Предвкушение счастья Глава 27
17 ноября 2015 -
Денис Маркелов
27
Викторина старательно вглядывалась в ряд наголо обритых и обнаженных девушек. Они были похожи на глупых витриных кукол без взятых напрокат красивых и дорогих нарядов, просто стояли и с каким-то бесовским любопытством озирали тело новой сожительницы.
По спине несчастной потёк ручеёк пота. Она вдруг вспомнила, что с самого утра не очищала своё кишечник от кала, и что теперь этот тяжкий груз был готов излиться из неё краткой, но сильной струёй.
Это было страшнее выступления перед улыбчивыми и добрыми стариками. Теперь её рассматривали, словно бы в чём-то бракованный экспонат, рассматривали и презирали одновременно.
Викторина боялась прослыть горделивой молчуньей, но и болтуньей ей было быть также страшно. Девушки смотрели на неё и, словно бы коровы, жевали жвачку.
Викторина больше всего боялась плевков. Она чувствовала, что от неё до сих пор слегка попахивает жирной и невоспитанной Миледи. Эта вечно голодная хрюшка даже не догадывалась о том, к какой участи готовит её этот мерзкий толстый человек. Викторина представляла, как её повелитель суёт своё член в пасть свиньи и в одно мгновение лишается его. Ей часто хотелось проделать такой трюк с пенисом Титаренко. А затем долго и радостно разжёвывать этот кусок человеческой плоти.
- Ну, чё молчишь? Глухонемая, что ли?
- Здрастьте…
- Вот, голосок и прорезался. Вот юз ё нейм? – коверкая английские слова, произнесла одна из кукол.
- Викторина… - смущаясь и краснея, как помидор, произнесла несчастная дочь Оршанского.
Страх опозориться перед этими незнакомками отступил, а жерло её грязевого вулкана не собиралось пока выпускать на волю содержимое её кишок.
- Вот как. Стало быть, ты пианистка. Чё бабла папкиного не хватало, что к Алисе на заработки подалась? Или папаша тебя «в люди» отправил?
- В какие «люди»?
- В такие. Улицы мести, да сиськами трясти. А у тебя ничего буфера, зачётные. Такими буферами можно много бабла натрясти. Да не жмись ты. Или ты, может быть, ссать хочешь?
- Да… - с облегчением созналась Викторина, - И ещё срать… тоже.
Её деликатно подтолкнули к биотуалету, стоящему в углу комнаты.
Викторина тотчас зарделась и на полусогнутых поплелась к этому позорному «трону». Она не представляла, как начнёт справлять свои нужды под любопытными взглядами своих новых сожительниц.
Те словно бы не замечали её смущения.
- Отвернитесь, пожалуйста, - сорвалось с её дрожащих, как студень губ. – Мне стыдно.
Девчонки засмеялись.
- Если мы отвернёмся – то на тебя наши попы глазеть станут. Ты чего предпочитаешь – лица или задницы?
Викторина вздохнула и постаралась мысленно превратить этих соглядательниц в невидимок.
Из неё потёк маленький желтоватый родничок. Он казался издали источником лимонада, а падающие из противоположного отверстия фекалии походили на слегка подтаявшие шоколадные конфеты.
Облегчившись, Викторина потянулась к рулону туалетной бумаги. Это не была мягкая и деликатная «Зева» - напротив, от бумаги чем-то попахивало – но ей было боязно, показаться с первого раза неумехой и грязнулей.
- Смотри, хорошо задницу-то вытирай. А то замараешь хозяйке банкетку, она с тебя живо шкуру-то спустит.
Викторина, как могла, старалась. Скоро её анус был чист.
- Повезло тебе, что ты к Алиске попала. Могла ведь и на нары загреметь.
- За что? – удивилась Викторина, пытаясь натянуть не существующие трусы.
- Ты чего, в первый раз голяком оказалась?.. В карты продулась, что ли?
- Как, в карты?
- Да хотела папаше помочь. Денег срубить по быстрому. Я-то его в " подкидного" обыгрывала. А тут с меня с самой семь шкур спустили. Оставили в чём мать родила. Ну, не идти мне к папаше в таком-то виде. Думала, подзаработаю у Алиски – она дама классная. Не жадная, позволяет баксы за щёку прятать.
