Предвкушение счастья. Глава 26

[Скрыть] Регистрационный номер 0317201 выдан для произведения: 26
            Алиса Константиновна любила играть в куклы.
Но её куклы были живыми. Обычно она любила смотреть на них, когда её игрушки, выстроившись в шеренгу, стояли лишенные всех признаков индивидуальности – просто нагие тела для забав – будущие Мальвины, Лидии, Алисы.
            Она приобретала эти тела по сходной цене. Девушки любили игру в кукольный домик – тут всё было ясно и просто, тут требовалась лишь покорность, как когда-то в далёком детстве.
Они боялись вынырнуть из этого спасительного детства. Боялись поплыть по стремительной реке жизни и покорно бултыхались на мелководье, продлевая свою розовую пору жизни.
Такие игрушки были по душе вечно занятым мужчинам Рублёвска. Они словно бы бессовестные братья обкрадывали своих младших сестёр.
Все эти безымянные барышни легко соглашались на роль игрушек. Быть затейливыми куклами – куклами маленьких властителей мира – по всем им горько плакала сказка, вышедшая из-под пера Юрия Олеши.
Но сейчас в её мире не хватало место девушки умеющей играть на рояле. Алиса давно желала заполучить в свой мир музыкантшу. Она знала, что не всякая из них согласится на роль механической куклы, куклы для забав – продаст свою свободу за слишком призрачный рай.
Алисе хотелось одного – жить, жить ради своего двоюродного брата. Он был смыслом жизни – Алиса старалась не вспоминать ни о матери, ни об отце – те стали призраками и бродили где-то вдалеке, не тревожа ни её мыслей, ни чувств.
Сейчас, проглядывая местный еженедельник, она наткнулась на знакомую фамилию. Оршанская. Фамилия всплыла на поверхность и заплясала на волнах памяти, словно бы затейливый поплавок. Мысль об этой пропавшей без вести девушки оказалась весьма плодотворной, обычно такие красотки оказывались в плену  её личного поставщика.
Иметь дела с жирным и бесстыжим селянином было не слишком приятно. Обычно он ценил свои услуги слишком высоко, продавая ей женщин словно бы откормленных свиней. Он не делал разницы между этими двумя существами – намекая на то, что падшие женщины рано или поздно приобретают свинский облик.
Титаренко, наверняка он знает, как эта девушка пропала. Но где я могла слышать её фамилию? Оршанская.… Да именно так – Оршанская.
И тут она вспомнила объявление в той же газете накануне всенародно любимого праздника. У девушки была вычурной не только фамилия, но и имя. Викторина.
Алиса терпеть не могла таких вот многозначных имён. Сама она ещё недавно презирала себя за такое вот литературное имя, гораздо милее было другое – из давно позабытого полувзрослого сериала – сериала, где Зло притворялось добродушным.
- Да, бедная Лидия. Бедная Лидия.
Она больше не вспоминала о своём собственном Битлджусе. Он, говорят, подхватил в тюрьме смертельную болезнь и был отпущен на волю досрочно, доживать свои дни на самом дне жизни.
Алисе было стыдно вспоминать про свои подростковые художества. Она давным-давно простила своих насмешниц – те наверняка тоже забыли, как помимо воли становились опозорившимися голышками.
Алиса жалела только об одном, что не выспросила формулы этих волшебных пилюль. Начать вновь превращать вчерашних скромниц в опозоренных голеньких куколок, заманивать их в сеть словно бы наивных рыбок, а затем бросать на раскаленную докрасна сковороду – это было так заманчиво.
Викторина была из их числа – избалованная и заносчивая, кукла для своих родных, дорогая и недоступная для остальных. Она могла поверить в то, что неприкасаема для Зла, как верили в это все остальные глуповатые, чересчур объевшиеся родительским вниманием и любовью.
Ей не мешало бы, пройти по Долине Великого Плача. Алиса Константиновна помнила, как сама постепенно превращалась во всеми презираемое животное, забавного примата, с вечно голодным выражением мордочки. Она больше не верила в фантазии канадских аниматоров, отлично зная, что комедия обычно самое жестокое из искусств.
Тогда она разучилась смеяться и научилась плакать. Научилась старательно подбирать слова, чтобы попросить немного денег или куска хлеба.
Викторина привыкла всё получать даром. Это было написано на её вечно недовольном высокомерно настроенном лице.
Алиса Константиновна и решила действовать. Найдя в телефоне номер Титаренко, она тот час нажала кнопку вызова.
 
