свободу хотя бы таким способом, способом переселения в красную кирпичную казарму, чтобы хлебать прелести курсантской жизни, то есть ещё большей несвободы и скуки казармы. Мысль эта его терзала не напрасно, кроме не мереных соток нашего огорода у него висели на душе несколько несданных экзаменов в школе и не бог весть сколько экзаменов в это самом заведении.
В общем, я несколько соврал вам, насчет времени. Время было несколько меньше, чем я живописал вам. Стрелка подползала к часу дня, так что разные сволочные товарищи из птиц, ещё не успокоились и развлекались всем, что попадало под руку. В это время заорала где-то в недалеких кущах кукушка. До сего момента она куковала, но мы на неё мало обращали внимания. Чирикала она и вчера. Она мне давеча отмерила на столько продолжительную жизнь, что если я протяну столько годов, сколько она мне выдала нагора, то Мафусаил со своим долголетием, будет жалким юнцом по сравнению со мной. Пацан! Тут эта словоохотливая тварь попала в поле зрения моего сына. Так как труд физический не давал нагрузки его извилинам, то этот птиц привлек его досужее внимание, как и ранее мое. Пристрелить её не было никакой возможности, а проводить наблюдения орнитологические вовсе не входило в его планы, то он прозаически пошёл по стопам своего родителя. Но продолжительность жизни в возрасте шестнадцати лет, заверяю вас, мало интересует кого-нибудь, то и Андряусу это тоже было по барабану, так что он спросил у этой бестии, когда он там поступит в училище. Эта тварь, естественно, решила исполнить свой долг честно и занялась счетоводством, но раскудахталась до такой степени, что красноречие её вышло за пределы разумного. В чем заключалось это самое разумное и, как без этого ещё самого? Да, конечно, вечного. Если посчитать оставшееся время до сдачи последних экзаменов в школе, и, примерно, две недели в училище, то общий счет здесь шёл на дни, а не на месяца, кроме всего прочего, Андряус хотел попасть в первый поток поступавших, то и эти две недели скукоживались бы до десяти дней.
Когда отсчет дней пошёл на второй десяток, хотя счет шёл не о многих летах землероба. Андряус помрачнел, а когда добросовестный счетовод довел счёт до трёх десятков, то его физиономия приобрела самую кислую консистенцию. Тут он произнес, обращаясь именно к этой добродушной животине, зло и сердито, и однозначно притом, четко сформулировав свои претензии к этому счетоводству: "Заткнись!".
Это было произнесено не громко, так что птица эта не могла его слышать, но тотчас она замолчала, точнее: заткнулась, словно её долбанули по башке. Сразу наступила тишина, только стоило этому слову зависнуть в воздухе..
Умная тварь! У этого же оболтуса могло по злобе в руках возникнуть не только почти безобидная воздушка, но и нечто с мелкой дробью в стволе..
Андряус так и не поступил в училище, что может быть и к лучшему, оперативно перебросив документы, он очутился в гражданском вузе. Может быть, добросовестная птица, обидимшись, не досчитала положенный срок, тем паче этот бзик по устройству своей военной карьеры у него ещё не прошёл. Слава богу, он не знает, что это, а кто знает лучше наши судьбы, чем кукушека? Кукушка, кукушка..
А может быть, она взялась считать его не прожитые годы? А он так неосторожно послал её.