Викторина старалась не раскрываться. Она понимала, что с голым телом и такой же голой душой она станет беззащитной, словно бы домашняя девочка в детском саду. В лицее ей было не так страшно. Там каждый был, словно бы член в презервативе – не пытался сливаться с другими.
Она также старалась быть сама по себе. Даже злилась на отца, что ей приходится вставать слишком рано и ехать с ним в этот дурацкий лицей. Людей Викторина не любила. Любила только кукол.
Она сейчас была именно куклой. Что-то вроде покорного вложенной в него программе биоробота женского пола. Кем-то кем отчего-то не брезгуют, словно мусорным бачком на задворках. Никто ведь не пытается опускать свой пенис в это царство мух и нечистоты. И вот её из золотого кубка сделали таким же мерзким антисанитарным бачком.
Сейчас ей было особенно стыдно. Она ещё не понимала, как к ней станут здесь относиться; возможно, заставят лизать пальцы ног или прикажут сношать себя картофелемялкой. В душе Викторина смирилась с любым безумством. Она презирала себя за такое глупое влечение к слабовольному мужчине, мужчине, к которому её влекла всего лишь подростковая бравада и тупая, почти животная зависть к Долорес Гейз[1].
Проигравшая себя в карты девушка смотрела на неё с лёгким презрением. Особенно её рассмешил один жест Викторины, когда та коснулась своей жалкой лишенной волос головы.
- Ничего – привыкнешь. Видать у тебя длинные волосы были. Кто тебя так – Кабан что ли?
- Какой Кабан?
- Да поставщик Алискин. Она только у него девок берёт. Обычно из батрачек его – Кабан любит над девчонками измываться. Сначала в долги вгонит, а затем и куражится.
- Его Остапом Титаренко зовут.
- А мне плевать, как его мать с отцом обозвали. У таких сволочей вообще имён не должно быть. Только клички. Или номера на худой конец.
- Вот именно на конец, - залилиась смехом ещё одна бритая наголо девушка. – Ну, ты прямо Петросян.
- Слушай, чего ты всё дичишься? Мы ведь теперь одна стая. Или тебя мены к нам подослали?
- Просто я не привыкла, - потупив взор, пролепетала Викторина.
- Привыкнешь. Тебе ещё это в кайф будет. За нас теперь Алиска думает. Говорит, что всё у неё схвачено. Врёт, конечно. Брат у неё есть двоюродный – только ты от него держись подальше.
- А что с ним не так?
- Всё... СПИД у него. Докололся, кретин. Едва Алиску не заразил. Трахалась она с ним втихаря.
Несчастной музыкантше было не по себе. Голоса девчонок звучали, словно бы вконец расстроенные инструменты, безнадежно фальшивя каждым звуком. Они словно бы уже заранее презирали её, считали маменькиной дочкой и законченной дурой, больной гебефренией.
Викторине и впрямь нестерпимо хотелось дурачиться. Она глупо улыбалась, стараясь хоть этим развеселить свой окончательно расклеившийся организм. Что-то внутри неё явно бунтовало, требуя привычной пищи, а главное, одиночества и тишины.
Эти, похожие на оживших манекенов, пленницы были ещё более несносны из-за своей тотальной похожести. Викторина вообще не привыкла запоминать чужие лица. Она смотрела на встреченных людей вскользь, словно бы на опостылевшие ей дорожные знаки. Сидя в машине отца, она не нуждалась в знании их тайного языка, её просто бесили все эти треугольники, круги, квадраты и многоугольники.
Теперь ей было так же противны чужие тела. Было бы страшно, словно бы она очнулась в мертвецкой – недоделанный труп, годный только на то, чтобы после смерти демонстрировать чужие платья, таращась на мир совершенно слепыми глазами.
Отец любил таскать её по бутикам, как он объяснял, прививая хороший вкус. Викторина была равнодушна к платьям. Она вовсе не думала о том, сколько отец тратит денег на покрытие её наготы. Девичье тело нуждалось в хорошей оправе, словно бы дорогой бриллиант. Викторина собиралась быть светской львицей – умело пить шампанское и вести светские беседы о современной классической музыке и проблемах геев и лесбиянок.
Сама она страшилась пойти по этой кривой дорожке. Тело требовало от неё плотских утех, но она сама была равнодушна к своим сверстницам. Они давно уже заставляли её вспоминать о нелюбимых куклах.