Вчерашняя гордость лицея училась быть межножной флейтисткой.
Она была рада, что ей позволили жить в горнице, а не содрогаться от сладких подхрюкиваний ужасной свиньи. Несчастная с ужасом представляла, как становится такой же толстой и гадкой, как и Миледи, и наконец, никто уже не узнаёт в ней человека.
Окончить свою жизнь на мясокомбинате не входило в её планы. Она уже сожалела, что начала слишком рано флиртовать, и что выбрала для своей «невинной» игры неподходящий объект.
Она понимала только одно, что чем-то слишком огорчило и так достаточно лояльное к её фантазиям Небо. В Бога Викторина предпочитала не верить, гораздо проще было не думать о том, что её ожидает там, за чертой земной жизни.
И вот теперь она старательно дразнила своё язык вкусом чужого довольно пресного на вид пениса.
Мурлыканье мобильника было некстати. Титаренко крякнул и сделал жест своей секс-рабыне. Викторина научилась понимать эти жесты и на какое-то время прекратила свои неумелые, но старательные ласки.
Голос, звучащий в трубке заставил пенис хозяина вздрогнуть и медленно, словно бы полосатый шлагбаум на переезде, поплыть вверх. Викторина затаила дыхание. Она нервно сглотнула, пытаясь избавиться от слегка тошнотного привкуса во рту, сглотнула и с ужасом подумала о том, что ей придётся делать завтра.
Бывшие подруги не замечали её. Они больше не восхищались, просто смотрели сквозь поруганную гордячку. Викторине не хватало их девчачьей радости, без слов лести, она казалась самой себе слишком уродливой и несчастной – словно бы по всему её телу расцвели позорные гнойники.
Она с каким-то презрением думала о себе, точнее о том существе, которое завладело её телом. Больше всего она боялась, что её заразят, а затем выбросят на свалку, или заставят распространять свою хворь дальше.
Хозяин машинально ласкал свой пенис левой рукой, тот был твёрд, словно бы рукоять ручного тормоза.
Закончив разговор, он сладостно усмехнулся.
- Тебе купують, крихітко![1]
Викторина вздрогнула.
- Завтра тебе туди відвезуть.
- Голою?
- А навіщо тобі одяг? Адже ти тепер свиня. А свиням не потрібна одяг![2]
Титаренко захохотал.
Ему было забавно смотреть на свою лысенькую заложницу. Та была похожа на потерявшую всякий стыд буддистскую монахиню.
- Мне дальше сосать? – почти шопотом произнесла несчастная дочь Родиона Ивановича.
- Ей вдруг почудился некогда слишком учтивый отец. Он словно бы невидимый соглядатель смотрела на её испуганное тело. Викторине вдруг стало страшно, и стыдно за то, что она не знает этого затейливого языка.
- Соси. Да так соси, шоб я кончив.
Язык Викторины принялся за работу. Она с ужасом представляла ту, что теперь покупала её. Женщина говорила внятно и громко. И Викторина вся обратилась в слух, возможно, её просто отпустят домой. А что потом?
Страх потёк по сосудам несчастной. Ей давно уже было плевать на свой окончательно скукожившийся стыд – той, что делила подстилку с живой пропахшей вонью свиньёй было трудно притворяться прежней избалованной скромницей. А что если и её отец тоже превратился в жалкого истерзанного бомжа? Что, если ей придётся делать то, чего она никогда не делала?
Страх успел обратиться в бесцеремонную и мерзкую мочу. Этому бывшая Викторина научилась у флегматичной Миледи. Та старательно удобряла свою подстилку мочевиной, добавляя к ней в качестве закуски довольно внушительные куски своего свиньячего и отвратительно пахнущего кала.
Несчастная вундеркиндка едва не теряла сознания от омерзения. Она машинально ощупывала своё нагое тело, ощупывала и боялась насчитать у себя более двух грудей.
Пальцы, привыкшие к гладкости фортепьянных клавиш, теперь страдали от омерзения. Им было страшно прикасаться к чему-либо. Викторина даже подумала, что меньшее из зол стать свиньёй, пусть все видят в ней это мерзкое млекопитающее, только бы не видеть себя в дорогом вечернем платье кроваво-красного цвета.
Теперь её выдёргивали, словно бы она была куклой. Но не домашней, а детсадовской. Такой, какой может играть любой, даже самый неопрятный и мерзкий ребёнок.
Алиса Константиновна слегка нервничала.
Обычно девушке её привозили в фургонах, в таких машинах обычно привозили неживые предметы – вещи из прачечной или какие-нибудь громоздкие покупки – вроде холодильников, плазменных телевизоров и стиральных машин.
На этот раз с  бока фургончика весело скалилась слегка дурковатая на вид коровья морда.
Сидевший за рулём мужчина казался полусдутой резиновой куклой. Он виновато улыбался и мелко трясся, словно бы страдающий от холодного ветра почти уже засохший листок.
Алиса Константиновна презрительно взглянула на него.
Из кабины вышел темноволосый сопровождающий. Он был ловок и тонок, как кузнечик.
- Ну, вот доставили. Только она того – слегка провонялась. – проговорил он, извиняющимся тоном.
- Как «провонялась»?
- Да мы её в хлеву держали. С Миледи. Ну, чтобы хату зря не поганить. Ну, вот пропахла она малёхо. А так, как заказывали – лысенькая, голенькая – и ещё на пианино, как твой Рихтер. Может «Полонез» Огинского с закрытыми глазами сыграть.
- Ну, ладно. И отмоем, и откормим. Будет у нас зрителей перед сеансами веселить.
- Смелая Вы, Алиса Константиновна. Может быть, и этого вот горца заодно возьмёте? А то видать вот-вот обосрётся. Да и машинка его – примелькалась чуток.
 
Несчастный сын гор трепетал, как мышь. Он уже не мог не думать о своей семье, но этот ужасный и необоримый хохол отчего-то пугал его нежную поэтичную душу. Дамир стыдил себя, называл даже «подлым шакалом» - но одурманенный страхом и непривычными для себя напитками он был готов на всё, только бы купить себе день жизни.
Теперь у него был шанс. Был шанс вырваться из этого капкана.
Паук явно что-то задумал. Он больше не нуждался ни в этом автомобиле, ни в Дамире. Даже то, что несчастную падшую вундеркиндку собираются продать, словно бы чернокожую рабыню в Североамериканских Соединенных Штатах во времена Тома Сойера.
- Ладно, и горца возьму. С машиной только. Вы же к Титаренко не поедете. Вы ведь в Рублёвске обретаетесь.
- Да, в Рублёвске…
- Вот и хорошо. Какой вам резон в мышеловку лезть. Нашли ведь себе компаньона, блин…
 

[1] Тебя покупают, крошка! (укр)
 
[2] Завтра тебя туда отвезут
Голой?
А зачем тебе одежда? Ты ведь теперь свинья. А свиньям не нужна одежда! (укр)