Елена Беляева также нервничала. Она топталась на пороге кабинета кафедры, отчаянно труся перед таким важным разговором.
Вчерашняя бравада сошла на нет. Страх переползал из одного места в другое, путешествуя по всем закоулкам её тела, словно бы слепой, но весьма деловитый крот в своём подземелье.
Сейчас она уже не была всевластной и всегда правой мачехой. Емельянов вдруг вырастал до размеров сказочного великана. Он легко мог бы вытряхнуть её из модного костюма и подкидывать вверх, словно пушинку.
- А, Беляева, мы же с Вами всё уже решили, милочка?
- Но.
Взгляд Леночки заметался по комнате, словно бы обреченная мышь по полу кладовки. Она видела то казенную пишмашинку, то шкафы, то самого Емельянова. Видела и не понимала, чего ожидает от этого человека – окончательной выволочки или незаслуженной похвалы.
Емельянов строго взглянул на часы.
- Сейчас обеденный перерыв. Мне надо встретить из школы дочь.
Вике было страшно. Она забилась в самый дальний угол своей комнаты и старалась не дышать. Голос отца смешивался с ужасно знакомым женским голосом. Он был несносен, несчастная девушка была готова зажать ладонями уши и зажмурить глаза.
«Господи, неужели это всё навсегда?» - думала она. Никакого Господа, конечно же, не было – так казалось Вике, но надо было, же кому-то пожаловаться.
В Бога Вика никогда не верила. Она скорее верила в Спящую Красавицу и вечно живого Ленина. Верила в то, что скоро возникнут лунные базы, а до планеты Сатурн можно будет долететь за несколько часов.
Сейчас она разглядывала маленькую картинку. Голая темноволосая девчонка болталась на ноге своего брата, а брат из последних сил пытался удержаться на спине гигантского насекомого.
У Вики никогда не было ни старшего, ни младшего брата. Она вообще была одинокой, словно бы дорогая безделушка под своим особым колпаком. Родители, словно бы боялись повторить свой телесный подвиг. Им, то не хватало времени, то желания. Видимо, интерес к этой забавной гимнастике угасает с годами.
Но эта странная строгая женщин могла разжечь это чувство вновь. Вике было страшно и одновременно любопытно, зачем её отец привёл эту девушку в дом, неужели она и впрямь станет для этой Елены нелюбимой падчерицей?
«Хорошо бы и впрямь стать маленькой. Стать, например, фарфоровой куклой – тебя все станут оберегать и не надо учить эту дурацкую геометрию!».
Елена сидела за обеденным столом, как на иголках. Товарищ Емельянов хлопотал у плиты, ставя на газовую горелку чистенький расписной чайник на три литра.
-Валерий Игнатович! – робко отозвалась Леночка.
Она мысленно готовилась к неизбежному и такому сладкому прелюбодеянию.
Быть любовницей, а не презренной домработницей и гувернанткой было бы почётно. Зато командовать этой никчёмной и всегда испуганной дочуркой было бы приятно. Эта несносная Виктория сама напрашивалась на наказание. Она была идеальной жертвой – глупая и сопливая, словно бы знаменитая сказочная сиротка.
Елена оценивающе смотрела на мебель и стены, смотрела на то, что бы она поменяла, и на то, что оставила без изменений. Она мысленно приготовилась к роли хозяйки, понимая, что отодвинуть в сторону давно уже состарившуюся бывшую лаборантку будет несложно.
Валерий Игнатович понимал, что поступает глупо. Он чувствовал, что дочь затерялась в одной из комнат, что она специально прячется, не желая соглядатайствовать его позору. Наконец, ничего дурного, если он выпьет со студенткой чаю.
Елена мысленно готовилась к тонкой психологической атаке. Она понимала только одно – она слишком долго медлила, и теперь готова за дни наверстать упущенные месяцы и годы. Ей было уже всё равно – роковой финиш был близок, даже слишком близок.
Вика же погрузилась в притягательные приключения двух пионеров. Она на миг представила себя на месте Вали, представила и тотчас зарделась, сделав свою стыдливо возмущенную мордашку цвета абсолютно спелого томата.