Эти девчонки считали куклой её саму. В их не было ни смущения, ни стыда. Словно бы она подобно сказочному королю верили в невидимость своих мнимых одежд.
- Ты смотри, не быкуй. Что клиент попросит, то и делай.
- Здесь, что публичный дом?
- Нет, Бюро Добрых Услуг. С изюминкой, конечно. Некоторые клиенты Золушек предпочитают, другие - ведьм.
- А с ними, что и трахаться надо? – упавшим голосом пролепетала Викторина.
- А ты как думала? Правда, их писуны давно уже на полшестого застыли. Завтра тебя к одному бывшему директору школы повезут. Он обычно у нас школьниц любит заказывать. Или Лидию Дитц.
- Кого?
- Тебе что телек запрещали смотреть? Ну, был такой мультик. Она ещё там с одним призраком роман замутила. Алиска говорит, что в детстве западала на эту самую Лидию. Едва в тюрягу из-за этого не загремела…
- За что?
- Да давала девчонкам таблеточки. Они от них сначала срались по полной программе, а потом догола раздевались. И прикинь, не помнили ни фига.
- Она, что дура была?
Викторина была готова разрыдаться. В этом кукольном театре её тело было явно лишней марионеткой. Неужели она позволит, чтобы и её повесили на гвоздик, а затем снимал с него по мере необходимости, словно бы какую-нибудь капризную Мальвину.
Незаметно наступил вечер.
[1] Долорес Гейз – героиня романа В.В. Набокова «Лолита»
[Скрыть]
Регистрационный номер 0317203 выдан для произведения:
27
Викторина старательно вглядывалась в ряд наголо обритых и обнаженных девушек. Они были похожи на глупых витриных кукол без взятых напрокат красивых и дорогих нарядов, просто стояли и с каким-то бесовским любопытством озирали тело новой сожительницы.
По спине несчастной потёк ручеёк пота. Она вдруг вспомнила, что с самого утра не очищала своё кишечник от кала, и что теперь этот тяжкий груз был готов излиться из неё краткой, но сильной струёй.
Это было страшнее выступления перед улыбчивыми и добрыми стариками. Теперь её рассматривали, словно бы в чём-то бракованный экспонат, рассматривали и презирали одновременно.
Викторина боялась прослыть горделивой молчуньей, но и болтуньей ей было быть также страшно. Девушки смотрели на неё и, словно бы коровы, жевали жвачку.
Викторина больше всего боялась плевков. Она чувствовала, что от неё до сих пор слегка попахивает жирной и невоспитанной Миледи. Эта вечно голодная хрюшка даже не догадывалась о том, к какой участи готовит её этот мерзкий толстый человек. Викторина представляла, как её повелитель суёт своё член в пасть свиньи и в одно мгновение лишается его. Ей часто хотелось проделать такой трюк с пенисом Титаренко. А затем долго и радостно разжёвывать этот кусок человеческой плоти.
- Ну, чё молчишь? Глухонемая, что ли?
- Здрастьте…
- Вот, голосок и прорезался. Вот юз ё нейм? – коверкая английские слова, произнесла одна из кукол.
- Викторина… - смущаясь и краснея, как помидор, произнесла несчастная дочь Оршанского.
Страх опозориться перед этими незнакомками отступил, а жерло её грязевого вулкана не собиралось пока выпускать на волю содержимое её кишок.
- Вот как. Стало быть, ты пианистка. Чё бабла папкиного не хватало, что к Алисе на заработки подалась? Или папаша тебя «в люди» отправил?
- В какие «люди»?
- В такие. Улицы мести, да сиськами трясти. А у тебя ничего буфера, зачётные. Такими буферами можно много бабла натрясти. Да не жмись ты. Или ты, может быть, ссать хочешь?
- Да… - с облегчением созналась Викторина, - И ещё срать… тоже.
Её деликатно подтолкнули к биотуалету, стоящему в углу комнаты.
Викторина тотчас зарделась и на полусогнутых поплелась к этому позорному «трону». Она не представляла, как начнёт справлять свои нужды под любопытными взглядами своих новых сожительниц.
Те словно бы не замечали её смущения.
- Отвернитесь, пожалуйста, - сорвалось с её дрожащих, как студень губ. – Мне стыдно.
Девчонки засмеялись.
- Если мы отвернёмся – то на тебя наши попы глазеть станут. Ты чего предпочитаешь – лица или задницы?
Викторина вздохнула и постаралась мысленно превратить этих соглядательниц в невидимок.
Из неё потёк маленький желтоватый родничок. Он казался издали источником лимонада, а падающие из противоположного отверстия фекалии походили на слегка подтаявшие шоколадные конфеты.
Облегчившись, Викторина потянулась к рулону туалетной бумаги. Это не была мягкая и деликатная «Зева» - напротив, от бумаги чем-то попахивало – но ей было боязно, показаться с первого раза неумехой и грязнулей.
- Смотри, хорошо задницу-то вытирай. А то замараешь хозяйке банкетку, она с тебя живо шкуру-то спустит.
Викторина, как могла, старалась. Скоро её анус был чист.
- Повезло тебе, что ты к Алиске попала. Могла ведь и на нары загреметь.
- За что? – удивилась Викторина, пытаясь натянуть не существующие трусы.
- Ты чего, в первый раз голяком оказалась?.. В карты продулась, что ли?
- Как, в карты?
- Да хотела папаше помочь. Денег срубить по быстрому. Я-то его в " подкидного" обыгрывала. А тут с меня с самой семь шкур спустили. Оставили в чём мать родила. Ну, не идти мне к папаше в таком-то виде. Думала, подзаработаю у Алиски – она дама классная. Не жадная, позволяет баксы за щёку прятать.
Викторина старалась не раскрываться. Она понимала, что с голым телом и такой же голой душой она станет беззащитной, словно бы домашняя девочка в детском саду. В лицее ей было не так страшно. Там каждый был, словно бы член в презервативе – не пытался сливаться с другими.
Она также старалась быть сама по себе. Даже злилась на отца, что ей приходится вставать слишком рано и ехать с ним в этот дурацкий лицей. Людей Викторина не любила. Любила только кукол.
Она сейчас была именно куклой. Что-то вроде покорного вложенной в него программе биоробота женского пола. Кем-то кем отчего-то не брезгуют, словно мусорным бачком на задворках. Никто ведь не пытается опускать свой пенис в это царство мух и нечистоты. И вот её из золотого кубка сделали таким же мерзким антисанитарным бачком.
Сейчас ей было особенно стыдно. Она ещё не понимала, как к ней станут здесь относиться; возможно, заставят лизать пальцы ног или прикажут сношать себя картофелемялкой. В душе Викторина смирилась с любым безумством. Она презирала себя за такое глупое влечение к слабовольному мужчине, мужчине, к которому её влекла всего лишь подростковая бравада и тупая, почти животная зависть к Долорес Гейз[1].
Проигравшая себя в карты девушка смотрела на неё с лёгким презрением. Особенно её рассмешил один жест Викторины, когда та коснулась своей жалкой лишенной волос головы.
- Ничего – привыкнешь. Видать у тебя длинные волосы были. Кто тебя так – Кабан что ли?
- Какой Кабан?
- Да поставщик Алискин. Она только у него девок берёт. Обычно из батрачек его – Кабан любит над девчонками измываться. Сначала в долги вгонит, а затем и куражится.
- Его Остапом Титаренко зовут.
- А мне плевать, как его мать с отцом обозвали. У таких сволочей вообще имён не должно быть. Только клички. Или номера на худой конец.
- Вот именно на конец, - залилиась смехом ещё одна бритая наголо девушка. – Ну, ты прямо Петросян.
- Слушай, чего ты всё дичишься? Мы ведь теперь одна стая. Или тебя мены к нам подослали?
- Просто я не привыкла, - потупив взор, пролепетала Викторина.
- Привыкнешь. Тебе ещё это в кайф будет. За нас теперь Алиска думает. Говорит, что всё у неё схвачено. Врёт, конечно. Брат у неё есть двоюродный – только ты от него держись подальше.
- А что с ним не так?
- Всё... СПИД у него. Докололся, кретин. Едва Алиску не заразил. Трахалась она с ним втихаря.
Несчастной музыкантше было не по себе. Голоса девчонок звучали, словно бы вконец расстроенные инструменты, безнадежно фальшивя каждым звуком. Они словно бы уже заранее презирали её, считали маменькиной дочкой и законченной дурой, больной гебефренией.