Ей никогда не позволяли сидеть рядом с мальчишками. Во-первых, они все были законченными тупицами, а во-вторых, она ужасно до дрожи в коленях боялась этого рокового соседства.
«Господи, а если бы это всё было правдой!», - думала она, ощущая какое-то странное волнение. Близость воображаемого мальчишки была нестерпима. Он был невидим, но, в то же время, ужасно горяч
Да и сама Вика изнемогала от жары. Она слышала, как взрослые на кухне что-то вполголоса обсуждают. Голос отца смешивался с голосом той странной тёти – и Вике казалось, что кто-то довольно пошло разыгрывает скрипичную сонату.
Так и не снятая школьная форма сдавливала её растущее тело, словно бы проголодавшаяся анаконда кролика. От этих объятий хотелось тотчас же избавиться. Вика потянулась к пуговке на своём будничном фартуке.
Она сбросила с себя всё – сделав платье и фартук, трусы и гольфы плоскими и скучными, словно бы шкурки издохших насекомых. Зато её розовое тело, розовое тело вновь наполнилось жизнью.
Она больше не боялась этой стыдливой розоватости. Напротив, вновь из презренной рабыни становилась богиней. Точно такие же розоватые девушки спокойно взирали на неё со страниц привезенного отцом из Дрездена альбома.
Вика вдруг подумала, что согласилась бы на такое опасное путешествие. Именно там она была бы не всеми обласканной отличницей, а простой голой девчонкой – нагота была отличным подарком для измученного тела – она дарила ему свободу.
Вика вспоминала, как прилежно выполняла указания своей будущей мачехи, как ей нравилось быть деловитой и одновременно униженной. Как изнеженное тело противилось и этому будничному унижению, и тому самому презрению, что она читала в глазах этой страшной и наглой незнакомки.
«Работай, милочка, нечего на меня таращиться!».
Вика вздохнула и ещё быстрее заработала этой противной щёткой.
Перед глазами Елены тоже то и дело маячила голая и откровенно послушная Вика. Она была, словно желанная жертва, какая-нибудь нерасторопная младшая сестричка.
Елена очень жалела, что её мать разродилась этими ужасными мальчишками. Они были совершенно неуправляемыми. И не они боялись её, а она их, стараясь, лишний раз не оголяться перед этой озабоченной парочкой.
Она хорошо помнила, как в её школьные годы парни норовили мимоходом зажать в уголке понравившуюся девчонку. Она сама ожидала перемен с каким-то нелепым ужасом, словно бы, как когда-то, после урока геометрии, их, девчонок, всех отведут в спортзал, и, разумеется, расстреляют
Она так чувствовала себя разнагишаясь, перед таким обычным для взрослых, и таким стыдным для неё лично осмотром. Для этих женщин она была всего лишь милой живой куколкой – и их задача была в том, чтобы найти изъяны в её ладном теле.
Другие девчонки смотрели на неё с презрительным любопытством. Им самими хотелось поскорее вновь стать только школьницами, но их розовые и бледно-оранжевые тела интересовали то терапевта, то ЛОРа, а то смущенного своей важной миссией, гинеколога.
Именно тогда она устыдилась своей, и страстно возжаждала чужой, желательно униженной наготы. Захотела смотреть на людей, словно на бездушные движущиеся автоматы, этакие бесстыдные марионетки.
Вика вероятно, уже прошла через это вынужденное бесстыдство. Ей явно было не впервой раздеваться по приказу, словно бы какой-нибудь пленнице. Свобода сменялась неволей – как день сменялся ночью – и она привыкала то радоваться, то печалиться – боясь одного, неисправимо запачкаться.
Елена уже разрешила себе многое. Она чувствовала вдохновение. Вика слишком просто поддалась её мимолётным капризам – и теперь была самой желанной игрушкой.
ДА,ДЕНИС! СПЛОШНОЙ КАЛЕЙДОСКОП ЧУВСТВ ДВУХ ЖЕНЩИН: МАЛОГО И СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА! А ВЫ ИХ ОПИСЫВАЕТЕ ДО "МОЗГА КОСТЕЙ",ОЧЕНЬ НАГЛЯДНО И ОЩУТИМО!!! ИДУ ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ!!!
Помочь сайту
Поздравления