Викторине и впрямь нестерпимо хотелось дурачиться. Она глупо улыбалась, стараясь хоть этим развеселить свой окончательно расклеившийся организм. Что-то внутри неё явно бунтовало, требуя привычной пищи, а главное, одиночества и тишины.
Эти, похожие на оживших манекенов, пленницы были ещё более несносны из-за своей тотальной похожести. Викторина вообще не привыкла запоминать чужие лица. Она смотрела на встреченных людей вскользь, словно бы на опостылевшие ей дорожные знаки. Сидя в машине отца, она не нуждалась в знании их тайного языка, её просто бесили все эти треугольники, круги, квадраты и многоугольники.
Теперь ей было так же противны чужие тела. Было бы страшно, словно бы она очнулась в мертвецкой – недоделанный труп, годный только на то, чтобы после смерти демонстрировать чужие платья, таращась на мир совершенно слепыми глазами.
Отец любил таскать её по бутикам, как он объяснял, прививая хороший вкус. Викторина была равнодушна к платьям. Она вовсе не думала о том, сколько отец тратит денег на покрытие её наготы. Девичье тело нуждалось в хорошей оправе, словно бы дорогой бриллиант. Викторина собиралась быть светской львицей – умело пить шампанское и вести светские беседы о современной классической музыке и проблемах геев и лесбиянок.
Сама она страшилась пойти по этой кривой дорожке. Тело требовало от неё плотских утех, но она сама была равнодушна к своим сверстницам. Они давно уже заставляли её вспоминать о нелюбимых куклах.
Эти девчонки считали куклой её саму. В их не было ни смущения, ни стыда. Словно бы она подобно сказочному королю верили в невидимость своих мнимых одежд.
- Ты смотри, не быкуй. Что клиент попросит, то и делай.
- Здесь, что публичный дом?
- Нет, Бюро Добрых Услуг. С изюминкой, конечно. Некоторые клиенты Золушек предпочитают, другие - ведьм.
- А с ними, что и трахаться надо? – упавшим голосом пролепетала Викторина.
- А ты как думала? Правда, их писуны давно уже на полшестого застыли. Завтра тебя к одному бывшему директору школы повезут. Он обычно у нас школьниц любит заказывать. Или Лидию Дитц.
- Кого?
- Тебе что телек запрещали смотреть? Ну, был такой мультик. Она ещё там с одним призраком роман замутила. Алиска говорит, что в детстве западала на эту самую Лидию. Едва в тюрягу из-за этого не загремела…
- За что?
- Да давала девчонкам таблеточки. Они от них сначала срались по полной программе, а потом догола раздевались. И прикинь, не помнили ни фига.
- Она, что дура была?
Викторина была готова разрыдаться. В этом кукольном театре её тело было явно лишней марионеткой. Неужели она позволит, чтобы и её повесили на гвоздик, а затем снимал с него по мере необходимости, словно бы какую-нибудь капризную Мальвину.
Незаметно наступил вечер.
[1] Долорес Гейз – героиня романа В.В. Набокова «Лолита»
27
Викторина старательно вглядывалась в ряд наголо обритых и обнаженных девушек. Они были похожи на глупых витриных кукол без взятых напрокат красивых и дорогих нарядов, просто стояли и с каким-то бесовским любопытством озирали тело новой сожительницы.
По спине несчастной потёк ручеёк пота. Она вдруг вспомнила, что с самого утра не очищала своё кишечник от кала, и что теперь этот тяжкий груз был готов излиться из неё краткой, но сильной струёй.
Это было страшнее выступления перед улыбчивыми и добрыми стариками. Теперь её рассматривали, словно бы в чём-то бракованный экспонат, рассматривали и презирали одновременно.
Викторина боялась прослыть горделивой молчуньей, но и болтуньей ей было быть также страшно. Девушки смотрели на неё и, словно бы коровы, жевали жвачку.
Викторина больше всего боялась плевков. Она чувствовала, что от неё до сих пор слегка попахивает жирной и невоспитанной Миледи. Эта вечно голодная хрюшка даже не догадывалась о том, к какой участи готовит её этот мерзкий толстый человек. Викторина представляла, как её повелитель суёт своё член в пасть свиньи и в одно мгновение лишается его. Ей часто хотелось проделать такой трюк с пенисом Титаренко. А затем долго и радостно разжёвывать этот кусок человеческой плоти.
- Ну, чё молчишь? Глухонемая, что ли?
- Здрастьте…
- Вот, голосок и прорезался. Вот юз ё нейм? – коверкая английские слова, произнесла одна из кукол.
- Викторина… - смущаясь и краснея, как помидор, произнесла несчастная дочь Оршанского.
Страх опозориться перед этими незнакомками отступил, а жерло её грязевого вулкана не собиралось пока выпускать на волю содержимое её кишок.
- Вот как. Стало быть, ты пианистка. Чё бабла папкиного не хватало, что к Алисе на заработки подалась? Или папаша тебя «в люди» отправил?
- В какие «люди»?
- В такие. Улицы мести, да сиськами трясти. А у тебя ничего буфера, зачётные. Такими буферами можно много бабла натрясти. Да не жмись ты. Или ты, может быть, ссать хочешь?
- Да… - с облегчением созналась Викторина, - И ещё срать… тоже.
Её деликатно подтолкнули к биотуалету, стоящему в углу комнаты.
Викторина тотчас зарделась и на полусогнутых поплелась к этому позорному «трону». Она не представляла, как начнёт справлять свои нужды под любопытными взглядами своих новых сожительниц.
Те словно бы не замечали её смущения.
- Отвернитесь, пожалуйста, - сорвалось с её дрожащих, как студень губ. – Мне стыдно.
Девчонки засмеялись.
- Если мы отвернёмся – то на тебя наши попы глазеть станут. Ты чего предпочитаешь – лица или задницы?
Викторина вздохнула и постаралась мысленно превратить этих соглядательниц в невидимок.
Из неё потёк маленький желтоватый родничок. Он казался издали источником лимонада, а падающие из противоположного отверстия фекалии походили на слегка подтаявшие шоколадные конфеты.
Облегчившись, Викторина потянулась к рулону туалетной бумаги. Это не была мягкая и деликатная «Зева» - напротив, от бумаги чем-то попахивало – но ей было боязно, показаться с первого раза неумехой и грязнулей.
- Смотри, хорошо задницу-то вытирай. А то замараешь хозяйке банкетку, она с тебя живо шкуру-то спустит.
Викторина, как могла, старалась. Скоро её анус был чист.
- Повезло тебе, что ты к Алиске попала. Могла ведь и на нары загреметь.
- За что? – удивилась Викторина, пытаясь натянуть не существующие трусы.
- Ты чего, в первый раз голяком оказалась?.. В карты продулась, что ли?
- Как, в карты?
- Да хотела папаше помочь. Денег срубить по быстрому. Я-то его в " подкидного" обыгрывала. А тут с меня с самой семь шкур спустили. Оставили в чём мать родила. Ну, не идти мне к папаше в таком-то виде. Думала, подзаработаю у Алиски – она дама классная. Не жадная, позволяет баксы за щёку прятать.
Викторина старалась не раскрываться. Она понимала, что с голым телом и такой же голой душой она станет беззащитной, словно бы домашняя девочка в детском саду. В лицее ей было не так страшно. Там каждый был, словно бы член в презервативе – не пытался сливаться с другими.
Она также старалась быть сама по себе. Даже злилась на отца, что ей приходится вставать слишком рано и ехать с ним в этот дурацкий лицей. Людей Викторина не любила. Любила только кукол.
Она сейчас была именно куклой. Что-то вроде покорного вложенной в него программе биоробота женского пола. Кем-то кем отчего-то не брезгуют, словно мусорным бачком на задворках. Никто ведь не пытается опускать свой пенис в это царство мух и нечистоты. И вот её из золотого кубка сделали таким же мерзким антисанитарным бачком.
Сейчас ей было особенно стыдно. Она ещё не понимала, как к ней станут здесь относиться; возможно, заставят лизать пальцы ног или прикажут сношать себя картофелемялкой. В душе Викторина смирилась с любым безумством. Она презирала себя за такое глупое влечение к слабовольному мужчине, мужчине, к которому её влекла всего лишь подростковая бравада и тупая, почти животная зависть к Долорес Гейз[1].
Проигравшая себя в карты девушка смотрела на неё с лёгким презрением. Особенно её рассмешил один жест Викторины, когда та коснулась своей жалкой лишенной волос головы.
- Ничего – привыкнешь. Видать у тебя длинные волосы были. Кто тебя так – Кабан что ли?
- Какой Кабан?
- Да поставщик Алискин. Она только у него девок берёт. Обычно из батрачек его – Кабан любит над девчонками измываться. Сначала в долги вгонит, а затем и куражится.
- Его Остапом Титаренко зовут.
- А мне плевать, как его мать с отцом обозвали. У таких сволочей вообще имён не должно быть. Только клички. Или номера на худой конец.
- Вот именно на конец, - залилиась смехом ещё одна бритая наголо девушка. – Ну, ты прямо Петросян.
- Слушай, чего ты всё дичишься? Мы ведь теперь одна стая. Или тебя мены к нам подослали?
- Просто я не привыкла, - потупив взор, пролепетала Викторина.
- Привыкнешь. Тебе ещё это в кайф будет. За нас теперь Алиска думает. Говорит, что всё у неё схвачено. Врёт, конечно. Брат у неё есть двоюродный – только ты от него держись подальше.
- А что с ним не так?
- Всё... СПИД у него. Докололся, кретин. Едва Алиску не заразил. Трахалась она с ним втихаря.
Несчастной музыкантше было не по себе. Голоса девчонок звучали, словно бы вконец расстроенные инструменты, безнадежно фальшивя каждым звуком. Они словно бы уже заранее презирали её, считали маменькиной дочкой и законченной дурой, больной гебефренией.
Викторине и впрямь нестерпимо хотелось дурачиться. Она глупо улыбалась, стараясь хоть этим развеселить свой окончательно расклеившийся организм. Что-то внутри неё явно бунтовало, требуя привычной пищи, а главное, одиночества и тишины.
Эти, похожие на оживших манекенов, пленницы были ещё более несносны из-за своей тотальной похожести. Викторина вообще не привыкла запоминать чужие лица. Она смотрела на встреченных людей вскользь, словно бы на опостылевшие ей дорожные знаки. Сидя в машине отца, она не нуждалась в знании их тайного языка, её просто бесили все эти треугольники, круги, квадраты и многоугольники.
Теперь ей было так же противны чужие тела. Было бы страшно, словно бы она очнулась в мертвецкой – недоделанный труп, годный только на то, чтобы после смерти демонстрировать чужие платья, таращась на мир совершенно слепыми глазами.
Отец любил таскать её по бутикам, как он объяснял, прививая хороший вкус. Викторина была равнодушна к платьям. Она вовсе не думала о том, сколько отец тратит денег на покрытие её наготы. Девичье тело нуждалось в хорошей оправе, словно бы дорогой бриллиант. Викторина собиралась быть светской львицей – умело пить шампанское и вести светские беседы о современной классической музыке и проблемах геев и лесбиянок.
Сама она страшилась пойти по этой кривой дорожке. Тело требовало от неё плотских утех, но она сама была равнодушна к своим сверстницам. Они давно уже заставляли её вспоминать о нелюбимых куклах.
Эти девчонки считали куклой её саму. В их не было ни смущения, ни стыда. Словно бы она подобно сказочному королю верили в невидимость своих мнимых одежд.
- Ты смотри, не быкуй. Что клиент попросит, то и делай.
- Здесь, что публичный дом?
- Нет, Бюро Добрых Услуг. С изюминкой, конечно. Некоторые клиенты Золушек предпочитают, другие - ведьм.
- А с ними, что и трахаться надо? – упавшим голосом пролепетала Викторина.
- А ты как думала? Правда, их писуны давно уже на полшестого застыли. Завтра тебя к одному бывшему директору школы повезут. Он обычно у нас школьниц любит заказывать. Или Лидию Дитц.
- Кого?
- Тебе что телек запрещали смотреть? Ну, был такой мультик. Она ещё там с одним призраком роман замутила. Алиска говорит, что в детстве западала на эту самую Лидию. Едва в тюрягу из-за этого не загремела…
- За что?
- Да давала девчонкам таблеточки. Они от них сначала срались по полной программе, а потом догола раздевались. И прикинь, не помнили ни фига.
- Она, что дура была?
Викторина была готова разрыдаться. В этом кукольном театре её тело было явно лишней марионеткой. Неужели она позволит, чтобы и её повесили на гвоздик, а затем снимал с него по мере необходимости, словно бы какую-нибудь капризную Мальвину.
Незаметно наступил вечер.
[1] Долорес Гейз – героиня романа В.В. Набокова «Лолита»
Рейтинг: 0
424 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения